Почти сразу, карета остановилась — мы уже прибыли на центральную площадь, названную ацтекским словом "сóкало" (хотя, конечно, в этих местах ацтеков не было). Сеньор алькалде помог княгине выйти из кареты, и мы все направились к его дворцу.

Город был весьма богатый — нажился, похоже, на торговле с Восточной Азией. Сокало представлял из себя очень длинную и узкую площадь, на нижнем конце которой находилась весьма красивая церковь Богородицы, рядом с которой по обе стороны простирались торговые ряды, а не верхнем конце — мэрия и двухэтажное здание, про которое мне сеньор алькальде, понизив колос, сказал, что там находится la santísima inquisición — святейшая инквизиция, и несколько частных домов, похоже, принадлежавших самым богатым людям города. Самым красивым был дом мэра, находившийся с другой стороны от здания мэрии, но два дома на той же площади были побольше, один строгий, без архитектурных излишеств, другой же покрыт португальским цветным кафелем, который не гармонировал с архитектурой оставшихся домов.

В центре побеленного фасада дома мэра располагались высокие ворота, похоже, для того, чтобы всадник мог туда въехать, даже не наклонившись; слева и справа было ещё по одним воротам, поменьше. Похоже, это были входы для слуг. Над каждым из них были окна с балкончиками, закрытые тяжелыми ставнями.

А вот третий этаж предваряла крытая деревянная галерея с четырьмя дверьми. На галерее стояли три девушки в длинных, до пола, платьях, и смотрели на нас, обмахиваясь веерами.

— Мои дочери, — сказал сеньор алькальде. Надеюсь их представить вашему превосходительству.

Открылись тяжелые ворота, и карета въехала туда. Мы оказались в прелестном внутреннем дворе, в котором цвели экзотические деревья, пели птицы, и журчали сразу два фонтана. В тени деревьев были накрыты два столика — один побольше, один, чуть подальше, поменьше, и более изысканно накрытый. Если на улице было очень жарко, и я успел сильно вспотеть после того, как мы покинули "Святую Елену", то здесь было намного прохладнее, то ли из-за фонтанов и деревьев, то ли из-за того, что толстые каменные стены действовали как своего рода терморегуляторы.

— Сеньора княгиня, сеньор князь, будьте добры, вот ваши места, — сказал, низко кланяясь, дворецкий, судя по внешности, метис, указывая нам на столик поменьше. Вместе с нами туда сели сам сеньор Гонсалес и Лусьенте, а также его жена, сеньора Пилар Флорес де Гонсалес и Лусьенте, такая же маленькая, как и её муж, но намного более стройная. Через две минуты, к нам присоединились сеньориты Гонсалес, дочери мэра. Оказалась, что старшая из них, Грасиэла, немного говорит по английски; с моей помощью, Лиза тоже уже не так плохо объяснялась на этом языке, и женская часть стола начала говорить о нарядах, об украшениях и так далее — никто бы даже и не поверил, что Лиза — врач. Впрочем, тема довольно быстро переключилась на литературу; оказалось, что Лиза читала и Сервантеса, и Лопе де Вегу, по русски, конечно. Как подобные дискуссии удавались на ломаном английском, мне непонятно по сей день.

Тем временем, наших ребят посадили за другой, более длинный, стол. Вскоре начали заходить местные люди, в богатых одеждах, которые сначала подходили к нашему столу, чтобы быть нам представленными сеньором Гонсалесом. Их было шесть человек, но мне запомнились двое — седоватый и уверенный в себе сеньор Родриго Торрес Овьедо, и слащавый и совершенно мне не понравившийся Алехандро Пенья Суарес.

А мы с мэром заговорили о своём, о девичьем, так сказать. Сначала я ему, по его просьбе, рассказал немного о Русской Америке. Конечно, я не стал говорить, сколько нас было мало, и что пока у нас было ровно два поселения — Форт-Росс и Николаевка, не считая индейских деревень под нашим покровительством. Узнав, что Русской Америке принадлежит всё побережье к северу от Кабо Сан Лукас, он побледнел и проблеял, что эти земли были объявлены испанскими доном Кабрильо, на что я ответил, чуток покривив душой, что их объявил российскими ещё казак Семён Дежнёв, который, конечно, должен был родиться только через шесть лет, но об этом сеньор алькальде знать не мог. И добавил, что я послал через сеньора Альтамирано предложение по разграничению территории, и что Россия намерена снять все возможные вопросы путём переговоров и, возможно, определённых шагов финансового характера.

И добавил, что наш корабль является кораблём купеческим, который любезно согласился доставить нашу делегацию в Санта-Лусию. Это было потому, что у испанцев дворянство не занималось коммерцией, а вот путешествие на купеческих кораблях предосудительным для дворян действием никак не являлось. На что тот ответил, что господа Торрес и Пенья — купцы, и что, вероятно, сейчас за соседнем столом проходит дискуссия как раз на эту тему — что купить и что продать.

Я тогда заметил, что сеньор Поросюк, сидевший с краю, вдруг начал на сносном испанском общаться с сеньором Пеньей, но не обратил на это внимания. А зря... Просто в этот самый момент сеньор Гонсалес мне вдруг сказал:

— Дон Алесео, вы мне написали, что у вас есть кое-какие предложения.

— Да, сеньор Гонсалес. Во первых, мы хотели бы торговать с вашими купцами напрямую. Для этого, мы могли бы соорудить здесь факторию и контору, а также более длинный причал к ним. Мы готовы платить определённую сумму за эту привилегию.

— Хорошо, дон Алесео, полагаю, это и в наших интересах. А как насчёт захода наших кораблей в ваши воды?

— Сеньор алькальде, этот вопрос можно обсудить отдельно, но вряд ли ваши галеоны смогут тягаться с нашими кораблями, такими, как "Святая Елена", ни в скорости, ни в грузоподъёмности. Дорога туда и обратно для нас займёт намного меньше, чем дорога для вас только туда.

— Ладно, дон Алесео, давайте вернёмся к этой теме в более позднее время. Вы ещё намекнули, что у вас есть кое-какие новости для меня лично?

— Да, сеньор Гонсалес. При разборе бумаг, которые мы нашли на пиратском корабле, мы наткнулись на документ, в которых упоминается ваш отец, сеньор Луис Гонсалес и Лусьенте.

Сеньор мэр посмотрел на бумагу и побледнел.

— Значит, это правда, — сказал он. — Это документ из Манилы про то, что мы выиграли тяжбу за нашу тамошнюю собственность. Мы так никогда не получили никакой весточки от тамошнего суда, а когда отец послал туда человека, то оказалось, что здание суда сгорело вместе с архивами, похоже, в результате поджога, и что все документы, доказывающие, что правомерным собственником являлся мой отец, сгорели. Спасибо, дон Алесео, что вы хотите за эту бумагу?

— Сеньор Гонсалес, если честно, то ничего. Она ваша. Я рад, что справедливость наконец-то восторжествует.

— Тогда, дон Алесео, я ваш должник.

4. Чем вы, гости, торг ведёте?

Мы и не рассчитывали на столь удачное начало наших взаимоотношений с местными властями. Да и все наши "купцы" рассказали, что их местные олигархи весьма заинтересованы в торговле с нами. И Торрес, и Пенья готовы скупить весь груз ножей, ножниц и синтетики, а взамен готовы были поставить нам всё то, на что мы надеялись — крупный и мелкий рогатый скот, кукурузу, семена томатов, сладкого перца и чили, разные сорта картофеля, виноградные лозы, деревья — яблони, груши, черешни, фиги, манго, персики, апельсины, мандарины, лимоны, лаймы... Причём по вполне умеренным ценам — кроме, как ни странно, яблонь, груш, и черешен — они здесь были экзотикой.

Я распорядился, чтобы "купцы" и далее смотрели, что бы ещё можно было купить — серебра и золота у нас было достаточно много, если денег, вырученных за продажу нашего товара, не хватит. Хватить, впрочем, должно было — Торрес и Пенья бросились в бой за право купить наш товар, предложенная цена с каждым днём увеличивалась, а тут ещё подтянулась и пара других купцов — как местных, так и санта-лусийских представителей купцов аж из Мехико, Веракруза и Панамы. Мне вспомнилось, насколько искусным было искусство некоторых индейских племён — особенно золотые и серебряные украшения. А испанцы их обычно просто отдавали на переплавку. Впрочем, индейские храмы, фрески, скульптуры обычно просто уничтожались, так что я предложил деньги и за эти произведения искусства, да ещё и дал понять сеньору алькальде, что сохранение того немногого, что осталось в этом районе — залог добрых отношений и торговли на будущее. Это его весьма удивило, но я ему рассказал по секрету, что скоро большое количество русских американцев начнут приезжать в Санта-Лусию только для того, чтобы посмотреть на их прекрасный город, а также на индейские храмы. И это даст возможность городу развить инфраструктуру и торговлю.

Он не мог понять, кому индейские храмы могут быть интересны, но обещал подумать над этим вопросом, тем более, что мы попросили показать нам то, что осталось от индейских городов. Увы, поселение индейцев племени йопе давно уже было уничтожено. Кстати, когда я рассказал на корабле, как называлось это индейское племя, хохотали все — а я никак не мог понять, что же там смешного.

Зато на холме под названием El Guitarrón оставались развалины поселения ещё более древнего племени. И вот туда моё превосходительство изъявило желание съездить. Поездку назначили на послезавтра, третьего октября.

Тем временем, переговоры с купцами подходили к концу. Мы уже успели договориться о цене на наши металлические изделия и ткани. Их мы продали и Торресу, и Пенье, и более мелким местным крёзам — Очоа, Веласко, Хименесу, и представителям купцов из других частей Новой Испании. Деньги мы выручили громадные — хотя, судя по довольным физиономиям вышеозначенных партнёров, они считали, что в выигрыше как раз они.

Тем временем, индейское золото и серебро текло в наши руки — по договорённости, его продавали со всего лишь десятипроцентной наценкой, то есть за сто десять грамм серебра отдавали сто грамм индейских украшений. Испанцы не могли понять прихоти русских, и, думаю, втайне хихикали над дураками с севера, а мы, таким образом, положили начало музейной коллекции Форт-Росса. Кстати, другие произведения искусства нам давали "просто так", в довесок; в их числе был абсолютно бесподобный каменный календарь в виде круга диаметром в два метра, подаренный нам самим сеньором алькальде после того, как Лиза одарила его супругу набором бижутерии.

И вдруг произошло нечто, что меня, скажем так, несколько испугало. К "Святой Елене" подошла лодка, в которой сидело несколько католических монахов, которые попросили срочно встретиться со мной.

— Дон Алесео, мы прибыли сюда по поручению падре Итуррибе, главы нашего отделения Святейшей Инквизиции. Падре Итуррибе хотел бы с вами встретиться.

Я внутренне похолодел, но сказал:

— Святые отцы, я рад, что падре Итуррибе нашёл время встретиться с моей незначительной персоной. А когда он хотел бы со мною встретиться?

— Если вас не затруднит, то сегодня. Если дон Алесео согласится отобедать с ним, то он может поехать с нами прямо сейчас.

— Хорошо, а могу ли я взять с собой других идальго?

— У нас в лодке три свободных места, так как падре Итуррибе предвидел подобное ваше желание. Только её превосходительство лучше не брать — падре Итуррибе, чтобы избегать искушений, предпочитает не обедать с женщинами.

И вдруг мне пришла одна мысль.

— Святые отцы, не хотели бы вы проведать часовню на "Святой Елене"?

Они посовещались, после чего старший из пих, падре Родриго Агила, сказал:

— С радостью, дон Алесео.

Посещение часовни, иконы и кресты произвели на них определённое впечатление — я услышал, как падре Родриго с удивлением пробормотал: "А он сказал, что эти русские нехристи." После чего он обернулся ко мне и спросил:

— Дон Алесео, верите ли вы в Господа нашего Иисуса Христа?

— Да, падре Родриго, верую. И в Матерь Его Непорочную.

— И в святых Его?

— Да, падре Родриго, и в святых Его.

— Дон Алесео, значит, русские не безбожники-протестанты, если вы верите и в Богородицу, и в святых... Рад это слышать!

С собой я взял двух ребят из Володиной компании. Падре Родриго задал им те же вопросы, получил те же ответы, после чего и он, и другие монахи резко подобрели.

Вскоре мы уже причалили к пирсу, и пошли — на этот раз пешком — в Дворец Инквизиции. Нас провели в трапезную, где, в отличие от православных монастырей, на столе стояли не только вино, рыба, но и мясо, и кое-какие овощи.

Падре Родриго удалился куда-то, и через несколько минут вернулся со священником постарше. Тот перекрестил нас и сказал:

— Ваше превосходительство и ваши светлости, меня зовут падре Лопе Итуррибе. Я родился в городе Сан-Себастьян, но сорок лет назад Господу было угодно отправить меня в Америку, и я ныне тружусь здесь, в Санта-Лусии, слежу за тем, чтобы никакая ересь не проникла в умы и сердца подданных Его Католического Величества. Ведь в Европе сейчас весьма распространены протестантские ереси, когда уничтожается церковное искусство, закрываются монастыри, а людям говорят, что не нужно почитать Богородицу и святых. А как у вас, в России?

— Падре Лопе, — сказал я и поклонился. — Мы тоже почитаем Святую Богородицу — и тут я показал образок Пречистой Девы, некогда подаренный мне матерью и висевший вместе с крестом на моей груди. — Мы тоже почитаем святых и мощи их. Я, например, был крещён в честь Алексея человека Божия. У нас в России есть и монастыри, и мы почитаем Святые Иконы.

— Дон Алесео, поймите, к нам недавно приходил человек, который рассказал, что по информации, полученной им от одного из ваших людей, у вас не верят в Бога. Конечно, мы не можем устроить гранду другого государства такой допрос, который мы могли бы устроить подданному Его Католического Величества, но нам необходимо было узнать, насколько справедливы были эти обвинения. Про нас, Святейшую инквизицию, рассказывают, что мы сжигаем всякого, кто попал к нам по ложному доносу. Но на самом деле, мы стараемся всегда установить правду. Когда на моей родине, в стране басков, один человек обвинил достойных женщин в чародействе, мы не просто не наказали женщин, мы наказали того, кто был виновен в этом чудовищном обвинении. Мне кажется, что и здесь имело место лжесвидетельство.

— Падре Лопе, — сказал я. — А не скажете ли нам, кто именно донёс на нас, и на кого из наших людей он ссылался?

— Не могу, дон Алесео, поверьте мне. Давайте лучше выпьем сего вина — его нам привезли из самой Испании.

Я достал из сумки большой православный крест, сделанный ребятами в Форт-Россе для строящихся храмов и отданный мне отцом Николаем "на всякий случай", как он выразился, и протянул его падре Лопе.

— Святой отец, это русский крест, который мы хотели бы принести вам в дар.

Падре Лопе взял крест, перекрестил меня и сказал:

— Сын мой, примите мою благодарность. Завтра воскресенье, и я надеюсь увидеть вас и ваших людей на службе у нас в храме. Я знаю, что у вас служат другим чином, поэтому не бойтесь — никто вас не будет упрекать в незнании нашего.

Да, подумал я, попали мы. Но все равно лучше, чем альтернатива... Более того, отец Николай благословил нас на посещение католического богослужения, если иначе никак. Вслух же я лишь сказал: