4. Люди и нелюди

"Быстро же поганец оправился от испуга", — с неудовольствием отметил Даймир. Ему не нравилось, как себя ведёт Фоль — казалось, тот рассказывает им подробности, не подчиняясь чужому нажиму, а по собственной воле. Но с какой стати толстяку вдруг захотелось откровенничать?

"Проклятье, я слишком устал и совсем не выспался..."

— Кстати, о твоём болге. Откуда ты взял эту тварь?

— Малыша Фебуса? — травник хмыкнул. — Какая разница, откуда... Главное — он был очень полезен, я не пожалел, что мы выбрали его. Бедолага. Я знал, что против вас шансов у него почти нет, но всё ж надеялся: а вдруг свезёт и Фебус вас прикончит? Вы ведь вряд ли ждали... Ведь не ждали, а?

— Кажется, это называется "лицемерием", дружище Фоль, — осклабился Хан. — Если б мы не уложили жнеца, кому бы ты кричал: "О, добрые господа"? Ты так убедительно вопил, словно заранее готовился.

— Что с того? — не смутился травник. — Мне и так подходило, и эдак.

— Мразь! — бросил рыжеусый, но как-то вяло, словно нехотя. Похоже, он тоже здорово вымотался.

"С какой охотой я бы сейчас прилёг на пару часов. Как закончим, вернусь в дом ветеринара, и там уж..."

— Ладно, с нападением на нас всё ясно, — Даймир повёл плечами, одолевая некстати навалившуюся сонливость. — Но вот зачем ты натравил свою зверюгу на женщину?

— Неужто, сам не понял?

— Рана на горле. Только для этого?

— Не только. Заставить вас маленько побегать на ночь глядя мне показалось хорошей идеей.

— И впрямь, удачно вышло, — согласился Даймир с вялой иронией. — Именно тогда я и призадумался: что ж за жнец такой странный нам попался? Сам себя ты перемудрил.

— Перестарался, верно, — легко согласился Фоль. — Ну да что уж теперь... Зато впредь наука будет.

"Наука? Будет? Ты просто рехнулся, толстяк! Мозги жиром заплыли!" — Даймир возмущался молча, мысли в его голове текли медленно, лениво, произносить их вслух не было никакого желания, тем паче — повышать при этом голос. Больше всего хотелось просто закрыть глаза. Ненадолго, минут на пять... Ну, хоть на пару...

— Сам посуди, пастырь, что же нам ещё оставалось делать? — голос Фоля донёсся до него глухо, будто издалека. — Ведь узнали, что ты за чующим послал. Пришлось нам, понимаешь, суетиться, играть теми костями, какие были под рукой.

"Петрек! — запоздало догадался Даймир. — От него они знали обо всём, что парень слышал сам или узнавал со слов Норена. Не имея ментальной защиты, он, конечно, сломался сразу, как встал на караул возле погреба... Они? Почему я подумал "они"? Потому, что так сказал Фоль... Вечная туча..."

Сон тягучей патокой обволакивал сознание; веки, обретя немерянную тяжесть, опускались сами собой и не желали вновь подниматься. Пришлось приложить изрядное усилие, чтобы сделать это и сфокусировать взгляд... на Эгре. Женщина сидела неподвижно с остановившимся взглядом, пальцы её правой руки побелели от напряжения, сжимая запястье левой. Должно быть, потом на нём останутся синяки...

Ментату нужно сосредоточение для работы, за разговором он разве что эмофон собеседника сумеет прочитать. Но Фоль мог болтать о чём угодно, мог откровенничать и насмехаться над своими обвинителями. Ведь главной силой в этой странной компании людей и нелюдей был вовсе не он. Равно как и лучшим актёром.

Норен Хель медленно, точно после немалой порции хмельного, мотал головой. Сидящий от Даймира по правую руку Хан тоже "поплыл". В дверь позади смолян вошёл, оставив пост на крыльце, Петрек; он не засыпал на ходу, но глаза у него были — что две оловянные пуговицы. В руках помощник исправника держал взведённый арбалет.

"Спа-ать! — уговаривало вкрадчивым шопотом сознание. — Спа-а-ать! Отдыха-а-ать..."

— Бу-бу-бу, — торжествующе, но совсем уже неразборчиво произнёс Фоль. — Бу-ба-ба. Ба-а...

И мягким, удивительно грациозным для своей комплекции движением вскочил на стол. Он по-обезьяньи упёр руки в дубовую столешницу и начал быстро меняться — под мешковатой одеждой вздулись, натягивая пёструю ткань, могучие мышцы, голова ещё больше втянулась в плечи, зато лицо набухло массивной челюстью, раздалось, усилив сходство с обезьяной, а в распахнувшемся широкой пастью рту сверкнули острые зубы, больше подошедшие бы не примату, а какой-нибудь большой хищной кошке.

Вместо страха пришла равнодушная уверенность: всё, конец, охота вот-вот закончится, но вовсе не так, как планировали охотники. Мыши разломали мышеловку и собираются сожрать котов. Глядя на чудовищные метаморфозы, творящиеся со лжетравником, Даймир понимал, что видит сейчас невозможное. Что перед ним вовсе не иллюзия, не наведённый морок какого-нибудь обморочника, но нечто такое, с чем никто из пастырей прежде не сталкивался... а если сталкивался, то никому о встрече рассказать уже не смог.

Собрав все силы, все остатки почти рассыпавшейся в пыль, сокрушённой ментальной защиты, он тянул непослушную, тяжёлую руку к лежащему на столе револьверу. Отлично понимая, что дотянуться успеет, но вот поднять оружие и выстрелить — навряд ли.

Ладонь накрыла рубчатую рукоять, указательный палец вжался в спусковой крючок... Выродок, уже мало чем напоминающий прежнего нелепого толстяка, пригнулся, раздвинул страшные челюсти и торжествующе прохрипел, с заметным трудом выталкивая человеческую речь из нечеловеческого горла:

— Прощай, засранец!

В ответ грохнул выстрел. Тяжёлая пуля сорок пятого калибра ударила женщину в левое плечо. Эгра дёрнулась, стена позади неё расцвела бесформенным алым цветком. Лицо чующей из неподвижно-каменного сделалось вдруг безмерно удивлённым.

— Р-ра-а-а!!! — выродок, ощутив боль ментали, взревел так, как если бы сам получил пулю. Он качнулся назад, повёл затуманившимся взглядом и снова остановил его на "чёрном". И уже не заревев — зарычав глухо и ненавидяще, бросился вперёд...

Едва лишь револьвер плюнул свинцом в чующую, как каменная глыба усталости тут же повалилась с плеч Даймира. Жаль — не сразу, не мгновенно, добрых несколько секунд руки всё ещё плохо повиновались приказам мозга... несколько драгоценных секунд, цена которым — жизнь одного пастыря.

Фоль не позволил Даймиру поднять оружие. Одним прыжком он одолел разделяющее их пространство и стол загудел от удара могучей лапы, припечатавшей к дубовой доске и "сорок пятый", и сжимающую револьвер руку. Будто молот кузнечный с размаху опустили... Боль ослепила маршала, заставила стиснуть зубы, удерживая постыдный крик.

"Хочешь услышать, как я скулю? Не дождёшься, сволочь!"

Он уставился прямо в узкие ядовито-жёлтые глаза, разделённые вертикальными чёрными зрачками. Плюнул бы, да челюсти судорогой свело — не разжать... Смерть оскалилась Даймиру прямо в лицо. Погибнуть от зубов и когтей выродка — может ли быть для пастыря худший конец? На миг он даже забыл о хрусте собственных костей, сминаемых о морёный дуб. А потом...

Бах! Бах! Бах!

Выстрелы взорвали столешницу, они рубили прочное дерево в щепки, рвали в клочья пёструю рубаху Фоля, одна за другой впивались в скрытое под одеждой тело. Во время допроса Ханнанд держал один из своих "хольдов" на коленях, и теперь, не целясь, стрелял прямо из-под стола. В глазах северянина всё ещё таяла пелена одури после ментального удара, но палец раз за разом жал на спуск, разряжая обойму пистолета с расстояния, на котором невозможно было промахнуться.

Бах! Бах! Бах!

Правая рука-лапа Фоля подломилась, он тяжело опёрся на локоть, пытаясь устоять. Полный боли взгляд чудовища встретился со взглядом пастыря. Страшный рот приоткрылся и лжетравник выдохнул Даймиру прямо в лицо, обдав горячим дыханием:

— З-зх-ха-а-а...

Бах!

Последняя пуля вошла выродку точно в висок, и тот, так и не сумев выговорить хотя бы одно членораздельное слово, тяжело завалился на правый бок.

— Вот та-ак, — сипло протянул вольный чистильщик. Он положил на стол опустевший "хольд" и вытянул из кобуры его брата-близнеца...

— Вот теперь поговори-им, — ствол пистолета уставился на раненую женщину. — Вот теперь...

Что будет "вот теперь" уточнить ему не дали.

— И-и-и-и!!! — ударил по ушам истошный визг Эгры. Чующая рывком поднялась со стула. Левая рука её висела бессильно, а правую она вскинула перед собой, будто желая оттолкнуть северянина, сидящего по другую сторону стола. И Ханнанд вдруг захлебнулся недосказанной фразой, лицо его побагровело, на лбу обильно выступил пот. Он открыл рот, но, казалось, не мог ничего сказать... и на спусковой крючок нажать тоже не мог. Секунду охотник так и сидел, неподвижный, скованный по рукам и ногам незримыми цепями. А затем некая могучая сила приподняла его вместе с табуретом и швырнула спиной вперёд через половину комнаты. Хлопнул выстрел — пущенная вслепую пуля вошла в потолочную балку. Ещё миг — и северянин влетел со всего маху в большой шкаф тёмного дерева, где за стеклянными дверями красовалась праздничная фаянсовая посуда, стояли на полках резные шкатулочки и миниатюрные фарфоровые вазы. От удара вся эта конструкция с грохотом развалилась, погребая Ханнанда Кравица под обломками.

Кинетичка! И при этом — сильнейшая менталь! Да где ж такое видано?! На каких адских дрожжах выросло?!

— Дрянь! — рявкнул, вскакивая, Норен Хель. — Сучье семя!

Он рванул из ножен саблю... Глупец! С холодной сталью против мастера-кинетика — это ещё безнадёжней, чем против стали с голыми руками!

Но Эгра не стала тратить на Норена спирическую силу. Она лишь повела в его сторону яростным взглядом и Петрек, верный помощник исправника, дёрнулся, как кукла, о которой наконец-то вспомнил ярмарочный кукловод. Повинуясь неслышному приказу, здоровяк послушно вскинул арбалет и всадил бельт в широкую начальственную грудь...

А секундой спустя Даймир наконец-то дотянулся до своего револьвера. Левой рукой. И жал на спуск раз за разом, пока барабан не опустел...

* * *

Плохо... Ох, до чего же погано всё вышло!

Он вывалился из дома во двор, жадно глотнул нагретого солнцем полуденного воздуха. Неверным шагом побрёл к колодцу. Его немного мутило от боли, и мир вокруг тёк, плавился, как если бы приходилось смотреть на него сквозь плохо сваренное стекло.

"Дурак ты, маршал! Ума — как у курицы! Ничего не смог просчитать, хотя ответ был прямо под носом..."

Даймир остановился перед низким — чуть выше колена — колодезным срубом, растерянно взглянул на единственную здоровую руку, занятую пистолетом. Потом наклонился и просто погрузил горящее лицо в полное до краёв ведро. Подержал его в ледяной глубине несколько секунд и снова выпрямился. Стало легче. Не намного, но всё-таки легче. По крайней мере, взор маленько прояснился.

"Ведь девчонка сказала тебе всё, что было нужно для понимания, но ты думал о чём-то своём, упрямо не замечая очевидного!"

Обернувшись на слабый шум, послышавшийся за спиной, он увидел её. Ксана стояла у ворот, обомлевшая при виде пастыря, растрёпанного, оборуженного, покрытого кровью — своей и чужой. Даймир, глядя на испуганную девушку, вспомнил о рыжеусом Норене, через тело которого переступил, выходя из гостиной. Самострельный бельт в сердце... Что ж, по крайней мере, конец получился быстрым.

Капля воды стекла с ресницы в правый глаз. Даймир моргнул, рукавом утёр мокрое лицо. От зажатого в руке "хольда" пахнуло пороховой гарью — Хан всё-таки выстрелил из него. Одни раз... последний раз. Больше Ханнанду Кравицу из Эгельборга на спусковой крючок не нажимать. Посудный шкаф — неважная замена саркофагу. Нелепая смерть... Впрочем, как знать, не было ли для бывшего вольного чистильщика это лучшим исходом? Даймир приехал сюда по его душу, но Судьба — дама с причудливой фантазией, она любит неожиданные решения.

"Нужно что-то сказать... Что-то..."

Девушка смотрела на него, а он никак не мог собраться с мыслями и найти подходящие слова... вообще хоть какие-нибудь слова, которые не прозвучали бы пошлой банальщиной, словами ради самих слов. Хоть что-нибудь найти в своём сердце, вытащить наружу, облечь в осмысленные звуки... Ты способен быть человечным, стрелок?

"Да, я способен. Потому, что я — человек..."

Он так ничего и не произнёс. Над забором мелькнула быстрая тень и на посыпанную речным песком дорожку приземлился Сван... Впрочем, молодого смолянина Даймир нипочём бы теперь не узнал, если бы не увидел совсем недавно во что превратился отец парня. Непропорционально "набитые" мышцами руки и торс, лицо-морда с выступающей тяжёлой челюстью, острые зубы — вот что разглядел в вечерних сумерках бедняга Тереш, вот отчего заорал благим матом, прежде чем клыки твари заставили его умолкнуть...

Выродок-сын оскалился и заворчал, стремительно разворачиваясь к стрелку. Пусть он был моложе Фоля, пусть ему недоставало ещё бойцовского опыта, зато в его распоряжении имелись сила чудовища и нечеловеческая быстрота. А у пастыря... каких-нибудь две секунды, чтобы упредить противника с первым ударом. Две бесценных секунды. Эй, это же уйма времени!

Выродок — вот он, прямо перед тобой, открытый выстрелу, ещё только поворачивается, взрывая лапами песок и пригибаясь для прыжка. Прежде чем прыгнет, успеет получить две-три пули. Сдохнет раньше, чем дотянется когтями. Стреляй!

За широкой спиной чудовища оцепенела от страха Ксана. Сван стоял с девушкой точнёхонько на одной линии... линии огня.

"...Пуля за сто шагов пробивает дюймовую доску из дуба, а с десятка — стальную кольчугу и пехотный панцирь. Насквозь..."

И усомнился бы в услышанном давеча от Хана, да сам отлично знал, на что способен "хольд". В краткий миг перед тем, как привычно вскинуть оружие, Даймир отчётливо представил себе: выстрелы прошивают грудь молодого выродка, останавливают его прыжок, быстро превращают смертельно опасное живое в неопасное и неживое, валят на залитый кровью песок... А позади Свана падает скошенной травинкой девушка... Выигрыш в скорости реакции слишком мал, чтобы успеть сместиться в сторону, изменить позицию. Да и куда смещаться? Слева раскинул колючие ветви роскошный розовый куст. Справа и чуть сзади — колодезный сруб. Тот, что немногим выше колена. Даже если пули достанут выродка во время прыжка, один хороший толчок в грудь, и...

"Белые розы принято класть на могилы неудачливых стрелков. По два цветка на один земляной холмик..."

Нужно стрелять! Жать на спуск и полагаться на удачу. Авось не зацепит... а если зацепит, то не серьёзно... а если серьёзно, то не смертельно... а если смертельно, значит судьба...

Нужно стрелять! Вопрос приоритетов, чистой ключевой воды рацио, никаких сантиментов. Ты — стрелок, в твоих руках жизни многих других, таких, как эта девочка. До тех пор, пока ты жив и способен поднять к плечу винтовку... Пока жив! Твоя жизнь против её на чаше одних весов. Кто из вас двоих ценнее для этого мира, ты — стрелок второго круга, или она — всего лишь обычный... человек?

Даймир широко шагнул вправо, даря своему противнику лишнюю секунду для прыжка...

13.

Спешил к реке, а ноги домой принесли. Почему — сам толком не понял. Мимо бежал, заметил, что калитка приоткрыта. Вроде, ничего необычного, случалось такое за Мильхом — уже выходя, запор отодвинуть, а потом спохватиться и за чем-нибудь забытым вернуться в дом. Нет, ничего необычного... но Рэлька уже сбавил шаг и направился к воротам.