Поручик "Крысак" налил себе очередной стакан местного противного самогона. С отвращением влил его в себя. "Матка Бозка", как могут местные "хлопы" пить такую гадость. Поручик зацепил с тарелки пожелтевшее сало, единственную закуску животного происхождения, которую смогли предоставить местные "хлопы" родовитому пану из самой Варшавы. Наверное, врут, как всегда. Но он выведет их на чистую воду! Если не сейчас, то позже, когда он займёт соответствующее его положению место в Столице.
Поручик чувствовал себя отвратительно. Его, потомка одного из самых древних родов страны, поставили командовать этими бандитами. Какое унижение!
Ему, получившему хорошее воспитание, приходится наблюдать за "работой" этих скотов. Если можно назвать работой те зверства, которые вытворяют эти бандиты. Неизвестно из какой клоаки вытащили эти отбросы рода человеческого, но людьми их назвать трудно. Скотами, мразями, тварями, но не людьми.
С каким удовольствием он перестрелял бы это тюремное быдло, но "кто-то должен выполнять и эту часть дела", как заявил ему генерал после первой операции. Поручика тогда два дня мутило от увиденного. И, при первой же возможности, он кинулся на доклад к генералу. Тот выслушал сбивчивые объяснения подчинённого с самым мрачным выражением лица.
— А что вы предлагаете, поручик? — Спросил генерал. — Отпускать русских?
— Никак нет господин генерал. — Не нашёлся что сказать тот. — Но ведь можно поместить их в лагерь для военнопленных.
— У Польши сейчас нет денег на содержание этих лагерей. — Отмёл его предложение генерал.
— Но тогда просто расстрелять. — Окончательно потерялся поручик. — Зачем же так зверствовать?
— А затем, что по-другому эти скоты не умеют! — Генерал начал терять терпение. — А искать других исполнителей поздно! Вот вы, поручик, пойдёте в расстрельную команду?
— Господин генерал, я офицер и шляхтич древнего рода. — Вытянулся в возмущении поручик.
— Я тоже! — Взмахнул рукой генерал. — И точно так же не желаю мараться! Оттого и велел набрать по тюрьмам этих скотов, которых после выполнения задачи можно будет расстрелять "за зверства".
— А меня, господин генерал. — Очнулся поручик. — Меня тоже можно будет расстрелять за зверства?
— А кто требует называться своим именем? — Генерал пожал плечами, достал из коробки чёрного дерева сигару, неторопливо раскурил её. — Возьмите себе другой псевдоним, и не забывайте почаще менять его. А чтобы не было так противно смотреть на своих подчинённых, найдите коньяка или водки. Постарайтесь не сойти с ума, через месяц вас заменят.
"Если я сумею прожить этот месяц", — дополнил его слова поручик, выходя из генеральского кабинета.
А вероятность выжить с каждым днём все меньше. Если не пристрелят русские, то могут прикончить и свои подчинённые. Хотя поначалу и удавалось сохранять нейтрально-враждебные отношения. Поручик тихо презирал "этих скотов", те посмеивались за его спиной над "господинчиком". Всеми делами в отряде заправлял бывший вор Пшегота, числившийся заместителем поручика. Отребье все его команды выполняло беспрекословно. Попытки возражать пресекались быстро и жестоко. Пшегота выслушивал приказы поручика, молча кивал и отправлялся выполнять их по-своему.
Вечером картина была обратной. Пшегота докладывал о проделанной работе, поручик молча кивал и отправлялся пить водку, пока она ещё была. Когда закончилась водка, стараниями Пшеготы появился самогон. Идиллия, устраивавшая всех. Бандиты зверствовали по своему усмотрению, поручик старался не замараться об их дела и считал дни до окончания месяца. Скорее всего, генерал давно забыл своё обещание, но поручик собирался напомнить о нём при первой же возможности.
Но четыре дня назад случилось непоправимое. Эти ублюдки из своего рейда по окрестностям притащили автомобиль — польский автомобиль. С поручика мгновенно слетел хмель.
— Ты что творишь Пшегота? — Вскипел поручик. — Поляков уже резать начал?
— А какая разница! — Отмахнулся тот. — Свалим на русских. Мы там несколько предметов оставили в качестве доказательства зверства красноармейцев над польскими гражданами.
— Ты, что совсем озверел? — Попытался поставить его на место командир отряда.
— Слушай поручик! — Выдохнул ему в лицо его заместитель. — Если тебе об этом не сказали, оберегая твою хлипкую дворянскую душонку, то у меня есть прямое указание на проведение подобных дел.
— А ты знаешь, чья это машина? — Поручик разглядел автомобиль пристальней и похолодел. — Это машина подполковника Вилка!
— Да хоть маршала Рыдза. — Отрезал Пшегота.
— Да ты скот, что о себе вообразил? — Поручик размахнулся "примерно наказать хама", но обнаружил, что его рука зажата в лапище заместителя, а в живот ему уперся нож.
— Ещё, что-нибудь вякнешь, — прошипел ему в ухо Пшегота, — и я разрешу своим хлопцам поразвлечься с тобой, а они давно этого ждут.
Поручик обмяк. Пшегота решил отбросить условности и показать, кто в отряде настоящий командир. С боков тихо появились два головореза, сопровождавшие заместителя всегда, в бок поручику уперся ствол пистолета. И он всё понял.
Понял, зачем он в этом отряде, зачем был нужен откровенный разговор с генералом. Почему его терпели и старательно поили водкой. Кто сказал, что за зверства нужно расстреливать всех скотов? Достаточно одного — главного! А главный у этих мразей — он, поручик "Крысак". Вод ведь и кличку себе подобрал соответствующую. Поручик рассмеялся.
— Только истерики нам не хватало! — Высказал Пшегота своим дружкам. — Тащите его в дом, влейте самогона побольше, пока не заснёт. Да поставьте охрану. Кажется, наш дурачок всё понял и постарается сбежать.
Поручика уволокли в дом. К Пшеготе подошёл ещё один человек в цивильном городском костюме.
— Что случилось, капитан?
— Наш "жертвенный баран" наконец-таки понял, зачем он здесь. — Усмехнулся Пшегота.
— Я вообще не понимаю, зачем вам такие сложности, капитан?
— Я, господин майор, не хочу отправиться на виселицу за выполнение ваших приказов. — Отрезал Пшегота. — Пусть болтается на ней этот спесивый дурак. А бывший вор Пшегота погибнет в бою. И никому не придёт в голову отожествлять его с капитаном Витковским.
— Вы хотите сказать, что вы мне не доверяете? — Проворчал майор.
— Я никому не верю! — Капитан покачал головой. — А вам я не верю вдвойне! Особенно после сегодняшнего дела. Вам не жалко было эту девочку? Ведь она дочь вашего друга? За что вы так наказали подполковника Вилка?
— Он стал излишне самостоятелен. — Майор улыбнулся. — А это великий грех! И не только для подполковников, но и для капитанов. Кстати он ведь вам родственник? Не жалко было девочку, капитан?
— Не надо меня пугать, господин майор. — Капитан покачал головой. — На тот свет я без вас не отправлюсь. Мне там скучно будет без вашей милой рожи.
Майор зло дёрнул головой, отвернулся и направился к машине.
Поручик налил себе ещё один стакан. Так что он хотел вспомнить? Что-то очень важное. И о чём?
Самогон, конечно, дрянь. Местных "хлопов" за такой самогон пороть надо! Пороли его предки этих скотов, да видно мало!
А зачем он хотел выйти? И что за наглая харя всё время торчит в его комнате?
Поручик встал из-за стола, пошатываясь направился к двери. Приподнялся и охранник. Тихо ругаясь, поручик два раза промахивался мимо дверного проёма, наконец, ухватился за стену, прошёл по ней и вышел в коридор. В коридоре он опрокинул ведро с водой, поскользнулся на разлитой жидкости, но сумел сохранить равновесие и добраться до входной двери. Охранник со скучающей физиономией шёл позади. За эти трое суток он насмотрелся подобного зрелища. Поручик то впадал в буйство и грозил высокопоставленными родственниками, которых у него не было никогда. То начинал рассказывать историю своего несуществующего древнего шляхетского рода. На самом деле происходил он из семьи разбогатевших мелких лавочников, сумевших в годы становления Республики примазаться, по сходству фамилий, к древнему, но захиревшему роду.
Впрочем, охраннику были безразличны потуги поручика выдать себя за важное лицо. Ему за время своей службы приходилось решать судьбы намного более значимых лиц. Придёт время, разберётся и с этим хвастуном.
Поручик с трудом открыл дверь, вышел на порог, вдохнул свежего воздуха. Его опасно шатнуло, пришлось ухватиться за один из столбов, поддерживающих навес над порогом. Охранник прислонился к соседнему, ожидая, когда подопечный сделает свои дела. Тот долго возился, борясь с непослушными пуговицами, но всё же сумел расстегнуть ширинку и с облегчением зажурчал, освобождая организм от излишков жидкости.
Охранник зевнул, хотелось спать. Капитан так и не решился дать им в помощь, хотя бы ещё одного человека. Нужно признать, что и давать было некого. Из всей их группы только семь человек, включая капитана, знали о настоящей цели деятельности их отряда. Почти все остальные были тюремным быдлом, освобождённым немцами для грязной работы. Были, правда, и "садисты по убеждению", но их сторонились и уголовники, и офицеры контрразведки. Первые не понимали, как с такими наклонностями удалось остаться на свободе? А можно было это сделать, только имея настолько высокопоставленные связи, что любой суд закрывал дело, скрипя зубами в бессилии. Вторые ясно осознавали судьбу всех этих "борцов за свободу". В лучшем случае, их прикончат русские, и тогда можно будет создать очередную легенду о "непримиримых бойцах, подло убитых большевиками". В худшем, придется пристреливать этих мразей самим, опять таки находя красивую легенду о "гибели за свободу Польши".
Этого молодого дурачка было немного жалко. Но никто не заставлял его напрашиваться в командиры данного отряда. Просчитался, выбирая между боевыми террор-группами, которые сейчас гибнут в тылах красных, но приносят вполне ощутимую пользу своими смертями, и "отрядами зачистки территории", главной задачей которых являлось уничтожение оставшихся на ней большевиков, всеми доступными способами. Захотелось быстрой и лёгкой славы, а оказалось что злодейка-судьба подкинула очередную подлость.
Поручик никак не мог вернуть пуговицы на прежнее место. Охранник достал и закурил сигарету. Зачем возится? Всё равно минут через двадцать опять попрётся сюда, и так же настойчиво будет искать ширинку.
В стороне мелькнул чей-то неясный силуэт. Охранник кинул руку к кобуре и согнулся от боли. В правом предплечье торчал нож, которым его подопечный всё это время кромсал сало и огурцы. Поручик рванул вперёд, позабыв про свои пьяные шатания, даже пытался бежать зигзагом, как учили их в своё время в военных училищах. Правда плохо получалось, выпил он всё же изрядно. Охранник собирался крикнуть часовых, но тут рвануло в стороне избы первого взвода. Он повернулся в ту сторону, но обнаружил только весёлое пламя, вырывающееся из окон дома, бывшего пристанищем этому подразделению. Спустя мгновение та же участь постигла второй взвод и началось. Загремело со всех сторон. Хлопали винтовки, стекались на обречённых избах струи пулемётных трассеров, тарахтели кое-где автоматы.
Охранник, превозмогая боль, рванул из кобуры пистолет, попытался прицелиться в спину своему подопечному. Мешала боль в руке, пришлось перекинуть пистолет в левую руку и открыть огонь. С третьего патрона ему удалось поразить убегающего поручика, четвёртым и пятым он попал опять, и охраняемый стал заваливаться в сторону. Охранник пытался метнуться с крыльца для проверки собственной работы, но грудь рванула боль, и он начал падать на доски пола, ещё не понимая того, что получил свою последнюю пулю.
Капитан Пшегота проснулся мгновенно, как только за стеной взорвалась первая граната, бросился к ближайшему окну и обнаружил вырывающееся из окон первой избы пламя. Метнулся назад, торопливо натянул бриджи и китель. Кажется русские нашли их? Вполне разумное решение вопроса, вот только должно было всё это произойти намного позже. Он и сам бы подсказал советскому командованию расположение этих "скотов", но входить в число "жертв кровожадных большевиков" в его планы не входило. Сапоги пришлось надевать на ходу, пытаясь четко определить, что именно произошло за пределами избы. Выскочив наружу, он обнаружил два разгорающихся костра вместо временных казарм первого и второго взвода. Гремели выстрелы со стороны леса и от недалёкого болота. Ну что же — всё именно так, как он и предполагал. Капитан рванул в сторону, нашёл незаметное углубление и заспешил вдоль оврага, невидимого со стороны леса. Почти миновал околицу хутора, когда под ноги влетело невидимое препятствие и тело бросило себя вперёд. Немедленно свалился кто-то сверху, руки мгновенно спеленали проволокой, на ногах закрутили толстую верёвку и тело потащили вверх, немилосердно стуча головой по всем неровностям почвы. Вскоре попался особенно твёрдый корень и капитан потерял сознание.
Сознание возвращалось медленно, стремясь сделать остановку на каждом воспоминании прошедших минут. Наконец, капитан открыл глаза и обнаружил перед собой яркое пятно электрического фонарика.
— Кто ты? — Выдавил он мучавший его всё это время вопрос.
— Не узнаёшь, капитан? — Выплыло из темноты и фонарик сместился, открывая такое знакомое и столь неожиданное, в данной ситуации, лицо.
— Вы? — Капитан дёрнулся, проверяя крепость верёвок, но вскоре успокоился — надежды на освобождение не было.
— Ты хотел видеть меня, Адам? — Продолжал долбить из темноты ненавидимый голос. — Ну вот он я! Что ты хотел сказать мне?
— Я вас ненавижу, подполковник! — Взревел капитан, повторяя свои попытки освободиться. — И вас, и всю вашу семью, отобравшую у меня право на моё положение в обществе.
— Какое положение, идиот? — Голос из темноты наполнился злостью. — Право надуваться спесью при воспоминаниях о прошедшем? И наблюдать спесивые рожи англичан, которым плевать на всех нас. Право клянчить у немцев очередную должность, намекая на высокое происхождение своих предков? И натыкаться на наглые рожи эсесовцев из бывших пивоваров, мясников и булочников.
— Вы предлагаете наблюдать наглые рожи жидовских комиссаров, из бывших портных, аптекарей и золотарей? — Взорвался капитан. — Я не желаю получать от них указания!
— Неубедительно, Адам! — Голос собеседника стал печальным. — Не забывай, что я вырос в России и воевал на востоке с обеих сторон. И прекрасно знаю русских, и даже русских евреев. Не все из них такие кровожадные твари, как ты пытаешься показать.
На хуторе замолкли очереди пулемётов, иногда хлопали выстрелы винтовок, но всё показывало, что бой закончился.
— Ты мне лучше скажи, Адам, за что ты убил Стасю? — Голос из темноты стал наливаться сталью.
Ничего другого от него Пшегота и не ожидал. Дядя всегда отличался излишней педантичностью, и даже, отчитывая их, в своё время, за изломанные кусты малины, неизменно старался выбрать максимально тяжёлое наказание. А уж тем более не должен был "подставлять левую щёку" за убийство родной дочери. Капитан мысленно перекрестился, прощаясь со своей грешной жизнью, вдохнул полную грудь воздуха и предпринял последнюю попытку оправдаться.
