— Можно. В Севастополь скоро приедем? — в ответ улыбаюсь я.
— Уже в Крым въезжаем, полдвенадцатого будем на месте.
В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается бриться, женщина скатывает постель. Выкладываю на столик ещё горячие пирожки: — К чаю, — радушно предлагаю я.
— Как спалось, лейтенант? — мужчина с одобрением глянул на мои гостинцы.
— Спал как убитый, — покосился на хмыкнувшую соседку.
— Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у меня вся жизнь на колёсах, — вздыхая, добавляет он. — Эй, Вадик, вставай! — он энергично трясёт сына.
— Папа, дай поспать! — брыкается подросток.
— Дядя Кирилл такие пирожки принёс!
— Оставьте пару штук, — просит Вадик и отворачивается к стене, накрываясь с головой одеялом.
— Вот так всегда, нет в нём военной жилки.
— Рано ему ещё эту жилку приобретать. Не буди ребёнка, вступается за сына мать.
— Парню четырнадцать лет, через три года в училище пойдёт.
— Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся. Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам таскаться. А толку? Лишь на пенсии вздохнула. Не хочу, чтоб у сына была такая же участь как у нас.
— Что вы опять спорите, — наконец просыпается Вадик, — вот возьму и в ПТУ пойду.
— Шалопай! — беззлобно даёт подзатыльник отец.
Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки: — Доброе утро, — приветливо здоровается со мной. — О, ещё горячий! — и пытается со столика утянуть один пирожок.
— Иди, умывайся! — хором прикрикнули отец с матерью.
За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени всё вспыхивает золотым огнём, даже глаза слепит, красота неописуемая. У нас же всё приглушенно, но от этого мне милее и на душе теплее. Осень, словно благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым, медным, нефритовым и солнечным отблеском, и всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза — высокое небо, где иной раз можно заметить парящих орлов
Сейчас, правда, уже первые числа ноября, но не все деревья сбросили листву. Лес стал прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, на склонах как свечи торчат кипарисы, где-то шумят сосновые леса. А вот и знаменитые крымские тоннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их количество и никак не могу, всё время отвлекаюсь.
Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.
На противоположной стороне плато — каменоломни, выработка в виде цирка. Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро, а на берегу уже растёт камыш, и прилетают на зиму птицы.
В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, заставленная военными кораблями, мелькают толстые стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город — многоэтажные здания цехов, морские доки — одни из самых больших в мире. У причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.
Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой проводнице и выпрыгиваю на перрон.
Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, через плечо сумка с гостинцами для матери. Всё мне знакомо и не знакомо одновременно, так обычно бывает после длительного отсутствия.
В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на меня все обращают внимание, парадная форма авиации весьма эффектная и красивая. Симпатичные девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ, для меня сейчас весь мир хорош, а на душе такое приятное чувство, что даже не сразу замечаю направляющихся ко мне военных. Суровый морской патруль: капитан-лейтенант и три курсанта — тормозит около меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка зажата в руке, но они видят орден, с улыбками отдают честь и неторопливо уходят.
Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: "коровам хвосты крутил" — но лишь улыбаюсь.
А вот и Стрелка, так мы называется Стрелецкую бухту, здесь я живу. Водитель лихо тормозит у подъезда, даю ему по счётчику пятьдесят семь копеек и сверху три рубля. Он вообще отказывается от денег, тогда предлагаю ему жирного вяленого леща, это он с удовольствием принимает и с радостью благодарит
Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.
— Кто? — слышу родной голос.
— Мама, это я! — с волнением произношу я.
Она долго не приходит в себя, плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в комнату. Скидываю шинель, мать видит орден, в глазах появляются слёзы. Пытаюсь успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу, поверила, слёзы мгновенно высохли. Она немного успокаивается и всё расспрашивает, как я служу, не обижают ли меня, хорошо ли кормят.
— Всё отлично, мама, служба мне нравится, кормят прекрасно, много друзей ... не переживай! — я улыбаюсь и достаю гостинцы: овсяное печение, конфеты и импортные сапоги. Угадал с размером! Она светится от счастья и как сразу помолодела.
Сидим на кухне, пьём чай, она нахваливает печенье, надо же, какой дефицит! Мне хорошо в обществе матери, но на месте уже не сидится, хочу встретиться с друзьями, да и в военкомат надо зайти.
Как обычно включен чёрно белый телевизор и как всегда произносит речь Леонид Ильич Брежнев. Сейчас, глядя на него, я не фыркаю, а с сочувствием вижу, как он сильно сдал, совсем постарел, едва говорит, с трудом держится за трибуну. За ним зорко наблюдает охрана, чтоб не дай бог он не упал — на износ работает человек, ему б на заслуженный покой. А может, его просто не отпускают на пенсию?
Далее идёт сводка новостей: хлопкоробы Туркменистана собрали рекордное количество хлопка ... страна всё так же поднимает целину ... поздравляют героев нашей эпохи — их награждает лично Леонид Ильич Брежнев, каждого целует и крепко обнимает. Затем, начинаются события в мире — в социалистическом лагере всё прекрасно, все друг друга любят и обожают и "семимильными шагами идут в светлое будущее, к развитому социализму!". Диктор бодро рассказывает об успехах в ГДР, о братской Польше, Венгрии, Югославии, о братушках болгарах которые добились невиданного благосостояния... но вот, как бы между прочим, диктор сообщает: "У берегов США пронёсся разрушительной силы смерч, военно-морская база во Флориде значительно пострадала. Правительство Советского Союза приносит соболезнования родным и близким погибших военных". Затем реклама секунд на пять и Танцы Народов Мира.
В уме считаю деньги, отпускные, зарплату — на цветной телевизор хватит! Сегодня или завтра куплю, сделаю матери приятное.
Весть о том, что я приехал, распространилась молниеносно, стоило мне об этом сообщить своей однокласснице Эллочке. Мгновенно последовали звонки за звонками, в итоге решили встретиться в ресторане "Каравелла".
Долго думаю, в чём идти по гражданке или в форме. Решаю в форме, надо разбавить ею морских офицеров. У нас пару человек окончили Нахимовское училище.
— Ну, ты и дракон! — обступают меня одноклассники. — Колись, за что орден?
— В воздушном бою Юнкерс сбил, — шучу я. Не рассказывать же им как меня, словно в тире, поливали очередью с калаша.
— В Афгане был? — не унимаются они.
— Да под Москвой, самолётам хвосты заносил, — говорю почти правду.
— Вот ты скрытный, Кирилл, — возмущаются Элла и Таня.
— А он всегда такой был, — вторят им ребята.
— Хватит меня рассматривать как музейный экспонат. У вас как дела? — обращаюсь к Константину и Александру — они морские офицеры.
— Да как у нас? Служба идёт, с каждым годом становимся всё дороже и дороже, — шутят они.
Весёлой гурьбой заваливаем в ресторан, сдвигаем два стола, засуетились официанты. И, понеслось: разговоры, музыка, танцы!
Эллочка прижимается ко мне, корчит рожицы и всё допытывается, надолго ли я.
— А где Эдик? Чего не пришёл? — спрашиваю одноклассницу.
Эдик единственный, кто не является нашим одноклассником, он старше нас на два года. Но я как-то сдружился с ним, наверное, потому, что мы, соседи по дому.
Потихоньку он затесался в нашу компанию и все его воспринимают как своего.
— Закрутила его нелёгкая! — смеётся Элла. — Встречается с какой-то мелюзгой, школу недавно закончила, на первом курсе учится, такая вся из себя несуразная и представляешь, рыжая и конопатая, определённо, гадкий утёнок! У Эдика всегда были экстравагантные вкусы ... а вот и они, легки на помине!
Оборачиваюсь к другу. Он длинный, сутулый, короткая бородка от уха до уха, нос как у пингвина, но глаза, они могут свести с ума любую девушку. А с ним, уцепившись за сухой локоть, чешет моя старая знакомая, когда-то её спас от подонков.
Она моментально узнаёт меня: — Ты что ли, Кирилл!
— Оп па, — раздаются восторженные возгласы, — ты Эдик, попал!
— Это он попал,— бурчит он, крепко жмёт мне ладонь.
— Привет, Катя! Как ты? — киваю ей.
— Нормально. Представляешь, мне тогда три ребра сломали.
— Не фига ж, себе! — искренне восклицаю я.
— Кстати, поймали того гада, — слегка потупила она взгляд. — Деньги мои нашли.
— Вот и славу богу, — вздыхаю я. — Помню, как ты на меня посмотрела.
— Что я могла подумать, у тебя столько же было, решила, что ты их под шумок присвоил, я же тебя тогда ещё совсем не знала! — с жаром воскликнула она.
— Не рви душу, — отмахнулся я, — кстати, а мне менты деньги так и не вернули.
— Гады, — кривит губы рыжеволосое чудо.
А ведь похорошела, с удивлением замечаю я. Вероятно, этот гусёнок очень скоро превратится в роскошного лебедя. Эдик не дурак, работает на перспективу, ухмыляюсь я.
Гуляем в ресторане до позднего вечера. Вспоминаем школу, встречи под луной, смеёмся. Катя моложе всех и такая несуразная. Наши девицы поглядывают на неё с высокомерием, подшучивают за её спиной, но как всякие настоящие женщины, интуитивно чувствуют, она выше их всех на порядок, вот и злятся. А Катю забавляют их ужимки, она корчит из себя полную простушку, но я её моментально раскусил, она это поняла и заговорщицки подмигивает. Внезапно в её взгляде вижу такую силу, что буквально оторопь взяла, как это не характерно для столь юного создания.
Стихают последние аккорды, всем говорят спасибо и до завтра. Ресторан закрывается, пора и честь знать, разгорячённые, вываливаем на улицу. Светятся зелёными огоньками такси, прохаживаются нахмуренные дружинники, следят, чтоб из ресторана не выходили пьяные. Патруль косится на нас, но пока не пристаёт. В принципе мы весёлые, но не в сильном подпитии.
Всё же быстренько минуем ресторанную зону, идём по тротуару, по бокам которого, нависают кипарисы, травим байки. Костя рассказывает, как они получили первое жалование, причём — трёшками и ничего умного не придумали, как соорудили барабан, наклеили на него деньги и пошли в ресторан. Начали расплачиваться, вроде денег не хватает, тогда достают барабан, крутанули, трёшка вылетает, второй раз, ещё одна, затем ещё и ещё. У официанта потихоньку глаза на лоб полезли, незаметно исчезает и очень скоро нагрянула милиция: "Где фальшивомонетчики?" — крутят руки, кидают в "обезьянник". Правда, быстро разобрались, что ребята просто балуются, но сами шутить не захотели, вызвали патруль из комендатуры. Ох, и разбирательство было! Чуть с флота не полетели! Мотивировка: "Издевательство над советскими гражданами". Хорошо, что в Штабе родственники были, с трудом загасили конфликт.
Костя рассказывает в лицах, все хохочут. Катя тоже смеётся, крепко цепляется за руку Эдика, но часто поглядывает на меня и такое у неё выражение лица, словно она что-то вспоминает.
— Кстати, я тоже в Москву скоро поеду, с приборостроительного института уйду, попробую поступить в Университет имени Патриса Лумумбы, на факультет арабских языков, — заявляет она, странно поглядывая на меня.
— Лучше английский изучай, полезнее, — советую я.
— Английский я знаю.
— Вот как?
— В школе повезло с преподавателем, она англичанка.
— Самая настоящая?
— Почти. Хотя сама русская, но родилась в Лондоне. В своё время её дедушка и бабушка, скрываясь от царских репрессий, эмигрировали в Великобританию. А вот сейчас, ей предложили вернуться. Она ярая коммунистка, легко Ленина цитирует, и почти наизусть знает Капитал Карла Маркса.
— Значит патриот, — стараясь скрыть иронию, улыбаюсь я.
— Наверное.
— Дура она, — бесцеремонно встревает в разговор Эдик.
— Ты что, против Ленина? — округляет глаза Катя.
— Причём тут Ленин? Она шило на мыло поменяла. И что, нравится ей жить здесь, а в Англии плохо было?
— Она говорит, что нравится.
— Вот я и говорю, дура.
— Эдик, ты бываешь несносным, — равнодушно говорит Катя.
— А я бы хотела б в Англии пожить, на королеву посмотреть. Да я бы, полжизни отдала, чтоб лишь одним глазком посмотреть на Биг Бен! — мечтательно закатывает глаза Танюха.
— Я б тоже съездил туда ... на танке, — дурачится Александр.
— А мне больше Париж по душе. Эйфелева башня, наряды, а какой язык красивый, — с придыханием говорит Элла.
— Туда б я тоже съездил ... на танке, — не унимается Александр.
— Слушай, отстань со своей бронетехникой! — возмущаются девушки.
— Ну, уж лучше, чем на Жульке, — продолжает ехидничать Александр.
Мы смеёмся, действительно, наша жизнь желает быть лучшей, "но крепка броня и танки наши быстры". По крайней мере, мы сверхдержава и нас, если не уважают, то боятся. Хотя чему бояться? Наше правительство всегда выступает за мир во всём мире, даже лозунги такие. Вот и в Афганистане воюем за тем, чтоб мир там был. Проклятые американцы! То Вьетнам, то Кампучия, на малюсенькую Гренаду напали, сволочи! Хотели Кубу оккупировать, и если б Хрущёв не постучал ботинком по трибуне ООН, точно б ядерная война началась.
Как-то незаметно друзья разошлись по домам. Мы все обитаем в одном районе, кто-то дальше, кто-то ближе, лишь Эдик сейчас поселился на Северной стороне, а это абсолютно противоположные направления. Он, как истинный джентльмен, порывался проводить её до дому, но я веско говорю, что катера скоро перестанут ходить и пусть не волнуется, сам провожу. Вижу, ему не очень понравилось эта идея, но Катя чмокнула его в нос, он растрогался и побежал на троллейбус.
Идём рядом, как школьники, на расстоянии. Что-то меня притягивает к ней, но что именно не пойму. Рыжая, такая вся из себя несуразная, при этом гордо вздёрнутый носик и острые лопатки. Обалдеть! Никогда такие не нравились. В то же время проникаюсь к ней уважением. Сразу видно, сильная личность, хоть вроде ещё совсем "молоко", недавно восемнадцать исполнилось.
