— Дочь моя, я не могу принять это. Я не узнаю тебя, неужели ничего нельзя сделать? — Миримон тяжело опустился в кресло.
— Отец, отец мой, — Туилиндэ опустилась перед ним нам колени, — Помоги мне, пожалуйста, повелитель.
Рыдания душили ее, не давая сказать больше ни слова.
Миримон, склонившись над дочерью, обнял ее и успокаивающе прошептал:
— Все будет хорошо. Ты же сама так говорила, вы же с Рокусом любите друг друга, и ваша любовь все преодолеет.
— Если бы мы знали, отец, если бы мы только знали, но Даркус не такой как все! — отчаяние в голосе молодой эльфийки причиняло боль не только правителю светлых эльфов. Никто из присутствующих даже не заметил маленького принца, по человеческим меркам лет шести, который наблюдал за ними, скрывшись за тяжелой портьерой. Его глаза сияли янтарным блеском, и раз заглянувши в них, можно было потерять собственную волю. Длинные шелковистые пряди его волос горели черным огнем, оттеняя белоснежную кожу. Его лицо было лишено детской пухлости, он не был похож на маленького карапуза, как все дети его возраста, которые приводят взрослых в умиление. Точеный профиль, высокие скулы, ломанные и выразительные очертания — он был миниатюрным божеством, которое вот-вот достигнет своего совершенства. Но если бы он был счастлив от этого!
— Отец, ты же понимаешь, что мы не можем забрать его с собой. В нем нет Драконьей сути, он никогда не сможет обрести крылья и подняться в небо. Как ты себе представляешь, что он будет делать среди сотни своих сородичей, сильных, могучих, являясь единственным, кто никогда не сможет летать? Ты же знаешь, как горд и независим Даркус? И эта его проклятая неестественная красота. Это наказание нам, наказание за нашу любовь и веру, что она все преодолеет.
— И почему же ваша любовь не может преодолеть то, что вы собираетесь бросить собственного сына в чужом для него мире? В мире, где не будет ни одного создания, похожего на него. Ты же знаешь, как умирали Истинные короли. За что ты так поступаешь с собственным сыном?
— Ты думаешь, мне легко оставлять его здесь?
Эльф отвернулся к окну, не сказав ни слова.
— Да я словно сердце свое вынимаю. Мы с Рокусом до сих пор не можем в глаза друг другу смотреть. Но так будет лучше для самого Даркуса. И это главное. Здесь он, по крайней мере, будет не просто самым красивым эльфом, но и одним из самых сильных существ во всей Галее. А там? Отец, да любой сможет похитить его в мире Драконов, мы не сможем постоянно быть рядом. Всегда найдется кто-то, кто будет сильнее нас с Рокусом. И что тогда станет с Дарком? А держать его под замком? В четырех стенах? И как я объясню, что ему нельзя будет выходить из собственного ареала и общаться с посторонними, и это при том, что он будет единственным бескрылым из всего Гнезда? Нет, отец, мы его оставляем. Я умоляю тебя позаботиться о моем малыше. Здесь он станет Истинным Владыкой, и никто не сможет...
— Нет!
Даркус выскочил из своего укрытия и кинулся к матери.
— Мама, скажи, что вы не бросите меня здесь. Я не хочу, пожалуйста, пожалуйста, я умоляю, мамочка!
Миримон закрыл ладонями лицо, не в силах видеть, как страдают его родные.
— Мамочка? — мальчик коснулся маленькой ладошкой лица эльфийки. Женщина вздрогнула. Эта рука не могла принадлежать ребенку. Она не была пухленькой, на ней не было крошечных ямочек. Вместо этого — длинные тонкие пальцы и грация в каждом движении. 'Это неестественно, это наше проклятье!'
Руки ребенка опустились, и он, ни слова более не сказав, проскочил в дверь и взбежал в комнату, куда перенесли недавно все его вещи.
'Где же он, где этот нож?' Если проблема только в его внешности, то стоит лишь ее переделать. 'Портить всегда легче, чем что-то создать'. Даркус радостно вскрикнул, когда на самом дне походного сундучка нащупал свое сокровище — марийский черный кинжал, подаренный за смелость его отцом.
Даркус подошел к зеркалу, что занимало половину стены, и еще раз взглянул на себя.
'Этот кинжал наносит такие раны, которые невозможно вылечить ни одним средством. Поцарапаешься — останутся шрамы на всю жизнь, сделаешь глубокую рану — истечешь кровью, пока ни капли алой жидкости не останется в твоем теле', — говорил Рокус своему сыну.
'Что ж, это действительно то, что надо', — мальчик занес кинжал на уровень лица. Главное, не перестараться и не сделать слишком глубоких порезов. Всего лишь немного потерпеть, и он сможет вернуться домой со своими мамой и папой. И он перестанет быть чудовищем. Станет некрасивым — да, но не проклятием для собственной матери.
'Нет, сперва нужно опробовать ножик'. И Даркус, собрав густые пряди высоко в хвост, резким движением обрезал их у самой макушки. Волосы шелковым покрывалом укрыли каменные плиты, оставив на голове мальчика лишь короткие торчащие пряди.
Действует! Марийская сталь не позволила волосам отрасти ни на миллиметр. 'Так, осталось лишь лицо и это чудовищное тело!'
Даркус перехватил кинжал поудобнее и резанул себе по щеке. 'Больно' — зашипел мальчик. Но, боясь передумать, стал вновь и вновь наносить на лицо раны. По гордому лбу, сквозь изогнутые черные брови, по векам, с нереально длинными ресницами. Кровь заливала глаза, но ребенок рукавом то и дело оттирал ее, чтобы она не мешала. Еще раз эти проклятые щеки, и губы, эти яркие, выразительно очерченные губы. Раз, два. 'Осталось немного'. Не только лицо — шея, от подбородка до острых ключиц, крест-накрест на самой груди, пятная ее густой кровью. 'Не вижу из-за этой глупой крови, где еще можно порезаться'. Ладони Даркуса и так были все в глубоких царапинах от того, с какой силой он сжал лезвие. Мальчик посмотрел в зеркало. Перед ним было настоящее чудовище — всклокоченное, разрезанное на лоскутки, сплошь покрытое засыхающей кровью. Даркус впервые испугался. Состояние шока именно в этот момент стало проходить, и он почувствовал, как боль нахлынула на него, сбив его с ног и отключив на пару мгновений сознание. Очнувшись, принц почувствовал, что если он немедленно не спуститься, то уже никогда не увидит своих родных. Из последних сил он поднялся и по стеночке спустился в гостиную.
Эльфийка сидела на диванчике рядом с отцом и тихонько всхлипывала. Когда на пороге возник Даркус, в первое мгновение ни Миримон, ни Туилиндэ не узнали его. Повелитель вскочил, закрывая дочь от окровавленного и искалеченного создания.
— Мама, — охрипший голос не был похож на нежные переливы ее сына, — не оставляйте меня одного. Я перестал быть красивым. Видишь, — мальчик коснулся своего лица, — видишь?
— Отец, — простонала эльфийка, согнувшись от судороги и обхватив свой живот руками.
Все, что последовало за этим, вспоминалось как сон.
Кажется, к ним подлетел Рокус и стал наносить что-то прохладное на его раны, он говорил, что Даркус не может себе позволить быть таким слабым и должен доказать, что достоин называться его сыном.
А потом он оказался в теплой постели, в изголовье которой покоилась самая нелепая и страшная драконья голова на свете. Его чем-то поил так похожий на маму мужчина, и Даркус клялся ему, что станет самым сильным эльфом на свете, клялся, что родители вернутся за ним, и что он обретет свое собственное Небо.
— Я стану сильным, — повторял Даркус.
— Станешь, станешь, — Миримон гладил внука по перевязанным ранам, — Но давай, ты начнешь становиться сильным с завтрашнего дня, а сегодня ты в последний раз побудешь слабым и поплачешь на руках у своего старика?
— Дедушка? — рыдания подступили к самому горлу. Дени очнулся, почувствовав, как от слез промокла подушка.
Это был первый сон, в котором Дени стал Даркусом.
Глава 17
— Кто здесь? Это ты, Ксандр? — Дени, не отошедши от сна, не мог понять, почему он ничего не видит.
Но это всего лишь длинные волосы Тени отгородили эльфенка от остального мира, щекоча его щеки и плечи. Лицо Ксандриэля нависало так близко, что принц мог рассмотреть каждую изумрудную крапинку взволнованных серебристых глаз. Ресницы мужчины дрожали, а рот искривился от боли:
— Что? Что именно ты вспомнил?
Даже в таком состоянии эльф был прекрасен. И Дени, не привыкший еще к чужеземной внешности, любовался гармоничными и в то же время слегка резковатыми чертами своего Хранителя.
За окном стучал дождь, создавая мелодию ночи, где-то вдали запели цирикию, и дышать было так легко, что хотелось петь и смеяться. В темно-зеленых волосах Ксандриэля заиграл лунный свет жемчужными бликами, и Дени не смог противиться своему желания и осторожно коснулся их своими руками.
— Я так мало знаю о тебе, Ксандр, — Дени не хотел говорить о том, что только что видел. Он и сам еще не разобрался с этим. 'Почему я видел то, что происходило с Даркусом? Почему я чувствовал все так, будто это мои, а не Его воспоминания?'
'Ты вряд ли захочешь узнать обо мне все, ведь даже Даркусу я так и не смог до конца открыться', — подумал Хранитель.
— Не все знания приносят радость, Дени, — и Ксандриэль отвел взгляд.
— Расскажи мне что-нибудь о себе. Что-то простое, но важное для тебя. Я хочу знать, какой ты настоящий.
Хранитель вздрогнул, он не мог сопротивляться своему маленькому Повелителю, не мог держаться от него на расстоянии, как бы ни клялся, что является всего лишь Тенью, простым псом...
— Я люблю море, и спокойное, и бушующее, хотя меня часто укачивает на корабле, — улыбнулся Диеро.
'И Даркус, не смотря ни на какие мои возражения, всегда старался, чтобы мы путешествовали не по воде. А если и приходилось — не отходил от меня ни на шаг, всячески отвлекая, пока тайком не вливал в меня половину собственной силы. И потом уже мне приходилось делать так, чтобы его драконья сущность не выбиралась наружу'.
— Я тоже люблю море. По крайней мере, мне так кажется. Не знаю, умею ли я плавать, но мне бы очень, очень хотелось попробовать.
— Я могу научить тебя, — откликнулся Хранитель, но мыслями он все еще был с Даркусом посреди бушующего океана.
— А что еще тебе нравится? — Дени не знал, о чем спросить эльфа, чтобы невольно не услышать о Предрассветном Владыке.
Мальчик не мог понять, было ли то, что он увидел во сне, Памятью Крови, о которой рассказывала Лея, или же... Нет, Дени не мог сейчас об этом думать. Ему казалось, что еще немного — и пустота в его груди проснется, быть может, это ее отголосок он уже слышал недавно.
— Я люблю раннее утро, когда большинство эльфов спит, когда сияние Эмрад начинает медленно гаснуть, а солнечные лучи еще слишком слабы, чтобы потревожить спящих.
'Именно в это время я мог становиться собою'.
Ксандр проскальзывал в комнату Даркуса и мог, не таясь, любоваться своим божеством. Он знал, что тот не проснется так рано, если не приложить для этого определенных усилий. Его Господин был такой соней! Каждое утро Хранитель подходил к кровати, вставал на колени и молился Создателю, чтобы с Даркусом ничего не случилось.
— А дождь? — воскликнул Дени, не в силах больше слушать о Предрассветном.
Ксандриэль посмотрел в окно:
— Он скоро закончится. Тебе холодно? Он мешает заснуть? Я закрою окно.
— Нет, нет! — удержал его Дени, отчего мужчина потерял равновесие и упал на колени рядом с кроватью.
— Тебе нравится дождь? — прошептал Дени, и лунный свет скользнул по его глазам, озарив их небесным сиянием.
Ксандр мог только кивнуть, не в силах пошевелиться от охватившей нежности.
— А какие цвета ты любишь больше всего?
Хранитель заглянул Дени в глаза и произнес на одном дыхании:
— Ясного неба.
И замер, когда понял, что не сияние янтаря пришло ему в голову первым. Он не мог его даже представить!
Ксандр вскочил с кровати и, низко поклонившись своему Повелителю, выскользнул из комнаты так быстро, будто за ним гнались все демоны Преисподней. Но Дени не это было важно.
Он повернулся к окну, откуда за ним наблюдали Глаза Дракона. С недавних пор мальчик не очень любил крылатых ящеров, но в этот момент даже с ними он готов был поделиться своей радостью: 'Пусть я и не так хорош, как Предрассветный Владыка, но я — это я, а не Его бледная и жалкая тень'.
И искренняя улыбка засияла на лице принца Дениэля.
* * *
Утро наступило как всегда неожиданно. Дени посапывал поперек кровати, его ноги свисали с левого края, а на щеке проступал отпечаток каждой складочки от подушки. А еще он так уморительно бурчал во сне что-то про небесный цвет, что близняшки не посмели его будить, предпочитая любоваться маленьким принцем. Императрица, боясь опоздать с занятиями, отправила проснувшегося Олли наверх с просьбой поторопить служанок. Но спустя двадцать минут и от старшего принца так и не дождалась известий. Лея волновалась. Этим утром пришел приказ явиться ко двору, а в качестве сопровождающего прибыл внешний советник и следовал за эльфийкой как привязанный, пока она отдавала распоряжения собираться, да писала ответ своему супругу. По пути в кабинет, императрица успела шепнуть Рэйе, чтобы она проведала Дени, да отвела его в малую гостиную тайными переходами. Не дай Праматерь, чтобы лазутчик Комподжоу проведал о маленьком Владыке! Рэйа тут же отправилась исполнять приказания императрицы. Спустя пару минут суровая маленькая воительница уже была в главной башне.
— Ваше Высочество, — настаивал посланник Комподжоу, — император дал ясно понять, что Вам следует незамедлительно отправиться во дворец. Дело не терпит отлагательств.
— Я понимаю, господин Ниэллон, но и вы также должны понять, что я не могу отправиться в путь без своих вещей, да еще и оставить больного сына без присмотра. Вы слишком торопитесь. Предложить благородной эльфийке собраться за считанные минуты — просто оскорбление для всего ее рода, — Лея гордо вскинула подбородок.
Все в ее движениях было наполнено поистине королевским величием. Синевласый эльф залюбовался красотой наследницы Предрассветных.
'Настоящая императрица', — подумал Ниэллон эль Нуэро.
Наместник назначил его советником по внешней политике. Его клан издревле укреплял отношения с другими странами, заключал мирные соглашения, занимался торговлей и мореходством. Возможно, из-за любви всех Нуэро к мореплаванию, у большинства из их клана волосы были похожи на морские волны. Старшие Нуэро рассказывали, что до смерти Даркуса они могли слышать Зов морей и растворяться в пучине. А своими умениями в области торговли славили весь светлоэльфийский народ.
Синевласый эльф вздохнул и поклонился императрице:
— Простите мою настойчивость, конечно, я подожду, пока вы не соберетесь.
'Надеюсь, император меня за это не прирежет'.
Уголки губ Ледяной Леи приподнялись, и эльф поразился, как переменилось лицо эльфийки. Поистине, Предрассветные были удивительно притягательными!
— Я буду готова через пару часов. Не волнуйтесь, мой супруг не заметит заминки, мы возьмем самых быстрых коней, которых вы когда-либо видели. А пока вы можете располагаться в гостевых покоях. Камина проводит вас, — императрица послала мысленный зов, и розоволосая эльфийка заглянула в комнату.
— Камина, проводи уважаемого господина Ниэллона в Восточную башню, и пусть Молли приготовит ему что-нибудь освежающее.
