Сказки древнего леса_Книга вторая

— Не твоего ума дело, Болеслав! — голос Вани сорвался от злости. — Я пришел, чтобы раз и навсегда лишить тебя возможности вредить Василисе. Даже когда меня... не станет!

— Ой, какая драма! — иронично хмыкнул колдун, нарочито небрежно поворачиваясь к собеседнику спиной и любуясь из окна на густые кусты сирени в саду. — Не смеши меня, мальчик! Если я захочу ей навредить, то наврежу, будь спокоен. Твой брат, пожалуй, мог бы меня остановить, но ты... Сопли подотри сначала.

Ваня в порыве ярости выхватил кинжал и занес его, намереваясь ударить им колдуна. Болеслав даже не повернулся. Мальчик стоял, до боли в пальцах сжимая свое оружие, но никак не мог нанести удар.

— Сопляк, как я и говорил, — колдун обернулся и посмотрел Ване в глаза. — Уходи, мальчишка и... покойся с миром. Твоя Василиса мне не нужна. О, к слову, может быть, скажешь на прощание, куда подевался старший царевич? Дело у меня к нему есть.

Ваня уронил кинжал на пол. Оружие исчезло в воздухе, обратившись в дым.

— Не скажешь, — подытожил Болеслав. — Жаль. Ну, ступай, ступай. Тебе пора!

Оставшись в одиночестве, колдун подошел к большому зеркалу, стоящему в углу комнаты.

— Аленушка, ты все слышала?

— Да, Болеслав. Не нравится мне это, — отозвалась русалка, проявляясь в зеркале. — Иван-царевич исчез, а Ваня погиб. Как бы беды не вышло. А все эта... девчонка! — на лице Алены отразилась ненависть. — Если б не она...

— Ну, положим, если бы не ты... — Болеслав посмотрел на русалку с наигранным укором. — Это же твой план был. Если бы я не приворожил Василису, если бы я не велел ей бросить венок в прощальное пламя...

— Если бы ее не было, все было бы хорошо! — отрезала Алена.

— Как знаешь, — пожал плечами колдун. — Я сделал все, что мог. Нынче младший царевич появится в твоей вотчине, там у него все и вызнаешь. И, да, Аленушка, награду бы мне получить... за свои старания.

— О какой награде ты ведешь речь? — удивилась русалка.

— Я старался, время тратил, а взамен даже новую служанку не получил. Не дело это.

— Не получил, потому что нерасторопен оказался! — раздраженно ответила Алена. — С меня-то тебе что надо?

— Я еще не решил, но долг платежом красен, сочтемся, — Болеслав игриво подмигнул русалке и легким взмахом руки укрыл зеркало темным покрывалом. — До встречи, сестрица Аленушка!

Перед тем, как идти домой, Димка наведался к Ярине Горынишне. Выслушав его рассказ, старуха всплеснула руками.

— Стало быть, так и сказал, что мертвая водица не поможет?

— Да, Ярина Горынишна, так и сказал.

— Значит, теперь все только в его руках... — на старуху жаль было смотреть — так сникла.

Они зашли в комнату, где лежал Ваня. Димка с жалостью вглядывался в лицо друга. Судя по всему, тому становилось все хуже: кожа стала вовсе белой, под глазами залегли глубокие тени, а дыхание едва различалось. В воздухе витал устойчивый запах каких-то травяных отваров.

— Вот, значит, как дело сложилось... — старуха присела на край кровати. — Иван проклятье на себя навлек, а Ване, значит, его снимать. Помолчав некоторое время, Ярина Горынишна тяжело вздохнула и произнесла. — Не моя это история, но ты с лихвой уже заслужил право знать ее. Ты присядь, Дима, присядь. Разговор предстоит непростой и долгий. Но, видно, время пришло.

Мальчик послушно сел на шаткий стул, стоящий напротив кровати.

— Рассказывал ли тебе мой внучек сказочку про Василису Прекрасную и Серого Волка?

— Да, — кивнул Димка. — И Лисе он ее тоже рассказывал.

— Так вот, вьяве дела обстояли не так сказочно. Далеко не так... — сделав паузу, старуха пригладила цветастый фартук, заляпанный соком трав и настоев. — Иван-царевич лесному царю не родной сын. Так уж заведено, что искони наследниками лесных владык становились люди. Мальчики. Похищенные или отданные в жертву — не так важно. Да, да, — Ваня когда-то тоже был человеком. Да не простого — княжеского рода. Пусть и не старший сын, а все ж. Ты, поди, слышал про Шемяку-то?

— Да, мне папа рассказывал, — кивнул заинтригованный донельзя Димка. — Это который "двенадцать жеребцов и двенадцать молодцов"?

— Он самый, — поморщилась Ярина Горынишна. — Вот уж где настоящие сказки, да не о том речь. Так вот, Ваня наш энтому Шемяке внуком родным приходится. Семья Вани схоронилась от мести Московских князей в земле Псковской. Но и там им не было покоя — многие пытались выслужиться о ту пору перед Великим князем Василием Темным, коего ослепил Шемяка. И вот во время масляничных гуляний Ваню и его меньшого брата, Василия, попытались похитить. Одного княжича охрана спасла, а другого — нет. Ваню, ровно щенка какого, повезли в клетке, желая подарить князю Василию. Путь лиходеев лежал через Тверские леса. Но приглянулся юный княжич лесному владыке тех мест. Сжалился он и забрал мальчика к себе, а после подарил его нашему Хозяину. Так Ваня попал в Костромские леса. Умер княжич Иван, а народился Иван-лесной царевич.

Старуха покачала головой, стряхнула воображаемые крошки с залатанного фартука и продолжила рассказ:

— Когда малец повзрослел, наш царь позволил ему на время отлучаться. Ваня тосковал по людям, потому часто бывал в родных местах, а то еще и в земли Московские забредал. К тому моменту почитай что все его знакомые уже почили, так что узнать его никто не мог. И вот привела судьба познакомиться ему с дальним родичем. Того тоже звали Иваном. Он приходился никем иным, как правнуком тому самому Василию Темному. Но какие уж тут могли быть счеты? Сдружились два царевича-княжича. Вместе охотились, вместе на пирах бывали, ан недолго та дружба длилась. Как-то раз навещал наш Ваня друга сваво да встретил по пути девицу-красавицу. И так она в сердце ему запала, что рассказал он о том приятелю. А тому любопытно стало... Девка была, уж не обессудь, похожа на сестру твою Василису, но краше-краше. Звали ее Настенькой...

— Настенькой? — удивился Димка. — Ярина Горынишна, так ведь Ваня сказку про Василису Прекрасную рассказывал, а не про Настеньку. Как же так?

— Звали ее Настенькой, — с нажимом повторила старуха, — но в свое время матери ейной нагадали, мол, быть младшей дочери царицей. Вот дура-баба и затеяла величать Настеньку Василисой, что означает "жена царя". А Настенька и не прочь была — много ль девке надо? В те времена все хотели быть царицами.

— Понятно. Значит, не было все же Василисы Прекрасной?

— Не было. Анастасией ее звали, — качнула головой старуха. — И вот приглянулся ей наш царевич. Да ты и сам видал, каков он собой. А в те времена наш Иван был еще краше. По сравнению с ним Московский княжич, честно признать, довольно неказистый, куда как проигрывал. Ох, метался он тогда, ох, метался...

— Кто? — уточнил Димка. — Московский княжич?

— Да нет же, — с раздражением в голосе ответила Ярина Горынишна, — наш Ваня. Что его ждало с этой девицей? — Одно горе. На что она ему была? — Он ведь даже человеком и то не являлся. Так ведь сердцу-то не прикажешь... Да... Отказался Ваня от Настеньки, а княжич Московский о ту пору-то как раз решил венчаться на царство, а после и женится. Сделавшись царем, нагнал девок всяких-разных на смотрины и выбрал ту, что по нраву была, хочь она и не была особливо знатного роду. Сам понимаешь, какую девку. Так и стала Настасья женою царя, Василисой, значится, как и нагадано то было. Пожили они некоторое время в ладу друг с другом, но вызнал Московский княжич откуда-то, что его молодая жена по-прежнему помнит нашего Ваню. Откуда? — Не ведаю. Сам Ваня о том никогда не говорил. Мнится мне, что и без него самого тут не обошлось. Вспомнил, поди, Настеньку свою, да захотел хоть издали на нее поглядеть. Может статься, за тем его и застали. Но точно не ведаю. Одно знаю — начал царь Иван чудесить. И с каждым годом все боле. Жену свою он любил без памяти, но не мог простить ей любовь к бывшему своему другу. С тех пор и волков он возненавидел. А после, когда Настенька умерла, царь и вовсе обезумел. Чего только не творил... Одни его телохранители с собачьими головами у седел чего стоили. Народ всяко об энтих шкурах разумел, а я так думаю, не потому ли, что Ваня наш в волка оборачивается?

— Собачьи головы у седел? — задумчиво произнес Димка, пытаясь вспомнить что-то, услышанное на уроках истории.

Старуха покачала головой.

— Плохо учишься, поди. Вот, мнится мне, Василисушка, сестра твоя, уже бы догадалась, о каком царе Иване речь-то идет. А подсказывать не буду. Ни к чему это. Надо будет — сам все разузнаешь и поймешь. Так вот, собственно, к чему я веду: наследники лесных царей — не простые люди и потому спрос с них особый. Царица Анастасия, говорят, прокляла нашего Ивана перед смертью. За трусость его. За то, что бросил он ее замужем за зверем лютым. И Лада услышала ее слова. Царь Иван после смерти жены прислал лесному царевичу портрет Настеньки. С тех пор и вовсе не стало ему житья. Спасать пришлось. Да только то спасение было ли спасением — не знаю, как и судить.

— Ярина Горынишна, мы с Лисой как-то говорили о Ване, Наве и Иване и вот что непонятно: в сказках же все делится на темное и светлое, плохое и хорошее. Так кто же из них темный, а кто светлый? Мы и так, и эдак думали, но ничего не получалось. Разве что Ивана можно назвать злым, но и то не совсем. Он же спас Лису, когда она тонула...

Усмехнувшись, старуха сказала:

— Это только у людей все так просто: есть хорошее, есть плохое. А в жизни-то одно от другого не вдруг отделишь. Это ж тебе не вода и масло. Тут все перемешано. Вот и пришлось исхитряться. Ваня — это то, каким наш царевич был до проклятья и до встречи с Настенькой. Иван — это то, каким он сделался после. А Нав — это тень того, кем он мог бы стать.

— Теперь понятно, — произнес Димка после недолгого молчания. — Кажется, теперь я начинаю все понимать. Ярина Горынишна, вы извините, но можно я домой пойду? У меня сестра там...

— Ступай, милок, ступай. Ты уже и так помог всем, чем только мог. Теперь все в Ваниных руках. А я уж шепну зверю лесному да птице ночной, чтоб не тронули и проводили тебя к дому.

— Спасибо, Ярина Горынишна! — мальчик встал и, повинуясь наитию, низко поклонился старой женщине.

— Пусть хранят тебя наши боги! — прозвучало в ответ напутствие.

Река Смородина бушевала — столбы пламени взмывали выше раскаленного настила Калинова моста. Волны горячего воздуха били в лицо Ване, играли с серыми, словно раньше времени поседевшими, прядями его волос. Юный царевич зачарованно смотрел вперед — туда, где в клубах дыма и пара скрывалась Навь.

— Не пожалеешь ли? — раздался голос над его ухом. Вздрогнув, Ваня оглянулся и встретился взглядом с Хорсом. Златокудрый бог сурово хмурился.

— Нет, — ответил царевич. — Мое время пришло. Так тому и быть.

— А лес как же? Ты поставил жизнь девчонки выше судьбы всего лесного царства. Разумно ли это?

— Неразумно наступать по два раза на одни и те же грабли, — зло ответил Ваня. — Когда-то я... Пусть другой, но все-таки я, уже поставил благо лесного царства выше своего счастья. Да ладно бы своего счастья! — Я предал... Вот что плохо. Речь ведь шла не только лишь о моем счастье. — Ваня с вызовом посмотрел в пронзительно голубые глаза бога. — Василису я не предам. Иван — да, он мог бы, но я не совсем он, а сейчас, пожалуй, уже и совсем не он. Лиса будет жить. А я... Меня ждет моя родная семья по ту сторону моста. Давно ждет. Род Шемячичей прервался...

Услышав дерзкие слова, Хорс неожиданно улыбнулся.

— Как знать, — произнес он. — Не думаю, что тебя так уж расстроит известие, что семье твоей не суждено воссоединиться сегодня в землях туманной Нави. Ступай обратно в Явь, царевич. Ты сделал правильные выводы и правильный выбор... в отличие от Ивана. В должное время это тебе зачтется. Лада дарует тебе прощение и благословляет. Не могу обещать, что путь твой отныне будет прост и безоблачен, но... все, или почти все, в твоих руках. И что бы в ближайшее время ни произошло, поверь, все только к лучшему.

— Ты отпускаешь меня? — не поверил услышанному Ваня. — Я могу вернуться в Явь?

— Ступай, мальчик! Ты выдержал испытание! — бог щелкнул пальцами, перед глазами Вани замелькали цветные пятна, он зажмурил глаза и, снова открыв их, обнаружил, что лежит на своей постели в доме названной бабки своей, Ярины Горынишны.