Летний шторм

Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин.

Книга вторая

Летний шторм

22 июля 1941 года восточнее Лодзи вечер

Рубанула над головой пулемётная очередь. Виктор выплюнул каменную крошку, неизвестно как оказавшуюся во рту, перекинул пистолет из левой руки в правую, покосился в сторону. Как ни странно, но батальонный комиссар весело лыбился в паре метров от него и постреливал из своего ППС в сторону немцев.

Впрочем, вёл он себя очень странно, для "тыловой крысы", с самого начала. Хотя и сам подполковник Зайцев не мог похвастаться большим боевым опытом, но всё же на Финской он побывал, и как свистят пули и осколки над головой прекрасно знал, но всё равно леденел от бессмысленных взвизгов над головой, оторвавшихся от случайных снарядов осколков.

Этот же представитель Ставки поражал "глупой детской бесшабашностью", как будто не воспринимал всё, что происходило вокруг него, по настоящему.

Виктор выпустил всю обойму ТТ в вывернувшегося из ближайшего проулка немецкого пехотинца, но увидел, как он падает, выронив винтовку, только после короткой очереди сбоку. Батальонный комиссар Банев опять вытянул губы в довольной усмешке и перекинул ствол своего автомата в другую сторону, где очередной дурак попытался прощупать на слабость их позицию.

— Слушай подполковник, если хочешь выжить, выбрось эту пукалку и найди себе настоящее оружие. — Батальонный откровенно издевался над Виктором.

Виктора вдруг взяло бешенство. Что бы какая-то штабная крыса так над ним издевалась!

Он выдернул из-под тела убитого в первые минуты немецкого прорыва пулемётчика тяжелый Дегтярь и длинной очередью положил почти всех, ещё уцелевших в их секторе, солдат противника. Отбросил расстрелянный диск, резким движением вставил на место запасной, передёрнул затвор, перекинул взбешенный взгляд на этого высокопоставленного мудака, и наткнулся на удивленные глаза.

— Извини, подполковник, не ожидал, что в вашем ведомстве, кто-то воевать умеет?

— Ты хочешь сказать, что и вы кроме языка чем-то работать умеете. — Огрызнулся Виктор.

— Уел, подполковник. — Батальонный комиссар, по-прежнему, развлекался. — Владею двенадцатью видами оружия, известного здесь и ещё не существующего, кроме этих тарахтелок, кивнул он на свой ППС.

— Это что вы там наизобретали, что нам ещё неизвестно. — Откликнулся, несмотря на возмущение, Виктор.

— Извини, подполковник, но после некоторых рассказов мне придётся тебя пристрелить, чтобы не сболтнул в плену лишнего.

— А если ты в плен попадёшь? — Разозлился Виктор.

— Об этом и разговор. — Батальонный комиссар стал крайне серьёзен. — На тебя, подполковник, возлагается чрезвычайно серьёзная миссия — пристрелить меня, если возникнет опасность захвата в плен.

— Ты думай, чего несёшь! — Отбросил его пожелание Виктор.

— Не знаю, как тебе правильно высказать. — Усмехнулся батальонный комиссар. — Наверное, тебе просто не объяснили ничего, когда посылали присматривать за моей группой. — Он послал в сторону противника очередную короткую очередь. — Попасть в плен ни я, ни мой помощник, тот инженер-капитан, не имеем никакого права.

— Мне там тоже делать нечего. — Откликнулся Виктор, короткой очередью отгоняя очередного дурака, поспешившего высунуться из-за угла дома на улицу.

Андрея забавляла ситуация в которую он попал, хоть и пытался батальонный комиссар Банев настроиться на самый серьёзный лад, но не получалось.

Всё-таки прав был тот уже изрядно позабытый писатель-фантаст, случайно прочитанный ещё в первую Чеченскую войну. Андрей тогда до икоты смеялся над похождениями картонно-правильных героев, озабоченных в первую очередь внешними эффектами своих действий. Ни одного движения без картинного жеста, ни одного решения без проникновенной, но обязательно покрытой лёгким налётом цинизма речи.

Хотя, как любил говорить его комбат, демонстрируя свою образованность и, одновременно, перефразируя бессмертное пушкинское — "сказка ложь..." — "От маразма до конструктивизма два локтя по карте и три жопы в реальности". То есть в любой брехне есть своя доля правды. Нужно только суметь её найти.

Вот и тот писатель, размышляя о разной скорости восприятия жизни, переносил это восприятие обычной жизни на войну. На самом деле всё оказалось правильно, но с точностью до наоборот.

Как убедился Андрей, первичным оказалось, именно, разное восприятие войны. Обычная размеренная жизнь обыкновенного человека от скорости движения автомобилей не сильно зависела. А вот война действительно отличалась!

Конечно, приятно знать, что никто не накроет тебя из подствольника. И никто не пошлёт в тебя ракету "града" или, даже думать об этом не хочется, "урагана". И не потому, что тебя невозможно обнаружить! Существует много способов определить, где находится противник, и без применения космических спутников. Просто ты, как одиночный боец, не представляешь большой угрозы (или ценности, это кому как нравится) для твоего, такого же, конкретного противника.

Зачем тратить драгоценные боеприпасы на отдельный очаг сопротивления, который всё равно будет оставлен, как только атакующие его обойдут?

А так ли нужно отходить?

Если один пулемёт на фланге атакующего клина значит больше чем целая батарея пушек в глубине обороны?

Если несколько бойцов, даже ведущих только беспокоящий огонь в направлении обошедшего их врага, в состоянии причинить ему больше вреда, чем сотни стволов на направлении главного удара.

Но всё это теория, превращающаяся в реальность только, если этот боец захочет и сможет держаться на позиции. И в большинстве подобных обстоятельств так и было.

Хотя в любой ситуации всегда найдётся множество случайностей, не предусмотренных никакими законами природы и общества. Или говоря простым языком — всегда найдётся засранец, который всё испоганит. Или, как говорили в насквозь лживое, "политкорректное", время Андрея — "вмешается человеческий фактор", оправдывая этими словами любую подлость и мерзость.

Нужно сказать, что майор Платов, который сейчас, наверное, отстреливался из винтовки домов на пять позади них, предусмотрел всё, что можно было при таком недостатке информации. Командовать ему полком, а со временем и дивизией, если, конечно, сумеет остаться живым.

Только не предусмотрел он обычной человеческой трусости, животного страха и дикого желания выжить "любой ценой" бойцов одного из своих взводов.

Бой развивался по предусмотренному плану. Вывернувшиеся из леска немцы, послали вперёд разведку в составе двух мотоциклов. Бойцы Платова подпустили их метров на тридцать, после чего положили всех из двух пулемётов. Немедленно ударили танковые пушки, но пулемётчики уже отходили вглубь дворов, предоставляя немцам возможность тратить боеприпасы на пустые дома. Впрочем, кто-то с той стороны на удивление быстро навел порядок. После двух залпов панцеры отползли вглубь леса для перегруппировки. Излишняя, как знали советские командиры, предосторожность, ибо никакой серьёзной артиллерии в городке не было, даже полковых трёхдюймовок, которые вряд ли повредили бы панцерам, но смогли бы проредить пехоту.

Зенитная батарея не в счёт, так как никто не собирался раньше времени демаскировать её присутствие. И бить ей только наверняка. По самолётам, если они всё-таки появятся, или по наземным целям, если они до этих орудий доберутся.

Оставалось только ждать, когда противник подойдёт на расстояние действительного огня сорокопяток, ожидающих своего часа на окраинах и в, выдвинутой вперёд, засаде. Командир сводной батареи давно уже впереди среди своих пушек, воюющий с первого дня войны старший лейтенант знает своё дело, и просто так мимо его орудий немцы не пройдут.

А вот пехотное охранение, наспех собранное из бойцов комендантского взвода, доверия внушало мало. Что и подтвердили первые же минуты боя.

Когда по улице к их наблюдательному пункту выкатилась взъерошенная толпа бойцов, Виктор просто удивился. Никакой серьёзной опасности, судя по звукам боя, доносящимся с этой стороны города, на этом участке обороны не предвиделось. Не считать же таковой несколько отделений немецкой пехоты, по широкой дуге пытающихся прощупать оборону красноармейцев. Обычная разведка, не больше!

Но бегущие к ним бойцы, спешили так, будто за ними мчалась половина немецкой армии. И, не имеющий серьёзного опыта командования, Виктор просто растерялся.

Зато среагировал столичный батальонный комиссар. Он немедленно дал очередь поверх голов бегущего взвода, а когда это не подействовало, то и под ноги самых ретивых, вырвавшихся впереди своих сослуживцев.

— Стоять! Вашу ... мать...! — Проорал Батальонный, виртуозно выстраивая многоэтажные конструкции на понятном каждому жителю России языке. Дал ещё одну очередь поверх голов, и, наконец перешёл на вполовину осмысленный стиль речи. — Какого х... бежите! Какой д... отдал приказ об отступлении?

— Лейтенант сказал... срочно отходить. — Прохрипел ближайший боец, хватая воздух широко открытым ртом.

— Где этот ... лейтенант? — Продолжил батальонный, на этот раз просто запнувшись в том месте, где собирался дать характеристику командиру взвода, бросившему свою позицию. — И чего толпой встали? Быстро рассредоточится и занять оборону. А то положат вас всех одной миной.

Но лейтенанта среди них не было!

Бойцы оглядывались на стоящего позади сержанта, но тот молчал, делая вид, что не понял, чего от него хотят сослуживцы.

— Так. Кто слышал приказ об отходе? — Дожимал их батальонный комиссар. — Кто видел лейтенанта, отдающего такой приказ?

— Ты чего молчишь, Корнеев? — Не выдержал боец, сообщивший об этом приказе. — Ты же нам сказал, что приказано отходить. Что тебе сказал лейтенант? Ты же к нему на наблюдательный пункт ходил.

— Не было там лейтенанта! — Сорвался сержант. — Пустой НП был! Вот я и решил, что он ушёл. А раз командиры бегут, то значит отходить надо!

Подполковник Зайцев только покачал головой. И эта ситуация была ему прекрасно знакома. Боец стойко держится, пока видит за своей спиной начальство. Но если командования нет, то тут же делает вывод, что его предали и бросили. И, довольно часто, бывает прав. В армии оказалось много карьеристов и приспособленцев, воспринимающих службу в войсках, как очень простой способ сделать карьеру. Они старательно пели на партсобраниях о любви к Родине и готовности умереть за неё. Но когда пришла пора помирать, кинулись спасать свои жизни, жертвуя ради этого сотнями своих сослуживцев. Конечно, заградотряды отлавливали большинство из них. А дальше суд был скорый и справедливый! До звания подполковника командиров, бросивших свои части, просто разжаловали в рядовые и отправляли в штрафной батальон искупать свою вину. Очень часто им приходилось затыкать своими телами дыры в обороне, возникшие по их же собственной вине. Ну, а вышестоящих ожидало серьёзное расследование, очень часто заканчивающиеся стенкой, да расстрельной командой. А дальше короткая команда: "Огонь". И небо, рвущееся синим пламенем в распахнутые глаза.

И, хотя, подобных случаев было не так уж много, по сравнению с общим числом командиров полков и дивизий, но всё же они были. Расстреляли семь командиров полков и двух комдивов, правда только три из них сбежали, бросив своих бойцов, а остальные отдали самовольный приказ об отступлении, приведший к ухудшению обстановки на их участке фронта. А вот четверых полковников, проявивших самостоятельность, но сумевших, в итоге, разгромить противостоящие им немецкие войска, не только оправдали, но и постоянно приводили в качестве примера разумной инициативы.

И, вообще, война стремительно проводила селекцию командного состава. Нерешительные и неторопливые комдивы и командармы быстро исчезали со своих постов, попадая, в лучшем случае, в командиры запасных полков и тыловых рубежей. На их месте оказывались те, кто не побоялся взять инициативу в свои руки и ... выиграть! Проигравших не жаловали, отдавая под суд. А победителей, как известно, не судят.

Так, один капитан, не побоявшийся взять на себя командование полком, когда пасовали майоры, а оставшийся в живых подполковник, бывший в этом полку начальником штаба, ударился в бега, сумел не только удержать подчинённые ему батальоны на позиции, но и отбросить атакующих немцев. За что и получил от комфронта Рокоссовского орден и звание подполковника. И теперь командует тем полком на законных основаниях. Ну, а подполковник, бросивший свою часть после гибели комполка, отправился в недолгий путь к ближайшей стенке.

Нужно признать, что самым надёжным в войсках оказалось именно ротно-батальонное звено. Здесь, практически, не было "блатных" с родственниками в вышестоящих штабах. Капитаны и майоры делили со своими бойцами все тяготы войны, нередко ходя в атаку впереди строя, хотя по уставу их место было позади атакующих цепей.

С лейтенантами, многие из которых только в начале мая выпустились из училищ, было, естественно, похуже. Храбрости и решительности им было не занимать, но вот опыта, и не только военного, но и обычного житейского, вчерашним школьникам явно не хватало. Они храбро рвались в атаку и там, где нужно, и там, где желательно не высовывать носа выше бруствера. Попадались, конечно, и среди них трусы, стремящиеся сбежать при первом же удобном случае, но вскоре оказывались всё в том же штрафбате. Если не спешили сдаться в плен противнику. Но в наступлении это не так легко сделать, и не так легко на такую глупость решиться. А, вдруг, завтра тебя вызволят из плена? И первый вопрос, который тебя ожидает: "А как ты, дружок, там оказался?" А, сказать-то нечего!

Аналогичная ситуация была и с этим лейтенантом.

Если сержант не врёт? А проверить это трудно! Бойцы, как следует из их реплик, толком ничего не знают. А если и знают, то захотят ли говорить?

Понимая это, сержант начал успокаиваться.

На несчастье сержанта, именно в этот момент, на их наблюдательном пункте появился майор Платов.

— Ты как здесь оказался Корнеев? — Удивился майор. — А где командир взвода?

— Не было на НП лейтенанта! — Повторил сержант.

— Может, он по нужде отошёл? — Вмешался батальонный комиссар. — А ты в этот момент велел позицию бросить. Может, он там один оборону держит?

Подтверждая слова представителя Ставки, где-то впереди заработал пулемёт, захлопали разрывы гранат.

— Быстро назад, позиции занимать! — Скомандовал майор. — А то пристрелю, как дезертира и труса!

Сержант после этой отповеди механически повернулся и зашагал в сторону оставленной линии обороны взвода. За ним потянулись его бойцы.

— Погубит взвод. — Вздохнул майор Платов.

— Да уж, под командованием дятла и орлы курицами станут. — Проворчал батальонный. Подхватил лежащий на уступе стены автомат и заспешил вслед уходящему взводу, до того как Виктор успел отреагировать на его действия.

— Это что за стадо мокрых куриц. А ну взбодрись! Кто учил в атаку ходить толпой и с опущенными головами. — Распекал батальонный комиссар бойцов. — На собственные похороны торопитесь? А ну, рассредоточились. Сержант, троих бойцов в разведку на сто метров вперёд. Остальные двумя колоннами вдоль стен. Половина свои окна сторожит, а другая на противоположную сторону смотрит.

Бойцы, почувствовав твёрдую командную руку, начали оттягиваться к двум сторонам улицы.

Но было поздно.

Из-за поворота кривой, в данном месте, улочки вывернулась тупая морда немецкого панцера. Грохнул выстрел, поднимая столбом пыли щебень мостовой вместе с изломанными телами передовых красноармейцев. Ударил пулемёт с маячившего за кормой танка бронетранспортёра и ещё трое нерасторопных бойцов повалилось на землю.

Всё же, большинство успело залечь и открыть ответный огонь. Сунувшиеся вперёд немцы потеряли двоих и откатились под защиту брони.

Виктор, вспоминая про себя всех чертей, которые, по его мнению, явно приходились представителю ставки близкими родственниками, сопровождал левую колонну, в конце которой он и пристроился вслед батальонному комиссару. Хотя момент появления немцев он прозевал. И только окрик батальонного с приказом ложиться бросил его на землю.

Спас их проём между домами с невысоким каменным забором. Именно он прикрыл их от снарядов немецких танков. Впрочем передовая "четвёрка" прошла всего несколько метров, получив под гусеницы противотанковую гранату от выдвинутой вперёд разведки. Но на смену ей пришла "двойка", которая стала поливать улицу из своего двадцатимиллиметрового автомата. Впрочем, вперёд немецкие танкисты не пошли, предпочитая играть роль огневой поддержки.

Ещё дважды "гансы" пытались прорваться вперёд, но оба раза откатывались назад, оставляя на мостовой тела в серо-зелёных мундирах.

Андрей сжался за каменным валом забора, пропуская над головой короткую очередь проклятой "двойки". "Панцершутце" экипажа этого танка знали как бороться с пехотой, у которой нет противотанковых средств.

С невольной злостью подумалось, что неплохо бы засунуть на эту улицу многочисленных "знатоков" Интернета, вопящих на своих форумах о "железном хламе панцерваффе", которому большевики проиграли начальный период войны только в силу собственного неумения воевать.

А вот доблестные английские "Томми"...

А что "Томми"? Полтора года изматывали Роммеля забегами на длинные дистанции, благо размеры североафриканских пустынь позволяли.

Чемпионы мира "по прыжкам в сторону" и "Г-образному бегу".

Ну, подумаешь, сто километров за одни сутки бросили, ведь на всей этой территории — ценностей — два бедуинских шатра и десяток верблюдов, ну... если, конечно, не считать материальную часть двух пехотных и одной танковой дивизии.

Но кто обращает внимание на такие мелочи, особенно когда переигрываешь давно случившуюся войну. Тем более, что бывший противник давно душой и телом твой. А бывший союзник если и ворчит, то где-то внизу — в непонятной субстанции под названием "народ".

А вот верхушка!! Та готова признать всё что угодно! Вплоть до вины России в организации Всемирного потопа. Осталось только подделать пару пергаментов о договоре тогдашнего князя с богом грозы, и естественно дождя, Перуном.

Тем более, что дедушки, да и бабушки, этой верхушки никаких тягот "Второй Мировой бойни" не видели, отсиживаясь в далёкой от войны Средней Азии, поближе к колониям своего сюзерена, то есть Англии. Причём сидели первые два года на не распакованных чемоданах, готовясь в любой момент продолжить свой забег от таких "убогих", по словам их потомков, армад Вермахта.

Андрей, в очередной раз, сплюнул каменную крошку, витавшую в воздухе над их позицией. Высунулся, оценивая положение этого долбанного Pz-II.

Хорошо виртуальным знатокам будущего. Бумажной петардой можно взорвать всё что угодно. А потом разглагольствовать о трусости других, тем более, что собственную храбрость нужно проявлять только в словесных баталиях. Легко сравнивать толщину брони и калибр орудия, а ты попробуй с одной гранатой выйти навстречу этому "танковому уродцу". Тем более, что прицельный, реальный, а не книжный и не киношный, бросок — максимум двадцать-двадцать пять метров. Всё остальное "от лукавого", то есть от очередного творца военных блокбастеров.

Вот, один из бойцов разведки рванулся вперёд, пытаясь выйти на расстояние броска, но сложился бесформенной грудой, получив в грудь несколько пуль из пулемёта, прикрывающего танк БТРа.

Жаль нет гранатомёта, хотя и из него с этой точки поразить танк вряд ли получится, а уж бронетранспортёр и вовсе неуязвим. Нужно перебежать на другую сторону улицы. Но вот делать это под огнём двух пулемётов и орудия, пусть и малокалиберного, игра почище гусарской рулетки. Тем более, что для борьбы с пехотой малый калибр, всего двадцать миллиметров, или два сантиметра по немецкой классификации, в данном случае, даже является преимуществом. Ибо триста двадцать снарядов боезапаса — это "воистину круто", как любили говорить в дурацкое постперестроечное время мнящие себя знатоками жизни подростки.

Андрей вдруг осознал, что он старший командир на этом участке улицы, если, конечно, не считать подполковника, который старательно ни во что не вмешивался. Впрочем, над головой прошла пулемётная очередь, отбрасывая назад торопливых идиотов, которые всё время находились среди немецких солдат. Это подполковник поспешил напомнить о себе, расстреливая очередной диск "Дегтяря". Немцы, в который раз, откатились под защиту углового дома.

Надо что-то делать!

Можно, конечно, отойти назад по дворам и соседним улицам, но тогда немецкие танки сумеют прорваться вглубь квартала и выйти в тыл остальным взводам обороняющегося гарнизона.

А это конец!

Позади раздался шум падающего кирпича. Андрей развернулся, вскидывая автомат, и обнаружил бойцов гранатомётного расчёта, занимающих позицию невдалеке от него. Вот только позиция была глупая! Выстрелить с неё они сумеют без помех. Но вот попасть? ... Маловероятно! Да и пробить броню с такого расстояния и под таким углом встречи проблематично!

Андрей почувствовал, что пора вмешаться. Скользнул назад под прикрытие стены, метнулся к гранатомётчикам.

Увидев неожиданное начальство, один из бойцов даже попытался вскочить по стойке смирно, и только хлопок по плечу остановил эту глупую инициативу.

— Сидеть! — Прохрипел Андрей забитым пылью горлом. — Кто вас учил с такого расстояния огонь вести?

— На полигоне, товарищ майор, постоянно так стреляли. — Поторопился ответить ему, не сумев сразу определить звание, ефрейтор, судя по всему, командир расчёта. — Инструктор всегда говорил, что если ближе к цели подойдём, то, считай, покойники!

Андрей мысленно выматерился. Инструктор, наверное, сам стрелял только по деревянным мишеням и своих учеников готовил к этому. Попали в макет танка, и молодцы! А, с какого расстояния, и под каким углом граната войдёт? Сумеет ли броню пробить? Это, на полигоне неважно! Им то в бой не идти!

Жаль только, что они не на стрельбище. И танк не фанерный! А вместо РПГ-7, противотанковой легенды времени Андрея, его жалкое подобие.

Несмотря на все старания конструкторов разных КБ полноценный противотанковый гранатомет, с точки зрения Андрея, так и не получился. Не хватало самого главного — опыта боевого применения кумулятивной гранаты, созданной в этих КБ! На полигонах РПГ исправно пробивал, в идеальных условиях, броневые плиты под прямым углом с расстояния, прописанного в документации приёмки. Но вот в реальном бою? Всё зависело от того, под каким углом граната соприкоснется с бронёй. Слов нет, кумулятивный эффект присутствовал, испаряя, иногда, большие куски металла с поверхности броневых плит. Но не делал самого главного — не пробивал броню!

Чего там не домудрили профессора и академики, пока не ясно. Но надежда, что они найдут причину с каждым днём всё ближе. В крайнем случае, придётся им осваивать топоры и пилы, а на их место придёт кто-то из их сотрудников. Не справится он — появится следующий. И, так, до тех пор, пока принудительная ротация научных кадров не выявит самого способного, умеющего решить эту задачу. Конечно, данный метод решения вопроса не устраивал конструкторов и инженеров. Но им приходилось радоваться тому, что в приёмную комиссию не включили тех, кто пользовался их продукцией в бою. И тому, что фронтовые испытания проходят без их личного участия, и им не приходится подползать к танку на расстояние гарантированного поражения.

Хорошо, хоть осколочные гранаты не доставляли проблем никому, кроме пехоты противника. А той, поначалу, пришлось очень туго. Ибо, оказалось, что дальность "броска" гранаты у советских войск составляла почти сто метров, что недостижимо, в принципе, для винтовочных мортирок, состоящих на вооружении вермахта. А подойти ближе не позволял всё тот же "большевистский" противник.

Но и доблестным танкистам рейха пришлось хлебнуть свою чашу горечи, когда на первых порах они храбро подходили к позициям противника на минимальное расстояние и вспыхивали железными кострами от прямых попаданий кумулятивных выстрелов РПГ-2. А в Люблине целый батальон панцеров был расстрелян в подставленные борта гранатомётчиками двадцать седьмой истребительно-противотанковой бригады подполковника Кравцова. Бравые немецкие танкисты с ходу ворвались на улицы беззащитного, как им доложила разведка, города, прошли почти до самого центра, где и столкнулись с "плавающей" линией обороны нового типа, основная задача которой состояла в том, чтобы нанести противнику как можно больше ущерба, не цепляясь за ненужную территорию. Выстрелил, поразил танк и быстрее отходи, пока место твоей засады не накрыл снаряд следующего панцера. Обошёл по соседним улицам и зашёл с другой точки. Опять выстрел и уходи.

Нужно, правда, признать, что использовать данную тактику можно только в городах, и, желательно, чужих городах. Которые не жалко!

Шок от понесённых потерь заставил германское командование срочно искать "противоядие" новому оружию большевиков. И первой мерой был запрет подходить к позициям противника ближе ста метров, если нет уверенности в отсутствии у неприятеля гранатомётов. Вот и сейчас панцеры опасались переходить ту опасную черту, за которой они могли из грозной броневой машины превратиться в потенциальный "железный гроб".

Жить хочется всем! И солдаты рейха не составляли исключение, чего бы не пели об их исключительной доблести "певцы демократии" во времена Андрея.

С этой "доблестью", нужно признать, творились странные вещи. По утверждению "демократов" Гитлер за восемь лет нахождения у власти сумел воспитать миллионы фанатиков, которые с радостью умирали с его именем на устах до самого последнего дня войны. А вот большевики, по словам тех же "демократов", за двадцать четыре года правления, выпестовали только ненавидящих их "Солженициных и Власовых", готовых при первой же опасности перебежать на сторону противника. А те, кто этого не сделал — "тупое совковое быдло", ничего не понимающее в жизни. Правда, с подобными "героями" были изрядные проблемы. Очень многие, сбежавшие к немцам, потенциальные "герои демократии", даже по самым демократичным законам за свои подвиги заслуживали, как минимум, "двадцать лет непрерывных расстрелов"! Даже по самым либеральным, голландским, законам, разрешающим все виды половых извращений и большинство степеней наркомании. Но и они не оправдывали зверское уничтожение тысяч русских, белорусов и украинцев, происходящее на оккупированных немцами территориях все годы войны.

Хотя, выявилась ещё одна особенность европейского правосудия. Согласно которой поцарапанный палец любого жителя Западной Европы был в сотни раз весомее, чем сожжённая заживо деревня где-нибудь в Советском Союзе.

"Ну что говорить об этих дикарях, когда моя Мадлен ноготь поломала!"

Благодаря этой извращённой логике сумели остаться в живых многие предатели, не отметившиеся своим "героизмом" на территории Франции, Бельгии и Голландии. Что они творили в Восточной Европе, западных "законников" не интересовало. Придумывались новые законы и аналогии, согласно которым подследственные не могут быть выданы той стране, которая требовала их для суда.

Пока был жив Сталин, этих тварей попросту отстреливали диверсанты НКВД и МГБ. Но с приходом к власти "кукурузника" Хрущева, данная деятельность была свёрнута, и большинство предателей вздохнула свободно, развернув с новой силой свою подрывную деятельность. Одно "творчество" Суворова-Резуна чего стоит! Попытался бы он написать подобную "хрень" против США, и уже через неделю предстал бы перед следователями ЦРУ, которые вытрясли бы из него все счета заказчиков этого, "объективного", взгляда.

Но "правдолюбивая" российская интеллигенция согласна простить все выпады против России, даже самые идиотские. А чего поделаешь? Выплаченные баксы отрабатывать нужно!

Андрей прикинул расположение немецких танков и соседних домов. Получалось, что если проникнуть в длинное трёхэтажное здание стоящее через два дома от них, то можно выйти на расстояние гарантированного поражения. Пришлось подозвать сержанта, у которого первоначальный испуг уже прошёл и в данный момент он производил впечатление адекватного человека.

— Сколько у тебя человек, Корнеев?

Сержант оглянулся.

— С этой стороны семеро бойцов, и на той не меньше пяти должно быть.

— Тогда бери троих и вперёд дворами. — Отдал ему команду Андрей. — Нам нужно выйти к трёхэтажному зданию и найти чёрный вход в него. Да поаккуратнее! Там могут быть немцы!

Сержант козырнул рукой и вернулся к забору, из-за которого отстреливались бойцы его взвода. Передал по цепочке команду и вскоре трое из цепи отползли под прикрытие стены здания. Быстро разъяснив им задачу, он подхватил ППШ, положенный ему по новым штатам стрелкового взвода, и двинулся в глубь двора. За ним тронулись и его бойцы, настороженно выставив вперёд стволы карабинов. Подождав пока они дойдут до невысокой стены, разделявшей соседние дворы, Андрей вместе с гранатомётчиками начал выдвижение в том же направлении.

Без приключений прошли соседние дворы. Выбрались к тыльной стороне, как оказалось, многоквартирного дома. Больше всего подходил второй подъезд, чёрный ход которого прикрывался разлапистыми кустами сирени. Корнеев осторожно, между стеной и кустарником, проскользнул к двери. Слегка приоткрыл её — в подъезде было тихо. Махнул стволом автомата и один из его бойцов, стараясь как можно меньше шуметь, вошёл внутрь. Через пару минут выглянул.

— Никого нет, товарищ сержант.

Попытка открыть какую-нибудь из дверей первого этажа закончилась ничем. Все квартиры были закрыты на большинство мыслимых и немыслимых запоров. Сержант пытался стучать, но Андрей только отрицательно дёрнул головой — идиоты, которые решаться открыть дверь в такое время, должны заранее писать завещание. Можно, конечно, просто взорвать эту хлипкую преграду, но звук взрыва обязательно услышат на улице. Андрей махнул рукой вверх. Бойцы осторожно поднялись на второй этаж. Проверили двери квартир, выходящих на лестничную площадку. Одна оказалась открыта.

К великому счастью, внутри никого не было. То ли жильцы сбежали после первых выстрелов, то ли их не было уже давно, но дверь свободно болталась на раздолбанных петлях, слабо поскрипывая при каждой попытке повернуть её в любом направлении. Внутренности квартиры подтверждали то, что её бросили давно. По крайней мере, из неё успели вынести всё наиболее дорогое, оставив лишь малоценный мебельный мусор, имеющий хождение только на дровяном рынке.

Но главным было не это! Из окон квартиры, а вернее большого зала, составлявшего по площади не менее половины общей квадратуры, почти пол прямым углом, были видны немецкие танки.

Корнеев осторожно приоткрыл окно, освобождая траекторию полёта гранаты. Андрей посмотрел, как первый номер расчёта гранатомётчиков трясущимися руками вставляет в трубу гранатомёта кумулятивный заряд, и решительно шагнул вперёд. Он не для того сюда шёл, чтобы погибнуть из-за чужой нерешительности. Отобрал гранатомет, вскинул его на плечо, вспоминая изрядно подзабытые навыки, приобретенные во время первой чеченской войны. Тогда, если ты хотел жить, нужно было уметь стрелять из всего, что было под рукой. Приходилось изучать любое стреляющее устройство, случайно или преднамеренно попавшее в руки, от автомата и пулемёта, до гранатомета и миномёта. Даже экзотику вроде "змей-горыныча".

Оставалось только распределить цели по степени важности. Как просвещал Андрея, в то давнее время, прапорщик Семёнов — первой мишенью должна быть или самая опасная, или самая неожиданная для противника. Андрей внимательно рассмотрел бронемашины немцев. Самой опасной для бойцов его группы, в данный момент, была "двойка", но и танкисты подбитого Pz-4, убедившись, что он не горит, а самое главное, подстёгиваемые начальством, поспешили обратно к покинутому танку. Нужно было выбирать. Если Т-2 особо опасен для пехоты на открытой местности, то Т-4 с его "окурком" в состоянии разнести любое здание в окрестности, вместе с теми, кто там пытается скрываться. Не меньшую важность представлял пулемёт бронетранспортёра, но его можно оставить на последний выстрел.

Андрей навёл свой РПГ-2 на распахнутые люки Pz-4 и нажал на курок. Ударило пламенем с обреза трубы и, почти мгновенно, рвануло внутри немецкого панцера. Кажется, удалось попасть в боеукладку. По окрестностям окна заработал пулемёт БТРа, немцы заметили место ведения огня. Андрей поменял выстрел на осколочный — стоило удивить и пехоту противника. Дождался момента, когда пулемёт замолк, видимо, пришло время смены ленты, выдвинулся в проёме окна и послал гранату в открытый сверху корпус немецкого бронетранспортера. Похоже, угадал нужный момент. В БТРе рвануло, замолчал пулемёт, но тут же по их этажу, расходуя кассету со снарядами, ударило орудие Pz-2.

Андрей вжался в стену, ожидая, когда закончатся снаряды в немецкой пушке.

Слава всем богам, что внешняя капитальная стена дома толщиной была кирпича в три. С внешней стороны слышался отчётливый хруст, это отлетали куски кирпичей, вырванных снарядами, звенели разбитые стекла окон. Им повезло, что немецкие танкисты не сразу увидели открытое окно, в которое влетел, всего лишь навсего, один, последний снаряд. Где-то позади рвануло, закричал кто-то от боли.

Андрей вскочил, как только стихла стрельба, быстро прицелился по корпусу танка и выстрелил. Метнулся за стену, зарядил гранатомет и, внутренне холодея от страха, заставил себя сместиться в проём окна и произвести второй выстрел. Панцер уже горел, из моторного отсека тянулась струйка дыма, в открытый люк пытался выбраться один из танкистов, цепляясь руками за края, но всё время падал обратно. Стоящая впереди "четвёрка" пылала вовсю. Из бронетранспортёра торчал вверх ствол пулемёта. На какое-то время немцы лишились поддержки брони.

Но нужно уходить с этого места, пока сопровождающая танки пехота не подошла на расстояние броска гранаты. Андрей повернулся, собираясь отдать команду, и услышал: "Комиссар, ложись!" Боковым зрением уловил, как на пол падает "колотушка", и прыгнул в дальний от неё угол. Упал на грудь, прикрыл голову руками, ожидая взрыва. Как будто невидимой плетью стегануло по ноге. Спустя мгновение шока пришла боль. На правой ноге расплывалось пятно крови. Андрей попытался сдвинуть её и заскрипел зубами от нестерпимой боли.

Метнулся к окну Корнеев, одну за другой отправил вниз три лимонки, дождался взрывов и, высунув за окно автомат, полил длинной очередью тех солдат противника, которые могли уцелеть при взрыве.

— Какого х... стоите! — Проорал он на гранатомётчиков. — Выносите комиссара!

Повернулся к проёму окна и уже прицельно стал посылать короткие очереди вниз. К нему присоединился один из его бойцов. Второй из них неподвижно лежал в паре метров от Андрея, ну а третий, кривясь от боли, баюкал замотанную окровавленными бинтами правую руку. Кажется он и кричал после взрыва снаряда.

Гранатомётчики, подхватив батальонного комиссара под руки, вытянули его в соседнюю комнату, извлекли индивидуальные пакеты, неумело намотали бинты поверх одежды. Повязка мгновенно покраснела, но кровь уходила медленнее, давая надежду на то, что Андрей не умрёт от её потери.

Выскочил из проёма двери Корнеев, за ним, прихрамывая, показался раненый боец.

— На улицу! — скомандовал сержант. И гранатомётчики, подхватив Андрея под мышки, потащили его вниз по лестнице.

— Правее триста. — Подал команду Панкратов. — Кажется, артиллерийский корректировщик.

Павел перевёл прицел вправо. Действительно, на одном из верхних уровней пожарной вышки пристроился немец с биноклем, торопливо обшаривая взглядом окрестности.

— Расстояние — восемьсот. Ветер северный — три метра в секунду. — Продолжал Андрей.

Павел выбрал упреждение, цифры поправок сами собой возникали в голове. За полгода тренировок и два месяца войны, все эти навыки уже дошли до автоматизма. Казалось, сунь ему во сне винтовку, он, и тогда, всё выполнит строго по инструкции.

Немец остановил свои поиски, поправил наводку резкости, что-то сказал, наверное, отдавая команду связисту. Пора! Пашка нажал на спусковой крючок и вражеского наблюдателя отбросило внутрь пожарной каланчи. Павел дослал патрон, ожидая появления напарника немца. Но того не было. Или слишком хитрый, или уже удрал.

— Пятый ориентир. — Вновь послышался голос напарника. — Кажется, начальство пожаловало!

У крайнего дома улицы, прикрываясь невысоким кустарником, расположился кто-то из офицеров противника. Виден был серебряный погон, но никаких подробностей в отбрасываемой домом тени рассмотреть не было возможности. До пятого ориентира, этого самого дома, было ровно девятьсот тридцать метров. Павел подкрутил целик, прицелился и произвёл выстрел. Немецкий офицер исчез, попадали и солдаты, сопровождавшие своего командира.

Ударили пулемёты противника, зазвенел безответный колокол на колокольне. Павел покачал головой — они не такие дураки, чтобы лезть на неё. Можно найти много более удобных позиций, пусть и не таких высоких. Конечно, с колокольни обзор намного лучше, но выстрелить с неё больше двух раз немцы не дали бы. Здесь же они потратили уже пятый патрон, и пока не обнаружены.

Этот чердак просто создан для снайперской позиции. Широкое слуховое окно, выходящее на восток, позволяет контролировать дальние подступы к позициям обороняющегося внизу взвода. Ну, а сняв несколько черепиц, они увеличили свой сектор обстрела в два раза.

В дальнем проёме улицы показался танк. А вот это уже по их души! Офицерик то серьёзным человеком оказался.

— Андрюха, собирай вещи и вниз! — Отдал Павел команду напарнику.

Панкратов упаковал свою аппаратуру в специальный ранец, медленно переместился к люку на чердак, у которого охранял их позицию третий боец, флегматичный белорус по фамилии Боркевич. Уяснив команду, тот отправился проверять лестницу. Доверять полякам не стоило, нужно учитывать, что они в любой момент могут выстрелить тебе в спину.

"Эйфория идиотизма", как выразился командир их взвода, капитан Синельников, когда в Варшаве польские отряды перешли на сторону немцев. Конечно, большинству населения, без разницы, какая в стране власть, да и не все солдаты бывшей польской армии согласились воевать на стороне Германии. Но и тех, кто стал служить Гитлеру, вполне хватало для того, чтобы держать в напряжении тылы Красной армии. Больших диверсий пока не было, но и еженощные обстрелы, пусть и беспокоящие, удовольствия не доставляют.

Немецкий танк ворочал башней, отыскивая возможную цель, но выстрела пока не было. Немцы, судя по всему, экономили снаряды, предпочитая рисковать наблюдателями, а не драгоценными боеприпасами. Наконец, откинулась крышка командирского люка и из неё показался командир танка. Повертев головой и не обнаружив видимой опасности, он высунулся из башни по пояс, достал бинокль и стал осматривать костёл, в котором так удобно расположился Павел со своей "Гюрзой".

Павел нажал на курок, проследил, как исчезает в люке его мишень, и снялся с позиции. Пора уходить. Они уже выбрали лимит везения и, вскоре, их должны вычислить. Можно, конечно, сделать с одной позиции и больше выстрелов, но за короткое время. А они здесь более получаса торчат.

Павел уже спускался по лестнице, когда захрустела наверху черепица. Немцы решились накрыть огнём непримечательный флигелёк, теряющийся на фоне других построек. Или вычислили, или кто-то подсказал? И кажется Павлу, что этот кто-то несколько часов назад встречал их на заднем дворе костёла, когда они выбирали позицию. То-то, ксёндз с такой неприязнью их осматривал. Впрочем был в своём праве. По всем традициям и законам, писаным и неписанным, вход в храм божий с огнестрельным оружием запрещён. Но ведь они в сам костёл и не стремились, облюбовав одну из хозяйственных пристроек.

Их группа прошла половину лестницы, когда снизу, навстречу им, выскочил один из сопровождавших ксёндза церковных служек. Мальчишка быстрыми прыжками пересёк расстояние до них и что-то быстро забормотал по-польски.

— Что он хочет, Боркевич? — Спросил Павел.

— Товарищ старшина, он говорит, что вниз идти нельзя. — Начал торопливый перевод белорус. — Говорит, что внизу нас "жолнежи" ждут.

— Какие "жолнежи", немецкие? — уточнил Павел.

Боркевич переспросил служку. Тот ответил. Павел в "пшекающем" польском языке с трудом понимал отдельные общеупотребительные слова, пропуская всё другое мимо ушей. Впрочем, как и большинство остальных бойцов. И только белорусы да украинцы, в основном с западных областей, присоединённых всего два года назад, прекрасно понимали поляков.

— Стась говорит, что солдаты польские, из "Армии Крайовой". Привёл их ксёндз. — Ответил Боркевич. — И ещё. Он утверждает, что они вели речь о вашей винтовке.

Ну что же, всё стало на свои места. Полякам, или англичанам, понадобилась его "Гюрза". Немцы уже разобрались, что это такое и даже начали предпринимать меры. По крайней мере на фронте высокопоставленные цели к передовой ближе километра не подходят. А офицеры в передовых цепях стали прятать погоны под специальными чехлами, пока по собственной инициативе.

В Красной армии полевая форма одежды одинаковая для всех ещё с начала этого года. Поначалу данный приказ недоумение вызывал. Сколько пытались выделить командный состав для повышения авторитета, а тут опять всех под одну гребёнку подровняли. Недоумение исчезло, как только в первых боях побывали. Желающие пофорсить на передовой цветными петлицами и нарукавными нашивками очень скоро отправлялись на тот свет отчитываться перед ангелами, или чертями, кто там на небесах заведует распределением советских командиров. А оставшиеся в живых немедленно натянули солдатские гимнастёрки и пилотки, припрятав командирскую форму до более благополучных дней.

Служка опять что-то затараторил, показывая рукой на боковой коридорчик, Боркевич его выслушал, переспросил, повернулся к Павлу.

— Стась предлагает подвалом уйти. Вот тут как раз спуск в него имеется.

— Ты откуда пацана знаешь? — Поинтересовался у белоруса Панкратов.

— Да так. — Тот на мгновение замялся с ответом, но решился. — Мать его прачкой при комендатуре работала. Вот, он там постоянно и вертелся.

Павел усмехнулся. Всё ясно. Мать работала прачкой, пацан вертелся рядом, а бравый боец Красной армии пристроился помогать по хозяйству, и не только... Ситуация знакомая. Хоть и запрещённая.

— Ему доверять можно? — спросил Павел, кивая на церковного служку.

— Можно! — Ответил белорус. — У него немцы отца под Познанью убили в тридцать девятом, а год назад старшего брата расстреляли за то, что вслед патрулю плюнул. Можно ему верить, и матери его тоже! — Добавил боец с яростью в голосе.

Стась действительно вывел их к одному из входов в подвал, извлёк ключ и, поскрипев замком, распахнул дверь. В подвале было довольно темно, неяркий свет прорывался в редкие оконца где-то под потолком, но рассеивался толстым слоем паутины на окнах. Пахло мышами, застарелой плесенью и пылью. Проведя группу мимо завалов всякого хлама, который всегда скапливается при избытке места хранения, служка вывел их к большой деревянной бочке. Показал на неё, шепнул несколько слов на ухо Боркевичу.

— Стась говорит, что за этой бочкой потайной ход, который в другой подвал выводит. — Пояснил белорус. — Нужно только бочку отодвинуть.

Втроём сдвинули с места бочку, в которой когда-то было вино, а сейчас она только скрипела рассохшимися клёпками, источая приятный запах. За бочкой, в самом деле, оказалась изрядно подгнившая дверь, выломанная без особого труда и шума.

Из проёма подземного хода тянуло лёгким сквозняком, колыша свисающую с потолка древнюю паутину. Павел смахнул её поднятой с пола деревяшкой. Панкратов достал из своего бездонного ранца два фонарика, входящие в оборудование их снайперской пары. Первым в проём скользнул Андрей, подсвечивая себе путь фонариком, вслед нему Павел толкнул пацана, затем пошёл сам, светя больше по сторонам и стараясь не зацепить неразобранной винтовкой за стены. Последним, прикрывая их от возможного преследования, шёл Боркевич.

Минут через десять, покрытые древней пылью и паутиной, выбрались они ещё к одной двери. Та оказалась не намного крепче предыдущей и вылетела со второго удара. За ней оказался ещё один подвал, захламленный даже больше церковного. С трудом продравшись через завалы мебельной рухляди, каких-то ящиков и других вещей, опознать которые не представлялось возможным, они сумели добраться до входной двери, оказавшейся открытой. Поднялись по не слишком крутой лестнице и оказались в здании школы. Павел даже удивился такому везению. Именно это здание он намечал в качестве запасной позиции.

Поднялись на второй этаж. Быстро отыскали подходящую позицию в одном из классов, выходящих окнами на восток. Сдвинули несколько столов напротив открытого окна. Павел пристроил винтовку, проверил затвор, дослал патрон и приник к прицелу, оценивая возможности работы с данной позиции. Андрей распаковал дальномер, раздвинул его концы и стал намечать ориентиры, определяя расстояние до них.

Бывший церковный служка заворожено смотрел за их работой, судя по всему, окончательно сделав свой выбор в пользу военной карьеры, о которой мечтает каждый нормальный мальчишка.

Наконец, ориентиры и расстояния определены. Панкратов наметил первую мишень — немцы выкатили на прямую наводку "дверной молоток". Павел выслушал поправки, подсказанные напарником, поправил прицел, прицелился и произвёл первый выстрел.

Началась работа...

Генерал Зейдлиц окинул взглядом далёкий горизонт. Солнце чертовски быстро опускалось к нему. Прошло уже три часа, как его батальоны вышли к этому проклятому городишке и завязли в нём, вместо того, чтобы быстро подавить сопротивление русского гарнизона. Сам город никакой ценности не представлял, но, как утверждали поляки, там находились, так необходимые ему, склады с горючим и, трофейными для русских, боеприпасами, которые для его дивизии нужнее воздуха. Будь у него в достатке снаряды и патроны, то он давно бы сравнял с землёй все очаги обороны большевиков. А, если бы не подходило к концу горючее, то просто обогнул бы это скопление домов, гордо именуемое городом.

Но выбор был невелик! Или нести потери, штурмуя позиции упрямых большевиков, или бросить всю технику и уходить на запад лесами и второстепенными дорогами.

Непонятен был сам смысл столь отчаянного сопротивления. Что там было такого, что русские сопротивляются с отчаяньем смертников?

Хотелось бы посмотреть своими глазами, что происходит на улицах города, но донесения разведки лишили его такой возможности, сообщив о применении русскими крупнокалиберных снайперских винтовок. Смерть командира разведки дивизии и ещё четверых, менее значимых, офицеров напомнила категоричный приказ, изданный ещё месяц назад, о запрете высшим офицерам Вермахта приближаться к передовой ближе километра. Хотя в Пруссии командира одиннадцатой пехотной дивизии генерала фон Бёкмана подстрелили с полутора километров.

В наспех вырытом саперами командном пункте дивизии было довольно тесно. Толпились здесь почти все остатки штаба. Мрачно осматривал окрестности городка оберст Неймген, вероятно подсчитывая потери своего батальона панцеров на улицах города. Горько признавать, но из полноценного танкового полка остался неполный батальон, который сейчас и является основной ударной силой при штурме русских позиций.

Оберсту уже доложили, что его панцеры столкнулись с танковыми засадами русских. Пусть три из них удалось уничтожить, так как это были неподвижные огневые точки из лишённых хода русских тридцатьчетвёрок, но ещё три доставили его панцершутце намного больше проблем. Две из них никак не удавалось поразить — слишком хорошо были укрыты. Ну, а последняя оказалась подвижной и управляемой очень хорошим экипажем. По крайней мере, на неё три раза тратили драгоценные снаряды гаубиц, но каждый раз на месте бывшей позиции русского танка обнаруживали только воронки бесполезных попаданий.

В левой траншее показался обер-лейтенант, заменивший командира разведки дивизии после его гибели. Вслед за ним на командный пункт дивизии уже знакомые генералу разведчики вытащили пленного большевистского офицера. Оборванный и грязный лейтенант старался держаться прямо, хотя часто шевелил головой, вытряхивая из ушей невидимые пробки, возникшие там после контузии. Смотрел он на немецкого генерала с мрачной решимостью, не ожидая от него ничего, кроме скорой смерти.

Зейдлиц только покачал головой. Национальное происхождение лейтенанта не вызывало никаких вопросов. Юде! Где-нибудь в "Мёртвой голове", в полном составе оставшейся в Прибалтике, его бы пристрелили не раздумывая. Но ему нужны сведения. И даже такой слабо информированный "язык", как обычный пехотный лейтенант, представлял чрезвычайно большую ценность.

Зейдлиц обратился к находящемуся здесь же переводчику.

— Выясните, какой важный объект они так остервенело защищают?

Переводчик несколько минут тормошил пленного лейтенанта своими расспросами. Наконец, повернулся к генералу с самым мрачным выражением лица.

— Пленного зовут лейтенант Гринштейн. Он командир комендантского взвода.

Генерал порадовался маленькой удаче. Штабной офицер, пусть и на крохотной должности, информирован всегда лучше, чем его собратья в обычной пехоте.

— Господин генерал, он утверждает, что кроме госпиталей в городе ничего нет. — Охладил его радость переводчик.

— Как нет? — Удивился генерал. — А склады? Горючее, боеприпасы?

— Боеприпасы вывезли ещё на прошлой неделе. — Ответил переводчик. — Он сам лично руководил погрузкой.

Повернулся к пленному, опять возобновил допрос.

— Последнее горючее вывезли вчера. — Продолжил доклад переводчик. — Сегодня утром русские перешли в наступление и поэтому изъяли все запасы.

Генерал отвернулся, подошёл к стереотрубе, стал рассматривать город. Выходит он напрасно тратил боеприпасы, пытаясь захватить никому не нужный объект. И сейчас его солдаты бессмысленно гибнут под русскими пулями и снарядами. Но поляки утверждали, что все склады на месте. Не знали? Или сознательно обманули? Столь ненадёжный союзник доставлял порой хлопот больше, чем противник. Обмануть и подставить немецкие войска у них считается не меньшей доблестью, чем разгромить русских. Хотя нужно признать, что и в Вермахте сильны подобные настроения.

Но всё равно непонятно. Почему такое ожесточённое сопротивление?

— Но если в городе нет ничего ценного, почему они так сопротивляются? — повторил свой вопрос генерал.

Переводчик опять спросил пленного, выслушал ответ, немного подумал и перевёл.

— В городе три госпиталя, тысяча раненых. Их они и обороняют.

— Но мои солдаты не воюют с ранеными! — Возмутился Зейдлиц. — Мы не какие-нибудь "охранные отряды".

Пленный вдруг рассмеялся. Все удивлённо посмотрели на него. А тот на относительно хорошем немецком языке, пусть и с неистребимым еврейским акцентом, сказал:

— Никто из вас с пленными и ранеными не воюет, а позади ваших войск всегда дорога из трупов.

Генерал почувствовал, как возмущение заменяется гневом. Этот мерзавец ещё и немецкий знает.

А пленный, решив, что расстрела ему не миновать, рванулся к переводчику, пытаясь вытащить у того пистолет из кобуры. Но, успев сделать всего лишь шаг, рухнул вниз, являя взгляду окровавленный затылок. Конвоировавший его солдат медленно опустил карабин, прикладом которого он и остановил этот нелепый порыв.

Генерал брезгливо сморщился.

— Если ещё жив, то перевяжите его и бросьте здесь. — Отдал он приказ. — Нам не до него.

Зейдлиц повернулся к офицерам своего штаба и начал отдавать короткие приказания. Следовало выходить из этой ловушки, в которую они сами залезли.

Что-то поменялось впереди. Виктор приподнялся над грудой камней, которая не так давно была стеной дома. Немецкие солдаты отходили вглубь своих позиций, унося раненых. Опять перегруппировка. Сейчас соберутся и ударят в другом месте.

Подполковник помассировал натруженное прикладом пулемёта плечо. Кинул взгляд влево. Его второй номер, радист подбитого танка, торопливо набивал патронами диски от дегтяря для Виктора и своего командира — сержанта Банева, пристроившегося с танковым пулемётом на пару метров дальше. Догорала впереди на перекрёстке улиц тридцатьчетверка, получившая в корму снаряд немецкой гаубицы. Стонал позади контуженный механик-водитель. Воспользовавшись коротким затишьем, сворачивал самокрутку сержант Корнеев. Порыкивала двигателем позади их позиции самоходная зенитка, спасшая остатки взвода две атаки назад. Тогда, прикрываясь бронетранспортёром, немцы почти подошли на бросок гранаты, и только появление этого "чуда" смогло остановить их. Прорычали автоматические пушки зенитки и на месте немецкого БТРа осталась груда покорёженного металла.

Рявкнуло зенитное орудие на соседней улице. Виктор насторожился не пора ли переместиться туда, но следующего выстрела не было и он расслабился. Немцы тоже не железные. Раньше чем через полчаса не полезут. Можно отдохнуть.

Он поёрзал на камнях, выискивая самую удобную позу, и прикрыл веки.

— Товарищ подполковник, проснитесь! — услышал он сквозь дрёму и открыл глаза.

— Что, немцы в атаку пошли? — отреагировал Виктор.

— Никак нет! — Сообщил ему обрадованный связист, телефон которого был спрятан в соседнем подъезде. — Сообщение от майора Платова. Немцы уходят из города!

Виктор опять откинулся назад. Ну что же, этот бой они выиграли.

Осталось посчитать потери, похоронить убитых, да выяснить — куда Зейдлиц рванёт дальше?

24 июля 1941 года Берлин

В тишине кабинета раздавался только шелест бумаги. Поблёскивая очками, хозяин кабинета, больше всего напоминавший скромного бухгалтера, старательно изучал содержимое лежащей перед ним папки. Сидящий напротив него мужчина торопливо отбивал длинными музыкальными пальцами какой-то ритм, но никакими другими способами поторопить хозяина кабинета не пытался.

Наконец читавший оторвался от очередного листа бумаги.

— Сведения достоверные?

— Абсолютно достоверные, рейхсфюрер. — Ответил его собеседник. — Проверены дважды по разным каналам. К тому же косвенное подтверждение получено по дипломатическим каналам. Забеспокоился и Абвер, но адмирал, как вы понимаете, делиться информацией с нами не спешит.

— Если сам во всём этом не участвует. — Гиммлер кивнул на папку с документами.

— Вполне возможно, рейхсфюрер.

Хозяин кабинета встал, подошёл к сейфу, позвенев ключами, открыл его и извлёк на свет ещё одну папку. Положил её перед своим собеседником.

— Я думаю вам, Гейдрих, нужно ознакомиться также вот с этим.

Теперь уже посетитель Гиммлера углубился в чтение. Спустя какое-то время он оторвался от бумаг.

— Неужели правда? — Пришло время удивляться ему.

Гиммлер коротко кивнул.

— Что вы предлагаете предпринять?

Гиммлер передвинул папку, лежавшую перед ним, задумался, не спеша с ответом. Посетитель ждал. Наконец он решился.

— Я думаю, что этих данных вполне достаточно для доклада фюреру. Если не из моих документов, там всё-таки больше догадки и предположения, то из ваших. Материал хорошо проработан, да и доказательную базу можно получить довольно быстро. Но без санкции фюрера никого из фигурантов дела мы арестовать не сможем.

Гейдрих задумчиво склонил голову, опять принялся отбивать ритм.

— Рейхсфюрер, можно говорить с вами откровенно? — Наконец решился он.

Гиммлер удивлённо посмотрел на него. За главой СД никогда не наблюдался такой грех как нерешительность в принятии важных решений, скорее его даже приходилось сдерживать в особо важных случаях, да и не важных тоже. Чего же он опасается сейчас?

— Рано или поздно, но это решение придётся принимать. — Гейдрих кивнул на принесённую им папку. — Фюрер стал допускать слишком много ошибок, которые дорого обходятся Германии.

Гиммлер ждал продолжения, не отводя взгляда от своего заместителя.

Гейдрих внутренне усмехнулся. Наверняка, в одном из дальних углов сейфа лежит ещё одна папка с вариантом решения этого же вопроса, но силами СС.

— Я уверен, что для рейха и партии будет предпочтительнее, если фюрер погибнет от рук подлых заговорщиков, а не будет пристрелен товарищами по партии как бешеная собака. — Отчеканил глава СД.

Гиммлер, ожидавший чего-либо подобного, даже испугался столь резкой формулировки. Гейдрих как всегда верен себе, но главное, то — чего от него и хотели — он сделал. Показал себя инициатором такого решения вопроса. Гиммлер опустил взгляд в стол, опасаясь выдать свои мысли. Гейдрих слишком умён для попытки примитивно обмануть его. Придётся поиграть в негодование и возмущение.

— Гейдрих, вы понимаете, что то, что вы сейчас сказали, является государственной изменой.

Гейдрих пожал плечами. Конечно государственная измена, но как бы ни старался его начальник изображать возмущение и гнев, ясно видно, что такое решение вопроса его вполне устраивает.

— Рейхсфюрер, кем вам лучше быть — узурпатором, предавшем доверие своего вождя, или спасителем рейха, отомстившем за его смерть мерзким предателям?

— Гейдрих, вы так это говорите, будто это событие уже произошло?

Гейдрих задумчиво пробарабанил пальцами завершение своего мотива и продолжил:

— Есть риск, что если мы будем ждать, то можем оказаться не тем и не другим, а безымянными трупами в сточной канаве. А мне этого не хочется! Думаю, что и вам тоже?

Гиммлер замолчал, на этот раз надолго. Наконец он решился.

— Вы думаете, что это всё-таки произойдёт?

— Думаю, что да! Если не удастся генералам. — Гейдрих кивнул на свою папку. — То может получиться у Геринга. — Он покосился на папку Гиммлера. — Или найдётся ещё кто-нибудь желающий. А вот мы можем и опоздать!

— Вы предлагаете организовать покушение на фюрера? — Гиммлер настойчиво подталкивал своего собеседника к открытому предложению.

Но тот был не так прост.

— Ни в коем случае, рейхсфюрер. — Гейдрих изобразил на лице приличествующее моменту возмущение. — Я предлагаю вам подготовиться к этому ПРИСКОРБНОМУ СОБЫТИЮ. А вот когда оно произойдёт, немедленно отреагировать и наказать подлых заговорщиков, в этот тяжкий момент нанёсших удар в спину рейха. — Глава СД позволил себе лёгкую усмешку. — Но ни каким образом не предпринимать таких попыток самим.

Теперь Гиммлер рассматривал своего помощника с удивлением. От прямолинейного Гейдриха таких иезуитских решений он, откровенно говоря, не ожидал. Но совет стоил того, чтобы рассмотреть его внимательнее. С одной стороны он не совершит преступления, которое ему действительно не хочется делать. С другой появляется вполне реальный шанс сместить Гитлера, причём чужими руками. И желательно чтобы этот кто-то был из своих, тогда будет больше разброда в партии. И можно будет устроить ещё одну "ночь длинных ножей", вычистив из государственных структур неугодных ему людей. А если при этом исчезнут наиболее информированные соратники, то будет ещё лучше.

Но остается ещё очень много вопросов. Фюрер действительно совершил много ошибок. Прежде всего, ввязавшись в войну на два фронта. Конечно, реального противодействия на Западе и раньше было немного, а теперь оно вообще сведено к минимуму. Но негодяй Черчилль не спешит сделать выводы из сложившейся ситуации. Мерзавец прекрасно понимает, что в данной ситуации он в любом случае останется в выигрыше. Начнут побеждать русские и он, объявив себя их союзником, или же союзником Германии, что определяется не только сиюминутными выгодами, но и дальним стратегическим прицелом, сможет захватить часть рейха под свой контроль, не забывая при этом пакостить новому союзнику, неважно какому, где только возможно. Начнёт побеждать Вермахт и он с радостью засыплет немецкие города бомбами, также объявив себя союзником победителя. Единственное, что его может удержать от опасного балансирования на грани — так это риск полного захвата Германии русскими. Вот на этом и надо играть.

Пока ситуация на фронтах относительно стабильная, британцы будут ждать. Да ещё заключать пари — кто на европейском ринге проведёт следующий нокдаун противнику. Англия заинтересована в том, чтобы война на востоке продолжалась как можно дольше. И Черчилль сделает всё возможное для этого.

— А что вы предлагаете предпринять потом, после "этого прискорбного события"? — Вновь обратил внимание на своего собеседника Гиммлер.

Гейдрих сосредоточился. Вот теперь нужно сформулировать всё так, чтобы у Гиммлера не возникло сомнений поступить другим, отличным от его плана, способом.

— Мне кажется, рейсфюрер, что вначале нужно решить, что делать с заговором генералов. Если он удастся, то мы можем и не справиться с последствиями. У нас нет серьёзных войск в рейхе. Большинство наших частей на фронте, а некоторые, как групенфюрер Эйхе со своей дивизией, навсегда остались там. Поэтому для парирования возможных событий нужно отозвать с фронта наши самые боеспособные части "для переформирования и пополнения". Желательно где-нибудь в окрестностях столицы.

Гейдрих вновь пробарабанил пальцами, но теперь уже другой мотив.

— Второе. — Продолжил он. — Желательно от генеральского заговора избавиться. Он слишком опасен... для нас. Но я не думаю, что нужно вовлекать в это фюрера. Он может... перестараться. Достаточно будет организовать парочку сердечных приступов, одну-другую автомобильную аварию, несколько раз при ночной бомбёжке ошибутся русские. Я считаю, что этого будет достаточно, чтобы на некоторое время отодвинуть их планы. Фюреру же нужно передать несколько не самых значительных документов. Чтобы у него возникли "сомнения"... не более того.

Гиммлер со всё возрастающим интересом вслушивался в речь своего заместителя, жалея о том, что не дал указание записать сегодняшнюю беседу.

— Третье. — Продолжал Гейдрих. — Нужно более тщательно выяснить планы Геринга, и возможно Бормана, по возникновению "прискорбного события".

— А Геббельса вы не берёте в расчёт? — Вмешался Гиммлер.

— Данная фигура маловероятна. Не обладает достаточным влиянием ни в армии, ни в войсках СС. А одной пропагандой переворот не сделаешь. Но вот в проскрипционные списки я бы его поставил в первой пятёрке. И ещё кое-кого из его ведомства внёс в первую сотню.

Гиммлер согласно кивнул. Это осиное гнездо под названием министерство пропаганды желательно хорошенько перетрясти, отправив некоторых в гости к сатане.

— Четвёртое. Не мешало бы определиться с официальным преемником фюрера.

— Вы считаете, что на этом месте должен быть кто-то другой. — Удивился Гиммлер.

— Да рейхсфюрер, мне кажется что нужно найти кого-нибудь, на кого потом можно будет свалить все возможные ошибки. И я считаю, что для этой роли очень хорошо подойдёт молодой Штрассер. И начинаю жалеть, что мы в своё время поторопились отправить на небо старшего.

— Но его слишком левые взгляды...

— Вполне устроят русских, если мы захотим заключить с ними мир. — Перебил тираду Гиммлера Гейдрих.

— А вам не кажется, что это лучше сделать на Западе? — Заметил Гиммлер.

— Я не доверяю британцам. — Сказал Гейдрих. — Они не особо скрывают своё желание видеть в Европе вместо одной Германии — десять. Тем более, могут нанести союзнику удар в спину, не особо терзаясь сомнениями, как это было с французским флотом в прошлом году. Вы уверены, что к нам они будут относиться по-другому?

Гиммлер отвернулся. Британцам он не доверял. Но не было уверенности, что и русские захотят видеть его в руководстве рейха. Его мальчики уже успели изрядно наследить на восточном фронте, русские даже в плен их не всегда берут.

— Кремль же пока не предъявлял никаких планов по разделению рейха. Сталину может хватить и Польши, которую я бы с радостью отдал ему. Пусть у русских болит голова, что с ней делать. — Продолжил Гейдрих. — Нужно только отдать приказ о прекращении деятельности зондеркоманд. И чем раньше, тем лучше.

Гиммлер рассеянно кивнул, задумавшись о том, к кому в Москве можно обратиться. Варианты были, и неплохие. Конечно, никто не будет встречать его там "с хлебом солью", как полагается по русским обычаям, но и не потащат сразу по прибытии в Москву вешать, как пугают его на западе. Особенно, если он сумеет предложить что-то конкретное, а не только пустые обещания.

А предложить было чего! Одни научные разработки чего стоят!

Не зря, ох не зря глава СС стал брать под свой контроль все перспективные направления науки ещё в начале тридцатых. Ну а сейчас все учёные рейха формально его подчинённые, так как являются членами СС.

Нужно будет посадить парочку из них для проведения анализа. Собрать воедино всё, чем можно будет заинтересовать Кремль, ну а если те не захотят, то можно будет привлечь внимание англичан, да и американцев.

Конечно, получить военную помощь от англичан, а тем более американцев, маловероятно.

Англичане может и пойдут на этот шаг, но только в обмен на территории, и именно в Европе, а ещё конкретнее в Германии. И ещё неясно, что они потребуют себе в благодарность за помощь. Аппетиты у британского "крокодила" всегда были отменные.

Американцев же интересуют только деньги. И за их помощь придётся платить и платить немало. А вот получить от них солдат вообще вряд ли возможно в настоящее время. Они, до сих пор, со своими внутренними проблемами не разберутся. То им хочется забыть про весь окружающий мир, как проповедуют "изоляционисты". То поставить этот мир на службу своим интересам, как желает остальная часть Конгресса. Причём невозможно угадать, кто возьмёт верх завтра. А вернее, какая из стоящих за этими идиотскими спорами промышленных группировок сумеет лучше обосновать свои интересы. А ещё вернее, сумеет заинтересовать в своих проблемах членов Конгресса.

Этих господ всегда можно купить! Речь идёт всего лишь о сумме и способах подкупа!

С деньгами, или их эквивалентом, у него, рейсхфюрера СС, проблем нет! А вот с влиянием в Конгрессе Соединённых штатов "большие проблемы". Он может через верных людей, которые у рейха есть в любой англоязычной стране, передать им свои "пожелания", но не более того. А вот захотят ли они обратить внимание на это? Что для них более предпочтительно не знает никто. Пожелают ли они вмешаться в европейскую свару, или предпочтут заняться решением своих проблем в другом месте? А если захотят вмешаться в европейские дела, то когда посчитают нужным это сделать?

Сплошные вопросы и ни одного ответа.

Неясно также поведение союзников по "антикоминтерновскому пакту". Дуче вдруг растерял свой знаменитый оптимизм и не спешит отвечать на послания из Берлина о необходимости вступить в войну против большевистских войск. Благо они теперь неподалёку от его дивизий, размещённых в Сербии и Боснии.

Японцы, как всегда, только сочувственно улыбаются, выслушивая призывы из рейха выступить против общего врага. Вот только не торопятся это делать.

Румыния переметнулась в стан врага. И не сегодня-завтра присоединит свои войска к русским армиям.

Венгрия выжидает, надеясь отсидеться в стороне, пока Россия с рейхом меряются силами.

Хорватия, бывшая, не так давно, самым преданным союзником рейха на Балканах, шлёт отчаянные сигналы о помощи Англии, готовясь перебежать в её лагерь при первой же возможности. Об этом его разведке прекрасно известно.

Болгария потеряна полностью. Впрочем он, Гиммлер, в отличие от фюрера никогда не воспринимал болгарского царя как серьёзного союзника. И как показало время был абсолютно прав. Стоило только русским дивизиям перейти Дунай, как власть царя мгновенно ограничилась пределами его дворца. И этот человек убеждал всех, что страна под его контролем!

Людей которым можно доверять с каждым днём все меньше. Вот даже безусловно преданный Гейдрих и тот показал только часть своего плана. А что в той, которую он не предъявил?

Гейдрих с интересом наблюдал как блуждают по лицу его начальника тени мыслей. Одно он уже уяснил. Тащить его в расстрельный подвал никто не собирается. А это успех! Теперь главное сосредоточить в своих руках выполнение предложенного им плана. Если не все, ведь Гиммлер наверняка захочет подстраховаться, подключив ещё кого-нибудь из лично преданных ему людей, то по крайней мере основные направления.

Это прежде всего работа с войсками СС. Конечно, не со всеми группенфюрерами "чёрных дивизий" у него доверительные отношения, но ведь все и не нужны. Для государственного переворота, в том виде как он его задумал, достаточно и пары полков. Но абсолютно преданных! В идеале лично ему, ибо отдавать команды будет он, и отвечать в случае неудачи только ему, но можно и рейхсфюреру. Ведь прикрываться его именем придётся в любом случае.

— Когда вы сможете начать? — Спросил Гиммлер.

— Что именно. — Попытался изобразить непонятливость его заместитель.

— Противодействие генеральскому заговору! Что же ещё!

Гейдрих опустил взгляд в стол, пытаясь скрыть свои чувства. Рейхсфюрер так и не решился открыто высказать свои мысли. С одной стороны это хорошо, так как никто теперь не будет вмешиваться в его распоряжения, какими бы странными они не казались с точки зрения руководства рейха. А с другой — при малейшей возможности провала рейхсфюрер ни минуты не колеблясь отправит его на казнь, вполне искренне твердя, что ничего не знал о замыслах "этого мерзавца". И будет абсолютно прав!

— Если вы дадите разрешение, то мне вполне достаточно нескольких минут. — Поймав удивленный взгляд Гиммлера, Гейдрих добавил. — Нужно сделать всего лишь несколько телефонных звонков.

На молчаливый кивок Гиммлера Гейдрих набрал несколько номеров и дал короткую команду: "Начинается шторм. Принять все нужные меры". С чувством облегчения он откинулся на спинку стула, незримо ощущая как забегали по нервной системе СС исполнители-импульсы, как в нейронах — центрах управления операцией — начала скапливаться информация, как затикали невидимые часы, отсчитывая последние минуты жизни тех, кому он вынес смертный приговор. Вернее не он, а неумолимый порядок вещей, определяющий ценность и нужность каждого индивида в конкретный миг вечности, определяемый историей как переломный момент эпохи.

Слегка прикрыв глаза, он просчитывал реакцию своих подчинённых на его команду.

Вот "группа бомбардировки" выкатывает из ангаров свои автомобили, бомбы в которые загружены ещё три дня назад. К сожалению подлинных советских тяжелых авиабомб найти на бездонных складах люфтваффе не удалось, но вполне подойдут и соответствующие по калибру английские, захваченные в своё время в Бельгии. Ну, а если особо дотошный эксперт и обнаружит несоответствие, то недолго переложить вину за гибель некоторых генералов на "коварных британцев".

Вот грузовики выкатывают на дороги, ведущие в пригороды Берлина, расходятся на перекрёстках, ничего не подозревая о других группах, получивших аналогичное задание. Вот второстепенными улочками и переулками они подкатывают к объектам своих диверсий, сейчас он ни в коем случае не чурается этого слова. Вот останавливают свои машины, "случайными прохожими" прогуливаются вокруг интересующих объектов, измеряя расстояния возможного подхода к нужному зданию. Прикидывают время доставки "предмета" под стены конкретного особняка. Изучают схемы и время движения возможной охраны. Мало ли всяких тонкостей работы подчинённых ему, и не только ему, частей, о которой он даже не подозревает.

Вот несколько человек, в обязанности которых входит "сердечный приступ", неторопливо входит в здания соответствующих служб, оценивают деятельность охраны и привратников, ибо неизвестно кто в данной ситуации для них опаснее, поднимаются на нужный этаж, и начинают порой удивлённый, порой восторженный, порой обыденный, разговор с человечком из охраны интересующего "объекта". Для каждого конкретного человечка охраны подобран, и соответствующе обработан, как хочется верить, интересный ему знакомый, сослуживец, а если повезло, то сокурсник, а то и одноклассник.

Вот группы "автомобильной аварии" набивают свои грузовики всяким хламом, старательно увеличивая эффективную массу "Опелей" и "Бенцев". И так же старательно проверяют двигатели своих "железных повозок", опасаясь подвести доверие вышестоящего руководства. Выводят свои машины на дороги предстоящей операции, старательно проходят их по всей длине, изучая по трудности вождения и по загруженности трассы, определяя оптимальные маршруты для своей работы.

Бегают по штабам всех уровней военные клерки, передавая от одной инстанции до другой, абсолютно непонятные им лично шифротелеграммы, стараясь изо всех сил не исказить ни одной цифры данного сообщения.

Гудит весь громоздкий аппарат штабов, старательно пытаясь скрыть свою деятельность от разведки противника.

Что вполне возможно!

И также старательно пытаясь скрыть эту деятельность от конкурирующих служб собственной разведки.

Что в принципе возможно! Но не всегда получается!

Поэтому параллельно с настоящей работой начинаются не менее масштабные операции прикрытия. Со столь же суетливой беготнёй, старательной подготовкой, не меньшим количеством различных докладов и согласований. Расползаются из штабов многочисленные слухи один другого удивительнее, в которых теряются крохи настоящей информации, сумевшей ускользнуть через завесу секретности.

Ошарашенный противник старательно процеживает всю ту мутную жижу, которую ему скармливают в виде достоверных сведений. Распыляет свои силы на борьбу с "призрачными великанами" мнимых угроз, пропуская, в конце концов, малоубедительные доклады о настоящей опасности.

Всё это высшее искусство дезинформации, которое требует кропотливой работы, изощрённого коварства, лисьей хитрости и иезуитского лицемерия. А ещё времени, времени и времени. Которого удивительно мало!

Намного хуже отсутствия времени малое количество людей, которых можно посвятить в сокровенный смысл тех действий, которые они делают. Откровенно говоря, все эти акции требуют его собственного контроля, а то и личного руководства.

Что совершенно невозможно! Но необходимо!

Придётся растянуть данную работу по времени, выбрать из списка заговорщиков только ключевые фигуры. Приготовить, на всякий случай, план силового решения данной проблемы. Но тогда не избежать доклада фюреру. А делать этого не хочется.

Его раздумья прервал телефонный звонок.

— Да! — Снял трубку Гиммлер. — Да, мой фюрер. Конечно. Непременно буду.

Гейдрих вопросительно посмотрел на своего начальника, не решаясь задать тревожащий его вопрос.

— Фюрер вызывает меня на совещание. — Сообщил ему Гиммлер. — С докладом о действии наших войск на фронтах.

— Не забудьте поговорить с ним о необходимости переформирования и пополнения наших войск. — Напомнил ему Гейдрих.

Гиммлер рассеянно кивнул в ответ на это, выстраивая в голове основные намётки предстоящего разговора с Гитлером. Поняв, что разговор окончен, поднялся Гейдрих. Вскинул руку в прощальном приветствии, щёлкнул каблуками и, развернувшись, пошёл к двери.

Пора было приниматься за дело.

29 июля 1941 года Бухта Арджентия

Дул пронзительный северный ветер, поднимал невысокую волну, гнал волны вперёд как заботливый пастух своё стадо. Срывал шапки пены с тех волн, которые пытались выделиться, поднимаясь над другими. С разбегу ударял своим послушным воинством в стальную стену борта линкора и откатывался назад, не в силах преодолеть такое препятствие. Взмывая вверх над громадой корабля, пытался отыграться за своё бессилие над безответной тканью двух флагов. Трепеща на ветру, они то опадали вниз, то старались подлететь выше, будто соревнуясь — кто из них главнее — "звёздно-полосатый" или "восьмиконечный крест".

Громада линкора "Принс оф Уэллс" затеняла более мелкие корабли сопровождения, и даже американский авианосец в паре кабельтовых от дредноута казался субтильным по сравнению с этим бронированным "утюгом".

Поёживаясь от холодного ветра, прилетевшего, судя по всему, из Гренландии, моряки зенитных расчётов посматривали в небо, тихо ворчали, если вблизи не оказывалось офицеров. Какого чёрта их выгнали на посты из относительного уюта кубрика? Кто может напасть на них в этом месте? Если на тысячи миль вокруг всё принадлежит английскому королю! Стоявший неподалёку первый лейтенант старательно делал вид, что ничего не слышит. Он и сам был того же мнения, что и его подчинённые, ну уж больно значительные персоны находились сейчас на борту линкора.

Внутри корабля за многочисленными стальными переборками сейчас заседали самые могущественные люди англо-саксонского мира, пытаясь определить дальнейшие пути развития этого грешной планеты. Ибо кому как не им определять — кто и что обязан делать в ближайшие месяцы...

Первый лейтенант покинул своё место и заспешил внутрь корабля. В ту часть, которая была ему доступна. Ибо значительную часть внутренних палуб перекрывали многочисленные посты охраны, которые решали, кто из приблизившихся имеет право пройти дальше. А кто нет.

Первый лейтенант такого права не имел.

Офицерская кают-компания корабля представляла сейчас самое интересное место на планете. Агенты всех разведок мира душу бы продали ради возможности прослушать те разговоры, которые там велись. Но бдительная охрана пропускала внутрь только тех, кто имел самое непосредственное отношение к сегодняшней встрече. Даже командир линкора и тот вынужден был покинуть кают-компанию вскоре после того, как провёл гостей в неё.

Центром разговора были двое. Толстяк с неизменной сигарой во рту и худощавый мужчина в инвалидном кресле.

— Господин президент должен признать, что пришло время принимать решения, какими бы опасными в данный момент они не казались. — Начал разговор толстяк, пожевал свою сигару и продолжил. — Ситуация критическая. В любой момент мы можем окончательно потерять контроль над происходящими процессами.

— Что вас так беспокоит, господин премьер-министр. — Ответил ему президент с благожелательной улыбкой.

— Положение на русско-германском фронте. — Проворчал Черчилль.

— А что вас не устраивает. — Вновь улыбнулся президент. — Насколько мне известно ситуация там складывается в пользу России.

— Вот именно, господин президент. Вот именно. — Толстяк перекинул сигару из одного уголка рта в другой. — И слишком в пользу России.

— Так что плохого в том, что русские разгромят немецкую армию? — Деланно удивился президент. — Тогда и вам легче будет восстановить "статус кво".

— Мы боимся, что у них сложится преувеличенное мнение о той роли, которую они сыграют в этой войне. — Подал голос министр иностранных дел Британии, сидящий по левую руку от своего главы государства. — Уже сейчас советские газеты позволяют себе странные высказывания в адрес политики нашего правительства. Чуть ли не обвиняя нас в предательстве.

— Но вы ведь сами, господин премьер-министр, в своей речи от двадцатого мая объявили о всемерной поддержке всех, кто борется против Гитлера. — Высказал своё мнение Гарри Гопкинс.

— К сожалению, мы поторопились. — Ответил Черчилль. — Нас ввёл в заблуждение этот чёртов хвастун Геббельс. Он с таким упоением описывал разгром русских армий, что мы поверили, будто советам действительно тяжело.

— А что там происходит на самом деле. — Спросил Рузвельт. — А то, если слушать официальные сводки, складывается впечатление, что противоборствующие стороны уже полностью уничтожили друг друга. И не один раз!

— Законы пропаганды ещё никто не отменял. — Вклинился в разговор госсекретарь Хэлл. — Мы их тоже с успехом используем. Но господин президент прав, прежде чем принимать решение, нужно выяснить, что же происходит на самом деле.

Черчилль кивнул командующему британской армией генералу Бруку. Тот открыл свою папку, рассортировал её содержимое на примерно равные стопки и начал доклад.

— На данный момент времени активные боевые действия идут только в центральной Польше. Большевики проводят зачистку Варшавы от остатков немецкого гарнизона и польских отрядов. К сожалению, восстание Армии Крайовой провалилось. Прежде всего из-за спешки в подготовке. Генерал Ровецкий не сумел собрать и половины своих отрядов, не удалось в полном объёме завести оружие и боеприпасы. Надежда была на то, что немцы поделятся, но те сами оказались в очень тяжёлом положении. К тому же ни немцы, ни поляки, как нам известно из достоверных источников, не стремились к активному сотрудничеству, так как не доверяли друг другу.

Генерал переложил листок и продолжил:

— Бои идут в Кракове. Ни одна из сторон не желает оставлять его, но в последние дни накал боёв уменьшился. Ни у русских, ни у немцев на этом участке фронта нет серьёзных резервов. Кадровые части понесли значительные потери. И хотя обе стороны провели мобилизацию, они пока не решаются бросать в бой необученные войска.

— Город сильно пострадал? — поинтересовался Рузвельт.

— Западные кварталы разрушены полностью, восточные пострадали меньше, но, по моему мнению, город проще будет построить на новом месте. — Откликнулся министр иностранных дел Иден.

— Русские провели успешную наступательную операцию на Лодзь. Город взят. Но дальше большевики не пошли. Как утверждает немецкая разведка, готовят оборонительные позиции.

— Наш кремлёвский коллега осторожничает. — Сделал вывод Рузвельт. — Неужели решил ограничиться только той частью Польши, которая входила в Российскую империю?

— Маловероятно. — Возразил Черчилль. — Просто над его войсками в Польше висит Восточная Пруссия, в которой не менее сорока дивизий. В любой момент они могут ударить на юг. И что тогда?

— Но они до сих пор этого не сделали! — Сказал Гопкинс.

— Фельдмаршал Клюге, который принял командование в Пруссии, очень осторожен. — Ответил ему Брук. — Но, учитывая, что из Берлина его всё время торопят, рано или поздно ему придётся это сделать.

— Если в Берлине за это время ничего не произойдёт. — Усмехнулся Черчилль.

— А что должно там произойти? — Удивился Рузвельт.

— Это тема отдельного разговора. — Черчилль опять перекинул свою сигару из одного уголка рта в другой. — Мы вернёмся к нему позже.

— Таким образом, Польша находится в шатком равновесии. Большевики не хотят развивать наступление дальше, а немцы не решаются переходить в активное контрнаступление. — Продолжил генерал Брук, взял листок из следующей стопки. — Теперь о делах на юге. Большевики захватили Болгарию и вывели свои войска на греческую и турецкую границу. Никаких попыток переходить государственные рубежи не предпринималось. Но всё равно, туркам пришлось снимать свои дивизии с границы советского Закавказья и перебрасывать к Стамбулу. Следует учитывать, что от похода в Турцию не откажется и болгарская армия. Даже если царь Борис не захочет. Большевики пока его не сместили, но это может произойти в любой момент. Румыния позавчера вынуждена была подписать мирный договор с Россией.

— На каких условиях? — спросил Рузвельт.

— На территории Румынии располагаются части Красной Армии, Антонеску смещается со всех постов, Плоештинские нефтепромыслы русские берут под свой контроль. К великому сожалению, у нас не было повода превратить их в пыль раньше. А теперь наши бомбардировщики их просто не достанут. — Ответил ему Энтони Иден. — Практически аналогичный договор был у румынского правительства с Германией. Так что русские не мудрили, а просто поменяли некоторые пункты.

— Русские вошли в Сербию, захватили приграничные районы и сейчас формируют там послушное им правительство во главе с каким-то Ранковичем. Активных боевых действий с немецкими войсками не ведут, ограничиваясь диверсиями и налётами на коммуникации, в основном сербскими партизанскими отрядами. Старательно избегают нападений на итальянские гарнизоны.

— Какой намёк Муссолини! — Рассмеялся госсекретарь Хэлл. — Он уже сделал выводы?

— Ещё не известно. — Ответил ему министр иностранных дел Британии. — Но объявить войну советам, как он хотел вначале, дуче так и не решился.

— Он не единственный, кто не решился это сделать. — Продолжил доклад генерал. — Венгрия поспешила объявить о своём нейтралитете, но всё же пропустила через собственную территорию отступающие из Румынии немецкие части. Хорти можно понять — на его границе стоят русские части и румынские войска, которые только ждут команды от нового хозяина.

— Но Сталин молчит. — Вклинился в доклад Черчилль. — Ему ещё один активный фронт не нужен. А вот нам нужно принимать какое-то решение. К нам обратились представители и румынского и венгерского правительств. С требованием пересмотреть решения Венского арбитража. Будапешт хочет всю Трансильванию, а Бухарест желает отобрать обратно Северную Трансильванию. Там такой клубок проблем, что как ни решай — всё равно, все будут недовольны!

— Вот пусть Кремль и решает. — Предложил Гопкинс.

— Опасно отпускать инициативу в чужие руки. Так можно потерять всё влияние в этом регионе. — Проворчал Черчилль.

— В Словакии ситуация непонятна и непредсказуема. В западной части и в столице находятся немецкие войска. В восточную вошли русские. Между ними буфером словацкие части. Военные никак не решат — на чью сторону им перейти. Распоряжения правительства, которое контролирует только окрестности Братиславы, никто не выполняет. Все выжидают. Но никто не решается сделать первый шаг. У немцев не хватает войск для силового решения проблемы, русские пока не хотят этого делать.

— Чего же всё-таки ждёт Сталин? — Опять спросил Рузвельт.

— Скорее всего — он ждёт нашей реакции на происходящие события. — Сделал вывод Энтони Иден.

Черчилль согласно кивнул, в очередной раз перекинул сигару:

— Вы должны определиться со своей позицией по данному вопросу, господин президент.

Рузвельт немного промолчал, устало улыбнулся и ответил.

— Вы прекрасно понимаете, господин премьер-министр, наши проблемы. Позиции "изоляционистов" в нашем правительстве по-прежнему сильны, и они не позволят провести ни один закон не выгодный им. К тому же наша военная промышленность ещё не вышла на необходимый нам уровень производства. Америка, пока, не имеет возможности вмешиваться в войну.

— Боюсь, что когда вы решитесь вмешаться, будет уже поздно. — Проворчал Черчилль.

— А что происходит в Африке? — Прервал нежелательное развитие разговора Гарри Гопкинс.

— А в Африке тупик, разрешить который мы не знаем как! — отозвался Энтони Иден.

— Вот даже как? — Удивился Рузвельт.

Генерал Брук посмотрел на Черчилля. Тот едва заметно кивнул.

— Командующий немецкими войсками генерал Роммель предложил заключить перемирие. Снабдить его войска всем необходимым. И перебросить его в Европу. В качестве ответного шага он оставляет все захваченные территории.

— И что же здесь тупикового? — Озвучил своё удивление Гопкинс.

— Этот мерзавец требует, чтобы мы доставили его в Европу на СВОИХ кораблях. — Пояснил Черчилль. — Мало нам проблем с Польшей. С одной стороны поляки нам союзники, а с другой союзники Германии, с которой мы в состоянии войны находимся. Из Кремля уже три издевательские ноты прислали, с просьбой объяснить им подобный казус!

— Этот "сукин сын", несомненно, желает втянуть нас в войну с Россией. — Поддержал премьер-министра генерал Брук. — Но Англия НЕ ЖЕЛАЕТ открыто вступать в этот конфликт на стороне Германии.

— Так может, пришла пора заключить мир, или хотя бы перемирие? — Подал голос госсекретарь Хэлл.

— К сожалению, это не выгодно ни Великобритании, ни США. — Ответил Черчилль. — Да, это ослабит Россию в последующей войне, но усилит Германию. А усиление Германии нам даже невыгоднее, чем усиление России. Вот когда большевики её основательно потрепят, тогда и можно будет "спасать германский народ от большевистской заразы".

— И когда, по-вашему, этот момент наступит? — спросил Гопкинс.

— Командование британской армии считает, что некритичным будет допустить русских до Одера. Можно отдать им Восточную Пруссию и даже Померанию. Я думаю, что можно будет пожертвовать ещё какими-нибудь второстепенными территориями. — Ответил генерал Брук. — Но ни в коем случае нельзя их допустить в Южную Германию и Австрию. Постараться сохранить Чехию. На севере оккупировать в первую очередь Данию, чтобы не допустить выхода русских кораблей из Балтики, захватить все порты севера Германии. Нужно также де-юре закрепить существование Хорватии и не дать большевикам ворваться в неё. При выполнении этих условий потери будут на вполне приемлемом уровне.

— "Прав Британия морями"! — Сделал вывод из сказанного Рузвельт. — Как видно Британский генштаб озабочен прежде всего контролем над Северным и Средиземным морем. А если большевики попытаются захватить черноморские проливы?

— Вот тогда и нужно будет вмешаться, но на стороне Турции, а не Германии. Что согласитесь не одно и тоже. — Завершил спор Британский премьер-министр. — Если конечно Сталин сделает нам такой подарок, и если к тому времени у нас будут силы вмешаться в этот процесс.

— Я вижу, вас очень волнует реакция Кремля? — продолжал Рузвельт.

— Да! — Вынужден был согласиться Черчилль. — К великому сожалению, невозможно прогнозировать развитие событий в Европе, да и Азии тоже, не учитывая реакцию русских.

— Кстати, об Азии. — Подал голос госсекретарь Хэлл. — Каковы сведения вашей разведки о дальнейших планах Японии?

— Полный туман. — Отмахнулся Черчилль. — Эти проклятые азиаты только кланяются и улыбаются, улыбаются и кланяются, но добиться от них, что они на самом деле думают, а тем более собираются делать, чертовски трудно.

— Мы тоже не можем похвастаться особыми успехами в разгадке их планов. — Согласился с ним Рузвельт. — Японские генералы поставили такую дымовую завесу, что даже правдивые сведения кажутся полной дезинформацией.

— Я не удивлюсь, если завтра Микадо высадит десанты где-нибудь в Африке. — Продолжил Черчилль. — Но всё же косвенные данные подтверждают передислокацию японских дивизий на север Манчжурии. Китайская агентура сообщает, что из метрополии в Корею перебрасывается танковая дивизия. Кажется Микадо определился с направлением удара.

— Ну что же, нас это вполне устраивает. — Кивнул Рузвельт. — Получается, что у нас есть ещё, по крайней мере, год на решение своих проблем. Нам этого вполне хватит. Пока русские, немцы и японцы будут выяснять, кто из них сильнее, мы успеем подготовить и вооружить армию, а затем сможем вмешаться в конфликт в самое удобное для нас время.

— Неплохо бы подтолкнуть японцев в нужном нам направлении. — Предложил Энтони Иден. — Насколько нам известно у них довольно напряжённая ситуация с топливом для кораблей и самолётов.

— Если они действительно собираются в гости к русским, то кораблям много и не надо. — Возразил Гопкинс. — А проблемы с авиационным топливом мы можем помочь им решить.

— Было бы неплохо. — Задумчиво протянул госсекретарь Хэлл. — Но конгресс...

— А зачем ставить его в известность? — Гопкинс пожал плечами. — Если, к примеру, Аргентина, или Чили купят бензина больше, чем им требуется — разве это вызовет много вопросов? Тем более, что они не обязаны отчитываться перед конгрессом — куда это топливо денется потом.

— Вполне приемлемое решение вопроса. — Поддержал его генерал Брук.

— Так всё же, господин премьер-министр, что же должно произойти в Берлине? — Вернулся к пропущенной теме Рузвельт.

Черчилль задумчиво пожевал свою сигару, судя по всему, прикидывая, что можно рассказать союзникам, пусть пока и тайным, о возможном развитии событий. Наконец пришёл к решению.

— Как докладывает наша разведка, а не верить ей, в данном случае, особых причин нет — в Берлине готовят покушение на Гитлера. Нам известно о действии группировки высших генералов Вермахта, которая собирается убрать его во время одного из инспекторских визитов в действующую армию.

— И он соглашается на такую поездку? — Удивился Рузвельт.

— Пока нет. Но по сведениям наших информаторов ОКВ готовит крупную операцию против русских в Польше. И если она будет успешной, Гитлер, несомненно, посетит войска участвующие в наступлении.

— Что же вы предлагаете, господин премьер-министр? Помочь заговорщикам или...

— Вот именно что — или. — Проворчал Черчилль. — Устранение Гитлера в данный момент не соответствует нашим интересам, да и в Москве вряд ли обрадуются. Мы предлагаем установить контакт с заговорщиками и предложить им не торопиться с основной акцией, чтобы привязать её к тому моменту, когда наши войска будут готовы поддержать их действия десантом на севере Германии.

— А если они не согласятся на высадку ваших войск. — Спросил госсекретарь Хэлл.

— В таком случае они нам совершенно не нужны. И пусть сами выясняют с Гитлером — кто из них сильнее.

Рузвельт едва заметно усмехнулся, старательно скрывая это наклоном головы. Черчилль, как всегда, темнит, даже с союзниками. Наверняка Ми-6 уже разработало несколько различных планов по развитию данной ситуации. Как взаимосвязанных, так и взаимоисключающих. И, наверняка, они уже приведены в действие. Но "старый лис", как всегда, трижды подстраховался. И этот "откровенный" разговор всего лишь одно из событий плана прикрытия настоящих действий. О которых станет известно, только когда они произойдут. Или же никогда и никому известно не будет, кроме разве архивных крыс, которые когда-нибудь сожрут этот план.

— Не пора ли нам выпить кофе. — Предложил Рузвельт.

Черчилль согласно кивнул. Закрыл свою папку генерал Брук.

Первый раунд переговоров закончился. Ещё предстоит долгий торг по мелочам, но по главным вопросам достигнуто взаимопонимание.

7 августа 1941 года Северная Польша

Протарахтел по шоссе очередной мотоцикл разведки. Немцы вертели головами, пытаясь обнаружить возможную опасность, но обочины дороги были обманчиво тихими. Никого не было видно и вдали. Лес здесь довольно далеко отходил от шоссе, и устроить полноценную засаду не представлялось возможным. Даже одинокие купы кустарника, подбирающиеся к полотну дорогу почти вплотную, были слишком малы, чтобы скрыть что-то серьёзное.

Иван осторожно вернул ветку орешника на место. Что-то засуетились "гансы"? Это уже третий мотоцикл. Наверное, кто-то очень серьёзный решил почтить своим вниманием этот участок трассы. Ну что же, он его с нетерпением ждёт!

Иван осторожно поменял позу. Затёкшее тело требовало движения, но приходилось лежать неподвижно, ожидая того важного момента времени, ради которого он сюда полз больше часа, замирая всякий раз, когда очередной немецкий патруль принимался освещать окрестности шоссе.

Но, кажется, этот миг близок. И скоро он поквитается.

За всё!

Иван прикрыл глаза, давая им отдохнуть перед неизбежной работой. Но перед взором опять возникло заваливающиеся тело Ольги, её рот, искажённый криком боли, распахнувшиеся в прощальном взгляде глаза.

Иван дёрнул головой. Господи, сколько будет продолжаться это мука?

Скорее бы всё кончилось! Где же эти цели?

Кто-нибудь настолько важный, что не будет жалко разменять на него свою жизнь. Две жизни, поправил себя Иван. Он тут не один! Вместе с ним его Оленька, смерть которой он фашистам не простит никогда!

Показался движущийся в обратном направлении мотоцикл. Солдаты о чём-то оживлённо переговаривались, один смеялся. Обнаружив подходящий съезд, немцы свернули с дороги и направились к ближайшему кустарнику.

А ближайшими кустами была его засада. Иван тихо выругался. Как не вовремя.

Мотоцикл всё приближался, подпрыгивая на неровностях почвы. Иван потянул к себе отложенный в сторону немецкий автомат. Если эти придурки заметят его, придётся стрелять, а так не хочется выдавать такое удобное место. Но немцы беспечно вертели головами, эмоционально махали руками, продолжая своё обсуждение. Остановились в паре метров от его засады, слезли со своего железного коня, продолжая что-то весело обсуждать, подошли почти вплотную к орешнику. Иван осторожно потянул из ножен финку, если эти идиоты пройдут ещё хотя бы метр, то он сумеет прикончить их и без стрельбы. Но немецкий бог сжалился над своими чадами, остановив их в полуметре от опасной черты. Вскоре стала понятна и цель их визита. Немцы дружно расстегнули ширинки и зажурчали струями, вздыхая от облегчения.

Иван осторожно задвинул нож обратно. Кажется, этим сегодня повезло. Он не собирается тратить себя на такую мелочь. Пусть живут. Ему нужна дичь покрупнее, желательно с витыми, с золотом, погонами. Но пока таких не было. А жаль!

Сделав свои дела, немецкие солдаты вернулись на шоссе и заспешили на север.

Боец Ковалёв прикрыл глаза и в очередной раз постарался забыться.

Но вместо уже привычного лица Ольги, перед ним возникла морда этого ублюдка, которого он с радостью убил бы ещё не один раз. Жаль, что это невозможно. Хотя мать рассказывала ему в детстве, что после смерти люди "на тот свет" попадают, где все обязательно встретятся.

Ну что ж, Иван поищет там этого предателя и с удовольствием пережжет ему глотку.

Вот, только, отец всегда смеялся над этими церковными байками. И говорил, что жить надо здесь, и жить в полный мах, а не надеяться, что на небесах будешь свои ошибки исправлять.

Вот, он отцовы наставления и выполняет. Надо отомстить здесь! Всем, до кого можно будет дотянуться!

Вот, он с Ольгиной винтовки и дотянется. С такого расстояния не промахнётся.

Чувствовал боец Ковалёв, что не стоит брать с собой этого интенданта. С самого начала он ему не понравился. Но капитан приказал, и пришлось уходить на юго-восток втроём. Он, Ольга и этот гадёныш, выдающий себя за советского командира.

Когда стало окончательно ясно, что немцы прорвали фронт и устремились на юг восточнее, отрезая остатки их измотанной боями дивизии, у Ивана впервые шевельнулись нехорошие предчувствия. Приказа на отход всё не было. То ли некому было его отдавать. То ли нарушилась связь. То ли их задачей было полечь здесь, давая другим частям заткнуть дыру прорыва.

И всё бы ничего. Но вместе с ним в их батальоне была Ольга, рисковать которой не хотелось никоим образом. Иван начал прикидывать, в какой блиндаж затолкать Ольгу на время предстоящего боя. И как потом заставить её уйти с передовой, хотя бы, в тыл батальона. Но тут немцы в очередной раз полезли вперёд и пришлось заняться своей основной работой — прореживать офицеров и унтеров. Нужно сказать, что вдвоём у них это получалось очень хорошо. Ольга со своей "мосинки" выбивала офицеров, оставляя более многочисленных унтер-офицеров и фельдфебелей, над которыми трудился Иван из своей СВТ. Меткость самозарядки, конечно, была не та, но скорострельность, в данном случае, являлась преимуществом.

"Гансы", как всегда, откатились, обнаружив прочную оборону. Теперь перегруппируются и попробуют в другом месте, пока не обнаружат слабину. Не найдётся слабых мест в их полку, отправятся прощупывать соседей. Выдержит проверку вся дивизия, и немецкий удар сместится в сторону, как и произошло на этот раз. Немцы безуспешно бились об их окопы почти неделю, видимо, это место больше всего понравилось их генералам, но не сумели углубиться даже до второй линии траншей. В конце концов, перенесли удар восточнее и прорвали оборону свежей дивизии, только что переброшенной из Союза. И теперь спешат на юг к Варшаве, судя по неутихающей канонаде, постепенно смещающейся в сторону польской столицы.

За два с половиной месяца войны противники прекрасно изучили слабые места друг друга, и сейчас старательно использовали свои знания, пока враг не придумал что-то новое, сводящее твоё преимущество на ноль. Немцы научились использовать слабое взаимодействие советских войск друг с другом. Красная Армия, вполне плодотворно, эксплуатировала пренебрежение немецких генералов к врагу. Даже проигрывая сражения, генералы Вермахта не могли избавиться от патологического презрения к противнику. Ну как могли бывшие крестьяне, случайно дорвавшиеся до командования армиями, дивизиями и полками в горниле братоубийственной Гражданской войны, соответствовать лучшим стратегам рейха, воспитанным многими поколениями предков, служивших в многочисленных армиях Европы не одно столетие. И только, когда противоборствующий генерал или старший командир, по большевистской "табели о рангах", происходил из дворян или бывших царских офицеров, немецкие офицеры утруждали себя изучением его послужного списка, доступного их разведке.

Но оказалось, что таких не так уж и много.

Не был "белой костью" и их комдив, несмотря на "царскую" фамилию. Но за это время неоднократно продемонстрировал противнику, что воевать он умеет. В чём пришлось убедиться немцам и сейчас.

Полуокружённая дивизия не только не бежала, но и упорным сопротивлением заставила противника поменять направление удара. И сейчас немецкой пехоте приходится месить грязь болотистых низин, вместо движения по шоссе, оставшемся за спиной их полка. В конце концов, немцы выйдут на трассу, но потерянное ими время уже не вернёшь. Кто-то успеет стать заслоном на их пути, и вместо быстрого марша получится нудное прогрызание рубежей обороны.

Убедившись, что приказа на отход в ближайшее время не будет, Иван начал прикидывать возможные позиции для отражения следующей атаки, а то, что она непременно будет, и не один раз, он ни секунды не сомневался. Но прибежал посыльный с требованием, им с Ольгой, прибыть в штаб батальона. И пришлось, передав свой участок ответственности соседней снайперской паре, двигаться в тыл.

Смертельно уставший за эту неделю боёв капитан мучительно боролся со сном в своём блиндаже. Сидя за столом, он всё время клонился лицом вниз, останавливаясь, когда вслед за головой устремлялось тело. Вскидывался вверх, осматривал осовелыми глазами бревенчатые стены своего штаба, переводил взгляд на лежащие перед ним бумаги и опять проваливался в полудрёму, чтобы через несколько секунд вновь вскинуться и вновь заснуть. Вошедших снайперов он узнал не сразу, только со второй попытки осознав, кто перед ним.

— А, Ковалёв и Краснова. — Капитан зевнул так, что возникла опасность вывернуть челюсть, и продолжил. — У меня к вам особое задание. — Помолчал, передвинул перед собой бумаги, наконец, решился. — В расположение нашего батальона вышел курьер штаба армии с очень ценными бумагами.

— Каким ветром его к нам занесло? — Удивилась Ольга.

— Немецким, товарищ старший сержант, — отреагировал капитан на её сомнения, — тем, который с пулями.

Иван в сомнении покачал головой. Неужто в тылах уже такой бардак, что курьеры этакого уровня в сторону передовой рванули.

— Документы в порядке! — Оценил по-своему его движение капитан. — И печати на мешке с бумагами подлинные.

Иван старательно вытянулся, демонстрируя своё согласие с мнением начальства. Если и есть шанс утащить Ольгу с передовой, то только этот. И капитан, именно поэтому, хитрит с этим разговором. Что у него разведчиков нет? Но раз комбат так решил, значит что-то знает. И скорее всего, их батальону приказано геройски лечь здесь, связывая части противника до последней возможности.

Осталось только уговорить Ольгу, которая могла заартачиться и в присутствии генерала. И только своего напарника она слушалась, правда после долгих споров.

Но на этот раз случилось чудо! Ибо, старший сержант Краснова, бросив мимолётный взгляд на Ивана, только кивнула головой.

Дальше было знакомство с лейтенантом интендантской службы, который оказался довольно стар для такого звания. Но всё его поведение выдавало в нём недавнего штатского, призванного или перед самой войной, или в первые дни, так как форму он уже научился носить, судя по внешнему виду. Лейтенант старательно твердил, что доверенные ему документы слишком важны, что они обязательно должны быть доставлены в штаб армии, что если невозможно это сделать, то следует немедленно, не вскрывая, их уничтожить, согласно инструкции.

Не понравился он Ивану с самого начала, но, ради возможности вытянуть Ольгу в тыл, стоило перетерпеть и такое. Хотя, торопливые, и пугливые, взгляды курьера стоили более пристальной проверки. Пусть, и подумалось в тот момент о том, что лейтенант просто пытается оправдать свою трусость. Не понимают этого чувства только те, кто реальной опасности никогда не испытывал.

Это, только в "героических" фильмах всё просто. Выскочил на бруствер окопа, заорал "ура" и враг бежит в панике, бросая всё, вплоть до "обгаженных" подштанников.

На самом деле, враг думает точно так же. И ожидает от своего противника абсолютно такой же реакции. И невероятно удивляется, когда этого не происходит. И теребит свою разведку, требуя дать объяснение, почему враг, вместо прогнозируемого бегства, "тупо" упёрся и перемалывает наступающие части одна за другой.

Разведка, в очередной раз, передав последние данные, полученные перед наступлением, дипломатично пожимает плечами. И делает вид, что все остальные вопросы её не касаются. Пока очередной генерал, положивший свою часть перед несуществующими, по данным разведки, линиями обороны, не начнёт бить командиров данной разведчасти об ближайшую стену.

Вот тогда наступает "момент истины". Ибо, выясняется, что знание человеческое ограниченно. И не стоит требовать от своих сослуживцев больше, чем они могут сделать!

Вот и тогда, выбрав, как казалось, самую безопасную по данным разведки дорогу, они проскочили на трофейном Опеле больше десяти километров. И почти поверили, что всё закончилось, когда из-за поворота вывернулся мотоцикл, застрочил с коляски пулемёт и шофёр уткнулся простреленной головой в рулевую баранку, но всё же успел остановить машину, упершись уже мёртвыми ногами в педаль тормоза. Иван открыл дверь, вывалился вбок и растянувшись вдоль колеса в два выстрела успокоил водителя и сидящего за ним солдата. Но пулемётчик продолжал долбить по их Опелю короткими очередями. Иван приготовился поменять позицию, когда до него донеслось : "Нихт шиззен. Их бин дойче официр". И вслед за этим выкриком голос Ольги: "Ваня, сзади!"

Оглянувшись, он увидел вываливающееся с заднего сиденья тело Оли с торчащей в шее финкой и злобную морду их попутчика. Интендант, а вернее немецкий шпион, вытаскивал из своей кобуры наган, торопясь прикончить и его. Но не успел даже поднять руку. Иван рывком вскочил, прыгнул в его сторону и одним ударом отправил лжеинтенданта в нокаут. Подхватил свою винтовку и, стреляя поверх машины, успокоил пулемётчика, который прекратил огонь, пытаясь понять, какой немецкий офицер находится в этой машине.

Всё ещё не веря в непоправимое, кинулся к Ольге, но та уже была мертва. Иван рухнул на колени и взвыл, вкладывая в этот крик всю свою обиду на злодейку судьбу, отнявшую у него самое дорогое. Гладил уже неживое лицо любимой, осторожно, боясь причинить боль даже мертвой, вытащил нож и отбросил его в сторону. Приподнял Ольгу за плечи и нежно целовал в волосы, прижимая к себе начинающее холодеть тело.

Послышался стон, Иван повернул голову и обнаружил приподнимающего интенданта. Аккуратно положил Ольгу на землю, встал и, чувствуя, как закипает в жилах кровь, вытащил эту гниду наружу.

— Так говоришь, немецкий офицер? — Выдохнул он в круглые от ужаса глаза шпиона.

— Товарищ боец, не убивайте. — Взвизгнул тот. — У меня деньги! Много денег! Я всё отдам!

— Так ты, мразь, из-за денег её убил? — Взревел Иван и стукнул интенданта об машину. — Из-за денег? Из-за денег? Из-за денег? ... — Повторял он, колотя немцем по машине, пока не понял, что тот не подаёт признаков жизни. Разжал кулак и шпион сполз на дорогу, являя разбитый в кровь затылок.

Иван сел на дорогу, положил голову Ольги к себе на колени, продолжая ласкать любимое лицо. Спешить было некуда! Он добрался до конца пути, и теперь самое главное не продешевить со своей жизнью. Вот только место здесь не подходящее. Нужно найти другое. И трупы желательно убрать с дороги.

Иван забросил на заднее сиденье тело шпиона, переложил туда мёртвого шофера, бережно усадил на переднее сиденье Ольгу. С трудом стронул машину с места, на первой передаче сполз с дороги и, пропетляв по лугу, добрался до далёкого в данном месте леса. Оставил машину, бегом вернулся на шоссе и повторил то же самое с мотоциклом, радуясь, что не прострелил двигатель.

Ему повезло. И он успел убраться с дороги, до того, как на ней появились немецкие дозоры. Группа солдат, численностью не менее полувзвода, двигалась по шоссе, внимательно осматривая окрестности. Но увидеть его они уже не могли. И Опель и мотоцикл надёжно прикрывала полоса кустов на опушке леса. Оставалось отдать последний долг мёртвым. Шофёра он закопал в вымоине, которая вполне подходила по размерам. Немецких солдат и лжеинтенданта просто побросал в ближайший овраг. Взрезал сумку курьера и обнаружил там толстые пачки денег и много бланков различных документов. Стало ясно почему он так спешил? Резидентура его ожидала. Бросил сумку на тело шпиона, лежащее поверх немцев.

Осталось самое главное. Для могилы Ольги он выбрал небольшой холмик, со стоящей на нём одинокой березой. Тщательно снял дёрн, выбрал землю, пока не скрылся в яме по пояс, аккуратно подровнял стены и дно.

Осторожно уложил тело Ольги на дно, завернув его в найденную в машине плащ-палатку. И долго сидел на краю могилы, не решаясь засыпать её землёй. Но всё же подошёл тот миг, когда первая горсть земли упала на тело любимой. Иван осторожно бросал руками землю, пока тело Ольги не скрылось под ней, взялся за лопатку и вскоре засыпал яму, уложил дёрн, обозначив холмик могилы. На найденном в багажнике Опеля куске жести процарапал: "Ст сержант Краснова О.П. 1921-1941". Немного подумал и добавил: "Кр-ц Ковалёв И.Н. 1920-1941". Приколотил табличку к берёзе, стоящей у изголовья могилы. Достал кисет и первый раз за весть этот страшный день свернул самокрутку.

Осталось определиться с "прощальным выступлением". Место здесь не очень удобное, но уходить далеко от "своей" могилы не хотелось. Иван добрёл до опушки, внимательно рассмотрел окрестности. И нашел метрах в трехстах ниже неплохую позицию из одиноко стоящего орешника. Конечно, добраться туда трудно, а уходить будет ещё труднее, но и немцы такой откровенной наглости вряд ли будут ждать.

Рассмотрел свой арсенал. В засаду лучше брать Ольгину трёхлинейку. У неё бой точнее. Но потребуется и оружие ближнего боя. Иван отложил в сторону наган интенданта и немецкий автомат, найденный у одного из мотоциклистов. Во вторую кучку положил свою СВТ и снятый с коляски пулемёт. Это для второй линии обороны, если ему повезёт выжить и добраться до неё. Туда же отправил пару гранат, найденных у немцев. Ещё две, немного поколебавшись, отложил в первую кучку. Карабины шофера и третьего немца отбросил в сторону, предварительно выщелкав из них патроны, ими он воспользоваться вряд ли успеет. Набил наполовину расстрелянную ленту немецкого MG, снарядил магазины СВТ и запасные обоймы к трёхлинейке. Теперь он готов. Осталось оборудовать второю линию обороны и добраться к месту засады.

Дорога с этой точки просматривалась прекрасно. Были видны даже звёздочки на погонах офицеров. Павел провёл ствол своей винтовки вдоль дороги. Если возникнет необходимость стрелять, то он не упустит ни одну цель. Вот жаль только, что делать это не придётся. Капитан Синельников, командир их группы, запретил даже думать об этом. Они тащат в тыл слишком важные сведения и не имеют права рисковать ими.

Павел ещё раз прошёлся вдоль шоссе, передвинул взгляд ближе, осматривая немногочисленный кустарник, расположившийся между лесом и дорогой. Ничего интересного. Но показалось, что что-то блеснуло, Павел направил прицел туда, долго рассматривал непримечательные кусты лещины, и, наконец, решился.

— Товарищ капитан. — Позвал он своего командира. — Там кто-то есть.

Капитан долго и придирчиво рассматривал выделенный Чекановым кустарник.

— Кто? — коротко бросил он.

— Скорее всего снайпер. — Так же коротко постарался ответить старшина, подсознательно копируя стиль своего командира.

— Плохая позиция! — Включился в разговор сержант Селиванов. — Уйти он оттуда не сумеет.

— Если собирается уходить..., — ответил ему Павел.

— Может у него прикрытие есть? — Предположил напарник Пашки, младший сержант Панкратов, всё-таки дали Андрюхе, кроме ордена, ещё и следующие звание.

Довод вполне разумный. Даже одного пулемёта хватит, чтобы прикрыть отход снайпера после удачного выстрела. Но, пока, эту премудрость преподают только в школах Осназа, а никого из их структуры здесь, в принципе, быть не может. Если не считать их группу, занесённую на эту дорогу волной немецкого наступления.

— Что будем делать, товарищ капитан? — Спросил Павел.

— Ждать, старшина! — коротко бросил тот.

Текли томительные минуты ожидания. Но снайпер в орешнике чего-то ждал, хотя по шоссе практически непрерывно текли немецкие войска.

— Чего он ждёт? — Спросил Селиванов. — Можно было уже десяток положить.

— Цель покрупнее! — Разъяснил капитан. Немного поколебался и добавил. — Захаров, займи позицию вон там. — Проследил, как метнулся вперёд и выше по ходу шоссе расчёт пулемёта. Глянул на остальных. — Всем уйти в лес и замаскироваться!

Бойцы начали оттягиваться в глубь чащи. Павел не торопился, всё ещё надеясь, что капитан решится. Уловив его колебания, командир группы сказал:

— Ладно, Чеканов. Но не более пяти минут, а потом уходишь. Возьми Усманова для прикрытия.

Павел торопливо собрал винтовку, выскочил на соседнюю возвышенность, пристроил "Гюрзу" на сошках. Полил сухую землю перед собой водой из фляжки, чтобы струи газов из дульного тормоза не поднимали пыль, демаскируя позицию. Боковым зрением зафиксировал, как по обе стороны от него устраиваются Усманов и Панкратов. Андрей, как обычно, справа и уже торопится с распаковкой своей аппаратуры. Усманов, слева и ниже, пристроился за поваленным деревом и оглядывается по сторонам, определяя возможные пути подхода противника. Предосторожность не лишняя, особенно в Польше, где враг из леса появляется даже чаще, чем со стороны дорог. Не перевелись ещё среди польских националистов дураки, желающие проверить боевую подготовку советского Осназа. Чаще всего такие храбрецы оставались гнить по неприметным буеракам, да кормить раков в речных омутах и болотных трясинах. Но некоторым, особо удачливым, удавалось не только уходить живыми после первого удара, но и даже причинить серьёзный урон двум группам.

Их группа оказалась в этом месте после долгой погони за таким вот счастливчиком. Пан Ковальский оказался очень ловкой и увёртливой сволочью. Несколько раз организовывал нападения на обозы Красной Армии, и, что самое поразительное, всегда успешно. Такая удачливость вызывала чрезвычайно много вопросов и требовала немедленной реакции. Две недели оперативники НКВД шерстили окрестности его вылазок, выискивая хоть какого-нибудь более информированного человечка. Наконец, такой появился и указал на один неприметный хутор, в окрестностях которого их взвод обнаружил самую настоящую базу из трёх, связанных между собой схронов. Пришлось ещё две ночи ждать, пока пан Ковальский не соизволит появиться на своей основной базе. Долгое ожидание завершилось скоротечным боем. Обозлённые осназовцы "сделали" жолнежей Армии Крайовой за пять минут, взяв живыми только тех, кто был ценен как язык. Всех остальных переправили в соседнюю трясину, обитатели которой донимали бойцов взвода всё время ожидания, нещадно пытаясь высосать из них всю кровь. Столь быстрая расправа имела ещё и воспитательный эффект. Глядя, как погружаются в болото тела их товарищей, "аковцы" решили не геройствовать и, подстегиваемые обещанием капитана "оставить в живых только одного — самого разговорчивого", стали наперебой выкладывать всё, что им было известно. Не стал исключением и сам пан Ковальский, и поведал такое, что пришлось отходить со всеми тремя языками, оберегая их, как величайшую ценность. Вот и сейчас где-то в глубине леса пан Ковальский "со товарищи" старательно пишут всё, что рассказали накануне.

Обстановка резко изменилась и вместо плановой эвакуации на автомобилях пришлось уходить в лес, отрываясь от какой-то наступающей немецкой части. Впрочем, подобное состояние не было для бойцов Осназа уникальным событием. Ходили по немецким тылам не единожды, и не на один десяток километров. Выйдут и сейчас. Вот, только потерянное время жаль.

Вот, и сейчас задержка. Нужно переходить трассу. Но при таком количестве войск противника на ней, это просто самоубийство. Придётся отходить и искать другое место. Или же ждать ночи.

Вдали, на шоссе, показалась открытая легковушка, сверкнул на солнце погон. Павел навёл свой прицел и присвистнул. Погоны блестели золотом. Целый генерал. Такую добычу Павел не упустит, даже если неведомый снайпер открыть огонь не решится.

Генеральская машина приближалась к линии открытия огня. Павел навел СВБК на точку выстрела, подкрутил целик боковых поправок, выбрал слабину курка и приготовился к выстрелу. Своему или чужому, не важно. За такую цель капитан простит. Вот в прицел вкатывается радиатор, появляется лобовое стекло, адъютант на переднем сиденье.

Павел задержал дыхание. Ну!...

Неведомый снайпер не подвёл. Вплывший в перекрестье прицела генерал уже заваливался вбок, являя остолбеневшему соседу по заднему сиденью простреленную голову. Павел подвернул винтовку и нажал на курок. Страшным ударом остолбеневшего офицера вмяло в спинку сиденья. Павел дослал патрон, подвернул винтовку вперёд, но подскочивший адъютант уже падал на шофёра. Пришлось перенести огонь дальше и снять пулемётчика, следовавшего за генеральской машиной бронетранспортёра. А на шоссе тем временем падали люди. Снайпер торопился воспользоваться суматохой и валил всех, до кого мог дотянуться из своей засады. И пусть теперь это были обычные солдаты, главную свою задачу он выполнил. Пора ему и уходить. Но он не торопиться. Или не имеет опыта боёв в таких ситуациях. Или ему ужё всё равно...

Павел тоже не дремал, выпуская отпущенные самому себе десять патронов по наиболее опасным целям в виде пулемётчиков. Но вот клацнула последняя гильза. Старшина подхватил винтовку и соскользнул с холма, жалея, что не видит — начал ли отход неведомый снайпер? Но выше заработал пулемёт Захарова, а это означало, что боец всё же покинул свою позицию. Павел скользнул в лес, заспешил за ним Панкратов, затем Усманов, прикрывая их от возможного появления врага.

Иван приготовил винтовку сразу, как только из-за этого злополучного поворота, стоившего ему жизни Ольги, выползла легковая машина с откинутым верхом. Чутьё снайпера подсказало, что это и есть та цель, которую он так долго ждал. Оставалось только радоваться, что Солнце светит в спину, и, старательно вглядывающимся в окрестности, немецким солдатам не удастся увидеть бликов от его прицела. Автомобиль приближался, уже можно было рассмотреть золотые погоны, холёную морду под высокой фуражкой. Иван нашёл висок, довёл свою цель до намеченного ориентира, увёл прицел чуть вверх и вперёд, выбирая упреждение, и нажал на курок. Спустя мгновение возникла в голове цели красная точка выстрела, и генерал стал заваливаться вбок, скрывая находящегося за ним человека. Но тут, в крае оптики, подскочил адъютант на переднем сиденье, Иван передвинул прицел, нажал на курок и этот, не вовремя проявившийся, офицер исчез из перекрестья.

На шоссе творилось что-то непонятное! Падали пулемётчики, по которым пытался вести огонь Иван, стоило только ему навести прицел своей "мосинки". Редкие, ещё не погашенные, пулемёты вели огонь по всей округе, не сумев определиться с направлением огня вражеского снайпера.

"Кто-то ещё!", — сделал вывод Иван и перенёс огонь на солдат, ещё не уяснивших, как нужно себя вести в подобной ситуации. Приятно работать, когда кто-то, пусть и неизвестный, поддерживает тебя. Ковалёв, не особо спеша, выпустил две обоймы, когда немцы, наконец-таки, вычислили откуда, по их предположениям, ведёт огонь ближайший снайпер. Немецкие солдаты открыли бешеный огонь по всем зарослям кустарника, которые, по их мнению, были расположены слишком близко к дороге.

Ветки орешника взрезали первые пули опомнившихся немцев, взорвалась, намного впереди и левее, граната, кинутая особо талантливым метателем гранат. Но всё это только торопило его на расходование третьей, последней, обоймы. Больше боеприпасов для трехлинейки он не запасал, удивляясь, откровенно говоря, что даже эти удается выпустить.

Он успел потратить четыре патрона, когда "гансы" определились с его местоположением, и по его орешнику ударил настолько плотный огонь, что пришлось выползать под защиту небольшого холмика, на котором и была расположена лещина. За этой естественной возвышенностью он так успешно и скрывался всё время боя. Иван выпустил, вслепую, последний патрон, отбросил винтовку в сторону, жалея, что нельзя снять прицел согласно инструкции, притянул к себе немецкий автомат, передёрнул в нём затвор, помня о том, что отказывает он, чаще всего, из-за недосылки боеприпаса.

Ожидание, когда на него выскочит первый соискатель "железного креста", слишком затянулось. Кажется, за это время в вермахте перевелись наивные идиоты, уверенные в своём превосходстве только в силу расового происхождения. Более двух месяцев боёв научили немецкую армию тому, что они не самые лучшие, как думалось после похода в Европу, а всего лишь, самые обычные солдаты, самой обычной армии. Ну а советские "звери" научили даже самых самоуверенных постоянно оглядываться, если они хотят остаться в живых.

Вот и сейчас солдаты противника выдвигались в его сторону, падая через каждый десяток метров. Выстреливали, чаще всего в воздух, очередной патрон, поднимались, совершали следующий рывок вперёд, чтобы вновь упасть лицом в землю.

Иван прикинул свои возможности. Если он собирается уйти с этого места, то пора это делать. Вскочил и перебросил своё громадное тело на первый десяток метров. Пули, противно жужжащие над головой, прошли намного выше, что придавало уверенности прорваться дальше. Второй рывок дался намного легче. Включился в его игру со смертью посторонний пулемёт, отвлекавший противника на себя.

Самое странное, что был это, судя по звуку, немецкий MG. Но, за это время, оружие настолько перемешалось, что не стоило удивляться ничему. Пулемётчик короткими очередями добивал по шоссе ленту, давая ему возможность уйти.

Иван мысленно перекрестился, как, в своё время, учила его мать, поднялся и рванулся на целую сотню метров. Отметился по его пути, пара пуль взрезала дёрн сантиметрах в двадцати, очередной, а может тот же самый, не добитый его неожиданной поддержкой, немецкий пулемётчик. Иван рухнул в намеченное заранее углубление. Судорожно задышал, восстанавливая дыхание. Оставались самые тяжелые участки. И если его не поддержат огнём, то он навсегда останется на этом поле. Вот, правда, выяснить это можно только в рывке! Жаль, не знает он — кто решился его поддержать, и сколько времени он собирается это делать.

Но ему много не надо!

Вот только добраться до второй позиции. А там у него много сюрпризов! И врагам, и союзникам!

Взвизгнули над головой очередные пули, Иван поднялся и проскочил следующую сотню метров. Немецкий пулемётчик отметился по нём на пару метров выше. Вот и прекрасно! Пока "ганс" восстановит прицел, у него есть возможность дойти до опушки.

Немец долбил над головой, пока Иван не выскочил на опушку. Перевалился через естественный бруствер, отдышался. И почувствовал непонятную боль в правой ноге. Перевёл взгляд вниз и обнаружил кровоточащую рану. Всё-таки зацепили! Пусть и вскользь, но с каждой минутой рана болела всё больше, мешая сосредоточится на предстоящем бое. Пришлось искать индивидуальный пакет и закрывать рану кое-как намотанными бинтами.

Иван дополз до своего окопа и скользнул вниз. Прислонился к стенке, пытаясь отдышаться после смертельно опасного рывка. Достал из ниши фляжку, отхлебнул воды. Приподнялся над бруствером, отмечая положение противника.

Немецкие солдаты бродили вокруг его засады, не решаясь двинуться в сторону леса, посматривали, то в сторону его позиции, то на дорогу, где вокруг машины убитого генерала толпились те, кто с серебряными погонами.

Если бы солдаты имели право принимать решение, то они с радостью двинулись бы дальше. Одним командиром дивизии больше, одним меньше. Какая разница. В рейхе много других генералов, которые с радостью займут это место. А вот жизнь у солдата одна, и рисковать её лишний раз не очень хочется. Впрочем, их мнение никого не интересовало. От группы офицеров отделилось несколько чином поменьше, быстро организовали солдат в цепь и направили их в сторону леса.

Иван проскочил по узкой траншее в соседний окоп, всё-таки не зря он весь вчерашний вечер махал лопатой. Теперь противника ожидает чрезвычайно неприятный сюрприз в виде окопов полного профиля, пусть и для стрельбы с колена. Взял свою СВТ, пора немного проучить немецких офицеров. Тщательно прицелился и нажал на курок. Из неторопливо бредущей цепи вывалилась первая жертва, в лице офицера, подбадривающего своих солдат энергичными взмахами рук. Иван перевёл прицел правее и успел положить ещё одного, теперь на правом фланге. Цепь немедленно рухнула на землю, раздались первые ответные выстрелы, но большая часть пуль ушла куда-то вдаль. Заработал с дороги пулемёт, прореживая кустарник на опушке. Иван сделал ещё три выстрела по вжимающимся в землю немцам, умудрился зацепить двоих. Опустился за бруствер и глубоко вздохнул, стоило немного подождать. Патронов к его винтовке всего ничего. Глупо тратить их напрасно. Вот когда цепь поднимется, тогда он и продолжит. Тем более, что по опушке вели огонь уже два пулемёта, старательно поливая свинцом ни в чем не повинные деревья.

Солдаты в цепи тянули время, не торопясь в гости к "костлявой", но кому-то на дороге пришла в голову мысль, что "этого наглеца русского" нужно наказать непременно, и пришлось подниматься и спешить вперёд. Иван прозевал бросок первой группы, но уже из второй группы положил одного, а замешкавшуюся третью уполовинил, попав три раза и потратив на неё оставшиеся четыре патрона. Поменял магазин, сделал ещё пять выстрелов, из них три удачных. Но пора было менять оружие. Немцы подошли достаточно близко и сейчас должны сделать рывок. Иван переместился в пулемётный окоп, приготовил MG. Как оказалось, вовремя, ибо немецкая пехота поднялась для рывка. И получила ещё один повод для удивления. Вместо редкого огня винтовки, их встретила пулемётная очередь. Из цепи, вначале, исчезали отдельные фигурки, пока Иван пристреливался по намеченным ориентирам, но вот немцы выскочили на линию, намеченную им с самого начала, и пулемёт, захлебываясь длинной очередью, прошёлся вдоль всей цепи, укладывая её на землю, кого уже мёртвым, кого только раненым. Упали и счастливчики, не получившие свинцового подарка.

Этот ход остался за ним. Надолго ли? Сейчас немцы добавят ещё один взвод и всё равно возьмут его, если не лобовой атакой, то обойдя по лесу. Или подгонят бронетранспортёр и под его прикрытием доберутся на бросок гранаты. Можно, конечно, отойти. Но он ещё не расстрелял, даже, первую ленту.

Иван увидел, как с дороги стал сползать немецкий бронетранспортёр. Кажется, накаркал. Вслед нему заспешила ещё одна группа немцев, разворачиваясь в цепь под прикрытием бронированной машины. Водитель осторожно вёл свой БТР, обходя бугорки и канавы, начал пристрелку его позиций пулемётчик.

Пришла пора менять позицию. Иван подхватил пулемёт и, сильно пригибаясь, заспешил направо. Там у него находился третий окоп, предназначенный, как раз, для близкого боя. Обнаружив вчера это место, он поначалу хотел пройти мимо, но, внимательно глянув ещё раз, остановился. Вывороченный ветром ствол большого вяза упал вдоль небольшой возвышенности, прикрывая от наблюдения со стороны дороги довольно глубокую канаву, то ли естественного, то ли искусственного происхождения. Почти готовый окоп. А может это и был окоп, оставшийся ещё с Империалистической. Иван не знал, шли ли здесь бои в прошлую войну или нет. Вот только ствол мешал. Хотя, почему мешал? Иван приступил к работе и вскоре прорытая под стволом амбразура превратила это место во вполне приличный импровизированный дот. Оставалось выкопать окоп и углубить ход к нему. Закончил он свою работу уже в полной темноте, но зато теперь у него была позиция, защищённая намного лучше открытого пулемётного гнезда.

Оказавшись в своём "доте", Иван пристроил пулемёт, метнулся в первый окоп за СВТ, прихватил и немецкий МП. Это его последнее место, нужно собрать всё оружие, чтобы было под рукой. Взял винтовку, нашел в прицеле бронетранспортёр и стал ждать, когда тот подойдёт на такое расстояние, с которого Иван гарантированно не промахнётся.

Генерал Романов рассматривал идущий впереди бой. Кто-то отчаянный в одиночку вступил в схватку с фашистами и сейчас умело расстреливает из пулемёта наступающий на него взвод пехоты.

— Ай, да молодец! — похвалил бойца кто-то из работников штаба.

— Да, мой это боец! Мой! — Суетился рядом с генералом капитан Лазарев. — Из моего батальона. Красноармеец Ковалёв.

— Почему так решил? — Удивился генерал.

— Да, во всей дивизии больше такого верзилы нет. — Убеждал его капитан. — К тому же он и снайпер, и пулемётчик. А этот и из винтовки стрелял, и из пулемёта, дай бог, поливает.

— А здесь он как мог оказаться? — вмешался штабной.

— Я его вчера отправил сопровождать курьера штаба армии.

— Откуда курьер у нас мог появиться? — поразился командир дивизии.

— Не знаю, товарищ генерал. — Ответил комбат. — Но документы были в порядке, и мешок с бумагами при нём был. Вот я и решил его в тыл отправить. И бойцов в сопровождение дал.

— Бойцов? — Спросил штабной. — Но здесь только один!

— Напарница у него была. Снайперша. — Ответил капитан. — Может, из винтовки она стреляла?

Генерал вновь провёл биноклем вдоль дороги. Немцы почему-то остановились и решили уничтожить этого стрелка. Хотя до дороги настолько далеко, что огонь, даже из снайперской винтовки, может быть только беспокоящим. Но, тем не менее, они пытаются подавить его. Что-то непонятное творится в этом месте.

— Товарищ генерал, разрешите? — продолжил капитан Лазарев.

— Что именно? — Поинтересовался комдив.

— Поддержать Ковалёва. — Обрадовался, что его хотят выслушать комбат. — Ведь погибнет ни за грош! Да ещё у нас на глазах!

— А вдруг это провокация? — Появилось в разговоре новое действующее лицо. Начальник особого отдела дивизии старший лейтенант Попов решил выяснить, чем так долго занимаются комдив и его свита перед дорогой, занятой противником.

— Ты, старлей, хрень не неси! — Поставил его на место штабной подполковник. — Ради того, чтобы тебя заманить, устроили настоящий бой и целый взвод под пулемёт положили? Думай, чего несёшь!

Особист отвернулся, пряча обиженное лицо. Генерал мысленно усмехнулся. Цены бы такому работнику не было где-нибудь в тылу. У него не то, что людишки, но даже мыши и тараканы каждый день отчитывались бы о проделанной вредительской работе и стучали друг на друга. Но вот на фронте люди делать этого не хотели. Несмотря на все старания старшего лейтенанта. Каждый раз, вызванный для очередной задушевной беседы, боец или младший, а то и средний, командир делали удивлённые глаза, когда особист пытался им намекнуть о возможной вредительской деятельности их сослуживцев, клялись партией и комсомолом, а то и пытались божиться и креститься, что такого в его взводе, роте, батальоне БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Генерал Романов был с ними согласен. Вредить надо в штабах, а не на передовой! С пером в руках это получается намного эффективнее, чем с пулемётом, тем более повёрнутым в сторону противника.

— Так, как же, товарищ генерал? — Настаивал на своём капитан Лазарев. — Можно я, со своими бойцами? ...

— Давай, капитан! Но только не сам! Пошли с десяток бойцов, нам тут не нужно особо шуметь. — Решился комдив. Повернулся назад. — Матвей Егорыч, сколько у нас снарядов осталось?

— По десять снарядов на ствол, из тех, которые сумели вытащить. — Доложился командир противотанкового дивизиона майор Сапронов. — Правда, ещё у трёхдюймовок полсотни выстрелов есть, но там, полностью боеспособное, только одно орудие.

Генерал знал всё это и сам. Неделя тяжелых боев даром не прошла. Генералы Вермахта выбрали его дивизию в качестве основной жертвы и стремились пробить её оборону почти неделю, нанося удары различной интенсивности по разным направлениям. Проверяли оборону отдельных батальонов, испытывали стойкость полков и даже прощупывали отдельные роты и взвода. В конце концов, перенесли удар восточнее и на второй день сумели прорвать оборону. Конечно, и дивизия там была, не чета его соединению. Он, со своими полками, почти, с первого дня войны в бою. Ковно брали, добивали остатки немецких войск в Прибалтике, были переброшены в состав Прибалтийского фронта, сдерживали, сколько могли, немецкое наступление. И держались бы и дальше, но вчера к вечеру пришёл-таки приказ об отступлении. Жаль, конечно, что поздновато. Будь у него, хотя бы, сутки времени он не только сумел бы прорвать кольцо окружения, но и вывел бы большую часть своей техники, брошенной, хоть и выведенной из строя, далеко позади. Ведь и эти орудия вытащили только потому, что они были на конной тяге. Бензин и соляра давно закончились, после того, как немецкие лётчики, не глядя на потери, старательно проутюжили все ближайшие железнодорожные станции. Пусть и не осталось теперь у Люфтваффе на их участке фронта самолётов, но свою задачу они выполнили. И сейчас преимущество в манёвре на стороне Вермахта, а его дивизии остаётся только пятиться на восток, ожидая когда командование фронта перебросит подкрепления.

Хотя фронт не торопится. То ли резервы заняты в другом месте, то ли их направление не самое важное? И где-то противник нанёс удар намного мощнее. Этот "Варшавский чирей", как, в сердцах, обозвал выступ советских фронтов в Польше их комфронта Ватутин, намного опаснее для нашей армии, чем для немцев. Что и доказали сейчас германские войска, ударив с выступа Восточной Пруссии на юг. И сейчас торопятся к Варшаве. Хотя какой в этом смысл? Три недели назад этот удар принёс бы намного больше пользы немцам. Но они почему-то тянули? Не хотели повторять майских ошибок? Вполне возможно, что удар Манштейна был всего лишь отвлекающим манёвром, нужным для успокоения командования Красной Армии. Если это так, то свою роль он выполнил.

Прибежал командир разведчиков, которому была поставлена задача проверить окрестности и найти наиболее подходящее место для прорыва через шоссе.

— Ну, старший лейтенант, что у нас хорошего? — Встретил его генерал.

— Товарищ генерал, мои разведчики прошли вдоль дороги километра по три. Удобнее всего подходы к шоссе километра на полтора южнее. Дорогу лучше всего перекрывать на вот этом повороте. — Разведчик указал на место недалёкого боя. — Мы, кстати, неподалёку отсюда кое-что интересное нашли.

— И что именно?

— Вам лучше самому посмотреть. — Разведчик протянул генералу вскрытый мешок курьера и удостоверение командира РККА.

Удостоверение было обычным. А вот содержимое мешка очень занятным. Вместо штабных карт, как значилось в сопроводительных бумагах, там находились чистые бланки удостоверений и красноармейских книжек, разного рода справки и накладные, а также деньги, как советские рубли, так и германские марки, и даже польские злотые, ещё имевшие частичное хождение в Польше.

— Занятный мешочек! — Сказал генерал. — И где вы его добыли?

— Здесь метрах в трёхстах. — Командир разведки кивнул головой в направлении на северо-запад. — Нашли свежую могилу. На ней табличка: "Старший сержант Краснова и красноармеец Ковалёв".

— Вот, стало быть, где Ольга! — Вмешался капитан Лазарев. — А Ковалёв на дороге, бой ведёт. Оттого, значит, и не отходит, что заранее себя похоронил! А что с шофёром и курьером?

— Шофёр, судя по всему, неподалеку закопан. А вот курьера мы в овраге обнаружили, вместе с тремя убитыми немцами. Удивились тому, что обычного бойца похоронили, а лейтенанта, как собаку бросили. Проверили документы, осмотрели мешок. А затем более тщательно обыскали одежду этого курьера. И вот, что нашли!

Разведчик протянул генералу клочок шёлковой ткани с надписью готическим шрифтом и металлический жетон.

— Переводчика сюда! — Отдал приказ генерал.

Кто-то из командиров штаба побежал выполнять приказание. Старший лейтенант продолжил.

— Ткань за подкладку фуражки была спрятана. А жетон в каблуке сапога. Больше ничего не обнаружили, хотя все швы прощупали.

Прибежавший переводчик внёс ясность, прочитав надпись на лоскуте ткани. А гласила она, в вольном переводе на русский, примерно то, что "предъявитель сего является офицером германской армии, с правом самостоятельного принятия решения". Какого решения? О чём именно? В немецких штабах, судя по всему, знали о каком решении идёт речь. Но тогда, выходило, что очень, даже, непростой курьер пытался следовать через порядки их дивизии. И то, что он не дошёл до пункта следования, уже было большой удачей. Но, тогда, следовало информацию о нём, как можно быстрее, доставить в штаб фронта, а там пусть решает вышестоящее начальство, оправдывая свои, более многочисленные, звёзды на петлицах. Жетон, изъятый у шпиона, никакой ясности в ситуацию не внёс. Значился там только номер агента, да на другой стороне его принадлежность к СД. И больше ничего!

— И что теперь делать? — Спросил начальник оперативного отдела штаба дивизии подполковник Титов. — От всех курьеров каблуки отрывать?

— Ага! И фуражки на лоскуты рвать! — Поддержал его командир разведки.

— Тогда уж лучше в одних подштанниках их в штаб отправлять! — Усмехнулся комдив. — Вдруг, завтра немцы свои знаки отличия в мотню вшивать начнут?

Сопровождающие генерала командиры штаба дивизии рассмеялись горьким смехом. Пока такого не случалось, но кто его знает, куда потечёт мысль немецкой контрразведки завтра? Может и в более экзотические места?

Прибежал сержант разведчик и, отчаянно маша руками, постарался привлечь внимание своего командира. Старший лейтенант отошёл к нему, внимательно выслушал, отдал какое-то приказание. Вернулся к дивизионному начальству.

— Товарищ генерал, бойцы докладывают, что встретили в лесу ещё три группы бойцов соседней дивизии общей численностью 114 человек. Я велел, как вы и приказывали, отвести их в полк майора Севидова. — Старший лейтенант дождался одобрительного кивка комдива и продолжил. — А ещё обнаружена группа Осназа. Их командир сейчас подойдёт.

Действительно, вскоре показался атлетически сложенный человек, фигуру которого не мог скрыть даже маскировочный комбинезон пятнистого цвета, введённый незадолго до войны для разведки и диверсионных групп.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться?

— Обращайтесь. — Отозвался комдив.

— Командир группы Осназа капитан Синельников. Выходим из окружения. Имеем ценные сведения, которые необходимо, как можно быстрее доставить в штаб фронта.

— Генерал Романов, командир 172 стрелковой дивизии. — В свою очередь представился комдив. — Тоже выходим из окружения. Особо ценных сведений нет, если не считать вот это. — Генерал кивнул на содержимое мешка курьера. — Но тоже хотим, как можно быстрее добраться до наших войск.

Осназовец усмехнулся, оценивая немудреную шутку начальства.

— Разрешите присоединиться к вашей дивизии, товарищ генерал?

— Слушай, капитан, а что здесь произошло? — Командир дивизии кивнул на дорогу. — Что немцы взбеленились что ли? Зачем колонну остановили из-за одиночного бойца?

— В машине на дороге немецкий генерал, убитый этим бойцом.

— Это точно? — Подал голос подполковник Титов. — Откуда такие сведения?

— Мой снайпер подтвердил. Видел, когда поддерживал его огнём.

— Как же он мог с такого расстояния попасть? — Продолжал сомневаться подполковник.

— А он стрелял из тех кустов, что посреди прогалины стоят. — Уточнил Синельников.

— А твой боец тоже там был? — Спросил генерал.

— Никак нет, товарищ генерал. — Ответил осназовец. — Мой снайпер из "Гюрзы" работал.

Командиры штаба переглянулись. Хоть и считалась снайперская винтовка большого калибра секретным оружием, но за два с половиной месяца боёв слышали о ней многие, пусть и не видел никто саму винтовку, но следы её работы попадались.

А вблизи дороги, по-прежнему, шёл бой, но теперь по немцам вели огонь два пулемёта и несколько винтовок.

Иван успел сделать два выстрела, зацепив пулемётчика в бронетранспортёре, когда за спиной раздался хруст веток. Он развернулся, хватая немецкий автомат, и в удивлении обнаружил, как из-за деревьев выскакивает его бывший взводный, вслед нему появляется пулемётчик его отделения Агафонов с "Дегтярём", а затем ещё несколько бойцов, пригибаясь к земле, спешат к его позиции.

Вскоре лейтенант рухнул в окоп рядом с Иваном.

— Ну здравствуй, Ковалёв. — Вытолкнул он из себя, пытаясь отдышаться. — Рассказывай, что за войну ты тут устроил?

В соседний окоп спрыгнул Агафонов, пристраивая свой ДП на бруствере. Остальные бойцы распределились за бровкой, как, теперь, был абсолютно уверен Иван, старого оплывшего окопа, оставшегося с далёкого четырнадцатого года, когда русские армии в этих местах мерились силами с войсками кайзера. С радостным удивлением Ковалёв обнаружил, что последние два бойца тащат противотанковое ружьё. Кажется, экипаж немецкого БТРа ожидает большой сюрприз. Бронебойщики выбрали окоп Агафонова, пристроили свою "дуру" на бруствере, дожидаясь команды на открытие огня. Но лейтенант не торопился, ожидая реакции противника. Ждал и Иван, вновь поменяв оружие и перейдя к пулемёту.

"Гансы" всё же решились на атаку, судя по всему, вычислив, что противостоит им только один человек. Двинулся вперёд бронетранспортёр, выискивая самую удобную позицию. Стали приподниматься в цепи головы солдат, оценивающих возможный путь движения. Напряглись и советские бойцы. Противник, пока, не знает о том, что их стало больше. Стало быть, нужно это использовать. К сожалению, превосходство это недолгое — на пару минут, не больше. Вот, и нужно это короткое время использовать так, чтобы у оставшихся в живых солдат противника, а такие всегда есть, даже после самой жуткой артподготовки, отбило всякую охоту продолжать бой.

Заработал пулемёт БТРа, то ли рана у первого номера расчёта оказалась несерьёзной, то ли вёл огонь второй номер, но пули старательно взметали пыль бруствера, резали кустарник, косили траву и цветы перед их позициями.

Остатки взвода терпеливо ждали команды. Вот, бронетранспортёр нырнул носом в очередную канаву, и взводный махнул рукой. Звонко хлопнул выстрел бронебойки, тут же последовал второй, и остановившийся БТР выбросил из моторного отсека первую струйку дыма. Поднявшаяся цепь немецких солдат прошла не более метра, когда по ней ударили два пулемёта и несколько винтовок. В одно мгновение большая часть цепи была выкошена плотным огнём. Оставшиеся счастливчики рухнули на землю, выискивая малейшие укрытия. Кому-то повезло и они смогли укрыться в вымоинах и канавах. Кто-то оказался достаточно проворным, чтобы укрыться за бронёй БТРа, хоть тот и пылал весёлым пламенем. Самые хитрые не отошли далеко от прежнего укрытия, такого же старого окопа, как и у Ивана с его бывшим взводом.

С дороги ударили по их позициям два или три пулемёта, немцы стали разворачивать орудия, которые, так вовремя для них, вывернулись из-за поворота, спеша отомстить за гибель своих товарищей. Но тут Ивану и его взводу выпал счастливый случай в виде эскадрильи штурмовиков, решившей навести порядок на этой дороге. Короткая, но яростная, штурмовка дороги пулемётами и пушками, выпущенные на втором заходе "эрэсы", добавившие паники и хаоса на дороге не столько своим действием, сколько жуткими слухами, сопровождавшими это оружие. Вообще-то, лётчики штурмовых полков старались реактивные снаряды выпускать первыми, используя психологический эффект этого, не столь совершенного, оружия, но видимо, в данный момент, они просто не ожидали увидеть перед собой достойные цели.

— Отходим! — скомандовал лейтенант, решив воспользоваться суматохой на дороге.

Действительно, противнику было сейчас не до них. Первыми вскочили бронебойщики, подхватили своё громоздкое ружьё и, прикрываясь кустарником, заспешили вглубь леса. Затем сменяя друг друга, оттянулись туда же стрелки. Добив по лежащей немецкой цепи диск, метнулся от опушки Агафонов. Иван расстрелял остаток ленты по рытвине, в которую, как он помнил, упал немецкий офицер, снял пулемёт с бруствера. Дождавшись, когда из леса заработает ДП Агафонова, прикрывая их, они с лейтенантом рванули в чащу.

Закатные лучи позолотили верхушки деревьев. В глубине леса уже сгущалась самая настоящая темнота. Тянуло из чащи прохладой.

Иван в очередной раз подровнял дёрн на могиле Ольги, встал с колен, отряхнулся.

— Пойдём, Ковалёв, — послышался тихий голос лейтенанта, — её уже не вернёшь.

Иван тайком смахнул некстати навернувшуюся слезу. Он и сам всё это понимал. И, даже, приготовил себе место рядом с ней. Но судьба распорядилась иначе. И он вышел из боя живым. И, стало быть, надо жить дальше. И надо мстить. Он свой счёт еще не закончил.

Ковалёв забросил за спину свою СВТ, окинул взглядом место, старательно запоминая каждую мелочь. Он сюда вернётся, обязательно вернётся. Развернулся и двинулся в лес вслед за лейтенантом.

Подходило время прорыва через шоссе.

8 августа 1941 года восточнее Лодзи

Заскрипел зубами сосед по палате. Андрей приоткрыл глаза, повернулся в ту сторону. Генерал старательно контролировал себя во время бодрствования, но стоило ему провалиться в сон, как боль давала о себе знать, и он начинал стонать и скрипеть зубами. Генералу вчера сделали первую операцию, но, как говорила Ирина, предстояла ещё, как минимум, одна. Если повезёт! А если нет, то ещё несколько. Нашпигованные мелкими осколками ноги командарма представляли собой кровавое месиво, когда его укладывали на операционный стол. За два часа адской работы хирурги извлекли все куски снаряда, оставившие видимые следы входа в тело, но часть из них осталась. И сейчас давала о себе знать. А может, нестерпимо болели многочисленные разрезы, оставленные хирургами при извлечении немецкого железа.

Андрей представил себе ощущения генерала и поморщился. Из его правой ноги извлекли только два осколка, и то он до сих пор не может полноценно ей работать. Правда, и осколки пропороли ему мышцы до самой кости, и извлекали их не намного меньше, чем у соседа по палате.

Андрей прикрыл глаза, но спать не хотелось. За окном палаты уже светлело небо, проявился контур рябины, заслонявшей часть оконного проёма. Прошлёпал кто-то по коридору, направляясь в туалет, а может в курилку. Тянуло прогуляться, но не хотелось покидать уютное тепло кровати, пусть и надоевшей за эти две недели вынужденной отлёжки. Поначалу, Андрей рвался немедленно выбраться из этого заведения, даже собирался применить свою власть "личного представителя Ставки", заставив врачей бегать за ним по всем нужным ему местам. Но лечащий его врач, со смешной фамилией Пузырь, флегматично протёр свои очки, торжественно водрузил их на "пуговичный" нос и произнёс: "Молодой человек, а вы хотите ходить на ДВУХ НОГАХ, или одна у вас лишняя?"

Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин был не столь дипломатичен и разразился длинной тирадой, большая часть которой состояла из непереводимого на другие языки русского мата. Приличными в данном монологе были только предлоги "в" и "на". Но речь оказалась чрезвычайно убедительной. Потирая свой немалый семитский нос, доктор ещё минут двадцать рассказывал Андрею, что он, как врач, думает об "умственных способностях" своего пациента, готового потерять ногу ради служебных дел.

И Андрей сдался. Дал уложить себя на долгие две недели, терпеливо держал повреждённую ногу в требуемом лечащими эскулапами положении, по крайней мере, во время врачебных обходов, стойко переносил процедуры и пил все микстуры и порошки.

Что поделаешь? Пенициллин пока не открыли! Хоть и рассказал Андрей всё, ему известное, об этом чудо-лекарстве. Но одного рассказа недостаточно. Нужны методики, способы выращивания культуры данной плесени, технологии производства больших объёмов лекарственного препарата. Нужно немалое время на отработку производства.

Больше всего Андрей опасался грозного окрика из Москвы, но Верховный молчал, позволяя остаться в данном месте до окончательного выздоровления. Конечно, серьёзный разговор ещё впереди. И Сталин "пропишет ему по первое число" за дурацкое геройство. Наверняка ведь, ему уже доложили о том, как личный представитель Ставки бегал с гранатомётом, изображая из себя "супермена". Хорошо хоть Сашка не отметился такими поступками, а то был бы полный "абзац".

Но была ещё одна причина, из-за которой он остался в этом госпитале, хоть и была возможность найти другое место лечения. Звали эту причину военврачом третьего ранга Кузнецовой, а для Андрея попросту Ириной!

Когда, впервые после операции, с трудом раскрыв глаза, он обнаружил в окружающем его мутном тумане удивительно красивый лик, то первой мыслью было, что "не врут попы" и ангелы действительно существуют. Но ангел протянул руку, вытер с его лба пот и поинтересовался самочувствием батальонного комиссара. Заскрипели в голове извилины, выстраивая друг за другом мысли о том, как должен выглядеть рай и ад, и куда его занесло. Но ангел вдруг встал, обнаруживая полное отсутствие крыльев и наличие белого халата медицинского работника.

"Живой?!" — удивился Андрей и провалился в спасительное марево сна.

Следующее его пробуждение было не столь сказочным. Отошёл наркоз и появилась боль в истерзанных мышцах, напоминающая о ране периодическими прострелами вдоль повреждённой ноги.

Первые дни он не мог думать ни о чём, кроме боли. Старинные лекарства на него очень плохо действовали, и на залечивание раны организм использовал собственные резервы. Но где-то к пятому дню дело пошло на поправку, и Андрей, выпросив у врачей костыли, наконец-таки смог выбраться в коридор. Короткая прогулка — до туалета и обратно — отняла у него все силы. С трудом доскакав до кровати, он рухнул на неё и, скрипя зубами от боли, стал ждать, когда утихнет нестерпимое жжение в ране.

Чья-то прохладная рука коснулась его лба, провела полотенцем, смахивая капли пота. Андрей приоткрыл глаза и обнаружил в нескольких сантиметрах от себя заботливо склонённое нал ним лицо, как ему теперь было известно, военврача третьего ранга Кузнецовой.

Мелькнула в голове хулиганская мысль. Андрей пытался одернуть себя, но всплывший из глубин памяти юношеский задор толкал под руку и шептал: "А почему бы и нет?"

"А почему бы и нет?" — подумал Андрей и протянул руку. Нежно обхватил военврача за шею, притянул к себе и впился губами в её приоткрытый от удивления рот. Минуты полторы они составляли единое целое, пока в коридоре не послышались чьи-то шаги. Ирина отпрянула от него, вскочила на ноги и, поправляя на себе халат, заспешила к выходу.

"Обиделась, или нет?" — думал Андрей, старательно прокручивая в голове все свои действия. В его время подобный поступок означал бы начало романтического приключения, или постельной интрижки, в зависимости от реакции женщины. Но как отреагируют здесь?

У Андрея так и не нашлось времени на заведение серьёзных отношений с какой-либо из особ противоположного пола. Большая часть его времени уходила на работу, которая росла, как снежный ком. Стоило решить одни проблемы, как на их месте немедленно возникали другие, и так до бесконечности. Редкие минуты отдыха проходили всё в том же рабочем коллективе, в составе которого из лиц прекрасного пола было несколько "синих чулков", озабоченных производством даже больше Андрея. И с десяток студенток старших курсов и аспиранток, не намного старше. Со столь молодыми особами Андрей старался любовных отношений не заводить. Наличествовал "горький опыт" ещё из прежней жизни. А на, ничего не обязывающую, любовную интрижку эти девушки вряд ли были способны. Да и не рискнул бы Андрей сотворить такую глупость в своём институте.

В конце концов, естественные потребности организма в контактах такого рода прекрасно понимали кураторы из НКВД. Поэтому на выходных в его распоряжении оказывалась приходящая "домработница" и данная проблема снималась, к обоюдному удовольствию.

Но здесь всё было по-другому! Как сексуальный объект Ирину он не воспринимал, но не отрывал от неё взгляда, и явно, и из под прикрытых ресниц, всё время, пока она находилось в его палате.

В пустующей палате высшего комсостава он пробыл один почти две недели, пока позавчера не привезли тяжело раненого командарма-тринадцать генерала Филатова. Петр Михайлович во время бодрствования старательно скрывал боль, пытался балагурить и даже делать комплименты осматривающей его Ирине.

Андрей не обращал на это никакого внимания. Между ним и Ириной всё решилось в тот же день. Ближе к вечеру, когда Андрей после очередной порции таблеток и микстур блаженно дремал, используя то непродолжительное время, когда боль всё-таки стихала, в палату тихо вошла она. Присела на табурет у кровати и стала молча рассматривать его. Через пять минут Андрею надоело притворяться спящим. Он протянул руку и взял пальцы Ирины в свою ладонь. Она не сопротивлялась. Потянул за пальцы и, вот, она склонилась над ним. Медленно и осторожно погладил её подбородок, щеки, пригладил волосы. Потянул к себе, и Ирина сама приникла к его губам. А потом они говорили. Много! Обо всём! Естественно, Андрей промолчал о том, откуда он. На вопрос о семье ответил строго по легенде: "Все погибли в Испании". Чувствуя себя влюблённым подростком, он даже пытался читать ей стихи, не особо заботясь о времени их написания.

На третий день влюблённости выпросил у лейтенанта из соседней палаты гитару, всё равно, тот ничего толком играть не умел, кроме трёх "блатных" аккордов. Привёл в рабочее состояние расстроенный инструмент и устроил для Ирины концерт, стараясь петь только те песни, которые не вызывали много вопросов у окружающих.

Всё-таки Сталин разрешил Андрею петь определённый набор песен из того богатого репертуара, что был ему известен. Где-то на второй месяц пребывания Андрея в этом мире "вождь" решил ознакомиться и с этим наследием будущего. Андрея усадили перед магнитофоном, вручили гитару и разрешили петь. Всё! Даже антисоветское! И Андрей пел несколько дней, старательно вспоминая слова песен своего детства и юности. Песенные шедевры из советских кинофильмов. Популярные шлягеры ВИА семидесятых и восьмидесятых, когда песни ещё сохраняли смысл. Военный цикл Высоцкого и Розенбаума. Вспомнил и известные ему хиты девяностых. Завершив работу песнями Любэ.

Удивительно, но вождь нашёл время внимательно прослушать всю работу Андрея. И даже довести до его сведения "рекомендованный" список, который Андрей мог считать своим и исполнять в любое время и в любом месте. Некоторые песни были переведены в резерв и должны были, по мнению Сталина, введены в оборот позже. Но были среди них и такие, о которых было велено забыть, по крайней мере, до его, вождя, смерти.

Вскоре последовали и действия. Через месяц молодой парнишка, по тембру голоса удивительно напоминавший солиста Песняров, спел по радио "Вологду". И страну взорвало! Странно непохожую на всё написанное до этого песню пели все и везде. Затем людей ошеломили "Подмосковные вечера". И пошло! Примерно раз в месяц вождь "выпускал в свет" очередной шлягер, самостоятельно определяя очерёдность их появления и счастливчика, которого объявят автором этого шедевра.

Правда и Андрей умудрился запустить в оборот несколько песен. Первый раз, когда, ещё в ноябре прошлого года, спел морякам "Там за туманами". И, сейчас, подводные лодки на всех флотах провожают и встречают из похода громовым "Но мы вернёмся, мы, конечно, доплывём...".

Второй, когда в преддверии Нового года, "подарил" Сашкиной сестре "Три белых коня" и "Снежинку" из знаменитого в своё время телевизионного фильма "Чародеи". Пятнадцатилетняя Алёнка своими песнями произвела фурор не только в собственной школе, но и в везде, куда её звали все долгие зимние месяцы. Пришлось Андрею расширить её репертуар почти всеми детскими песнями 80-90-х, которые он помнил.

Иосиф Виссарионович тогда только поморщился, видимо Андрей нарушил какие-то его планы по поводу появления этих песен, но неудовольствия не высказал. Слишком всё удачно получилось. Появилась на эстрадном небосклоне новая, талантливая и молодая певица, пластинки которой стремительно разлетались не только по Советскому Союзу, но и в некоторых странах Европы, вызывая крайнее изумление европейцев. Оказывается, в варварской России петь умеют не только пьяные медведи на улицах.

Недоразумения с авторством песен объяснили очень просто, объявив автором стихов саму Алёну, а композитором некоего А.Н. Баневича. Особо дотошные критики, пытавшиеся найти эту неуловимую личность, получили вначале несколько туманных намёков, а потом грозных окриков из НКВД, и немедленно затихли, переведя свои поиски в разряд гаданий на кофейной гуще. Возникли случайными слухами, немедленно умножились и, вскоре, перешли в разряд непререкаемых истин утверждения о том, что подлинным автором является кто-то из верхушки Советского государства, пытающийся таким образом скрыться от сомнительной славы эстрадного деятеля. Что вполне устраивало всех заинтересованных лиц.

И вот теперь батальонный комиссар Банев "прокололся" в третий раз. Немедленно возникший к его песнопениям интерес был вполне естественен для госпиталя, и мог закончиться ничем, если бы...

Если бы не очередной самородок, которыми так богат наш талантливый народ. Уже на второй день после начала этого концерта Андрей услышал в конце коридора впервые исполненную им в этом мире песню. Добравшись, с двумя "перекурами", до этой палаты он обнаружил там молодого паренька, старательно выводящего на аккордеоне, сыгранную Андреем мелодию, правда, немного по-другому.

Заряжающий противотанковой соропятки мог воспроизвести всё, что слышал хотя бы раз в жизни. На любом из доступных клавишных, или "кнопочных", инструментов. По крайней мере, Андрей видел, с какой лёгкостью он менял громоздкий аккордеон на лёгкую гармонь. Слышал непередаваемое исполнение нескольких "его" песен на стоящем в холе первого этажа пианино. На вопрос об умении играть на рояле, боец Петров только пожал плечами и сказал, что "не пробовал".

Творчески осмысливая сыгранные Андреем мелодии, Ванечка Петров, как звала его вся женская часть персонала госпиталя, находил совсем другие мотивы, которые делали песню неуловимо лучше. Хорошо, что не слышали эту обработку авторы данных песен. Ибо, им пришлось бы в знак протеста только сожрать свои партитуры.

Был Иван Петров стопроцентным самоучкой. Какая в крохотном уральском селе музыкальная школа? Сосед показал, как на гармони клавиши нажимать, и всё... А дальше, оно само как-то... Дома гармошка, в ремесленном училище баян, в доме культуры железнодорожников познакомился с пианино, а здесь, на фронте, повезло добыть в качестве трофея аккордеон. Вот и все "музыкальные школы"! Умел Ваня не только повторять, но и играл что-то своё, то тихое и печальное, то задорно-быстрое. Бросающее то в танец, то в беспричинную грусть.

Талантище на всю тысячу процентов. А мог навсегда остаться около своего орудия, в качестве размена на два немецких танка. Но был спасён товарищами по расчёту.

А, вот, командир огневого взвода лейтенант Черных навечно остался на окраине этого польского хутора. Вёл огонь, пока на позицию орудия не вкатились фашистские панцеры. Рванули, напоследок, противотанковые гранаты, которые командир расчёта приберег для, такого вот, последнего момента, и все, кто там в данный момент оставался, перешли в разряд "безвозвратных потерь".

Зейдлиц всё-таки прорвался. Обошёл город, когда узнал, что ни горючего, ни боеприпасов в нём нет. Обманул направленные против него батальоны, вызванные начальником охраны Андрея, пробил оборону и ушёл. Пусть и полегло немало немцев на улицах города, но и защитники понесли очень большие потери. От их роты охраны половина осталась. А от комендантской роты и того меньше.

Да немцы враг серьёзный. Оправившись от майского разгрома, немецкие генералы подтянули дивизии из Бельгии и Франции и сейчас заново, впервые после окончания боёв на Западном фронте, учатся воспринимать противника всерьёз. Нынешняя ситуация соответствует где-то сорок третьему году времени Андрея. Немцы ещё считают себя сильнее, а все свои неудачи списывают на случайности и невезение. Они ещё могут наносить серьёзные удары, и начавшееся в северной Польше наступление основательное тому подтверждение.

Не совсем ясно, что там происходит? Информация, доходящая до Андрея не превышает уровня слухов, циркулирующих между выздоравливающими. Хотелось бы знать больше! Но перед ним никто отчитываться и не собирается. Вождь выдаёт ему ровно такой объём информации, который считает необходимым, не допуская ни к чему, что прямо или косвенно не касается работы его института. Вон даже о самолёте, на котором Андрей прилетел, удалось узнать самую малость. Его развинтили на отдельные детали, каждую измерили и описали, составили чертежи и собрали обратно, за исключением двигателя, как самой ценной части. Его передали двигателистам для изучения и копирования.

Швецову, используя сведения, узлы и технологии из, трофейного, как ему сообщили, двигателя, удалось таки довести до ума свой АШ-82. А Лавочкину переделать под него собственный ЛаГГ-3. И скоро пилотов люфтваффе ожидает очень неприятный сюрприз в виде нескольких истребительных полков Ла-5 и И-185, ожидавших своего часа на тыловых аэродромах. Поликарпову, хоть и не простили гибели Чкалова, но дали возможность доработать свой истребитель, хотя бы, с другим двигателем.

Впрочем, пока справлялись и Яки. Если не за счёт мастерства, то хотя бы численным превосходством.

Андрею из его "наследства" досталась только рация, скопировать которую пока не представлялось возможным. Слишком сильно различались технологии будущего с возможностями этого времени. Но всё же кое-что удалось внедрить, если не полностью, то хотя бы частично. Все изделия их института строятся на блочной основе, позволяющей упростить ремонт до минимума. Кроме этого, Андрей вместо принятого сейчас навесного монтажа ввёл в свои изделия печатные платы. Ещё один большой плюс. Конечно многое внедрить не получается, но придёт время и для других новшеств.

Появился и у асов люфтваффе ещё один чрезвычайно неприятный противник. Сашка смог опробовать "Шилки" в бою против самолётов. Причём оба варианта.

И если с неэлектронным вариантом особых проблем не было. Их просто поставили в состав танковой колонны и дождались появления немецких пикирующих бомбардировщиков. А когда "штуки" закрутили свою любимую "карусель", ударили со всех стволов. Отлетающие от пытающихся выйти из пикирования "лаптежников" куски фюзеляжа блестяще подтвердили, что машина удалась. Немецкие самолёты ополовинили до того, как лётчики поняли, что дело пошло не так, как они рассчитывали и нужно срочно сбегать.

С электронным вариантом было сложнее. Приведение его в боевое положение требовало довольно продолжительного времени. Это, во время Андрея "Шилка" таскала свой радар с собой. Здесь подобное устройство ещё недоступно! Радары представляют собой две отдельные машины. Радиолокатор дальнего наведения — стандартная трёхосная будка, составляющая основу радиолокационной разведки Красной Армии. И непосредственный командный пункт управления огнём, на основе такой же бронемашины, вынесенной на несколько десятков метров назад, с локатором ближнего наведения. Ну никак не входили в один корпус электронная аппаратура и серьёзный боезапас! И даже то, что удалось сделать, было на грани невозможного.

Получилась очень интересная конструкция "боевого треугольника". В центре и позади машина управления. Впереди, разнесённые в стороны под одинаковым углом, две огневые машины. Локатор нащупывает цель, передаёт по кабелям, которые желательно закопать в землю, параметры наведения блокам управления орудия и, одновременно, наводчикам огневых машин. Те, как только враг добирается до расстояния, переданного локатором, открывают огонь. А наводчики корректируют работу пока несовершенной аппаратуры.

Результат превзошёл все ожидания! Спрятанные на окраине ближайшей железнодорожной станции, машины радиоэлектронной батареи из девяти заходящих в пикирование "штук" умудрились сбить семь! По бомберам, работающим с горизонтального полёта, результат был гораздо скромнее, но всё равно превосходил даже самые оптимистические прогнозы для обычных зенитных батарей. Большим недостатком комплекса была малая мобильность. Но ведь в армии много объектов, которые не очень-то стремятся "бегать", а защиту требуют постоянную. Прежде всего штабы всех уровней. Склады, аэродромы, железнодорожные станции. Да мало ли что нужно защищать на фронте и в тылу. Заводы и фабрики для воюющей страны ценность не меньшая, чем иной штаб.

В целом, работа завершилась успехом. Вот только, название для электронного варианта придётся искать заново. Ибо за эти две недели прозвище "Шилка" прочно закрепилось за ЗСУ-23-4, то есть неэлектронным вариантом. И вполне заслужено. Напротив их госпиталя более недели стоит остов немецкого бронетранспортера, притащенного сюда при уборке техники противника. Зрелище просто впечатляющее! Все, кто мог самостоятельно передвигаться на такие расстояния, уже осмотрели его и вынесли свой вердикт, в большинстве своём, состоявшем из восторженных матов разной тональности. Так покорёжить, неплохую в общем-то бронетехнику, может только серьёзное оружие. БТР нужно было тащить в ближайшую переплавку, ни на что другое он пригоден не был!

А что оставалось от самолётов?

Так что, своё прощение они, с Сашкой, уже заслужили. Другое дело, так ли нужны были они лично для этого испытания? Но что сделано, то сделано. Вождь, естественно, поворчит, наложит полгода превентивного институтского "ареста", добавит ещё одну роту охраны и не отпустит далее ста километров от Москвы. Нужно признать, что имеет полное право.

Заспешил по коридору кто-то ещё, хлопнула вдалеке дверь. Госпиталь начал просыпаться. Скоро должна появиться Ирина. Она всегда появлялась в палате минут через десять после подъёма. В последние два дня для того, чтобы проверить самочувствие генерала, а ранее, чтобы поцеловать своё любимое "чудо", как называла она Андрея наедине.

Андрей встал и, прихватив костыль, двинулся в коридор. Не стоило мешать раненому генералу справлять естественные утренние потребности. Вскоре должен появиться с уткой санитар Михеич, всегда ворчавший на всех, невзирая на звания.

"Я третью войну в санитарах", — ворчал он, обхаживая в своё время Андрея, — "всяких "благородий" видел". Но своё дело справлял хорошо, охраняя чрезмерно стыдливую, по его словам, натуру "ахвицеров".

В коридоре уже толпилось довольно много народа. Все, кто мог самостоятельно двигаться, спешили на улицу покурить, о то и просто подышать свежим воздухом. Начальник госпиталя военврач Малкин, хоть и смолил сам папиросы одну за другой, но курить в палатах позволял только тем, кто не мог двигаться. Все остальные безжалостно выгонялись за пределы здания.

Андрей поздоровался со старшим лейтенантом Казаченко, командиром сводной противотанковой батареи. Нужно признать, что большая часть его батареи находилась в этом же госпитале, кроме тех, кто уже выбыл навечно. Правильно говорит солдатская мудрость про личный состав иптапов (истребительно противотанковых полков) — "ствол длинный, а жизнь короткая".

Старлей поправил упакованную в гипс левую руку, раздробленную танковым снарядом, приветливо улыбнулся.

— Слушай, майор, а пальцы то двигаются! — Сообщил он радостную весть. — Молодец доктор! Спас руку!

Андрей только покачал головой. Врачи старались изо всех сил. Впрочем, солдатское "радио" твердило, что "товарищ Сталин приказал за каждую отрезанную руку и ногу снимать с врачей год выслуги". Нужно будет при случае рассказать вождю об этом его решении. Андрей только усмехнулся, представляя, как должны вытянуться лица у всех в этом госпитале, скажи он о скорой встрече с товарищем Сталиным. Для всех в этом госпитале, и для Ирины тоже, он обычный штабной майор, случайно оказавшийся в городке перед немецким наступлением. Вызывали удивление, конечно, посещения его палаты всеми старшими командирами, находящимися в городе. Но Андрей удачно сводил все вопросы к неким бумагам, которые он должен подготовить. Когда же количество любопытствующих стало слишком большим, то просто запретил эти визиты. На такое решение его власти хватало с избытком.

Не возражал он только против посещений инженер-капитана Егорцева. Сашка был главным связующим звеном между Андреем и составом его группы. Нужно сказать, что большая часть инженеров, все трофеи, в том числе и Конрад Цузе со своим механическим компьютером, давно отбыли в Москву. В городке оставались зенитки и остатки охраны, под командой майора Ситникова. Майор несколько раз пытался установить охрану у Андреевой палаты, и только прямой приказ не делать этого, остановил его.

Разумеется, слухи о том, что "этот майор не совсем обычный" ходили не только в госпитале, но и по всему городку. А самые знающие при этом поправляли, что не майор, а батальонный комиссар, но слухи, как говорится, к делу не подошьёшь.

Необходимо признать, что он засиделся, вернее залежался, здесь, и пора покидать столь гостеприимное место. Но каждый раз, когда он собирался это сделать, находился очередной повод задержаться ещё на денёк. Но сегодня необходимо всё решить, в том числе и с Ириной. Оставлять её в этом месте он не собирается.

Вывели его из раздумий энергичные жесты артиллериста. Оказывается, комбат просил Андрея записать ему слова и ноты понравившейся песни. Два дня они с Ваней Петровым мудрили над текстом и музыкой песни "Артиллеристы", которую Андрей помнил настолько смутно, что не решился предъявить вниманию вождя. Но здесь он, что-то вспомнив, что-то досочинив, создал её текст заново. Ваня подобрал музыку, на напетый комиссаром мотив. И появилась новая песня, которую все пушкари, оказавшиеся в госпитале, приняли на "ура" и старательно горланили на улице уже второй вечер.

Получив согласие, старший лейтенант заспешил к выходу. А Андрей двинулся в кабинет начальника госпиталя. Нужно было решить окончательно все проблемы.

Виктор выскочил из едва остановившейся Эмки. Времени было в обрез. Необходимо найти и выпроводить этого "личного представителя Ставки" до того, как поляки подадут сигнал. Из-за поворота улицы показался бронетранспортер, затем машина охраны. Кажется, успел!

Энергичными взмахами командир охраны батальонного комиссара майор Ситников распределял свои посты вокруг госпиталя. Наконец-таки, ему дали сделать то, что он хотел с самого начала. Хоть и держал он пару скрытых постов все эти две недели, но на душе всё равно было неспокойно. Но кажется всё подходит к концу. Вот доставит начальство на аэродром, усадит в самолёт, отгонит вверенную технику на железнодорожную станцию погрузки и немедленно напишет рапорт о переводе в действующую армию. Надоело выполнять дурацкие капризы полуштатского человека. "Охрана его демаскирует!" Да все, кто хотел, на сто километров в округе, давно знают, кто такой батальонный комиссар Банев и зачем он в этом городишке оказался. Две нервные и бессонные недели стоили ему, майору Ситникову, несколько лет жизни.

Поставив БТР у входа таким образом, чтобы перекрывать обе стороны улицы огнём крупнокалиберного ДШК, майор стал ждать, когда подполковник Зайцев сообщит батальонному комиссару о готовящемся мятеже.

То, что дело добром не закончиться, было ясно с самого начала. Подозрительные перемещения поляков вокруг города, да и в нём самом, показывали, что ничего ещё не завершилось. И хотя поляки не поддержали немцев две недели назад во время прорыва Зейдлица, но несколько их боевых групп в городе в то время было. А сейчас их число увеличилось почти в пять раз. Ясно, что Паны затевают какую-то гадость. А самая вероятная цель — их группа. И прежде всего батальонный комиссар Банев, который торчит в этом госпитале, по крайней мере, лишнюю неделю. Давно нужно было вызвать самолёт и переправить его в Москву. Если нравится ему эта докторша, то пусть забирает её с собой, а не торчит из-за неё на вражеской территории.

Как ни странно, но Виктор обнаружил батальонного комиссара в форме, сапогах и даже портупее, только костыль, на который он опирался при ходьбе, портил общее впечатление. Комиссар изрядно прихрамывал, значит ранение действительно серьёзное, и не только из-за докторши он тут торчал столько времени, как намекнули Виктору информированные люди.

— Здравствуй подполковник! — Обрадовался представитель Ставки визиту Виктора. — Чувствую, что по мою душу?

— Получен приказ немедленно эвакуировать вашу группу в Москву. — Сухо ответил ему подполковник Зайцев. — Самолёт уже ждёт на аэродроме истребительного полка.

— Намечается большая заваруха? — Спросил комиссар.

— По моим сведениям сегодня или завтра поляки собираются поднять мятеж. — Ответил Виктор. — Не думаю, что им удастся чего-нибудь серьёзного сделать, но "бережёного — бог бережёт".

— "А не бережёного — конвой стережёт". — Закончил эту мудрость представитель Ставки. — Но поляки нынче под Гитлером ходят. А это значит, что срок они не сами выбирали. — Начал рассуждать Банев. — Следовательно и немцы скоро начнут. И где-то здесь неподалёку. Ты предупредил командование фронта?

— Кому смог передал! — Виктор почувствовал злость. — Ты, товарищ батальонный комиссар, свои возможности с моими не путай. Тебя, может, в штаб фронта и пустят, а я слишком мелкая сошка для этого.

Андрей едва заметно усмехнулся. Прибедняется подполковник. Ещё как пустят, стоит только удостоверение личного представителя наркома НКВД показать! Светиться не хочет? Ну что же, имеет полное право.

— Слушай, подполковник, в моей палате раненый командарм Филатов находится. Его эвакуация предусматривается?

— Мне приказано обеспечить отправку вашей группы. А кто будет в неё входить, решать тебе. — Отрезал подполковник Зайцев.

"Да не получаются отношения с батальонным комиссаром Баневым", — подумал Виктор. Вроде и мужик не плохой, без откровенного зазнайства. Другой на его месте все двери ногами бы открывал, а этот никак не решится свою власть применить. И не трус. Тогда на улице сильно помог им, расстреляв из гранатомета те танки. Пусть и материл Виктор "представителя Ставки" последними словами, когда бойцы притащили комиссара раненого и истекающего кровью, но должен был признать, что не будь этого "геройства", улицу удержать не получилось бы.

Но, всё равно, есть в нём что-то чужое. Вот и пословицы из блатного жаргона знает. Может, успел в лагере посидеть? Это у нас нетрудно. Ляпнул не то слово, и тебе уже впаяли "червонец" за антисоветскую агитацию. Но как он тогда смог в представители Ставки угодить? Ничего непонятно!

— Сколько у нас времени? — Перешёл на официальный тон батальонный комиссар.

— Опоздали, по крайней мере, на трое суток! — Обрадовал его подполковник Зайцев.

— Значит времени много. — Решил Банев. — Готовь пока транспорт. А я с начальником госпиталя переговорю.

Подполковник Зайцев отошёл к окну, контролируя работу своих подчинённых. Всё было сделано быстро и грамотно. Приобретённый за эти месяцы опыт дорого стоил. Причем непонятно, когда было легче. В предвоенные месяцы, когда приходилось подолгу выслеживать осторожную и пугливую сионистскую агентуру, порой в самых невероятных и неожиданных местах. Или сейчас, когда основным врагом стала немецкая разведка.

Немцы, особенно в первые дни, действовали нахраписто и нагло, не ставя противника ни во что. И поплатились за самоуверенность. Сейчас Абверу приходится восстанавливать свою изрядно прореженную агентуру, и на некоторое время немцы затихли, решаясь только на мелкие укусы. Но появилась новая головная боль в лице польских националистов. Хотя головной болью были именно немцы, эти же скорее напоминают геморрой своей вездесущностью. Честно говоря, большого вреда от них нет, ибо они не торопятся умирать во славу рейха, а всё больше занимаются обычным бандитизмом, но под красивыми лозунгами борьбы за свободу. Вот только, надоедает отлавливать все их группы и группки, тратя бесценное время на всякую полубандитскую шушеру. Хотя серьёзные люди были и среди них, но они не бегали с винтовками по советским тылам, а плели интриги где-то в тиши старинных особняков за светской беседой, представляя менее значимым "борцам за свободу" отвлекать на себя силы советской контрразведки.

Кто-то из этих истинных врагов и дергал за ниточки, руководя всем, что происходило вокруг этого городишки. Сразу же после того памятного боя, когда, ошалевшие от того, что смогли выжить, бойцы радостно смеялись и хлопали друг друга по плечам, считали потери и горевали по убитым товарищам, Виктору пришлось заняться своими прямыми обязанностями. Рассказ старшины Чеканова о польском боевом отряде в городе подтвердили и другие источники. Мальчишка Стась даже показал то здание, где они квартировали. Но дом уже был пуст. На месте был только ксёндз. Но, во-первых, была инструкция не трогать местное духовенство без крайней необходимости. Во-вторых, священник не слишком скрывал свои взгляды и, когда под видом любопытствующего в костёл заявился один из командиров его группы, знающий польский язык в достаточном объёме, наговорил столько о "пшеклентных москалях", что хватило бы на пару приговоров. В-третьих, "поп" не представлял интереса в качестве арестанта, а вот понаблюдать за ним стоило.

Ксёндз много и громко говорил, часто встречался с непонятными людьми, мало похожими на истинно верующих прихожан, а больше напоминающими "блатных" местного разлива. Ездил по окрестным посёлкам и хуторам, и не всегда с богоугодными делами. Вот только, никак не походил он на настоящего руководителя данного "обвода" Армии Крайовой. К тому же ничего серьёзнее распространения "Информационного бюллетеня", конспиративной газеты польского эмигрантского правительства, он не предпринимал.

Виктор наблюдал за священником, отслеживал тех с кем он контактировал, пока не понял, что его старательно водят кругами, отвлекая от кого-то более серьёзного. И сидит этот человек в городе. И готовит что-то очень важное. Пришлось брать священника и парочку его связных посерьёзнее и просто "колоть". Те поупирались для начала, но поняв, что дело пахнет не "гуманной" высылкой в Сибирь на поселение, а расстрелом, причем немедленным, стали говорить. Даже ксёндз.

И главным результатом этого рассказа является визит подполковника Зайцева в этот госпиталь. С единственной, но очень важной целью — немедленно выпроводить "личного представителя Ставки" за пределы зоны своей ответственности. Осторожные вопросы, адресованные в штаб фронта, о цели нахождения данного батальонного комиссара в этом городке, вызвали там такую бурю эмоций и такие подробные комментарии, что из всего ему сказанного Виктор усвоил только два вопроса. "Какого х... он там до сих пор делает?" И. "Ты чего му... до сих пор молчал?"

Но зато немедленно был выслан самолёт для эвакуации остатков группы батальонного комиссара Банева.

Старшина Щедрин контролировал коридор, в который выходили двери палат госпиталя, намётанным глазом определяя кто из какой. Его задача была предельно простой, с точки зрения начальства, определить диверсантов, если они проникнут в здание. Легко сказать, а вот сделать... Вот, если бы раненые разошлись по своим платам. Но как объяснить людям необходимость этого, не поднимая паники? Как заставить улечься обратно в кровать, хотя бы, вон того паренька на костылях, ковыляющего неподалёку от стены? Судя по всему, учится ходить заново.

Оставалось только вертеть головой во все стороны и внимательно смотреть.

Подполковник, всё-таки взял старшину в свою группу. Недолгого знакомства с артиллеристом хватило для того, чтобы выяснить — старшина обладал очень важным для работника контрразведки качеством — он умел ВИДЕТЬ. Видеть главное в данный момент и в данном предмете.

Вот и сейчас Виктор доверил ему самый важный участок — наблюдение за внутренним коридором этажа. Но вот старшина напрягся. В коридор вошёл незнакомый командир в звании политрука.

— Товарищ политрук, вы к кому? — спросил Щедрин.

Командир окинул его презрительным взглядом и, непонятно растягивая слова, процедил:

— Не мешайте работать, боец, освободите дорогу.

Щедрин вскинул руку, отдавая честь, сместился в сторону. Политрук подбросил свою руку к тулье фуражки, шагнул мимо старшины и немедленно повалился на пол, получив по шее ребром старшинской ладони.

Всё случилось настолько быстро, что когда Виктор сумел среагировать на происходящее, Щедрин деловито пеленал безвольное тело политрука его же ремнями.

— Ты чего старшина? — удивился Виктор.

— Диверсант, товарищ подполковник! — Ответил старшина и, видя непонимание в глазах командира, пояснил. — Слова растягивал, потому что акцент скрывал. Честь по-польски отдал двумя пальцами, а не ладонью, как у нас принято. Да и с одёжкой непорядок! Галифе от полевой солдатской формы, а френч то командирский, выходного покроя, ещё довоенный!

Виктор вновь поразился чутью старшины. Мгновенно разглядеть такие мелочи? Это надо уметь! Пригляделся сам. Действительно гимнастёрка от выходной формы, которую вблизи фронта позволяют себе носить только большие начальники. Да и никто не оденет её со штанами от солдатской формы. Наоборот могут, даже если не по уставу. Да и взмах рукой отличался от способа отдания приветствия в Красной Армии.

Вскоре политрук пришёл в себя, дёрнул руками, но, обнаружив, что они связаны, прошипел сквозь зубы что-то по-польски. Широко открыл рот, пытаясь крикнуть, но старшина деловито затолкал ему в рот индивидуальный пакет в качестве кляпа.

— А вот кричать не надо! — Ласково сообщил поляку Щедрин. — А то опять по башке получишь!

Впрочем, и без условного сигнала диверсанта где-то правее хлопнул выстрел, затем второй, вслед ним заработал пулемёт, судя по звуку чешский ZB. Заработал в ответ "дегтярь", раздались первые взрывы гранат.

Мгновенно затихли все звуки в госпитале. Раненые прислушивались к стрельбе, пытаясь определить, кто ведёт бой и на каком расстоянии от них. Те из них, кто был в коридорах, прижались к стенам. Из соседней палаты выбежал молодой боец с наганом, наверное из средних командиров, кинулся к оконному проёму.

— Отставить! — Скомандовал ему Виктор. — Ты знаешь куда и по кому стрелять?

— Нет... — растерянно ответил ему молоденький командир.

— Из лейтенантов? — продолжал вопросы Виктор. — Давно из училища?

— Так точно, товарищ подполковник. — Разглядев звание, поспешил исправиться тот. — Лейтенант Первушин, выпущен из училища в начале мая этого года.

— Не навоевался ещё? — Виктор устало вытер пот, выступивший на лбу. — Не торопись. На твой век войны хватит.

— Да что тут осталось? — Удивился лейтенант. — До Берлина всего четыреста километров! Через пару месяцев закончим!

— Твои слова, лейтенант, да богу в уши. — Проворчал старшина.

Подполковник Зайцев отвернулся, чтобы не выдать невольной гримасой своих мыслей. Ему, конечно, известно намного больше остальных. И если старшина по косвенным признакам догадывается, что дело не так хорошо, как кажется, то лейтенанту, с его крошечным жизненным опытом, этого просто не дано.

Дела пошли немного не так, как ожидали на фронтах. Вот уже полмесяца войска вместо ожидаемого наступления старательно закапываются в землю, оборудуют блиндажи и дзоты, устилают пространство перед своими траншеями десятками тысяч мин.

Тем более удивительно, что Лодзь взяли с ходу, пробив немецкий фронт сразу в трёх местах. Танковые корпуса, не встречая сопротивления, обошли город и замкнули кольцо окружения. Но оказалось, что в самом городе частей противника почти не было. Только батальон сапёров, занимавшийся минированием особо важных объектов. Взорвать, естественно, ничего не дали, пополнив этим батальоном ряды пленных.

А вот дальше начались странности. Пришел приказ остановиться. Танковые и механизированные части отошли назад и растворились где-то в тылу. "Царица полей" принялась перелопачивать кубометры земли, теряясь в догадках. Противника впереди не было! Но посвящать "махру" в стратегические тайны никто не собирался. На ворчливые попреки бойцов, что "вот сидим, а потом будем оборону немцев грудью прорывать", их командиры только смачно матерились. Им самим ничего известно не было.

Было чему удивиться и тем, кто знал больше. Немецкую систему минирования важных объектов в Лодзи не только не демонтировали, но и дополнили, добавив в особо важные объекты взрывчатки из трофейных запасов.

Из этого следовало, что город собираются оставить. Но немцы никаких попыток наступления не предпринимали? Ничего не понятно!

Но шесть дней назад Клюге нанес мощный удар на севере, и к исходу четвёртого дня всё же сумел взломать оборону.

Это известно высшим командирам. Известно подполковнику Зайцеву. Но об этом пока молчат по радио.

А теперь этот польский мятеж говорит, что и где-то ещё должны быть такие же удары. Но где? Здесь под Лодзью? А может севернее? А может и южнее? Успокаивает только то, что скоро это станет известно. Хочется также верить, что и в вышестоящих штабах о месте предстоящего удара, если не знают, то хотя бы догадываются.

Стрельба за окнами начала отдаляться и стихать. Не ожидавшие такого сопротивления, жолнежи Армии Крайовой откатывались в глубь окрестных улочек, спеша оторваться от противника. Обычная партизанская тактика. Будь у Виктора побольше времени на организацию полноценной засады, он бы не отпустил никого. А так, пришлось просто отпугнуть. Но теперь "аковцы" несколько раз подумают, прежде чем вновь ввязываться в бой.

В коридоре показался батальонный комиссар в сопровождении невысокого человека в белом халате, чем-то напоминавшем взъерошенного грача. Виктор двинулся к ним.

— Разрешите представить вас друг другу. Начальник госпиталя военврач второго ранга Малкин. — Начал разговор Банев. — Подполковник НКВД Зайцев.

Виктор и военврач кивнули друг другу.

— Товарищ военврач интересуется вашими полномочиями на предмет перевода генерала Филатова в другой госпиталь.

Виктор мысленно усмехнулся. Хитер комиссар. Заставляет его показать удостоверение "личного представителя наркома НКВД". Свои бумаги демонстрировать не хочет. Но придётся делать.

Военврач прочитал протянутые ему бумаги и уставился на Виктора потрясённым взглядом, напоминая, в данном случае, кролика, случайно наткнувшегося на спящего удава.

— Да, конечно, товарища генерала можно забирать. — Выдохнул начальник госпиталя. — Надеюсь, он хорошо перенесёт дорогу.

— Естественно. — Вмешался батальонный комиссар. — Ведь его будет сопровождать военврач третьего ранга Кузнецова.

— Ах, да! — Улыбнулся военврач Малкин. — Ирина Васильевна с этим справится. — Немного подумал и добавил. — Счастья вам молодые люди.

— Товарищ военврач второго ранга, мне бы хотелось забрать ещё одного человека. — Продолжил Банев.

Виктор встревожился — кто ещё мог понадобиться батальонному комиссару. Разве эта Ирина Васильевна, не та самая докторша, которая удерживала его здесь. Но военврач прекрасно его понял.

— Да, конечно, рана у Петрова практически зажила. Он уже может быть переведён в другое место лечения.

Виктор насторожился. А это ещё кто? У самолёта ограниченная грузоподъёмность. Если батальонный комиссар надумает забирать кого-нибудь ещё, Виктор будет возражать. Но тот повернулся к нему и спросил:

— На чём генерала повезём?

— Наверное, на бронетранспортёре. — Ответил подполковник. — И учти! Ты тоже будешь в нём!

Поставив последнюю точку в разговоре, Виктор отправился отдавать команды на погрузку.

— Минутку! — Остановил батальонный комиссар решившего уйти начальника госпиталя. — Семён Львович, мне кажется, что вам нужно готовить госпиталь к эвакуации.

— Вам что-то известно? Вы имеете право отдавать такие приказы? — Среагировал на его предложение военврач Малкин вопросом, как следует из давней еврейской традиции.

— Я думаю, что да! — Андрей решил поразить начальника госпиталя и протянул ему своё удостоверение личного представителя Ставки.

Кажется, Семён Львович исчерпал свой лимит удивлений месяца на два вперёд. По крайней мере, более изумленного лица батальонному комиссару Баневу до этого видеть не приходилось. Военврач Малкин только смог кивнуть, повернуться и, механически переставляя ноги, уйти в свой кабинет.

Оказавшись в своём кабинете, начальник госпиталя дрожащими руками налил себе пятьдесят грамм спирта, одним махом опрокинул их в горло, задерживая спёртое дыхание. Кажется, пронесло. Знай он, что у него столь важный и столь же опасный пациент, добился бы отправки в Москву этого комиссара сразу после операции. Теперь же, только остаётся желать ему скорейшей и благополучной отправки подальше от его госпиталя.

Однообразно гудели двигатели, перемещая Ли-2 на восток. Посвёркивали в лучах солнца истребители сопровождения. Спал на качающихся носилках генерал, получив дозу обезболивающего. Дремала, прикорнув на откидном стуле, рядом с его носилками Ирина. Старательно клевал носом Сашка. Выводил носом какие-то музыкальные трели боец Петров, пристроив свой аккордеон рядом. И только молодые инженеры в начале салона, перекрикивая шум двигателей, решали очередную проблему, которыми так богата молодость и которые, в силу той же молодости, не могут подождать ни минуты, а требуют немедленного решения.

Андрей задумался, пытаясь выстроить линию разговора со Сталиным. Было боязно. А ну как, вождь рассердится всерьёз и упечёт его в какую-нибудь "шаражку", запретив освобождение до окончания боевых действий. Вполне может... И есть за что...

Но и Сашка, оказывается, успел отличиться. Во время испытаний электронного варианта "Шилки" устроился на месте наводчика огневой машины. И едва не получил осколок авиабомбы, пропоровший корпус самоходки в двадцати сантиметрах от него.

Так, что процедура торжественной выдачи "звиздюлей" его тоже не минует. Хотя до неё ещё, по крайней мере, одна пересадка и много часов пути.

Андрей прикрыл глаза и стал медленно проваливаться в сон.

11 августа 1941 года Северная Польша

— Товарищ майор, проснитесь. — Тормошил за плечо комбата один из бойцов.

С трудом выбираясь из липкого марева сна, Иван приоткрыл глаза, пытаясь понять, что происходит.

— Что случилось Нечаев? — спросил он, отчаянно зевая.

— Вы просили через три часа разбудить. — Ответил боец.

Всё правильно. Просил. Вот и разбудили. Вставать не хочется, но нужно. Отчаянно потягиваясь так, что захрустели все суставы, Иван отогнал остатки сна, бодро подскочил на ноги. Нельзя показывать бойцам, что ты устал, что тебе нужно отдохнуть, что спать хочется так, что порой засыпаешь на ходу. Быть командиром — это не только право указывать, кому и что делать. Это ещё и ответственность за тех, кому отдаешь приказы. А они смотрят на тебя и делают выводы. Если командир бодр и уверен в себе, значит не всё ещё потеряно, пусть и окружены они со всех сторон вражескими солдатами.

Хотя немцы стараются не соваться в глубь леса, предоставляя эту "почётную обязанность" полякам. А те не слишком усердствуют, убедившись в первые дни, что окружённые русские части представляют собой очень опасного врага. Сдаваться никто не торопиться. Вернее все желающие уже сдались. И больше дураков нет! Лучше погибнуть в бою, чем от пыток развлекающейся шляхты.

Немцы передали "присмотр" за пленными красноармейцами новоявленным союзникам, резонно рассудив, что пусть уж русские ненавидят и стреляют поляков, чем их самих. И не прогадали. Созданные из националистического крыла Армии Крайовой охранные части, по примеру немецких зондеркоманд, проявили себя такой потрясающей жестокостью, что от них мгновенно открестились все, даже собственное командование.

Как показывали пленные поляки, некоторых из них даже расстреляли по приказу немецкого командования, но дело уже было сделано.

Бежать в плен с радостными воплями бойцы Красной Армии и раньше не спешили, а теперь уперлись с отчаянием обречённых, предпочитая пустить последнюю пулю себе в лоб, а то и рвануть гранату, захватив с собой кого-нибудь из солдат противника.

Радостная эйфория, возникшая в Польше при сообщении, что "москали уходят", сменилась сомнениями. А удастся ли их выгнать? А что будет потом, когда они уйдут? А как поведут себя немцы? А что будет, когда русские вернутся мстить?

И без того непрочная Армия Крайова стала рассыпаться на отдельные вооруженные группы, каждая из которых была уверена, что только ей известен правильный путь. Пока они всего лишь вяло переругивались между собой и с командованием. Каждый командующий "обшара" или "округи" стал "сам себе голова", самолично решая — выполнять ли полученный приказ или "подтереться" им. В стране запахло гражданской войной, сдерживало начало которой только присутствие войск Красной Армии.

Польские жолнежи, в первые дни неотступно преследовавшие его батальон, оставили их в покое позавчера. И с тех пор их передвижение пошло намного быстрее. К остаткам батальона присоединялись новые группки бойцов. Иногда набредали чудом уцелевшие одиночки. По лесу шли днём, открытые пространства и дороги старались пересекать ночью, с каждым часом приближаясь к глухо ворчавшей на востоке канонаде. Фронт держался, хотя и пятился назад к границе. Впрочем до неё ещё далеко.

Иван поежился. В лесу уже было довольно прохладно, с затянутого плотными тучами неба сыпал мелкий противный дождик. С другой стороны, можно не бояться авиации. Хотя немцы летают мало, но в такой неразберихе и свои могут накрыть бомбами.

Исполняя обязанности командира, Иван пошёл проверить бивак отряда. На стоянке царил относительный порядок, костров никто не жёг, исполняя его приказ. Впрочем и необходимости в огне не было. Продукты, в основном, выдавали сухим пайком, всё, что нужно было готовить горячим, уже закончилось. К комбату присоединился командир первой роты, исполняющий обязанности начальника штаба, который сейчас умирал на повозке санвзвода.

— Что у нас нового, Костя? — Спросил Иван.

— Вернулись разведчики, Иван Николаевич. — Ответил капитан. — Привели ещё двенадцать человек. Все с оружием. Один пулемёт. Патронов, правда, мало. По две обоймы на человека и два диска на пулемёт.

Комбат довольно кивнул. По нынешним временам не так уж и мало. Некоторые бойцы приходили с последним "смертным" патроном. Бывали, конечно, и "герои", которые, выбросив винтовку в ближайшие кусты, потом мучительно пытались объяснить "куда она делась". Таких просто отправляли в штрафную команду. Придёт время — проверятся, если не в бою, то в особом отделе. А там церемониться не будут. Утеря боевого оружия — это штрафные роты. Не хочешь туда попадать? Добудь себе оружие в бою!

— На данный момент в батальоне двести девяносто четыре человека, не считая тяжелораненых. — Продолжил доклад капитан. — Тринадцать в штрафной команде. Патронов по пятьдесят на винтовку, по три сотни для ручников и по шесть лент на два максима.

— А сколько дегтярей? — уточнил Иван.

— С тем, который принесли сегодня, уже девять. — Ответил начштаба, но добавил. — Патроны я на него не рассчитывал.

Майор махнул рукой. И так неплохо. Им повезло, что вырвавшись из последнего боя, они обнаружили на лесной дороге полуторку с боеприпасами. Растерянный шофёр пытался, согласно инструкции, охранять вверенное имущество от "разграбления". Размахивал карабином, кричал, что это боеприпасы для соседней дивизии. Пришлось применить власть, обматерить со всеми известными оборотами и, даже, написать ему расписку. Машину мгновенно разгрузили, вскрыли ящики и распределили патроны и гранаты между уцелевшими бойцами. На машину погрузили раненых и она ещё два дня, пока не закончилось горючее, припасённое куркулистым водилой, тащилась в центре колонны.

На шум её двигателя и пожаловали первые польские солдаты четыре дня назад. Но вместо одиночной машины, которую так заманчиво разграбить, обнаружили полноценное боевое охранение. Потеряли двоих, откатились вглубь леса, но надежду на добычу не утратили. Вернулись через час с отрядом численностью в роту разномастно обмундированных и вооружённых жолнежей. Командир этого сброда попытался организовать полноценную атаку, но наткнулся на грамотно подготовленную засаду из четырёх пулемётов. Хотя, надо отдать ему должное, быстро сориентировался и вывел своих подчинённых из под огня без особых потерь. Следующая атака захлебнулась точно также, как и предыдущие.

И тогда их оставили в покое до следующего дня, чтобы потом с новыми силами, а самое главное с подкреплением в виде немецкой охранной роты и танкового взвода, наброситься вновь. Бой был тяжёлый. Кадровая немецкая часть это не сбродные польские партизаны. Пришлось отходить в глубь леса, используя для обороны каждую подходящую складку местности. Единственное, что их тогда спасло, наличие двух бронебоек и гранатомёта.

Первый немецкий танк сожгли последним уцелевшим выстрелом гранатомёта. Правда, пришлось для этого подпустить его метров на тридцать. Расчёту это стоило их жизней, но кто обращает внимание на такие мелочи на этой войне. Бронебойки были более удачливыми. Потратив остатки патронов, они остановили ещё три панцера. А оставшийся невредимым танк предпочёл ретироваться в глубь наступающих порядков немецкой пехоты. Без прикрывающей брони дела у противника пошли не так хорошо. И, в конце концов, бой закончился взаимным отступлением.

Немцы решили, что не стоит помирать в этом лесу ради сомнительного удовольствия отчитаться об уничтожении окружённой русской части. Тем более, что доклад об этом всё равно будет сделан. Никто ведь из руководства не полезет в эту чащу пересчитывать трупы противника. А солдаты обязательно подтвердят, что врага уничтожили полностью.

Поляки не стремились к этому с самого начала, помня указания своего командования о том, что их задача в этой войне не столько победить врага, сколько сохранить себя для будущих боёв. А они обязательно и непременно будут. Ведь, ещё не достигнута главная цель войны против "москалей" — "Польша от моря до моря", как завещал маршал Пилсудский.

Красноармейцы тем более не горели желанием помирать за эту, уже оставленную, территорию. Придёт время и они в эти места вернутся, а пока нужно уйти отсюда без особых потерь.

— Товарищ майор?

Иван встрепенулся. Раздумья о судьбе батальона отвлекали его всё чаще и чаще.

— Да капитан. — Повернулся он к начштаба.

— У одного из пришедших бойцов оказались патроны к бронебойке.

— Сколько? — оживился Иван.

— Всего семь штук. — Попытался охладить его радость капитан.

Майор только хлопнул его по плечу. Выходит, не зря они тащили с собой последнее уцелевшее противотанковое ружье, отбросив предложение утопить его в ближайшей речке, как бесполезный груз. И теперь есть чем остановить броневики, всё чаще применяемые немцами в тыловых частях вместо панцеров, которых не хватает на фронте.

— Товарищ майор, разрешите обратиться? — Выскочил сбоку запыхавшийся боец.

— Что там случилось, Корниенко? — отреагировал на него Иван.

— Там, перед опушкой, поляк! — Выдохнул боец.

— Ну и что? — пришло время удивляться капитану.

— Так, он с белым флагом!

Вот это да! То, что поляки знают, где находится их батальон неудивительно. Но вот то, что вместо нападения они пришли поговорить поражает до глубины души.

— Ты ничего не попутал? — уточнил начштаба.

— Никак нет, товарищ капитан. — Поторопился оправдаться боец. — Нас трое в дозоре было. Все видели.

— Пойду я? — Сделал попытку перехватить инициативу капитан.

— Нет, Костя. — Остановил его Иван. — Мне надо идти. — Махнул рукой отметая попытку возражения. — Ты думаешь, они не знают — кто здесь командует.

Капитан только дёрнул головой. Вчера пропал боец из охранения. И его судьба не вызывала никаких сомнений. А уж разговорить человека головорезы из Армии Крайовы сумеют запросто. Следовательно, поляки прекрасно знают к кому они идут.

Неподалёку от опушки действительно ходил поляк, старательно демонстрируя отсутствие оружия и наличие белой тряпки на суковатой палке, обозначающей всемирно признанный флаг переговоров.

Иван окинул взглядом близлежащие окрестности, повторил осмотр с помощью бинокля. Ничего подозрительного не просматривалось. Неужто "паны" решились на переговоры? На них непохоже. Впрочем, люди разные. И не все поляки воюют на стороне немцев. Есть и такие, которые ненавидят Германию намного больше, чем Советскую Россию. Есть и те, кто предпочитает оставаться в стороне при любых изменениях обстановки.

Интересно, этот из каких?

Ну ничего, скоро узнаем.

Иван ещё раз внимательно осмотрел парламентёра. Никакого оружия видно не было. Решительно снял с плеча ППШ, отдал начштаба. Вытащил из кобуры пистолет и засунул его в карман галифе. Проверил наличие "смертной" гранаты в боковом кармане разгрузочного жилета, новинке недавно появившейся на фронте и до сих пор являющейся такой редкостью, что позволить его могли себе только командиры и разведчики. Рожковые магазины, ещё одну новинку последних месяцев, оставил в карманах разгрузки. Всё-таки дополнительная защита от неприцельной пули. Окинул взглядом свой автомат и решительно отвернулся. Если противник пришёл без серьёзного оружия, то и ему идти так же.

Был поляк уже немолод, но худощав и строен. Ростом даже превосходил Ивана, но в плечах поуже. Когда-то соломенная шевелюра была изрядно побита сединой. Лицо с двумя косыми шрамами на лбу могло принадлежать только военному. Но вот руки... Длинные холёные пальцы могли обозначать музыканта, художника, писателя, но никак не "портупейную лошадь" провинциальных гарнизонов. Был пан не так прост, как могло показаться с первого взгляда.

При приближении советского майора поляк вскинул два пальца к козырьку своей конфедератки. Иван ответил аналогичным приветствием.

— С кем имею честь? — Спросил поляк на чистейшем русском.

— Майор Смирнов, командир батальона Красной Армии. — Представился Иван.

— Подполковник Вилк, командир местного "обвода" Армии Крайовой. — Сделал то же самое поляк.

— Любите вы клички. — Съязвил Иван.

— Что поделаешь, пан майор. — Философски отреагировал на его замечания поляк. — Тот, кто ленится придумать себе другое имя, а то и два, в нынешней Польше долго не живёт. Это раньше я мог раздуваться от гордости, произнося славное имя своих предков, а теперь это смертельно опасно.

— Так вы ж теперь с немцами заодно? — Удивился Иван.

— Идти рядом не означает думать одинаково. — Продолжал философствовать польский подполковник. — К тому же, у немецкой контрразведки к моей скромной персоне очень много неприятных вопросов. И я не думаю, что они забыли моё имя за столь короткое время.

— Почему же? Ваших генералов торжественно принимали в Берлине.

— Генералы только отдают приказы. — Подполковник усмехнулся. — И, как чрезвычайно занятые люди, не всегда успевают написать их. А, когда дело доходит до суда, принимают только бумажные документы. А если их нет...

Подполковник развёл руками. Достал из кармана пачку немецких сигарет, протянул русскому майору. Иван с благодарностью кивнул, взял одну. Хоть и тянуло курить так, что "пухли уши", но не хотелось показывать противнику, что батальон в чём-нибудь нуждается.

Неторопливо закурили, каждый от своей зажигалки, с наслаждением втянули дым, посмотрели ещё раз друг на друга и рассмеялись.

— Может, скажете прямо, о чём хотели со мной поговорить? — Решился Иван.

— Вы правы, пан майор. — Поляк посмотрел по сторонам. — Давайте отойдём вон к тем пням. Сидеть там удобнее. А чтобы вы не считали, что они заминированы, я пойду первым.

Вскоре они расположились чуть в стороне от места встречи на двух пнях, причем Иван постарался сесть так, чтобы прикрыться поляком от возможного обстрела. Тот только кивнул на эти предосторожности. Извлёк из кармана металлическую фляжку.

— Пан майор не откажется от коньяка? — Подполковник отвинтил пробку, сделал глоток, протянул фляжку Ивану.

Иван усмехнулся, взял предложенный коньяк, отхлебнул, по русскому обычаю, пару солидных глотков, с жалостью посмотрел на фляжку и вернул хозяину.

— Браво, пан майор. — Поляк оприходовал остатки хмельной жидкости. — Но в своей гвардейской молодости, я бы посчитал столь малую дозу смертельным оскорблением.

— Служили в царской армии? — Иван старательно изображал абсолютно трезвого человека, хотя в голове начинало изрядно шуметь. Всё-таки не ёл он уже больше десяти часов.

— Подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, честь имею. — Польский подполковник вдруг стал серьёзен и сосредоточен.

Иван с интересом посмотрел на поляка. Принадлежность к русской гвардии обозначала бои в болотах польской Мазовии, в которых эта гвардия и осталась практически полностью. А следовательно исключала "любовь" к любым немцам, живущим, хоть в "Германии", хоть в "Австро-Венгрии". Впрочем, неизвестно как должен был отреагировать данный "пан" и на войсковые соединения Красной Армии. Наверняка, отметился в Советско-польской войне двадцатого года.

— Воевали в двадцатом году? — Поинтересовался майор.

— Конечно, как и любой польский офицер. — Польский подполковник только усмехнулся. — Торжественно входил в Киев и также торжественно драпал из него до самой Варшавы. Если бы ваши командармы в то время умели оглядываться по сторонам, то "чудо на Висле" просто не случилось бы.

Иван ждал продолжения, но поляк замолчал, не желая тревожить старые обиды. Вдруг русскому неприятно слышать, как была разгромлена их армия, пусть и двадцать лет назад. Впрочем, они поквитались за тот разгром в тридцать девятом, вернув все потерянные территории.

— А как же вы, пан подполковник, с таким послужным списком в генералы не вышли? — Поддел поляка Иван.

— Генеральских должностей в армиях не так уж и много. — Вновь принялся философствовать подполковник Вилк. — А желающих на них оказаться намного больше. Кому-то повезло, а кому-то нет.

Подполковник замолчал, перевёл взгляд вдаль, оценивая положение только ему известных объектов.

— Так о чём вы хотели поговорить? — Вновь спросил Иван.

— У меня к вам, пан майор, деловое предложение. — Поляк стал абсолютно серьёзен. — Я могу провести ваш батальон до самого фронта так, что никто вам не помешает.

— Почему? — Удивился русский.

— Мне не нравится то, что здесь происходит сейчас. И я в ужасе от всего того, что в стране начнётся вскоре. — Подполковник сделал паузу. — В качестве ответной услуги вы проведёте нас на ту сторону фронта.

— Вас?

— Да, со мной более пятидесяти человек, которые думают так же, как и я.

— А зачем вам за нашу линию фронта? — Иван был в нерешительности. — Вас там просто арестуют и отправят в лагерь для военнопленных.

— Лучше быть военнопленным, чем трупом. — Отозвался поляк. — К тому же у вас там есть польский корпус генерала Берлинга. Когда-то я неплохо знал полковника Берлинга, надеюсь, что и он меня не забыл.

— Это всё? — Спросил русский комбат.

— Нет. — Подполковник замотал головой в знак отрицания. — Я могу показать вам место, где ночует одна из групп, уничтожающих пленных русских солдат.

— И в чём ваш интерес? — Иван уже уяснил, что поляк ничего не делает просто так, везде выискивая свою выгоду.

— Мне нужна жизнь одного человека из этой группы. Живого или мертвого вы отдадите его мне. Он мне слишком много должен.

— Денег? — Удивился комбат.

— Что такое деньги? Прах! — Поляка снова потянуло философствовать. — Он мне должен много крови! Столько, что его паршивой жизни не хватит для расплаты. Даже если я буду убивать его несколько раз.

На подполковника было страшно смотреть. Лицо мгновенно осунулось, глаза приобрели хищное выражение, пальцы сжались в кулак с такой силой, что побелели ногти. Он прошептал что-то по-польски. Но тут же мгновенно взял себя в руки.

Иван вдруг поверил поляку. Ясно было, что он желает отомстить, а затем скрыться за линией фронта. Вполне правдоподобный мотив. Для заброски агентов можно найти и попроще.

— Хорошо, пан подполковник, я согласен. — Русский комбат принял решение. — Где эта зондеркоманда. Мы ею займёмся.

— Я рад, пан майор, что вы согласились. — Поляк вдруг расслабился. — Время уходит, а искать новую русскую часть мне некогда.

Подполковник достал сигареты, протянул Ивану. Опять закурили.

— Отсюда до места их дислокации часа два, два с половиной пути. К темноте должны подойти. В группе около сорока человек, так что весь батальон брать не стоит. Выделите около полусотни — должно хватить. С ними пойду я сам и ещё три моих человека. Остальным об этом деле знать ни к чему.

Видя, что Иван пытается вмешаться в его монолог, поляк только отмахнулся рукой.

— Главной гарантией того, что там не засада — буду я сам. Если что-то пойдёт не так — можете меня просто пристрелить. Но это не всё. Есть и дополнительные гарантии. С основной частью батальона будут моя жена и внук. — Подполковник опять сжал кулак. — Всё, что осталось от моей семьи!

Поляк встал, яростно растоптал окурок.

— Я не прощаюсь, пан майор. Встречайте нас здесь же минут через двадцать. Я подойду со всей своей группой.

Подполковник развернулся и двинулся в сторону недалёкого хутора.

Постов оказалось всего два. И на тех жолнежи были изрядно навеселе. Один даже пытался петь от избытка чувств. Так что сняли их без излишней суеты. Но дальше возникли проблемы в виде двух сторожевых собак, которые сразу залились лаем стоило только двинуться в сторону хутора. Но здесь, к великой радости разведчиков, пришли им на помощь сами поляки. Какой-то пьяный пан выперся на крыльцо и разразился долгой и непонятной речью. Так как это не оказало на собак соответствующего действия, наоборот лай только стал громче, он достал из-за спины английский СТЭН и двумя короткими очередями прострелил ближайшую будку. На собак это подействовало. Ушел и пан, удовлетворённый результатами своей стрельбы. Разведчики тихо двинулись к ближайшей избе. Собаки благоразумно промолчали.

Старший лейтенант Аникушин махнул рукой, отправляя в сторону хутора первый взвод. Второй должен был обойти строения по краю леса и перекрыть отход полякам в сторону недалёкого болота. Польский подполковник знал, что оно проходимо, но вот сами тропинки и гати были известны только местным жителям. А на чью сторону они станут — не было известно даже господу богу. Ибо здесь вмешивалось столько условий, от наличия кровного родства и умения правильно креститься на ближайшее распятие, до качества и количества денег, предъявленных соискателями их помощи, что конкретно сказать не представлялось возможным. Могли помочь, а могли утопить в ближайшем омуте. Приходилось сознательно рисковать, что часть польских карателей уйдёт, но была надежда, что большинство их останется на этом хуторе.

Самоуверенность великая сила. Жолнежи Армии Крайовой настолько уверовали в свою безопасность, что не озаботились никакими внутренними постами на самом хуторе. Старлей уже знал, что здесь расположились четыре семьи близких родственников, то ли родных, то ли двоюродных, он так и не сумел разобрать из сбивчивых пояснений польского солдата, кое-как знающего русский язык. Вернее даже не русский, а дикую смесь из русских, белорусских, украинских и польских общеупотребительных слов, вполне понятных для любого славянина. Сам же подполковник всю дорогу молчал, нервно теребя скомканный носовой платок. На осторожные вопросы русских поляки отвечали только то, что у пана подполковника погибла последняя дочь, ибо всех трёх сыновей он потерял ещё в тридцать девятом под Варшавой. Бойцы замолкали и с уважением смотрели в сторону польского офицера. Не каждому выпадает такое горе и, тем более, не всякий сможет так достойно его перенести.

Вскоре вернулась разведка. Польские каратели безмятежно спали в двух самых крупных избах хутора. По крайней мере большая часть из них. Особняком расположилось руководство данной зондеркоманды. Разведчики видели, как в доступном их наблюдению окне третьего, самого маленького, дома мелькали погоны офицера. Старший лейтенант распределил свои атакующие группы на два основных дома, отдав им большую часть немецких гранат, притащенных польскими союзниками. И даже выделил из своего неприкосновенного запаса четыре бутылки КС, самовозгорающей смеси, великолепно проявившей себя в борьбе с немецкими панцерами. К третьему дому проявили своё внимание поляки. Подполковник вдруг заволновался, узнав о мелькавших в окошке погонах со звёздочками, к нему немедленно присоединились его жолнежи. Старлей только махнул рукой — есть у польского офицера личные враги — пусть сам с ними и разбирается. Откомандировал поляку двух автоматчиков, бывших в его личном резерве, и двух разведчиков, вернувшихся от этого жилья.

Поручик "Крысак" налил себе очередной стакан местного противного самогона. С отвращением влил его в себя. "Матка Бозка", как могут местные "хлопы" пить такую гадость. Поручик зацепил с тарелки пожелтевшее сало, единственную закуску животного происхождения, которую смогли предоставить местные "хлопы" родовитому пану из самой Варшавы. Наверное, врут, как всегда. Но он выведет их на чистую воду! Если не сейчас, то позже, когда он займёт соответствующее его положению место в Столице.

Поручик чувствовал себя отвратительно. Его, потомка одного из самых древних родов страны, поставили командовать этими бандитами. Какое унижение!

Ему, получившему хорошее воспитание, приходится наблюдать за "работой" этих скотов. Если можно назвать работой те зверства, которые вытворяют эти бандиты. Неизвестно из какой клоаки вытащили эти отбросы рода человеческого, но людьми их назвать трудно. Скотами, мразями, тварями, но не людьми.

С каким удовольствием он перестрелял бы это тюремное быдло, но "кто-то должен выполнять и эту часть дела", как заявил ему генерал после первой операции. Поручика тогда два дня мутило от увиденного. И, при первой же возможности, он кинулся на доклад к генералу. Тот выслушал сбивчивые объяснения подчинённого с самым мрачным выражением лица.

— А что вы предлагаете, поручик? — Спросил генерал. — Отпускать русских?

— Никак нет господин генерал. — Не нашёлся что сказать тот. — Но ведь можно поместить их в лагерь для военнопленных.

— У Польши сейчас нет денег на содержание этих лагерей. — Отмёл его предложение генерал.

— Но тогда просто расстрелять. — Окончательно потерялся поручик. — Зачем же так зверствовать?

— А затем, что по-другому эти скоты не умеют! — Генерал начал терять терпение. — А искать других исполнителей поздно! Вот вы, поручик, пойдёте в расстрельную команду?

— Господин генерал, я офицер и шляхтич древнего рода. — Вытянулся в возмущении поручик.

— Я тоже! — Взмахнул рукой генерал. — И точно так же не желаю мараться! Оттого и велел набрать по тюрьмам этих скотов, которых после выполнения задачи можно будет расстрелять "за зверства".

— А меня, господин генерал. — Очнулся поручик. — Меня тоже можно будет расстрелять за зверства?

— А кто требует называться своим именем? — Генерал пожал плечами, достал из коробки чёрного дерева сигару, неторопливо раскурил её. — Возьмите себе другой псевдоним, и не забывайте почаще менять его. А чтобы не было так противно смотреть на своих подчинённых, найдите коньяка или водки. Постарайтесь не сойти с ума, через месяц вас заменят.

"Если я сумею прожить этот месяц", — дополнил его слова поручик, выходя из генеральского кабинета.

А вероятность выжить с каждым днём все меньше. Если не пристрелят русские, то могут прикончить и свои подчинённые. Хотя поначалу и удавалось сохранять нейтрально-враждебные отношения. Поручик тихо презирал "этих скотов", те посмеивались за его спиной над "господинчиком". Всеми делами в отряде заправлял бывший вор Пшегота, числившийся заместителем поручика. Отребье все его команды выполняло беспрекословно. Попытки возражать пресекались быстро и жестоко. Пшегота выслушивал приказы поручика, молча кивал и отправлялся выполнять их по-своему.

Вечером картина была обратной. Пшегота докладывал о проделанной работе, поручик молча кивал и отправлялся пить водку, пока она ещё была. Когда закончилась водка, стараниями Пшеготы появился самогон. Идиллия, устраивавшая всех. Бандиты зверствовали по своему усмотрению, поручик старался не замараться об их дела и считал дни до окончания месяца. Скорее всего, генерал давно забыл своё обещание, но поручик собирался напомнить о нём при первой же возможности.

Но четыре дня назад случилось непоправимое. Эти ублюдки из своего рейда по окрестностям притащили автомобиль — польский автомобиль. С поручика мгновенно слетел хмель.

— Ты что творишь Пшегота? — Вскипел поручик. — Поляков уже резать начал?

— А какая разница! — Отмахнулся тот. — Свалим на русских. Мы там несколько предметов оставили в качестве доказательства зверства красноармейцев над польскими гражданами.

— Ты, что совсем озверел? — Попытался поставить его на место командир отряда.

— Слушай поручик! — Выдохнул ему в лицо его заместитель. — Если тебе об этом не сказали, оберегая твою хлипкую дворянскую душонку, то у меня есть прямое указание на проведение подобных дел.

— А ты знаешь, чья это машина? — Поручик разглядел автомобиль пристальней и похолодел. — Это машина подполковника Вилка!

— Да хоть маршала Рыдза. — Отрезал Пшегота.

— Да ты скот, что о себе вообразил? — Поручик размахнулся "примерно наказать хама", но обнаружил, что его рука зажата в лапище заместителя, а в живот ему уперся нож.

— Ещё, что-нибудь вякнешь, — прошипел ему в ухо Пшегота, — и я разрешу своим хлопцам поразвлечься с тобой, а они давно этого ждут.

Поручик обмяк. Пшегота решил отбросить условности и показать, кто в отряде настоящий командир. С боков тихо появились два головореза, сопровождавшие заместителя всегда, в бок поручику уперся ствол пистолета. И он всё понял.

Понял, зачем он в этом отряде, зачем был нужен откровенный разговор с генералом. Почему его терпели и старательно поили водкой. Кто сказал, что за зверства нужно расстреливать всех скотов? Достаточно одного — главного! А главный у этих мразей — он, поручик "Крысак". Вод ведь и кличку себе подобрал соответствующую. Поручик рассмеялся.

— Только истерики нам не хватало! — Высказал Пшегота своим дружкам. — Тащите его в дом, влейте самогона побольше, пока не заснёт. Да поставьте охрану. Кажется, наш дурачок всё понял и постарается сбежать.

Поручика уволокли в дом. К Пшеготе подошёл ещё один человек в цивильном городском костюме.

— Что случилось, капитан?

— Наш "жертвенный баран" наконец-таки понял, зачем он здесь. — Усмехнулся Пшегота.

— Я вообще не понимаю, зачем вам такие сложности, капитан?

— Я, господин майор, не хочу отправиться на виселицу за выполнение ваших приказов. — Отрезал Пшегота. — Пусть болтается на ней этот спесивый дурак. А бывший вор Пшегота погибнет в бою. И никому не придёт в голову отожествлять его с капитаном Витковским.

— Вы хотите сказать, что вы мне не доверяете? — Проворчал майор.

— Я никому не верю! — Капитан покачал головой. — А вам я не верю вдвойне! Особенно после сегодняшнего дела. Вам не жалко было эту девочку? Ведь она дочь вашего друга? За что вы так наказали подполковника Вилка?

— Он стал излишне самостоятелен. — Майор улыбнулся. — А это великий грех! И не только для подполковников, но и для капитанов. Кстати он ведь вам родственник? Не жалко было девочку, капитан?

— Не надо меня пугать, господин майор. — Капитан покачал головой. — На тот свет я без вас не отправлюсь. Мне там скучно будет без вашей милой рожи.

Майор зло дёрнул головой, отвернулся и направился к машине.

Поручик налил себе ещё один стакан. Так что он хотел вспомнить? Что-то очень важное. И о чём?

Самогон, конечно, дрянь. Местных "хлопов" за такой самогон пороть надо! Пороли его предки этих скотов, да видно мало!

А зачем он хотел выйти? И что за наглая харя всё время торчит в его комнате?

Поручик встал из-за стола, пошатываясь направился к двери. Приподнялся и охранник. Тихо ругаясь, поручик два раза промахивался мимо дверного проёма, наконец, ухватился за стену, прошёл по ней и вышел в коридор. В коридоре он опрокинул ведро с водой, поскользнулся на разлитой жидкости, но сумел сохранить равновесие и добраться до входной двери. Охранник со скучающей физиономией шёл позади. За эти трое суток он насмотрелся подобного зрелища. Поручик то впадал в буйство и грозил высокопоставленными родственниками, которых у него не было никогда. То начинал рассказывать историю своего несуществующего древнего шляхетского рода. На самом деле происходил он из семьи разбогатевших мелких лавочников, сумевших в годы становления Республики примазаться, по сходству фамилий, к древнему, но захиревшему роду.

Впрочем, охраннику были безразличны потуги поручика выдать себя за важное лицо. Ему за время своей службы приходилось решать судьбы намного более значимых лиц. Придёт время, разберётся и с этим хвастуном.

Поручик с трудом открыл дверь, вышел на порог, вдохнул свежего воздуха. Его опасно шатнуло, пришлось ухватиться за один из столбов, поддерживающих навес над порогом. Охранник прислонился к соседнему, ожидая, когда подопечный сделает свои дела. Тот долго возился, борясь с непослушными пуговицами, но всё же сумел расстегнуть ширинку и с облегчением зажурчал, освобождая организм от излишков жидкости.

Охранник зевнул, хотелось спать. Капитан так и не решился дать им в помощь, хотя бы ещё одного человека. Нужно признать, что и давать было некого. Из всей их группы только семь человек, включая капитана, знали о настоящей цели деятельности их отряда. Почти все остальные были тюремным быдлом, освобождённым немцами для грязной работы. Были, правда, и "садисты по убеждению", но их сторонились и уголовники, и офицеры контрразведки. Первые не понимали, как с такими наклонностями удалось остаться на свободе? А можно было это сделать, только имея настолько высокопоставленные связи, что любой суд закрывал дело, скрипя зубами в бессилии. Вторые ясно осознавали судьбу всех этих "борцов за свободу". В лучшем случае, их прикончат русские, и тогда можно будет создать очередную легенду о "непримиримых бойцах, подло убитых большевиками". В худшем, придется пристреливать этих мразей самим, опять таки находя красивую легенду о "гибели за свободу Польши".

Этого молодого дурачка было немного жалко. Но никто не заставлял его напрашиваться в командиры данного отряда. Просчитался, выбирая между боевыми террор-группами, которые сейчас гибнут в тылах красных, но приносят вполне ощутимую пользу своими смертями, и "отрядами зачистки территории", главной задачей которых являлось уничтожение оставшихся на ней большевиков, всеми доступными способами. Захотелось быстрой и лёгкой славы, а оказалось что злодейка-судьба подкинула очередную подлость.

Поручик никак не мог вернуть пуговицы на прежнее место. Охранник достал и закурил сигарету. Зачем возится? Всё равно минут через двадцать опять попрётся сюда, и так же настойчиво будет искать ширинку.

В стороне мелькнул чей-то неясный силуэт. Охранник кинул руку к кобуре и согнулся от боли. В правом предплечье торчал нож, которым его подопечный всё это время кромсал сало и огурцы. Поручик рванул вперёд, позабыв про свои пьяные шатания, даже пытался бежать зигзагом, как учили их в своё время в военных училищах. Правда плохо получалось, выпил он всё же изрядно. Охранник собирался крикнуть часовых, но тут рвануло в стороне избы первого взвода. Он повернулся в ту сторону, но обнаружил только весёлое пламя, вырывающееся из окон дома, бывшего пристанищем этому подразделению. Спустя мгновение та же участь постигла второй взвод и началось. Загремело со всех сторон. Хлопали винтовки, стекались на обречённых избах струи пулемётных трассеров, тарахтели кое-где автоматы.

Охранник, превозмогая боль, рванул из кобуры пистолет, попытался прицелиться в спину своему подопечному. Мешала боль в руке, пришлось перекинуть пистолет в левую руку и открыть огонь. С третьего патрона ему удалось поразить убегающего поручика, четвёртым и пятым он попал опять, и охраняемый стал заваливаться в сторону. Охранник пытался метнуться с крыльца для проверки собственной работы, но грудь рванула боль, и он начал падать на доски пола, ещё не понимая того, что получил свою последнюю пулю.

Капитан Пшегота проснулся мгновенно, как только за стеной взорвалась первая граната, бросился к ближайшему окну и обнаружил вырывающееся из окон первой избы пламя. Метнулся назад, торопливо натянул бриджи и китель. Кажется русские нашли их? Вполне разумное решение вопроса, вот только должно было всё это произойти намного позже. Он и сам бы подсказал советскому командованию расположение этих "скотов", но входить в число "жертв кровожадных большевиков" в его планы не входило. Сапоги пришлось надевать на ходу, пытаясь четко определить, что именно произошло за пределами избы. Выскочив наружу, он обнаружил два разгорающихся костра вместо временных казарм первого и второго взвода. Гремели выстрелы со стороны леса и от недалёкого болота. Ну что же — всё именно так, как он и предполагал. Капитан рванул в сторону, нашёл незаметное углубление и заспешил вдоль оврага, невидимого со стороны леса. Почти миновал околицу хутора, когда под ноги влетело невидимое препятствие и тело бросило себя вперёд. Немедленно свалился кто-то сверху, руки мгновенно спеленали проволокой, на ногах закрутили толстую верёвку и тело потащили вверх, немилосердно стуча головой по всем неровностям почвы. Вскоре попался особенно твёрдый корень и капитан потерял сознание.

Сознание возвращалось медленно, стремясь сделать остановку на каждом воспоминании прошедших минут. Наконец, капитан открыл глаза и обнаружил перед собой яркое пятно электрического фонарика.

— Кто ты? — Выдавил он мучавший его всё это время вопрос.

— Не узнаёшь, капитан? — Выплыло из темноты и фонарик сместился, открывая такое знакомое и столь неожиданное, в данной ситуации, лицо.

— Вы? — Капитан дёрнулся, проверяя крепость верёвок, но вскоре успокоился — надежды на освобождение не было.

— Ты хотел видеть меня, Адам? — Продолжал долбить из темноты ненавидимый голос. — Ну вот он я! Что ты хотел сказать мне?

— Я вас ненавижу, подполковник! — Взревел капитан, повторяя свои попытки освободиться. — И вас, и всю вашу семью, отобравшую у меня право на моё положение в обществе.

— Какое положение, идиот? — Голос из темноты наполнился злостью. — Право надуваться спесью при воспоминаниях о прошедшем? И наблюдать спесивые рожи англичан, которым плевать на всех нас. Право клянчить у немцев очередную должность, намекая на высокое происхождение своих предков? И натыкаться на наглые рожи эсесовцев из бывших пивоваров, мясников и булочников.

— Вы предлагаете наблюдать наглые рожи жидовских комиссаров, из бывших портных, аптекарей и золотарей? — Взорвался капитан. — Я не желаю получать от них указания!

— Неубедительно, Адам! — Голос собеседника стал печальным. — Не забывай, что я вырос в России и воевал на востоке с обеих сторон. И прекрасно знаю русских, и даже русских евреев. Не все из них такие кровожадные твари, как ты пытаешься показать.

На хуторе замолкли очереди пулемётов, иногда хлопали выстрелы винтовок, но всё показывало, что бой закончился.

— Ты мне лучше скажи, Адам, за что ты убил Стасю? — Голос из темноты стал наливаться сталью.

Ничего другого от него Пшегота и не ожидал. Дядя всегда отличался излишней педантичностью, и даже, отчитывая их, в своё время, за изломанные кусты малины, неизменно старался выбрать максимально тяжёлое наказание. А уж тем более не должен был "подставлять левую щёку" за убийство родной дочери. Капитан мысленно перекрестился, прощаясь со своей грешной жизнью, вдохнул полную грудь воздуха и предпринял последнюю попытку оправдаться.

— Пан подполковник! Дядя! Это не моя инициатива! Майор Качинский приказал. — Капитан выдохнул воздух. — Вы же его знаете?

— Я его прекрасно знаю! — Подполковник усмехнулся. — Но майор Качинский уже два дня отчитывается перед Сатаной. А перед смертью он так старательно рассказывал обо всех своих делах!

Капитан, в очередной раз, судорожно вздохнул.

— Ты что, недоумок, всерьёз думаешь, что я пойду по оставленному вами следу? — Подполковник подтащил к себе своего пленника. — Ты забыл, что я полтора десятка лет служил в армейской контрразведке?

— Дядя Анджей, майор Качинский приказал! — Предпринял последнюю попытку капитан Витковский, окончательно отбросивший свой псевдоним.

— Я тебе сказал, что майора уже нет. — Подполковник старался сохранить спокойный вид. — Пришло время отвечать и всем остальным! Чем ты оправдаешь себя?

Подполковник с трудом сдерживался. С тех пор, как он обнаружил в придорожном лесу "распяленное" между соседними берёзами тело своей шестнадцатилетней дочери, подполковник "тронулся умом", ожидая только одного — наказания убийц своей любимой Стаси. Чего бы ему это не стоило! И кто бы это не сделал!

А на всё остальное ему наплевать!

Пришлось отбросить красноармейские звездочки, которые ему подбросили в качестве "улики". Закрыть глаза на вырезанные на спине и грудях пленницы "красные звёзды". Достоверные сведения указывали, что большевики не балуются такими знаками своего присутствия, предпочитая сожжённые танки и разгромленные рубежи обороны.

А в последнее время добавили повешенных любителей позверствовать, прикрываясь именем советских солдат. Причём, вешали этих тварей со всеми нужными комментариями, поясняя на табличке — кто повешен, кого, когда и каким образом убил. Эффект был просто потрясающий!

Пытались там визжать, оскорблённые в своей "непредвзятости" свободные средства массовой информации англоязычных стран, но мерзкие русские опять-таки обнародовали "грубую бухгалтерию" этих действий, вызывая у цивилизованных европейцев пренебрежение и непонимание своей "тупой славянской наивностью".

Всё это подполковнику Вилку было прекрасно известно. Приходилось вынимать из, вполне заслуженной, петли всяких деятелей "сопротивления". Причём, некоторых из них подполковник, с превеликой радостью, повесил бы сам. Главной интригой этого действа было то, что "рукой божьей", в данном случае, выступали безбожные большевики.

Подполковник отвернулся от пленника. Всё, что его непутёвый племянник пытался привести в своё оправдание, было подполковнику прекрасно известно. Он сам, в аналогичном случае, привёл бы более убедительные оправдания. Подполковник кивнул своему помощнику. Хорунжий извлёк из своего бездонного вещмешка веревку и кинулся искать ближайшее подходящее дерево.

Не стоило нарушать традицию, взятую на вооружение большевиками.

Пленник дёрнулся, но понимая, что для него всё уже закончилось, смирился.

Вскоре вернулся хорунжий, молча кивнул, поясняя, что задание выполнено.

— Что писать, пан подполковник? — Спросил он, протягивая своему командиру заранее заготовленную "табличку висельника".

— Пиши, что "казнён убийца и вор Адам Пшегота". — Ответил подполковник.

— Что, дядя, боитесь опозорить своё благородное имя? — Попытался подать голос пленник.

— Заткнись идиот! — Мрачно бросил подполковник Вилк. — Я пытаюсь позаботиться о твоей матери, которой неприятно будет слышать, что сына повесили за убийство троюродной сестры. И спасаю от общего презрения и ненависти твоих братьев, не виноватых в том, что старший брат оказался убийцей и садистом.

— А если мы одержим победу? — Привёл последний повод капитан Витковский.

— Идиот, ты что не видел реакцию местных хуторян на нападение большевиков?

— А причём тут их реакция? — В свою очередь удивился капитан.

— Ты видел кого-нибудь, кто бы вас поддержал? — Начал пояснения подполковник. — И давно уже никого не видел! — Продолжил он вдалбливать своё мнение племяннику. — Везде вас только терпят. Подобострастно кланяются и плюют в спину, стоит только отвернуться.

— Хлопы всегда такими были! — Ответил ему капитан Пшегота.

— Значит нужно делать выводы из этого, кретин. — Вспыхнул вдруг подполковник. — А вы начали их зверски резать, выставляя виноватыми русских. Вы что, действительно, поверили, что они не узнают, кто это сделал на самом деле?

— А кто собирается спрашивать их мнение? — Бросил капитан Пшегота.

— Ну всё! Хватит! — Решился, наконец-таки подполковник. — Хорунжий, найдите для него подходящее дерево и не забудьте повесить табличку!

Подполковник отвернулся и пошёл вдаль от места казни, страшась поменять своё мнение.

Старший лейтенант Аникушин прикидывал потери своей роты после этого боя. Погибло не так уж и много, учитывая внезапность нападения. Ранено, конечно, было больше, но вполне терпимо. По крайней мере, он ожидал от исхода этого боя намного более худших результатов. Но пронесло!

Всех "своих" решено было вынести с поля боя, чтобы похоронить в отдельном месте, в том числе и одного поляка. Польского подполковника больше всего поразила "странная логика" красноармейцев, согласно которой погибшие в одном бою считаются союзниками и должны быть похоронены в одном месте.

— Матка Бозска. — Шептал поляк. — А может так и должно быть?

Спешили по ночному лесу русские бойцы и польские жолнежи, кричали команды сержанты и капралы. Наконец, выскочили к тому месту, где русские бойцы, получив пароль, разрешивший им расслабиться, решили оторваться, но возникли новые проблемы и всем, без исключения, командирам пришлось бежать к командному пункту русских. Оказывается, немцы решили устроить очередную проверку своим польским союзникам.

Ждала их впереди полноценная засада, пройти которую могли только отряды Армии Крайовой.

— Должен вам сказать, подполковник. — Начал разговор майор Смирнов. — Что кто-то из ваших солдат продал нас "с потрохами". И выход у нас только один — повесить эту тварь на виду у противника и прорываться на восток.

— Пан майор, позволит мне высказать своё предложение? — Ответил ему польский офицер.

— Конечно, пан подполковник. — Русский майор успел убедиться в деловых качествах польского командира.

— Давайте обойдём этих "гансов", и посмотрим, что на самом деле, они из себя представляют?

— Вы что-то подозреваете? — Майор Смирнов не хотел штурмовать никакие рубежи обороны.

— Вы знаете, пан майор, но день назад тут никого не было. — Подполковник Витковский сделал непонятный жест рукой. — А это значит, что никакие серьёзные части перебросить в данное место не могли. А несерьёзные мы пробьём насквозь и забудем!

— Пан подполковник, никак не может забыть польскую самоуверенность! — Ответил русский майор. — Напомнить тридцать девятый год?

— Не нужно! — Усмехнулся поляк. — С тех пор я изрядно поумнел! Я!— Подполковник задумался. — Но не немецкие генералы! А значит есть шанс их обмануть.

Затем была организована демонстративная переброска, на виду у немцев, живой силы и техники, в лице "двух танковых рот", состоявших из трёх БТ и одного Т-26, гоняемых вдоль дороги, и батальона стрелков, который демонстративно путешествовал по шоссе, показывая возможность ввязаться в бой в любом месте фронта. Немецкие генералы тихо охреневали от переброски русских резервов, которых в данном месте не могло быть ни в каком случае, но, получив данные разведки, торопливо перебрасывали на данный участок фронта всё, что у них было.

В конце концов, немцам "помахали ручкой" и спустя два дня пробили фронт в другом месте, где по мнению генералов рейха — "ничего быть не могло в принципе". Но в торопливо расширяемый прорыв устремились все, кто оказался в данном месте котла окружения. Батальон 513 полка под командованием майора Смирнова. Остатки второго батальона 14 танкового полка тридцать шестой механизированной бригады, почти в полном составе полёгшей в бесполезных контратаках. Сводная рота конников седьмой кавалерийской дивизии, которой удалось уйти на второй день немецкого прорыва, только отдельные всадники остались в немецких тылах. Артиллеристы пятого дивизиона сороковой бригады резерва Прибалтийского фронта. И много других бойцов, подобранных батальоном майора Смирнова при выдвижении к линии фронта.

Самым удивительным было то, что из тысячи ста сорока бойцов сводного полка майора Смирнова, вышедших в прорыв, более двухсот пятидесяти составляли поляки, решившие что "с немцами им не по пути".

19 августа 1941 года Москва

Затрезвонил будильник и Виктор моментально подскочил на кровати, спустя мгновение остановил беспокоящий звонок. Посмотрел по сторонам. Стась продолжал спать на своей раскладушке, сладко посапывая носом. Удивительно, но подростку нудный шум звонка не помешал видеть продолжение сна. Оставалось только позавидовать этому свойству молодого организма, которое постепенно утрачивается по мере взросления.

Виктор зевнул, потянулся за гимнастёркой, сложенной на соседнем с кроватью стуле. Натянул бриджи, намотал портянки и надел сапоги, стараясь как можно меньше шуметь. Мальчишка за вчерашний день сделал работу, по крайней мере, трёх взрослых мужиков. Не стоило поднимать его раньше времени.

На кухне толпилась почти вся их "коммуналка". Раскланивались соседи с неестественными улыбками, привыкли за это время к его отсутствию. Ещё бы, больше года он не беспокоил их своим существованием. Пара подобострастных поклонов обозначила тех идиотов, которые пытались занять его жилплощадь, сочиняя нелепые подробности про подрывную деятельность "этого врага народа". Виктор поклонился с такой же идиотской улыбкой. Остались дома? Вот и тихо радуйтесь своему везению! А то, на Колыме мест много, не на одну Москву хватит.

Поставил на газовую плиту чайник, закурил папиросу, ожидая, когда вода вскипит. Можно, конечно, уйти к себе в комнату, но не стоит вводить соседей "во искушение" отправить к тебе в чайник изрядную горсть соли. Приходилось с этим сталкиваться на "заре проживания" в данном месте. Пришлось тогда применить все возможности воздействия своего мундира. Попробовал принесённый с кухни суп, скривился от дикого количества соли, насыпанной в его кастрюлю нежадными соседями, и пришёл к выводу, что решать данный вопрос нужно немедленно, иначе жить здесь будет невозможно.

Радостная соседка, воспринимавшая нового жильца, как очередную жертву, тихо млела от счастья, представляя рожу этого совслужащего, не понимающего в какой "гадюшник" он попал. Она даже репетировала различные степени возмущения, на тот крайний случай, если этот идиот придёт разбираться. Поэтому, когда вместо "цивильного дурака" в их комнату вломился командир в фуражке с синим околышем, а, самое главное, со злополучной кастрюлей в руках, она испытала такое "послабление" желудка, что не решилась встать из-за стола. Дальше было ещё страшнее. Этот НКВДэшник нашёл тарелки, налил им по полной миске, терпеливо дождался когда они всё это сожрут. Заботливо убрал кастрюлю и сообщил им с мужем, что вечером придёт проверить, как они доедят оставшееся!

Рассказов об этом "мерзавце" хватило всем кумушкам не на один год. По крайней мере, Виктор не находил идиотов, желающих "усовершенствовать" содержимое его кастрюль уже семь лет. Но последний год его тут не было и соседи могли подзабыть опасное соседство.

За время его перекура из кухни исчезли все мужчины призывного возраста, находящиеся в данный момент не на работе, впрочем и их жёны, остался только сердитый вахтёр какого-то совучреждения, Виктор никак не мог запомнить название, Капитоныч.

— А скажи мне, товарищ командир, почему ты здесь? — Торжественно обозначил цель своего присутствия вахтёр.

Виктор только усмехнулся столь примитивной проверке. Загасил окурок в громадной пепельнице, "верой и правдой" служившей всем мужчинам их коммуналки не один год.

— Иван Капитоныч, а тебя не удивляло то, что меня здесь не было больше года?

— На то ты и командир Красной Армии, чтобы служить Отечеству, куда тебя пошлют! — Сделал вывод Капитоныч. Посмоктал свою самокрутку и продолжил. — Но счас-то война идёт, а ты дома?

— А со всей коммуналки никто, кроме меня, на фронт не ушёл? — Поразился Виктор. — Тебя это не удивило?

— Так то же, народ больше по торговой части. — Пояснил ему вахтёр. — Куда им воевать! Пусть своим делом занимаются.

Виктора вдруг взяла злость. Оказывается, чтобы не попасть на передовую, нужно устроиться "по торговой части". Старательно пересчитывать на складах кальсоны и портянки, обмывать, вместе с проверяющими, "недостачу", пропитую по разрешению вышестоящего интенданта. Клясться и божиться, что всё на складе было, но захватил супротивник, неожиданно перешедший в наступление. Устраивать поджоги складов и клятвенно утверждать, что проклятые немцы, или кто там на должности супротивника, применили зажигательные мины и снаряды.

Насмотрелся Виктор на подобных индивидов. Больше всего этих интендантов поражало то, что их смогли вычислить. Они продолжали тупо тыкать пальцами в свои цифры, утверждая, что всё нормально. Что всё сходится, на их бумагах. Ну, а тот кретин-лейтенант, утверждающий, что майор интендантской службы Рабинович пустил "налево" половину отпущенных его части продуктов, всего лишь душевнобольной. Даже, когда находились проданные продукты, появлялся ещё один "Рабинович", но повыше рангом, советующий подполковнику не совать нос не в свои дела, а поискать другое место приложения "своих скромных возможностей".

Результатом подобного "наезда" тогда стала полная смена интендантского состава проверяемого корпуса, даже тех, кто не пытались "поставить на место" подполковника Зайцева. Отправлялись эти воры пилить лес, лелея смутную надежду, что придёт время и они смогут оправдаться и доказать, что обкрадывая советские войска, вносили свой вклад в победу Передовой Европы над грязным российским коммунизмом.

Столь мягкое наказание возмущало солдат, но, когда дело касалось интендантской службы, законы, даже военного времени, становились странно мягкими и человеколюбивыми.

И только в том случае, когда ослеплённые жадностью интенданты умудрялись продать оружие или боеприпасы, ожидал их штрафной батальон. Но оказалось, что и там они умудряются найти лазейку, позволяющую пересидеть в тылах все три месяца официального приговора. Виктор тихо зверел и прикладывал всё своё влияние для доведения дела до "логического конца". Но вмешивались военные прокуроры армий и фронтов, пытаясь оправдать своих соплеменников. Виктор махал своей корочкой личного представителя наркома НКВД и слетали со своих постов, с изрядным понижением, данные товарищи. Но оказывалось, что для изменения самого сурового приговора достаточно незаметных клерков, тупо перекладывающих бумажки из одной стопки в другую. Самое главное, чтобы им вовремя сообщили какую бумажку и куда именно переложить!

С этим что-то нужно было делать?

Самый кардинальный вариант предполагал отправить всех военнослужащих интендантского управления в Сибирь — пересчитывать кубометры спиленной древесины и перелопаченного грунта. Как советовал в своё время, согласно анекдоту, генералиссимус Суворов: "После двух лет службы интендантом — сажать без суда и следствия!" Но возникал риск остаться вообще без тыловых служб.

Вся система управления войсками строилась на этих, незаметных со стороны, "детях Израилевых", которые этим беззастенчиво пользовались. Для перестройки управления нужно было, как минимум, год мирной жизни, но его у Красной Армии не было!

Большая часть времени Виктора уходила, как раз, на разбор многочисленных уголовных дел, заведённых на представителей данной национальности. Следователи военной прокуратуры с превеликим облегчением перекладывали данную ношу на плечи залётного подполковника. А Виктору деваться было некуда. Это была его работа. И выводы из этой работы были неутешительные.

Вредили "потомки царя Соломона" очень много. Большинство пассивно, в силу своей неуёмной жадности и стремлению украсть всё, что оказывалось в пределах их досягаемости, некоторые активно, были и такие — работающие на иностранные разведки, в основном английскую, но несколько раз отметились и дипломаты Соединённых штатов Америки. Приходилось старательно копаться в бумажках, выискивая тот, главный, след, который ему так был необходим. Пока что без особого успеха. Большая часть фигурантов проверенных им дел были обыкновенными ворами и шкурниками, некоторые пытались подводить под свою деятельность какие-либо идейные основы, но сути дела это не меняло.

Нужно было признать, что не все представители "потомков царя Соломона" вредили Верховному командованию РККА. Воспитанные в советское время дети "богоизбранного народа" искренне верили в то, что их предназначение — построение самого справедливого в мире государства рабочих и крестьян. Напрасно ворчали бабушки и дедушки этих "дуралеев", приводя примеры другого решения всех спорных вопросов, начиная с библейских времён. Молодая поросль не верила никаким авторитетам, кроме "Васьки с соседнего подъезда", который сумел кинуть гранату на десять метров дальше, чем все в классе. Ну, а когда этот самый Васька смог подбить три немецких танка, пусть и ценой своей никчемной жизни, многие московские Изи и Мойши кинулись, вопреки своим более осведомленным соплеменникам, записываться на курсы противотанкистов и гранатомётчиков.

Конечно, товарищ Сталин пытался изо всех сил использовать этот патриотический подъём. Вот только времени было отпущено на удивление мало. А, самое главное, нельзя было использовать "прямые" методы воздействия, терпеливо ожидая, когда до "идиотов" дойдёт, что их личная судьба и история развития страны неотделимы.

Виктор вмял остаток своей папиросы в пепельницу. Расстроил его Капитоныч очень сильно. Вернее не он, а все эти "торговцы", пытающиеся выставить неудобного соседа обратно на передовую. Ничего, скоро он устроит им полноценную проверку, и основная часть из них отправится осваивать окопы в Польше и Прибалтике.

Потом будут плакаться и писать доносы на неудобного соседа. Рассказывать, какую неоценимую пользу они приносили в тылу. Выискивать несуществующие болезни, препятствующие желанию "положить жизнь на благо Отечества". Обвинять его во всех смертных грехах, обозначенных с самого сотворения мира. Но не признают ни одного своего промаха, включая сегодняшний разговор.

Виктор решительно поднялся, взял закипевший чайник, сделал пару шагов к двери своей комнаты, но решился поставить окончательную точку в этом разговоре.

— Ты, Капитоныч, передай мужикам из нашей коммуналки, что скоро все они окажутся на фронте. Так что, в следующий раз, ты будешь удивляться — почему кто-то из мужчин оказался в квартире.

Виктор сплюнул в ближайший угол и покинул кухню.

Стась уже торопливо потягивался, встречая Виктора с чайником. Конечно, мальчишка слышал визгливые выкрики "представителя общественности", доносящиеся с кухни, но вряд ли понял больше половины из данного разговора. За неделю его поднатаскали в понимании общеупотребительных слов, но говорил по-русски он ещё очень плохо. Хорошо хоть Виктор, изучая в начале тридцатых язык вероятного противника, выбрал польский. Да и два месяца мотаний по территориям бывшего польского государства изрядно обновили навыки владения данной "мовой". В крайнем случае, мог перевести на польский язык адресованные мальчишке вопросы. Хотя, Стась и старался изо всех сил запоминать русские слова и использовать в разговоре непременно их.

Виктор достал из шкафчика купленные к утреннему чаю сушки, разлил по стаканам заваренную, впервые за этот год, заварку. Стась только благодарно кивнул. Хлопец до сих пор не может отойти от испуга недельной давности.

Виктор подул на чай, отхлебнул глоток. Стась повторил его действия, старательно осваивая реалии незнакомой жизни. Сахара, к сожалению, не было. Вернее, весь сахарный паёк Виктор отдал поварихе из столовой, потерявшей талоны на продукты. Впрочем, он не был одинок. Сделали это все работники отдела, начиная с майора Зенковича. Пожурили, естественно, нерасторопную дуру. Втихомолку, отдали приказ на проведение расследования.

В последнее время появилось в Москве необычайно много уголовников, которых будто мёдом манили в столицу. Каждая, освободившаяся или сбежавшая из мест "не столь отдалённых", сволочь стремилась в Первопрестольную, даже с самых далёких окраин страны. Клубились на допустимом "сотом" километре, устраивали разборки с поножовщиной на окраинах города, наводняли "малины" Марьиной Рощи. И чего-то ждали!

Милиция старательно отлавливала эту публику и этапировала их обратно на лесоповалы. Но вместо отловленных появлялись новые. В некоторых местах города и раньше не рекомендовалось гулять на улицах после наступления темноты, но скоро таким местом станет вся столица. Среди москвичей росло напряжение. Особенно возмущались женщины, чьи мужья воевали на фронте, в то время, как всякая блатная сволочь жировала в тылу.

Ходили слухи, что в правительстве пришли к выводу отменить всякие освобождения с зон до окончания боевых действий. Кроме тех случаев, когда осуждённые вызывались добровольцами на фронт. Но разрешалось это только "зекам" с бытовыми статьями. Впрочем, блатные и сами туда не стремились, за редкими исключениями.

Виктор неторопливо допил свой чай, давая мальчишке время доесть сушки. Тот не отказывался, деликатно оставив хозяину где-то пятую часть. Сказывалось голодное детство. По метрике ему уже пятнадцать лет, а на вид больше двенадцати-тринадцати не дашь. Много ли мать могла заработать, трудясь прачкой. Хорошо хоть в костёле подкармливали.

Но способности у паренька есть, пусть телом не вышел, зато память великолепная. Расписал контакты своего ксёндза за все три месяца войны. Дал описание внешности тех, к кому священник обращался, как к начальству. И даже вчера просмотрел фотографии и описание внешности тех фигурантов, которыми контрразведка занималась давно. Уверенно опознал одного и, с некоторыми оговорками, ещё двоих. Учитывая, что фотографии были пяти, а то и десятилетней давности, такой результат являлся просто великолепным.

Ксёндз оказался не так прост, как выглядело с близкого расстояния. Уже дана команда переправить его из Минска в Москву. И вскоре начнётся серьёзная работа по его вербовке, или использовании "втёмную". Впрочем делать эту работу не Виктору, а кому-то из его бывшего отдела. По наркомату объявлен, наконец-таки, приказ, переводящий капитана госбезопасности Зайцева в отдельную группу, но без указания подчинённости. А Виктору вскоре обратно в Польшу, где в Люблине осталась вся его команда. Только взял в Москву старшину Щедрина, который становился всю нужнее и незаменимее. Да вот, мальчишку прихватил с собой, надеясь пристроить его в какой-нибудь детдом. Хотя Стась и слышать об этом не хотел, просясь в армию. В любую часть, где он сможет отомстить за гибель всё своей семьи. За отца и брата — немцам. А за мать — боевикам Армии Крайовой, не пожалевшим "москальскую суку".

Когда Боркевич привёл к нему заплаканного мальчишку, Виктор поначалу растерялся. Стася он уже знал, как и его мать. Знаком был ему и боец, "помогавший" им по хозяйству. Вот только жизнерадостный мальчишка испуганно прижимался к красноармейцу, да и тот был мрачнее тучи. Оказалось, что аковцы ночью убили мать хлопца, искали и его самого, да мать ценой своей жизни, дала ему время убежать. Тот и прибежал в комендатуру. Кинулись к нему домой, а там только остывающее тело.

— Заберите хлопца в тыл, товарищ подполковник. — Просил Боркевич, поглаживая ладонью белобрысую голову. — Прибьют его здесь. А мне в часть его взять не разрешают. Мал ещё. И из другой страны.

Виктор колебался тогда несколько мгновений. Подозвал Щедрина, отдал приказ и поспешил заниматься своими делами. Вспомнил вновь про мальчишку уже в Люблине. И не сразу узнал его. Красовался Стась в перешитых на него, медсёстрами соседнего госпиталя, гимнастёрке и галифе, старательно затягивался новеньким ремнём и называл себя, пусть и с акцентом, не иначе, как боец Сташевский. И даже сапоги были строго по ноге. Оказалось, что при госпитале работал сапожник, потерявший на фронте левую ногу. То ли не отпускало его домой госпитальное начальство, то ли не торопился он сам. Оборудовали ему мастерскую в одной из крошечных комнат прислуги бывшего графского особняка, ставшего госпиталем. Там он и стучал молотком, напевая песни от избытка чувств. На вопрос одного из заказчиков: "Чему радуешься, дурак? Ноги то ведь нет!". Сапожник прищурился, разглядывая свою работу и тоном уверенного в своём будущем человека заявил: "Главное руки на месте! Значит с голода не помру! А нога... На один сапог меньше шить придётся, и только...".

Прерывая затянувшееся чаепитие, в дверь заглянула соседская девчонка:

— Дядя Витя, вас к телефону.

Виктор заспешил в коридор, оставляя Наташку рассматривать невиданное чудо — мальчишку, но в форме бойца Красной Армии.

— Витя, срочно в наркомат. — Услышал он в трубке голос майора Зенковича. — И будь осторожен. На улицах творится, что-то непонятное.

Виктор чертыхнулся и повесил трубку. Вернулся к себе, быстро надел портупею и, прихватив фуражку, заспешил на улицу. Рядом с ним торопился Стась. Поначалу хотелось оставить его дома, но нужно было сбегать за старшиной, который остановился на соседней улице у каких-то своих знакомых. Этих самых знакомых-друзей не было у старшины, наверное, только в Африке. Но подполковник Зайцев был уверен — окажись старшина Щедрин там — и скоро среди негров у него появятся дружки, а среди негритянок подружки. Было у него подозрение, что и московские знакомые у старшины "не разрешённого уставом пола". Ну, да бог с ним. Пока его похождения не приносили никакого вреда, а даже пользу. Ибо, был старшина в курсе всех новостей и сплетен через многочисленных связисток, санитарок и поварих. Самое удивительное то, что старшина умудрялся скрывать свои предыдущие похождения от всех последующих пассий.

Стась быстро умчался искать "дядю Сашу", как называл он нескольких, близких по его мнению, человек. В том числе и Виктора, переиначивая его имя на французский манер с ударением на втором слоге.

Минут через пять из проходного двора показался старшина с мальчишкой. Виктор посмотрел на часы. Пока они успевали.

Тяжело опираясь на трость Андрей спускался по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Рана всё ещё болела, не позволяя почувствовать себя полноценным человеком. Лифт в доме хотя и был, но сейчас его отключили, чтобы не расходовать напрасно энергию, необходимую заводам и фабрикам. Когда Андрей получал квартиру, сам настоял, чтобы было не ниже третьего этажа. Вот и приходится теперь бороться с непослушной ногой, преодолевая пять пролётов. В другие дни ему помогала Ирина, но сегодня она дежурит в госпитале, вот и приходится заниматься "лестничным альпинизмом" без чужой помощи. Шоферу он не позволял помогать себе принципиально. Незачем давать повод для сплетен. Спустился с последнего пролёта, поймал осуждающий взгляд вахтера и направился к входной двери.

Наконец, Андрей оказался на улице, вытер выступивший на лице пот и похромал к машине. Расположившись на заднем сиденье, он вытянул ногу, давая ей отдохнуть. Шофёр осторожно стронул эмку с места и заспешил по привычному маршруту в институт. Мелькали за окном обычно пустынные в это время улицы, но сегодня на них было слишком много для буднего дня народу. Наверное, политбойцы опять затеяли ещё один митинг, посвящённый, как всегда, очередному загибу в головах парторгов и комсоргов. Андрей упрямо отрицал необходимость тратить много времени на эти идиотские мероприятия. Ну, сказали пару слов в цехе перед началом работы, но зачем отрывать людей от производства и выводить их на улицы ради повторения всем известных лозунгов. Есть для этого несколько дней в году и достаточно.

Единственные, кому эти митинги по настоящему нужны, как раз эти политбойцы. Когда Сталин, ещё в конце мая, спросил мнение Андрея по этому поводу, тот долго думал, как сформулировать ответ. Вождь терпеливо ждал, попыхивая трубкой. Андрей всё же решился и сказал, что большая часть этих мероприятий нужна лишь для того, чтобы оправдывать спокойное существование в тылу "армии партийных дармоедов", боящихся фронта, как огня. В то время, когда политруками в воюющих ротах и батальонах ставят мальчишек, только закончивших училище, да и то — досрочно. Что можно спокойно сократить партийный аппарат и пополнить армию несколькими десятками тысяч бойцов.

"Неплохо бы!" — Только и сказал Сталин. — "Но пока невозможно!"

Вскоре подкатили к воротам института. Охрана проверила документы, открыла шлагбаум внешнего периметра. Охрану после начала войны увеличили чуть ли не втрое. Изменили и систему охраны. Добавили внешний периметр, натянули проволоку, появились вышки и доты. Во дворе постоянно дежурили бронеавтомобили и лёгкие танки, пользы от которых на фронте становилось всё меньше и меньше.

БТ-7 ещё воевали, а почти все БТ-5 и Т-26, оставшиеся на ходу, перебрасывали в Закавказье и на Дальний Восток, что позволило создать там несколько механизированных и танковых корпусов, пусть и вооружённых только лёгкими танками. Но у турок на данном участке фронта не было и такого, а с японским "железом" эти старички могли бороться на равных, а то и превосходили его. Туда же отправлялись и трофейные танки, захваченные Красной Армией на западных фронтах. Хотя не все. Где-то под Рязанью держали в резерве танковый корпус, укомплектованный немецкими Pz-III и Pz-IV. Пока что в неизменном виде. Трофейных боеприпасов захваченных в Румынии и Польше должно было хватить на пару месяцев полноценных боёв. Ну а затем? Можно будет переделать их в самоходные установки со своими орудиями. Ходовая часть хорошая, приборы наблюдения и связи просто великолепные. Пушка, конечно, в нынешних условиях слабовата — её и будут менять. На своё орудие. Хотя бы на ЗИС-3! Артиллеристы ей не нахвалятся и целыми батареями пишут благодарственные письма Грабину. Командиры стрелковых дивизий чуть ли не молятся на самоходные полки СУ-76. Самое время увеличить их количество. Но ни БТ, ни Т-26 для такой переделки непригодны.

Из старичка "двадцать шестого" ещё клепают что-то полезное. К примеру самоходные миномёты большого калибра, главным недостатком которых является малый боезапас. Самоходные зенитки, вооружённые крупнокалиберным ДШК или авиационным пулемётом того же калибра. Но все они по характеристикам намного хуже его Шилки, которую уже поставили на конвейер.

С БТ ситуация намного сложнее. Полная переделка его, в ту же самую СУ-76, обойдётся едва ли не дороже постройки новой машины. Нужно убрать не оправдавший себя колёсный ход, расширить корпус, усилить амортизаторы. Да и прожорливый авиационный двигатель — явно избыточной, для лёгкого танка, мощности — также не подарок. Нужно менять его на что-то другое. А двигателей для новых машин не хватает. Астров считает каждый дизель В-3, выделяемый ему для изготовления самоходок. Но двигателей такого типа катастрофически не хватает. Ставят их и на Т-50, выпускаемый в Ленинграде. Хотя с фронта уже идут на него нарекания за слабое вооружение и требования установить другое орудие. Но для этого нужно опять-таки его серьёзно переделывать. Намного проще превратить его в ещё один вариант СУ-76. Скорее всего так и произойдёт.

Был Андрей в этом уверен после разговора со Сталиным, случившимся пять дней назад. Почти неделю вождь его не трогал, давая возможность долечить ногу. Не вызывали и Сашку, как узнал впоследствии Андрей. Зато эскулапы столичных госпиталей просто устроили соревнование — кто большее количество раз его осмотрит и назначит больше лекарств и процедур. В конце концов, Андрей просто сбежал в свой институт, где и стал долечиваться. Там же ему делали перевязки и процедуры. Туда же вынуждены были приезжать ворчащие доктора. Но времени на отлёживание боков на больничной койке просто не было.

Нужно было устранять недостатки электронного варианта ЗСУ-23-4-Э, обнаруженные в процессе войсковых испытаний. А также обкатывать возникшую у Сашки идею создания на основе их машин стационарного зенитного комплекса, состоящего из двенадцати ЗСУ под общим управлением. Но после первого же "мозгового штурма" пришли к выводу, что данный монстр будет малоэффективен. И делать всё же надо отдельные батареи, действия которых из командного центра будут только координироваться, согласовывая команды управляющих машин батарей.

Был повод и для небольшого праздника. Прогнали практически весь цикл расчётов на ЭВМ-1, как не сильно мудрствуя назвал её Андрей. Посчитали уравнение энной степени и отправили результат на проверку математикам. Те скрипели своими арифмометрами почти неделю, но вчера подтвердили правильность расчётов. Тем более приятно, что на машине удалось установить оперативную память на ферритовых кольцах, которая долгое время не получалась. Да и магнитный барабан на испытаниях вёл себя прилично, исправно записывал и выдавал биты и байты информации. Впору заказывать себе медаль за успешное выполнение работы.

И даже, так пугающий поначалу, разговор с вождём прошёл гладко. Сталин с хитрым прищуром осмотрел тросточку, на которую опирался Андрей, подошёл к Сашке, покачал головой и разразился какой-то длиной фразой на грузинском языке. Не понимающие ни слова Андрей с Сашкой стояли навытяжку, ожидая момента, когда вождь перейдёт на понятный язык. Единственным разъяснением могло служить довольное лицо Берии, присутствовавшего там же. Спустя пять минут вождь остановился, и начал разнос вновь, теперь по-русски.

Начав с сомнений в умственных способностях представителей некоего института, он вскоре перешёл на отдельные личности. Вначале прошёлся по Сашке, нудно выясняя, какого хрена он забыл в этой самоходке. Затем пришло время Андрея, и вождь, в менее парламентских выражениях, выдал характеристику идиотов, любящих побегать с гранатометом, вместо того, чтобы отправить подчинённых.

— Видал, Лаврентий. — Сталин показал чубуком трубки на Андрея. — "А впереди Чапай на лихом коне".

После этого перешёл к делам госпитальным.

— Вот посмотри, Лаврентий, на джигита. — Вождь уже откровенно развлекался. — Две недели он женщину обхаживал. Нет, чтобы, как в наше время — схватил её в охапку — и на самолёт.

Берия прыснул со смеха. Улыбнулся и Андрей, представив себя верхом на ТБ-3, в бурке и папахе, с Ириной в руках.

— На свадьбу не забудь пригласить, джигит. — Проворчал Сталин.

Андрей вдруг осознал, что вождь впервые за всё время знакомства обратился к нему на ты, что он делал только с близкими и друзьями.

— Так позовёшь или нет? — Подтвердил он догадку Андрея.

— Сочту за честь, товарищ Сталин! — Поспешил ответить он. — Мы с Ириной собирались пойти в ЗАГС в конце месяца. Тогда и свадьбу отпразднуем.

— Заодно и новоселье справим. — Вмешался Берия. — Ты ведь в прошлом году не додумался?

Андрей нервно сглотнул. Новоселье они справляли вдвоём с Сашкой, умостившись на кухне с бутылкой коньяка и закуской, купленной на скорую руку в ближайшем гастрономе. Громадная трёхкомнатная квартира Андрея только пугала. Он и обживал в ней только кабинет, даже спал тут же на диване. Остальные две комнаты оставались закрыты весь этот год, и только с приездом Ирины жизнь проникла и в них.

— Есть отпраздновать новоселье, товарищ нарком! — Среагировал Андрей.

Сашка просто обалдевал от наблюдаемой картины, переводя удивленный взгляд с Андрея на Сталина и обратно.

— Ладно, Лаврентий, давай вручай. — Обратился вождь к наркому внутренних дел.

Берия взял со стола свою папку, поправил пенсне и начал читать. В этот раз пришлось удивляться обоим. Приказ гласил, что разработчики зенитной самоходной установки ЗСУ-23-4-Э "Шилка" награждаются орденами "Боевого Красного знамени". Нарком отложил листок, взял следующий. Второй приказ объявлял, что за личное мужество, проявленное в боях на фронте, батальонный комиссар Банев и инженер-капитан Егорцев награждены орденами "Красной звезды".

Учитывая заработанные ими, ещё в мае, ордена Ленина за разработку полупроводниковых диодов и транзисторов, получался неплохой набор наград, с которым не стыдно на улицу выйти.

Третий листок сообщал, что за успешную работу коллектив института награждается Сталинской премией.

Затем шли благодарности от Верховного Совета и Государственного Комитета Обороны.

Завершилась торжественная "раздача слонов" вручением новеньких именных пистолетов ТТ в подарочном исполнении.

— Садитесь. — Сталин показал на стулья по правую сторону стола. Дождался пока усядутся Андрей с Сашкой. Сам пристроился с другой стороны. Берия приглядел стул с торца стола.

— А теперь говорите, чего необычного вы там увидели? — Продолжил разговор Сталин.

Андрей с Сашкой, по очереди, рассказывали, что, по их мнению, выходило за рамки разумного. Сталин иногда кивал Берии, тот делал пометки. Продолжали минут пятьдесят, постепенно перейдя с дел военных на личные впечатления от страны и населяющего Польшу народа.

— Товарищ Сталин, а почему наши войска отступают? — Решился задать самый важный вопрос Андрей. — Бойцы говорят, что могли бы удержать позиции, если бы им помогли резервами.

Сталин пыхнул трубкой.

— Видишь ли, Андрей Николаевич, ГКО решил, что не всегда тактические победы совпадают со стратегическими. В данном случае нам намного выгоднее отойти, чем удерживать лишних несколько сотен километров фронта. Да и политические выгоды от этого шага несомненны.

Андрей едва заметно толкнул Сашку локтём. Всё оказалось именно так, как они и предполагали. Отступление в Польше — ещё один реверанс в сторону Англии. Придётся Черчиллю в очередной раз задуматься о том, на чьей стороне лезть в эту войну, и, самое главное, стоит ли торопиться? Жалко только солдат, которые гибнут в боях. Хотя полноценного охвата у немецких генералов не вышло. Вместо планировавшегося, судя по направлению ударов, громадного Варшавского котла получилось несколько локальных колец окружений, численностью не более дивизии или двух. В свою очередь немецкие дивизии сами попадали в окружение контратакующих и прорывающихся частей. Возник слоёный пирог, доставляющий немецким генералам головной больше не меньше, чем командованию советского Западного фронта.

Вскоре вождь отпустил их, давая понять, что для более серьёзного разговора время ещё не пришло.

Андрей отвлёкся от раздумий только у дверей кабинета, прошёл к своему столу, опустился в кресло, с наслаждением вытягивая раненую ногу. Открыл свою записную книжку, прикидывая, какие дела необходимо делать немедленно, а какие могут повременить.

Предупреждение майора Зенковича, о странных делах, творящихся на улицах, вспомнилось через пару кварталов. На перекрёстке стояло оцепление из бойцов, вооружённых автоматическими винтовками, под командованием молоденького лейтенанта. Даже пулемёт присутствовал, прислонённый неподалёку к театральной тумбе.

Перед оцеплением яростно жестикулировали два мужика в гражданском, доказывая что-то лейтенанту.

— Да пойми ты! — Кричал один из них, повыше ростом. — Там сейчас преступление совершается. А ты не даёшь нам пройти.

— Не имею права! — Отвечал лейтенант. — У меня приказ — никого не пропускать.

— Да с какого перепугу, такой идиотский приказ? — Упорствовал гражданский. — Что там необычного происходит?

— Да я откуда знаю? — Взорвался лейтенант. — Передо мной никто не отчитываются. Сказали не пропускать, вот я и не пускаю.

Виктор подошёл к спорщикам, козырнул.

— Капитан госбезопасности Зайцев. — Представился он. — Что здесь происходит?

— Да вот, товарищ капитан госбезопасности, милицейскую опергруппу к месту преступления не пропускают. — Отозвался гражданский. — Ссылаются на какой-то приказ. А нам в МУР ничего не передавали ни о каком оцеплении.

— Лейтенант, я тоже ничего не знаю! — Повернулся Виктор к командиру оцепления. — Объясните в чём дело.

— Лейтенант Гусев. — Вытянулся тот перед возникшим начальством. — Сам толком не знаю, товарищ капитан госбезопасности. Подняли по тревоге, приказали занять этот перекрёсток и никого не пропускать.

— Там точно преступление совершается? — Виктор повернулся к милиционерам.

— У нас такими вещами не шутят, товарищ капитан госбезопасности. — Отозвался второй милиционер, поменьше ростом и пошире в плечах. Достал из кармана пачку папирос, закурил. — Может, там уже живых никого нет? А мы тут до сих пор меряемся, у кого хрен больше!

Виктор усмехнулся. Милиционер был абсолютно прав, давая характеристику выяснению отношений между конкурирующими ведомствами. В свою очередь, закурил, прикидывая направление своих действий. Некоторое время думал, но всё же решился.

— Лейтенант, беру ваш взвод под своё командование. — Виктор предъявил удостоверение "личного представителя наркома НКВД", подождал, когда командир взвода торопливо вытянется, и продолжил. — Пока выполняйте отданный раньше приказ, но будьте готовы к тому, что его в любой момент изменят.

Лейтенант торопливо откозырял и убежал пояснять своим подчинённым изменившуюся обстановку. Но вскоре вернулся, ожидая команды от представителя НКВД.

— Вот, что, лейтенант, выделите нам десяток бойцов. — Виктор прикинул необходимость огневой поддержки. — Но объясните своим подчинённым, чтобы они не открывали огонь, пока им не отдадут команду!

— Как вас зовут? — Обратился он к милиционерам.

— Лейтенант милиции Сиверцев, оперативный уполномоченный Мура. — Представился тот, что повыше.

— Лейтенант милиции Сидоров, из той же конторы. — Отозвался второй, выясняющий отношения с командиром взвода.

Оба с лёгкой иронией посматривали на "коллегу". Несмотря на общую подчинённость одному наркомату, и небольшую разницу званий, пропасть между лейтенантом уголовного розыска и капитаном госбезопасности была такая, что и объяснить трудно. Впрочем, работники "уголовки" были народом особенным — хорошего "опера" воспитывать не один год. Оттого и плевать они хотели на "многое начальство". Попробуй нас замени! Виктор молчаливо принял правила игры, не объяснять же мужикам, что и он из "оперов", пусть и другого профиля.

До ближайшего поворота добрались без проблем. Напрягали, конечно, мотострелки гулко топающие позади них, но пока необходимости пропускать их вперёд не было. Хотелось надеяться, что и не будет. Хотя оба милиционера были предельно сосредоточены, иногда перебрасывались между собой короткими фразами, мало понятными для окружающих. Вскоре добрались до ближайшего переулка. Напрягся более высокий лейтенант, Сиверцев вспомнил Виктор, показал своему коллеге в глубину переулка. Тот махнул всем остальным и устремился туда. Шагах в пятидесяти от поворота лежала молодая женщина в плаще кремового цвета, нелепо раскинув в стороны руки. Лужа тёмно-красного цвета под ней не оставляла никаких сомнений в том, что здесь произошло.

— Довыё...вались! — Угрюмо бросил лейтенант Сидоров, приседая около трупа. Быстро прохлопал карманы, сдвинул в стороны полы плаща, продемонстрировал своему коллеге изорванную юбку, разодранную по самый пояс.

— Наигрались в своё удовольствие и прикончили. — Не менее мрачным тоном продолжил Сиверцев. — И не так давно. — Лейтенант кивнул на кровавую лужу. — Полчаса не больше. Если остальные сослуживцы нашего лейтенанта несут службу так же хорошо, то далеко эти ребятки уйти не успели.

Виктор, принимая часть этого попрёка на свой счёт, быстро отдал приказ бойцам прочесать переулок и всех, кого они встретят, доставить сюда. Опера уголовки, тем временем, достали блокноты и начали записывать обстоятельства произошедшего преступления, что-то тихо согласовывая между собой.

Бойцы вернулись спустя минут пять, таща за шиворот довольно упитанного гражданина в цивильном костюме и шляпе. Тот возмущенно размахивал руками, но шёл вперёд, подталкиваемый в спину прикладом винтовки.

— Это произвол! Я буду жаловаться! — Вопил "цивильный" слишком громко и старательно, на взгляд Виктора. Переглянулись между собой и работники МУРа.

— Кто вы такой? — Спросил лейтенант Сиверцев.

— Это произвол. — Вновь взревел задержанный. — Какое вы имеете право?

Виктор кивнул сопровождающему гражданского бойцу и тот слегка приложил своего подопечного прикладом по спине.

— Вы за это ответите! — Взвизгнул тот.

— Тебя спрашивают, ты кто такой? — Повторил вопрос лейтенант Сидоров.

— Я советский гражданин!

— Как тебя зовут, гражданин? — Вмешался не выдержавший капитан Зайцев.

Толстяк, увидев фуражку с синим околышем, нервно сглотнул, побледнел лицом, но всё-таки ответил:

— Меня зовут Борис Михайлович Касторский, я заведующий продуктовым магазином, расположенным на этой улице.

— Почему не на фронте, гнида? — Бросил из-за спины задержанного кто-то из бойцов.

— По состоянию здоровья! — Взвился представитель "торгового племени". — Могу предоставить все справки!

— Ты что здесь делаешь, заведующий магазином? — Вмешался в разговор лейтенант Сидоров.

— На работу иду! — Мгновенно среагировал толстяк.

— И где ваш магазин? — Продолжил расспрос лейтенант Сиверцев.

— Дальше по этой улице. — Продолжил завмаг. — Просто ваши мордовороты протащили меня мимо!

— Вам эта женщина знакома? — Спросил Сиверцев, поворачивая задержанного лицом к обнаруженной их группой мёртвой женщине.

Завмаг на мгновение остолбенел, но затем кинулся к трупу.

— Софа! Зачем? — Он оглянулся на милиционеров. — Зачем? Ведь мне же обещали?

Дальнейшие фразы быстро переросли в разряд неконтролируемой истерики, вывести из которой смогла только пара хлёстких пощёчин. Гражданин Касторский осмысленно оглядел окружающих его людей, посмотрел на труп женщины, лежащий у его ног. Нервно дёрнул годовой и сказал: "Спрашивайте".

Из дальнейших расспросов выяснилось, что данный индивид, действительно, был завмагом, что, не успевая к началу открытия магазина, попросил свою близкую родственницу Софью, работающую продавцом в данном магазине, открыть двери к приходу самых ранних покупателей.

— Пи...ит! — Выдал своё мнение лейтенант Сидоров.

— И ещё как! — Откликнулся его интеллигентный соратник. — Долго будем сказки рассказывать, гражданин? — Лейтенант Сиверцев демонстративно захлопнул свой блокнот.

— Так чего тебе, мудаку, обещали за смерть твоей родственницы? — Спросил Сидоров.

— Вы меня не так поняли! — Взвился Касторский.

Но было поздно. Милиционеры раскрутили его за несколько минут. Как ни упирался завмаг, как ни пытался перевести разговор на другую тему, пришлось ему выложить всё. А сообщил он очень занятное. С его слов выходило, что три дня назад позвонил ему его начальник, и дальний родственник, Наум Яковлевич Шниперсон и предложил получить хороший навар. По схеме, которую они уже пару раз использовали.

— Ограбление, что ли? — Уточнил лейтенант Сидоров.

Касторский только кивнул. Виктор начал терять интерес к разговору. Везде подобные дела делаются одинаково. Сначала воруем, всё, что можно, затем устраиваем взрыв, если это происходит на фронте, или поджог, если в тылу. Иногда используем имитацию ограбления, если есть желающие это сделать.

— Где ваш магазин? — Вмешался в его исповедь Сиверцев.

— Да тут же неподалёку. — Касторский показал дальше по переулку.

Виктор раздражённо сплюнул. Расслабился в тылу. Нужно было сразу проверить точку, как только зашла речь о месте возможного преступления. Махнул подчинённым себе бойцам, достал ТТ и поспешил в указанном направлении. Рядом с ним пристроился Сидоров, извлёкший свой наган. Позади их группы Сиверцев подталкивал, таким же наганом, перед собой задержанного гражданина Касторского.

Дверь магазина оказалось всего лишь прикрытой, даже не накинули внутренний крючок. Осторожно приоткрыв её стволом винтовки, внутрь скользнул один из бойцов, за ним сержант, затем, отпихнув Виктора, проскользнул в магазин лейтенант Сидоров. В магазине было пусто, в самом настоящем смысле этого слова. То есть на полках ничего не было. А вот из подсобного помещения доносился громкий разговор со знакомыми каждому пьяными интонациями. Горе-грабители оказались там же. Четверо мужичков явно уголовной наружности удивлённо пялились на наставленные на них стволы и стремительно трезвели от осознания ситуации, в которой оказались. На подгибающихся ногах они вышли в торговый зал, но, увидев завмага, успокоились и даже пытались изобразить возмущение.

Милиционеры, тем временем, занялись своим делом. Один осматривал замки, второй прошёл в глубь помещения. Спустя пять минут вернулись и начали подводить итоги.

— Замки не взламывали. — Будничным голосом сообщил лейтенант Сиверцев. — Открыли своими ключами. Да и ключики тут же валялись. — Он продемонстрировал своему коллеге связку ключей.

— В магазине абсолютно пусто. — Продолжил Сидоров. — Ни на полках, ни на складе ничего нет. — Он посмотрел на гражданина Касторского. — Если не считать пустые мешки и ящики, а также жестянку с керосином, приготовленные для поджога.

Виктор удивлённо посмотрел на завмага. На что тот надеялся? Вывезти всё, а унести ручной кладью такое количество товара просто невозможно, а потом верить, что следствие ничего не найдёт! Тут или глупость, или уверенность, что ничего искать не будут.

— На что ты надеялся, мудак? — Высказал своё удивление лейтенант Сидоров.

— Наум Яковлевич обещал, что если всё пройдёт удачно, — гражданин Касторский нервно сглотнул, — то никакого следствия не будет.

Виктор покачал головой. Действительно дурак! Верить на слово в такой ситуации? Хотя, кто его знает, какие дела они проворачивали с этим Наум Яковлевичем? Но причём тут оцепление? И приказ никого не пропускать на эту сторону.

Внезапно где-то неподалёку грохнул выстрел, затем второй, следом рубанула пулемётная очередь, но уже где-то вдали. Вскоре какофония выстрелов гремела отовсюду, но довольно быстро закончилась. Оживились уголовники, стали с надеждой поглядывать на приоткрытую дверь. Завмаг, наоборот, испугался, видимо, знал больше, чем его подельники.

Виктор выскочил на улицу и обнаружил бегущую вдоль улицы молодую женщину и спешащих за ней с радостными криками нескольких мужчин. Виктор даже удивился столь откровенной наглости. Вслед ему выскочили четыре бойца из сопровождения.

— Товарищ командир, что делать-то? — Раздалось из-за спины.

— Огонь на поражение! — Дал команду Виктор.

Хлёстко ударил первый выстрел, затем второй. Виктор поднял свой ТТ на уровень глаз и открыл огонь. Преследователи поняли, что что-то не так, когда из их группы вывалились двое, а ещё один ухватился за прострелянную руку, попытались повернуть назад, не понимая того, что уже обречены. Гремели над ухом выстрелы СВТ и убегающие бандиты падали на мостовую. Последний завалился за десяток метров от поворота.

— Операция "Музыкальная шкатулка"! — Прошептал про себя Виктор, сложив всю нелепую мозаику сегодняшнего утра. Не зря предупреждал его тот польский подполковник, с которым судьба столкнула в Минске. Правда, никаких подробностей он не знал, но предупреждал о чрезвычайной серьёзности данной акции. Вот оно и аукнулось — случайное знание, отброшенное поначалу за сомнительность источника информации.

Внезапно на него налетела бежавшая впереди бандитов женщина, бросилась на шею, начала целовать в лицо, ревя во всё горло. Минут пять ушло на её успокоение, пока, наконец-таки, из бессмысленных всхлипов стали раздаваться вполне понятные слова. Гражданка благодарила Виктора за спасение от неминуемой, как ей казалось, смерти. Может, была и права. Ему с превеликим трудом удалось оторвать женщину от себя и передать на руки вышедшему наружу лейтенанту Сиверцеву, мимолётом заметив, что спасённая молода и красива. Слишком молода, и слишком красива! Как говорится, не для него, старого дурака.

Вновь загремели выстрелы где-то западнее, затем перестрелка сместилась на север и вскоре затихла. А дело-то серьёзнее, чем казалось поначалу!

Виктор вернулся в магазин. А здесь осмелевшие уголовники во всю качали права, с лёгкой усмешкой посматривая на опера Сидорова.

— Ты, начальник, нам не шей того, что мы не делали. — Рисовался перед ним парень лет двадцати пяти с фиксой в левом углу рта. — Никакой девки мы не видали. Дверь была открыта, вот мы и зашли курева прикупить. А тут, как назло, водочка стоит, да и закуска неподалёку. Ну, как было удержаться? А этого хмыря пузатого мы первый раз в жизни видим.

Виктор с удивлением выслушал весь этот "базар". Неужто до дураков не доходит серьёзность ситуации, в которой они оказались? За такие "шалости" можно запросто расстрел заработать, а эти идиоты ведут себя так, будто их только немного пожурят за содеянное.

— Чего они так наглеют, лейтенант? — Спросил Виктор.

— А нечего нам им предъявить, товарищ капитан госбезопасности. — Отозвался милиционер. — Кроме распития водки в не ими взломанном магазине. Вот они и наглеют.

Фиксатый самодовольно окинул взглядом бойцов конвоя. Сплюнул себе под ноги.

— Ну что, ведите! Кича заждалась!

Виктор вдруг решился.

— Выводите ублюдков. — Махнул пистолётом в сторону выхода.

Насторожился самый старший в банде уголовник. Фиксатый раззявил рот в довольной ухмылке. Окинули мутными глазами помещение магазина двоё других, видимо приняли на грудь больше, чем их собутыльники. За уголовниками засеменил завмаг, пытавшийся поначалу остаться в помещении, но, получив тычок стволом винтовки, поторопился наружу.

— Наконец-таки, товарищ капитан госбезопасности. — Обрадовался ему лейтенант Сиверцев. — Успокойте гражданку, а то она меня уже замучила. Как вас зовут, да как вас зовут?

— Зачем ей? — Удивился Виктор.

— Говорит, что корреспондентка какой-то газеты. — Отозвался Сиверцев. — Желает статью про вас написать.

— Для меня это очень важно! — Вмешалась корреспондентка.

— Хорошо. — Виктор быстро написал в милицейском блокноте своё звание, имя и фамилию, добавил служебный телефон, вырвал листок и отдал девушке.

— А теперь, лейтенант, быстренько выпроводите её отсюда. — Вполголоса обратился он к Сиверцеву. — То, что здесь будет происходить — корреспондентам лучше не видеть.

Милиционер согласно кивнул. Подхватил корреспондентку под руку, предложил проводить в более безопасное место и вскоре вывел её за пределы переулка.

— Так что ты решил, капитан госбезопасности? — Привлёк его внимание Сидоров.

— К стенке ублюдков! — Виктор указал на глухую стену на противоположной стороне улице.

— Не слишком ли круто, капитан? — Удивился милиционер. — Люди всё-таки, а не мишени.

— Люди!? Люди на фронте воюют, а не в тылу бандитствуют. — Виктор пришёл к окончательному решению. — По законам военного времени всех убийц, мародёров, бандитов, насильников, провокаторов, предателей и прочую мразь можно расстреливать на месте.

— Не объявляли же в Москве военное положение. — Привёл ещё один аргумент Сидоров.

— Я объявляю, своей властью. Пока на этой улице. — Ответил ему Виктор. — А затем и на следующих, куда дальше пойдём порядок наводить. — Добавил, видя сомнения милиционера. — Не бойся, лейтенант. Отвечать я буду.

Выстроенные у стены уголовники, увидев, как располагается напротив них шеренга бойцов с винтовками, окончательно протрезвели.

— Ты чего беспредел творишь, начальник? — Взвыл до сих пор молчавший старший из бандитов. — Ты чего нам обещал, хмырь пузатый? — Закричал он, повернувшись к завмагу.

— Это он нам свою любовницу заказал! — Вмешался фиксатый. — Она потребовала, что бы он с женой развёлся, а на ней женился.

— Врёт! — Взвился гражданин Касторский.

— А этот почему здесь? — Удивился Виктор, обнаружив завмага у себя за спиной. — Туда же его! — И добавил в расширенные от ужаса глаза гражданина Касторского. — Хищения в крупных размерах относятся к контрреволюционным преступлениям, и караются так же, как и бандитизм.

Двое бойцов оттащили завмага на другую сторону и прислонили к стене чуть дальше уголовников.

— Огонь! — Отдал команду Виктор.

Рванулся в сторону фиксатый, надеясь уйти, но поймал пулю из ТТ. Виктор опустил пистолет, глянул на стену, где падали на тротуар, приговорённые к смерти уголовники. Сползал по кирпичам, цепляясь за остатки жизни, заведующий магазином Касторский.

Виктор перевёл взгляд на лежащее, по-прежнему, тело продавщицы Софы.

Может зря он поторопился со столь жестоким решением?

Но тут же всплыли в голове слова польского подполковника о том, что "данная акция рассчитана на нерешительность и неторопливость властей, которые побоятся сразу принимать жёсткие меры, а потом — будет поздно".

— Что здесь происходит?

Виктор повернулся в сторону говорящего и обнаружил армейского командира в звании майора в сопровождении четырёх человек, одним из которых был лейтенант милиции Сиверцев. Командир двигался в их сторону, заметно прихрамывая на левую ногу.

— Восстанавливаем законность. — Бросил Виктор.

— Такими методами? — Майор кивнул на устланное талами пространство переулка.

— Используем те, которые в данный момент приносят наибольший эффект. — Отпарировал Виктор, бросил руку к козырьку. — Капитан госбезопасности Зайцев. А вы кто?

— Майор Гаврилов, командир первого батальона мотострелкового полка. — Ответил майор. — Это мои бойцы. — Он кивнул в сторону красноармейцев, сопровождавших Виктора.

— Вот и прекрасно! — Виктор достал своё удостоверение личного представителя наркома внутренних дел, протянул майору. Дождался, когда тот прочитает, и протянул бумагу, разрешающую ему подчинять себе воинские подразделения. — Переходите с батальоном в моё распоряжение.

— Есть, товарищ капитан госбезопасности. — С некоторой неохотой отозвался командир батальона. — Какие задачи поставите?

— Какой район у вас в оцеплении?

Майор протянул карту. Виктор внимательно рассмотрел расположение бойцов майора Гаврилова. Глупее было трудно придумать! Формально блокируя центральные улицы, батальон оставлял неприкрытыми многочисленные переулки и проходные дворы, по которым коренной москвич мог пройти город насквозь. Не оставляло сомнений, что и среди уголовников такие обязательно найдутся. Какой тогда смысл перекрывать улицы?

— Товарищ майор, кто вам давал приказ так расставлять оцепление? — Удивился лейтенант милиции Сидоров, разглядывавший карту одновременно с Виктором.

— А что не так? — Спросил комбат.

— Да это, даже не дырявое решето получается. — Пояснил милиционер. — А здоровенная дыра в заборе с надписью: "Добро пожаловать".

— Карту дали из штаба полка. — Майор Гаврилов пожал плечами. — Я сам города не знаю. Полторы недели в нём.

— А до этого? — Спросил Сидоров, разглядывая ногу майора.

— А до этого — на фронте! А потом полтора месяца по госпиталям! — Ответил Гаврилов звенящим голосом.

— Ладно, майор, не ершись! — Вмешался Виктор в нарастающую перепалку. — Я тоже неделю назад с фронта. С последними частями из Лодзи отходил.

Комбат с удивлением посмотрел на "тыловую крысу", куда он сразу для себя определил столичного чекиста.

— Ты мне лучше скажи — это твой КП? — Виктор ткнул в карту. Дождался кивка. — На почтамте? — Ещё один кивок. — А связь есть?

— Была. — Удивился майор.

— Сержант! — Дождавшись, когда тот подбежит, Виктор начал отдавать приказы. — Покойников в здание магазина. Поставить караул. Перекрыть этот переулок и соседний. Как именно поставить посты, объяснит лейтенант уголовного розыска Сиверцев. — Повернулся к остальным. — Лейтенант Сидоров, переделать схему оцепления батальона так, чтобы ни одна мышь не проскочила. — Посмотрел на майора Гаврилова. — Вам, комбат. Отдать приказ по батальону задерживать всех подозрительных. Тех, кто будет обнаружен с оружием, будет заниматься грабежами и мародёрством, распространять провокационные слухи — приказываю расстреливать на месте! Без излишних сомнений и терзаний!

Быстро дошли до КП батальона. Связь действительно была. Удалось дозвониться до АТС и сообщить дополнительный номер. Там испуганно затихли, когда поняли, с кем именно просят соединить, но связь дали быстро.

— Слушаю! — Раздался на том конце трубки знакомый голос.

— Товарищ нарком, докладывает капитан госбезопасности Зайцев.

— Откуда ты капитан?

— Нахожусь неподалёку от Пушкинской площади. Подчинил себе мотострелковый батальон и пытаюсь навести порядок на улицах.

— А что именно там происходит? — Изобразил непонятливость Берия.

— Пока лишь уголовники бесчинствуют. — Виктор только дёрнул головой. Темнит нарком. — Но я допускаю и другие провокации.

— И что это по-твоему?

— Операция "Музыкальная шкатулка", товарищ нарком. — Виктор решил пойти на риск.

— Ты то откуда про неё знаешь? — удивился Берия.

— Проходила оперативная информация, товарищ нарком.

На том конце трубки замолчали. Надолго. Минуты на две. После этого вновь раздался голос наркома.

— Какие ещё части вблизи есть?

— Сейчас узнаю, товарищ нарком. — Виктор прикрыл трубку ладонью. — Майор Гаврилов, а где остальные батальоны вашего полка?

— В казармах, где же ещё? — Отреагировал комбат.

— Товарищ нарком, командир первого батальона майор Гаврилов утверждает, что подняли только его батальон, а остальные бойцы полка по-прежнему в казармах.

— Передай ему трубку!

Виктор протянул трубку комбату.

— Да! Так точно, товарищ нарком. — Майор вытянулся, позабыв про раненую ногу. — Есть принять командование... Есть перейти в распоряжение майора Зайцева... Я майор, товарищ нарком... Есть, товарищ нарком! Служу трудовому народу!

Комбат вернул трубку Виктору.

— Подчиняешь себе весь полк. — Продолжил Берия. — Подполковник Гаврилов указания получил. — Виктор глянул на майора, который уже отдавал приказы своим подчинённым. — Наводишь порядок в прилежащем районе. Даю тебе санкцию на любые твои действия. Работай, майор.

— Есть, товарищ нарком. — Виктор задержал не секунду дыхание. — Но я капитан?

— Теперь майор госбезопасности, товарищ Зайцев. — Берия опять сделал паузу. — Надеюсь вы оправдаете оказанное вам доверие.

В трубке раздались гудки. Виктор положил её на аппарат.

— Во что мы с тобой ввязались, майор госбезопасности? — Спросил бывший комбат, а теперь командир полка Гаврилов.

— Родину спасаем, подполковник! — Виктор улыбнулся. — Не бойся, подполковник, к утру генералами будем! Если вечером не расстреляют!

Подполковник Гаврилов только хмыкнул и повернулся к карте города готовить задачи для своего полка.

Андрей, в очередной раз, переложил раненую ногу. Держать её в одной позе было довольно утомительно. Передвинул на столе схему контролёра управления оперативной памятью. Что ещё важного он забыл, когда заново изобретал данное устройство. Проклятая нога мешала сосредоточиться. Андрей встал. Пора прогуляться. Убрал бумаги со своего стола в сейф. Прошло то время, когда они с Сашкой Егорцевым писали секретные сведения в обычной ученической тетрадке. "Настучали по башке" им тогда крепко, хотя надо признать, что их вины в этом не было. Что дали — в том и писали.

По коридору он прошёл в пункт управления охраной института, хотя все называли его, на военный лад, просто КП. Нужно было узнать, в каком цехе Сашка со своей "шайкой юных гениев", как охарактеризовал их профессор Берг. Правда, он также добавил пожелание выстроить для них особо прочную камеру, только в которой и разрешать им проводить свои "опасные для существования института эксперименты". Всё-таки, пророчески Андрей сказал год назад, что необходимо только указать нужное направление, да убрать активно мешающие препятствия, а дальше процесс пойдёт сам. Процесс не только пошёл, а покатился снежным комом. Молодые инженеры, не раздумывая, брались за решение любой задачи, которая профессорам и академикам казалась невыполнимой. И находили пути решения. Когда прямые, когда обходные, а когда "вообще через задницу", по утверждению того же профессора Берга. Но находили! Именно, благодаря их деятельности работа над ЭВМ-1 завершилась в такие короткие сроки. Конечно, это только экспериментальный вариант для отработки узлов и блоков, но даже его можно использовать для практических расчётов. Что и делают в данное время, просчитывая баллистику новых реактивных снарядов для модернизированной Катюши.

На основном КП, а было ещё два дублирующих, один с тыловой стороны, один в подвале, было тихо. Два оператора контролировали разноцветные лампочки пультов управления, новинки, созданной, по подсказке Андрея, той же самой "бандой юных гениев" за неполную неделю. Второй оператор через определённые промежутки времени переключал тумблеры, посылая импульсы во внутренний и внешний периметры. Контролировал мигание лампочек, определяя нет ли повреждений проволочного заграждения. Первый занимался более привычным делом. Обзванивал посты охраны и контролировал через толстое бронированное стекло работу главного КПП.

Именно в этот момент напротив КПП остановился крытый брезентом грузовик, из кабины выскочил кто-то в полувоенной форме, ставшей необычайно популярной после начала войны, и направился к шлагбауму внешнего периметра.

Андрей склонился над пультом второго оператора. Была здесь ещё одна панель, сообщавшая, где в данный момент находятся основные фигуры из руководства института. Если они, конечно, не забыли отправить сигнал об этом. Андрей, к примеру, всё время забывал. Вот и сейчас его лампочка упрямо показывала, что он в своём кабинете. Зато Сашкина информировала, что он покинул лабораторию прикладной математики и сейчас движется по коридорам, не дойдя ещё до следующего места. Андрей решил подождать.

— Товарищ батальонный комиссар, тут странная машина. — Обратился к нему первый оператор.

— И что странного? — Андрей осмотрел подъехавший грузовик. Вроде всё нормально. Даже тент не забыли натянуть.

— Утверждают, что привезли нам реактивные снаряды для Катюши, но они получены ещё вчера, а новых мы не заказывали.

— Уточни у ракетчиков. — Андрей более внимательно присмотрелся к автомобилю. Кое-какие странности есть. Во-первых, грузовик трёхосный. Зачем такой в городе гонять? Бензин девать некуда? Во-вторых, у тента шов посередине. А это откровенная дурость.

— Товарищ батальонный комиссар, связи с городом нет! — раздался растерянный голос первого оператора.

— Боевая тревога! — Мгновенно среагировал Андрей. — Привести в действие все охранные системы.

— Есть! — Отреагировали операторы, мгновенно откидывая предохранительные колпачки и утапливая большие красные кнопки, расположенные с края пульта.

Взревел ревун боевой тревоги. Скользнула вниз броневая плита окна КП, оставляя только узкие бойницы по краям для наблюдения. Замигала тревожным светом красная лампа у потолка. Перешла в такой же режим россыпь верхних лампочек пультов, не светивших до этого, сообщая, что отдельные лаборатории института закрыты герметичными стальными дверями и поставлены на кодовые замки.

Поняв, что хитрость не удалось, перешли к активным действиям и на грузовике. Взмахнул рукой пассажир грузовика и вблизи будки часового взорвалась граната. Высунулся из кабины шофер и открыл огонь из автомата по ближайшей, слева, пулемётной вышке. Из кузова выпрыгнули ещё трое. Один длинной очередью из Дегтяря накрыл правую вышку. Двое других вскинули на плечи трубы гранатомётов и, вскоре, гранаты ушли в амбразуры дотов. Распахнулся тент, сползая в стороны. В кузове грузовика обнаружилась станковая установка ДШК, которая немедленно открыла огонь по остальным вышкам.

Хорошая подготовка диверсантов дала им возможность открыть огонь первыми, но на этом их успех и закончился. Так удачно выпущенные гранаты попали в ложные доты, представлявшие собой пустые бетонные коробки. Настоящие огневые точки были в другом месте и немедленно проявили себя, открыв огонь по нападающим. Спустя минуту всё было кончено. Продырявленный пулями грузовик начал чадно дымить, готовясь вспыхнуть в любую минуту. Вокруг него валялись пять трупов диверсантов, ещё двое висели на бортах грузовика.

Смертники, твою мать! Андрей оторвался от амбразуры окна. Они что, всерьёз надеялись пятью стволами вскрыть оборону их института?

Но дело на этом не закончилось. Из-за поворота улицы выползли два пушечных бронеавтомобиля, и двинулись к воротам. Молодцы! Ценой жизни передовой группы разведали расположение дотов и сейчас надеются выбить их пушками. А потом пустить вперёд штурмовой отряд, который крадётся вдоль стен домов за броневиками. Грамотно! Но ведь и мы не все сюрпризы показали.

Андрей сдвинулся влево под прикрытие стены. Не стоит особо рисковать. Пули, даже крупнокалиберные, их броневая заслонка держит. А вот 45-миллимитровый снаряд её снесёт.

Захлопали пушки на улице, но вскоре затихли. Андрей выглянул в бойницу. Весело дымил передовой броневик, являя взгляду развороченный бронебойным снарядом передок. Второй отползал назад, виляя вывернутым рулевым колесом. Вот рядом с ним взрыл асфальт ещё один снаряд. Следующий был более удачливым и оторвал с БА-10 башню, вместе с верхней частью брони.

А кто вам сказал, что у нас пушечных дотов нет?

Вновь ударили пулемёты и остатки штурмовой группы отошли под прикрытие крайних домов. Затрезвонил звонок, замигали лампочки, второй оператор поднял свою трубку и коротко переговорил.

— Товарищ батальонный комиссар, попытка прорыва с тыльной стороны отражена.

Андрей только кивнул. По боевой тревоге отдыхающая смена должна была занять тыловой КП и управлять боем оттуда. Молчал пока пункт управления в подвале, а значит рано было предпринимать основные действия.

Нужно ждать!

Вскоре стал ясен и смысл атаки броневиков. Из арок соседних проходных дворов протянулись дымные струи реактивных снарядов к зданию института, куда-то правее, где по схеме находились окна его кабинета.

Ага! Всё-таки узнали! Вот только кабинета его там никогда не было, а была пустая комната, набитая мешками с песком.

Звякнул ещё один звонок. В крайнем левом углу пульта второго оператора замигали две синие лампочки, вскоре к ним добавилась зелёная. Андрей облегчённо вздохнул. Кажется, получилось! Снял трубку, набрал три единицы, дождался ответа абонента и коротко бросил:

— Рыбалка удалась! Можно сворачивать невод.

Прошло две минуты и за окном заполошно затарахтели пулемёты и автоматы, заревели двигатели танков, покидающих двор, захлопали выстрелы винтовок внешнего оцепления, которое начало прочёсывание близлежащих кварталов, отжимая ещё уцелевших боевиков к стене их института.

Почти два месяца вычисляли "крота", подвергли проверке всех сотрудников института, но тот был неуловим, как тень. А тут проявил себя.

Как только стали известны первые планы заговорщиков по нападению на их институт, решено было рискнуть. Срочно переделали проводку в пультах подвального КП, превращая его из полноценного пункта управления в громадную мышеловку. Причем основную работу выполнял Сашка под чутким руководством Андрея, показывавшего "куда перевинтить" и "что перепаять". Даже Сашкиных гениев исключили из группы посвящённых.

И сегодня терпеливо ждали, отражая атаки диверсантов, которых пришлось подпустить под самые стены. Как оказалось, не зря.

Когда замигали синие лампочки, сообщая, что происходит попытка переключить управление на подвальный КП, Андрей даже обрадовался. Ну, а когда "крот" активизировал систему уничтожения хранилища секретных документов, облегчённо вздохнул. Данные действия не оставляли никаких сомнений — пытается это сделать тот самый неуловимый "крот". Вот только, не знал он, что одновременно с этим блокирует входную дверь в подвальный КП. Осталось только достать его и полюбоваться, кто это такой.

Андрей двинулся к выходу. Хотелось посмотреть своими глазами на гада, тормозившего работу нескольких лабораторий.

19 августа 1941 года Москва (вечер)

Виктор устало привалился к стене. Достал пачку папирос, протянул находящемуся рядом лейтенанту милиции Сидорову. Тот не отказался. Протянул с другой стороны руку Колька, взял папиросу себе. Прикурили от трофейной немецкой зажигалки Виктора. С наслаждением втянули дым.

Подходила к концу самая трудоёмкая часть работы — сортировка задержанных граждан. Блокированная со всех сторон улица поначалу вмещала несколько сотен человек, сейчас же их оставалось не более пятидесяти. Остальные опрошены, записаны и отправлены по домам. За исключением уголовников, которых пока держали в стороне под дополнительной охраной. Вели себя блатные необычайно тихо, уже усвоив, что церемониться с ними никто не собирается, и могут в любой момент поставить к стенке.

— Что с ними будет? — Спросил лейтенант Сидоров, оглядывая свою клиентуру.

— Если у кого найдут следы пороха на руках, то сразу в расход. — Виктор скользнул по уголовникам безразличным взглядом. — Если удастся выявить главарей, то и их туда же.

Из проверяемой толпы бойцы выдернули ещё одного уголовника, оттащили в сторону.

— А если бы их судьбу решал только я. — Виктор глянул на милиционера. — Всех бы здесь расстрелял, прямо у этой стенки.

— Этак, товарищ капитан госбезопасности, ты нас без работы оставишь. — Усмехнулся лейтенант Сидоров. — С чего такая кровожадность?

— Сколько, лейтенант, мы с тобой сегодня трупов нашли? — Ответил Виктор. — Одиннадцать! А сколько по другим улицам валяется? Там где мы не проходили?

Милиционер только пожал плечами.

— Вот и я не знаю. Но не думаю, что меньше! Здесь то мы порядок быстро навели. А на других улицах до сих пор стреляют. Туда войска только вошли.

— Витя, а отчего такая задержка? — Спросил Колька, старинный друг капитана, вернее уже майора, Зайцева с далёких ещё заводских времён.

— Не знаю, Коль. — Отозвался Виктор, оглянулся по сторонам и добавил вполголоса, чтобы слышали только те, кто стоял рядом. — Чего там наверху не домудрили...

— Или перемудрили... — Вмешался лейтенант милиции.

— Возможно... — Виктор переключил внимание на работу группы проверки, состоявшей из лейтенанта милиции Сиверцева, командира мотострелкового взвода лейтенанта Гусева, старшины Щедрина и парторгов заводов, которым сегодня пришлось вывести своих подопечных на улицы по приказу свыше, а теперь приходилось спасать работяг своих цехов от лишних проблем. В данный момент как раз подошла очередь одного из них. Высокий молодой парень вызвал подозрения у военных, но ему на помощь пришёл один из парторгов.

— Наш это! Федька Ивершнев! Слесарем в третьем цеху работает. — Торопился он отвести подозрения от своего подопечного.

— Почему наколки на руках? — Спросил лейтенант Сиверцев.

— По молодости к шпане прибился, вот и сделал. — Отозвался слесарь, торопливо одергивая задранные по команде рукава и пряча ошибки юности.

Вместо проверенного подтянулся другой человек, которого нелегкая вынесла сегодня на улицу.

— Дядя Виктор, а я его знаю! — Дернул Зайцева за рукав Стась, проторчавший вместе с ними на улице весь этот бесконечный день, хорошо хоть на время облавы удалось его пристроить под присмотр красноармейцев, охранявших штаб батальона. — Он у нашего ксёндза был! Я ещё удивился, зачем жид в костёл пришёл. — Мальчишка торопился высказать свою новость, путая польские и русские слова. — Вот тот, в сером пиджаке, в самом конце.

Стась не удержался и показал пальцем. Мгновенно сообразив, что дело плохо, указанный человек рванул в сторону ближайшего проулка, торопясь проскочить оцепление, пока бойцы не поняли, что происходит.

— Живьём брать! — Закричал Виктор, выдёргивая из кобуры пистолет.

Но перекрывая заполошные выкрики "стой", захлопали выстрелы бойцов оцепления.

— Убьют ведь! — Выдохнул милиционер, припадая на одно колено. Хлопнул еле слышный, на фоне винтовочных, выстрел нагана и подозреваемый полетел на мостовую, споткнувшись о простреленную ногу.

Подскочил к подозреваемому старшина Щедрин, быстро завернул ему руки за спину и связал извлечённой неизвестно откуда верёвкой. И только после этого занялся раненой ногой, выпросив у кого-то из бойцов индивидуальный пакет. После этого подозреваемого подхватили за руки и потащили внутрь здания, где был штаб самого Виктора.

Это уже был третий, которого пришлось выдёргивать из толпы, стараясь причинить, как можно меньше вреда. Но, наверняка, самый ценный, раз из Польши в Москву заявился. Двое других были обычными провокаторами, основной задачей которых было вызвать столкновение между рабочим митингом и бойцами оцепления. У одного за пазухой нашли две бутылки с бензином, которые он так и не решился пустить в дело. А вот второго пришлось брать силой. И опять отличился старшина, сумев вырубить диверсанта ударом по шее за несколько секунд до того, как тот успел выдернуть чеку из гранаты.

— Где ты так стрелять научился, лейтенант? — Спросил Виктор Сидорова, когда суматоха затихла.

— На стрельбище. — С хитрым прищуром бросил милиционер. — А до этого три года на польской границе учился.

— Большое спасибо тебе, лейтенант милиции Сидоров. — Виктор пожал ему руку.

— Чего уж там. — Неожиданно смутился тот. — Мы, ведь, тоже трудовому народу служим.

— Кто это, Витя? — Спросил Колька, со спокойствием досмотревший эту сцену.

— Кажется, руководство тех двух провокаторов, что по твоей наводке взяли. — Ответил ему Зайцев.

Виктор окинул взглядом всё уменьшающуюся толпу, посмотрел на уголовников. Те о чём-то тихо переговаривались, наверное, вырабатывая общую легенду. Дураки! Начнут по одному в расход пускать, мигом расколются. Живые-то до сих пор только потому, что вовремя сообразили поднять руки. Всех остальных кончали без разговоров.

А что-то быстро у блатных испуг проходить начал? Чего такого им наобещали, что они так наглеют?

Ничего разберёмся! Хотя сейчас не до них.

Виктор повернулся и пошёл к группе рабочих, курящих у входа в его штаб. Нужно поблагодарить их за помощь. Хотя основная благодарность должна достаться Кольке, так вовремя оказавшемуся в этом месте.

Когда разогнав и, в большинстве своём, просто перестреляв банды, оказавшиеся у них на пути, они вывернулись на более широкую улицу, Виктор едва успел дать команду остановиться. Бойцы уже по привычке готовились открыть огонь и только его команда остановила катастрофу.

— Стоять, вашу мать! — Среагировал Виктор. — Это не уголовники!

— Кажись, мастеровые? — Протянул кто-то из его спины.

Перед ними, действительно, находились рабочие какого-то из заводов. Мелькало несколько флагов, распинался на импровизированной трибуне какой-то человек.

— Лейтенант, отводите людей обратно в переулок. — Отдал Виктор команду. — И, ни в коем случае, не подходите к митингу ближе метров пятидесяти, а лучше и ста.

— Почему? — Удивился взводный.

— Не исключены провокации! — Отрезал Виктор, нашёл взглядом старшину. — Старшина, давай пройдёмся.

Неторопливой походкой тронулись к митингу, прикидывая, как можно проверить незнакомую толпу. И не находили ответа.

Помощь пришла совершенно неожиданно. Из толпы "социально незрелых", которые на подобных мероприятиях всегда стремятся забиться в последние ряды и обсудить более насущные проблемы, чем речи очередного выступающего, выскочил старый друг капитана Зайцева Колька, с которым они не виделись с той памятной попойки годовалой давности.

— Витя! — Обрадовано взревел Колька. — Живой! — Оглянулся по сторонам и добавил более тихим голосом. — А я думал, тебя уже того...

— Живой, Коля, живой... — Виктор радостно обнимал друга. — На фронте был. Вот и не мог приехать.

— Так война три месяца всего? — Насторожился Колька. — А тебя больше года нет?

— А у нас, Коля, всё время фронт. — Пояснил Виктор. — Если не в одном месте, так в другом...

Колька удовлетворился пояснением. Ведь и раньше капитан Зайцев исчезал на несколько недель, а то и пару месяцев, просто никогда не пропадал на целый год.

— А что тут у вас делается? — Начал осторожные расспросы капитан Зайцев.

— Да, как обычно. — Отмахнулся рукой Колька. — Парторги решили языком почесать. Сорвали с работы, а потом будем в другие дни план нагонять...

— А о чём говорят? — Не унимался Виктор.

— Да, кто же их слушает? — Удивился вопросу его друг. — Несут всякую хрень. Лишь бы "главный рабочий орган" не простаивал.

Ухмыльнулся рядом старшина, оценивая немудрёную шутку работяги о "работниках языка".

— Коля, а скажи мне — чужие в толпе есть? — Виктор продолжал раскручивать ситуацию.

— Чужие? — Колька задумался. — Да, кажись, есть парочка, которых я раньше не видал.

— Где стоят? — Теперь насторожился старшина.

Как и ожидалось, нежданные гости расположились на "галёрке" митинга, правда, не в самых последних рядах. Двое мужичков самой неприметной наружности отирались около стены здания, невдалеке от ближайшего поворота. Профессиональными взглядами окидывали окрестности, старательно делали вид, что подошедшие военные их абсолютно не интересуют.

— Коля, помощь требуется. — Виктор притянул друга к себе и начал тихо объяснять ему, что именно необходимо сделать.

Спустя несколько минут к чужакам вальяжной походкой подошли трое, расположились полукругом, перекрывая тем обзор. Мужички забеспокоились.

— Чего нужно? — Угрюмо бросил один из них.

— А помнишь, на прошлой неделе в "Зинкиной пивнушке" ты мне в глаз засветил. — Начал угрожающим голосом Колька.

— Ты, мужик, меня путаешь с кем-то? — Попытался решить миром "угрюмый". — Я в том месте никогда не был. Да и не знаю я тебя!

— В том-то и дело! — Вмешался второй из Колькиной компании. — Знать никого не знаешь, а с ходу в глаз дал. Разбираться надо!

Виктор краем уха выслушивал эти наезды в стиле замоскворецкой шпаны, пробираясь вперёд и прячась за спины рабочих каждый раз, когда "угрюмому" удавалось метнуть взгляд в его сторону. Старшина же по широкой дуге, расталкивая людей, устремился за спину чужакам.

"Угрюмый" понял, что их вычислили, только когда Виктор выдвинулся из-за спины крайнего из Колькиной компании. Увидел направленный на него ТТ, выхватил из-за пазухи гранату и попытался выдернуть чеку. Но тут на него обрушился тяжкий удар со спины и он сполз по стене, выронив гранату под ноги Виктору. Второй из чужаков был скручен Колькой с друзьями. Быстрый шмон определил наличие у него двух бутылок с бензином.

На их разношерстную компанию уже пялились окружающие. Пробивался через толпу высокий худощавый мужик в потрепанном костюме.

— Что здесь происходит? — Спросил он у Виктора.

— А, Мирошкин. — Растянул губы в довольной усмешке тот дружок Кольки, что мастерски изображал шпану. — Вот помогаем бойцам НКВД диверсантов отлавливать.

— Диверсантов? — Удивился Мирошкин. Но тут его взгляд наткнулся на гранату, лежащую прямо у его ног. Он побледнел и посмотрел на них уже совершенно другим взглядом.

— Капитан государственной безопасности Зайцев. — Представился Виктор. — А вы кто такой?

— Да это секретарь партячейки нашего цеха. — Ответил за Мирошкина Колька. — А поясни нам, Лёня, за каким хером, ты нас сегодня сюда вывел? Уж не под эти ли гранаты?

Народ вокруг них помрачнел, отодвинулся, освобождая круг диаметром метра три. Негромким шёпотом передние ряды передавали последующим о том, что произошло. Вскоре новость достигла самых удалённых и толпа грозно замолчала.

— Самохин, ты же знаешь, что я это не решаю. — Отрезвил Мирошкин Кольку. — Браверманн мне приказал, вот я вас сюда и привёл.

— Давай сюда Браверманна. — Приказал Виктор.

Но выступающий на трибуне парторг уже сам спешил к ним.

— Браверманн Моисей Соломонович, парторг машиностроительного завода. — Представился он Виктору, уяснив, кто перед ним и что от него хотят. — Я ведь, товарищ капитан госбезопасности, сам такие вопросы не решаю. Мне из райкома приказали — я людей и привёл на митинг. А почему сегодня и сюда? Передо мной никто не отчитывался. Сказали, что здесь будет происходить встреча с героями фронтовиками. Вот и всё, что мне известно. Вот, и главный инженер завода товарищ Антипенко подтвердить может.

Находящийся здесь же Антипенко подтвердил получение данного приказа ещё вчера вечером. Потому утром и собрали рабочих сразу у проходной и привели сюда. Вот только обещанных фронтовиков почему-то нет? Они и решили с парторгом, пока те приедут, провести свой митинг. А тут вы?

Виктор удивился простоте и наглости придумки. Действительно, позвонили и приказали. Нижестоящие выполнили. Диверсанты сделали своё дело, обстреляв красноармейцев или забросав их гранатами, как намечалось в данном месте. Если у бойцов не выдержат нервы, а после столкновения с уголовниками не выдержат обязательно, те откроют огонь. И получаем сотни трупов невиноватых ни в чём людей. Для того и оцепление на улицах. И заранее предусмотренные пути отхода для бандитов.

Круто замешано! С кровью, слезами и потрясающей подлостью!

Надо выправлять ситуацию, пока полк подполковника Гаврилова не вышел на улицы в полном составе.

— Кто здесь ещё из руководства завода? — Спросил Виктор.

Вышло ещё восемь человек.

— Вот что товарищи! — Виктор осмотрел их серьёзным взглядом. — У вас есть возможность отвести от себя подозрение в организации этой провокации. Если вы поможете вернуть людей домой.

Руководители посмотрели на него с некоторым удивлением. Что здесь сложного? Вот они люди? Достаточно сказать и они немедленно уйдут.

— Вы меня не поняли, товарищи! — Виктор ещё раз осмотрел их, но среди них не было явно нервничающих, возможно причастных к данной авантюре. — Не только рабочих вашего завода. Но и остальных заводов, которые в данный момент могут оказаться на улице. Вы пойдёте к ним и предупредите, что они должны немедленно покинуть улицы. Вернуться на завод или домой, если туда ближе. На улицах не задерживаться. Скоро войска начнут их прочёсывать и всем, кто будет задержан, придётся доказывать свою невиновность.

— И ещё товарищи! — Остановил он собравшихся уходить людей. — Задание это не только для руководства, но и для всех здесь присутствующих. Если вы сумеете убедить своих знакомых вернуться домой, то, возможно, спасёте их жизни.

Толпа загудела и начала медленно растворятся в окрестных улицах и переулках. Нескольких человек, пытавшихся пройти в сторону оцепления, остановил старшина и развернул в другую сторону.

— Товарищ Браверманн, а вас я прошу остаться! — Остановил Виктор парторга. — Вы хорошо знаете рабочих вашего завода?

— Не всех по имени отчеству, но в лицо могу узнать любого. — Отозвался парторг.

— Вот и прекрасно. — Виктор посмотрел на часы. Бойцы подполковника Гаврилова уже должны были развёртываться в цепь, начиная прочесывать районы города. Стягивать невод должны были приблизительно в районе этого квартала. — Поступаете в моё распоряжение. Будете узнавать своих людей, если они попадут под облаву.

Товарищ Браверманн сдержано кивнул головой, соглашаясь на такую роль. Виктору пришла в голову ещё одна мысль.

— Товарищ парторг, а вы можете найти способ вызвать сюда парторгов других заводов вашего района? — Дождался удивлённого взгляда, и добавил. — Но не через ваш райком!

— Можно попробовать, но полной гарантии дать не могу. — Ответил Браверманн.

— Ну вот и пробуйте! — Напутствовал его Виктор и отправился разворачивать оцепление в другую сторону.

— Витя! — Окликнул его Колька. — Можно нам с тобой?

— Можно! — Отозвался Зайцев. — Помогите старшине, диверсантов конвоировать.

Спустя полминуты вслед нему двинулся старшина, подталкивая перед собой диверсантов. Сбоку их контролировали Колька Самохин и его приятели. Последними шли, что тихо обсуждая, Мирошкин и Браверманн.

Уличный громкоговоритель прохрипел и выплюнул первые звуки.

— Наконец-таки! Ещё полчаса назад их отправили. — Проворчал лейтенант Сидоров, подбросивший идею задействовать сеть радиовещания. — Надо было ещё днём предупреждение через него высказывать!

— Всем? — Вмешался Колька. — В том числе и бандитам?

— Ты думаешь, Самохин, их не предупредили? — Усмехнулся милицейский "опер". — Когда мы утром сюда, с боем, шли, больше пяти десятков положили только одним взводом. А сейчас батальон прочесывал! — Лейтенант кивнул в сторону уголовников. — А их даже меньше! Ушли суки! Значит кто-то предупредил!

Колька замолчал, возразить было нечего. Рупор прокашлялся, умолк ещё раз секунд на тридцать, а затем разразился песней. Примерно это Виктор и требовал, когда отправлял лейтенанта с частью бойцов найди узел радиовещания и расшевелить их там, пусть даже под дулами винтовок.

Вот, только песня была необычной, а ещё странно знакомой. Виктор напряг память и вспомнил. Именно эту песню наяривал на своём аккордеоне боец Петров почти две недели назад, когда Виктор выпроваживал батальонного комиссара Банева из Польши. Пришлось задержаться на аэродроме, пока техники проверяли двигатели транспортника. Вот, боец Петров и решил скрасить ожидание своим концертом. Нужно сказать, что играл он великолепно. Да и пел не намного хуже. Только стеснялся петь, считая, что у него "не очень хорошо выходит". А вот есть у него друг, который так поёт!

Именно тогда Виктор и услышал "Когда мы были на войне!" На вопрос окружающих об авторе, боец замялся, но сказал, что песня старая, казачья, а он только музыку подправил. А песню он в госпитале услышал, старлей артиллерист напел.

Боец исполнил тогда с десяток незнакомых песен, большую часть которых, по его утверждению, ему напели в госпитале.

Но сейчас из репродуктора звучал именно этот голос, да и исполнение было тем же. Выходит, Банев вывозил в тыл не только великолепного гармониста, но и хорошего композитора, раз он сумел написать все эти песни.

Следующей песней была ещё не забытая в народе, несмотря на все старания нынешних деятелей культуры, "Любо братцы, любо". Затем её сменил странный мотив, начинавшийся словами "Отчего так в России берёзы шумят".

Затихли все. Даже уголовники перестали шептаться. Прибежал довольный лейтенант, радостным голосом доложил о выполнении задания. Прислушался к песне.

— Ну вот, я говорил, что песни хорошие. А эти на радиоузле не хотели включать. Всё на какого-то товарища Райзмана ссылались, который категорически запретил передавать подобные песни.

— Это когда же они успели пластинку выпустить? — Высказал Виктор свои сомнения, прикинув прошедшее время.

— А у них, товарищ капитан госбезопасности, не патефон с пластинками, а какой-то другой аппарат. На нём круглая катушка, а на ней плёнка намотанная, как в киноаппарате, но не прозрачная. — Отреагировал на его сомнения лейтенант.

Виктор удивился. Что такое магнитофон, он прекрасно знал. Но обнаружить столь редкое устройство на заштатном радиоузле?

— Лейтенант, а другие катушки с этим устройством были?

— Наверное, товарищ капитан госбезопасности... — Протянул лейтенант.

— Немедленно назад, на этот радиоузел. — Скомандовал Виктор. — Перерыть всё, к чёртовой матери, найти все подобные катушки и изъять. Надеюсь бойцов для контроля оставил?

— Есть, найти и изъять! — Лейтенант вытянулся. — Так точно, товарищ капитан госбезопасности, оставил бойцов, чтобы эти, на радиоузле, передачу не прекратили. — Лейтенант решился задать вопрос. — Товарищ капитан госбезопасности, а эту музыку оставить?

— Оставляй! — Виктор отмахнулся рукой. Ничего страшного от знакомства с парой новых песен он не ожидал. Станет композитор Петров известнее на пару недель раньше, чем ожидалось. Вот и всё. Да народ ухватится за новые песни, что тоже неплохо.

Лейтенант умчался обратно. Петров допел про берёзы. Репродуктор на несколько секунд смолк, чтобы затем выдать новую песню, но уже без музыки.

"Выйду ночью в поле с конём.

Ночкой тёмной тихо пойдём.

Мы пойдём с конём по полю вдвоём,

Мы пойдём с конём по полю вдвоём."

Голос нарастал, пристроился к нему ещё один, затем ещё... Вскоре весь хор перешёл к третьему куплету, старательно выводя: "Я влюблён в тебя Россия, влюблён!"

Звенящая тишина на улице встретила окончание песни.

— Слава тебе господи, дожили! — Раздался голос со стороны рабочих. — Про Россию вспомнили! Глядишь, ещё и русским разрешат называться?

Виктор повернулся. Крестился пожилой токарь с Колькина завода, присоединившийся к ним ещё в начале проверки.

— Да, оно всегда так, Митрич. — Отозвался на его возглас приятель Кольки Лёшка Замятин, так хорошо изображавший шпану. — Как работать или воевать надо, так всегда про русского Ваньку вспоминают! — Лёшка повернулся к Браверманну. — А как заседать, так всё больше Абрамы требуются! Правда, Моисей?

Браверманн поморщился в ответ на это высказывание, глянул по сторонам и добавил:

— Ты, Замятин, потише с языком то! А то донесёт кто-нибудь, проблем потом не оберёшься!

— А кто донесёт? Ты что ли?

— Я не донесу! — Отозвался Браверманн. — И ты это прекрасно знаешь. Но всяких людей вокруг хватает, так что ты поосторожнее с такими утверждениями.

— Ты, Моисей, неплохой мужик. — Продолжил развивать мысль Лёшка. — Оттого мы с тобой и сидим в одной компании.

Виктор присмотрелся. Компания Колькиных сослуживцев была немного навеселе. За спиной Замятина пряталась пустая бутылка, а в руке парторга скрывался стакан, который он, в конце концов, опрокинул в себя, занюхав рукавом.

Виктор покачал головой. На национальности делимся, а привычки у всех одинаковые.

— Но скажи мне, Моисей, ты в каком году в партию вступил? — Замятин направил указательный палец в сторону парторга, немного помолчал и сам себе ответил. — В тридцать пятом! А Мирошкин партейным стал ещё в двадцать восьмом!

Браверманн согласно кивнул головой на это утверждение.

— А кто у нас освобождённый секретарь? — Лёшка покачал пальцем перед лицом парторга. — Ты, товарищ Моисей Соломонович. А Мирошкин как стоял у станка, так и стоит.

Виктор отвлёкся от разговора, который к тому же стал тише, а затем перешёл на какую-то другую тему.

На улице закончили проверку последних двух человек. Одного из них благополучно выпроводили через оцепление. А вот второго, разукрашенного татуировками по всему телу, отправили в компанию уголовников.

Нужно было заканчивать работу в этом месте и перебрасывать бойцов на другой участок. Надо было, хотя бы, напоить чаем добровольных помощников из гражданских лиц. Покормить мальчишку, хотя бы, сухим пайком.

И решить вопрос с уголовниками. Первая злость уже прошла и отправить недрогнувшей рукой их всех к расстрельной стенке, как делал утром, он уже не сможет. А значит нужно искать ближайшую тюрьму, в которую можно будет переместить эту банду для ожидания дальнейшего суда. А ждёт их как минимум "четвертак"! И то, если сумеют доказать, что бесчинствовали на улицах города по глупости и незнанию. А иначе "вышка", от которой не отвертелись их утренние подельники.

Капитан Зайцев повернулся к своим подчинённым и стал отдавать приказания.

Контрразведчик, поначалу, собирался выпроводить их из кабинета, но прочитав предъявленное Андреем удостоверение личного представителя Ставки, только нервно махнул рукой. Черт с вами, оставайтесь — так и читалось в этом жесте.

Сашка, тем временем, приспособил в самом тёмном уголке два стула, на которые они с Андреем и примостились. Присутствовать здесь им было не обязательно, но как говорится "любопытство кошку сгубило". Андрею просто страшно любопытно было посмотреть на человека, который два месяца держал в напряжении руководство института.

"Легендарный и неуловимый" оказался довольно пожилым по здешним меркам мужчиной. Это в двадцать первом веке молодятся до пятидесяти лет, старательно закрашивая седину и разглаживая морщины. Здесь возраст человека не является постыдным недостатком, потому никто его и не прячет. Был "крот" не из научного или инженерного состава, хотя являлся постоянным работником, так как Андрей смог вспомнить его лицо. Всего лишь на всего, один из работяг, задачей которых было обеспечивать работоспособность институтского организма.

Старший лейтенант Ярцев, представлявший контрразведку в этом деле, разложил на столе бумаги из своей папки. Со скучающим видом изучил пропуск "крота". Судя по всему, Ярцев именно такого результата и ожидал, в отличие от Андрея, который предполагал более высокое положение шпиона.

— Левыкин Николай Гаврилович, одна тысяча первого года рождения, уроженец города Ярославля. — Ярцев кинул взгляд в свои бумаги, сверился. — Правильно?

— Правильно, — отозвался допрашиваемый.

— А вот и неправильно! — Отрезал контрразведчик. — По указанному вами адресу гражданин Левыкин никогда не рождался, не жил, и никто его там не знает. Нет никаких записей о данном гражданине в городских и церковных архивах.

Андрей вглядывался в лицо "крота", но ни испуга, ни злости, ни раздражения не усматривал. Наоборот в лице гражданина лжеЛевыкина просматривалось облегчение и непонятная радость.

— Так кто вы такой на самом деле? — Продолжил Ярцев.

— Ладно, слушайте. — Облегчённо вздохнул "крот". — Настоящее моё имя — Левчук Николай Григорьевич. Родился в Киеве в девятьсот первом году. Левыкиным стал в двадцать втором при демобилизации из Красной Армии.

— А подробнее? — Старший лейтенант переложил бумаги перед собой, сверяя слова допрашиваемого со своими сведениями.

— А подробнее долго будет. — Усмехнулся Левыкин, вернее Левчук.

— А нам некуда торопиться. — Ярцев достал пачку папирос придвинул к Левчуку. — Курите?

— Спасибо, не откажусь. — Левчук достал папиросу, прикурил от предложенной зажигалки, сделал первую затяжку, выдохнул дым и зачем-то разогнал его рукой. — Отец мой лавку держал, неплохой доход, по тем временам, получал. Так, что детство у меня сытое было, грех жаловаться. Опять же, шесть классов гимназии закончить успел. Отцу в лавке с малолетства помогал, считать хорошо умел, почитай вся документация на мне была. Живи и радуйся!

Левчук сделал ещё одну глубокую затяжку, усмехнулся и продолжил.

— Всё хорошо было... Пока в начале восемнадцатого "холера" не пришла, неизвестно откуда... За неделю ни матери, ни двух младших сестрёнок не осталось! — Левчук ещё раз усмехнулся. — Отец дня три от горя повыл, а затем в кабак пошёл. Месяца четыре горькую пил, а однажды просто домой не пришёл. Одни говорили, что пьяный с моста упал, другие, что бандиты по пьянке подрезали. Точно не знаю. Только остался при лавке один я из семьи. Оно ничего, справился бы. Да тут компаньон моего отца заявился, Янкель Шнеерзон. И бумаги мне под нос. А там сплошь векселя да закладные.

Левчук покачал головой. Контрразведчик переложил очередной лист, сравнивая добытые ими сведения с рассказом допрашиваемого. А тот продолжил.

— В общем, оказалось, что я не только всё имущество за отцовские долги должен отдать, но и ещё отработать на него для полного погашения долга. Вот так я и оказался при собственной лавке то ли в приказчиках, то ли в работниках. Хотя, тоже жить можно... Если бы Янкель ко мне своего сына не приставил. Официально просил меня за ним присмотреть, а на самом деле Герш его главным соглядатаем был. — Левчук вмял докуренную папиросу в стоящую на столе пепельницу. — Редкостной скотиной был этот самый Герш, не то что отец, хоть и тот не без греха. В первую же неделю записи в тетрадке подчистил и деньги из лавки украл. Думал я не пойму. И так удивлялся, когда я его к стенке припёр этой тетрадкой с его исправлениями. Но одного внушения не хватило. Он и второй, и третий раз так же сделал. На третий я ему просто морду набил без уговоров.

Андрей старательно вслушивался в историю жизни, которую человек, судя по всему, высказывал впервые за долгие годы существования под чужой фамилией.

— На беду Герша, как раз в это время его отец в лавку пожаловал. — Левчук сцепил руки в замок, сложил их на коленях и продолжил свою исповедь. — И сразу ко мне: "За что сына побил?" Я ему эту тетрадку и продемонстрировал. Со всеми комментариями. Откуда его сынок деньги украл, какой строкой это воровство покрыть пытался. Где добавил, где убавил, на разнице чего пытался сыграть. Уж как Янкель разозлился, схватил половую тряпку, да по морде Герша, по морде... Да всё приговаривал: "Не умеешь скрыть — не воруй!" Герша после этого из лавки вон. А Янкель ко мне таким уважением проникся. Я, оказывается, сумел раскрыть старый секрет, разработанный ещё его дедом... До такой степени проникся, что стал уговаривать жениться на его дочери. Долго уговаривал... Почти уговорил...

Левчук взял из лежащий около него пачки ещё одну папиросу, прикурил, теперь от спички, из лежащего там же коробка.

— На беду, или на счастье, кто его знает, петлюровцы очередной погром затеяли. — Продолжил Левчук. — Любили они это дело! Нижним чинам развлечение, руководству прибыль, и не малая. Тех, кто вовремя успел откупиться, как правило, не трогали. Но Янкель жадноват был. Вот и оказался в петле. А я рядышком со скамейкой, на которой он стоял. А сзади мне в шею сабелька упёрта! Докажи, мол, что не жид! — Николай Григорьевич покачал головой. — А жить то хочется — едва восемнадцать исполнилось. Посмотрел я на небо, на ближайшие церковные купола перекрестился и... скамеечку то потянул!

Левчук отряхнул пепел. Контрразведчик сделал пометку в своих бумагах, вопросительно глянул на допрашиваемого. Тот продолжил.

— Так я у Петлюры оказался. Выдали мне гимнастёрку, папаху, шинель, ржавую саблю и "манлихер" австрийский. Определили в "сичевые стрельцы". В строю я, правда, недолго простоял. Узнали, что грамотный и в писаря определили. Началась моя служба "вильной и незалежной". Из Киева нас скоро Красная Армия попёрла. Начали по Украине метаться. Сегодня здесь, завтра там, послезавтра вообще в Галиции оказались. Там с поляками и сговорились. Вместе с ними обратно в Киев вернулись в мае двадцатого. Тут, на мою беду, и подвернулся мне тот офицерик, которого до сих пор недобрым словом вспоминаю. По-русски чище меня разговаривал... "А не желаешь ли, Коля, деньжат заработать?" Как не желаю?... Тем более, лавку на что-то открывать надо, от прежнего богатства один дым остался. Вот и подмахнул я согласие на работу с "дефензивой". Думал поляки надолго, а их через месяц попёрли до самой Варшавы. Ну и мы вместе с ними...

Левчук загасил в пепельнице очередной окурок, хотел взять ещё одну папиросу, но передумал.

— Под Ровно мы в плен попали. Куренного вместе с остальной старшИной, само собой, в ближайший овраг отвели. А нас построили в рядок лицом к этому оврагу. Вышел перед строем комиссар и спрашивает: "Кто желает делу мировой революции послужить?" А сам маузером в сторону оврага показывает... Естественно, все захотели... Так я бойцом Красной Армии стал... При зачислении в полк первый раз фамилию поменял — назвался Левченко... Здесь мне тоже повезло. Стали выяснять, кто кем у Петлюры был. Ну, я и сказал, что писарь. Поставили писарем батальона. Вместе с этим батальоном я почти до Львова дошёл. Потом через Сиваш переправлялись, когда Крым брали. После за Махно по Таврии гонялись. Всего и не упомнишь...

Левчук, всё-таки, взял ещё одну папиросу.

— В начале двадцать второго я под демобилизацию попал. Сам себе документы выписывал, так как, по-прежнему, писарем был. Ну и написал себе новую фамилию, заодно и отчество поменял. Так я Левыкиным Николаем Гавриловичем стал... Батальонный в те дни в запое был. Ну, я утречком к нему и пожаловал. В одной руке стакан с самогонкой на опохмел, а в другой мои бумаги... Он стакан опрокинул и подмахнул не глядя, что я ему принёс...

Старший Лейтенант Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— В Киев возвращаться я побоялся. — Продолжил свой рассказ Левчук. — Подался в Москву. Как бывшему красноармейцу помогли на работу устроиться. Потом выучился на электромонтёра. Семью завёл, дети появились... Жизнь в очередной раз наладилась... Живи и радуйся... Дома порядок, на работе с уважением относятся, даже на доску почёта попал... Да видно, судьба моя такая — за старые грехи расплачиваться. Каждый раз всё ломается...

Николай Григорьевич отложил так и не закуренную папиросу.

— В июле прошлого года меня, как передовика производства, на работу в ваш институт направили. А уже в начале сентября пришлось мне на улице с Гершем Шнеерзоном столкнуться. Я его поначалу и не узнал, за иностранца принял. А он ко мне с улыбочкой, гаденькой такой. Здравствуй, говорит, Коля. Пришло, говорит, время за папаню моего, тобою повешенного, расплачиваться... Я то его сразу послал открытым текстом. А он усмехнулся и говорит: "От меня, Коленька, ты можешь избавиться. А вот от других свидетелей своего прошлого навряд ли". И протягивает мне фотографию той расписки, что я в двадцатом "дефензиве" давал. — Левчук зло хлопнул ладонью по колену. — Двадцать лет прошло, а эта поганая бумажка так никуда и не делась!

Николай Григорьевич схватил отложенную папиросу, прикурил, сломав две спички, нервно втянул дым, выдохнул и продолжил.

— В общем, припёрли меня к стенке. Мне то самому не страшно и в тюрьму попасть. Детей жалко стало! Они то в чём виноваты? — Левчук сделал продолжительную паузу. — Дал я согласие на них работать, только на этот раз умнее был — никаких бумажек не подписывал.

— На кого — на них? — Вмешался в его исповедь следователь.

— Точно не знаю. — Левчук сделал неопределённый жест рукой. — Герш, конечно, не сам по себе был. Прикрывался поляками, но они, ведь, давно под англичанами ходят. А теперь под немцами... Но тогда, наверное, англичане были. А, может, ещё кто-нибудь? Кто Гершу заплатить сумел.

— Продолжайте. — Сказал Ярцев.

— Начали с меня всякую информацию требовать. Над чем институт работает? Что уже успели изобрести? Сколько работников? Кто руководитель конкретных исследований? Даже, как лаборатории называются?

— Ну, а вы?

— А что я? — Левчук усмехнулся. — Ну, что обычный электромонтёр знать может? Как лаборатории называются? Первая, вторая, третья и так далее... Как руководителей зовут? Так то в газетах прочитать можно. Сколько работников? А как я их сосчитаю?

Андрей улыбнулся. А электромонтёр Левчук не так прост, как старается показаться.

— В конце концов, у них там сообразили что к чему, и стали более понятные вопросы задавать. Какое напряжение в какую лабораторию подают? Сколько электричества институт потребляет? Какова мощность дежурного генератора? Как часто профилактику оборудования проводят? Где распределительные щиты стоят и как их надёжнее всего из строя вывести?

Андрей насторожился. По этим сведениям можно составить общее представление о задачах института и даже выделить некоторые частности.

— И что вы ответили? — Поинтересовался контрразведчик.

— На те вопросы, которые они в другом месте проверить могут, ответы правдивые дал. А на всё остальное насочинял, как только мог! Пусть разбираются, с какого конца эти сведения разматывать!

— Почему подали дезинформацию? — Ярцев стал проявлять волнение.

— Потому что ненавижу этих тварей! — Взорвался Левчук. — Потому что они мне жизнь поломали!

Николай Григорьевич нервно вмял в пепельницу давно погасшую папиросу.

— А неделю назад они мне новое задание дали. Отключить пульты управления охраной в случае нападения на институт. А если это сделать не удастся, то постараться уничтожить хранилище секретных документов.

— Откуда им известно о пультах? — Превратился во внимание Ярцев.

— Об установке пультов они узнали откуда-то ещё... А подробности я им рассказывал.

Сашка толкнул Андрея под бок. Идею поместить на пульт кнопку уничтожения хранилища секретной документации, предложил как раз Сашка. О том, что кнопка эта недействующая, знало так мало людей, что относились к ней с полной серьёзностью. Настоящий пульт управления находился в бункере профессора Берга и активировать его можно было только двумя ключами, самого профессора и Андрея. Или Сашки, у которого был дубликат Андреева ключа.

— Вы понимали какой вред могли принести, приводя в действие механизм уничтожения. — Ярцев сделал очередную пометку в своих бумагах.

— Да не было бы никакого вреда! — Левчук поймал удивлённые взгляды окружающих и поторопился пояснить. — Я этот пульт отключил ещё три дня назад.

— Как отключили? В самом пульте? — Вмешался Сашка.

Андрей переглянулся с Сашкой. Никаких видимых изменений в пульте они не обнаружили, когда перекоммутировали провода в нём.

— Нет. Я в ваших ящиках ничего не понимаю. — Левчук повернулся в их угол. — На стене в распределительном щитке отключил.

— А как вы узнали, какие именно провода отключать? — Спросил Ярцев.

— Я же электромонтёр! — Удивился Левчук. — Я же сам разводку от пультов делал!

Сашка покачал головой. Оставалось только радоваться, что при проектировании они предусмотрели несколько дополнительных проводов, обозначенных на схеме, как резервное питание. А не то этот умелец и их сигнализацию мог бы отключить.

Придя к логическому завершению своего рассказа, Николай Григорьевич поник плечами, опустил голову, уставился пустым взглядом в пол. Андрею вдруг стало жалко этого мужика с такой нелёгкой судьбой.

— Как к вам лучше обращаться? Николай Григорьевич или Николай Гаврилович? — Спросил контрразведчик.

— Лучше Гаврилович. — Отозвался Левчук. — Привык уже за двадцать лет.

— Ну что же, Николай Гаврилович, у меня к вам есть одно предложение. — Видя как вскинулся с надеждой допрашиваемый, Ярцев продолжил. — Я хочу предложить вам нейтрализовать причинённый вами вред. И помочь нашей стране в борьбе с её врагами...

Андрей толкнул Сашку в бок. Они тихо поднялись и двинулись к выходу.

19 августа 1941 года Москва Кремль (ночь)

— Все в сборе? — спросил вождь, раскуривая свою трубку.

— Так точно, товарищ Сталин. — Поспешил отрапортовать Берия.

Сталин цепким взглядом осмотрел тех, кто по его мнению был достоин присутствовать на столь важном совещании.

— Начинайте, товарищ Берия. — Вождь сел во главе стола, показывая, что совещание началось.

— Товарищи генералы, мы собрались, чтобы подвести итоги операции, проведённой сегодня силами НКВД и армейских частей.

Сидящие за столом обменялись быстрыми взглядами. То, что им приходилось видеть, говорило скорее о попытках данных частей навести хоть какой-нибудь порядок.

— Я понимаю, что мои слова непонятны здесь присутствующим. — Берия открыл папку, достал первый листок. — Около месяца назад нам стало известно о планах нашего противника в лице польских националистов и курирующей их английской разведки, а также местной резидентуры, состоящей из бывших белогвардейцев и сионистского подполья. Неделю назад мы получили подтверждение от разведгрупп, работающих в Польше. Акция противника называлась "Музыкальная шкатулка".

— Странное название. — Удивился маршал Ворошилов. — Что они хотели сказать, выбирая такое имя для своей операции.

— Скорее всего хотели показать, что операция с двойным дном. — Решился вмешаться генерал Голиков.

— Если бы с двойным! — Берия усмехнулся. — Мы уже добрались до четвёртого уровня, а дна всё не видно. Из-за чрезвычайной сложности ситуации нам пришлось пойти на риск и дать возможность противнику реализовать большую часть его планов.

Генерал Абакумов только дёрнул головой в ответ на эту фразу.

— Первый уровень предусматривал организацию беспорядков на улицах наших городов силами уголовников и кое-кого из партийного актива, затаившихся на время сторонников Троцкого. — Берия достал второй листок. — Нам пришлось позволить подобные мероприятия в Москве и Киеве. Во всех остальных городах, а намечалось ещё не менее пяти, мы пресекли подобные диверсии в самом начале. Зато нам удалось практически полностью раскрыть всю шпионскую сеть и в данный момент сотрудники НКВД проводят аресты тех, кто засветился участием в данной акции.

Сидящий в дальнем конце стола Молотов сделал пометку в своих бумагах. Очередная чистка пройдётся по его наркомату, как коса по траве. Приходилось заранее обдумывать, кем заменить арестованных.

— Второй уровень предусматривал диверсии на военных заводах, электростанциях, мостах и научно-исследовательских институтах, работающих по военной тематике. — Продолжил нарком внутренних дел. — Большую часть диверсантов удалось нейтрализовать на стадии подготовки. Но не везде! В трёх местах диверсии были совершены, прежде всего из-за халатности охраны, если не прямого предательства. Сильно повреждён машинный зал Днепрогэса. Взорвана одна из подстанций под Москвой. Выведен из строя один из железнодорожных мостов через Волгу под Горьким.

Берия достал очередной листок из своей папки.

— Третий уровень — это покушения на высшее командование нашей армии. Нужно сказать, что все штабы фронтов и армий были предупреждены заранее. Но не везде к этим предостережениям отнеслись серьёзно. В результате такой безответственности Западный фронт остался без командования. Убит командующий фронтом генерал Ерёменко. Тяжело ранен представитель Ставки на западном направлении генерал Жуков. Погибли также несколько других генералов.

Василевский мрачно стучал карандашом по своей записной книжке. Дело было даже хуже, чем обрисовал нарком внутренних дел. Для характеристики действий бывшего командования Западным фронтом больше подошли бы слова зазнайство и самодурство. Разгром штаба такого уровня неслыханная удача для любого диверсанта. И немыслимый позор для охраны этого штаба. Хотя дело там настолько запутанное, что разобраться в нём вряд ли удастся в ближайшее время. Чего там больше — дурости или предательства?

— Четвёртый уровень — покушения на высшее руководство нашей страны. — Берия внимательно осмотрел присутствующих на совещании. — В том числе и на всех вас.

Генералы переглянулись. Приятно осознавать, что противник считает тебя настолько важным, что внёс в подобный список. Самые понятливые уяснили ещё одно — внесение в подобный список самое лучшее подтверждение лояльности.

— Естественно, мы не могли этого допустить и провели профилактические мероприятия сразу, как только получили подобную информацию. — Берия осмотрел присутствующих цепким взглядом. — Вполне возможно, что столь важная операция противника предусматривала ещё какие-либо действия, о которых нам получить сведения не удалось. Но будем надеяться, что удастся выяснить в процессе следствия.

— Стоило ли раскрытие шпионской сети таких серьёзных потерь? — Подал голос Ворошилов.

— Стоило, товарищ маршал, стоило. — Пришёл на помощь Берии генерал Абакумов. — Иначе могло быть ещё хуже.

— Мы сделали всё возможное для уменьшения ущерба. — Добавил Берия. — И все допущенные потери результат неправильной работы товарищей из других наркоматов. Если бы все привлечённые нами товарищи полностью выполняли наши инструкции и требования, то успехи противника были бы намного скромнее.

Застучал пальцами по столу Ворошилов, камень был прежде всего в его огород. Нервно поправил пенсне Молотов, наибольшее количество предателей, как всегда, обнаружилось в НКИДе. Абакумов опять дёрнул головой, в его ведомстве тоже были проколы. Теребил тесёмки принесённой папки Голиков, его также не миновала участь допустить ошибки в данном деле.

Сталин оценивал эффект, произведённый коротким докладом Берии. Произошло самое важное, чего он добивался. Большинство присутствовавших осознали свои ошибки и прониклись чувством вины за них. Хотя они с наркомом внутренних дел, откровенно говоря, ожидали, что накосячят данные товарищи намного больше. Но пронесло!

— Ну что же, товарищи, более подробный разбор данного дела ещё впереди. — Сталин раскурил свою трубку. — Сейчас же нам нужно определиться с нашей реакцией на произошедшие события. — Сталин повернулся к Молотову. — Товарищ Молотов, что вы можете нам сообщить?

— Товарищ Сталин, как мы и ожидали, основные нити управления заговором сошлись в английском посольстве. Контакты некоторых наших сотрудников... — Вячеслав Михайлович споткнулся в этом месте, скрывая природное заикание. — Неоспоримо подтвердили самое непосредственное участие в данном деле военного атташе Великобритании, самого посла и нескольких других работников посольства. Собранный материал позволяет нам немедленно выслать их из страны, как нежелательные персоны.

— Там всё посольство надо высылать! — Подал фразу генерал Голиков. — Не ошибешься.

— Вы считаете, что они пришлют честных и порядочных? — Отпарировал его фразу Молотов. — Будут ещё большие мерзавцы, но с другими связями, которые ещё вычислять нужно.

— Посла, конечно, нужно выслать! — Подвёл итог Сталин. — Как и других активных деятелей, участвовавших в данной акции. В крайнем случае, можно закрыть посольство, передав представительские функции другой стране. Но нужно помнить, что аналогичные действия последуют и в нашем направлении. Нам также придётся перестраивать свою работу. Товарищ Молотов подыщите замену нашему послу в Англии, на тот случай, если они решаться его выслать.

Молотов сделал запись в своём блокноте.

— Теперь перейдём к основной теме нашего совещания. — Сталин сделал паузу, опять раскуривая погасшую трубку. — Нашим делам на фронтах. Мы итак потеряли много времени, ожидая этого заговора. Теперь он случился, товарищ Берия выловит большую часть шпионов, как он обещал. — Вождь кинул взгляд на наркома внутренних дел. — И мы сможем проводить фронтовые операции, не боясь того, что противник узнает о них раньше, чем приказы дойдут до соответствующих штабов.

Генералы в очередной раз переглянулись, но высказать свои сомнения не решился никто.

— Товарищ Василевский только что вернулся из Закавказья. — Сталин сделал вид, что не заметил этих взглядов. — Он доложит нам о той ситуации, которая там сложилась.

Поднялся со своего места заместитель начальника генерального штаба РККА генерал Василевский, одёрнул китель.

— Товарищ Сталин, товарищи генералы. — Василевский открыл лежащую перед ним папку. — На данный момент времени войска генерала армии Тюленева выходят на исходные рубежи. До начала операции осталась чуть более семи часов. В состав группировки входят 46 армия генерала Черняка и 47 армия генерала Новикова, состоящие в основном из горнострелковых дивизий, более пригодных для действий в Иране. Два механизированных корпуса — семнадцатый полковника Армана и двадцать шестой генерала Лазарева. Два кавалерийских корпуса — третий генерала Плиева и четвёртый генерала Кириченко. И четвёртый воздушно-десантный корпус генерала Жадова. В помощь данной группировке из Среднеазиатского военного округа выдвигается пятьдесят третья армия.

— Ну с кавалерией всё ясно. А десантный корпус там зачем? — Подал голос Ворошилов, уязвлённый тем, что столь важные вопросы решались без его участия.

— Для захвата Ирана он, может быть, и не сильно нужен. — Отозвался Василевский. — А, вот, для противодействия выдвижению английских войск — просто необходим.

— А танковые корпуса почему не задействовали? — Продолжал упорствовать маршал Ворошилов.

— Танковые корпуса, Климент Ефремович, больше нужны на турецкой границе. — Поддержал своего заместителя маршал Шапошников. — В Иране вполне достаточно и броневиков, тем более, что в этих механизированных корпусах большинство бронеавтомобилей пушечные.

— Какой национальный состав в кавалерийских корпусах? — Положил конец начинавшейся перепалке Сталин.

— У генерала Кириченко в четвёртом кавкорпусе более девяносто процентов составляют кубанские казаки. — Отозвался Василевский, сверившись со своими записями. — У генерала Плиева национальный состав сложнее. Терские казаки, осетины, лезгины, аварцы, чеченцы, черкесы и другие народы Кавказа. Корпус формировали в окрестностях Владикавказа, отсюда и такой пёстрый состав. — Василевский задумался и добавил. — Вояки они очень хорошие. С дисциплиной могут быть проблемы, но генерал Плиев постарался при формировании распределить разные народности равномерно по различным частям.

— Передайте генералу Плиеву, чтобы он лучше контролировал своих абреков. — Сталин пыхнул трубкой. — Нам не нужны лишние проблемы с населением Ирана.

— По плану операции предусматривается бросок семнадцатого механизированного корпуса на Тегеран с одновременной выброской двести четырнадцатой десантной бригады на самые важные объекты столицы Ирана. — Продолжил генерал Василевский. — Одновременно с этим кавалерийские корпуса выдвигаются на юг вдоль турецкой и иракской границы, блокируя все возможные места вторжения в Иран британских войск из Ирака и турецких из приграничных районов Турции.

— Сколько времени нужно английским войскам для реакции на наши действия? — Сталин отложил трубку.

— В Ираке от недели до двух. — Вмешался Шапошников. — В британской Индии не менее месяца.

— Товарищ Василевский, хватит этого времени генералу Тюленеву? — Вождь поднялся из-за стола и стал ходить вдоль кабинета, по своей давнишней привычке.

— Если иранская армия не будет оказывать активного сопротивления, то вполне хватит. — Ответил заместитель начальника генерального штаба.

— Товарищ Голиков, а они будут оказывать сопротивление? — Сталин повернулся в сторону стола заседаний.

— Товарищ Сталин, мы думаем, что отвезённых в Иран золотых монет царской чеканки вполне хватит для того, чтобы оставить иранские войска в своих казармах. — Голиков заметил недоумённые взгляды других участников совещания и торопливо добавил. — Просто другие виды денег иранские генералы не воспринимают. Пришлось платить золотом.

— Кровь наших бойцов стоит намного дороже презренного металла. — Вождь взял свою трубку, раскурил её несколькими быстрыми затяжками. — Продолжайте, товарищ Василевский.

— Одновременно с этим дивизии общевойсковых армий должны занять основные ключевые пункты инфраструктуры Ирана, выйти и занять позиции в самых важных городах страны. А воздушно-десантные бригады должны взять под контроль главные порты юга. Мы считаем, что это позволит нам контролировать всю страну.

— Ультиматум Иранскому правительству нужно вручить утром, после того как наши войска перейдут границу. — Сталин посмотрел на Молотова. — Также нужно напечатать в центральных газетах объяснение данной акции для населения нашей страны. И заранее обдумать, какое истолкование мы будем давать иностранным журналистам.

— На турецкой границе никакой активности замечено не было. — Продолжил доклад генерал Василевский. — Если турки и собираются выступить против нас, как утверждает ГРУ, то в ближайшие недели этого не произойдёт. Что даст нам возможность освободить подвижные соединения, задействованные в Иране.

— Сколько у нас войск на турецкой границе? — Напомнил о себе Ворошилов.

— В Закавказье непосредственно на границе Турции развёрнуто две армии — сорок четвёртая и сорок пятая. Завершает формирование ещё одна — сорок восьмая. Два танковых, два механизированных корпуса, правда, вооружённых устаревшей техникой. Две горно-кавалерийские дивизии. Две отдельные горнострелковые дивизии. Одиннадцатая воздушная армия, одновременно задействованная в иранской операции. Нужно, также, учитывать наши войска, находящиеся в Болгарии. Сил вполне достаточно, чтобы предостеречь турецкое правительство от необдуманных шагов, или вразумить турецкую армию, если они на эти шаги решаться.

— Мы думаем, что у турок скоро появятся другие проблемы, кроме нападения на нас. — Приподнялся со своего места генерал Голиков. Посмотрел на Сталина, получил одобрительный кивок. — Руководство наших курдских союзников подтвердило готовность начать активные действия в течение ближайших дней, после того, как мы пересечём иранскую границу. Караваны с оружием для них готовы, осталось передать их курдским проводникам в Иране, а дальше они доставят оружие сами. Мы передаем им пятьдесят тысяч винтовок, триста пулемётов, восемь миллионов патронов, сто миномётов и боеприпасы к ним, несколько тысяч гранат. Всё трофейное — немецкое или польское. Если понадобится ещё оружие, то передать его недолго. Заодно и англичанам головной боли добавиться.

— Товарищ Василевский, у вас всё? — Сталин положил на стол свою докуренную трубку.

— Никак нет, товарищ Сталин. — Василевский повернулся лицом к вождю, хотя во время доклада смотрел на сидящих напротив Ворошилова, Кузнецова и Абакумова. — Разрешите высказать некоторые соображения.

— Высказывайте, — Сталин сел на своё место.

— Товарищ Сталин, необходимо что-то решать с генералом Павловым. — Василевский задержал дыхание, но затем продолжил. — Генерал Павлов, по моему мнению, не соответствует занимаемой должности, не занимается управлением вверенным ему округом, а только пьёт и ухлёствает за актрисами Тбилисского театра... За все время моего пребывания там генерал Павлов ни одного дня не был трезвым.... Ни разу не посещал вверенные ему войска... Даже ни разу не проконтролировал работу своего штаба. Округом, фактически, управляет начальник штаба округа генерал Толбухин. И неплохо управляет, оттого из Москвы и не видно существующих там недостатков... На мои замечания генерал Павлов отреагировал матерно, полез в драку... Пришлось вразумлять... кулаками... при всём штабе...

Сталин ошеломлённо выслушал речь заместителя начальника генерального штаба. Он, конечно, знал, что с Павловым не всё в порядке, но что до такой степени! Уткнулся в стол виноватым взглядом Ворошилов, ему было известно больше, но донести вождю на его бывшего любимца Климент Ефремович не решился.

— Товарищ Берия, это правда?

— Так точно, товарищ Сталин. — Лаврентий Павлович лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — Но, как подтвердил генерал Василевский, на работе округа это не сильно сказывается.

— Сказывается, товарищ нарком. — Устало добавил Василевский. — Хорошо, что сразу разделили округ по направлениям. На иранском фронте у генерала армии Тюленева полный порядок. А, вот, на турецком у генерал-полковника Павлова полный бардак, который неизвестно как повернётся в случае начала настоящей войны. Я предлагаю, убрать генерала Павлова из Закавказского военного округа немедленно, пока ещё есть время.

— Что будем с ним делать? — Спросил Сталин раздражённым голосом.

— Можно перевести в какой-нибудь из внутренних округов, где вреда от него будет намного меньше. — Продолжил Василевский, понимая, что ему первому высказываться по данной проблеме. — А можно отправить на фронт командовать каким-нибудь танковым соединением. Всё равно, ни к чему другому он не пригоден.

— У нас фронтами генерал-лейтенанты командуют, а танковыми корпусами вообще полковники. — Подал голос Ворошилов, надеясь, что основная гроза уже прошла. — А тут генерал-полковник, как никак.

— Ну полковником из генерал-полковника сделать недолго. — Жёстко отреагировал на его слова Сталин. Взял свою трубку, но тут же отбросил её обратно на стол. — Товарищ Шапошников распорядитесь. Генерал-полковника Павлова разжаловать в генерал-майоры, назначить командовать танковым корпусом. Не сумеет проявить себя на фронте — разжалуем в генерал-лесорубы. Что с округом делать будем?

— Генерал Толбухин неплохо управлялся при Павлове, сможет и без него. — Опять высказался Василевский. — Можно назначить его исполняющим, пока Тюленев не проведёт операцию в Иране.

— Так и сделаем! — Сталин поднялся, стал опять ходить вдоль стола. — Мало нам потери одного командующего фронтом. Ещё и этот болван отметился!

Вождь подошёл к висящей на стене карте, где красной линией проходила линия фронта в Европе. По болгарско-турецкой границе, через Югославию, огибая выступ Венгрии, которой до сих пор удавалось лавировать на зыбкой грани нейтралитета. Через восточную Словакию на Краков, который Рокоссовский так и не оставил, несмотря на все старания немецких генералов. Рваной кривой вдоль Вислы, огибая советские и немецкие плацдармы по обеим сторонам реки, восточнее оставленной Варшавы, западнее Белостока, а далее по границе Восточной Пруссии.

— Товарищ Шапошников, каковы ваши предложения по кандидатуре командующего Западным фронтом. — Сталин опять повернулся к столу заседаний.

— В генеральном штабе считают, что наилучшей кандидатурой на данное место будет генерал Конев. — Ответил маршал Шапошников, пользуясь привилегией возраста, не вставая с места. — Тем более, что активных боевых действий на юге в ближайшее время мы не планируем.

— Его же кем-то заменить надо? — Проворчал Ворошилов.

— По моему мнению, это вполне может сделать генерал Петров, неплохо проявивший себя при взятии Болгарии. — Борис Михайлович поправил пенсне. — Тем более, что в Югославии и природные условия сходные, и точно так же нет сплошной линии обороны.

— Что со сроками наступления в Польше? — Спросил Сталин.

— Придётся их перенести хотя бы дней на десять, пока новый командующий не возьмёт управление в свои руки. — Ответил Шапошников. — Тем более, что главная задача нашего отступления в Польше достигнута. Клюге выбрался из крепостей и бастионов Восточной Пруссии в чистое поле, а на открытой местности у нас подавляющее превосходство.

— А если он успеет за эти десять дней обратно убраться? — Усомнился Ворошилов.

— Он, может быть, и отвёл бы войска, да из Берлина не дадут. — Отмёл его возражения Василевский.

— Хорошо, в Польше наступление перенесём на десять дней. — Согласился с доводами генералов Сталин. — А что у нас в Словакии?

— Достигнута договорённость, что часть словацких войск выступит на нашей стороне. — В очередной раз поднялся генерал Голиков. — Остальные, по крайней мере, не будут вмешиваться, пока мы будем разбираться с немцами.

— Приди, дядя, спаси меня! А я, в благодарность, тебе в спину стрелять не буду. — Проворчал генерал Абакумов. — Везде в этой поганой Европе одно и тоже!

— Культура, твою мать! — Поддержал его Ворошилов. — Нам сиволапым не понять!

Сталин покачал головой в ответ на эти высказывания, но от комментариев воздержался.

— Для поддержки действий наших союзников и убеждения сомневающихся выделен третий воздушно-десантный корпус генерала Глазунова. В ближайшие дни в центральной и западной Словакии будут десантированы батальоны пятой воздушно-десантной бригады полковника Родимцева, которые должны будут подготовить условия для высадки остальных бригад корпуса. Если первоначальный успех будет достигнут, то мы введём в дело 35 армию генерала Клыкова, а также механизированный и танковый корпус, находящиеся в восточной Словакии. Это позволит нам не только освободить Словакию от немцев, но и выйти в тыл германской группировке в Силезии. — Голиков посмотрел на Шапошникова. — Но об этом лучше расскажет начальник генерального штаба.

— Борис Михайлович, что считает нужным предпринять генеральный штаб в случае развития успеха в центральной Словакии.

— Как уже сказал генерал Голиков, мы можем ввести в бой 35 армию. После прорыва обороны, хотя сплошной линии обороны немцы там не имеют, вводим десятый танковый корпус генерала Вольского, а также двадцать девятый механизированный корпус генерала Ермолаева. Одновременно с этим, или чуть позже, что будет зависеть от успехов Западного фронта, нанесёт удар севернее Кракова первая танковая армия генерала Катукова в направлении на Бреслау. В случае успеха на Западном направлении в прорыв будут введены седьмой танковый корпус генерала Черняховского и третий танковый корпус генерала Кравченко. Основной задачей данных соединений будет отсечение немецкой группировки в Польше от Восточной Пруссии с дальнейшим выходом к Данцингу. Затем перейдут в наступление и другие армии Западного и Центрального фронтов. Спустя некоторое время к ним присоединится Прибалтийский.

— А Варшава? — Поинтересовался Ворошилов.

— А зачем она нам? — Ответил Василевский. — После двух штурмов, нашего и немецкого, от города практически ничего не осталось. Вряд ли немцы захотят цепляться за эти развалины. Да и если не отойдут, то пусть сидят там до посинения. Достаточно заблокировать польскую столицу и отправляться дальше. Нам даже выгодно, чтобы их там осталось, как можно больше.

— Мы сейчас не можем дать точную привязку по датам, так как неясны сроки готовности Западного фронта, из-за смены командования. — Продолжил Шапошников. — Но ориентировочно, операция в Словакии начнётся дня через три, а в Польше дней через восемь-десять. В Восточной Пруссии ещё на неделю позже, когда окончательно станет ясен результат боёв в центральной и северной Польше. Ещё на неделю позже войска Юго-западного фронта начнут наступление в Югославии. Если турецкое правительство решится на нападение на нас, то перейдет в наступление и Южный фронт, поддержанный болгарской армией, в направлении на Стамбул и Афины.

— Сдюжим ли? — Засомневался Ворошилов. — Уж больно много запланировали?

— Планы, пока, не окончательные! — Подвёл итог Сталин. — Частности всегда можно изменить. Но нужно действовать, пока противник в растерянности и не сговорился между собой.

— Сомневаюсь, что англичане пойдут на договор с Гитлером. — Высказал свою точку зрения Молотов. — Уж больно экономические противоречия там большие.

— А им и не нужно договариваться. — Ответил ему Голиков. — Достаточно подтолкнуть против нас Турцию и Японию.

— А что там с Японией? — Ворошилов продолжал играть роль демона сомнения, полагающегося при планировании любой серьёзной операции.

— К сожалению, наши возможности на востоке намного скромнее, чем в Европе. — Отозвался генерал Голиков. — Единственное, что мы можем утверждать точно — это то, что японцы планируют какую-то крупную операцию. Но, где и когда, нам неизвестно.

— Товарищ Абакумов, а что скажут ваши подчинённые? — Сталин обратился к начальнику Смерша, подтверждая необходимость его присутствия на данном совещании.

Генерал Абакумов поднялся во весь свой громадный рост, одёрнул китель, начал говорить, не пытаясь подсматривать в свою папку.

— Около месяца назад нам пришлось взять в разработку одного, довольно высокопоставленного, генерала Дальневосточного военного округа. Как оказалось не зря. Ибо, знал он очень много. И не долго запирался.

Усмехнулся едва заметно Берия, покачал головой Василевский. Методы Смерша, как и любой другой контрразведки, были ориентированны на максимальную эффективность, без ненужной гуманности и сентиментальности. Нужны сведения — значит они будут! Главное, чтобы у клиента язык продолжал работать, а всё остальное не так уж и нужно!

— Генерал не только передавал сведения на ту сторону, но и получал некоторую информацию оттуда, чтобы его деятельность приносила наибольшую пользу противнику. — Продолжал Абакумов. — Вот, он нам и поведал о планах японцев на ближайший месяц. Японский флот планирует крупную операцию с применением большого соединения надводных кораблей, включая самые современные авианосцы и линкоры. Эскадра тайно сосредотачивается на одном из островов Курильской гряды. Срок готовности приблизительно конец августа, начало сентября. Куда направятся неизвестно. Удалось узнать, что горючее для самолётов они закупили у американцев через подставные фирмы в Южной Америке. А вот мазут для топок кораблей им предоставили англичане. Всё это наводит на мысль, что операция замышлена против нас.

— Товарищ Кузнецов, вы получили цифры закупок топлива? — Вмешался Сталин.

На этот раз удивлённо посмотрели на него все, в том числе и Абакумов. Только Берия оставался невозмутим. Эти военные дуболомы забывают о том, что есть и другие способы добычи информации, кроме выламывания рук и использования полевого телефона. Можно просто заплатить паре незаметных человечков, тупо перекладывающих бумажки со статистической информацией.

— Так точно, товарищ Сталин. — Приподнялся со своего места адмирал Кузнецов, командующий флотом Советского Союза. — Данного количества мазута вполне хватит для действий против любой точки Тихого океана. Включая Филиппины, английские Гонконг и Сингапур, американские Гавайи. Все китайские порты. Ну, естественно, и наш Владивосток.

— Что может наш Тихоокеанский флот противопоставить японскому вторжению? — Сталин опять взял свою трубку, вытряхнул пепел, начал набивать табаком.

— Ничего, товарищ Сталин! — Выдавил из себя нарком военно-морского флота. — Только спрятать часть кораблей в других бухтах.

— Надеюсь вы это уже сделали? — Вождь не терял спокойствия, наверняка, зная что-то ещё неизвестное генералам.

— Так точно! — Вытянулся Кузнецов. — Основная часть надводных кораблей рассредоточена по всему побережью вплоть до Охотска, подводные лодки приготовлены к боевому походу, все береговые батареи приведены в боеготовность. В море высланы разведывательные корабли под видом рыбацких сейнеров. Предупреждены авиационные соединения и армейские части, находящие вблизи Владивостока и Комсомольска-на-Амуре.

— Товарищ Кузнецов, а вы не исключаете, что противник может направиться в другую сторону? — Сталин раскурил свою трубку, сохраняя абсолютное спокойствие.

— Хотелось бы верить. — Ответил адмирал Кузнецов. — Но приходится готовиться к худшему.

— А что делает японская армия? — Подал голос Ворошилов, подтверждая свою роль главного сомневающегося на данном совещании.

— Квантунская армия, стоящая на наших границах, никаких активных действий не предпринимала. — Отозвался Василевский. — Наоборот, японцы начали строительство новых оборонительных сооружений. Что удивляет, после сообщения о таких приготовлениях японского флота?

— Ну, генерал. — Откликнулся генерал Абакумов. — В каждом монастыре свои порядки. Это у нас адмирал Кузнецов обязан отчитываться перед вами в своих действиях. А в Японии армия и флот друг от друга полностью независимы. И не обязаны отчитываться в своих действиях.

Василевский поморщился в ответ на столь бестактное замечание. Он сам может рассказать этому выскочке намного больше, чем тот когда-либо знал, о структуре и подчинённости иностранных армий. Но операция такого масштаба, несомненно, нуждается в согласовании. А этого не видно! Или японцы окончательно утратили согласованность действий, что мало вероятно. Или операция намечается в другом месте, что даёт надежду на благополучный исход.

— Товарищ Кузнецов, а как обстоят наши дела на Балтике? — Сталин завершил обсуждение японского вопроса.

— Не очень хорошо, товарищ Сталин. — Осторожно начал доклад нарком флота. — Немцы вывели в море свои новейшие корабли, и эффективность наших рейдерских групп мгновенно упала. Даже против "Лютцова" наши старые линкоры абсолютно неэффективны, не говоря о крейсерах и эсминцах. А выход из Данцинга новейшего "Бисмарка", заставил весь наш флот оттянуться под прикрытие минных полей восточной Балтики. Если это "чудище" отправится в сторону Прибалтики, нам придётся отходить в Финский залив. Другого исхода я не вижу.

Адмирал Кузнецов промолчал, что одна встреча, всё-таки, состоялась. "Бисмарк" и "Марат" обменялись несколькими залпами. Причём советский линкор получил два попадания. Одно под основание первой башни, что мгновенно вывело её из строя, хорошо, хоть орудийные погреба не детонировали. Второе срезало антенны центрального поста, после чего линкор ослеп окончательно и пришлось отходить под прикрытием дымовой завесы. Что произошло с немецким линкором, известно не было.

Никакая модернизация не может нейтрализовать двадцать лет разницы в проектировании и производстве. Для противостояния "Бисмарку", в открытом поединке, нужен был весь балтийский флот в полном составе.

Адмиралу Кузнецову приходилось только завидовать англичанам, имевшим самый современный в мире флот. Но не торопящимся применить его против общего противника.

Впрочем, была возможность это исправить. И адмирал Кузнецов собирался данную вероятность использовать.

— Товарищ Кузнецов, а как у нас дела с операцией "Северный дельфин"? — Сталин наконец-таки раскурил, в очередной раз, свою трубку. — Наш общий друг собирается изменить направление своей внешней политики, или его нужно подтолкнуть?

— Как нам кажется, товарищ Сталин, нашего общего друга, всё-таки, придётся подтолкнуть. — Адмирал Кузнецов впервые за время доклада позволил себе улыбнуться. — Из четырёх захваченных в Мемеле подводных лодок удалось ввести в строй три. Причём, все три отправлены в патрулирование по Балтике в первый же месяц. С положительным результатом! Две из них торпедировали по одному транспорту противника, а третья отправила на дно два корабля. Абсолютно проверено! Как нашей составляющей экипажа, так и внешними наблюдателями!

— Вы считаете, что их можно использовать? — Сталин пыхнул дымом в сторону висящей на стене карты. — А вдруг они решат проявить самостоятельность?

— Мое мнение, товарищ Сталин, если им не будет приказано воевать против своих соотечественников, то никаких проблем не будет! — Адмирал Кузнецов попытался изобразить самое верноподническое выражение лица, которое он мог себе представить. — Ни немцы, ни англичане никаких тёплых чувств друг к другу не испытывают со времён Первой Империалистической. И при первой же возможности постараются отплатить своему противнику полной монетой. Такую возможность грех не использовать!

— Наверное, вы правы, товарищ Кузнецов! — Сталин отложил свою трубку. — Отдавайте приказ о начале операции!

Вождь улыбнулся своим мыслям. Кажется, господина Черчилля ожидал очень неприятный сюрприз...

25 августа 1941 года Северо-восточнее Братиславы

Майор Маргелов поправил лямки парашюта. Первая рота его парашютно-десантного батальона подходила к точке десантирования. Все два десятка бойцов, сидящие вместе с командиром внутри корпуса ЛИ-2, напряглись, ожидая его команды. Ну что же, абсолютно правильно! Скоро будет команда выброски. И не боится её только тот, кто ни разу не покидал борт самолёта с парашютом.

Вскоре показался штурман самолёта, показал поднятый вверх большой палец. Кажется, вышли в точку высадки. Майор встал со своего места, поднялись и все остальные. Подошёл к приоткрытой штурманом двери первый боец. Показал знак готовности поднятой вверх рукой, скользнул в проём двери. Вслед нему устремился следующий, затем третий и так далее. Пока в проёме не скрылся последний десантник. Штурман подтолкнул к проёму двери первый контейнер, с помощью майора вытолкнул его наружу. Сработала парашютная система. Затем последовал второй, третий и четвёртый. Майор убедился, что ушли вниз все нужные грузы, бросился вниз головой, ощутил резкий рывок парашюта. Всё, как и предупреждали его на тренировке. К великому счастью майора Маргелова бойцы его батальона не знали, что это у их командира, всего лишь, второй прыжок. Оставалось не испортить его неудачным приземлением.

Майор окинул взглядом окрестности. Летуны не подвели. Всё небо было густо усеяно одуванчиками парашютов. Это бойцы первой роты его батальона стремились вниз.

Мигали где-то внизу сигнальные костры, кажется, словаки не обманули и, в самом деле, встретили их, как долгожданных гостей. Майор подправил стропы парашюта, стоило приземлиться на несколько метров левее. Удалось!

Внизу его ждал костёр, которого удалось минуть в самую последнюю минуту, и рывок парашюта, почти опрокинувший его на землю. Дул довольно сильный ветер и, с трудом, удалось загасить купол.

Майор торопливо оглянулся и обнаружил в нескольких шагах от себя одного из своих бойцов в объятьях какой-то девицы. В неясном свете предутреннего неба комбат с удивлением узнал в бойце командира второго взвода лейтенанта Сергиенко. А девица, явно, была из местных. И когда он успел шашни завести? Разница в выброске взводов была, максимум минут пять, как видел он, при спуске, по расположению парашютов по высоте.

— Это что такое, лейтенант? — Взорвался майор Маргелов, как только подошел поближе.

— Виноват, товарищ майор. — Сергиенко пытался оттолкнуть от себя девушку. — Вот, привязалась какая-то сумасшедшая, хоть лопаткой от неё отмахивайся. — Лейтенанту, наконец-таки, удалось оторвать девушку от себя.

— Доброго утра, товарищ майор. — Услышал Маргелов сзади. Обернувшись он обнаружил словака в полувоенной форме. — Меня зовут товарищ Ковач. Я буду вашим переводчиком.

Был товарищ Ковач долговязым, худым до скелетообразного состояния, сверкал в отблесках костра круглыми очками. Дополнял его облик перекинутый через руку дождевик, хотя небо в пределах видимости оставалось абсолютно чистым.

— Извините, пан майор, но Петра решила, что должна отблагодарить первого русского, который свалится ей с неба. — Сообщил ему флегматичный переводчик. — Мы не ожидали, что этим первым попавшимся окажется один из ваших лейтенантов!

— Вблизи было, по крайней мере, два десятка бравых бойцов! — Отозвался майор Маргелов. — Почему она выбрала именно командира взвода?

— Кто поймёт женщину? — Высказал древнюю мудрость словацкий переводчик. — Но вам, товарищ майор, нужно запомнить, что Петра от своей цели никогда не отказывалась.

— Вы, что издеваетесь? — Майор Маргелов отбросил, наконец-таки, остатки парашютной системы. — У меня впереди бой. Вы, в самом деле, думаете, что ваша Петра будет сопровождать нас всё это время?

— Несомненно, пан майор, ведь, она ваш основной проводник! — В голосе словака слышалась усталость.

— Вы хотите сказать, что эта девчонка знает окрестные горы? — Удивился майор.

— Насчёт всех гор не уверен. — Словак снял свои очки, протёр их и водрузил обратно. — Но ближайшие окрестности лучше Петры никто не знает. А дальние горы никто не знает лучше её деда, который ожидает нас в ближайшем селении. — Товарищ Ковач немного смутился. — Извините, товарищ майор, но старику требуется проявить уважение. Попросить, поклониться, в конце концов.

Майор Маргелов покачал головой. Если требуется проявить уважение, то он и на колени встать может. Лишь бы толк был! Махнул рукой на словацкую девицу и повернулся к своим командирам, собравшимся за его спиной за это время. Последовали указания.

— Иваненко, бери пяток бойцов и проверь поле, которое словаки присмотрели. — Отдал он команду замполиту первой роты. — Действительно там "Дугласы" садиться могут, или они что-то напутали?

Это было самым важным на данном этапе операции. Сумеют летуны посадить транспорты с ротой тяжёлого оружия и боеспособность его батальона возрастёт вдвое. Конечно, бойцы сбросили на парашютах гранатомёты, бронебойки, станковые пулемёты и даже ротные миномёты. Он сам выталкивал из самолёта тюки с таким оружием. Но без противотанковых орудий, крупнокалиберных пулемётов и батальонных миномётов, он не сможет удержать назначенные ему рубежи обороны.

Вокруг, тем временем, кипела проверенная неоднократными тренировками суета. Отыскивали своих бойцов командиры подразделений. Стаскивали обнаруженные в окрестностях тюки и контейнеры, сброшенные на отдельных парашютах. Сортировали их по принадлежности. Что-то кричали командиры взводов, радуясь, что не пришлось с ходу вступать в бой.

Где-то вдалеке загудели в небе двигатели самолётов второй волны. Засуетились словаки, потащили к почти погасшим кострам новые вязанки хвороста. Майор отдал команду и бойцы первой роты оттянулись к опушке ближайшей рощи. Не стоило мешать высадке своих товарищей.

Вскоре, в уже светлом небе показались ТБ-3, составляющие вторую волну выброски. Запестрели в небе купола парашютов. Пошла вниз вторая рота его батальона. Майор Маргелов отправил на место высадки командира первой роты капитана Сивцова, основной задачей которого было не допустить перемешивания взводов и рот батальона между собой.

Пока всё шло по плану. Что не могло не радовать!

Прибежал политрук Иваненко с радостным сообщением, что найденная словаками площадка действительно позволяет приземлять тяжёлые транспорты.

Майор Маргелов отдал приказ радистам сообщить об этом командованию.

Вторая рота приземлялась практически в том же месте, что и первая. Узнав, где находится командование, прибежал командир второй роты капитан Морозов. Отрапортовал, уяснил задачу, помчался собирать свои взводы, разброшенные ветром по ближайшим окрестностям.

Высадка была успешно выполнена процентов на шестьдесят, а то и больше, так как никто не ожидал, что столь свободно пройдёт операция такого масштаба. Но благодаря помощи, оказанной словацкими коммунистами, всё удалось.

Стоило посочувствовать гитлеровским офицерам, которые должны были найти оправдание своим промахам.

Вероятнее всего, кто-то из немецкого командования в данный момент торопливо придумывал оправдание своим нерасторопным действиям. Кто-то искал виноватых среди ближайших сослуживцев. Кто-то старательно преувеличивал силы противостоящих войск Красной армии. Кто-то, а вернее большинство, спешно собирал чемоданы, торопясь ускользнуть из намечающегося котла окружения. После вчерашнего прорыва линии фронта и введения в бой подвижных соединений группировки Красной Армии, расположенной в Восточной Словакии, никаких сомнений в исходе боёв в центральной части страны у немецкого командования не оставалось. Танковый и механизированный корпуса советских войск наносили удары по расходящимся направлениям, стараясь захватить всё важные дороги и населённые пункты. Первый кавкорпус Белова, переброшенный из Польши незадолго до начала операции, устремился на запад, используя те дороги, которые для танков не очень удобны. Ибо дороги бывают разные. Они могут, как известно, течь широкими полосами среди городов и просёлков, а могут извиваться незаметными тропками в глухих лесах и горах. И все их перекрыть невозможно!

Так что шанс уйти у немецких войск был. И большой шанс. Впрочем серьёзной опасности для советских войск части вермахта, находящиеся в центральной Словакии, не представляли. Но на западе страны противник был более серьёзный. И если немецкие дивизии, стоящие вокруг Братиславы, сумеют оседлать дороги, выходящие из гор центральной части страны на дунайские равнины, то прорывающимся частям придётся умыться кровью.

Для захвата дорог, мостов и перевалов и выбрасывают десантные батальоны их третьего воздушно-десантного корпуса. Его батальон первым из 212 воздушно-десантной бригады полковника Затевахина, выбрасываемой по широкой дуге на пути отхода немецких войск. Хотя пятую бригаду корпуса выбросили почти двое суток назад. Но ей повезло высаживаться на территории, контролируемой единственной воинской частью словацкой армии, в полном составе перешедшей на сторону РККА. Так, что бойцам полковника Родимцева пришлось не воевать, а "гостевать", сочетая демонстрацию силы нового, для словаков, союзника с попытками местного населения от широты души споить бойцов десантной бригады.

Кстати, стоило вспомнить об этой особенности гостеприимства в первую очередь.

Майор отыскал замполита батальона старшего политрука Вайсмана. Тот уже привычно занимался своей основной деятельностью, отдавая последние наставления замполитам рот. Одним из последних приказов Ставки политруки и комиссары в войсках переводились на должности заместителей по политической части, окончательно утверждая единоначалие в войсковых частях, вплоть до армейского звена. Более высокопоставленных политработников этот приказ не касался, давая им время доказать свою необходимость.

— Ефим Семенович! — Подозвал комбат замполита.

— Да, Василий Филиппович! — Отозвался старший политрук, коротким жестом, заставляя своих подчинённых подождать, пока он переговорит с командиром.

— Передай распоряжение, да и сам проследи, чтобы бойцы не переусердствовали с местными наливками. — Сказал майор.

Нужно, конечно, было запретить всякое потребление горячительных напитков. Но запретить легко! Проследить трудно! Не приставишь же к каждому бойцу по политруку. Ибо, тогда это не боевая часть будет, а партшкола или институт благородных девиц. Да и местных жителей обижать нельзя.

Замполит кивнул, уясняя сущность приказа, но добавил.

— Не обидеть бы новых союзников?

— Так, я и говорю, чтобы не перестарались! — Разъяснил комбат. — Пригубил и передай другому. Чтобы и уважение было, и трезвыми остались.

— Какие ещё приказы будут? — Замполит оглянулся на политруков, ожидающих его неподалёку.

Майор Маргелов посмотрел на часы. Пожалуй, пора начинать выдвижение.

— Остаёшься за старшего на месте высадки. Дождёшься начальника штаба с ротой тяжелого оружия. Соберете и организуете погрузку парашютов, пока местные жители их на портянки не растащили. То, что из тюков и контейнеров годиться к повторному использованию, также в транспортники. Если будут раненые и травмированные, то отправлять их с первым же самолётом, если рана хоть чуть серьёзная будет.

Замполит только кивнул. Всё это ему и так было известно из нового штатного расписания батальона. Впервые постарались привести высадку из предприятия "на удачу" в логически завершённую операцию, где у каждого было своё, строго определённое место. Если выбрасывали батальон, то с первой ротой отправлялся комбат. Со второй и третьей летел или замполит, или заместитель командира батальона по строевой. А начштаба батальона приземлялся посадочным способом с ротой тяжёлого оружия, взводом связи и другими тыловыми службами.

Воинские уставы пишутся кровью. И новое наставление для воздушно-десантных войск не исключение. После неудачных десантов начала войны, выброшенных "как получится", тактика применения десантных бригад была основательно переработана. Теперь подразделения больше роты или батальона, которые невозможно десантировать за один раз, стараются высаживать только там, где есть поддержка наземных подразделений, или не ожидается активного сопротивления противника. Из состава воздушно-десантных корпусов убрали бесполезный танковый батальон, который попросту нечем было перебрасывать. Ведь даже лёгкие Т-38 нужно было доставлять тяжелым бомбардировщиком ТБ-3, и то, только по одному на внешней подвеске. Вместо этого в батальоны добавили роты тяжелого оружия с артиллерией и крупнокалиберными пулемётами. Изменили штаты рот, добавив, станковые пулемёты, гранатомёты и противотанковые ружья. Изменили до неузнаваемости воздушно-десантные отделения, включив в состав каждого снайпера, пулемётчика с немного переделанным и облегчённым Дегтярём, и гранатомётчика, добавив ему второго номера для переноски боезапаса. Хотя формально станковые пулемёты и противотанковые ружья составляли особый пулемётный взвод, подчинявшийся командиру роты, в реальном бою их придавали взводам, и даже сбрасывали совместно с подразделением, которое им предстояло поддерживать.

Снабдили десантников разгрузочными жилетами, облегчившими переноску вооружения. Изменили и основное оружие десантника, вооружив большинство судаевскими ППС, и пистолетами ТТ, в качестве второго оружия. Только снайперы вооружались карабинами, в основном, на базе мосинской трёхлинейки, но были и новые экспериментальные варианты на основе автоматических винтовок. В этот раз, один из взводов вооружили какими-то новыми автоматическими карабинами, использующими новоиспеченные, невиданные ранее, патроны меньше винтовочных и больше пистолётных. По слухам подобное оружие уже несколько месяцев испытывают на полигонах. И теперь вот дошла очередь до войсковых испытаний. Плохо то, что пришлось брать с собой три вида патронов вместо привычных двух.

Изменили и порядок высадки командования батальонов и, особенно, бригад. После того, как в конце мая одна очередь немецкого зенитного орудия оставила без всего командования воздушно-десантный батальон, выбрасываемый в Южной Польше. Эти дуболомы в полном составе уселись в один самолёт. Мало того, они и все рации умудрились погрузить вместе с собой, оставив, в результате, высадившиеся роты без командования и связи. После этого случая командиров и их заместителей запретили доставлять к месту высадки не только в одном самолёте, но и даже в составе одних частей их подразделений.

Командиры рот уже строили своих бойцов. Майор Маргелов прошёл вдоль строя. Десантники, снаряжённые "по-походному", навьюченные оружием и боеприпасами, подпрыгивали на месте, проверяя крепление своего снаряжения. Командиры придирчиво проверяли своих бойцов, негромкими голосами высказывая замечания и давая советы. К великой радости бронебойщиков и "станкачей" словаки смогли привести несколько вьючных лошадей, которых сейчас торопливо нагружали противотанковыми ружьями и станковыми пулемётами ДС. Пулемётчиков можно понять. Тащить на собственном горбу тридцатикилограммовый ДС — удовольствие не из приятных, скрасить которое может только напоминание о том, что Максим со станком весит более шестидесяти килограмм. А ведь ещё коробки с лентами нести. Бронебойщикам, конечно, легче, но и семнадцать килограмм ПТРД тоже груз не малый. Проще всего автоматчикам, но и им дополнительного груза выпадает немало, от собственных патронов и гранат, до выстрелов гранатометов и мин ротных миномётов. Им ещё повезло. Третьей роте достанутся артиллерийские снаряды, мины батальонных миномётов и ленты ДШК.

Комбат проверил наличие раций. Обе на месте, в конце первого взвода каждой роты. Его личная рация на время остаётся замполиту батальона, до тех пор пока не высадится начальник штаба батальона.

Майор махнул рукой и возглавляемая словацкой проводницей колонна устремилась по проселочной дороге в недалёкий лес. Вдалеке загудели двигатели самолётов, приближалась оставшаяся часть батальона.

Надпоручик Орсак был твёрдо уверен, что самое лучшее светлое пиво в округе варят на пивоварне старого Кубичека. Да и находилась она неподалёку от части. Потому, сменившись с дежурства, он отправился прямиком туда.

Увидев постоянного клиента, пан Михал только кивнул головой и показал своей внучке Ленке на угловой столик, за которым всегда сидели офицеры, посещавшие его заведение. Вскоре та притащила пару кружек. Надпоручик сделал несколько глотков и задумался. Неприятный осадок, оставшийся от вчерашнего разговора с Яном так и не проходил. Наверное, потому что прав всё-таки был не он, а Ян. И даже ночное прощание не сгладило обиды на друга.

Началось всё за этим же столиком. Ян некоторое время молча пил пиво, улыбался Ленке, когда та оказывалась вблизи их столика, раскланивался со знакомыми, заходившими утолить жажду. Но, вскоре, решительно отставил кружку в сторону и сказал.

— Кароль, мне нужно поговорить с тобой на очень серьёзную тему!

Надпоручик тоже отставил кружку. Хотелось бы отодвинуть этот разговор, как можно дальше, но рано или поздно придётся обсуждать этот вопрос. О чём собирался с ним говорить его друг, поручик Величек, надпоручик Орсак прекрасно понимал. Речь об их отношениях с немцами и русскими. Его самого вполне устраивала сложившаяся ситуация, когда словацкие войска придерживались нейтралитета, оставляя Красной армии и Вермахту возможность выяснять, кто из них сильнее. Формально, конечно, Словакия союзник Германии, но немцам так и не удалось заставить словацких генералов выступить против советов. Будь ситуация на фронтах другой и, вполне возможно, генералы бы решились. Но после поражений германской армии в мае-июне, влезать в войну на стороне проигравших желающих нет. И даже наступление Вермахта в Польше не убедило никого, кроме министерства обороны, которое издало радостный манифест, оставленный командирами дивизий без внимания. Правительство Тисо не в состоянии было контролировать даже окрестности Братиславы. А, уж, в других местах о его существовании даже не вспоминали.

— Хорошо, Ян, что ты хочешь предложить? — Надпоручик сделал очередной глоток.

— Кароль, пора принимать решение. — Величек быстрым взглядом окинул зал — в опасной близости от их стола никого не было. — Нужно переходить на сторону русских, пока не поздно это сделать.

— Зачем? Тебе не терпится получить пулю за чужие интересы?

— Почему за чужие? — Удивился Ян. — Речь ведь идёт о нашей стране? И мне небезразлично, что с ней произойдёт.

— Это ты наслушался коммунистической болтовни в своём взводе. — Попытался охладить его Орсак. — Давно предлагал тебе убрать этих агитаторов куда-нибудь подальше. Какая тебе разница, кто будет контролировать дурачков в центральном правительстве — немцы или русские? — Надпоручик допил первую кружку и придвинул к себе следующую. — Ты, в самом деле, думаешь, что в твоей жизни что-то изменится?

— Если будем сидеть в этой пивной и ждать, то ничего не изменится. — Усмехнулся Ян. — А потом станем ворчать, что в Братиславе опять поступили не так, как нам хотелось.

— Ты знаешь, мой дед, в свое время, сказал мне очень старую крестьянскую мудрость: "Когда дерутся волкодавы, дворовым шавкам лучше постоять в стороне". — Орсак начал вторую кружку. — Если бы наша империя не лезла в войну в четырнадцатом году, то мы с тобой служили бы в столице Австро-Венгрии Вене.

— Или пахали землю на окраинах этой империи! — Поручик Величек махнул рукой. — Не забывай, что мы с тобой словаки, а не австрийцы или венгры, и, даже, не чехи.

— А что дадут русские? — Надпоручик Орсак решил поменять подход к разговору с другом. — Сядут нам на шею сами. Или, опять, усадят чехов.

— Знаешь, Кароль, ты напомнил мне один разговор. Ну, ты понимаешь с кем... — Ян сделал многозначительную паузу, коммунистические агитаторы в роте надпоручика Орсака чувствовали себя вполне вольготно не только стараниями поручика Величека, но и терпимым отношением самого командира роты. — Так вот, он мне сказал одну чрезвычайно неприятную, но очень правдивую фразу.

— И чего там наплёл твой четарж? — Орсак отхлебнул следующую порцию очень даже неплохого пива.

— Как ты думаешь, Кароль, почему нами всегда кто-то командует? — Поручик вернулся к своей кружке.

— Потому что мы маленький народ и не можем победить более сильного врага. — Ответил надпоручик.

— Я сказал то же самое! — Ян счастливо улыбнулся. — Но Мартин привёл столько примеров из нашей истории, когда мы могли победить, но не решились это сделать, что я и вспомнить их все не могу.

— Твоему Мартину только языком трепать. — Надпоручик прикончил вторую кружку, нашёл взглядом официантку, показал свой пустой бокал. — А если бы мы выступили против врага, то, вполне возможно, и такого народа, как словаки, уже бы не было.

— Может быть и так, Кароль. — Ян допил первую кружку, взял вторую. — А, может быть, и по-другому. Пока наши предки проверяли очередной урожай ячменя, поглощая пиво, приходили все, кому не лень было добраться до наших мест, и садились нам на шею! Чехи, венгры, австрийцы, потом немцы. И сейчас ситуация ничем не отличается!

— Так зачем нам вмешиваться? — Надпоручик дождался очередную порцию пива, принесённого внучкой пана Михала.

— Мне непонятен сам смысл нашего спора, Кароль. — Поручик отставил пиво. — Горит наш дом, а мы вместо того, чтобы его тушить, обсуждаем, что дадут нам те, кто его всё-таки погасит.

Поручик отставил недопитую кружку и отправился к выходу.

Ясно стало одно — решение Ян уже принял, но пока не оставлял надежды склонить к нему своего друга. Поэтому, когда надпоручик вышел ночью к чёрному входу казармы, он увидел там то, что и ожидал увидеть. Поручика Величика с группой солдат.

— Всё-таки решил идти? — Надпоручик достал сигарету, прикурил, неторопливо затянулся и осмотрел солдат. В свете дежурного фонаря не видно было ни страха, ни неуверенности. Надпоручик, вдруг, с удивлением подумал, что пока господа офицеры думают и сомневаются, многие солдаты уже всё для себя решили.

— Да, Кароль. Сегодня русские сбрасывают десант. Не хотелось бы опоздать. — Поручик переждал удивление своего друга, вызванное такой новостью. — Мы не вскрывали цейхгауз. Взяли только те патроны, которые были в роте. Прихватили, кроме винтовок, и один пулемёт. Извини, но без него нам придётся туго.

— Конечно, Ян. Я всё понимаю. — Орсак окинул солдат более внимательным взглядом. — Но здесь не только солдаты твоего взвода?

— Я взял добровольцев. В таком деле не приказывают. — Величек подошёл ближе. — Прощай, Кароль.

Друзья обнялись. Поручик махнул рукой. Солдаты торопливо потянулись к боковой стене, где, их стараниями, давно была оборудована вполне комфортабельная дыра. Обычно через неё бегали к разбитным девкам, но сейчас впервые уходили в самовольную отлучку на войну.

Всё это было вчера. А сегодня надпоручик пьёт пиво в одиночку и сомневается. Правильно ли он поступил?

Раздумья надпоручика прервал запыхавшийся вестовой с требованием немедленно вернуться в расположение батальона. Спешно допив своё пиво, Орсак заторопился обратно в часть. Что там могло случиться за это время? Сменявший его на дежурстве подпоручик Режняк был в хороших отношениях и с ним, и с поручиком Величиком, поэтому должен молчать об отсутствии группы солдат.

Всё равно, ситуация разрешится в ближайшее время. Русские перешли в наступление и скоро появятся здесь. Задержать красных в центральной Словакии немцы не смогут. По их планам за прикрытие данных районов несли ответственность словацкие дивизии, но они в полном составе объявили о своём нейтралитете, за исключением одной, которая сразу перешла на сторону Красной армии. И сейчас русские танки, насколько было известно надпоручику, почти не встречая сопротивления спешат на запад.

В батальонном городке царил управляемый беспорядок. Все бегали, старательно делая вид, что спешат выполнять указания. Но привычный к армейским порядкам глаз мгновенно распознал бы некоторую нарочитость данных действий. Слишком громко отдают команды и рапортуют. Слишком старательно мелькают перед глазами некстати прибывшего начальства.

Подтверждал это и растерянный вид командира батальона. Майор громадным носовым платком вытирал пот на раскрасневшемся лице, старательно кашлял, изображая несуществующую болезнь, и избегал взгляда незнакомого подполковника. Майор, доживающий свой срок службы в этой глуши, не привык к внезапным визитам начальства. И не любил их, как и любой нормальный служака забытых богов тыловых гарнизонов в любой армии мира.

Подполковник с трудом сдерживал ярость, хлеща стеком по ни в чём не повинному сапогу, окидывал взглядом демонстрируемый ему бардак, но молчал.

Наконец, шеренги солдат заняли предначертанные места, ограничивая четырёхугольник плаца, замерли в оцепенении, демонстрируя готовность выполнить приказ своих командиров. Надпоручик торопливо осмотрел свою роту. Не хватало человек двадцать. С десяток отсутствовало и в соседней роте. Хотя опытные подофицеры и построили взвода и роты так, чтобы это не бросалось в глаза. Чужие не заметят, если свои не продадут. А риск, что продадут, был большой! Один взгляд капитана Фалатека чего стоил. Они с капитаном враждовали с первого дня появления того в гарнизоне. Орсак считался самым вероятным преемником престарелого командира батальона, который помнил ещё гражданскую войну в Сибири. Столь же старый начальник штаба батальона штабс-капитан Тепера также не стремился проявлять излишнее служебное рвение, дожидаясь благословенной пенсии. Поэтому появление высланного из столицы, за неизвестные провинности, капитана придало сонной жизни провинциального гарнизона новый толчок.

Фалатек, быстро выяснив все расклады местной служебной обстановки, немедленно включился в борьбу с возможным конкурентом, не брезгуя никакими способами. Анонимные доносы и пошлые сплетни были самым безобидным проявлением его недружелюбия. Не преуспел он в своей деятельности только потому, что командованию батальона было глубоко безразлично всё, что не касалось их личной жизни. Служба постепенно текла к неизбежной пенсии — чего же ещё надо!

Ну, уж подобной возможности капитан не упустит. Если сам не приложил руку к её возникновению. Ходили же слухи, что у капитана Фалатека есть высокопоставленные родственники, которые его не забыли. И только тяжесть капитанской провинности не позволили им, до сих пор, вернуть его обратно в столицу.

Вот, сейчас и оправдается! Надпоручик почувствовал злость. Если бы вчера, во время разговора, ему продемонстрировали, хотя бы на пару минут, морду капитана Фалатека, то он бы уже шёл в горы вместе с солдатами Яна.

Капитан, тем временем, торопливо шептал что-то приезжему подполковнику. Тот осматривал строй, выискивая подсказанные капитаном прорехи. Встретился взглядом с Орсаком, что-то буркнул комбату.

— Надпоручик Орсак, к командиру батальона. — Подал радостный голос капитан Фалатек.

Несколько торопливых шагов, короткий доклад прямо комбату, нагло игнорируя столичное начальство. Обиженно-удивленный взгляд майора: "Зачем ты так, Кароль?" Суетливое шевеление капитана Фалатека за спиной приезжего подполковника. Глухая волна злости, поднимающаяся снизу. Кажется, он принял решение. Пусть и запоздало. Но один ненавидящий взгляд подполковника подвиг на это решение больше, чем все разговоры Яна.

— Надпоручик, где солдаты вашей роты? — Если бы глазами можно было заморозить, то вместо Орсака уже стоял бы кусок льда.

— На хозяйственных работах, господин подполковник. — Надпоручик постарался изобразить самую наглую усмешку из всех возможных.

— На хозяйственных работах? — Подполковник задохнулся от ярости.

— Наверное, на красных работают! — Вмешался Фалатек. — Дороги им мостят!

— А хотя бы и так! — Отозвался надпоручик, чувствуя облегчение определённости, которого ему не хватало всё это время. — Чем хуже работы на немцев?

— Не забывайтесь, надпоручик! — Голос подполковника уже звенел от злости. — Немцы наши союзники! А русские враги!

— Наши союзники? Чьи наши? — Орсак опять ухмыльнулся. Каролю самому стало страшно от собственной наглости, но остановиться он уже не мог. — Министерства обороны? Или генерального штаба?

Гробовая тишина сопровождала их перепалку. Те, кто мог разобрать, о чём идет речь, удивлённым шёпотом передавали её дальше. Затихали шеренги батальона, осознавая, что произошло что-то невероятное. Изменился взгляд командира батальона, наверняка, тот вспомнил молодость, не отягчённую излишними авторитетами. Молодость, когда батальонами захватывали целые губернии, а ротами брали города. Молодость, которая увиделась, вдруг, в этом командире роты.

— Под трибунал! Немедленно! — Заорал подполковник. — Расстрелять мерзавца!

Дёрнулся капитан Фалатек, попытавшись организовать арест, но вовремя остановился, понимая, что дело пошло не так, как ему хотелось.

Батальон угрюмо молчал. Застыли офицеры, начали переглядываться между собой солдаты. Подполковник затравлено обвёл глазами строй батальона. Пришло понимание того, что свалял большого дурака, вызвавшись организовать отпор русскому наступлению силами словацких солдат. Правда, в других местах только вежливо улыбались, старательно делали вид, что торопятся выполнять команды, ожидая, когда он исчезнет из зоны их ответственности. А здесь пришлось столкнуться с открытым сопротивлением в лице этого командира роты.

— Майор, а вы почему молчите? — Подполковник попытался найти поддержку в местном командовании.

— Командование дивизии приняло решение о нейтралитете! Я не могу отменять их приказы. — Майор, на взгляд подполковника, улыбался не менее мерзко, чем его подчинённые. — К тому же, я ёще вчера подал прошение об отставке.

Комбат заготовил это прошение сразу, как только стало ясно, что намечается война с Россией, оставив незаполненной только дату подачи. Осталось поставить несколько цифр, и он не несёт никакой ответственности за всё, происходящее в этой воинской части. Орсак захотел принимать решения, вот, пусть он и отвечает. А старику Дворжаку пора на покой!

— Надпоручик Орсак, принимайте командование батальоном. — Майор сделал последний приказ, освобождающий его от ответственности. Поймал удивлённый взгляд, ободряюще улыбнулся. — Давай, Кароль!

— Будет кто-нибудь здесь выполнять мои приказы? — Попытался взять инициативу в свои руки подполковник.

Все офицеры и солдаты батальона повернулись к надпоручику Орсаку, предоставляя ему возможность решать, что делать батальону, в том числе, и с ним самим.

— Дежурный по части! — Отреагировал Орсак.

— Подпоручик Режняк, господин командир батальона. — Отозвался дежурный.

— Этих двоих под арест. — Надпоручик кивнул в сторону столичного подполковника и капитана Фалатека. Дождался, пока обрадованные солдаты дежурного наряда не вытолкают офицеров за пределы плаца, повернулся к строю.

— Солдаты, пришла пора решать — с кем мы? — Кароль сделал вдох. — От нашего решения, которое мы примем здесь и сейчас, ибо другого времени у нас просто не будет, зависит существование нашей страны. Будет такое государство, как Словакия, или его опять раздёргают по окрестностям, заставляя нас учить другие языки!

Строй замолк окончательно, осмысливая неторопливыми крестьянскими мозгами, что же именно пытался сказать им новоявленный командир батальона.

Надпоручик дождался, пока строй глухо заворчит, кажется, солдаты поняли его главную мысль, и продолжил свою речь.

— Солдаты, сегодня ночью часть наших товарищей добровольно, без принуждения, ушла воевать за нашу новую Родину. — Орсак чувствовал вдохновение трибуна, которое так долго пряталось за флегматичной внешностью обычного офицера ничем не примечательного батальона. — Вполне возможно, что они уже ведут бой. А мы здесь ожидаем приказов генералов, которые хотят служить всем господам в округе, но только не своему народу!

Удивлённо замолкли не только офицеры, старательно избегавшие таких оборотов даже в общении между собой, но и солдаты, выслушивающие от коммунистических агитаторов и не такое.

— Солдаты! — Надпоручик сделал паузу. — Я не хочу никого принуждать! Каждый должен сделать свой собственный выбор! Кто готов поддержать наших русских друзей — два шага вперёд!!!

Строй единым порывом качнулся назад для того, чтобы слитно шагнуть вперёд требуемые два шага.

Надпоручик Орсак прошёл взглядом весь строй батальона, посмотрел на майора Дворжака. Тот только одобрительно кивнул головой.

— Батальон, слушай мою команду! — Кароль вдохнул полной грудью. — Боевая тревога!

Метнулись в разные стороны солдаты, выполняя предписанные по этой команде действия. Кароль вспомнил, что он по-прежнему командир первой роты и помчался выполнять отданную самим собой команду.

Непрерывно тёк пот, пропитывая гимнастёрки противной липкой жидкостью. Качалось над головами зыбкое марево обманчивого тумана.

— Быстрее, вашу мать! — Орал командир роты, смахивая пот со лба, и опять принимался орудовать лопатой. Скидок на командирское звание никто не давал.

Рота больше получаса торопливо вгрызалась в каменистую землю склона, торопясь перекрыть пути подхода немецкого батальона, переданные словацкой разведкой. Где-то левее на склоне, на менее вероятном направлении удара немцев, так же долбили щебень горного скоса словацкие союзники, приданные роте в самый последний момент. Словацкий командир, немного удивлённый царящими в Красной армии порядками, тем не менее, столь же ожесточённо долбил камень, готовя позицию для пулемёта. Подскочил к нему взмыленный командир третьего взвода русских, протянул фляжку, мигнул глазом. Поручик Величек, уже уяснивший, что у нового союзника обозначает подмигивание, благодарно кивнул и сделал глоток. Русская водка была намного приятнее немецкого шнапса, непонятно было только то, как десантники сумели протащить её в таком количестве. Хотя вопроса, почему они до сих пор трезвые, не возникало. Такие нагрузки, как рытьё окопов в голом камне, мгновенно выдували из головы любой хмель. А работали русские бойцы на совесть, понимая, что продолжительность их жизни в этом бою зависит от глубины выкопанного ими окопа. Периодически пробегал кто-то из добровольных крестьянских помощников, разносивших холодную воду из ближайшего родника. Оценивая их количество в данном месте, поручику Величику было немного стыдно за свой батальон, из которого сюда пришло только тридцать четыре человека.

Время от времени появлялся очередной словацкий разведчик, что-то торопливо докладывал командиру русской роты и сопровождавшему его переводчику. После чего комроты ещё более ожесточённо матерился, поторапливая своих подчинённых. А к словацкому офицеру прибегал переводчик, сообщая последние новости, русские проявляли уважение к новоявленному союзнику. Впрочем, было это не только среди офицеров. Словацкие солдаты и русские бойцы быстро нашли общий язык между собой, проворно выяснив те слова, которые в обоих языках обозначали одно и то же, или же были понятны союзнику. И уже оживлённо вели беседу, дополненную жестами в тех местах, где слова были уж совсем незнакомы. Вот, неподалеку два солдата, словацкий и русский, выяснив с помощью пробегающего мимо переводчика смысл не совсем понятной фразы, покатились со смеху. Поручик, предупреждённый переводчиком, что самые обычные слова и фразы на языке нового союзника звучат не совсем прилично, только усмехнулся. Обнаружили новое слово. Слава богу, что воинские команды звучат, если не одинаково, то вполне понятно.

Окоп, наконец-таки, углубили до нужного уровня, прикинули сектор обстрела и поручик дал команду отдыхать. Постепенно отваливались на противоположную стенку окопа солдаты, выбравшие нужный уровень гранитного щебня вперемежку с глиной, который играл здесь роль обычной почвы. Тем более удивительно, что на этом камне росла трава и даже пробивались, кое-где, кустарники. Безжалостно вырубленные, они сейчас играли роль главного маскировочного средства оборонительных позиций советских гранатомётчиков, выдвинутых к самой ленте дороги, причудливо вьющейся между разновысоких холмов. Поручику уже приходилось слышать о новом оружии русских, но увидел непонятные трубы он впервые. Впрочем, гранатомётчики и среди русских сорвиголов считались почти самоубийцами. Ибо обустраивали свои позиции на полсотни метров ниже основных окопов, практически, без всякой возможности отойти оттуда. Оставалось надеяться, что их выстрелы не пропадут даром и выбьют ту немецкую бронетехнику, которая доберется до перевала.

То, что немцев сопровождают бронетранспортёры, броневики и даже танки, пусть и лёгкие, чешского производства, было уже известно, благодаря всё той же, вездесущей, разведке.

Удивляло то, что русские десантники танков не боялись! Оказалось, что большинство бойцов русских подразделений "обкатывали" танками, а десантников поголовно всех, без исключения. Непонятное русское слово командир соседнего советского взвода постарался объяснить жестами, сопровождая их, по национальной привычке, цветистыми матами, хотя на словацком эти проклятия звучали не так внушительно. Но, тем не менее, рассказ о надвигающейся на тебя железной повозке, которую непременно нужно пропустить над собой, вызывал удивление своей обыденностью.

Ну, обкатывали! Ну, железяка, она и есть железяка! Поначалу, конечно, страшно, но раза с третьего привыкаешь. Тут, самое главное, вовремя гранату, или бутылку с КС, бросить. Опоздаешь, и всё твое геройство "коту под хвост", то есть напрасно.

Успокаивали только более понятные и привычные противотанковые ружья, расположенные на флангах русской роты. Хотя, такого калибра бронебоек в бывшей чехословацкой армии не было. Как и не было в нынешней словацкой армии самих ружей, конфискованных в пользу Вермахта ещё в тридцать восьмом году.

Хотя, та история грандиозного предательства со стороны бывших союзников в нынешней Словакии находится под столь жестоким запретом, что подробности известны только немногим высокопоставленным лицам. А те, без лишней необходимости, стараются рта не открывать. А, уж, простому люду известно только то, что "продали"! А, уж, за что, непонятно! Не считать же выигрышем объявленную Йозефом Тисо опереточную "независимость". За которую, к тому же, пришлось платить вполне реальной экономической и политической зависимостью. Даже участвовать в чужой войне против Польши, хотя поляки начали первыми, заявившись вместе с немцами в Чехословакию после предательства Мюнхена. Так, что Величек, бывший в той войне всего лишь подпоручиком, никаких угрызений совести не испытывал. Отплатили "пшекам" той же монетой, всего лишь на всего.

Воевать против русских поручику не хотелось, хотя правительство Тисо последовательно вело дело к этому. С большей радостью он бы отправился на юг вразумлять венгров, которые отхватили треть Словакии в том же самом, проклятом, тридцать восьмом году. Если бы мадьяры, как утверждали, присоединили к себе только территории, населённые своими соплеменниками, то всё было бы просто и понятно. Но, на самом деле, Хорти с непонятной жадностью оторвал от бывшей Чехословакии и те части, где ни одного венгра никогда не было, кроме имперских наместников в далёкие времена Австро-Венгерской империи. Оставалось надеяться, что русские союзники, разобравшись с Германией, помогут покончить и с этой несправедливостью.

Хотя, в данный момент, главной проблемой был немецкий моторизованный батальон, спешащий на восток перекрыть перевал, на котором они обосновались. Успокаивала только уверенность нового союзника, который немцев не боялся. Большая часть бойцов десантных подразделений русских имели боевой опыт, приобретённый за эти три месяца войны в диверсионных высадках в немецкий тыл. Пришлось им и в обычных окопах посидеть, отражая атаки танков и солдат вермахта. Поэтому бой, на более выгодной для десантников позиции, их не особо пугал. Больше беспокоило, хватит ли боеприпасов для предстоящей схватки с противником.

Успели вовремя. Вывернувшаяся из-за поворота дороги немецкая разведка в составе двух мотоциклов проскочила почти до самой теснины, где дорога превращалась в узкую ленту, петляющую между возвышенностями. Первый мотоцикл помчался вглубь холмов, а второй остановился и солдаты разведки внимательно осмотрели окружающие склоны. Кто-то оказался чересчур глазастым, выглядев среди нагромождений камня и чахлого кустарника свежевырытые позиции. Впрочем, особой надежды на то, что германская разведка не обнаружит окопы сводной роты и не было. Второй мотоцикл попытался развернуться, но заработал пулемёт с ближнего склона и солдаты Вермахта посыпались в пыль дороги безвольными телами. Ударил где-то сзади выстрел снайперского карабина, батальонные разведчики попытались взять языка с прорвавшегося вглубь позиций мотоцикла. А на дорогу перед окопами выскочили их коллеги, быстро подхватили тела немецких мотострелков, утащили за поворот, затолкали туда же мотоцикл. Оставалось надеяться, что накатывающаяся на позиции роты колонна немецкой бронетехники не будет дожидаться возвращения своей разведки.

Повезло. Германские солдаты настолько торопились, что выскочивший в теснину передовой танк продолжил движение до самого фугаса, заботливо уложенного саперами для его встречи. Полыхнуло пламя, подкинуло вверх чешский 35(t), и он замер на месте, медленно разгораясь. Гулко хлопнуло и от позиций гранатомётчиков в стороны второго танка и передовых бронетранспортёров ушли дымные хвосты трасс. Заработали пулемёты, не давая немецкой пехоте покинуть попавшие в огненную ловушку БТРы.

Поручик Величек фиксировал всё вокруг него происходящее, оценивая боевой опыт русского союзника. Вокруг царил сплошной грохот. Гулкие удары русских бронебоек, расстреливающих пушечный броневик, некстати высунувшийся из-за поворота. Выстрелы гранатомёта, добивающего танки. Хлёсткие очереди станковых пулемётов. Хлопки винтовок и трескотня русских автоматов. Красноармейцы не давали противнику опомниться, используя выгоды неожиданного открытия огня. Жаль боеприпасов было не так много, и приходилось вести огонь только по тем целям, которые гарантированно поражались. В итоге оставшаяся техника немецкой колонны оттянулась за пределы действия даже самого дальнобойного оружия.

Прошло немного времени и, подгоняемые своими офицерами, солдаты вермахта устремились вперёд, старательно выискивая укрытия по дороге к русским позициям. Среди камней, скрывающих русские окопы, стали подниматься султаны разрывов. Немецкие танки и пушечные броневики открыли огонь по обнаружившему себя противнику. Открыли огонь русские снайперы, заработали короткими очередями пулемёты, стали разрываться среди немецких цепей мины.

Поручик увидел, как часть солдат противника сместилась в сторону окопов его взвода, и отдал приказ на открытие огня.

Колонна батальона длинной лентой растянулась вдоль дороги. Надпоручик Орсак остановился на одном из поворотов, оценивая строй. Зрелище не вдохновляло. Даже его первая рота, которую он тренировал намного больше, чем другие командиры свои подразделения, растянулась чуть ли не в два раза больше, чем допустимо по нормативам. О других ротах и говорить нечего. Да и скорость движения? При таком темпе они могут не успеть к месту встречи с русскими десантниками до темноты. А опыта ночного передвижения солдаты его батальона не имеют вообще. Всё-таки слишком много времени ушло на сборы по боевой тревоге. Потом отказались участвовать в "этой авантюре" четыре офицера и пришлось срочно искать им замену, перемещая на их должности менее пугливых и более молодых. Нашлось ещё много проблем, о которых не приходилось задумываться в мирное время, а сейчас они потребовали срочного решения. В конце концов, пришлось сформировать из самых боеспособных подразделений сводную полуроту и отправить её в качестве передового дозора по пути предполагаемого следования. А остальные взвода выводить позже на полтора часа, когда основные проблемы были кое-как решены.

Надпоручик Орсак прикидывал, что же надо изменить в структуре батальона, чтобы сделать его более боеспособным, вспоминал своё недолгое участие в польской войне. Становилось ясно, что части военного и мирного времени должны отличаться, так как перед ними стоят разные задачи. Вон, немцы почти восемь лет изменяют структуру своих дивизий и полков, меняют оружие и тактику. А словацким генералам как вдолбили в далёких двадцатых годах структуру французской армии, так они до сих пор старательно её копируют. Даже разгром этой армии в прошлом году не привёл ни к чему, кроме вялых разговоров о переходе на немецкие штаты дивизий. Хотя, нужно признать, реальной возможности это сделать было не так уж много. Немцы цепко держали в своих руках командование верхушкой словацкой армии, но не спешили снабжать её новым оружием. Даже продукцию чешских заводов полностью пускали на нужды Вермахта, оставляя союзникам такие крохи, что и говорить о них не стоит. В особенности после разгромов первого месяца войны.

Надпоручик вспомнил тягостную тишину, возникшую среди словацких военных после первых сообщений с русского фронта. Растрепанные остатки немецких дивизий, прорывавшихся в Словакию из Галиции и Румынии. Первые налёты русских самолётов, высыпавших над городами Словакии тысячи листовок с советом подумать: "Стоит ли влезать в эту войну?" Слава богу, у генералов хватило благоразумия удержаться в стороне от этой бойни. Вернее испуг был больше, чем желание услужить своим Берлинским покровителям. Когда русские захватили Дуклу, в Братиславе стали спешно собирать чемоданы, готовясь к переправе через Дунай. Но Гитлеру они нужны были здесь, а не в рейхе. Последовал грозный окрик и сборы к бегству прекратились. Все повернулись на восток, ожидая, куда рванут страшные русские танки. Но советское командование взялось за более важные цели, повернув большую часть своих войск на Румынию и Болгарию. В Братиславе облегчённо вздохнули. А когда немцам в Польше удалось потеснить Красную Армию, то вообще воспряли духом, предрекая "лапотной армии большевиков" скорое поражение от доблестного Вермахта.

"Лапотной!" Надпоручик усмехнулся. После передачи командования батальоном старый майор Дворжак рассказал ту часть информации, которая была известна ему, но недоступна другим офицерам их гарнизона. Масштаб затеянной русскими операции просто изумлял словацких командиров. Одна высадка десантов чего стоила. Слабая словацкая армия не сумела бы выбросить даже один батальон. А тут высаживают целыми бригадами! А где-то восточнее сейчас ломятся на запад танковые части русских. Больше четырёхсот танков! Такая силища, что неизвестно сумеют ли их остановить немцы. А уж словацкие дивизии они бы просто втоптали в землю.

Прибежал запыхавшийся вестовой, долго хватал ртом воздух, пытаясь выдавить из себя сообщение. Наконец, отдышался.

— Господин надпоручик, там, — вестовой махнул рукой на восток, — танки, много танков!

Надпоручик взял бинокль, повернулся в сторону пройденной дальней части дороги. Там действительно появилось облако пыли, которого не было раньше. Кажется русские танки добрались до них. Словацких танков в той части страны нет, все они вокруг Братиславы. Немецкие есть, но немного. Такого громадного пылевого облака им не поднять. Значит русские. Появилась новая проблема. Как бы новоиспеченные союзники не приняли их за врага.

— Возвращайся назад. Передай по строю, чтобы остановились и приняли вправо, освободив дорогу.

Надпоручик снял фуражку и вытер выступивший на лбу пот. Сейчас выяснится, не был ли напрасным их порыв помочь наступающей Красной Армии. Захотят ли русские принять их помощь и как, по мнению большевиков, эта помощь должна выглядеть.

Мимо строя батальона протарахтели три мотоцикла. Сидящие на них русские приветственно махали руками, решив, что бредущие вдоль дороги солдаты не представляют для них опасности. Не останавливаясь, русская разведка заспешила дальше.

Прошло ещё десять минут. Из-за соседнего пригорка показалась башня русского танка с таким большим для танка орудием, что кто-то из стоящих за спиной Орсака офицеров даже присвистнул. Вскоре выползла и вся громадина. По сравнению с этим русским монстром словацкие танки выглядели недоношенными уродцами. Надпоручик почувствовал чувство зависти вперемешку с ощущением собственной неполноценности.

Их генералы предполагали воевать против этого!

Заворожёнными взглядами солдаты его батальона провожали русские танки, проходящие вдоль их строя. Заметив группу офицеров, командир передового танка поднял руку и колонна начала останавливаться. Выскочив из башни русский танкист пробежал по броне, придерживаясь за ствол, и соскочил на землю. Быстро окинул взглядом стоящих перед ним людей и обратился к надпоручику.

— Командир батальона двадцать восьмой танковой бригады десятого танкового корпуса майор Воронов. — Танкист бросил руку к шлемофону. — Кто вы такие и куда направляетесь?

Штабс-капитан Тепера, бывший, в своё время, в плену в России и ещё не забывший русскую речь, перевёл остальным офицерам вопрос русского танкиста.

— Командир батальона словацкой армии надпоручик Орсак. — Ответил на его вопрос Кароль. — Выдвигаемся на соединение с русским десантом.

Штабс-капитан перевёл его ответ. Лицо русского майора расплылось в радостной улыбке. Он стащил с головы шлемофон, продемонстрировав взлохмаченные светлые волосы, вытер с лица пыль. Русский танкист был совсем молод, как с удивлением поняли словаки, едва ли старше словацких поручиков и подпоручиков.

— Вот и хорошо, что мы вас встретили. Нам пехота нужна, наши мотострелки позади остались, немецкий гарнизон блокируют. — Танкист опять улыбнулся. — Так как, поможете?

— Но нам не угнаться за вашими танками, мы обычная пехота, не моторизованная. — Удивился Орсак после получения перевода.

— Так, на броне! — Майор махнул рукой назад, где словацкие офицеры с удивлением обнаружили сидящих на нескольких передовых танках красноармейцев.

Русские опять удивили всех, нарушив строжайшие запреты находиться на броне движущейся бронетехники, существовавшие во всех армиях до войны. Впрочем, на этих громадинах удержаться было не так уж и трудно.

Надпоручик, наконец-таки, решился и отдал команду двум первым ротам оседлать русские танки. Солдаты торопливо забирались на броню, с опаской устраивались на ней, выслушивая не совсем понятные пояснения русских танкистов. Сам Орсак устроился за башней командирского танка, передав командование оставшейся частью батальона начальнику штаба штабс-капитану Тепере.

Взревел двигатель и русский танк, покачиваясь на рытвинах плохой дороги устремился вперёд. Надпоручик крепко ухватился за поручень, привыкая к новому способу передвижения.

Приподнялся над соседним валуном русский гранатомётчик, поймал в прицел немецкий танк, которому повезло добраться почти до самой линии окопов. Вырвался из тыльного обреза трубы столб пламени и граната ушла навстречу панцеру. Красноармеец немедленно упал на землю, принял от напарника очередной выстрел, стал заряжать своё оружие. Панцер резко остановился, будто наткнувшись на невидимую стену, появились за башней тонкие струйки дыма, мгновенно сменившись ярким пламенем, которое вскоре охватило почти весь танк.

"Чему там гореть?", — удивился поручик Величек. Но железная коробка весело полыхала, подтверждая эффективность нового русского оружия. Выскочившие из панцера танкисты были немедленно пристрелены десантниками и словацкими солдатами. Бойцы мстили за своё бессилие перед этой бронированной тварью, которая так долго портила им жизнь, издалека расстреливая позиции сводной роты. Пока немецкие танкисты, решив, что сумели уничтожить противника, не подошли на дальность эффективного выстрела из гранатомета. За что и поплатились.

Поднялся позади ещё один султан разрыва. Пушечный броневик, прячась за складками местности так, что торчала только одна башня, пытался накрыть позицию обнаруженного гранатомёта. Впрочем, бесполезно. В этой ложбине артиллерии их не взять. Разве, что немцы миномёты большого калибра подтянут.

В воздухе раздался протяжный свист и все немедленно упали на землю, стараясь плотнее вжаться в рукотворные ямы, выдолбленные на склонах людьми и возникшие от взрывов снарядов.

"Накаркал!" — Подумал поручик Величек, стараясь прикрыться выступом скалы, за которой он устроил свой наблюдательный пункт. Хотя, столь громкое название этой промоины, прикрытой с фронта гранитной скалой, вызвало бы смех у всех офицеров их батальона, включая самого поручика. Но было не до изысков. Пришлось использовать то, что подарила мать природа. Времени на подготовку полноценного командного пункта противник им не дал. С трудом успели выкопать позицию для пулемёта, окопы для солдат, да обозначить в твёрдом грунте ходы сообщения. У русских позиции были ненамного лучше, земля там оказалась столь же твёрдой, как скала, за которой поручик сейчас прятался. Правда, у этой медали была и обратная сторона. Малокалиберные снаряды немецких танков не могли причинить большого вреда окопам, вырытым в столь прочном грунте. Но, к сожалению, сейчас ситуация изменилась. Немцы сумели подтащить 8-сантиметровые миномёты, первые мины которых и сигнализировали о своём приближении.

Разрывы поднялись далеко позади. Ян облегчённо вздохнул, впрочем, понимая, что это всего лишь пристрелка. Сейчас положат несколько смертоносных подарков перед окопами, беря сводную роту в "вилку". Затем высчитают точный прицел и ... "начнётся потеха", как ёрничают русские союзники, старательно демонстрируя своё бесстрашие.

Попали немецкие миномётчики только с пятого залпа, сложный рельеф мешал точно прицелиться. Засверкали среди окопов разрывы, разбрасывая по округе рваные куски железа вперемежку с осколками гранитных скал. Запели, завыли, засвистели дурными голосами эти посланцы смерти, торопясь собрать урожай молодых жизней для своей костлявой хозяйки. Замерло всё живое, старательно шепча про себя молитвы и проклятия. Поднялись для броска немецкие пехотинцы, стараясь сократить расстояние до ненавистных русских окопов, пока противник пытается обмануть судьбу в лице безмозглого куска железа, пролетающего рядом. Срывая дыхание, бежали вверх по склону, надеясь подойти на расстояние броска гранаты до окончания обстрела.

Почти смогли. Русские пулемёты завели свою песню, когда солдатам вермахта оставалось метров сто пятьдесят до ненавистной цели. Рухнула на землю первая цепь. Солдаты стали выискивать укрытия от всё более плотного огня, это подключились автоматчики.

Поручик осмотрел прилегающие позиции. Солдаты его взвода вели огонь по противнику, экономя патроны, которых становилось всё меньше и меньше. Всё же стоило вскрыть цейхгауз. Но поздно жалеть о том, что уже прошло. Стало ясно, что немцы непременно сумеют дойти до самых траншей несмотря на довольно плотный огонь. Немецкие солдаты, перебегая от одного укрытия к другому, сокращали расстояние до противника. Попытались бросить первые гранаты. Большая часть упала с изрядным недолётом, только две из них взорвались у самого бруствера.

Произвёл последний выстрел гранатомётчик, отбросил бесполезную теперь трубу. Зарядов больше не было. Хлопнул разрыв среди немецких цепей, несколько человек упали на землю. Но остальные упрямо приближались к позициям русских десантников.

— Приготовиться к рукопашной. — Передали по цепочке команду командира роты.

— Ну, наконец-то. — Проворчал гранатомётчик, выкладывая на бруствер сапёрную лопатку и десантный нож. — А то, что ж это за пьянка без драки? Как-то не по-русски!

Поручик с удивлением наблюдал эту картину, но ещё больше его поразил сам смысл фразы, которую автоматически перевёл переводчик, неотлучно сопровождавший его всё время боя. Радоваться драке? Они что — сумасшедшие?

Оказывается последние слова он произнёс вслух, так как переводчик утвердительно кивнул на его вопрос, добавив спустя мгновение, что русские, с точки зрения Европы, действительно немного сумасшедшие.

— Неплохо бы и нам научиться этому безумию. — Завершил его фразу поручик Величек, вытаскивая из кобуры пистолет.

Немцы поднялись для последнего броска довольно густой цепью. Навстречу им длинными очередями ударили русские автоматы, стараясь проредить противника, пока он не ворвался в траншеи. Теряя солдат, вываливающихся из строя с проклятьями и криками боли, цепь немецких мотострелков с дьявольским упорством сокращала расстояние до врага. Вот спрыгнул в неглубокий окоп один из них, но, получив короткую автоматную очередь в живот, сложился пополам и затих. Ввалившийся следом здоровенный пехотинец сумел проткнуть штыком в бок стрелявшего десантника, но и сам получил пулю от опомнившегося поручика. Но тут к его скале подбежали сразу три немецких солдата, и Яну пришлось переключиться на них. Сознание благоразумно выключилось, фиксируя только отдельные моменты жуткой бойни, происходившей вокруг него.

Жуткий оскал очередного немецкого солдата, выскакивающего на него... Осечка пистолета, в котором закончились патроны... Разбитое лицо переводчика, получившего удар прикладом по голове... Матерящийся русский гранатомётчик, пластающий саперной лопаткой высокого белобрысого немца... Летящий навстречу ножевой штык немецкого карабина... Сильная рука Мартина, тянущая его куда-то в тыл...

Сознание вернулось вместе с жуткой болью в пробитом штыком плече. Мартин торопливо накладывал неумелую повязку, спеша остановить кровь. Поручик вдохнул воздух, сжал зубами ткань кителя вблизи ладони здоровой руки. Удалось переждать первый приступ боли, которая постепенно становилась меньше, переходя в надоедливое нудное жжение и дёрганье. Ян посмотрел на оставленную траншею. Там, по-прежнему кипел бой. Русские десантники удерживали противника, поражая того своей бесшабашной удалью. Немецкая цепь начала откатываться назад, но вмешался кто-то из начальства и она опять качнулась вперёд, надеясь на этот раз победить.

Грохнуло где-то внизу на дороге, поднялся фонтан разрыва вблизи уцелевшего немецкого броневика. Между холмами показался большой танк, поводил орудием, уточняя наводку и вторым выстрелом накрыл позицию броневика, разнеся тот в разные стороны рваными листами железа. Из-за гребня холма показалась густая цепь пехоты в словацкой форме, рванулась вниз к траншеям, где всё ещё продолжали драться русские десантники. Немецкая пехота устремилась вниз, оставляя на склонах разбросанные тела.

Поручик проводил взглядом пробегающих мимо солдат своего батальона и провалился в спасительную темноту.

Спустя минуту к ним подбежал надпоручик Орсак, оглядел своего друга, задал торопливый вопрос.

— Ну, как он?

— Рана тяжёлая, но не смертельная. — Отозвался четарж Плачек, который, как было известно надпоручику, являлся представителем коммунистов в его роте, а теперь батальоне. И был главным претендентом на роль комиссара, если русские решат ввести это звание в новой словацкой армии. Надпоручик кивнул головой и поспешил дальше руководить действиями своего батальона. В том, что он, отныне, полноправный командир батальона не оставалось сомнений ни у кого, в том числе, и у самого надпоручика.

Майор Маргелов молча шёл мимо позиций первой роты. Хотелось выть волком и кататься по этой проклятой земле, но приходилось только скрипеть зубами, старательно пряча любые эмоции. Потери были просто страшными! Из ста семидесяти человек сводной советско-словацкой роты в живых осталось чуть меньше восьмидесяти. Причем, самостоятельно стоять на ногах могли только тридцать два человека, включая командира роты. Капитан Сивцов, припадая на раненую ногу, сопровождал комбата по своим бывшим позициям, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы около каждого трупа своих бойцов.

— Простите меня, ребятки! — Шептал про себя майор Маргелов. — Не могли мы помочь, не могли!

Капитан Сивцов старательно поворачивал лицо навстречу ветру, пытаясь высушить текущие по лицу слёзы. Комбат отворачивался, делая вид, что не заметил этого.

Надпоручик Орсак, сопровождавший русского майора, оценивал реалии этой бойни и поражался. Два немецких батальона четыре часа пытались сломить сопротивление одной русской роты, пусть и усиленной словацким взводом. Правда, второй батальон немцев подошёл к исходу второго часа. Но всё равно! Держаться столько времени против сильнейшей в мире, по утверждению генералов Вермахта, пехоты — это многое значит.

А значит это, прежде всего, то, что "сильнейшая в мире пехота" сейчас прочёсывает окрестные холмы, добивая последние остатки немецких батальонов. И разговаривает, а вернее матерится, эта "сильнейшая в мире пехота" по-русски.

Надпоручик уже получил свою долю удивления, обнаружив, что из тридцати четырёх человек словацкого взвода, входящего в данную роту, живыми из этой бойни сумели выбраться только девять человек. Конечно, немцы нанесли сюда основной удар в последней атаке, но только после того, как предварительно обнаружили в данном месте самое слабое сопротивление. Приходится, как не обидно, признать, что пришедшие на помощь русские бойцы понесли намного меньшие потери в этом же самом месте. Что заставляло, как следует, задуматься. Орсак повернулся к подпоручику Режняку, которого он назначил адъютантом батальона, с очередным приказанием записать свои наблюдения. Нужно было формировать новую армию, не боящуюся противника, каким бы многочисленным он не был.

Майор Маргелов, отбросив так мешающие эмоции и обиды, старался сформулировать свои требования к вооружению воздушно-десантных частей. Что необходимо в первую очередь? Что нужно сбросить второй волной? Без чего можно обойтись? Кого надо ставить командирами десантных подразделений?

В это самое время майор Воронов торопил приданных ему сапёров. Нужно было, кровь из носу, проверить змеящуюся впереди дорогу на наличие мин. Надо было выпросить у десантного командования, или словацких союзников, хотя бы, минимальный десант. Соваться без пехоты в эти горы было чистым самоубийством.

Собирала свежей тряпицей пот с горячего лба раненого лейтенанта Сергиенко словацкая девица Петра, шепча слова молитвы, которую её подопечный не только не понимал, но и не признавал. Было Петре немного не по себе, но покойная бабушка говорила, что вымолить у господа бога можно даже самого страшного грешника. А какой её Иван грешник? Молиться не умеет? А как против врага воюет! Петра перекрестилась и окунула очередную тряпицу в ведро с холодной водой, которую притащил её младший брат.

Майор Маргелов прикинул состав оставшихся у него рот. Нужно выделить десант танкистам майора Воронова, который подгоняет своих подчинённых, торопясь выйти к Дунаю, обозначенному их танковому корпусу в качестве основной цели. Необходимо определить раненых, пристроив их в словацкие госпитали, пока не подойдут тылы советских армий. Надо похоронить убитых, отдав им последнюю дань уважения.

Предстояло много дел, решить которые желательно немедленно.

27 августа 1941 года Северное море

Зденек не любил море, вернее он его ненавидел, хоть и вырос на берегу Данцингской бухты. И по собственной воле не приближался к полосе прибоя ближе десятка метров. А причина была простой. Зденека мутило. Всегда и везде, стоило ему только оказаться на палубе любого корабля, даже если это было старое ржавое корыто, давно пришвартованное к пирсу. Стоило палубе наклониться хотя бы на пару градусов, как Зденека немедленно скручивал приступ морской болезни в самой жесточайшей её форме. Отец, всю жизнь проходивший на рыболовецких траулерах мотористом, только плевался, наблюдая такое поведение сына, да подозрительно поглядывал на мать, подозревая ту в измене. Но пани Малгожета всего лишь подводила обоих к большому зеркалу, висящему в спальне, и оставляла перед ним. Отец смущённо кряхтел, осматривая сына, который был похож на него, как две капли воды, и отправлялся пить пиво со своими друзьями. В конце концов, родители сумели найти сыну работу на судоремонтном заводе, спасая своё непутёвое чадо от предназначенной ему по рождению судьбы рыбака. Так, Зденек и прожил бы свою жизнь рядом с морем, держась как можно дальше от него, но грянула война и жолнежа Козловского закрутила череда событий, приведшая его, в конце концов, на Британские острова.

Сколько за эти два года Зденеку пришлось путешествовать ненавистным морем, не помнил и он сам. Сначала остатки их части, разгромленной немцами, перебрались в Румынию, откуда разными путями стеклись во Францию. Зденеку не повезло, ибо пришлось долго шлёпать на каботажном пароходе вокруг Италии, и к концу путешествия он готов был выброситься за борт, лишь бы не терпеть эту муку. Но, к счастью, на горизонте показался Марсель и капрал Козловский сохранил себя для будущего Польши. Затем их перебрасывали из одной провинции Франции в другую чаще всего по железной дороге, к великой радости Зденека, но иногда и по воде, превращавшей, для него, путешествие в немыслимую пытку.

Пришлось ему вволю поблевать и при бегстве из захваченной Германией Франции. Старый рыбацкий сейнер, который удалось нанять на последние деньги солдатам его взвода, болтался в Ла-Манше почти двое суток, борясь со штормом, пока не сумел доползти до побережья Англии. Выбравшись на берег, Зденек дал страшную клятву, что отныне он окажется на палубе корабля только для одной цели — возвращения домой.

И вот это время наступило.

Британцы решили, что находящиеся в их подчинении польские части намного нужнее в Польше, где Вермахт и Красная Армия никак не могли выяснить, кто же из них сильнее. И хотя немцы сумели потеснить русских, те не собирались признавать своё поражение, нанося германской армии весьма чувствительные удары в других местах. Кажется немецкий фюрер, решивший любой ценой доказать своё превосходство, просчитался и помог своему врагу. Пока Вермахт старательно накапливал свои самые боеспособные части в Польше, русские смогли нанести ему несколько чрезвычайно ощутимых ударов на второстепенных участках фронта. По крайней мере, командир взвода сегодня утверждал, что советские части вышли к окрестностям Братиславы. А там, насколько помнил Зденек, и до Вены рукой подать.

В очередной раз корабль качнуло на особо крутой волне. Подкатил к горлу комок тошноты, но рвать давно было нечем. Зденек уперся лбом в деревянную перегородку, сооружённую на палубе для сокрытия орудий, установленных на вспомогательном судне, служащем одновременно транспортом, с началом войны. Деревянно-фанерные стенки имитировали несуществующие надстройки и скрывали вооружение парохода, который командование британского флота сочло достаточно ценным для переоборудования во вспомогательное судно.

Прячущийся от солёных брызг за щитком орудия часовой только усмехался, наблюдая страдания "сухопутной крысы". Не переносишь море — сиди на берегу! Главной проблемой часового, в данный момент, была невозможность прикурить сигарету, так как спички всё время гасли, а свою зажигалку он проиграл в карты незадолго перед заступлением на пост. Вот и сейчас очередной порыв ветра задул с таким трудом зажженную спичку. Часовой чертыхнулся и убрал сигареты со спичками за пазуху, опасаясь, что они размокнут и придётся покупать новые. Оставалось надеяться, что время его нахождения на посту пролетит достаточно быстро, и тогда он покурит в тёплом полумраке кубрика, служащем раньше, на бывшем пароходе, каютой третьего класса. Впрочем, бывший матрос польского флота ничего более комфортабельного за свою жизнь и не видел. Здесь, хотя бы, рундук у каждого свой, в отличие от последней посудины, на которой он ходил перед войной. Тогда ему было совсем пакостно, и пришлось наниматься на каботажный пароход, перевозящий уголь вдоль южного побережья Балтики. Его счастье, или несчастье, что этот уголь срочно понадобился другому кораблю, увозящему из Речи Посполитой тех, кто не спешил переселиться в новообразованный Рейх.

В основном, были это богатые иностранцы, которых случайным ветром занесло на пляжи самого популярного курорта балтийского побережья — Зопота. Было, также, несколько крупных чиновников, два банкира из Варшавы и много другой околовсяческой "шушеры", которая любит поучить свой народ "правильной жизни", с глубоким чувством собственного превосходства потыкать оный народ мордой в дерьмо, оставленное "лучшими" представителями подопечного народа, не имеющими, как обычно, с данным народом никаких общих черт, кроме совместного проживания на одной территории. Но кто обращает внимание на такие мелочи, как чужеродное происхождение элиты, при "беспристрастном" анализе действий "этих славянских мерзавцев", которых по какому-то недоразумению "обозвали" народом.

Так уж вышло, что, пока топливо торопливо перекидывали в трюмах пассажирского лайнера, старые "хозяева жизни" успели отдать команду на немедленное бегство. Выбравшись на верхнюю палубу, команда бывшего углевоза обнаружила вокруг бортов только бескрайную гладь моря, да твёрдую уверенность, что увидят родной дом они очень нескоро.

Так и оказалось!

По прибытии на берега туманного Альбиона всех граждан бывшей Польши немедленно зачислили в активные деятели сопротивления германской оккупации и мобилизовали в уже несуществующую польскую армию. Бывших моряков отправили на пополнение немногочисленного польского флота, состоявшего из нескольких миноносцев и двух подводных лодок, по счастливой случайности оказавшихся в море во время начала войны. Недолго думая англичане отправили в военный флот польской республики и пассажирский пароход, на котором удалось выбраться из безумной Европы немногочисленным остаткам польской элиты. Впрочем, выкормыши Варшавы довольно быстро сумели откреститься от сомнительной чести "сложить голову в борьбе с общим врагом", оставив эту "почётную обязанность" ненавидимому простонародному быдлу.

С тех самых пор команда бывшего углевоза носила нарукавные нашивки и пыталась запомнить воинские команды несуществующего флота Ржечи Посполитой.

Часовой каким-то шестым чувством предвосхитил появление разводящего со сменой, вскочил со снарядного ящика, оставленного на этом месте его сослуживцами, вытянулся вверх осознавая, что только строгое соблюдение дурацких воинских уставов позволит ему отдохнуть в оставшиеся четыре часа.

Зденек отвернулся от моряков, пришедших сменить своего товарища. Избавить его от проклятой "морской болезни" они не смогут. Так чего отвлекаться от созерцания многочисленных сучков деревянной стенки, мерцающей перед его глазами уже более восьми часов. С тех пор, как начался этот проклятый шторм. Всё же, Зденеку удалось выработать в себе устойчивость, хотя бы к самым простым штормам, но начавшееся вчера волнение океанской воды предвосхищало всё, что он мог себе представить, на основе своего недолгого опыта знакомства с коварной морской пучиной. Пришлось, вначале, терпеливо сдерживать рвотные порывы в кубрике. А потом, когда ситуация стала совершенно неконтролируемой, выбраться наружу, знакомясь с плотницким узором потайной стенки. И издевательскими взглядами моряков, несущими службу около этого орудия.

Зденек остановил очередной рвотный порыв. Окинул мутным взглядом окрестности своей "боевой" позиции.

Что-то поменялось! Зденек оглянулся и обнаружил вместо привычного часового, который мозолил ему глаза всё это время, полноценный расчёт, готовящий орудие к бою.

Зденек бросился к щели между досок, снабжавшей его самой свежей информацией всё это время. Но за мутной стенкой, обрывающейся в нескольких сотнях метров от борта парохода, обозначались только пятна тумана непонятного цвета, да порывы дождя, спешащего отвоевать у своего "мутного" родственника жизненное пространство. Спешил доказать своё превосходство над окружающим пространством своенравный ветер, меняющий направление по какому-то совершенно непонятному для всех окружающих, абсолютно идиотскому плану. То он дул строго на юг, то менял своё направление на восточное, то появлялся посредине между предыдущими ориентациями, то, вдруг, пытаясь вернуть обратно все капли воды, устремлялся в прежнем направлении.

Замелькал сигнальный фонарь на центральной надстройке, название которой Зденек так и не запомнил, что-то передавая идущим рядом второму транспорту и эсминцу сопровождения. Кажется, корабли приближались к проливам.

Зденек переждал очередной порыв ветра, сглотнул несуществующую еду, просящуюся наружу при каждой волне, набежавшей на их пароход. Подался вперёд, прижимаясь к стенке перегородки. Так было немного легче...

Шторм был изрядный! Даже на рабочей глубине шнорхеля лодку сильно мотало, передавая продольные и поперечные вибрации корпусу, который старательно скрипел и изгибался в такт каждой налетевшей волне. Впрочем, большой необходимости подниматься наверх не было. Видимость ограничивалась несколькими сотнями метров, за которыми стояла мутная непроницаемая пелена. Ганс сложил ручки перископа, отдал команду его опустить.

— Рудольф, ныряем на пятьдесят метров. — Повернулся он к своему заместителю. — Напряги акустиков, на них вся надежда!

Лодка пошла вниз, прячась на спасительной глубине от развлекающегося наверху шторма. Ганс покинул боевую рубку, пришло время отдыха, на дежурство заступил Рудольф.

Лодка уже двое суток торчит в этом квадрате, поджидая добычу. Можно было отправить на морское дно уже, по крайней мере, двоих. Но начальство велело торпедировать именно эту цель. А её всё нет!

По дороге к своей крохотной каюте Ганс столкнулся с Крамером. Тот отдал честь номинальному командиру лодки, пожелал "доброго утра". Был русский, как всегда, гладко выбрит, в отличие от Ганса, щетина которого в ближайшую пару дней грозила превратиться в самую настоящую бороду. И даже одет в полную форму обер-лейтенанта Кригсмарине, что вообще отличало его от остальных офицеров подлодки, носящих мешковатые свитера, на плечах которых были кое-как пришиты погоны.

— Доброе утро, Петр Карлович. — Ганс постарался повторить, по русскому обычаю, имя отчество своего заместителя. — Где вы берёте воду для бритья?

— Экономлю на утреннем кофе! — Ответил Крамер, изображая лёгкий полупоклон.

Ганс только покачал головой. Он лучше сэкономит на бритье, чем на кофе, но у русских свои привычки. И, хотя, обер-лейтенант Крамер владеет хохдойчем намного лучше своего командира капитан-лейтенанта Вольфа, он для половины экипажа является русским. Хотя в Кронштадте его называли немцем и, даже, пытались отправить на Дальний Восток воевать с японцами. И только захват Балтийским флотом немецких подлодок в Мемеле позволил ему не только остаться на прежнем месте службы, но и реализовать одну задумку, выпестованную в долгих учебных походах, перед самым началом войны.

Капитан-лейтенант Крамер ни минуты не сомневался, что главная война ближайших лет, по крайней мере на Балтике, предстоит с его дальними родственниками. Сам Петр Карлович своё немецкое происхождение воспринимал чисто номинально. Ну, прибыли когда-то его предки в неведомую, для Европы, Россию, обосновались, подались на военную службу, которой и посвятили более двухсот пятидесяти лет жизни нескольких поколений.

Менялись цари и царицы, восходили в зенит своей славы многочисленные временщики, взлетали из безвестности в высочайшие чины отпрыски худородных родов, сумевшие оказаться в нужное время в нужном месте, а чаще всего в нужной постели.

А русские Крамеры, по прежнему, служили флоту государства Российского. Лейтенант Густав Крамер отличился при Гангуте. Капитан-лейтенант Фридрих Крамер штурмовал Чесменскую бухту. Капитан-лейтенант Фридрих Карлович Крамер оборонял Севастополь от объединённой Европы, решившей поставить на место зарвавшегося русского медведя. Дед погиб в Порт-Артуре, отец подорвался на мине в далёком четырнадцатом году, пытаясь тралить новейшие мины на устаревшем тральщике. Но все и всегда, не испытывая терзаний и сомнений, служили России.

Не возникало никаких колебаний при выборе профессии и у Пети Крамера. Как только позволил возраст, он поступил на службу на Краснознамённый Балтийский флот. Сначала краснофлотцем, потом слушателем командирских курсов, лейтенантом на миноносце и старшим лейтенантом на подводной лодке. Капитан-лейтенантом и командиром одной из БЧ на эсминце. Но Родине потребовалось, чтобы он вернулся на подлодку, даже с формальным понижением в звании, и вот он здесь. Пришлось, конечно, доказывать своё право командовать бывшему противнику. Командир подлодки, прячущийся под фамилией капитан-лейтенант Вольф, настоящие имя немца знали только его близкие друзья, да кураторы из НКВД, отдал ему приказ принять командование при атаке на цель во время второго боевого похода. Обер-лейтенант Крамер настолько блестяще провёл ту торпедную атаку, что все немецкие офицеры и матросы экипажа после этого вытягивались по стойке "смирно" и отдавали ему честь при встрече, признавая мастерство русского командира.

Ганс признавал, что Крамер был бы не худшим командиром подводной лодки, чем он сам. Но русские адмиралы решили, что главным должен быть немец, и вот он пытается взвалить на себя ответственность за будущее мира, определяя цели для своей лодки. Хотя, нужно признать и бесспорные заслуги русской разведки, несколько раз блестяще выводившей их на цель. И только жёсткие ограничения, выданные тем же самым русским командованием, не позволили им отправить на дно намного больше целей, чем было записано на счету их корабля.

Ганс, наконец-таки, добрался до своего закутка, обзываемого командирской каютой только из-за жуткой тесноты подводной лодки. Раскатал матрас, взбил подушку, намереваясь полноценно отдохнуть, хотя бы, часа четыре. На большее надеяться было просто глупо. Всё равно, что-то произойдёт, если не в их зоне ответственности, то где-то неподалёку. Главная цель, по его мнению, уже была упущена. Только полные идиоты, к которым он не относил даже поляков, могли опоздать на сорок часов. Если, конечно, русская разведка не ошиблась. Или, если англичане не поменяли время и направление движения кораблей своих сателлитов, что более вероятно.

Капитан-лейтенант снял ботинки и лёг на кровать, оставив всю остальную одежду. Раздеваться полностью в жутком холоде консервной банки, называемой подводной лодкой, было бы невероятной глупостью. Ганс закрыл глаза и постарался забыться, хотя это удалось не сразу. Надо признать, он плохо засыпал все эти месяцы плена и службы бывшему противнику с того самого проклятого похода в мая этого года.

Впрочем, поход тот был ещё против англичан, бывших тогда единственным врагом немецкого флота. Лодка, возвращавшаяся из длительного, но безуспешного, похода, выбрала почти все запасы горючего, оставшегося так мало, что возникал вопрос сумеет ли она дойти до базы в Тронхейме. Им не везло с самого начала. Ещё в первый день подлодка была обнаружена английскими самолётами, и, хотя, удалось почти вовремя погрузиться под воду, сброшенная британскими лётчиками бомба повредила один из горизонтальных рулей. Правда, корабельный инженер, осмотревший повреждения, пришёл к выводу, что возвращаться обратно на базу не нужно. В течение ночи он с тремя помощниками сумел вернуть рулям работоспособность, и поход продолжился. Вот только, английские корабли, получившие предупреждение от своей разведки, смогли сбежать из района их возможной охоты. Дважды удавалось засечь проходящие мимо корабли. Но в первый раз это оказался нейтрал — шведский пароход с грузом леса. А второй раз вместо желанного транспорта лодке не повезло нарваться на патрульный английский эсминец. И пришлось уходить от него долгих восемь часов, старательно маневрируя под водой, да слышать разрывы глубинных бомб, которых проклятые англичане никогда не жалели.

Но в тот раз удалось уйти, обманув британского капитана отходом на север почти к самой границе плавучих льдов. Как оказалось, только для того, чтобы получить новое, абсолютно самоубийственное приказание, отягчённое почти полным отсутствием горючего и припасов, потраченных на долгий манёвр уклонения.

Получив приказ самым важным "командирским шифром", Ганс пытался возражать, ссылаясь на отсутствие топлива для дизелей, но следующая шифрограмма была подписана самим Деницем. "Я не бросаю своих людей! Иди и топи!", — гласил приказ. Пришлось разворачиваться и идти к британскому конвою, оказавшемуся в пределах их досягаемости. А на вопросительные взгляды своих людей отвечать, что адмирал обещал прислать спасательное судно. Такие случаи уже были, что вполне успокоило экипаж и переключило его внимание на поиск столь важной цели, что пришлось на её перехват посылать практически не боеспособную лодку. А цель того стоила! Никому из подводников, включая командира, не приходилось в своей жизни видеть такой громадный танкер. Становилось понятно, почему англичане загнали его так далеко на север, рискуя прокладывать маршрут среди плавучих льдов.

Осмотрев построение конвоя, Ганс пришёл к выводу, что шанс у них есть, но придётся рисковать, нанося удар под прикрытием льдин и небольших айсбергов, что было опасно само по себе. Но другого способа он не видел, и дал команду выходить на цель. Залп дали из надводного положения всеми четырьмя носовыми торпедами, стараясь гарантированно поразить цель. Потекли секунды ожидания. Но первая торпеда прошла мимо, вторая попала в форштевень танкера, практически оторвав его, но не нанеся громадной посудине смертельного удара. Зато последние две вошли точно в середину корпуса с минимальным интервалом в десять секунд. Громадная огненная вспышка разломила корабль, подсветив низкие облака хмурого северного неба. Несколькими секундами позже пришёл тяжкий звуковой удар, заставив присесть всех, кто в данный момент находился на мостике.

"Срочное погружение", — прокричал Ганс, скатываясь вниз по трапу. Свалились вслед нему и все остальные. Заскрипели кремальеры люков, а лодка уже шла на глубину в напрасной надежде, что её не заметили.

Заметили! И отметили вниманием не менее сотни глубинных бомб, которые непрерывно преследовали лодку более тридцати часов. Не помогали ни манёвры, ни попытки прикрыться особо крупными льдинами. Англичане решили, во что бы то ни стало, отправить на дно их злополучный экипаж. И не жалели взрывающихся в опасной близости от подлодки гостинцев. Вскоре на борту не осталось ни одной целой лампочки, разлетелись даже плафоны аварийного освещения. Люди работали на ощупь, радуясь тому, что в курс их подготовки непременно входила тренировка в полной темноте.

Начала сказываться усталость. Британцы наверху могли меняться, чередуя охотящиеся на них корабли. А вот экипаж немецкой подлодки мог надеяться только на себя.

Гансу всё стало ясно ещё при взрыве танкера. Высокооктановый авиационный бензин, да ещё в этаком количестве, такая добыча, что оправдывает гибель нескольких таких лодок, как его, вместе с их человеческим содержимым. И отдавали им приказ об атаке на конвой прекрасно понимая, что никаких шансов уйти у его экипажа нет.

Но сдаваться он не собирался. Заскользил под кромку льдов, прикрываясь нагромождением мелких айсбергов, повернул на запад, несколько часов шёл в том направлении, но всё же оторвался, дав возможность всплыть только, когда окончательно иссяк заряд аккумуляторных батарей, а воздух стал почти непригодным для дыхания.

А затем его лодка устремилась на юго-восток, стараясь, как можно больше, сократить расстояние до спасительного норвежского берега. Они уже надеялись, что, в очередной раз, обманули злодейку судьбу, когда топливные цистерны показали дно. А до ближайшей точки побережья оставалось ещё больше пяти сотен миль.

Отправили сообщение о своем положении и стали ожидать помощи, но раньше долгожданного танкера появились английские самолёты. Беспомощную лодку забросали бомбами прежде, чем они постарались уйти под воду на последних остатках заряда аккумуляторов. Появились пробоины в корпусе, экипаж срочно выбрался на палубу, но только для того, чтобы подвергнуться расстрелу из пушек и пулемётов.

Стрелял из зенитного пулемёта по британцам инженер. Прятались за надстройку ещё уцелевшие моряки. Медленно уходила в пучину лодка, бывшая их ненадёжным домом всё это время. Отрешённо глядел на свинцового оттенка волны Ганс, прикидывая, как долго смогут продержаться в холодной воде уцелевшие.

Английские самолёты вскоре ушли на свою базу, оставив посреди моря два десятка уцелевших при обстреле моряков, из сорока двух, составлявших полный экипаж их подлодки седьмой серии. Медленно потекли минуты и часы ожидания неизбежной смерти, от которой вряд ли бы спасли маленькие индивидуальные спасательные плотики. Первыми умерли раненые. Затем один за одним переставали подавать признаки жизни те, кого Ганс мог наблюдать недалеко от себя. Сам потерял сознание часа через три, окончательно придя к мысли, что всё кончилось.

Пробуждение было жутким. Ныло всё тело, застывшее за долгое время пребывания в холодной воде. Выбивали мелкую дробь зубы. Плавали перед глазами туманные разноцветные пятна. Настойчиво стучались в уши непонятные звуки. Наконец, чьи-то сильные руки смогли разжать ему зубы и в горло потекла спасительная огненная влага. Ганс забылся в очередной раз.

Следующее пробуждение было не столь мучительным физически, как морально. Бывшему капитан-лейтенанту немецкого подводного флота сообщили, что он и пятеро его людей находятся на борту советского судна на положении... военнопленных! Так как Германия за время его небытия успела напасть на Советский Союз.

А дальше был удачный прорыв в Мурманск мимо кораблей и подлодок Кригсмарине. А затем камера в НКВД и долгие разговоры с людьми, которые умели убеждать, если им это было необходимо.

Ганс перевернулся на другой бок и забылся чутким сном.

На ходовом мостике линкора было довольно малолюдно. После прохождения опасных своей узостью Датских проливов, адмирал отправил отдыхать всех, кто не особо был нужен для управления кораблём в открытом море. Удалился и сам адмирал со своей свитой. Откровенно говоря, мог оставить мостик и капитан цур зее Линдеман. Штурманская группа справится с прокладкой курса и без его личного присутствия, но что-то удерживало капитана на месте. Какое-то неясное предчувствие беды, не раз приходившее к нему в опасные моменты жизни. Впрочем, не всегда оно, действительно, предрекало что-то плохое. Хорошо хоть шторм начал стихать, и видимость увеличилась до приемлемого расстояния.

— Господин капитан, сообщение носового локаторного поста. — Обратился к нему один из лейтенантов. — Они засекли группу из трёх целей, которая движется в нашем направлении.

Капитан только кивнул в ответ на это сообщение. Он прекрасно знал, что это за цели. Хотя эти польские лоханки должны были придти намного раньше и уже двигаться Зундским проливом, а не встречать немецкий линкор на выходе из Скагеррака. Плохо, что погода нелётная и удалось узнать об их приближении так поздно. Времени на манёвр уклонения почти не осталось. К тому же, придётся предупреждать адмирала и получать от него санкцию дать такое указание другим кораблям. Хотя, стоит ли прятаться от людей, которые считаются союзниками. Пусть, сам капитан цур зее им не доверял, но ведь Берлин убедил их, что польские корабли опасности для эскадры не представляют. Да и англичане в последнее время старательно избегают любых недружелюбных жестов в отношении Германии. Разве, что газетные статьи по-прежнему рьяно поливают грязью фюрера и его соратников. Но капитану нет дела до политиков, он моряк и его дело водить корабли и воевать, если прикажет его страна.

Но сейчас страна решила, что не стоит дразнить Британского льва, если тот решил продолжить "странную войну" 1940 года. Отошли на французские и норвежские базы подводные лодки, очистив воды Атлантики от своего присутствия. Вернулись рейдеры из вспомогательных судов, или же затаились до особого распоряжения в немногочисленных дружественных портах. Даже самолёты люфтваффе получили распоряжение избегать столкновений с британской авиацией. Впрочем, большая часть авиации давно на Востоке — дерётся с русскими или удобряет собой поля Польши и Пруссии.

Капитан задумался. Конечно, англичане очень опасный противник, и он рад, что не приходится обмениваться с ними залпами главным калибром. Но стоит ли так безоглядно доверять им? Не готовят ли они под прикрытием этого "странного нейтралитета" очередную пакость?

С русскими намного проще. Те, если считают тебя врагом, лезут в драку, не оглядываясь по сторонам и не строя хитроумных планов. Столкновения с ними на Балтике подтвердили эту, давно известную немцам, истину. Одна встреча со старым советским линкором чего стоит. Будь он, Линдеман, на месте русского капитана, то немедленно бы отошёл, столкнувшись с таким противником, как его "Бисмарк". А этот безумец попытался устроить дуэль с его линкором. Ну, теперь он хорошо подумает прежде чем решиться на это второй раз.

Хотя, теперь ему придётся иметь дело с однотипным "Тирпицом", который всё-таки достроили и вывели в Балтику для всесторонних испытаний. А "Бисмарк", наконец-таки, отправили в Норвегию, как и было задумано ещё в апреле. Но затем фюрер отложил свое решение на месяц, а затем стало не до походов в Атлантику. Всё, что было разрешено линкору, это две прогулки по восточной Балтике для вразумления флота большевиков. И оба раза те пытались огрызаться. В первый раз авиационными налётами. А второй раз удалось обменяться залпами главным калибром с линкором "Марат". Нужно признать, что вреда от самолётов было намного больше. Советским морякам удалось только один раз попасть, разнеся правый ангар для гидросамолётов. Повреждения самого "Марата", как докладывала разведка, были намного серьёзнее. А вот летающие козявки, которые во времена детства капитана цур зее были всего лишь развлечением для чудаков, смели с палубы корабля практически всё. Пришлось идти на верфь для ремонта.

Вывод неутешительный для моряка старой закалки. Похоже, отныне главным врагом флота становятся не корабли противника, а его самолёты.

— Господин капитан, ещё одно сообщение от локаторщиков. — На это раз голос лейтенанта был взволнованным. — Они засекли вторую группу целей! Не менее десяти крупных кораблей!

— Боевая тревога! — Немедленно скомандовал Линдеман. — Сообщить адмиралу.

Кажется его предположения о коварстве англичан подтвердились. Пытаются проникнуть в датские проливы, прикрываясь польскими транспортами? Или же просто патрулируют Северное море, которое самоуверенно считают своим?

Ну, что же, скоро это станет ясно.

В броневой рубке английского линкора царила деловая суета. Напряжённо всматривались вдаль офицеры, выжидая тот миг, когда на далёком горизонте покажутся мачты кораблей противника. Или не противника?

Вопрос этот до сих пор оставался открытым. Полученные в Лондоне инструкции были чрезвычайно туманными. Эскадре предписывалось прощупать берега Дании, пройдя вблизи них, но ни в коем случае не вступать в бой с немцами. Если... те не начнут первыми!

Адмирал Холланд скривился. От таких приказов хотелось только плеваться и вспоминать заученные в далёкой молодости высказывания боцмана Джонсона. Тот был большой мастак виртуозно выражать свои мысли на портовых жаргонах, неизвестных молодому лейтенанту, но понятных всем, без исключения, матросам корабля, на которых довелось начинать службу будущему адмиралу.

— Господин вице-адмирал, зачем вы объявили боевую тревогу? — Попытался вмешаться в течение событий лощёный коммандер, представлявший на эскадре адмиралтейство.

— Господин Хиггинс, я советую вам не вмешиваться в те дела, в которых вы ничего не понимаете! — Зло оборвал его адмирал. — Я не собираюсь дожидаться до того времени, когда немцы начнут нас топить!

— Но указания адмиралтейства! — Продолжил коммандер, проглотив оскорбление.

— Лорды-адмиралы далеко, а противник рядом! — Усмехнулся вице-адмирал. — А когда оттуда прилетит первый снаряд, вы сами будете меня просить открыть ответный огонь.

Адмирал отвернулся от надоедливого представителя вышестоящего начальства.

— Господин капитан, проснитесь! — Кто-то тормошил Ганса за плечо, пытаясь привести его в рабочее состояние.

— Что случилось? — Мгновенно проснулся капитан-лейтенант.

— Появились цели! — Посыльный был очень серьёзен. — Много целей! Не менее десяти с каждой стороны!

— Тревогу объявили? — Ганс натянул белую фуражку, по неписанной традиции полагающуюся только командиру подлодки, и заспешил в рубку.

— Так точно господин капитан, сразу после доклада акустика обер-лейтенант Мюллер объявил боевую тревогу.

Капитан-лейтенант втихомолку помянул чёрта, но не удержался и добавил несколько слов на русском языке, который за время нахождения в плену восприняли все немецкие члены экипажа, несмотря на строгие запреты командиров НКВД и немецких офицеров. Слова, конечно, принадлежали к самой запрещённой части русского языкового наследия. Но как утверждали советские матросы, без мата на флоте невозможно. На тренировках и учениях они действительно помогали. По крайней мере, славянские маты оказались намного действеннее немецких проклятий, когда было нужно заставить выполнять свои функции неработающее устройство. А тем более, когда нужно было воздействовать на людей, причём независимо от национальности.

Встретив вопросительный взгляд своего заместителя обер-лейтенанта Мюллера Ганс только кивнул головой.

— Всплываем на перископную глубину, — продублировал его кивок Рудольф, — пора посмотреть, кого нам принесло в столь неурочный час.

Вскоре пошла вверх труба перископа. Капитан-лейтенант откинул ручки, торопливо прильнул к окуляру, провел взгляд над поверхностью воды, наконец, нашёл что-то важное, минуты полторы осматривал. Чертыхнулся. Развернул перископ на 180 градусов. На этот раз пауза была дольше, а после неё капитан, не стесняясь, выматерился по-русски.

— Обер-лейтенант Крамер, вам нужно посмотреть на это! — Ганс освободил место у перископа для своего русского заместителя.

Тот повторил действия своего немецкого командира, только воздержался от матерных комментариев.

— Что вы скажете, Петр Карлович? — Спросил капитан-лейтенант.

— Представительная эскадра! — Крамер освободил место у перископа, к которому немедленно приник обер-лейтенант Мюллер. — Линкор "Бисмарк", два тяжёлых крейсера, судя по всему "Принц Ойген" и "Адмирал Хиппер", два лёгких крейсера, несколько эсминцев и кто-то из "карманных линкоров", не смог определить.

— Это "Адмирал Шеер". — Дополнил его доклад Ганс. — А также, с другой стороны, польские лоханки, которые мы ожидали. — Два транспорта и эсминец.

— А за поляками кто? — Высказал сомнения Мюллер. — Акустик докладывал о группе не менее десяти крупных кораблей.

— Скорее всего, англичане. — Ответил ему Крамер. — И мне очень интересно — случайная это встреча, или нет?

— Сколько до поляков? — Спросил капитан-лейтенант.

— По докладам акустика, около двух миль. — Доложил Мюллер.

— Опустить перископ. Погружение на десять метров. Курс на поляков.

— Что вы решили, господин капитан-лейтенант? — Коснулся его руки Крамер.

— Я дал обещание утопить эти польские корыта! — Ганс был абсолютно спокоен. — И я это сделаю.

— Но план операции не предусматривал двух эскадр с линейными кораблями в этом районе? — Вмешался более осторожный Мюллер.

— Тем лучше! Подумают друг на друга! Нам будет легче уйти. — Отреагировал на его сомнения командир подлодки. — Петр Карлович, ваше мнение?

— Вы командир, господин капитан-лейтенант. Вам и принимать решение. — Отозвался Крамер. — Но я тоже думаю, что нужно атаковать. Иначе, зачем мы сюда шли через всю Балтику, да прорывались проливами.

Ганс с удовлетворением кивнул головой. Переход действительно был трудным. Крались вдоль самой кромки шведских территориальных вод, выйдя в открытое море только один раз для дозаправки и загрузки продуктов. Хорошо хоть идти можно было в подводном положении, благодаря тому, что русские не побоялись поставить на свои, и захваченные немецкие, лодки шнорхели, которые были известны ещё с первой мировой войны, но почему-то распространения не получили. Впрочем, надо признать, что пришлось долго тренироваться по их использованию. Но, тем не менее, выгода налицо. Даже датские проливы удалось пройти в подводном положении, пристроившись вслед за шведским пароходом. Неизвестно, было ли это случайностью, или договорено заранее, но получилось всё очень удачно. Помогло и то, что никому в рейхе не могло придти в голову ожидать переход подлодок противника в Северное море из Балтики. Скорее уж из Мурманска!

Лодка быстро сокращала расстояние до целей. Вот, капитан отдал приказ на всплытие. Приник к перископу, приказал готовить носовые торпедные аппараты. Дождался готовности и отдал приказ о запуске. Четыре толчка передались корпусу лодки, это смертоносные сигары покинули трубы торпедных аппаратов.

Потекли томительные секунды ожидания.

— Есть попадание! — Подал голос капитан-лейтенант, всматривающийся в силуэты польских кораблей. Есть второе! Одна цель накрыта! Есть третье попадание! Второй транспорт тоже накрыт!

Капитан оторвался от наблюдения.

— Убрать перископ! Срочное погружение! Рудольф, ныряем на пятнадцать метров. — Капитан-лейтенант Вольф снял фуражку и вытер пот, выступивший на лбу, несмотря на холод, царящий в лодке.

В полной тишине лодка скользила мимо торпедированных кораблей, которые сейчас торопливо набирали в пробитые трюмы холодную забортную воду. В ужасе метались по накренившимся палубам люди, пытаясь найти спасение.

Хотя подводников мало заботили чужие страдания. У них самих так мало шансов вернуться из этого похода, да и любого другого тоже, что не возникало никакого сомнения в правильности того, что они сделали. Люди, попросту, мстили за свою предстоящую смерть, в реальности которой никто не сомневался. Рано или поздно и они отправятся на морское дно в чреве своего плавающего стального гроба.

Командир отдал команду на всплытие, поднял перископ и отправил во второй польский транспорт пятую кормовую торпеду, компенсируя свой промах четвёртой. Зафиксировал попадание. Оторвался от перископа и отдал команду на немедленное погружение до максимальной отметки. Пора было уносить ноги из этого осиного гнезда, которое они так удачно разворошили.

Внезапный толчок бросил Зденека на палубу в тот момент, когда он почти решил вернуться внутрь парохода. Шторм начал стихать, успокоилось волнение и даже дождь превратился в мелкую морось, летящую по воле ветра вдоль поверхности моря. Корабль стал довольно быстро накреняться и Зденек осознал, что всему этому предшествовал взрыв где-то в центре корабля. Вскоре последовал второй. Корабль опять вздрогнул.

Зденек пытался лихорадочно вспомнить, что именно говорили в инструктаже по технике безопасности, проведённом солдатам его батальона перед погрузкой на пароход. Но память отказывалась вызывать из своих глубин те, так необходимые сейчас, слова. Зденек вспомнил только то, что нужно двигаться к корме, где должны находиться спасательные шлюпки. Но, вот, как это сделать по наклонной палубе?

Зденек почти решился бежать, когда его окликнули артиллеристы.

— Ты, дурень, куда собрался бежать? — Кричал ему высокий худощавый капрал. — Всё равно не добежишь! Давай лучше нам помогай!

Его напарники в этот момент выбивали крепления фальшнадстроек, пытаясь отделить одну из стенок. Зденек понял, что они правы. Лучшего спасательного плота и не придумаешь. Подхватил отброшенный ему багор и принялся за работу.

Командир польского эсминца капитан Плавски взрыв на первом транспорте уловил случайно. Разглядывая надоедливую серую гладь моря, он зафиксировал боковым зрением вспышку в стороне ближайшего корабля, который шёл немного впереди их эсминца. Вспышка была по другому борту, и только неяркий отсвет, на всё ещё низких дождевых облаках, заставил его обратить свой взгляд в ту сторону. Следом докатилась звуковая волна взрыва. А затем, перекрывая шок удивления, возникла вторая вспышка, и пришло понимание того, что их атаковали.

Атаковали несмотря на все уверения, как английского, так и немецкого командования в полной безопасности польского конвоя.

Понимание того, что их, в очередной раз, обманули подтвердилось следующим взрывом на втором войсковом транспорте их конвоя.

Но возникло удивление — за что?

За что отправляют на морское дно корабли с польскими солдатами? Кто это делает? Мозг быстро просчитывал возможные варианты.

Выгодно это русским! Но они не могут здесь оказаться ни при каких условиях.

В какой-то степени выгодно британцам! Но они могли просто не выпустить их корабли из портов. Это намного проще.

Абсолютно невыгодно немцам! Но они, вполне вероятно, могли вспомнить какие-то старые обиды, и попытаться втихомолку отомстить.

Минутные терзанья были прерваны новым взрывом под вторым транспортом. Торпеды, а это могли быть только они, не возникало никаких сомнений, пришли со стороны немецкой эскадры, в состав которой могли входить подводные лодки. Среди английских кораблей, ему это было точно известно, никаких подлодок не было. Все они стояли в портах, или несли службу в ближайших окрестностях береговой линии Великобритании уже два месяца.

Сомнения исчезли. Старый противник вспомнил не менее старые обиды и решился атаковать.

Оставалось только отомстить! Капитан Плавски одёрнул мундир флота польской республики, которым он подменил английский при выходе из порта приписки. Поправил фуражку и отдал команду выйти на рубеж торпедной атаки по немецкому линкору. Вытащил из портсигара очередную сигарету, не торопясь прикурил, жалея, что оставил в своей каюте коробку дорогих кубинских сигар. Берёг он их в надежде произвести впечатление на сослуживцев и родственников после окончательной победы. Но и в данной ситуации сигара вполне скрасила бы последние минуты жизни.

Всё ближе вставали фонтаны разрывов. Артиллерия немецких кораблей открыла огонь по вражескому эсминцу, вышедшему в самоубийственную атаку.

Капитан Плавски отметил пару особо близких попаданий. Пока, что всё шло нормально. Немецким кораблям тоже нужно несколько минут для определения точных координат цели. А он не собирается давать им время для этого. Поворот вправо, прямо, опять поворот вправо, вместо предугаданного налево, следом за этим, резко влево на тройной угол. Опять прямо до минимально рассчитанного расстояния реакции противника. Резкое торможение, до ожидания взметнувшихся столбов воды неподалёку от носа корабля.

В очередной раз повезло? Или капитан со шкипером, всё же, чего-то значат?

Их эсминцу удалось выйти на расстояние гарантированного поражения ценой двух попаданий. К счастью, вспомогательным 150-миллимитрровым калибром немецких кораблей. Впрочем, для них это, всего лишь, значило, что торпеды они сумеют отправить по назначению.

А вот самим уйти не удастся!

Торпеды, действительно, ушли.

Капитан Плавски попытался отвернуть от возможного места накрытия очередной порцией немецких снарядов, но было поздно. Первый снаряд главного калибра немецкого линкора вскрыл верхнюю палубу в носу корабля. А вторым накрыло командный пункт корабля, мгновенно превратив надстройки эсминца в нагромождение раскалённого металлолома.

Капитан цур зее Линдеман пытался маневрировать громадой корабля, но было ясно, что часть торпед, выпущенных поляками, обязательно попадёт в его линкор. Оставалось надеяться на броню, да молится.

Спустя мгновение корабль вздрогнул, затем ещё и ещё. Три торпеды! Капитан выругался. Тройное попадание даром не пройдёт. Вскоре это подтвердили доклады из трюмных отсеков. Появился крен на левый борт, вскоре достигший пяти градусов. Дифферент на нос достиг трёх градусов. Пока не критично, но в предстоящем бою будет сильно мешать. Хорошо хоть, что турбины не повреждены и маневренность осталась на вполне приемлемом уровне.

Но пора было переключать внимание на маячившую на горизонте английскую эскадру. Как уже было известно, англичане привели в этот район моря два линкора, два тяжелых крейсера, два лёгких крейсера, несколько эсминцев, которые сейчас устремились вперёд, давая возможность тяжелым кораблям перестроится из походного ордера в боевой. Британцы притащили с собой и эскортный авианосец, правда, в такую погоду толку от него немного. Но небо в любой момент может проясниться. И тогда он, а вернее его авиагруппа, превратится в очень грозного противника.

Нужно отдать приказ одному из крейсеров сосредоточить огонь на авианосце. Пара попаданий по палубе и его можно списывать со счетов. Но, впрочем, это уже головная боль адмирала, который появился на командном пункте.

Капитан выслушал очередные доклады и стал определять в какие именно отсеки правого борта можно принять воду для выравнивания корабля.

Вице-адмирал Холланд наблюдал самоубийственную атаку польского эсминца с первой минуты до последней. Когда третьим снарядом разворотило корму, просто оторвав эту часть корабля, уже мёртвый, к этому времени, эсминец перевернулся и пошёл ко дну.

Вице-адмирал перекрестился. Сомнения закончились. Пора открывать огонь. Непонятно, чего там мудрят в Лондоне, но ему всё окончательно ясно. Немцы как были врагами, так и остались.

Тихим голосом он отдал приказ, который немедленно продублировали для всех кораблей. Впрочем, командиры большинства из них уже разворачивались в боевой строй, не дожидаясь указаний с флагмана.

Адмирал ещё раз перекрестился. Теперь от него уже ничего не зависело.

Боже, храни Британию! А о себе мы позаботимся сами.

Линейный крейсер "Худ", бывший флагманом эскадры в этом походе, открыл огонь по врагу.

— Быстрее, вашу мать! — Ругался капитан-лейтенант Вольф, окончательно перейдя на русский язык.

Матросы работали как черти, торопясь перезарядить торпедные аппараты. Нужно было спешить. Небо стремительно очищалось от облаков и вскоре должны появиться самолёты. Или английские, или немецкие, что для их лодки не играет особой роли. Хотя немцев можно обмануть, вывесив флаг, но если те затребуют по радио пароль, то это станет провалом.

Наконец, последовал последний доклад и лодка устремилась в спасительную глубину.

Первым делом Ганс затребовал результаты прослушивания радио. Сообщения радиста впечатляли. На месте их недавней диверсии шёл бой между немецкими кораблями и английской эскадрой.

Эфир был забит бодрыми докладами, самоуверенными обещаниями, предсмертными проклятиями и паническими криками о помощи.

Выслушав доклад, Ганс велел идти к месту боя. Но вопросительные взгляды подчинённых он ответил, что не уйдёт отсюда, пока не потратит все торпеды. Пожал плечами Рудольф, которому было всё равно кого топить и где помирать. Одобрительно кивнул обер-лейтенант Крамер, в очередной раз убедившись, что не ошибся, когда требовал поставить командиром лодки именно этого офицера.

Капитан-лейтенант Вольф поймал себя на мысли, что ждал этого молчаливого кивка, как высшей степени одобрения своих поступков. Кажется, он попал под влияние этого русского капитан-лейтенанта. То, что у Крамера звание равное его, Ганс узнал ещё до похода. Вначале удивился, потом насторожился, а затем понял. Русскому просто не хотелось напрягать его лишний раз. Хотя, не оставалось никаких сомнений в том, кто настоящий командир подлодки.

А сейчас он был просто благодарен за то, что ему дали осуществить давнюю мечту — поквитаться с англичанами. За всё!

В молчаливом ожидании прошло время возвращения на место боя. О том, что оно близится, свидетельствовали доклады акустиков. Впереди шёл полноценный бой, с применением всех средств, имеющихся на кораблях обеих эскадр.

Наконец-таки, подвсплыли на перископную глубину и смогли оценить, что там происходит на самом деле. А картинка сильно поменялась. Во-первых, исчезли польские транспорты и эсминец. Во-вторых, вокруг кораблей противоборствующих эскадр вставали огромные фонтаны взрывов, свидетельствующие о работе главным калибром. В-третьих, тяжёлые клубы дыма свидетельствовали о том, что несколько кораблей серьёзно поражены и горят, причём, потушить огонь не удаётся. В-четвёртых, в германской группировке отсутствовал, по крайней мере, один тяжёлый корабль, хотелось надеяться, что и в английской, которою было плохо видно с данной точки, тоже что-то потопили.

— Кого будем топить, господин обер-лейтенант? — Спросил капитан подлодки у своего русского подчинённого.

— Англичан, кого же ещё! — Откликнулся Крамер, удивляясь непонятливости своего командира. В Москве, слава богу, не полные идиоты, и не пытаются заставить своих немецких подопечных воевать против немцев. Пока не заставляют. Но придёт время и для этого. Не сейчас, конечно. В данный момент достаточно того, что они вразумляют Британию, затеявшую эту войну, и надеющуюся, как обычно, отсидеться в стороне от основных событий данной бойни.

Не позволим!

Хочется вам войны? Воюйте! И не кивайте по сторонам, выискивая дураков, готовых вступиться за ваши интересы.

В британской группировке отсутствовал, как стало ясно из следующего радиоперехвата, линейный крейсер "Худ". Что вызывало удивление. Данный корабль был визитной карточкой английского флота не менее пятнадцати лет. На нём любили "держать флаг" командующие эскадрами и флотами адмиралы. Он вызывал гордость британского флота, как самый большой корабль мира. Пока не появился "Бисмарк". И вот два претендента на самые большие размеры сошлись в бою, где проверяются не только длина, ширина и глубина осадки, но и реальные боевые возможности. Итогом стал быстрый взрыв боезапаса "Худа" и его почти мгновенное погружение на дно моря.

Но оставался ещё один линкор, который успешно противостоял "Бисмарку". Хотя и на нём бушевали пожары.

Лодка опустилась на глубину и направилась в сторону английской эскадры.

29 августа 1941 года Северная Африка

— Сейчас начнут! — Подал голос начальник разведки корпуса. — Господин генерал, вам лучше спуститься в укрытие.

Подполковник был абсолютно прав. Роммель окинул взглядом недалёкую линию английских позиций, железные коробки танков лениво догорающих перед ними. Танков было много. И это радовало. Так как танки были британские.

Он повернулся и заспешил в дот, подготовленный командиром дивизии для себя, а сейчас используемый генералом Роммелем. Генерала Штрайха тяжело ранило и его пришлось срочно отправить в тыл. Ну, а командующий корпусом решил показать, что ещё не забыл, как командовать дивизией.

Генерал спустился к амбразуре наблюдательного пункта. Приник к окулярам стереотрубы, ожидая того момента, когда британские танки пойдут в атаку.

Шаткое двухмесячное перемирие закончилось, так и не успев перейти из разряда тайных договорённостей в реальные соглашения.

Закончилось атакой английских частей на немецкие позиции. Что и следовало ожидать. Если британцы не пожалели своего французского союзника и атаковали его флот, как только им стало это выгодно, то что нужно было ожидать врагу. Пусть и врагу, предложившему заключить тайное соглашение.

Роммель всё больше убеждался, что это решение было ошибкой. Оно дало английским генералам возможность усилить свою группировку в Египте до полного превосходства над его войсками. И сейчас он может только отбиваться.

Молчит и берлинское руководство, толкнувшее его в эту сомнительную авантюру — договариваться с англичанами. Непонятно, на что они рассчитывали? Что англичане испугаются захвата Европы большевиками? Но в Лондоне решили не торопиться с испугом, и подождать. И немедленно получили подтверждение своим сомнениям. Вермахт, вскоре, смог остановить Красную армию и даже перейти в наступление. Пусть и на одном участке фронта, но очень важном для существования рейха. Конечно, в Польше не удалось достигнуть ни французских, ни тем более польских успехов тридцать девятого года. Но ведь и противник был другой!

Даже командующий Африканским корпусом наполнился гордостью после сообщения о взятии Варшавы. Радовало, что полководцы Вермахта оправились от поражений первых недель войны и сумели показать большевикам своё умение воевать. Правда, длилась эта гордость недолго. До первого трофея в виде английских газет.

Британские корреспонденты с ядовитым сарказмом комментировали ход войны в Польше, на разные лады повторяя высказывание командующего английской армией генерала Брука, обозвавшего Варшавскую операцию — "дракой слепых с кривыми".

Роммель тогда сильно разозлился! Разозлился до такой степени, что чуть не отдал команду об атаке, в попытке наказать этих "надутых британских индюков". И только скромный запас горючего и снарядов удержал его от этого опрометчивого поступка. Конечно, операция по взятию Варшавы не стала "шедевром военной мысли" и была проведена с таким количеством, видимых даже непрофессионалу, а уж тем более генералу Вермахта, ошибок, что просто удивляла свое несуразностью. Клюге, пробив фронт, вместо стремительного броска на юг три дня топтался на одном месте, зачищая свои тылы от несуществующих русских войск, которые уже успели выйти за пределы кольца окружения. Подойдя к городу, немецкие дивизии, зачем-то, вместо флангового охвата затеяли лобовой штурм, который позволил противнику окончательно оттянуться на заранее подготовленные позиции по линии Белосток-Люблин. Где русские и остановились, предоставляя немецким генералам наслаждаться триумфом вторичного взятия польской столицы.

Роммель, конечно, понимал, что к данному плану приложил руку сам Гитлер. Оттого дивизии и метались из одной точки в другую, как толпа слепых, ведомых одноглазым поводырём — Гитлером.

Русские генералы тоже не проявили себя в этой битве, просто бросив захваченную территорию, при малейшей опасности окружения. Но всё же на звание "слепых" не претендовали, скорее уж были одноглазыми, причём каждая армия оставшимся глазом смотрела в другую сторону.

Может, в русской армии и водятся "кривые", но он отнюдь "не слепой". И не мог не заметить подготовку британцев к наступлению. Но держался до последнего, надеясь на договорённости двухмесячной давности.

Всё это время англичане, не особенно таясь, но, всё же, не слишком торопясь, пополняли его запасы горючего, доставляли запасные детали к автомобилям, и, даже, кое-что для ремонта захваченной его частями бронетехники английского и американского производства. Периодически происходили встречи не особо важных лиц противоборствующих сторон, где, в очередной раз, повторялись, достигнутые в июне договорённости. На этом всё и заканчивалось. Противники попросту не верили друг другу, старательно укрепляя свои позиции.

Вот только, британцем было намного легче. К ним беспрерывным потоком текли подкрепления. В то время, как солдаты его корпуса вынуждены были отдать одну дивизию на поддержку германских войск в Греции.

Истины ради, дуче возместил эту потерю поставкой двух своих дивизий, но реальные боевые возможности итальянских частей давно уже не вызывали у офицеров его корпуса ничего, кроме улыбки. Итальянцы хороши во втором эшелоне, где они отлавливают разбежавшихся солдат противника и блокируют ещё обороняющиеся гарнизоны. Но абсолютно непригодны в наступательной, да и оборонительной, операции против серьёзного противника. Что доказали бои в Северной Африке, продолжающиеся с самой весны. Итальянцы, при малейшей опасности окружения, с лёгкостью бросали позиции, не менее легко сдавались в плен. Не выдерживали прямых ударов британских войск, хотя это, почти всегда, удавалось немцам. Конечно итальянские дивизии двухполкового состава были слабее и численно, и по вооружению, и немецких, и тем более британских аналогов. Как шутили сами итальянские офицеры, единственная выгода в этой ситуации, это большее число генеральских должностей.

Вот и сейчас, он расположил дивизии столь нестойкого союзника в тех местах, где по сведениям разведки, атака противника маловероятна. Пока, что ход боя подтверждал его расчёты. Британские бронетанковые бригады вгрызались в линии обороны немецких дивизий, стремясь пробить кратчайший путь к Каиру, который он оставил за собой.

Англичане не держали своих обещаний! Он, в качестве компенсации, отказался от договорённости оставить столицу Египта. Наверное, зря! Александрию удержать намного проще.

Но с кем поведёшься, от того и наберёшься.

Британцы после потери Каира, а вернее, после жуткого нагоняя, устроенного Черчиллем своим генералам, стали цепляться за каждый бархан, не представляющий с военной точки зрения никакой тактической, а, тем более, стратегической, ценности.

Впрочем, идея жёсткой обороны давно витала и в головах офицеров его штаба. При тотальном превосходстве противника другого варианта просто нет. А то, что англичане не отказались от силового варианта решения Египетской проблемы, командованию Африканского корпуса было известно давно.

Неизвестен был только срок перехода английских войск в наступление. Вернее, неизвестно было то событие, после которого британцы должны возобновить войну. Пока, им выгодна сложившаяся ситуация.

Русские колотят немцев, те стараются дать сдачи.

Полная идиллия, по понятиям лондонского кабинета министров.

Правда убивают возмутительно мало!

И старательно продолжают выстраивать свою политику на основе собственных интересов, возмутительно игнорируя устремления британского льва. Мерзавцы, да и только!

Даже, оказавшиеся в сложном положении, немцы не торопятся отдать столицу Египта, как обещали два месяца назад. Правда, британцы тоже не спешат выполнить свои обязательства. Но ведь это Британия! Она имеет на это право!

А уж, что вытворяют русские — вообще ни в какие рамки не идёт! Взяли и оккупировали Иран! Роммель тогда долго смеялся над передачами английских радиостанций и статьями британских газет. Возмущению не было предела! Причем, все говорившие и писавшие искренне верили в тот бред, который они несли. Главной идеей всех этих возмущённых воплей была мысль об исключительном праве Британской империи нести цвет цивилизации всей отсталой Азии. А тут какая-то дикая Россия смеет влезать в зону жизненных интересов Великобритании! Тем более, учитывая, что русские армии эту зону жизненных интересов разодрали надвое. Причём, как проговорился один из британских политиков, опередили английские войска недели на три, оставив те стоять у границ Ирана в недоумении и злости.

Кто-то из генералов его корпуса на очередном совещании штаба даже предложил выпить за здоровье русского диктатора. Право дело, Сталин это заслужил, прищемив хвост британскому льву. Черчиллю пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, ограничившись отправкой в Москву очередной ноты протеста. Хотя, Москва с Лондоном так часто обменивались подобными документами, что внимание на них перестал обращать даже фюрер. И только доктор Геббельс не уставал устраивать очередное представление из подобных событий.

Удивляло то, что в Берлине, по-прежнему, верили в вероятность договора с Лондоном. Все сообщения генерала Роммеля о подготовке английских войск к наступлению, вызывали в ОКВ нездоровый скепсис, подкреплённый известными только в верховном штабе договорённостями. Что именно знали в Берлине, но не считали нужным докладывать своим подчинённым на многочисленных театрах боевых действий, оставалось загадкой для командующих подчинёнными армиями. Но присяга и необдуманное согласие участвовать в заговоре против фюрера, удерживало генерала Роммеля от принятия собственных решений. Приходилось ждать указаний Берлина.

А там творилось что-то непонятное. Умер от сердечного приступа, не вызывающий, своим состоянием, никаких серьёзных опасений врачей, фельдмаршал Витцлебен. Накрыло близкими бомбовыми разрывами дома нескольких других высокопоставленных генералов, активных участников заговора, как было известно в штабе Африканского корпуса. Удивляло то, что русские бомбили, в основном, заводы, вокзалы, воинские гарнизоны и старались поразить расположение рейхсканцелярии, служившей основной ставкой фюрера с начала войны на востоке. И, пока, оставляли в покое жилые кварталы, в которых и находились особняки данных генералов. Впрочем, особо информированные источники сообщали ему, что бомбы там оказались английские! Что, опять заставляло задуматься: англичане гадят "под шумок", или же они договорились с русскими. И просто изображают нейтралитет, обманывая его.

Нужно признать, что в штабе Африканского корпуса не всегда верили даже своим итальянским союзникам, а тем более никому не приходило в голову доверять своему противнику. Вот только активно противостоять своему врагу у корпуса не было сил. Неизвестно было и точное время наступления англичан. Генерал Окинлек назначал то одну дату, то другую. Потом из Лондона приходил очередной приказ и появлялась третья. Лондон чего-то ждал!

Ждал и генерал Роммель. И, наконец, дождался того важного знака, мимо которого не могли пройти ни англичане, ни немцы.

Позавчера в Северном море немецкая эскадра наголову разгромила британский флот Северного моря, если верить пропагандистам доктора Геббельса. На морское дно отправились два английских линкора, авианосец, тяжёлый крейсер и несколько кораблей помельче рангом. О своих потерях ведомство пропаганды, естественно, не сообщало.

Или, как передавали коллеги немецких "совратителей истины" в Лондоне, английская эскадра оказала достойный отпор "всему" немецкому флоту. Как сообщало британское адмиралтейство, доблестный английский флот сумел вывести из строя большую часть кораблей противника.

Но вывести из строя и утопить, это разные вещи.

Одно было ясно! Британцы потерпели поражение, если прибегли к таким сдержанным формулировкам.

А с другой стороны! Это, какое поражение нужно было нанести английскому флоту, если они признали, что "оказывали сопротивление" противнику?!

Никаких подробностей пока известно не было. Всё, что удалось выяснить в Берлине, это то, что флот переходил на север Норвегии для действий против русских войск, которые уже оторвали от этой страны довольно изрядный кусок. И не имел приказа нападать на англичан.

Британцы атаковали первыми — пришлось обороняться!

Потеряли один тяжёлый крейсер, один лёгкий крейсер и практически все эсминцы и подводные лодки. Сильно повреждены все остальные корабли, так как бой начался на короткой дистанции, по морским меркам, практически в упор. Потери, конечно, страшные, если не считать, что от английской эскадры почти ничего не осталось. Да и то, что смогло уползти к берегам метрополии, пригодно только на металлолом. Победа столь явная, что германские адмиралы могут зачеркнуть Ютландское поражение. Хотя, ещё не ясно — кто же всё-таки вышел победителем из этого боя, настолько сомнительны его результаты. Да у британцев утонуло больше кораблей, но если посчитать общее число кораблей Великобритании и Рейха, то для Англии потеря двух линкоров неприятна, но не смертельна, настолько много этих бронированных утюгов наплодила в своё время полководческая мысль британского генштаба. А вот для Германии выведение из строя нескольких тяжёлых кораблей означало сведение зоны боевых действий к прибрежным районам. Хотя кригсмарине и не пытались претендовать на доминирование в море, предпочитая жертвовать не столь дорогими подводными лодками и старательно сохраняя свой надводный флот.

Англичане всегда довольно терпимо относились к сухопутным поражениям, ссылаясь на то, что Британия — морская, а не сухопутная, держава. Несколько морщились, если их ставили на место в морских сражениях вблизи не контролируемых ими берегов. И жутко обижались, если топили корабли их флота. Самого сильнейшего в мире! Особенно поблизости от берегов метрополии!

И любая попытка оспорить это утверждение вызывала в Лондоне такую бурю эмоций, что разрешить их могла только повторная битва. Если не на море, то на суше. Как заявил командующий английским флотом адмирал Тови: "Мы не собираемся никому прощать гибель наших моряков!"

Следовало ожидать немедленных действий англичан. И ставить жирный крест на так и не завершённых переговорах. Может, это и к лучшему. Состояние неопределённости надоело всем, даже тем, кто был информирован о причинах приостановки боевых действий.

Обидно, но пробным камнем в этом самоутверждении английской войск придётся быть Африканскому корпусу германской армии.

Генерал Роммель дождался окончания огневой подготовки англичан. Как только промежуток времени между разрывами снарядов, падающих вблизи его блиндажа, достиг паузы в четверть минуты, он немедленно отдал приказ выдвигаться в траншеи. Следовало ожидать подхода британских пехотинцев, следовавших за "огневым валом". Ещё одной новинкой, пришедшей с проклятого восточного фронта.

Любые новшества в военном деле немедленно проникают ко всем воюющим сторонам, ограничивая срок действия нововведения только здравым смыслом противоборствующих штабов. Сумели они понять важность новинки — и скоро её применят против тебя! Опоздали с осознанием важности данного устройства или действия, и у тебя есть непродолжительное время, до того важного момента, когда солдаты с воюющих фронтов достучатся до вышестоящего начальства.

А дальше всё зависит от уровня потерь. Чем больше народу полегло в стандартных боевых операциях, тем быстрее проснутся военные чиновники, опасаясь неизбежного расстрела за свои "трудовые подвиги".

Вот, и идея "огневого вала", и артиллерийской подготовки, применяемой в два этапа, с большим количеством стволов на километр траншей, пришла с восточного фронта.

Предшествовало этому осознанию такое количество потерь, что доктор Геббельс до сих пор страшится озвучить эти цифры, несмотря на прошествие двух месяцев.

Но всё же главный вывод командование Вермахта сделало, применив новую тактику, вначале на восточном фронте, а сегодня и против британского противника.

Те, в свою очередь, применили нововведение против немецких войск. Использовали огневой вал, под прикрытием которого британская пехота почти добралась до немецких траншей во время первой атаки.

Ничего сверхественного в новой тактике не было. Просто раньше в ней не было необходимости. А сейчас вот появилась. И приходится учитывать возможность того, что противник попытается тебя обмануть любым из известных ему способов. Неведомо только, какую именно схему, из многих возможных, применят здесь и сейчас против его войск. Приходилось надеяться, что британцы повторятся.

Но не повезло.

Стоило солдатам германского Африканского корпуса занять свои позиции, выискивая цели в частых цепях наступающей английской пехоты, как немедленно их накрыло второй серией английских снарядов. Британцы всё-таки додумались до огневой подготовки в два этапа.

Взвыли в воздухе снаряды английских гаубиц, нашли ту точку, в которой сосредоточились самые большие неудачники данного участка фронта, разметали осколки по окрестностям, сообщая другим солдатам противника о своём прибытии.

Генерал мгновенно был сбит с ног, сверху упал лейтенант охраны, затем ещё кто-то, надёжно прикрывая командующего Африканским корпусом от визжащих наверху осколков.

Вскоре его подхватили под руки и потащили с открытого наблюдательного пункта, на который он так неосмотрительно поспешил выйти, в спасительную глубину дота. Оказавшись в коридоре, генерал освободился от посторонней помощи и заспешил к стереотрубе.

Обидно, но его обманули. Не смертельно, но потери его полков сильно вырастут. Хотя, британцам это не поможет. Он, пока, не применил и половины своих сюрпризов.

Хотелось бы посмотреть на ту умную голову, которая сумела убедить консервативные английские штабы поучиться у русских генералов. Событие почти немыслимое! Великобритания перенимает военный опыт от варварской России.

Интересно, чем Красная Армия удивит своих врагов в дальнейшем? Остались ли новинки? Или большевики сделали ставку на одномоментное применение всех новшеств?

Вопросы, одни вопросы.

Кто та умная голова, которая додумалась до всех тактических новинок? Генерал Роммель понимал, что через пару лет войны любой грамотный генерал дойдёт до большинства этих нововведений сам, но угробив тысячи солдат в обретении этого опыта. А тут мгновенное озарение — и даже тупые солдафоны и карьеристы, а таких хватает в каждой армии, начинают применять новейшие тактические приёмы против Вермахта. По мнению Роммеля самой лучшей сухопутной армии мира, что он неоднократно доказывал за последние месяцы в североафриканских боях.

Хотелось бы попасть на Восточный фронт и посмотреть на большевистских генералов поближе. Но фюрер упорно держал его на юге в роли весьма эффективного пугала для британских полководцев, категорично утверждая, что "лучше Роммеля с этой задачей никто не справится". Что льстило.

Действительно, английское командование решилось перейти к активным действиям против его корпуса, только достигнув пятикратного превосходства в живой силе и четырёхкратного в бронетехнике. О самолётах командующий Африканским корпусом старался даже не вспоминать. Те жалкие крохи, которые достались на его долю после очередного перераспределения сил люфтваффе между фронтами, просто обидно было называть авиацией. Две сотни самолётов различных типов не могли остановить британские бомбардировщики, которые почти безнаказанно высыпали бомбы на его позиции, нагло игнорируя огонь 37-миллиметровых зениток.

Роммель улыбнулся. Пусть у него мало войск, но он очень хорошо научился их прятать. Уже вторая волна английских бомберов старательно перепахивает пустынные барханы, на которых нет ничего, кроме заботливо приготовленных ложных позиций. Плохо, конечно, что уходят они почти без потерь, но зенитки оказалось очень эффективным противотанковым средством. Вот и приходится оставлять без прикрытия небо, сооружая многочисленные противотанковые заслоны.

Первый из них уже применили. Часть 37-миллиметровых зениток старательно замаскировали перед огневыми позициями пехоты, сознательно рискуя ими. Как оказалось, не зря. Пущенные в первой волне легкие английские "крейсерские" танки прекрасно горели от попаданий их снарядов. Поэтому остановились на довольно большом расстоянии и отползли назад, украсив пейзаж дымящими железными коробками.

На втором рубеже стояли выпрошенные у фюрера для фронтовых испытаний новейшие 50-миллиметровые автоматические зенитные пушки. Две батареи "пятидесяток" поджидали "тяжёлые крейсеры", которые недавно попали в Северную Африку, для замены абсолютно неэффективных крейсерских танков первых серий. Впрочем ни по массе, как квалифицируют свои танки русские, ни по калибру орудия, как это принято в панцерваффе, данные творения британских танковых заводов не могли претендовать на звание тяжелых. Что-то близкое к Pz-3, но всё же слабее и по массе и по вооружению, хоть и не значительно.

Был и третий рубеж, на котором солдаты Африканского корпуса вкопали в песок по самые стволы главную ударную силу генерала Роммеля, его последний аргумент против бронетехники противника, знаменитые "ахт-ахт". Эти танкобои должны были встретить третью волну бронетехники англичан из тяжелых "пехотных" "Матильд" и "Валентайнов". Эти тихоходные и слабо вооружённые черепахи, тем не менее, были прекрасно бронированы и доставили танкистам Африканского корпуса немало неприятных минут. Но снаряды "восемь-восемь" вскрывали даже их.

Помогали они и на Восточном фронте, оставаясь практически единственным средством борьбы с русскими тяжелыми танками, носящими данное название по полному праву.

Проклятый Восточный фронт, как гигантский насос, выкачивал все резервы и пополнения, предназначенные для усиления войск Африканского корпуса. Стоило только ему выпросить в Берлине очередное пополнение, как что-то происходило в Польше или Пруссии и "его части" оказывались там, порой даже не успев перекрасить защитный пустынный камуфляж. А там их немедленно перемалывала русская артиллерия, или авиация, превращая полноценные дивизии в сводные полковые группы. И так безостановочно. Хотя, по словам Паулюса, бывшего его главным источником информации всё это время, на Востоке сейчас относительное затишье. Которое в любой момент может закончиться взрывом.

Единственным облегчением для Германии оставалось то, что большевики по какому-то непонятному капризу так и не решились вторгнуться в Венгрию и Хорватию, за которыми скрывалось "мягкое подбрюшье" Южной Германии.

Вполне возможно, что не хотели заводить дополнительных врагов, пока для них был неясен турецкий вопрос.

Турки, то громогласно бряцали оружием, получив очередной "бакшиш" из Берлина, да и Лондона тоже, то вдруг замолкали, пересчитывая советские дивизии на своих границах. А тут, очень удачно для русских вспыхнул курдский мятеж, если те не организовали его сами. И пришлось турецким аскерам спешно откатываться от границ советского Закавказья, спасая восточную часть страны от резни, устроенной курдами, мстящими за долгие годы издевательств своим главным врагам. Был у турецкого командования шанс решить эту проблему, загнав своего противника обратно в горы и ущелья Курдистана, но тут большевики ворвались в Иран, и к курдам непрерывным потоком потекли боеприпасы и оружие. Зашевелились русские танковые корпуса в Грузии, помогая своему курдскому союзнику, и турецким генералам пришлось спешить обратно на границу. Курды немедленно объявили об образовании независимого государства и пришлось хвататься за голову англичанам, в раздумье, как спасать северный Ирак, населённый теми же курдами.

Сталин сумел заварить в Азии такую крутую кашу, что расхлёбывать её придётся не один год.

— Господин генерал, кажется, пошли! — Отвлёк его от раздумий начальник штаба дивизии.

Англичане действительно выбрались из окопов и прикрываясь "огневым валом", который они уже продемонстрировали утром, заспешили к немецким позициям.

Генерал махнул рукой, отдавая команду о выдвижении из укрытий, прекрасно понимая, что на данном этапе его попытки управлять течением боя были важны, только для офицеров его штаба. Полевые командиры батальонов и рот, прошедшие половину Северной Африки, давно разобрались в ситуации и уже распределяли своих солдат по боевым позициям. Что, в очередной раз, доказывало — офицеру нужно получить собственный боевой опыт. А все указания вышестоящего начальства и наставления уставов нужны только для коррекции этого опыта.

Англичане не обманули ожиданий немецкого командования, построив порядки наступающих танковых бригад по самым "новейшим" наставлениям уставов конца тридцатых годов. Как и полагали тогда, впереди шли лёгкие и средние танки, а позади них, прикрывая их огнём, двигались тяжёлые. Вполне разумное построение, учитывая боевые возможности противотанковой артиллерии того времени.

В германских уставах написано то же самое. Вот только "танковые гении" вермахта давно отошли от этого шаблона, перестраивая боевые порядки панцеров по своему усмотрению, в зависимости от конкретной ситуации.

Русские же пошли ещё дальше. В качестве танков прорыва они используют самые тяжёлые, а в качестве огневой поддержки пускают свои великолепные самоходки. А когда брешь в обороне пробита, в прорыв бросают танковые корпуса из средних Т-34. И тогда берегись всё живое!

Средний? Роммель раздражённо дёрнул головой. У большевистских комиссаров извращённое чувство юмора. Немецкий средний Pz-3, да и тяжелый Pz-4, легче русской тридцатьчетвёрки последней модификации почти на десять тон.

Ему бы сотню этих "средних" танков, и он бы вкатал бронетанковую дивизию англичан в песок. А несколько десятков самоходок русского производства, в придачу, позволили бы перестрелять и всю пехоту вместе с артиллерией.

А ещё бы русские противотанковые ружья и гранатомёты. А ещё бы зенитные самоходки, которые большевики недавно показали в Польше. А ещё бы...

А ещё бы русских солдат для замены никчемных итальянцев.

И тогда бы он остановился только на берегу Индийского океана.

И всё-таки. Откуда у русских столько новейшего оружия? И откуда у них опыт его применения?

Даже самому гениальному полководцу нужно время для этого. Русские генералы, по мнению командующего Африканским корпусом, не претендуют на звание гениев стратегии и тактики. Впрочем, нужно посмотреть на них поближе, но, опять же, не позволяет фюрер, приславший вчера очередной приказ о необходимости удерживать Египет. Хотя, никакой практической ценности Каир не имел.

Это вынужден был признать даже генерал Роммель, старательно цепляющийся за столицу Египта, вопреки мнению большинства командиров своих дивизий, заявивших ещё два месяца назад, что нужно отходить к побережью Средиземного моря, раз уж война пошла не так, как её планировали в Берлине.

А война выписывала причудливые пируэты, то давая надежду на благополучный исход планируемых операций, то обрекая на пораженческие настроения, когда вместо предсказанного успеха выходило поражение в самых выигрышных ситуациях. Никто не ожидал, что беспроигрышный мощнейший удар всеми силами в первый день войны приведёт не к победе, как было во всех предыдущих операциях в Европе, а к страшному разгрому, оправиться от которого в столь короткое время мог, по мнению командующего африканским корпусом, только вермахт. Ведь и поляки, и французы такого удара не выдержали.

Не держали его и англичане, просто британский темперамент и традиционное хладнокровие англосаксов позволяли отбросить сомнения в победе и взяться с новыми силами за достижение поставленной цели. Не получается справиться с врагом собственными силами? Значит нужно подключить кого-то ещё, кто сумеет это сделать лучше.

И кого совершенно не жалко.

И лучше большевиков врага не найти. Как говаривали англичане в далёком девятнадцатом веке, когда дипломатическое лицемерие ещё ограничивалось грубостью царящих нравов: "Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет!" К тому же всегда можно заявить, что твоим врагом является не конкретный народ, к которому вроде бы и предъявить нечего, а политический режим, вызывающий неприятие у любого "демократического" деятеля.

В данный разряд кроме большевиков, вызывающих у Великобритании активную ненависть с далёких двадцатых годов, попал и Рейх, сразу, как только посмел заявить о наличии у него собственной политики, отличающейся от Британского понимания мироустройства.

Тем более приятно столкнуть лбами своих врагов! Что и англичане и постарались сделать.

Генерал Роммель прекрасно понимал всё это. Он только не мог объяснить, как удалось столкнуть лбами Гитлера и Сталина, которые старательно избегали войны между собой до самого последнего момента. Шли на уступки, невыгодные обеим сторонам. Заключали договора, противные декларируемым целям. Но оттягивали срок начала возможной войны. А тут, вдруг, решились на неё. Вернее, решился фюрер, а советский вождь просто сумел воспользоваться предоставленными возможностями. Причём, очень даже неплохо воспользовался.

В цепи английских танков встали первые разрывы. Это заработали ещё уцелевшие зенитные орудия переднего края. Впрочем, жизни им было отведено несколько минут. До того момента, когда английские артиллеристы вычислять их расположение и накроют снарядами крупнокалиберных гаубиц. Что, вскоре, и произошло. Радовало, что до этого они успели вывести из строя изрядное количество лёгких танков британской бронетанковой дивизии.

Время лёгких танков закончилось бесповоротно. Отныне их можно использовать только для охраны колонн и для разведки.

Этот вывод немедленно доказал второй рубеж противотанковой обороны. Британские лёгкие "крейсеры" добрались на расстояние эффективного огня 37-миллимитровых противотанковых пушек. Остановились и нехотя задымили очередные английские танки. Открыли огонь остальные, стараясь поразить малозаметные орудия. Пока безуспешно, но как, показывал боевой опыт, поле боя всё равно останется за танками, если у них есть поддержка тяжёлой артиллерии или, если они оборудованы более толстой бронёй.

Что и произошло на востоке, где стандартное противотанковое орудие вермахта получило презрительное прозвище "колотушки" или "дверного молотка", из-за невозможности пробить броню русских средних и тяжелых танков.

Но здесь его ещё можно было применять — большинство британских танков английского и американского производства пока не выбрались из категории лёгких. Это обязательно произойдёт, но пока у противотанковой артиллерии тридцатых годов есть шанс проявить себя в полной красе.

Его артиллеристы блестяще это подтвердили, заставив ещё уцелевших англичан оттянуться назад, освобождая место перед его траншеями своим более тяжёлым собратьям.

Пришло время проверки новинки, выпрошенной у фюрера под клятвенное обещание, что ни одно новейшее, секретное орудие не попадёт к противнику ни при каких условиях.

Британцы всё ещё рвались вперёд. Английских генералов можно понять. После стольких поражений нужно показать правительству, что они ещё чего-то стоят.

Нужно победить любой ценой! А потом докладывать о стоимости данной победы. Или, вообще, промолчать о своих потерях. Тем более, что вышестоящие штабы такая информация не особо интересует, если удаётся выиграть сражение. Людей в империи много, в крайнем случае можно поставить под ружьё не только население доминионов и довольно цивилизованной Британской Индии, но и дикие племена негров из африканских колоний. А освоить винтовку может любой дикарь.

На этот раз пришлось рискнуть и подпустить британские танки поближе. Тем ошеломительнее был успех. Новейшие британские "Крусайдеры", на которые английское командование возлагало столько надежд, не смогли противостоять снарядам 50-миллимитровой зенитной пушки, разработанной для борьбы с летящими на средних высотах самолётами. Останавливались, вспыхивали, даже взрывались при более удачных попаданиях, но рвались вперёд. К великой радости, было их не так уж и много. Последние удалось поджечь уже на позициях пехотного полка, используя для этого бутылки с бензином, так как дрянные итальянские гранаты не желали взрываться, когда от них этого требовали. Зато могли сдетонировать в любой другой момент. К сожалению, Африканскому корпусу приходилось использовать это творение итальянских военных заводов по той же самой причине, что и другое второсортное вооружение. Всё лучшее забирал Восточный фронт, и на Африканский театр военных действий попадали такие крохи, что и упоминать их было неудобно.

Англичане всё ещё надеялись пробить оборону немцев, устремляя вперёд третью волну танков, состоящую в основном из главного противника немецких панцеров — тяжёлых пехотных Матильд. "Толстокожая леди" спокойно выдерживала большинство попаданий, продолжая двигаться к траншеям немецких пехотных батальонов. Тем более, что большую часть противотанковых пушек уже расстреляли английские гаубичные батареи.

Бой подходил к своему пику. Вероятность победы одной из сторон пока не превышала положенных пятидесяти процентов, балансируя на тонкой нити удачи, которая могла оборваться в любой момент, перебросив очередной подарок фортуны какой-либо из воюющих сторон. Пока, несомненно, в фаворитах были англичане. И это подтверждалось тем, что британское командование, пожертвовав лёгкими танками, сумело выявить позиции немецкой противотанковой артиллерии и вывести ту из строя. Почуяв аромат победы, рванулись вперёд англичане, наматывая на гусеницы последние сотни метров до окопов противника.

"Пора!" — подумал Роммель. Тут же где-то позади хлопнуло орудие и передовой танк наткнулся на невидимую преграду.

Нет, не зря он называл своих солдат лучшими воинами мира.

Стреляли, одно за другим, орудия зенитного дивизиона. Вспыхивали английские танки, не дошедшие до вожделенных траншей противника какие-то десятки метров. Выпрыгивали из них горящие фигурки, катались по песку, пытаясь погасить коварное бензиновое пламя. Падали на землю передовые цепи английской пехоты, наткнувшиеся на пулемётные очереди. Колыхались в дымном мареве британские позиции. Вставали на них султаны земли, это гаубичный полк немецкой дивизии включился в контрбатарейную борьбу.

Бой был выигран.

Генерал Роммель повернулся назад, желая поздравить офицеров штаба дивизии с очередной удачей, и наткнулся на встревоженный взгляд начальника разведки корпуса.

— Что случилось, подполковник? — Удивился генерал.

— Господин генерал, прибыли несколько эсесовцев в больших чинах. — Ответил ему подполковник. — Требуют встречи с вами. Причём немедленно!

Заныло в дурных предчувствиях сердце. Что-то произошло в Берлине. Что-то очень плохое. И прибыли черномундирные по его душу. Неизвестно пока зачем? Просто что-то выяснить? Или арестовать? Но Гитлер вчера подтвердил его полномочия на командование корпусом. Не хотел беспокоить? Или ему не посчитали нужным сообщить? В последнее время в верхах происходили и не такие казусы.

Каждый из глав конкурирующих ведомств проверял до каких именно пределов распространяются его реальные возможности, вторгаясь в сферу деятельности других вождей рейха. Вершители судеб Германии готовились к возможному переделу властного пирога.

До их пустынного захолустья иногда доходили отдельные слухи, удивлявшие своей очевидной несуразностью, но пока ни одного официального подтверждения. До сих пор партийные бонзы грызлись только между собой, не вмешивая в свои разборки армию.

Но, ведь, когда-то это должно произойти! И лучше начинать устранение возможных конкурентов из армейского командования с такого вот далёкого от столиц уголка. Пока там решат разобраться, что же произошло на самом деле, можно навесить на подозреваемого такое количество грехов, что оправдаться невозможно будет ни при каких условиях. Или же просто пристрелить его, списав всё на несчастный случай.

Роммель вдруг понял! А, ведь, борьба уже идёт! И смерти фельдмаршала Вицлебена, и остальных генералов не случайны. Кто-то начал их активное устранение. И его очередь следующая.

Но почему он? У него нет ни высокого звания, ни солидной должности. Он не входит в верхушку заговора и не знает никаких тайн, нужных СС и гестапо. Правда, его любят солдаты Африканского корпуса и пойдут туда, куда он им прикажет. Этого можно испугаться. Но ведь он так далеко от Берлина, и реальных шансов попасть туда к началу мятежа вместе со своими дивизиями у него нет. Или же Гиммлер начал бояться всех генералов, имеющих авторитет в действующей армии. Но тогда придётся перестрелять половину командиров дивизий и большую часть фельдмаршалов, оставив вермахт без руководства, что в условиях войны просто самоубийственно. И не менее глупо.

Но нужно принимать какое-то решение.

— Господа офицеры, прошу вас покинуть наблюдательный пункт. — Отдал команду Роммель, одновременно придерживая рукой своего начальника разведки.

Остался и командир охраны, жестом удержав на своих постах двух автоматчиков подчинённого взвода. Данный лейтенант был просто находкой. Командующему Африканским корпусом не пришлось ни разу пожалеть о своём импульсивном решении перевести понравившегося ему командира разведывательного взвода на место начальника своей охраны. Был лейтенант умён, старателен, крайне выдержан, даже в самых критических ситуациях, и молчалив, что было не менее важным качеством для офицера, приближённого к командованию.

— Подполковник, вы со мной? — Задал Роммель давно мучавший его вопрос.

Начальник разведки старательно вытянулся, радуясь тому, что его кумиру понадобились личные услуги самого подполковника, а не только очередной "английский язык".

— Подполковник, я прошу вас собрать ближайшее из подчинённых вам подразделений вблизи этого наблюдательно пункта, как можно быстрее. — Роммель сделал короткую паузу, сглотнул накопившийся в горле комок, и продолжил. — Насколько я понимаю, снаружи будут солдаты батальона СС, входящего в наш корпус. Надеюсь, что их будет не слишком много. — Генерал опять сглотнул предательскую слюну, возникавшую непонятно откуда. — Если здесь раздадутся выстрелы, то я отдаю вам приказ уничтожить всех эсесовцев, которые окажутся поблизости.

Роммель дождался, пока начальник разведки корпуса осмыслит всё услышанное.

— Подполковник, и вы, лейтенант. — Повернулся он к начальнику охраны. — Вы можете уйти сейчас. И я не буду иметь к вам никаких претензий. Ибо, эта просьба не имеет никакого отношения к присяге, данной вами фюреру.

Генерал постарался сделать основной акцент на слове просьба, подождал некоторое время. Подполковник, находящийся под его влиянием с первого дня появления в корпусе, никаких сомнений не вызывал. Но как поведёт себя лейтенант? К большому удивлению генерала тот бросил руку к козырьку фуражки, подтверждая своё согласие, и двумя жестами разогнал своих автоматчиков по противоположным углам блиндажа.

Подполковник выскочил наружу, спеша найти и распределить своих подчиненных по нужным постам.

Оставалось ждать визита эсесовцев. Генерал вдохнул воздух. Постарался расслабиться, насколько это возможно в данной ситуации. Откровенно говоря, получалось плохо.

Лейтенант переместился к командующему корпусом, прикрывая генерала от возможных выстрелов от входной двери. Верилось, что это невозможно, но приходилось подстраховываться. Роммель заметил, что у лейтенанта расстёгнута кобура пистолета, оттянул защёлку своей. Честно говоря, не надеялся успеть вытащить положенный по уставу Вальтер раньше непрошенных визитёров, но хоть какое-то успокоение было.

Вскоре в проёме бронированной двери дота возник силуэт непрошенного посланца Берлина. Спустя некоторое время удалось рассмотреть и погоны с петлицами. Был эсесовец аж оберштурмбанфюрером, что удивляло степенью внимания к его персоне со стороны Гиммлера. Мог прислать и капитана. Чего там значит какой-то генерал Вермахта, отдавший службе Фатерлянду большую часть своей жизни.

Вошедший офицер СС долго приглядывался к находящимся в доте, старательно изображая плохое зрение. Наконец-таки, смог сделать вид, что обнаружил того, кого искал, вскинул руку в нацистском приветствии.

— Господин генерал, рад вас приветствовать. — Эсесовец откровенно издевался, игнорируя должность и звание Роммеля. — Должен вам сообщить, что вам необходимо срочно прибыть в Берлин для доклада фюреру о боевых действиях против английских войск в течение последних двух месяцев. — Оберштурмбанфюрер сделал вид, что не замечает реакции командующего Африканским корпусом и продолжил. — В случае же вашего несогласия, мне приказано задержать вас и доставить в нужное место в качестве арестованного.

Эсэсовский подполковник наслаждался предназначенной ему ролью. Наконец-таки ему удалось достигнуть положения, о котором он только мечтал в далёкие двадцатые годы. Когда его выкинули из армии на помойку при создании рейхсвера. Ему, выходцу из народа, прошедшему всю войну от первого дня до последнего в окопах переднего края, место в рейхсвере не нашлось. Не хватило заслуг! Зато в сто тысяч, ограниченные Версальским мирным договором, попали все наследники военной аристократии империи. Многие из которых просидели всю войну в штабах так и не понюхав пороха.

А также не ощутив запаха сгоревшего кордита, вони застарелых ран, тяжёлого амбре сопревшего на теле белья, смрада разлагающихся трупов, которые невозможно было убрать из-за пулемётного огня. Не познав тяжёлого отчаяния потери боевых друзей, не почувствовав боли рвущих тело пуль и осколков, и не осознав всей степени разочарования, когда Германия проиграла войну.

Зачем четыре года гнили в окопах? Зачем гибли целыми батальонами, повисая на колючей проволоке под секущим огнём пулемётов? Зачем травились газами, взрывались на минах, гибли от осколков снарядов? Зачем...?

Но теперь он отплатит за все свои унижения. Вот перед ним генерал, которого он может одним своим капризом обратить в ничто, в пыль, которую развеют ветры, и никто не вспомнит о существовании такого человека. Ведь, в приказе не упоминалось, что его обязательно нужно доставить живым.

— Могу вам сообщить, оберштурмбанфюрер, что разговаривал вчера с фюрером и никаких указаний о прибытии в Берлин он не отдавал. — Роммель успокоился. Это не желание Гитлера, а личная инициатива Гиммлера, или кого-то из его заместителей. А следовательно, никаких улик против него нет, а всего лишь подозрения. Но успокаиваться рано. Фанатичный блеск в глазах эсесовца настораживает. Этот может пойти на что угодно, если будет уверен, что сумеет оправдаться.

— Поэтому я считаю вас самозванцами. — Продолжил генерал. — И требую, чтобы вы сдали оружие.

Обнаружив направленные на них автоматы, двое других посланцев СС осторожно подняли руки вверх, но оберштурмбанфюрер рванул свою кобуру и выхватил парабеллум.

— Не дурите, оберштурмбанфюрер. — Постарался успокоить его Роммель. — Постараетесь открыть огонь, и тогда отсюда вы не уйдёте.

Но было поздно. Сверкнуло пламя на обрезе ствола парабеллума и упал на пол лейтенант охраны, прикрывший своим телом генерала. Затрещали автоматы, укладывая эсесовцев на пол, но хлопнул ещё один пистолетный выстрел. Роммель ощутил резкий удар в живот, согнулся пополам и стал оседать вниз, на тело своего верного охранника.

Загремели выстрелы снаружи. Вскоре в дот ворвался начальник охраны, кинулся к телу генерала, проверил пульс.

— Врача сюда, немедленно! — Привёл он в чувство солдат охраны. — Или найдите носилки! Двое носилок!

Лейтенант пытался открыть глаза, но те почему-то отказывались ему повиноваться. Его качало в такт шагам солдат его взвода, несущих своего командира к операционной. Наконец, он сумел приподнять непослушные веки, обнаружив над собой ослепительно синее небо.

"Где я? Почему меня качает?"

"Ну, конечно же! Мы с Магдой на озере, катаемся на лодке. А сейчас отдыхаем после томительных минут любви."

Он попытался протянуть руку, чтобы ощутить тело любимой, и провалился во тьму, окончательно теряя сознание.

Смертельно уставший хирург отбросил на стол с инструментами извлечённую пулю.

— Заканчивайте сами! — Бросил он своим ассистентам, повернулся и пошёл к выходу из блиндажа. Нужно хлебнуть глоток свежего воздуха, или следующим на операционном столе окажется он сам.

— Что с генералом? — Встретил его вопросом подполковник, дежуривший у входа всё время операции.

— Везение ему не изменило. — Хирург стянул лицевую повязку и вдохнул полной грудью воздух, поражающий своей свежестью после нескольких часов нахождения в операционной. — Рана, конечно, тяжёлая, но не смертельная.

— А лейтенант? — Осмелился спросить офицера один из солдат охраны.

— Мы не смогли ему помочь. — Хирург оглянулся на соседний блиндаж, служивший временным моргом. — У него была задета печень.

Солдат, выслушав это сообщение, отвернулся от офицеров, делая вид, что вслушивается в звуки затихающего боя. По его лицу текли слёзы...

30 августа 1941 года Севернее Кракова

— Что там? — Спросил генерал Катуков, отрываясь от стереотрубы.

— Сейчас начнут. — Отозвался начальник артиллерии армии, демонстративно зажимая пальцами уши.

Предупреждение оказалось не лишним. Мгновенно сверкнуло в окружающей темноте, взметнулись огненные столбы снарядов Катюш, расположившихся неподалёку, докатились оглушительные удары гаубиц большого калибра. Засверкало, загудело всё стреляющее оружие предстоящего фронта, возвещая о начале БОЛЬШОГО наступления, которого так ждали все части, сосредоточенные около старой польской столицы.

Генерал Катуков посмотрел на часы, отмечая время начала артподготовки, повернулся к командиру второго танкового корпуса полковнику Петрову.

— Ну, что, Иван, готовы твои орлы к наступлению?

— Конечно, готовы! — Отозвался полковник, перекрикивая гул артиллерии. — Почитай, три месяца этого наступления ждали.

Генерал только согласно кивнул головой. Действительно, три месяца ждали, пока в Кремле решатся на операцию такого масштаба, с использованием всей танковой армии. Не считать же таковой бросок к Лодзи месячной давности, в котором пришлось участвовать танковому корпусу его армии. Операцию тогда быстро свернули, хотя успех был налицо. Без особых проблем пробили фронт, легко ввели в прорыв танковый корпус, поддержанный двумя механизированными корпусами, не принадлежащими его армии. Легко продвинулись вперёд, беря город в клещи. Вышли на оперативный простор. И... получили приказ об отходе на вторые рубежи. А затем на третьи.

А потом, вообще, отход к самому Люблину, очередная переформировка и долгое ожидание, прерываемое только бросками к линии фронта отдельных бригад, задачей которых было ликвидировать очередной прорыв немецких дивизий.

Ждали, когда немцы выдохнутся. Кажется, дождались. В последние две недели батальоны Вермахта тупо бодали линии обороны советских армий, пытаясь оправдаться перед вышестоящими штабами, требовавшими стремительного выхода к Минску, Киеву, Каунасу и другим целям, намеченным в первоначальном плане войны.

Не получалось. По всей линии фронта наступило шаткое равновесие, выражавшееся в том, что советские и немецкие дивизии проводили в несколько раз больше, чем обычно, разведок боем, но так и не решались перейти в наступление, хотя бы, одной дивизией.

И те, и другие чего-то ждали.

Наконец-таки, наверху решили, что время пришло, и перебросили ближе к линии фронта корпуса армии, старательно ожидавшей этого часа в глубине обороны. Опять поменяли предполагаемое направление удара, передислоцировав армию из-под Люблина к Кракову, героически державшемуся более двух месяцев, несмотря на все усилия генералов Вермахта. Командование Центрального фронта решило, что город можно, и нужно удержать. Что и сделало, приковав к развалинам улиц несколько немецких дивизий, которые можно было с успехом применить в других местах.

Генерал Рокоссовский, в очередной раз, доказал, что не зря его назначили командовать фронтом. Большими, чем у него успехами мог похвастаться только Конев, но у Юго-Западного фронта в Румынии противник был попроще, а остающиеся в Югославии немецкие и итальянские войска к активным действиям не стремились, ожидая, чем закончатся бои в Польше.

Хотя, Конев уже десять дней сосед их фронта не с юга, а с севера. Больше недели Иван Степанович шерстил штабы Западного фронта, приводя те в чувство после покушения на Жукова, которому удалось уцелеть, хотя, ещё очень нескоро тот сумеет вернуться к своим обязанностям. А вот Ерёменко поплатился своей жизнью за недооценку противника. А может это не ошибка бывшего командующего фронтом, а его подчинённых. Но в любом случая вина генерал-лейтенанта Ерёменко, несомненно, присутствовала.

А вот, будь Жуков в этот момент на Центральном фронте, смог бы и уцелеть. В штабе Рокоссовского таких промахов не допускали.

Генерал Катуков повернулся и отправился в блиндаж. Стоило пожалеть свои уши. Он уже составил общее представление о мощи артподготовки, и торчать наверху почти два часа было несусветной глупостью.

Даже сквозь толщу земли и несколько накатов блиндажа долетали удары гаубиц особой мощности, составлявших резерв Ставки Главнокомандования. Командование желало прорвать фронт наверняка, не жалея снарядов для обработки позиций противника. Возникала уверенность, что после того огненного ада, что там творится сейчас, ничего живого в немецких окопах не останется. По крайней мере на первых двух полосах обороны, которые были достаточно изучены авиационной и наземной разведкой. А вот, что дальше? Опорные пункты в глубине немецкой обороны были известны намного хуже. И там противник имеет все шансы уцелеть.

Радует, что прорывать фронт не его бригадам тридцатьчетвёрок, и даже не приданным его армии полкам КВ-85, которые решено поберечь для боёв в глубине обороны противника. А кое-чему более старому. Впереди боевых порядков его частей сосредоточены батальоны двух особых тяжелых танковых бригад, на вооружении которых более сорока Т-35, почти всё, что осталось на ходу к данному времени, и более сотни трёхбашенных Т-28.

Пятибашенные гиганты Т-35, гордость танковых войск РККА недавнего времени, старательно прятали где-то на Украине, решившись применить их только в последний момент. Т-28 использовали в боях в Румынии и Болгарии, где они очень даже неплохо проявили себя в столкновениях со слабой артиллерией румынской армии, но не могли противостоять на равных противотанковым пушкам армии германской.

И тот и другой танк, по опыту боёв, экранировали дополнительной броней, что окончательно ухудшило, и так не очень хорошие, ходовые качества старых машин. И если для стремительных бросков по тылам противника они уже были непригодны, то для прорыва обороны их ещё можно было применять.

Что и решено было сделать.

Навесили на часть из них танковые тралы для прохождения через минные поля, установили на главной башне крупнокалиберные пулемёты для усиления огневой мощи, правда не на всех машинах. Придали для усиления два самоходных полка СУ-152, признавая, что стандартная короткоствольная 76-мм танковая пушка КТ-28 окончательно устарела не только для борьбы с современной бронетехникой, но и для стрельбы по укреплениям нового типа. Самоходки должны были поражать уцелевшие доты и дзоты, оставив "старичкам" честь расправляться с пехотой. Для этой цели их многочисленные пулемёты и 45-миллимитровые орудия дополнительных пушечных башен Т-35 вполне подходили.

— Как ты думаешь, Иван, сумеют тридцать пятые с двадцать восьмыми фронт пробить? — Обратился генерал к полковнику Петрову.

— Должны бы. — Ответил тот. — Здесь ведь не Финляндия с её линией Маннергейма. Немцы, конечно, на этом месте два месяца стоят, но не к обороне готовились, а к наступлению.

— Понесут ребятки потери! — Вздохнул Катуков.

— А куда деться? — Отозвался подполковник Титков, командир танкового полка КВ, переданного недавно в распоряжение второго танкового корпуса. — Иначе горели бы мы!

— Ну вас ещё поджечь надо суметь. — Отозвался полковник Петров. — У них со всеми экранами даже лобовая броня всё равно не больше пятидесяти-шестидесяти миллиметров, а у тебя лоб почти сто и по бортам семьдесят.

Новые КВ-85, добравшиеся до фронта ещё два месяца назад, отличались от своего предшественника довольно сильно. Прежним оставался только корпус, да и в том лобовые листы брони потолстели, достигая предложенных, ещё после окончания Финской, десяти сантиметров. Поменяли трансмиссию, переделали кое-что в двигателе, превращая танк из испытательного груза для тягачей в полноценную боевую машину. Разобрались и с вооружением, заменив слабую для тяжелого танка 76-миллимитровую пушку Л-11 на орудие калибра 85 миллиметров. Пришлось для этого полностью переделать как башню, так и зенитку соответствующего калибра, из которой и изготавливали новую танковую пушку. Так как одним из главных требований Ставки было сохранить экипаж из пяти человек.

Новая машина представляла собой столь грозного противника, что после первого знакомства с испытательными ещё вариантами командование Вермахта издало очередной приказ о запрете своим панцерам вступать в открытые поединки с новоявленным русским танком. Но недавно в танковые корпуса фронтов западного и прибалтийского направления стали поступать, изготовленные на уральских заводах, новые Т-34 с пушкой такого же калибра. Так, что придётся искать для тяжёлого танка новое орудие. Хотя чего искать? В составе полка подполковника Титкова есть пять экспериментальных танков, вооружённых 107-миллимитровым орудием. И командует этой ротой герой Советского Союза капитан Колобанов, умудрившийся два с половиной месяца назад подбить в одном бою двадцать два танка противника. Надо признать, что ему повезло, так как рядом оказался корреспондент "Красной звезды". Фотографии расстрелянной немецкой колонны вызвали такой ажиотаж в стране, что обеспечили опальному, провинившемуся на Финской, старшему лейтенанту не только следующее звание, но и медаль героя Советского Союза.

— Я о том речь веду, что экипажи на этих танках кадровые, довоенные ещё. — Продолжил свою мысль командующий Первой танковой армией. — А у нас треть состава из новичков. Нам бы эти ребята очень пригодились. А их на устаревшей технике в бой бросают. Погорят не за грош!

— Может и лучше, что экипажи там опытные. — Ответил ему командир Второго танкового корпуса. — Меньше погибнет в атаке.

— Ты полигонный опыт с боевым не путай! — Катуков прислушался к неутихающей канонаде. — Это твои бойцы три месяца из боёв не вылезали. А эти в настоящем сражении не были, за редким исключением. — Генерал положил на стол свою фуражку, вытер выступивший от духоты блиндажа пот. — Кстати, Иван. А сколько твои парни вражеской техники подбили за эти месяцы?

— Точно не считали, Михаил Ефимович. — Полковник Петров потёр в задумчивости лоб. — Но не меньше, чем пять сотен. А может и больше...

— А кто у тебя самый лучший? — Упорствовал Катуков.

— Конечно шестнадцатая бригада! — Командир Второго танкового корпуса даже удивился предложенному вопросу.

— А кто же ещё? — Подключился к нему подполковник Титков, служивший в данной бригаде одним из командиров батальонов до начала войны.

— Ой, Иван, свою родную часть хвалишь! — Улыбнулся Катуков.

— Да как можно, товарищ генерал. — Возмутился полковник. — Они ещё в первые недели войны почти три сотни немецких панцеров подбили. Да и потом! Кого чаще всего в бой бросали? Шестнадцатую бригаду! Кто любимой палочкой-выручалочкой у штаба фронта был? Опять шестнадцатая бригада! Каких ещё доказательств надо?

— Ну ладно, Иван Михайлович, убедил. — Подвёл итог разговора командующий первой танковой армией. — Тебе же от этого хуже, но отказываться от своих слов уже поздно.

— А в чём дело? — Насторожился полковник Петров.

— Есть у меня, товарищ полковник, одно очень важное задание. — Перешёл на официальный тон генерал Катуков. — Нужно принять группу иностранных журналистов. И обеспечить их всей необходимой информацией.

— Это каких же? — Удивился полковник. — Со всей Европой воюем. Англичан отшили. Кто там остался?

— Ты удивишься, но прислали их аж из Америки. — Генерал покачал головой. — Не знаю зачем они сюда прибыли. И подозреваю, что большая часть из них обычные шпионы. Но из Москвы передали приказ обеспечить им самые благоприятные условия. И показать ВСЁ!

— Как всё? — Продолжал удивляться полковник. — У меня же в корпусе новейшая техника?

— Я сказал то же самое. — Опять вздохнул генерал. — Но мне подтвердили этот приказ два раза. Причём, и про новейшую технику сказали, что можно демонстрировать, не сомневаться.

— Выходит, товарищ генерал, что-то новое на подходе есть? — Подключился к разговору подполковник Титков. — Раз, разрешают показать то, что в боях уже побывало?

— Хотелось бы верить. — Отозвался Катуков. — Нам, пока, ничего не сообщали.

— Получается, что нам нужно удивить потенциальных союзников. — Полковник Петров опять потёр лоб. — Или вразумить будущих врагов.

— Не знаю, Иван. — Генерал Катуков решительно натянул снятую фуражку. — Но встречать их тебе. Так, что готовься.

— А мне, товарищ генерал, свои коробочки показывать или нет? — Спросил подполковник Титков, прикидывая, как отреагируют на это сообщение командиры его штаба.

— Ну, ты, подполковник, тоже к нам относишься, — усмехнулся генерал, — следовательно, этот приказ и тебя касается.

— А сколько, хоть, их приехало? — Командир Второго танкового корпуса достал свой блокнот, собираясь определится с очередным указанием начальства.

— Человек сорок на весь фронт. — Генерал Катуков встал из-за стола. — К тебе назначено две группы по три человека. Учти, что, по крайней мере, двое из них военные разведчики.

— Стрелять мне их что ли? — Сплюнул полковник Петров.

— Зачем? — Отозвался генерал. — Сказали тебе всё показывать, вот и покажи во всей красе! Или твои орлы этого не стоят?

Генерал Катуков повернулся и пошёл к выходу из блиндажа.

Маргарет проснулась от жуткого гула, доносящегося снаружи. Подкинулась на жёсткой, неудобной кровати, на которой побрезговала бы спать ещё её бабушка. Но выбора не было. В этой части Польши, захваченной большевиками ещё два месяца назад, понятия об удобствах сильно отличались от её родного Нью-Йорка. Здесь считали, что крыши над головой и жёсткого матраса на кровати вполне достаточно для неприхотливого счастья. В отличие от Маргарет, которая старательно копила обиды, рассчитывая, со временем, поквитаться с этим старым козлом мистером Уитвортом.

Маргарет села на кровати, понимая, что снова уснуть в том жутком грохоте, что доносился из-за стен жалкой хибары, обзываемой местными поляками домом, просто невозможно. Посмотрела на часы. Радовало хотя бы то, что в любом случае вставать пришлось бы минут через сорок. Вспоминая расположение комнат, которые ей так старательно показывала радушная хозяйка, Маргарет проследовала в коридор, где из стоящей в углу бочки бросила несколько горстей воды в разгорячённое внезапным пробуждением лицо. Вернулась обратно, сбросила хозяйскую ночную рубашку, нашла свою одежду и начала торопливо одеваться.

К великому удивлению Маргарет, во дворе дома, в котором ей пришлось, с такими неудобствами, ночевать, ожидал её появления помощник фотографа Айвен. Старательно вслушивался в гул недалёкой канонады, фиксируя в своей записной книжке только ему понятные замечания. Оглянулся на её появление, как всегда улыбнулся, изобразил поклон головой. Опять отвернулся, всей душой отдаваясь своим непонятным занятиям.

Маргарет дёрнула носиком. Проклятый солдафон! Везде они одинаковые. Сколько она ни пыталась приручить его за эти долгие дни перелёта от родной редакции до этой, забытой богом, польской деревни, тот всегда дальше этого поклона не продвигался.

Или она не стоит большего?

То ли дело этот большевистский офицер, который отреагировал на её чары сразу, как только она вышла из самолета, доставившего их в Москву. Такая реакция стоила получаса прихорашивая, на которые этот солдафон отреагировал глупой усмешкой.

Хотя, внешность у, навязанного им, второго фотографа выше всяких похвал. Маргарет тайком вздохнула. Попадись ей такой на одной из авеню Нью-Йорка, побежала бы вслед, как собачонка, ожидая хозяйского взгляда, в качестве величайшей благодарности.

Но здесь всё по-другому! Здесь она главная! Чего бы не вообразил себе этот самец!

Самое обидное, что он ничего себе не воображал. Больше недели улыбался, кланялся, готовил аппаратуру, делал только ему нужные снимки, изображал дурацкие поклоны. И немедленно отворачивался от её взгляда, стоило только в ближайших окрестностях появиться очередной дребезжащей железяке.

Вот и сейчас, этот "мерзавец" торопливо заносил в свою записную книжку параметры и предположительные координаты большевистских батарей. Что-то шептал про себя, кивал головой, иногда смеялся, только ему понятным выводам.

Маргарет фыркнула, повела своим полным бедром, затянутым в ткань камуфляжной расцветки, за которую мистер Уитворт отвалил не одну сотню долларов. Неизвестно кто передал ему эту информацию об униформе большевистских бойцов Осназа. Неизвестно какими путями ему удалось достать эту ткань в количестве достаточном для пошива её костюма. Но это того стоило.

Поначалу Маргарет восприняла пятнистые штаны с курткой в штыки, не желая "быть похожей на Африканскую гиену".

Но главный редактор, пыхнул своей неизменной сигарой, осмотрел взглядом её фигуру, затянутую в самое лучшее платье, которое Маргарет смогла найти в своём гардеробе, покачал головой.

— Пегги, детка. — Отложил он в сторону свою сигару, что делал довольно редко, обозначая степень серьёзности разговора. — Ты, несомненно, самая большая стерва в моей газете. И умеешь дурить мозги мужикам своей аппетитной задницей. Но там, куда ты поедешь, совсем другие парни. Это не хлыщи с пятой авеню, а военные. У них другие представления о красоте.

Маргарет обиженно надула губы. Что именно нравится мужчинам, она знала не так уж и плохо. И не нуждалась в советах старого ловеласа. Тем более настали другие времена. Это во времена молодости мистера Уитворта женщине достаточно было натянуть штаны, чтобы стать центром внимания. Сейчас всё по-другому. Брюками никого не удивишь. Скорее изголодавшиеся по дамскому обществу офицеры обратят внимание на красивое платье, от которого они отвыкли, чем на штаны, даже такого удивительного цвета.

— Пегги, девочка моя. — Главный редактор отступать не собирался. — Это ведь не просто брюки. Это часть униформы специальных войск большевиков. Интервью о которых мне нужно позарез. И мне кажется, что если ты будешь выглядеть как они, то их легче будет разговорить.

Оставалось надеяться, что "старая акула бизнеса", как позиционировал себя мистер Уитворт, не зря потратил деньги.

Не прогадал. Ибо все объекты мужеска пола, оказавшиеся вблизи Маргарет не могли взгляд оторвать от её ног. Хотя в группе корреспондентов было ещё четыре женщины, настоящей звездой этого соцветия была она.

И ей даже позволили взять интервью у нескольких бойцов Осназа. Правда, те оказались довольно косноязычными, и красочные описания их подвигов ей пришлось придумывать самой. Зато фотографии получились просто великолепными. Мистер Уитворт капал слюной в телефонную трубку и требовал материала о встречах с лётчиками, танкистами, артиллеристами, ещё какими-то непонятными военными. Тираж газеты стремительно летел вверх, а у Маргарет впервые появилась реальная возможность опередить по популярности эту белобрысую сучку Сьюзанн, которая постоянно перебегала ей дорогу при делёжке важных заданий.

Маргарет даже простила мистеру Уитворту то, что вместо обещанной поездки на Гавайи, её отправили в далёкую Россию. Тем более, что тот репортаж об американском тихоокеанском флоте достался этой твари Сьюзанн, которая его непременно испортит. Ведь работа журналистки предполагает не только готовность спать со всеми боссами, но и наличие мозгов в голове, которых у Сьюзанн никогда не было.

Но пора было определяться с сегодняшним интервью. Ей обещали встречу с танкистами какой-то особенной части. Что в них особенного, она так и не поняла. Оставалось надеяться, что второй фотограф Айвен, которой в военном деле разбирался намного лучше, чем в своих журналистских обязанностях, объяснит ей потом их необычность.

Маргарет начала прихорашиваться, используя для этого маленькое зеркальце, занимающее в её сумке почётное место рядом с блокнотом и ручкой.

Показался во дворе, отчаянно зевая, Тедди. Окинул взглядом окрестности, поднимающееся на востоке Солнце, побежал за своей аппаратурой.

Был Тедди МакКормик нескладен, долговяз, сутул, конопат и безнадёжно влюблён в неё с первого дня появления в газете. Но имел золотые руки и великолепно разбирался во всём, что касалось фотографии. Никто лучше него не мог так поймать свет, что Маргарет всегда получалась настоящей красавицей, при этом не слишком затеняя других людей, присутствующих на фото.

Маргарет оглянулась. Где же их русский куратор, исполняющий одновременно обязанности переводчика.

Но вот появился и он, окинул взглядом её, не случайно подставленные под этот взгляд, бёдра, втянул воздух, что-то там прошептал по-русски и устремился к ней.

Канонада поменяла тональность. Айвен прислушался. Ну конечно, перестали работать большие калибры, а это значит, что русские войска скоро пойдут в атаку. Впрочем, им брать интервью в частях второго эшелона, которые отправятся вперёд ещё не скоро. Вначале войска первого эшелона должны пробить немецкий фронт. Хотя, сомнений в том, что они это сделают уже не оставалось. Полтора часа такой огневой обработки должны там оставить только перепаханную железом землю. А ведь русские батареи свою работу ещё не закончили. Наверняка, солдаты пойдут под прикрытием "огневого вала", о котором им сообщали английские коллеги. Посмотреть бы, как большевики его реализуют на практике. Но к передовой их не допускают, вполне резонно объясняя это беспокойством за их жизни.

Небо окончательно просветлело, показалось над горизонтом Солнце. Стали полностью видны гудящие над головой, с далёкого времени начала артподготовки, русские бомбардировщики. Они волнами проходили на запад, вываливали там свой смертоносный груз и спешили обратно за новой порцией бомбовых подарков противнику. Летели к линии фронта и возвращались обратно в относительном порядке. Что происходило непосредственно над линией немецких окопов, отсюда видно не было. Но видимых потерь в строю не находилось. Да и истребители сопровождения по-прежнему кружили карусель вокруг своих подопечных.

Айвен проводил взглядом очередную группу самолётов. Насколько он знал порядки построения большевистской авиации, и эти вернулись без потерь. Что, в очередной раз, подтверждало — русская авиация сумела завоевать превосходство в воздухе, по крайней мере, на Центральном фронте. Понятно, что советское руководство отправило иностранных соглядатаев на тот участок своего продолжительного фронта, где дела у него идут наилучшим образом.

Но насколько наилучшим?

Пока вопросов больше чем ответов.

Показался фотограф Тедди, побежал готовить аппаратуру. Айвен поправил свой фотоаппарат, с которым он не расставался с первого дня назначения на эту должность. Нужно признать, что эта командировка не вызывала у него бурных восторгов. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы опознать в нём военного. Выправку он скрывать так и не научился, как ни старался. Да и как её скрыть, если дед с отцом готовили из него военного с самого рождения. У него даже в игрушках были только оловянные солдатики, да их пушки. Русские офицеры непременно выделяли Айвена из группы корреспондентов и отдавали ему честь, признавая своего собрата, которому пришлось влезть в гражданскую шкуру.

А ведь он предупреждал. Но отец настоял, заявляя, что ему на русском фронте "нужны свои глаза и уши". А журналистам он "не верит ни на грош". "Их хлебом не корми, дай наврать в три короба". Айвен улыбнулся. Отец так старательно и забавно, к месту и не к месту, употреблял все эти русские выражения. Язык он так и не выучил, но старательно зазубривал пословицы и поговорки, утверждая, что ничто так не характеризует народ, как его выражения и идиомы. Мать только кивала своей красивой головой, да с любовью глядела на своего первенца.

Показался переводчик. Окинул взглядом Маргарет, беззлобно высказался, обзывая её сучкой. Айвен отвернулся, боясь выдать своей улыбкой, что понял фразу. Знание языка его главный козырь в этой командировке. Потому отец его сюда и отправил.

Ах мама, мама! Думала ли ты, обучая родному языку своего Ванечку, что тому придётся шпионить в твоей родной стране.

Хотя, для Айвена родина — Америка. И ради её процветания он будет шпионить, лгать, преступать клятвы, унижать и подставлять других людей, как и любой нормальный разведчик. Недаром дядя Гарри, брат отца, обучавший его всем этим премудростям, не уставал говорить, что настоящий разведчик должен без колебаний пристрелить любимого человека, когда этого потребует необходимость.

Сам дядя, вляпавшийся в историю с женщинами сомнительного поведения, недавно покинул разведывательное ведомство армии, но ходят слухи, что он оказался в новом учреждении, главным предназначением которого было шпионить за всеми без разбора, в том числе, и внутри страны. Ходили такие же настойчивые слухи, что неосмотрительная любовница, попытавшаяся воздействовать на Гарри Смитсона таким заурядным, для разведчика, способом, попала в жуткую автомобильную аварию. Жалкие остатки того, что осталось от основной свидетельницы, не рискнули представить в суде даже кровные враги дяди Гарри, и дело само собой затухло.

Ещё один урок для племянника, стремящегося достигнуть, если не вершин карьеры своего дяди, всё-таки подлости в душе маловато, то хотя бы звания двухзвёздного генерала, которого удалось добиться его отцу.

Айвен дослушивал канонаду, боковым зрением фиксируя очередные попытки корреспондентки Маргарет приручить большевистского переводчика. Выглядело всё это довольно забавно для человека, понимающего подоплёку поведения окружающих его личностей. Маргарет хотела получить самый ошеломляющий репортаж месяца, пытаясь развести русского на откровенность. Тот надеялся затащить в постель доступную женщину, которой и выглядела корреспондентка. Откуда наивному дитя "страны порядочности и откровенности", которой, по мнению Айвена, являлась Россия, знать все уловки служителей второй древнейшей профессии.

Замолкал грохот орудий на западе, русские части, судя по всему, дошли до позиций противника. Затихли и отдельные залпы корпусных гаубиц. То, что доносилось до его слуха, могло принадлежать только дивизионной и полковой артиллерии, вынужденной сопровождать свою пехоту. Вскоре смолкли залпы и этих орудий. Кажется бойцам Красной Армии удалось дойти до первой полосы обороны противника.

Айвен посмотрел на часы. Прошёл один час сорок минут.

Нужно запомнить.

Лейтенант Максименко улыбнулся американской журналистке. Надо старательно исполнять свою роль. Вот сейчас пришло время посмотреть на её ноги, нужно провести взгляд по ним вверх, наткнуться на задницу. Задержать взгляд, будто в первый раз в жизни увидел эту часть женского организма.

Хотя, задница, как задница.

У его Машки, как бы не лучше.

Но сказали "радовать иностранных журналистов во всём", значит нужно смотреть и дурацки ухмыляться.

Первый фотограф Тедди только скрипит зубами, да всячески старается отсечь присутствие русского переводчика в очередном кадре, если это возможно. Он бы очень удивился, если бы узнал, что большевистский куратор желает этого намного больше, чем все американские корреспонденты вместе взятые.

Его столько лет готовили к внедрению в Англию или Америку. А теперь?

Несомненно, после этой демонстрации своей "морды лица", все англоязычные страны для него запрещены.

Особняком стоит второй фотограф Смитсон. Умён, терпелив, обстоятелен, не сказал ни одного лишнего слова до того времени, пока не открыли рот его соотечественники, старательно покрывая своей дуростью его ум.

Очень даже опасный противник.

Вот и сейчас, таскает по всему двору свой люксметр, изображая недоумка, хотя совсем недавно влёт определял необходимую диафрагму и выдержку.

А уж выправка, которую он не умеет, или не старается скрывать. Военную косточку очень трудно спрятать.

По крайней мере, лейтенанта Максименко перед отправкой на задание пропустили через десяток личин, но каждый раз их них проступал бывший военнослужащий. В конце концов, решили оставить ему звание военного, хотя бы, корреспондента.

Корреспондентка Маргарет, в очередной раз, выгнулась, демонстрируя изгибы своей великолепной фигуры.

Антону стало скучно. Опять изображать несуществующую страсть, старательно избегать сцен ревности первого фотографа Тедди МакКормика, игнорировать понимающие улыбки второго фотографа Айвена Смитсона. Или, как их там зовут на самом деле?

По крайней мере, они себя так назвали перед пересечением границы Советского Союза.

Когда же это закончится?

Он кинул взгляд на часы. Артподготовка скоро закончится. Его главная задача вывести иностранных корреспондентов к линии немецких траншей к тому времени, когда опасности для их жизни уже не останется, но ещё будут присутствовать все признаки мощи Красной Армии в виде разрушений линии укреплений противника и, самое главное, в виде многочисленных трупов противника.

Девчонку, конечно, стошнит. Но кто заставлял эту дуру стремиться увидеть настоящий фронт, без купюр и прикрас.

Антон оглянулся назад, с облегчением отмечая выдвижение к их расположению нескольких внедорожних автомобилей, появившихся в армии какой-то месяц назад.

С первого взгляда — откровенные уродцы.

Открытый верх, от которого отказались ещё тридцать лет назад. Но который позволяет осматривать окрестности на все 360 градусов. А также стрелять во все эти стороны.

Колёса большого диаметра. А какие ещё прикажете использовать по бездорожью прифронтовой полосы? Мощный двигатель, позволяющий не только разгонять автомобиль до приличной скорости, но и перевозить довольно тяжёлые грузы. По крайней мере дивизионную трёхдюймовку с расчётом внедорожник тянул легко даже по мокрой дороге.

Ну, и дурацкая улыбка водилы, как самое необходимое приложение ко всем достоинствам машины.

Лейтенант Максименко отметил реакцию своих подопечных от идиотски обрадованного восторга корреспондентки Маргарет, до задумчивого взгляда второго фотографа Айвена.

Умён парень. Вот и сейчас заметил несоответствие техники, используемой Красной Армией при наступлении, с желанием Советского правительства закупить оборудование для нескольких автомобильных заводов в его родной Америке.

Надо бы отвлечь!

Антон подошёл ко второму корреспонденту, старательно изображая заинтересованность его действиями. Высказал пару замечаний по экспозиции фотоаппарата в данных условиях съёмки. Получил такое же количество удивлённых взглядов.

Вероятный союзник, или противник, не ожидал, что приставленный соглядатай НКВД окажется экспертом в каком либо другом деле, кроме пыток и мордобоя.

Ну и хорошо! Значит будет ещё больше стараться, изображая фотографа, и меньше пялиться по сторонам. Туда, куда ему обращать внимание не рекомендуется.

Антон дал команду охране на погрузку во второй автомобиль и галантно протянул ручку Маргарет, предлагая свою помощь.

Володька проводил последний осмотр танка, когда сзади его стали дергать за комбинезон.

— Да отстаньте вы, — бросил он назад, — сейчас брезент проверю и слезу.

— Командир! Генерал! — Послышался испуганный голос механика-водителя.

Володька оглянулся. И немедленно выпрямился. К танку действительно двигалась целая процессия во главе с командармом. Присутствовали в ней и командир корпуса, командир бригады, батальонный и ротный.

— Что им тут понадобилось? — Спросил он в полголоса у Костина, но тот только пожал плечами.

— Экипаж строиться! — Отдал Володька команду, спрыгивая с брони на землю.

Быстренько подравняли шеренгу. Старательно вытянулись, сопровождая глазами нежданное начальство. Командарм шёл вдоль танковой колонны батальона, что-то высматривая.

— Никто ничего не натворил? — Спросил Володька своих подчинённых.

— Да вроде, нет! — Отозвался наводчик Сергеев.

Володька глянул в противоположную сторону. Колька Данилов точно также выпытывал у своих — не было ли сотворено чего-нибудь недозволенного. Те всё отрицали.

Володька успокоился. Значит не у них. Последним залётом его экипажа была пьянка по случаю получения орденов ещё месяц назад.

Если не считать тот знаменитый бой под Люблиным.

А наказанием за упомянутую пьянку стал самый тяжелый бой за всю эту недолгую войну. Потеряли тогда танк и заряжающего. Да и сами остались живы каким-то чудом. Танк вскоре получили новый, уже модернизированный. Добавили двух человек в экипаж: наводчика Сергеева, который уже успел повоевать в Прибалтике, и заряжающего Сорокина, добровольца, решившего, что сидеть в Среднеазиатском военном округе не по его нраву.

Командарм вскоре дошёл до их взвода, торопливо выслушал сбивчивый доклад лейтенанта, контузия у Игнатова так полностью и не прошла. Тронулся вперёд, внимательно оглядывая танки. Дошёл до их экипажа и остановился.

— Товарищ генерал, экипаж танка номер сто тридцать три к выполнению боевой задачи готов. — Отрапортовал Володька. — Командир танка старший сержант Банев.

— Сколько? — Генерал кивнул головой на ствол орудия и, видя непонимание в глазах сержанта, добавил. — Сколько танков подбили?

— Одиннадцать, товарищ генерал. — Ответил Володька. — Могли бы и больше, да они в последнее время редко попадаются.

— Орёл! — Командарм одобрительно усмехнулся. — Давно воюешь? Где начинал?

— С первого дня, товарищ генерал. — Сержант расслабился окончательно. Нагоняя не будет. — В этом батальоне и начинал.

— Награды есть, старший сержант Банев? — Генерал оглянулся на командира корпуса, кивнул тому головой.

— Так точно, товарищ генерал. — Володька расстегнул комбинезон, открывая ордена на гимнастёрке.

— И вправду орёл! — Присвистнул командарм, обнаружив у сержанта два ордена "Красной звезды". — За что получил?

— Первый орден, товарищ генерал, за майские бои. Мы тогда шесть панцеров подбили. — Ответил сержант Банев. — А второй за бой в Раве-Мазовецкой, когда Зейдлиц из окружения прорывался. Там мы четыре танка сожгли.

— Так это твой экипаж там был? — Удивился генерал Катуков. — То-то фамилия твоя мне знакомой показалась. У бойцов награды есть?

— Не у всех, товарищ генерал. Заряжающий у нас новенький. Ещё не успел повоевать.

— Что ж ты, Банев, про медаль молчишь и одиннадцатый танк? — Вмешался в разговор командир бригады подполковник Герман. — Чего краснеешь? Стыдно теперь?

— А что произошло, Александр Викторович? — Повернулся к нему Катуков.

— Да этот герой дуэль с немецким танком устроил. — Комбриг старательно делал вид, что сердится. — Вышел в чисто поле силушкой богатырской померятся. Мальчишка!

— А подробнее? — Заинтересовался командарм.

— Под Люблиным мы впервые с германскими модернизированными танками столкнулись. Немцы на них длинноствольные пушки воткнули, да дополнительную броню наварили. — Принялся рассказывать комбриг. — Пока мы разобрались, что к чему, они сумели несколько наших танков подбить. Два панцера мы быстро вычислили и из СУ-85 успокоили. А третий уж очень матёрый попался. Говорят, лучший танковый Ас у них был, от самого Гитлера награды получал. Уж как мы его не искали — нет нигде и всё. Решили, что немцы его отозвали. — Подполковник посмотрел на сержанта Банева. — Да тут наш герой вмешался. Как они сумели этого немца вычислить, не знаю, но вместо того, чтобы командованию доложить, сами решили отметиться. Вышли в поле себя показать. Немец и клюнул, тоже выполз. — Комбриг покачал головой. — Минут двадцать они друг дружку по всей нейтралке гоняли. Мы считали — немец шесть снарядов потратил. Впритык положил, а не попал. А наши молодцы — с четвёртого выстрела его накрыли, а пятым подожгли.

— Молодцы выходит? — Генерал опять переглянулся с командиром корпуса, повернулся к подполковнику Герману. — Выходит, ты за этот бой медалью наградил? А мог бы и орден дать.

— Пусть скажет спасибо, что я ему десять суток ареста не дал, как вначале думал. — Проворчал командир бригады.

— Так чего ты, старшина Банев, туда попёрся? — Командарм был явно доволен.

— Хотелось новый танк в бою проверить, товарищ генерал. Мы раньше на старушке первого выпуска воевали. — Отрапортовал Володька. — Только я старший сержант, товарищ генерал.

— Теперь старшина. — Ответил Катуков. Повернулся к командиру корпуса. — Ну вот, Иван Михайлович, и наилучшая кандидатура. Молод, смел, упрям и удачлив. За три месяца войны — три награды. Если так дальше пойдёт, они за своим танком прицеп с орденами и медалями возить будут. Да и одиннадцать подбитых панцеров не просто так.

— В бригаде почти у всех подбитые танки есть. — Отозвался командир корпуса.

— Видел, Иван Михайлович, видел. — Командарм кивнул на ствол танка, на котором красовались красные звёзды по числу подбитых танков противника. — Вот и проведёшь корреспондентов вдоль строя, объяснишь им, что эти украшения обозначают. А потом пусть старшина Банев расскажет, как они с немцем друг за дружкой охотились. А если корреспондентам мало покажется, то пусть и про бой в Раве-Мазовецкой поведает. Там, ведь, его тоже из-под ареста вытащили.

Генерал усмехнулся, демонстрируя, что известно ему про сержанта Банева намного больше, чем он пытался показывать, и двинулся дальше вместе со своей свитой, оставив около танка, теперь, старшины Банева командира в звании капитана.

— Вот, что бойцы. — Сразу принялся за дело капитан. — Вам поручается очень ответственное задание. Сейчас сюда прибудет группа иностранных корреспондентов. Ваша задача произвести на них наилучшее впечатление, чтобы они запомнили, что боец Красной Армии самый лучший воин в Европе, да и в мире. — Капитан с уважением посмотрел на ордена сержанта. — Тем более, что похвастаться вам есть чем.

Капитан более внимательно осмотрел весь экипаж.

— А теперь. Рабочие комбинезоны снять. Ордена и медали надеть. Умыться и причесаться. — Капитан посмотрел на часы. — На всё, про всё, вам пятнадцать минут. После прихорашивания — построение.

Невдалеке от них генерал Катуков ещё раз оглянулся на экипаж удачливого сержанта.

— Вот, что, Иван. — Генерал повернулся к командиру корпуса. — Как только закончится наступление, этого старшину немедленно в военное училище.

— Да, я то же так подумал, Михаил Ефимович. — Отозвался полковник Петров. — Но жалко хорошего командира отдавать. Куда его после училища отправят?

— Если он захочет, то к тебе же обратно и отправят. — Ответил Катуков. — Я приказ Верховного читал. Всех изъявивших желание вернуться в свои части после ранения или обучения в училищах, непременно отправлять по прежнему месту службы. Так, что вернётся к тебе обратно твой бравый старшина.

Генерал повернул голову, осматривая очередной танк своей армии.

Маргарет было скучно. Их уже более пятнадцати минут везли вдоль бесконечной колонны русских танков. Она ничего не понимала в происходящей вокруг неё суете. Непрекращающееся движение машин и людей напоминало бы ей её родной Нью-Йорк, если бы не эти железные чудища, неподвижно замёршие вдоль дорог, ведущих к линии фронта.

В этих железках она ничего не понимала. Её работа начнётся позднее, когда нужно будет улыбаться русским солдатам и выпытывать из них материал для будущей статьи. Хотя она так и не решила пока, чем ей заинтересовать своих читателей. Гром пушек американцев пока не интересует, тем более, происходящий где-то далеко. Вот, если бы удалось откапать какую-нибудь душещипательную историю. Но откуда ей взяться в большевистской армии?

Маргарет вытянула ноги, стараясь привлечь внимание мужчин. Но на её движение отреагировал, как всегда, только Тедди. И второй фотограф Айвен, и русский переводчик старательно пялились на стоящие вдоль дорог железяки, вместо того, чтобы оценивать её прелести.

Айвен заворожённо рассматривал русскую технику, входящую в танковую армию, предназначением которой было прорваться вглубь территории Польши и выйти на германскую границу, как пояснил им русский переводчик.

Этот переводчик знает удивительно много для обычного агента НКВД. По крайней мере, ему уже не менее десяти раз удалось удивить Айвена своими знаниями в тех областях, которые обычному контрразведчику знать не положено. Или их группе подсунули особо эрудированную личность, или начальству Айвена придётся пересмотреть свои взгляды на большевистскую систему обучения и воспитания. А также придётся изменить убеждения об интеллектуальном потенциале русского народа. Айвен за это время неоднократно имел возможность убедиться, что русский народ умён, талантлив и находчив. Вот, правда, излишне доверчив. Хотя, этот недостаток быстро лечится — общением со всякого рода мерзавцами, которых хватает в современном мире.

Взгляд наткнулся на очередную новинку. Торчащий вверх ствол показывал, что это миномёт, но миномёт необычный. Во-первых, он стоял на шасси танка, правда, устаревшего. Во-вторых, удивляла толщина ствола, показывающая, что миномёт немалого калибра. По крайней мере, в армии США таких не было. И стояло подобных машин в ближайшей роще ровно двенадцать штук. Дивизион по большевистским штатам.

Далее расположились знаменитые русские противотанковые самоходки, слава которых докатилась даже до американских штабов. Это же надо было додуматься поставить на самоходное шасси мощнейшее зенитное орудие калибром в восемьдесят пять миллиметров. И создать столь страшного противника для танков. Айвен автоматически пересчитал и их. Разведка не обманула — ровно двадцать одна машина. Артиллерийский полк по штатам Красной Армии. Нужно бы ещё выяснить, почему они ограничились именно этим числом.

Следующая рощица также скрывала самоходные орудия, но уже другого типа. Насколько знал Айвен, на них стояла дивизионная 76-миллимитровая пушка. Русские используют их для непосредственной поддержки пехоты. Разумное решение, особенно если есть возможность установить эти орудия на самоходное шасси, переделав, к примеру, для этого устаревшие или бесперспективные танки. Нужно поставить ещё одну галочку для итогового доклада.

А вот далее обнаружилось такое, что Айвен невольно потратил на фотографирование весь остаток плёнки в фотоаппарате. Благо русские разрешили снимать всё, что просматривалось с дороги. Невольно возникала мысль: "А что у них есть ещё, если они разрешают фотографировать то, у чего нет аналогов в других странах".

Становилось страшно.

На абсолютно открытых местах стояли самоходные зенитки, уставив стволы своих счетверённых установок в ясное небо, прикрытое кое-где редкими облаками. Поначалу поразило такое расположение секретной техники, а потом пришло удивление своим мыслям: "А где ещё должны стоять зенитки?" Конечно же там, где наилучшая видимость.

— Ну, если "Шилки" на месте, то можно самолётов не бояться. — Бросил с противоположного сиденья начальник их охраны.

Переводчик кивнул в ответ на это замечание, бросил взгляд в сторону Айвена, пытаясь уяснить насколько тот понял смысл этого сообщения, как обычно в последнее время, усмехнулся, уловив невозмутимый взгляд подопечного.

Ну, а кто ожидал другой реакции?

Айвен понимал, что свалял большого дурака, прикинувшись обычным американцем, не желающим изучать какой-либо другой язык, кроме родного испорченного английского. Советская разведка, несомненно, выяснила, что его мать русская по происхождению и русский язык он знает, причём не только из учебников и разговорников.

А самоходные пушки сменили батальоны тяжёлых танков. Но эти КВ сильно отличались от тех фотографий, которые Айвену пришлось изучать перед отправкой в Россию. Там были засняты ещё первые экспериментальные экземпляры, которые финны сумели сфотографировать во время Зимней войны. Здесь же был абсолютно другой танк. Большая шестигранная башня, по прикидкам Айвена, должна была вмещать не менее трёх человек. В башне стояло орудие сильно напоминающее пушку СУ-85, а может и то же самое. На крышах башен установлены крупнокалиберные пулемёты. Командирская башенка, по примеру немецких панцеров, сдвинута чуть назад, чтобы не мешать работе наводчика.

Очень опасный противник для любой бронетехники.

Наконец-таки показались танки Второго танкового корпуса, основной ударной силы Первой танковой армии. Ровные ряды Т-34, основного танка русских, определяли состав батальонов атакующих бригад корпуса. Как сообщала разведка, до восьмидесяти процентов от общего числа танков, выпущенных в России, составляли именно тридцатьчетвёрки.

Суетились танкисты, бросая мимолётные взгляды на проезжающих журналистов. Корпус готовился к броску в глубину немецкой обороны.

Айвен внимательно осматривал колонну русской бронетехники. А, ведь, и Т-34 отличаются от того, что ему демонстрировали перед отправкой сюда. Танк то абсолютно другой! Башня иной формы, похожая на ту, что он видел у нового КВ. Более длинная, чем у танков ранних выпусков, пушка с набалдашником дульного тормоза. Почти такая же, как у модернизированного КВ, командирская башенка. Крупнокалиберного пулемёта нет. Вместо него стоит зенитный вариант обычного танкового ДТ, который русские использовали ещё в тридцатые годы на своих старых танках. Эффективность его сомнительна, по мнению Айвена, но в американской армии ни один танк не примут на вооружение без этой огневой точки.

Айвен торопливо поменял плёнку в фотоаппарате и сделал ещё несколько кадров. Если русские не отберут всё это богатство перед отлётом в Америку, то он уже сделал себе карьеру. Если сумеет убедить генералов в правильности своих выводов. А если не сумеет, то обеспечит себе унылое существование в одном из захолустных фортов какого-либо из пустынных штатов.

Но как говорил отец перед командировкой: "Волков бояться, в лес не ходить".

Наконец-таки машины остановились около танков одного из батальонов. Айвен соскочил на землю и сделал ещё несколько кадров вблизи. Переводчик не отреагировал. Значит всё это им показывали намеренно, желая убедить в своей силе. Непонятно зачем большевистское руководство себя так ведёт. Можно, ведь, напугать президента до такой степени, что он решится выступить и против Советского Союза. Пока ничего не понятно.

Переводчик начал свои пояснения. Пришлось делать вид, что старательно слушаешь, хотя всё сказанное Айвену уже было известно. Русский объяснял предназначение этого танка и так старательно его расхваливал, будто собирался всучить покупателям бракованные товары. Айвен старательно пропускал мимо ушей восторженные эпитеты, навострив слух только когда переводчик дошёл до цифр.

Что? Они подбили более трёхсот немецких танков?

— Вы сами можете пересчитать число побед каждого танка на стволе его орудия. — Ответил на его невысказанные сомнения переводчик и кивнул на ближайший танк.

У основания ствола пушки действительно красовались красные звёзды. Айвен немедленно поднял фотоаппарат. Это нужно предъявить на докладе.

— Вы можете убедиться, что и на остальных танках есть такие же звёзды. — Переводчик продолжал убеждать их. — Танкисты этой бригады воюют с первого дня войны. И воюют неплохо. По крайней мере, немецкая разведка считает данные о расположении шестнадцатой танковой бригады подполковника Германа сведениями первостепенной важности, которые немедленно нужно передавать в вышестоящие штабы.

На следующих танках действительно обнаружились такие же звёзды. Где две, где три, на одной бронированной машине пять. Но наибольший шок вызвал танк, около которого остановился переводчик.

Айвен досчитал до одиннадцати, вернулся взглядом к основанию орудия, пересчитал ещё раз. Ошибки не было.

— А это танк дважды орденоносца старшего сержанта Банева. — Сообщил корреспондентам их русский куратор. — Его экипаж воюет с первого дня войны, отметился в нескольких серьёзных боях. И ему есть, что рассказать американским читателям об этой войне.

Уловив разрешение, устремилась вперёд Маргарет, спеша взять вожделенное интервью у дозволенной жертвы. Начал готовить свою аппаратуру Тедди, с плохо скрываемой ревностью провожая предмет своего обожания.

Айвен решился пройти ещё на два танка вперёд. Звёзды присутствовали и на них. На одном шесть, на другом четыре. Тоже неплохо.

Но пора было возвращаться назад и выслушивать рассказы русских танкистов, улавливая те тонкости, которые должны были пройти мимо ушей корреспондентки и её напарника.

Колька Данилов смотрел на суету возле танка Володьки Банева. Кажется, дружок попал под пристальный взгляд начальства, который может означать быстрый взлёт по служебной лестнице, а может закончиться отправкой в штрафную роту. Это как повезёт. Пока Володьке везёт. Из таких переделок живым выбирался, что позавидовать можно. И воюет неплохо. Молодость не знает сомнений и без раздумий стремится в те места, куда умудрённые годами сослуживцы стараются не лезть. Колька, конечно, не намного старше своего друга, но после первого письма от жены, добравшегося до их части только к концу первого месяца войны, стал осторожнее. Жена заклинала его всем святым поберечься и не рисковать лишний раз. Николай отправил ей в ответ листок с одной надписью: "Война есть война". Но, действительно стал осторожнее.

— А хорошенькая! — Протянул мехвод, наблюдая как иностранная корреспондентка вьётся вокруг соседнего экипажа.

— Раньше надо было завидовать. Когда они с немецким асом друг дружку по полю гоняли. — Подколол его наводчик.

— Подумаешь! — Отозвался механик-водитель. — Я бы тоже так смог.

— Ты бы, как Костин, не смог. — Охладил его пыл Колька. — Сгорели бы мы на том поле.

Водитель замолчал, признавая высказанную ему правду. Экипаж вернулся к ожиданию команды, молча рассматривая царящую рядом суматоху.

Маргарет оценила предложенного ей русского танкиста. Повезло. Молод и красив. Какие-то русские награды на груди. Тем более хорошо, значит будет великолепно смотреться в кадре, оттеняя её очарование. Тедди постарается. Остальные танкисты этого экипажа, к сожалению, столь броской внешности не имеют, но её несменный фотограф великолепно знает своё дело, и сумеет отснять всё так, что никто не сможет испортить ни один кадр, как бы он не выглядел. Возник за спиной переводчик, поинтересовался, что мисс Канниган желает узнать в первую очередь. Маргарет достала блокнот и приступила к своей работе.

Лейтенант Максименко старался не отклоняться от предложенного ему сценария беседы, старательно наталкивая танкистов на те формулировки, которые от них ожидали иностранные корреспонденты и вышестоящее командование. Правда, сержант оказался излишне застенчив. Всё пытался выделить остальных бойцов своего экипажа, но те дружно отнекивались, признавая главную роль своего командира.

Маргарет дорвалась до работы и впервые за всё это время продемонстрировала своё настоящее лицо, вместо маски озабоченной мужским внимание сучки, которую она старательно носила всё время пребывания в Советском Союзе.

Первый фотограф Тедди бегал с камерой вокруг их группы, стараясь запечатлеть как можно больше моментов происходящей беседы.

Подключился к данному действу и второй фотограф Айвен. Но его фотоаппарат всегда смотрел немного в сторону, захватывая в основном не участников беседы, а расположенный за ними танк.

Каждый был занят своей работой.

Ровно гудел двигатель, изменяя тон звука только на поворотах. Володька качался в такт неровностям дороги, оглядывая окрестности. Вдоль дороги шагали колонны пехоты, катила артиллерия, двигались многочисленные автомобили и повозки.

Фронт двинулся вперёд. Немецкие позиции пробили на всю глубину уже к исходу шестого часа. То ли оборона оказалась хлипкой, всё-таки немцы собирались наступать, а не сидеть в обороне, то ли с силой удара угадали, но уже к полудню бригаде было приказано выдвигаться. Вместе с танковой армией пошли вперёд и дивизии стрелковых корпусов, предназначенные для развития успеха наступления.

Перемахнули свои окопы, втянулись в проходы, расчищенные саперами в собственных минных полях, прошли нейтралку, направляясь к тому месту, где Т-28, оборудованные танковыми тралами, расчищали дорогу среди немецких мин. Здесь уже суетились сапёры, расширяя проход и обозначая флажками безопасные участки.

А вот и первые потери. Чуть в стороне стоял Т-28 с сорванной гусеницей. Наверное, неопытный мехвод не смог удержать машину на протраленном участке. На броне танка сидели все шесть человек экипажа в ожидании тягача, который вытянет машину для ремонта. Вокруг танка суетились два сапёра, отыскивая ещё не сработавшие мины.

Этим повезло, все остались живы. Если, конечно, они не специально свернули на минное поле, чтобы из боя выйти. Тогда им не миновать содержательной беседы в особом отделе, после которой или один водитель, или вместе с командиром отправятся в штрафную роту искупать свою хитрозадость. Остатки экипажа при этом расформируют и разбросают по другим машинам. Несколько таких случаев уже были. Не в их бригаде, конечно. В шестнадцатой танковой бригаде бояться разучились ещё три месяца назад.

Вышли с минного поля и обнаружили первую громадную воронку от снаряда двухсотмиллиметровой "сталинской кувалды", как называли эту самоходную гаубицу финны во время прошлой войны. Взрыв разнёс мелкой пылью большой кусок траншей вместе с дзотом, от которого остались только торчащие в разных местах остатки брёвен. Уважительно присвистнул заряжающий, выглядывающий из соседнего люка.

Воронку обошли по широкой дуге, идя вслед за другими танками батальонной колонны. Комбат выискивал дорогу с наименьшим количеством препятствий, что было довольно сложно, после столь плотной обработки немецких траншей тяжёлой артиллерией. Вскоре обнаружили ещё одно место, где красовались уже четыре громадные рукотворные ямы. Судя по торчащим из земли стволам и станинам, находилась в этом месте артиллерийская батарея противника, которой не суждено было сделать ни одного выстрела. А затем пошли одни сплошные ямы и рытвины, батальон пересекал главную полосу траншей первой линии немецкой обороны.

Оглядывая изрытые воронками позиции, разбросанные вокруг трупы, Володька невольно поёжился. Не хотелось бы ему попасть под обстрел такой мощности. Понятно, почему удалось так легко прорвать оборону немцев. Первую полосу, похоже, вообще без боя прошли.

Следы организованного сопротивления обнаружились только около второй линии траншей. Суетились санитары, отыскивая тех, кто ещё жив, сносили к машинам и повозкам санбата. Немного в стороне похоронная команда, состоящая из пожилых мужичков самого гражданского вида, расширяла воронку, готовя очередную братскую могилу для тех, кто не сумел выйти из сегодняшнего боя. Трупы были сложены рядышком с будущей могилой.

Чуть дальше пленные немцы под присмотром отделения бойцов занимались такой же работой, но уже по захоронению своих соотечественников. И число трупов там было намного больше. Выходит, не зря тратили снаряды на столь длинную артподготовку, по крайней мере, на памяти старшины Банева такая была впервые.

В соседнем люке показался радист Михеев.

— Товарищ старшина, вас командир взвода вызывает. — Сказал радист и немедленно нырнул обратно в люк.

Это он зря! У Володьки так и чешутся кулаки объяснить этому дураку, что рассказывать иностранной журналистке про Ванду не стоило.

В тесноте башни найти удобный момент было намного легче. Володька извернулся и, всё-таки, засветил радисту под левый глаз.

— Ну и что такого? — Обиделся тот. — Разве я сбрехал чего-нибудь?

— Думать надо, что можно говорить, а что нет. — Бросил ему наводчик Сергеев. — Пойдёт теперь по всем заграницам байка, что советские танкисты только тем и заняты, что полячек соблазняют.

— Это ещё надо посмотреть, кто кого соблазнял. — Поворчал радист, но убрался в дальнюю часть танка, прикрывшись широкой спиной заряжающего.

Старшина Банев подключился к связи, выслушал приказ взводного, поднялся наверх, оценивая возможности манёвра.

— Вася, уходим вправо вслед за взводным и Даниловым. — Володька проконтролировал манёвр танка, который послушно свернул на боковую дорогу, повторяя манёвр других машин взвода.

Комбат решил, что стоит проверить и те направления, которые начальным планом выдвижения не предусматривались.

Попались их вниманию и первые подбитые и сожжённые во время боя танки атакующей бригады. Вот Т-28, размотав перебитые гусеницы, уткнулся мордой в глубокую воронку. На верхнем листе корпуса, столь неудачно подставленным под огонь немецкой артиллерии, красуются три рваные дыры, следы попаданий бронебойных снарядов. Догорает второй двадцать восьмой, подбитый в неудачно подставленный борт. Лениво дымит третий, раздавивший позицию противотанкового орудия, его, судя по всему, подожгли бутылкой с зажигательной смесью.

Вот, один из бронированных монстров Т-35 застыл на вершине близлежащей возвышенности, демонстрируя пробитые борта.

А лезть туда ребята не стоило! Нужно было по склону обходить!

Взводный так и поступил, старательно избегая ещё не проверенной сапёрами ложбины и вершины соседней возвышенности. Неизвестно, какие ещё сюрпризы ждут своего часа в нашпигованной минами земле? А также неясно, всё ли немецкие орудия выведены из строя? И не выцеливает ли тебя кто-нибудь из них?

Обогнули вершину с подбитым танком и обнаружили ещё один Т-28, не дошедший до позиций немецкой батареи каких-либо тридцать метров. Он ещё вовсю горел, демонстрируя, что бой в данном месте закончился совсем недавно.

Володька скользнул вниз, прикрыл люк и приник к перископу смотровой щели командирской башенки, провернул её по сторонам. Ничего подозрительно не было. На всякий случай дал команду зарядить орудие осколочным выстрелом.

Лязгнул затвор, принимая снаряд, приник к прицелу наводчик. Потирая подбитый глаз, взялся за курсовой пулемёт радист Михеев. В танке воцарилось молчаливое ожидание. Видимой опасности пока не было, но приобретённый за эти месяцы боевой опыт требовал постоянной готовности к любым сюрпризам.

Володька приказал повернуть башню немного влево, перекрывая сектор обстрела с этой стороны, положенный ему по штатному расписанию взвода. Командир контролировал фронт, Данилов перекрывал правую сторону.

Прошли первую траншею второй полосы обороны. Здесь обнаружился ещё один мастодонт Т-35, потерявший гусеницу. Ощетинившись своими многочисленными стволами во все стороны, гордость танковых войск Красной армии недавнего прошлого, ожидал подхода ремонтной бригады.

А эти уже поосторожней. Танк не покинули, раз уж он не горит. И даже вели бой, ведя огонь по противнику. Ничего, ещё пару таких столкновений и будет полноценный боевой экипаж. Если их к тому времени на что-нибудь более современное не пересадят.

Говорят, что в танковом полку КВ есть несколько новых машин с орудием в сто семь миллиметров. Да и лобовой лист брони у них отличается от привычного КВ, как утверждает мехвод Костин, ходивший смотреть на новую машину. У него там какой-то земляк обнаружился.

Скорее всего экипажи старых машин на эти новые КВ и пересадят. А, может, перебросят уцелевшие танки в другое место, где враг не такой опытный и не так хорошо вооружён. В Болгарию или Румынию. Или на Дальний Восток, там они тоже лишними не будут.

Засверкала чуть в стороне пульсирующая вспышка пулемётного огня. Похоже, вторую линию зачистить ещё не успели, спеша прорвать следующие рубежи обороны и выйти на оперативный простор. Старшина отдал команду и наводчик Сергеев, довернув башню, послал в нетерпеливого немецкого пулемётчика первый снаряд. Перезарядили пушку, подождали немного. Враг молчал, то ли поразили, то ли дураку стало ясно, что стрелять из пулемёта по танку откровенная глупость, к тому же смертельно опасная.

Прошли вторую траншею, точно так же изрытую громадными воронками попаданий. В глубине окопов и ходов сообщения мелькали светлые гимнастёрки бойцов стрелкового полка, который проводил атаку на этом направлении. Бойцы зачищали захваченную ими линию обороны. Несколько ближайших к ним приветливо помахали руками проходящим мимо тридцатьчетвёркам.

Для этого полка бой на сегодня закончился, если не случится чего-нибудь неожиданного. Насколько Володька знал порядки, царящие в стрелковых корпусах и дивизиях, этот полк должны сменить батальоны второго эшелона, оставив передовой полк зализывать раны. Предоставят им время до утра пересчитать потери, найти замену убитым и раненым, назначить новых командиров, переформировать отделения и взвода, получить скоротечное пополнение из маршевых рот, ожидающих своего часа в третьем эшелоне. И утром опять вперёд, сменять атакующие части, пока дивизии не выйдут на оперативный простор.

Перемахнули третью траншею второй линии обороны. Пока всё было спокойно. Володька приоткрыл люк и прислушался. Гремело где-то левее, там всё ещё шёл бой. Левофланговые дивизии встретили большее сопротивление, чем здесь. Кажется, немцы ожидали основной удар там, а не в этом месте. За что и поплатились. Как только их корпус выйдет в тыл обороняющейся немецкой армии, той не останется ничего другого, кроме немедленного отхода на другие позиции. Если немецкое командование озаботилось подготовкой этих позиций?

Впрочем, танки их бригады в любом случае окажутся там раньше чем пехота противника. Если не попадётся по дороге никаких сюрпризов.

Прошло ещё полчаса. Обогнули какое-то польское местечко, решив не соваться в него без пехоты. По следам двигавшихся перед ними танков перешли вброд небольшую речку. Используя те же следы, как самую безопасную дорогу, обогнули очередную возвышенность, настороженно провожая её склоны стволами орудий, но к великой радости противника на высотке не обнаружилось.

А, вот, за высоткой они обнаружили стоящие танки. Минутное замешательство сменилось пониманием того, что танки свои. Взводный направил свою машину к ним. Двинулись туда же и Данилов с Володькой. Остановились рядом.

У подножия холма стояли два Т-35 и семь Т-28. То, что осталось от батальона после атаки. Чуть в стороне пристроились две СУ-152 огневой поддержки.

— Здорово, славяне! — Поприветствовал танкистов особой тяжёлой бригады лейтенант Игнатов.

— Ну, здравствуй, коли не шутишь. — Отозвался на его приветствие кто-то с ближайшей бронированной машины.

— Чего стоим? — Поинтересовался Игнатов.

— Да, снаряды почти все потратили. — Отозвался его собеседник. — У нас то ещё терпимо. А у самоходов по последнему выстрелу осталось.

— А что впереди? — Вмешался в разговор Колька Данилов.

— Мотоциклисты поехали на разведку, уточнить обстановку. — Охотно поделился сведениями всё тот же командир. — Но насколько нам известно, впереди ещё один опорный пункт немцев. Вот, мы и ждём боеприпасы. Не хотим голой жопой на ежа садиться.

Володька усмехнулся немудреной шутке. Кажется, придётся подождать и им. Соваться одним взводом против полноценного опорного пункта немцев не стоит.

Заглушил двигатель своего танка лейтенант Игнатов, последовали его примеру и другие экипажи взвода.

Володька выбрался из танка, спрыгнул на землю и направился к ближайшему Т-28. Стоило выяснить, как протекал сегодняшний бой. С чем неожиданным столкнулись экипажи "старичков".

Старшина Чуркин, командир Т-28, который стоял ближайшим к их тридцатьчетвёркам, охотно делился впечатлениями. Выходило, с его слов, что основную часть маршрута они прошли без больших проблем. А те подбитые машины, которые тридцатьчетвёркам по дороге встретились, потеряли по неопытности. Одно дело слышать, что враг так поступает, и совсем другое самому это увидеть. "Ну, ничего! Он со своей "старушкой" ещё повоюет!"

Показались из-за возвышенности первые колонны отставшей пехоты. Стрелковый комбат о чём-то переговорил с командиром танкистов, перестроил свои роты, выделив один взвод в качестве передового охранения, и двинулся вперёд.

Наконец-таки вывернулась морда первой полуторки, доставившей танкистам особой тяжёлой танковой бригады боеприпасы. Мгновенно всё пришло в движение. Забегали командиры экипажей, распределяя своих людей на погрузку снарядов. Матерился комбат, определяя машинам с боеприпасами место наилучшего расположения. Выделил часть людей для помощи самоходчикам, которым предстояло таскать тяжеленные снаряды для 152-миллиметровой пушки-гаубицы.

Лейтенант Игнатов, в очередной раз, вышел на связь с комбатом. Тот подтвердил свой приказ двигаться в заданном направлении, назначив точку встречи далеко в тылу обороняющихся немецких войск. При выдвижении к которой не миновать пункта обороны, задержавшего танкистов тяжёлой бригады.

Комбат выслушал доклад своего лейтенанта, немного подумал и сказал:

— Ну, уже поздно переделывать. Пойдёшь вперёд с этим батальоном. А когда они свяжут боем немцев, обойдёшь этот пункт обороны и пойдёшь вперёд. В бой не ввязывайся! У тебя другие задачи!

Командир взвода объяснил ситуацию своим сержантам, отправился с докладом к командиру батальона Т-28. Тот выслушал чужого взводного, кивнул головой, подтверждая, что понял ситуацию. Он, откровенно говоря, и не рассчитывал на эти танки, прекрасно понимая, что у них другая задача. Ему двигаться вперёд ещё несколько километров. А этим рваться вперёд, по крайней мере, до самого Бреслау.

Ещё полчаса торопливой беготни и полуторки, отдав свой драгоценный груз, ушли в тыл. Взревел двигатель Т-35 командира батальона и танки пришли в движение, направляясь вслед ушедшей вперёд пехоте.

Экипажи тридцатьчетвёрок дождались, когда выдвинется на дорогу последний "старичок" Т-28 и тронулись вперёд, приноравливая ход своих машин к неторопливому движению танков особой тяжёлой бригады.

Володька высунулся из башни, оглядывая окрестности. Наступление продолжалось.

31 августа 1941 года Москва

Виктор отодвинул очередную папку, отбросил голову назад, прикрыл глаза, стремясь восстановить душевное равновесие.

Получалось плохо!

Нельзя заставлять человека столь резко перебрасывать себя от решения одной проблемы к другой, тем более, так сильно различающимся.

Виктор помассировал виски, приводя организм в состояние тупого ожидания очередной порции нежданной информации. К великой радости, ничего нового не принесли.

Стоило отметить этот маленький праздник незапланированным стаканом чая, который ожидал его реакции уже более пяти минут.

Удалось отхлебнуть пару глотков ароматного напитка до того времени, когда затрещал звонок телефона, сообщая, что кому-то из вышестоящих понадобился старший майор госбезопасности Зайцев.

— Старший майор госбезопасности Зайцев у телефона. — Отрапортовал он, уже догадываясь, кто на том конце провода.

— Ну, как продвигается наша работа, старший майор. — Донесся голос наркома.

— Пока результатов нет. Есть пара подозрительных моментов, но они не идут ни в какое сравнение с делом батальонного комиссара Банева.

— Может и лучше, что результатов нет. — Заметил Берия. — Нам и одного пришельца за глаза. — Странно хмыкнул и добавил. — Кстати, он уже не батальонный, а полковой комиссар.

— Вот как? — Отреагировал Виктор.

— А ты думал, только тебе одному через звание прыгать. — Съязвил нарком.

Виктор промолчал. Сказать было нечего. Полторы недели назад он ещё не успел привыкнуть к своему новому званию майора госбезопасности, даже четвёртую шпалу на петлицы не удалось прикрепить, как наутро его огорошили сообщением, что СТАРШЕГО МАЙОРА госбезопасности Зайцева требуют в кабинет наркома.

Сослуживцы странно посмотрели на бывшего капитана, которого больше года носило по просторам Советского Союза. И, вот, не успел вернуться в родной отдел, как немедленно переводится в другое место. Вечером намекает, что получил следующее звание майора госбезопасности, а утром он уже в генералах ходит.

А у Виктора похолодело между лопаток. Такой быстрый взлёт часто расстрельной стенкой заканчивался. И с чего бы наркому менять своё вчерашнее решение?

В кабинете Берии его ожидал, кроме самого хозяина кабинета, также и один из секретарей наркома.

— Вот такие дела Зайцев. — Берия протёр пенсне. — Передаёшь всю информацию по своей работе за последний год капитану Гладышеву. Он вместо тебя будет заниматься деятельностью вашей группы в Польше. — Видя в глазах подчинённого невысказанный вопрос, нарком добавил. — А тебе поручается новое дело. Будешь в непосредственном моём подчинении. Займёшься новым делом. Подробности потом. А пока ознакомься.

Нарком протянул Виктору приказ о присвоении ему звания майора госбезопасности, на котором рукой САМОГО ВОЖДЯ было добавлено: "Старшего майора госбезопасности!" И стояла подпись.

Виктор почувствовал, как мгновенно пересохло горло. Лестно, что тебе оказали такое доверие, но если ты не сумеешь его оправдать! Даже думать об этом не хочется!

Проявил себя секретарь. Протянул ему конверт, какие-то бумаги: "Распишитесь, товарищ старший майор госбезопасности". Виктор машинально подмахнул в указанных местах, проводил взглядом уходящего секретаря. И только потом обратил внимание на конверт.

— Открывай, не бойся. — Бросил ему нарком.

В конверте оказались новые петлицы с ромбами старшего майора госбезопасности, удостоверение личности на его имя, орден "Красной звезды", который у него отрывали при аресте в прошлом году. А также орден "Красного знамени" и недавно введённый орден "Отечественной войны".

— Бери, не сомневайся! — Подтвердил реальность ситуации нарком. — Всё твоё! За вчерашний день потом получишь.

— Служу трудовому народу! — Старший майор госбезопасности Зайцев старательно вытянулся по стойке смирно.

— А теперь к делу! — Берия кивнул на стул напротив себя. — Дали тебе всё это, товарищ Зайцев, не просто так. А в надежде, что ты оправдаешь оказанное тебе доверие. — Берия вытащил из своего стола несколько папок. — Здесь информация, с которой тебе нужно ознакомиться. А также приказ о создании особого Аналитического отдела, он же отдел по изучению перспективных разработок. А трудность твоей работы будет в том, в этом отделе должно быть как можно меньше народу. Только те, без кого, ну, никак не обойтись!

Берия подтолкнул папки к бывшему капитану Зайцеву.

— Пока больше ничего сказать не могу. Забирай информацию и отправляйся работать. Твой новый кабинет тебе покажут.

Виктор поднялся, взял документы и двинулся к выходу. В коридоре его ожидал давешний секретарь, недолгим путём привёл к двери кабинета, на которой сейчас красовался только след от ранее висевшей там таблички. Кажется, и в самом их ведомстве нашлось, кого притянуть к ответу за вчерашний мятеж.

Впрочем, это только начало. Три года назад тоже начиналось с единичных арестов. А потом пошло. Кто-то кому-то кум, сват, брат, а родственников в этих стенах хватало, несмотря на официальный запрет, действующий ещё с середины двадцатых годов. Кто-то дружил и вместе пил водку. Кто-то любил поговорить и вякал языком, не думая, что говорит и кому говорит. Кого-то специально оговорили, мстя врагу, или расчищая себе место на служебной лестнице. Всякое было тогда и, вполне возможно, произойдёт сейчас.

Только лишь, в отличие от прошлых лет большинство арестованных, и не только из этих стен, отправится не под расстрел или на лесоповал, а на формирование штрафных рот и батальонов. Кроме тех, у кого хватит ума сбежать на фронт добровольцем, не дожидаясь ареста. По крайней мере, Верховный дал указание разрешать такой исход событий, при незначительной вине подозреваемого.

Виктор не стал забивать себе голову долгим рассуждением над судьбой своего предшественника по кабинету. Будет желание и время, узнает, кто здесь находился до него. А если нет, то нет. Его задача самому не угодить под арест. А для этого надо оправдать присвоенное вне очереди столь высокое звание.

Он открыл первую папку и углубился в чтение...

То, что он прочитал тогда, держало его в напряжении до сих пор. И нарком это чувствовал.

— Значит так, старший майор госбезопасности. Сегодня к трём часам дня ты у меня со всеми сделанными тобой выводами и наработками. — Берия немного помолчал и добавил. — А к пяти часам отправишься со мной в одно место. И запомни, сегодняшний визит очень важен для всей остальной работы. Ясно!

— Так точно, товарищ нарком! — Бодро отчитался Виктор. — Есть явиться с докладом.

Нарком положил трубку. Виктор облечено вздохнул, поправил воротник, отхлебнул ещё один глоток уже остывшего чая. Придвинул к себе очередной листок бумаги, знакомясь с докладом далёкого сержанта, находящегося на Урале. Сержант сообщал о наблюдении странных светящихся шаров, которые по какой-то неясной причине кружили над вновь строящимся танковым заводом в Нижнем Тагиле, вместо того, чтобы просто улететь по ветру, как положено шаровой молнии.

Виктор отложил листок в стопку таких же, или подобных, докладов с других мест. Это, конечно, необычно, но мало похоже на то, как появился в этом мире полковой комиссар Банев. Этот, всё-таки, на самолёте прилетел. Доклад об осмотре и изучении самолёта был в третьей папке, врученной наркомом старшему майору Зайцеву в первый день его работы в новой должности.

Виктор допил окончательно остывший чай. Придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся сортировать свои впечатления и выводы, распределяя их по степени важности. Иногда отрывался, придвигал к себе то, самое первое и важное дело, с которого он и начал новое знакомство с батальонным ещё комиссаром Баневым.

Первая папка содержала несколько исписанных карандашом листов, в которых комиссар пересказывал свою биографию. Виктор тогда принял за обычную описку дату рождения, по инерции прочёл до фразы о родителях. Остановился, перешёл к началу и вновь проштудировал всю информацию, старательно вглядываясь в начертание каждой буквы и цифры. Прочёл заново первую страницу, достал папиросы и нервно закурил.

Вот, оно оказывается как? То-то комиссар ему необычным показался ещё в первую их встречу. Да и потом вёл себя излишне неестественно для советского командира. Виктор тогда эту странность списал на высокопоставленное происхождение — имеет родственников в верхах, вот и ведёт себя так вольно.

А всё оказалось намного сложнее!

К концу первого дня старшему майору Зайцеву едва удалось ознакомиться с первыми четырьмя папками, выданными ему наркомом. А материал там был занятный. Первая папка, кроме биографии, включала краткий доклад об истории мира комиссара Банева, написанная по-прежнему его рукой. Ход истории того мира Виктору крайне не понравился и он решил, что приложит максимум усилий, чтобы его СССР избежал всёго того, что произошло с Советским Союзом у комиссара. Если для этого придётся применять всю строгость законов, он с радостью это сделает.

Во второй папке комиссар Банев довольно подробно анализировал ход войны с Германией, случившейся в его мире. Этот материал не понравился Виктору ещё больше. Но невольно возникала радость, что ничего из напророченного пришёльцем из другого времени так и не произошло. Наоборот, инициативу в этой войне взяла Красная Армия. И пусть не всё ещё у бойцов и командиров этой армии получается, но в конечной победе ни сам старший майор Зайцев, ни никто из его друзей и знакомых, ни любой человек, встреченный на московских улицах, не сомневаются.

Победа непременно будет за нами.

Третья папка, как уже было сказано, содержала материал об изучении самолёта, находящейся в нём аппаратуры, документов, предъявленных комиссаром, как важнейшего доказательства его происхождения из другого мира. И самое главное, мира более позднего по времени. Этот материал уже был напечатан, но, как предупреждал гриф секретности, только в двух экземплярах. А историю, рассказанную самим комиссаром, даже не решились размножить. Может быть, у Верховного и наркома и есть копии, но в его руках побывал самый настоящий подлинник. Наверное, для того, чтобы убедить старшего майора Зайцева в исключительной важности того дела, к которому его решили подключить.

Был в третьей папке и подробный психологический портрет комиссара Банева, дополняющий выводы комиссии. Ибо, из исследований психологов следовало, что данный человек родился не в СССР и, даже, не в бывшей России. А в каком-то другом месте, аналога которому исследователи подобрать не могут.

Второй по важности, была всё-таки папка четвёртая, где пришелец из другого мира анализировал, как ускорить развитие Советского Союза, на что нужно обращать самое пристальное внимание, а что является тупиковыми путями развития, приведшими в его мире к краху. Здесь же описывались и самые важные научно-технические достижения передовых стран мира комиссара Банева.

Хотя, никаким комиссаром он там, естественно, не был. А являлся самым обычным инженером.

Следующие дни ушли не перелопачивание огромного вороха всякого информационного мусора, который не вписывался в привычные рамки объяснения происходящих событий. Были тут и сообщения о необычных явлениях, вроде огненных шаров различной формы, которые с началом войны встречались всё чаще. Были и рассказы об особых умениях разных людей, которые трудно было объяснить с точки зрения рядового человека. Встречались пересказы откровений предсказателей и, даже, обыкновенных сумасшедших. Хотя, пару недель назад старший майор Зайцев любое предположение о возможности прихода из чужого мира и времени отнёс бы к бреду сумасшедшего.

Впрочем, было одно отличие. Ни один из этих рассказов не создавал целостной картины, наблюдавшейся у Банева. Так, нелепые отрывки, некоторые из которых необходимо перепроверить, а большую часть можно сразу отправлять в мусорную корзину, как не содержащие никакого рационального зерна.

Задачей старшего майора госбезопасности Зайцева как раз и являлась сортировка этого информационного мусора по степени важности и достоверности.

Виктор посмотрел на часы. Время летит вперёд, как курьерский поезд. Нужно выпросить у наркома помощников. Есть же те, кто занимался этим делом до него. Кто-то изучал самолёт и, самое важное, документы, наблюдал комиссара Банева, выискивая в нём черты необычности. Кто-то просто работал с ним всё это время. Необходимо хотя бы часть из них выпросить себе в помощь.

Виктор отметил это очередным пунктом своих выводов и перешёл к следующей строке.

Время в тюрьме течёт медленно. Нужно признать, что это одна из главных задач тюремного заключения — убедить арестанта, что он провёл в этих стенах целую вечность. Генералу Ровецкому порой казалось, что пробыл он в своей камере не менее полугода, но упрямый календарь, который ему почему-то выдали, сообщал, что с момента капитуляции польско-немецкого гарнизона Варшавы прошло чуть более месяца.

Генерал перевернул страницу. Благо, хоть, читать не запрещали, но принесли ему только Библию, мотивируя свой выбор тем, что никаких других книг на польском языке в тюремной библиотеке нет. Если не считать сочинений Маркса и Энгельса. "Если пан генерал желает, то ему немедленно их доставят?" Пан генерал не пожелал, предпочитая штудировать уже изрядно подзабытые религиозные предания древности.

Но сегодня не шло и чтение. Завтра первое сентября. Вторая годовщина начала войны. Генерал пытался определиться с тем, что же они всё-таки сделали неправильно. Вернее, с тем, что сделали неправильно в Варшаве? Ибо, у полковника Ровецкого никаких реальных шансов повлиять на политику правительства не было в принципе. Что может сделать командир бригады, пусть и особой — второй Варшавской танковой. Тем более, что реальная сила польских танков оказалась намного меньше того, что ожидало командование в Варшаве. Весь недолгий месяц войны ему пришлось только прорывать окружения и нести потери. И ни одного геройского разгрома противника, которые виделись до войны стратегам из генерального штаба. Обидно, но его вины здесь нет. Он сделал всё, что от него зависело. Просто противник, оказался сильнее, чем они думали.

А союзники так и не решились начать войну. Было много приветственных слов и горячих обещаний, но, к сожалению, не было дела.

В коридоре раздались шаги. Генерал удивлённо посмотрел на часы. Для обхода рановато? Шаги замерли около его двери. Удивление нарастало. До прогулки ещё целых четыре часа, а никуда больше его не выводили. После первого формального допроса, практически повторяющего тот, которому его подвергли в штабе десятой армии красных, никто не пытался выведать у него никаких тайн. Поначалу любые шаги в коридоре заставляли его напрягаться в ожидании, что сейчас его потащат на допрос. Но время шло, проходили дни и недели, а о его существовании забыли. Нет, караульные исправно несли свою службу, оглядывая через окошко внутренности его камеры, строго вовремя приносили еду, строго вовремя выводили на прогулку в каменный мешок прогулочного дворика. Вот только, никто не спешил выведывать у него планы польского командования, никто не требовал предать своих друзей по борьбе, никто не выламывал рук и не бил по зубам, выпытывая неведомые тайны. Складывалось впечатление, что бывший командующий Армии Крайовой большевистскому руководству просто не интересен.

В дверях заскрипел ключ. Генерал приподнялся из-за стола в тревожном ожидании. Медленно отползла в сторону дверь, из коридора раздалось: "Заключённый Ровецкий на выход".

Генерал сложил руки за спиной и двинулся к выходу.

Нужный кабинет оказался недалеко. Его завели внутрь, оставили около двери. Генерал присмотрелся к человеку, сидящему у стола. Тот что-то старательно писал, не обращая на заключённого никакого внимания. Генерал внутренне усмехнулся — эту науку им тоже преподавали в своё время. Нужно убедить заключённого, что он никто и ничто, никому не нужен, что тратят на него драгоценное время, заранее сожалея об этом. Генерал приготовился ждать. Но следователь быстро оторвался от своих бумажек, бросил по-польски: "Проходите, пан генерал, садитесь".

Генерал Ровецкий присел на табурет, находящийся перед столом следователя, ожидая продолжения беседы, которая началась в столь неожиданном для него ключе. Не "заключенный", а "пан генерал". Наверное, большевикам понадобилось от него что-то особенное, раз они от долгого молчания перешли к столь вежливой манере беседы.

Но энкавэдешник опять замолчал, дописывая свои бумаги. Прошло ещё минут пять, прежде чем он оторвал взгляд от своих записей и посмотрел на заключённого.

— Извините, очень много работы. — Следователь потёр глаза, перевёл их от поверхности стола к пыльному окну, которое не смогли прояснить даже прорывающиеся сквозь плотную пелену облаков солнечные лучи.

Генерал задумался. Что-то очень серьезное произошло в России, если большевики работают в воскресенье. Пусть они и известные безбожники, и обходят божьи храмы стороной, но выходные соблюдают даже они. Задним планом пришла мысль, что говорит с ним энкавэдешник по-польски, причём, совсем без акцента.

— Вы поляк? — Спросил генерал.

— Нет, я литовец. — Отозвался следователь.

— И давно служите большевикам? — Продолжил генерал Ровецкий, чувствуя, как разгорается в груди жар неприязни к этому чекисту.

— Давно! — Тот бросил на генерала насмешливый взгляд. — С двадцатого года. С тех самых пор, как ваши бравые жолнежи вошли в Вильно. И повесили моего отца за то, что он отказался говорить по-польски.

— Я не участвовал в том походе!

— Я знаю. — Устало отозвался следователь и вновь углубился в свои бумаги.

— И чего вы от меня хотите? — Не выдержал пытки ожиданием генерал Ровецкий.

— Я от вас? — Поднял взгляд энкавэдешник. — Ничего!

— А зачем я здесь? — Начал закипать генерал.

— С вами хотел поговорить один ваш бывший товарищ. Он скоро подойдёт. — Бросил ему следователь и опять углубился в свои записи.

Генерал Ровецкий задумался. Никаких знакомых, которые могли служить в НКВД, у него не было. По крайней мере, по его сведениям. Нарастало удивление.

Но опять скрипнула дверь, и в кабинет вошёл ещё один человек. Был этот человек генералу Ровецкому знаком, но что-то мешало окончательно определиться с личностью вошедшего. Всё стало ясно, когда он прошёл к столу в полосу мутного дневного света.

— Анджей, это ты? — Выдохнул генерал. — Но что за странный вид?

Вошедший окинул себя взглядом, поправил китель и конфедератку.

— А что в нём странного, пан генерал?

— Но это не польская форма! — Возмутился генерал Ровецкий.

— Ну, почему же, Стефан. — Отбросил ненужную субординацию посетитель. — Это форма польского корпуса генерала Берлинга, в котором я занимаю должность заместителя начальника контрразведки.

Генерал похолодел. Кажется, это не шутка, как показалось ему вначале. Пригляделся. Основа формы подполковника Витковского несомненно польская. По крайней мере, конфедератка осталась без изменений, да и польский "Белый орёл" всё также красовался на ней. Сходным был и покрой кителя. А вот погоны очень сильно напоминали те, которые носила, в своё время, царская армия. Основу оставили польскую, но размер и расположение звёздочек поменяли, копируя погоны обер-офицеров российской царской армии. Генерал Ровецкий поморщился.

— А ты, Стефан, предпочитаешь увидеть немецкие знаки различия или австрийские. — Нехорошо усмехнулся Витковский.

— И какое у тебя звание? — Отозвался Ровецкий.

— Полковник Польской Народной армии.

— И чем тебя купили большевики? — Продолжал демонстрировать своё презрение генерал.

— Тем, что не убивали ни моих сыновей, ни мою дочь! — Голос Витковского стал наливаться злостью.

— Разве Стася погибла? — Удивился Ровецкий.

— Да! И убивали её долго и мучительно! — Полковник Витковский снял свою конфедератку и положил на стол следователя. — И убивали её поляки!

Генерал Ровецкий вздрогнул, оценивая всё напряжение этой фразы. Чего там такого произошло, что даже "стальной Анджей" сломался. Офицер без страха и упрёка, относительно спокойно выдержавший сообщение о гибели троих своих сыновей в битве под Варшавой.

Полковник, тем временем, присел на стол следователя, для чего тому пришлось подвинуть свои бумаги, но видимого неудовольствия энкавэдешник не высказал. Генерал Ровецкий поразился степени влияния своего знакомого на спецслужбы основного противника.

Пусть сам генерал и не определился, как ему относится к Красной Армии, вошедшей на территорию Восточной Польши спустя две с половиной недели после начала войны с Германией.

Но, по крайней мере, лондонское эмигрантское правительство объявило Советский Союз своим основным врагом, отодвинув решение всех спорных вопросов с Германией до лучших времён.

Хотя, было много вопросов со стороны низовых исполнителей, несколько неясных попыток ответить на них, некоторое количество дурацких идей, в которых предлагалось воевать только против немцев. И многое другое, что никак не укладывалось в рамки политики эмигрантского правительства Польской республики, обосновавшегося в Лондоне. И в последнее время, всё больше и больше, проявлявшего странную предрасположенность к немецкому варианту решения проблем.

— Я сожалею. — Высказал соболезнование генерал Ровецкий. Немного подумал и добавил главный вопрос, возникший у него в голове. — Но, что ты хочешь от меня?

— Стефан, до меня дошли слухи, что ты принимал участие в одном очень важном совещании, имевшим место 3 июля этого года в предместьях Варшавы. — Полковник сделал паузу. — Мне хочется знать — так ли это?

— Меня там не было. — Твёрдо ответил Ровецкий. — Я в это время собирал наши отряды на севере, около прусской границы.

— Но тебе известно об этом совещании? — Сделал выводы Витковский.

— Да я знаю, что его собирали. — Генерал поколебался несколько секунд. — И даже догадываюсь, почему ты об этом спрашиваешь? Но меня там не было! И никакой ответственности за то, что там решили, я нести не хочу.

— Очень хорошо, Стефан, что ты не стал отнекиваться полным незнанием. — Витковский усмехнулся. — Я, ведь, знаю, что с решениями тебя знакомили.

— Уверяю тебя, Анджей, что я был категорически против. — Заволновался генерал Ровецкий. — Тем более, мне и в голову не могло придти, что подобные методы будут применять против кого-либо из нас. Речь шла о борьбе с коммунистами и теми, кто им сочувствует.

— А в итоге замучили мою дочь! — Полковник Витковский заскрипел зубами. — Стефан, я хочу знать — кто принимал это решение?

— Насколько я знаю, это была инициатива маршала Рыдз-Смиглы и генерала Сикорского. — Ответил ему генерал. — Остальных просто поставили в известность и потребовали принять это решение.

— А кто там был ещё?

Генерал Ровецкий пожал плечами и перечислил ещё несколько фамилий. На каждую из них полковник Витковский только кивал головой, давая понять, что прекрасно запомнил всё, что ему говорят.

— Но зачем тебе это, Анджей? — Поинтересовался Ровецкий.

— Мне кажется, что эти люди должны ответить за смерть моей дочери. — Отозвался Витковский.

— Полковник, вы сошли с ума! — Ужаснулся генерал. — Никто из них не имел в виду вашу дочь! Ищите тех, кто непосредственно принимал решение о её смерти.

— Этих людей уже нет! — Витковский приподнялся со стола.

— И тебе мало этого? — Генерал всё ещё взывал к благоразумию своего бывшего товарища.

— Мало! — Взорвался полковник. — Я хочу, что бы подохли все, кто додумался до таких методов воздействия на своих соотечественников. — Витковский сделал несколько вдохов, успокоился. — А наш разлюбезный маршал должен мне ответить за гибель моих сыновей, которые полегли под Варшавой в тот момент, когда он убегал в Румынию.

Полковник двинулся к выходу.

— Анджей, ты сошёл с ума! — Бросил ему вслед генерал.

— Я знаю! — Полковник Витковский повернулся в его сторону. — Кстати, пан генерал, если вы тоже имеете отношение к этому решению, то вам лучше не покидать это заведение!

Полковник надел конфедератку и вышел из кабинета.

— Уведите меня! — Генерал повернулся к следователю НКВД.

Тот кивнул головой, нажал кнопку на краю стола. Вскоре показался боец конвоя. Генерал поднялся и двинулся к выходу.

Андрей отложил ручку. Ну что же, этот вариант намного лучше предыдущих. Конечно, ещё не шедевр, но паста уже не течёт сама по себе, оставляя мелкие кляксы по всему пути следования шарика. И не застывает намертво, блокируя шарик, хотя приходится прикладывать изрядное усилие, чтобы написать слово. Андрей взял ставший привычным за это время карандаш. Писать им намного легче, чем очередным изделием химиков, которым ГКО дал задание разработать шариковую ручку. Конечно, Андрею ещё не нравится, но данный вариант уже можно использовать на практике. Пока мелкой партией разослать по фронтам для всестороннего исследования достоинств и недостатков. А потом уже исправлять найденные недостатки.

Писать перьевой ручкой Андрей так и не научился. Вернее не прилагал усилий к обучению. Расписываться получалось, а всё остальное можно и карандашом накидать, передав потом секретарю для обработки.

Хотя данный документ предназначен только для ограниченного круга лиц. Самого Андрея, наркома Берии, ну и разумеется, Верховного. Конечно, кто-то ещё имеет право знакомства с данной информацией, но Андрей не стремился узнать этих людей. Хватало и другой работы. Вот когда станет посвободней, тогда можно будет отвлечься на удовлетворение любопытства данных индивидуумов.

Сегодняшний день пришлось потратить на очередной анализ различий исторических событий данного мира и того, в котором Андрею удалось родиться и провести более тридцати лет своей жизни. Там остался сын и родители. Иногда хватала тоска при мысли о том, что он никогда их не увидит. Спасала работа, которая позволяла забыться. Выручали товарищи по работе. Дарили подобие семейного уюта родители инженер-капитана Егорцева. Полина Ивановна, Сашкина мать, искренне считала Андрея ещё одним членом своей семьи и, даже, называла его сыном, несмотря на то, что была старше Андрея всего на какой-то десяток лет. Илья Петрович, отец семейства, не возражал против такой постановки вопроса, искренне надеясь, что вхождение в их семью ещё одного человека благотворно повлияет на судьбу сына, который пошёл вверх по служебной лестнице. И на дочь, которой удалось стать известной певицей, благодаря помощи Андрея. Не возражал против Андрея и самый младший — Алёшка, учащийся одной из многочисленных московских школ. И даже стал лучше учиться, обращая, прежде всего, внимание на точные науки — математику и физику. У родителей возникала надежда, что старшие — Андрей с Сашкой — сумеют вывести младшего на научную стезю.

Появление Ирины в жизни Андрея Полина Ивановна восприняла с искренней радостью. Считала, что данный пример подействует на Сашку, которому, по мнению родителей, пора остепениться — двадцать пять лет уже. Назначенной на конец месяца свадьбы ждали с нетерпением, готовились к ней так, словно и вправду собственного сына женили. Правда, их пришлось ограничить в желании пригласить на это мероприятие всех родственников и друзей. Они с Сашкой отговорились невозможностью уместить всех в квартире Андрея, да тяжёлым военным временем. "Как бы люди не обиделись, что кто-то радуется в такой момент". Илья Петрович только махнул рукой, давая своё согласие. Действительно, в их цеху уже две похоронки получили. Не до радостей сейчас.

А Андрей мучительно соображал, стоит ли сообщать об обещанном визите Верховного. В конце концов, решил промолчать, не сообщив даже Ирине. Вдруг, Иосиф Виссарионович приехать не сможет, будешь впоследствии выглядеть, как трепло.

Весь вчерашний день прошёл как на иголках. Спокойным было только посещение ЗАГСа, где они с Ириной окончательно оформили свои отношения к вящей радости Сашкиных и Ирининых родителей. Сама свадьба протекала тихо и спокойно. Родители обсуждали свои проблемы. Полина Ивановна и Ксения Ивановна, мать Ирины, решали, как следует назвать будущих внуков, и в каком количестве и порядке их следует рожать. Илья Петрович и Василий Егорович, отец Ирины, рассуждали: "Будет ли война с Японией". На Дальнем Востоке в одном из истребительных полков у Ирины служил младший брат, выпущенный в прошлом году лейтенантом из авиационного училища. Сидящий рядом с "отцами" профессор Берг не вмешивался в их беседу, хотя мог разъяснить эту ситуацию.

— Вот ты, Василь, военный. — Илья Петрович кивнул на форму отца Ирины. — Вот и объясни мне, как японцы себя поведут?

— Да какой я военный. — Отозвался Василий Егорович. — Я же по медицинской части. Ничего в этих наступлениях-отступлениях не понимаю. Хотя, третью войну по госпиталям. Всего нагляделся.

Андрей старательно вслушивался в их разговор, пытаясь понять, как вести себя с вновь приобретёнными родителями. То, что отец Ирины оказался врачом, его не удивляло. Удивляло, что Ксения Ивановна к медицине никакого отношения не имела, а работала на ткацкой фабрике в недалёкой провинциальной Шуе. Где до войны Василий Егорович исполнял обязанности главного городского хирурга. Но грянули пушки, доктор Кузнецов стал военврачом второго ранга и отправился в один из тыловых госпиталей, так как для фронта не подходил по возрасту.

Опять стрельнуло в ноге, рана всё ещё давала о себе знать. Пришлось остановиться и отвести Ирину на место. Впрочем, то топтание вокруг неё, которое он изображал последние две минуты, танцем назвать вряд ли было можно. То ли дело Сашка, выписывающий круги со своей партнёршей по всему свободному пространству комнаты. Алёнка привела одну из своих подруг, неровно дышавшую на Сашку, судя по восторженным взглядам, которыми она одаривала его весь вечер. Сашка отвечал ей взаимностью и, кажется, в его жизни тоже появилась особа женского пола, имеющая возможность отвести его в ЗАГС. Умилённо-восторженные взгляды Полины Ивановны подтверждали эту догадку Андрея.

Андрей добрался до своего почётного места во главе стола, тяжело опустился на стул. Потёр рубец раны. Надо будет намекнуть вождю о необходимости организации "шаражки" для медиков. Ну сколько они будут валандаться с пенициллином? Понятно, что тяжело изобрести то, о чём имеешь самое общее представление. Но, ведь, в других областях как-то выкручиваются.

Королёв запустил очередную ракету, которая сумела пролететь аж сорок секунд до обычного взрыва. Что радовало, так как первые экземпляры детонировали на стартовом столе.

Люлька собрал первый прототип турбореактивного двигателя и гоняет его на стендах, пытаясь поднять тягу хотя бы в полтора раза.

Курчатов смог закончить этапы теоретической разработки и сейчас обустраивает институт рядом со строящимся заводом по разделению изотопов урана где-то на Урале.

Братухин, Миль и Камов подняли в воздух первые прототипы "летающих мясорубок". Пусть всего на пару сотен метров, но взлетели и даже совершили первые испытательные полёты, пусть пока и в пределах аэродрома.

В авиационных КБ проектировали монстров грандиозных для этого времени размеров. Конечно, большая часть из них дальше стадии теоретических разработок не проживёт. Но какой-то полетит! И понесёт будущую атомную бомбу.

А тогда мы посмотрим, кому захочется говорить с нами с позиции силы!

Ваня Петров, а вернее Иван Никодимыч, как уважительно звали новоявленного композитора поклонники его таланта, отключил электропатефон, спроектированный Андреем в порядке личной инициативы, и взялся за аккордеон. Встрепенулась Алёнка, быстрыми движениями рук навела красоту, о чём-то пошепталась с музыкантом, наверное, определяя порядок исполнения новых песен. Андрей выдал Петрову те обрывки песен, которые он помнил не полностью, предоставляя тому возможность доработать их по своему усмотрению. И вот сейчас предстояло увидеть, что же из них получилось.

К плечу Андрея приникла Ирина, которая вместе с Алёнкой дорабатывала текст песен. Замолкли разговоры, все повернулись в сторону музыканта и певицы. Заиграла музыка, в которой Андрей через несколько секунд признал "Когда цветёт калина красная...". Настоящего названия песни он не знал, и помнил из неё всего лишь один куплет и припев. Так что предстояло знакомство с почти новым произведением.

А песня впечатлила даже его, не говоря уж обо всех остальных. Вся женская часть их компании вытирала слёзы, когда Алёнка выводила: "Когда цветёт калина красная, Смеётесь девушки напрасно вы. Вы над любовью надсмехаетесь. Потом вы каетесь и маетесь".

Андрей понял, что что-то поменялось, когда услышал негромкие хлопки. Перевёл взгляд к входу в комнату и немедленно вскочил, одёргивая на себе гимнастёрку.

В дверях стоял Сталин, а из-за его плеча выглядывал Берия. В глубине коридора темнели силуэты охраны. Рядом с вождём стоял Сашка и что-то тихим голосом ему рассказывал.

В комнате воцарилась тишина. Все присутствующие пытались оценить происходящее. Первой опомнилась Полина Ивановна.

— Здравствуйте гости дорогие! — Выдохнула Сашкина мать. — Да что же вы в дверях стоите? Милости просим к столу!

Сталин благосклонно кивнул и двинулся к свободным местам, которое Сашка заранее приготовил, оправдываясь тем, что должны прибыть сослуживцы по работе. Хотя, кроме профессора Берга, никого из коллег не приглашали. Аксель Иванович привстал со своего стула, но, уловив разрешающий жест вождя, сел на место.

— Товарищ Сталин, неужто это вы? — Удивился отец Ирины.

— А что товарищ Сталин не может на свадьбу придти? — Усмехнулся вождь в свои усы. — Или товарищу Сталину врачи запретили веселиться?

— Как можно, товарищ Сталин! — Василий Егорович вытянулся по стойке смирно. — Разве мы с вами под Царицыным на свадьбах не гуляли?

Вождь вгляделся в отца Ирины, задумался на несколько секунд, просветлел лицом и, подтверждая свою великолепную память, выдал:

— Кузнецов! Врачом в третьем госпитале был!

— Так точно, товарищ Сталин! — Обрадовался Василий Егорович. — Я вам рану на руке обрабатывал, когда вас осколком зацепило.

После этой фразы, подтверждённой соглашающимся кивком вождя, напряжение за столом спало. У всех, кроме Андрея с Сашкой, которые старательно вслушивались в речи старшей половины стола, готовясь в любой момент пресечь нежелательное развитие разговора. Но старики, несмотря на изрядное подпитие, благоразумно вели разговоры только на военные темы, пытаясь все-таки выяснить, как война пойдёт дальше.

Сталин только отшучивался. Поднимал тосты за здоровье молодых, за красоту невесты, за счастье в этом доме. И, кажется, был доволен. Сделал подарок, удививший всех своей необычностью. Был поражён даже Андрей, не предполагавший, что в воюющей стране найдутся ресурсы для производства обычных бытовых холодильников. Но никелированная надпись "ЗИС", красовавшаяся на двери железного ящика, подтверждала, что время и люди для производства и разработки, всё же, нашлись. Скорее всего, как побочный продукт, какого-нибудь более масштабного проекта.

Пробыл вождь недолго. Влил в хозяев, и гостей, несколько рюмок красного вина, доставленного его охраной. Велел допеть песни, приготовленные Петровым и Алёнкой. Остался доволен до такой степени, что приказал немедленно организовать выступление на радио.

— Нашим бойцам хочется услышать песни не только про войну, но и про тех, кто их ждёт и любит. — Подвёл итог выступления вождь.

После чего отбыл, оставив гостей Андрея в состоянии лёгкого обалдения.

"Ну теперь разговоров на несколько недель", — прикинул Андрей состояние родителей Ирины и Сашки. Поражённый взгляд Василия Егоровича подтверждал этот вывод. Они, конечно, слышали, что будущий зять имеет отношение к самым верхам государства. Но, чтобы вот так запросто, к нему заглянул сам вождь! Такого не ожидал никто!

Да и сам Андрей, откровенно говоря, не сильно верил в реальность этого визита.

Что-то произошло такое, что вождь смог освободить себя от государственных забот почти на полтора часа.

Но вот что?

Андрей оторвался от своих воспоминаний. Придвинул ближе листок бумаги с черновыми выводами. Попытался сосредоточиться.

Итак, первое и самое главное. Война в Европе пошла совсем по другому сценарию. Южное крыло немецкого фронта парализовано практически полностью. Румыния захвачена и выведена из войны. По условиям перемирия освобождены даже румынские военнопленные. И сейчас новый генштаб армии Румынии старательно концентрирует свои дивизии на границе Венгрии, ни секунды не сомневаясь, что, в конце концов, война перекинется и туда.

Может быть, они и правы. Хорти за эти три месяца прислал уже четыре послания с предложением заключения мирного соглашения, при условии сохранения нынешних границ. Москва молчит, не говоря ни да, ни нет. Значит, Трансильванию обещали румынам, или хотя бы её часть.

Андрей ещё в прошлом году, рассказывая вождю о судьбе Югославии и спорных территорий в составе республик Советского Союза, предлагал все эти спорные территории разорвать строго по национальному признаку. Провести плебисцит о вхождении данной территории в спорящие страны. И там, где опрос даст более пятидесяти процентов желающих войти в искомое государство, нужно присоединять и не сомневаться. Организовать обмен землями, переселение желающих уехать. В крайнем случае, дать широкую автономию. Но не надеяться на социалистическую сознательность. Вот, когда её воспитают, лет через тридцать-сорок, тогда и можно организовывать федерации.

Вождь тогда только хмыкнул, но, кажется, принял во внимание его соображения. По крайней мере, основная поддержка в Югославии идёт отрядам Ранковича, а Тито мечется между двух возможных союзников. Москва предлагает реальную помощь, но жёстко ограничивает его действия. Лондон много чего обещает, но верить обещаниям Туманного Альбиона Тито остерегается.

И, вообще, там идёт война всех против всех. С великим пафосом создаются нерушимые союзы, возникают самопровозглашённые "тысячелетние" государства, чтобы рассыпаться неосязаемым прахом спустя полмесяца. Бывшие враги объявляют себя союзниками, вчерашние союзники превращаются в кровных врагов.

Идёт обычная гражданская война. Москва не решилась открыто сунуть в этот мутный водоворот свои дивизии, а, может, вождь просто решил подождать, пока супротивные стороны не перебьют друг друга. А, когда спадёт эта мутная пена, Москва предъявит самого сильного из претендентов на власть — своего основного союзника.

Несладко и самопровозглашённой Хорватии. Не решаясь входить в войну на сложившихся условиях, поглавник Павелич лавировал между всеми сторонами, участвующими в войне. Было забыто опрометчивое обещание послать хорватские войска на восток, данное в первые дни войны главному союзнику — Германии. Теперь усташским дивизиям приходилось оборонять границы своего, трещавшего по всем швам, государства от сербских и боснийских отрядов, не желающих быть людьми третьего сорта на своей родной земле. И если боснийских мусульман ещё удавалось сдерживать, то сербские отряды отрывали от Хорватии, захватившей слишком много земель с чуждым ей населением, один кусок за другим. Освобождена, практически, вся Сербская Краина. Сербы проникли в Славонию и Боснию.

Андрей усмехнулся. Конечно, в сербских отрядах было слишком много бойцов не говорящих по-сербски, но они прекрасно знали русский. Часть горнострелковых дивизий, дислоцированных перед войной в Карпатах, переодели в некое подобие сербской военной формы и бросили в бой. Даже лёгкие танки для поддержки выделили.

Хорватский Генштаб бросился на поклон к немцам, но тем было не до союзника. Немецких войск, оставшихся на юге, с превеликим трудом хватало для контроля дорог и крупных городов. Лезть в горы для спасения хорватских частей они не собирались, предоставляя усташам самим разбираться с данной проблемой.

Была у фельдмаршала Листа надежда на Африканский корпус Роммеля, который мог усилить изрядно ощипанную Верховным командованием Вермахта двенадцатую армию. Но англичане так и не решились позволить её эвакуацию, а два дня назад перешли в наступление, посчитав возможным разрешить африканский вопрос силой. Пока что британской армии сопутствовал успех, как сообщало лондонское радио. Немецкие войска оставляли Каир, оттягиваясь к Александрии. В британских штабах царила эйфория.

Впервые за войну удалось нанести чувствительное поражение Вермахту.

Берлин, конечно, утверждал, что Африканский корпус отходит по приказу ОКВ.

Впрочем, верить радиосообщениям противников в этой войне нужно было ещё меньше, чем рекламе во времена Андрея. То есть не стоило вообще!

Ну, соврали, как обычно! А, что там происходило на самом деле, разведка сумеет доложить только через изрядное время.

Но, всё равно, война в Африке потекла абсолютно не так, как в мире инженера Банева Андрея. Это, второе!

Вызывал удивление и бой между британским и немецким флотом в Северном море четыре дня назад. Уж очень много там недоговорённостей и натяжек. На прямой вопрос, высказанный Андреем при встрече, Берия только улыбался и ёрничал, упоминая "о неисповедимости путей господних". Данное утверждение позволяло сделать вывод, что руководство Советского Союза всё же приложило усилия для возникновения этой неисповедимости. Приходилось пожалеть прямых исполнителей "воли господней". Андрей невольно это ляпнул. Но посерьёзневший нарком внутренних дел, сказал, что "на дело шли только добровольцы".

Третье, что стоило отметить — это вновь начавшиеся налёты английской авиации на территорию германского Рейха. Или англичане решили, что им стоит вмешаться в войну, пока не поздно. Или после гибели кораблей эскадры Северного моря ситуации окончательно вышла из-под контроля правительства Великобритании. И им пришлось отдать приказ о возобновлении налётов.

Правда, чем больше расстояние от основного театра военных действий — Польши и Пруссии — тем меньше отличий.

В Азии полная тишина. Японцы и китайцы объявили негласное перемирие, ожидая результатов бойни в Европе.

Молчат и все остальные страны, влезшие, во времена Андрея, в мировую разборку, когда окончательно стало ясно распределение сил.

Только британские доминионы обозначили участие в войне присутствием своих частей, в основном, в Африке. Черчилль, действительно, чрезвычайно чувствителен к африканским делам. И гонит туда всё, что есть свободного под рукой. Выполняет двойную задачу. С одной стороны показывает, что война против Германии в полном разгаре. С другой стороны, отвлекает всех, кто, на самом деле, желает воевать против главного противника, на достижение второстепенных задач, решение которых могло бы и подождать. Ведь, уже ясно, что немцы из Африки уйдут! Ибо, у них возникли неразрешимые проблемы в Европе, и любые войска, которые можно найти в резервах, намного нужнее там, чем в африканской, никому не нужной, пустыне.

Андрей отметил ещё один штрих, который обозначал главное направление британской, да и американской, политики. Как говорил, в своё время, сын американского президента Рузвельта: "Пусть они убивают, как можно больше, а мы потом определимся, кому именно помогать". Андрей не помнил точную фразу. Конечно, это слишком вольный перевод, но основный смысл остался без изменений.

Американцы пока могут выжидать окончания европейской бойни, но англичанам ждать дальше некуда. Нужно влезать "по самые уши" в эту войну, если они не хотят оказаться на обочине послевоенного урегулирования.

И выбор у них небогатый! Или поддержать трижды проклятый ими, на словах, Третий Рейх, или согласиться на поддержку ненавидимого, на самом деле, Советского Союза.

Большинство лордов британского правительства, несомненно, поддержит Адольфа Гитлера, если найдёт, хоть малейшее, объяснение его действиям. Хотя, сейчас это несложно. Большинство страшных концлагерей, обнаруженных Красной Армией позднее, ещё не созданы. В сопутствующих им заводах по производству синтетического бензина ещё не возникло необходимости.

А вот народ Великобритании? Англичане не смогут простить Гитлеру бомбардировок своих городов и гибели солдат на полях сражений. И резко повернуть руль в сторону замирения с противником у английского правительства вряд ли получится. Нужно изрядное время. А его у Черчилля нет. Поэтому, скорее всего, Британия будет выжидать и дальше, не предлагая себя в союзники никому. И будет старательно заталкивать в войну кого-нибудь другого.

Скорее всего Турцию. Турки и сами не прочь это сделать, но сложившаяся на их границах ситуация заставляет турецких генералов проявлять максимум благоразумия. Стоящие в Закавказье советские армии давно готовы перейти границу. Кипит Курдистан, провозгласивший себя независимым. Болгарские дивизии сосредотачиваются на северной границе Турции, готовясь к броску в сторону Стамбула. Начались брожения в армии, не желающей начинать заведомо проигрышную войну. И только политики продолжают яростно сотрясать воздух, угрожая Советскому Союзу.

В Болгарии, кстати, всё прошло почти так же, как во времена Андрея. Только на три года раньше. Советские дивизии и бригады прошли страну парадным маршем, даже не расчехляя стволы орудий. Сопротивление оказали только немецкие части, но их было немного. Царь Борис сидит в своём дворце, окружённый остатками охраны. Номинально он ещё глава государства, но никакой реальной власти у него нет. Он даже из собственного дворца выйти не может без разрешения Революционного Совета. Ему бы давно устроили "несчастный случай", но из Москвы категорически запретили любые насильственные действия в отношении царственных особ Болгарии и Румынии. Советское правительство сохраняет лицо, не желая вешать себе на шею столь сомнительные действия.

Андрей проставил следующий пункт.

А в Словакии дела отличаются, и сильно. Словацкие части, поддержавшие действия Красной Армии, одним из главных условий выставили сохранение своей независимости. Конечно, решающее слово будет за Москвой, но вряд ли вождь станет обострять отношения с новыми союзниками из-за чехов, которые преданно служат немцам, не предпринимая никаких попыток сопротивления и саботажа. Похоже, в этой действительности, единой Чехословакии уже не будет.

Наши войска сумели взять под контроль практически всю Словакию, кроме Братиславы, вокруг которой немцы сосредоточили весьма крупную группировку. Но, насколько понял Андрей из туманных намёков Верховного, это и не ставилось в качестве основной задачи. Главным было завоевание плацдарма, с которого можно наносить удары и по Венгрии, и по Австрии, и по Чехии.

А сегодня утром, как сообщили ему знакомые из Генштаба, нанесли удар подвижные соединения 35 армии, действующей в Словакии, в направлении Силезии, помогая частям Центрального фронта, прорвавшим немецкую оборону севернее Кракова.

Но самые большие различия с реальностью Андрея, конечно, в Польше. Трудно найти хотя бы одно событие, которое совпадало бы в том времени и в этом. В Польше тоже идёт гражданская война, поддерживаемая иностранными войсками. Армия Крайова окончательно рассыпалась на отдельные группировки, каждая из которых проповедует свой вариант истины.

Кто-то остервенело воюет с советскими войсками на стороне немцев. Кто-то перешёл на сторону Красной Армии и присоединился к корпусу Берлинга. Кто-то затаился, ожидая чем закончится выяснение отношений между немецкими и советскими войсками. Кто-то воюет и против Вермахта, и против Красной Армии. Некоторые просто бандитствуют, наплевав на все высокие слова. Но все, без исключения, ни в грош не ставят лондонское правительство генерала Сикорского. А после гибели в Северном море двух транспортов с польскими солдатами, несколько самых авторитетных командиров польских отрядов пообещали повесить главу эмигрантского правительства, если он посмеет заявиться в Польшу.

Первоначальная эйфория сменилась разочарованием. Вчерашние кумиры перешли в разряд, если не врагов, то недоброжелателей. Никто никому не верит, и каждому кажется, что только он один знает правильный ответ на вопрос, что делать полякам дальше.

Всё-таки вождь правильно сделал, что отдал Варшаву с окрестностями обратно немцам. Поляки ждали возрождения своего государства, готовили торжественные речи и парадные мундиры. Втихомолку решали, какие западные польские земли можно уступить немцам в обмен на Украину и Белоруссию.

Но Гитлер быстро показал им, какое именно место он отводит новоявленным польским союзникам в своих планах. Глава Германии заявил, что будущую Польшу он видит только за Волгой, а все земли до нее — это Рейх! "Если полякам нужно собственное государство, то пусть они идут на восток и завоюют его", — вещал Фюрер.

Скандал был такой, что с трудом удалось его замять. Гитлеру пришлось пообещать польским генералам, что решение вопроса откладывается до окончания войны с большевиками. Польским генералам пришлось сделать вид, что именно этого они и хотели. Геббельс приложил массу усилий, чтобы скрыть это событие, подняв мутную пропагандистскую волну "правдивых" репортажей с фронта о братстве немецких и польских солдат.

Но дело было сделано!

Вначале вниз проникли непонятные слухи. Потом один из польских командиров не посчитал нужным скрывать это событие от своих друзей. Вновь сорвался Гитлер и, в очередной раз, оскорбил своих польских союзников, обозвав маршала Рыдз-Смиглы "упрямым ослом, место которого на скотобойне". А довершила всё передовица Правды, приводящая разговор Гитлера с поляками почти дословно.

Неизвестно, как советская разведка умудрилась добыть этот документ. Неизвестно, успели ли отозвать засвеченных разведчиков.

Но дело того стоило!

Польша взорвалась. И если до этого указания лондонского правительства, хоть и подвергали сомнению, но в большинстве случаев выполняли, то теперь все потуги Сикорского повлиять на ситуацию в стране вызывали только злобное ворчание. Один за другим отряды поляков переходили фронт и сдавались частям Красной Армии. У генерала Берлинга скопилось столько людей, что можно сформировать ещё одну, третью, дивизию, в дополнение к двум существующим. И можно перебросить его с прусской границы обратно в Польшу. Теперь уже нет сомнений, что эти поляки и дальше будут воевать против Германии на стороне Советского Союза.

А война в Польше сдвинулась с мёртвой точки и покатилась на запад. Вначале войска Красной Армии ударили на севере, потом в центре, а вчера и на юге. Немецкую оборону пробили в нескольких местах на широком фронте от Кракова до границ Пруссии. Бросили в прорывы танковые и механизированные корпуса, расширяя бреши в немецкой обороне.

Спешили вперёд тридцатьчетвёрки Западного и Центрального фронтов, формируя несколько колец окружений. Висели над головами немецких войск самолёты, не давая переходить в контрнаступление и срывая организованное отступление. Пылила по дорогам советская пехота, возвращаясь обратно на захваченные два месяца назад земли.

Клюге попытался повторить майский манёвр и опять пробиться на север в Пруссию. Но именно этого от него и ждали. На внутренних обводах кольца окружения торопливо сформировали несколько рубежей обороны, об которые немецкие дивизии бьются третий день. Пока безуспешно.

Впрочем, он зря стремился в это безопасное, с его точки зрения, место. Ибо, впервые за три месяца войны советские военачальники попытались окончательно решить прусский вопрос.

Первые попытки пробить оборону этого давнего бастиона Германии натолкнулись на такое сопротивление, что пришлось отойти на прежние рубежи и старательно зализывать раны, анализируя причины поражения. Немцы торжественно злорадствовали! Впрочем, их попытка перейти в наступление закончилась таким же поспешным отступлением. Наступило стратегическое равновесие. Любая попытка немецких и советских войск перейти в наступление заканчивалась такими потерями, что атакующие части немедленно оттягивались на основные рубежи, а командиры дивизий, корпусов и армий обеих сторон изобретательно врали вышестоящему командованию, пытаясь оправдать своё поражение.

Пахло позиционным тупиком Первой Мировой.

Решение нашлось в очередной недоговорке Андрея год назад. Когда он рассказывал о "вакуумной бомбе", а если правильно, то об объёмно-детонирующих боеприпасах, применяемых Советской Армией во время войны в Афганистане. Вождь тогда заинтересовался, попросил повторить те характеристики этих боеприпасов, которые Андрей помнил, что-то записал в свой блокнот и кивнул головой, предлагая продолжить дальнейший рассказ.

Казалось всё это, в то время, очередной блажью советского диктатора, озабоченного внешними признаками готовности армии, а не его реальной боеспособностью, как утверждали демократические историки в реальности Андрея. Но вождь заинтересовался этим вопросом серьёзно.

И оказалось, что пришелец из будущего, в лице Андрея, переоценил "крутость" своего времени, считая, что некоторые изобретения невозможно повторить сейчас.

Позавчера, впервые в этом времени, применили ОДАБ. Несколько сотен "вакуумных" бомб сбросили на укрепрайоны на востоке Пруссии. Деморализованные остатки гарнизонов частично захватили в плен, а большинство, ещё живых на момент штурма, солдат противника просто перестреляли в горячке боя. Продвинулись вперёд на пару десятков километров до очередного рубежа обороны Вермахта. Где-нибудь в Польше, а тем более Румынии, столь малый рывок при таком расходе боеприпасов вызвал бы нездоровые смешки. Но в Пруссии другие мерки. И в Москву немедленно полетел восторженный отчёт о результативности нового оружия.

Впрочем, реальную эффективность ОДАБ ещё стоит тщательно изучить, но психологический эффект просто потрясающий. Судя по возмущённым воплям доктора Геббельса, который впервые вспомнил о существовании международных договорённостей о правилах ведения войн, в Берлине дошли до крайнего предела. Приходилось только пожалеть немецких генералов, которые, едва привыкнув к одной новинке большевиков, с трудом найдя меры противодействия ей, вынуждены сталкиваться с очередным неизвестным оружием.

Отметился и Лондон странным выступлением Черчилля, точно также вспомнившим замшелые договоренности конца девятнадцатого века. Будто, Великобритания никогда их не нарушала!

Москва, в лице Верховного Главнокомандующего, неопределённо хмыкнула, закурила очередную трубку и дала добро на производство нового оружия во всё возрастающих масштабах.

Молодые инженеры, не побоявшиеся взяться за незнакомое оружие, получили ордена и денежные премии. Отметили и лётчиков, участвующих в налётах на прусские бастионы. Получила свою долю наград и пехтура, бравшая вражеские укрепрайоны.

Не забыли и недовольных немецких генералов, рассыпав над прифронтовыми районами Пруссии листовки, в которых обещалось применять новые бомбы исключительно по всем обнаруженным штабам.

Андрей проставил очередной, восьмой, пункт.

Количество новинок, применяемых на этой войне, достигло того предела, когда противник должен задуматься об источниках их возникновения. Пока что, ничего сверхъестественного применено не было. Всё использованное, на данный момент, новое оружие было, всего лишь, дальнейшим развитием уже существующих образцов. Но на подходе много такого, что возникло только через десять-пятнадцать лет. Более глубокие разработки недоступны по причине несоответствия технологий этого времени, но всё равно появятся намного раньше, чем в реальности Андрея.

Андрей хотел отметить очередным пунктом свой вывод об окончательном образовании новой реальности, отличной от его времени во всём, но сдержался, приняв во внимание, что данное утверждение логичнее всего будет смотреться в конце доклада.

Нужно было вспомнить о существовании других стран Европы, которая безразлично наблюдала за развернувшейся на востоке грандиозной битвой, лениво делала ставки на исход того или иного сражения, но не принимала всерьёз все эти движения на окраине европейской Ойкумены. Впрочем, Европа всегда обращала внимание на восток, только когда на её просторы выплёскивалось очередное нашествие с этого направления.

И сейчас будет точно так же. Поэтому следует выкинуть из доклада анализ действий правительств Франции, Испании и Португалии. Пока наши войска не пересекли границ Германии, эти страны будут пребывать в блаженной неге, не ожидая никаких потрясений, кроме тех, которые они сами себе придумали.

Стоило, конечно, выделить Францию. Маршал Петен с трудом удержал французов от вступления в очередную войну год назад, когда английский флот атаковал французские корабли. Операцию "Катапульта" Франция будет помнить долго. Столь подлое поведение союзника трудно объяснить, а тем более трудно принять и понять.

Не забыли об этом и немцы, периодически подбрасывая правительству Виши информацию об очередном желании Лондона окончательно решить вопрос с французским флотом. А также с военно-воздушными силами. Конечно, доля правды в этих посланиях Берлина была. Но настолько крохотная, что найти её можно было только с микроскопом. Оттого французы и не воспринимали все эти откровения немецкой разведки всерьёз.

До тех пор, пока к компании дезинформации не подключилась разведка советская. И сейчас в Виши старательно чешут затылки, сравнивая донесения своих агентов из Германии и России, выискивают совпадения и стараются делать выводы. А выводы странные! Две противостоящие друг другу разведки утверждают одно и то же. А именно, что лорды Адмиралтейства не забыли об выживших французских линкорах и готовы в любой момент бросить против них всю мощь флота Великобритании. Верить не хотелось, но приводились такие подробности, что невольно возникало сомнение: "А может в Лондоне, по-прежнему, воспринимают Францию как потенциального врага?"

Девятым пунктом пошёл вывод о необходимости установления более тесных отношений с нынешним правительством Франции. Тем более, как было известно Андрею, переговоры с де Голлем провалились. Генерал, попав в Москву, вообразил о себе слишком много, стал выдвигать заранее неприемлемые требования, высказывать оскорбительные для советского правительства слова, даже изрёк сожаление о том, что Бонапарту не удалось взорвать это уродливое сооружение под названием Кремль.

Может быть, сказано было это немного по-другому? Но вождю доложили именно эту трактовку речей посланника французского, а вернее франко-английского, сопротивления. И выводы Сталин делал на основе этого перевода. В результате генерала де Голля посадили на самолёт в Тегеране и отправили в Ирак к англичанам, которым этот деятель французского сопротивления верил намного больше, чем предполагаемым русским союзникам.

Это он зря!

Как помнил Андрей, англичане гнобили его всё время войны, выдвигая в лидеры "сражающейся Франции" менее харизматичных, но более управляемых, генералов.

Впрочем, генерал сделал ошибку всех начинающих политиков, попавших в этот дерьмоворот из армии. Он посчитал, что все, с кем он разговаривал, выполнят свои обещания хотя бы наполовину.

Это он тоже зря!

Англичане, отправляя генерала в Советский Союз, наобещали ему столько, что де Голль не мог вести себя иначе. В Москве немного поудивлялись, но сделали выводы и приняли соответствующие решения.

Генерал уже поплатился. По прилёту из восточной командировки английское командование немедленно перевело его из командующих, пусть пока и несуществующей, армии Свободной Франции в командиры реально воюющей французской бригады в Северной Африке.

Как стало известно Андрею, после этого события генерал де Голль прислал в Москву радиограмму о том, что он согласен на все предложенные ему условия. Вождь пару раз пыхнул своей трубкой, после чего велел передать, что "всё нужно делать вовремя". И всякая связь с потенциальным главой французской республики прервалась.

Десятым пунктом шла многострадальная, от кипучей энергии своего дуче, Италия. Муссолини то торжественно провозглашал наступление следующего этапа истории Итальянской империи, то устраивал выволочку своим генералам, проигравшим очередное сражение. А дела у итальянской армии шли всё хуже и хуже. Громили её все и везде! Даже кое-как вооружённые партизаны Албании и Греции. Не говоря, уж, о сербах и черногорцах, получавших от Красной армии стабильную помощь оружием и боеприпасами, а в последнее время и воздушное прикрытие. Не выкинули итальянские войска с территории бывшей Югославии только потому, что Москва ещё не определилась со своей позицией в отношении Италии. Муссолини, а вернее его зятю Чиано, хватило благоразумия не объявлять войну Советскому Союзу в первые дни начавшегося конфликта, а потом дуче просто испугался, наблюдая разгром своего главного союзника по Тройственному пакту. И даже бодрые послания фюрера не смогли убедить главу Италии.

Впрочем, итальянский флот мог похвастаться несколькими столкновениями с английскими эскадрами, закончившимися в пользу итальянцев. Нельзя сказать, что британцы потерпели поражение, но, по крайней мере, они оставили место схватки за итальянскими кораблями. Что облегчило судоходство Италии и её союзникам в восточной части акватории Средиземного моря.

Одиннадцатым пунктом шла вечнозелёная, то есть вечнонейтральная Швейцария. Вот уж кто устроился со всеми возможными удобствами! Мало того, что избавлена от любых тягот войны, так ещё имеет с этой бойни стабильный доход, причём со всех участвующих сторон. Может быть, Кальвин, в самом деле, заключил договор с дьяволом, ставя выбранную им страну в исключительное положение? А может, стоит там поискать представителей "совета трёхсот", мирового правительства, контролирующего все телодвижения правительств и партий, как утверждали во времена Андрея.

Страну часов и сыра нужно было поставить под плотный контроль всех возможных советских разведок, от ГРУ и НКВД до Коминтерна. Что-нибудь да выплывет. Тем более, что вскоре нацистские бонзы начнут перекачивать в швейцарские банки награбленное в Европе добро, готовя себе пути отхода из Германии.

Если, конечно, у них не хватит ума заключить с Советским Союзом соглашение на приемлемых для Москвы условиях. А такая возможность существует. Особыми зверствами они отметиться не успели. Просто потому, что не сумели захватить много земель на территории СССР. Пытались показать своё арийское превосходство, расстреливая пленных, но быстро опомнились. Ибо, в этом мире немецких пленных было намного больше, чем советских. И любой из юберменшей мог оказаться там при очередном наступлении большевиков. Немецкому народу приходится думать своей головой впервые с переломного тридцать третьего года, когда нацистам удалось победить на выборах. Нужно было определиться, в какое русло направить эту мысль?

Андрей начал набрасывать основные направления деятельности советской пропаганды в ближайшее время на оккупированных немецких территориях. То, что они скоро появятся, он не сомневался ни одной минуты.

Даже если вмешаются США, помогая англичанам и спасая нацистов, то, по крайней мере, половину Германии советские войска отхватить успеют. Вот и будем строить на этих землях самое справедливое социалистическое государство немцев. ГДР будет в любом случае.

Хочется надеяться, что впоследствии не появится тутошний Горбачёв, который сдаст основного европейского союзника с потрохами, декларируя становление туманных "общечеловеческих ценностей". Которые, как успел уяснить Андрей, сводились к трём словам — пожрать, посрать и потрахаться.

Андрей отложил карандаш, задумался. К великому сожалению, эта "демократическая" мерзость неистребима. Всегда найдётся желающий сдать свою страну за деньги, а что ещё хуже — по идейным убеждениям. Случившийся полторы недели назад мятеж блестяще подтвердил эту истину. Большинство взятых НКВД участников этих событий искренне верили, что они хотели сделать лучше. Следователи дурели, пытаясь доказать этим недоумкам, что любые потрясения в воюющей стране идут только на пользу врагу. Но всякое сотрудничество с нацистами подследственные возмущённо отметали, повторяя одно и то же: "Мы хотели сделать как лучше!"

Песня знакомая. Самый беспроигрышный вариант — это найти наивного дурачка, который будет свято верить в то, что он пытается вывести упрямых идиотов, больше известных под названием народ, на столбовую дорогу цивилизации. Потом он поймёт, что его обманули, но уже будет поздно. Не будет страны, которую он пытался окультурить. Не будет народа, который инстинктивно сопротивлялся воздействию. Не будет деятелей демократического движения, которые превратятся в высокопоставленных предателей, воров и убийц.

Но будет поздно!

Поэтому, данную мерзость нужно остановить сейчас, пока их деятельность не принесла непоправимого вреда. И лучше всего отправить этих дураков на фронт. Пусть познакомятся с передовыми представителями демократической Европы, понюхают пороха, полежат в кровавой грязи, полюбуются на сожженные танки и самолёты, сходят, хотя бы раз, в атаку, сойдутся в рукопашной с солдатами противника.

И постараются остаться в живых!

Тех, у кого дурь "общечеловеческих ценностей" к этому времени ещё не пройдёт, можно смело отправлять в психушку.

Как непоправимо больных!

Андрей опять взял карандаш.

Пункт двенадцатый. Греция. Вот уж заморочка! С одной стороны, в Греции действует мощная, по европейским меркам, коммунистическая партия, с другой стороны, страна находится под преобладающим английским влиянием. Куда они повернут — непонятно? Немецкая оккупация ещё не успела принести той суммы обид, которая формирует народное мнение. Англичане, по-прежнему, основной союзник, пусть и сбежавший из Греции перед главными сражениями. Большевики, по-прежнему, пугают народ, благодаря двадцатилетним стараниям газет и радио. Идеологический тупик.

Позволить англичанам захватить Грецию нельзя. Нельзя и просто вломиться туда парой танковых корпусов. Нужно войти туда освободителем, а не захватчиком. Но решения не находилось. Андрей отметил этот пункт, как не имеющий решения в данной обстановке, с его точки зрения, и переложил очередной лист бумаги.

Пункт тринадцатый. Албания. Ещё хуже, чем Греция. С одной стороны, воинственное население Албании готово, хоть завтра, выкинуть со своей территории незадачливых наследников римских легионеров. С другой стороны, полноценно контролировать этих потомков башибузуков не представляется возможным. К тому же, если захватить Албанию сейчас, то возникнут те же самые проблемы идеологического характера, что и в Греции. Ещё один тупик.

Андрей поставил цифру четырнадцать, готовясь перейти к анализу поведения Швеции и Финляндии, когда в его кабинет вломился охранник с выпученными от страха глазами.

— Товарищ полковой комиссар, там... — Пытался сказать сержант, но не получалось.

Андрей приподнялся из-за своего стола, одёрнул гимнастёрку. Что там такого произошло, что боец охраны никак не может придти в себя? Тем более, что хороший боец.

Четыре дня назад, когда Андрей впервые заявился в институт с четырьмя шпалами полкового комиссара вместо двух батальонного, этот охранник только удивлённо приподнял брови, но промолчал, понимая, что наверху может произойти всякое. А сейчас сорвался.

Прерывая возможные объяснения, в кабинет вошёл сам нарком внутренних дел Берия. Андрей торопливо проверил состояние своей гимнастёрки, разгладил несуществующие складки, вытянул руки по швам.

Нарком благосклонно махнул рукой:

— Садитесь, товарищ Банев. У нас долгий разговор, и не стоит стоять всё это время.

Андрей сел, перевёл взгляд на сопровождающего наркома внутренних дел человека. Удивился первому впечатлению, посмотрел более внимательно. Сомнений больше не оставалось.

— Здравствуйте товарищ старший майор госбезопасности. — Андрей попытался оценить воздействие этой фразы на давнего знакомого.

Бывший армейский подполковник, как он себя представлял при прежней встрече, только поморщился, скрывая своё неудобство, кинул руку к козырьку фуражки.

— Здравия желаю, товарищ полковой комиссар. — Бывший подполковник Зайцев постарался выделить новое звание Андрея, подчёркивая, что не только он сам перепрыгнул через ступеньку воинской иерархии, но и батальонный комиссар Банев получил внеочередное звание.

— Вот и прекрасно, что вы друг друга знаете! — Высказал своё мнение Берия. — Вам работать вместе не один год. — Нарком хмыкнул и добавил. — До самой смерти...

Андрей перевёл взгляд с наркома на старшего майора госбезопасности, понимая, что в его жизни начался очередной этап.

И появился человек, которому можно будет доверить хоть часть из своих мыслей и задумок.

1 сентября 1941 года Северная Польша

Пашка проснулся от требовательного толчка в плечо, приоткрыл глаза и обнаружил над своей головой лицо сержанта Матвеева, привстал со своего места, потянулся, пришло время смены караула. Приподнялся, придерживаясь за стальной борт бронетранспортёра. Всё правильно, пришло его время заступать на пост. Было довольно зябко. Павел застегнул телогрейку, затянул ремень, накинул на плечо автомат, передаваемый караульными друг другу. Заступать на пост со своим штатным оружием большинство бойцов, находящихся в этом БТРе, не могли.

Пашка оглянулся назад и обнаружил сладко дрыхнущего на пригретом им месте сержанта, которого он только что сменил. Впрочем, завидовать не стоило. Матвееву досталась самая тяжёлая "собачья" предутренняя смена. Стоять на посту в это время сущее проклятье. Сами собой слипаются глаза, клонится вниз голова, опускаются руки, норовя выпустить из ладоней ремень автомата или винтовки. Не понимает это только тот, кто никогда не стоял на посту, тревожно оглядываясь по сторонам. Хотя, их караулу приходилось ехать на бронетранспортёре в составе одной из передовых колонн седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Запищала рация, Пашка надел наушники, переключился на приём.

— Коробочки, это третий. — Прозвучало в наушниках. — Как дела?

— Третий, это седьмой. — Отозвался старшина Чеканов. — Смена произошла вовремя. Личный состав отдыхает.

— Третий, это пятый. — Послышался голос командира второго отделения сержанта Левашова. — Смена произошла. Всё в порядке.

Доложились командиры остальных отделений. Капитан отключился, убедившись в нормальном состоянии караульной службы.

Павел окинул взглядом движущуюся колонну их усиленного взвода. Хотя, какого взвода! В стрелковых дивизиях составу этого взвода позавидовали бы не только роты, но и некоторые батальоны. Правда, до того момента, когда узнали бы их боевую задачу.

Павел пересчитал технику. Все были на месте, никто не поломался и не отстал. Пылили впереди две тридцатьчетвёрки танкового взвода, третья составляла арьергард колонны. Позади передовых танков шла одна из самоходных зениток. Затем пять бронетранспортеров их взвода, четыре полуторки с приданным мотострелковым взводом, две полуторки с каким-то грузом, состав и назначение которого знал только командир. Ещё одна зенитка шла сразу за автомобилями. За ней пристроились два самоходных миномёта огневой поддержки. За миномётами находилось самоё ценное — две полуторки с бочками бензина и соляры, машина с боеприпасами и машина с продуктами. Прикрывала их ещё одна, то ли зенитка, то ли неизвестно что. Если первые две несли спаренные установки крупнокалиберных авиационных пулемётов в просторных, открытых сверху башнях, то в этой было что-то непонятное. Скреплённые вместе шесть стволов обычного калибра торчали из башни, похожей на зенитную, но как было видно при близком рассмотрении, всё же отличающейся. Да и называлась данная установка не самоходной зениткой, а машиной поддержки бронетехники.

Мудрят чего-то конструктора. У танка и своих пулемётов хватает. Правда, не видно из него ни хрена, как убедился Пашка ещё при обучении в снайперской школе. Может быть, они правы? Пустить позади танков вот такую установку, которая будет отстреливать всех желающих кинуть гранату или бутылку с зажигательной смесью. Глядишь, и потери станут намного меньше.

Конечно, тридцатьчетвёрки не всякая пушка возьмёт. А вот БТ на фронте оставалось всё меньше и меньше. Те, которые не сгорели в атаках первых месяцев войны, отводили куда-то в тыл, а им на смену приходили новые танки, чаще всего Т-34 или Т-50. Иногда появлялись абсолютно незнакомые экспериментальные бронированные машины, предназначенные для войсковых испытаний. Большинство из них вскоре исчезало, некоторые появлялись снова, как серийные образцы.

Но чаще всего приходили многочисленные переделки старых танков. В основном Т-26, из которого чего только не клепали. Благо у конструкторов появилось много бронированных машин для экспериментов. Иногда выходило что-то особенно удачное, и тогда эту разработку пускали в производство. Вся техника поддержки, оба миномёта и все зенитки, была сделана на основе старичка Т-26. Конечно, это ограничило скорость движения их колонны, но по просёлку не особенно разгонишься и на танке, а тем более на автомобиле.

Качнуло на очередной яме. Всё-таки раздолбанные немецкой техникой польские дороги не самое лучшее место для быстрого передвижения. Но недвусмысленный приказ требовал как можно быстрее передвигаться вперёд. Их диверсионная группа, двигавшаяся на острие бронированного клина седьмого танкового корпуса, имела собственную задачу, полное содержание которой было известно только капитану Синельникову. Все остальные, даже командир приданного танкового взвода, знали только то, что должны дойти, как можно быстрее. Куда дойти и что сделать? Оставалось только догадываться. Но состав группы, с одной стороны, внушал уверенность, что задачу удастся выполнить, а с другой, внушал тревогу мыслями о том, что "какой же объект им придётся штурмовать, если взводу Осназа придали такие силы для поддержки?"

Пашка оглядел окрестности. В недавно убранных полях никакой очевидной опасности не просматривалось. Хотя, это как посмотреть! Сам старшина Чеканов непременно устроил бы засаду в этом распадке, в который втягивается дорога. Поставил бы пару пулемётов в редкой рощице справа. А вон в том овраге слева расположил бы миномётную батарею. И нашёл бы несколько мест для своей любимой винтовки.

Впрочем, винтовка у них сейчас другая. Изучив все замечания, поступившие с фронта в первые месяцы войны, конструкторы снайперской винтовки большого калибра решили передать на фронтовые испытания другую конструкцию. Прежде всего, для уменьшения веса и размеров перешли на другой калибр, заменив патрон от бронебойки на, практически, аналогичный боеприпас от ДШК. Опыт проектирования и боевого применения позволил закончить работу за полтора месяца, отправив опытные образцы в отряды Осназа Западного и Прибалтийского фронтов.

Досталась почётная обязанность изучения нового оружия и снайперской паре старшины Чеканова и младшего сержанта Панкратова. Пришлось две недели торчать на стрельбище, выискивая сходство и различие двух разновидностей СВБК. "Гюрзы-1" и "Гюрзы-2". Начальству понравилось название и оно не решилось его менять, тем более, что данное имя винтовки уже прижилось в воюющих частях. И даже противник старательно повторяет её название, описывая гибель очередного генерала или офицера Вермахта, неосторожно подобравшегося к линии Восточного фронта ближе предписанного расстояния.

Павел оглянулся на своё оружие. Винтовка, несомненно, стала легче. Уже нет необходимости собирать её из двух частей. Что повысило точность стрельбы и мобильность расчёта. Увеличился боезапас. Удалось добавить другие, недоступные ранее, приборы наблюдения. НО! Уменьшилась дальность прямого выстрела! И стрелять по целям расположенным на расстоянии двух километров уже не имеет никакого смысла. Павел, может быть, ещё попадёт. А вот другие?

Хотя, таких расчётов, как он с Панкратовым, и раньше были единицы, а теперь и ещё меньше. Реальности военного времени заставили резко сократить время обучения снайперских пар большого калибра. Внесли свою лепту и доклады войскового начальства различного уровня подчинённости. Для командиров батальонов и полков данное оружие было жизненно необходимо, так как позволяло удерживать начальство противника, как можно дальше от передовой. Комдивы, попадавшие на передовую только перед назначенным наступлением или неожиданным отступлением, оценивали его намного прохладнее. А командармы требовали от снайперов СВБК, пристрелить, как минимум, командира дивизии, а то и корпуса противника. А если это не удавалось сделать, то генералы удивлённо пожимали плечами и отправлялись искать другие пути воздействия на врага.

И требовали производства крупнокалиберных пушек и гаубиц. Во всё возрастающем количестве!

Командиры Осназа пытались напомнить, что у каждого оружия своё предназначение. И нельзя требовать от снайперов больше того, что они могут сделать. Но многие генералы, да и полковники, только раздражённо рявкали на каких-то капитанов и старлеев, посмевших давать им советы.

Знал это Пашка не понаслышке, так как сам присутствовал при таком разговоре две недели назад. Когда капитана Синельникова отчитывал полковник, курирующий группы Осназа их участка фронта. Главным упрёком тогда было то, что "какой-то боец сумел пристрелить генерала, а вы не смогли". Капитан пытался объяснить этому придурку, что притащенные ими польские языки намного важнее нескольких высокопоставленных трупов. Но тот только надувался гневом и срывался на откровенный ор. Капитан терпеливо молчал, ожидая когда полкан успокоится. Но не дождался. Бывший в подпитии полковник решил показать, "кто в доме хозяин". Шагнул вперёд, поднял руку для удара и оказался на земле. Пошатываясь от избытка хмельного, поднялся и попробовал повторить попытку. Опять распластался на земле. Третья попытка закончилась тем же.

Строй взвода с трудом сдерживал смех, наблюдая, как полковник пытается понять, почему он всё время падает. Наконец, полкан понял, побагровел от гнева, ухватился за кобуру, и тут же рухнул вниз, получив полноценный удар в голову, выключивший его надолго.

Спас тогда капитана Синельникова от штрафного батальона генерал Романов, оказавшийся свидетелем этой сцены. Что и кому он говорил, бойцам Осназа неизвестно. Но после этого случая, их взвод со всей возможной поспешностью перебросили в подчинение командира седьмого танкового корпуса генерала Черняховского.

Ивану Даниловичу было глубоко наплевать на обиженного полковника. Ему были нужны отчаянные и опытные люди. А кого они там обидели, генерала не волновало. Самое важное, что воевать умеют! А семь рейдов по глубоким, и не очень, тылам противника, совершённые взводом за три с половиной месяца войны, были самым лучшим доказательством сказанному.

Капитан Синельников полдня о чём-то совещался с начальником разведки корпуса, потом всю ночь думал над картами в своей комнате, прикидывая возможные пути решения поставленной задачи. Утром построил взвод и поставил короткие, по своему обыкновению, задачи командирам отделений. А дальше, как всегда, была тренировка. Но никто не возражал, убедившись, что чем больше они будут надрываться сейчас, тем больше вероятность того, что вернутся назад все, ... или почти все.

Старшина оглянулся на косвенного виновника всей этой истории. Боец Ковалёв дремал у левого борта БТРа, прикрывшись от ночной прохлады брезентом. Громадное тело занимало всю длину десантного отсека, упираясь слегка согнутыми ногами в задний борт.

После выхода из окружения красноармеец Ковалёв пришёл в их взвод и попросил взять его в Осназ. На вопрос капитана о причинах такого решения, Ковалёв пожал плечами и ответил:

— У вас немцы ближе. А я им в глаза смотреть хочу, когда убивать буду!

— Что умеешь? — Коротко бросил капитан.

— Стрелять умею. — Ответил Ковалёв. — Из винтовки, пулемёта, автомата. А чего не умею, тому научусь.

Капитан несколько секунд поколебался, уж очень приметным человеком был данный боец, но согласился.

Не прогадал. Был Ковалёв великолепным пулемётчиком, на спор восьмёрку на мишени выписывал. Да и винтовкой владел не хуже. Недаром Селиванов порывался забрать его в снайперы. Капитан не отдал — пулемётчики на данный момент важнее. Были на Ковалёва свои виды и у старшины Чеканова. В этих громадных ручищах даже первая "Гюрза" смотрится игрушкой. Нужно будет проверить, как он будет стрелять из СВБК. Теперь уже после окончания операции.

Павел окинул взглядом окрестности. Местность изменилась, всё чаще появлялись небольшие рощицы, в некоторых местах соединяясь друг с другом. Замаячил на горизонте самый настоящий лес. Пашка вскинул бинокль, прошёлся по окрестностям. Пока ничего опасного. Но... Впереди что-то блеснуло под косыми лучами утреннего солнца, светившего им в спину. Павел вгляделся более внимательно в данный участок кустарника перемешанного с березняком. Блеск повторился.

Старшина рванулся к рации, торопливо доложился. Капитан отреагировал немедленно. Короткая команда, и замерли передовые танки, повернули башни в сторону предполагаемой засады, ожидая появления противника. Развернули стволы своих установок зенитки, готовясь встретить врага. От внезапной остановки мгновенно проснулись все осназовцы. Сержант Матвеев кинулся к ДШК, установленному на бронетранспортёре в качестве основного оружия. Скрипнула дверь, это Ковалёв со своим MG вывалился наружу, пристроился за последней колёсной парой, повёл стволом по окрестностям, оценивая достоинства и недостатки этой огневой точки. Выскочили из БТРа и все остальные, отыскивая себе позиции для предстоящего боя.

Панкратов уже сбрасывал чехол с их винтовки, освобождал из креплений свой ранец, глянул на напарника, но Пашка только махнул рукой. Пока рано! Ничего толком неизвестно. И неясно куда стрелять, и стоит ли это делать?

От места предполагаемой засады выскочил на дорогу человек, отчаянно замахал белой тряпкой. Вылетел из кустов один из мотоциклов передовой разведки, заспешил к колонне, торопясь предотвратить открытие огня. Кажется тревога ложная.

Парламентёр торопливо шёл к колонне их отряда, сопровождаемый многочисленными стволами. Выбрался из первого бронетранспортёра капитан, двинулся навстречу. У передового танка они сошлись, несколько минут что-то обсуждали. Наконец, капитан махнул рукой, давая команду продолжить движение. Они с парламентёром вскарабкались на первый танк, и колонна продолжила своё движение.

Рванул вперёд мотоцикл разведки, пытаясь оправдаться перед начальством. Впрочем, нагоняй он уже заработал. Капитан Синельников не прощает даже таких мелочей.

Можно было отдыхать дальше, но спать уже никто не собирался. Только второй водитель, крутивший баранку почти всю ночь, выбрался с правого, командирского, сиденья, пристроился на освобождённом Ковалёвым брезенте, свернулся калачиком и засопел носом, наверстывая упущенные минуты сна.

Павел тщательно осматривал окрестности. Похоже, впереди никого не было, кроме этого дозора, который, судя по всему, должен был их встретить. Молчала и рация. Кажется, они добрались до цели своего броска.

Его предположения полностью подтвердились, когда отрядная колонна вползла на большую лесную поляну. Вдоль всего периметра поляны под сенью деревьев стояли шалаши и палатки. Суетились люди, дымили в глубине леса немногочисленные костры. Правда, дыма было немного, забывать о немецкой авиации не стоило. Да и советские самолёты могут обработать подозрительное место. Сверху не сразу разберёшь, кто собирается в данном месте — друг или враг.

У самой большой палатки стояло руководство данного отряда. Павел пригляделся к висящему перед палаткой флагу. Всё ясно. Отряд Гвардии Людовой. Когда-то немногочисленные и слабые приверженцы коммунистов становились всё более влиятельной силой в воюющей Польше, отбирая сторонников у Лондонского правительства генерала Сикорского целыми отрядами. По крайней мере, в этом месте собралось несколько сотен поляков, желающих поддержать действия Красной Армии.

Колонна втянулась в указанные польскими проводниками просветы между деревьями. Бойцы быстро натянули маскировочные сети, цепляя их за ближайшие стволы. Павел распределил бойцов отделения, определив порядок охраны вверенной техники, назначил часового, бодрствующую и отдыхающую смену, сделал короткое внушение о необходимости бдительности "даже на блинах у любимой тёщи", а тем более здесь. Никто не возражал. Не первый день воюют.

Часовой привалился к ближайшему дереву, изображая расслабленность и полудрёму. Неопытный человек мог и поверить, но знающие люди постараются обойти этого "соню" за десяток метров. Ещё поломает чего-нибудь. Хотя Павел строго предупредил: "Без членовредительства!"

Пора было узнать цель их остановки в данном месте. Старшина двинулся в сторону штабного бронетранспортёра их взвода. Пусть штаба, как такового, и не было, но назвать по-другому командование столь значительного отряда язык не поворачивался.

У командирского БТРа уже толпились поляки, с радостными улыбками пожимали руки, хлопали по плечам советских бойцов, старательно тянулись перед капитаном Синельниковым, изображая строевую выправку. Несколько человек, действительно, были военными, что видно было не только по польской форме, но и умению держать себя таким образом, что сразу понятно — "этому человеку пришлось послужить". Но из десятка начальствующего состава польского отряда таких было всего четверо.

Пашка осмотрел более внимательно весь бивак поляков. Да, с воинским опытом намного меньше половины. То подобие строя, которое сбили сейчас поляки неподалёку от командирского БТРа, может привести в восторг только женщин, любующихся своими мужчинами. Впрочем женщин, а вернее совсем ещё молодых девчонок, в строю хватало. Старшина невольно поморщился — командир будет недоволен. Капитан был твёрдо убеждён, что женщин к местам боевых действий нельзя подпускать и на пушечный выстрел. Категорически отказывался взять в свой взвод связистов или санитаров женского пола. При молчаливой поддержке всего личного состава взвода.

С оружием у союзников было плоховато. Только первый взвод был вооружён полностью, во втором взводе задняя шеренга старательно подтягивала на ремнях двустволки, в третьем задние ряды не имели даже охотничьих ружей. Четвёртый был полностью безоружен.

Один из польских военных переговорил с капитаном и двинулся к строю своих бойцов. Отдал несколько коротких команд. Третий и четвёртый взвода поляков повернулись и отправились в сторону двух машин, шедших в середине колонны. Вскоре брезенты с них были сняты и началась разгрузка. Из машин подавали винтовки, сняли несколько пулемётов чешского и польского производства, ящики с патронами и гранатами.

Всё ясно. Их взвод должен был доставить оружие союзникам. Интересно, это всё, что они должны были сделать в этом месте, или предстоит вместе провести какую-нибудь операцию? Не хотелось бы связываться с людьми не имеющими боевого опыта. Но если приказ заключается в том, чтобы поддержать их действия, то придётся выполнять. Как объяснил им на одном из политзанятий заместитель командира взвода лейтенант Кирин, кроме военных целей есть ещё политические. А главной политической целью является воспитание боевого братства союзников. Может быть он и прав. Но для этого лучше использовать обычную пехтуру, а не диверсантов Осназа.

Пашка встретился взглядом с капитаном, но тот только отрицательно покачал головой. Всё ясно, сейчас подходить не стоит. Скорее всего будет два совещания и две постановки задачи. Одна для польских союзников, а другая для советских войск.

Поляки, тем временем распределяли привезённое оружие. Разделили пулемёты между подразделениями роты. Радовало то, что назначенные расчёты занялись осмотром оружия, разборкой и чисткой. Всё-таки какой-то опыт наличествовал. Раздали винтовки, в основном немецкие карабины, но попадалось и оружие польского производства. Благо, большой проблемы это не представляло, так как стрелковое оружие стран Восточной Европы от Польши до Румынии было стандартизировано под немецкий калибр винтовочного патрона. А винтовки польского производства были всего лишь слегка изменённой копией карабина Маузера. Вскрыли ящики с патронами и гранатами, распределили их между взводами, предоставляя командирам самим делить боеприпасы между своими солдатами.

Несколько польских "жолнежек" прошлись перед советскими бойцами, старательно демонстрируя свои симпатичные мордашки. Одна из них заманчиво кидала взгляды в сторону младшего сержанта Панкратова. Андрей вопросительно взглянул на командира своего расчёта, но Пашка только слегка качнул головой. Не время! Наверняка, вскоре придётся корпеть над картами, определяя возможные цели, потом ползать на брюхе, оценивая выполнимость своих задумок на местности. Готовить оружие и снаряжение к предстоящему бою. А быть ему непременно сегодня. Иначе, зачем так спешили?

Польские девицы, не сумев привлечь внимание загадочного русского Осназа, тронулись в сторону расположения мотострелкового взвода, где немедленно получили свою долю похвал и восторгов. Молоденький лейтенант старательно выпячивал грудь, демонстрируя медаль "За отвагу".

Павел усмехнулся своим мыслям. Лейтенант не намного младше по возрасту бойца Пашки, но старшина Чеканов гораздо старше его по жизненному опыту. Четвёртый месяц второй за короткую жизнь войны научил многому.

Не бойся врага, но не считай его дураком. Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Доверяй друзьям, но делай всё возможное, чтобы они доверяли тебе. Верь своим командирам, но помни, что твоя жизнь зависит только от тебя. Не отказывайся от наград, но не форси ими.

Если бы они с Андреем повесили все свои награды, то лейтенанту пришлось бы умереть от зависти. Первую "Красную Звезду" за майские бои ждали долго, получив её только в июле, а потом прорвало. Орден Славы третьей степени за бой в Раве Мазовецкой. Ещё по одной Славе, второй степени, за августовский рейд. Сам капитан заслуженной награды за ту операцию так и не получил, но своим бойцам на ордена и медали не поскупился. Не жадничал и их новый непосредственный начальник генерал Черняховский. Заслужили — значит получите!

Пашка с Андреем, наплевав на все приметы, сфотографировались перед этим рейдом и отправили фотографии домой. Пусть родные погордятся. Может быть, они и не решились бы на этот сомнительный, с точки зрения товарищей по взводу, шаг, но напомнил о себе прадед. Поспорил старик со своим давним собратом-соперником дедом Михеем о том, "чьи внуки-правнуки лучше воюют".

"Ежели ты, Пашка, сукин сын, орден ещё не получил, то можешь домой не заявляться!", — сообщал ему прадед почерком одной из своих многочисленных правнучек. Сам он читать умел только звериные следы, а расписывался крестиком, который на спор выписывал на стене дальнего сарая из своего карабина. Семейные предания говорили, что точно такую же подпись он оставил на стенке вагона адмирала Колчака, когда тот драпал через их места. Наградили тогда прадеда тремя фунтами пороха, да пудом дроби, которые старый охотник посчитал намного важнее письменной благодарности Ревкома.

Павел представил, как вытянутся лица у всей округи при разглядывании его фотокарточки. Он так и не сообщил домой даже о финских "Отвагах". Хотел удивить всех. А тут сразу пять наград. Иконостас! Ни у кого столько нет. Разве, что у капитана? Но тот никогда не надевал свои ордена и медали, не желая "ворошить прошлое". А, ведь, ему пришлось и в Испании, и на Халхин-Голе побывать.

Охладел к внешним признакам своей доблести и Андрей. После того, как узнал, что давно выскочила замуж девушка, требовавшая с него орден за свою любовь. Решила связать собственную судьбу с какой-то тыловой крысой. Бог ей судья. Андрей понервничал несколько дней, потом махнул рукой и сказал: "Ну и хрен с ней!"

Павел краем глаза контролировал происходящее вокруг стоянки их взвода. Всё было в порядке. Часовые несли службу, бодрствующая смена драила своё оружие. Водители ковырялись в моторах своей техники. Все остальные спали, понимая, что ожидает их, скорее всего, очередная бессонная ночь. Так уж повелось, что творить подобные дела лучше под покровом темноты. "Диверсия штука тонкая, она лишней засветки не любит", — как шутил их командир перед очередной постановкой задачи.

Старшина достал из своего вещмешка руководство по новой "Гюрзе" и углубился в чтение.

Прошло минут двадцать, разбрелись от командирского бронетранспортёра поляки, готовя свои подразделения к предстоящему бою. Пробежался вдоль расположения советских войск вестовой, назначая время совещания. Павел поднялся и двинулся к штабной палатке, которую всё-таки натянули бойцы первого отделения. Из этой приметы следовало, что выдвигаться им не сразу, по крайней мере не всему взводу.

В палатке уже собрались почти все, кто имел на это право. Дожидались только Пашки, да командира пятого отделения сапёров старшего сержанта Никифорова. Наконец пришёл и он.

— Ну вот что, бойцы. — Начал разбор задания капитан. — Задача у нас на этот раз двойная. Одна явная, для поляков и взводов усиления, и вторая тайная, для нас.

Командиры отделений склонились над картой, которую капитан расстелил посредине круга совещания.

— Нашей основной задачей является захват моста через Нарев. — Капитан показал положение моста на карте.

— А не лучше ли его втихую ножами взять? — Вмешался в командирский монолог старший сержант Левашов.

— Мы и возьмём его ножами! — Усмехнулся капитан.

— А зачем тогда весь этот балаган? — Левашов кивнул в направлении расположения частей усиления.

— Так мост не только захватить требуется, но и удерживать, пока наши части не подойдут. — Просветил его лейтенант Кирин.

— Для этого достаточно и наших бойцов. — Отозвался Левашов. — Поляки нам зачем?

— Информационное прикрытие? — Вмешался Павел, повторяя капитанскую фразу, которую он использовал перед подготовкой к прежнему рейду.

— Правильно, Чеканов. — Капитан бросил на старшину одобряющий взгляд. — Поляки должны сообщить немцам, что мы интересуемся совсем другими объектами. А именно, аэродромами расположенными неподалёку.

— Поверят ли? — Засомневался лейтенант Кирин.

— Поверят! — Ответил капитан. — Поверят, потому что налёт на аэродромы действительно будет, силами поляков. Ну, и мы поучаствуем.

Капитан опять глянул на Пашку.

— Помогут союзникам наши главные специалисты по аэродромам. Чеканов и Левашов.

Старшина и старший сержант переглянулись. Этого следовало ожидать.

— Выдвигаетесь с поляками к ближайшему аэродрому. Пошумите там в меру возможностей. — Продолжал капитан. — Штурмовать не надо! Пусть поляки сами штурмуют. А вы мне нужны к ночи в целости и сохранности. Нам ещё мост брать и оборонять до подхода сороковой танковой бригады.

— А мост будем оборонять только мы, или поляки тоже должны? — Вмешался в разговор старший сержант Никифоров.

— У моста будем только мы. А поляки будут кусать немцев за задницу. — Ответил ему капитан. — Поэтому минирование производишь по обычной схеме.

Никифоров кивнул, уяснив своё задание на ближайшее время.

Капитан продолжил постановку задачи, обращаясь в основном к командирам первого и третьего отделения, состоящим из бойцов, основной задачей которых было штурмовать позиции противника в открытом бою, и тихо уничтожать его при скрытом взламывании обороны.

Пашка прикидывал возможности своей новой винтовки, думал не взять ли на сегодняшнее задание первую "Гюрзу", которую ему оставили по просьбе командира. Получалось, что, всё-таки, нужно брать новую винтовку. Раз, в близкий бой им не ввязываться, значит нужно проверить возможности нового калибра.

Вскоре командир переключился на их группу, разъяснил, что именно им предстояло сделать в течение светлого времени суток. Павел старательно запоминал указания. Капитан обладал громадным боевым опытом, и все его слова стоило осмысливать и применять на практике.

Минут через двадцать совещание закончилось. Командиры отделений отправились инструктировать своих бойцов и готовиться к предстоящим операциям.

Ситуация напоминала уже изрядно подзабытые события мая этого года. Опять аэродром, опять жужжащие над головой самолёты люфтваффе. Вот только охрана аэродрома сейчас старательно вглядывалась в окрестности, да хваталась за оружие по малейшему поводу. Осторожности и уважению к своему противнику немецких солдат научили. Тех, конечно, кто остался жив к этому времени.

Близко подобраться к взлётной полосе не представлялось возможным. Многочисленные посты и секреты контролировали окрестности, по крайней мере, на километр. Солдаты старательно несли службу, помня о том, что нерадивые и ленивые часовые очень скоро оказываются на Восточном фронте в составе штурмовых батальонов, появившихся ещё два месяца назад с личного благословления фюрера. Вождь решил, что каждый настоящий немец должен побывать с составе штурмовых групп, в которых довелось проявить свою доблесть ефрейтору Адольфу Шикльгруберу во время Великой войны начала века.

"Солдатские радио" рассказывало, что две недели назад на Сандомирском плацдарме схлестнулись во встречной атаке солдаты немецкого штурмового батальона и бойцы штрафной роты одной из дивизий Центрального фронта. В скоротечной стычке выпустили все патроны и, вскоре, перешли в рукопашную схватку штыками, прикладами, десантными ножами, сапёрными лопатками, да и просто кулаками и зубами. Под многоэтажные маты и крики боли сошлись вплотную, выясняя кто из противников злее и упорнее. Минут десять страшное месиво человеческих тел колебалось из стороны в сторону, пока немецкие штрафники не сломались и не побежали. Обозлённые потерями мужики штрафной роты преследовали противника до самых его траншей, ворвались туда и устроили страшную резню, отводя душу и мстя за потерянных товарищей. Говорят, что в плен взяли только два десятка человек, у которых хватило сообразительности найти подходящее укрытие и просидеть окончание боя в нём. То же самое "солдатское радио" утверждало, что ужаснувшиеся своей жестокости мужики упоили уцелевших солдат Вермахта вусмерть, и даже дали утром опохмелиться.

Пашка невольно усмехнулся, вспомнив очередную шутку капитана, о "самом миролюбивом русском народе — восемьсот лет в боях и походах".

— Русский мужик — прирождённый воин! — Внушал им капитан на очередной постановке задачи. — Ваша задача научить его проявлять свои бойцовские качества! И тогда с ним никакой враг не справится.

Старшина посмотрел по сторонам, оценивая готовность подчинённых ему польских бойцов. Увиденное большого оптимизма не внушало. Боевого опыта польские жолнежи почти не имели. Только часть из них показывала умение маскироваться, выдвигаясь к расположению немецких постов. Радовало хотя бы то, что у польских командиров хватило ума отправить вперёд именно этих бойцов, оставив позади восторженных идиотов, которым война всё ещё представляется героической сказкой. Впрочем подойти вплотную и эти, самые лучшие, солдаты Гвардии Людовой не смогут. Слишком велика разница в боевой подготовке между немецкими солдатами и добровольцами польских коммунистических отрядов.

Пашка глянул на Андрея, тот мгновенно начал перечислять намеченные ориентиры и расстояния до них. За эти три с лишним месяца войны их снайперская пара окончательно стала единым целым, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Павел провёл прицелом по аэродрому, оценивая расположение мишеней. К сожалению, не было его излюбленных целей в виде бочек с горючим и авиационных бомб. Наученные горьким опытом, немцы старательно прятали столь страшные цели под землю, выкапывая для них длинные траншеи вдоль кромки взлётного поля. Так, что придётся польским бойцам прорываться к этим хранилищам с горючим и бомбами, пытаясь забросать их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Кому-нибудь да повезёт!

Вопросительно глянул на русского старшину польский поручик. Пашка кинул взгляд на часы — половина двенадцатого. Капитан приказал начинать операцию не раньше полудня, прикидывая только ему известную последовательность намеченных командованием действий.

Павел перевернулся на спину, закрыл глаза и размеренно задышал, выравнивая дыхание и готовясь к открытию огня.

Поляк внимательно следил за русским снайпером, запоминая все его действия. После окончания операции ему предстоял обстоятельный доклад командованию бригады обо всех действиях союзника. Подполковник хотел понять, почему польская армия проиграла войну, а русские её выигрывают!

Прошло десять минут неторопливой "медитации", как называл это состояние капитан, любивший применять только ему понятные слова. Пашка перевернулся, придвинул к себе винтовку, приникнул к прицелу. Напрягся польский командир, ожидая команды от своего русского союзника. То, что командовал ими всего лишь старшина, польского офицера уже не возмущало. Пришлось уяснить, что звания советского Осназа значат намного больше официальных знаков различия русской и польской армии.

Павел с Андреем оценивали ситуацию на аэродроме Люфтваффе. Немцы, хоть и старались придерживаться новых, принятых после майского разгрома, правил несения караульной службы, но всё же допускали некоторые вольности, полагаясь на то, что находятся в союзной стране. По крайней мере, так говорил доктор Геббельс в очередной программной речи, которые он произносил всё чаще и чаще. Причём, в каждом следующем докладе неуклонно увеличивалось число польских сторонников Германии и уменьшалось количество мерзавцев, перешедших на службу к большевикам.

Впрочем, это утверждение больше помогало советским войскам и их союзникам из коммунистической Гвардии Людовой, чем польским сторонникам немецкого Вермахта, а тем более отрядам Армии Крайовой, полевые командиры которой, в большинстве своём, так и не смогли определиться со своим отношением к германской оккупации территории бывшего Польского государства.

С одной стороны, немцы оккупировали основную часть довоенной Польши, с другой стороны польское "правительство в изгнании" из Лондона направляет подчинённые ему отряды на сопротивление Советам, которые захватили те части бывшего польского государства, где сами поляки составляли абсолютное меньшинство.

Обычному человеку трудно было понять — против кого воевать? И стоит ли это делать?

В том-то и проблема!

Самому поручику было абсолютно наплевать на идиотские выяснения приоритета, которые происходили в вышестоящих штабах вооружённых сил поляков. Он пришёл сюда мстить немцам, которые два года назад вломились в его страну, для того чтобы убивать его родственников, друзей, знакомых и просто соотечественников.

За это стоило мстить!

По крайней мере, по мнению самого поручика.

Старшина кивнул головой польскому офицеру, давая согласие на начало операции, дал отмашку Левашову, ожидавшему его команды. Время пришло.

Нужно признать, что командир поляков трезво оценивал возможности своих жолнежей, ибо остановил своих подопечных незадолго до той критической черты, когда немецкие часовые непременно должны были их обнаружить.

Хлопнуло позади и немного в стороне. Прошло несколько секунд и перед позицией немецкого пулемёта взметнулся султан разрыва — поляки пустили в дело трофейные немецкие миномёты. Второй разрыв лёг точно в пулемётном окопе — боевой опыт у польских миномётчиков присутствовал. Накрыв первый пулемёт, они перенесли огонь дальше, стремясь поразить как можно больше целей, пока противник их не обнаружит, и не поспешит ответить огнём своих орудий и пулемётов.

Павел приник к прицелу, включаясь в борьбу с огневыми точками противника. Нашёл самые опасные, в данный момент, зенитные пушки, принялся выключать их расчёты из боя по уже отработанной три месяца назад схеме. Вначале одного из наводчиков, потом командира расчёта, затем всех остальных по очереди. Главное отличие от предыдущего боя заключалось в том, что приходилось выбивать почти всех, до того момента, как зенитка выключалась из боя.

Поляки попытались одним рывком ворваться на аэродром, но залегли под огнём пулемётов, не обнаруженных разведкой заранее. Пашка хотел перевести огонь на них, но вмешались снайперы обычного калибра, заставляя замолчать немецких пулемётчиков.

Впрочем, майского разгрома не получилось. Немецкие солдаты мгновенно отреагировали на вторжение, останавливая польские штурмовые группы на том расстоянии, когда эффективный огонь ограничивался только работой пулемётов, да особо метким огнём винтовок. Ни немецкие автоматы MP-40, ни, тем более, английские СТЭНы, составлявшие основную часть вооружения штурмовых групп поляков, не могли обеспечить нужную точность и кучность огня.

Поляки два раза поднимались в едином порыве, проходили пару десятков метров, чтобы залечь под плотным огнём немецкой охраны аэродрома.

Намного больше вреда противнику наносили польские миномёты. По крайней мере, они один за другим накрывали расчёты немецких пулемётов. Но уже было ясно, что атака не удалась. При существующем соотношении сил продолжение штурма означало бы только бессмысленную гибель большинства жолнежей поляков и немногочисленные жертвы среди солдат противника.

Павел не собирался укладывать солдат союзника под этим аэродромом. Поэтому дал команду на отход штурмующих групп. Пока штурмовые группы поляков отходили, пулемёты и миномётные расчёты продолжали огонь, спеша нанести охране аэродрома, как можно больший урон.

Работал и сам Пашка. Выделенный самому себе лимит в два десятка патронов стоило отработать. Прежде всего для оценки боевых возможностей новой "Гюрзы".

Ощущение было двояким. С одной стороны, работать с новой винтовкой было намного легче, чем с первой "Гюрзой". Нет той отдачи, что заставляла ныть плечо после не слишком продолжительной работы с СВБК первого поколения. Нет сильного выхлопа, поднимающего пыль на пару метров в округе. Нет такого большого демаскирующего пламени, не позволяющего вести огонь ночью или в сильно пасмурную погоду.

Но были и существенные недостатки. Действие на живую силу оставалось, по-прежнему, ошеломляющим. Но нанести серьёзные повреждения зенитным пушкам не получилось. Пришлось оставить эти попытки и методично охотиться за расчётами орудий.

Уменьшилась и дальность поражения. По крайней мере Павел промахнулся два раза на расстоянии чуть больше километра. Чего не случалось с ним с далёкого января этого года, когда он осваивал первую СВБК.

Всё это фиксировалось в памяти, так как предстояло писать подробный отчёт об использовании нового оружия. Если они, конечно, сумеют вернуться из этого рейда живыми. Пока получалось! Но и такого задания, как в этот раз, им ещё не поручали. Речь, конечно, не об аэродроме, а о предстоящем захвате моста.

Взять его их взвод сможет! А вот удержать до подхода основных сил? Насколько было известно бойцам их взвода, немецкие части, не сумев прорваться на север в Пруссию, рванули на запад, стараясь опередить части Красной Армии.

Клюге пытался оправдаться за второе поражение, понесённое его войсками за время войны. Пока получалось плохо!

Почуявшие вкус победы русские дивизии сопротивлялись напору немецких войск с "идиотским" пренебрежением к смерти.

Операция вышла на тот непредсказуемый баланс сил, когда только упорство и уверенность в своих силах определяют победившую сторону. Противостоящие немецким дивизиям советские полки и батальоны внутреннего кольца окружения упёрлись в изгрызенную воронками землю, торопливо накидали оборонительные рубежи, обозначили пулемётные позиции, помогли артиллеристам закопать "по самые стволы" свои орудия.

Выходившие в прямую атаку на русские позиции немецкие панцеры и бронетранспортёры наталкивались на бронебойные болванки советских противотанковых батарей, вспыхивали торопливым бензиновым пламенем, отползали назад, спеша проверить другие направления возможного наступления.

Но везде их ждали!

Не помогали и торопливые удары с тыла, организованные польскими союзниками Вермахта и остатками разгромленных немецких частей, оказавшихся между внешним и внутренним кольцом окружения. Не смогли провести деблокирование и дивизии Вермахта, не попавшие в окружение. Германскому командованию так и не удалось накопить достаточного для этого наступления количества сил. Каждый раз, когда казалось, что успех недалеко, и нужно только приложить последнее усилие, большевики вводили в дело следующие части, ожидавшие своей очереди неподалёку.

Твёрдая уверенность в победе заменялась сомнениями и нежелательными вопросами, которые командование Вермахта и СС старалось пресекать в зародыше.

Особо настойчивые любопытствующие, вскоре, оказывались в штурмовых батальонах на Восточном фронте. Ну, а те, кто "слишком много знал", попадали в странные автомобильные аварии, или оказывались жертвами налётов авиации противника.

Подтверждалось это участившимися случаями сдачи в плен высших офицеров Вермахта. Оказавшиеся в безвыходной ситуации командиры полков и дивизий торопились капитулировать до того момента времени, когда на их участке фронта появятся представители СС с приказом арестовать, а то и ликвидировать не оправдавших доверие фюрера генералов и полковников.

Но фронт ещё держался. За счёт доблести немецких солдат, которые вдруг осознали, что противнику осталось не так уж много километров до территории Рейха. Красочные рассказы пропагандистов доктора Геббельса заставляли цепляться за каждую речушку и каждый холм, встречающиеся на пути германского отступления.

"Если обещанное министерством пропаганды правда хотя бы наполовину, то от Германии ничего не останется", — как поведал составу их взвода пленный обер-лейтенант, взятый на второй день этого наступления. Бойцы тогда долго удивлялись людоедской фантазии главных брехунов Рейха. Такое ведь надо придумать!

Но немцы верили! И держались до самого последнего момента.

Впрочем, советские войска поступали точно также. Недолгий опыт общения с противником отбил желание сдаваться в плен даже у самых отъявленных трусов. А несколько расстрельных рвов, обнаруженных армейской контрразведкой, протрезвили даже большинство из тех, кто желал советской власти поражения.

Павел уловил боковым зрением мощную вспышку в крайних траншеях противника и немедленно упал на дно своего окопа. "Ложись!" — прокричал он Панкратову, надеясь, что тот успеет отреагировать. Свистнула над головой пуля и в окоп спланировали срезанные ей веточки.

"А вот это по нашу душу!" — сделал вывод старшина, прослеживая траекторию крупнокалиберной, судя по толщине срезанных сучков, пули.

Стреляли немного под углом к занятой их расчётом позиции. И стреляли, судя по всему, из подобной их "Гюрзе" винтовки.

"Вот и дождались!" — подумал Пашка. Хотя предупреждение было высказано ещё два месяца назад, когда в одном из рейдов пропал расчёт СВБК вместе со своей винтовкой.

— Паша, ты там живой? — Раздался голос Панкратова.

— Живой! — Отозвался старшина. — Давай отходить отсюда и вычислять, где этот поганец засел.

Павел осторожно стянул винтовку с бруствера, неторопливо пополз из своего окопа. Рядом было слышно шевеление Панкратова, Андрей поступал точно так же, выволакивая назад своё оборудование.

Догадавшись, что что-то пошло не так, скользнул к ним Усманов, составлявший их обычную охрану на время боя.

— Равиль, как можно быстрее к Левашову, пусть подтягивается к запасной позиции. — Отдал ему приказание старшина. — И найди Ковалёва. Его помощь тоже потребуется.

К запасному окопу вышли немного позже, чем обычно требовалось для преодоления такого расстояния. Пашка осторожничал, преодолевал ползком те места, где раньше, не задумываясь, проскочил бы одним рывком, пригибался ниже уровня земли в других, хотя в прежние времена спокойно пробежал бы их в полный рост.

Времена поменялись. Противник смог подготовить своих снайперов большого калибра.

Конечно, два месяца ушли у них не на то, чтобы сделать само оружие. Не требуется слишком большого ума, чтобы на крупнокалиберную винтовку, разработки которой были в Германии ещё с прошлой войны, присобачить оптический прицел. Тем более, что советский противник немцев блестяще подтвердил эффективность подобного оружия ещё в самые первые часы войны. Да и потом не отказывался от его применения во всё возрастающих масштабах.

Скорее всего, захват советской "Гюрзы" позволил немецким сторонникам крупнокалиберной снайперской винтовки нейтрализовать своих врагов, которые всегда существуют у любого нового оружия. Чаще всего, как интересы представителей оружейных заводов. Иногда, как следствие обычной глупости военных чиновников, уверенных в том, что незачем придумывать что-то новое, когда старого оружия запасено на несколько предстоящих войн.

Эти два месяца ушли у Вермахта на подготовку расчётов своих СВБК.

Конечно, это мало. И позволяет подготовить только тех, у кого прирождённый талант к этому делу. Как у старшины Чеканова и его второго номера младшего сержанта Панкратова.

И то им пришлось почти девять месяцев достигать своего уровня мастерства. Полгода учебы в снайперской школе и три с половиной месяца войны.

Вряд ли у немцев есть специалисты такого класса!

Но это не значило, что нужно сбрасывать противника со счетов и презрительно вышагивать по брустверу.

Хочешь выжить — считай врага таким же умным и способным, как ты сам!

С запасного окопа немецкие рубежи обороны выглядели иначе. Павел сделал себе зарубку о том, что давно не пытался оценивать намерения противника с запасных и ложных позиций.

Расслабились за это время! Почувствовали себя умнее своего врага. Тем важнее наука. Нужно внести это в доклад, выделив необходимость провести переоценку возможностей Вермахта.

Тем более, что противник это уже сделал. К концу третьего месяца войны в директивах ОКВ появился категорический запрет обзывать солдат Красной армии "недочеловеками".

Нужно сказать, что никому из состава боевых частей Восточного фронта подобная глупость не могла придти в голову и спустя две недели полноценных боёв. Но не все из них могли уяснить это полностью, по той простой причине, что большинство, из прибывающих на русский фронт, дивизий и корпусов очень скоро оказывались разгромленными или взятыми в плен.

"Восточная мясорубка" работала в полную силу!

Всё чаще немецкие матери теряли сон от того, что их дети оказываются на проклятом Восточном фронте. Всё чаще впадали в отчаяние от продолжительного молчания попавших в сложную ситуацию или окружение солдат Вермахта. Всё чаще сходили с ума от сообщения, что данная часть из окружения не вышла, и судьба солдат данного соединения Германской армии неизвестна.

Все чаще комментаторы Московского радио не отказывали себе в удовольствии сообщить населению Германии об очередном разгроме немецкой дивизии, оказавшейся на пути движения победоносных советских армий. Что подтверждалось странным молчанием Берлина. А также отсутствием писем от солдат данных дивизий. Правда, спустя некоторое время представители Международного Красного Креста пытались доставить в Рейх какие-то сообщения, но фюрер велел объявить всё, доставленное "агентами мирового сионизма", вражеской пропагандой и немедленно уничтожать ещё на границах Рейха.

Что и было сделано!

Судьба оказавшихся на Востоке корпусов и дивизий всё больше окутывалась дымкой тумана. Чиновники штабных ведомств Вермахта с каждой минутой усиливали завесу секретности, доведя её, в конце концов, до полного абсурда. Когда вернувшийся из госпиталя солдат, вместо того чтобы возвратиться в родной батальон, должен был долго объяснять полевой жандармерии — откуда он знает о существовании родного полка и батальона. И откуда ему известно имя и звание командира дивизии? А тем более, почему они не соответствуют нынешнему положению дел? Ибо, пока он залечивал раны, командование его роты сменилось три раза, командира батальона давно убили. А командира полка отправили на повышение, вместо командира дивизии, которого расстреляли за трусость.

Всё это поведал тот же самый пленный обер-лейтенант, решивший, что пришло время рассказать всё, что наболело на душе. Не опасаясь последствий! Вот и рассказывал, удивляя капитана Синельникова, знающего немецкий язык с далёких боёв в Испании. Удивлял и сержантов Осназовского взвода, обнаруживших, что злой и самовлюблённый враг трёхмесячной давности, заменяется испуганным и не сильно уверенным в себе противником.

Впрочем, не все такие! Хватает злых и упорных, которые готовы отдать собственные жизни ради убеждения своего врага. Отстреливаются до последнего снаряда и патрона, горят в танках, но идут на позиции противотанковых пушек, идут на дно в железных коробках кораблей, не выкидывая флага капитуляции.

Люди, они разные!

И ведут себя по-разному!

Показался Левашов, быстро уяснил задачу подчинённых ему бойцов, начал раздавать приказания, отправляя своё отделение вглубь обороны противника. Ему предстояло захватить оружие немецкого снайпера, если того удастся подстрелить. Или штурмовать его позицию, если Чеканов промахнётся. Во что верилось слабо — старшина никогда не промахивался!

Ковалёв был более молчалив, определился с позицией своего пулемёта, кивнул головой и скользнул в сторону своим громадным телом.

Протекли отведённые на подготовку операции десять минут. Застучал в стороне MG Ковалёва, взметая землю вокруг предполагаемой позиции немецкого снайпера. Вскинулся Панкратов, пытаясь зафиксировать вспышку винтовки противника. Павел выглядывал в прицел окрестности возможной цели.

Немец молчал.

Ковалёв прошёлся очередью вдоль всей гряды небольших возвышенностей, объясняя немецкому снайперу, что реагировать всё равно придётся. Рисковал, конечно. Причём, рисковал неразумно. Нужно было поменять позицию. Хотя, снайпер мог всё понять — и промолчать! Ковалёв вернулся к подсказанной старшиной позиции немца, старательно добивая по ней пулемётную ленту.

Павел усмехнулся. Молодец Иван. Под таким градом пуль никто голову поднять не сумеет. А потом Ковалёв уйдёт, если захочёт! Хотелось верить, что жить ему ещё не надоело.

Лента закончилась! И нервы у немецкого снайпера сдали!

Вспыхнуло именно в том месте, где Пашка и предполагал.

— Восемьсот семьдесят метров. — Крикнул сбоку Панкратов.

Павел подкрутил прицел и нажал на курок. Вогнал ещё один патрон, досылая вперёд ручку затвора, выдохнул и произвёл очередной выстрел.

— Стоп! — Подал голос Андрей. — Наши на штурм пошли!

Старшина и сам видел, как вблизи позиции немецкого снайпера замелькали силуэты его бойцов. Заполошно затрещали автоматы, захлопали разрывы гранат, но советские осназовцы уже отходили от места диверсии.

Кажется, получилось!

Старшина сдёрнул винтовку с бруствера, подался назад. Больше им здесь делать нечего.

Пусть поляки доказывают что-то своё противнику. По крайней мере, бой на левом фланге, где немцы и польские солдаты подобрались друг к дружке ближе всего, так и не затих. Хлопали винтовки, трещали автоматы, взрывались гранаты. Старые враги стремились посчитаться друг с другом.

Но у них есть свои задачи.

В лесном овраге дождались появления старшего сержанта Левашова с его отделением. Не хватало двоих, но зато бойцы притащили то, что с первого раза узнавалось, как снайперская винтовка большого калибра.

— Потери? — Бросил Павел, оглядывая своих сослуживцев.

— Двое раненых, но живых! — Отозвался Левашов. — Поляки должны вынести с поля боя.

— Ходу! — Старшина махнул рукой по направлению основного пути отхода. — Передай поручику, чтобы выходил из боя. — Павел передал приказание польскому порученцу, дождался когда тот удалится, вслушался в звуки затухающего боя и начал успокаиваться.

Немалую часть намеченного они выполнили. И даже больше.

Старшина проводил взглядом немецкую крупнокалиберную винтовку, захваченную бойцами его отряда. Более пристальное знакомство с ней ещё впереди. Но уже сейчас он может сказать, что это копия первой "Гюрзы", конечно, переделанная под немецкий калибр в тринадцать миллиметров. Или в пятнадцать? Нет, всё же более вероятно 1,3 сантиметра по классификации Вермахта.

Отряд выстроился в колонну покидая место боя. Впереди ещё было много дел.

2 сентября 1941 года Северная Польша

Ухнула сова в недальних кустах. Метнулись вниз к реке сапёры, затянутые в чёрные прорезиненные костюмы, стараясь не издавать лишнего шума, скользнули в воду.

Павел невольно поморщился. Пусть он сам и не теплолюбивый южанин, но лезть в холодную сентябрьскую воду — удовольствие то ещё.

Деваться сапёрам некуда. Подобраться к ящикам с взрывчаткой, которую немцы заложили на мостовые опоры, проще всего со стороны реки. Вряд ли в ту сторону будет смотреть столько же настороженных глаз, как вдоль прилегающих берегов. Следовательно и шансов добраться до цели больше. Бойцы, тем временем, уже отдалялись от берега, толкая перед собой крохотные плотики с оружием.

Оставалось ждать, когда они достигнут подножия опор и сумеют подняться вверх. А для этого требуется немало времени.

Павел перевернулся на спину и посмотрел на небо. Он любил рассматривать звёзды ещё с детства. Их холодный мерцающий свет завораживал его. И он мог подолгу, целыми часами, любоваться россыпью этих разноцветных огоньков, складывая их в разнообразные фигуры зверей, людей, предметов. Правда, учитель в школе охладил его, сообщив, что место на небе давно распределено между созвездиями ещё тысячи и сотни лет назад. И новых созвездий выкроить не удастся. Пашка поначалу расстроился, а потом представил, как кто-то из далёких предков вот так же всматривался в небо, представлял движущихся вверху небесных жителей, торопился найти для каждого из них наилучшее место. Он просто опоздал.

Старшина посмотрел в сторону напарника. Панкратов тихо сопел носом, иногда ворочался, выискивая самое удобное положение для сна, зябко кутался в плащ-палатку. После полуночи изрядно похолодало. Поднялся с реки холодный промозглый туман, доставивший поначалу немало неприятных минут. А вдруг он перекроет видимость, и их с таким тщанием выбранная позиция превратится просто в один из окружающих холмиков? Но туман клубился вдоль воды, перетекал от одного берега реки к другому и вверх подниматься не спешил, к великой радости старшины Чеканова.

Павел накрылся плащ-палаткой и посветил фонариком на часы. Половина первого. Скоро подойдёт назначенный командиром срок. Прошло уже достаточное время после выставления очередной смены немецких часовых и они неизбежно должны расслабиться. Пашка знал это по себе. Как ни напрягайся по первой поре, как ни оглядывайся по сторонам, спустя сорок-пятьдесят минут внимание обязательно притупляется. Появляются посторонние мысли, приходят воспоминания, вскоре начинаешь напевать последний услышанный мотив. Такова человеческая природа.

Доблестные солдаты Вермахта исключением не являются. Проверено не один раз. Если, конечно, не попадётся кто-нибудь особо трусливый. Тот будет вертеть головой по сторонам неостановочно, и шарахаться от каждой тени. Но вряд ли много испуганных в тыловом гарнизоне, расположенном так далеко от линии фронта. Павел сомневался, что немецкое командование стало информировать своих солдат о том, что фронт уже прорван и советские дивизии и бригады скоро докатятся сюда.

Периодически с разных концов моста взлетали в воздух осветительные ракеты. Заливали округу мертвенно-бледным светом, но вскоре опускались вниз и гасли. Вряд ли это могло сильно помешать штурмовым группам советского Осназа, которые уже выдвинулись на максимально возможное расстояние к немецким постам, а некоторые бойцы уже должны быть на мосту. Как снизу, сапёры уже должны достигнуть опор и подниматься по скобам, неосмотрительно оставленным немцами в неприкосновенности. Так и с боков, предусматривался планом и такой вариант, причём как с восточной, так и с западной стороны. Отделение Левашова отбыло на тот берег сразу, как только наступила темнота. Далеко выше по течению, где густые заросли ивняка подходили к воде почти вплотную, сели в доставленные поляками лодки, опустили в воду обмотанные мешковиной весла и едва слышно заскользили в сторону западного берега.

Судя по тишине, царившей на той стороне реки, они успешно достигли своей цели.

Не высказывал противник беспокойства и на этой стороне, хотя две штурмовые группы уже подошли к постам на бросок ножа.

Павел толкнул напарника. Панкратов открыл глаза, поглядел по сторонам, уясняя обстановку. Взял бинокль, осмотрел мост, хотя большой пользы от этого осмотра не было. Тёмная безлунная ночь надёжно скрывала не только советских диверсантов, но и немецких часовых. И обнаружить человека в такой темноте можно только по движению. Да и то, на небольшом расстоянии.

Капитан рассказывал, что в тылу разрабатывают устройство, позволяющее видеть в темноте и, вроде бы, уже поставили его на испытания. Главная проблема в том, что весит оно столько, что на спине его не утащишь. Можно поставить на танке или бронетранспортере. Скорее всего так и сделают.

Но не ко всякой мишени доберёшься на технике. Командир велел остановить всю броню за пять километров до моста. Добраться ближе незаметно и неслышно было просто невозможно.

Из огневой поддержки у них с собой только гранатомёты, да два миномёта сапёрного отделения. Капитан, как только узнал, что на этот раз им не на своём горбу всё железо тащить, велел нагрузить БТРы по максимуму. Всем оружием, которым умели пользоваться бойцы его взвода. А умели они много! Капитан немедленно устраивал обучение и тренировку, как только в поле его зрения попадала очередная стреляющая новинка. Возникла возможность изучить миномёты, и он немедленно прогнал всех своих бойцов через ускоренный курс овладения этим оружием. Появились гранатомёты — заставил всех отстреляться из них хотя бы по паре раз. Пришли на Западный фронт переносные ракетные снаряды, и капитан Синельников вытребовал в свой взвод инструктора с несколькими снарядами.

Пашка перехватил сегодня задумчивый взгляд брошенный командиром на шестиствольный пулемёт самоходной зенитки. Значит скоро пулемётчикам предстоит ознакомиться с его устройством. Если позволит режим секретности!

Старшина пристроил на бруствере неглубокого окопа свою винтовку. Если что-то пойдёт не так, и немцы откроют стрельбу, то ему вести огонь по вспышкам. Благо, расстояния до всех возможных огневых точек противника измерены ещё засветло. Нужно надеяться, что этого не произойдёт. Но бывает всякое!

— Началось! — Сказал ему Андрей, зафиксировав какое-то изменение на мосту.

Павел приник к прицелу, направив винтовку на самое опасное место — амбразуру дота, в котором у немцев располагался пулемёт. И пусть самого проёма сейчас не видно, но воткнутый заранее колышек показывает направление на противника. Несколько других колышков, установленных на всякий случай, фиксировали расположение остальных возможных целей.

Пока было тихо. Молчали и на той стороне реки. Охрана, конечно, там была пожиже. Основную опасность для немецкой охраны моста представлял этот берег. И здесь они держали удвоенный комплект постов, полноценный дот, одну из зенитных пушек и караульное помещение. Ограничившись выставлением на том берегу усиленного поста при пулемёте в открытом окопе. Если не считать вторую зенитку, расчёт которой мирно отдыхал на этом берегу, вполне резонно полагая, что самолёты ночью провести прицельное бомбометание не смогут.

По мнению Павла охрана не соответствовала важности объекта. Но и находился мост более чем в ста километрах от бывшей линии фронта. Вряд ли руководство тыловых подразделений ожидает столь стремительно рывка противника. А тем более пристального внимания советских диверсионных групп. Хотя, как сказать? За эти месяцы войны диверсанты Осназа приучили своего противника спать вполглаза, вскидываясь на малейший шорох. Конечно, на глубинах в сто километров никто из них не работал. Слишком мала была вероятность уйти оттуда живыми. Шерстили, в основном, ближайшие тылы. Но и этого было достаточно для того, чтобы осатаневшие от постоянных налётов и диверсий солдаты противника палили по всему, что оказывалось в зоне досягаемости их оружия. Часто попадали по своим же сослуживцам, но иногда удача улыбалась и им.

В последний месяц понесли тяжёлые потери несколько диверсионных групп их Западного фронта, одна пропала в полном составе. После каждой подобной новости капитан Синельников мрачнел и ещё больше ужесточал тренировки. Что приносило ощутимую пользу, так как потери его взвода были наименьшими на их участке фронта. Пашка надеялся, что и на этот раз две недели тренировок позволят им захватить объект с наименьшими потерями.

А операция уже началась. Становилось это понятным по неясному шевелению на позициях противника, да и часы, на которые он бросил очередной взгляд, прикрывшись плащ-палаткой, ясно подтверждали это. Донёсся сдавленный крик с позиции второго пулемёта, находящегося в открытом окопе с той стороны дороги. Со стороны караулки взмыла вверх осветительная ракета, выхватывая из темноты фигуры осназовцев, затянутых в маскхалаты, и неподвижные тела часовых в серо-зелёном фельдграу. Стеганула очередь по чересчур бдительному немцу, заставляя того опрокинуться на стену караульного помещения. В мертвенном свете догорающей ракеты вскочили гранатомётчики, вскинули на плечи свои трубы, отправляя гранаты в двери и окна караульной казармы.

Не успели огненные следы гранат исчезнуть во внутренностях казармы, как проснулся пулемёт немецкого дота, прижимая к земле разрядивших своё оружие гранатомётчиков. Немец длинными очередями поливал пространство перед дотом, не позволяя подняться стрелкам гранатомётов и приблизиться на бросок гранаты другим бойцам.

Пашка мгновенно поймал в прицел скачущее пламя пулемётной очереди, задержал дыхание и плавно потянул за спусковой крючок. Сверкнула вспышка его выстрела, Павел немедленно дослал второй патрон и произвёл ещё один выстрел по амбразуре. Тут же сдёрнул винтовку с бруствера и скользнул вниз под прикрытие окопа. Даже днём не стоит делать с одной позиции больше пяти выстрелов, если у противника есть реальный шанс тебя обнаружить. Ну, а тем более ночью, когда демаскирующее пламя видно за несколько километров.

Панкратов уже спешил в сторону запасного окопа. Вслед нему пристроился Павел, торопясь занять позицию до того времени, как кто-то другой из гарнизона дота сможет открыть огонь из пулемёта. Через пару минут залегли, торопливо восстановили дыхание. Пашка нашёл самый высокий колышек, показывающий направление но дот, но тот до сих пор молчал. Вскоре с той стороны раздался приглушённый взрыв, это кто-то из штурмовой группы отправил вглубь дота противотанковую гранату. Старшина опустил приклад винтовки, кажется его работа закончилась. Своих бы не задеть!

А у моста гремели звуки боя. Тарахтели автоматы, раздавались взрывы гранат, хлопали гранатомёты. Бойцы взвода добивали блокированные в караулке остатки охраны моста. Вскоре огонь стих и капитан, неплохо знающий немецкий язык, прокричал предложение сдаваться. Со стороны казармы что-то ответили ещё живые немецкие солдаты. Опять фраза капитана. И стрельба умолкла окончательно.

Как поняли Павел с Панкратовым, немцы решили не искушать судьбу и сдаться.

Подтверждая их догадку, вверх взмыли две зелёные ракеты — сигнал бронегруппе и мотострелковому взводу выдвигаться к захваченному объекту.

Старшина встал, перехватил поудобнее винтовку и тронулся в сторону моста. У них сегодня ещё очень много работы, которую желательно выполнить до рассвета.

Выложили последний кусок дёрна. Павел выскочил из окопа, пробежал немного вперёд, оглядел следы их работы. Даже с нескольких метров трудно было отличить рукотворную работу от естественных холмиков, в беспорядке разбросанных вокруг их окопа. Правда, ещё относительно темно, но пасмурное небо даёт надежду, что видимость днём не очень сильно будет отличаться от того, что он наблюдает сейчас. Тем более удивительно, что всю ночь небо было ясным, и только ближе к рассвету появились облака, которые вскоре затянули всё небо от горизонта до горизонта. К великому счастью, не было дождя, что позволяло надеяться на поддержку авиации, обещанную вышестоящим командованием.

Пашка махнул рукой Андрею, отмечая окончание подготовки последнего окопа. Вернулся назад и упал на землю. Было жарко, несмотря на прохладу сентябрьского утра и холод земли, на которой он устроился. Больше четырёх часов темноты они махали лопатами, готовясь к предстоящей встрече с прорывающимися частями Вермахта. Подготовили шесть позиций для своей винтовки. Накидали земли и на пяти ложных. Хай, немцы вычисляют, откуда по ним стреляли на самом деле.

Если у них есть специалист по крупнокалиберным винтовкам.

До вчерашнего дня был только один. И тот неудачник! Его винтовка почётным трофеем торчит в блиндаже бывшего немецкого охранения. Стоила она немалой, по меркам Осназа, крови, но оправдала потерянных при её захвате людей. Сам "ствол" ничего необычного в себе не содержал. Да никто и не ожидал особенных изысков от копии трофейной советской крупнокалиберной винтовки.

Немцы просто скопировали то стреляющее устройство, что попало им в руки!

Уникальным было прицельное оснащение!

Старшина Чеканов долго пытался воспринять захваченное германское оборудование. Умом он понимал основные принципы, но не знал, как именно использовать то, или иное, устройство. Пашке с его четырьмя классами сельской школы не хватало основополагающей теории. А вот младший сержант Панкратов, закончивший полноценную десятилетку, мучился совсем малое время, и очень скоро со знанием дела объяснил своим командирам, как нужно применять те приборы, что были захвачены на немецком аэродроме.

Ничего особенного немецкие учёные не придумали, но, за счёт нестандартных идей, смогли повысить чувствительность обыкновенных приборов в несколько раз. Некоторые из них Панкратов использовал сейчас, оценивая глубину будущей обороны их снайперской пары.

Павел прикинул возможности работы своей винтовки с этой позиции.

А выводы напрашивались не очень радостные. Хороших мест для выбора будущих позиций было не так уж и много. Или нужно было убираться далеко от места предстоящей схватки, жертвуя возможностью полноценно прицелиться, но увеличивая простреливаемый сектор. Или, как можно ближе, подбираться к месту боя, сознательно рискуя своей жизнью и, самое главное секретностью своего вооружения, но получая возможность поражать лёгкобронированные цели.

Пашка не долго мудрил. Как учил их, в своё время, капитан Синельников — "нужно выполнить два взаимоисключающих требования, значит надо найти два способа их реализации". А старшина Чеканов всегда старался выполнять то, что требовал командир. И сейчас он старательно роет окопы для новой Гюрзы-2. А где-то впереди боец Ковалёв оборудует огневые позиции для первого варианта СВБК, готовясь вести огонь, в основном, по танкам и бронемашинам.

Обидно, что приходиться обустраиваться на крохотном, для возможностей их оружия, предмостовом пятачке. Пусть командир и постарался сделать их оборону как можно глубже, но, как говориться, "выше головы не прыгнешь".

Для полноценной обороны моста нужно не меньше батальона. А где его взять, батальон?

Усадить в окопы поляков с их сборным вооружением и крохотным боевым опытом? Как бы хуже не сделать? Пусть они, как и было задумано с самого начала, тревожат немцев с тыла.

Павел приподнялся с холодной земли.

"Сентябрь — месяц обманный!" — учил его прадед в далёком детстве.

"С одной стороны — он продолжение лёта, а с другой — начало осени", — продолжал прадед, перекатывая почерневшие клубни картошки в углях почти погасшего костра, — "вроде и тепло, а простыть — раз плюнуть".

Польша, всё-таки, не Сибирь, но и здесь осень есть осень. Конечно, шансов умереть от простуды у личного состава их взвода так мало, что и упоминать об этом не след, но не хотелось бы подвести командира, который не любил небоевые потери в их взводе.

— Слышь, "махра", закурить не найдётся? — Появился сбоку человек в танковом комбинезоне.

— Не курим, "мазута". — Отозвался Панкратов.

— Жаль, а то у нас уже уши пухнут. — Продолжил их посетитель, усаживаясь на бровке окопа. — Вот ведь как бывает, пока патроны укладывали, о куреве забыли.

— Патронов слишком много было? — Спросил Пашка.

— Десять коробок с лентами по две тысячи патронов каждая. — Просветил их обладатель танкистского комбинезона. — Пока погрузили, пока уложили, пора вперёд выдвигаться. А махорка так в боксе и осталась!

— Это, куда столько патронов требуется? — Удивился Андрей.

— Может быть, кому-то и много, — отозвался танкист, — а нашей "мясорубке" на один бой.

Представитель "мазутного племени" кивнул головой в сторону стоящей в относительной близости "машины поддержки бронетехники". Вернее не стоящей, а зарытой в землю по самую башню. Оказалось, что данный аппарат был оборудован бульдозерным ножом, который позволил ему не только закопаться самому, но и отрыть укрытия для двух танков и зенитки, занимающих оборону с этой стороны моста.

Два других члена экипажа в этот момент натянули над своей машиной маскировочную сеть, укрепили её по краям колышками, приподняли центральную часть сети распорками над угловатой башней "мясорубки".

— А зачем вам башня такая большая? — Поинтересовался Павел. — У вас же один пулемёт всего.

— Я ж тебе сказал, что у нас патронов в танке двадцать тысяч. — Повторил танкист. — Да и система охлаждения немало места занимает — один бак с водой на пятнадцать вёдер.

— А без охлаждения не работает? — Вмешался Панкратов.

— Сотни три-четыре выстрелов, а потом обязательно заклинит. — Танкист махнул рукой.

Прогремело где-то далеко на востоке. Бойцы переглянулись между собой. Затем грохнуло ещё раз, спустя пару минут разрывы зачастили и вскоре переросли в непрерывный гул, который, то смещался в сторону, то приближался, то отдалялся обратно.

— Дождались! — Бросил танкист и помчался к своей машине.

Старшина окинул взглядом позиции их взвода. Все торопливо заканчивали работу, спешно маскируя окопы и бронированные машины. Поработали неплохо. По крайней мере увидеть их траншеи можно было только с небольшого расстояния. Танки и зенитки зарыты в землю и замаскированы сетями и ветками кустарника, нарубленного в недалёкой излучине. Самоходные миномёты спущены под откос обрывистого берега и тоже замаскированы.

Отсюда плохо видно, что творится с западной части моста, где оборудовали свои позиции отделения мотострелкового взвода. Но капитан утверждал, что бойцов им дали обстрелянных. Должны не оплошать.

Оставалось ждать подхода противника, да надеяться, что свои не слишком задержатся.

Пашка спустился на дно окопа, прислонился к стенке. Пока есть время отдохнуть, канонада ещё далеко, хотя скоро должна появиться смена немецкого караула. Они и будут первым неприятелем.

Появился сбоку Андрей, протянул своему командиру открытую банку мясных консервов и несколько сухарей. Павел только благодарно кивнул головой. За всей этой суетой он совсем забыл о еде. А подкрепиться стоит. Неизвестно, что их ожидает дальше.

Доесть они успели. Пашка отбросил в сторону пустую банку, когда со стороны дороги раздался гул двигателей. Старшина торопливо затолкал ложку за голенище сапога и приподнялся над бруствером.

Немцы, как и следовало ожидать. Да и кто другой мог появиться на этой дороге на автомашине. Все полуторки их сопровождения давно отосланы обратно в лес, где поляки должны были их спрятать до подхода советских войск.

Хотел командир отправить туда же и часть бронетранспортёров, но после недолгого раздумья передумал. Просто спустил три из них вниз под прикрытие мостовых быков, оставив наверху только два, по одному на каждую сторону. Манёвренных боёв им не вести, а в обороне от БТРов толку не очень много. Велел только поснимать с двух из укрытых бронированных машин ДШК. Дополнительный ствол "крупняка" не помешает. Особенно, если укрыть его в доте, как поступили на этой стороне.

А немцы неторопливо приближались. Два грузовика катили в сторону моста в сопровождении мотоцикла, в коляске которого вместо пулемётчика сидел какой-то офицер.

Андрей начал перечислять, намеченные для данной позиции ориентиры и расстояния до них. Павел поймал в перекрестье прицела офицера, рассмотрел погон. Детали плохо видны, но погон гладкий, не витой. А значит немец лейтенант, обер-лейтенант или, что маловероятно, капитан. Тоже неплохо, хотя он предпочёл бы мишень покрупнее рангом. Будут сегодня и такие, но попозже. Да и этот офицерик не его. Расстояние достаточное для работы из обычной снайперки. Кого там Селиванов на этом участке поставил?

Старшина перевёл прицел на второй грузовик, отыскал водителя. Вот это его мишень! Если с первой машины вовремя что-то заметят, то у второго грузовика может появиться шанс уйти. Первый в любом случае обречён.

А солдаты противника явно нервничали, вертел головой шофёр и сидящий рядом с ним унтер. Оно и понятно! Канонада становилась всё громче, хоть и не приближалась.

Пашка оторвался от прицела, приподнял голову, оценивая обстановку. Панкратов шарил биноклем по всем окрестностям, проверял намеченные ранее ориентиры. Приникли к прицелам бойцы расположенного впереди отделения. Докуривал самокрутку Усманов, выбравший себе позицию немного в стороне от их окопа. За эти три месяца войны Равиль настолько сросся с их расчётом, что старшина Чеканов порой удивлялся, когда не обнаруживал его рыжую голову в пределах прямой видимости.

Шевелили стволами танки, закопанные на флангах их рубежа обороны. Впрочем, заметно это было только с близких точек.

Не реагировали на выдвижение немецкой смены караула самоходные зенитки. Их задачей были самолёты, которые пока не появились.

Взвод затих. И только пара бойцов, выряженных в мундиры солдат Вермахта, старательно изображала немецкую охрану моста, давно зарытую в ближайшей вымоине.

Павел перевёл прицел на первый мотоцикл немецкой колонны.

А офицер что-то заметил! Напрягся, вскинул руку, стараясь остановить колонну.

Но было поздно!

Этого его жеста дожидались не только солдаты подчинённого ему взвода, но и русские диверсанты, ожидавшие их появления в окружающих дорогу кустах.

Вспыхнуло неподалёку от дороги пламя гранатомётного выстрела, наткнулся на невидимую преграду первый грузовик, вскинулся задними колёсами вверх, обозначая место попадания. Мгновенно расцвел огненными цветами весь прилежащий к дороге лес. Падали в придорожную пыль выскакивающие из машин немецкие солдаты, торопливо отползали в сторону, выискивая какое-нибудь укрытие. Попытался сдать назад водитель второго грузовика, но был отброшен от руля страшным ударом крупнокалиберной пули.

Павел оторвался от прицела оценивая обстановку

Раздался странный, не похожий на всё ранее слышанное, звук со стороны "машины поддержки бронетехники", выплеснулись из её стволов огненные струи трассеров, сошлись на кузове первого грузовика. Несколько секунд обстрела и струи дёрнулись дальше, накрывая вторую машину. Летели во все стороны клочки тента и осколки стёкол, падали убитые и раненые солдаты Вермахта.

— Твою мать! — только и смог выдохнуть Панкратов, осматривая в бинокль то, что осталось от грузовиков после такой обработки.

— Вот тебе и "мясорубка"! — отозвался поражённый Пашка.

А на дороге осназовцы добивали остатки немецкого взвода. Вскоре сопротивление было подавлено и тех, кто ещё остался жив, торопливо сгоняли в рощу, расположенную неподалёку от моста. Убитых и раненых покидали в кузова грузовиков. Кто-то из бойцов заскочил в кабину первой машины и повёл её вперёд, нашёл съезд и вскоре укатил в направлении того же леска. А со второй возникала проблема. Разнесённый пулями двигатель парил из многочисленных отверстий в капоте, сообщая людям, что сдвинуть грузовик отныне можно только на буксире. Впрочем, буксир быстро нашёлся. Выехал на дорогу БТР, оставленный вблизи моста, сдал задом к повреждённой машине. Бойцы накинули тросы и вскоре превращённый в металлолом Опель пополз за своим собратом.

Старшина посмотрел на часы. Ровно тринадцать минут! Вот бы с каждым противником также. Глянул на Панкратова, тот одобрительно поднял вверх большой палец.

Вот только радовались они рано.

Выскочила из-за поворота дороги ещё пара мотоциклов, проскочила несколько десятков метров вперёд и остановилась. Немцы заметили затаскиваемый в лесок разбитый Опель, всё ещё стоящий на дороге мотоцикл со свисающими с него трупами. Мотоциклисты, закладывая крутой вираж, рванули назад.

Пашка навёл винтовку на задний мотоцикл, поймал в прицел спину сидящего за водителем солдата, нажал на курок. Тяжёлая пуля пробила обеих, мотоцикл пошёл в сторону и опрокинулся в кювет, похоронив под собой не только поражённых его выстрелом солдат, но и сидящего в коляске пулемётчика. Павел дослал патрон, выстрелил вдогонку первому мотоциклу, но промахнулся.

А немец выписывал зигзаги по всей дороге, не давая полноценно прицелится стреляющим по нему бойцам. Промахнулся не только Пашка. Не удалось попасть и снайперам обычного калибра, и пулемётчикам. Стрелять по нему из танковых пушек не стали, не желая раньше времени выдавать их присутствие.

Абсолютно правильно. Всё равно немцы их обнаружат. Десятком минут раньше, десятком позже. Какая разница?

А немец уже скрылся за поворотом.

Старшина посмотрел на часы. Теперь ждать гостей. Скоро, конечно, не появятся. Минут тридцать-сорок у их взвода есть, а то и больше. Павел привалился к стенке окопа, закрыл глаза и постарался заснуть.

Подлетел на мине передовой в цепи немецкий солдат. Мгновенно оттянулись назад и залегли остальные немцы. Обнаружив, что и с этой стороны подходы перекрыты минным полем, дал команду отхода офицер, командующий данной группой. Солдаты не заставили себя долго упрашивать и короткими перебежками стали оттягиваться на рубеж, с которого они начинали атаку. Заработали пулемёты левого фланга обороны и ещё несколько "гансов" упали на землю. Очередная, третья уже, атака захлебнулась.

Павел сопровождал перекрестьем прицела офицера, но тот очень умело прикрывался солдатами своего взвода, не давая возможности полноценно прицелится. А тратить патроны на рядовых Пашке не хотелось. Но вот, решив, что расстояние достаточно большое и опасность уже миновала, немецкий офицер сдвинулся в сторону, отдавая какие-то команды своим подчинённым, и Пашка нажал на курок. Немца отбросило назад, тут же попадали на землю солдаты, убедившись, что ничего ещё не закончилось, стали расползаться по сторонам под укрытие растущих в этом месте кустов.

Но старшина уже снял винтовку с бруствера. Патронов не так уж и много, а бой только начинается. Эта полурота всего лишь проводит разведку боем. Основные события ещё впереди.

Подтверждая этот вывод, немецкие солдаты отходили в стоящий неподалёку лес, старательно прикрываясь кустарником и складками местности. Осназавцы не стреляли им вслед, так как отходили "гансы" прямо на устроенную поляками засаду. Союзники подпустили немцев метров на двести, после чего ударили изо всех стволов. Падали, как подкошенные, солдаты Вермахта, пытались открыть ответный огонь, но включись снайперы Осназа и противник сломался. Пытавшийся организовать сопротивление последний уцелевший офицер попал под пулемётную очередь. Организованное отступление превратилось в беспорядочное бегство. Будь у поляков побольше боевого опыта, то они положили бы всех солдат противника. А так, изрядная часть немцев сумела отойти к дороге и укрыться в кюветах.

Стрельба затихла.

— Старшина, командир вызывает. — Показался в траншее Левашов.

Пашка приподнялся и заспешил вслед за ним по ходу сообщения в сторону блиндажа.

Капитан Синельников был мрачнее тучи. Это значило, что столкнулся он с проблемой, решение которой зависело не от него, а от кого-то из вышестоящего командования. Командир ненавидел такие ситуации, особенно если руководящие им командиры отдавали приказы, не учитывая специфику работы Осназа.

Молчали и остальные. Спешить с вопросами во взводе капитана Синельникова не было принято. Командир всё расскажет сам и ничего не будет скрывать, какими бы плохими новости не были. Очень важным знаком было отсутствие лейтенантов из приданной бронегруппы и мотострелкового взвода. Капитан вначале собирался обсудить новости со своими.

— Плохо дело бойцы. — Капитан осмотрел своих подчинённых. — Помощи не будет!

Сержанты переглянулись между собой.

— Сороковая танковая бригада столкнулась с сильным сопротивлением и сейчас ведёт тяжёлый бой, практически в окружении. Немцы бросили против неё пехотную дивизию и два артиллерийских полка. — Капитан устало вздохнул. — Танкистам повезёт, если они сумеют прорваться обратно.

— И что нам теперь делать? — Спросил лейтенант Кирин.

— А для нас есть две новости. Плохая и очень плохая. — Командир усмехнулся. — Во-первых, в нашем направлении движутся остальные войска прорывающейся немецкой группировки. Но это только плохая новость. — Капитан провёл взглядом по лицам своих подчинённых. — А теперь — очень плохая! Нам приказано удерживать мост. Любой ценой! Причём приказ пришёл аж из штаба фронта.

— А какой в этом смысл? — Не выдержал Левашов.

— Никакого! — Ответил ему лейтенант Кирин, усмехаясь каким-то невысказанным мыслям. — Если не считать того, что кто-то в штабе сможет себе очередной орден повесить.

Капитан снял пилотку, пригладил побитые сединой тёмные волосы.

— Прошу высказываться, товарищи младшие командиры. — Командир перевёл взгляд на ближайшего к себе сержанта.

— Так может рвануть этот грёбаный мост и уходить. — Подал голос командир сапёрного отделения старший сержант Никифоров, оказавшийся ближе всего к начальству.

— За невыполнение боевого приказа нас всех под трибунал отдадут. — Одёрнул его лейтенант Кирин. — И могут расстрелять.

— Лучше в бою погибнуть, чем от своей же пули. — Вмешался Левашов.

— Погибать лучше с пользой и со смыслом. — Отозвался командир первого отделения старший сержант Дзюба. — А здесь какой смысл? Положить под танки диверсантов с такой подготовкой. Эту штабную сволочь за такой приказ расстрелять мало. Это же настоящее вредительство.

— Мы намного больше пользы принесём, если по тылам этой немецкой группы пройдёмся. — Сказал Пашка, уловив на себе взгляд командира. — А тут нас просто из пушек расстреляют. И все наши смерти "коту под хвост".

— Всё это, конечно, правильно! — Подал голос командир третьего отделения старшина Иванов. — Но, по-моему, драпать от противника с такой силищей не стоит. Тем более, что враг особо себя не проявил. А мы ещё не показали и половины своих возможностей.

— Как бы потом поздно не было. — Отреагировал старший сержант Дзюба. — Чуть позже подойдёт пара пехотных батальонов и просто возьмёт нас количеством. А перестрелять их всех у нас попросту не хватит патронов и снарядов.

— А никто и не требует "стоять насмерть". — Лейтенант Кирин с усмешкой покачал головой. — Пошумим, постреляем, выведем из строя как можно больше немецких солдат. И уйдём! Самое главное, что сумеем задержать противника на несколько часов. — Лейтенант посмотрел по сторонам, отбросил свою напускную весёлость и уже абсолютно серьёзно добавил. — Больше некому!

— Нравится нам этот приказ или не нравится, а выполнять его надо. — Поддержал своего заместителя капитан Синельников. — Нужно продержаться до темноты. А ночью мы уйдём. — Капитан ещё раз осмотрел своих сержантов, задерживая взгляд на каждом. Удовлетворённо кивнул и добавил, подводя итоги совещания. — Все свободны. И берегите себя, ребята.

Пашка повернулся и направился к выходу.

— Седьмой ориентир. Слева 10. Артиллерийский корректировщик. — Кричал Панкратов, стараясь перекрыть шум боя.

Павел перевёл прицел влево, обнаружил немецкого корректировщика, старательно прикрывающегося подбитым в первые минуты боя танком. Вот тот выглянул из-за гусеницы и отлетел назад уже с простреленной головой, вернее с тем, что остаётся от неё после попадания такого боеприпаса.

Андрей прокричал следующие координаты и Пашка перевёл прицел своей снайперки к следующему неудачнику, на свою беду подобравшемуся слишком близко к позиции его винтовки.

А немецкая пехота упорно ломилась к позициям их взвода. Уже более роты, короткими перебежками выдвигалась к их траншеям, всё ещё надеясь дойти на расстояние броска гранаты.

Пока не получалось. Отбить удалось уже шесть атак, считая три утренние. Стало ясно, что отобьют и эту. Немецкие солдаты всё же залегли под секущим огнём пулемётов, не высказывая особого желания умереть вблизи этого моста.

Назойливые понукания унтер-офицеров могли заставить их совершить очередную перебежку, но подниматься в рост на упрямые русские пулемёты было выше их сил.

Павел снял винтовку с бруствера. В ближайшие несколько минут достойных целей не предвидится. А рисковать таким оружием понапрасну просто глупо. Всё равно немцы сейчас отойдут. И будут ждать подхода своей артиллерии и танков. А, может, вызовут авиацию. Хотя самолёты могут пожаловать и по их душу.

Во время пятой атаки десяток Илов изрядно проредил немецкую пехоту, которой не повезло первой добраться до их моста. Да и сейчас в очистившемся к полудню небе барражировали несколько советских истребителей, ожидающих своей законной добычи в виде немецких бомбардировщиков. Не сумев помочь их группе наземными войсками, командование хотя бы обеспечило авиационным прикрытием. Хотя, основная часть авиации сейчас работает дальше, прикрывая с воздуха батальоны сороковой танковой бригады, угодившей в окружение. Оттуда доносятся взрывы крупнокалиберных бомб, перекрывающих непрерывную артиллерийскую канонаду. Да вертятся на относительно больших высотах истребители, охотящиеся друг за другом.

Пашка выглянул из-за бруствера, повёл биноклем вдоль поля боя. Противник залёг и не проявлял особого желания идти вперёд. "Гансов" можно понять. Вместо долгожданного спасения от неизбежной, как казалось, смерти, опять приходится идти под пули, в любой момент ожидая прощального поцелуя "костлявой старухи". Немецкие офицеры благоразумно держались в задних цепях, не желая подставлять себя под снайперские пули. А солдаты не спешили отходить назад, выбрав себе относительно надёжные укрытия как от русских пуль, так и от гнева своего начальства.

Вообще данная часть не производила впечатления своей боеспособностью. Видимо, их недавно перебросили на Восточный фронт из Франции, или каких-то других подобных мест. Они и в первую атаку шли в полный рост. Приятно иметь дело с таким противником. Самоуверен, самовлюблён, самонадеян... и ещё целая куча таких само....

А это зря! Здесь не Франция, Бельгия или Голландия. И даже не Африка, с её джентльменскими правилами ведения войны. Рассказывал капитан Синельников о том, что там творится, вызывая у бойцов удивление отличием поведения своего врага на разных фронтах.

Но здесь не запад. Здесь шутить не любят. И бьют сразу насмерть!

Из этого штурмующего позиции их взвода немецкого батальона только снайперская пара старшины Чеканова уложила не менее десятка офицеров и унтеров. Эти идиоты так старательно сверкали своими погонами, а некоторые даже не сняли фуражки перед атакой, что не наказать их было просто преступлением. Оставшиеся, конечно, поумнели. И даже пустили вперёд шесть лёгких танков, надеясь, что те помогут им взломать оборону противника. Пять лениво дымящих бронированных костров перед мостом подтверждали превосходство советской военной техники над своими врагами. Паре тридцатьчетвёрок их рубежа обороны пришлось потратить всего семь снарядов для того чтобы остановить своего врага. Единственным минусом в данном деле было то, что их танки себя обнаружили.

Подтвердила свою необходимость и шестиствольная "мясорубка". Несколько опасных моментов, когда противник, решив, что победа недалеко, поднимался в едином порыве и устремлялся вперёд, смогли разрешить только стволы её пулемёта. Преодолеть этот шквальный огонь не смог никто. Любому солдату тяжело видеть, как всё время гибнут твои товарищи, не один месяц делившие с тобой свои радости и горести. Правда, происходит это не сразу. Но когда за несколько секунд целый взвод превращается в кровавые ошмётки — это выше сил человеческих. Вот и немцы не смогли это преодолеть, несмотря на все утверждения своей пропаганды об их "сверхчеловеческом" происхождении.

Старшина вспомнил того смешного дедка с козлиной бородкой клинышком, читавшего им лекцию за несколько недель до начала войны. Командиры тогда посчитали этот бред настолько важным, что согнали на его прослушивание весь наличный состав снайперской школы. А речь шла о расовой теории фашисткой Германии. Причём, со слов столичного профессора получалось, что русские имеют намного больше признаков "арийской расы", чем немцы. А в качестве наглядного пособия использовал профессор его второго номера Андрея Панкратова. Самого Пашку учёный отверг, с ходу сообщив, что у него в роду есть якуты или буряты. Это было абсолютной правдой. Прапрадед, действительно, взял себе жену из одного якутского рода, доказав своё право на соревновании охотников. Да и у прадеда, который его воспитывал с малолетства, жена была полукровкой. Но кто в России обращает внимание на такие мелочи, как национальное происхождение. Лишь бы человек был толковый!

Были, естественно, попытки сделать один народ исключительным и неподсудным. Пашка оглянулся по сторонам. После судебных процессов двадцатых годов, когда сажали за одно слово "жид", даже думать плохо о людишках данного происхождения, до сих пор небезопасно. Товарищ Сталин, конечно, пытается ограничить влияние этих товарищей. Но не так просто это сделать, как рассказывал им командир на одном из совещаний перед войной. Разумеется, и там люди разные. И наряду с агентами мирового империализма, и просто шкурниками, много и среди евреев людей искренне преданных делу социализма и верящих в особую роль Советского Союза. Вон, хотя бы, Сёма Брикман из пятого отделения сапёров. Не побоится даже самой новейшей мины, любое взрывное устройство раскидает по винтикам, во время финской войны тащил своего раненого командира больше километра по глубокому снегу. Естественно, что в передовых частях все люди такие. Трусы и шкурники в них стараются не попадать, каких бы национальностей они не были.

А немцы затихли. И даже солдаты с самых ближних позиций начали отходить в тыл. Первый признак огневой подготовки.

— Андрей, ищи артиллерийских наблюдателей! — Павел начал торопливо прочёсывать биноклем немецкие позиции, спеша вычислить корректировщиков до того, как они сумеют сделать своё "чёрное" дело.

Но не успел!

Поднялся огромный султан взрыва метрах в ста от позиций их взвода. Спустя несколько секунд взлетела земля позади траншей. Немцы брали их "в вилку". Прошла ещё пара выстрелов и немецкие батареи начали укладывать свои крупнокалиберные гостинцы посреди траншей их взвода.

Пашка терпеливо вжимался в свой окоп, прекрасно понимая, что защитить от серьёзной опасности он всё равно не сможет. Слишком уж крупнокалиберными были снаряды, которые батарея противника так ювелирно укладывала на их позиции. Но пока они были живы! Не зря махали лопатами всю ночь. Накопали столько, что Пашка и сам порой терялся — где у них настоящие позиции, а где ложные.

Немецкий обстрел стих так же внезапно, как и начался. Снарядов у противника было маловато. Уцелевшие бойцы бросились к своим позициям. И вовремя. Противник уже входил в зону действительного огня. Захлопали в соседних окопах недавно поступившие на войсковые испытания автоматические карабины под промежуточный патрон, больше пистолётного, но меньше винтовочного. Капитан решился взять новое оружие, но только после долгого исследования на полигоне. И правильно сделал. Новые карабины позволили удержать дальность огня на расстоянии в четыреста метров, против двухсот у ППШ и ППС. Конечно у винтовки пуля летит дальше, только попадать в цель на большом расстоянии могут только лишь очень хорошие стрелки. Так что боевые возможности новых карабинов и старых винтовок практически сопоставимы.

Из немецкой цепи начали выпадать первые фигурки, но противник продолжал идти вперёд, не спеша залегать. И даже открывшие огонь с флангов пулемёты не смогли его приостановить.

А это уже другая часть! С боевым опытом Восточного фронта. Этих на испуг не возьмёшь.

Павел провёл биноклем по противнику. А враг очень серьёзный. Ни одного сверкающего погонами офицера или нашивками фельдфебеля. У всех чехлы на плечах. Не сразу и вычислишь — кто именно отдаёт команды.

Впрочем, эти "гансы" не его. Передовой цепью Селиванов со своими займётся. Ему нужны чины покрупнее, которые в наступающих цепях не бегают. Должны где-то дальше быть.

— Паша, ориентир пять. Дальше пятьдесят. — Подтвердил его мысли Панкратов. — Кто-то из начальства. Бинокль виден.

Павел перевёл винтовку, обнаружил в указанном месте сверкнувшие линзы и немедленно отправил туда очередной подарок из пятидесяти грамм свинца. Перезарядил, сдвинул прицел чуть в сторону и послал ещё одну пулю правее. Потом аналогичным образом чуть левее. И тут же отдал приказ менять позицию.

А противник подходил всё ближе, не зная, что впереди его ожидает очень неприятный сюрприз. В виде ещё одного минного поля! На которое немцы в конце концов и выскочили.

Дальние мины сапёры Вермахта обезвредили ещё после первых атак. Им не сильно и мешали. Так постреляли для порядка, создавая видимость борьбы с разминированием.

Основной подарок противнику Никифоров подготовил почти у самой линии передовых окопов, большинство из которых были ложными. Перемещались по ним два пулемётных расчёта, постреливали с разных точек, создавая видимость полноценной обороны. К этим вот траншеям немецкие солдаты и вышли. Бросили гранаты, убедились, что те накрыли вражеские окопы и дружно поднялись для последнего рывка.

В этот самый момент всё и взорвалось. Что там за хитрую систему минирования применил командир сапёрного отделения, Пашка с Андреем представляли довольно смутно. Сам Никифоров говорил что-то о новых минах направленного взрыва, которые совсем недавно появились. Но взрывать их нужно только дистанционно, а для этого особые условия нужны. Вот условия и подвернулись.

Когда дым и пыль от взрыва рассеялись, первой немецкой цепи просто не было, лишь лежали трупы, да пытались отползать назад те, кого ранило только легко. В двух местах, где солдаты противника наступали компактными группами, лежали кучи человеческих тел, из которых высовывались ещё шевелящиеся руки и ноги.

Павел почувствовал приступ тошноты и немедленно отвернулся от зрелища этой бойни. Постарался отключить слух, чтобы не слышать крики раненых солдат противника, и устремился вперёд, решив выбрать себе в качестве позиции самый дальний, от этого места, окоп.

— Надо сказать Никифорову, чтобы повзрывал к чёртовой матери все эти хреновины. — Подал голос напарник, как только их пара заняла позицию. — Не дай бог к немцам образец попадёт.

— Да уж! — Отреагировал Пашка. — Не хотелось бы под такую раздачу попасть.

Старшина осмотрел поле боя. Поражённый противник торопливо отходил на исходные. Работы в ближайшее время не предвиделось.

Ныло натруженное прикладом плечо. Слезились засыпанные пылью глаза. Гудела голова от непрерывных разрывов. Пашка поймал в прицел очередного самого прыткого солдата противника и нажал на курок. Перезарядил винтовку и посмотрел на своего напарника.

— Последний патрон, Андрюха. — Сообщил он Панкратову и оглянулся назад, где в ходе сообщения лежала первая Гюрза. — А на неё патроны есть?

— Нету ни одного. — Ответил Панкратов. — Ковалёв последние по бронетранспортёрам потратил.

Павел кивнул. Он и сам видел, как остановился последний немецкий БТР, добравшийся почти до их позиций.

За последние три часа битого железа перед их траншеями изрядно добавилось. Ещё три лёгких танка, подожжённых гранатомётчиками. Четыре бронетранспортёра, подбитых Ковалёвым и подорванных гранатами. И самый опасный противник — два штурмовых орудия, которые стоили им потерянной тридцатьчетвёрки и "машины поддержки бронетехники". За ней охотились долго и упорно, поначалу несколько раз ошибаясь с наводкой, но в конце концов накрыли. Уцелел из экипажа только мехвод, которого на тот момент внутри "мясорубки" не было. Но погибли ребята не напрасно. Несколько раз только работа их "шестистволки" останавливала почти прорвавшихся солдат противника. Устоять под таким шквальным огнём не могли даже солдаты с боевым опытом Польши и Пруссии, ну а тем более переброшенные с запада, из Франции и Бельгии.

Плохо то, что и от их усиленного взвода остались только "рожки да ножки". Из танкового взвода уцелела только одна из тридцатьчетвёрок их полосы обороны. Бывшая на той стороне машина глупо бросилась в атаку и была подбита противотанковыми гранатами. Вообще, с той стороны моста оборона сразу дала трещину, хотя и штурмовала позиции мотострелкового взвода обычная пехтура тылового гарнизона Вермахта. Пришлось усиливать их отделением Левашова, который, в конце концов, сумел восстановить там порядок и отбросить противника от моста. Пришлось ему для этого подключить к "делам земным" самоходную зенитку, сознательно жертвуя ей. Оттого она и не пережила налёт немецких пикировщиков, последовавший за этим. Хотя, свои жизни ребята продали незадёшево! Поняв, что их расположение авиации противника известно, они открыли непрерывный огонь на "расплав стволов". И сумели ссадить с небес на грешную землю три из девяти "Штук" противника. Оставшейся с этой стороны моста зенитке достаточно было сбить ещё одного, чтобы уцелевшие пилоты противника сбросили бомбы куда-нибудь и сбежали.

Вся эта война стремительно превращалась в испытание нервов. Кто первый сломался, тот и проиграл.

Помня об этом, противники старательно упирались в земную твердь, укладывали в землю многие тысячи бойцов, и солдат, ожидая, что враг всё-таки сломается и побежит.

Пока не получалось. Ни у Вермахта, ни у Красной Армии.

— Равиль! — Пашка окликнул бойца своего прикрытия, дождался когда тот подберётся ближе. — Сбегай в блиндаж. Узнай, остались ли у них патроны для ДШК. Если есть, выпроси хоть десяток.

Усманов согласно кивнул головой и двинулся по полуразрушенному переходу в сторону блиндажа.

А откатившиеся было немецкие солдаты опять пошли вперёд. Они дошли до середины нейтралки, когда среди них стали подниматься большие фонтаны разрывов. Стодвадцати-миллиметровые мины самоходных миномётов были последним аргументом их линии обороны. Жаль, что боеприпасов к ним было мало и командир использовал их только в случае крайней необходимости.

Павел насчитал восемь разрывов. Ну вот и всё. Капитан решился потратить последние мины. Немецких солдат на этот раз остановили, но миномёты теперь превратились в бесполезный груз.

Вскоре в траншее замелькала фигура Усманова.

— Ну что, есть? — Встретил его вопросом напарник Павла Панкратов.

— Есть. — Равиль протянул старшине вещмешок. — Штук двадцать.

— Тогда повоюем! — Андрей переключился на осмотр поля боя, выискивая цель.

Но целей не было. Немцы чего-то ждали.

Неожиданно в их окоп заскочил сам капитан.

— Товарищ капитан... — Начал было доклад Павел, но командир резким движением прервал его.

— Старшина, собирай свои вещи и отходи к мосту. Сейчас на ту сторону прорываться будем. — Капитан вытер пот, стекающий по закопчённому лбу. — До темноты мы здесь не удержимся. Сомнут.

Пашка согласно кивнул. И без разъяснений командира было ясно, что ещё одной атаки им не выдержать. Мин нет, у танка снаряды почти закончились, патроны на исходе. А немцы всё подходят и подходят. Переоценил их взвод свои возможности.

— Усманов, а ты давай к раненым. — Продолжил раздавать свои приказания командир. — Прихвати всех, кого по дороге встретишь. Подгоняйте БТРы из под моста и грузите всех. Как окажетесь на той стороне, взрывайте мост. — Капитан протёр глаза и добавил. — Диск у тебя запасной есть? Дай, а то у меня один остался.

Равиль протянул командиру диск к ППШ и заспешил выполнять приказание.

Панкратов уже упаковал своё оборудование, переставил первую "Гюрзу" так, чтобы удобнее было её перехватить, и посмотрел на старшину.

— Товарищ капитан, а вы как? — Пашка выдавил из себя мучавший его вопрос.

— Должен же кто-то отход прикрывать. — Устало бросил командир, пристраивая свой автомат на бруствере.

— Тогда и мы не пойдём! — Решился Павел.

— Не дури, Чеканов. — Капитан внимательно посмотрел на старшину. — Таких снайперов, как ты с Панкратовым, не один год готовить нужно.

— Тут все такие спецы, что не один год готовить надо. — Попытался возразить Пашка.

— Старшина, это приказ... — Капитан попытался добавить в голос начальственной интонации, но остановился. — Надо так, Паша. Уходи. И не хорони меня раньше времени...

Павел окинул взглядом отвернувшегося капитана, хотел найти новые причины остаться, но понял, что в данный момент это бесполезно. Развернулся, подхватил обе Гюрзы и двинулся в сторону моста.

— Всё боеспособное железо собрали, товарищ старшина. — Отозвался один из бойцов. — Пора уходить!

— Твоего мнения не спросили! — Одёрнул его Усманов. — Командир сейчас придёт, тогда и будем решать!

Пашка окинул благодарным взглядом Равиля. Лучше него и не скажешь. Но капитан Синельников не торопился отходить в сторону моста, решая свои насущные проблемы в глубине обороны их взвода. Или не собирался отходить!

Павел бросил взгляд по сторонам.

В видимом пространстве сосредоточилось человек двадцать живых и легкораненых бойцов. Всё, что осталось от их взвода!

Не способных самостоятельно двигаться раненых погрузили на бронетранспортёры в надежде, что удастся прорваться. Подогнали БТРы к мосту, ожидая команды на прорыв. Выползли со своих позиций и самоходные миномёты, потратившие все мины для своих "самоваров". Прикрываясь стенами полуразрушенной казармы отошла последняя из оставшихся зениток. Все были готовы к прорыву.

Но пока ждали?

Пашка посмотрел на позицию последнего танка. Вернувшийся оттуда боец доложил, что машина боеспособная, вот только ходовую ей изрядно разнесли. И отходить не потратив последние снаряды "мазута" не собирается.

Старшина посмотрел на другую сторону моста. Уйти нетрудно! Немцы прорыва не ожидают и пока спохватятся остатки взвода будут на той стороне. Но танкисты? Но командир?

Павел вытащил из открытой двери БТРа, в который свалили всё тяжелое и бесхозное оружие, вторую "Гюрзу", прихватил вещмешок с оставшимися патронами от ДШК.

— Матвей, принимай командование. — Обратился он к раненому старшему сержанту Дзюбе. — Все бронетранспортёры на ту стороны, миномёты вслед за ними, как прикрытие. Потом зенитка. Передашь Левашову, что пусть прорывается к ближайшему лесу и ждёт наших.

— А ты? — Удивился Дзюба.

— Должен же кто-то отход прикрывать. — Повторил старшина командирскую фразу. Повернулся к оставшимся в живых сапёрам. — Как перейдёте на ту сторону, рвите этот ёб...ый мост к чёртовой матери.

Бойцы удивлённо переглянулись, впервые услышав от старшины Чеканова матерное слово.

Пашка отвернулся и двинулся в сторону своего ближайшего окопа.

Едва он отошёл на несколько шагов, как Панкратов извлёк из того же БТРа свой ранец и пошёл вслед за командиром своего расчёта.

Ковалёв, прихватил последнюю запасную ленту от MG, вскинул на плечо пулемёт и, припадая на раненую ногу, похромал за ними.

Бойцы облегчённо загудели, разобрали гранаты и патроны и дружно двинулись в сторону своих позиций.

Услышав шум за своей спиной, Пашка повернулся и с удивлением обнаружил выбирающихся из укрытия, в котором они накапливались перед прорывом, бойцов.

— Стойте! — Вскинул он руку. — А кто раненых прикрывать будет?

— Ты, командир! — Ответил за всех Никифоров. — Ты и решай.

Павел пробежал взглядом по остаткам своего взвода. Нужны все. Нужны и тут, и там. Но вот те, кто останется на этой стороне — однозначно покойники. А те, кто прорвётся — получат шанс уцелеть.

— Все раненые на ту сторону! — Подвёл итог своим раздумьям старшина.

— Я не пойду. — Отозвался Ковалёв. — Я ещё с немецкими долгами не расплатился.

— А без меня вы тут ничего взорвать не сможете. — Вклинился в разговор Брикман, замотанный бинтами так, что только одни глаза были видны. — А рана у меня не страшная, мелкими камешками посекло. — Поспешил он оправдать свой внешний вид.

— Напоминаю, что шансов уйти отсюда живыми нет! — Старшина мрачно посмотрел на бойцов.

— А нам татарам, одна хрен, что спирт, что пулемёт — лишь бы с ног валил. — Напомнил общеизвестную всем шутку Усманов.

Павел мысленно извинился перед семьями тех, кого он наметил оставить, и начал перечислять фамилии.

Едва бронетранспортёры с ранеными выдвинулись на мост и немцам стало ясно, что сейчас произойдёт, они пошли в атаку.

Высунулась из кустов морда "штуги", повела коротким стволом и выстрелила. Снаряд лёг с недолётом. Немецкая самоходка выдвинулась полностью, решив подойти ближе, и получила свой снаряд от тридцатьчетвёрки, которую немцы посчитали подбитой. Не угадали!

А немецкая пехота густой цепью побежала к мосту. Видимо, их командиры решили, что в окопах уже никого нет. И не нужно тратить время на артподготовку. А, может, у них закончились снаряды?

А бронегруппа перемещалась на ту сторону. Вот уже и зенитка выбралась на мост и поползла вслед за миномётами, поливая немецкие цепи из своих крупнокалиберных спарок.

— Паша, кажется большое начальство! — Крикнул Панкратов. — Ориентир два, право восемь.

Павел рванул ствол винтовки в ту сторону и даже задержал дыхание от удивления. В прицеле маячила цель, о которой он мечтал с самого утра. Открытый автомобиль корытообразной конструкции и стоящий в нём в полный рост человек с биноклем. Пашка тщательно прицелился и потянул за курок, моля всех богов, чтобы фашистский генерал не двигался несколько секунд.

Медленно потекли секунды ожидания. Но вот немца опрокинуло назад и Пашка выдохнул, непроизвольно задержанный в груди воздух.

А вокруг генеральской легковушки забегали сопровождающие. Видать немалых чинов был. Жаль, что им уже не узнать, кто же именно так глупо сегодня подставился под пулю. Или неопытный, или очень нужно на тот берег.

Павел сделал ещё четыре выстрела по мечущейся толпе генеральского сопровождения. Кажется, попал все четыре. Впрочем, промахнуться в такое скопление народа трудно. Кого-нибудь да зацепишь. Неплохо бы ещё одного генерала, но они к сожалению такими толпами не бегают.

А немецкая цепь перешла на передвижение короткими перебежками, после того как по ней заработали пулемёты Ковалёва и Захарова. Пашка вычислил и успокоил двоих офицеров. Подумал поменять позицию, но отбросил эту мысль. Жить им осталось ровно столько, сколько нужно немцам, чтобы дойти до их траншей. Не стоило напрасно терять время, за которое можно сделать ещё несколько выстрелов.

Со стороны уцелевшего танка строчил пулемёт, отжимая немецкую цепь к центру. В перерывах между пулемётными очередями слышен был звук работающего ППШ. Кажется, командир был ещё жив и прикрывал танк от немецких солдат, не давая им приблизится на бросок гранаты.

Подполз к их с Панкратовым позиции сапёр Брикман.

— Старшина. — Окликнул он Павла. — Ну что, взрывать?

Пашка осмотрел приближающиеся цепи немецкой пехоты, оглянулся назад на мост. Жалко взрывать то, что стоило их группе такой крови, но выхода нет. Плохо то, что мост удержать не удалось, но отдать его противнику ещё хуже.

— Давай, Семён, рви! — Решился Павел и махнул рукой в сторону немецкой цепи. — А то, если эти подойдут ближе, то можем и не успеть.

— Паш, подожди! — Окликнул его Андрей. — Туда посмотрите! — Панкратов махнул рукой влево, где немецкая пехота развернулась в сторону недалёкого леска и начала отходить назад, отстреливаясь от кого-то.

Павел посмотрел на эту суету через прицел своей винтовки, обнаружил мелькающие среди зарослей фигуры в конфедератках. Союзники решили помочь их взводу, оправившись от удара нанесённого им немцами ещё в середине дня. Только вряд ли они смогут отбросить немцев, которых перед мостом накопилось уже около полка. Сейчас "гансы" перегруппируются и погонят поляков обратно в лес. Видимо, к такому же выводу пришёл и Панкратов и опустил бинокль. Но тут среди редких кустов, прикрывающих опушку леса, замелькали всадники, прогремело громкое "ура" и на поляну выкатилась конная лава. Засверкали клинки, ударили прямо с сёдел автоматы и карабины. Конница быстрым рывком настигла немецкую пехоту и прошла через неё, оставляя позади скорченные тела умерших сразу, катающихся по земле от нестерпимой боли солдат, которых только ранило, и насколько конских тел, темнеющих среди ещё зелёной травы. Немецкие солдаты правого крыла бросились отходить, но дело было сделано. Пулемётчики Вермахта прекратили огонь, боясь зацепить своих, а кавалеристы не давали цепи противника оторваться от них. В этой куче из человеческих и конских тел мелькали искорки сабель, хлопали выстрелы, раздавались человеческие крики и конское ржание, и всё это столпотворение смещалось в сторону расположения немецких рот. А из леса, бывшего укрытием для немецких частей, навстречу отступающим выкатывалась точно такая же конская лава, толкающая перед собой ещё одну цепь солдат противника.

Пашка опустил винтовку и обессилено сполз на дно окопа. Кажется, выстояли.

— Живой? — Спросил Павел у Усманова, который командовал четвёркой бойцов с носилками.

— Живой! — Ответил Равиль. — Но крови много потерял.

Пашка склонился над носилками. Смертельно бледный капитан шептал в полубреду какие-то слова, невидящими глазами пытался отыскать в небе что-то, известное только ему. Даже пытался подняться, но сил его хватало только на то, чтобы хвататься за носилки, приподнимать голову и обессилено падать обратно.

Военфельдшер кавалерийского полка, вышедшего на них, отодвинул Пашку в сторону, быстро осмотрел их командира и сказал.

— Жить будет. Раны тяжёлые, но не смертельные. Поваляться в госпитале придётся, но месяца через три-четыре будет как огурчик. — Фельдшер докурил самокрутку, отбросил её в сторону и добавил. — А теперь отойдите. Мне нужно его перевязать по-человечески. А то вы намотали тут непонятно что.

Старшина с бойцами отошёл в сторону. Оглядёл траншеи, которые деловито обживали бойцы кавалерийского эскадрона, колонну пленных, уводимых польскими союзниками в лес, и остатки своего взвода, отдыхающего около полуразрушенного караульного помещения. Пашка пересчитал оставшихся и зажмурил глаза, сдерживая предательские слёзы. Повернулся в сторону моста, по которому уходили на запад конные колонны эскадронов кавалерийского корпуса Доватора.

— Паша, взвод ждёт. — Окликнул его Андрей.

Старшина кивнул головой и пошёл в сторону своего взвода, который признал его командиром.

5 сентября 1941 года восточнее Минска

Протарахтел мимо проволочного заграждения трактор, тянущий телегу с бетонными плитами. Гюнтер проводил его взглядом, кажется, начали укладку взлётной полосы. Интересно, зачем русским такая широкая взлётка? Они, что собираются по два самолёта одновременно на взлёт запускать? Даже виденные им в Пруссии тяжелые бомбардировщики люфтваффе слишком малы для столь грандиозного взлётного поля. А уж длина для него, несведущего в авиации, кажется чем-то вообще запредельным. Но, может быть, именно такой она и должна быть у стационарных аэродромов. Нет никого, кто мог бы пояснить данный вопрос, русские позаботились, чтобы все, кто имеет отношение к авиации, оказались как можно дальше от этого места. Хватает здесь пехотинцев, артиллеристов, танкистов, даже железнодорожники тянут какую-то ветку за пределами лётной зоны. Но ни лётчиков, ни аэродромной обслуги в их лагере нет. Даже несколько парашютистов, случайно оказавшихся в этом месте, были немедленно переведены куда-то дальше.

Конечно, грамотный разведчик сумеет извлечь полезную информацию даже из простой длины и ширины. Если сможет подобраться к данному месту и обмерить сооружения аэродрома. Для самого Гюнтера это не проблема, но какой в этом смысл. Сбежать из их лагеря при определённой сноровке возможно. Но добраться до фронта через несколько сотен километров территории, населённой ненавидящими тебя людьми, немыслимо.

Впрочем, сам Гюнтер не побежал бы и при более приемлемых условиях. Для побега нужна вера. А его вера навсегда осталась в развалинах Ковно вместе с большей частью подчинённого ему батальона.

У казармы охраны царила непонятная суета. Обычно в это время народу было совсем немного, а тут у стоящих неподалёку машин суетились несколько десятков человек. Кажется, пожаловало какое-то начальство. Гюнтер отошёл в сторону. Не стоило лишний раз попадать на глаза посторонним, даже если они находятся с другой стороны колючей проволоки. Пусть и имеется у него нашивка бригадира, но в данный момент делать ему тут нечего. Вернее делать есть чего, но не положено.

Пристроившись в тени плаката, высмеивающего расовую доктрину Розенберга, Гюнтер свернул самокрутку, не такая уж и великая наука, хотя поначалу не получалось, и закурил. Отсюда ему было неплохо видны двери КПП, с которого должен был появиться его русский знакомый, но довольно трудно было рассмотреть самого Гюнтера. Вполне возможно, что стоило бы вообще уйти отсюда, следуя солдатской мудрости русских — быть подальше от начальства. Но тогда трудно будет договориться о следующей встрече. К тому же, ничего особенно незаконного он не совершал. Право относительно свободного перемещения по лагерю в рабочее время ему давал его ранг бригадира. Немаловажную роль играли и погоны гауптмана, оставленные русскими при обустройстве на данную работу.

Гюнтер в очередной раз осмотрел плакат, изображавший верхушку Германии в карикатурном виде под подписью "истинные арийцы". Конечно, русские преувеличили. Гитлер чересчур низколоб, у Геббельса слишком кривые ноги, а брюхо Геринга превышает реальное чрево рейхсмаршала. Но возразить трудно. Из этой троицы только Геринг в какой-то степени может подойти под описание арийца.

Раздражённые неудачами солдаты против данного плаката не возражали. Сами они в сердцах и не такое говорили по поводу фюрера и его соратников. Сам же Гюнтер относился к Гитлеру с полным равнодушием. Тот Гитлер, который для гауптмана Шульце был фюрером немецкого народа, закончился в развалинах Ковно, где оставил своих солдат на верную смерть. Остался Гитлер — политик и демагог. А политикам Гюнтер не верил, какие бы красивые слова они не говорили.

Выглянул из дверей русский, которого ожидал Гюнтер, бросил торопливые взгляды по сторонам и устремился к немцу.

— Принёс? — Русский явно опасался неведомого начальства.

Гюнтер протянул шкатулку. Русский открыл, осмотрел содержимое и довольно улыбнулся. Товар был неплох. За последнее время Мюллер восстановил изрядно подзабытые навыки краснодеревщика и сейчас мог одним ножом создавать такое, что удивление брало. По крайней мере, трубки изготавливал такие, что любой поклонник курения трубочного табака отвалил бы за них не один десяток марок. В той, прежней, Германии. А чего они стоят теперь, стоило только догадываться. Трубок, впрочем, было только две. Сколько и просил пронырливый русский сержант. Как говорил он в прошлый раз, заказывал их какой-то из его начальников, закрывавший глаза на коммерческие дела своего подчинённого. Жене русского офицера предназначалась шкатулка. Когда-то подобная была у Лотты, только узор отличается и цвет лака. Мюллер говорил, что шкатулку нужно покрыть не меньше чем тремя слоями лака, но времени хватило только на два. Да и то лак был плохонького качества. А вот древесину Мюллер хвалил, утверждая, что с таким хорошим буком он работал всего шесть раз за свою жизнь.

Но основным товаром были, несомненно, мундштуки. По утверждению русского они неплохо расходились. Оценили их достоинство и сами немцы, курить крепкую русскую махорку без мундштука могли только самые заядлые курильщики. Гюнтер привыкал к ней довольно долго, как и большинство солдат из его бригады.

А русский сержант извлёк из своего вещмешка довольно объёмистый свёрток.

— Как и договаривались. — Сказал он, упаковывая принесённую Гюнтером шкатулку. — Махорка и несколько газет. А для тебя две пачки ваших сигарет. Честно говоря, дерьмо. И как вы их курите?

За время плена Гюнтер довольно хорошо научился понимать русскую речь. Язык трудный, но не сложнее польского, а его он в небольшом объёме знал с детства. Говорил и по-польски, и по-русски Гюнтер намного хуже, но для примитивного обмена вещами вполне хватало.

— Командир просил ещё одну шкатулку сделать. — Продолжал русский. — Только скажи своему мастеру, чтобы точно такую же не мастерил. Бабы, сам понимаешь, они жутко не любят, когда вещи одинаковые.

С этим Гюнтер был полностью согласен. До сих пор помнит, как расстроилась Лотта, обнаружив, что подаренное мужем платье, точно такое же, как у её подруги. И платье было хорошее, и стоило оно немалых, для Гюнтера, денег, но надевала его жена только в те места, где не было её подруги Марты.

— Хорошо, сделаем другую. — Ответил Гюнтер, давая русскому понять, что уяснил смысл его речи.

— Вот и хорошо, капитан. В следующий раз встречаемся здесь же, через неделю.

Русский закинул вещмешок за спину и поспешил по своим делам. Гюнтер перехватил поудобнее свёрток и направился в сторону столярной мастерской. Его подчинённые уже должны приступить к работе, Мюллер, оставшийся за старшего, свои обязанности исполнял со всем тщанием. Гюнтер не был уверен, что он вообще тут нужен в качестве руководителя. Но русские, предложившие ему возглавить бригаду, преследовали какие-то свои цели. Не совсем понятные Гютеру, как командиру батальона Вермахта гауптману Шульце, но совершенно ясные для бригадира столярной мастерской. Его присутствие успокаивающе действовало на солдат и гасило нарождающиеся конфликты. Сам Мюллер, упросивший своего бывшего командира не отказываться от этого предложения, с трудом справлялся с тремя десятками бывших солдат, разных по возрасту, характеру, месту предыдущей службы. Объединяло их одно — все они в той или иной мере владели ремеслом столяра. Кто-то, как Мюллер, был мастером высочайшего класса, кто-то только умел подносить инструмент, но все имели понятие о данной работе. Не был новичком и Гюнтер. Он вырос в подобной мастерской, вначале просто путаясь под ногами у деда, а потом потихоньку приобретая умение "не портить древесину", как характеризовал дед начальный уровень мастерства.

Работа, действительно, уже началась. Фельдфебель Зиверс со своей частью солдат из приготовленных на неделе заготовок склеивал стулья, которые русские собирались устанавливать в почти готовом клубе. Вообще большевики обосновывались на строящемся аэродроме основательно. Казармы, столовая, здание клуба. И это не считая многочисленных гаражей, мастерских, прочих подсобных помещений. А с другой стороны лагеря росли столь громадные ангары, что не верилось, будто они предназначены для одного самолёта.

Вторая часть работников сколачивала столы и лавки для столовой. Остатки бригады занимались табуретками, используемыми русскими в казармах. Токарь Хеймессер вытачивал на станке шахматные фигуры, предназначенные всё для того же клуба. Его помощник покрывал лаком уже готовые фигурки, выстраивая их на дальнем столе для просушки. Русские начальники лагеря для военнопленных любили шахматы, всячески их пропагандируя. Устраивали соревнования даже между разными бараками лагеря для военнопленных. А уж своих солдат заставляли чуть ли не в обязательном порядке. Зато карты были под запретом, желающие переброситься в картишки охранники лагеря могли оказаться на гауптвахте, а военнопленные в карцере. Пара подобных случаев уже была. Обвинялись и те, и другие в игре на деньги, что вполне могло соответствовать правде. Тем из военнопленных солдат, кто добросовестно трудился большевики выплачивали что-то вроде денежной премии. А немецким офицерам, изъявившим желание работать, денежное довольствие начисляли, как вольнонаёмным. Как узнавал, у своего русского знакомого, Гюнтер, платили ему не так уж и плохо.

Солдаты встали, обнаружив присутствие своего командира, дождались разрешения и приступили к своим делам. Ритуал этот старательно поддерживали сами русские, было ощущение, что они пытаются сохранить немецкую армию. Но вот для чего?

Гюнтер протянул Мюллеру свёрток. Тот быстро распаковал его, распределил махорку между солдатами, протянул Гюнтеру его сигареты, отдал газеты главному специалисту по русскому языку Эльснеру. Происходил Эльснер из Прибалтики, в сороковом году репатриировался в Германию, знал русский язык и был переводчиком новостей, которые удавалось почерпнуть из большевистских газет. Солдаты не теряли надежду, что опубликованное в газетах будет отличаться от агитационных листков, которые начальство лагеря постоянно вывешивало на стенах бараков. Пока различий обнаружено не было, что вызывало постоянную перепалку между Эльснером и ефрейтором Гейпелем. Доходило до обвинений в работе на русскую разведку, на что Эльснер со злорадством советовал своему противнику обменять голову. "Вместо бараньей найти хотя бы голову обезьяны". Один раз чуть не подрались и только вмешательство Гюнтера спасло спорщиков от посещения карцера.

Эльснер зашуршал газетой, быстро нашёл сводку русского информационного бюро и углубился в чтение. Спустя минуту он отыскал заголовок газеты, просмотрел его и опять переключился на сводку.

— Ну что ты там тянешь? — не выдержал Гейпель.

— Они вышли к Бреслау! — отозвался Эльснер.

— Врёшь! — Взвился Гейпель, который был родом из этого города. — Этого в русской агитации ещё не было.

— Это сегодняшняя газета. — Возразил Эльснер. — Пропагандисты не успели переписать эту новость.

Эльснер передал газету Гейпелю, тот нашёл дату и с ругательствами передал газету дальше. Вскоре с ней ознакомились все находящиеся поблизости и она попала к Гюнтеру. Газета в самом деле была за 5 сентября. Видимо, русский сержант очень торопился, раз положил сегодняшний экземпляр. Раньше он таких промахов не допускал, поставляя газеты, как минимум, недельной давности.

— Читай! — Гюнтер протянул газету Эльснеру.

Затихли все вокруг, даже неугомонный Гейпель перестал ворчать под нос. Насторожился русский охранник, поправил лежащий у него на коленях карабин, но не обнаружив какого-либо движения успокоился.

— Вчера, четвёртого сентября, войска Центрального фронта генерала Рокоссовского вышли на подступы к городу-крепости Бреслау... — Эльснер знакомил своих собратьев по плену с содержанием статьи большевистской газеты.

А Гюнтер думал. Двести километров или немного больше? Наступление началось 30 августа, как сообщил им вчерашний пропагандистский листок. И началось удачно. У русских танков было не меньше пяти дней, чтобы пройти это расстояние. Вполне достаточно. Следовательно, это может быть правдой, Роммель во Франции и не такие фортели выписывал. Даже, если командование русских армий преувеличило свои успехи, в любом случае они уже вошли в Силезию. А это Рейх! Неизвестно имеются ли ещё немецкие войска на территории СССР, а вот русские вошли на территорию Германии уже в двух местах. Зацепились за краешек Восточной Пруссии ещё в начале июня, а вот теперь вторглись в Силезию. В северной Польше успехи у русского Западного фронта были скромнее, по признаниям советского Информбюро. Газета признавала, что там идут тяжёлые встречные бои. Немецкие части пытаются вырваться из нескольких котлов, в которые они оказались в результате русского наступления. По предположениям Москвы в различных местах попало в окружение не меньше десятка дивизий Вермахта, в том числе и командующий группой армий "Север" фельдмаршал Клюге.

Гюнтер вытащил сигарету и отошёл к приоткрытому окну. Хоть и запрещено было курить в мастерской, но в его отношении русская охрана допускала такие послабления. Вот и сейчас охранник проводил его скучающим взглядом и вернулся к шахматной доске, на которой он играл в шашки с унтер-офицером Ойгеном. Шахматы, несмотря на старания начальника лагеря, советская охрана не любила, или не умела играть, а вот поклонниками шашек они оказались заядлыми. Не составлял исключение и этот боец. Специально для охраны выточили набор шашек, нашли несколько человек, которые смогли освоить эту игру в достаточном объёме, позволяющим играть на одном уровне с противником и не слишком часто у него выигрывать. Проигрывать не любит никто, русские не исключение.

Вермахт тоже не любит проигрывать, но пока большинство козырей в руках русских. Даже та неполная информация, которую удавалось получить в плену, заставляла крепко задуматься о будущем Германии. В то, что русские сообщают полную правду, Гюнтер ничуть не верил, во всякой войне и во все времена преувеличивали потери противника и преуменьшали свои. Это делают все. Но каждая новая партия пленных, прибывающая в их лагерь, подтверждала правдивость большинства сообщений.

А среди солдат опять разгорался спор между Эльснером и Гейпелем. Они уже стояли напротив друг друга со сжатыми кулаками и в любой момент могла возникнуть драка. Гюнтер убрал так и не подожжённую сигарету и пошёл к ним.

— Выйдут из окружения! — Почти кричал Гейпель. — Из Ковенского котла вышли, и из Бреслау выйдут, если русские его окружат. Фюрер не бросит солдат на верную гибель!

— Много ты знаешь о Ковенском котле. — Отпарировал Эльснер. — Я там был и хорошо знаю, что Гитлер отдал приказ оставаться в городе.

— Врёшь! — Возмутился Гейпель. — Ведь Гёпнер вывел войска.

— Мне не веришь. У господина гауптмана спроси. — Эльснер повернулся к Гюнтеру, ожидая от него помощи в споре.

— Такой приказ был. — После секундного колебания сказал Гюнтер. — Гитлер действительно отдавал приказ обороняться до последнего солдата. Гёпнер нарушил его, когда пошёл на прорыв.

Его фраза подвела черту в споре. Подавленный Гейпель вернулся на своё рабочее место. Эльснер дочитал сообщение Информбюро о событиях на Восточном фронте и перешёл к другой заметке. Напечатанное в ней назвать хорошей новостью можно было только частично. Касалась заметка военных действий в Африке. Немцам и итальянцам удалось удержать Александрию, но Каир оставлен окончательно. Английские войска продолжают штурмовать позиции Африканского корпуса, но пока безуспешно. Зато англичане возобновили налёты на германские порты.

Гюнтер вслушивался в отстранённо-нейтральный текст русского корреспондента, описывающего африканские дела. Два врага вцепились в Германию с разных сторон, и великое счастье Гитлера, что они не могут договориться между собой. Или не хотят договариваться, надеясь, что смогут победить в одиночку, вопреки ненадёжному союзнику. В общем-то русские правы. Англичане в этой войне последовательно сдали всех своих официальных, и возможных, союзников. Британцы всегда любили повторять, что у Англии нет постоянных союзников, есть постоянные интересы. Вот и доигрались. Интересы остались, а дураков, желающих умирать за них, что-то не наблюдается, если не считать британские доминионы.

Открылась дверь и вошел незнакомый русский офицер в сопровождении переводчика, хорошо известного Гюнтеру. Переводчик этот любил поговорить с немногочисленными немецкими офицерами, находящимися в данном лагере, совершенствовался в языке и постигал, как он говорил, реалии чужой жизни. Жадно выслушивал всё, что ему рассказывали, что-то чёркал в своем блокноте. Как признался однажды, хотел стать писателем.

Переводчик чересчур возбуждённым, на взгляд Гюнтера, голосом передал приказание личному составу мастерской построиться и двигаться к выходу из лагеря. Приказание быстро выполнили и спустя несколько минут в колонне двигались в сторону ворот, теряясь в смутных догадках. По строю вполголоса передавали самые различные предположения. От тревожного "в Сибирь отправят", до наивного "война закончилась". Параллельно их строю двигалась колонна механических мастерских, догоняли их строители, возводившие позади деревянных бараков, служивших жильём военнопленным, какую-то капитальную каменную постройку.

У ворот подходящие колонны быстро пересчитывали, выделяли сопровождающего и пропускали в приоткрытые створки. За КПП колонны поворачивали вправо и направлялись в сторону строящегося клуба военной части. Здание было почти готово, крышу уже поставили, настелили полы и продолжали внутреннюю отделку. Гюнтер был внутри него два раза, когда получал приказы об изготовлении мебели для будущего "очага культуры", как говорил переводчик с самым серьёзным видом. Примолкли солдаты, обнаружив, что ведут их не в сторону железнодорожного разъезда, с которого они и попали в этот лагерь. Кто-то опять завёл песню про Сибирь, но его быстро одёрнули. Гюнтер усмехнулся, русские стращают друг дружку не Сибирью, которая по их словам довольно приятное место по сравнению с жуткой, по их мнению, Колымой, пугающей даже самых высокопоставленных советских командиров в их лагере.

Как и ожидал Гюнтер, заводили их колонны в помещение кинозала. Стулья в нём ещё не были расставлены, хотя их бригада изготовила уже более половины заказа. А вот экран наличествовал, подтверждая догадку, что ожидает их пропагандистский фильм. До сего момента не было, но всё когда-нибудь случается в первый раз. Большевистские комиссары не так глупы, как их старались показывать в Германии, и одними листовками не ограничатся.

Русские дали военнопленным приказ садится на пол, охрана устроилась у стен, настороженно поглядывая на охраняемых. Погас неяркий свет, застрекотал наверху киноаппарат и на экране возникла хорошо известная большинству немецких солдат заставка "Ди дойче войхшенау". Ахнули особо впечатлительные, удивлённо переглянулись более стойкие, прикусил губу Гюнтер. Такого не ожидал даже он.

А на экране вошедший в ораторский транс Геббельс сотрясал кулаками, призывая немцев погибнуть всем до единого, но остановить большевистские орды, несущие Германии рабство и погибель. Вещал об исторической роли тысячелетнего германского Рейха. Пугал матерей Германии кровожадными русскими людоедами, пожирающими на обед немецких детей.

Геббельса сменил рейхсмаршал Геринг, уверявший соотечественников, что руководимые им люфтваффе героически сдерживают русскую авиацию на фронте и не допустят самолёты противника до Германии. Выругался за спиной Гюнтера фельдфебель Зиверс, в сегодняшней русской газете сообщалось, что англичане почти безнаказанно разнесли в пыль жилые кварталы Киля, откуда фельдфебель был родом.

— Помню я эту поддержку. — Рассмеялся унтер-офицер Ойген. — Уж как нас русские самолёты в Польше гоняли. А мы всё на запад глядели, ждали, когда же рейхсмаршал прилетит спасать нас.

Гюнтер поморщился, но от замечания воздержался. В лагерном госпитале, в котором он провёл почти полтора месяца, имя Геринга было ругательством. Лежащий рядом с ним лётчик, сбитый на пятый день войны в Белоруссии, пытался оправдать, если не самого командующего люфтваффе, то хотя бы лётчиков, не обязанных нести ответственности за просчёты своего командования. Внятного объяснения на главный вопрос "почему так произошло" капитан, кавалер двух железных крестов, герой боёв во Франции и небе Британии, дать так и не смог. Из его рассказов получалось, что генералы были абсолютно уверены — серьёзного сопротивления им не окажут. И страшная мясорубка, учинённая русскими с первых же минут войны, вызвала у них шок.

Далее шли, оставленные русскими без изменений, репортажи с фронта, где довольные собой артиллеристы позировали на фоне подбитых русских танков, награждали пулемётчика, сумевшего остановить атаку русской пехоты, зенитчиков, сбивших русский бомбардировщик.

Следующий кусок плёнки демонстрировал тысячи людей, копающих грандиозные противотанковые рвы. Бодрый голос комментатора вещал о том, что строящийся оборонительный рубеж позволит остановить советские войска на подступах к Одеру, откуда победоносная германская армия погонит русских варваров на восток до самой Москвы.

У Гюнтера зазвенело в ушах от наступившей тишины, русские вставили в немецкий журнал свою кинохронику, оставив её абсолютно беззвучной. Громадная колонна советских танков безостановочно движется мимо снимающих её корреспондентов. Развороченные взрывами траншеи, в которых навалены тела в немецком обмундировании. Торчащий из земли хвост истребителя с крестом. Большое поле, уставленное сгоревшими панцерами с крестами на башнях. Нескончаемая колонна пленных, сопровождаемая русскими солдатами с винтовками наперевес.

И опять Германия. Почтовые служащие, швыряющие в громадный костёр какие-то мешки. Вываливающиеся из прогоревшей в боку мешка дыры прямоугольники писем. И всё тот же бодрый закадровый голос, сообщающий о том, что по решению фюрера уничтожены переданные агентами мирового сионизма, именующими себя Международным Красным крестом, лживые послания, якобы написанные пленными солдатами Вермахта.

Снова Германия. Громадный зал, забитый народом. Вещающий с трибуны Гитлер. Восторженные выкрики присутствующих. Взметнувшиеся в приветственном взмахе руки. "Хотите ли вы тотальной войны?" — выкрикивает фюрер. "Зиг хайль!" — ревёт толпа. "Желаете ли вы умереть во славу Рейха?" — задаёт Гитлер следующий вопрос. "Зиг хайль!" — ревёт толпа. "Что ожидает предателей?" — фюрер патетически вскинул руки. "Смерть!" — вскрикивает зал.

На весь экран передовица "Фелькишер Беобахтер" с заголовком: "У нас пленных нет — есть дезертиры и предатели".

Выступление Геббельса, сообщающего народу, что немецкие солдаты, выбравшие плен вместо почётной смерти во славу Рейха, объявляются дезертирами, лишаются всех гражданских прав и отдаются под суд. После победоносного окончания войны, в чём фюрер и партия ни секунды не сомневаются, все эти трусы будут осуждены и понесут заслуженное наказание.

Зашевелились солдаты, раздались возмущённые выкрики, но быстро смолкли. А на экране министр пропаганды перешёл к судьбе пленённых офицеров и генералов. Их он попросту объявлял предателями, которые будут немедленно отправлены в концлагеря на сроки, зависящие от их воинского звания и занимаемой должности.

Вновь лист бумаги на весь экран. Но на это раз не газета, а приказ рейхсканцлера Адольфа Гитлера, подтверждающий всё сказанное Геббельсом.

Опять бумаги. Приказы, приказы, приказы... Лишение наград... Поражение в правах... Отправка в штурмовой батальон... Заключение в концлагерь... Смертная казнь для особо провинившихся...

Самого Гюнтера ожидал, как минимум, штурмовой батальон. И то, если он докажет, что попал в плен раненым и в бессознательном состоянии. Справку что ли принесёт, подписанную начальником русского госпиталя? В этом лагере, кроме него, ещё четверо из его бывшего батальона. И все попали по ранению. Мюллер с переломом руки. Троих солдат из второй роты засыпало рухнувшей стеной. Откапывали их русские. Они, получается, должны были задохнуться кирпичной пылью, но не позволить себя спасти?

Мелькнули на экране последние кадры фильма, загорелся свет. Подавленные солдаты продолжали смотреть на белое полотнище экрана. Прозвучала команда на выход. Охрана стала формировать колонны по два, которые двинулись в открытые настежь двери кинозала. Персонал столярной мастерской, пришедший в первых рядах, ожидал своей очереди.

Гюнтер по привычке пристроился впереди своего подразделения, когда услышал: "Гюнтер!... Гауптман Шульце!" Повернулся и в нескольких шагах от себя обнаружил довольное лицо Курта. Курта в русской военной форме!

— Настоящего кофе тебе не обещаю. — Курт придвинул к себе чашки и начал наливать их из маленького чайника. — Русские тоже используют эрзацы. Кофе, к примеру, изготавливают из пережжённого ячменя и корней какой-то травы. А вот чай у них настоящий. Поэтому мы с тобой попьём чая. Как полагается у русских, с сахаром и лимоном.

Курт показал пример, отхлебнув маленький глоток обжигающего чая. Гюнтер последовал его примеру. Чай, действительно, был хорош. Особенно с печеньем, вкус которого Гюнтер успел забыть за время войны и плена. Гюнтер отхлёбывал чай мелкими глотками из чашки, сам вид которой поневоле вызывал воспоминания о Лотте, у которой были похожие чашки. Как она там? Хорошо всё-таки, что он не стал писать письмо домой, не веря в возможность русских его доставить. И сейчас радовался, что не подставил свою семью. Гестапо, наверняка, ознакомилось с содержанием писем, прежде чем показательно уничтожить их. А то и оставило в качестве основной улики предательства, заменив оригинал какими-нибудь ненужными бумагами.

Курт замолчал, давая бывшему товарищу по батальону обдумать сложившееся положение. А Гюнтер нашёл взглядом лимон и задумался — откуда такая роскошь? Кто же такой Курт Мейстер на самом деле? Что должен сделать простой обер-лейтенант Вермахта, чтобы получить такое доверие у врага?

— Как тебе приказ нашего гениального и непогрешимого фюрера? — перешёл к следующей фазе разговора Курт, даже не скрывая издевательского тона.

— А это правда? — спросил Гюнтер.

— Абсолютная. — Курт отставил в сторону пустую чашку. — Я уже, к примеру, приговорён к расстрелу за государственную измену.

— Что ты такого успел сделать? — Удивился Гюнтер.

— Объяснил несколько раз немцам, попавшим в окружение, что они не обязаны умирать во славу этого ублюдка. И не скрывался за чужими именами.

— Это опрометчиво. — Решился сделать замечание Гюнтер. — Что теперь будет с твоими родными?

— Да из близких родственников у меня только сестра, но она живёт под другой фамилией. Я ведь незаконнорожденный, записан под фамилией матери. Дальняя родня и не подозревает о моём существовании. — Махнул рукой Курт. — Сестра обо мне вряд ли помнит, выросла в детском приюте имени одного из борцов за торжество национал-социализма. Не будем вспоминать этого мерзавца, о котором ещё мой отец высказывался, как о последней мрази. Но вот же удостоился. А моего отца закопали где-то в лесу под Мюнхеном. И даже креста на могиле нет, под который можно букет цветов положить. Хотя, истинному наци крест не положен.

Курт встал и отправился к лежащей неподалёку командирской сумке. Из неё была извлечена солдатская фляга русского образца и пара металлических стаканчиков. Вернувшись, Курт решительно сдвинул в сторону чайные принадлежности, установил на столе стаканы и, отвинтив крышку, налил стаканчики до самого верха.

— Привыкай. — Усмехнулся Курт, заметив удивлённый взгляд своего товарища. — Нам, возможно, всю жизнь с русскими рядом жить.

— Кому нам? — Коснулся опасного вопроса Гюнтер.

— А всем, кто в плен попал. А это, на данный момент, почти шестьсот тысяч! — Курт поднял стакан, одним махом выпил его, подождал, пока Гюнтер повторит его действия, и приступил к пояснениям. — Войну Гитлер в любом случае не выиграет, но цепляться за свою власть будет изо всех сил. В лучшем, для нас, случае русские сумеют оторвать от Рейха кусок для образования ещё одной Германии, где мы сможем жить. В худшем, если большевики не захотят погибать ради того, чтобы освободить немцев от этого "непогрешимого придурка", нам придётся оставаться здесь, принимая советское гражданство.

— А если кто-то не пожелает оставаться? — Засомневался Гюнтер. — Там дом, семьи, дети.

— Ну, если не терпится познакомиться с концлагерем, никто удерживать не будет.

— Почему ты так уверен, что Гитлер не изменит своего решения? — Все ещё колебался Гюнтер.

Курт налил ещё по одной, что-то тихо бормоча по-русски. Выпил сам и заставил своего бывшего комбата.

— Я ведь, господин гауптман, этих людей не понаслышке знаю. — Он кивнул на вездесущий плакат с карикатурными Гитлером, Герингом и Геббельсом. — Мой отец не последним человеком в национал-социалистическом движении был. Правда, давно, ещё в двадцатые годы. В партию вступил, когда она и тени будущего признания не имела. Не в первой тысяче, хвастать не буду. Но будущего фюрера немецкого народа знал как товарища по партии, а не как непогрешимого гения. — Курт приостановил свой рассказ, собираясь с мыслями. — В двадцать девятом мать умерла от туберкулёза и отец меня к себе взял, устроил учиться. Хотел в Гитлерюгенд определить, но передумал. Часто со мной разговаривал. Уже тогда он понял, что Гитлер Германию к пропасти приведёт. Начал активно в левом крыле партии работать. Штрассера в Германии и не помнят уже, а ведь он был одним из первых, кто этого проходимца Гитлера вычислил. Но бороться с фюрером стало чрезвычайно трудно. У Гитлера поддержка властей, не слишком старательно и скрываемая. У Гитлера деньги, которые банкиры в него как насосами закачивали. У Гитлера сотни тысяч штурмовиков, готовых любого растерзать, только пальцем покажи. Со временем фюрер и их отблагодарил за поддержку. Когда власть уже была захвачена, старые партийные товарищи из штурмовых отрядов стали излишней обузой. И фюрер ни минуты не сомневаясь пустил их в расход. Заодно перебили и идейных врагов — Штрассера и его сторонников.

Курт вытащил русские папиросы, протянул пачку Гюнтеру, тот взял одну, решив свои сигареты сэкономить до худших времён. Не торопясь закурили и Курт продолжил свой рассказ.

— Вот тогда я оценил предусмотрительность своего отца. Сестрёнку мою, сводную, в детский приют определили, мачеху в концлагерь, чтобы не болтала лишнего. А я по документам, как дальний родственник проходил. Меня, недолго думая, под зад коленом из отцовского дома и в трудовой фронт Лея с приказом определить куда-нибудь. Так я на заводе оказался, вначале разнорабочим, потом учеником, а затем и слесарем определили. А дальше ты всё прекрасно понимаешь, сам через это прошёл. Указ о формировании Вермахта, призыв на действительную службу, школа унтер-офицеров, Польша, офицерская школа.

Скрипнула дверь кабинета, в котором они так вольготно расположились, в приоткрытый проём заглянула голова переводчика.

— Товарищ обер-лейтенант, через сорок минут выезд.

Курт согласно кивнул головой и переводчик исчез.

— Так ты теперь товарищ? — Съязвил Гюнтер.

— Да, я обер-лейтенант Первой Немецкой антифашистской бригады. А у нас принято обращение товарищ, а не господин. — Курт насмешливо посмотрел на своего друга. — Или ты великим господином был, до того как сюда попал? У тебя перед фамилией приставка "фон"? У тебя большой счёт в банке? У тебя большое имение? У тебя небольшой заводик в родном городе?

Гюнтер смутился. Единственным достоянием пехотного офицера, как правило, были его голова и руки. Если не считать обещанных фюрером имений на Украине, которые они должны были получить после окончательной победы над большевистской Россией.

Теперь более вероятен земельный участок в два квадратных метра.

— Мои товарищи сейчас пытаются рассказывать правду находящимся здесь солдатам. — Курт кивнул в сторону двери. — Мы никого не заставляем силой, но, если найдутся желающие повернуть оружие против Гитлера и его банды, мы назовём этих людей своими товарищами. — Курт протянул руку, ладонью вперёд, к Гюнтеру, который попытался возразить. — Я не заставляю тебя. И даже не буду уговаривать.

Гюнтер захлопнул рот, прервав возражения. Курт посмотрел на часы, упаковал в свою сумку фляжку и стаканчики. Вновь повернулся к своему бывшему командиру батальона.

— Конечно, намного проще отсидеться в стороне, ожидая, что кто-то решит все спорные вопросы за тебя. Пусть другие воюют, другие принимают решения, другие борются, другие строят новое государство. Пусть. — Курт даже изменился внешне, стал одухотворённее. — Но потом не нужно жаловаться, что построенное ими государство тебя не устраивает. Хочешь подстроить мир под себя? Не жди, когда он сам изменится. Иди и переделывай его! Хочешь, чтобы русские учли твои желания, когда будут переделывать Германию? А это обязательно произойдёт. Иди и помоги им!

Гюнтер встал, понимая, что разговор завершился, одёрнул китель.

— Если надумаешь к нам присоединиться, то вот адрес моей полевой почты. — Курт протянул Гюнтеру бумагу с написанными на ней цифрами. — А сейчас прощай! Хотя, мне почему-то кажется, что в данном случае нужно говорить "до новой встречи".

Обер-лейтенант Курт Мейстер развернулся и вышел из комнаты. Спустя несколько секунд в открытую дверь заглянул охранник и Гюнтер двинулся к выходу, пора было возвращаться в мастерскую.

7 сентября 1941 года Москва (ночь)

Да здравствует наш суд — самый гуманный суд в мире!

Генералу Коробкову стоило золотыми буквами написать эти слова на постановлении комиссии ГКО. Отделаться всего лишь отправкой командиром резервной дивизии в далёкий и безопасный тыл. Это воистину везение.

А этот дурак ещё обиженное выражение лица старательно демонстрирует. Упустить самого Клюге! А такой был шанс захватить в плен первого в этой войне фельдмаршала. Упустили. У него и сил то было — чуть больше дивизии. А вывернулся. Пробил окружение в самом слабом месте, в районе болот, и ушёл. А этот дурак оправдывается тем, что ожидал прорыва вдоль шоссе. Ну, конечно, немецкий фельдмаршал должен следовать только по главным дорогам. С собой обязан таскать парадный эскорт десятка в три легковых машин. А на крыше генеральского автомобиля непременно написать собственное имя и звание. Аришиными буквами!

Впрочем, это было не единственное упущение командарма-четыре. И прочие операции он проводил через пень-колоду. И только решительные действия соседей по фронту спасали его от разгрома. Единственная путная операция в его послужном списке — окружение Варшавы в середине июля. И ту проводил не самостоятельно, а под присмотром главного сталинского погонялы — генерала Жукова. И по разработкам генерального штаба, уклониться от которых ему позволили только в некоторых случаях.

Не Бонопартий! Как выражался по поводу некоторых генералов Сашка.

Но в таких условиях не нужно быть великим военным гением. Такого превосходства в силах и технике не было даже у генералов сорок четвёртого года в войне времени Андрея. Этим же обеспечили просто идеальные условия войны. А они всё топчутся в Польше.

Боевого опыта, конечно, нет. Но другие учатся! Рокоссовский заявил о себе так, что даже немецкая пропаганда признаёт его превосходство. И Гитлер, на полном серьёзе, приводит его действия в качестве примера подражания для своих генералов.

Не хуже положение и у Конева. Кипящий котел северной Польши, состоящий из советских и немецких дивизий, его стараниями постоянно поддерживался под столь громадным давлением, что не позволял командованию Вермахта выдернуть из него свои части. Окружения, охваты, отступления и опять наступления. В этой мешанине корпусов, дивизий, отдельных полков, а то и просто ошмётков различных частей не могли разобраться ни советские, ни германские военачальники. Но у советского Западного фронта было превосходство в силах, что позволяло ему удерживать ситуацию под относительным контролем.

Доходило и до откровенных анекдотов. Там же, в полосе наступления Западного фронта, повторилась ситуация с незадачливым охотником поймавшем медведя. Командующий восемнадцатой армией Вермахта генерал Линдеман почти неделю назад заявил об окружении и уничтожении десятого танкового корпуса генерала Черняховского. Получил свою долю восхвалений от начальства и ведомства пропаганды, был провозглашён надеждой нации и лучшим полководцем фюрера. И вот уже шесть дней пытается оторваться от "пойманного", то есть "окружённого и уничтоженного", танкового корпуса. А Иван Данилович наглядно демонстрировал противнику, как ведёт себя "пойманный на пасеке медведь". Или по-европейски — угодивший в посудную лавку слон. Летели во все стороны ошмётки от незадачливых охотников. Полноценные дивизии превращались в сводные полковые группы. Гибли солдаты и генералы. Окружавшие русский танковый корпус немецкие части в свою очередь превращались в окружённых, прорывались, опять окружали советские танки, вновь попадали под удар. И так все прошедшие дни. Конечно, Линдеман выполнил одну из главных задач этой операции — не выпустил танки Черняховского на оперативный простор с последующим возможным прорывом к Данцигу. Но заплатил за это своей армией, превращённой из полноценной боевой единицы в скопище отдельных дивизионных групп.

Не прошли даром эти бои и для десятого танкового корпуса. Выходить на оперативный простор было нечем. Но Иван Данилович наглядно показал другим генералам, что даже в проигрышной ситуации можно найти способ нанести противнику больший урон, чем он сможет причинить тебе.

Жаль только, что такие генералы пока занимают нижние ступеньки в воинской иерархии. И ещё пройдёт немало времени прежде, чем они окончательно задвинут в сторону выдвиженцев мирного времени, большинство которых умеет очень красиво и правильно говорить, но вот воевать не умеет. И самое паршивое — учиться не желает! Надеясь, что простят и отправят в тыл, на спокойное и размеренное житьё тыловых гарнизонов.

Будь воля Андрея, он бы этих горе-полководцев разжаловал ступени на две-три, а то и сразу во взводные, и на фронт, в первую траншею. Искупать деньги, потраченные страной на его обучение и комфортное содержание.

Но вождь был странно мягок по отношению к опозорившимся командармам. Наверное, осознавал свою степень вины за их возвышение по служебной лестнице. А может, боялся вызвать недовольство генеральской братии. Те и так зубами скрипят на выдвижение каждого командира, не входящего в их тёплую компанию. Но мирятся, понимая, что долготерпение вождя может закончиться в любой момент. А что бывает, когда терпение подходит к концу, они прекрасно видели. В конце тридцатых.

Вместо генерала Коробкова командующим четвёртой армией назначают генерал-лейтенанта Петровского. Леонид Григорьевич успел отметиться командующим корпусом на Прибалтийском фронте, а вот теперь переброшен на Западный фронт, хотя Ватутин упирался как только мог, не желая отдавать перспективного генерала.

Сталин не решился сразу бросить Петровского в бой командармом, хотя по настоянию Андрея отправил его ещё в начале года формировать армии резерва. Но на войне гибнут не только рядовые бойцы, достаётся и генералам. Нарвался на шальной осколок один из командиров корпусов и Леонид Григорьевич вынужден был его заменить.

Та же самая песня была и с Малиновским, сменившим в августе генерала Петрова на девятой армии, сосредоточенной в Болгарии. Там пока тишина. Турки так и не решились влезть в войну против Советского Союза, несмотря на все понукания из Лондона и Берлина. Не от миролюбия, естественно. Удерживали турецкое правительство советские армии, маячащие на границах. Немаловажную роль играла и борьба между германскими и английскими сторонниками в турецких верхах. Не получалось у них сговориться между собой, как и у их хозяев в Лондоне и Берлине.

Андрей благополучно пропустил мимо ушей практически всё выступление начальника штаба резервных армий генерала Соколовского. Его не слишком интересовали цифры, которыми генерал старательно нашпиговал свой доклад. Из генеральского доклада Андрей уяснил главное — у нас в наличии шесть боеготовых армий в стратегических тылах Западного и Прибалтийского направлений, причём три из них образуют Резервный фронт за спиной Конева и Рокоссовского. Остальные три ожидают своего часа в Прибалтике, готовясь к штурму Восточной Пруссии.

Выступление Устинова его интересовало больше, да и цифры там были информативнее для полкового комиссара Банева. Ибо касались производства боевой техники, к проектированию которой Андрей имел самое непосредственное отношение, и не только как источник информации. Пришлось ему нарисовать схемы автомата Калашникова и одноимённого пулемёта. Сейчас в Туле и Ижевске ломают головы над его чертежами, пытаясь довести до ума творчество "одного из командиров Красной армии, погибшего в Восточной Пруссии". Чьё имя будет носить в этой реальности легендарный автомат, ему неизвестно. Может быть и самого Калашникова. Михаил Тимофеевич ещё в начале этого года откомандирован в Ижевск для продолжения службы, уже в качестве конструктора. И не только по протекции комиссара Банева, успел сержант Калашников отметиться в конкурсе пистолетов-пулемётов, проведённом в конце сорокового года. Другое дело, что предложили ему участвовать в этом конкурсе некие люди, получившие приказ о данной просьбе в НКВД.

А работы у конструкторов оружия непочатый край. Только по промежуточному патрону сразу три конкурса запущено — автоматический карабин, автомат и ручной пулемёт. Карабины уже проходят войсковые испытания, пока, как и ожидалось, лучшим признан самозарядный карабин Симонова. Но Токарев тоже не отстаёт, на пятки наступает. С автоматом пока глухо, но там и проблем намного больше. Подали заявку больше десятка конструкторов. После предварительного отбора оставили четыре разработки — Шпагина, Судаева, Коробова и коллективное творчество ИЖмаша, в котором с первого взгляда угадывается АК. Но дорабатывать их еще не один месяц. Нужно учитывать, что данная работа "на перспективу". Перевооружать воюющую армию в разгар боевых действий никто не решится, разве что отдельные части. Как немцы в своё время снабжали Шмайсеровским Штурмгевером в основном эсэсовские части.

Выдано задание на разработку единого пулемёта под винтовочный патрон, причём попытку скопировать MG-34 отмели начисто. Слишком сложен и затратен. Выдали наброски компоновки ПК, а дальше, товарищи конструкторы, творите, доказывайте, что не зря страна на вас деньги тратит.

Дегтярёв доводит до ума свой станкач, но задание на разработку аналогичного устройства предложили и другим конструкторам. В том числе и Горюнову.

Владимирова озаботили работой над пулемётом калибром 14,5 мм, если уж в реальности Андрея он данное устройство разработал к сорок четвёртому году, то сможет и здесь. В качестве основного оружия для новых бронетранспортёров, разработка которых начата сразу на двух заводах — ГАЗе и ЗИСе. Говорят, что на ГАЗе также замахнулись на разработку БМП, правда, под зорким оком "костоломов" из НКВД, пообещавшим конструкторам "свободный демократический" выбор между Сталинской премией и лесоповалом.

Лаврентий Павлович Берия умеет "найти стимулы". Сталин поставил его куратором над большинством новых разработок и сейчас "лучший управленец страны" мечется по городам и весям, налаживая работу новых заводов и КБ. Чаще всего на пустом месте. Но сейчас Берия посверкивает стеклами пенсне в начале стола, где находятся все, кому положено по рангу. Сверкают золотом многочисленных звёзд петлицы, отсвечивает галун нарукавных нашивок, переливается эмаль орденов. Вершители судеб страны, вот только с каждым днём реальная власть у этих личностей, за редким исключением, становится всё меньше и меньше. Поднимаются наверх удачливая и расторопная Замена. Именно с большой буквы. Этим пока выказывают уважение и отдают все положенные почести. Вот только надолго ли?

А Устинов перешёл к своей любимой теме — танкам. Благо, хвастаться было чем! А нарком вооружений подводил итог фронтовых испытаний экспериментальных танков. КВ-4 со 107-милииметровой пушкой признан удачным и будет запускаться в серию параллельно с КВ-85, с постепенной заменой КВ-1 первых выпусков на эти танки.

Тридцатьчетвёрка с орудием калибром 85-миллиметров не показала особых преимуществ перед Т-34 с пушкой 76-мм. Боезапас меньше, башня теснее, передние катки перегружены. К тому же, есть самоходка с подобной артсистемой.

"Тигров" с "Пантерами" на вас нет! Андрей зафиксировал в блокноте, что нужно ещё раз отметить необходимость разработки более мощных танков. Да, сейчас они не нужны, но завтра могут понадобиться, причём в самый неподходящий момент. Пусть будут разработаны, испытаны и приготовлены к серийному выпуску, чтобы в случае "посещения полярным лисом" времени на развёртывание производства ушло как можно меньше.

Судя по всему, подобные соображения были высказаны и наркому вооружений, причём с самой вершины властного Олимпа, так как он тут же предложил выпускать вместо подобной тридцатьчетвёрки другой танк на её основе. С установленным поперек двигателем, центральным расположением башни и 85-миллиметровой пушкой, которую испытывали на Т-34-85. Нужно учесть, что первые машины такого типа построили ещё в июне. Необходимо изготовить несколько десятков и провести фронтовые испытания.

Андрей с уважением посмотрел на Устинова. Работать умеет, пусть и конфликтует кое с кем из подчинённых. А ведь может получиться! Тем более, что выпуск тридцатьчетвёрок налажен сразу на трёх заводах. Пока два штампуют основной танк армии, третий перестраивает производство, затем передаёт эстафету дальше. Глядишь, так за годик-полтора и поменяют тридцатьчетвёрку на Т-44, или как его в этой реальности назовут. Если необходимость возникнет. В реальности Андрея необходимость была, но не было возможности. А тут может получиться. Харьков со Сталинградом в руинах не лежат. Нет необходимости вводить вместо них Омск и Красное Сормово. К тому же, завод в Нижнем Тагиле практически готов, не решена проблема с карусельными станками для проточки погона башни. В таком случае, пусть самоходки на базе тридцатьчетвёрки делает, заодно Харьковский паровозостроительный разгрузит.

Следующим пунктом доклада наркома вооружений был отчёт об артиллерии. Пушек и самоходок наклепали столько, что удалось не только снабдить новые армии, но и накопить большой запас на случай крупных потерь в матчасти. Железа то много, нет самого главного — расчётов и экипажей. Хотя и выпустили перед войной из военных училищ сразу два старших курса, не хватает командиров огневых взводов. Сержантов обучить проще, но это уже призванное пополнение. Кадровые младшие и средние командиры на переднем крае, и выдернуть их оттуда БОЛЬШАЯ проблема. ГКО принял решение отличившихся сержантов и старшин производить в младшие лейтенанты прямо на фронте без обучения на командирских курсах. И направлять во вновь формируемые части командирами взводов. Решение, конечно, половинчатое, но на какое-то время остроту проблемы снять можно.

Следующий повод для гордости — миномёты. Войска обеспечиваются в полном объёме, причем как миномётами, так и минами. Основной упор сделан на производство батальонных "самоваров" калибром 82 мм. Они уже стали основой полковой артиллерии, превосходя число полковых 120-миллиметровых в 4 раза, 24 батальонных и 6 полковых. Выпущено достаточное количество 160-мм миномётов для формирования отдельных миномётных дивизионов, придаваемых дивизиям для проведения огневой подготовки. На их основе сформированы первые тяжёлые миномётные бригады.

Не меньше произвели и реактивных миномётов, причём как БМ-16, так и более совершенных моделей. Провели испытания старта ракетных снарядов непосредственно с упаковочных ящиков, рассеяние оказалось больше, чем с направляющих специальной установки, но для огневой подготовки по площадям вполне приемлемо. "Катюши" разных мастей разлетаются по фронтам, как горячие пирожки на ярмарке. В последнем наступлении впервые применили дивизии реактивных миномётов, придавая их армиям прорыва на направлении главных ударов. Хотя, психологический эффект уже не тот, что был поначалу. Немцы разобрались, что это за оружие, получив в качестве трофеев несколько неразорвавшихся ракет. И сейчас немецкие генералы усиленно напрягают свои ракетные лаборатории, требуя скопировать данное оружие.

А конструкторы, как удалось выяснить из захваченных документов, интенсивно сопротивляются. Копировать "примитивное варварское устройство" не по духу высоколобым интеллектуалам, озабоченным реализацией своих гениальных идей. Зачем им эти большевистские "хлопушки", если они вот-вот закончат испытания своей А-4.

Ага. До самого сорок четвёртого года доводили и испытывали, насколько помнит Андрей. Что больше всего поразило их с Сашкой в переводе захваченных документов, в частности докладной штурмбанфюрера Гопке, командированного для изучения положения в ракетных лабораториях Рейха, так это схожесть реакций учёных разных стран, попавших в одинаковые условия. Что в Германии, что в СССР, любая попытка заставить учёных мужей повторить, без изменений, устройство противника вызывает бурное возмущение. Ведь они сделают намного лучше! Пусть просто ничего не значащую финтиклюшку присобачат на другой стороне, но обязательно проявят творческий полёт мысли. Вот, если бы втихомолку содрать, да ещё без свидетелей вне своего круга — тогда со всем уважением. А подчинятся приказаниям тупых солдафонов, это кровоточащая рана в их чувствительных душах.

В СССР с этим намного проще. Повела одна усатая личность сердито бровями в сторону ближайшего лесоповала, и профессора с академиками тут же поспешили выполнять указания. Тем более, что они и сами были уверены — делать нужно именно так, а не иначе. Ну разве, что "финтиклюшечку они всё-таки с другой стороны приделают, а то как-то неэстетично". Помогало и то, что впоследствии назовут "низкопоклонством перед западом" — уверенность в том, что в "просвещённой Европе" всё намного лучше. И разработки совершеннее. И люди умнее. И жизнь лучше. И вода мокрее! И морды ширше! И жопы, пардон, мягше!

А вот Гитлер сам себе проблему сотворил. Сколько лет вдалбливали немцам в головы, что они самые умные, самые способные, самые сильные, самые... самые... самые... В отличие от славянских недочеловеков, у которых всё, ими сделанное, или скопировано, или украдено, или настолько примитивно, что истинному арийцу и смотреть противно. А тут вдруг копировать! Ну как объяснить "сверхчеловеку" арийского разлива, что тупые унтерменши сделали лучше, чем хвалёная германская наука, а "недоношенная" советская промышленность умудрилась наклепать этого "убожества" столько, что "лучшие в мире" солдаты Вермахта воют от бессилия, пытаясь сопротивляться плохим танкам, убогим самолётам, примитивным пушкам.

Кстати, об истинных арийцах. По приказу наркома НКВД учёные-антропологи, используя изготовленные по немецким чертежам обмерочные инструменты, провели исследование черепов русского населения центральных и северных областей России. И результаты исследования опубликовали в советской и доступной зарубежной прессе с положенными комментариями и сравнениями с немецкими результатами изучения населения Германии. Особо подчеркнув, что, по принятой в Германском Рейхе теории, прямыми потомками Ариев является население центра и севера Русской равнины. Идеологическая бомба под теорию арийского происхождения германских народов сработала по полной программе. Две недели все газеты и журналы противников Германии перепечатывали этот материал, добавляя свои язвительные комментарии. Не остались в стороне и нейтральные страны, и даже вишистская Франция рискнула это сделать, привлекая для этого в основном второстепенные издания с сомнительной славой бульварного чтива. Но напечатали.

Противники, как и ожидалось, оказались в Германии и подконтрольных ей странах.

И... некоторых советских изданиях. Отечественные критики обвиняли авторов статьи в работе на врага, как и принято в этой реальности при разборках с научными оппонентами.

"В то время, как весь советский народ, напрягая силы борется со страшным врагом, некоторые лжеученые позволяют себе использовать в работе псевдонаучные методы гитлеровских пропагандистов, обеляя, таким способом, людоедскую мораль врага..."

Примерно в таком осторожном духе начиналось. Как и положено, с оглядкой на реакцию Кремля. Но там молчали. Истерия "истинных борцов с лженаукой" набирала обороты, формулировки становились всё более жёсткими и оскорбительными. Переходили на личности, требовали изгнания из научных рядов, передачи "этой мерзости" в суд. Вот только не было попыток аргументировано возразить с использованием фактов и научных методов. Судя по всему, возразить было нечего. Или учёные из противников арийского происхождения европейцев были никакие. Или данная теория не была воспалённым бредом фашиствующих недоумков.

Впрочем, так оно и было. По просьбе Андрея ему обработали главные работы по предвоенной антропологии. Вполне серьёзная научная дисциплина, озабоченная попытками объяснить многообразие людей, их расселением на определённых территориях, и пытающаяся дать разумную теорию происхождения человечества. Конечно, ни в одном деле не обходится без фанатиков и эксцентриков, но никто из серьёзных учёных не призывал уничтожать другие народы под предлогом их неполноценности. Это позднее пришёл ефрейтор Шикльгрубер и, с помощью таких же больных на всю голову, начал проповедовать исключительность одного европейского народа по отношению к таким же европейцам, просто живущим в другой стране. Идиотизм, да и только.

Фашистское пугало из европейской антропологии сделали уже после войны. Идеологам стран-победителей, а главенствующее положение там занимали лица одной интересной национальности, не понравился вывод о происхождении основных человеческих рас от РАЗНЫХ предков. В этой теории не оставалась места той единственной и неповторимой АФРИКАНСКОЙ обезьяне, от которой, согласно учениям последующих времён, и произошло ВСЁ человечество. Интересно, как же в таком случае появились европейцы всех своих разновидностей, если, согласно практике, от смешанных браков чёрных и белых появляются в большинстве случаев чёрные потомки?

Боженька после рождения перекрашивал?

Количество разговоров, споров и откровенных спекуляций вокруг этого вопроса появилось за последний месяц просто невообразимое количество. И продолжает расти. Причём оппоненты перешли из области научных споров в плоскость политических пристрастий. Как всегда, выполз на свет божий жупел антисемитизма. От него никуда не деться. Он возникает всегда и по любому поводу, даже если ни одного еврея упомянуто не было. Тем не менее, они вскоре появляются и начинают петь про свои вековые обиды.

Ну ладно, если бы дело касалось Германии, где их действительно, за редчайшим исключением, выперли со всех "лакомых" профессий.

Но Советский Союз в чём обвинять? В том, что восемьдесят процентов ленинского и последующих советских правительств двадцатых-тридцатых годов состояло из евреев. В чём тут антисемитизм? В том, что оставались незанятыми остальные двадцать процентов?

Сталин, конечно, проредил управленческий аппарат от сынов израилевых, пустил в расход самых одиозных личностей. Но основная часть евреев осталась на своих местах, а то и на повышение попёрла. А попавшие под чистку виноваты сами — наглеть надо меньше.

Андрей с усилием прервал свои мысли. Нужно слушать выступления, а то спросит вождь что-нибудь из сообщённого сегодня, а ты "ни ухом, ни рылом" о чём рассказывали товарищи-докладчики.

А Устинов перешёл к делам небесным. С самолётами та же песня, что и с артиллерией. Машин выпущено достаточно, не хватает лётчиков. Военные училища не справляются со стопроцентным восполнением потерь. Радует то, что у противника дела ещё хуже. Запас опытных пилотов и у него не бесконечный. Всё чаще в небе оказываются кое-как обученные мальчишки, коих наши воздушные волки с превеликим удовольствием кушают. Небо удерживает опытный костяк, причём как с нашей стороны, так со стороны Люфтваффе.

Флотские дела были не столь радужными. По решению ГКО заморожено строительство всех крупных кораблей. Верфи судостроительных заводов заняты только ремонтом крупных боевых единиц, да переоборудованием гражданских кораблей во вспомогательные военные суда. Продолжается производство подводных лодок, торпедных катеров, тральщиков, бронекатеров для речных флотилий. Государство сознательно решило не лезть на морские просторы, сосредоточив основные усилия в прибрежной полосе и акваториях рек и озёр.

Вполне разумно. Во времена Андрея всё решилось на суше и в прибрежной полосе, а тяжёлые корабли флота так и простояли бесполезным балластом у причальных стенок. За исключением крейсеров Черноморского флота. Здесь они намного активнее, но вряд ли морские сражения смогут решить исход войны. Силы несопоставимы даже с немецкими Кригсмарине. И не дай бог, придётся столкнуться с эскадрами английского Гранд Флита. Этого зверя в родной стихии не возьмёшь, его, как сказочного водяного, на сушу надо вытащить.

На смену Устинову пришёл заместитель председателя Совнаркома Булганин. Экономика основа государства, а для воюющей страны бесперебойное функционирование экономических механизмов — вопрос жизни или смерти. Хотя в этих вопросах Андрей смыслил не больше, чем в юридической казуистике. Кое-что, естественно, мог понять даже он, но только самые общие выводы. К его облегчению, напрягать мозги не пришлось. Вопросы и освещались самые общие.

Нефть — кровь войны. В волго-камском регионе вышла на проектную мощность добыча нефти. Страна избавилась от пагубной зависимости сосредоточения нефтяной промышленности только в кавказском регионе, достижимом для бомбардировщиков вероятного противника. Не немцев, разумеется, а британцев, у которых есть возможность дотянуться до Баку и Грозного из Ирака.

Оборудование для новых нефтепромыслов, не особо мудрствуя, поснимали с Бакинских. Специалистов и рабочих вывезли оттуда же. Хорошо, что успели всё это совершить до начала войны, избежав многочисленных трудностей перевозки оборудования по забитым военными эшелонами дорогам воюющей страны.

Чугуна и стали произвели столько, сколько и требуется. Нужна медь, добыча руды и выплавка металла не поспевают за аппетитами оборонной промышленности. Проблему можно частично решить сбором медных бытовых предметов у населения, нужно провести соответствующую разъяснительную компанию. Но необходимо и конструкторам с инженерами объяснить всю серьёзность ситуации, а то они привыкли даже дверные ручки из дефицитной меди штамповать. Им главное технологичность, а не экономия.

Андрей записал очередную заметку в свой блокнот. Нужно зарезервировать несколько тонн меди для своего института, а то придётся самолично медные вещи собирать, как Муссолини в своё время пришлось передать в переплавку собственные бюсты. И ещё раз вдолбить своим инженерам понятие о разумной экономии. Он до сих пор с содроганием вспоминает первую установку сварганенную в их институте год назад. Соединительные провода почти в полпальца толщиной, стограммовые контактные группы, такое ощущение что высоковольтный шкаф проектировали, а не вычислительную машину.

Ещё одной чрезвычайно важной проблемой стал алюминий. Крылатый металл оборонка поглощает с не меньшей быстротой, чем медь. Внутренние запасы практически исчерпаны, пришлось покупать в САСШ. А те цену заломили, мало не покажется. Пришлось заплатить. Большая часть закупленного алюминия уже доставлена во Владивосток и сейчас организуется отправка его на авиационные заводы. Проблема временно решена, но если всё время закупать по таким ценам, Булганин посмотрел на Сталина, то страна рискует остаться без запаса золота и бриллиантов.

Сталин благодушно кивнул на это замечание и Булганин продолжил дальше. Следующими в докладе числились никель, хром, марганец, кобальт, олово, цинк и другие столь необходимые добавки для производства стали и бронзы. Свинец, расходы которого возрастали по мере увеличения плотности огня на передовой. Магний, нужный для производства термитных бомб. И так далее.

Андрей посмотрел на часы. Совещание шло уже больше часа. Прошли весь круг вопросов, начиная с дел военных и заканчивая экономикой. Причём экономические проблемы в первый раз освещались так подробно. Наверное, вождь решил вразумить генералов, которые привыкли воспринимать тыл как бездонный колодец, из которого можно черпать и черпать, было бы желание.

Недавно разжаловали в рядовые командира дивизии, устроившего праздничный салют из всех дивизионных стволов по случаю получения генеральского звания. Выпустили полбоекомплекта в белый свет, как в копеечку. И пошёл новоиспечённый красноармеец в штрафную роту, ходить в атаки без поддержки артиллерии, которую он без боеприпасов оставил. Подгребли вместе с ним и всю дивизионную верхушку, но те отделались снятием только одного звания. На этом бы им сидеть тихо, сопеть в две дырочки и молиться, чтобы об них как можно быстрее забыли. Так, нет же. Неймётся дуракам. Написали жалобу на командующего Центральным фронтом Рокоссовского, устроившего "эту несправедливость". Кто-то из доброхотов, имеющих доступ на самый верх, привёз эту "челобитную" в Генеральный штаб. А Шапошников продемонстрировал данный документ Сталину. Верховный просто рассвирепел, и спустя совсем короткое время штрафная рота пополнилась ещё несколькими бывшими командирами, додумавшимися, от великого ума, поставить свои подписи под данной бумажкой.

По фронтам зачитали приказ о недопустимости нецелевого расхода боеприпасов. С введением материальной ответственности провинившихся командиров.

А заместитель председателя совнаркома коснулся проблем химического производства. И так однобокая от рождения, после начала войны советская химическая промышленность окончательно переключилась на военные заказы, демонстрируя завидное умение находить боевое применение даже самым мирным технологиям. Что давало немалый экономический эффект. Одна замена кожи кирзой чего стоит. А химики изгалялись над здравым смыслом, изобретая порой такое, что в приёмных комиссиях только гадали — проводить испытания или сразу со смеху падать? Те же самые фанерно-эпоксидные бомбы, предложенные для бомбардировки живой силы противника. И много всяких других не менее экзотических предложений.

Электротехническая и радиотехническая промышленность. Здесь всё понятно. По этому вопросу Андрей может и сам доклад прочитать. К тому же Пересыпкин уже докладывал о развитии средств связи в предвоенные месяцы и за начальный период боевых действий. Не всё, конечно, так гладко, как пытался уверить начальник войск связи, но тех страшных проблем, что сопровождали Красную Армию в начале войны реальности Андрея, здесь нет. Дуболомства отдельных генералов не отменишь, но большинство командиров связью пользоваться научились. Пусть и не в том объёме, как принято у противника. Но и не на уровне пещерных людей, как было совсем недавно.

Добыча угля снизилась незначительно. Наиболее квалифицированные кадры удалось сохранить, передав армии только неквалифицированную рабочую силу. Заменили их пленными немцами и австрийцами. Работают в шахтах и румыны, несмотря на заключение мирного договора с правительством короля Михая. Этих удержали, переведя их на права вольного найма. В основном принудительно, но изрядная часть согласилась на это добровольно, рассчитывая получить советское гражданство, которое было им обещано после окончания войны.

Работают и поляки, якобы расстрелянные в Катыни, как утверждали "демократические" подпевалы Геббельса во времена Андрея. Некоторых из них освободили для пополнения польских частей Берлинга, но большинство осталось строить дороги и аэродромы, как не заслуживающие доверия. Та же участь ожидала и взятых в плен солдат и офицеров Армии Крайовой, не пожелавших присоединиться к Красной Армии и польскому корпусу генерала Берлинга. Впрочем данное формирование усиленно насыщалось поляками "советского" происхождения. Первой польской дивизией командует знаменитый комбриг интербригадовцев Вальтер, генерал Кароль Сверчевский, переведённый из РККА в польские части. А сколько бывших советских командиров на менее значимых офицерских должностях известно только в управлении кадров Красной Армии.

Остальных немецких и австрийских военнопленных направили на строительство дорог, плотин, аэродромов, распределили по немногочисленным не задействованным для военных нужд промышленным предприятиям. Несколько тысяч пленных немцев высказали желание стать гражданами Советского Союза и попросили поселить их в автономной республике немцев Поволжья. Булганин в очередной раз посмотрел на Сталина. Вождь пыхнул своей трубкой и ответил: "Пока рано".

Электроэнергетика на пределе. Энергию в основном подают на фабрики и заводы, работающие круглосуточно. В большинстве городов электричество распределяется строго по графику. Приоритет промышленности и транспорта. В жилые дома только в утренние и вечерние часы. Необходимо решать и проблему со строящимися объектами на Урале и в Астраханской области. Курчатов и Королёв требуют приоритетного снабжения электричеством, упирают на то, что выполняемые ими задания правительства чрезвычайно важны, при этом о сути своей работы информировать Совнарком категорически отказываются.

Булганин высказал это с некоторой обидой. Его, не последнего человека в стране, отказываются поставить в известность какие-то учёные черви. Сталин отложил трубку и повернулся к наркому НКВД: "Товарищ Берия, решите этот вопрос". Берия кивнул.

Андрей опустил взгляд, чтобы невольно не выдать свои мысли. Да, режим секретности запредельный. Не сообщить о разработках второму человеку в правительстве.

А Булганин перешёл к важнейшему на данный момент вопросу — продовольственному. Многострадальная деревня, как и ожидалось, большую часть мужиков отправила на фронт. Давать "бронь" крестьянам никому не пришло в голову. Всякой чиновничьей шушере, обивающей пороги многочисленных парткомов, советов и контор, "бронь" положена, а хлеборобам она без надобности! Русские бабы всё выдюжат! И вспашут, и посеют, и урожай соберут! И войну на своём горбу вытянут!

Андрей столько раз предлагал Верховному пересмотреть штаты совучреждений, что тот уже начинал морщиться при одном упоминании об этом вопросе. Но всё же частично эту проблему решил, передвинув чиновников, в табели на получение отсрочки от призыва в армию, на самый низ таблицы. Как только появлялась возможность их замены на демобилизованного по ранению бойца или командира Красной Армии, данные товарищи отправлялись обживать казармы и окопы. Но слишком медленно.

При каждом новом разговоре на эту тему вождь ругался, что "если выполнять требования товарища Банева, то страной управлять некому будет". Андрей признавал нужность управленческого аппарата, но всякое лицезрение чиновников вызывало в нём стойкое неприятие данных личностей, причём это у него было на уровне инстинктов. Сашка пытался шутить над этой праведной борьбой своего друга с парторгами и делопроизводителями. Андрей же злился на эти подначки и ворчал, что "не видал Сашка, как в одночасье можно страну развалить". Просто потому, что чиновникам пообещали, будто при новом режиме они будут "жрать вкуснее и спать мягче"! И что "нет у государства врага опаснее собственных чиновников". Потому, что внешнего врага видно издалека, а эта гнусь под самыми ногами копошится. И, какие мыслишки у неё в голове водятся, до последнего момента неясно. А когда станет известно, то чаще всего уже поздно.

За урожай была битва, в самом настоящем понятии этого слова. Люди не ели, не отдыхали и толком не спали, но собрали всё до зёрнышка. Привлекали воинские части, школьников и студентов, даже творческую интеллигенцию потревожили.

Андрей представил сколько вони будет по этому поводу и поморщился. Ещё одна категория личностей сомнительной пользы. Государство ненавидят всеми фибрами души, но вне государственного механизма существовать не могут. Требуют от правительства всесторонней финансовой поддержки, но любую попытку государства проверить, на что именно потратили его денежки, отметают с истерическими воплями о свободе творчества.

Ты меня вкусно накорми, допьяна напои, мягко спать постели, а чего я там про тебя на заборе намалюю — не твоё собачье дело. А дело это только моё и ничьё больше! Потому, как свобода творчества! Ну разве проблема, что окромя жопы ничего не рисуется. На то она и свобода творчества. Люди, говоришь, плюются? А чего они, совки тупые, в "настоящем искусстве" понять могут. Оно ведь элитарно! "Не для дураков!"

Андрей с содроганием вспоминал своё первое, и последнее, посещение выставки "современного искусства", мода на которые поползла в девяностые. Вынес оттуда стойкое отвращение к этой мерзости и убеждение, что подобных "творцов" нужно содержать в психушке, чтобы не уродовали своими "неординарными" взглядами нормальных людей.

Но в этом времени "свободным творцам" в зубы не заглядывают. Сотворил что-то достойное вдумчивого изучения отделением психиатрии, собирай вещички. Свежий воздух лесоповала прекрасно проветривает терзаемые творческими поисками мозги непонятых гениев.

Великое счастье страны, что успели провести коллективизацию. Пусть через пень-колоду, с перегибами и перехлёстами, но создали прочную продовольственную базу для государства. Не будь этого "пугала демократии" под названием колхозы, с голоду бы сдохли, самое большее, через год после начала боевых действий.

Сам Андрей, будучи горожанином в пятом поколении, в сельском хозяйстве ни черта не соображал. Самое большее, что мог, это отличить белый хлеб от серого. Что булки на дереве растут, естественно, не проповедовал, но поначалу охотно повторял телевизионный трёп о несчастном русском крестьянстве, которое насильно загнали в колхозное рабовладение. До близкого столкновения с этим самым крестьянством в "кровавой оперетте" первой чеченской войны. Сдуру выперся с проповедями о том, "как нам обустроить деревню". За что и получил вполне заслуженную порцию насмешек от одетых в камуфляж деревенских парней, из которых и состояла горемычная армия России. Оказалось, что "несчастное, замордованное коммуняками крестьянство", покидать свою "коллективную тюрьму" не слишком торопится. Потому что, в отличие от газетных писак, прекрасно понимает — в суровых условиях России в одиночку можно только выжить и не подохнуть с голоду. И то не всегда. А снабдить страну продовольствием в "зоне рискованного земледелия", какой и является почти вся территория российского государства, могут только крупные хозяйства. Неважно как они называются. И уничтожение колхозов и совхозов — акт диверсии против России.

Колхозы Советского Союза отдадут всё ради достижения победы, но для полного решения продовольственной проблемы придётся привлекать и крестьянство окрестных государств, находящихся под контролем Советского Союза. Румынию и Болгарию озаботили производством овощей и фруктов. Монголия будет поставлять мясо. Китай расплатится за предоставленную военную помощь рисом и чаем. Найдётся что содрать и с Ирана. Все должны приносить пользу. Строго по народной мудрости — "с паршивой овцы, хоть шерсти клок".

Кстати, в этой реальности Китай стал как-то странно усыхать. Совсем недавно, и трёх месяцев не прошло, объявил о своей независимости Синьцзян. Отгороженный горными хребтами и трудно проходимыми пустынями, он и раньше подчинялся центральному правительству чисто номинально, а теперь решил перейти в свободное плавание. Чан Кайши может возражать сколько угодно, но реальной силы подчинить сепаратистов у него нет. И похоже никогда не будет. Молчит и Мао, предпочитая не ссорится с северным советским союзником из-за сомнительного права контролировать этот кусок гор и пустынь. Кроме того, Москва признала "особые интересы" Японской империи в Манчжурии, что не способствовало улучшению отношений с гоминьданским правительством Китая, но частично сняло напряжение на границе Маньчжоу-го, позволив перекинуть часть войск с Дальнего востока на запад.

Это начинание Москвы Андрей всецело поддерживал.

Если отбросить идиотскую болтовню о необходимости советскому, или российскому, государству соблюдать нормы морали во внешней политике, то всё станет на свои места. Обыкновенный государственный цинизм — не иметь слишком сильных соседей под боком. Этот принцип соблюдается в европейской политике не одно столетие всеми, кто имеет возможность его реализовать. И другие страны воспринимают его как должное.

Совещание подходило к концу. Осталось озвучить классическое "есть ли у кого вопросы" и можно со спокойной совестью приступать к обычным делам. Ожидание скорого завершения нарушил генерал армии Апанасенко. Поднявшись со своего места он одёрнул китель, посмотрел на карту Советского Союза, висящую на торцевой стене за спиной Верховного главнокомандующего.

— Товарищ Сталин, разрешите высказать некоторые соображения. — Апанасенко дождался разрешения и продолжил. — Мне бы хотелось уточнить положение на вверенном мне Дальневосточном фронте. В последние два месяца нам пришлось передать на западное направление семь дивизий из подчинённых мне армий, существенно ослабив оборону приграничных районов. Призванное пополнение не может обеспечить полноценную замену этих частей. Если японцы начнут войну против Советского Союза сейчас, нашим частям чрезвычайно трудно будет удержать Приморье. Если вообще возможно.

За столом наступила напряжённая тишина. Все ожидали продолжения.

— Командование Дальневосточного фронта считает необходимым приостановить переброску других частей до окончательного выяснения позиции Японии. — Генерал посмотрел на Верховного, ожидая реакции на своё выступление.

Сталин приподнялся со своего места, подошёл к карте, осмотрел районы Дальнего востока.

— Который сейчас час, товарищ Апанасенко? — Вождь повернулся к генералу.

— Двадцать один час сорок восемь минут, товарищ Сталин. — Отрапортовал генерал, сверившись с часами.

— Ну что же, теперь можно. — Сталин подошёл к своему месту, осмотрел въедливым взглядом, сидящих за столом генералов и наркомов. — Сорок восемь минут назад японские самолёты с авианосцев нанесли удар по базе американского флота на Гавайях. Япония вступила в войну против Североамериканских Соединённых Штатов.

Вот это да! Андрей посмотрел на вождя, который переключился к неторопливому набиванию табаком своей трубки, провёл взгляд вдоль стола, оценивая степень удивления присутствующих. Большинство были поражены даже намного больше его. Они ведь не знали, что такой вариант развития событий вообще возможен. Андрей надеялся, что так и будет, но не ожидал, что Япония влезет в войну на три месяца раньше привычного, по предыдущей реальности, срока. Только несколько лиц светились торжеством. Посвящённые, как и должно было быть, принадлежали к разведке всех разновидностей. Невозмутимыми оставались также начальник Генштаба Шапошников и нарком ВМФ Кузнецов, то ли умели держать себя в руках лучше остальных, то ли действительно знали точные сроки

Верховный раскурил трубку, провёл своими тигриными глазами вдоль стола, наводя порядок среди присутствующих на совещании.

— Распределение сил выяснилось полностью. — Сталин нашёл взглядом Андрея, находящегося в самом дальнем конце стола, и закончил фразу. — И теперь наша задача извлечь из этой расстановки максимальную для нашей страны пользу.

7 сентября 1941 года Тихий Океан

— Ну что там, боцман? — Задававший вопрос матрос докурил папиросу и щелчком отправил окурок за борт.

— Тебе, Хомяк, капитан какое задание дал? — Боцман сердито посмотрел на любопытного матроса. — Следить за горизонтом и водой. А ты чем занимаешься? На камбуз пялишься.

Матрос недовольно дёрнул губой. Кличку, данную ему экипажем, он терпеть не мог, но что поделаешь, коли родители тебя фамилией Хомяков наградили. Нравится, не нравится, а терпи.

— Да что тут разглядывать? — Попытался качать права Хомяков. — До самого горизонта ничего кроме волн нет. Чаек и тех не видно.

— Из-за таких вот раздолбаев, как ты, можно запросто не то, что подводную лодку прозевать, но и целую эскадру до самого борта допустить. — Боцман сплюнул за борт и добавил. — Братан недавно с Балтики написал, как эсминец у Ревеля потеряли. Такой же обалдуй облака на небе разглядывал, а торпеда уже у самого борта была.

— Да откуда тут торпеде взяться? — Продолжил упорствовать матрос.

— Марш с поста! — Окончательно разозлился боцман. — Скажешь Карпенко, чтобы пришёл, сменил тебя.

Матрос облегчённо вздохнул и, повернувшись к боцману спиной, позволил себе довольную усмешку. Старательно пародируя походку хромого на одну ногу боцмана, двинулся прочь, начал насвистывать модный в последнее время мотивчик. Успел сделать несколько шагов, прежде чем споткнуться от брошенной в спину фразы.

— И готовься к списанию с корабля. По приходу на базу всем экипажем подадим на тебя рапорт. Не хочешь нести службу в гражданском флоте, послужишь на фронте.

Хомяков резко повернулся, мгновенно стёр с лица усмешку, понимая, что переборщил с передразниванием боцмана, натянул на него угодливо-наивное выражение.

— Михалыч, за что на списание? — Пытался он спасти ситуацию, но было поздно.

Боцман сжимал кулаки и с трудом сдерживался от того, чтобы их применить. Впервые пришлось Хомякову увидеть причину, по которой боцман получил кличку "рябой". На красном от гнева лице выступили многочисленные пятнышки синевато-серого цвета — след давнего ожога порохом.

— Я бы тебя, гниду, за борт выбросил, будь моя воля. — Прорычал боцман.

Хомяков испугался по-настоящему. Если, в самом деле, всем экипажем рапорт напишут, то с кораблём придётся распрощаться. В другое время он с радостью покинул бы это ржавое корыто, но во время войны оказаться на берегу опасно возможностью угодить под мобилизацию. Тогда и Танькин хахаль не поможет. Забреют и в окопы. Хорошо если на Дальнем востоке оставят, а то ведь в последнее время почти всех на запад гонят. А о том, что там происходит, такие слухи бродят. Говорят раненых тьма тьмущая, даже за Урал привозят.

Хомяков быстро исчез из поля зрения недовольного боцмана, всё ещё надеясь, что со временем злость пройдёт, и тот не станет выполнять свою угрозу.

А боцман достал заранее набитую табаком трубку, прикурил её и понемногу начал успокаиваться. Вот ведь паскуда этот Хомяк. Всё настроение испортил. Давно нужно от него избавиться. Сам боцман уже три раза предлагал его списать, да капитан каждый раз просил ещё потерпеть. Чем капитан начальнику порта обязан, боцман не знал, но был уверен, что Хомяков такой наглый из-за того, что его сестра с этим начальником порта путается.

Боцман оглядел горизонт, пытаясь разглядеть какие-либо детали, но бросил бесполезное занятие. Зрение после того пожара так и не восстановилось. Десять лет прошло, а улучшения, которое врачи обещали, нет и, похоже, уже никогда не будет. Ну, лишь бы хуже не было.

Примчался Карпенко, заступил на пост, старательно просматривая морщинистую гладь океана. Боцман одобрительно кивнул головой — таким образцовый моряк и должен быть. Мимо этого торпеда незамеченной не проплывёт.

Войны в Тихом океане, вроде бы, нет. Но два парохода из рейсов не вернулись. Что с ними произошло не сообщают. Начальство, конечно, знает, но делиться этим знанием не торопится. Остаётся только гадать. Скорее всего работа японцев, которые гадят исподтишка при первой же возможности. Пока через Курильские проливы пройдёшь, десять раз потом изойдёшь. Спасибо Николашке Второму за то, что Курилы японцам просрал. И Южный Сахалин!

Поначалу через Японское море и знаменитый Цусимский пролив ходили, но после исчезновения первого парохода начальство велело северный маршрут проложить, вокруг Сахалина, через Охотское море и у Южной оконечности Камчатки выходить в океан. И всё равно неизвестно — вернёшься ты обратно или отправишься рыб кормить.

Боцман выколотил о леер докуренную трубку, ещё раз осмотрел горизонт, отмечая, что хорошая погода, обещанная американской радиостанцией на Гавайях, действительно будет. Собрался уходить, когда услышал настороженный голос, стоящего неподалёку Карпенко.

— Михалыч, кажись перископ.

— Где? — Боцман быстро пробежал глазами окрестности, в пределах которых была возможность обнаружить невооружённым глазом блики линз.

— На норд-ост, кабельтовых пять-шесть. — Уточнил своё наблюдение Карпенко.

— Твою мать! — Выдохнул боцман, действительно обнаружив в указанном месте стойкий отсвет, не меняющий своего положения, как другие отблески солнечного света от волн. — Наблюдай дальше, а я капитану доложу. — Боцман отдал команду и заспешил в ходовую рубку.

На мостике царила деловая суета. Хотя народу и присутствовало больше, чем обычно, все были заняты делом. Боцман нашёл взглядом капитана.

— Вадим Григорьевич, Карпенко перископ заметил!

— Не ошиблись случаем? — Капитан оторвался от карты.

— Да, вроде, нет. — Боцман пожал плечами. — Отблеск устойчивый был, около минуты, не меньше.

— Где именно? — Капитан повернулся в сторону, указанную боцманом, внимательно осмотрел подозрительный участок моря в бинокль. Сделал вывод. — Уже не видно. Если готовятся к пуску, или уже торпеды выпустили, то мы, считай, покойники.

— Так войны же никакой нет! — Подал голос старпом. — Да и не будут японцы наглеть вдали от своих берегов. Если и шляется тут какая подлодка, то разведывательная. А какой ей смысл себя выдавать?

— Ну мы же её видели! — Возразил боцман.

— А они, Иван Михалыч, знают о том, что ты их видел? — Старпом продолжал успокаивать боцмана. — Вряд ли. Да и зачем им наше корыто, когда рядом столько военных кораблей. Пусть на юг десять миль пройдут и выбирают на вкус. Там им и линкоры, и крейсера, и попроще кораблики. Выбирай цель и пали!

— Тут ты, Пётр Ильич, и прав и неправ. — Капитан вновь повернулся к карте. — Цели там, конечно, важнее, но они больно кусаются. А нас можно пустить на дно абсолютно безнаказанно. — Выдержал паузу и добавил. — Но раз мы до сих пор не тонем, значит им действительно не до нас.

Капитан посмотрел на склонившихся над картой людей, нашёл штурмана.

— Сергей Леонидович, мы не ошиблись с координатами?

— Не должны. — Отозвался штурман. — Ночь была ясная, ошибка если и будет, то не очень большая.

— А мы точно должны сегодня ждать? — Спросил старпом.

— Дату указали именно эту. — Откликнулся капитан. — Но время ожидания ещё не вышло.

— Товарищ капитан, корабль. — Отвлёк начальство от карты боцман, наблюдавший всё это время за морем.

Вскоре все присутствующие внимательно рассматривали подходящее судно.

— Сторожевик. — Отметил штурман. — Но что-то он далековато забрался. Или зону патрулирования увеличили?

— Сейчас узнаем. — Капитан нашёл взглядом старпома. — Дай команду радисту прослушать эфир. Может чего интересного услышит. И передай в машинное, пусть будут готовы в любой момент дать ход.

Прошло несколько минут ожидания.

— Семафорят, чтобы связались с ними. — Сообщил боцман.

— Я сам буду говорить. — Опередил старшего помощника капитан и направился в радиорубку. Не стоило проводить разговор при большом количестве народа.

— Что у нас интересного, Шаповалов? — Вошедший в радиорубку капитан отвлёк радиста от прослушивания какой-то передачи.

— Американцы прогноз погоды передают. — Повернулся к нему радист. — Подтверждают, что погода останется хорошей. Малооблачно, тепло, ветер юго-восточный до шести метров в секунду.

— Соедини меня со сторожевиком, потом джаз будешь слушать. — Скомандовал капитан, давая понять, что прекрасно понимает, какой прогноз погоды можно прослушивать всё утро.

Радист повертел ручки настройки, нашёл нужную волну, коротко переговорил с вызываемым кораблём и передал наушники и микрофон капитану.

— Кто вы такие? — Поинтересовались с американского сторожевика. — И какого чёрта тут стоите?

— Пароход "Коминтерн", порт приписки Владивосток. Поломка машины, занимаемся ремонтом. — Отчитался капитан, стараясь составлять короткие фразы, в силу своего знания английского языка. Понимал язык он довольно хорошо, но говорил намного хуже и с неистребимым "рязанским", как характеризовали в своё время преподаватели, акцентом.

— Помощь нужна? — отозвались со сторожевика.

— Спасибо. Ремонт уже закончен. Проводим последнюю проверку. — Отказался капитан. — А с кем мы имеем дело?

— Сторожевой корабль американских ВМС "Мемфис". Патрулируем акваторию острова Оаху. — Ответил американец и продолжил вежливый допрос. — Куда идёте и зачем?

— В Мексику, по торговым делам. — Капитан глянул на часы, приближалось контрольное время, но прерывать разговор с военным кораблём по своей инициативе не стоило. Скорее всего американский офицер решил развеять скуку разговором с судном, оказавшимся в зоне его ответственности.

— И чем торгуете?

— Лосось, икра, пушнина. — Коротко перечислил капитан свои товары, занимающие самые удобные для осмотра места. Если, конечно, американцы проведут детальную проверку, то может возникнуть много вопросов о других товарах. Но явных намерений досматривать случайно встреченное советское судно американские моряки не высказывали.

— Мексиканцы могли бы всё это и у нас купить. — Продолжил разговор офицер сторожевика.

— У вас дороже. — Высказал капитан самый важный, с точки зрения любого торговца, аргумент.

— А что собираетесь приобрести? — Допрос продолжался, но всё в той же манере любопытного выспрашивания.

— В прошлый раз везли хлопок. — Капитан отделался сообщением о событиях месячной давности.

— Хлопок могли бы купить и в Сан-Франциско. — Посоветовал американец.

— У мексиканцев дешевле. — Прибёг всё к тому же аргументу советский капитан.

На американском сторожевике рассмеялись, признавая правоту русского.

— Не видели ли вы здесь чего-нибудь необычного? — Американский офицер перешёл к серьёзным вопросам.

Капитан задумался. Однако далековато выдвинули американцы патрулируемую территорию. Непременно что-то случилось. Капитан несколько секунд поколебался, но решил сказать о наблюдениях боцмана.

— Видели. В полумиле на северо-восток от нашего корабля видели что-то похожее на перископ подводной лодки.

— Я же говорил, что лодка где-то здесь! — Обрадовано сообщил офицер кому-то на своём корабле. — Спасибо за помощь. И советую вам уходить отсюда, как только сможете запустить машину. — Высказал последнее пожелание американец и отключился.

Капитан опустил руку с микрофоном, раздумывая о дальнейших действиях. Ему и самому ясно, что слишком долго изображать ремонт в этом месте им не дадут. Обязательно могут возникнуть вопросы, а за вопросами могут последовать и действия. Не будь в трюмах оружия, можно было бы и рискнуть. Конечно, винтовки немецкого производства закуплены мексиканцами с соблюдением всех норм и правил международной торговли. Но как отнесутся к этому американцы?

Капитан вновь посмотрел на часы и принял решение — ждать ещё пятнадцать минут и уходить. В пароходстве "просили" провести это наблюдение, но не настаивали. Он уже собрался выходить, когда в рубку ворвался старпом.

— Вадим Григорьевич, над нами самолёты летят! — Выкрикнул он. — Много самолётов! Мы прикинули — не меньше сотни, а то и больше. И точно на юг, как и предупреждали.

Капитан облегчённо вздохнул, вытащил из внутреннего кармана бумагу с текстом заранее согласованной радиограммы, протянул радисту.

— Вот, Шаповалов, передай в пароходство. Да смотри буква в букву. — Капитан тяжело посмотрел на радиста. — Не дай бог, которого нет, как учит нас партия, перепутаешь или сократишь что-нибудь в тексте, или своё добавишь. Выкину с корабля с такой характеристикой, что ближе мили к радиорубке ни в одном порту не подпустят.

Капитан вышел. А радист обиженно надул губы. Было бы чем попрекать. Ну сократил несколько раз радиограммы. А чего в сообщения столько лишних слов вставлять, если и без них всё ясно? А добавил всего один раз, поздравление жене с днём рожденья. Глупо, конечно, что в официальный отчёт. Но ведь раньше делали и ничего. Раньше — до войны, поправил себя радист. И принялся старательно выстукивать текст радиограммы. Сказал капитан без изменений, значит без изменений.

А пароход начал понемногу набирать ход, перемещаясь на восток от военного корабля, прощупывающего прилегающее море. Вот сторожевик увеличил скорость, с кормы отделилось что-то похожее на бочку и спустя несколько секунд взметнулся столб воды. Сторожевик начал обрабатывать подводную лодку глубинными бомбами.

Передовой бомбардировщик с красной и жёлтой полосами на хвостовой части фюзеляжа выпустил чёрную ракету и торпедоносцы резко ушли вниз, сокращая высоту перед атакой. Вот они разошлись веером, выстроились напротив своих целей и устремились в атаку, пока беспрепятственно. Капитан первого ранга Футида придирчиво оценивал действия своих подопечных, признавая, что время потрачено не напрасно. Изматывающие тренировки, потери десятков самолётов и гибель невезучих, или не особо хороших, пилотов оправдали себя полностью. Пока что всё шло как на учениях. Противник застигнут врасплох и не успел поднять свои истребители в воздух. Хотя вокруг японских самолётов появились первые разрывы зенитных снарядов, большой роли их огонь не сыграет. Время упущено и торпедоносцы вышли на рубеж атаки. Даже, если зенитные орудия кораблей сумеют их повредить, пилоты выполнят свой долг. Ещё неделю назад на совещании лётчиков было решено, что пилоты подбитых самолётов не имеют права погибать напрасно, а обязаны направить свою машину к ближайшему кораблю противника и постараться протаранить его.

Футида верил в своих пилотов. Все они перед вылетом упаковали личные вещи, написали прощальные письма и завещания. Самые горячие головы из лётного состава предлагали оставить на авианосцах и парашюты, но тут уже вмешался сам Футида. Самолёт может отказать не только во время боя, и гибель пилота в этом случае будет не только бессмысленной, но и преступной.

А вслед за торпедоносцами вышли на рубеж атаки и пикировщики, по одному срываясь в пикирование, они выбрасывали бомбы на расположенный в центре бухты аэродром острова Форда. Не подвели даже слабо подготовленные авиагруппы "журавлей". Спущенные в страшной спешке всего месяц назад авианосцы Сёкаку и Дзуйкаку, похвастаться хорошей выучкой своих пилотов не могли, хотя большинство из них и проходили стажировку на других авианосцах. Впрочем, в качестве целей им выделили самолёты расположенных в глубине острова аэродромов.

Торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и сейчас старательно набирали высоту, освобождая место для бомбардировщиков. Те выходили на цель и скидывали вниз бронебойные бомбы, сделанные из шестнадцатидюймовых артиллерийских снарядов. Серые капли бомб уходили вниз, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратились в точки. Белые всплески воды отмечали промахи, маленькие огненные вспышки показывали попадания в корабли американского тихоокеанского флота. Снизу поднимались первые струи дыма — последствия удачных попаданий торпед и бомб.

Больше всего всплесков наблюдалось на месте стоянки двух авианосцев. Туда же прорывались и оставшиеся с грузом торпедоносцы. Морские лётчики намного лучше адмиралов понимали важность этих кораблей. Жаль, конечно, что оказалось их всего два, а не шесть, как предполагала разведка при подготовке к операции. Но даже уничтожение этих двух большая удача.

А зенитный огонь усиливался, появились и первые истребители противника, в которые немедленно вцепились истребители эскорта японских авиагрупп, оттягивая противника в сторону от бомбардировщиков. Клубящееся облако японских и американских машин смещалось вглубь острова, расчищая небо над бухтой.

Вздрогнул от удачного попадания зенитного снаряда один из соседних бомбардировщиков, заваливаясь на крыло, пошёл в сторону ближайшего авианосца. Лётчик твёрдо решил выполнить свой долг перед императором. Постепенно уменьшаясь в размерах, самолёт сближался с кораблём, пока не соединился с ним в единое целое. Полыхнуло пламенем на месте стоянки американского авианосца. Футида хладнокровно отметил у себя в записной книжке номер самолёта. Император позаботится о семьях храбрых пилотов.

Командирский бомбардировщик поднялся выше, обозревая бухту и прилежащие окрестности. Сопротивление противника почти подавлено. Всё ещё крутятся отдельные истребители американцев, но большой роли это не играет. Многочисленные дымы в разных местах острова показывают, что большую часть самолётов противника удалось застать на аэродромах и расстрелять на стоянках или при попытке взлёта.

Футида лёг на пол, оценивая через иллюминатор в полу потери понесённые американскими кораблями. Ориентироваться было трудно, воздух над гаванью был затянут дымом, не позволяющим увидеть непосредственные повреждения. Но по количеству дымов можно было судить, что накрыты оба авианосца, больше половины линкоров, дымили и какие-то корабли в стороне от основных стоянок.

Это был успех, на который в тайне надеялись, но старались лишний раз не вспоминать из боязни спугнуть удачу. Даже, если американцы сумеют нанести большие потери атакующим японским самолётам, положение уже не спасёшь.

Отходили в сторону торпедоносцы, избавившиеся от своих торпед. Собирались в стороне от места боя сбросившие бомбы пикировщики и бомбардировщики. Там же кружили истребители, расстрелявшие боезапас. Первой волне самолётов пора было уходить к своим кораблям, топлива оставалось недостаточно для дальнейшего боя. Футида отдал команду на подготовку отхода, и самолёты, группируясь по боевым подразделениям, пошли на север.

Впрочем, к Пёрл-Харбору подходила вторая волна японских самолётов. Определять цели в сплошном дыму горящей гавани было сложно, но второй волне и не ставилась задачи приоритетной работы по кораблям. Ей, почти наполовину состоящей из бомбардировщиков всё тех же "журавлей", достались цели попроще. Постройки порта, верфи, оставшиеся аэродромы. База подлодок и нефтехранилище. Последние цели внесли в список непосредственно перед выходом к месту старта самолётов с авианосцев. Но только в случае удачного накрытия первой волной основных целей.

Подходящая волна перестроилась и устремилась к своим целям. Встала перед ней сплошная стена чёрных разрывов. Зенитчики американской морской базы торопились остановить нового врага. Натыкались на разрывы пилоты штурмовиков, устремившиеся к нефтехранилищу. Развалились на части два бомбардировщика, которые нарвались на особо удачные выстрелы зенитных пушек. Истребители устремились на позиции зенитчиков, выключая из боя самого опасного врага, но и сами напарывались на очереди зенитных пулемётов и малокалиберных автоматических пушек.

Футида невольно поморщился, этой волне достанется намного больше. Если дело будет так продолжаться и дальше, то в следующие налёты пускать будет нечего. Но рано думать о том, что свершится позднее. Футида достал фотоаппарат и принялся снимать затянутую дымом бухту, следовало подготовить документальное свидетельство успеха своей работы.

— Хэнк, снаряды давай! — Кричали от позиции ближайшей 37-миллиметровой зенитки, добавляя всяческие пожелания нерасторопному Хэнку, самым безобидным из которых был совет утопиться самому, пока ему не помогли товарищи по расчёту. А самым распространённым обещание вставить обойму со снарядами в задницу Хэнку, если тот не притащит её, обойму, в следующую минуту.

Хлопали за стеной пакгауза попавшие в огонь патроны. Стонал раненый лейтенант О'Брайен, не желающий отправляться в госпиталь пока идёт бой, хотя толку от его присутствия было не так уж и много. Скорее он даже мешал, не позволяя Биллу перейти на привычный ему с детства язык, не обременённый всякими лишними словами, которые оказывается абсолютно необходимы. По словам лейтенанта. Хотя и Билл, и большинство его родственников и соседей спокойно обходились без них. Этот лейтенант был одной из казней египетских для Билла, как и сам Билл для лейтенанта О'Брайена. Биллу Хэндриксу пришлось заучивать десятки незнакомых в его прежней жизни слов, обозначающих все эти хитрые детальки, ответственные за работу крупнокалиберного пулемёта, в расчёт которого угораздило попасть Билла. Лейтенант краснел и наливался бешенством каждый раз, когда вместо мудрёного и непонятного названия Билл, по привычке, обзывал очередную часть пулемёта "фиговиной".

И чего злился? "Хигги-вонючка" ни одного мудрёного слова не знал, но всегда был самым лучшим механиком в окрестностях Джексонвилла. Недаром все их соседи всегда ремонтировали свои трактора и прочие машины только у него. Хигги не отказывался от работы и всегда приводил технику в порядок. Даже когда кузен Хью умудрился сорваться на тракторе в Большой овраг. Кузена доктора спасти не смогли, а вот трактор "Вонючка" восстановил. И даже плату взял вполне терпимую, намного меньше, чем стоила бы покупка даже подержанного трактора.

Билл заправил новую ленту в пулемёт, передёрнул затвор, проверил, как движется ствол, переместив его от угла пакгауза, до решётчатой ноги портового крана. Сектор обстрела не так уж и велик, но времени выбрать более удобную позицию не было. Да и позднее возможности переместиться в более подходящее место японские самолёты не дали. С первых минут налёта, когда окончательно стало понятно, что это война, лейтенант собрал перепуганных солдат подчинённого ему взвода и выбрал из испуганной толпы тех, кто сохранял способность реагировать на его команды. В их число попал и Билл Хэндрикс. Потом тащили пулемёт, устанавливали на сваленные у крана ящики, взламывали склад с боеприпасами. "Красавчик" Полонски, любимчик лейтенанта, поначалу не смог очухаться от испуга, и к пулемёту стал Билл. Пусть он и не мог бодрой скороговоркой перечислять все части пулемёта, но давить на гашетку умел, и неплохо умел. Билл мог поклясться, что несколько японских самолётов, пролетавших мимо их позиции, унесли отметины от его пуль.

Билл вдруг осознал, что называет детали пулемёта теми словами, которые из него без особого успеха столько времени выбивал лейтенант. Вспоминалось всё, до самых мельчайших частей. Да и здание портового склада, он впервые назвал пакгаузом, а не сараем, как делал всё время. Поражённый Билл даже отвлёкся от наблюдения за небом, но захлопали зенитные орудия, расположенные с той стороны портовых складов, и он вспомнил про свои обязанности.

Второй налёт был не таким напряженным, как первый. То ли японцы нашли другие цели, то ли опасались прорываться к сооружениям порта через намного более плотный, чем прежде, огонь. Но первый юркий самолёт выскочил к их причалу только минут через десять после открытия огня расчётами зениток. Японец старательно прижимался к крышам портовых построек, надеясь, что на столь малой высоте пушки не рискнут вести по нему огонь. Пушки и не вели, зато открыли огонь пулемёты. Подключился и Билл, открыв огонь непродолжительными очередями. Будь у них зенитная версия "Браунинга" с водяным охлаждением ствола, можно было бы вести огонь и более длинными очередями, а так приходилось учитывать перегрев ствола. И только чётко поймав японца в прицел, Бил ударил непрерывной очередью и сопровождал самолёт пока хватало доворота ствола, видя, как отлетают от истребителя куски обшивки. Японец задымил и пошёл в сторону моря, тщетно пытаясь набрать высоту. Вслед нему ударила одна из расположенных неподалёку 37-миллиметровых зениток и неудачливый японский истребитель разлетелся в воздухе.

— Ну вот, сбили мы, а победу зенитчикам припишут. — Возмутился Полонски, отошедший от первоначального испуга и сейчас исполняющий обязанности второго номера.

— Могли бы и медали получить. — Мечтательно протянул подносчик боеприпасов. — А теперь попробуй, докажи, что это наша работа.

Да, медаль бы неплохо. Когда отец Билла вернулся с медалью из Европы, где ему пришлось повоевать двадцать четыре года назад, то смог получить в банке кредит с маленькими процентами. И ферму отстроил, и земли прикупил, и даже на трактор хватило. Пусть потом, после смерти отца с матерью, всё это дяде Фрэнку досталось. Вместе с долгами, которые дядя и выплатил. А Билл остался в дядиной семье на правах нелюбимого родственника. Мог бы быть хозяином, а оказался при отцовской ферме в работниках. И работа ему нравилась, но всё ж не по себе. Он и в армию с радостью ушёл, в твердой убеждённости, что обратно в Джексонвилл не заявится.

— Медали бы неплохо. — Согласился Билл.

— Зачем тебе медаль, деревенщина? — Отреагировал на его слова Полонски, с которым у Билла была стойкая неприязнь, доходящая порой до ругани.

А пару раз пришлось помахать кулаками. Правда, в первый раз "Красавчику" пришлось убедиться, что в одиночку ему с "деревенщиной" не справиться. А на второй раз он узнал, что и двоих для этого недостаточно.

Биллу с самого детства приходилось участвовать в драках. Вначале, с покойным кузеном, который был старше Билла на три года и немного крупнее. Потом вражда прекратилась, превратившись, если не в дружбу, то в товарищество и взаимовыручку. Затем пришлось самоутверждаться в Джексонвилле, где местные парни пытались вразумить "тупых фермеров". Ну, а потом дошло и до жестоких боёв с индейцами из резервации. Здесь уж всё было по-настоящему — от поломанных костей и выбитых зубов, до поножовщины, когда никто из противников не хотел признавать себя побеждённым. Косой шрам на груди остался у Билла после столкновения с метисом Джеком, носящим второе имя "Сидящий бык" в честь одного из индейских вождей прошлого, который по утверждению метиса был его предком.

Так что никаких шансов у "Красавчика" не было. И ушёл он с места драки своими ногами только потому, что Билл не желал угодить на гауптвахту. Пришлось Полонски научиться язык придерживать. И только в присутствии лейтенанта он мог позволить съязвить что-либо по поводу "тупого фермера".

— Зачем тебе медаль, деревенщина? — Наседал "Красавчик". — Любимой корове на шею повесишь?

— Полонски! — Вмешался вдруг лейтенант.

— Да, сэр! — Отреагировал тот, как привык это делать за более чем год службы во взводе. Даже от пулемёта отвернулся.

Остальные солдаты расчёта недобро покосились на него. Отличиться перед начальством "Красавчик" всегда умел, но время и место выбрал неподходящее.

— Заткнись, дурак! — Одёрнул его лейтенант. — И запомни, что эта деревенщина тебе, возможно, сейчас жизнь спасла. А в следующий раз он этого делать не станет! — Лейтенант прервался на несколько секунд, а потом добавил. — И правильно сделает!

Солдаты удивлённо смотрели на своего командира, впервые высказавшего замечание в столь резкой форме. А лейтенант поморщился от боли, поправил раненую руку и завершил разговор фразой, предназначенной для всех солдат своего подразделения.

— Началась война. Учитесь терпеть друг друга, если хотите остаться живыми.

Бомбардировщик коснулся колёсами палубы, пробежал по ней несколько десятков метров и зацепил трос аэрофишинёра. Качнуло вперёд от резкого торможения, самолёт клюнул носом и остановился. Капитан первого ранга Футида облегчённо вздохнул. Горючего оставалось не более чем на пару кругов, если бы ему не дали разрешение на посадку, то оставалось только одно — набрать высоту и подать команду покинуть самолёт. Или же садиться на другой корабль. Но что произошло на "Акаги"? Почему его так долго держали в воздухе? Отсоединив ремни и откинув фонарь, Футида покинул бомбардировщик.

— Что у вас произошло? — Сердито приветствовал он оказавшегося на пути матроса.

Тот только растерянно кивнул головой в сторону командного "острова" корабля. Футида с трудом удержался от того, чтобы рявкнуть на забывшего про субординацию моряка, глянул в указанном направлении и заспешил туда. Такое скопление офицеров могло обозначать только что-то очень серьёзное.

Растерянная и хмурая толпа стояла вокруг лежащего на палубе человека в адмиральском мундире. Что-то в теле было неправильно. Футида поднял взгляд выше и понял — у адмирала не было головы! Потом заметил кровавую лужу под белоснежным мундиром. Окинул взглядом стоящих вокруг офицеров, нашёл капитана второго ранга Гэнду.

— Да что здесь произошло?

— У одного из бомбардировщиков при посадке сломалась стойка шасси. Была повреждена осколками зенитных снарядов. — Гэнда придвинулся к нему и стал прояснять ситуацию. — Его ударило крылом об палубу. Крыло разлетелось на осколки. Один из осколков попал в адмирала Нагумо и оторвал ему голову.

— А что он делал на палубе? — Футида почувствовал, как внутри разливается с трудом сдерживаемое бешенство.

— Встречал героев! — Торжественно произнёс Гэнда, хотя в глубине его глаз читалось, что думает он по поводу такого поведения командующего флотом абсолютно другое.

Футида стянул с головы лётный шлем и едва не швырнул его на палубу, но сдержался, понимая, что столь явное проявление чувств ему не к лицу. "Старый дурак" решил насладиться триумфом и потерял голову. Смерть, несомненно, достойная! Но что теперь будет с операцией? У Футиды были сомнения, что и вице-адмирал Нагумо решится на продолжение налётов, но после этого события у него появилось твёрдое убеждение — всё закончилось. После смерти командующего "Ударным отрядом" начальник штаба контр-адмирал Кусака непременно свернёт операцию.

Футида развернулся и пошёл к своему самолёту. Нужно было забрать фотоаппарат и отдать команду о проявлении плёнки и печати фотографий.

Густой чёрный дым полностью затянул небо над гаванью, клубился и тянулся вверх в районе расположения наиболее пострадавших кораблей и полыхающего нефтехранилища. Героические усилия пожарных расчётов и выделенных воинских частей позволили только локализовать пожар в разбомблённых танках, не позволяя ему приблизится к неповреждённым емкостям с мазутом для корабельных топок и дальних цистерн с самым опасным содержимым — миллионами галлонов авиационного бензина.

Адмирал Киммель оторвался от зрелища горящей нефти. Самое трудное позади. Если японцы не совершат ещё один налёт, то почти половину горючего удастся спасти. По срокам время ещё одного налёта уже вышло, больше семи часов прошло. Японские адмиралы должны прекрасно понимать, что наносить третий удар нужно было сразу, а не ждать половину дня.

Есть два вывода из отсутствия над Пёрл-Харбором японской авиации. Или дальнейшие налёты и не планировались, или отправлять в третий налёт нечего. Вторая волна японских бомбардировщиков ушла изрядно ощипанной. Его подчинённые сообщили о шестидесяти сбитых самолётах. Если отбросить неизбежную долю преувеличений и двойных подсчётов, получается около двадцати пяти-тридцати машин. Армейцы над своими объектами также должны были что-то сшибить. Плюс часть японских самолётов смогла уйти обратно повреждёнными и к повторному налёту непригодными.

Адмирал вздохнул. Всё равно, даже при самом оптимистичном, для него, подсчёте сформировать ещё одну волну японские адмиралы смогли бы. А налёта нет! Адмирал нехотя выдвинул ещё одно объяснение. Японский командующий просто убеждён, что базе нанесён такой ущерб, что повторных налётов не требуется.

Нужно признать, что он прав. Ущёрб просто несопоставим. Даже допуская, что все заявленные зенитчиками и лётчиками цифры соответствуют истине, японцы потеряли около четверти участвующих в налёте машин. А от его авиации практически ничего не осталось. У генерала Шорта положение не лучше. Его самолёты даже подняться в воздух не успели — на аэродромах были расстреляны. У флота дела обстоят не так плохо, но только по чистой случайности. Адмирал сам назначил на сегодняшнее утро, несмотря на выходной, проверку боеготовности истребительной авиации. И только поэтому часть истребителей сумела подняться в воздух. И даже проредить первую волну японской авиации. Вот только кораблям помочь не успели, ибо тревога была поднята, когда на палубах линкоров стали рваться бомбы, а торпедоносцы сбросили свой смертоносный груз и уже покидали небо над гаванью. Самое страшное началось позже, когда поднятые самолёты сожгли горючее и пошли на посадку, как раз к моменту подлёта второй волны японских истребителей. Удалось сесть почти всем истребителям, но уже на взлётных полосах большая часть их машин была превращена в груды покорёженного металла. Погибло и много пилотов, а тем, которые остались живы, не на чем было взлетать.

Про корабли и вспоминать не хочется. Японцы накрыли оба авианосца, находящихся в этот момент в бухте. И если на "Лексингтоне" большинство повреждений возможно устранить, то "Энтерпрайз", скорее всего, придётся списать в металлолом. Чёртов японский бомбардировщик протаранил лётную палубу и детонировал всем своим бомбовым запасом в одной из лифтовых шахт, вызвав на ангарных палубах жуткий пожар, остановить распространение которого не удалось до сих пор. Экипаж ещё ведёт борьбу с огнём в отдельных отсеках, но всем понятно, что это бесполезно. Адмирал признаёт, что корабль обречён и только упрямство не позволяет ему отдать приказ об окончательной эвакуации ещё оставшихся в живых матросов.

"Леди Лекс" хоть и была затоплена, получив ниже ватерлинии пять попаданий торпедами, но села на грунт на ровном киле, и, в целом, пострадала меньше. Ни одна крупная бомба непосредственно в корабль не попала, а несколько мелких разнесли полётную палубу, повредили командный "остров", вызвали не особо сильные пожары на верхних, полётной и галерейной, палубах, но ни горючее, ни боезапас не пострадали. Со временем корабль восстановят, но в ближайшие месяцы у Тихоокеанского флота американских ВМС будет только один авианосец. Столь удачно отправленная на патрулирование "Саратога" осталась целой, и сейчас единственной реальной силой его флота. Авианосной эскадре уже отправлен приказ искать противника, но вряд ли самолётам "Леди Сары" удастся это сделать. Эскадра патрулирует океан южнее Гавайев, а все данные однозначно говорят о том, что японцы пришли с севера. И если командующий японской эскадрой отдал команду на отход, то они уже должны отойти к западу, или северу, на достаточное расстояние, чтобы избежать мести уцелевшей части авиации Тихоокеанского флота.

Не лучше дела и с остальными кораблями. Из семи линкоров, находившихся в гавани, четыре отправлено на дно. Все четыре торпедировали и они затонули прямо на месте своих стоянок. Три на ровном киле и только "Оклахома" перевернулась, получив за короткое время сразу четыре торпеды в левый борт. Оставшиеся три получили сильные повреждения, но не смертельные. Японцам удалось отправить на дно и несколько кораблей помельче рангом. Один крейсер, два эсминца, старый линкор "Юта" переоборудованный в мишень. Повредили три крейсера, два миноносца, пять подводных лодок, базу гидросамолётов.

Потери самолётов на аэродромах и в воздушных боях ещё не подсчитаны, но уже понятно, что они просто страшные.

Нужно признать, что от его флота осталась меньше половины.

Адмирал Киммель усмехнулся. "Его флот"! До первой реакции из Вашингтона на сегодняшние события. В военном министерстве не преминут выставить виноватым именно его — адмирала Киммеля. Ну, естественно, достанется и генералу Шорту, как командующему воинскими частями армии, расположенными на Гавайях.

Пора было принимать решение о том, что же именно докладывать в Вашингтон о потерях. Сказать ли всю правду? Или умолчать о части потерь, последствия которых можно ликвидировать достаточно быстро?

Адмирал повернулся и направился к входу в штабное здание.

Корабли "Кидо бутай" спешили на запад. Свежеющий ветер всё сильнее раскачивал авианосцы и корабли сопровождения, поднимая их на гребни всё увеличивающихся волн. Последние патрульные самолёты сели на палубы авианосцев полчаса назад, потеряв один истребитель, не сумевший вовремя среагировать на изменение наклона палубы. Самолёт вмяло в торец посадочной палубы, он мгновенно вспыхнул и огненным шаром упал в океан. Данное происшествие окончательно убедило всех в необходимости отмены патрулирования. Самолёты с оставшихся неповреждёнными американских авианосцев не смогут взлететь так же, как не смогут сделать это их японские соперники. Из зоны патрулирования базировавшейся на Гавайях авиации соединение почти вышло. Не было смысла рисковать жизнями лётчиков и машинами, да жечь драгоценный бензин. Капитан второго ранга Гэнда покинул рубку и отправился в каюту Футиды, где должны были собраться лидеры участвующих в налёте авиагрупп.

Футида был пьян. Он поднимал очередную порцию сакэ, когда в каюту вошёл Гэнда. Проводив мутным взглядом своего друга, Футида поднялся и, пошатываясь в такт качке, произнёс очередной тост за погибших пилотов.

Гэнда сел за стол и спросил у капитана третьего ранга Мурата, сидевшего ближе всего к нему.

— Переживает?

Мурата только кивнул в ответ на это, приподнял свою чашку и отхлебнул из неё один глоток. Он был практически трезв, как и остальные офицеры, находящиеся за столом.

— Надеюсь он понял, что штаб прав. — Гэнда сказал это как можно тише, обращаясь прежде всего к торпедоносцу Мурата и Итайе, лидеру истребителей.

— Да, Минору, я понял. — Неожиданно трезвым голосом ответил на его вопрос сам Футида. — Мы могли сравнять с землёй то, что ещё оставалось в гавани Пёрл-Харбора. Могли пустить на дно оставшиеся в порту корабли. Могли найти и утопить авианосцы, которых не оказалось на месте в момент атаки. Могли добить сохранившиеся у американцев самолёты. Но могли оставить там большую часть пилотов. — Футида посмотрел в глаза Гэнде. — А такую жертву я принести не могу!

Футида налил себе ещё одну чашку сакэ, выпил её и повалился на стол. Итайя и Эгуса аккуратно приподняли его под руки и отнесли на кровать.

— Может, стоило совершить ещё один налёт? — Мурата повернулся к Гэнде, бывшему непосредственным начальником авианосных групп.

— Слишком велик был риск. — Гэнда провёл взглядом по лицам своих товарищей. — Мы потеряли восемьдесят три самолёта, тридцать семь в первой волне и сорок шесть во второй. Тридцать два пикировщика, одиннадцать торпедоносцев, семь бомбардировщиков и тридцать три истребителя. Сто семнадцать оказались повреждёнными, причём девять были избиты настолько, что пришлось выбросить их за борт. А повреждения одного стоили жизни командующего флотом. — Гэнда протёр рукой красные от долгого напряжения глаза и продолжил. — Налёты стоили нам жизней ста сорока лётчиков. Ещё около пятидесяти имеют достаточно серьёзные ранения, а несколько не доживёт до утра.

Тягостное молчание воцарилось за столом. Гэнда поднял свою чашку, выпил её до дна и завершил неприятный разговор.

— Мы могли остаться без пилотов. Вряд ли повреждение ещё нескольких кораблей стоило такой большой цены. Война только начинается. И это не последний бой наших авианосцев.

Капитан второго ранга Гэнда встал из-за стола, вслед нему поднялись остальные офицеры и потянулись к выходу из каюты.

11 сентября 1941 года остров Узедом

— Вернер, а ты вправду барон? — Эльза так забавно сморщила носик, что мужчина улыбнулся.

— Абсолютная правда! — Мужчина прикоснулся к носику губами и нежно дунул своей подруге в лицо. — Могу дать клятву.

— Даже на библии? — Продолжала расспросы девушка.

Вернер чуть не рассмеялся. Это наивное дитя патриархальной баварской глубинки ещё верит в клятвы и почитает библию, как сосредоточие мудрости всех прошедших веков. Ну что же, он с радостью поклянётся, тем более, что это абсолютная правда.

— Где у тебя библия?

Эльза указала на столик, на котором действительно обнаружилась библия. Вернер даже удивился. А девочка, оказывается, набожна. Не пошёл бы вечер насмарку? Хотя, пока он её сюда вёз, она не отказывала в милых шалостях, вроде поглаживания по коленке и выше, вплоть до того места, где нога переходит в очаровательный зад. А перед дверью позволила прижать себя и дать волю рукам, проверяющим — что же там под платьем?

Вернер подошёл к столику, положил руку на библию и, стараясь сохранять абсолютное серьёзное лицо, произнёс:

— Я, Вернер фон Браун, клянусь, что являюсь потомком древнего баронского рода и ношу этот титул по праву.

Вернер скосил глаза в сторону, высматривая, не смеются ли над ним. Но Эльза была абсолютно серьёзна.

— У тебя и замок есть? — Удивляло вопросами это наивное дитя.

— Пока нет! — Фон Браун сел на единственное кресло, оказавшееся в комнате девушки. — Но он непременно будет. Как только я завершу свою работу, у меня будет такой замок, который я пожелаю.

— Твоя работа так важна? — Эльза продолжала расспросы, хотя на её лице читалось, что мужские дела интересуют её постольку, поскольку они смогут обеспечить её запросы и капризы. Как и положено нормальной девушке из провинциальной глуши маленьких городков, где время течёт так неторопливо, что даже кукушки в часах зевают от скуки.

Эльза вдруг взмахнула руками и помчалась на кухню, готовить кофе, которым она и обещала напоить своего гостя в благодарность за то, что господин фон Браун доставил к тётушкину дому бедную приезжую девушку, плохо знающую расположение улочек посёлка Пенемюнде.

Вернер подумал, что неплохо бы улучшить кофе коньяком. Приподнялся и вышел на улицу, где он оставил машину перед живописным палисадником. В палисаднике буйно росли розы, распространяя аромат прошедшего лета. Тетушка Эльзы, которая по утверждению девушки уехала на материк по каким-то делам, была большой любительницей роз, хотя в темноте палисадника угадывались и какие-то другие цветы. Вернер был не великим знатоком всей этой декоративной растительности.

Коньяк мирно дожидался своего часа в перчаточном ящике "Майбаха". Пусть и обещан он был инженерам, удачно просчитавшим изменения в компоновке ракеты. Но они могут подождать до экспериментального пуска переделанной А-4.

Вернер вернулся в дом, где обнаружил сервированный на двоих столик. Кроме кофейных чашек и положенных к ним других приборов, на столе стояли две коньячные рюмки. Вернер довольно улыбнулся. Вскоре показалась Эльза, неся на подносе сахарницу, две розеточки с каким-то вареньем и крохотные бутерброды с маргарином. Торжественно водрузила всё это на стол, гордясь тем, что смогла приготовить гостю угощение.

Кофе, конечно, был эрзацем. Мало напоминал настоящее масло и маргарин на бутербродах. Да и свекольный мармелад, добавленный Эльзой позднее, мало походил на то, что приходилось Вернеру есть на завтрак. Но он отхлёбывал мерзкую жидкость, жевал невкусные бутерброды и расхваливал угощение. Ибо главным угощением стола была хозяйка, которая это прекрасно понимала, так как смущённо опускала глаза каждый раз, когда её гость принимался разглядывать высокую грудь.

Вернер подумал, что в следующий раз нужно прихватить что-нибудь из настоящей еды. Если, конечно, следующий раз будет. Хотя бросаемые на него взгляды ясно говорили — следующая встреча непременно состоится.

А Вернер старательно расхваливал хозяйку, приглашал девушку посетить его скромную обитель в офицерском общежитии, где он сможет отблагодарить её за тёплый приём. Эльза застенчиво кивала, теребила в руках крахмальную салфетку, удивлённо распахивала красивые синие глаза каждый раз, когда Вернер удивлял её очередным откровением.

Господин барон, действительно, играет на скрипке и фортепьяно? Ах, жаль в доме нет никаких музыкальных инструментов. Хотя, у дядюшки когда-то была шарманка. Вот только где она сейчас? Господин барон, наверное, шутит, утверждая, что он ещё и лётчик? Неужели один человек может так много уметь? А сможет ли господин барон покатать её на самолёте? Ах, господин барон так добр!

Вернер чувствовал, что девушка нравится ему всё больше и больше. Такая милая непосредственность так редко встречается в это суматошное время. А знакомые ему женщины, по большей части, просто стервы. А уж такая красота вообще редкость.

Девушка, несомненно, была красавицей. По крайней мере умела ей казаться. И эти такие редкие синие глаза. Именно синие, а не голубые, как он решил поначалу. И трогательная улыбка одними уголками губ. И такие красноречивые руки, умеющие всё сказать до того, как откроется рот.

Вернер чувствовал, что плывёт. И что обязательно и непременно появится в этом доме ещё раз, даже если сегодня всё закончится этим целомудренным чаепитием.

Проснулась на стене кукушка и просигналила девять раз, сообщая о наступлении ночи. Вернер с удивлением посмотрел на свои часы. Как быстро пролетели целых два часа?

— Вернер, ты уходишь? — Заволновалась Эльза.

— Разве я могу покинуть такую очаровательную девушку, не получив главной благодарности. — Вернер изобразил аристократический поклон, встал из-за стола и шагнул к Эльзе. Та приподнялась со своего места, протянула руку и осторожно взяла мужскую ладонь своими пальцами. Вернер притянул девушку к себе, обхватил её талию левой рукой, правую приподнял вверх и бережно сдвинул в сторону белокурые волосы. Первый осторожный поцелуй подсказал ему, что уйдёт он из этого дома утром.

Идиллию прервал настойчивый стук в дверь. Эльза растерянно посмотрела на Вернера, отстранилась от него и, поправляя на ходу причёску, поспешила в коридор.

"Кого там принесло в столь неудобное время?" — Подумал Вернер. Следующую встречу нужно устроить у него в апартаментах, где никому не придёт голову тревожить технического директора проекта в тот момент, когда он столь серьёзно занят. Фон Браун налил себе рюмку коньяка, отпил глоток и пошёл к выходу. Следовало, как можно быстрее, выпроводить непрошенных посетителей.

В коридоре его встретила растерянная Эльза.

— Вернер, там какие-то военные. Они говорят, что им срочно нужен унтерштурмфюрер Браун. Велели передать, что это приказание какого-то Дорнбергера.

Что же там произошло? Фон Браун шагнул к двери, растерянно думая о том, что за ним организовали слежку, раз удалось так быстро его обнаружить. Оставил девушку позади себя и вдруг почувствовал, что его обхватывает неожиданно крепкая рука, прижимая к лицу салфетку, которую Эльза весь вечер вертела в ладонях. Сознание неожиданно поплыло и он отключился.

— Получилось? — Вошедший довольно пожилой военный с погонами гауптманна оценил раскинувшегося в узком коридорчике фон Брауна, слегка повернулся назад и сказал. — Давай помоги!

Из-за его спины вперёд проскользнул молодой человек в форме фельдфебеля, подхватил тело безвольно лежащего технического директора ракетного проекта за ноги, и, дождавшись команды, потащил его в комнату.

— Тяжёлый, зараза! — Заметил фельдфебель, обращаясь к своему товарищу.

— А ты чего хотел? — Отозвался тот. — Сам, ведь, слышал сколько у него талантов. Он и конструктор, и музыкант, и лётчик. И, вообще, замечательный мужчина.

— Хватит болтать! — Оборвала его Эльза, недовольная замечанием, высказанным в её сторону. — Переодевайте его, а я пока шприц приготовлю.

Ворча что-то себе под нос, гауптманн принялся снимать с фон Брауна ботинки и штаны, оставив верхнюю часть тела своему напарнику. Раздев его, они вытащили из объёмистой сумки военную форму, натянули её на всё ещё безвольное тело, надели сапоги, застегнули ремни портупеи и приготовили фуражку. Вскоре появилась Эльза, закатала рукав кителя и быстрым профессиональным движением вколола фон Брауну укол.

— И скоро он проснётся? — Спросил старший военный.

— Минут через пять. — Ответила Эльза.

— А подействует? — Высказал сомнение молодой.

— Инструкция утверждает, что препарат действует в девяти случаях из десяти. — Эльза убрала шприц в небольшую коробку и упаковала её в свою сумочку, та же инструкция требовала не оставлять никаких следов данного препарата, которые могли подсказать механизм его действия противнику.

— А, если не подействует? — Продолжал сомневаться фельдфебель.

— Тогда предложим пойти с нами по-хорошему. — Пресёк его сомнения гауптманн. — А не согласится — ему же хуже. У меня команда уничтожить его, если возможности вывезти не будет.

Молодой удовлетворился такими пояснениями, огляделся по сторонам, обнаружил на столе фляжку с коньяком и с довольным видом сгрёб её рукой. Быстро отвинтил пробку и несколькими резкими движениями полил форму, которую они натянули на фон Брауна. Покачал фляжку в руке, оценивая уровень содержимого, сделал глоток и протянул остаток Эльзе. Та, благодарно кивнув, повторила его действия и передала фляжку пожилому. Вскоре коньяк закончился и опустевшая посудина вернулась на стол. Эльза добавила туда же пустую бутылку из под шнапса, создавая видимость солидной попойки.

А фон Браун стал подавать признаки жизни, показывая, что действие хлороформа завершилось. Насторожился гауптманн, вытащил из кобуры "Люггер", перехватил его таким образом, чтобы удобнее было наносить удар рукояткой. Фельдфебель похлопал пленника по щекам, приводя того в чувство. Пленённый конструктор приоткрыл глаза и попытался сесть, его качнуло к креслу, вблизи которого он лежал, он попытался скомпенсировать это движение и его мотнуло в противоположную сторону. Наконец, он смог выпрямиться и повторил те же действия с головой, мутными глазами оценивая происходящее в комнате.

— Точно пьяный! — Восхитился фельдфебель. — А он болтать не начнёт?

— Не должен. — Успокоила его Эльза. — Говорить под этим препаратом не могут, только пьяное мычание издавать.

— Я тоже могу только мычать. — Развеселился молодой. — После двух бутылок.

— Ты ещё песни петь пытаешься. — Поправил его гауптманн, глянул на часы и добавил. — Хватит болтовни, время подошло. Потащили его к машине. Эльза, проверь чёрный выход.

Девушка быстро вышла на кухню, вскоре выглянула оттуда и кивнула головой. Гауптманн с фельдфебелем приподняли конструктора под руки и повели его через чёрный ход в сторону сада.

Эльза деловито протёрла чашки на столе, фляжку и рюмки, поверхность стола, подлокотники кресла и все другие поверхности, на которых могли остаться чёткие отпечатки пальцев, погасила свет и вышла через главный ход на улицу. Там она уселась на водительское кресло "Майбаха" фон Брауна, завела машину и на небольшой скорости повела её к выезду с улицы. Пропетляв по улочкам посёлка, в котором она оказывается неплохо ориентировалась, Эльза вывела машину на едва обозначенную дорогу и направила её в сторону моря, стараясь придерживаться самых плохих дорог, дающих надежду на невозможность встречи с другими автомобилями.

Скучающему патрулю время патрулирования кажется вечностью. Да и что тут охранять? Ладно, в северной части острова, рядом с полигоном. Но что делать на этом берегу. Солдаты стали кружком, прикрываясь от холодного ветра, прикурили.

— Крюгер, а, может, махнём напрямую. — Спрашивающий показал рукой на основание небольшого мыса, узким клином далеко вдающегося в море. — Кто здесь увидит?

— В самом деле, Крюгер. — Поддержал его второй. — Полтора километра сэкономим.

— Отставить разговоры. — Прервал развитие нежелательной темы старший патруля. — Если узнают, то сразу на фронт отправят. Вы хотите под русскими танками побывать? — Крюгер пытался найти глаза своих подчинённых, но те отвернулись в сторону моря. — Вот и я не хочу!

Крюгер отбросил окурок в плещущуюся неподалёку воду, поправил на плече винтовку и добавил.

— А по поводу того, что никто не увидит. Все местные рыбаки обязаны докладывать обо всём подозрительном. И о том, как мы службу несём тоже. — И, уже начиная движение, бросил за спину. — К тому же, у вас языки за зубами не держатся — обязательно проговоритесь в казарме.

Пристыжённые солдаты повторили движение старшего патруля, избавляясь от докуренных сигарет, и направились вдоль берега моря, высматривая подозрительные объекты на берегу и на водной глади, насколько позволяла темнота сентябрьской ночи.

Они уже удалялись за ближайший изгиб берега, когда из расположённых метрах в тридцати от берега кустов выглянул фельдфебель. Окинул взглядом прилегающее пространство, и скрылся обратно.

— До следующего патруля около двух часов. — Доложил он гауптманну. — Пора давать сигнал, а то не успеем.

— Дай ты патрулю хоть до оконечности мыса дойти. — Охладил его пыл гауптманн. — Если лодка сразу всплывёт, то они смогут её увидеть. Да и Эльзы ещё нет.

— Чего она там копается? — Пробурчал фельдфебель.

— Экий ты быстрый. — Покачал головой старший. — Мы с тобой почти до самого места доехали. А ей пешком топать. Или ты предлагаешь ей на машине технического директора полигона по охраняемому берегу разъезжать?

Фельдфебель промолчал, признавая правоту своего командира.

— Ты машину заминировал? — Решил проверить выполнение своего поручения гауптманн.

— Заминировал. — Отозвался фельдфебель. — И двери, и багажник. И на всех окрестных тропинках подарочки оставил.

— Не многовато ли? — Засомневался гауптманн.

— А чего взрывчатку жалеть? — Удивился такой постановке вопроса фельдфебель. — Не с собой же её тащить?

— А Эльзу ты предупредил?

— Конечно, дал команду двигаться только вдоль прибрежных кустов. — Ответил молодой.

— Сходи, встреть её. — Дал команду гауптманн.

Фельдфебель немедленно отправился в сторону противоположную направлению движения патруля, радуясь возможности размять ноги. Гауптманн проводил его недовольным взглядом. Слишком деятелен и импульсивен. Для агентурной работы не пригоден, только для диверсий. Впрочем, именно в этом качестве его сюда и перебросили. Гауптманн проверил работу фонаря, глянул на часы и передвинулся к кромке кустов. Время вышло. Внимательно оценив положение на берегу, он включил фонарь и, приоткрывая крышку, стал подавать сигналы в сторону моря. Дал три длинных и две коротких вспышки, подождал полминуты и повторил сигнал, поменяв последовательность коротких и длинных сигналов. Следующий промежуток времени между вспышками составлял уже две минуты. Гауптманн повторил последовательность и отложил фонарь в сторону. Вдоль кустарника кто-то двигался, приглядевшись, он обнаружил своего молодого напарника и сопровождавшую его Эльзу. Вскоре они оказались рядом с ним. Гауптманн отправил их на место стоянки, не стоило маячить всей группой в одном месте, да и пленного конструктора следовало проверить. Он уже начал подавать признаки жизни, а ещё одной дозы препарата с ними не было. Как и необходимости в его применении. Если не получится переправить его с острова, фон Браун навсегда останется в этих кустах.

Повторная серия сигналов завершилась успехом, со стороны моря замигал фонарь, повторяя код, переданный с берега. Обменявшись ещё группой вспышек, уже другой длины и последовательности, гауптманн окончательно убедился, что это те, кого они ожидали. Оставалось только периодически мигать лампой с берега, давая направление, и ждать. Вскоре из темени ночи показалось более тёмное пятно лодки. Спустя несколько минут она ткнулась в берег, из неё выскочили два человека, залегли по обеим сторонам, настороженно поводя стволами автоматов.

Тем временем фельдфебель вытолкал из кустов пленённого конструктора, подгоняя его стволом пистолета, заставил добрести до лодки, свалил через борт вниз и принялся старательно пеленать своего пленника прихваченной верёвкой. Вслед за ними в лодке оказалась Эльза. Добежал гауптманн. Моряки столкнули лодку в воду и налегли на вёсла, торопясь отойти дальше от опасного берега. Распластавшиеся на дне пассажиры с сомнением посматривали на резиновые борта своего плавсредства.

— Неужели ничего понадёжнее не нашлось? — Проворчал фельдфебель, окончательно перейдя на русский язык, который был под строжайшим запретом во время нахождения на берегу.

— Не ссы, не утонем. — Отреагировал на его ворчание один из гребцов. — До пяти баллов волнение выдерживает, а сейчас и трёх нет. Если только ты ходить по ней не вздумаешь!

Желания ходить по утлому суденышку не было, и все затихли, вслушиваясь в плеск вёсел. Они отошли от берега на изрядное расстояние, когда в стороне их недавней стоянки раздался взрыв, затем ещё один, спустя некоторое время ещё два.

— Ты гляди, сработало! — Довольный результатами своей работы фельдфебель даже приподнялся над бортом, пытаясь разглядеть, что же именно произошло на берегу.

А матросы сильнее налегли на вёсла, вполголоса поминая матами немцев, которым не сидится в казармах. А на берегу началась стрельба, беспорядочные хлопки винтовок обозначали точное место, где немецкие солдаты наткнулись на мины.

— Кранты нашему Опелю. — Вздохнул фельдфебель. — А какая хорошая машинка была.

— Да успокойся ты, баламут. — Одёрнула его Эльза. — Всё равно, дольше чем до утра, на нём не проездил бы. Скорее всего, по нему нас и нашли.

— Скорее всего, твоего барона хватились. — Возразил ей гауптманн. — Вот и организовали облаву.

А на берегу взлетели в воздух сигнальные ракеты, сообщая участвующим в облаве солдатам, что нужное место найдено. Всё ещё постреливали в кустарнике. Тревожно переглядывались Эльза и гауптманн, сосредоточенно гребли матросы и только фельдфебель расплывался дурацкой улыбкой, демонстрируя свой несерьёзный характер.

Вскоре в воздух поднялись осветительные ракеты, выхватывая из темноты низкий силуэт лодки. Загремели выстрелы, направленные на этот раз по ним, но лодка уже была далеко, да и меткость ночной стрельбы оставляла желать лучшего. Но, если солдаты на берегу притащат пулемёт, то лодке и её пассажирам может не поздоровится.

Первая пристрелочная очередь всплеснула воду далеко позади, когда перед носом их ненадёжного судёнышка показался железный борт подводной лодки. Мгновенно руки дежурных матросов ухватили лодку, затащили её на палубу подводной лодки. Те же руки выхватили пассажиров и потащили их в сторону рубки, оставляя возможность лишь переставлять ноги. Вскоре люди были спущены вглубь подводного корабля, проведены по узким коридорам и оставлены в единственном месте, где они никому не помешают — крохотной каюте капитана подводной лодки.

А лодка уже опускалась в глубину, торопясь исчезнуть с этого места до того, как в данную точку побережья пожалуют корабли Кригсмарине.

— А, ведь, это в том месте, где вы предлагали путь сократить! — Поражённый Крюгер даже забыл прикурить сигарету и так и держал спичку, пока она не догорела до самых пальцев. Чертыхаясь, он отбросил её в сторону и убрал сигареты в карман шинели.

Последовали его примеру и солдаты подчинённого ему патруля. Набожный Липке, происходящий из семьи протестантского пастора, мелко крестился и тихо шептал какую-то молитву. Обычно злословящий по этому поводу, Штюрмер сейчас промолчал. Все прислушивались к гремящим взрывам и начавшейся перестрелке, осознавая, что война добралась и до их тихого уголка, где они надеялись отсидеться от непосредственного участия в ней.

— Не миновать нам теперь фронта. — Прервал молчание Штюрмер.

— Да мы в чём виноваты? — Возмутился Липке.

— Кто-то виноватым должен быть. — Пояснил ему Штюрмер. — Мы самые подходящие кандидаты. А в штабе найдут в чём нас обвинить.

— Может, присоединимся к облаве? — Предложил Липке, панически боявшийся фронта. — Сделаем вид, что обнаружили диверсантов первыми.

— И получим гарантированную пулю. — Отрезвил его Крюгер. — Ты думаешь, что там будут разбираться, кто именно к ним пожаловал. Вначале пристрелят, а потом будут проверять — того ли пристрелили.

Подчинённые Крюгера промолчали, признавая его право давать команды в столь сложной обстановке. Пусть не получил он даже звания ефрейтора, оставаясь всего лишь обершутце, но был единственным человеком из их роты, побывавшим на настоящей войне во время французской кампании. Остальные, даже офицеры, не имели никакого боевого опыта, не считать же таким опыт периодически проводящихся учений.

— Занимаем оборону и ждём, когда рассветёт, или когда смена пожалует. — Дал команду Крюгер и отправился устраивать себе позицию у подножия ближайшей сосны.

Липке и Штюрмер обустроились немного в стороне, образовав круговую оборону. Крюгер одобрительно хмыкнул, всё-таки польза от учений есть, с помощью зажжённой спички рассмотрел время на своих часах, и приготовился ждать.

А на месте диверсии продолжали стрелять, подтверждая правильность отданной Крюгером команды. Взлетали сигнальные и осветительные ракеты, заработал в сторону моря по какому-то объекту пулемёт. Цепочка трассирующих пуль уходила в темноту ночи, не давая возможности понять — поражена цель или нет? Пулемётчики стреляли долго, потратили не менее двух лент, но наконец-таки умолкли и они.

К стрельбе, крикам, тарахтению двигателей мотоциклов и автомобилей постепенно добавился низкий гул, который всё больше нарастал, заставляя поднимать голову и всматриваться в ночное небо. Уже не оставалось сомнений, что гул этот принадлежит самолётам, а, вспыхнувшие в стороне ближайшей позиции зенитных пушек, лучи прожекторов однозначно это подтверждали.

Захлопали зенитки, пытаясь достать невидимого врага, заполошно заметались по небу прожектора, выискивая бомбардировщики противника.

Те не долго ждали с ответом, и вот в воздухе повисли первые "люстры", которые постепенно опускались, освещая всё большую территорию. Раздались первые взрывы, сброшенные с самолётов бомбы достигли поверхности. Прошло несколько секунд после первых взрывов и появилось громадное огненное зарево на месте полигона, с которого солдатам неоднократно приходилось наблюдать старты ракет, уходящих в сторону открытого моря. Крюгер озадаченно почесал в затылке, ему несколько раз приходилось охранять данный объект, до того как он был переведён на патрулирование побережья, и он был твёрдо уверен, что взрываться с таким количеством пламени там просто нечему. Точно такие же вспышки возникли на месте их военного городка, на аэродроме и в стороне других военных объектов, где что-то взрывоопасное могло быть. Но когда громадные облака пламени пошли вспухать по всей прилегающей территории острова, ему стало страшно. Страшно, что далёкая, как казалось, опасность может добраться и до него. Крюгер вжался в небольшую ямку у основания дерева, обхватил голову руками, жалея, что им по роду службы не приходилось носить каски, и стал шептать полузабытые с далёкого детства слова молитвы. Сейчас ему не казалось смешным обращать просьбу сохранить жизнь к богу, в существование которого он не верил с тех самых пор, как умерла мать, оставив троих детей на попечении вечно занятого отца, да появившейся вскоре злой мачехи.

А потом пришёл звук! И было это жутко! Будто тяжёлой кувалдой ударили по голове, острая боль возникла в ушах, из которых через пальцы запоздало прижатых ладоней текла кровь. Под соседним деревом беззвучно кричал Липке, широко распахивая рот то ли от страха, то ли от нестерпимой боли. Катался по земле Штюрмер, стуча сапогами по корням сосен, служивших им ненадёжным убежищем. И происходило всё это в зыбком свете огненного зарева, покрывавшего ближайшие окрестности. Пришёл ещё один сгусток сжатого воздуха, возникла очередная вспышка боли и Крюгер потерял сознание.

— Эльза, подъём. Клиент проснулся. — Гауптманн потряс девушку за плечо, та приоткрыла глаза и попыталась понять, где же она находится. Спустя несколько секунд к ней пришло понимание, она поправила выбившийся из прически локон и обратила внимание на приходящего в себя фон Брауна. Барона без всякого почтения к его особе бросили на полу рядом с узкой кроватью, на которой примостилась девушка. Гауптманн, как оказалось, всё это время сторожил их сон, а неугомонный фельдфебель при первой же возможности умчался изучать подводную лодку, на которой он, по его словам, ещё ни разу не был.

— Что с ним сейчас делать? — Гауптманн похлопал немца по щекам, окончательно приводя его в сознание.

— Ничего. — Эльза поправила платье, вернула прежний вид причёске, извлечённым из кармана платочком подвела глаза. — По инструкции у него сейчас голова болеть должна, но в пределах допустимого. При изучении данного препарата больших осложнений не возникало.

— А если он какой-то особенный, и на него снадобье по-другому подействует? — Гауптманн провел рукой перед лицом фон Брауна, проверяя наличие реакции.

— Нашей вины в этом не будет. — Эльза завершила прихорашивание. — Маскировка эта хоть пригодилась?

— Ещё как пригодилась. — Гауптманн покачал головой. — На двух постах останавливали. Но везде запах коньяка учуяли, на наши пьяные рожи полюбовались и в покое оставили.

Топоча сапогами по полу отсека, примчался фельдфебель, в возбуждении размахивая руками, выдал с порога.

— Там такое происходило!

— Да успокойся ты, толком расскажи. — Одёрнул его гауптманн. — Далеко от острова отошли?

— Конечно, далеко. Четыре часа уже прошло. — Отозвался фельдфебель, почесал в затылке и добавил. — Только нет больше острова...

— Как это нет? — Не поверил гауптманн.

— Да, остров-то на месте, неправильно я выразился. — Поправился фельдфебель. — На острове теперь ничего нет.

— Да что там произошло? — Не выдержала Эльза.

— Моряки говорят, что после нашего отхода остров бомбардировщики обработали, какими-то новыми бомбами. А после их применения ничего целого не остаётся. Недавно такими бомбами укрепрайоны в Пруссии обрабатывали, так там ничего целого не осталось. — Фельдфебель постарался объяснить то, что он и сам не особо хорошо представлял, уверовав в особую силу новых боеприпасов со слов других.

— Выходит, что мы барону жизнь спасли? — Сделала неожиданный вывод Эльза.

— Надеюсь, он стоил того? — Гауптманн досадливо дёрнул головой. — Такая легенда насмарку пошла. Я в неё четыре года вживался, сколько трудов потратил. А всё прахом пошло ради того, чтобы его особу в Советский Союз вытащить.

— Чем он хоть занимался? — проявил интерес фельдфебель, подключенный к проведению операции в самый последний момент, когда попал в автомобильную аварию третий член их группы.

— Оружие изобретал. — Ответила ему Эльза.

— Ясно, что не тёплые сортиры совершенствовал. — Хихикнул неунывающий фельдфебель. — А какое хоть?

— А это ты в Москве спроси. — Охладил его пыл гауптманн. — Пусть перед тобой отчитаются.

— Да ну вас! — Обиделся фельдфебель. — Давайте хоть познакомимся. А то три дня только господин гауптманн, да госпожа Эльза. Я, вот, Сашка Клюев.

— Меня Константином зовут. — После непродолжительного раздумья ответил гауптманн.

— А я Эльза. — Дополнила его ответ девушка.

— А настоящее имя? — Переспросил Клюев.

— Это и есть настоящее. — Девушка посмотрела на фельдфебеля насмешливым взглядом. — Немка я.

— А по-русски так чисто говоришь? — Продолжил удивляться фельдфебель.

— Так, ведь, и ты по-немецки с прусским акцентом лопочешь. — Ответила ему Эльза.

— Это, я в детстве с сыновьями одного немецкого коммуниста дружил, вот они и научили.

— А я в Саратове выросла. — Эльза приоткрыла тайну своего знания русского языка. — Трудно было не научиться умению говорить по-русски.

— Хватит откровенничать без приказа. — Одёрнул их гауптманн Костя.

— Так свои же все? — Удивился такой строгости фельдфебель Сашка.

— Своими станем, когда вновь в одной группе окажемся. — Пояснил непонятливому фельдфебелю Константин. — Да кто тебя, такого болтуна, в разведку определил?

— За умение болтать и определили. — В очередной раз обиделся Сашка. — Небось на дороге, когда нас патрули останавливали, моя болтовня лишней не была?

В ответ на эту тираду гауптманн промолчал — возразить было нечего. Действительно, умение Сашки молоть языком сильно облегчило им проезд по острову к месту эвакуации. Неугомонный шофёр своими слегка "пьяными" рассказами отвлекал внимание патрулей, облегчая гауптманну задачу по сокрытию лица, переодетого в форму армейского обер-лейтенанта, пленного ракетчика.

А позабытый за разговорами фон Браун ошеломлённо разглядывал окружавших его людей. С национальной принадлежностью своих пленителей он определился быстро, без особого труда распознав славянские, а следовательно русские, корни. Да и никто другой, кроме, разве что, англичан, не мог организовать эту операцию по его похищению. К тому же, русские давно проявляли интерес к ракетной теме, предлагая работать на них одному из учителей фон Брауна Генриху Оберту ещё в начале тридцатых годов. Оберт тогда отказался, а вот что делать ему, Вернеру фон Брауну? Однозначно отказаться? И получить пулю в лоб, расписавшись в своей бесполезности для похитителей. Но пристрелить его можно было ещё на острове, не тратя усилий на доставку на подводную лодку. А ничем другим то транспортное средство, на котором он в данный момент находился, быть не могло. То, что это морское судно, однозначно. Но качки нет, а значит они под водой. Да и вряд ли германский флот позволил бы надводному кораблю противника путешествовать по западной Балтике, которую он полностью контролировал. А раз русские решились на столь масштабную, и не менее затратную, операцию, значит он им нужен. Бесполезного человека через всю Балтику тащить не будут. Тогда можно успокоиться и ждать того человека, который будет иметь право решать его судьбу. Фон Браун прикрыл глаза, и постарался перебороть терзавшую его головную боль.

— А барон-то наш спокоен! — Эльза отвлекла своих товарищей от бесполезного спора.

— А чего ему бояться? — Гауптманн Костя оглядел пленника, оценивая степень его спокойствия. — Если до сих пор не прикончили, да ещё сюда притащили, значит убивать не намерены.

— Господин барон, надеюсь вы осознаёте в какую ситуацию попали? — Эльза перешла на немецкий.

— Спасибо фройляйн. — Отозвался фон Браун. — Я прекрасно понимаю где, и у кого я нахожусь. Понимаю и то, зачем я вам понадобился. — Ракетчик сделал паузу, перешёл в сидячее положение, поёрзал головой по стене, устраивая ту поудобнее, и добавил. — Но не думаю, что серьёзный разговор о моей будущей деятельности, мне придётся вести с диверсантами, которые меня захватили.

— Каков наглец! — Гауптманн восхитился поведением пленника. — Теперь понимаю, почему меня сорвали с выполнения основного задания.

Эльза окинула ракетчика оценивающим взглядом. Что-то подсказывало ей, что работать с этим спесивым представителем немецкого дворянства ей ещё придётся, и не один раз.

12 сентября 1941 года Москва

— Ну здравствуй, товарищ старший майор. — Поприветствовал Андрей Виктора, забираясь в пассажирский салон его машины, отгороженный стеклом от места водителя.

Захлопывая дверь, он отсёк уютный салон от противного и холодного дождя, мелкой пеленой закрывавшего даже ближайшие предметы. Осень предъявила первые права на окружающую людей действительность. Пусть, это только первые холодные дожди, которые вскоре закончатся. Пусть, впереди ещё солнечно-паутинное бабье лето. Но этот дождь напоминает, что всё в мире меняется, прежде всего времена года со своей погодой.

— Что ты меня всё время старшим майором называешь? Имя забыл? — Виктор смахнул с рукава кителя отлетевшие к нему капельки воды.

— Просто звание у тебя удивительное. — Взялся объяснять Андрей. — Само слово майор обозначает "старший". Получается, что ты у нас "старший "старший".

Виктор хмыкнул на это объяснение, постарался нахмурить брови, обозначил движение к кобуре.

— Да ты, товарищ полковой комиссар, видно страх потерял? — Начал он угрожающим тоном. — Забыл где Колыма находится?

— К данной реплике полагается привинченный к полу табурет, лампа в глаза и сержант НКВД с резиновой дубинкой за спиной обвиняемого. — Андрей начал вспоминать антураж фильмов про "кровавую гэбню".

— Резиновых дубинок не обещаю, но в морду дать могу. — Продолжал Виктор, уже привыкший к своеобразному юмору своего нового друга.

— Не генеральское это дело, ваше превосходительство, собственные руки об каждое хамло кровянить.

— Так мы ж в енералы случайно попали. — Виктор начал находить удовольствие в этой перепалке. — Да и ахвицера мы непородные.

— Так ещё царь Пётр, который Первый, велел "знатность по уму считать". — Напомнил Андрей строку из знаменитого романа "красного графа" Алексея Толстого.

— Ладно уговорил. — Отмахнулся Виктор, старательно изображая недовольство. — Заведу денщика и научу его всех встречных в морду бить.

— А по утрам полагается в денщика сапогом кидать и требовать рюмку водки на опохмел. — Нарисовал продолжение Андрей и рассмеялся, представив старшину Щедрина с подносом, на котором стоит вожделенная рюмка, и полотенцем, перекинутым через левую руку.

— А если серьёзно, то ходят слухи, что вскоре все эти звания поменяют. — Виктор бросил быстрый взгляд на Андрея. — И вместо старшего майора Зайцева появится нормальный генерал-майор Зайцев. А вместо полкового комиссара Банева... — Виктор задумался, но так и не смог придти к определённому мнению. — Что-то другое. А что именно сказать не могу.

— Так слухи? Или серьёзно? — Андрей тоже перешёл к серьёзному тону.

— Ты же знаешь, что в нашей стране слухи могут сбываться с вероятностью процентов на восемьдесят. — Виктор рассмотрел мелькавшие за окном эмки редкие автомобили. — Но я точно знаю, что распоряжение о разработке новых званий было, причём, с самого верха.

— И погоны введут? — Поинтересовался Андрей.

— Знаки различия в распоряжении упоминались, но, что именно предложат, я не знаю. — Ответил Виктор.

— А что, если для генералов НКВД введут, в качестве особого отличия, золотое кольцо в нос. — Андрей прыснул, представив себе эту картину. — А степень важности будут определять по размеру кольца.

— Допросишься ты у меня — упеку я тебя в Сибирь. — Виктор сам с трудом сдерживался от смеха. — Самый тяжёлый лесоповал выберу.

— Боюсь, что нас с тобой, как слишком информированных, на урановые рудники сплавят. — Высказал предположение Андрей.

— Нас с тобой, как САМЫХ информированных, немедленно пристрелят собственные охранники, если мы дадим хоть малейший повод для этого. — Виктор оглянулся назад, проверяя наличие машины с охраной, и продолжил. — Боюсь, что вскоре нас будут перевозить только в тяжёлых танках с усиленной бронёй и под охраной не менее чем батальона бойцов. Причём, в каждом танке, под нашим креслом, будет штатный заряд ликвидации по сотне килограммов взрывчатки особой мощности, для пущей надёжности.

— Что, так плохо? — Насторожился Андрей.

— Ребята Меркулова добыли в МИ-6 интересный документ с приказом всей британской агентуре в СССР, Румынии, Болгарии, Польше выискивать странного политработника, который занимается поисками учёных и технических устройств. И перечислили почти все приметы. — Виктор усмехнулся. — Правда, приметы эти Сашкины, а не твои.

— Я жене песцовый воротник обещал. — Прокомментировал эту новость Андрей. — Вот он и пришёл. Милый пушистый полярный зверёк.

Виктор уже привык к манере речи нового товарища, хотя поначалу трудно было понять, когда тот серьёзен, а когда мается дурью. Оценил шутку и сейчас. Идиома про "полярного лиса" становилась всё популярнее, объяснять её тем, кто не в курсе, приходилось всё реже и реже. И однажды даже сам Сталин шутя предложил подарить Гитлеру, через посредников естественно, песцовую мантию. Над шуткой посмеялись, но осторожно отклонили, на основании того, что фюрер просто не поймёт о чём идёт речь. Не стоило напрасно переводить стратегический товар. К тому же данный предмет облачения ему не положен по рангу, как некоронованной особе, пусть и правящей самой большой, со времён Наполеона, империей в Европе. А вот английскому королю данную мантию подарить нужно, но... попозже. Когда наши войска выйдут на побережье Северного моря.

— А чего они так долго возились? — Продолжил разговор Андрей. — Я был лучшего мнения об английской разведке. В наше время об её операциях легенды рассказывали. Не знаю только сколько в них правды, а сколько обычной рекламы. Но говорили, что информаторы у них чуть ли в самом окружении Гитлера были. А уж немецких агентов в Британии они чуть ли не поголовно переловили. Ну может быть оставили парочку, чтобы Абверу было чем отчитываться.

— А кто говорил, что они долго возились? — Виктор достал папиросы, но, посмотрев на своего некурящего собеседника, убрал их обратно. — Они долго разгребали всю ту дезу, которую наша контрразведка старательно им скармливала с самого момента твоего появления здесь.

Андрей насторожился, но продолжения не последовало.

— Нарком сам всё расскажет на совещании. — Остановил свой рассказ старший майор Зайцев. — В общих чертах, конечно. То, что нам с тобой нужно знать по должности.

— А как же Сашка? — Заволновался Андрей за отправленного в Ленинград друга.

— Сегодня должен прибыть в Москву. Срочно вызван на сегодняшнее совещание. — Успокоил полкового комиссара Виктор. — Там и увидимся.

Машина уже добралась до бывшей Лубянской площади, въехала во двор наркомата и остановилась у одной из дверей.

— Ну как? — Подал голос Виктор стряхивая в пепельницу очередной столбик пепла.

Андрей отложил в сторону краткий отчёт об испытаниях управляемых авиационных бомб, который он старательно штудировал последние пятнадцать минут.

— Общее впечатление — бодренько! — Андрей почесал подбородок. — Это я о стиле отчёта. А так, конечно, хреново. Попали только пятой бомбой, причём потеряли одну машину. А это значит, что выходили на малой высоте и сбрасывали боеприпас с маленького расстояния. Ну и чем это отличается от обычной бомбардировки?

— Ты не скажи! — Виктор вмял докуренную папиросу в горку таких же, оставшихся от вчерашнего дня. — Этот мост бомбардировочным полком бомбили два месяца, высыпали хрен знает сколько бомб, потеряли восемь машин, а ни одного попадания не добились. А тут с первого раза... и вдребезги.

— Пятой бомбой — это не с первого раза. — Возразил Андрей. — Тем более с потерями. В идеале, они вообще в зону ПВО входить не должны были.

— Это в твоём идеале и на штабных бумагах так красиво выглядит. — Отмахнулся рукой Виктор. — А в реальности, мужики эту бомбу второй в жизни видели. Один раз на полигоне швырнули, а через день уже в бой. И чтобы без победы не возвращаться! Вот они и вышли на расстояние гарантированного поражения.

— Это какой же... мудак... такой приказ отдал? — Возмутился Андрей. — Такой расход секретных боеприпасов! Любой дурак заметит, что полёт бомбы от обычного отличается. А немцы не дураки. А если ещё лётчики в плену расскажут, что именно они бросали?

— Не расскажут! — Помрачнел Виктор. — Сгорели они вместе с самолётом. Прыгать не стали, да и времени у них на это не было. До самого конца бомбу вели.

— Вот так всегда. Лучшие люди гибнут за то, чтобы штабные дуболомы бодренький отчёт написали. — Андрей закрыл папку с докладом и протянул её Виктору.

— Себе оставь. — Пресёк его действие старший майор. — Это ещё одно задание твоему институту. Сделать так, чтобы попадали гарантированно и с первого раза.

Андрей прикинул возможный порядок работ, кому именно поручить и какой срок выделить. Но возник вопрос, а что именно делать?

— Что конкретно от меня хотят? Усовершенствовать радиоуправление или создать самонаводящуюся бомбу. Я, ведь, не волшебник.

— А что можно? — Виктор нажал кнопку на поверхности стола, сказал вошедшему адъютанту. — Щедрин, распорядись, чтобы нам чай сообразили, да погорячее.

— Первое возможно за пару-тройку месяцев. Второе лет за пять, а то и больше. Причём во втором варианте бомба будет раза в полтора больше той, что сейчас используют.

— Значит нужно делать и то и другое. — Сделал вывод Зайцев.

— Витя, у меня институт другого направления! — Андрей с трудом сдерживался, чтобы не перейти на ор. — У нас и так куча заданий разной направленности. Впору делиться на части.

— Вот и делитесь. — Усмехнулся старший майор. — Это приказ самого Верховного. Просто тебе пока не сообщали, приберегли до начала совещания. А я тебя, по дружбе, заранее предупреждаю, чтобы ты на совещании не сорвался. Вот сейчас перекипишь, пар выпустишь, а перед начальством будешь только правильные эмоции показывать.

— Червяки размножаются делением... лопатой! — Глубокомысленно заметил Андрей.

Старший майор выслушал фразу, удивлённо поднял брови и захохотал, вызвав изумление на лице даже у невозмутимого сержанта госбезопасности Щедрина, как раз вносившего поднос со стаканами. Отсмеявшись, Виктор протянул руку к ближайшему стакану, отхлебнул глоток и кивком отпустил адъютанта. Чай был как раз той температуры, что и любил старший майор Зайцев.

— Только толку от этой работы не будет никакого, если каждый штабной долбодятел будет при первой же возможности наше изделие использовать, как следует из священной воинской традиции...

— Это как? — Насторожился Виктор, ожидая очередное выражение, которое потом можно будет использовать в других разговорах.

— Через жопу! — Опять взорвался Андрей, не найдя более смачного выражения. — Они бы, в таком случае, катапультой её, эту бомбу, кидали. А для надёжности ещё технический формуляр сбоку присобачили. А то вдруг "гансы" с первого раза не поймут, что бомбой управляли.

— Не преувеличивай. — Виктор уже ополовинил свой стакан, хотя его собеседник ещё не отпил ни глотка.

— А я уверен, что к фюреру уже примчалась толпа генералов с требованием сделать ещё одну точно такую же, как у большевиков, игрушку. — Андрей, следуя примеру своего друга, приступил к чаепитию. — А тот вызовет своих ракетчиков, взмылит им шею и потребует вместо перспективной, но бесполезной в данной ситуации баллистической ракеты, сделать что-нибудь более нужное. И сделает ему фон Браун, к примеру, управляемую крылатую бомбу с небольшим ракетным двигателем для увеличения дальности.

— Не вызовет. — Ответил старший майор на эмоциональную речь Андрея, удовлетворённо кивнул в ответ на удивлённый взгляд. — Самого фон Брауна никогда не сможет, а его подчинённых только тогда, когда они из госпиталей выберутся. Тех, конечно, кто живой остался.

— Не понял? — Протянул Андрей.

— Вчера ночью бомберы Балтфлота сравняли с поверхностью всё, что находилось на острове Узедом. — Насладившись удивлением полкового комиссара Банева, ответил Виктор. — Долбили самыми мощными на данный момент объёмно-детонирующими бомбами. Лётчики гарантируют, что ничего целого там не осталось.

— Жаль старину Вернера. — Философски заметил Андрей. — Папашей космических ракет ему уже не быть.

— Не торопись хоронить старину Вернера, который, кстати, младше тебя. Придёт время, ещё поручкаться сумеешь. — Огорошил Банева ещё одной новостью Виктор. — Данную личность наши диверсанты выдернули с острова перед самым налётом. И сейчас везут в Ленинград. Если, конечно, ничего не случится, "вследствие неизбежных на море случайностей".

— Да ты увешан хорошими новостями, как новогодняя ёлка игрушками. — Вскинулся Андрей. — А ну выкладывай, что ещё знаешь!

— Хренушки! Индейскую национальную избу тебе. — Виктор продемонстрировал Андрею кукиш, заодно показывая, что очень хорошо усвоил уроки сленга будущего. — А то наркому нечем хвастаться будет.

— А чего ждём? — Андрей даже заёрзал на стуле в нетерпении.

— Третьего посвящённого в дела наши грешные. — Виктор посмотрел на часы. — Вот когда Сашка прибудет, тогда и отправимся к наркому.

— Вчера в Польше произошло ещё одно нападение на группу, сопровождавшую ваших двойников. — Нарком посмотрел на Андрея с Сашкой. — Чего удивляетесь. Мы образовали три группы, которые перемещались в разных местах Польши и Румынии, имитируя ту деятельность, которую вы показали в Польше в июле. Ну, за исключением беготни по развалинам и показательных стрельб из гранатомёта.

Удивлённый Андрей даже пропустил мимо ушей очередную подначку наркома про свои прошедшие подвиги. Оказывается контрразведка сумела получить выгоду даже из его идиотских, по утверждению Берии, подвигов.

— На этот раз люди попались упорные и изо всех сил пытались довести дело до конца. — Нарком продолжил рассказ. — После того, как им стало ясно, что они угодили в ловушку, попытки захватить ваших двойников живыми закончились и нашу группу закидали гранатами. Убедились, что ваши двойники мертвы, и попытались прорваться из западни. Двоим из нападающих наши оперативники дали возможность уйти.

Андрей мрачно смотрел на поверхность стола. Оказывается, пока он тут наслаждался жизнью, где-то в другом месте другие люди умирали за него.

— Товарищ нарком, можно узнать, как звали этих людей? — Спросил он Берию.

— А зачем это тебе? — Насторожился нарком, но, увидев глаза полкового комиссара Банева, всё понял. — Тебя изображал Капитонов Олег Терентьевич, майор Осназа. А за Егорцева работал лейтенант того же подразделения Семёнов Виктор. Отчество лейтенанта сообщу позже. — Берия оттянул воротник кителя. — Просто не помню. Хотя таких людей нужно помнить.

— Мы будем... помнить. И не только. — Андрей сжал кулаки в ярости. — Мы отомстим. Любому, кто за этими диверсантами скрывается.

— Кто конкретно против нас работает, мы и сами, к сожалению, ещё не знаем. — Продолжил нарком. — Но выясним. Непременно выясним. Работают через английскую разведку. Но, как узнали наши люди, даже руководству англичан конкретных сведений, то есть почему охота именно за вами, не сообщают. Только дают указания обязательные к исполнению. Один из британцев попытался выяснить личности заказчиков — нашли через три дня в Темзе с перерезанным горлом. Не удалось отследить цепочку и на нашей стороне.

— Кажется, мировое правительство забеспокоилось. — Высказал предположение Андрей.

— Если это так, то очень хорошо. — Сделал вывод старший майор Зайцев.

— Чего же хорошего? — Удивился такому выводу Сашка.

— А хорошо это потому, товарищ Егорцев, что из их действий следуют — наши враги не всесильны! — Пояснил свою фразу Виктор. — Ведь они так и не выяснили, кто из вашей парочки старший. По их приказам даны твои приметы. Следовательно, они убеждены, что основным фигурантом дела являешься ты. А если они догадываются о пришельце из другого времени, то связывают личность этого пришельца с тобой, а не с Баневым.

— Тогда получается, что серьёзной агентуры в НКВД у них нет. — Высказал очередное предположение полковой комиссар Банев.

— Я бы на это не надеялся. — Берия открыл лежащую около него папку. — Мы провели около десятка операций по распространению всевозможной дезинформации. В свою очередь каждая из них способствовала появлению не менее полутора десятков самых различных слухов. Мы сами сейчас не сможем выяснить судьбу большинства сброшенных нами утверждений, предположений, догадок, откровенных сплетен. Даже наши люди путаются в этом водовороте. К примеру, недавно абсолютно независимо от нас появилось утверждение, что арестованные НКВД учёные занимаются расшифровкой и переводом знаменитой библиотеки Ивана Грозного. Другой, не менее популярный слух, что те же учёные работают с несуществующим архивом Рериха. А ведь наши люди такую чушь не распространяли. — Нарком поправил пенсне. — Впрочем, на нашей совести много не меньшей ерунды. Самая перспективная деза — изобретение "машины времени" заключёнными в "шарашках" НКВД физиками.

— А если это возможно? — Подал голос Андрей.

— Мы ведь, товарищ Банев, это предположение одним из первых проверили. — Нарком посмотрел на Андрея. — Те самые физики, о которых в нашей дезинформации говорится, на самом деле проводили по этой теме очень серьёзные исследования. Окрестности того аэродрома, где ты приземлился, на десятки километров всеми существующими приборами проверили. Каждый кустик обнюхали. Вытрусили душу из всех возможных свидетелей. — Нарком сделал паузу, нагнетая напряжение как заправский актёр, и продолжил. — И нашли пару мужичков, которым вздумалось порыбачить неподалёку от того места, где твой самолёт из облака вывалился.

Все за столом напряжённо вслушивались в речь наркома, впервые решившего пооткровенничать с самым главным фигурантом "вневременного дела".

— Видели они, конечно, мало. Поняли ещё меньше. — Продолжил Берия. — А точнее ни хрена не поняли. Зато грозу они теперь всю жизнь бояться будут.

— А причём здесь гроза? — Удивился Андрей. — Я ни какой грозы не видел и не слышал.

— Вот именно. Ты не слышал. А их ударной волной на десять метров отбросило. — Нарком многозначительно поднял палец. — Но самое главное — они видели, как твой самолёт выбросило. И описали, как "светящееся изнутри яйцо с самолётом внутри с бешеной скоростью пролетело над землёй около пяти километров, а затем облако исчезло и дальше самолёт полетел с нормальной скоростью".

— Не помню я такого. — Упорствовал Андрей.

— Охотно верю. Ты-то внутри этого светящегося яйца был, а они снаружи. — Нарком отложил листок, с которым он сверялся, пересказывая показания очевидцев. — Скорость по подсчётам физиков, изучавших данные отчёты и наблюдавших местность, получилась раз в пять больше скорости звука, как минимум. Ну и там было много других интересных явлений. От переориентации магнитного поля, до каких-то эффектов, которые я даже повторить не смогу, не то что понять.

— И какие выводы сделали наши физики из этого? — Заинтересовался старший майор Зайцев, не получавший этой информации при изучении дела Банева.

— Такие энергии, которые были выброшены при появлении нашего драгоценного полкового комиссара, нам пока не доступны. — Ответил ему Берия. — Даже если мы сможем собрать воедино всю электроэнергию Советского Союза и Европы.

— А если атомную бомбу взорвать? — Высказал предположение Андрей.

— Ну, во-первых, атомной бомбы ни у кого сейчас нет. И когда она появится неизвестно. — Нарком начал пересказывать аргументы, сверяясь с отчётом учёных, извлечённым из той же папки. — Во-вторых, механизм переходов во времени никто даже представить не может, а тем более разработать теорию. В-третьих, никто не представляет, как сосредоточить и удержать под контролем такую громадную энергию. В-четвёртых, никто не знает, как изолировать от этой энергии живой объект. И так далее. Дальше перечислять?

Все промолчали, признавая правоту Берии.

— Товарищ нарком, а можно мне кого-нибудь из этих учёных привлечь к работе моего отдела? — Подал голос старший майор Зайцев, к своей великой радости обнаруживший, что есть люди посвящённые в то задание, над которым он работал.

— Сейчас можно. Хоть всех забирай. А вернее переподчини себе эту группу учёных и создай из них институт изучения времени. — Берия мгновенно нашёл работу проявившему себя Зайцеву, ещё раз подтверждая мудрость о наказании инициативы. — Теперь вы. — Нарком оглядел Андрея с Сашкой. — В связи с тем, что теперь вы оба покойники, придётся менять привычную жизнь. Ты, Банев, прямо с этого совещания отправляешься во вновь строящийся институт радиоэлектроники. Твоя задача — обеспечить приём твоих сотрудников с прежнего места работы и приступить к организации работ.

Андрей с тоской подумал, что вот и та золотая клетка, которую он столько времени опасался.

— Не волнуйся, Банев, не на всю жизнь тебя туда отправляют. — Успокоил его Берия. — Ты, Егорцев, пока остаёшься в старом здании института обеспечивать окончание тех работ, которые требуется завершить немедленно. Из института ни ногой. Никаких встреч с писателями и поэтами. И никаких гулек с актёрками и певичками.

Андрей с удивлением выслушал последнюю фразу. А Сашка-то оказывается, умудрился гульнуть в тайне даже от него.

— Товарищ нарком, это не певичка — это невеста. — Выдал Сашка в качестве своего оправдания.

Ответ удивил Андрея даже больше. А Алёнкина подруга взялась за дело со всем тщанием. Глядишь, скоро Сашку в загс поведут.

— Вот и придумай, как объяснить ей необходимость держать рот на замке. — Берия перешёл к следующей задаче. — Вашим родным придётся изображать траур по вам. Какое-то время. Затем мы отправим всех их в новое место расположения института. Оформим их исчезновение переводом на другое место работы куда-нибудь подальше на вновь строящиеся предприятия.

— А что делать с Алёнкой и Машей. — Подал голос Сашка.

Ага, Алёнкину подругу зовут Маша. А то Андрей благополучно пропустил её имя мимо ушей, когда Алёнка представляла пришедшую с ней девушку на прошедшей свадьбе.

— Да, известную певицу так просто не спрячешь. — Задумчиво протянул Берия. — Отправить на фронт в составе концертной бригады? Не подходит. Контролировать её контакты там будет невозможно.

— Товарищ нарком, разрешите высказать предложение? — Спросил Андрей.

— Говори. — Разрешил Берия.

— А что если организовать скандал с высокопоставленным поклонником и на какое-то время прекратить выступления.

— Вполне разумно. — Согласился нарком. — Но поздновато. Леонид Хрущёв уже пошёл под суд за дезертирство.

— А если найти другого человека? — Упорствовал Андрей.

— Где я тебе найду такого человека, которому можно подобную тайну доверить, причём из высокопоставленных? — Удивился Берия, посмотрел на Андрея, обнаружил, что тот смотрит в сторону парадного портрета вождя, занимавшего часть стены между оконными проёмами на боковой стене, онемел на несколько секунд, а потом взорвался. — Да ты что себе позволяешь, полковой комиссар! Да как ты мог такое подумать! — Затем замолчал. Надолго, минуты на три. Опять поправил ворот кителя, провёл по петлицам, как бы проверяя — на месте ли звёзды генерального комиссара госбезопасности. Колючим взглядом провёл по фигуре подскочившего со своего места Андрея и, наконец, сказал. — Ладно. Я попробую поговорить с Верховным. Но вряд ли товарищ Сталин разрешит вмешивать в это дело своего сына.

Все за столом облегчённо вздохнули.

— Теперь о других делах. — Спокойным голосом продолжил нарком, как будто и не было продемонстрированной им только что вспышки гнева. — Государственный комитет обороны награждает ваш институт очередной Сталинской премией. За разработку вычислительных машин. Работу над которыми нужно продолжать, как одну из самых приоритетных.

— Товарищ генеральный комиссар государственной безопасности, разрешите обратиться? — Вновь подал голос Андрей.

— Ну что ты там ещё придумал? — Недовольно протянул Берия.

— Товарищ нарком, я хочу попросить, чтобы причитающуюся мне часть денежного вознаграждения перечислили семье майора Капитонова.

— Я также прошу перечислить мою долю семье лейтенанта Семёнова. — Подскочил со своего места Сашка.

— Ладно, подумаем как это сделать. — Ответил Берия после непродолжительного раздумья, оглядел их старательно вытянутые фигуры и добавил. — Садитесь, нечего здесь столбы изображать. — Вновь вернулся к своей папке и продолжил. — Это вовсе не означает, что другие дела можно отложить на будущее. Нужно решать их параллельно. — Нарком повернулся к Андрею. — Что ты, Банев, можешь сказать о применении управляемых бомб.

— Я считаю, что при организации бомбардировки был допущен ряд ошибок. — Начал Андрей, выстраивая цепочку выводов, к которым он пришёл при прочтении доклада. — С учётом того, что попали только пятой бомбой...

— Как пятой? — Удивился нарком. — У тебя, что так написано?

— У меня написано — одной из пяти. — Ответил Андрей. — Вот я и решил, что предыдущие экипажи промахнулись.

— Попали третьей бомбой. — Поправил его Берия. — Первые два самолёта не смогли выдержать нужное направление и, в самом деле, промахнулись. Поэтому третий экипаж решил подойти ближе, но был подбит. Тем не менее, они выполнили приказ, доведя свою машину до точки гарантированного поражения цели. И после сброса вели бомбу дальше до самого конца, пока не разнесли центральные пролёты моста прямым попаданием. А оставшиеся два бомбардировщика разбомбили железнодорожное полотно с двух сторон от разрушенного моста. Так что попали не одной бомбой из пяти, а тремя из пяти.

— Мне кажется, что не стоило демонстрировать противнику применение секретных боеприпасов в таком количестве. — Продолжил Андрей после того, как нарком замолчал.

— Руководство тоже так считает. Но выхода другого не было. — Продолжил Берия усталым голосом. — Немцы перешли в контрнаступление, и нужно было вывести этот мост из строя любой ценой. Там четыре дивизии кровью могли умыться. Итак наступление в Северной Польше буксует изо всех сил. А в Пруссии приходиться нудно прогрызать один рубеж обороны за другим. Немцы отвели оставшиеся войска в доты и казематы фортов, и сейчас пытаются выиграть время, пока в Германии не найдут очередную порцию войск для прикрытия дыр во фронтах.

Присутствующие за столом внимательно слушали речь наркома, понимая, что сейчас им сообщают горькую правду без пропагандистских преувеличений и прикрас.

— Только у Рокоссовского на Центральном фронте всё идёт по плану. — Продолжил Берия, пытаясь поделиться тяжким грузом проблемы с людьми, которые гарантированно будут хранить данную тайну. — Катуков всю Верхнюю Силезию захватил. Обошёл Бреслау, добрался вдоль железной дороги до Лигнице, но вынужден был остановиться и перенаправить удар на север в сторону Познани, где войска Западного фронта забуксовали. А без танкового тарана и Рокоссовский начал осторожничать, подчищает тылы, захватывает города, обкладывает Бреслау двойным кольцом, прикидывает, как его брать. Наступление практически остановилось. — Берия поправил пенсне. — Так что, эта бомбардировка была необходима. Решение сам Верховный принимал, он же и приказал использовать всё пять боеготовых боеприпасов. Чтобы уж гарантированно.

А вот дальше разговор пошёл в таком направлении, что Андрей понял — его окончательно переводят в разряд своих, причём в один из верхних рядов, что удивляло после долгого использования личности комиссара Банева только в качестве консультанта и инженера. Впрочем, он не возражал, помня о том, что с большей высоты больнее падать.

— Нам сейчас никак нельзя останавливать наступление. — Продолжил Берия. — Наметился новый союзник, который нам жизненно необходим. Воевать против всего мира задача непосильная даже для нас. А тут американцы сами, без нашего давления, прислали предложение обсудить "возможные направления сотрудничества в борьбе с врагами всего человечества". — Берия опять прочитал фразу из очередного документа, которые он периодически добывал из своей папки. — Как видите пока ничего конкретного. Но! — Нарком поднял палец. — В САСШ близятся выборы. А простые люди на улицах открыто называют СССР своим союзником в будущей войне. А не считаться с мнением избирателей Рузвельт не сможет.

Андрей поморщился. У него было своё мнения о симпатиях и антипатиях американцев. Как и об умственных способностях данного народа. Берия заметил это движение и повернулся в его сторону.

— Зря морщишься, Банев. Это не те американцы, которых ты в своих докладах описывал. Эти ещё умеют и работать и думать. И своё слово сказать могут, когда потребуется. А японцы американский флот в Пёрл-Харборе так сильно потрепали, что даже до самых откровенных идиотов в Конгрессе начало доходить — война будет долгой и тяжёлой. — Берия вдруг улыбнулся. — К тому же, нам помог наш заклятый друг — фюрер германского народа. — Видя непонимание в глазах собеседников, нарком пояснил. — Вчера вечером Гитлер объявил войну САСШ, исполняя свой долг союзника перед Японией.

Андрей на этот раз откровенно удивился. Вот ведь дурак. В разных реальностях наступать на одни и те же грабли. Ладно, в его реальности Вермахт стоял под Москвой и начавшееся наступление Красной Армии из Берлина казалось всёго лишь частной операцией, несмотря на панические вопли фронтовых генералов. Но здесь бои идут в Польше, советские войска прорвались к Рейху. Союзников у Германии практически нет. А он объявляет ещё одну войну самой мощной стране мира.

Хотя, непродолжительное раздумье всё поставило на свои места. Это всего лишь панический вопль из Берлина. Придите и спасите! Пока русские не пришли первыми!

Стоит высказать это замечание, но позднее. Не следует прерывать Берию во время рассказа.

А нарком продолжал.

— В этой операции, правда косвенно, отметился Банев. — Он усмехнулся, глядя на поражённого до глубины души Андрея. — Правда, другой. Старшина Банев.

Нарком протянул Андрею извлечённый из стола иностранный журнал с красочной цветной обложкой, где на фоне тридцатьчетвёрки красовался боец с петлицами старшего сержанта, в котором Андрей спустя несколько секунд узнал своего деда, знакомого по старым фронтовым фотографиям и недолгой встрече в Польше почти два месяца назад. Было у этого Банева аж два ордена и медаль, что у реального Андреева деда появилось только к концу третьего года войны. На фотографии был он изображен с какой-то симпатичной девахой в камуфляже. Был в обычной гимнастёрке и только танкистский шлем, лихо заломленный на голове, обозначал принадлежность к танковым войскам.

— Знакомься, полковой комиссар, это старшина Банев — командир танка в одном из батальонов Шестнадцатой танковой бригады Второго танкового корпуса Первой танковой армии генерала Катукова. — Нарком сделал паузу, затем продолжил. — За эту неделю признан американскими читателями лицом Красной Армии. Более знаменитого советского человека в Америке сейчас просто нет. Естественно, это заслуга наших контрразведчиков. И американской журналистки, оказавшейся очень талантливой. Ну, а старшина Банев отметился одиннадцатью подбитыми немецкими танками, причём последний в поединке один на один с прославленным германским танковым асом. Можешь сам посчитать звёзды на стволе танка своего родственника. — Видя, как бережно Андрей держит журнал, Берия добавил. — Оставь журнал себе. Потом прочитаешь сам, или попросишь перевести.

— Союзники из американцев, конечно, сомнительные. Но хотя бы в открытую гадить не будут. — Нарком продолжил обсуждение. — Мы Гитлера от румынской нефти отрезали больше двух месяцев назад, а его машины, танки и самолёты до сих пор особых проблем с горючим не испытывают. А кто им его поставляет? Оказывается Аргентина с Бразилией. А откуда они его берут? А в САСШ. Может быть, теперь эти поставки прекратят?

— Вряд ли. — Вмешался Андрей. — Просто удлинят цепочку перекупщиков. Или будут выгружать нефть в портах Испании и Португалии.

— Так, Гитлер им самим войну объявил? — Засомневался Сашка.

— Так, боевых действий пока нет. — Пояснил свои утверждения Андрей. — В моей истории англо-американская авиация обходила германские заводы до самого открытия Второго фронта в Европе. А Румынские нефтепромыслы разнесли в пыль только, когда к ним советские войска подошли. Здесь будет аналогично. Пока нет боевых действий с немецкой армией, будут поставлять и нефть, и бензин, и стратегические материалы. — Андрей закончил свою речь знаменитой фразой Веспасиана. — "Деньги не пахнут".

— Будем надеяться, что поставки уменьшат. Своей-то армии тоже воевать придётся. — Подал голос старший майор Зайцев. — Да и мы можем помочь какому-то количеству кораблей не добраться до портов.

Андрей слышал только слухи о деятельности советской агентуры в портах Латинской Америки во время войны его времени. Но слухи утверждали, что какая-то часть кораблей действительно исчезла в море вместе со всем содержимым, предназначенным для фашистской Германии. Не исключено, что подобные операции возможны и здесь, а может быть и уже идут.

В следующий момент в кабинет заглянул секретарь наркома, получил разрешающий кивок и быстро подошёл к столу Берии. Нарком быстро прочитал принесённое ему донесение, отложил бумагу в сторону и снял пенсне. Все настороженно ожидали, что же он скажет.

— Только что передали. — Нарком осмотрел всех присутствующих. — Сегодня утром немецкие войска вошли в Венгрию. Венгерские войска оказывают сопротивление только в некоторых местах. В результате чего германские солдаты быстро продвигаются к Будапешту. Гитлер сделал очередной ход, которого от него так долго ждали.

— Появился повод ввести в Венгрию и наши войска? — Спросил Андрей.

— Да. — Ответил Берия. — Но сейчас время не совсем подходящее.

Почему время не соответствует нужному моменту сообщить он не успел, так как в кабинет вбежал давешний секретарь и на этот раз просто прокричал от входа ошеломившую всех новость.

— Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, Берлинское радио передаёт: в Берлине совершено покушение на Гитлера!

14 сентября 1941 года Берлин

Рыча двигателем протащилась вперёд одна из самоходных установок артиллерийского дивизиона, замерла на повороте, прикрываясь развалинами бывшего цеха, повела коротким стволом, выискивая цель, и произвела выстрел. Взметнулись осколки кирпичей, обозначая место попадания, поднялась вверх красная кирпичная пыль, закрывая, на некоторое время, от наблюдения участок обороны мятежного полка. Эсэсовцы "Лейбштандарта" приподнялись с земли, куда были прижаты пулемётным огнём, и совершили ещё один рывок вперёд. До новой очереди пулемётов противника, оказавшихся совсем не в том месте, где надеялись накрыть их артиллеристы самоходок. Пулемёты яростно поливали огнём уложенную на голую землю цепь, показывая противнику, что в данном месте оборону так просто не пробить. Дали команду на отход офицеры и оставшиеся в живых эсэсманы начали отползать назад, старательно прикрываясь неровностями заводского двора и трупами своих друзей, которым на этот раз не повезло.

Гейдрих раздраженно хлестанул по поле своего плаща зажатыми в правой руке перчатками. Эдак они положат здесь всю бригаду, не добившись победных результатов.

За прошедшее с конца июля время "Лейбштандарт" с трудом удалось довести до численности бригады, переформировав те остатки, которым удалось вырваться с Северной Украины, где русские уничтожили Первую танковую группу Клейста. Моторизованная дивизия "Лейбштандарт Адольф Гитлер" принадлежала к тем немногочисленным счастливчикам, которым удалось прорвать кольцо окружения и выйти обратно в Польшу. Правда на этом её злоключения не закончились. И после двух месяцев непрерывных боёв в окрестности Берлина вернулся сводный полк, составлявший когда-то полноценную моторизованную дивизию.

Фюрер, конечно, не оставил без внимания своих любимчиков и если бы не слишком строгие требования к кандидатам, то дивизия уже имела бы полный комплект. Тем более обидно было терять с таким тщанием отобранные кадры в борьбе с мятежниками. Но других подходящих частей поблизости не было. Остальные эсэсовские дивизии оказались вдалеке от места мятежа, а армейские части слишком ненадёжны, в таком деле, как борьба с себе подобными. Как бы, в таком случае, не увеличить численный состав мятежных батальонов.

За спиной Гейдриха не преминул проявить свой скверный характер Зепп Дитрих. Поминая всеми грязными словами, с которыми он был знаком, руководство Вермахта, обергруппенфюрер Дитрих осматривал трупы своих солдат, густо устилавших подходы к бывшему заводу. Повинуясь его команде, командиры штурмующих батальонов отводили своих подчинённых на начальные рубежи. Очередная атака захлебнулась, как и все предыдущие.

Гейдрих подумал, что мнение армейских генералов о командных кадрах эсэсовских дивизий абсолютно правильно. "Стая львов под предводительством барана", — как было сказано одним из армейских генералов о дивизии "Мёртвая голова" и её командире группенфюрере Эйхе, навсегда оставшихся на востоке.

Зепп Дитрих, конечно, не Эйхе. Нет в нём той всеобъемлющей злобы, который отличался покойный командир "ТотенКопф". Но только и всего. Много ли толку в том, что Дитрих любит своих солдат и искренне страдает от тех потерь, которые они сейчас понесли. В военном деле он такой же "баран", как и Эйхе. И так же бесславно укладывает в землю своих подчинённых, как и покойный командир "Мёртвой головы". Но тому досталась хотя бы посмертная слава героической гибели во славу Рейха. А что достанется Дитриху?

Гейдрих был зол. Прежде всего на самого себя. Так безграмотно просмотреть настоящий заговор. Столько времени пугать своё начальство генеральскими играми в заговор, провести несколько серьёзных операций по сокращению числа высокопоставленных военных, недовольных политикой Гитлера, достичь почти всех целей, которые он ставил перед собой. И оказаться перед свершившимся фактом покушения, которого никто не ожидал.

Впредь наука. Учитывать не только воззрения генералов и фельдмаршалов, но и людей волею судеб оказавшихся на более низких ступенях карьерной лестницы. Они тоже имеют своё собственное мнение. И склонны действовать сразу, не тратя время на бесконечные согласования и обсуждения самых важных для генералов проблем — кто будет у власти, после того как всё свершится.

Майоры и подполковники такими мыслями не задавались. Шансов оказаться наверху у них не было изначально. При любом варианте развития событий. Удалось бы покушение и их наградили бы очередным орденом, а затем задвинули бы в дальние шеренги борцов с бывшим фюрером немецкого народа.

Не удалось бы...

Оно и не удалось. Как ни нагло действовали боевые группы мятежных батальонов.

Хотя, сам способ организации засады Гейдриху чрезвычайно понравился. Пока основная группа диверсантов из трофейных русских гранатомётов показательно расстреливала основную колонну кортежа фюрера, сопровождающую одного из двойников Гитлера, резервные отделения поджидали на второстепенных дорогах одинокие машины с закрытыми от обозрения окнами. В качестве главного оружия на этот раз были выбраны противотанковые ружья советского производства, позволявшие оставаться на таком расстоянии от дороги, которое не вызывало сильного беспокойства у службы сопровождения фюрера. Естественно, что машин на таких дорогах оказалось больше чем одна. Расстреляли все, для надёжности. Гитлеру повезло, что стрелок, которому досталась в качестве мишени его машина, не имел большого опыта в применении этого русского трофея. Ему так и не удалось попасть в двигатель своей мишени, хотя в сам салон угодило три тяжёлых пули, прекрасно продемонстрировавших ненадёжность брони правительственного лимузина для столь серьёзного оружия. Одна из этих пуль едва не оторвала фюреру левую ногу, изуродовав мышцы бедра. И только храбрость, или трусость, личного водителя спасла фюреру жизнь. Кемпфка надавил на газ и бросился наутёк от места засады, выжимая из двигателя всё возможное и невозможное.

А Гиммлер, конечно, струсил. И не воспользовался предоставленным шансом. Не дал Гитлеру умереть от потери крови, а организовал бурную деятельность по его спасению. Чем несказанно удивил Гейдриха и привёл в замешательство Геринга, примчавшегося в Берлин сразу, как только стало известно о покушении на фюрера. "Наци номер два" устроил бурную деятельность в правительственных учреждениях, произнёс множество речей, отдал несколько десятков приказов, воспользовавшись своим правом заместителя Гитлера. Он клеймил позором предателей, посягнувших на самое дорогое, что есть у немецкого народа — драгоценную жизнь великого фюрера. Клялся продолжить дело, за которое пострадал бессменный рейхсканцлер Рейха. И ждал... Мучительно ждал самой главной для себя новости.

Не дождался.

Поначалу Гейдрих ожидал, что у Гиммлера сдадут нервы и он решит ускорить события. Но рейхсфюрер оказался умнее, чем старался выглядеть. Вступать в схватку со столь опасным противником, как Геринг, в подобных условиях было чрезвычайно опасно для них обоих. Это понимал Гиммлер, старательно боровшийся за жизнь Гитлера. Это понимал Геринг, на каждом углу высказывавший надежду на скорое выздоровление фюрера. Это понимал Геббельс, два дня не отходивший от микрофона с речами, главный смысл которых состоял из одной фразы — с фюрером навек. Это понимал Борман, не говоривший красивых слов, но обозначивший своё участие доставкой к раненому Гитлеру всех медицинских светил Германии. Это понимали и внезапно притихшие генералы, оставившие на время свои заговорщицкие планы.

Понимал это и Гейдрих. Надежда провернуть собственные планы под шум борьбы титанов провалилась. Вернее просто не была подготовлена. Эти армейские торопыги сломали всё, что он так тщательно готовил последние месяцы. Кто же мог подумать, что офицеры столь низкого ранга явят собственные претензии на решение судеб Рейха.

Бой затих окончательно. Штурмующие развалины завода эсэсовцы отошли на дальние позиции для перегруппировки. Солдаты мятежного полка исчезли из поля зрения наблюдателей, готовясь к очередному артиллерийскому налёту. Эти переживут ещё не одну артиллерийскую подготовку. Как удалось выяснить Гейдриху, был этот полк составлен из частей Краковской группировки Вермахта, отозванный в тыл для переформировки и создания на его основе особой дивизии с опытом ведения боевых действий в городе. За два месяца боёв в теснинах городских улиц солдаты полка приобрели бесценный опыт, который сейчас и демонстрировали... на эсэсовцах бригады "Лейбштандарт Адольф Гитлер". Можно было сказать, что солдатам этого полка повезло, так как остальные части Краковской группировки уже больше недели сидят в плотном кольце, захлопнутым наступающими русскими частями вокруг города. А с другой стороны, везение это относительное. У тех, кто остался в Кракове, есть возможность спасти жизнь, сдавшись в плен русским. Эти же обречены. Геринг приказал никого не брать в плен, уничтожив всех поголовно. Другие нацистские бонзы подтвердили этот приказ, вызвав у Гейдриха несколько очень интересных вопросов. Правда, ответов на эти вопросы получить ему не удастся. Уж с очень больших высот отдавали приказ.

За спиной Гейдриха раздалось покашливание, обергруппенфюрер Дитрих думал, как ему начать откровенный разговор на самую важную для него тему. Гейдрих едва заметно усмехнулся. Он ждал этого с самого начала, и выдержка Дитриха вызывала в нём удивление.

— Гейдрих, вы дадите мне честный ответ на прямой вопрос?

— Смотря, что вы хотите у меня узнать, Дитрих? — Отозвался Гейдрих.

— Фюрер жив? — В голосе бравого обергруппенфюрера проскальзывал страх услышать плохую для него новость.

Гейдрих прекрасно понимал его. Личный друг фюрера нынешнего может не понадобиться фюреру будущему, если состояние Гитлера намного хуже того, что сообщает Гиммлер, взявший на себя основную заботу о здоровье раненого фюрера. Тогда Дитриха ждёт, в лучшем случае, почётная отставка, а в худшем, несчастный случай, после которого состоятся торжественные похороны верного сына Рейха. Хотелось верить, что показательного расстрела или концлагеря ему не положено, всё по той же должности личного друга фюрера.

— Фюрер жив. Состояние у него хоть и тяжёлое, но стабильное. — Успокоил Гейдрих командира "Лейбштандарта". — В скором времени он должен придти в сознание. Только вот полноценное участие в управлении Рейхом ожидает его ещё не скоро. — Добавил он каплю горечи к счастливой для Дитриха новости, обозначая, что прежнего влияния Зеппу уже не добиться. По крайней мере, до полного выздоровления Гитлера.

Зепп хотел по привычке выругаться, но сдержался, понимая, что пришло время сдерживать свой характер и подстраиваться под других людей, которые ещё совсем недавно зависели от него больше, чем он от них. Гейдрих ждал продолжения разговора. Он старательно подталкивал Дитриха к мысли, что тому нужно искать дружбы заместителя Гиммлера, как одной из гарантий сохранения своего нынешнего положения. По глазам командира "Лейбштандарта" было видно, что данная мысль уже добралась до него, но пока он не торопится её высказать, собираясь всё обдумать своими неторопливыми крестьянскими мозгами.

А Гейдрих опять отвлёкся на свои размышления. Это неожиданное покушение прервало выполнение ещё одного важного дела, которое нужно было решить, и как можно быстрее. Русские устроили показательный налёт на ракетный центр в Пенемюнде. Причём, точность бомбометания была настолько высока, что вызвала множество вопросов в Берлине. Хотелось понять, откуда советское командование узнало о расположении лабораторий секретного института, само существование которого недоступная тайна даже для многих высокопоставленных военных Рейха. Что это — хорошая разведка или элементарное предательство. К сожалению, от самого института, и тем более полигона, мало что осталось, а количество выживших так мало, что получить достоверную информации маловероятно. Хотя, на острове уже два дня работают его люди, ничего вразумительного ему они сообщить не смогли. Кроме сказок о бомбах, выжигавших громадные площади одним взрывом. Конечно, русские уже применяли оружие подобного типа в Восточной Пруссии, но мощности боеприпасов, применённых там и на острове Узедом, просто несопоставимы. Для успокоения заинтересованных лиц из вышестоящего командования Гейдрих передал предположение о налёте нескольких сотен тяжёлых бомбардировщиков. Хотя ему-то прекрасно известно, что у большевиков попросту нет такого количества самолётов с подобным радиусом действия. Или всё-таки есть?

— А куда вы так торопитесь, Гейдрих? — Спросил его Дитрих, проявив просто удивительную для себя наблюдательность.

— У меня ещё много дел, Дитрих. — Отозвался заместитель Гиммлера, не желая делиться столь серьёзной информацией с человеком, высокое положение которого в иерархии Рейха может закончиться в любой момент.

— В том числе и на острове Узедом? — Зепп продолжил расспросы, прояснив для Гейдриха, что это не догадливость его собеседника, а просто болтливость какого-то их функционеров СС.

— В том числе и там. — Сухо подтвердил Гейдрих.

— А что именно там произошло? — Вполне миролюбиво продолжил Дитрих.

— Русские самолёты уничтожили секретный ракетный центр, о существовании которого они знать не могли. — После непродолжительного молчания ответил Гейдрих, решив не обострять отношения с личным другом фюрера, пока не ясна судьба Гитлера. К тому же, в будущем может понадобиться реальная боевая сила, и хорошее расположение командира одной из дивизий СС будет очень кстати. — Хотя сами они объявили о налёте на завод химического оружия. — Продолжил Гейдрих.

— И к какому мнению вы пришли? — Продолжал интересоваться Дитрих.

— Пока ни к какому. — Гейдрих посмотрел на часы.

Что-то долго перегруппируются подчиненные Зеппа Дитриха. Или решили просто отдохнуть, раз командир не торопит. Тогда Дитрих просто отвлекает его разговорами, давая своим людям время на вполне заслуженный отдых. Гейдрих едва заметно пожал плечами. Он, откровенно говоря, не против. Всё равно сегодня ему засветло не успеть долететь до острова, а ночные полёты в последнее время стали небезопасны.

Что же отодвинем ещё на сутки решение нерешаемой задачи.

— А что вы думаете по поводу этого мятежа? — Дитрих кивнул в сторону развалин завода, откуда изредка раздавались одиночные выстрелы — мятежники демонстрировали, что они ещё живы.

— Мне кажется, Дитрих, что этот вопрос я должен задавать вам, а не вы мне. — Отреагировал Гейдрих. — Вы, ведь, с самого начала были здесь. А я прибыл намного позже.

Зепп помялся, подбирая слова для ответа, посмотрел по сторонам, но всё же решился.

— У них с самого начала были подготовлены позиции на этом заводе. Когда мои люди получили приказ приехать и арестовать участников покушения, то их встретили пулемётным огнём. Вначале предупреждающим — по дороге перед колёсами первого автомобиля, а затем и на поражение. Мои офицеры кинули сюда первый батальон, а когда стало понятно, сколько здесь мятежников, то подняли и всю бригаду.

Дитрих ещё раз кинул взгляд по сторонам, выясняя, нет ли кого-нибудь слишком близко к ним. Нервно дёрнул головой и задал ещё один вопрос, от которого стало страшно и Гейдриху.

— Как ты думаешь, Гейдрих, кто стоит за этим заговором? Не верю я, что они действуют сами по себе.

— Господин обергруппенфюрер, мятежники выкинули белый флаг. — Вовремя вмешался в их разговор один из наблюдателей, находящийся около самого бруствера наскоро выкопанного окопа НП.

— Неужели будут сдаваться? — Обрадовался Дитрих.

— Вряд ли. — Охладил его пыл Гейдрих. — Скорее всего, хотят провести переговоры.

Действительно, в скором времени из-за развалин заводской стены, обозначавшей рубеж обороны мятежников, показался человек, размахивающий грязной тряпкой когда-то белого цвета, примотанной к винтовке. Дитрих отдал команду и навстречу парламентёру устремился наблюдатель, первым заметивший этого переговорщика. Вскоре они сошлись примерно посередине между позициями противостоящих частей, коротко обсудили причины, по которым мятежники выкинули белый флаг, и разошлись каждый в свою сторону.

— Чего они хотят, оберштурмфюрер? — Поспешил удовлетворить своё любопытство командир "Лейбштандарта".

— Они хотят прислать на переговоры двух своих офицеров, и просят дать гарантии, что те вернутся обратно живыми. — Ответил наблюдатель, начав бодрым голосом, но потихоньку уменьшая громкость, и закончил почти шёпотом, со страхом рассматривая реакцию Дитриха.

— Что? — Взревел Зепп. — Какие гарантии? Да я прикажу расстрелять их сразу, как только они сюда доберутся.

Гейдрих терпеливо ожидал, когда командир "Лейбштандарта" изольёт свой гнев. А Дитрих находил всё новые и новые кары на головы наглецов, посмевших требовать от вышестоящих офицеров такое. Постепенно громкость рёва уменьшалась, Зепп начал повторяться в изыскании достойной кары мятежным мерзавцам и, вскоре, затих.

— Если им достаточно слова группенфюрера Гейдриха, то они могут присылать своих парламентёров. — Ровным спокойным голосом завершил Гейдрих вспышку гнева обергруппенфюрера Дитриха. — Идите и предложите им это.

Оберштурмфюрер умчался выполнять приказание. Ошеломлённый Дитрих несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, пытаясь выдавить из себя возражение.

— Зачем вы дали им гарантии, Гейдрих? — Наконец-таки смог сформулировать своё недовольство Зепп.

— Затем, чтобы как можно больше ваших солдат остались живыми. — Гейдрих вернул к действительности Дитриха.

Тот замолчал, то ли выказывая обиду, то ли обдумывая сложившуюся ситуацию.

На нейтральной территории опять встретился эсэсовский обер-лейтенант и посланцы мятежников, которых на этот раз было двое. Переговорили и, тотчас же, один из мятежных солдат умчался на свои позиции сообщить офицерам предложение Гейдриха. Прошло минут пять напряжённого ожидания и от остатков кирпичной стены отделились две фигуры в офицерских фуражках. Один из них, идущий впереди, сильно припадал на левую ногу. Второй, явно младше званием, шёл немного позади своего товарища. Дойдя до представителя СС, они обменялись с ним несколькими фразами и дальше двинулись уже втроём. Начинавший переговоры солдат вернулся на свои позиции.

Чем ближе они подходили, тем больше становились различия в экипировке мятежников и эсэсовского офицера. Поверх обычного офицерского кителя Вермахта были на них надеты какие-то непонятные жилеты стандартного песочно-зелёного цвета Красной Армии со множеством разнокалиберных карманов. Более молодой офицер щеголял также странными штанами, разрисованными разноцветными пятнами, при более близком рассмотрении оказалось, что и китель на нём точно такой же.

— Кто вы такие? — Спросил Дитрих, как только парламентеры оказались на их наблюдательном пункте.

— Майор Шольц. — Отозвался старший. — Командир первого батальона.

— Обер-лейтенант Граве. — Последовал его примеру младший. — Командир первой роты.

— Группенфюрер Гейдрих. — Поспешил вмешаться Гейдрих, не давая Дитриху устроить скандал. — А это обергруппенфюрер Дитрих.

Объяснять, кто именно перед ними находится, армейским офицерам не пришлось. Они только отдали честь, показывая, что осознали степень важности персон, вызвавшихся вести переговоры.

Гейдрих внимательно вглядывался в лица мятежных офицеров, пытаясь составить мнение о них. Ясно было, что это кадровые офицеры. Такую военную выправку за несколько месяцев не выработаешь.

Майору на вид было около сорока, а может и меньше, война сильно старит людей. Умный, но какой-то безразличный взгляд голубых глаз в сетке мелких морщин. Седые виски, когда-то чёрные, а теперь сивые от сильной проседи усы. Два шрама на левой щеке.

Обер-лейтенант намного моложе, не больше тридцати. Выше и стройнее своего командира. Взгляд какой-то дикий и насмешливый одновременно. Всё время переминается с ноги на ногу, как будто готовится к прыжку.

На обеих, как стало видно вблизи, русские разгрузочные жилеты, всё чаще попадающие в Вермахт в качестве трофеев, снимаемых с убитых офицеров. Очень полезная вещь. И очень опасная. Насколько знал Гейдрих, русские любят таскать в одном из многочисленных карманов последнюю, "смертную", гранату, на тот случай, если не захотят попадать в плен. Кто даст гарантию, что и сейчас не приготовлен такой же сюрприз?

Обер-лейтенант вообще оставил от своей формы только погоны и фуражку. Всё остальное трофейное. И даже торчащие в карманах разгрузки рожки с патронами — от советского автомата. Как и его одежда маскировочной расцветки, снятая, по-видимому, с убитого русского разведчика.

— Что у вас с ногой майор? — Спросил Гейдрих, сам удивляясь выбранному началу разговора.

— Да так мелочь, снарядом ступню оторвало. — Расплылся в ухмылке майор.

— Как, сейчас? — Вмешался с дурацким вопросом Дитрих.

— Нет, немного раньше. Во Франции. — Продолжал развлекаться майор. — Протез у меня. — Закончил он злым голосом.

Гейдрих непроизвольно потёр щёку. Если такие люди стали выступать против Гитлера, то фюреру недолго осталось сидеть наверху. Не удалось у этих, найдутся другие. Более удачливые и более осторожные. И более злые.

— А вы не боитесь? — Начал своё наступление на мятежных парламентёров Дитрих.

— Устали мы бояться, господин генерал. — Ответил за двоих обер-лейтенант, нагло игнорируя эсэсовские петлицы Дитриха. — После двух месяцев Краковской мясорубки начинаешь бояться только самого себя.

— Сами умереть не страшитесь, о семьях бы подумали. — Проворчал Дитрих, внезапно сбавив тон.

— Они, как и мы, уже ничего не боятся. — Продолжал ёрничать обер-лейтенант. — Можем выдать список домашних адресов... в славном городе Киле!

Всё ясно! Интересно, какой идиот отвёл в Берлин часть, призванную из почти полностью уничтоженного англичанами города. Хотя, тогда город был ещё цел. Или не идиот, а очень умный человек. Надо бы покопаться в приказах армейского начальства. Почему именно этот полк? Почему именно к этому заводу? Кто дал им разрешение проводить учения на территории основательно разрушенного советской авиацией завода?

— Что вы хотите нам предложить майор? — Обратился к старшему офицеру Дитрих, решив не реагировать на наглость обер-лейтенанта. Прекрасно видно, что он не в себе, и вряд ли до конца понимает, что именно вокруг него происходит.

— Мы пришли просить за наших солдат. — Ответил майор Шольц. — Большинство из них не принимало участия в покушении на Гитлера. И не должно нести равной с нами ответственности. Да и в этот бой они вмешались не сами, а по приказу своих офицеров.

— И чего вы хотите для них? — ввязался в разговор Гейдрих.

— Они согласны сдаться в плен, если их не посадят в концлагерь, а отправят в штурмовые батальоны. Они обещают не сдаваться в плен врагу, а честно выполнить свой долг перед Германией. — Майор перевёл взгляд на Гейдриха. — Нас, участвующих в покушении, эта просьба не касается. Мы сдаваться не будем.

— Что! — Взревел Дитрих, опережая едва открывшего рот Гейдриха. — Какая сдача? Какой концлагерь? Вы все поголовно уже покойники. Будете вы сдаваться или нет. Каждого из вас приговорили к позорному повешению. Солдат на обычных верёвках, а для офицеров приготовили рояльные струны. Вы можете просить только о замене этой казни на расстрел.

Майор спокойно выслушал гневную тираду командира "Лейбштандарта", повернулся к Гейдриху.

— Группенфюрер, сделайте мне последнее одолжение, скажите, кто отдал этот приказ. Геринг?

Гейдрих едва заметно кивнул в ответ на этот полувопрос-полуответ. Майор, точно также, едва заметно усмехнулся.

— А предложение о рояльных струнах, конечно же, исходило от Геббельса?

Гейдрих на этот раз кивнул головой намного сильнее.

Ай да Геринг! Ай да "толстый Герман"! Сумел обмануть Гиммлера, подсунув ему или фальшивку, или один из запасных вариантов, вместо настоящего плана. Но ведь трус! Без раздумий отправил на смерть всех своих подельников, даже не причастных к прямому покушению.

Ну что же, поставим в голове ещё одну заметочку. А вот Гиммлеру сообщать о своей догадке вряд ли будем.

Гейдриху вдруг стало жаль этих людей. Так бессмысленно потерять таких решительных и бесстрашных офицеров.

Но приказ уже отдан! И не в его силах отменить то, что приказано с таких верхов.

А как бы он сам распорядился этими людьми!

— Мне жаль, что когда в Берлин придут русские, среди его защитников не будет ни наших, ни ваших солдат. — Абсолютно спокойным голосом продолжил разговор майор Шольц.

— Вы не сомневаетесь, что они сюда дойдут? — Переспросил Гейдрих.

— Я сомневаюсь только в сроках. — Подтвердил майор. — Минимум полгода, максимум год. Но я этого уже не увижу.

— Вы не увидите. — Решил поставить точку в разговоре Дитрих. — Но мои солдаты храбро встретят врага, если он сюда доберётся.

— Господин генерал, ваших "асфальтовых солдатиков" мы сегодня уложим в землю всех до единого. — Напомнил о своём присутствии обер-лейтенант. — Мы умудрялись полком держаться против полнокровной русской дивизии. И не вашими истуканами нас пугать.

Зепп хотел в очередной раз взреветь, но захлопнул рот, вспомнив, какие потери уже понесла его бригада.

— Нам дозволено будет уйти? — Спросил майор у Гейдриха, признавая его старшим в этом тандеме эсесовских генералов.

Гейдрих утвердительно кивнул. Офицеры повернулись и не спеша отправились к выходу из НП. Торопиться им было некуда.

Потерянный Дитрих ходил по полю боя, пересчитывая трупы своих солдат. Сбивался со счёта, запнувшись об очередной камень, начинал снова, вновь попадал в какое-нибудь препятствие, выбирался из него с помощью охраны и шёл дальше.

Гейдрих отвернулся от этого зрелища. Обещание обер-лейтенанта солдаты мятежного полка выполнили с лихвой, отбиваясь до конца. Услышав об обещанной им верёвке, они стали намертво, продемонстрировав эсесовской элите, как нужно воевать по-настоящему. Когда закончились патроны и гранаты, перешли в рукопашную штыками, прикладами, отточенными сапёрными лопатками, научившись этому приёму у русских. Но не сдался никто. Последних живых добивали из миномётов, не найдя другого способа сломить их сопротивление.

Озверевшие солдаты "Лейбштандарта" пленных тоже не брали. Раненых добивали штыками. Найденный в подвале госпиталь закидали гранатами, разрешив выйти из него только трём медсёстрам. На немецких женщин не поднялась рука даже у них.

Гейдриху было муторно. Ради чего положили несколько тысяч немцев? Ради того чтобы высшие партийные бонзы поделили оставшуюся от раненого Гитлера власть?

К нему подбежал оставшийся в живых оберштурмфюрер, торопливо доложился. Гейдрих кивнул и двинулся в указанную сторону. На довольно ровной площадке эсесовцы выложили найденных офицеров. Майор Шольц лежал третьим с краю после двух оберст-лейтенантов, очевидно, командира полка и начальника штаба. Обер-лейтенант нашёлся в конце. Опознать его можно было только по трофейной русской форме. Вернее по её остаткам. Всё-таки "смертная" граната у него была, как и желание её использовать.

Гейдрих повернулся и пошёл прочь. В этом месте он сделал всё, что было нужно и можно.

Осталось только найти таких же людей, как те, которые полегли сегодня в этой бессмысленной бойне.

Конец второй книги.

ППС — пистолет-пулемёт Судаева, в реальности состоял на вооружении с 1942 года.

Град и Ураган — системы залпового огня, состоящие на вооружении Советской, а ныне Российской армии.

В реальной истории заградотряды появились в июле-августе 1942 года, после знаменитого приказа 227, который сейчас больше известен как "Ни шагу назад!"

PZ-4 — немецкий средний танк.

Pz-2 — немецкий лёгкий танк.

Жаргонное название английских солдат.

Убедительно доказано, в книгах Мухина и Пыхалова, что все документы, "подтверждающие" вину СССР, всего лишь подделка, и довольно грубая, сляпанная в начале девяностых шайкой Ельцина. К примеру, секретный протокол "пакта Молотова-Рибентропа" или приказ о "Катыньском расстреле" поляков.

Устройство для разминирования минных полей, состоящее на вооружении Российской армии.

Жаргонное название короткоствольной пушки, устанавливаемой в Pz-4 в начальный период войны.

Название для немецких гранат с длинной ручкой, применявшееся в нашей армии.

Распространённое название советских гранат Ф-1, так как они являлись дальнейшей разработкой английской гранаты системы Лемона. Отсюда и название.

Название данное немецкими солдатами состоящей на вооружении Вермахта 37-мм противотанковой пушке, оказавшейся абсолютно неэффективной в борьбе с советскими Т-34 и КВ-2.

Перевод с немецкого полного названия СС.

Глава Абвера — немецкой военной разведки адмирал Канарис враждовал с разведкой СД, которая подчинялась главе СС Гимлеру.

Отто Штрассер — вместе с братом был лидером левого социалистического крыла НСДАП. Изгнан из Германии в середине тридцатых годов.

Грегор Штрассер — старший брат Отто, в 20-е годы один из главных соперников Гитлера в руководстве партии. Был убит в 1934 году во время "Ночи длинных ножей".

Операция "Катапульта", когда англичане пытались потопить остатки французского флота, чтобы он по их утверждениям "не достался нацистам".

В реальной истории польские вооруженные отряды, контролируемые Лондонским эмигрантским правительством, получили название "Армия Крайова" только 14 января 1942 года. До этого они назывались "Союзом вооруженной борьбы".

Турки держали на нашей границе в 1941-1942 годах около 26 дивизий.

Глава сербских коммунистов в начальный период войны.

Официальный титул японского императора.

Витые погоны, из тройного шнура, с двумя золотыми и одной серебряной нитью, в Вермахте носили генералы. Высшие офицеры, от майора до полковника, носили витые двойным серебряным шнуром погоны.

Здесь имеется в виду снайперский вариант винтовки Мосина образца 1891/1930 года, состоявший на вооружении нашей армии, в качестве снайперского варианта, до середины 60-х годов.

В начальный период войны наша армия использовала также снайперский вариант самозарядной винтовки Токарева СВТ-40, но впоследствии отказалась от него из-за худших баллистических характеристик и большей стоимости в производстве.

Распространённое название магазинной винтовки Мосина из-за её калибра в три линии (7,62 мм), одна линия — 2,54 мм (одна десятая дюйма).

MG-34 — единый пулемёт, использовавшийся в вермахте в первую половину войны.

Снайперская винтовка большого калибра "Гюрза" — создана на основе противотанкового ружья Дегтярёва.

Реальное историческое лицо. Командовал 172 стрелковой дивизией при обороне Могилёва, в течение 23 дней удерживал город, несмотря на превосходство немцев. Был повешен нацистами, как руководитель партизан.

Русское, дореволюционное название Каунуса.

Дегтярёва пехотный, он же "Дегтярь" — ручной пулемёт, состоявший на вооружении Красной Армии в Великую Отечественную войну.

Синий чулок — прозвище для деловых женщин, озабоченных только работой и карьерой.

ЗИС-3 — советская дивизионная 76-мм пушка, состоявшая на вооружении Красной Армии, конструкции Грабина.

Астров — главный конструктор лёгких танков Т-40, Т-60, Т-70 и самоходной установки СУ-76.

В-3 — танковый дизель мощностью 250 л.с. (впоследствии индекс заменили на В-4). В РИ на СУ-76 стояла спарка автомобильных двигателей ГАЗ-70.

Хищения в крупных и особо крупных размерах в то время проходили по знаменитой 58 "контрреволюционной" статье, что даёт возможность нынешним "правозащитникам" относить данную клиентуру к категории "политических".

КП — командный пункт.

КПП — контрольно-пропуской пункт.

Манлихер — Винтовка австрийского производства.

Дефензива — польская контрразведка в период 20-40 годов 20 века.

В РИ 48 армия была сформирована в Новгороде.

В РИ Василий Филиппович Маргелов попал в воздушно-десантные войска только в 1948 году в звании генерал-майора.

Реальный случай, имевший место во время Вяземской воздушно-десантной операции 1942 года.

ДС — Дегтярёва станковый — пулемёт, состоявший на вооружении нашей армии в начальный период войны, наряду со старым Максимом.

Надпоручик — офицерское звание чешской и словацкой армий, соответствует старшему лейтенанту.

Четарж — сержантское звание в словацкой армии, соответствует, примерно, сержанту или старшему сержанту.

Вообще-то низшее звание в словацкой, и чешской, армии звучало, приблизительно, как "воин", но не хочется усложнять текст.

Штабс-капитан — термин условный, правильное звучание "штябни капитян" — офицерское звание в словацкой армии, промежуточное между капитаном и майором. В нашей армии отсутствует.

Зопот — в РИ читателю он больше известен под польским названием Сопот.

Командирский шифр — степень важности сообщений в подводном флоте Германии варьировалась так: код, шифр и командирский шифр, который командир сам расшифровывал и сам на него отвечал, не привлекая шифровальщика.

Шнорхель — приспособление для подачи воздуха в подводную лодку, идущую под водой на небольшой глубине.

Драка слепых с кривыми — в РИ так называли, в Европе, русско-турецкие войны времён Екатерины Второй.

В РИ старший лейтенант Колобанов на Финской войне был капитаном, но его разжаловали в конце войны за некоторые провинности.

Люксметр — прибор для измерения силы светового потока. Одного из самых главных параметров в "плёночной" фотографии.

ДТ — Дегтярева танковый — основной танковый пулемёт нашей армии. Отличался от пехотного варианта конструкцией ствола, мушки и магазина.

Б4 — самоходная гаубица калибром 203 миллиметра, состояла на вооружении полков тяжёлой артиллерии РГК.

Старший майор госбезопасности — звание в НКВД на тот момент времени соответствующее армейскому генерал-майору, но со знаками различия комбрига тридцатых годов, один ромб в петлице.

1 сентября 1939 года — начало польско-немецкой войны, в Европе считающееся началом Второй мировой войны.

Маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией, сбежал из Польши 16 сентября 1939 года. В тот момент, когда под Варшавой шли полномасштабные бои.

Ранкович — лидер сербских коммунистов во время Второй Мировой войны.

Иосип Броз Тито — лидер югославских партизан в РИ, умело лавировал между интересами английских и советских союзников. Хорват по национальности. Спас Хорватию от участи всех других побеждённых союзников Рейха.

Павелич Анте — лидер хорватских усташей, преданный союзник Гитлера, проводивший дискриминационную политику против всех других народов Югославии.

Шестиствольный пулемёт Слостина Ивана Ильича разрабатывался с начала 30-х годов, на полигонные испытания поступил в 1939 году, но на вооружение принят не был из-за сложности конструкции (по сравнению с обычными пулемётами калибра 7,62).

Немецкие штурмовые батальоны, аналоги советских штрафных рот, появились на Восточном фронте ещё в конце 1941 года, после первых поражений под Москвой. Только в отличие от советских штрафных рот, в которых провинившиеся бойцы находились до ранения, или три месяца, время нахождения в немецких "штрафбатах" не регламентировалось.

Вообще-то данная фраза о "самом миролюбивом народе" принадлежит лидеру Российской Коммунистической партии Зюганову.

В РИ распоряжение о запрете обзывать солдат Красной Армии "недочеловеками" появилось только после битвы на Курской дуге.

О "русских людоедах" — это не выдумка автора, а стандартный штамп немецкой пропаганды ещё со времён первой мировой войны.

"Ночь длинных ножей" — 30 июня 1934 года, расстрел командования штурмовых отрядов и уничтожение левого крыла НСДАП.

В реальности американские корабли имели право атаковать подводные лодки только в трёхмильной зоне острова Оаху, на котором находилась база американского тихоокеанского флота — Пёрл-Харбор.

Сёкаку и Дзуйкаку — поэтические японцы дали своим авианосцам имена "Парящий журавль" и "Счастливый (или Танцующий, по другому переводу) журавль".

"Леди Лекс" — прозвище данное в американском флоте авианосцу "Лексингтон". "Леди" потому, что в английском языке слово ship (корабль) женского рода

"Леди Сара" — прозвище данное в американском флоте авианосцу "Саратога".

"Кидо бутай" — "Ударный отряд" название японского соединения атаковавшего Пёрл-Харбор.

Японская разведка так не выяснила, что в Тихом океане у США было только три авианосца — "Лексингтон", "Саратога" и "Энтерпрайз".

А-4 — немецкая ракета, созданная группой ракетчиков под техническим руководством фон Брауна. Больше известна под названием Фау-2.

Обершутце — звание в Вермахте, которое можно условно перевести как "старший солдат". В нашей армии отсутствует.

"Люстра" — жаргонное название осветительной бомбы.

Вообще-то одним из символов королевской власти служит горностаевая мантия.

В РИ первое применение управляемых, по радио, авиационных бомб произошло 9 сентября 1943 г. Немецкие самолёты сбросили две УАБ на итальянские линкоры "Рома" и "Италия".

В РИ немецкими управляемыми авиабомбами занимался доктор Макс Крамер из DVL (аналог советского ЦАГИ).

SS Mann — начальное звание в общих СС, в Ваффен СС ему соответствовало СС шутце, что можно перевести как рядовой.

Обергруппенфюрер — звание СС соответствующее полному генералу Вермахта.

Группенфюрер — звание СС соответствующее генерал-лейтенанту Вермахта.

"Асфальтовые солдаты" — презрительное прозвище солдат "Лейбштандарта" в Вермахте.