Два берега Хамры - общий файл

Следующим, что привлекло внимание ибн-амира, оказался пестрый шатер, вокруг которого собралась небольшая улюлюкающая толпа. Шаир быстро догадался, что там устраивают какое-то состязание, и, протиснувшись между навей, оказался в первых рядах. Бойкий вертлявый навь охряного цвета с красными пятнами вокруг глаз предлагал всем желающим проявить свою ловкость и меткость. Обустроено это дело было так же незатейливо, как и все на ярмарке: на низкой скамье стояла корзина, в которую были насыпаны клубни ямса, а вдоль дальней стены открытого шатра расположилась длинная скамья повыше, где были выставлены в ряд старые глиняные горшки. Смельчакам предлагалось кидать клубнями в горшки от проведенной на земле черты. Кто больше ямса закинет внутрь горшков и не собьет при этом ни одного горшка — тот и победил. Магией пользоваться воспрещалось. Каждый сдавал за развлечение по медяку, а победитель забирал половину. Вторая доставалась охряному хозяину аттракциона.

Разумеется, Шаир не мог этого пропустить и немедленно выдал хозяину свой медяк, чтобы встать в ряд прочих пытающих счастья и ищущих развлечения. Большинство противников оказались недостойными внимания. Вставший в ряд ифрикиец, видимо, недостаточно хорошо понял, что от него требуется, и когда был подан сигнал метать, веером метких бросков сбил на землю целый ряд горшков, от чего на него замахал руками хозяин шатра, а толпа покатилась со смеху и засвистела. Ифрикиец, поняв свою ошибку, ушел гордой и независимой походкой, а хозяин принялся наводить порядок. Некоторые горшки даже остались целы, и их выставили снова, а на замену разбитым подтащили новые, и игра началась сначала. Участники выбывали один за другим, и к концу, кроме Шаира, осталось только двое ловкачей. Один был дюжий навь в хафтани, но не военного покроя и не янычарском, потому ибн-амир решил, что он маг или, что скорее, охотник, поскольку на бандита тот похож не был. Второй была довольно симпатичная девица, тоже из простых, так что оставалось только гадать, где она так хорошо выучилась кидаться ямсом.

Сдаваться не хотел никто, однако ловкая навка все же сплоховала: когда один из горшков зашатался, машинально вскинула руку, чтобы удержать его на месте простеньким заклинанием. Тут же охнула и выругалась, пожалуй, чересчур витиевато для такой юной и миловидной особы. "Вот же напасть человечья! Правь побери эту привычку хватать любую упавшую посуду, пока не побилась..." — с досадой воскликнула она. Но привычка привычкой, а условия условиями: теперь Шаир с охотником остались один на один. После этого еще пару минут противники не уступали друг другу, так что уже и ямс в корзине закончился, и некоторые горшки были так наполнены, что невозможно было в них кидать — вывалилось бы.

Хозяин, поглядев на это, скривился, но все же высыпал назад в корзину ямс из переполненных горшков, чтобы оставшиеся противники все же решили промеж собой кто из них ловчее. И вот тут-то сплоховал уже ибн-амир — кинул слишком сильно, не рассчитав, что опустевший горшок может вылететь с полки и от удара изнутри, а не снаружи. Победа осталась за его соперником. Тот с удовольствием забрал приз и, весело глянув на Шаира, сказал:

— Ну, не вешай нос, мне проиграть не стыдно. Я охотник известный, птицу на лету в глаз сбиваю, и перышка не потревожив, а уж по горшкам всяко не промахнусь. Пошли лучше кальяну покурим, я, как победитель, выставляю! — И, дружески хлопнув Шаира по плечу, поволок того прочь.

Шаир, с которым так бесцеремонно в жизни не обращались, сначала остолбенел, а потом возликовал. Ведь его и впрямь приняли за простого навя, вот совсем! И обращаются по-свойски! И как же это удивительно, необычно и интересно — хоть немного по-настоящему понять, чем живет народ.

— Меня, кстати, Рами ибн-Махмуд зовут, — представился охотник. — А тебя?

— Джабаль ибн-Басир.

— Надо же, какое имя! "Гора" — а выглядишь раза в два тощей меня!

— Так это не за то, что я на гору похож, а за то, что я на нее влез, — выдал Шаир заранее сочиненную историю. Лазить у него и вправду всегда получалось преотлично, не поймаешь на вранье. — Я из деревни в горах. Коз в детстве пас, одна убежала — да прямо в горы. А я за ней полез. Так потом имя и дали.

— Ишь какой! И чем же ты, такой ловкач, занимаешься?

Шаир на мгновение растерялся: отчего-то выдумать себе занятие ему в голову не пришло. Ну не пастух же он в деревне! Вот уж на кого ясминский ибн-амир точно не похож. Впрочем... идея вспыхнула в голове ярко, словно боевое заклинание.

— Вольный ловчий я, — выдал Шаир тоном самым непринужденным. Рами аж присвистнул и посмотрел на него с неподдельным интересом.

Обучаясь ловчей магии, ибн-амир неоднократно читал и слышал, что такие сахиры — одни из самых уважаемых, ибо умения ловчего редки. Но даже не думал, что его слова вызовут столь бурную реакцию. Он даже приосанился и поднял выше голову. Все же проиграть Рами было немного обидно, хоть тот и был хорошим охотником, и такое уважение к способностям Шаира со стороны свежеобретенного приятеля теперь изрядно льстило.

— И в самом деле ловчий? Обалдеть! Так, ну теперь я с тобой точно должен познакомиться! — объявил Рами, заводя его в маленькую мейхану.

Шаир с удивлением принялся осматриваться, потому что мейхана эта явно претендовала на то, чтобы выглядеть не бедной. Яркость подушек с вышивкой и драпировок, видимо, должна была отвлечь от облупленных стен и грязноватых столов, диваны тут были продавленные, зато между ними стояли перегородки искусной резьбы, отделяя один стол от другого и создавая относительно уютные комнатушки.

Рами посмотрел на него, сощурив глаза, и спросил:

— А давно ли ты из деревни, ловчий?

— Не-а, только-только приехал, — радостно объявил Шаир. — Мне тут все в новинку.

— Так ты такой роскоши, небось, и не видал никогда! — порадовался Рами тому, что смог удивить нового знакомца.

— Это точно, — искренне согласился ибн-амир, привыкший к роскоши настоящей, а не поддельной.

Впрочем, как вскоре выяснилось, на мардакуше тут, в отличие от найма комнат под мейхану и мебели, не экономили. Охотник, со всей очевидностью, решил как следует распушить хвост перед пареньком из деревни — и заказал кальян на молоке с самой дорогой смесью, а к нему — чай и целое блюдо сластей. На сластях, в отличие от стен, не экономили тоже, что не могло не радовать.

— Расскажи-ка, каково это — жить охотой? — вскоре поинтересовался Шаир. Ему и вправду было интересно разузнать как можно больше о простых навях, раз уж он здесь оказался. С амирскими охотниками он, конечно, разговаривал не один раз, но все же придворные и челядь — совсем не то, что обычный горожанин.

— Неплохо, как видишь, — усмехнулся Рами, выразительно погремев монетами в кошельке, свисающем с пояса. — Главное — дело свое как следует знать. А я свое дело знаю как никто!

— Ну уж я по горшкам заметил, — поддержал его хвастовство Шаир.

— Ты вот лучше скажи — что за работа ловчему в деревне? Там, небось, кроме коз да баранов и не пропадает никто.

— Так, думаешь, почему я в столицу приехал? Нечем мне дома заняться, хоть и выучили меня на совесть.

— Это кто ж тебя учил в такой глухомани?

— Сахир, кто ж еще. Очень известный. Только вот надоело ему на старости лет все хлеще пустой похлебки — и уехал он к нам отшельничать. А тут я! Он, знаешь, сам ко мне первый подошел и говорит: талант у тебя, не могу оставить столь дивный сапфир лежать неограненным среди этих скалистых склонов...

— Что, прям так и сказал?! — изумился Рами.

— Именно так! Культурнейший навь, из благородных. Ну вот и выучил всему что знал, а как все мне передал, так и сказал: поезжай, Джабаль, в столицу, только никому не говори имени своего учителя, так как оно слишком известно, чтобы его называть.

Шаир хорошенько затянулся душистым дымом из кальяна, наслаждаясь тем, как он расслабляет тело и душу. Привирать под дымок было легче и приятнее. Рами, впрочем, тоже не отставал, что было слышно по его замедлившейся речи.

— Был у меня один наниматель со странностями, тоже любил выражаться, как твой учитель. Говорит — это так модно сейчас среди благородных маликов. А я так считаю: главное чтобы у тебя в сумке дичи побольше лежало, а уж какими словами ты ее опишешь — это тьфу. Вот были мы однажды на ночной охоте в горах...

И тут Рами выдал столь завиральную байку про ночное нападение леопардов, что чуть не забыл из нее выкрутиться, едва не завершив историю как известный анекдот: "И как же вы спаслись? А никак — меня съели". Впрочем, Шаир не стал его ловить на неточностях: мастерство охотника действительно измеряется не тем, как он сказки о своих подвигах рассказывает. А вот от чего ибн-амир никак не мог удержаться — так это от того, чтобы прихвастнуть в ответ.

— Все же, любезный Рами ибн-Махмуд, — сказал он со всей серьезностью, — ты недооцениваешь силу слов. Слова, как говорил мой старый учитель, да не ослабнут его рога долгие годы, способны разжигать в сердцах ненависть и любовь, начинать войны и менять судьбы.

— Мне-то что с того? — фыркнул охотник. — Словами фазана не подстрелишь!

— Слава и известность, о драгоценный, — воздев указательный палец, со значением изрек Шаир, — легко превращаются в деньги. А разносят молву — слова. Представляешь, сколь знаменитым мог бы ты стать, сложи кто-нибудь о тебе касыду? Или хотя бы скромную газеллу...

— Да кому ж оно надо — о простом охотнике стихи слагать? — скептически усмехнулся Рами.

— Ну, положим, мне, — здесь Шаир скромно потупил взор, тем самым показывая, что он не слишком кичится своими поэтически талантами.

— Ты еще и стихоплет! — изумился богатству талантов своего приятеля охотник.

— Поэт, — твердо поправил его ибн-амир. — Какой же ловчий не умеет пару слов друг с дружкой сплести? Нам без этого никак!

— И что же, про меня тоже можешь?

— Про что хочешь могу! — не стал на этот раз скромничать наш герой.

— А прямо сейчас — можешь? — раззадорился Рами.

Шаир прикрыл глаза и, выразительно взмахнув рукой, без единой запинки прочел:

— В час ночной и глухой не уснет охотник,

Зверь рычит, но не дрогнет во тьме охотник.

Словно горсть пряных специй остра джамбия,

Словно камень незыблем и тверд охотник.

Вот погибель твоя, дрожи в ночи, леопард!

Это Рами, лучший на весь Сефид охотник.

Мардакуш, хоть и делал речь медленной, а мысли — плавными и тягучими, как патока, на сложении стихов сказывался самым наилучшим образом. По крайней мере, первые два кальяна.

Рами немного помолчал, будто пытаясь понять, понравилось ли ему то, что он услышал, а потом засиял:

— А что, очень даже правильные стихи! Главное самую суть-то ты уловил, что охотник хороший — я! Одобряю! Только я наизусть так сразу не запомнил, повторить сможешь?

— Смогу, конечно, — пожал плечами Шаир. Не тому, чья память не пасует перед касыдами в двести бейт, затрудняться какой-то крошечной газеллой.

— Значит так... Хозяин! Поди сюда, расплатиться хочу! — громко позвал Рами. — Джабаль, сейчас пойдешь со мной — хочу, чтоб ты моим друзьям почитал! Пусть все знают, что про меня настоящий поэт стихи сочинил!

— Да ловчий я, Джабаль, а не поэт, — заспорил Шаир, не разобравшись, что настоящим именем его никто и не называл. Потом прикусил язык, поняв, что выйти на улицу и проветриться от дыма ему бы сейчас не помешало.

— Да я ж не спорю, что ты ловчий, — удивился Рами, и тут его, по счастью, отвлек хозяин, который появился забрать деньги куда быстрее, чем принять заказ.

Расплатившись, охотник торопливо вытащил Шаира наружу и врезался в окружающую толпу, рассекая ее подобно плывущему по реке целеустремленному крокодилу.

Ибн-амир едва за ним поспевал — и все же не забывал поглядывать вокруг: ему по-прежнему было любопытно буквально все, происходящее на ярмарке. Они шли мимо разнообразных торговых рядов, тянувшихся столь долго, что начинали казаться воистину бесконечными. Воздух то и дело оглашался зазывными выкриками продавцов и спорами торгующихся. Чего здесь только не было! Ароматные специи и ифрикийские самоцветы, синские шелка и местные шерстяные ткани — все, что в принципе можно было приобрести в амиратах и соседних землях, свозили на праздничную летнюю ярмарку. Ибн-амир по-настоящему наслаждался непривычной суетой, несмотря на то, что Рами решительно тянул его за рукав в одному ему известном направлении.

Неожиданно взгляд Шаира привлек высокий кулах сакиба, обвитый поистине выдающейся шелковой чалмой. Высокопоставленный чиновник всем обликом демонстрировал, что амир платит своим слугам недурное жалование. Джубба у него была под стать чалме: из дорогой ткани, с рукавами, едва не достающими до земли. "О Всевышний, одному тебе ведомо, к чему он вырядился на ярмарку, будто это дворцовый прием!" — подумал Шаир. Сакиб вызывал раздражение, словно живое напоминанием обо всем, от чего ибн-амир сегодня так удачно сбежал. Но не успел Шаир с досадой отвернуться, как приметил, что в широкий рукав чиновника смело сунул руку тощий воришка неприметного песочного колера.

"Да уж, в такой рукав он и целиком мог бы влезть, и никто б не заметил", — подумал Шаир и тут же закричал:

— Эй ты, вор, я тебя вижу!

Вряд ли это была самая мудрая мысль вечера, так как вертлявый юнец отскочил от сахиба с самым независимым видом и принялся отходить довольно неспешно, так что не все поняли, к кому Шаир обращался. Многие принялись проверять свои рукава, а вор, тем временем, со все той же неторопливой наглостью сбегал. Ибн-амир кинулся за ним, следом поспешил и Рами — но он, похоже, тоже не заметил цели.

Шаир прошептал заклинание, вызывая развернутую ловчую сеть — и точки силы разнесли ее в стороны, однако толпа была густая, а воришка так умело петлял, что накинуть сеть на него не представлюсь возможным. Пару раз Шаир все же пытался его ухватить, но под куполом вместо песочного юнца оказывались то дородная дама тигровой окраски, то терракотовый господин, ведущий за руку похожего на него мальчишку — и сеть приходилось осторожно поднимать, чтобы не сбить с ног невинных навей. В конце концов злосчастный карманник юркнул в одному ему известную подворотню, Шаир еще сильнее замешкался — и, когда вбежал в тесный полутемный проулок, обнаружил, что воришки и след простыл. "Вот же напасть людская!" — выругался ибн-амир и с досадой пнул трухлявую бочку, валявшуюся тут же, у стены. Оказаться в проигрыше второй раз за день, да еще теперь, по куда более серьезному поводу, чем точное метание ямса, было человечески обидно.

Шаир вышел из подворотни и огляделся в поисках своего приятеля Рами, одновременно стараясь выровнять сбившееся дыхание и дрожащий, будто листва на дереве в ветреную погоду, магический фон: силы для погони он тоже не подрассчитал, стараясь успеть за воришкой во что бы то ни стало. Вскоре он разглядел в толпе охотника — благо, тот возвышался надо всеми навями на добрую голову. Шаир крикнул ему и махнул рукой, подзывая к себе.

— Не догнал? — сразу понял Рами.