Лаэр-Данвед

— Три дня назад. — Ородрет провёл ладонью по лицу, сжал ноющие виски. За время, прошедшее после штурма, он ещё не до конца оправился от действия Сауроновых чар — при дневном свете голова раскалывалась от боли.

— Он пришёл вечером, в обличье волка, и на закате начал петь. Я никогда ничего подобного не слышал. Он шёл по берегу и пел, а за ним шла волна. Боль, ужас и беспамятство... Некоторые сопротивлялись, но многие падали на месте. Ирфарон с отрядом попытался достать этого волка, но не смог даже выйти на берег. Стены ещё как-то защищали от его песни, зато на мосту... Пятеро умерли сразу, остальных мы кое-как вытащили. А ночью подошли волчьи всадники, несколько сотен, и песнь стихла. Я подумал, что он не хочет калечить своих, и решил — если мы не вырвемся сейчас, то здесь некого будет спасать.

Финрод молча кивнул — то ли одобряя решение брата, то ли просто соглашаясь, что другого выхода не было.

— Дальше я не помню, мне рассказали уже потом. После того, как меня скрутило, Ирфарон собрал тех, кто ещё держался. Велел посадить меня в седло и привязать. Они пошли на прорыв — все, кто мог, а кто не мог — прикрывали их стрелами. Они смели волков с предмостья, стали пробиваться в рощу, а тут... он снова запел, и началась каша. Мой конь ускакал и где-то бродил по кустам, пока Ирфарон не нашёл меня. Остальным повезло меньше. Они гоняли нас по всей долине — тех, кто пережил песню и бой у моста. Потом взошло солнце, и они отстали. А мы пошли на юг.

Финрод взглянул на его отряд — всё, что осталось от гарнизона Минас-Тирита. Четыре десятка измученных, еле держащихся в сёдлах эльфов. Все были угрюмы и бледны, все выглядели так, словно у них выпили половину крови.

Куруфин тоже смотрел на беглецов — но в его взгляде было больше презрительной жалости, чем сострадания. Его эльфы по сравнению с этими недобитками выглядели истинными небесными воителями из свиты Тулкаса — ровный, как лезвие, строй всадников в чёрно-алых плащах и сверкающих доспехах, в шлемах с чёрными и красными гребнями, с серебряными звёздами на развёрнутых знамёнах. Аглонцы. Лучшая конница Белерианда.

О том, что три месяца назад, стоя у ворот Нарготронда, эта конница выглядела не так блестяще, он предпочитал не вспоминать. Но помнил, чем обязан Финроду, — и потому, когда от Фингона пришла весть от нападении на Минас-Тирит, поднял своих воинов сразу, не дожидаясь просьбы о помощи. Финрод не стал ждать, пока соберётся основная часть войска, взял только аглонцев и конное крыло Гвиндора, и они прошли тридцать пять лиг самым скорым маршем, который только могли выдержать лошади, не загоняясь.

Кроме долга перед Нарготрондом, была ещё одна причина, по которой Куруфин рвался в Минас-Тирит. Но о ней он промолчал тогда, на сборе войска, и промолчал сейчас, предоставив Финроду задать этот вопрос:

— Где Келегорм?

Хотя и Финрод, и Куруфин уже видели, что его нет среди беглецов.

— Уехал накануне нападения. Если не наткнулся на этих орков по пути, то, должно быть, уже добрался до Эйтель-Сирион. — Ородрет слабо улыбнулся. — Я всегда говорил, что он везучий.

Финрод сжал губы.

— Надеюсь, что так. О нападении нам сообщили из Эйтель-Сирион, а их известил Хуан. Но Келегорма с ним не было. Он не вернулся в крепость?

Теперь помрачнел и Ородрет.

— У Минас-Тирита его не видели. Но если он находился где-то поблизости, когда началась песнь, то, скорее всего, погиб.

— Если бы выжил — он был бы здесь, — бесцветно сказал Куруфин.

— Не уверен, — качнул головой Ородрет. — Уезжая, он твёрдо намеревался достичь Ангбанда. Если он выбрался из долины, то мог продолжить путь на север.

"А какая разница?" — взглядом спросил у него Куруфин. Но вслух ничего не сказал.

— Если он жив — мы его найдём. Если он мёртв — мы об этом узнаем. — Финрод глянул из-под руки на солнце, уходящее к пикам Эред Вэтрин. — Гвиндор, мне нужна сотня всадников с самыми резвыми конями. Мы выступим вперёд, чтобы успеть к Тол Сирион до заката. Остальные пусть двигаются за нами обычным маршем, я хочу, чтобы они пришли на битву свежими. Рэстьо, твои остаются здесь и отдыхают. Куруфин выделит вам ещё полсотни подкрепления. К ночи подойдёт Эдрахиль с основным войском, ты примешь у него командование. Встретимся завтра возле крепости.

Ородрет устало кивнул. Гвиндор отъехал назад, и в рядах нарготрондской конницы началось несуетливое, но быстрое движение.

— Я подчиняюсь приказу, — язвительно проговорил Куруфин. — Но, может быть, хоть объяснишь мне, что ты собираешься делать с сотней всадников под стенами захваченной крепости?

— Освобождать её, — спокойно ответил Финрод. — Ты со мной?

Куруфин взглянул на него с подозрением, но на лице короля не промелькнуло и тени улыбки. Финрод был серьёзен и сосредоточен, как будто действительно собирался в бой. С сотней воинов — против майа, играючи разметавшего гарнизон Минас-Тирита. С конницей — против крепостных стен.

— Если бы я не знал тебя, я решил бы, что ты сошёл с ума, — сын Феанора усмехнулся, — но ты всегда был до зевоты разумным, Финдэ. Жду не дождусь увидеть, какую хитрость ты припас на этот раз.

~ ~ ~

Ночь накрывала ущелье тёмным пологом, затягивая реку и остров, но Страж словно парил над темнотой, обнимая небо белыми руками-башнями. Издалека Минас-Тирит казался вымершим. Зелёные знамёна с гербовыми змеями были сняты, огни на стенах и башнях — погашены, и даже в бойницах не мелькал свет. Белокаменная громада крепости выглядела пустой и заброшенной, но Финрод чувствовал — они там.

Стоя на высоком западном берегу Сириона, он тянулся мыслями к своему замку. Вспоминал камни, хранящие тепло его рук, и коридоры, в которых жило эхо его голоса, когда он обходил всю крепость, от подвалов до крыш, все башни — ярус за ярусом, все стены — пролёт за пролётом... Он шёл по пустому замку и пел, чтобы все башни, все стены впитали и запомнили его песнь. Чтобы крепко держали наложенные на них чары — ибо он знал, что однажды наступит час, когда крепких стен и бегущей воды окажется недостаточно, чтобы оградить его Минас-Тирит от врагов.

Теперь этот час настал. Он услышал отклик своего замка и ощутил его муку. Тьма, засевшая в сердце Минас-Тирита, терзала его, как застрявшая в теле отравленная стрела. Тьма была сильна, хитра и полна злобы. Она тоже чуяла присутствие эльфийских чар, оплетающих замок изнутри, но ничего не могла с ним поделать: чтобы вырвать из этих стен ненавистное ей волшебство, тьма должна была полностью разрушить их. А на это она не решалась. Тот, кто захватил замок, хотел сохранить его для себя.

Финрод попытался проникнуть глубже, в подземные ярусы, но уловил в ответ только глухую волну боли и тоски. Он не смог различить в ней отдельные голоса — боли было слишком много, и ему пришлось отступить, сберегая силы для предстоящего боя. Но главное он узнал: там были живые, и они страдали.

И замок страдал вместе с ними. Внимая боли, наполнявшей Минас-Тирит до краёв, король чувствовал, как содрогаются камни двора, не желая терпеть на себе волчьи и орочьи лапы. Слышал скрип ворот, изнывающих от желания распахнуться и извергнуть из себя эту нечисть, — так тело отравленного стремится извергнуть проглоченный яд. Замок жаждал избавиться от захватчиков, и всё, что ему требовалось, — это разрешение.

Обратившись лицом в сторону крепости, Финрод поднял руки и запел.

Он начал негромко, на ходу нащупывая рисунок мелодии, — а потом поймал её и бросил голос вверх, как бросают ястреба с рукавицы. И песня поднялась на крыло, взлетела и закружилась в стенах ущелья, оплетая замок невидимой сетью, — но и тьма тоже услышала и шевельнулась в своём логове.

Финрод ждал этого и приготовился к ответному удару. Тяжёлому удару — потому что затаившийся в замке намного превосходил его силой. Эльфу, даже искушённому в чарах, не тягаться с майа; Финрод был мастером заклинательных песен, но против этого врага его мастерство было всё равно, что лёгкая лодка против мощи штормовой волны. Лодка может оседлать волну и использовать её силу, но это очень трудно. И может сработать только один раз.

И волна пришла: низкий дрожащий вой покатился над рекой, перекрывая песню эльфа своим хриплым звучанием. Для Финрода это было как удар по шлему — не проткнуть, а оглушить и выбить волю к сопротивлению. Тот, кто сидел в замке, не торопился убивать нахального противника, он хотел захватить его живым.

Эльф не ответил на удар. Превозмогая боль и первое потрясение, он удержал мелодию и снова повёл её ввысь. Не угроза, не выпад — призыв, который он должен был успеть произнести, прежде чем его вынудят умолкнуть.

Вой поднялся следом, истончаясь до пронзительно-высоких нот, стремясь упасть сверху на его песнь и перебить её. Враг терял терпение; Финрод понимал, что второй удар будет труднее выдержать, и торопился довести напев до конца; но мгновения убегали — а ответа всё не было.

Что-то не так. Он звал — но не слышал отклика. Он приказывал — его приказ уходил в никуда...

Тёмная песнь взметнулась до ликующей высоты, готовясь смести и оборвать кропотливо выплетаемую ниточку чар. И тогда, ощущая близость поражения, Финрод тоже ударил всей оставшейся силой, всей волей и страстью — по собственным чарам, что делали Минас-Тирит неприступным, храня его от любого натиска извне. Ударил, взывая без слов: "Отворись!"

Отдача была сокрушительной, как от столкновения тяжёлого копья со стеной — на полном скаку, с разгона. Песня оборвалась вместе с пресёкшимся дыханием; потрясённый, он упал на колени, пытаясь удержать ускользающее сознание. И сквозь боль, туманом затянувшую мысли, блеснуло понимание: это не Саурон нанёс ему ответный удар. Это не он...

— Не Саурон, — проговорил он то ли шёпотом, то ли вслух. Перед глазами колыхнулась трава, а потом всё потускнело и подёрнулось мраком.

Наблюдая за поединком со стороны, Куруфин не мог понять, кто берёт верх. Финрод предупредил его, что стоять рядом нельзя — Саурон может накрыть единым махом всех, кто окажется поблизости. Издалека же, находясь вне потока силы, сын Феанора улавливал только отзвуки улетающей с ветром песни, да неясные следы вплетённой в неё волшбы. И лишь когда Финрод пошатнулся, протягивая руки вперёд, словно пытаясь нащупать опору в воздухе, а потом опустился на землю, — тогда всё стало ясно, и Куруфин послал коня вскачь, спеша к поверженному королю.

На Тол Сирион загремели цепи подъёмного моста, ворота крепости распахнулись, и на берег выкатилась серая лавина — орки верхом на огромных волках.

~ ~ ~

Он пришёл в себя — в прямом смысле, как понимают это эльфы: отлетевший на время дух вернулся в обитель тела, и Финрод услышал мягкую, чмокающую поступь копыт по заболоченной земле, почувствовал живое тепло несущей его лошади и мерную тряску её шага. А ещё — надёжную хватку чужих рук: кто-то ехал с ним, удерживая его на конской спине.

— Тише, — сказал на ухо голос Куруфина. — Мы оторвались от стаи, но здесь могут быть и другие.

— Где? — шепнул Финрод. Ночь вокруг них полнилась лесными шорохами, из сумрака выступали тонкие стволы осин, под ногами коня поблёскивали лужи, топорщились чёрные столбики рогоза.

— На южной границе Топей. Если они нас выследят, то загонят в болота. Я не прочь искупаться, но не в такой грязной воде.

— Остальные?

— Весь твой отряд здесь, мы ушли без потерь. Я хотел отвезти тебя назад к войску, но волчьи всадники перекрыли долину с юга, так что пришлось отойти к Гатям. Завтра, когда Эдрахиль разгонит эту падаль, мы пробьёмся к нему.

— Хорошо. — Финрод выпрямился, пытаясь определить, сможет ли он ехать сам, но было похоже, что в седле ему пока не удержаться. Голова кружилась, как от обильной кровопотери, хотя он понимал, что дело не в этом: бой с Сауроном выпил из него не кровь, а внутренние силы. Впрочем, это было немногим лучше, чем телесная рана, — от такого духовного истощения редко умирали, но силы, потраченные быстро и в сильном напряжении, восстанавливались нескоро.

— Осторожно, — Куруфин, видимо, почувствовал его движение, потому что крепче обхватил его за пояс. — Этот волчий майа крепко тебя приложил.

"Это не он", — подумал Финрод. Устав бороться с головокружением, он прикрыл глаза и доверился держащим его рукам. Ему нужно было собраться с мыслями.

...Строя Минас-Тирит, он знал, что в случае прорыва Осады замок станет желанной добычей для Врага. Кто держит эту цитадель, тот держит Ущелье Сириона. С какой стороны ни наступай, Минас-Тирит одинаково важен — и для тех, кто хочет прорваться на Талат-Дирнен, и для тех, кто хочет защитить её. И, возводя эти башни и стены, Финрод держал в уме, что может однажды оказаться под ними во главе осаждающего войска. Мало было построить неприступную крепость — нужно было сделать так, чтобы при самом худшем развитии событий Враг не смог использовать её в своих целях.

Потому-то чары, которые Финрод наложил на замок, имели двойное действие. Невозможно было разрушить стены Минас-Тирита или взломать его ворота, пока в крепости находился хоть один из потомков Финарфина. Но если там не было никого из королевской семьи, то стоило лишь пропеть заклинательную песнь — и волшебная защита обращалась вспять: ни одну дверь, ни одни ворота в пределах замка нельзя было запереть. Со связанных спадали верёвки, с закованных — цепи, рушились замки подъёмного моста...

После того, как Ородрет бежал из замка, ворота должны были открыться по приказу короля. И не только ворота, но и двери подвалов — или где там заперли выживших при штурме эльфов... Имея сотню всадников и преимущество внезапного нападения, Финрод мог на время отбросить врагов и вывести пленников из замка. Он не боялся, что Саурон снова ударит по ним чарами — весь опыт, все познания Финрода о майар и их природе указывали на то, что тёмный наместник сейчас гораздо слабее, чем три дня назад. Мощный выброс силы при атаке на замок должен был истощить его, а подпитаться, находясь в сердце эльфийских владений, в замке, пронизанном эльфийской волшбой, Саурон не мог — все здешние источники были враждебны ему.

На первый взгляд расчёт Финрода был верным, но что-то пошло не так. Он пришёл к двери с ключом, а она оказалась заложена засовом изнутри. Он стал ломиться сгоряча — и расшибся о свою же защиту. Замок воспротивился ему, как если бы...

Как если бы там находился один из Арфингов.

Но кто?

Ородрет остался при войске, за него можно было не беспокоиться. Финдуилас — в Нарготронде, приняв обязанности наместницы на время отсутствия короля. Артанис? Она с мужем в Дориате, и даже если она узнала о падении крепости и поспешила на выручку брату, — маловероятно, чтобы она успела достигнуть Ущелья Сириона за столь короткий срок, ведь между Эйтель-Сирион и Дориатом голуби не летают.

Финрод потёр висок, пытаясь снять назойливую, мешающую сосредоточиться боль. В поисках ответов на вопросы действует тот же закон, что и в работе ваятеля. Отсеки от мраморной глыбы всё лишнее — и то, что останется, будет статуей. Отсеки от неизвестного всё невозможное — и то, что останется, будет истиной.