Редублеман

Я пожала плечами, пробормотав:

— Видимо, я не в тебя пошла, а в бабушку. К слову она рожала в двадцать восемь. И это в сельской местности в ее-то времена.

Мама ядовито фыркнула, чайная ложечка неприятно звякнула, а медовик уже перестал казаться вкусным.

— Из графика бабушки ты так же выбилась! Тебе тридцатник, неужели так сложно стать...

— Кем? Вдовой, как бабушка? Или матерью одиночкой, как ты?Или жертвой какого-нибудь драчуна-пропойцы?

— Но Борис не пьет! — возмутилась она, краснея.

— Правильно, зато он мозги е... — потянуло ответить в рифму, жаль, мне досказать, не дали.

— Соня!

Прожигаемая гневным взглядом любимой родительницы я ничуть не смутилась, произнесла:

— Ест, мама. Он их ест маленькой ложечкой и как лакомство смакует, — говоря об этом, я продемонстрировала и ложечку и торт, но тарелку отодвинула подальше.

Назрел разговор, и если уж начинать новый день моего нового года, то с разъяснения некоторых основополагающих истин.

— Послушай, — словно бы отгораживаясь, я сложила руки на груди и прищурилась, выговаривая тихим вкрадчивым голосом, — я люблю тебя и не желаю сориться по пустякам, тем более таким ничтожным.

— Я тоже люблю тебя, детка, но...

Оборвала на полуслове и вернула ее же слова:

— Но время идет, и я уже взрослая. Я ценю твою опеку и предостережения, и надеюсь, ты помнишь, что это моя жизнь. Моя. Мне уже почти тридцатник, а это не три, не тринадцать и даже не двадцать три.

— Соня... — она на мгновенье растерялась, посмотрела на меня удивленно. Но я не позволила себя остановить, продолжила все тем же тихим вкрадчивым голосом, выделять каждую свою мысль.

— У тебя и бабушки была и остается своя жизнь.Вы распоряжались ею, как хотели.Теперь наступил мой черед. И попрошу не настаивать на том, чего лично я не приемлю.

Формулировка получилась жесткой, не свойственной мне, а потому мама решила дать отпор. Она тряхнула волосами, оправила так идущую ей сиреневую кофточку и с новыми силами ринулась в бой.

— Я все понимаю, родная.И помню.Но... — замешкалась, подметив мой прищур и изменила союз, — и просто хочу, чтобы ты не делала моих ошибок. Когда я была молода, твоя бабушка беспрестанно твердила мне, то же самое,а я ее не слушала...

Удивительно, она даже не понимает, что продолжая давить на дочерние послушание, ввергает меня в детство. Вот-вот опять начну спрашивать, что одеть и можно ли мне сладкое. Обидно, очень обидно, что после моего переезда она не захотела перерезать пуповину окончательно.

— ... и посмотри, во что превратилась моя жизнь!

Здесь следует внести поправку, во что мама сама ее превратила, оказавшись с разбитым сердцем и трехмесячным ребенком на руках. А ведь могла бы и замуж пойти тогда, и позже, да и сейчас может вполне. Но упрямая моя родительница все еще упивается чувством собственного бессилия перед жестокой судьбой.

— ... я старалась ее не винить, — между тем продолжила мама, говоря о бабушке, — но мне до сих пор сложно представить, что она не смогла отговорить меня!

Да уж бабуля у нас, без вины виноватая. Выходит это она мать плохо отговаривала от побега с бесшабашным хулиганом на его 'Яве'. Интересно, апримером хорошего увещевания будет запрет бабулина аборт и мое рождение? Или сегодня акцент делать будут не на этом, и я в кои-то веки не услышу тяжелой истории матери одиночки.

Мама все еще говорила, а я как на автопилоте поднялась и пошла обуваться.Без слов, просто встала и вышла.

Она нагнала меня в прихожей:

— Соня, ты куда? — и с затаенной надеждой: — К Боре?

— На работу. С Борисом я порвала окончательно и... — думала, говорить ли о мнимом любовнике, и все-таки решилась перестраховаться. — Сейчас у меня другой мужчина,мы не первую неделю встречаемся, так что Боря, — имя произнесла с ожесточенностью и неприятием, — в пролете.

Я надела куртку, взяла свою сумку, решительно глядя на мать. Она хотела что-то сказать, набрала воздуха в легкие, но я не дала произнести и звука:

— И скажу честно, если ты будешь продолжать в том же духе, у меня, для спасения нервов останется лишь два выхода из положения: не приезжать к тебе и не отвечать на звонки вообще, или же рефлекторно выйти замуж за первого встречного. Бомжа или пьянчугу.

Конечно, утрирую, но лучше уж так, чем молча сносить порицание, въедающееся, если не в душу, то в подкорку.

— И если мне не повезет, клянусь, я найду и виновную, и причину ее вины.

— Ты... — мама прижала руки к груди, взглянула с укором: — сейчас обо мне говоришь?

Как говорится, на воре и шапка горит, но я не позволила себе такого выпада.

— Нет, это просто информация к размышлению...

Обняла ее, изумленно застывшую, поцеловала в щеку и выпорхнула на волю.

Конечно, она позвонит. Несомненно, сегодня. Обязательно, наплевав на все мои слова. И непременно заведет старую волынку с новым именным наполнением. Но я ей этого не позволю. За свою жизнь в ответе я, и если уж меня угораздит влипнуть, куда не надо, то и наказание понесу только я. И сделаю это молча, без поиска повинных.

Маминого шока хватило от силы минут на двадцать, после чего на мой мобильный последовал звонок. Удивительно, но в этой ситуации она моего номера не забыла и на домашний полчаса не трезвонила.

— Слушаю, — постаралась голосу придать нейтральный тон, но маму это не остановило. Мне указали на место дочери.

— Перестань выставлять колючки, я все-таки твоя мать.Объясни по-нормальному, у тебя мужчина есть или нет?

— Есть.

— И какой он?

— Подходящий.

— Нет, я хотела узнать...

— Мам, дабы не выслушивать потом упреков, о моей несостоятельности удержать мужика рядом и довести его до ЗАГСа, об Оле... кхм, о нем я ничего рассказывать не буду. Сама расспросишь, если мы за благословением приедем.

— Олег, значит... — укоризненно протянула она. — И замени слово 'если', на 'когда', так будет лучше.

Последние слова лихо пропустила мимо ушей. Если бы от этих двух слов зависело мое будущее, я быть может и заменила бы. А так как отношения наши всего лишь мишура, то и задумываться об этом не стоит.

— И что же ты ничего не хочешь мне рассказать, совсем? — спросила она с нотками обиды в голосе. Роль маленькой девочки ей всегда удавалась превосходно, вот только я не прониклась ее игрой.

— Да.

— Так я же не ради праздного любопытства! — и, не дождавшись от меня ответа, продолжила упорствовать: — А вдруг он бандит или сидел или... Он наркоман? Женат? У него есть дети? А может, знаешь тут совсем недавно по телевизору... в общем, один мужик скинул на супругу три кредита и... — Она оборвала сама себя, потребовала: — Скажи прямо кто он и откуда, как познакомились.Не утаивай от меня ничего, чтобы я не волно...

Ни слова не скажу. И это не из-за упрямства, а ради самосохранения.

— Мам, я все твои наставления помню очень и очень хорошо. Не волнуйся. Быть может, он завтра же исчезнет из моей жизни. Так что все, разговор окончен.

Меня вновь не услышали:

— Погоди!Он уезжает, он в Ростове временно, женат, да? К жене едет?

— Целую, — отозвалась я и отключила телефон.

Еще не хватало Олега просить о прикрытии перед моей мамой. У него самого неразрешенных проблем прорва, и ни к чему добавлять своих. Горько усмехнулась, вспомнив дьявольские глазки, его сына и женщину, орущую под окном: 'Димочка!'. Вот уж точно беда, и как его угораздило жениться на такой?

До сих пор с дрожью вспоминаю, как на следующий день после этих событий, я решила поблагодарить соседку за укрывательство ребенка. Взяла торт и упаковкучая, Она встретила меня с виноватой улыбкой, с нею же выслушала слова благодарности и, усадив меня за столик на уютной кухоньке, предложила вишневый компот.

-У меня дочь его любила, царствие ей небесное. Умерла молодой... двадцати не было.

Я промолчала, не зная, что стоит говорить в таких случаях. Мне жаль, сожалею или лучше без слов обнять...? Хотя, кому нужны объятия незнакомого человека, проникнувшегося запоздалым сочувствием? Она же не для этого мне о дочери рассказывает.

— Наташенька моя, была прекрасным ребенком, в юности музыкальную школу посещала, затем танцы, — глаза женщины затуманились, голос дрогнул, и я позволила себе прикоснуться ее к руке, приободрить хоть так. — После школы в университет хотела поступить медицинский, и вдруг у нее вспыхнула любовь. Отчаянная была привязанность. И горела она в ней. Металась по комнате, закатывала истерики и плакала, все порывалась сбежать из дома. Через окно вылезти и по водосточной трубе вниз... Пока мы не решились отпустить.Вначале в другой район, затем в другой город, а после...

Софья Ивановна судорожно вздохнула.

— Наташеньку мы нашли в морге ровно через год после ее переезда... Отпели, похоронили, как полагается, устроили поминки...

— До сих пор виню себя за мягкотелость, попустительство. Видела ведь, что девочка моя больна и все равно позволила. А вот сейчас... — крупные слезы потекли по ее лицу и женщина быстро их смахнула, чтобы уже тверже произнести: — Димочка прекрасный ребенок, а та женщина... пусть и мать, но она уже взятая.

Я удивленно вскинула брови. Странное слово 'взятая', впервые слышу и в то же время по интонации понимаю его суть — взятая, как схваченная, повязанная, на крючке, на игле.

— Вот ду... — едва удержала ругательство, и виновато посмотрела на соседку. — Простите.

— Это мне извиниться надо. Уж простите за откровенность, но такую, — это слово Софья Ивановна выделила, — к детям подпускать нельзя. Искалечит, если не тело, то душу обязательно.

Я заторможено кивнула.Уж чего-чего, а этого я не предполагала.

— Пейте компот, вишневый, — и совсем тихо, повторяясь, как это бывает у горюющих людей, — его моя Наташенька очень любила...

Тряхнула головой отгоняя воспоминания. В тот день я еще раз оценивающе посмотрела на свою жизнь, недоучебу, несколько работ, болезнь мамы, поучения бабушки, восьмилетнее нытье Борова и поняла, что даже с этим добром, мне повезло.Именно повезло.

Все-таки слишком многое познается в сравнении.

На работу я прибыла после обеда на такси со всеми закусками и честно думала пойти в теплицы и умерить остаточное негодование, хоть чуть-чуть порывшись в земле. Но мне не позволили, Степаныч перехватил на полпути, мои сумки забрал, а меня направил к самому высокому начальству.

— Дело есть. Сказал, как только явишься. И это... с днем рождения тебя, — как-то несмело произнес он, переминаясь с ноги на ногу.

— А... — слов не находилось. Впервые слышу от него что-то более или менее человеческое, вот и замерла.

— Иди уже, — фыркнул мужчина раздраженно и отмахнулся, — не задерживай.

Пошла.Прошла стерильно белые коридоры, секретарскую и, постучав, открыла двери в обидеть главного.

— А вот и краса наша новорожденная! — воскликнул Александр Евгеньевич, поднимаясь мне навстречу.

Я не успела его толком поприветствовать, лишь произнесла 'Здра...' и оказалась крепко расцелованной в объятиях начальства.

— Здравствуй, здравствуй! — меня отпустили и, подтолкнув к столу, указали на стул. — Садись, расписывайся в приказе о повышении, и не забудь забрать подарок в бухгалтерии.

— Что?!

— Не чтокай, подписывай. Кожевникова вчера уволилась и попросила расчет.

— А я тут причем? Степаныч должен принять полномочия и...

— Притом, что Ляна Падля... хм... Светлана Павловна посоветовала оставить на посту тебя. Не пугайся, не съедим. Подписывай и не задерживай меня. В бухгалтерию беги.

— А туда зачем? — я все еще смотрю на главного с трудом соображая, что происходит.

— За премией. Маленький бонус от меня, — и едва я хотела воспротивиться, он тут же добавил: — Никифоров настоял, а я поддерживаю.

Дальше, как в тумане. Роспись, повторные поздравления шефа, получение бонуса и мое явление в раздевалку. Задумавшись о странности собственного бытия и том, что спину наша Кожевникова вроде как потянула из-за меня, а теперь еще и мне передала бразды правления, я не сразу поняла, что ворвалась на мужскую территорию. И удивленно застыла, наблюдая четверку наших полуобнаженных мужиков и пятого — Олега, которые материли непредсказуемость баб. Вернее женщин, но судя по интонациям тощего Вадика, обсуждали все же баб.

— Я ей трижды, идем в кино, затем в кафе. Ни в какую, а только рукой махнул и устроился у телика, так сразу вопль...

— Ты меня не любишь! — подсказал Степаныч.

— Чо?! Не... не это, — наш тощий специалист потянулся снять штанину с ноги. — Внимания не уделяю. Так я ей как в анекдоте: 'Отчего нет? Уделяю, вот и сегодня уделял...'

— Ага, — поддакнул Сева, пародируя: — С 6:00 до 6:06!

— Да, что ты лезешь! — вспылил Вадик, — не о том я. Машина у нее сломалась, сам бл... чинил три часа, чтобы в киношку съездить. Потому что ей видите ли дома скучно и холодно.

— То есть, ей холодно, а ты в машине роешься? — не поверил Сева, оседая на скамью.

— Ну, да... Починил, ключи вернул. А она: 'Ты даже понять не можешь, почему меня морозит', ну так я ей в лоб — вон батарея, иди грейся.

Мужики в хохот, а влюбленный с удивлением на лице:

— И чего вы ржете?

— Так сам бы и согрел, — ответили ему.

— А зачем? В прошлый раз для согрева я ее обнять пытался, так она сама меня к батарее и направила, — наши от первой информации в себя прийти еще не успели, а он уже добавляет со злостью: — Потом еще два часа чаем поила с молоком... чтоб его! А у меня аллергия. Опух весь...

— А где надо было там не опух! — Вновь добавил весельчак наш Сева и мужики на пол грохнулись от смеха. Один лишь Олег, похлопал незадачливого ловеласа по плечу и заверил:

— А забудь. Спишь с ними — обижаются, не спишь с ними, тоже обижаются. — И что-то такое интригующе знакомое отразилось в его тоне, что я, отступая к двери, вздрогнула и задела чей-то секатор. На звук обернулся наш дизайнер, заметил застывшую меня и удивился: — Соня?

— А что Соня? — переспросила я, выходя из ступора, — я с бабами не сплю, так что ответить не в силах.

Дьявольские глазки полыхнули веселым огоньком:

— Спасибо за уточнение, и все же, ты что тут делаешь?

Признаваться в собственной невнимательности я не решилась, нашла другой ответ:

— Ммм, спросить хотела... — ответила ему и обратилась к остальным: — Мужики, после работы соберемся в столовой или...?

— Никаких кафе, — возмутился Вадик и опять вызвал бурный смех.

13.

Накрывать для своих было одно удовольствие., потому что проделывали мы это все вместе, как одна дружная семья. И что бы не говорили мужики о нашей Светлане Павловне, именно она ввела закон совместной сервировки и посиделок, которые шли в строгом соотношении двадцать на два. Первые двадцать минут чинные с тостами и пожеланиями, а оставшиеся два часа с шутками и смехом. Что удивительно, главного мы всегда приглашали на веселье, а он вялятся на торжественную часть, толкал короткую речь из двух слов: 'Ну, поехали!' и прощался, ссылаясь на дела. Но в этот раз он, к сожалению, пришел не один, а вместе с Термометром. Вручил мне поздравительный конверт, провозгласил короткий, ставший своеобразной шуткой тост и отбыл, а менеджер остался. И как ему не остаться, если краснеющая, как маков цвет, Женечка подбила на уговоры еще троих из сотрудниц.