Помолчав с минуту (молодые люди всё это время беспомощно переглядывались, не в силах отыскать нужные слова), Лоренцо сказал:
— Знаете, как называется ваш поступок? Предательство!
Франческо дёрнулся, словно от удара плетью, но ничего не сумел возразить.
— Да, именно так! — продолжил Френетти. — Пусть даже вызванное обыкновенным желанием поболтать и повеселиться, предательство от этого не станет чем-либо иным. И хочу сказать: если когда-нибудь гранды вновь завладеют Флоренцией и утопят город в нашей крови, это будет справедливым исходом. Мы заслуживаем такую участь.
— Чёрт возьми! — со злостью вскричал Франческо. — Не говори так, Лоренцо!
— Что, ты станешь спорить со мной?
— Конечно! Рано ещё хоронить Флоренцию! Пусть только аристократы поднимут оружие — они пожалеют об этом!
— Вы сами поднимете его, — тихо произнёс Френетти. — Особенно наслушавшись сплетен мясника Пекоры.
— Дьявол! Ты что, станешь теперь всякий раз вспоминать о моей глупости?! — Франческо изо всех сил сжал кулаки и прикусил губу: он и сам прекрасно понимал, какую ошибку совершил, и оттого ярость его была ещё сильнее. — Может, мне пойти и вызвать Пекору на поединок?
— Вряд ли это что-нибудь изменит... — пожал плечами Лоренцо.
— Что же тогда нам делать? — протянул Сандро.
Френетти устремил на молодых людей испытующий взгляд и прошептал:
— Нам следует выяснить, кто же на самом деле желает гибели мессера Джано... Понимаете?.. Наблюдать за каждым шагом Корсо Донати, Маттео деи Тозинги, Дино Пекоры, пока, наконец, кто-нибудь из них не совершит ошибку. И тогда, обнаружив истинных заговорщиков, мы сможем обратиться к гонфалоньеру или подесте и потребовать правосудия.
— Устроить слежку за грандами? — жизнерадостно рассмеялся Франческо. — Что ж, отличная идея!
Глава 5
Карл Мартелл
День, когда знаменательное событие должно было свершиться, выдался солнечным и безветренным. Да и чего ещё можно было ожидать, если Карл Мартелл, этот рыцарь и поэт, ценитель искусств и прекрасных дам — поистине любимец небес? Вот если бы во Флоренцию явился его батюшка...
Впрочем, к полудню горожане, выстроившиеся вдоль дороги, по которой должна была проследовать торжественная процессия, порядком взмокли, что, разумеется, несколько умерило их радость. Кое-где стала раздаваться ругань, и неизвестно, чем завершилось бы столь длительное ожидание, не появись в это время несколько мальчишек, которые, задыхаясь, визгливо провозгласили, что через несколько минут претендент на венгерскую корону предстанет перед зрителями.
Сообщение это оказалось излишним: самые зоркие зеваки и без того заметили клубы пыли, вздымаемой длинной вереницей всадников.
— Чёрт возьми! — раздавались восклицания. — Почему они ползут, словно готовы вот-вот испустить дух?
Сами того не замечая, горожане стали перемещаться навстречу кортежу, и встреча произошла гораздо дальше от городских стен, чем это, должно быть, ожидалось.
Едва стало возможным различить всадников, возглавлявших кортеж, шум, и прежде впечатлявший, стал поистине оглушительным.
— Смотрите, вот принц Карл!
— Как он красив!
— Как он юн!
— Рыцарь, настоящий рыцарь...
— ...и подлинный государь!
— Слава королю Венгрии!
Горожане были правы: впереди кортежа на могучем жеребце ехал сам Карл Мартелл — белокурый красавец, пусть и не столь уж юный, — ему уже минуло двадцать лет, — но всем своим видом излучавший молодость и счастье. После не самой радостной поездки в государство, трон которого анжуйский принц намеревался получить, но так и не достиг желаемого, приём горожан отозвался в его ушах сладкой музыкой.
— Глядите, кто скачет рядом с принцем!
— Это же сын мессера Вьери деи Черки!
— Хм, а он-то выглядит ничуть не хуже Карла...
Глядя на Джано деи Черки, одетого в кафтан из шёлкового сукна, покрытый золотыми нитями, беспристрастному наблюдателю непременно вспомнились бы эпитеты, которыми недруги награждали родичей юноши: "высокомерные", "невежественные", "избалованные". Молодой человек выпячивал грудь так, словно ему, а не Карлу Мартеллу, была уготована торжественная встреча, окидывал толпу взглядом, в котором сквозили насмешка и презрение. Однако любовь горожан к родной земле была столь велика, что в этот час они растерзали бы любого, кто осмелился бы рассмеяться при виде их восторга.
Карл Мартелл широко улыбался и даже несколько раз поднял руку в приветственном жесте; Джано деи Черки следовал рядом с ним, выпятив нижнюю губу и задрав подбородок.
За спинами их тянулась кавалькада из сотен всадников. Люди анжуйского принца восседали на конях, чепраки которых сияли в солнечных лучах: на них был вышит герб принца, причудливо сочетавший золотые лилии на лазурном поле — символ династии Анжу — и алые и белые полосы, издревле украшавшие знамя королей Венгрии. Флорентийские рыцари двигались сплошным бело-красным потоком, и если бы какому-нибудь смельчаку удалось птицей взлететь ввысь, в воображении его возник бы кусок длинной скатерти, покрытый кровавыми пятнами.
Достигнув ворот, кортеж остановился: путь ему преградили подеста, за спиной которого сгрудилась его свита, капитан народа, гонфалоньер и все шесть приоров. Позади же них раскинулось настоящее людское море, бурлящее и готовое поглотить знатного гостя вместе со всей свитой — не от ненависти, а из-за переполнявшего сердца возбуждения.
Когда был завершён обмен пышными приветственными фразами (принцу он дался без особого труда, правителям же Флоренции пришлось изрядно потрудиться), процессия продолжила свой путь.
И нужно заметить, что горожанам никогда не удалось бы узнать дорогу, по которой проезжал Карл Мартелл, если бы они сами не приложили руку к чудесному преображению, свершившемуся за последние дни. Улицы были украшены дорогими шёлковыми тканями, будто вся Флоренция внезапно перенеслась в чудесную восточную сказку; стены домов богачей завесили пёстрыми гобеленами, картины на которых изумляли своей красотой и точностью деталей, срывая иногда с губ принца восхищённые возгласы.
— Хотел бы я увидеть людей, сотворивших все эти чудеса, — чуть слышно пробормотал Карл.
— Они перед вами, — тотчас откликнулся Джано деи Черки, величественным жестом указав на толпы горожан.
Принц кивнул и понимающе улыбнулся.
На последующий путь по городу, который в обычное время всадники преодолели бы за несколько минут, пришлось потратить немало часов. Флорентийцы пожелали непременно поразить принца великолепием и пышностью приёма, и он каждую минуту вынужден был останавливаться, чтобы понаблюдать за каким-нибудь кратким спектаклем на библейские мотивы — авторы их, впрочем, следовали в большей степени полёту собственного воображения, чем Священному писанию. На одной из площадей разыгралась настоящая баталия: дабы польстить самолюбию гостя, решено было сравнить его со знаменитым предком, носившим то же имя, что и анжуйский принц, — Карл Мартелл. Некогда лишь мужество этого франкского майордома спасло христианство и Европу от нашествия мусульман. И нетрудно представить, какие чувства эта тонкая лесть вызвала в душе юного гостя, сколь сильным было его волнение.
Гигантской змеёй извиваясь по городу, королевский кортеж прополз через весь город, охватив его тугим кольцом, пока, наконец, не остановился перед собором Санта-Репарата. У ворот собралось, без преувеличения, всё духовенство Флоренции, возглавляемое облачённым в праздничное одеяние епископом. Карл Мартелл ступил на землю и в сопровождении свиты вошёл внутрь храма, где предстояло свершиться торжественной молитве.
Поскольку богослужения во все времена казались участникам их делом в высшей степени скучным, пусть и необходимым для спасения души, мы вернёмся на некоторое время назад и поглядим, что происходило в рядах флорентийцев, составлявших почётный эскорт...
В одном из первых рядов мы заметили бы старых знакомых — сыновей мессера Ванни деи Моцци. И Джованни, и Томмазо выглядели так, будто принимают участие не в торжественном въезде принца во Флоренцию, а сопровождают похоронную процессию. Взгляды их были хмурыми, губы плотно сжаты, взоры опущены в землю. Более того, молодые люди даже смотрели в разные стороны, чтобы ненароком не встретиться взглядом друг с другом.
Однако понемногу лучи счастья, исходившие от толпы зевак и, в особенности, от принца, стали рассеивать тучи, омрачавшие лица молодых людей. С чела Джованни исчезли морщины, несколько раз он покосился на брата, словно намеревался что-нибудь сказать. С Томмазо творились похожие метаморфозы.
Наконец, Джованни не выдержал и шепнул:
— А ведь здорово всё-таки мы подготовились ко встрече принца!
— Да уж... — протянул Томмазо. — Какое у него лицо! — кивнул он в сторону Карла Мартелла. — Так и сияет от восторга!
— Что ж, надеюсь, восхищение его — достойная награда для тысяч людей, не спавших целыми сутками, чтобы подготовить город к такому приёму.
— А я хотел бы верить, что принц понимает: роскошь, в которой утопает сейчас Флоренция, не упала с небес по мановению божественной десницы. Это — дело рук тех самых ремесленников, о которых ты, Джованни, — при этом обращении брови молодого человека поползли вверх — впервые за много дней брат произнёс его имя, — только что упомянул. Вышивальщиков, красильщиков, ткачей, живописцев, каменщиков, филигранщиков... И не вспомнишь сразу, кто ещё принимал участие в подготовке к празднеству!
Молодые люди вновь смолкли, но молчание их больше не было враждебным. Напротив, в эту минуту они лучше, чем когда-либо, понимали мысли и чувства друг друга — слова оказались попросту не нужны.
И в церковь братья вошли плечо к плечу, как и следовало двум родичам....
Когда богослужение подошло к концу, землю уже укутала вечерняя мгла. Это обстоятельство, однако, нисколько не затруднило дальнейший путь кортежа: предусмотрительные устроители празднества осветили улицы сотнями факелов.
— Эх, вот бы так было всегда! — вздыхали многие горожане, вспоминая о тусклых масляных светильниках, пламя которых не могло разогнать ночную мглу.
Теперь принцу не нужно было задерживаться — никто больше не разыгрывал перед ним представлений, зато отовсюду звучали музыка и весёлые песни: горожане наконец-то дождались мгновения, когда можно было предаться простым увеселениям, столь ими любимым. Поэтому не прошло и нескольких минут, когда Карл Мартелл очутился на площади перед Старым рынком. С изумлением юноша увидел, что посреди неё раскинулся охваченный разноцветными огнями громадный замок, стенами которому служили полотнища с гербами анжуйского дома и Венгерского королевства.
В это необычайное здание вела высокая лестница, на нижней ступеньке которой стоял Джано делла Белла. Поклонившись, мужчина обратился к принцу с почтительным приветствием, после чего отступил в сторону.
Чья-то невидимая рука откинула занавеску, скрывавшую вход, и перед Карлом открылась громадная "зала". Вдоль "стен" её тянулись столы со всевозможными яствами. В полумраке виднелись силуэты лакеев, которым предстояло прислуживать гостям во время пиршества.
— Невероятно! — только и сумел выдохнуть принц.
— Проходите, ваше высочество! — произнёс Джано.
Карл Мартелл медленно прошёл к стоявшему на возвышении креслу и занял место за столом. Слева от него уселся Черки, справа — делла Белла. Остальные участники церемонии поспешили последовать этому примеру.
Зазвучала музыка, ознаменовавшая собой начало трапезы.
Дождавшись, когда принц немного утолит голод, мессер Джано произнёс:
— Флорентийцы счастливы были выразить почтение своему принцу...
— А я ещё долго буду вспоминать сегодняшний восхитительный приём, — ответил юноша. — И даю слово: отец мой непременно узнает о преданности ему граждан Флоренции.
— Благодарю, ваше высочество, — склонил голову делла Белла.
Принц рассмеялся. Затем обратил на собеседника взгляд голубых глаз:
— Мне хотелось бы завтра, когда обстановка будет менее... — юноша запнулся, — торжественной, лучше познакомиться с городом, принявшим меня с такими почестями.
— Что вы желаете увидеть, ваше высочество?
— Полагаю, во Флоренции найдётся немало чудес.
Джано ответил:
— Всей Италии известна ваша любовь к искусству и поэзии. Вряд ли возможно найти место, пребывание в котором доставляло бы большее удовольствие, нежели сады подле ворот Сан-Пьеро. Там трудится маэстро Джованни Чимабуэ...
— О, да! — Глаза принца засверкали. — Я не раз слышал об этом необыкновенном человеке!
— В саду Сан-Пьеро помимо маэстро Чимабуэ есть и другие люди, на работы которых стоит посмотреть, — заметил мужчина.
— Я знаю, — улыбнулся Карл. — Даже мой отец, который, в сущности, посвящает искусству не так уж много внимания, слышал о некоем молодом художнике, живущем во Флоренции, и даже выразил надежду, что талант его расцветёт именно на неаполитанской земле.
Делла Белла продолжил:
— Кроме художников мастерская Чимабуэ служит приютом многим поэтам...
— Поэтам?!
— ...слагающим стихи на чистейшем итальянском языке — том самом наречии, какое вы можете слышать, проезжая по улицам тосканских городов.
Принц взял со стола кубок, до краёв наполненный вином, и торжественно произнёс:
— Клянусь честью: если я не посещу чудесное место возле ворот Сан-Пьеро, сожаления будут мучить меня до самой смерти!..
Пир затянулся далеко за полночь, однако стоило солнечным лучам развеять сумрак, и Карл Мартелл поспешил выполнить свои намерения. Сопровождали его лишь самые верные спутники, чей интерес к искусству был не менее силён, чем у их сеньора — молодой человек не желал принуждать кого-либо разделять необычные увлечения, понимая: невозможно зажечь любовь к прекрасному в душах людей, привыкших к грубым рыцарским забавам и пирушкам.
Поэтому флорентийцев в свите принца оказалось намного больше, нежели анжуйцев.
Слух о планах юного гостя каким-то невообразимым образом распространился по Флоренции, и с каждым шагом, совершённым Карлом, свита его возрастала, точно по волшебству: всем хотелось проникнуть в обитель художника, из-под чьей руки вышли лики мадонн, украшавших стены трёх городских церквей.
Когда желанная цель была достигнута, и Карл Мартелл очутился среди пышных апельсиновых деревьев, цветки на которых уже стали испускать дурманящий аромат, перед ним появился мужчина лет сорока, с виду невзрачный, облачённый в скромное, мрачное одеяние — словом, ничем не напоминавший гениального творца. Даже благосклонная улыбка, с которой принц приветствовал художника, не сумела стереть морщины с его чела. Когда же молодой человек попросил живописца показать свои творения, тот принялся дрожащей рукой поглаживать бороду, не в силах побороть волнение.
Некоторые зрители, знакомые с характером Чимабуэ лучше неаполитанского гостя, тихонько посмеивались:
— Ох, только бы принц не обнаружил в работах маэстро Джованни какой-нибудь изъян!
— О, да! Тогда несчастный маэстро лишится чувств от разочарования и горя.
