Тайная каста Ассенизаторов.

Гл.1.

Как странно тасуется колода, имею высшее образование, а приходится работать сантехником. Но к своему вынужденному перепрофилированию отношусь философски. Пусть сейчас я сантехник, но в любом случае, инженер. Одеваюсь с иголочки, пахну дорогим одеколоном, вежлив, а от мата у меня случается икота и, до зуда в кулаках, хочется дать матерщиннику в лоб ... с размаху, от души... м-да, что-то я разоткровенничался.

Иной раз клиент, видя моё чистое лицо и светлый взгляд, заворачивает меня назад, сразу ясно, проходимец! Сантехники такими не бывают! Настоящего работника видно по помятому лицу, обязательно, чтоб "выхлоп" от вчерашней попойки, соответственно, должен быть весёлым и излишне фамильярным. В тайне мечтаю покинуть это поприще, но жизнь диктует свои законы и засасывает, засасывает, как в зловонную трясину, не захлебнуться бы.

По вечерам мрачное настроение, жена в длительной зарубежной командировке, с сыном встречаюсь редко, у него морская практика, а дочь пропадает в краю гейзеров и вулканов, она вулканолог, странная работа для молодой женщины. Но я её прекрасно понимаю, сам когда-то грезил дальними вершинами, мечтал подойти прямо к краю жерла бурлящего вулкана и, будете смеяться, поплавать в кипящей лаве. Глупо конечно, но меня всегда привлекал подземный огонь, всякие природные катаклизмы, связанные с взрывами и пламенем. Иной раз мне казалось, что и в глубине моего организма бурлит самая настоящая расплавленная магма. Но это так, лирическое отступление, а в действительности всё проще и как-то серо, а душа настойчиво требует перемен, и я их интуитивно жду.

Может, я что-то делаю не то? Вполне возможно, ведь советовали друзья по спорту заняться с ними бизнесом, даже деньги предлагали, но что-то мне показалось, пахнет оттуда неприкрытым криминалом, и я выбрал свой путь. А ведь всё в моей жизни было и деньги и успех. Затем, авария на производстве, тяжёлая металлическая балка разнесла мой позвоночник в хлам, естественно работодатель меня вышвырнул на улицу. Кому нужен калека. Но к дикому удивлению врачей, которые предрекали мне, в лучшем случае, лишь научиться шевелить ушами, я смог вернуть утраченное здоровье, правда на это ушли долгие годы. Одна незадача, к этому времени стукнуло далеко за пятьдесят, всё, возраст не кондиционный, с таким не берут, как в той песне: "в космонавты". Пришлось работать руками, но голова помогает зарабатывать ощутимо больше, чем нынешние коллеги. Следовательно, в этой среде друзей у меня нет, а из прошлой жизни как-то рассосались. Один я, грустно, хочу выдавить скупую мужскую слезу, но губы кривит ухмылка: "так тебе и надо, необходимо суетиться, а не гонять волну в белых унитазах". Никакой романтики! Но по ночам мне часто снятся дивные сны, где действительность иная, наполненная светом, пространством и полётом, это словно другая реальность и она соседствует с теперешней жизнью независимо от моего желания.

...............................................................

— Кирилл Сергеевич, я ваш давний, благодарный клиент. Могли бы вы помочь ещё раз.

— Да без проблем! Что-то с сантехникой? — я держу трубку телефона. Вновь надо будет срываться с места, грузить в старенькую Жульку инструмент и до вечера: унитазы, вентиля, трубы ...

— Мне бы нишу выбить под электросчётчик.

— Так, вроде, не по профилю, — я пытаюсь вспомнить, что это за "благодарный клиент", но голос незнакомый. Да бог с ним, какая разница, есть возможность заработать, почему бы и нет!

— Понимаю, но, я знаю, у вас отбойник есть. Может, как старому клиенту? Оплачу, сколько скажете!!

— Хорошо, я подъеду. Кода на двери нет? — соглашаюсь я, хотя интуиция брыкается как упрямая лошадь, а в мозгу пульсирует мысль: "А не хотят ли меня развести как лоха?" — к большому сожалению, бывают и непорядочные клиенты.

— Будет открыта! Большое вам человеческое спасибо! Как я вам благодарен! Я счастлив, что в вас не ошибся! Как же мне повезло! При встрече пожму вам руку ....

С раздражением выключаю мобильник, спускаюсь во двор, закидываю инструмент в багажник, сажусь за руль. Жулька трогается с места, уверено веду одной рукой, другой ищу музыку. Поглядываю на себя в зеркало, на вид не дашь и сорок, гладкая кожа, мужественный взгляд, короткая стрижка — вид независимый и презентабельный, словно и нет в моей жизни проблем. Часто мне завидуют, а вот чему, не знаю. Почему всё пошло кувырком? А вдруг это не моя жизнь?

У перехода торможу, молодая пара ну уж очень медленно идёт. Вздыхаю, терпеливо жду, я не скандальный. Женщина останавливается в центре дороги, просит своего спутника подкурить. Затягивается, начинает о чём-то говорить, нервно жестикулируя руками, с места не сдвигается, изредка бросает пренебрежительные взгляды на стоящую машину. Терпение лопается, аккуратно трогаюсь и, хочу их объехать.

— Куда прёшь! — словно с цепи срывается мужчина и с размаху бьёт в боковое стекло. Удар профессиональный, моментально появляется сеть трещин. — Выходи! — он просто взбешён. Наверное, не поладил со своей женщиной.

Вновь вздыхаю, снимаю очки, выбираюсь из машины. Мужчина без раздумий наносит удар кулаком под челюсть. В прошлом, я весьма не дурно владел техникой боя, но это было до операции, да и сейчас, сказать по правде, не совсем здоров, но смог погасить удар, вовремя крутанув шеей. Кожа лопается, липкая струя течёт на чистый костюм, а ведь мог убить, нехорошо.

Мужчина не успокаивается, принимает позу для удара ногой. Тайский боксёр, и весьма не плохой, отмечаю про себя. Придётся драться, не то действительно убьёт.

Женщина, наконец-то соизволила убраться на бордюр и с интересом наблюдает. Хорошенький ротик приоткрыт, в глазах азарт.

На этот раз легко парирую удар ноги, контратакую. Мужчина удивляется, в его планы это не входит, он просто хотел до полусмерти измочалить беззащитного человека, и всё. С лица сползает ярость, он становится бойцом. С трудом уходит от контратаки, смотрит в мои зрачки и вздрагивает, что-то видит в них, это нечто сродни собаки, случайно взглянувшей в глаза матёрому волку, но отступить не может, на бордюре, посасывая влажными губками сигарету, сквозь длинные ресницы, смотрит дама.

Мужчина стремительно подпрыгивает, про себя замечаю — спортивный боец, профи так бы не оголился. Вижу летящую ногу, подсекаю в воздухе, другую захватываю в ключ и в этом положении переворачиваю незадачливого бойца, кладу головой об асфальт. Стараюсь смягчить удар, чтоб, не дай бог не покалечить, но и этого достаточно, Мужчина стёсывает себе лицо, нос превращается в лохмотья, зубы высыпаются как горсть леденцов из коробки. Крови столько, что я пугаюсь, предлагаю отвести страдальца в больницу, но тот посылает куда подальше. Я успокаиваюсь, ругается — жить будет. У дамы из пухлых губ выпадает сигарета, в глазах недоумение.

Надеваю очки, завожу машину, с грустью смотрю на сеть трещин в стекле, ещё одна проблема. Платком зажимаю рану на подбородке, пару швов видимо сделать придётся.

К клиенту опоздал, но тот не в обиде, лишь вяло поинтересовался, что с лицом. Я не стал вдаваться в подробности, сказал, что слетел со стремянки. Украдкой глянул на его лицо. Нет, этого мужика я не знаю. Кто же ему дал мой номер? Ну, да ладно, раз пришёл, начнём работать.

Уже час молочу стену, альминский блок, камень сродни граниту. В душе ругаюсь, но обещал ведь, поэтому терпеливо откалываю куски. От вибрации сквозь шов капает кровь, но я не обращаю на это внимания, скорее б закончить с нишей, получить деньги и сваливать отсюда, странно, но мне до умопомрачения неприятно находиться в этой квартире.

Камень крошится, отдельные обломки, в доисторических ракушках, падают под ноги, больно бьют по пальцам.

Ниша почти готова, один бугор смущает. Как не подойдёшь к нему, а он не отваливается. Наконец изловчился, подсунул под него зубило — сноп искр, дёргаюсь в сторону. Неужели проводку зацепил? Не похоже, это целый блок, как вырезали в каменоломнях, так сюда и поставили. Заинтересовавшись, подсвечиваю фонарём. В монолите явственно виднеется черный, в виде шара, камень. Метеорит, что ли?

Он падает в руки, весь в причудливых раковинах. С подбородка на него капает кровь и с шипением впитывается в поверхность камня, протираю ладонью — словно обожгло.

Почему горит всё тело? Странное состояние. Похоже, я лежу, и двинуться не могу. Глаза закрыты, а в них словно песок. Силюсь открыть веки, пронзает боль, кровавый туман застилает мозг.

"Я боюсь, вдруг сейчас на ноги вскочит" — слышится визгливый голос.

"А ты сухожилия на ногах подрежь" — басит кто-то рядом.

"Не режется, пилю, пилю!" — нотки в голосе плаксивые, словно у маленького ребёнка.

"Смотри, нехристь, как надо" — некто цепко обхватывает ноги, резануло болью. Корчусь, мотаю головой из стороны в сторону, с силой лягнул ногой, попал в мясистую хмурую рожу прикрытую капюшоном. В тот же мгновение раздаётся грязное ругательство, но неожиданно ,,, пронзительно звонит мобильник. Машинально шарю по карманам, подношу трубку к уху. Я стою возле вырубленной ниши, весь в пыли, с подбородка сочится кровь. Наваждение! Оглядываюсь по сторонам. Я у клиента, из кухни доносится запах подгоревших помидоров и гнусавое бормотание, вероятно, он что-то напевает себе под нос.

— Ало, — с трудом произношу я, мне ещё не по себе от странного наваждения, словно на мгновение заснул и мне приснился кошмар.

— Папа, привет! — слышу родной голос.

— Ты в городе? — несказанно обрадовался я.

— В Симферополе, только прилетел. Я зайду к тебе?

— Конечно! — улыбаюсь я. — Только, давай ближе к вечеру. Я на работе, затем на дачу заеду, собак покормлю.

— Хорошо папа, я с Машей приду.

— Буду рад, сынок, — в душе потеплело. Кладу мобильник в карман, убираю мусор. Что же так больно? Хожу, хромаю. Стягиваю кроссовки, чуть выше пяток явственно выделяются красные рубцы, даже кровь сочится. Откуда эти раны? Может, осколками камней задело?

Мусор складываю в мешок, умываюсь, прихрамывая, выхожу к заказчику: — Ниша готова, можете принимать работу.

— Так быстро?

— Ну, да, конечно, быстро, — с иронией смотрю на него.

— Сколько вы считаете ... заработали, — у клиента предательски дрогнул голос и забегали глаза.

Не стал завышать расценки, называю сумму ниже нижнего придела — пятьсот рублей, хотя за такую нишу беру не меньше тысячи, но мне хочется поскорее убраться из этой квартиры.

— Как то, дороговато, вы же работали всего пару часов, я своим работникам за это время плачу в три раза меньше.

Усмехаюсь, такое часто бывает, не оговоришь в самом начале зарплату, вот и получается, подкупило: "оплачу, сколько скажите", "большое человеческое спасибо" ...

— Возьмите сто рублей, — блеет он и тянет замусоленную бумажку.

— Я сейчас нишу бетоном замажу! — во мне зреет злость.

— А вы, не хамите, забирайте деньги и валите из моей квартиры!

— Круто, — зло улыбаюсь.

— Полицию вызову, вас ещё привлекут за проникновение в чужое жилище. Вот, берите деньги и убирайтесь!

— А не пошли бы вы со своей подачкой! — я взваливаю на себя сумку, беру тяжёлый чемодан с отбойником, хлопаю дверью.

— Как хотите: "баба с возу, кобыле легче!" — слышу вдогонку довольный голос.

Настроение ниже плинтуса, вновь сталкиваюсь с человеческой несправедливостью. Сколько же можно! Откуда такие уроды выползают?

Сажусь в машину, прогреваю, заодно успокаиваюсь. Смотрю в окно, с платанов падают подсушенные листья. Осень. Гости разъезжаются, дороги в Севастополе становятся более-менее свободными. В это время года море ещё тёплое, а ночи бархатные и в лесу хорошо: шашлычок, печёная картошка, сухое вино ...

Отжимаю сцепление, морщусь, ноги болят. Некие обрывочные картинки мелькают в мозгу, но связать в единое целое не могу.

Остаток дня провожу на даче. Собаки счастливы, лижутся и лижутся, всё нализаться не могут, пока не гаркаю на них. Сижу на деревянной скамье, сам сделал, под ногами опавшая листва, с дорожек её не убираю, мне нравится некий природный беспорядок.

Домик небольшой, но уютный. Сделал его для своей матери — все удобства, даже газовую плиту поставил. Сейчас она в Москву уехала, погостить у друзей, приходится каждый день ездить, кормить зверьё.

Уезжать не хочется, но помню, сын обещал заехать. Выезжаю. Уже слегка темнеет. Выворачиваю на трассу, машин нет, хочу по привычке разогнаться, но в последний момент передумал и вовремя. Замаскировавшись в кустах, стоит полицейская машина. На дорогу выходит сочный ГИББДшник, важно машет жезлом, сквозь зубы ругаюсь, поправляю лицо, чтоб было благожелательным, останавливаюсь, лучезарно улыбаюсь: — Что-то нарушил?

— Документики, пожалуйста, — его лицо излучает сытость радостного жизнью человека. Появляется и напарник, в руках дубинка, он методично постукивает ею по ладони, наверное, у него со временем выработалась такая привычка и закрепилась в рефлексах.

— Выходите из машины, — выражение у сержанта такое, словно он предлагает своему другу составить компанию.

— Вроде, ничего не нарушал, — чертыхаясь в душе, говорю я.

— Все так говорят. Выходите, мужчина! — в голосе появляется нажим.

Решаю не злить представителей власти, глушу двигатель, выбираюсь наружу.

— А вот, скажите, что со стеклом?

— Дебил кулаком ударил, — не стал скрывать я.

— Кулаком, кулаком, — с удовольствием выговаривает сержант. Его напарник смотрит на меня рыбьим взглядом, даже искры интеллекта нет. Ежусь, неприятно очень.

— А может, он головой в стекло влетел? А может, вы на него наехали?

— И скрылись, — вякает напарник, не уставая постукивать дубинкой по ладони.

— Позвольте, — мне не нравится разговор, может заплатить им, чтоб отвязались.

— Пятьсот рублей хватит? — в расстроенных чувствах говорю я, в последнее время мне катастрофически не хватает денег.

— Пятьсот, пятьсот, — шлёпает губами гаишник, — а теперь умножь на десять, — изрекает он, одаривая меня ласковым взглядом.

— Нет у меня таких денег, да и всё равно не дал бы, — я искренне возмущаюсь.

— Пройдёмте в машину.

— Не пойду, — артачусь я. — Что я нарушил?

— Ничего, — неожиданно говорит сержант, обезоруживает меня лучезарной улыбкой и протягивает документы. Беру, удивлён невероятно и в этот момент напарник с рыбьим взглядом наносит удар дубинкой по печени, профессионально, со знанием дела, с оттяжкой. Пронзает невыносимая боль, падаю на землю, бьюсь подбородком, швы расходятся, липкая кровь течёт по шее и попадает на чёрный камень. Зашипело.

"Он сейчас очнётся, быстрее пили жилы!" — слышу уже знакомый голос.

Дёргаюсь, верёвки, опоясывающие тело, звучно лопаются, чувствую, как бежит по артериям жгучая кровь и мышцы наливаются исполинской силой, приоткрываю тяжёлые веки. Возле меня суетятся две тени в длинных рясах, сметаю их рукой, они противно завизжали и отлетают в сторону, но быстро вскакивают, пытаются накинуть на меня верёвку. Внезапно я ощущаю на своих пальцах острые когти. Мелькает мысль: "А ведь это точно сон!" — миг, и всё исчезает, словно лопнул мыльный пузырь.

С трудом перевожу дыхание, как бьёт, сволочь. Становлюсь на колени. Кровь! Почему её так много? Хватаюсь за дверцу своей машины, поднимаюсь. Пелена с глаз исчезает, смотрю на дорогу. Ужас! Что это? Меня сотрясает дрожь, на асфальте лежит сержант, улыбки на лице нет, кожа землисто серого цвета, китель разорван, а из живота выползают толстые, белые внутренности. Его напарник уткнулся в землю и кажется, зарылся в неё по плечи, но на самом деле, его голова сиротливо катится по дороге. Картина настолько сюрреалистично дикая, что некоторое время пребываю в шоке. Затем оглядываюсь по сторонам. Кто же это мог сделать? Питбуль, что ли? Безусловно, нет. Но кто?

Кидаюсь на сидение, долго не могу включить зажигание, руки колотятся. Наконец, жизнерадостный чих, двигатель нервно заработал, но в машине успокаиваюсь. Отжимаю сцепление, в сухожилиях ног вспыхивает боль. Что за чёрт! Где, всё же зацепился?

Трогаюсь. Как удачно, ни одной встречной машины, иначе, не отмылся бы.

Объезжаю мертвые тела, безголовый сержант, наконец, падает на бок, меня едва не выворачивает, вижу разорванную трахею, из артерии продолжает толчками вытекать кровь.

Давлю на газ. Жулька, провернув колёса, срывается с места. Ай, да, молодец, несётся как ветер!

Отъезжаю достаточно далеко, а вот и первые автомобили, летят по своим делам. Криво ухмыляюсь, не завидую им, когда наткнутся на мертвецов, но я уже на основной трассе. Бьёт дрожь, а ещё мучает вопрос, что же действительно случилось? В одно мгновенье, два изуродованных трупа. А я, почему жив?

На проспекте Острякова теряюсь в общем потоке машин. Уже совсем успокаиваюсь, вспоминаю, что придёт сын. Заезжаю в супермаркет, набираю продуктов, не забыл бутылочку винца, сын холодно относится к спиртному, так сложилось, но Маша от хорошего вина никогда не отказывается.

Домой приезжаю вовремя, гости ещё не пришли. Быстро готовлю, расставляю посуду и вот долгожданный звонок в дверь.

— Привет, папуля! — сын стискивает меня как краб жертву. Он у меня не слабый, тоже единоборствами увлекается, а ещё рост под два метра.

— Здрасте! — радостно улыбается Маша. Она под стать моему сыну Егору, высокая, чернобровая и постоянно лукавое выражение на лице.

— Привет, заходите, — радуюсь я.

— Я тебе подарок привёз, — улыбается сын.

— Вот спасибо, сынок, давно мечтал о таком спортивном костюме!

— Стоп! Папа, откуда знаешь? — Егор округляет глаза.

— Я? Действительно. А ты, что, вправду спортивный костюм привёз?

— Ну, ты, батя, даёшь! Как догадался?

— Как-то вдруг понял, — я и сам удивляюсь.

— На, вот, — Егор вытаскивает его из сумки.

— Слушай, Adidas! Мой любимый цвет, — прижимаю сына к себе.

— И размер, — пошутил сын.

— А от меня, тортик, — Маша целует меня в щёку.

Сидим, весело болтаем, пьём чай, краем уха слушаем музыку в телевизоре. Сын рассказывает, как видели сомалийских пиратов, Маша жмется к нему, глаза лучатся от любви.

— А у тебя как дела идут, — закончив морские рассказы, спрашивает сын.

— По-старому ... клиенты, суета. Кстати, хочешь, метеорит покажу?

— Где достал?

— У заказчика из стены вырубил.

— Это как? — удивляется Маша.

— Нишу делал, сейчас достану, — я вытягиваю тяжёлый чёрный шар, держу на ладони и чувствую странное волнение, словно он живой, даже появилось желание его спрятать куда подальше.

— С чего взял, что это метеорит? — сын его внимательно рассматривает. — Термических следов нет — это искусственный предмет.

— Исключено, он был внутри камня, альминская порода, миллионы лет назад она только начинала образовываться, тогда одни лишь динозавры бродили.

— А вдруг это яйцо дракона? — шутит Маша, с прищуром оглядывая чёрный шар.

— В любом случае, не метеорит, — сын смотрит на него и хмурится. — Выбросил бы ты его, папа, — неожиданно изрекает он.

— С чего это? — искренне удивляюсь я.

— Что-то в нём не то.

— Может, и выкину, — соглашаюсь я и, скрывая дрожь в руках, прячу его в тумбочке.

Гл.2.

Ближе к двенадцати сын с Машей уходят, мне становится невыносимо грустно. Плетусь на кухню, тщательно мою посуду, до скрипа вытираю тарелки, затем с удовольствием надеваю новенький спортивный костюм, ложусь на диван и утыкаюсь в ноутбук. Быстро пробегаюсь по сводке новостей. Ничего интересного: вновь об агрессии России — она настолько тесно приблизилась к военным базам НАТО, расположившихся кольцом вокруг нашей страны, что у западных политиков началась истерика, и они требуют принять новые санкции. Далее следуют различные статьи, аналитические выводы об ужасных русских как о народе, а в доказательства своей правоты публикуются кучка фотографий, среди которых расположилась одна из самых страшных для западного обывателя картинка. На ней изображена лютая зима, кругом лёд и снег, а маленькая русская девочка, в лёгкой курточке, в забавной шапочке, с наслаждением лижет мороженое, а другой рукой обнимает свирепого, косматого медведя. Безусловно, народ, у которого даже дети в суровый мороз едят мороженое, не победить, они это знают и сатанеют от ненависти и страха. Я улыбнулся, перешёл в раздел "Культура". На первой полосе весьма важная новость часа. У одной известной модели, на какой-то ответственной презентации лопнул лифчик. Далее со смаком комментируют это выдающегося событие и целая лента обсуждения этой темы.

Фыркаю, выхожу на новости Севастополя. Пробегаюсь глазами, цепляюсь за знакомую тему. Где-то, с неделю назад, сын известного священнослужителя, батюшки Николая, в пьяном угаре, на джипе, разносит Славуту, да так, что ноги и руки пассажиров еще долго искали на обочине. По некоторым данным, сынок нёсся со скоростью ближе к двумстам, вылетел на встречную полосу и буквально разорвал беззащитную машину.

Был вечер, но народ начал собираться. Приехали ГББДшники и первым делом принялись разгонять толпу, отбирать фотоаппараты, затирать следы торможения.

Наконец появилась официальная версия страшного события. Читаю. Оказывается, по версии ГББД, сынок отца Николая ехал где-то со скоростью троллейбуса, затем останавливается на перекрестке и задумывается о мирских делах. Неожиданно с заправки срывается Славута, на бешеной скорости влетает в мирно стоящий джип и ... разлетается на куски. Во как, вот всё и решилось — невиновен! Но на всякий случай, от греха подальше, батюшка отправил своё чадо за границу.

Закрываю ноутбук, пялюсь в телевизор — одни и те же знакомые лица, шутки плоские, хохот за кадром. Понятное дело, надо же показать, где нужно смеяться.

Вновь вздыхаю, куда катится мир? Может, сознание людей зомбируется? Происходит подмена понятий? Где та "свежая струя", которая будет будоражить, восхищать? Болото, как есть — болото!

Впечатления от сегодняшнего дня серьёзные, спать не хочу, да и ноги болят, над пятками красные рубцы. Может, йодом помазать? Лень, лежу, страдаю. Немного поразмыслив, достаю чёрный шар и начинаю гонять по ладоням. Зачем сын предлагает выбросить его? Интересный предмет, вон, сколько древних раковин налипло.

Звонок по телефону звучит как сирена. От неожиданности роняю шар, бросаю взгляд на часы, полпервого-ночи, что за хрень! Беру трубку.

— Это квартира сантехника Кирилла Сергеевича Стрельникова? — голос неприятный, с хрипотцой, уверенный и наглый.

— Ну? — выдавил я из себя, а внутри пробежал холодок.

— Почему нагадили и скрылись на машине?

Меня окатывает словно ледяным душем, неужели были свидетели? Тем временем незнакомый голос продолжает: — Пришли, унитаз не закрепили, дерьмо прёт из всех дыр!

У меня словно внутри что-то взорвалось, видно произошёл нервный срыв, я начинаю хамить, не часто со мной такое случается: — А не надо гадить в него, закройте крышку и любуйтесь!

Неожиданно из трубки раздаётся хриплый смех и ... короткие гудки.

— Что это было? — говорю сам себе.

Настроение вконец испорчено, иду на кухню, плеснул вино в гранёный стакан, залпом выпиваю, но даже не теплеет. Ищу глазами початую бутылку коньяка, нахожу, долго на неё смотрю, но ставлю на место — так и спиться можно. Всё же мажу йодом красные рубцы, похрамывая, возвращаюсь в спальню. Хватит, решаю я, побыл сантехником, принёс людям счастье, пора менять специальность!

Звон разлетающегося на осколки стекла повергает меня едва не в ступор. В разбитое окно, влетает ворона, путается в шторах, высвобождается, бьётся о люстру и в окровавленных перьях подает у моих ног.

Я потрясён, смотрю на мёртвую птицу, а под диваном шипит кот, тоже в шоке, бедолага. Как не хорошо, что за день сегодня!

Уныло убираю, птицу выкидываю за окно, со стеклом вожусь долго, успеваю порезаться. Наконец-то чисто. Успокаиваю кота, забираю к себе в постель, он пригрелся, урчит, а от окна ощутимо веет холодом, натягиваю одеяло на подбородок, чувствую, как из пластыря просачивается кровь, утираюсь салфеткой и честно хочу заснуть.

Кот залезает на меня, вытягивается на груди и мурлычет. Странно, он так обычно делает, когда я болен, но я, вроде, здоров.

В сон погружаюсь стремительно, словно в бездну, успеваю, лишь напоследок, заметить две желтые луны кошачьих глаз, кот не сводит с меня взгляда.

Мне снятся невероятные цветные сны, множество незнакомых лиц, одно событие перекрывает другое, одним слово — каша.

Просыпаюсь рано, в коридоре гребёт кот, наверное, нагадил в свой тазик. Встаю, вздрагиваю от утреннего холода, занавеска развивается на ветру, надо бы сегодня стекла заказать, а они такие дорогие!

Странно, но состояние бодрое, пятки не ноют, подбородок не болит. Срываю пластырь, щупаю кожу, рана затянулась, мелочь маленькая, а приятно. Накануне думал, как же буду бриться? Привожу себя в порядок, с удовольствием бреюсь, завтракаю голым чаем, коту сыплю с горкой Хилса. Что делать буду? Сантехником быть уже не хочу. А что я умею? Всего лишь конструировать дизеля. Нужно это сейчас? Нет. А, что востребовано? Продажи, различные, от продуктов питания, до ширпотреба. Купил, продал, вновь купил, вновь продал. Может на завод устроиться? Нет их. А, что есть? Множество супермаркетов, в одном только нашем районе — четыре штуки, а так же, ларьки, павильоны и море аптек. Всюду торгуют, торгуют, откуда деньги у людей есть, чтоб всё покупать? Воистину, страна загадок. Ладно, пройдусь по городу, поразмыслю, вдруг всплывёт судьбоносная идея.

Выхожу во двор. Сейчас раннее утро, окрасив небо в нежные розовые тона, солнце только собирается протиснуться сквозь дымку на горизонте, а на улице уже снуют люди. Незнакомая дворничиха самоотверженно метёт двор. Листья выпархивают из метлы и перелетают чуть дальше и толку от уборки никакого. Улыбаюсь, здороваюсь, она окидывает меня внимательным взглядом.

— Новенький? — неожиданно спрашивает она мне в спину.

— Старенький, — буркаю я и пытаюсь быстрее скрыться, знаю эту породу, дай только зацепиться, не отцепишь, расскажут всё и о внуках, и о детях, и о соседке Груне и т.п.

— Да какой же ты старенький?! — дворничиха громко смеётся, показывая редкие зубы.

Чтоб не провоцировать поток красноречия, спешу убраться со двора.

— Кирилл, хватит копаться в унитазах, иди работать ассенизатором! — догоняет меня старушечий голос. Спотыкаюсь, оглядываюсь через плечо, дворничиха усердно разносит мусор в разные стороны. Показалось, что ли?

Спускаюсь к кинотеатру "Россия", рядом площадь забита до отказа павильонами, снуют продавцы, укладывают различные товары. В одной из женщин узнаю бывшую учительницу сына, не стал подходить, она стесняется своей новой работы.

По бокам площади громоздятся большегрузные автомобили, а в отдалении стоит группа носатых кавказцев, осанки гордые, животики кругленькие — хозяева жизни. Говорят на непонятном языке, прикрикивают на грузчиков, всё у них хорошо, я рад за них, вот только кулаки почему-то сжимаются.

У выхода из рынка, двое постовых прицепились к старой женщине, она торгует свежим луком в неположенном месте. Женщина пытается доказать стражам порядка, что у неё нет денег купить себе место на рынке, выручки от лука едва хватает на хлеб. Вижу, всё же тяжело поднимается, прихватывает с собой разбитый ящик — свой импровизированный прилавок и, вздыхая, уходит. Кавказцы смотрят на неё, ехидно посмеиваются: — Жэнщин, почём лук?

Она оживляется: — Сынки, десять рублей.

— Нэ надо, мы шутэм, у нас есть целая машина, — хохочут они.

Подхожу к ней: — Продайте лук.

— Десять рублей за пучок, — неуверенно говорит она.

— А сколько у вас его?

— Семь наберу.

— Давайте все.

— Вы, правда, купите?

— Люблю я его, а он у вас, такой свежий.

— Так только сорвала. Он без нитратов, сынок, — оживляется она. Я верю ей, а вот столько лука, конечно, мне не нужно, засохнет в холодильнике. А, пусть сохнет!

— Мужчина, — оживляются кавказцы, — зачэм такой плахой бэрёшь, посмотры какой кароший у нас.

— От него нитратами за версту прёт, — я сплёвываю на пол.

— Зачэм, обижаешь?

— Обидишь вас, — отворачиваюсь и ухожу.

Женщина бегом семенит с рынка, боится, что я передумаю, а в моей душе как море разливается горечь, до чего довели народ, почему так? Ведь неплохие, в общем, люди, работящие, при желании способны горы свернуть. Может, душу испортили? Чем? Верой, что ты раб? Очень похоже — мысли проносятся в голове, словно камни с горы, как хочется всё перевернуть, вытряхнуть "мусор", навести порядок.

За пазухой вибрирует мобильник: — Слушаю.

— Тебе не надоело бездельничать! Что тебе Дарьюшка сказала? МЕНЯЙ РАБОТУ!

— Кто говорит? — я узнаю вчерашний с хрипотцой голос.

— Да, какая тебе разница, слушай, что тебе говорят!

— А не пошёл бы ты! — от такой наглости я теряюсь, уже почти выключаю мобильник, но слышу заключительную фразу, прежде, чем нажимаю на кнопку.

— Пускай тебе режут на ногах жилы, спасать больше не буду! Не стану за тебя просить императора Траяна! — говорит он непонятные слова.

Стою, как тазиком оглушили, шарики за ролики заскакивают, хочу осмыслить сказанные слова, а в памяти вспыхивают непонятные сценки, люди в рясах, они пытаются перерезать мне ноги. А рубцы? Они были наяву! Снова вибрирует мобильник.

— Да, — говорю пришибленно.

— Пойдёшь к Дарьюшке, она всё расскажет, И НЕ ДЕЛАЙ ГЛУПОСТЕЙ, НЕ ПОИ КАМЕНЬ КРОВЬЮ! — голос обрывается, слышу короткие гудки.

Что за мистика, жил, жил, унитазы починял, никак повышение по службе светит, ассенизатором назначают. Заманчивая перспектива, я хмыкаю, но чувствую, назревает нечто, даже слышу потрескивание электрических разрядов в воздухе. Кто такая Дарьюшка, дворничиха, что ли?

Бесцельно брожу по рынку, кавказцы с пренебрежением посматривают на меня, говорят на непонятном языке, посмеиваются, они не знают, что есть на свете сострадание, для них, главное сила — деньги. В памяти выплывают картины прошлых художников, бесы, марающие чистые души праведников. Как образно и правдиво, такое ощущение, что они писали с натуры, зайдя на любой рынок ... и не только туда.

Незаметно ухожу с площади, бреду домой. Во дворе, на удивление, чисто, Дарьюшка справилась с опавшей листвой, а сейчас стоит, опирается на метлу и терпеливо меня ждёт.

— Пойдём, Кирюша, чаёк попьём.

Безропотно иду за ней. Она живёт на первом этаже, если так можно выразиться, так как он, ниже уровня земли.

В квартире не богато, но чистота стерильная, так бывает в операционных блоках. Упитанный чёрный кот, прыгает под ноги, одаривает жёлтым огнём глаз, важно идёт, до хруста задрав пушистый хвост.

Дарьюшка приглашает на кухню, садимся за стол, накрытый простенькой клеёнкой, но сверкающей чистотой. Стоит ваза с благоухающим варением, в тарелке, груда сушек, в пластмассовой коробке, аппетитное печение.

Она наливает чай в широкие, оранжевые чашки, садится рядом, смотрит на меня с жалостью и качает головой: — Ой, Кирюша, как душа твоя оголена, как ты ещё живёшь на этом свете.

— Живу, — ворчу я и сразу жалею, что проявил нетактичность, но Дарьюшка неожиданно треплет меня за волосы: — Ершистый, это хорошо. Вот что, сынок, предназначение твоё, определено. Всякий, нашедший драконий камень, приходит к нам. Твоё предназначение было запрограммировано давно. Как давно? Об этом не знает никто. Может, тогда и Земли ещё не было.

Я поднимаю глаза, ищу на её лице следы помешательства, но оно чистое, уверенное, а сила бьёт из глаз, непостижимая.

Дарьюшка ласково улыбается: — На роду нам предписано заниматься не очень приятными делами, мы чистильщики.

— Ассенизаторы, что ли, — хмыкаю я.

— Угу, ассенизаторы, удаляем нечистоты, — весь мир ими заполнен. А ведь, если не разгребём дерьмо, Некто, свыше, примет более радикальные меры, сметёт всё живое с лика Земли. Такое было, и не раз. Помнишь, Великий Потоп, Садом и Гоморру, Помпеи...

— О, да, конечно помню, как вчера, — шучу я.

— Именно, вчера! — с радостью соглашается старушка.— Помимо нас есть мощные силы, они решают проблемы на своих УРОВНЯХ. Мы же, у них под ногами, но работу выполняем честно, — она потирает искрученные артритом пальцы.

— А, что делать то мне? — удивляюсь я.

— Ну, как это помягче сказать, "мусор" выметать. У тебя уже получилось, там, на дороге, спонтанно, правда, но город гудит, два изуродованных трупа. Да не вздрагивай так, они являлись кончеными негодяями, занимались вымогательствами и даже пытками, на их совести были даже замученные до смерти.

— Это что, я! — чай вливается не в то горло, закашлялся. Дарьюшка хлопает ладонью по спине: — Ты, милок, ты. А кто ещё может быть?

— Кошмар, — простонал я, и уронил голову на руки.

— Не всем же выполнять чистую работу, ассенизаторы мы, ни куда от этого не деться,— она вздыхает, подливает чай. — Думаешь, мне нравится? Поверь, не нравится, но бывает, после проделанной работы, получаешь такое удовлетворение! Сегодня пойдёшь в отдел кадров, устроишься на работу. В Инкермане, над пещерным монастырём, башня полуразрушенная, для тебя там будет светиться камень. Нажмёшь, откроется ход. Не бойся, заходи смело, это отдел кадров.

— Голова идёт кругом, — признаюсь я.

— Это с непривычки, обтешешься. Главное, ничего не бойся и от работы не отлынивай, глядишь, и на повышение пойдёшь, — старушка зорко оглядывает меня. — В тебе есть, что-то от нас и нечто другое, разобрать не могу. И ещё, ты драконий камень не пои кровью, страшные вещи могут произойти, силы из-под контроля выйдут, лишь избранные могут их обуздать.

— Дарьюшка, а вот, — я мнусь, — мерещились мне какие-то люди, в рясах, жилы хотели перерезать. Знаешь, кто они?

— Конечно, знаю — это священники, но они не местные, более того, не из нашей жизни.

— Батюшки, что ли? — удивляюсь я.

— Они, родимые, а кто ж ещё! Христос боролся с такими как они, даже плетью из храма выгонял, а видишь, как всё повернулось, вроде как они за Бога, а на самом деле, служат Сатане. Да ты и сам погляди, как некоторые из них живут, стервецы! На иномарках разъезжают, водят дружбу с криминалом, грехи отпускают, за деньги! Да, кто ж им дал это право, только Бог может прощать, не должно быть у него посредников!

— Но есть и хорошие священники.

— Бедные, заблудшие души, — горестно кивает старушка. — В основном, это рядовой состав, те, что повыше, знают всё. Ты Библию читал? — она с насмешкой смотрит мне прямо в глаза, и я вздрагиваю, до чего у неё холодный и пронзительный взгляд.

— Нет, но я крещённый.

— Вот интересно, в христианского Бога веруют, а главное учение не изучают. А если и открывают Книгу, смысл всё равно не понимают. Ты почитай, только, вдумчиво, гони из себя раба, пора становиться свободными. А знаешь, кто такой Христос? — Дарьюшка наклоняется ко мне, лицо становится загадочным.

— Да, вроде известно, все знают, — чувствуя подвох, осторожно говорю я.

— Он пришёл с Севера. Светлые иерархи направили его в страну Золотого Тельца, чтобы он донёс до них истинную веру, но ростовщики казнили Христа, а затем исказили его слова, создав для нас Учение, где мы рабы божьи.

— Как же так?

— Эта тайна под "семью замками", нельзя знать, что мы являемся детьми Бога, всё учение рухнуть может.

На некоторое время мы замолчали, я осторожно пью чай, поглядываю на кота, тот развалился у ног Дарьюшки и, не скрывая враждебности, сверлит меня жгучим взглядом.

— Чудесный у вас кот, такое ощущение, что он всё понимает, — мне показалось, что животное фыркнуло в усы.

— Почему ощущение? — удивляется Дарьюшка и поскребла ему за ухом, кот выгнул шею и заурчал, словно набирающий мощность чайник. — Он всё видит и слышит, а насчёт его ума, так он есть и поверь, иной человек на порядок глупее моего Барсика.

Кот с благодарностью уткнулся в старческие ладони Дарьюшки и ещё сильнее заурчал, но не перестаёт с настороженностью коситься на меня.

Чтобы не смущать животное, отворачиваюсь и ещё раз оглядываю комнату, поражаясь её чистотой. Как-то это не вяжется с жилищем дворничихи, ни какого хлама, ни веников, тазиков, всё аскетично строго, не выдерживаю и бросаю реплику: — У вас как в операционной.

— Заметил, — усмехнулась Дарьюшка. — Что ж, Кирюша, — она отодвинула рукой Барсика, тот миом перестал урчать, опираясь на стол, старушка встаёт, — покажу я тебе свои владения.

Дарьюшка подходит к ковру на стене, скидывает левый угол с гвоздя, и я вижу дверь.

— Потайная комната? — удивляюсь я.

— Да так, чтоб у случайных посетителей не возникали вопросы, — Дарьюшка толкает дверь, она легко отворяется и мне в нос сразу ударил запах лекарств. — Ты очень точно подметил: "как в операционной", это действительно так. Всякое бывает, иной раз и чистильщикам требуется помощь, — она приглашает меня подойти поближе, но дальше не пускает, — одежда у тебя пыльная, а здесь стерильно, — ласково произносит она.

Но мне и отсюда всё видно, это действительно настоящая операционная с лампами, столом, всякими хирургическими инструментами. Из-за перегородки неожиданно входит немолодая женщина, строго глянула на меня, и я обомлел, её зрачки не круглые, а вытянутые как змеи.

— Знакомься, моя помощница Лаура, настоящая волшебница, иного Ассенизатора буквально с того Света доставала. Руки у неё просто золотые, а душа горячая, хотя кровь холодная.

— Новенький? — сухо спрашивает Лаура.

— Это Кирюша, он ещё не определился, мы ещё не понимаем кто он, но его выбрал драконий камень, — с необычной осторожностью произносит Дарьюшка.

— Он человек? — женщина задаёт странный вопрос, и мне становится как-то неуютно.

— Да кто ж его знает! — всплёскивает руками Дарьюшка.

— Мне бы посмотреть, что у него внутри, — серьёзно говорит Лаура.

Я отшатнулся, Дарьюшка положила ладонь на плечо: — Не обращай внимания на её слова, Лаура, девочка, весьма любознательная, никто тебя не будет потрошить ... если вдруг так случится, попадёшь в серьёзную передрягу, подлатаем, заштопаем ... тогда она и удовлетворит своё любопытство, — Дарьюшка с укором посмотрела на женщину, решительно закрыла дверь и вновь повесила ковёр на место, — вот ты и познакомился с моей помощницей.

— Кто она? — всё ещё испытывая некоторое потрясение, спрашиваю я.

— Рептилия.

В великом удивлении округляю глаза, не послышалось ли мне. Дарьюшка устало садится на табурет, качнула головой, заправила обратно выбившийся из-под платка седой локон: — Ты, Кирюша, пока примитивно воспринимаешь окружающий мир, он настолько сложный и многообразный ... а рептилиям не обязательно иметь гребень на шее и чешуйчатую кожу, многие из них обладают обычным человеческим телом. Ты должен понять, не форма определяет сущность, а душа ... или отсутствие таковой, — с горьким смешком добавляет она. — Для разума не обязательно иметь конкретное тело, ты это поймёшь уже очень скоро.

— В голове не укладывается. Боюсь, мне не дано всё понять, — честно признаюсь я.

— Вот смотрю на тебя, — Дарьюшка подпёрла кулаком дряблую щёку, — ты наш, а в тоже время ... кто его знает. В тебе заключена, какая-та спящая сила, я даже боюсь предположить, что будет, когда она очнётся. Ты действительно не знаешь, кто ты на самом деле? — пронзительно глянула она мне в глаза, и мне стало жутко. Она почувствовала моё состояние, мягко улыбнулась: — Глупый мальчик, не тебе нас бояться, в пору нам тебя серьёзно опасаться. Ну, дай бог, шеф разберётся, — она встала, и я понял, мне пора. Мы распрощались, на самом пороге она неожиданно сунула мне свёрток с горячими пирожками. Меня это очень удивило, но ещё больше её глаза, сейчас они такие добрые и ласковые, а внутри глубоко спрятанная боль. Странная она, даже непонятно, опасаться её или при случае искать у неё защиту. С таким противоречивым чувством я покинул её дом.

Гл.3.

До обеда стеклю окно, кормлю кота, затем ношу его на руках, это он очень любит. Наконец, вздыхая, одеваюсь, пора устраиваться на работу.

В Инкерман еду с Графской пристани, катером. Можно на микроавтобусе, это быстрее, но захотел морем.

Вышел на корму, любители подышать свежим воздухом, затягиваясь полной грудью, с наслаждением курят и задумчиво сплёвывают в бурлящую пену. Стал сбоку от курильщиков, подставил лицо к ветру и даже зажмурился от удовольствия до того приятно освежает холодный морской ветер. Небольшая качка, маленькое судёнышко то взлетает на волну, то падает в вниз, солёные брызги взмывают в воздух и касаются моих губ. Жадно вдыхаю целебный коктейль, смотрю по сторонам, а мимо проплывают стоящие у причальных стенок военные корабли, крутятся радары, источают холод толстые стволы корабельных установок.

Минут через сорок катер, сминая подвешенные на верёвках автомобильные шины, со скрипом ткнулся в причал и тихо останавливается. Ловко заброшены концы на чёрные кнехты, выхожу с толпой на берег, сердце ритмично забилось, что-то меня ждёт, не попасть бы в неприятность, но отступать поздно. С правой стороны возвышаются тяжелые скалы, слева бухта плавно переходящая в Чёрную речку.

Идти недалеко, Пещерный монастырь в километре от причала, это сразу после моста через речку. Люблю Инкерман, ещё в детстве, с другом, бывал в мрачных заброшенных каменоломнях. Вспоминаю, как мы бродили в темноте по пустым выработкам, искали на свою голову приключения, а ведь иной раз находили. Шахты, прорубленные с незапамятных времён, изредка пересекают древние тоннели, они большей частью засыпаны, но мы находили лазейки. Маленькие, шустрые, забирались в такие щели, что вспоминая о них сейчас, понимаю, насколько серьёзно подвергали себя опасности быть заживо замурованными.

В одном из таких ходов мы наткнулись на провал в полу, судя по всему, он образовался в результате недавнего землетрясения. Естественно мы ринулись его исследовать. Протиснувшись в узкую щель, спустились на уровень ниже и оказались в полукруглой комнате, она была явно высечена в толще скалы в древнейшие времена. Солома, покрывающая пол толстым слоем, как только мы на неё прыгнули, взвилась мельчайшей пылью, а странная одежда, лежащая у стены, от нашего прикосновения — рассыпалась в прах. Как только мы прочихались, и глаза привыкли к полумраку, мы рассмотрели огромный, овальный камень с идеально ровной поверхностью и мы сразу окрестили свою находку яйцом дракона. Что интересно, в комнате имелась дверь, но сколько мы не пытались её открыть, усилия оказались тщетными. При посещении провала в следующий раз щель оказалась замурованной, её кто-то тщательно залил бетоном, мы пытались ковырять её ломиком, бить молотком, но тщетно. Давно это было, а воспоминания свежи, словно — вчера.

Пещерный монастырь, действует недавно. Он очень долго был заброшенным, в кельях жгли костры, мародёры выковыривали чудом уцелевшую мозаику, хулиганы писали на стенах матерные слова и рисовали всякую похабщину. А сейчас в них живут монахи, обустроились, обзавелись хозяйством. Над монастырём имеется возвышенность, на ней стоят древние полуразвалившиеся башни — мне туда.

Прохожу сквозь тоннель и оказываюсь в уютном дворике. Затем, по извилистой тропе иду мимо маленького кладбища, слегка запыхавшись, поднимаюсь наверх. Вид открывается потрясающий: бухта в белёсой дымке, едва вырисовываются мощные краны, угадываются контуры военных кораблей, между берегов курсируют пассажирские катера. Но долго любоваться не могу, меня ждут в отделе кадров. Внезапно меня посещает мысль: "Что за бред! Какой тут может быть отдел кадров? Всюду горы, каменоломни, ничего кроме змей и скорпионов нет!", но как зомби бреду к развалинам. Останавливаюсь у массивных глыб, тупо разглядываю торчащую из щелей колючую траву, ящериц, пытающихся согреться на плоских плитах, и начинаю тихо смеяться. Меня развели словно лоха, какая милая шутка! Внезапно вибрирует звонок мобилки, от неожиданности подскакиваю на месте и с опаской подношу к уху трубку.

— Что стоишь как баран? Ниже спустись! — слышится хрипловатый голос.

Однако не слишком вежлив, замечаю я. Прыгаю между каменными блоками, действительно, в углублении мерцает тусклое пятно. Подхожу, а сердце предательски ухнуло и застучало столь сильно, что мне показалось, что сейчас произойдёт обвал. Выдыхаю, суюсь как в омут.

Пространство окутывает тело словно кисель, воздух вязкий, будто не дышишь, а пьёшь. Возникает чувство, что сейчас захлебнусь. Судорожно дёргаюсь, от ужаса волосы поднимаются как гвозди, с криком бросаюсь вперёд ... и выныриваю во вполне цивилизованном месте. На стенах обычные обои, на потолке, как белые таблетки, матово мерцают казенные плафоны, и всюду множество дверей, а за ними тихий шум, разговоры, звонки, пахнет свежей краской и кофе.

— Привет, красавчик! — соседняя дверь неслышно открылась, на меня насмешливо смотрит рыжеволосая красавица. Волосы ниспадают на плечи и напоминают хвост ухоженной кобылы, лицо узкое, подбородок острый, носик вздёрнут, но глаза — это что-то, как бездонные озёра. — Я Катя. А ты, новенький?

— На работу пришёл устраиваться, — смутился я под её пристальным, бесстыжим взглядом.

— В качестве кого? — бесцеремонно смотрит на меня оценивающим взглядом.

— Катюша! Проведи его ко мне, — голос раздаётся, словно из воздуха.

— Тебя прямо к шефу. Однако? — удивляется она. — Пойдём, красавчик.

— Меня, Кириллом Сергеевичем, зовут, — недовольно говорю я.

— Кирилл! Как чудесно, — она одаривает меня обжигающей улыбкой.

"Вот язва!" — думаю я. Она словно читает мысли: — Нет, просто стерва! — озорно подмигивает, а в раскосых глазах бегают чертенята. Толкает дверь: — Заходи, шеф тебя ждёт.

Вхожу в кабинет. За необъятным столом сидит небольшой, коренастый мужчина, без определённого возраста, можно дать и сорок и далеко за шестьдесят. На голове залысины, череп круглый, щёки чисто выбриты. Он откладывает бумаги, поднимает взгляд, глаза — нечто потустороннее, выцветшие, радужка почти белая, зрачки едва заметны, но буравят, как дула дальнобойных орудий.

— Сколько можно ждать!

— Так, я ... это ...

— Не тушуйся, мы не звери ... по крайней мере сейчас, присаживайся, наливай газировку, — неожиданно смягчается шеф. — Для мира я, Леонид Фёдорович Белов, как сотрудники меня кличут, услышишь. Раз ты здесь, значит созрел. Как ты догадываешься, работа у нас грязная, но полезная. Исходя из того, что тебя нашёл драконий камень ...

— Это я его нашёл, — набрав полную грудь воздуха, пискнул я.

— Не перебивай, такие артефакты не находят, — непривычно мягко говорит он, — у тебя и у многих из нас сидит ген древней расы, настолько древней, что даже драконы считаются с нами.

— Они, что, существуют? — вновь перебиваю его. Он укоризненно качает головой, но отвечает: — Не знаю, раньше жили, но их Сила и сейчас присутствует. У нас были с ними разные отношения. Бывало, воевали, иной раз — заключали союзы. У многих народов сохранились религии, где божествами выступают змеи, драконы. Свою лепту, они, безусловно, в цивилизацию Земли внесли. Нам приходится считаться с ними, им — с нами. Так вот, — Леонид Фёдорович не сводит с меня взгляда,— к нам попадают не просто так, надеюсь, это ты понимаешь. Нам необходимо понять твою природу, а тебе разобраться самому. То, что ты так лихо выпотрошил нечеловеков, наталкивает на мысль — ты перевоплощенец.

— Как это? — хлопаю глазами.

— Оборотень.

— Тьфу ты, — я едва не сплёвываю на бархатистый ковёр, а в мозгу вспыхивают сюжеты из фильмов-ужасов.

— Где-то так, — радостно ухмыляется шеф, — только перевоплощение происходит на других уровнях, человеческому взгляду этот не видно.

— Хоть так, — облегчённо вздыхаю я.

— Но не факт, это смотря, куда попадёшь, есть места настолько гиблые, где твоя сущность принимает физическую оболочку, но о них, позже, всему своё время, — неожиданно он наклоняется ко мне: — Вижу, из кожи рвёшься, стремишься прямо бой, похвально, — одаривает он ласковым взглядом, от которого мои волосы вновь поднимаются дыбом.

— Да вроде нет, не рвусь,— передёргиваю плечами, чтоб сбросить так некстати появившийся озноб.

— Может, чайку? — замечает моё состояние Леонид Фёдорович. Губы раздвигаются в отческой улыбке, оголяя острый клык под верхней губой.

— Словно как похолодало, — мямлю я.

Шеф мельком кидает взгляд на термометр, на нём двадцать пять градусов тепла, глубокомысленно вздыхает: — Вот так всегда ... Катюша, чай, пожалуйста!

Рыжеволосая ведьма мгновенно раскрывает дверь, в руках поднос, а на нём дымится чашечка безумно ароматного чаю: — Однако чай, вот так, сразу? — хмыкает она и одаривает меня ехидным взглядом. — Тебе с варением, красавчик? — и бесстыже подмигивает.

Неодобрительно взглянул на неё, хмурюсь, с раздражением беру чашку. Не нравится мне этот тип женщин, всюду лезут. Вот, рыжая бестия, прихватывает меня! К своему великому неудовольствию невольно зыркнул на её выпирающие из лёгкой блузки, острые соски. Катерина моментально отследила мой взгляд, с победным видом вздёргивает носик, явная насмешка вырывается с чувствительных губ.

— Свободна, детка, иди. Подготовь мне восьмидесятый, — мягко говорит шеф, глядя поверх её головы.

— Как скажите, Леонид Фёдорович, — скромно тупит она глаза и, вильнув безупречными бёдрами, как кошка, выскользнула за дверь, оставив за собой волнующий запах.

— Несчастный ребёнок, сколько пережила, — вроде взгрустнул шеф, — но нрав бойцовый, жаль не знаю, кто она, ещё ни разу не перевоплощалась, но в ней сидит какой-то зверь ... очень сильный, — произносит он с какой-то тоской и, я невероятно удивился, с тщательно скрываемым страхом. Затем смотрит на меня долго и пристально. От его отческого взгляда, моя душа покрывается инеем. — Ты её не обижай, — тихо, но властно говорит он, — иначе шкуру с живого сорву.

— Да нет, с чего вы решили, я вообще её первый раз вижу, — мямлю я, ёжась под его буравящим взглядом и, стараюсь как можно больше хлебнуть горячего чаю, чтоб немного согреться.

— Теперь она твоя напарница, будете видеться часто, — с напором, безжалостно говорит Леонид Фёдорович. Мне его сообщение вовсе не нравиться, постоянно видеть её рыжие кудри и это: "Привет, красавчик" — так бесит! Вот я влип!

— Немного посвящу в наши дела, — он не сводит с меня пристального взгляда, — то, что развелось всяких подонков, сам знаешь. В принципе, их во все века было много, вроде не страшно, но, — он делает паузу, — ситуация сейчас иная, это принимает формы эпидемии, люди в буквальном смысле заражаются агрессией. Скажу тебе нечто важное, я понял, это вирус, самый настоящий ... не смотри на меня как на полоумного старика. Ты что, вообще, знаешь о вирусах? — благодушно склоняет тяжёлую голову.

— Ну, там, грипп ... свинка, кажется, эта ... ангина вроде, — на этом я иссяк в своих познаниях.

— Компьютерный вирус, — насмешливо подсказывает он.

— Да-да, — обрадовался я.

— Этот вирус ближе к последнему, — посуровел Леонид Фёдорович, — в душах людей происходит сбой программы. Кое-что можно лечить, а что-то необходимо удалять вместе с субъектом, ни какие перезагрузки не помогут. Для этой цели и существуют Ассенизаторы. Мы каста, поверь, весьма древняя. Кто нас выдумал — не знаю, вполне возможно мы существовали всегда, как бактериофаги. А теперь скажу жуткие слова, — он вновь выдерживает паузу, долго смотрит в глаза, словно хочет заглянуть в самую глубь меня, — сбой программ начинает происходить в самих Ассенизаторах — это уже не шутки, начало конца. Если нами завладеет сей вирус, произойдёт Армагеддон.

— И что же нам делать! — пискнул я в ужасе.

— Необходимо собрать все драконьи камни, они несут в себе небывалую силу. Если их не использовать по назначению, мир рухнет в тартарары.

— Так возьмите мой камень! — обрадовался я.

— Не всё так просто, — усмехается шеф, выцветшие глаза сверкнули красным, — одним драконьим камнем проблему не решить. Да и взять его можно лишь убив носителя артефакта, — от этих слов мне вновь становиться зябко, спешу сделать ещё глоток душистого чаю, — всего камней три штуки. Один у тебя, другой — в сфере моего влияния, третий ... с этого времени, не досягаем, — странно глянул он на меня, ты, главное, не пои его кровью, — с нажимом говорит Леонид Фёдорович.

— Как мне хочется его выкинуть, — искренне восклицаю я.

— Придёт время, избавишься, — в глазах у шефа мелькнули красные огоньки.

— Значит, не все Ассенизаторы обладают драконьими камнями? — утвердительно произношу я.

— Тьфу-тьфу, — поплевал через левое плечо Леонид Фёдорович, — не у всех и не у каждого, почти ни у кого и славу богу, не то б проблемы были не решаемые.

— Простите, — внезапно до меня начинает доходить весь абсурд разговора, — вы сказали, что с этого времени его не достать? Как это понимать?

— Да всё очень просто, в этом времени, метро, куда необходимо доставить эти артефакты, разрушено, да и хозяин третьего драконьего камня, на данный момент, слишком силён, а в восьмидесятом он ещё не знает, кто он и есть шанс завладеть его сокровищем.

— Убить, что ли? — неожиданно догадываюсь я.

— Ну да, ну да, — рассеянно качает головой шеф.

— Я не могу! — вся моя сущность завопила от ужаса.

— Не мучай совесть, он кошмарное и беспощадное существо! Ты же не хочешь Армагеддона, — из его верхней губы опять появляется клык

— Я не убийца! — пылко восклицаю я и приподнимаюсь с кресла.

— Тю, только без лишних телодвижений, — поморщился шеф, промокнул залысины белоснежным платком и примирительно произносит: — Безусловно, ты не убийца — ты Ассенизатор, мой дорогой друг.

— Нет, — опускаю глаза, — вы меня простите ... я не могу.

— Не может он!!! — внезапно взрывается шеф. — А кто полицейских на ошмётки разорвал?

— Я не знал и не ведал, что творю, — едва не плача оправдываюсь я.

— Не ведал он, — буркнул Леонид Фёдорович. — Ладно, найдёшь его, а Катюша сама справится, — укоризненно качает головой и смотрит на меня как добрый дедушка, даже стыдно стало.

В дверь легонько постучали.

— Заходи Катюша, — ласково говорит шеф.

Своим появлением, рыжеволосая ведьма совсем выбивает меня из колеи. Одета в строгий костюм, волосы целомудренно зачёсаны назад, уложены в тугой кукиш, на глазах легкие очки, губки плотно сжаты, на лице — неприступность.

— Леонид Фёдорович, я подготовила программу перехода в восьмидесятый год. Пожалуйста, просмотрите, может, какие изменения потребуются?

— Ну что ты, детка, у тебя всегда всё получается безукоризненно, — ласково говорит он. Всё же берёт флешку, вставляет в компьютер, профессионально бегут пальцы по клавиатуре, по дисплею стремительно несётся поток цифр. — Угу, угу ... хорошо, — хвалит он, незаметно, что-то поправляет, затем извлекает флешку, — можешь отдавать в работу.

Катерина, двумя пальчиками, осторожно её берёт и, не глядя на меня, идёт к двери, такая неприступная, как скала, но напоследок, явно против воли, всё же эротично вильнула бёдрами. Я ухмыльнулся.

— Вот и всё, готовься к переходу, — тоном, не допускающим возражения, говорит шеф.

— А как же кот? — пугаюсь я.

— Какой кот? — нахмурил брови Леонид Фёдорович.

— Мой, он у меня живёт.

— Ах, просто кот, — понимает шеф, — не переживай, Дарьюшка позаботится о твоём звере.

— Неужели я действительно, попаду в восьмидесятые годы? — до меня только сейчас начинает доходить смысл. В мозгу пронёсся вихрь воспоминаний: пустые полки магазинов и забитые под завязку холодильники, дружинники — проверяющие, нет ли прогульщиков, заводы — работающие в три смены, пионеры — задорно отдающие честь старикам-ветеранам, институт — где платили стипендию за то, что ты учишься. Вспомнил престарелого Леонида Ильича Брежнева, когда тот, как-то на саммите прошамкал о наших ядерных арсеналах и весь мир усра...ся от страха.

— Будто не хочешь? — лукаво глянул Леонид Фёдорович.

— Хочу! — честно признаюсь я.

— Вот и ладушки. Иди в отдел кадров, напишешь заявление о приёме на работу.

— В качестве кого? — глупо моргнул я.

— Пока простым оборотнем, а там посмотрим, — шеф одаривает меня зловещей улыбкой.

Выхожу в коридор, голова идёт кругом.

— Новенький? — на меня благожелательно смотрит высокий, полноватый парень. Густые, чёрные волосы, размело, словно после бури и укреплены добротным клеем, глаза большие, чуть на выкате и светится в них некий огонёк, способный свести с ума любую женщину. На нём лёгкая белая футболка, свободно ниспадающая на потёртые джинсы. На ногах растоптанные сабо.

— Вроде того, — так же благожелательно отвечаю я.

— В какой сектор направили?

— Оборотнем, — сказав это, я тут же стушевался нелепостью ответа, но незнакомец совсем не удивился.

— Я тоже с этого начинал, а сейчас — программист. Засылаю таких как ты, в дальние командировки. Меня Артёмом зовут, — с ходу представляется он.

— Кирилл, — протягиваю ладонь для ответного рукопожатия.

— Заявление уже писал?

— Нет. А куда пройти?

— Пойдём, провожу.

Мы идём по коридору. Кругом множество дверей, но не часто из них выходят. Народ занят: где-то слышится шум копировальной техники, где-то разговоры и, вроде, никто не обращает на меня внимания, но чувствую, словно воздух наэлектризовывается вокруг меня.

Внезапно из-за угла выплывает Катерина, меряет высокомерным взглядом Артёма: — Ты куда его ведёшь? — требовательно спрашивает она.

Мой напарник тушуется, отводит взгляд: — Катерина Михайловна, в отдел кадров новенького веду.

— Ему не в тот нужно, — она строго смотрит на меня, а на лице сплошной лёд. Я не выдерживаю, безусловно, ей в отместку, подмигиваю. Она прищуривает глаза, пухлые губы шевельнулись то ли в улыбке, то ли в оскале.

Я оглянулся, Артёма нет, парень, словно сквозь землю провалился.

— Нам туда, красавчик, — язвительно говорит она, не сильно толкнув к двери, обшитой коричневой кожей. Остановилась в проёме, я едва протиснулся мимо её острых грудей.

Кабинет разделён на две части. В одной стоит дубовый стол, милая секретарша кокетливо улыбается мне, но моментально гаснет под ледяным взглядом Катерины.

— Семён Семёнович у себя?

— На месте, Катрина Михайловна, он ждёт вас, — секретарша жалко улыбается.

— Подготовь пустые бланки и печать, — Катерина ведёт меня в следующую комнату.

— Катенька, — с радостью разводит руками явно молодящийся дед, с длиннющими усами, — давно не заходила. Юленька, три чашечки кофе! — зычно крикнул он секретарше.

— Не извольте беспокоиться, Семён Семёнович, оформите Кирилла Сергеевича моим напарником.

У деда в удивлении взлетают брови, стрельнул на меня взглядом: — Юленька, кофе не надо, поторопись с бланками.

Длинноногая секретарша с опаской заходит в кабинет, чуть ли не швыряет белоснежные листы и печать и торопится уйти. Дед, сурово глянув на неё, неодобрительно кашлянул и, вновь расплылся в улыбке, когда обернулся к Катерине.

— Ну-с, молодой человек, прижмите ладошки к бланкам.

Немало удивившись, исполняю требование. Пальцы словно тонут в обжигающем песке, едва не выдёргиваю в испуге, но столкнувшись с насмешливым взглядом своей напарницы, мучаюсь дальше. По пальцам бежит слепящий огонь, перекидывается на всё тело, и вскоре я весь пылаю.

— Хватит, — как сквозь вату слышу голос Семён Семёновича. Я отдергиваю руки, и тут мне ко лбу прислоняют, пахнувшую сургучом, печать — во все стороны брызнули искры, и я понял, на работу принят.

— Поздравляю, Кирилл Сергеевич, — дед с чувством жмёт мне руки, — в бухгалтерии получи аванс, ну и ... приятно было познакомиться.

— Мне тоже, — кривлю душой я.

Выходим в коридор, Катерина прижимает меня к стенке, обдав одуряющим ароматом: — Запомни, Кирилл, я начальник, ты — подчиненный.

Внезапно я взрываюсь, за свою жизнь мне так надоели начальники и здесь, то же самое: — А не пошла бы ты в жо ... !

Она отваливает от меня, на лице удивление: — Однако? Хорошо, красавчик, потусуйся пока здесь, а я к программистам зайду, — что-то вроде лукавства промелькнуло на её остром личике.

Блин, вот угораздило меня, про себя ругаюсь я, в раздражении меряя коридор шагами.

— Отстала от тебя, эта ведьма, — слышу за плечом басок Артёма. Оборачиваюсь. Парень смотрит на меня, источая благожелательность.

— Отстала, жаль ненадолго.

— Что так?

— В связке работать будем, она моя напарница.

Артём отступает в недоумении: — М-да, влип, приятель, — с сочувствием замечает он.

— А вообще, кто она такая? — меня давно гложет сей вопрос.

— Она? Она не часто здесь появляется, но как приходит, вечно что-то случается. И ещё, хочешь узнать секрет? — доверительно шепчет он в ухо,— Катюха обладательница драконьего камня.

— Это что, очень круто? — удивляюсь я.

— Странный ты, однако, — Артём смотрит на меня с нескрываемым удивлением, — даже сам шеф боится Катиного камня.

Открывается одна из дверей, повеяло запахом кофе. Благообразная, чистенькая старушка смотрит на меня из толстых стёкол очков: — Молодой человек, проходите за авансом.

— С тебя причитается, — улыбается Артём.

— Само собой, — соглашаюсь я.

Захожу в бухгалтерию. Помещение достаточно просторное, по центру сдвинуты несколько столов, всюду компьютеры, сотрудники в постоянной работе, мельком замечаю, пасьянс не раскладывают.

— Ниночка, детка, выдай, пожалуйста, аванс и командировочные этому молодому человеку.

— Сейчас сделаем, Клара Ивановна, — бодро произносит Нина, — проходите к столу, присаживайтесь.

Девушка открывает некую программу, быстренько перебирает ухоженными пальчиками: — Так, ага, — нажимает на копку, выдвигается сейф, в нём появляется прорезь, на стол вылетают непонятные бумажки, — вот ... сто двадцать рублей аванс и двести — командировочные. Распишитесь.

Механически чёркаю в ведомости, беру деньги. Да это же советские рубли: трёшки, червонцы! В удивлении кручу их перед глазами.

— Давно не видел? — замечает Клара Ивановна.

— Уже забыл, как они выглядят, — сознаюсь я.

— Привыкай, одна из самых крепких валют в мире, — с затаённой грустью изрекает она.

— А хватит столько? — сомневаюсь я.

— Кому как, — неопределенно говорит она, — исходи из того, проезд, в троллейбусе — четыре копейки, хлеб — шестнадцать, в ресторане можно кутнуть на семь рублей, это с коньяком и чёрной икрой, медицина бесплатная, коммунальные услуги копеечные.

— Не верится.

— То-то и оно, — глубокомысленно вздыхает старушка.

Стою в коридоре, пересчитываю деньги, Артём с грустью взирает на сей процесс, думает банкет отменяется.

— У меня из старых запасов кое-что осталось, — радую его я.

— Фу, — выдохнул он с облегчением, — тогда в ресторане "Дельфин" в семь сбор.

— А что, много народу будет? — тревожусь я.

— Человек десять. Да ты, не суетись, если, что, добавим, — обнадёживает Артём.

— Какой ресторан? — звучит ехидный голос Катерины. — Мы уже сегодня отбываем.

— Так скоро, — невольно вздрагиваю я.

— Чего ещё ждать, — меряет нас высокомерным взглядом.

— Я пойду, Катерина Михайловна, — послал ей улыбочку черноволосый парень.

— Скатертью дорога, Артёмушка, — так же улыбнулась ему моя напарница.

— А, может ...

— Не может, — прищурилась Катерина.

— Исчезаю, — и он действительно, словно растворился в воздухе.

— Что напарник, стоишь как столб, идём, нас ждут великие дела.

Недовольно сопя, топаю за ней.

— Ты мне дырку в спине не прожги, — насмешливо бросает через плечо несносная рыжая ведьма.

— Много чести, — тушуюсь я, а ведь действительно, пялился.

— Ну-ну, — усмехается она.

На этот раз подходим к лифту. Дверца бесшумно открывается, заходим в кабинку, в ней достаточно тесно. С неудовольствием вдыхаю волнующие запахи, отходящие от тела напарницы. Хочется вжаться в стену, отвожу лицо от её понимающего взгляда.

Наконец лифт тормозит, пытка закончилась, вылетаю наружу и перевожу дух.

— Вот мы и на месте, — очень серьёзно говорит она, — на лице мелькает располагающая улыбка. Внезапно, в глубине её глаз, замечаю печаль и ... страх. Как-то по-новому взглянул на неё, а ведь она больше рисуется, начинаю соображать я.

Напротив нас стальная дверь. По её поверхности гуляют неясные тени, словно призраки попали под её полированную поверхность и, не могут выбраться наружу.

Катерина прикладывает ладошку к едва заметной площадке, дверь бесшумно шмыгнула в сторону. В глубине непонятно зыбкого помещения, в струящихся испарениях, возвышается полупрозрачный помост и два пульта, по которым движется поток цифр.

— Мы на месте, — с трепетом говорит Катерина в пространство.

— На месте, — голос звучит, будто собственная мысль, — всё готово, идите к пультам.

Я мешкаю, страшно ступать на дымящуюся поверхность. Катерина настойчиво толкает меня ладонью. Взбираюсь на помост, ноги тонут в радужном сиянии, рядом неслышно появляется моя напарница.

— Гы-гы, — попыталась хихикнуть она, в округлившихся глазах испуг, голова ушла в плечи.

— Что-то не так? — я заражаюсь её страхом.

— Ты что, трусишь? — с пренебрежением бросает на меня взгляд.

— Ощущение, что в космос собираюсь полететь, — я передёргиваю плечами, что бы сбить так некстати появившийся озноб.

— В открытом космосе безопаснее, — встряхнула она головой. Плотно уложенный кукиш развязался и над плечами, искрясь золотыми прядями, колыхнулась роскошная грива, — никогда нельзя предугадать, что там напрограммировали наши мальчики. Они хороши только в кабаках песни горланить, и баб трахать, — ехидно улыбнулась она.

— И что сейчас нам делать? — недовольно морщусь я.

— За тебя уже всё сделали, храбрец , — вновь язвит рыжая ведьма, — ты только не удивляйся метаморфозам, которые произойдут с телом и с мозгами, через некоторое время войдёшь в нужную колею.

— Чего?

— Надоел ... поехали! — она смело нажимает свою и мою кнопку одновременно.

Гл.4.

Сон что ли? Нечто гнездится в голове, множество событий, мелькают странные лица, вот только не могу уложить их в ясную картину.

Бодро вскакиваю на пол, потягиваюсь, время семь утра, надо успеть позавтракать и в институт. Мне уже двадцать два года, чувствую себя конкретным мужчиной. В армии, правда, не служил, но военную кафедру закончил полностью. После института военные сборы с месяц, может, два, затем присвоят звание лейтенанта. В принципе, я уже почти офицер, экзамены по военной подготовке сдал все. Затем, инженером на радиозавод, мне там уже должность мастером участка забили и с зарплатой в сто двадцать пять рублей!

Шлёпаю на кухню, матушка, увидев меня, улыбается и ставит на стол, прямо в сковородке, яичницу с ветчиной: — Ешь быстрее, опоздаешь в институт.

— А я уже почти инженер, можно пару одну и прогулять, — отмахнулся я, но тороплюсь умываться, поспешно сажусь за стол.

На кухне стоит старенький чёрно белый телевизор — за трибуной Леонид Ильич Брежнев: — Позвольте, товарищи делегаты, высказать слова искренней благодарности за ту честь и высокое доверие, которые оказаны мне в связи с избранием вновь Генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. (Продолжительные аплодисменты.)

На пленуме единогласно были избраны членами Политбюро ЦК товарищи: Брежнев Л. И. (аплодисменты), Андропов Ю. В. (аплодисменты), Горбачев М. С, (аплодисменты) ....

Так пойдем же смело вперед, по пути, ведущему к коммунизму! (Бурные, продолжительные аплодисменты.)

Пусть и впредь крепнет нерушимое единство Коммунистической партии и советского народа! (Бурные аплодисменты.)

Пусть и дальше укрепляется единство социалистического содружества, всех революционных сил нашей планеты! (Бурные аплодисменты.)

Слава нашей ленинской партии! (Бурные аплодисменты.)

Да здравствует великий советский народ! (Бурные аплодисменты.)

Да здравствует мир! (Бурные аплодисменты.)

Да здравствует коммунизм! (Под сводами зала долго не смолкает овация. Все встают. Звучат возгласы: "Да здравствует КПСС!", "Слава ленинскому Центральному Комитету!", "Дорогому Леониду Ильичу Брежневу — ура!", "Да здравствует нерушимое единство партии и народа!", "Слава! Слава! Слава!", "Ура!".)

Фыркаю в кулак. Как мне надоели эти нескончаемые потоки красноречия. По телевизору смотреть нечего, всего три программы, а когда идут Пленумы, их транслируют по всем этим трём — с утра до вечера.

— Зря ты так, сынок, главное войны нет, хороший он человек, придёт время, вспомните его.

— Конечно, — хихикнул я, глядя, как по телевизору шамкает глубокий старец, — спасибо, мама, действительно опаздываю, — быстро допиваю чай и бегу одеваться.

С обожанием смотрю на свои джинсы фирмы "MONTANA", недавно приобрёл у фарцовщика за бешеные деньги. Копил целый год, бывало, разгружал по ночам вагоны с углём, стипендию не тратил — накопил целых двести рублей и вот я обладатель долгожданных штанов за двести "деревянных" и это ещё дёшево, мне крупно повезло!

Бережно хватаю их со стула ... веером разлетаются деньги и больно бьёт по ногам чёрный, круглый камень, так похожий на метеорит.

— Что это, откуда?! — в великом удивлении я выпучил глаза. Лихорадочно сгребаю в кучу, пересчитываю, глазам своим не могу поверить, триста двадцать рублей — целое состояние! Откуда?! Может матери? Но она сразу такую сумму в руках никогда не держала. Всё же иду на кухню: — Мама, ты денег не теряла?

— Что? — бледнеет она и кидается к сумочке, лихорадочно роется, вытягивает изрядно видавший виды, кошелёк, пересчитывает деньги, с укором смотрит на меня, — ровно восемьдесят шесть рублей — вся зарплата. Чего сынок удумал меня пугать? — укоризненно смотрит она на меня.

— Что, прибавку получила? — я знаю, ей платят семьдесят девять. Живём мы так себе, отца нет, кое-как перебиваемся на её деньги. Но даже этого хватает, чтоб нормально питаться. А недавно, купила мне бобинный магнитофон "Комета 212-М", очень неплохой, правда хуже, чем "Юпитер", но всё же. Теперь я могу "Битлов" послушать, Сюзи Кватру, недавно разжился Пинк Флоидом. Благодать!

— Повышение получила, сейчас я старший техник, — гордо произносит она.

— Поздравляю, — улыбаюсь я, а самого мучает вопрос, откуда деньги? Вроде не пью, даже почти не курю, так, балуюсь ментоловыми, заскоков с памятью нет ... надо бы пылесос матери купить, озаряет меня, а ещё сапоги — давно мечтает. Я с нежностью смотрю на неё, как она постарела, уже за сорок, вот и морщинки на лице появились.

Испытывая странное облегчение, возвращаюсь себе в комнату. А может, ей все деньги отдать? Я хмурюсь. Конечно, так и сделаю! Себе пятьдесят оставлю, на первое время хватит. С этими мыслями выхожу из дома, деньги захватываю с собой, метеорит бросаю в дипломат.

На троллейбус сажусь с боем, он проходит мимо радиозавода, поэтому в него забивается, столько народу! Завод огромный, множество цехов, самые передовые технологии, недавно завезли станки с программным управлением. Фантастика! Есть даже секретные цеха.

Продукция на заводе разнообразная, от приёмников, усилителей, до аппаратуры для подводных лодок и даже спутников. Одним словом, огромное будущее у завода. Такого монстра не сокрушить! На него хотят попасть многие, хороший карьерный рост, зарплаты высокие. А недавно коммунисты заложили для потомков капсулу — вскрыть в 2016 году. Вот интересно, что в этом времени будет? Вероятно, человечество освоит все планеты солнечной системы, на Марсе построят города, а может даже, земляне будут путешествовать по всей Вселенной и встретятся с братьями по разуму! Дух захватывает! Да уж, 2016 год, как это далеко, наверное, коммунизм расцветёт на всей планете, и люди станут жить весело и счастливо, без войн и голода, а как же иначе, в научном коммунизме так написано.

Завод — целый город: там есть детский сад, библиотека, поликлиника, своя оранжерея, а столовая — это что-то — два огромных зала и комплексные обеды за шестьдесят копеек. Причём, там такая вкусная и питательная еда, не каждый в состоянии полностью доесть весь обед. Но даже, если предположить гипотетически, что кто-то не наелся, можно взять ещё один поднос с обедом и это будет абсолютно бесплатно.

Троллейбус основательно разгружается, становится почти пустой, народ хлынул по широкой дороге к заводской проходной. Вокруг неё разбит парк, с множеством клумб, экзотическими деревьями, есть пруд с лилиями и карасями. Иногда мальчишки втихаря ловят рыбу на удочки. Одним словом, партия всё делает, чтоб рабочий человек мог спокойно отдохнуть в обеденный перерыв и после работы расслабиться на многочисленных скамеечках, затерянных в лабиринтах огромного парка. Вот так и живут, советские люди, другого мы не знаем. Но как хочется, хоть одним глазком, заглянуть на жизнь на Западе. Мне кажется, там, безусловно, лучше, раз производят такие штаны как — "MONTANA".

В институте меня сразу засосал водоворот текущих дел. Горячая пора. Зачёты, подготовка к сессии, а ещё, приближается госэкзамен по научному коммунизму — один из самых сложных предметов в нашем техническом ВУЗе.

После учёбы захотелось расслабиться, с ребятами ныряем в общагу: музыка, немного спиртного, жареная картошка, хихикающие однокурсницы, одним словом — дым коромыслом, как говорится, дело молодое, даже о деньгах своих забыл.

Под вечер расходимся, иду провожать Викулю. Сочная девица, не могу понять, что она делает в институте. Пары прогуливает, несколько раз грозило отчисление, но чудесным образом выплывает. Определённо, у неё есть талант. Если честно, она меня сильно не вдохновляет, но свободное время скрасить помогает.

Она уцепилась мне под руку, тараторит о чём-то своём, я сильно не вникаю. Так, незаметно, добираемся до "Ивушки", это танцплощадка. Звучит музыка: "... листья жёлтые над городом кружатся..." — усмехаюсь, эту песню мы давно перекроили на свой лад, звучит как марш китайских парашютистов: "... лица жёлтые над городом кружатся...".

Викуля затаскивает меня на танцплощадку, сегодня у неё далеко идущие планы. Дрыгаемся до изнеможения, чуть не подрался с завистниками, но это нормально, танцы ведь.

Звучат последние аккорды, ди-джей прощается с публикой, выходим в ночь. Вика страстно прижимается ко мне, я не возражаю. Видно, стоит поискать телефонный аппарат, чтоб позвонить, матери, а то у неё крышу сорвёт от переживания, этой ночью я точно не приду домой.

Вика тащит к троллейбусной остановке. Идём мимо школы и тёмных домов, так ближе, но можно и на хулиганов напороться. Вика знает, я занимаюсь каратэ, поэтому о таких пустяках не думает. Но я понимаю, против лома нет приёма, всякое может произойти, хулиганы каратэ могут не знать, но палку найти в состоянии.

Так и есть! У стены светятся огоньки сигарет, кого-то зажимают. Внезапно с их круга вырывается девчонка, несётся к нам, но её ловят и ... такую жестокость я редко когда видел, с размаху бьют в живот. Она подает, дёргается в судорогах, а её вновь пинают ногами. Этого никак стерпеть не могу: — Беги за ментами, — толкаю от себя Вику, а сам бросаюсь в бой. Первое, что слышу, свист кулака, мозжечком понимаю, если попал бы по голове, мне — трындец. Но определённый опыт у меня есть, подныриваю под кулак и наношу удар головой, а когда тот изогнулся, коленом в челюсть. Ухожу в сторону, с разворота, пяткой луплю другому парню в живот, а затем, ладонью в шею. Третьего подсекаю и, каблуком выбиваю зубы. Последний понял, сегодня не их день, дернул от меня с солидной скоростью.

— Он сумочку у меня отобрал! — очнулась девчонка.

В азарте бросаюсь за ним, сбиваю с ног, выдёргиваю женскую сумку, а заодно рву чем-то плотно забитый, карман.

— Паспорт отдай! — зло выкрикивает негодяй, вырывает его из моего кулака, но в руке остаётся лишь фотография, а вся остальная часть у меня.

Легонько пинаю локтём в зубы, он взвизгивает и, разбрызгивая кровь, убегает, и его подельники тоже как-то незаметно исчезают.

Оборачиваюсь к девушке, она совсем подросток. Чего она делает в таком возрасте ночью, куда только родители смотрят? Блузка измазана, рыжие волосы всклокочены, плечики острые, шейка тоненькая, вместо сисек торчат едва заметные прыщики — просто чудо, а не девица.

— Ну и что ты тут по ночам делаешь? — возвращаю её сумочку, с неудовольствием гляжу на неё сверху.

Она кинулась к ней как коршун, перерывает и горько вздыхает: — Всё же забрали деньги, козлы!

— Много было? — с сочувствием спрашиваю я.

— Угу. Триста двадцать рублей. Вот только камешек чёрный остался, — вздыхает она, горько шмыгает носом.

— Откуда столько? — опешил я.

— Не знаю? В институт собиралась, среди своих вещей нашла, — искренне говорит она, и я ей даже верю.

— Ты на каком курсе?

— На первом ... заканчиваю.

— Взрослая, значит, — усмехаюсь я.

— Уж не маленькая, — огрызнулась девушка, взъерошив руками и без того всклокоченные рыжие волосы.

— На месте твоих родителей, я бы всыпал тебе по заднему месту, — я решил изобразить из себя умудрённого жизнью взрослого.

— Знаешь, что дядя, это не твоё дело! — с вызовом задирает свой конопатый нос, и вдруг морщится от боли.

— Сильно болит? — склоняюсь над ней.

— Очень, — сквозь зубы цедит девочка.

— Тебе к врачу надо.

— Наверное, — соглашается она. Внезапно понимаю, она терпит нешуточную боль, вероятно, ей сломали рёбра.

— Встать сможешь?

Она неуверенно кивает, приподнимается, лицо сереет от боли, но она даже не пикнула, лишь губу прокусила до крови.

— Встанет она, — вздыхаю я, подхватываю на руки. На этот раз она вскрикивает от боли.

— Терпи, малыш, — ласково говорю ей, — сейчас скорую вызовем. Тебя как звать, боец?

— Катя, — прошептала она.

Ну вот, и имя у неё дурацкое, мельком думаю я.

— Гражданин, положите девушку на землю! — слышу властный голос.

Оборачиваюсь, на меня смотрят два милиционера, рядом с ними мельтешит Вика: — Это Кирилл, он эту девочку спасал, — пищит она.

— Разберёмся. Тебе русским языком говорят, положи её на землю, — требует страж порядка.

— У неё рёбра сломаны, необходимо скорую вызвать.

— Разберёмся. Тебе говорят, положи её на землю!

— Ей больно будет.

— Ты что, дебил, не понимаешь русского языка?! — один из постовых расстегивает кобуру.

— Не спорь, — закатывая глаза от боли, — шепчет Катя.

— Уж нет! — взъярился я.

— Это Кирилл, он с хулиганами дрался, — пытается мне помочь Вика.

— Слушай, цаца, шла бы ты ... — глянул на неё мутным взглядом сержант.

К моему немалому удивлению, Вика, шмыгнула носом и поспешила уйти.

Катя вывернулась из моих рук и сползает на землю, присаживается на корточки, глаза закрыты от боли.

— Документики! — требует сержант.

— Нет у меня их, — я взмахиваю перед их носом разорванным паспортом.

У меня его быстро вырывают из рук.

— Это не мой! — в отчаянье пытаюсь доказать им.

— Так, — рассматривает его один из сержантов, — не твой, говоришь? Как тебя та девица назвала? Кириллом! Правильно?

— Ну да, — не понимая в чём тут подвох, — соглашаюсь я.

— Читаем, выдан ... так, ага ... на имя Панкратьева Кирилла Гавриловича. Что, скажешь? — ухмыляются постовые.

— Верно, меня звать Кириллом ... но фамилия моя Стрельников, отчество — Сергеевич.

— А что у тебя в карманах? — бесцеремонно шарят по телу, выдёргивают пачку денег, в изумлении трясут её перед своими рожами: — Триста двадцать рублей, откуда?

Катерина открывает глаза, в них мелькает недоумение, затем, брезгливо кривится, глядя на меня: — Это я ему дала, — словно выплёвывает она и мне становится не по себе, она решила, что я прикарманил её деньги.

— А у тебя, откуда, столько? — заинтересованно спрашивает один из сержантов.

— Нашла.

— Очень интересно.

— Не слушайте её, это мои деньги, — заявляю я. Катя, ничего не понимая, смотрит на меня.

— Тоже нашёл? — заржал как мерин сержант.

Я понял, влип: — Послушайте, вы меня с кем-то путаете. Этот паспорт не мой, я студент ... — меня жестоко бьют под дых, затем волокут в милицейский участок, а Катю так и оставили сидеть у забора. В участке некоторое время меня с удовольствием пинают ногами, а когда все устали, швыряют к стульям. Рядом присаживается офицер в чине капитана милиции: — Кирилл Гаврилович, может, хватит в незнанку уходить?

Молчу, на глаза опускается чёрная муть, умеют бить, паразиты, все почки отбили, сволочи, я едва не теряю сознание от боли.

Внезапно открывается дверь, на пороге, как чёрт из табакерки, возникает военный патруль. Капитан отлипает от меня: — Чем обязаны? — нехотя поднимается им на встречу.

— Нам нужна помощь, — с брезгливым видом осматривается капитан-лейтенант.

— Всегда рады. Выкладывайте, что у вас?

— Вот, гляньте список. Здесь все кто скрывается от призыва.

Капитан берёт в руки, читает, лицо озаряет счастливая улыбка: — Панкратьев Кирилл Гаврилович. Вам крупно повезло, забирайте, — кивает в мою сторону.

— Действительно, как неожиданно, — с любопытством склоняется капитан-лейтенант, — это и есть Панкратьев?

— Стопроцентный!

— Давно его ищем. Ну что дружок, приплыли, — ухмыляется капитан-лейтенант, — бойцы, берём его под руки и смотрите, чтоб дёру не дал, — приказывает он патрульным.

А вот теперь по-настоящему приплыли, с горечью усмехаюсь. Доказывать, что я не Панкратьев не стал, уж очень сильно почки болят.

Вот так я попал в армию под чужой фамилией. И не помогло мне долгое доказывание военкому, что я сам почти офицер, и служить пойду с удовольствием, но под своей фамилией. Посмеялись, покрутили пальцем у виска и дали уведомление некой семье Панкратьевых, что их сын призван на действительную военную службу. Естественно, от них тишина. Представляю, как они удивились и обрадовались. Можно сказать, настоящий подарок судьбы, но ... не для меня.

Под конвоем доставляют в Симферополь для заключительного медосмотра, это чисто для проформы, о моей судьбе уже определились. Ещё раз прошёлся по медицинским кабинетам, полчаса стоял с раздвинутыми ягодицами, пока симпатичные медсёстры бегали за пирожками, затем веду беседу с полковником медицинской службу.

— С виду ты неплохой парень, зачем от призыва скрывался?

— Даже и не думал, недоразумение получилось.

— Бывает. Женится, наверное, хотел?

— Упаси боже, я ещё молодой!

— Тогда зачем бегал?

— Помимо бега, ещё и каратэ занимаюсь, — съехидничал я.

— В том-то и загвоздка. Парень спортивный, не глупый, с мозгами всё в порядке, такие наоборот хотят служить, часто просятся в ВДВ, на границу. А вот куда тебя пристроить? — грузный полковник внимательно смотрит мне в глаза. Выдерживаю его взгляд. Хочется рассказать ему, что я не тот за кого меня воспринимают, но уверен, мне не поверят, как не верили и в прошлые разы. Будет возможность, отправлю письмо матери, успокою её. Наверное, она считает, что со мной произошло нечто страшное. Может, у неё получится доказать, что я не он.

— Хочу служить в Афганистане, — не рисуясь, говорю я. Знаю, там идёт война, но лишь, выполняя интернациональный долг, могу стать настоящим мужчиной. В это момент больше думаю о военной романтике, то, что меня могут убить или покалечить, мозг не воспринимает.

Полковник пальцем цепляет очки, сдёргивает с носа, усиленно трёт салфеткой, при этом мычит, что-то непонятное, оказалось, напевает задорную песенку. Затем одевает, вновь смотрит на меня, но уже другим взглядом.

— В Афганистан отправить тебя никак не могу, вдруг в спину командиру выстрелишь.

Я вспыхиваю как штормовая спичка, в глазах темнеет от гнева, в груди невыносимо запекло, словно там разгорелся настоящий огонь, нестерпимо захотелось плюнуть в его обрюзгшее лицо. С трудом сдержался, но внутри всё гудит от напряжения.

Полковник нечто зрит в моих глазах, взгляд смягчается: — В любом случае, исходя из определенных обстоятельств, не имею права. В принципе ... вашего брата однозначно направляют в стройбат, но для тебя сделаю исключение, — он берёт толстый том некой книги, слюнявя пальцы, листает, внимательно глядя на исписанные страницы из-под толстых стёкол очков, — в ВДВ тоже нельзя ... в авиацию пойдёшь?

В моём мозгу моментально пронеслись стремительные реактивные самолёты, мужественные лётчики, выбирающиеся из кабины, даже дух захватило от таких картин.

— Да!!! — с радостью вскричал я.

— Хорошо, записываю, — усмехается полковник.

Ещё долго томимся на призывном пункте в ожидании "покупателей". Я и масса таких же призывников, ждём своей участи. На ночь нас загоняют в казарму. На нарах, приспособленных для одного человека, взбираются с десяток призывников, тесно, душно, воздуха не хватает, но все терпят. Ночь-пытка тянется чудовищно долго, но и она когда-то заканчивается, слышим команду: — Строится!!!

Понуро идём на огромный плац. Он полностью заполнен народом. У всех хмурые лица, злые, испуганные — равнодушных нет.

С восьми утра стоим до часу дня, "покупателей" всё нет. Пятки болят, хочется в туалет, но — приходится терпеть.

Наконец появляются первые заинтересованные лица, офицеры различных родов войск. Неторопливо ходят вдоль шеренги, отбирают понравившихся и небольшими группами уводят с собой.

Вот и около нас останавливается бравый капитан. Форма подогнана, сидит как литая: голубая фуражка, крылышки на погонах, знаки отличия и дерзкие чёрные усики. Он сразу вызывает во мне симпатию. Рядом с ним расслабленно стоит сержант, взгляд насмешливый, независимый, на груди куча всевозможных значков, среди которых выделяются знаки специалиста и отличника ВВС.

Капитан оглядывает нас, произносит фамилии, "бойцы" выходят, строятся чуть в отдалении, меня не называют. Только он собирается уходить с набранными новобранцами, я очнулся, выхожу вперёд, в глазах обида, губы дрожат.

— Тебе чего? — с удивлением останавливается капитан.

— Хочу служить у вас.

— Да? А мне ты не нравишься, — он порывается вновь уйти.

Забегаю вперёд, и даже руки в мольбе стиснул.

— Чего тебе? — невероятно удивляется он.

— Почему не нравлюсь? — в моих глазах отчаянье.

Сержант хохотнул: — Во клоун, впервые у нас такое.

Капитан заглядывает мне в глаза, взгляд не отпускаю.

— Что ж, не плохо, — он что-то видит в моём взгляде, разглаживает усики, в глазах появляется интерес. — Вообще-то, у меня написано, что ты скрывался от призыва, такие должны обеспечивать хоздворы. Школу полностью закончил?

— Я на пятом курсе СПИ, диплом осталось защитить, а на военной кафедре экзамены все сдал, я почти ... — но лейтенант не стал произносить, потому что понял, как неуместно это будет звучать.

— Неужели? — не верит он мне. — Тогда ты должен пройти военные сборы лейтенантом.

— Стечение обстоятельств, — хмурюсь я.

— Врёшь ты, балаболка, — беззлобно усмехается капитан, — а скажи, что есть метод резольвент интегрального уравнения, и чем он хорош, а в чем не очень?

— Это просто: Метод резольвент является не самым быстрым решением интегрального уравнения Фредгольма второго рода, однако иногда нельзя указать других путей решения задачи.

— Не хрена ж себе! Верно! А в досье указано, что ты скрывался от призыва. С трудом восемь классов закончил. У нас таких в свинари лишь берут и то, только после изнурительного собеседования.

— Не верьте.

— Тебе верить? — с ещё большим интересом смотрит на меня капитан.

— Да! — с отчаяньем выкрикиваю я.

— А знаешь, я тебе верю, — неожиданно говорит он. — Сержант, вот тебе на пузырь водки, выкупишь его у моего напарника, пусть свинаря из других выбирает. Что ж, становись в строй, воин, — заразительно смеётся он.

Гл.5.

Перестук колёс. Еду служить. Никто меня не провожал. Тоска гложет сердце, в то же время думаю, чему быть, тому не миновать.

Рядом со мной такие же лысые, как и я, одеты, кто во что горазд, в основном в то, что не жаль выбросить, лишь я одет в более менее приличную одежду, в чём поймали, в том и еду. На коленях лежит дипломат с институтскими тетрадями и чёрным камушком, который я почему-то не захотел выбрасывать. Никто его у меня и не собирался отбирать, на первый взгляд этот предмет совершенно не имеет ценности, но мне кажется, он таит в себе некую загадку, разгадать бы. Стараются веселиться, но все в ожидании перемен, кто его знает, как встретит нас армия, слухи о службе ходят разные. Внезапно ощущаю на себе взгляд, внутренне напрягся, но неприязни не чувствую, тихонько повернул голову и сразу увидел сидящего в вольной позе грузного парня, он лысый, но перекошенная чёлка, словно неаккуратно срубленная топором, всё же видна на крупном как чугунный чан, голове. Он улыбнулся, заметив, что я на него смотрю. Интересно, где я его видел, где встречался? Напрягаю мысли и вспоминаю! Бог ты мой, да это же Миша-тракторист!

— Узнал? — он широко улыбнулся, обнажая крепкие зубы, большие желваки пробежались под кожей.

— Ба, ты ли это?! — привстаю я.

Мы обнялись, он усаживает меня рядом с собой: — Всё хотел с тобой познакомиться, повеселил ты меня тогда, не испугался, повёл себя как настоящий мужик! А ведь я на селе первый парень, на меня лишний раз боялись посмотреть, сразу в морду давал.

— Да уж, — вспоминаю я, — с таким бугаём не часто сталкиваешься, а чего душой кривить, впервые я с таким "бычком" схлестнулся, — не рисуясь, произношу я.

А было это на третьем курсе. Как всегда, после летней сессии, нас десантом забросили на практику в село Солнечное, помогать колхозникам с уборкой винограда. Поместили в "фешенебельном" коровнике, навезли кроватей, студенты — народ не избалованный. После рабочего дня, танцы, затем драки с местными, а как же иначе, такая традиция, но территория коровника, вроде как табу для всяких эксцессов, там можно расслабиться и отдохнуть. Что я и делал с большим успехом. Достал бутылку кефира, сижу на скрипучей кровати и ем булку, а рядом пристроилась девица с соседнего курса, пытается развлекать меня разговорами, я рассеянно улыбаюсь, но вспоминаю Эллочку, с которой я знаком ещё со школы. Внезапно кто-то прогремел сапогами и останавливается в метре от меня. Поднимаю взгляд, рядом стоит грузный парень в клетчатой рубашке, тело как бочка, руки мускулистые, на ладонях мозоли толще, чем на моих пятках, лицо как у быка переростка, глаза навыкате и чёлка, срезанная наискось, я вам скажу, парень просто деревенский самородок. Он набычился, глянул на меня из под нахмуренных бровей и прорычал: — Это моя баба, — намекая на мою соседку.

Я равнодушно глянул на Лёльку, девушка зарделась от такого внимания, она посчитала, что её оспаривают сразу два парня, и от счастья даже вздёрнула носик. Но меня она абсолютно не вдохновляет, на тот момент, в моей голове прочно засел Эллочкин образ, поэтому равнодушно произношу: — Если твоя баба, можешь забрать.

Парень обомлел, такого поворота событий не ожидал, ещё сильнее нахмурился и вновь прорычал: — Слышишь, это моя баба!

— Да забирай, — ухмыльнулся я, а Лёля от обиды надулась, но с интересом посматривает на деревенского хлопчика.

Парень неуверенно потоптался на одном месте и неожиданно выпалил: — Пошли драться!

Ах, вот чего он добивался, понял я! Сам напросился, хочешь в морду, сделаем! К этому времени я уже хорошо владел каратэ и на поединках никогда не проигрывал, в любых весовых категориях был первым. Встаю, с ухмылкой смотрю на соперника, в уме думаю: "тяжеловат, неповоротлив, одним словом: "сила есть — ума не надо", с таким я быстро разберусь".

— Что ж, пошли, — улыбнулся я, оглядел притихших студентов и слышу удивлённые возгласы: "это Филатов Миша, тракторист".

Мы вышли за зону кроватей, на свободное место. Парень насупился, лицо окаменело, так сжал кулаки, что хрустнули костяшки. Не дожидаясь его атаки, бросаюсь вперёд, красиво подпрыгнул, в воздухе развернулся и луплю двоечку ногами прямо в его незащищенный живот, я знаю, после такой серии ударов, Миша-тракторист без сознания грохнется на пол. Пятки стукнули по животу словно по чугунной сковороде, и я ... обломился, упал на землю, с трудом соображая, почему он продолжает стоять, а пятки от боли гудят. Внезапно парень, что-то мычит, поднимает руку, и пошёл на меня. Я с ужасом увидел, что его кулак с голову ребёнка. Вскакиваю, провожу серию ударов ногами и руками, но словно бью по бетонной балке, никакого эффекта ... и тут я понял, передо мной действительно настоящий сельский самородок. В груди похолодело, словно во сне наблюдаю, как опускается на мою голову огромный кулак. В мгновение, забыв все приёмы, судорожно хватаюсь за его руку, так и завалил он меня на землю, а кулак всё приближается. Что же делать! Мысли прыгают как трусливые обезьяны, Скоро кулак опустится и вместо лица у меня останется лишь каша. Зажмурив глаза, дёргаюсь в разные стороны, но он силён как сто быков, внезапно колени почувствовали какие-то тяжёлые шары. Его яйца! Как я обрадовался и с немыслимой силой двинул по ним, едва не отбив себе колени. От такого удара, любой нормальный мужчина мгновенно вырубится ... но не мой соперник. Миша-тракторист несильно ойкнул, сжал колени, скатился с меня, легко встал и, согнувшись, побрёл к выходу, у самой двери обернулся, погрозил кулаком и пообещал: — При встрече всё равно убью!

Вот мы и встретились, но он совершенно не испытывает ко мне вражды, замечательная черта настоящего мужчины. А ведь правильно, какие могут тут обиды, мы друг друга не оскорбляли, просто крепко бились, но это дело молодое, а сейчас Миша конкретно повзрослел. В его глазах не вижу, ни упрямства, ни дурости, меня это открытие удивило, похоже, у себя в селе, у Миши просто был такой имидж, а на самом деле парень весьма неглупый.

— Вот это да! — я хлопнул по его мощной груди. — Сколько прошло времени после нашей встречи?

— Не так много, два года, — он ласково прокатил под кожей крупные желваки.

— Ну, и как ты, всё также — трактористом?

— Да нет, в этот же год поступил в государственный аграрный университет. Два курса отучился, и призвали в армию, после службы доучусь. А ты как, уже инженер?

Я нахмурился: — Осталось диплом защитить, но не успел.

— Как это? — удивился Миша.

— Загребли в армию под чужой фамилией.

— Неужели такое бывает?

— В нехорошую историю влип, защищал девушку и у меня случайно оказался чужой паспорт, с выдранной фотографией. Меня приняли за скрывающегося от призыва и быстренько отправили в армию.

— Невероятная история, — Миша пожевал губы, — впрочем, армия нужна, диплом можно защитить и потом. А ты как считаешь?

— От армии никогда не бегал, должен был лейтенантом поехать на военные сборы. Не справедливо получилось.

— Сборы — не армия, — брезгливо поморщился Миша, — считай, тебе крупно повезло, почувствуешь настоящую жизнь, а не картонную.

— Наверно ты прав, но я бы хотел служить под своей фамилией, — нахмурился я.

— С этим согласен, — кивнул Миша. — А куда служить едешь?

— Меня выбрал тот капитан, — я указал взглядом на проходящего мимо офицера.

— И я в его команде, — обрадовался Миша, — значит, едем в одну часть.

— Странно, на плацу тебя не видел, — удивился я.

— Вероятно, нас раньше отобрали, народу там было несколько тысяч

— Что ж, очень хорошо, значит, будем служить вместе.

— Так может, наконец-то познакомимся? — широко улыбнулся Миша.

— Кирилл, — охотно отвечаю я.

— Это по-настоящему, или по паспорту?

— По-настоящему и по паспарту ... имена сошлись, фамилия другая.

— Понятно. Вообще, история удивительная. А давай дружить! — неожиданно произносит он и протягивает руку.

— А давай! — я крепко пожимаю его мозолистую ладонь. — Послушай, а ты как, познакомился с той девушкой ... ну, из-за которой мы схлестнулись? — поинтересовался я.

— Да мне тогда не она была нужна, хотелось просто подраться, — искренне говорит Миша.

— Это я понял, — хохотнул я.

— Но с той девушкой я всё же познакомился, — продолжает он.

— Да что ты? И как?

— Женился на ней, дочка растёт.

— Вот это да! — я хлопнул ладонями по коленям. — Как всё в жизни бывает!

— Лелька классная, — Миша задумчиво улыбнулся, — спасибо тебе.

— А мне за что?

— Не схлестнулись, её б не заметил, — в глазах у Миши появляется столько нежности, что я даже обомлел, как это не вяжется с его образом — грубого и сильного мужика.

Ночью прибываем в Москву. Выгружаемся на перрон, затем, бегом в метро. Набились в вагон, капитан, в Крыму, прикупил яблочки и теперь сунул мне сетку на сохранение. Разволновавшись о предстоящей службе, тихонько их ем, затем часть скормил Мише, а когда вернул обратно сетку, в ней осталась только пара яблок ... зато крупных, офицер лишь головой покачал, но ничего не сказал, наверное, понял моё сметённое состояние, лишь дерзкие усы чуть опустились.

Выходим с метро, вокруг многоэтажные дома. Неужели будем служить в самой Москве? Дух захватывает от радости, но нас ждёт автобус. Вновь едем, достаточно долго. Через некоторое время заезжаем в лес и, по колдобинам скачем ещё несколько часов.

Среди деревьев мелькают сёла с невероятными названиями. На ум приходят произведения Некрасова. Вот проезжаем деревню "Лаптево" — запущенные дворы, бурьян за оградой, тёмные окна. На смену "Лаптево", выползает "Голодное" — всё-то же опустошение. Затем "Бедное" — покосившиеся оградки, перекошенные избы ...

Удивляет то, что земли возле хаток много, но кроме бурьяна и перекати поле, ничего на них не растёт. Народ прозябает в нищете, хоть бы картофель посадили или деревца какие.

Пейзаж навивает уныние, но вот всё остаётся позади, возникают аэродромы, окружённые колючей проволокой. Наконец подъезжаем к шлагбауму. После проверки документов нас пропускают на территорию военного аэродрома.

— Приехали, скоро у вас начнутся полёты, — хохотнул сержант, лихо задрал фуражку на затылок, многочисленные значки на его груди издевательски звякнули, и мы поняли, скоро нас ждут приключения.

С сумками, кошёлками, вываливаем из автобуса, в глазах страх и ожидание. Капитан оставляет нас на попечение сержанта, сам сваливает в сторону гарнизона.

Час ночи, смертельно хочется спать, мечтаем, что нас скоро отведут в казарму, и мы наконец-то выспимся! Но сержант ведёт нас в клуб.

— Спокойной ночи, воины! — с этими словами исчезает. В клубе уже находится народ, тоже призывники, хмурые и злобные.

Ходим между рядов, матрасов нет, поневоле устраиваемся на неудобных сидениях, пытаемся заснуть, но неожиданно дверь клуба открывается, заходит рядовой — сразу видно, старослужащий, гимнастёрка выцветшая, почти белая, ремень болтается ниже пояса, пилотка где-то на затылке. Он окидывает нас равнодушным взглядом. Затем заходит ещё один, и ещё ...

И вот они ходят между рядов и шибают деньги. Народ смотрит на них угрюмо, но с деньгами расстаётся. Никто не знает порядков, может так положено. Вот и до меня доходит очередь.

— Ну? — старослужащий округляет глаза в недоумении, видя, что я его игнорирую.

— Чего ну? — недоброжелательно отвечаю я.

— Обурел, что ли? — возмущается он.

— А пошёл ты! — я отворачиваюсь.

Меня с силой хватают за грудки, не раздумывая, бью в челюсть. Парень с грохотом летит через стулья. Немая сцена, словно по Гоголю "Ревизор", но вот, первый шок проходит и старослужащие, со зверскими лицами несутся ко мне.

— Тебе помочь? — с азартом спрашивает Миша, в глазах загорается бесшабашное веселие.

Не убил бы кого случайно, я глянул на вздыбившие под его рубашкой мышцы, отрицательно махнул головой, убедительно произношу: — Спасибо, сам справлюсь.

— Ну, как хочешь, тренируйся, — с лёгкой обидой буркнул Миша и развалился в кресле в позе вольного зрителя.

Классно служба начинается, в унынии думаю я, и выскакиваю в проход между кресел.

Первого сбиваю простым ударом кулака, второй пятится, на лице появляется недоумение и страх, но отступать ему некуда, он старослужащий, необходимо держать марку. Со зверским лицом снимает ремень, делает отмашку, бляха с противным звуком прожужжала у моего лица. Делаю подсечку, легонько бью ногой по зубам, но кровь брызнула, с силой отбираю ремень, пинаю старослужащего пяткой в зад, резко отхожу, готовлюсь отбить следующую атаку ... но верно, она захлебнулась в соплях и крови, противники позорно пятятся к выходу.

На меня почти все призывники смотрят в ужасе. Как-то всё пошло не так, наверное, они думают, что надо терпеть, а затем, когда станешь старослужащим, самим отыгрываться на молодых, а не бузить с первого года службы.

— Всё воин, тебе конец! — с этими словами старослужащие уходят, сплёвывая кровь на чистый пол.

От их угроз мне действительно страшно, но что произошло, то произошло, а Миша тихо посмеивается, глядя на меня потеплевшим взором, ему понравился поединок.

— Тебя как звать? — слышу доброжелательный голос. Поворачиваю голову. Рядом присаживается хрупкого телосложения парень, наверное, кореец.

— Кирилл, — охотно отвечаю ему.

— Меня Ли. Где драться так научился?

— В Севастополе.

— Слышал, у вас хорошая школа каратэ — кивает головой. — Но она больше спортивная, против профессионала с ней не попрёшь, — неожиданно добавляет он.

— Ты что, тоже занимаешься? — понимаю я.

— Слышал такой совхоз "Политотдел"?

— Нет.

— Когда в Союзе еще не знали, что существует такая борьба, у нас уже пояса получали.

— У тебя, что и пояс есть? — удивляюсь я.

— Есть.

— Какой?

— Чёрный.

— Врёшь!

Ли снисходительно пожимает плечами и улыбается странной корейской улыбкой.

— Извини, просто у нас пояса получить практически невозможно, — смущаюсь я.

— Это понятно, Федерации по каратэ у вас нет, а у нас под боком Корея, родственники, ну и прочее.

— Здорово.

— После службы в гости приезжай, у нас часто русские бывают, в основном на заработки ... за сезон до шести ста рублей можно получить, — неожиданно говорит Ли.

— Идея интересная, может, и стоит, — соглашаюсь я.

— А что, и я бы приехал, — встревает в разговор Миша, доброжелательно поглядывая на корейца.

Так в разговорах отвлекаюсь от происшедшего инцидента, а там пытаемся устроиться на отдых. Улеглись между рядов, неудобно, холодно, а что делать, но нас не забыли, среди ночи звучно хлопает дверь, звучит громкая команда: — Подъём, бойцы!

Вскакиваем. Протираем глаза, злобно сопим.

— Строиться на улице! — гаркнул плотный прапорщик. Глаза у него на выкате, лицо одутловатое, кулачища как две пудовых гири.

Суетимся, бежим, бестолково становимся в строй.

Прапорщик окидывает нас суровым взглядом и ведёт в сторону казарм. Вваливаемся в душное помещение. С докладом подбегает старший сержант.

— Размести, — рыкнул прапорщик и скрывается в кабинете.

— Значит так, воины, — старший сержант сверлит нас взглядом, — как пушинки взлетели на койки и, чтоб ни скрипа, ни шороха, ни храпа, — в голосе звучит нешуточная угроза.

Солдат в казарме мало, здесь те, кто запозднился с дембелем. Все свободные койки, оказались оголены, на наших матрасах сладко посапывают "деды".

Кровати на редкость скрипучие, едва коснулись, раздаётся истошный скрип и со всех сторон посыпались тумаки, это оказалось настолько действенным, что скоро возникает абсолютная тишина.

Спасительный сон мягко вышибает дух, и улетаю в светлые дали: "Я незнаком себе, еду на Жигулях по каменистой дороге. Вокруг дачные домики, утопающие в густой зелени, а вот выскакивают две здоровые собаки, бросаются на машину, радостно скулят. Вхожу в дом, меня встречает мать: — Уже приехала из Москвы? — с удивлением спрашиваю её.

— Пришлось, собак же надо кормить, — вздыхает она.

С тревогой замечаю, как она неожиданно быстро постарела, совсем старушкой стала, но улыбка всё такая, же тёплая и светлая.

— Мама, я что, сам не могу за них побеспокоиться? — с укором спрашиваю её.

— Ты, очень далеко, сын, — непонятно произносит она.

Внезапно, словно земля уходит из-под ног. Оказываюсь в тёмном переулке, сзади звучит музыка с танцплощадки: "... листья жёлтые над городом кружатся...", а у забора скрючилась рыжеволосая девочка, бросаюсь к ней. Она с трудом встаёт, смотрит мне в глаза, и неожиданно вижу — она взрослая женщина. Её роскошные волосы, искрясь, ниспадают на покатые плечи, а острые груди, словно хотят проткнуть лёгкую ткань одежды, пухлые губы ждут мужской ласки, но взгляд полон тревоги: — Программисты хороши лишь водку жрать, опять напортачили. Как же нам из этого положения выбраться, Кирюша?

— НЕ ПОИ КАМЕНЬ КРОВЬЮ!!! — словно из всего пространства звучит голос и эхом разносится по моему сознанию.

Внезапно словно ухожу в водоворот, я бегу в жутком туннеле, сзади скачками несутся невероятные создания. Они как мумии, пальцы скрюченные, морды, в мерзких оскалах, глаза горят бешенством. Мне необходимо вырваться из тоннеля, там свет и спасение.

— Кирилл, сюда! — меня выдёргивает в какую-то комнату рыжеволосая женщина. Запираем дверь, баррикадируем стульями и столами, а в неё моментально начинаются ломиться, возникает щель, просовываются скрюченные пальцы.

— Врёшь! — злобно кричит женщина и режет ножом себе руку, подставляет под алые струи крови чёрный камень, облепленный доисторическими ракушками. Метаморфозы происходят стремительно, тело искажается, хрустят кости и на моих глазах она превращается в страшного крылатого ящера. Взмахивает крыльями, с яростным шипением бросается из комнаты. Раздаётся визг, скулёж, рычание, удары сотрясают тоннель, монстры разлетаются в стороны, вывороченные и истерзанные её острыми когтями.

— Бежим! — кричит уже прежняя рыжеволосая красавица.

Выбегаем из тоннеля — всё тонет в молочном сиянии, на прекрасных деревцах шныряют разноцветные птицы. В округе, как ни в чём не бывало, гуляет народ — спокойная публика, незнающая, что у них под боком, в мрачных недрах тоннелей, поселилась нечисть".

— Подъём! — в голове словно рванул фугас.

Подлетаю вместе со всеми. Между кроватями прохаживаются сержанты, энергично всех подгоняют.

— Строиться, воины!!!

Поспешно занимаем места в строю. Из кабинета вываливает прапорщик, старший сержант идёт к нему с докладом. Тот со скучающим видом выслушивает, идёт к нам, останавливается, сверлит взглядом из-под нависших бровей.

— Вещи сдать в каптёрку, там же подберёте себе форму, и в темпе! — его трубный голос вселяет страх. — Полвосьмого всем построиться на завтрак! — с этими словами он теряет к нам интерес, грузно переваливаясь с ноги на ногу, уходит в кабинет.

У каптёрки суета, нерусский парень, сержанты его называют не иначе как, Мурсал Асварович, принимает вещи и тут же выдаёт форму. Голова у него, как чугунный казан, брови густые и чёрные, тело крепкое, внушительные мышцы перекатываются под гимнастёркой. Он похож на боксёра, а может на борца, хотя нет, он точно боксёр, нос характерно расплющен.

Вот сейчас наденем форму, погоны голубые, пилотки задвинем на лоб и станем бравыми солдатами. Нас всех посещают одинаковые мысли, но не тут-то было, оказывается у всех без исключения форма не по размеру, следствие этому, несуразно болтается, вид комичный и жалкий. Смотрю в зеркало, но себе не нравлюсь, пугало пугалом, от отвращений хочется сплюнуть. Единственное отличие от всех, не стал брать ремень из кожзама, а одел кожаный — мой ночной трофей. Замечаю, у всех старослужащих, именно такие ремни. А так же, мне не достались новые сапоги, выдали, ушедшего на дембель. Эти сапожки мягкие, голенище гармошкой, каблуки высокие. Хоть в этом повезло!

Все кто приоделся, выходит на плац перед казармой. Кто-то нырнул в курилку, я же прогуливаюсь с видом стороннего наблюдателя.

Не проходит и минуты, ко мне подходят несколько старослужащих: — Не фига ж себе! Откуда ремень?

— "Дед" дал, — решил не входить в подробности.

— Раз "дед", ладно, носи, а сапоги разгладить, каблуки срезать! Понял, дух?

— Разглажу, срежу, — недовольно бурчу я.

— Бегом!!!

Остаток времени лихорадочно выглаживаю голенище утюгом, но складки, так любовно сделанные дембелем, не хотят разглаживаться.

Завтрак в столовой проходит в полном молчании. Каша мерзкая, приправленная комбижиром, мало кто её доел. Сержант посмеивается: — Что, воины, домашние пирожки ещё не переварили? Ничего, скоро будете её так жрать, как чёрную икру на бутерброде.

Зло косимся на него. Он же сытый и здоровый, кашу не ест, нехотя намазывает на хлеб масло, один раз куснул и кладёт в тарелку, наелся.

-Закончили приём пищи, строиться! — рявкает он.

Полк, в который я попал, оказался учебным, в нем готовят спецов по обслуживанию радиорелейных станций. Самолёты летают где-то далеко, их даже не видим, а мы оказались обычными связистами, правда, с голубыми погонами.

Каждый день гоняют: бег подтягивание, снова бег, отжимание от пола, качание пресса и прочее. Народ "сдыхает" от таких нагрузок, но мне наоборот их не хватает, даже начал полнеть.

В один из дней, набираюсь наглости, и иду к командиру роты. Это тот капитан с дерзкими усиками, что "купил" меня за бутылку водки.

— Разрешите, товарищ капитан!

Он отрывается от стола, смотрит на меня с удивлением: — Чего надо, рядовой Панкратьев?

Меня всегда коробит эта фамилия, но уже почти привык.

— Можно мне...

— Можно обосрат...я, — насмешливо перебивает он.

— Извините, разрешите обратиться? — поправляюсь я.

— Обращайся.

— Разрешите тренироваться индивидуально.

— Что так? — с интересом смотрит на меня.

-Жирею, нагрузок не хватает, — опускаю глаза в пол.

Он встает, подходит, смотрит в глаза. Как и прежде взгляд не отвожу: — Однако, — жуёт он губы, — все бойцы загибаются, а этот ... жиреет. Прапорщик Бондар! — крикнул старшину роты.

Тот заходит, как всегда, большой и сильный, глаза навыкате, шея покрыта испариной, кулаки как гири — давят воздух.

— Да, Алексей Павлович? — прапорщик смотрит на меня из-под толстых век, знает, из-за меня его вызвали.

— Что ж вы Лёня, курорт бойцам устроил? Смотри, как хлопец, зажирел.

Прапорщик удивлённо хмыкает: — Да, вроде как курёнок, ни жира, ни мяса.

— А он говорит, что зажирел. Просит индивидуальных нагрузок. Что скажешь?

— Просит, сделаем, — прапорщик окидывает меня ласковым взглядом.

— Вот и всё, рядовой Панкратьев, — разводит руками капитан, усики дерзко топорщатся над губой, — просил, сделали. Можете идти, уверен, скоро жира не будет.

— Пойдём, касатик, — по-доброму говорит прапорщик Бондар, тихонько толкнув меня вперёд.

Выходим. Чувствую не в сторону турников идём. Проходим котельную, у хозяйственных построек останавливаемся. О, сколько здесь кирпича! Лежит россыпью, а где-то сложен в аккуратные штабеля.

— Вот, боец, качайся. К вечеру кирпич сложить у стены, постарайся подогнать по оттенкам. Не справишься, что ни будь придумаем ещё.

Гм, инициатива наказуема, смеюсь про себя, здесь этого кирпича, неделю укладывать. Прапорщик Бондар грузно уходит, остаюсь с этим богатством. Потихоньку ношу к стенке, пытаюсь создать первый штабель. Всё же здесь работы не на неделю, на месяц, с тоской взираю на бесчисленные россыпи.

Через час эта бестолковая работа надоедает. Кладу один кирпич на два других, хрясь ладонью — развалился на две половинки. Понравилось. Вскоре набиваю целую кучу. Стараюсь разбить два, три кирпича за раз, иногда получается. Эта тема меня так захватила, что не сразу замечаю, что за мной уже очень долго наблюдают.

— А четыре разобьёшь? — слышу насмешливый голос.

Оборачиваюсь и обмираю, облокотившись о забор, на меня взирает целый полковник авиации. Он несколько коренаст, возраст неопределённый, можно дать сорок, а можно — шестьдесят.

— Из-звените, товарищ полковник, — даже заикаюсь, вроде, никогда этим не страдал.

— Дела, — протяжно говорит он, подходя совсем близко. — Кто тебя надоумил до такого? — он сурово сдвигает брови. — Как твоя фамилия? — ещё чуть-чуть и мне показалось, что сверкнёт молния.

— Рядовой Стрельников! — выпалил я, осекаюсь и уже произношу едва не шёпотом: — Виноват, товарищ полковник, рядовой Панкратьев.

— Что? — брови лезут на лоб. — Объяснитесь, рядовой!

Меня словно прорывает, говорю долго, страстно, в моей душе кипит боль, обида, нереализованные силы и прочее, прочее.

На удивлении он меня слушает, не перебивает, затем решительно произносит: — Пошли!

— Мне к вечеру необходимо уложить кирпич, — пискнул я.

— Пустое, — отмахивается старший офицер, — стройбатовцев кликнем, за час всё будет стоять.

— Так чтоб по оттенкам было, — неожиданно, что-то во мне с наглостью изрекает.

— По оттенкам разложат, — усмехается полковник.

Выходим с территории казарм, с любопытством разглядываю военный городок. Чисто, благо солдат хватает, в зелени утопают достаточно уютные трёх, четырёх этажные дома, магазины. С удовольствием жмурюсь, давно хотел погулять по гарнизону.

Подходим к суровому зданию, во мне вспыхивает озарение, и ноги становятся ватными, это особый отдел. Сколько о нём ходят слухов и один краше другого!

Дежурный прапорщик вскакивает с докладом, полковник лениво отмахивается, заводит в кабинет. На стене висит, потрет Леонида Ильича Брежнева в маршальской форме, грудь увешена орденами и звёздами Героя Советского Союза. Через плечо свисает широкая лента, на которой теснятся все мыслимые и немыслимые награды вручённые лидерами братских стран.

— Садись. Какой у тебя домашний номер?

Сильно волнуясь, называю.

— Как мать звать?

— Светлана Анатольевна, — язык во рту деревенеет, неужели сейчас услышу родной голос.

Полковник снимает трубку правительственного телефона: — "Завет", девушка, "Рябину", пожалуйста, — диктует названый мною номер. — Это Светлана Анатольевна? ... Да не волнуйтесь ... именно, по поводу вашего сына ... да не плачьте вы! С ним всё в порядке. Как его полное имя и фамилия? ... Стрельников Кирилл Сергеевич? ... Ну где— где, рядом сидит ... На, с матерью поговори, — он суёт трубку в мои дрожащие руки.

— Мама, — еле выдавливаю я.

Говорим долго, мать постоянно плачет, но чувствую, это уже слёзы радости. Не вдаваясь в подробности, обрисовываю ситуацию, уверяю её, что мне в армии нравится, почти курорт.

Всё это время полковник не сводит с меня взгляда и терпеливо ждёт, когда мы выговоримся. Затем, вызывает майора: — Сделай запрос в Севастополь на имя Стрельникова Кирилла Сергеевича, где учился, чем занимался, его связи, информацию подготовь в полном объёме и сразу мне на стол.

— Говоришь, военная кафедра была?

— Все экзамены сдал. Дипломная работа написана в полном объёме, но не успел защитить, — едва не всхлипнул я. — Собирался на военные сборы, мне должны были лейтенанта присвоить.

— Ну, считай, что ты их проходишь, — в глазах мелькает насмешка и, неожиданно я увидел под его верхней губой острый клык. Мотнул головой, вновь кинул взгляд на его лицо, полковник откровенно ухмыляется, губы плотно сжаты.

Выхожу на свежий воздух, вдыхаю полной грудью, радость теснится в сердце, наконец-то всё проясняется, главное мать поняла, я жив. Оказывается, ни одно из моих писем, адресованных ей, не дошло по назначению. Прихожу к мнению, что неправильно формулировал их содержание и особый отдел придерживал их у себя. То, что существует цензура, догадывался. Смутно соображаю, начальник особого отдела, не просто так вышел на меня.

Так как получилось, что в данный момент я нахожусь за территорией казарм, пользуюсь возникшей ситуацией и в свою часть не спешу, с наслаждением прогуливаюсь по гарнизону, пытаюсь представить, что я на гражданке. Недавно получил первое жалование, несколько рублей, надо бы их с пользой потратить.

Сунул нос в один магазин, чуть не задохнулся от восторга, сколько здесь различного печенья, конфет, кексы с изюмом, румяные булочки. Рот моментально наполняется липкой слюной, давно забыл о таких "деликатесах". В столовой, конечно, кормят хорошо: каша "дробь шестнадцать" залитая комбижиром, пюре на воде с варёным салом в неаппетитным соусе. Иногда бывает варёная рыба. А по большим праздникам, каждому дают по два варёных яйца, и на десерт по четыре печенья с двумя жёсткими карамельками.

Скромно стою в очереди, живот воет от голода и пытается прилипнуть к позвоночнику и это у него хорошо получается.

Только протягиваю деньги, дверь магазина распахивается, входит патруль. Тут меня осеняет, увольнительного у меня нет. Руки задрожали, продавщица смотрит с подозрением: — Что заказывать будешь, солдатик! — её требовательный голос разносится по всему залу и достигает ушей патруля. Лейтенант поворачивает голову и вот сейчас он скажет своим — "фас"!

Сжимаю голову в плечи, бормочу по поводу какого-то мыла.

— Тебе хозяйственное, или дегтярное? — вопит дура.

Глаза мои затравленно бегают, как не хочется попасть на гауптвахту, молодых там не жалуют.

— Какое мыло? — меня теснит девушка лет восемнадцати, хватает меня под руку. — Папа сказал купить этот торт, — она указывает на невероятное произведение искусств, щедро усыпанное орехами.

— Стелочка, так он с вами? — расплывается в улыбке лоснящееся лицо продавщицы.

Краем глаза отмечаю, как погрустнел взгляд лейтенанта. Его рот как открылся, так и зарылся, лишь зубы щёлкнули. Патруль, несказанно меня, удивив, незаметно исчезает.

Покупаю торт, с недоумением кошусь на девушку. Выходим из магазина, протягиваю ей роскошную коробку с тортом, перевязанною цветными лентами.

— Чего это ты? — смеётся она.

— Бери, — я неожиданно краснею. Мне как-то, неловко в её обществе, от неё хорошо пахнет, одета с изыском, взгляд независимый, сразу видно — леди. А я кто? Молодой солдат, в мешковатой форме, с перетянутым ремнём на поясе, и ... взгляд голодный.

— В самоволке? — отстраняет от меня коробку с тортом.

— Да, — искренне сознаюсь я.

— А зачем?

— Конфет хотел купить.

— Да? — она весело смеётся, показывая безупречные зубы. — А я подумала, на свиданку сбежал.

От её слов я хочу провалиться сквозь землю, так мне стал обидно и грустно. Действительно, использовать шанс свободы для того, чтоб набить себе брюхо.

— Бери торт, а мне пора в часть, — чтоб скрыть смущение, достаточно грубо говорю я.

— Да не нужен он мне, сам съешь, — гордо вздёргивает нос Стела.

— В казарме, что ли? Может мне ещё там на стол скатерть постелить?

— Ах, вот оно в чём? — не совсем поняла меня девушка. — А знаешь, пошли ко мне! — она задорно тряхнула светлыми волосами.

— Никуда я не пойду! — набычился я (сам себя не узнаю).

— Пошли, — решительно хватает за руку и тащит за собой.

Топаю за ней. Наверное, это выглядит комично, шикарная девица и солдат в растоптанных сапогах.

Входим в дом, лестница застелена ковровой дорожкой, на стенах, в горшках, цветы. Никогда не был в таких домах, с любопытством кручу головой. Она открывает дверь: — Прошу. Вон тапочки, там санузел, здесь умывальник, а я чайник разогрею.

Странная квартира — красиво, дорого, на стенах картины, на полках статуэтки, Под прозрачным колпаком, из полированной стали, сверкает копия Су-23.

Из комнаты просматривается внушительный шкаф, наверное, чешский, хрустальная люстра сверкает холодными огнями.

— Тебя как звать, солдат! — доносится её голос.

— Кириллом Сергеевичем, — буркнул я.

— Вот так прямо по имени отчеству? — смеется Стела.

— Нет, конечно, — в конец смущаюсь, стягиваю сапоги, ныряю в мягкие тапочки — какое блаженство!

Захожу на кухню, топчусь в дверях, всё никак не могу скрыть своего смущения. Стела расставляет на столе чайные принадлежности: китайские чашечки, пузатый чайник, серебряные ложечки и режет торт, невольно давлюсь слюной.

— Не стесняйтесь, Кирилл Сергеевич, присаживайтесь, — тонко подметив моё состояние, она с озорством поглядывает на меня.

Старюсь быть раскованным, лихо сажусь за стол, сдвинув его так, что чай выплеснулся на белоснежную скатерть.

— Однако, какой же ты медведь, — лукаво смотрит девушка и мне захотелось провалиться сквозь землю, но там крепкий, дубовый паркет.

Она вытирает стол салфеткой, отрезает большой кусок торта, кладёт на блюдце, а затем себе: — Вкусный! — хвалит она и лопает его с большим аппетитом..

Силы оставляют меня, налетаю на торт. Просто сказка! Воздушный, тает во рту, орехи приятно хрустят на зубах!

Вдруг слышу, щёлкнули замки.

— О, папка пришёл! — срывается из-за стола Стела.

В коридоре слышу визг, она повисла в объятиях отца. Затем он входит на кухню, ложка с куском торта на полпути к моему рту зависает. Его узнаю сразу, это командир авиаполка генерал майор Щитов.

— Знакомься папа, это Кирилл Сергеевич.

Он хмурит брови, хотя чувствую, не злится.

— Дочь, ты его хоть обедом накормила?

— Пап, так мы тортик едим, это уж лучше, чем котлеты.

— Гм, — хмыкает генерал, — я не на долго, налей мне борща и котлеток побольше, — уходит в ванную, шумно умывается. В это время Стела наливает борщ, режет хлеб, смотрит на меня лукаво: — Как тебе, мой папа?

— Внушительный мужик, — округлив глаза, шёпотом говорю я.

— А то! — с лукавством соглашается она.

Генерал входит, устало садится за стол, не спеша ест, изредка поглядывает на меня: — Откуда призвался?

— Из Севастополя, товарищ генерал майор.

— По возрасту, ты школу давно закончил. Где всё это время проводил? — проницательно замечает он.

— Пятый курс СПИ ... почти закончил.

— А почему не закончил, выгнали? Успеваемость плохая?

— На красный диплом шёл, — гордо вскидываю глаза.

— Тогда как ты оказался в армии?

Ох, как мне не хочется сейчас рассказывать о своей беде! Стела приходит мне на помощь: — Папа, ну зачем ты к нему пристаёшь?! Он мой друг!

— Друг, это хорошо, — задумчиво говорит он, — а ты случаем, не в самоволке? — вновь проницательно замечает он.

Вжимаю голову в плечи: — Так получилось, — сознаюсь я.

— Папа, ну папа! Чего пристал к человеку! — обвивает его шею руками дочь.

— Ах, Стела, Стела, мать приедет, займется твоим воспитанием! — тает отец.

Перевожу дух, видимо шторма не будет.

Гл.6.

Генерал Щитов долго не задерживается с обедом, тщательно промокает салфеткой губы, легко встаёт, окидывает меня внимательным взглядом, протягивает руку для рукопожатия, жмёт коротко, но сильно: — Я бывал в Севастополе, город чудесный, — неожиданно произносит он. — Ты, оканчивай институт, становись на ноги. Нельзя разбазаривать знаниями, которые даёт тебе партия. Впрочем, армия, очень нужна для молодого человека, — в его глазах мелькает одобрение.

На прощание генерал чмокает дочь в макушку, строго произносит: — Долго не задерживай своего друга, ему необходимо быстрее вернуться в часть ... и хватит самоволок, — тихо громыхнул он, — глядя на меня строгим и изучающим взглядом.

Чай выпит, вроде не гонят, что делать не знаю, очень смущаюсь в присутствии этой девушки. Она чувствует мою застенчивость, прячет в глазах улыбку, ловко убирает со стола посуду: — А ты всегда такой? — в упор спрашивает она.

— В смысле?

— Ну как это сказать.

— Можешь говорить прямо.

— Как индюк.

— Не всегда, — искренне произношу я, млея от её голоса.

— Тогда это нормально, — с чувством превосходства замечает она. — А чем увлекался на гражданке?

— В море любил охотиться.

— Ты подводный охотник? — в глазах девушки разгорелся неподдельный интерес.

— У нас многие этим занимаются, рядом Чёрное море.

— Я была в Севастополе, с папой и мамой. Он тогда служил на Бельбеке. На Качу ездили, там что-то сказочное! Вода тёплая и ласковая, а кругом неприступные скалы, — мечтательно произносит она.

Поднимаю на неё взгляд. Какие у неё восхитительные глаза, они буквально лучатся солнцем! От внезапного прилива в груди во рту пересыхает, захотелось прижать её к себе и впиться поцелуем в насмешливые губы ... но лишь бубню: — В плане охоты, место не очень ... на Фиоленте здорово.

— Слышала о нём, но папа говорил, там спуски опасные.

— Тропы надо знать, но, в общем, конечно не безопасные, — соглашаюсь я и с трудом перевожу дух.

— Я бы хотела там побывать.

— Обязательно приезжай, свожу в такие места! — загораюсь я.

— Вряд ли, папу скоро на повышение переводят в Генеральный штаб, совсем времени у него не будет.

— Сама приезжай!

— Как это?

— Очень просто.

— Слушай, вот прикольно, а ведь действительно! Сколько тебе ещё служить?

— Ну, я только начал, — невероятно огорчаюсь я.

— Жаль, — Стела вскользь прочерчивает меня взглядом из-под пушистых ресниц, так только у женщин, получается, — может, и подожду, — загадочно говорит она, и мой ритм сердца моментально зашкаливает на предельных частотах, я угодил в омут её глаз, меня стремительно засасывает, боюсь не выплыву, я в панике.

— Хочешь, камни покажу? Метеориты. Отец их собирал, когда на Севере служил. Представляешь, засыпанная снегом тундра, а сверху падают огненные камни. Найти их легко, снег растапливается от жара и на их месте, возникают целые проплешины, — Стела внимательно смотрит на меня, — и я чувствую, как уплываю в сказочные дали. В душе сокрушаюсь: "что за дурная у неё привычка смотреть в глаза, так и голову у меня может снести!" — взяв себя в руки, пытаюсь спокойно произнести: — Здорово рассказываешь, — я стремлюсь выплыть на поверхность, но голос приобретает явную хрипотцу, невольно глянул на её красивые губы и ... чуть ниже. Трусливо скользнул взглядом по кофточке, где выделяются два таких трогательных девичьих холмика, и даже в глазах потемнело от вспыхнувших чувств, резко отворачиваюсь.

— Пошли! — она энергично дёргает меня за руку.

Кусая губы, плетусь за ней. Неужели любовь с первого взгляда?! Я вздрагиваю от каждого её прикосновения, хочется поскорее убежать из этой квартиры, но, как под гипнозом плетусь следом.

Кабинет генерала, в некотором смысле, скромный, ничего лишнего: кожаный диван, тяжёлый стол, три таких же кресла, два мощных сейфа, шкаф с множеством полок на всю стену, битком забитый разными книгами, исходя некоторого беспорядка, хозяин кабинета держит их не для красоты. В самом углу комнаты, ещё один шкаф, но в нём не книги — загадочно мерцают чёрные камни.

— Смотри, это железный метеорит, наверное, он прилетел с другой галактики, а вот этот — каменный, вдруг он с Марса? — забавно округлив глаза, делает она невероятное предположение.

— Что это? — я тяну руки к чёрному круглому шару, сплошь в доисторических ракушках.

— Ах это ... скорее всего не метеорит. Кстати, отец нашёл его на побережье Качи.

— У меня такой же, — я в смятении достаю из кармана чёрный камень и держу на ладони, и в этот миг что-то вспыхнуло в голове, промелькнули какие-то лица и словно из небытия прозвучал голос: "Кирилл, хватит копаться в унитазах, иди работать ассенизатором!" — тряхнул головой, наваждение нехотя сползло в угол сознания, я вытер холодный пот со лба.

— Слушай, а ведь, правда, один к одному! Подари! — удивляется Стела.

— Бери, мне не жалко, — словно во сне протягиваю ей камень.

Она хочет взять, но внезапно отшатывается, в глазах недоумение: — Меня как будто кто-то по рукам дал, — оторопела она. — Не хочу его! Странно как-то и отцовский камень не могу взять. Ты бы выкинул его, — неожиданно говорит она, и я напрягаюсь, где-то слышал подобное заявление, словно, из прошлой жизни.

Повинуясь внутреннему порыву, беру в руки чёрный камень генерала. Он лёг мне в ладонь, и я ощутил непонятное излучение, он словно насторожился и, в тоже время испытывает ко мне странное доверие — невероятное чувство, будто камень принял меня за своего. Под удивлённым и восхищённым взором Стелы, я повертел его в руках, поладил чёрную поверхность и, испытывая внутренний трепет, осторожно положил на место.

— Здорово! Как тебе удалось его взять? — воскликнула девушка.

— У меня такой же ... может, поэтому? — пожал я плечами, но чувствую, всё не так просто как хочется, что-то назревает, какие-то события, холодок пробежал по спине.

На часах шесть вечера, пара уходить, стараюсь незаметно намотать портянки, вроде как-то не эстетично это делать в присутствии красивой девушки, но Стела стоит в коридоре, прислонилась к косяку двери, насмешки в глазах уже нет, бесцеремонно наблюдает за моими манипуляциями. Наконец натягиваю сапоги, чуть освобождаю на поясе ремень, чтоб не слишком походить на молодого бойца, бодро произношу: — Пока, Стела.

— Пока.

— Я пойду?

— Иди.

— Как-нибудь встретимся?

— Зачем?

— Ну, — теряюсь я, — Фиолент показать.

— Ах это... ты служи, Кирилл, — неопределённо говорит она, суёт мне пакет с остатком торта и открывает дверь.

Выхожу, испытывая двоякое ощущение, вроде страстно хочу остаться, в тоже время, вздыхаю с облегчением.

Первым делом иду на свою стройплощадку. Ба! В удивлении присаживаюсь, у забора стоят ровные кубы из кирпича, распределены даже по оттенкам. Полковник сдержал слово. Скоро должен прийти прапорщик Бондар, а вот и он, лёгок на помине — грузно шествует со старшим сержантом Селеховым. Быстро хватаю пару кирпичей и, когда они показываются, натужно пыхтя, с кряхтением закладываю их на прежние места, вытираю со лба несуществующий пот. Немая сцена, челюсти у товарищей с грохотом вываливаются из пазов, глаза выкатываются и едва не падают вниз.

Стряхиваю невидимую пыль, строевым шагом луплю к прапорщику, лихо докладываю: — Товарищ прапорщик, рядовой Стре... Панкратьев ваше приказание выполнил!

— М-да, — жуёт губы прапорщик Бондар, — многое на своём веку видел, но чтоб так меня ошеломить?! Что скажешь, Селехов?

— Поощрить надо бойца, — старший сержант в удивлении вращает глазами. На фоне этих кирпичей, даже его многочисленные значки на гимнастёрке померкли.

— Хорошо, я согласен на индивидуальные тренировки, — гудит прапорщик Бондар.

— На полчаса раньше до подъёма можно вставать? — наглею я.

Прапорщик окидывает взглядом незыблемо стоящие кубы из кирпича, неожиданно вздыхает: — Добро, на полчаса можно, но чтоб на завтрак не опаздывал.

Я невероятно обрадовался, мне страшно не нравилось по утрам слышать: "рота подъём!!!" — затем толчея, суета, пихая друг друга, лихорадочно одеваются, бегут строиться и, не дай бог, кто опоздает в строй! Звучит команда: "рота отбой!!!" — затем снова: "рота подъём!!!" — и так до десяти раз, сержанты любят поразвлечься над молодыми.

Старший сержант кривится, но оспаривать решение старшины роты не смеет, это чревато последствиями. Рассказывали, как один дембель, как это говорят, "положил на всё", посчитал себя гражданским человеком. Не спеша прогуливался на крыльце, гимнастёрка расстегнута, ремень болтается чуть ли, не до колен, лущит семечки прямо на выходе из казармы и шелуху бросает на пол. Прапорщик Бондар остановился подле него, долго смотрел в наглое лицо, затем взял двумя пальцами толстый изгиб воротника и напрочь разорвал его пополам, даже дым пошёл! Надо обладать чудовищной силой, чтоб так сделать. Дембель это оценил, весь день ходил в тихом потрясении, старательно приводил себя в порядок, сшивал воротник и до самого увольнения в запас шарахался от большого и доброго прапорщика Бондара.

В роте всё как прежде, дневальные ползают на четвереньках, натирают и без того сияющие полы, ефрейтор Матвеев на турнике крутит "Солнышко", старослужащие собрались кучкой, разбирают посылку, пришедшую молодому бойцу. Тот стоит рядом, терпеливо ждёт, когда они что-нибудь ему выделят из его вещей. Рядовой Ли промчался с половой тряпкой. Не понимаю его. Все правдами и неправдами, пытаются увильнуть от работ, а он всегда: "Есть, товарищ сержант! Разрешите выполнять!" — и... шуррр, бежит мыть полы. Я с ним не общаюсь, что-то не верится, что он обладатель чёрного пояса по каратэ.

У гардероба вижу сослуживца, он аварец, звать его Османом Магомедовичем — необычный парень, как все горцы, обладает осиной талией, затем, мощные плечи, такого же размера шея, плавно переходящая в тяжёлую голову. Он тоже студент, правда, в его институте нет военной кафедры, и его забрали в армию со второго курса. Живёт, как он рассказывает, в горах, в селе Кувик, что находится в двухстах километрах от Махачкалы. Говорит, у них столь дикие места, что в каждом доме есть оружие: и карабины, винтовки, даже автоматы. Врёт, наверное. И есть у них гора Седло, вот там, обитают снежные люди. Конечно, поднимаем его на смех, а он, вращая выпученным глазами, доказывает, что и дед его видел и отец, а лично он натыкался на огромные следы. Вот, балабол! А ещё, часто подкалываем его, по поводу как он стал мастером спорта по вольной борьбе. Осман, не рисуясь, говорил, как из своего селения на плечах барашков таскал, а это километров восемьдесят. Затем спустился с гор, поступил в институт, пришёл на тренировку по вольной борьбе и, не обладая ни какими навыками, уложил на лопатки чемпиона СССР. Вот так и стал мастером спорта.

Он стоит, в глазах печаль и так мне его жалко стало, догадываюсь, есть хочет. Мы всегда голодные. Вкладываю ему в ладонь кусок торта.

— Что это? — удивлённо смотрит на меня.

— Торт.

— А почему мне его даёшь?

— Просто так.

Он провожает меня удивлённым, благодарным взглядом. Из умывальника появляется Филатов Миша, через плечо переброшено полотенце, лицо в мелких капельках, он меня замечает, хлопает по плечу и с шутливой издевкой спрашивает: — Как индивидуальные тренировки?

— Откуда узнал? — удивляюсь я.

— Да мимо кабинета командира проходил, дверь была отрыта. Ну, ты даёшь, Кирилл, зачем тебе всё это надо, они на это не пойдут, зачем им лишний головняк. Ведь я прав, наверное, кирпичи заставили складывать? — прозорливо замечает он, мощно вздохнув грудью, вероятно, хохотнул.

— Да было такое дело, но своей цели я достиг, индивидуальные тренировки мне разрешили.

— Неужели? И, каким образом? — Миша сдёрнул полотенце, не торопясь вытер лицо.

— Я все кирпичи уложил, Бондар как это увидел, даже слезу от умиления пустил, а старший сержант Селехов от удивления до сих пор заикается, — улыбнулся я.

— Гонишь? — глядя на меня добрым бычьим взглядом, хрустнул суставами Миша.

— Знаешь, почти нет. Правда, мне стройбатовцы чуток помогли, пока я был в особом отделе.

— Так, а с этого места подробнее, — нахмурился друг.

— Да всё нормально, — спешу его успокоить, — там, похоже, разобрались, что я не Панкратьев, а Стрельников.

— Неужели?

— Хотелось бы. В общем, поживём, увидим, — в размышлении проговорил я, — главное мать услышал.

— Здорово! — Миша ещё раз хлопает меня по плечу. — Ну, ладно, держи меня в курсе. Погнал в автопарк. Прапор вызывает, там какая-та фигня приключилась, ночью на постового волк напал.

— Чего? — округляю я глаза.

— Пустое. Какой волк рядом с Москвой, — ухмыльнулся Миша, — определённо, это одичавшая собака, но сапоги у парня конкретно порвала, хорошо, что тот успел выстрелить. Говорит, попал прямо в грудину, но не завалил, зверь убежал в сторону заброшенного метро. Вообще-то, какая-та фигня с тем метро, местные всякие страшилки рассказывают, будто в нём нечесть поселилась. Бред конечно, но я слышал, его собираются взрывать, а вот это уже странно. Там явно, какая-та аномалия, излучения, вредные газы, как пить дать, они то и вызывают у местных галлюцинации.

— А тебе, зачем туда идти, пускай прапорщик и разбирается, — забеспокоился я за друга.

Миша напряг на руках мышцы, они тяжёлыми валунами прокатились под гимнастёркой, и, усмехаясь, произносит: — Так, уважает он меня, я уазик поймал. Это произошло, когда колесо меняли, случайно выскочил домкрат, а прапор как раз под днищем лежал, расплющило б его в хлам. С тех пор шага без меня не делает, говорит, я приношу удачу, — хохотнул Миша.

— Как ты ещё жилы себе не порвал, — удивляюсь я, с уважением глядя на друга.

— Пустое, в своей деревне я трактора из грязи вытягивал руками, — без всякого бахвальства произносит Миша.

— Ты не перестаёшь удивлять, — искренне говорю я.

— Это ты меня потряс, индивидуальные тренировки разрешили, кому сказать, — он повёл широченными плечами. — Всё, я погнал! — Миша хлопнул ладонью по моей руке и быстро уходит.

Прохожу мимо каптёрки, внезапно оттуда вываливает Мурсал Асварович, мигом замечает мой слегка свободный ремень. У молодых он должен, перетянут, чуть ли не до позвоночника, сами же, носят их, если говорить грубо, на яйцах.

— Ничего ж себе, — возмущается он, — затяни!

Не спорю, чуть затягиваю, не свожу с него пристального взгляда, когда же он от меня отстанет.

— Слабо затянул, — Мурсал пытается просунуть палец между бляшкой и животом.

— Да, вроде нормально, — вспыхиваю я.

— Дай сюда! — он снимает мой ремень, меряет по своей голове, вновь протягивает.

Пытаюсь застегнуть, ну очень узко! Раздражение захлёстывает душу, расслабляю ремень так, что он брякнул ниже пояса.

— Ну, ты и хам, — тянет Мурсал Асварович, — а ну пошли в бытовку!

Заходим, он становится в боксёрскую стойку. Не шевелюсь, смотрю прямо в его чёрные глаза. Он словно взрывается, профессионально бьёт в голову, но я быстро ухожу в сторону и со всей силы рефлекторно наношу удар ногой в шею. Мурсал Асварович, растопырив руки, летит в угол каптёрки, прямо в толстое зеркало два на метр и, окровавленный падает в осколки. Дверь моментально распахивается, на пороге возвышается прапорщик Бондар.

Каптёр пытается встать, лицо всё посечено, кровищи как с порося, неожиданно он выкрикивает: — Товарищ прапорщик, всё нормально! Завтра, такое же зеркало достану!

Ничего не меняется в лице прапорщика Бондара, закрывает дверь, уходит. Помогаю каптёру встать.

— Ну, ты даёшь! — утираясь полотенцем, говорит Мурсал Асварович. — Где вот мне теперь, такое зеркало искать?!

— Извини, — искренне раскаиваюсь я.

— Ладно, забыли. Где так драться научился?

— В Севастополе.

— Как-нибудь побоксируем, вечерком. Ты не против?

— Почему нет? С удовольствием, — я с удивлением смотрю на каптёра, он не испытывает ко мне никакой злости, лицо обычное, невозмутимое.

— Тогда держи "краба"! — Мурсал протягивает толстую ладонь.

Настроение пятибалльное, иду в бытовку, надо бы подшить воротнички, мимо прошуршал рядовой Ли, ловлю его за рукав. Он непонимающе глянул мне в глаза.

— Послушай, — с напором произношу я, — с виду ты нормальный парень, утверждаешь, что имеешь чёрный пояс по каратэ, а ведёшь себя как шестёрка.

— Не понимаю тебя, — кореец сузил и до того узкие глаза.

— Что сержанты приказывают, сломя голову бежишь исполнять, унитазы уже блестят как у кота яйца, ты бы умерил свой пыл.

— Я не понимаю ...

— Чего тут понимать, надо как-то лавировать, стараться меньше попадаться им на глаза ... и не следует показывать такое рвение, ребятам это не нравится, считают, что в лучшем случае ты хочешь выслужиться, а в худшем — обычная шестёрка, — с сожалением произношу я, мне интуитивно он нравится, но я не могу понять его поведение.

— Ах это, — Ли улыбнулся, — мы разные, Кирилл. Я считаю своим долгом исполнять приказы командиров, ведь мы служим в советской армии.

— Да какие они командиры, обычные сержанты, причём хамоватые, они иногда по ночам наших ребят бьют ... узнаю кто, отметелю, — со злостью произношу я.

— Не знал, помрачнел Ли, — тогда это нарушение Устава.

— Что ты прицепился к Уставу, своей головой надо работать! — вспыхнул я.

— Ладно, Кирилл, мне умывальники надо дочистить, — с мягкой улыбкой произносит Ли.

— Ну, как знаешь, — разочарованно говорю я, — тебе жить.

Он скорым шагом пошёл в сторону туалета. Внезапно на пороге казармы появляется сержант Милюхин и рявкнул на дневального: — Из офицеров кто-то есть?

— Товарищ сержант, все убыли и прапорщик Бондар тоже! — бойко докладывает тот.

— Это хорошо, — сержант Милюхин ощутимо качнулся, выудил из-за пояса бутылку водки, сделал смачный глоток, — что-то я устал, ноги не держат, — он рухнул на табурет и с тупым видом смотрит на свои замызганные сапоги.

В этот момент с ним поравнялся Ли: — Товарищ сержант, разрешите пройти в умывальник!

— Ты кто? — выдохнул Милюхин.

— Рядовой Ли! Иду выполнять приказание старшего сержанта Селехова, мыть умывальник!

— Не кричи так громко, — поморщился сержант и гнусно усмехнулся, — вот тебе новое приказание, видишь мои сапоги, в дерьмо залез. Так вот, вылежи их так, чтоб блестели как яйца у кота Васьки.

Ли напрягся, чёрные глаза недобро блеснули: — Это не по Уставу, товарищ сержант!

— Что?! — Милюхин пытается схватить его за голову и тут, я оценил такой профессионализм, Ли поддаётся движению рук сержанта и молниеносно наносит удар головой в живот. Милюхин охнул, и начал сползать с табурета. Младший сержант Хиль и ефрейтор Матвеев, которые посмеиваясь, наблюдали за отвратительной сценкой, опешили, затем, с криками: "Тебе не жить, дух!" — бешено вращая глазами, понеслись на Ли.

И тут кореец передвигается в характерную стойку, дожидается, когда они к нему подбегут, подпрыгивает, легко сбивает их стремительными ударами ног. Младший сержант и ефрейтор рухнули без сознания. Открывается каптёрка, выбегает Мурсал: — Что за херня! — и двинулся на Ли.

— Мурсал, стой! — крикнул я.

— Что за херня! — он поворачивает ко мне перекошенное злобой лицо.

— Они сами виноваты! — я подскочил к нему. — Захотели чтобы Ли вылизал их сапоги.

— Что за херня?! — обомлел каптёр и опускает свои кулаки. — Это точно? — он не сводит с меня пронзительного взгляда.

— Не вру, всё так и было. Сержант Милюхин несколько перебрал, стал городить беспредел, Ли его успокоил, эти решили подписаться, вот и получили.

— М-да, — пожевал губы каптёр, — здесь явный перебор, — затем посмотрел на корейца: — Ты что, сам их всех вырубил?

— Виноват, — Ли потупил взгляд.

— Это они виноваты, — скривился Мурсал и добавил: — Ну да, духов надо воспитывать, но здесь явный беспредел. Ладно, я замну этот инцидент. Тащите их в каптёрку, пусть там оклемаются, заодно я проведу с ними трогательную беседу.

Как-то, с этого момента, служба пошла легче. Сержанты стараются меня и моих друзей, Мишу и Ли, излишне не напрягать, а по вечерам, с Мурсал Асваровичем устраиваем ринг, я учу его каратэ, но и из бокса беру многое. Вскоре у меня вырисовывается непонятный стиль, удары ногами как в каратэ, а руками — из бокса.

Проходит некоторое время и вот наконец-то дождались Присяги. Стою на плацу, волнуясь, зачитываю текст, теперь я полноправный солдат! Нас поздравляет генерал Щитов. Из строя смотрю в его волевое лицо, чувствую, он выделяет меня из толпы. Словно электрический разряд шваркнул в небесах, когда мы схлестнулись взглядами, я, "зелёный" солдат, и опытный генерал, мне даже показалось, запахло озоном.

Присягу приняли, скоро нам дадут оружие, первые стрельбы. Сидим в курилке, я не курю, но иногда сплёвываю в таз с водой, чтоб не откалываться от коллектива. Рядом Миша и Ли, они тоже не курящие.

Ли посмеивается своей загадочной корейской улыбкой, а Миша невозмутим как бескрайние равнины его деревни. Как-то незаметно мы стали закадычными друзьями, а укрепилась дружба, когда послали нас как-то в наряд по кухне. Нашей обязанностью являлась, уборка помещений. Сообща делаем всё быстро, чистота, порядок, наслаждаемся покоем. Неожиданно ко мне подлетает таджик, явно старослужащий и тычет мыльницей.

— Что это, зачем? — не понимаю я.

— Она меня не понимает, — взъярился тот, — унитаз забился, иди, вычёрпывай!

— Извини приятель, это не в наших обязанностях, — усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал таджику так, что ещё долго наблюдал, как тот летел в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя несколько минут, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти "инструменты" используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Миша, хватает длинную скамью и как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех, не дав им опомниться, Миша и Ли, прыгают в эту кучу малу и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но не могу подлезть, обречённо опускаю руки и жду, когда тех проучат. Затем мы сидим на длинной скамейке и смеёмся. Миша довольный, что никого не зашиб насмерть, Ли получил удовольствие от случайного поединка, а я, вспоминая, как летали по коридору коротконогие таджики, еле сдерживаю хохот.

На следующий день, как всегда старший сержант Селехов, ведёт нас на завтрак. Садимся — лысые и голодные, а он большой и великий, развалился за столом, кашу отодвигает, лениво намазывает на хлеб масло, нехотя кусает и выкидывает бутерброд в тарелку, этим он всем показывает, что стоит рангом выше всех. Мы же, как голодные щенки, лихорадочно поедаем кашу, давимся хлебом. Успеть бы наестся! В любой момент старший сержант Селихов может встать и гаркнуть: — Рота строится!

Кто не успел доесть, тот останется голодным. Вот он заелозил задом, вскоре встанет, мы быстрее задвигали челюстями. Неожиданно дверца в хлеборезке открывается, высовывается уже знакомый мне таджик, видит нас и через мгновенье появляется в открытой двери, в руках поднос забитый дымящимся мясом, идёт к столу, кладёт его напротив нашей неразлучной троицы, улыбается, кланяется и уходит. Старшего сержанта Селихова разбивает паралич, он едва не падает со скамейки. За годы службы еще ни разу не было, чтоб старослужащие лебезили перед "духами". Вот как, оказывается, отметелили и они признали в нас своих хозяев. Такой менталитет! Нам не понять их загадочной души.

Вообще, быть молодым солдатом в Советской Армии, не просто. Но одно для себя надо понял, нельзя пресмыкаться, но и наглеть тоже. В какой-то мере мне повезло, я сочетаю в себе все эти качества. Напрямую, меня и моих друзей, стараются не трогать. Конечно, бывают проблемы, но я гашу их быстро, без попрания достоинства человека. Помню, один "дед", слегка распоясался и бил нас по ногам в строю, чтоб выше поднимали ноги. Ничего ему в этот вечер не сказал, но ночью его бужу: — Вставай, — ласково тереблю его за плечо.

— Что такое? — в его голосе возникают испуганные нотки.

— Пойдём, в умывальник.

Он встаёт, безропотно, как-то обречённо идёт за мной, ноги безвольно шаркают по полу. Рота спит, никто не видит его позора. Завожу в умывальник, он опускает свой взгляд: — Был не прав, — тихо говорит. На этом инцидент был исчерпан, он больше никогда не бил молодых солдат по ногам, а для меня он перестал существовать, я очень не люблю трусов.

Сержанты, правда, иногда отрываются на нас, но грань не переступают, интуитивно понимают, что хоть я и молодой солдат, лучше лишний раз остеречься, я на генетическом уровне не терплю несправедливости.

Безусловно, как все хожу по нарядам, без энтузиазма шуршу на полах, доводя их до ослепительного сияния, часами маршируем на плацу и горланим солдатские песни. В общем, служба идёт как обычно.

— Рядовой Панкратьев! — гудит прапорщик Бондар. Он появляется в курилке, полностью заслоняя дверной проём плечами, даёт увольнительный. — Тебя вызывают в особый отдел. Бегом!

Холодок слегка скользит между лопатками. Особый отдел, для всех нас, нечто таинственное, чего следует остерегаться. Хотя, начальник Особого отдела, вроде, ко мне благосклонен.

Торопливо выхожу из курилки, в лоб в лоб сталкиваюсь с командиром роты. Капитан поглаживает усики, смотрит загадочно: — Значить интегралы знаешь, — почему-то вспоминает он.

— Товарищ капитан, меня вызывают в Особый отдел, — чеканю я.

— Дуй, Кирилл Сергеевич, — неожиданно говорит он и помигивает.

Я буквально шалею от его слов, замираю, как в столбняке. Неужели послышалось?

— Давай, Стрельников, поторопись, — откровенно улыбается капитан.

Всё же выяснили! Ликую я и несусь по дороге, сияя как ёлочная игрушка, а уже в гарнизоне едва не сшибаю патруль.

— Стоять, боец! — орёт офицер.

— Извините, товарищ лейтенант, я вас не заметил, — растерялся я.

— Не заметил?! Увольнительный! — рычит тот. Его лицо покрывается пятнами, замечаю, мы с ним совсем ровесники.

Протягиваю листок, лейтенант не глядя в него, суёт в карман: — Следуйте за нами, рядовой.

— Простите, но меня вызывают в Особый отдел, — тревожусь я.

— Сказки рассказывай байбаскам, — не верит лейтенант, — посидишь на губе, прыти поубавится.

— Зря ты так, товарищ лейтенант, — огорчаюсь я.

— Не тыкай, иди вперёд, воин! — рассердился молодой офицер и приказывает патрульным схватить меня под руки. Не упираюсь, но меня волокут достаточно грубо, словно преступника.

Гауптвахта находится на отшибе — заведение мрачное, там свои порядки, побывавшие в ней, иной раз с неделю харкают кровью.

Лейтенант решительно стучит в фанерное окно. Оно со скрипом отворяется, высовывается заспанная рожа сержанта: — Чего надо? — без малейшего уважения, спрашивает он. Лейтенант, багровеет, но своё "фе", не говорит.

— Примите арестанта!

— Основание? — нагло спрашивает сержант.

— Что?! — взрывается офицер, но стискивает зубы, выплёвывает: — Разгуливал по гарнизону в непотребном виде.

— В "гостинице" мест нет, — издевается сержант и закрывает перед его носом окно.

Смотрю со стороны, от души потешаюсь. Офицер видит это, кровь отливает от лица, белеет от злости, его патрульные отводят взгляды, чтоб тот не заметил насмешек.

Идём к ближайшему магазину, он покупает две бутылки водки, вновь тащит к гауптвахте и стучится.

— Что надо? — в окошке вновь появляется сонная рожа.

Лейтенант суёт водку, сержант оживляется, принимает товар, гостеприимно распахивает дверь: — Заводи!

Под суровым взглядом тучного прапорщика, сдаю ремень, документы и меня пихают в сырую, холодную камеру. Там уже сидит арестант, короткие волосы всклокочены, весь какой-то чёрный, взгляд затравленный.

— Привет, — я присаживаюсь рядом.

— Здорово,— нехотя произносит тот.

— С какой части? — чтоб начать разговор, спрашиваю его.

— Рота Обороны, — хмурится сокамерник.

— Вас же не сажают? — удивляюсь я.

— Чушь, всех сажают, — кривится он. — В лоб прапору дал, довыдёргивался.

— Не хило.

— Ага, чуть в дисбат не угодил.

— Как здесь? — ёжусь я.

— Увидишь, — усмехается сокамерник.

На этом разговор иссякает. Молчим, ждём событий. Всё тихо, служба разливает водку, им пока не до нас.

Спустя час железная дверь скрипит. Входит прапорщик с моим поясом и документами и с уважением произносит: — Свободен боец. Тебя ждёт начальник Особого отдела.

Радость всколыхнула сердце, быстро одеваюсь: — Удачи! — желаю своему сокамернику. Он смотрит на меня с удивлением: — Тебе того же.

Как хорошо на свободе! Вроде ещё не успел испытать всей прелести гауптвахты, но ощущение получил незабываемые.

В Особом отделе меня уже ждут. Иду к кабинету начальника, останавливаюсь и сразу слышу голос полковника: — Ты что, не видел в увольнительном маршрут следования?

Кто-то, что-то жалобно блеет в ответ. Набравшись смелости, стучусь.

— Заходи!

— Товарищ полковник ... — бодро начинаю я. Он, поморщившись, перебивает: — Изволите задерживаться, лейтенант Стрельников Кирилл Сергеевич!

Гл.7.

— Сфотографируешься в военной форме, возьмёшь у этого, вроде вы одной комплекции, — сурово произносит начальник Особого отдела, и лейтенант облегчённо вздыхает, он понял, гроза миновала. — Фотографии принесёшь прямо сюда, пусть сделают в первую очередь, скажешь, я попросил. На твоё имя забронировано место в общежитии. А по поводу твоих перспектив, хочу временно назначить заместителем командира роты, Алексей Павлович отзывается о тебе с положительной стороны, к тому же там вакансия, да и я к тебе присмотрюсь, может, начнёшь наконец-то вспоминать для чего ты здесь, — загадочно произносит он. Я непонимающе вскидываю глаза, он вяло махнул рукой: — Всё, можете идти.

— Есть! — крикнули мы хором и только собираемся развернуться: — Забыл сказать, — тормозит меня полковник, — мы попросили в институте рассмотреть твой диплом, учёный совет его оценил и решил сделать для тебя исключение — приняли без твоего присутствия. Вот, возьми диплом об окончании института, теперь ты полноправный инженер-механик.

Теряю дар речи, едва слезу не прошибло, смотрю влюблёнными глазами на усмехающегося полковника.

— Спасибо, товарищ полковник, даже не знаю, как благодарить.

— Отблагодаришь ещё, — он прищуривает глаза и мне показалось, под верхней губой, вновь блеснул белый клык. Встряхиваю головой. Наваждение, какое-то!

Одуревший и очумевший, выхожу из мрачного здания. Мой напарник в немом потрясении впился на меня взглядом, ещё чуть-чуть и шея свинтится, он даже вспотел, бедолага. Я его понимаю, не часто мы сталкиваемся с чудесами, не прошло и часа, а я из рядового превратился в лейтенанта.

— Кирилл, — протягиваю ему руку.

— Стас, — он поспешно шлёпнул вспотевшей ладонью. — Ну, ты даёшь! — непонятно чему восхитился он.

— Это ты даёшь, — насмешливо фыркаю я, — зачем меня за водку продал?

— Извини, во всём бабы виноваты.

— О, как?

— Доведут человека до расплавленного состояния, вот и срываешься.

— Лучше отожмись пару сотен раз, — советую ему.

— В следующий раз так и сделаю, — вздыхает Стас.

Под вечер я уже обладаю офицерским удостоверением. В ателье сняли мерку, а пока, хожу в солдатской форме. Стас перезнакомил меня со своими друзьями, такими же молодыми лейтенантами. Нет, вру, один старший лейтенант всё же был, но он очень гордый, курит в одиночестве на узком балконе, аккуратно стряхивая пепел, чтоб тот не попадал на бельё, висящее снизу, хотя не очень получается, но не это важно, главное желание.

Наволокли спиртного, перезнакомили с весёлыми женщинами. Они почему-то почти все липнут ко мне, наверное, нравится моя растопыренная солдатская форма.

В гранёном стакане топят мои звёздочки, с трудом пью, едва не проглатываю, но цепляю зубами. Донельзя счастливый, скалю зубы, а вокруг одобрительные вопли.

Что-то ни разу так не упивался, не узнаю себя, наверное — прорвало, всё что накопилось, вырывается наружу. В итоге, под одобрительные вопли, исполняю боевой танец индейцев Сиу. Женщины виснут на шее, кому-то из мужчин это не нравится, пытаются дать мне в морду, но я отмахнулся — тот улетел в сторону и на этом инцидент исчерпан. Затем все вместе горланим песни. Приходят возмущённые соседи, но и они зависают в нашей компании. Неужели всё это сотворил я?

Глубокой ночью, со Стасом, провожаю хохочущих девиц. На улице хорошо, светят звёзды, разгорячённые лица обдувает студёный ветерок. Уже осень, впору идти снегу, но в этом году всё как-то задерживается.

Незаметно Стас исчезает с одной из дам, другая, как только я полез к ней со своими объятиями, и моя рука решительно скользнула ей под кофточку, вспоминает, что у неё строгий муж, и я неожиданно остаюсь один. В недоумении потоптался на одном месте, удивляясь тому, что всё так быстро закончилось, а ведь столько было планов! Ну, да ладно, дело житейское, найти бабу дело не столь сложное.

Порывом налетает леденящий ветер, я несколько трезвею и внезапно вспоминаю Стелу, и даже в глазах потемнело. Боже мой, я хотел ей изменить, какой я гад! Пьяная слеза сорвалась вниз и я, горестно вздыхая, побрёл неизвестно куда. Очнулся на краю аэродрома, у примыкающего к нему леса, непонимающе огляделся, пытаюсь сообразить, где я нахожусь. Темно. Первый снег неуверенно заметался в воздухе, подставляю снежинкам разгорячённое лицо, не удерживаюсь на ногах, резко сажусь на холодную землю, кошмар, как же я напился! Краем уха слышу шорох, дёргаю шею вбок, замечаю две зыбких тени.

— Вы кто? — громко спрашиваю я и пытаюсь их рассмотреть.

Они словно материализовались прямо передо мной, присели на корточки и с любопытством заглядывают мне в глаза. Это мужчина и женщина, на них одинаковые спортивные костюмы и они странно резко водят в разные стороны головами, словно чего-то опасаются.

— Что вам надо? — мне становится не по себе.

— Фу, как же он нализался, я боюсь захмелеть! — тихо как сон, произносит женщина.

— А ты много не пей, остальное я сам допью, — ласково предлагает мужчина.

— У меня с собой ничего нет, — я пьяным жестом развожу руками.

— Глупый, всё, что нам нужно ... в тебе, — тихо засмеялась женщина.

Внезапно мне стало страшно, мне показалось, что из губ женщины выдвинулись два острых клыка.

— Любимый, придержи его, — тихо прошелестел её голос.

— Я чего-то не понимаю! — в ужасе дёргаюсь в сторону, но мужчина с непостижимой скоростью оказывается у меня за спиной и стиснул железной хваткой. В это мгновение женщина налетает сверху, и тут я чётко вижу её длинные клыки. Она резко опускается, с хрустом загоняя их в мою шею. Брызнула кровь, я в шоке онемел, мир, словно перевернулся, неужели это самые настоящие вампиры?! Чушь, мне всё мерещится, это проклятый алкоголь. Неужели "белочку" словил? Струйка крови сползла под воротник и устремилась к чёрному камню, в последнее время почему-то постоянно ношу с собой, мне кажется, он приносит мне удачу.

Женщина завалила меня на землю, и я ощутил на себе её напрягшиеся груди, она со всей страстью обхватывает меня острыми коленками, у меня промелькнула до безобразия глупая мысль: "Она хочет меня изнасиловать! Не дамся!!!" — завопило моё сознание и, всё меркнет, я уже ничего не соображаю, но кровь струится по телу и ... соединяется с чёрным камнем.

Мужчина и женщина с визгом отлетают в стороны, легко поднимаюсь с земли, повёл плечами, за спиной с грохотом развернулись крылья, делаю сильный взмах и поднимаюсь в воздух. Вампиры, делая огромные прыжки, понеслись в сторону заброшенного метро. Быстро догоняю, мужчину разрываю сразу, женщину подхватываю когтями, подношу к глазам. Она истошно верещит, пытаясь цапнуть меня за коготь, сейчас она до предела безобразная — лысый череп, глубоко запавшие глаза, острые уши и оскаленный рот, где торчат длинные клыки всё ещё измазанные моей кровью. Вскоре она мне надоедает, извергаю слепящий огонь и сжигаю дотла, пепел сдуваю в пространство и лечу в ночь.

Резко открываю глаза. Что за бред? Ну и померещится спьяну такое! Нет, больше так пить не буду! С трудом встаю, пошатываясь, бреду, в свою казарму. Вваливаюсь в роту, лицо делаю невероятно серьёзным, пытаюсь незаметно пробраться к своей койке. Нос к носу втыкаюсь в старшего сержанта Селехова, у того округляются глаза, делаю ему пальцами козу, падаю на кровать. Хорошо! Только, кто же меня пинает? Пару раз дрыгнул ногами, не помогает. Куда меня тащат? Сквозь сон слышу, голос каптёра Мурсала Асваровича и меня накрывают, чем-то тёплым.

Снятся кошмары: оборотни, скалящие зубы, некто большой, взмахивает чёрными крыльями, неожиданно возникает встревоженное лицо Стелы, она пытается о чём-то предупредить. На смену ей, выплывают кошачьи глаза рыжеволосой красавицы: "Хватит бухать, пора заниматься делом!" — шепчут пухлые губы.

— Кирилл, просыпайся, скоро ротный с замполитом прейдет! — врывается в мой сон голос каптёра.

Открываю глаза, как включаю свет, вижу крупное лицо каптёра: — Ну, ты даёшь, дух, — неодобрительно говорит Мурсал Асварович, — у нас деды так не нажираются.

— Не знаю таких, — я сажусь, потираю голову.— Маленько перебрал, — всё же соглашаюсь я и, пытаясь раскрыть заплывшие глаза, чтобы рассмотреть суровое лицо каптёра.

— Ждут тебя сплошняком наряды, чёрный будешь. Селехов гром и молнии мечет, боюсь и я не смогу погасить его злость. Зачем ему козу показал?

— Я? — невероятно удивляюсь. — Какую козу?

— Пальцами.

— Значит, заслужил, — я силюсь вспомнить минувшие события.

— Я сказал прапорщику Бондару, что ты ещё бегаешь, — хмурится каптёр.

— Классный ты парень, Мурсал, — я встаю, делаю отмашку руками. — Побоксируем?

— Да ну тебя, — в раздражении отмахивается он. — Это где ты так зацепился? У тебя весь воротник в крови!

Я пощупал шею, вляпался во что-то липкое, с удивлением смотрю на свои пальцы: — Действительно, кровь. Где-то я упал ... на что-то напоролся ...

— У тебя на шее два пореза, укус напоминает. Тебя собака не кусала?

— Да вроде нет, — задумался я, в голове крутятся какие-то картинки, оскаленные морды и я вспоминаю полёт, словно это я лечу, взмахивая огромными крыльями. Что за бред! Я поморщился. Пожалуй, алкоголь мне противопоказан, мерещится всякое.

Каптёр быстро обработал раны, и ловко наклеил пластырь: — До свадьбы заживёт, — хмыкнул он.

— Мурсал, отличный ты парень, а хочешь, я тебе что-то покажу? — загадочно произношу я.

— Ну что ты хочешь показать? Ты лучше подворотничок поменяй и умойся, да не глаза замполиту не показывайся, на губе сгниёшь.

— Ты что, действительно не хочешь посмотреть, что у меня есть?

— Что там? Показывай, — фыркает Мурсал Асварович.

Вытягиваю офицерское удостоверение. Каптёр берёт, смотрит то туда, то на меня, ничего понять не может: — Что это?

— Что-что, лейтенант я!

— Как это?

— Ещё вчера не знал об этом. Институт экстерном закончил, вот и присвоили.

— Во облом будет! — хватается за голову каптёр.

— У кого? — не понимаю я.

— У старшего сержанта Селихова!

— Ну, не виноват я, — развожу руками.

— Блин, так отметить надо!

— О нет, наотмечался, — взбрыкиваю плечами, для меня такие дозы, явно непотребны,— сладкий стол организую.

— Фи, — кривится каптёр.

— Хорошо, один пузырь поставлю, но не больше ... ну, два, — заметив его гримасу, поправляюсь я.

— Хоть на этом спасибо, — он встаёт в стойку. Минут за десять, выгоняет из меня остатки алкоголя, сила возвращается, туман в голове рассеивается.

Дверь открывается, протискивается прапорщик Бондар. Останавливается напротив: — Понятное дело, где ещё можно лейтенанта Стрельникова найти, — гудит он, — тебя ждёт командир роты.

Быстренько меняю подворотничок, забегаю в умывальник, привожу себя в порядок, аккуратно бреюсь. Вваливается старший сержант Селехов с ефрейтором Матвеевым: — Это ты правильно, что сюда зашёл, месяц будешь гальюны драить, — с нешуточной угрозой говорит Селехов и мне показалось, ещё мгновение, и пространство разорвёт молния, до того у него суровый вид.

— Ради бога, извини меня за козу, — улыбаюсь я.

Его сбивает с толку моя уверенность: — Дух, ты не понял? Месяц, нет, два месяца будешь полировать унитазы, а затем на Северный полюс поедешь служить!

— Извини брат, по рангу не положено, — брызгаюсь одеколоном, бесцеремонно раздвигаю их руками, протискиваюсь между ними, и, чувствую спиной их опешившие взгляды, иду в кабинет командира роты, стучусь и уверенно захожу.

— Рядо ... — по привычке начинаю доклад, но осекаюсь, — лейтенант Стрельников прибыл по вашему приказанию!

За столом, щупая свои дерзкие усики, сидит командир роты капитан Бухарин Алексей Павлович и старший лейтенант Мурашко.

— Присаживайся, Кирилл Сергеевич, — улыбается командир.

Сажусь, улавливаю полный неприязни взгляд замполита.

— Начальник Особого отдела, Леонид Фёдорович Белов, рекомендует тебя в качестве моего зама, конечно временно — пока ты проходишь военные сборы. Сознаюсь, предложение неожиданное, но не мне решать.

— Ты знаешь, что такое быть заместителем командира, — поднимает тощий палец старший лейтенант Мурашко, — это быть постоянно с бойцами, дышать с ними одним воздухом, есть с одного котелка!

— Можно и со своего котелка, — усмехается капитан, — да и дышит с ними одним воздухом уже давно. Впрочем, замполит прав, надо быть в курсе всех событий роты. Кстати, хочу спросить, у нас вакансия на двух сержантов. Хотелось бы узнать твоё мнение, кто достоин этого звания?

— Герман Ли и Филатов Миша, — моментально говорю я.

— Что, кореша твои? — ехидно вытягивает тонкие губы замполит.

— Ага, кореша, — радостно соглашаюсь я.

— А кроме этих достоинств у них есть ещё что-то? — сверлит злыми глазёнками старший лейтенант Мурашко.

— Очевидно да. Образованные, учатся в институтах, спортсмены, пользуются авторитетом, правильно оценивают политику КПСС.

— То, что они с образованием и пользуются авторитетом, это естественно не главное — больше минус, но если поддерживают миролюбивую политику КПСС, безусловно — плюс, нехотя соглашается замполит, — но я против их кандидатур, — решительно заявляет он.

— Кстати, лучше их никто не готовит политинформации, — как бы, между прочим, вмешивается командир.

— Ах, это, — краснеет замполит, — это несколько меняет дело. Хорошо, раз вы настаиваете,— прячет в глубине глаз злость, — я за. А вы, лейтенант, потрудитесь быстрее форму одеть, сложно с вами разговаривать.

— Сам хочу, в ателье заверили, что уже сегодня к обеду будет.

— Вот-вот, переодевайтесь быстрее, а то так хочется, глядя на солдатскую форму, тебя в наряд поставить, гальюны драить, — искренне говорит старший лейтенант Мурашко.

— Не форма красит человека, а содержание, — хмыкает командир, весело подмигивает мне.— Что ж, пойдём, приставим тебя народу, — поднимается он.

Рота стоит в две шеренги. Раздаётся команда: — Смирно! — старший сержант Селехов строевым шагом подходит к нам, не может скрыть своего удивления, глядя на меня, стоящего рядом с командиром, с трудом докладывает, даже заикается.

Капитан Бухарин здоровается, рота громыхает в ответ.

— Хочу представить своего заместителя, лейтенанта Стрельникова Кирилла Сергеевича. В моё отсутствие, будет решать все вопросы, прошу его любить и жаловать.

Как положено, выхожу вперёд: — Здравствуйте товарищи! — тишина. — Здравствуйте товарищи! — громко повторяю я. Раздаётся нестройный хор.

— Для тех, кто не понял, я лейтенант Стрельников, сегодня предстану в офицерской форме, — замечаю ехидный взгляд, брошенный моей персоне со стороны замполита, но я не унимаюсь: — Здравствуйте, товарищи! — в третий раз здороваюсь с ротой. На этот раз рота ревет, как положено. Командир улыбается в тонкие усы, он удовлетворён.

Мне как-то непривычно нынешнее состояние, вот так всё сразу навалилось. Могу ходить куда угодно, хоть в Москву езжай, хоть куда, главное успевать на службу. Невероятно высоко взлетел из рядовых, в лейтенанты, причём в заместители командира угодил, как бы ни упасть больно, посещают меня мысли, но от гордости буквально распирает. И ещё, прямо зуд какой-то, хочу одеть офицерскую форму и ... к Стеле бежать.

Наконец примеряю форму. Сидит как литая, эффектно подчёркивает мышцы, голубая фуражка, на петлицах крылышки с красными камушками, это означает, я отношусь к техническому составу. Вешаю на грудь ромб, пока единственный значок, он указывает на то, что я инженер.

Как красная девица кручусь у зеркала, не могу оторвать от себя взгляд. Старый, добрый еврей, снисходительно посмеивается, снимает с кителя несуществующие пылинки: — Красавец, просто красавец, моей бы Сонечке такого молоденького офицера.

— Спасибо, отец, — обнимаю его за плечи, — постарался, хорошо форму подогнал.

— Заходи на чай, будем рады и моя жена Люся, с Сонечкой познакомишься.

— Обязательно зайду, — вру я и выхожу на свежий воздух. Моё нынешнее состояние пьянит сильнее вина, лицо сияет как начищенная бляшка, даже кажется, что моя рожа пускает на асфальте солнечные зайчики.

Едва не вприпрыжку несусь к дому Стелы, но чем ближе, тем сильнее замедляю шаг. Под конец останавливаюсь, меня мучают смутные сомнения. Вот, и что дальше? Прейду к ней. Здрасте! У неё папа генерал, а я зелёный лейтенант, а вчера, вообще рядовой. Тогда ей ничем не был обязан, а сейчас, поймёт, что я на что-то претендую. Да почему я хотя бы не майор? Вот обнаглел! Я сам себе усмехаюсь. Замечаю цветочную лавку, ноги ведут к ней, останавливаюсь, глупо рассматриваю роскошные хризантемы. В моих карманах, голяк.

— Лейтенант, купи букет, ваша девушка будет довольна.

Под пристальным взглядом продавщицы, роюсь в карманах. Пунцовый от стыда, выудил пару пятаков, десять копеек копейками, четыре двухкопеечные монеты. Всё — финансов больше нет!

Вжав голову в плечи, разворачиваюсь.

— Сколько у тебя, — останавливает меня требовательный голос цветочницы.

— Двадцать восемь копеек, — нехотя отвечаю ей.

— Гвоздику одну возьми, — сжалилась продавщица.

Поспешно высыпаю деньги, обхватываю тонкий стебель, понуро бреду к Стеле. Вот и её дом. Останавливаюсь у подъезда и, как столбняк напал, ни шагу сделать не могу. Внезапно из-за поворота вылетает военный УАЗ, резко тормозит, я не успеваю податься в сторону, из машины выбирается лично генерал Щитов. Становлюсь по стойке смирно, отдаю честь, в душе проклиная всё на свете.

— А, это ты? — в ответ отдаёт мне честь. — Институт закончил? Правильно. А здесь, что делаешь?

— В роту иду, товарищ генерал майор, — лихо чеканю.

— Ну да, ну да. Командиру роты гвоздику несёшь? — в глазах мелькает насмешливое понимание.

Я готов провалиться сквозь землю, опускаю глаза вниз.

— Что стоишь, иди! — приказывает Щитов.

— Есть! — прикладываю руку к козырьку, разворачиваюсь и собираюсь уходить.

— Куда идёшь?

— В роту, — останавливаюсь я.

— Да? Ну ... иди.

— Нет, мне к Стеле надо! — с отчаянной решимостью заявляю я.

Генерал смотрит в глаза, взгляд не опускаю, правда, вспотел как мышь, могуч и тяжёл его взгляд.

— Поднимайся, — кивает мне в сторону парадной.

Мельтешу следом. Он заходит в прихожую, Стела моментально виснет на его шее, неожиданно замечает меня: — Ой! Это ты что ли?

— Дочь, налей нам борща и сосисок с вермишелью. И не пялься на лейтенанта, а то сейчас он в форточку вылетит.

— Слушай, как тебе форма идёт, — она подходит совсем близко, от её нежного запаха у меня прерывается дыхание. — Какая красивая гвоздика, — поднимает на меня смеющийся взгляд.

— Это тебе, — поспешно сую ей в ладонь.

Генерал скрывается в кабинете, Стела ведёт меня в свою комнату: — Располагайся, можешь книги, посмотреть, я на кухню. Она что-то напевает, гремит тарелками, а я, млея от восторга, прохаживаюсь по комнате. Вытягиваю за корешки книги: Гюго, Дюма, Стендаль, Жуль Верн, Майн Рид, Джек Лондон, а так же, Чехов, Лев Толстой, Пушкин, Блок, Есенин ... не удержался, беру Затерянный мир Конан Дойля и окунаюсь в сказочный мир, который описан так реально.

— А, Затерянный мир? В третьем классе читала, — неожиданно выныривает из-за плеча Стела.

— Я где-то так же читал, — смущаюсь под её насмешливым взглядом и откладываю книгу в сторону.

— Можешь взять, — просто говорит она.

— Да нет, спасибо, вряд ли у меня будет время, в роте столько дел ...

— А как насчёт сегодняшнего вечера? — она стоит так близко, что я даже пугаюсь, а вдруг она услышит удары моего сердца, которое бьётся в груди как чугунная кувалда, ещё чуть-чуть и рёбра сломает. — В восемь часов в клубе, дискотека. Прейдёшь?

Глотаю тягучую слюну, киваю как китайский болванчик.

— Полвосьмого, зайдёшь за мной?

— Угу.

— Какой-то ты не разговорчивый, — несколько погрустнела Стела.

— Исправлюсь, — буркнул я.

Она считает, что шучу, весело смеётся.

— Пойдём за стол! — тянет за собой, лукаво поглядывая из пушистых ресниц. Как всякая женщина, понимает, что творится в моей душе, это её забавляет и льстит.

Обедать в обществе генерала, пытка. Кусок хлеба не лезет в горло. Как назло, вновь так двинул стол, что генерал едва успевает подхватить свою тарелку, не то б вся скатерть была залита борщом. Затем, случайно бью ладонью по изгибу вилки, та подпрыгнула, но генерал Щитов ловко перехватывает её в воздухе.

— Однако, — качает головой, давно с такой раскованностью не сталкивался. — Далеко пойдёшь, лейтенант!

О, как мне хочется сейчас убежать ... и остаться тоже!

— К какой части приписан? — генерал аккуратно режет колечками сосиску, густо макает в горчицу, смачно ест.

— Семьдесят четыре пятнадцать, — пытаюсь из борща выловить картофель.

— Ты что ли, в пять утра часовых пугаешь, спортом занимаешься.

— Нагрузок не хватает, — соглашаюсь я.

— Вдоль леса бегаешь?

— Так дальше, товарищ генерал майор. Или нельзя? — я не понимаю, к чему он клонит.

— Почему же, партии нужны крепкие солдаты и офицеры. Суть не в этом, докладывают, волк объявился. Поведение странное, близко к жилью подходит, не иначе бешенный.

— Как волк?! — округляет глаза Стела. — До Москвы сто пятьдесят километров! Папа, ты шутишь?

— Не шучу, может, он со зверинца сбежал. Кстати, ты завязывай с подругами за черникой ходить. Временно, до выяснения ситуации, — сурово сдвигает брови. Ты тоже, выбери другой маршрут. И ещё, возьми бойцов, прочеши округу. В тех местах ЗКП, офицеры часто в одиночку ходят, не нарвались бы на зверя. Обязательно сходи к заброшенному метро! Это в первую очередь!

— Оружие брать можно? — встрепенулся я.

— Несомненно! Волк, точно, бешенный. Считай это приказом, о результате доложишь.

— Есть, товарищ генерал майор! — от усердия едва не щёлкаю каблуками под столом.

Генерал Щитов доедает второе, с наслаждением пьёт морс, даже крякнул в конце. Салфеткой промокнул губы, встаёт: — Ты не засиживайся, Кирилл Сергеевич, делом займись. Пропуска заберёшь в Особом отделе, я распоряжусь.

— Есть, товарищ ...

— Ладно, сиди пока, — кладёт ладонь на моё плечо. — Дочь, мать звонила?

— Ещё вчера, папа, я же тебе говорила. Она задерживается, новая делегация из Чехословакии должна прибыть.

— А, ну да, ну да, — вспоминает он, в глазах мелькает тоска. Затем, вновь обращается ко мне: — В трёх километрах от ЗКП, заброшенное метро, ещё при Сталине делали, да на плавун наткнулись, пришлось строительство закрыть, — генерал трёт гладковыбритый подбородок и добавляет, — у командира роты возьми карту.

Генерал Щитов уходит, я тоже поднимаюсь.

— Не забудешь вечером прийти? — Стела заглядывает мне в глаза, я снова плыву.

— Обязательно! — обещаю ей, вот только бы побыстрее с волком разделаться, будь он не ладен, думаю я.

Пропуска беру без проблем, под пристальным взглядом майора, расписываюсь, отдаю честь, ухожу.

Моё появление в части производит фурор. Дневальный по тумбочке, с которым мы недавно чистили картошку в столовой, заелозил, не зная, что делать.

— Действуй по уставу, — помогаю я ему. Он встрепенулся: — Дежурный по роте на выход!

Старший сержант Селихов выбегает навстречу, видит меня, теряется, но быстро берёт себя в руки, докладывает.

— Командир роты где? — выслушав доклад, спрашиваю его.

— Выбыл из части ... товарищ лейтенант.

— Прапорщик Бондар?

— В каптёрке. Позвать?

— Сам зайду.

Иду по казарме, чувствую на себе бесчисленные любопытные взгляды. Останавливаюсь у кроватей, там, сидя на табуретках, Миша и Ли подшивают лычки младших сержантов.

Ли вскакивает как пружина, Миша нехотя приподнимает свой зад.

— Сидите ребята, — останавливаю их. — Обедали уже?

— Так точно!

— Очень хорошо. Нам задание, лично от генерала Щитова. Берём автоматы и прочёсываем лес, бешенный волк объявился.

— Как волк? — не верит Ли.

— Со зверинца убежал.

— Тогда понятно, — у Ли в восторге светятся раскосые глаза.

— Лучше карабин, — ворчит Миша.

— Извиняйте, в наличие лишь АКМы, — развожу руками. — Через пять минут подходите к оружейке.

Захожу в каптёрку как к себе домой. Прапорщик Бондар возится с постельным бельём, Мурсал Асварович считает наволочки.

— О, привет! — видит меня каптёр. — Офицерская форма тебе идёт, — жмёт мне руку.

— Ты что-то хотел, Кирилл Сергеевич? — гудит прапорщик.

— Товарищ прапорщик, мне нужна карта прилегающей территории и заброшенного метро, это приказ генерала Щитова, необходимо разобраться с волком.

— Да, слышал, волк, — соглашается прапорщик Бондар.

— Младшим сержантам Герману Ли и Филатову Михаилу выдайте личное оружие. Мне так же не помешает автомат.

— Как скажешь, — прапорщик ведёт в кабине командира роты, открывает ключом, достаёт из сейфа карты, разворачивает одну из них.

— Вот ЗКП, вот заброшенное метро. Только, я б не советовал туда ходить, — неожиданно изрекает он.

— Что так?

— Ходят слухи, там огромные крысы живут.

— Справимся, кота с собой возьмём, — усмехаюсь я.

— Кот не поможет, — не принимает шутку суровый прапорщик.

Вот, никогда не подумал, чтоб такой, всегда невозмутимый флегма, огромный прапорщик, а боится крыс. Искоса глянул на него, он перехватывает взгляд: — Крысы крысам рознь, не смейся, зелёный ещё.

— Да и не думал, — смущаюсь я. Не знал, что он такой проницательный.

Ревёт сирена, гремит решётка, заходим в оружейную комнату. Прапорщик выдаёт автоматы, расписываюсь в получении. Пристёгиваем к ремню подсумки с рожками. Затем, получаем рацию и мощные фонари, выходим из казармы. Прапорщик Бондар провожает нас, смотрит на меня странно, явно хочет, что-то сказать, но передумал.

— Вперёд, парни, бегом! Время у нас в обрез, скоро начнёт темнеть.

— В любом случае, волка до утра будем выслеживать, — уверенно говорит Миша,— сейчас он отдыхает в логове. Надо сразу идти к заброшенному метро.

— Значит, следуем туда, — соглашаюсь я с его мнением.

Мимо проносятся последние казармы, выбегаем к аэродрому, несёмся вдоль взлётных полос. Где-то стартуют истребители, возле серебристых ангаров гудят тягачи, лётный состав косится на нас, но понимает, служба.

Вскоре выбегаем за территорию аэродромов. Лес вплотную примыкает к бетонным заборам. В отдалении виднеются сторожевые вышки, на которых замерли бойцы с автоматами.

Сворачиваем в лесную зону. Она окружена несколькими рядами колючей проволокой, а между ними, путанка. Подходим к КПП, нас тормозит сержант и два рядовых с автоматами, выходит старший лейтенант. Предъявляю документы, внимательно рассматривает, отдаёт честь. Входим в лес — вокруг берёзы, листва почти вся под ногами, приятно шуршит, запах одуряющий. Идём по едва заметной тропе, по ней ходят на ЗКП, но на пол дороге нам придётся свернуть в сторону заброшенного метро.

В этих местах практически не бывает людей, спешат на службу, редко сходят с тропы. В отдалении есть грунтовая дорога, один раз по ней ездили, колдобина на колдобине. ЗКП настолько сильно замаскировано, что, даже можно стоять на нём и не знать, что под ногами целая сеть ходов, кабинетов, гудит аппаратура, службы несут дежурства. Вход, как в подводную лодку — массивная круглая дверь с надёжными запорами. Можно лишь догадываться, что происходит под землёй.

Природа вокруг нетронута, первозданна. Листья, вперемешку с сучками и мхом, покрывают всю поверхность, заманчиво блестят шляпки мокрых грибов, изредка шныряют молчаливые лесные птицы. Говорят, здесь много кабанов, да и косули не редкость — заповедник по неволи, людей нет, и как успокоилась природа.

Первый ориентир замечаем сразу, заброшенный ещё с войны, перекорёженный проржавевший почти насквозь, грузовик. Выходим к нему, у бесформенных колёс расстилаем карту. С умным видом склоняюсь, шлёпаю губами, пальцем пытаюсь очертить маршрут.

— Обойти надо, — Миша присаживается рядом, — видишь эти цифры, Кирилл, здесь ров, а тут возвышенность.

— Откуда ты всё знаешь? — пихаю его в бок.

— Кто на что учился, — невозмутимо отвечает мой друг.

— А это что? — тычет веточкой Герман Ли.

— По видимому это и есть заброшенное метро, — делаю предположение я.

— Близко.

— Это на карте рядом, ползти и ползти, к вечеру успеть бы. НЗ взяли?

— Как без этого, — улыбается раскосыми глазами кореец.

— А я забыл, — обречённо вздыхаю, а в животе, начинает подсасывать.

— Поделимся, — успокаивает меня Миша. Его лицо сурово, чёлка, как обычно косо срезана, а глазами так простреливает окружающий лес, кажется, ещё мгновенье, и от его могучего взгляда полетят в разные стороны ветки, словно скошенные автоматной очередью. Я усмехнулся своим мыслям, а ведь если серьёзно, Миша единственный из всей роты, на стрельбах бил в сплошные десятки. Мне кажется, у него на генетическом уровне любовь к оружию и с этим автоматом у него установились дружески-деловые отношения. Вот и сейчас он висит у него стволом вниз. Миша изредка его поправляет, но с плеча не снимает, а я с Ли, то в руках их несём, то целимся и так хочется пострелять! К сожалению, признаю сей факт, ну и дилетанты мы. Странно, что эту операцию, генерал Щитов доверил нам, а не бойцам из роты Обороны.

С маршрутом определились. Незаметно как, но Миша возглавил наше движение. Нюх у него звериный, да и сам похож на хищника, даже белки глаз порозовели. Герман Ли идёт по середине, я замыкаю шествие.

Ощутимо темнеет, дует холодный ветер, зябко и неуютно. Наконец лес редеет, виднеются заброшенные строения: железные балки, перекорёженные металлоконструкции, горы строительного мусора — сейчас укрытые толстым слоем земли и заросшие густой травой — картина мрачная, особенно, при наступлении темноты.

— Место, в плане засады, очень выгодное, — хмурится Миша.

— Не мели чушь, волчара что ли, в завалах с гранатомётом засел, — смеюсь я.

— Я говорю то, что чувствую, — не обращает на мою иронию друг. — Нам бы обойти это место с той стороны, а Герман, пусть здесь заляжет.

— Миша, ты в своём уме, мы что, на войне? Бегом! — вот мнительный парень. Показывая пример, я смело бегу к развалинам, даже автомат не стал стягивать с плеча. Краем глаза вижу, как петляет Миша, прыскаю от смеха. Вот умора!

Автоматная очередь застаёт врасплох. Я останавливаюсь, словно громом оглушённый и кручу головой, словно гусь перед колёсами грузовика.

— Ложись! — остервенело орёт Миша.

Ещё одна очередь выбивает клочки материала, и живот обжигает боль. Как куль заваливаюсь на землю.

Миша, непрерывно отстреливаясь, подкатывается ко мне, оттаскивает под разбитые балки. Там уже, забившись в угол, клацает зубами Герман Ли, но всё же пытается стрелять, высовывая ствол из-за камней.

— Так всегда бывает, не обстреляны ещё, — успокаивает нас Миша.

Но мне безумно стыдно. Надо же, едва в штаны не наложил! Целый лейтенант, хренов!

Кровь струится из-под ткани, но от стыда, даже боли не чувствую, а сознание легонько уплывает, словно воспаряю в небо.

— Перевяжи! — рычит Герману Миша, не переставая поливать огнём темнеющие развалины.

Очнулся резко, в рот льётся вода.

— Кого-то загасил, — неуверенно говорит Миша. Достаёт из пилотки иголку, слюнявит нитку. Чего это он шить собрался? Удивляюсь я.

Он бесцеремонно разматывает повязку, из-под которой, не переставая, льётся кровь, стягивает края раны и смело тычет иглой.

— Блин, что ты делаешь?! — взвываю я, но стискиваю зубы. Жду, когда Миша закончит шить. Игла с хрустом входит в кожу, выходит с другой стороны раны, Он делает узелок и, вновь мучения.

— Я так собак своих зашивал, — с мрачной улыбкой говорит Миша. — Тебе повезло, печень не пробило. Сейчас подорожника разомну и забинтуем. А ты молодец! — неожиданно хвалит меня, — когда шил своих собак, они сильнее выли.

— Непонятно, кто это в нас стрелял? — кривясь от боли, говорю я.

— Такое ощущение, именно нас ждали, словно навёл кто-то, — замечает Миша.

— Этого не может быть. Прапорщик Бондар, никому бы не смог сообщить и зачем ему. А больше, о нашей операции никто не знает, — но внезапно вспоминаю внимательный взгляд генерала Щитова. Чушь, какая! Отбрасываю нехорошую мысль. Не будет ради какого-то зелёного лейтенанта мараться целый генерал. Да и повода нет. Может, ревнует к дочери? Глупо, перевёл бы в другую часть или, вообще, с армии выгнал. Но кто же? Может, случайность? И всё же, во мне гнездится уверенность, это не просто так, я согласен с Мишей, ждали именно нас.

— Знаешь, что больше всего непонятно, это то, почему тебя не убили? — неожиданно заявляет мой друг, — с такого расстояния не попасть невозможно.

— Наверное, не снайпер, — ухмыляюсь я, закашлялся и едва сознание не теряю от боли.

— Или наоборот, снайпер, — загадочно изрекает Миша, — а может, от метро нас отгоняли.

Гл.8.

Некоторое время Миша осматривает развалины, где, по его мнению, он сразил автоматчика. Приходит растерянный, задумчивый, в глазах непонимание и в связи с этим, страх.

— Ушёл? — догадываюсь я.

— Его точно подстрелил. Хорошо всадил, прямо в живот, вся земля в крови, целые лужи!

— И где же он?

— Ушёл и даже автомат унёс. Там ещё волчьи следы есть, они совсем рядом с человеческими, буквально вперемешку друг с другом. Что будем делать?

— В часть идти, — мрачно заявляю я, катая по ладоням свой чёрный камень. Каким-то чудом он не измазался кровью и сейчас внимательно осматриваю его поверхность. Окаменелые ракушки отпали, обнажив слегка бугристую поверхность. Теперь камень имеет несколько иную форму, он явно не круглый, а вытянутый и определённо напоминает сердце. Такое открытие меня сильно удивило, неужели он искусственного происхождения, но это невозможно, судя по окаменелостям, ему сотни миллионов лет. Вытряхнул из целлофана НЗ, я осторожно уложил в плёнку камень и засунул его подальше от кровавого пятна на моей форме. Затем обратился к Ли: — Помоги мне подняться, что-то у меня не по делу кружится голова.

— Много крови потерял, — хмуро произносит Миша, — тебе в госпиталь надо. Я тебя немного подлатал, но нужны антибиотики иначе, можно заработать воспаление, а там и до сепсиса недалеко.

— Утешил, — буркнул я.

— Послушай, Кирилл, чего ты выскочил, зачем поставлялся как последний кретин? — в сердцах ругнулся Миша. На его лице пробежались бугры, а ноздри раздулись как у быка, увидевшего перед своей рожей тореадора. Все эти признаки указывали на то, что мой друг испытывает крайнее эмоциональное волнение.

— Так я ж даже не мог подумать, что волк начнёт из автомата отстреливаться, — пошутил я.

— Интересная версия, — медленно проговорил друг и к моему удивлению задумался.

— Ещё скажи, что то был оборотень, — фыркнул Ли, но наткнулся на тяжёлый Мишин взгляд, помрачнел и, пожав плечами, попытавшись полностью раскрыть свои узкие глаза, с ехидством спрашивает: — Миша, ты действительно веришь во всю эту чушь?

— Я в живот ему несколько пуль всадил, а ты знаешь, стреляю я метко, от таких ранений медведь бы загнулся, а этот ушёл ... причём странным образом человеческие следы как-то трансформировались в волчьи.

— Сказочник, — фыркнул кореец, но в чёрных прорезях его глаз колыхнулся ужас.

— Хватит рассказывать байки, мы не в пионерлагере, здесь нам больше делать нечего, уходим, — решительно произношу я, ощущая, как наливается жгучей болью рана.

Как трудно идти, нитки скрипят, кровь сочится, мучает жажда, ежеминутно накатывает дурнота, ноги дрожат, перед глазами вспыхивают световые пятна. Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям, неужели возникают галлюцинации. А ведь точно, огни! Я с трудом воспринимаю реальность, и не сразу понимаю, что перед нами КПП. Меня укладывают на жёсткий топчан, вливают в рот воду. Старший лейтенант объявляет тревогу, скоро прибудет рота Обороны, а меня увезут в госпиталь. Как жаль, со Стелой не попрощаюсь. Перед глазами появляется её видение, но за ней стоит, крепко сжав губы, генерал Щитов. Я отмахиваюсь, они исчезают, а им на смену выплывает полковник Белов, он улыбается словно добрый дедушка, затем мрачнеет: — Вот как бывает, Кирилл, оказывается генерал начальник над нечестью, что расплодилась в заброшенном метро. Необходимо отобрать чёрный камень, иначе он уничтожит всех нас. В том метро есть одно потайное место, где сила артефакта сводится к нулю, его необходимо отнести туда и как можно быстрее. Я знаю, метро должны скоро взорвать и тогда все наши усилия будут напрасны, каста Ассенизаторов исчезнет, а вместе с ней рухнет весь мир. Торопись Кирилл, вспомни для чего ты здесь, возвращайся к своей напарнице! — почти кричит он, и я отключаюсь.

Госпиталь в Подольске — операцию сделали, сижу на уколах и таблетках, здоровье стремительно возвращается. Главврач удивлён скоростью заживления и, хотя печень была не задета, ранение весьма серьёзное, мог изойти кровью. Хорошо Миша в своей деревне научился зашивать собак, вот и пригодился его опыт, иначе кровью изошёл, а я ещё такой молодой. Внезапно мне так стало себя жалко, что едва не всхлипнул, но мгновенно выругался сам на себя — нечего нюни разводить! А ещё меня постоянно преследует странное ведение, что случилось со мною перед потерей сознания, я чётко помню слова полковника Белова, они шилом запали мне в душу, но я разумом понимаю, всё это плод моего воспалённого сознания ... но слова полковника не хотят испаряться из моей памяти.

С неба срывается пушистый снег, но я не ухожу из больничного парка, здесь тихо и спокойно. Кутаюсь в толстый халат, поглаживаю в кармане свой талисман, который сейчас я называю "чёрным сердцем". Не знаю почему, но он всегда со мной и не теряется. Я уже стал считать его частью себя, как хорошо, что пули по нему не попали.

По парку, в одиночку и небольшими группками, прогуливаются пациенты, кого-то везут на инвалидной коляске, кто-то ковыляет на костылях. В Подольске много солдат и офицеров с ранениями, в Афганистане в полном разгаре война. Меня тоже причисляют к "афганцам", так как — пулевое ранение, устал доказывать, что я на войне не был, но с интернационалистами у меня сложились дружеские отношения.

Началось с того, как нам в палату привезли лейтенанта без ноги, моего ровесника, может, на год старше. К слову сказать, в этой палате я единственный, кто не воевал, и начались у того проблемы. Он постоянно злой, каждый день до отключки напивается, и кидается костылями. Смотрю на него, а сердце зашкаливает от жалости, но таких ребят жалеть нельзя, необходимо это болезненное состояние вышибать клин клином.

Очередной раз лейтенант заходит пьяный донельзя, вначале швырял костыли, затем обливает подушку слезами. Мужчины смотрят на него, но не вмешиваются. Приподнимаюсь на подушке: — Слушай, сосунок, сколько можно постель портить?

Воцаряется тишина, все вытягивают в мою сторону шеи. Лейтенант замолкает, с ненавистью глянул на меня, лицо идёт багровыми пятнами.

— Это ... ты мне? — ещё не веря, спрашивает он.

— Других сосунков в палате нет. Разнюнькался, мальчик ногу потерял, а как же "самовары" без рук и ног под капельницами лежат? И то не ноют! Ты жри, жри водку, а затем валяйся в блевотине на улице. Может, кто и подаст? Во, житуха тебя ожидает! Кстати, у церкви, больше подают!

— Что?! — он соскакивает на пол, едва не падает, лицо перекошено, ищет костыли, а они валяются в разных углах палаты. Прыгает на одной ноге, едва успеваю сползти с кровати. Но он, умудряется меня поймать, бьёт так, что шов расползается. Мажется моей кровью, но не унимается, явно хочет убить. Он мне надоедает, легонько бью ладонью в шею, лейтенант тихо сползает на пол. Затаскиваю на кровать, бережно укрываю одеялом, сам иду на перевязку.

Когда захожу обратно, лейтенант, как умер, застыл под одеялом, не издаёт ни единого звука. Соседи по палате, посматривают на меня, но больше из любопытства. Один майор, с лицом, посеченным осколками и выбитым глазом, понимающе улыбнулся. Прошло несколько дней, лейтенант ковыляет на костылях чёрный, на меня не смотрит, но и не пьёт. Интересно, чем всё закончится? Пришьёт меня или нет? Но вот однажды вечером, подходит к моей кровати: — Пойдём, — грубо тычет костылём.

Я понял, моё "лекарство" сработало, но в какую сторону? Поднимаюсь, иду следом. Заходим в столовую, накрыт стол, под проточной водой охлаждается водка. В развалку сидят афганцы, усаживают между собой, рядом влезает лейтенант, кстати, его Володей звать, разливают водку, все выпивают, Володя оборачивается ко мне, показывает недопитый стакан: — На гражданке моя норма была, такой она и сейчас останется, — с ухмылкой добавляет он. — Вчера протез примерял, ходить буду. А вообще, удивляюсь, как тебя не замочил. Как хорошо, что этого не произошло, столько было разных мыслей. Знаешь, хоть ты и гад порядочный, хочу стать твоим другом, я понял для чего ты это сделал, встряхнут меня хотел, чтоб я почувствовал остроту жизни. Жестоко. Но у тебя получилось, а я ведь действительно уже не мог остановиться, так себя жалко было ... и на весь мир был злой.

Жму руку, мужчины посмеиваются, затем водка, закуска, разговоры — гуляли почти до утра. В этот раз я вновь надрался, Володя дотащил меня до постели, периодически подставляя свой костыль, чтобы я не рухнул на пол.

Иду по парку, вспоминаю, улыбаюсь своим мыслям, хвалю себя и на душе так тепло, а на встречу идут два человека, внезапно внутри словно щёлкает затвор — не нравятся они мне, уж очень неестественны осанки, словно от всего ждут подвох. Бородки окладистые, густые волосы зачёсаны назад, в глазах фанатичный огонь, полы плащей развиваются, но что-то опасное скрывается под ними.

Подходят всё ближе и ближе. Сжимаюсь, интуитивно ищу путь к отступлению. Как бы невзначай отхожу за скамейку, прячусь в зарослях. Ловлю себя на мысли. Что я делаю? Совсем с ума сошёл, чего ещё выдумал! Идут себе люди по своим делам ... но какая от них пышет мощная энергетика, такое ощущение, будто воздух впереди плавится.

У одного из мужчин, на ветру, расходится плащ, на груди сверкнул крест, усыпанный каменьями. Попы, что ли? Да вроде для священников слишком молодые — как бойцы, тела сильные, походка пружинит. Батюшки такими не бывают, я вспоминаю отцов церкви, переваливающихся по храму, с кадилом в руках.

— Кирилл, что в кустах ищешь? — на дорожку выныривает целая толпа афганцев. Спешу к ним, неестественно улыбаясь, мельком глаза улавливаю, как мужчины приостановились и резко рванули вперёд.

— Отлить, что ли хотел?

— А, пустое, мерещится всякое, — меня бьёт озноб, я почти уверен, что избежал некой опасности, причём реальной, словно столкнулся с чем-то непонятным и беспощадным. В жизни такого не испытывал! Ласкаю пальцами "чёрное сердце", камень конкретно тёплый, даже горячий.

Не могу уже находиться в госпитале. Рана не болит, хорошо рубцуется. Надоедаю лечащему врачу с выпиской. Он хмурится, утверждает, что с такими ранениями ещё необходимо лежать месяц, но, ощупывая швы, в удивлении поджимает губы, в итоге, сдаётся.

Мне положен отпуск после ранения, но еду в часть. Хочу увидеть Мишу и Ли. Не будь их, гнил бы в лесу на радость жукам. А ещё, тянет к Стеле, но я мрачнею, не хочу видеться с генералом.

Капитан Бухарцев встречает меня радушно, заводит в кабинет, из сейфа достаёт коньяк. Разливает. Усики дерзко топорщатся, взгляд смеющийся.

— С выздоровлением, Кирилл Сергеевич, поздравляю тебя!

— С чем? — в недоумении беру стакан.

— Ваша троица представлена к орденам Красной звезды.

— За что? — вырывается у меня.

— Как же, обезвредили банду уголовников.

— Какую банду?

— Не выздоровел ты, Кирилл, — с сожалением смотрит ротный. — Забыл, из-за чего ранение получил?

— Стреляли, а я стоял как дурак, пока не словил пулю в живот, — искренне говорю я.

— Конечно, конечно ... да у вас целое сражение вышло! Знаешь, сколько уголовников положили?

— Каких уголовников? Там один был. Миша его подстрелил и то каким-то образом он ушёл.

— Ну, брат, тебе однозначно нужен отпуск. Ладно, поехали, — он лихо булькнул коньяк. Я тоже выпил, гортань обожгло. Блин, это оказался не коньяк, а подкрашенный чистый спирт, авиация, чтоб вас! В душе ругнулся я.

— Четверых вы завалили. Лежали аккуратно, мордами в землю и автоматы рядом. Вы беглых зеков расстреляли, — капитан Бухарцев занюхал кусочком хлеба, но есть его не стал, развернул плитку горького шоколада, поломал на неровные части, ловко швырнул кусочек себе в рот, с хрустом задвигал челюстями, чёрные усики дёрнулись как палочки в умелых руках дирижера.

— А что Миша с Ли говорят? — слегка опьянев, спрашиваю я, как завороженный наблюдая за его усами.

— Бери шоколадку, — капитан Бухарцев подвинул её мне поближе, затем нахмурился: — Была серьёзная перестрелка, тебя ранило, поэтому твои бойцы трупы сильно не искали, тебя надо было срочно везти в госпиталь, — ротный и ещё плеснул спирта.

— Не-не, больше не буду, — я решительно закрываю ладонью стакан.

— Ну, как же, надо орден обмыть, извини, такая традиция. А после будем на плацу тебя награждать.

— Никаких плацов, лучше здесь выпьем! — воспротивился я.

— Как хочешь, — улыбается в усы капитан. Достает бархатную коробочку, вручает мне.

— Как глупо, — я рассматриваю награду, — за то, что наложил в штаны, партия отмечает меня высокой правительственной наградой.

— Ты это ... про партию, — грозит пальцем ротный, — не надо. Замполит услышит, не отмоешься. Ты одень орден, — он дырявит тужурку, привинчивает награду. Мне неловко, будто что-то украл, но ощущать на груди орден, невероятно приятно, вот оно, советское воспитание! К наградам у нас относятся трепетно. Каждую неделю Леонид Ильич Брежнев кого-то да награждает и себя не забывает.

Выхожу в роту, Селихова уже нет, убыл на дембель. Вместо него Миша, он уже старший сержант, Ли сержант, командует взводом. Встретились как родные. Миша меня обнимает, лицо как всегда, словно высеченное из гранита. Ли хлопнул по плечу, в раскосых глазах таится загадочная корейская улыбка.

— Вот, орден получил, — смущаясь, говорю я.

— Всё правильно, — ободряет меня Миша.

— Что-то в том метро есть, — Ли щурит и без того узкие глаза, — я б наведался туда, инкогнито.

— Кто ж нас в зону ЗКП пропустит, — я охлаждаю его пыл.

— Ой, проблемы! Мы столько лазеек знаем.

— Уймись, Ли, не нарывайся на дисбат!

— Волка так и не нашли, — Миша сжимает губы. — Рота Обороны всё прочесала, пару кабанов убили, а его не нашли, следы ведут в метро, но там чёрт ногу сломает. Бойцы далеко не пошли, байки рассказывали про огромных крыс.

— Бондар тоже о них говорил. Неужели, правда? — мрачнею я.

— Ерунда всё это, — блеснул зубами Ли, но Миша ещё больше каменеет.

— После отпуска сходим на разведку, — решаюсь я, — может, даже официально. Через Особый отдел попробую, полковник Белов, вроде как ко мне неплохо относится.

До поезда Москва-Севастополь, часов шесть. Прощаюсь с друзьями, в общаге накрываю поляну. Заваливаю стол спиртным и, пока народ приходит в себя от увиденного изобилия, чисто по-английски исчезаю. Стоит задержаться хоть на полчаса и считай поезд уйдёт без меня. Стас, правда, пытается меня тормознуть, но внушительно надавливаю на плечи, заглядываю в глаза и он с возгласом: "Понял — не дурак, дурак бы не понял!" — отваливает к братьям офицерам. А там уже и девицы подползают, врубили тяжёлый рок, звякают бутылки. В принципе, им и без меня нормально. В общаге в основном холостяки, пока ещё зелёные лейтенанты, впрочем — как и я, мы все — одна порода.

Лёгкая сумка через плечо, есть немного времени, прогуливаюсь по гарнизону.

Ноги сами приводят к дому Стелы, но знаю, к ней не пойду. На сердце грустно, тоска вытягивает жилы. Вспоминаю её глаза, волнующий запах тела, насмешливый взгляд. Нет, не сейчас! Мотаю головой, уверенно иду на КПП, скоро подойдёт автобус, в Москву приеду рано. Ничего, погуляю по московским улицам, матери подарки куплю.

...................

Автобус мотает по колдобинам, нервно ревёт двигатель. Прижимаюсь к холодному стеклу, сильно порошит снег, скоро всё заметёт. Кутаюсь в шинель, шапку надвинул на лоб, как говорится — не месяц май.

На соседних аэродромах взлетают МиГи. Лётчики иной раз шуткуют, над дорогой врубают полный фарсаж, и нас едва не смывает в лес. Пассажиры беззлобно ругаются, привыкли уже.

Наконец заезжаем в Мытищи, до Москвы совсем близко. Спрыгиваю с автобуса, скорым шагом иду в метро. Вроде как кто-то спешит за мной, пробивает озноб, вспоминаю встречу в госпитале. Делаю вид, что развязался шнурок, наклоняюсь, осторожно смотрю сквозь локоть. Перекормленная немолодая мадам, пыхтя, тащит две забитые до отказа сетки, пот градом, лицо страдальческое.

— На метро? — оборачиваюсь к ней.

— Ой! Да, детка! — в глазах появляется надежда.

Я усмехаюсь: — Давайте ваши кошёлки.

Она расплывается в улыбке как старая добрая хрюшка, кокетливо подаёт их мне ... я едва их не роняю Не фига ж себе, ну и тяжесть!

— Что у вас там?

— Колбаска, сальце, тушёнка, картошка, капуста ... — с удовольствием перечисляет она.

— На месяц затарились?

— Почему же. Нет, конечно, на недельку хватит, — она скоренько семенит за мной, толстые ляжки гуляют как пудинг на тарелке.

Спускаемся в метро. Мне на другую линию, с удовольствием передаю ей неподъёмные кошёлки. Она долго благодарит, называет то котиком, то рыбкой, тараторит как заводная и тут, через оплывшее плечо женщины вижу их. Незнакомцы одеты уже в длинные пальто и нервно озираются по сторонам, очевидно, ищут меня.

— Давайте, всё же, вас провожу до электрички, — бледнею я.

— Ой, какое счастье! — радуется она.

Стараюсь затеряться в толпе, мадам едва поспевает, но мне необходимо торопиться. Вроде оторвался, я перевожу дух. Что им надо от меня? "Чёрное сердце" в моём кармане ощутимо нагревается, возникает безумное желание капнуть на него своей кровью. Что за дикость? Решительно отметаю это непонятное желание.

Наконец юркаю в вагон, опасливо рассматриваю своих соседей. Пассажиры как всегда читают. Мест нет, топчусь в общем стаде, монотонно объявляют остановки, потихоньку успокаиваюсь.

В метро воздух ни с чем несравнимый: прохладный, тревожный, с запахом электричества и ещё чего-то. На стенах мелькают огоньки ламп, иногда взгляд выхватывает ходы закрытые кладкой кирпича — тоннель что-то пересёк непотребное, и люди решили их заделать.

Путей, под землёй, бесчисленное множество. В некоторые из них месяцами не заходит человек. Что творится в их отсутствие, одному богу известно. Говорят, в московских подземельях скрыта библиотека самого Ивана Грозного, а иногда люди исчезают в недрах лабиринта метрополитена. Как-то мне рассказывал один товарищ о случае, который его поразил сильнейшим образом, в электричке ехала группа мужчин, одетых в строгие серые костюмы. Они так неестественно сидели, спины выпрямленные, взгляды в одну точку, что пассажиры не выдерживали их тяжёлой энергетики и уходили в другие вагоны. Затем, люди в серых костюмах, вышли, попрыгали в тоннель и скрылись в темноте. Вот, интересно, что они там забыли? Ещё понимаю, бичи переночевать решили, но эти люди ...

Монотонно объявляют мою остановку, с общей толпой вываливаю на перрон. Дух захватывает от красоты — всё в мраморе, барельефы, цветная мозаика и эскалатор загруженный людьми. В ларьке покупаю газету, что б чем-нибудь заняться в поезде и бегу наверх.

Всё замело снегом, пожалел, что сапоги не надел, противный холод лезет в носки и тает под ступнями. Но улицы преображаются, возникает ощущение чистоты, грязи под ногами не видно, вокруг белизна.

Бегаю по магазинам, накупил овсяного печения, в Севастополе это страшный дефицит. Строю глазки продавщице, она лучезарно улыбается и выуживает из-под полы пачку ассорти шоколадных конфет с ромовой начинкой, даже по меркам Москвы — круто. Затем, толкаюсь вместе с женщинами, стою в огромной очереди, завезли импортные сапоги, моя матушка о таких давно мечтает.

После, просто брожу по улицам, удивляюсь такому количеству народа, он идёт непрерывным потоком и на встречу и обратно. Кошмар! Задохнуться можно. Ныряю в бар, заказываю рюмку коньяка и горячий чай, смешиваю. Мне один лётчик рассказывал, таким способом можно быстро согреться. Кстати, он называл этот коктейль, адмиральским чаем. Действительно, ноги быстро отогреваются, похорошело. От нечего делать сижу здесь до самой темноты. В этом же здании располагается ресторан, слышится музыка, весёлые возгласы, хрустальный звон бокалов, доносится голос ведущего: "А сейчас, для нашей несравненной гостье из солнечного Крыма: "Листья жёлтые!""

Звучит музыка: "Листья жёлтые над городом кружатся, тихим шорохом под ноги нам ложатся..." — я взгрустнул, песня навеяла воспоминание о Графской пристани, о Приморском бульваре ... смотрю на часы — пора!

Изрядно подогретый, выхожу на мороз, бегу к поезду. Беру билет в купейный вагон, бросаю сумку под нижнее сидение, шинель вешаю на крючок, шапку бросаю на стол, присаживаюсь к окну.

В вагоне толчея, все с огромными сумками, суетятся, шумят, вот и ко мне заходит целая семья: муж с женой и парень подросток. Тот сразу вылупился на меня, даже рот открыл. Неожиданно набирается духом и выпаливает: — Дядя лётчик, вы в Афганистане воевали?

С удивлением смотрю на него. Тут до меня доходит, на моей груди сияет орден Красной звезды. Дико смущаюсь, надо бы снять.

— Да нет, это из-за ранения дали, здесь, под Москвой.

— А что, такое бывает? — удивляется подросток.

— Бывает, — горько улыбаюсь я.

— Вадик, не приставай к товарищу лейтенанту, — доброжелательно смотрит на меня мужчина. Осанка у него ровная, очевидно бывший офицер.

— В Севастополь едете? — интересуется его жена.

— Да.

— Живёте там, или по службе?

— В отпуск еду. Домой.

— А мы с отпуска, — вздыхает она, — так быстро закончился. Раньше редко ездили, всё по гарнизонам. Потом мужа в Севастополь перевели, на БПК.

— Ещё служите? — интересуюсь я, чтоб поддержать беседу.

— Уже нет, — вздыхает мужчина, — ушёл капитаном второго ранга. По ночам служба снится.

Внезапно остро понимаю, как этот человек переживает, что сейчас не удел. Всегда быть на передовой и вот, ещё сравнительно молодой, а пенсионер.

Поезд дёрнулся, звякнула посуда, за окном задвигались столбы. Неужели скоро увижу свой дом?

Разносят постельное бельё. Молодая проводница приветливо улыбается: — Чаёк принести?

Соседка по купе достаёт курочку, режет солёные огурчики, нарезает ровными кружочками колбасу: — Берите, не стесняйтесь, — говорит она, заметив, что я отвожу взгляд и невольно глотаю слюну.

Мужчина ставит на стол пузатую бутылку коньяка. Постепенно вся неловкость улетучивается и уже, вроде как знаем друг друга всю жизнь. Вот так всегда бывает с соседями по вагону.

Ночь в самом разгаре, забираюсь на верхнюю полку, закрываю глаза и честно пытаюсь заснуть. Сон нагрянул неожиданно, сваливаюсь, словно в яму и начинаются кошмары: вокруг степь, усеянная обломками острых камней, торчит колючий кустарник, взвивается в воздух сухая пыль, на небе набухшие тучи, сквозь них едва прорывается свет луны. С трудом бреду между камней, неуютно и непонятно, что я здесь делаю. Ни души, лишь завывает ветер. А ветер ли это? Нечто тоскливое проносится над степью, кровь стынет в венах. Мне б уйти отсюда. Но куда? Шарю глазами по сторонам, вроде тропа. Становлюсь на неё, иду, но как мне страшно, чудится, впереди ждёт встреча. Но с кем? Меня ждут и знают, что я прейду.

Впереди завал из каменных глыб, тропа упирается в них. Обхожу. Кто-то возится в грязных кустах. Вытягиваю шею, пытаюсь рассмотреть, что там. Это какое-то животное, вижу лохматый бок.

Затем, в темноте сверкают два жёлтых глаза, раздаётся утробное рычание — огромный волк выпрыгивает из зарослей, морда перепачкана кровью, скалит клыки, прижимается к земле, мгновенье и вцепится в горло. Но он медлит, не сводя взгляда от меня, отходит в сторону. Какой у него жуткий взгляд, глаза — нечто потустороннее, выцветшие, радужка почти белая, зрачки едва заметны, в то же время бьёт из них жёлтый огонь. Внезапно ощущаю, он меня смертельно боится. Странно, почему? Я безоружен, у меня нет даже палки. Тем временем, прижимаясь брюхом к земле, ужасный волк отползает в сторону, пятится, скрывается за нагромождением камней, но чувствую, не уходит, наблюдает за мной.

Делаю шаг в направлении колючих зарослей, вся земля перепачкана кровью, пахнет сырыми внутренностями. Пытаюсь проникнуть в логово волка, но вязну всем телом, для меня лаз очень маленький. Вытягиваю вперёд руки, хочу раздвинуть ветки, обмираю от ужаса, это не мои руки! Огромные лапы, покрыты сверкающей чешуёй, на концах серповидные когти. От неожиданности кричу, хочу бежать, но оглушительно хлопают за спиной крылья. Взмываю в воздух, внизу, как человек, смеётся волк.

Несусь над полем. Постепенно, место страха вытесняет восторг. Свобода, полная свобода! Поднимаюсь всё выше и выше. Долетаю до туч, они, клубясь, наползают на меня, сверкают молнии, но я их не боюсь. Поднимаюсь выше их. Наполняя меня силой, ярко светит луна, а всё небо усеяно огненными звёздами. Мощно взмахиваю крыльями, лечу с немыслимой скоростью, воздух ионизируется, и тело заключается в плазменное облако.

Грозовой фронт исчезает позади, а внизу застыл океан, солнце выныривает из-за горизонта, стремительно движется вверх. На океан наползает континент — древняя земля и она осквернена! Эмоции жадности, равнодушия и вседозволенности, как грязная плёнка, колышутся над небоскрёбами. Я ощущаю, как военная эскадра под звёздно-полосатым флагом готовится к выходу в море, чтобы произвести массированный "гуманитарный" ракетный обстрел городов одной из слаборазвитых стран, чтобы сменить неугодный для США режим и принести туда "демократию, счастье и процветание".

Чувство гадливости потоком хлынуло в душу. Едва не стошнило от всей этой мерзости, раздражение, как цунами поднимается в сознании, мне необходимо выплеснуть эмоции иначе сгорю. Извергаю из себя огонь. Он с гудением уходит вниз, касается океана и, вздымается мощным торнадо. Как щепки взлетают военные корабли и разлетаются в стороны, где-то рвутся боеприпасы, чужой дикий страх словно искривляет пространство. Всё это мне взбурлило кровь, хочется снова атаковать.

"Ещё не пришло наше время" — голос словно возникает из пустоты, мгновенно гасит мою ярость.

Кручу шеей, смотрю вверх, заслоняя солнце, проносится исполинская тень огромного дракона.

Мне становится радостно и спокойно и, словно засыпаю.

Поезд резко дёргает, визг тормозов, какая-та станция. Продираю глаза, странное ощущение, словно всю ночь мешки с углём грузил. Сползаю вниз, достаю зубную пасту и полотенце.

— Опять уходите? — слышу сонный голос соседки.

— В смысле? — не понимаю я.

— Вас сегодня ночью здесь не было.

Гл.9.

Поезд ворвался на мост, стук колёс стал более лёгким, словно вагон неожиданно взлетел в воздух. Я невольно глянул в окно, мимо проскакивают металлоконструкции, а внизу бурлит река, рыбачёк пристроился в густых камышах и наблюдает за красным поплавком. "Интересно, поймает он рыбу?" — мелькнула мысль. Рыбачёк дёрнул удочку, но поезд проскочил мост, и река исчезла, перестук колёс вновь стал тяжёлым, а я так и не узнал, что он вытащил, даже расстроился. Медленно повернулся к женщине и рассеянно спрашиваю: — А где же я был?

— Наверное, бессонница, может, в тамбуре стояли?

— Вам приснилось, — улыбаюсь я. Обрывки сна рассыпаются в сознании, как осколки стекла, уловить содержание не могу, лишь чётко помню силуэт дракона, зависшего среди звёзд, но вот и он подёрнулся вуалью и растворился во мгле, оставив в душе необъяснимую тревогу и печаль.

— Может быть. Я так плохо спала этой ночью, — нехотя соглашается женщина, но я понимаю, она осталась при своём мнении. Да и бог с ней, мне то что, я спал как убитый ... вот только почему мышцы болят, словно всю ночь занимался на турнике?

Настроение пятибалльное, выхожу в тамбур, дверь открыта, сейчас стоянка, проводница проверяет билеты. Улучаю момент, спрыгиваю на перрон. Не холодно, снега нет, мы явно на подъезде к Крыму.

Станция небольшая, чистенькая. Ходит немногочисленный народ, кто-то продаёт вязанки фиолетового лука, кто-то яблоки. Бабка везёт тележку с пирожками, запах одуряющий, не удерживаюсь, покупаю несколько штук. Затем вижу мужчину с вяленой рыбой — хорошие такие лещи и длинные щуки. Останавливаю его, выбираю рыбу, он видит мой орден, даёт целую вязанку бесплатно. Страшно смущаюсь, хочу сунуть деньги, но он наотрез отказывается, говорит, сын его служит на границе.

— Лейтенантик, трогаемся! — приветливо завёт проводница.

Прыгаю на лестницу, она мило улыбается: — Чаёк принести?

— Можно. В Севастополь скоро приедем? — в ответ улыбаюсь я.

— Уже в Крым въезжаем, полдвенадцатого будем на месте.

В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается бриться, женщина скатывает постель. Выкладываю на столик ещё горячие пирожки: — К чаю, — радушно предлагаю я.

— Как спалось, лейтенант? — мужчина с одобрением глянул на мои гостинцы.

— Спал как убитый, — покосился на хмыкнувшую соседку.

— Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у меня вся жизнь на колёсах, — вздыхая, добавляет он. — Эй, Вадик, вставай! — он энергично трясёт сына.

— Папа, дай поспать! — брыкается подросток.

— Дядя Кирилл такие пирожки принёс!

— Оставьте пару штук, — просит Вадик и отворачивается к стене, накрываясь с головой одеялом.

— Вот так всегда, нет в нём военной жилки.

— Рано ему ещё эту жилку приобретать. Не буди ребёнка, вступается за сына мать.

— Парню четырнадцать лет, через три года в училище пойдёт.

— Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся. Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам таскаться. А толку? Лишь на пенсии вздохнула. Не хочу, чтоб у сына была такая же участь как у нас.

— Что вы опять спорите, — наконец просыпается Вадик, — вот возьму и в ПТУ пойду.

— Шалопай! — беззлобно даёт подзатыльник отец.

Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки: — Доброе утро, — приветливо здоровается со мной. — О, ещё горячий! — и пытается со столика утянуть один пирожок.

— Иди, умывайся! — хором прикрикнули отец с матерью.

За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени всё вспыхивает золотым огнём, даже глаза слепит, красота неописуемая. У нас же всё приглушенно, но от этого мне милее и на душе теплее. Осень, словно благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым, медным, нефритовым и солнечным отблеском, и всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза — высокое небо, где иной раз можно заметить парящих орлов

Сейчас, правда, уже первые числа ноября, но не все деревья сбросили листву. Лес стал прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, на склонах как свечи торчат кипарисы, где-то шумят сосновые леса. А вот и знаменитые крымские тоннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их количество и никак не могу, всё время отвлекаюсь.

Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.

На противоположной стороне плато — каменоломни, выработка в виде цирка. Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро, а на берегу уже растёт камыш, и прилетают на зиму птицы.

В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, заставленная военными кораблями, мелькают толстые стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город — многоэтажные здания цехов, морские доки — одни из самых больших в мире. У причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.

Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой проводнице и выпрыгиваю на перрон.

Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, через плечо сумка с гостинцами для матери. Всё мне знакомо и не знакомо одновременно, так обычно бывает после длительного отсутствия.

В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на меня все обращают внимание, парадная форма авиации весьма эффектная и красивая. Симпатичные девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ, для меня сейчас весь мир хорош, а на душе такое приятное чувство, что даже не сразу замечаю направляющихся ко мне военных. Суровый морской патруль: капитан-лейтенант и три курсанта — тормозит около меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка зажата в руке, но они видят орден, с улыбками отдают честь и неторопливо уходят.

Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: "коровам хвосты крутил" — но лишь улыбаюсь.

А вот и Стрелка, так мы называется Стрелецкую бухту, здесь я живу. Водитель лихо тормозит у подъезда, даю ему по счётчику пятьдесят семь копеек и сверху три рубля. Он вообще отказывается от денег, тогда предлагаю ему жирного вяленого леща, это он с удовольствием принимает и с радостью благодарит

Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.

— Кто? — слышу родной голос.

— Мама, это я! — с волнением произношу я.

Она долго не приходит в себя, плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в комнату. Скидываю шинель, мать видит орден, в глазах появляются слёзы. Пытаюсь успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу, поверила, слёзы мгновенно высохли. Она немного успокаивается и всё расспрашивает, как я служу, не обижают ли меня, хорошо ли кормят.

— Всё отлично, мама, служба мне нравится, кормят прекрасно, много друзей ... не переживай! — я улыбаюсь и достаю гостинцы: овсяное печение, конфеты и импортные сапоги. Угадал с размером! Она светится от счастья и как сразу помолодела.

Сидим на кухне, пьём чай, она нахваливает печенье, надо же, какой дефицит! Мне хорошо в обществе матери, но на месте уже не сидится, хочу встретиться с друзьями, да и в военкомат надо зайти.

Как обычно включен чёрно белый телевизор и как всегда произносит речь Леонид Ильич Брежнев. Сейчас, глядя на него, я не фыркаю, а с сочувствием вижу, как он сильно сдал, совсем постарел, едва говорит, с трудом держится за трибуну. За ним зорко наблюдает охрана, чтоб не дай бог он не упал — на износ работает человек, ему б на заслуженный покой. А может, его просто не отпускают на пенсию?

Далее идёт сводка новостей: хлопкоробы Туркменистана собрали рекордное количество хлопка ... страна всё так же поднимает целину ... поздравляют героев нашей эпохи — их награждает лично Леонид Ильич Брежнев, каждого целует и крепко обнимает. Затем, начинаются события в мире — в социалистическом лагере всё прекрасно, все друг друга любят и обожают и "семимильными шагами идут в светлое будущее, к развитому социализму!". Диктор бодро рассказывает об успехах в ГДР, о братской Польше, Венгрии, Югославии, о братушках болгарах которые добились невиданного благосостояния... но вот, как бы между прочим, диктор сообщает: "У берегов США пронёсся разрушительной силы смерч, военно-морская база во Флориде значительно пострадала. Правительство Советского Союза приносит соболезнования родным и близким погибших военных". Затем реклама секунд на пять и Танцы Народов Мира.

В уме считаю деньги, отпускные, зарплату — на цветной телевизор хватит! Сегодня или завтра куплю, сделаю матери приятное.

Весть о том, что я приехал, распространилась молниеносно, стоило мне об этом сообщить своей однокласснице Эллочке. Мгновенно последовали звонки за звонками, в итоге решили встретиться в ресторане "Каравелла".

Долго думаю, в чём идти по гражданке или в форме. Решаю в форме, надо разбавить ею морских офицеров. У нас пару человек окончили Нахимовское училище.

— Ну, ты и дракон! — обступают меня одноклассники. — Колись, за что орден?

— В воздушном бою Юнкерс сбил, — шучу я. Не рассказывать же им как меня, словно в тире, поливали очередью с калаша.

— В Афгане был? — не унимаются они.

— Да под Москвой, самолётам хвосты заносил, — говорю почти правду.

— Вот ты скрытный, Кирилл, — возмущаются Элла и Таня.

— А он всегда такой был, — вторят им ребята.

— Хватит меня рассматривать как музейный экспонат. У вас как дела? — обращаюсь к Константину и Александру — они морские офицеры.

— Да как у нас? Служба идёт, с каждым годом становимся всё дороже и дороже, — шутят они.

Весёлой гурьбой заваливаем в ресторан, сдвигаем два стола, засуетились официанты. И, понеслось: разговоры, музыка, танцы!

Эллочка прижимается ко мне, корчит рожицы и всё допытывается, надолго ли я.

— А где Эдик? Чего не пришёл? — спрашиваю одноклассницу.

Эдик единственный, кто не является нашим одноклассником, он старше нас на два года. Но я как-то сдружился с ним, наверное, потому, что мы, соседи по дому.

Потихоньку он затесался в нашу компанию и все его воспринимают как своего.

— Закрутила его нелёгкая! — смеётся Элла. — Встречается с какой-то мелюзгой, школу недавно закончила, на первом курсе учится, такая вся из себя несуразная и представляешь, рыжая и конопатая, определённо, гадкий утёнок! У Эдика всегда были экстравагантные вкусы ... а вот и они, легки на помине!

Оборачиваюсь к другу. Он длинный, сутулый, короткая бородка от уха до уха, нос как у пингвина, но глаза, они могут свести с ума любую девушку. А с ним, уцепившись за сухой локоть, чешет моя старая знакомая, когда-то её спас от подонков.

Она моментально узнаёт меня: — Ты что ли, Кирилл!

— Оп па, — раздаются восторженные возгласы, — ты Эдик, попал!

— Это он попал,— бурчит он, крепко жмёт мне ладонь.

— Привет, Катя! Как ты? — киваю ей.

— Нормально. Представляешь, мне тогда три ребра сломали.

— Не фига ж, себе! — искренне восклицаю я.

— Кстати, поймали того гада, — слегка потупила она взгляд. — Деньги мои нашли.

— Вот и славу богу, — вздыхаю я. — Помню, как ты на меня посмотрела.

— Что я могла подумать, у тебя столько же было, решила, что ты их под шумок присвоил, я же тебя тогда ещё совсем не знала! — с жаром воскликнула она.

— Не рви душу, — отмахнулся я, — кстати, а мне менты деньги так и не вернули.

— Гады, — кривит губы рыжеволосое чудо.

А ведь похорошела, с удивлением замечаю я. Вероятно, этот гусёнок очень скоро превратится в роскошного лебедя. Эдик не дурак, работает на перспективу, ухмыляюсь я.

Гуляем в ресторане до позднего вечера. Вспоминаем школу, встречи под луной, смеёмся. Катя моложе всех и такая несуразная. Наши девицы поглядывают на неё с высокомерием, подшучивают за её спиной, но как всякие настоящие женщины, интуитивно чувствуют, она выше их всех на порядок, вот и злятся. А Катю забавляют их ужимки, она корчит из себя полную простушку, но я её моментально раскусил, она это поняла и заговорщицки подмигивает. Внезапно в её взгляде вижу такую силу, что буквально оторопь взяла, как это не характерно для столь юного создания.

Стихают последние аккорды, всем говорят спасибо и до завтра. Ресторан закрывается, пора и честь знать, разгорячённые, вываливаем на улицу. Светятся зелёными огоньками такси, прохаживаются нахмуренные дружинники, следят, чтоб из ресторана не выходили пьяные. Патруль косится на нас, но пока не пристаёт. В принципе мы весёлые, но не в сильном подпитии.

Всё же быстренько минуем ресторанную зону, идём по тротуару, по бокам которого, нависают кипарисы, травим байки. Костя рассказывает, как они получили первое жалование, причём — трёшками и ничего умного не придумали, как соорудили барабан, наклеили на него деньги и пошли в ресторан. Начали расплачиваться, вроде денег не хватает, тогда достают барабан, крутанули, трёшка вылетает, второй раз, ещё одна, затем ещё и ещё. У официанта потихоньку глаза на лоб полезли, незаметно исчезает и очень скоро нагрянула милиция: "Где фальшивомонетчики?" — крутят руки, кидают в "обезьянник". Правда, быстро разобрались, что ребята просто балуются, но сами шутить не захотели, вызвали патруль из комендатуры. Ох, и разбирательство было! Чуть с флота не полетели! Мотивировка: "Издевательство над советскими гражданами". Хорошо, что в Штабе родственники были, с трудом загасили конфликт.

Костя рассказывает в лицах, все хохочут. Катя тоже смеётся, крепко цепляется за руку Эдика, но часто поглядывает на меня и такое у неё выражение лица, словно она что-то вспоминает.

— Кстати, я тоже в Москву скоро поеду, с приборостроительного института уйду, попробую поступить в Университет имени Патриса Лумумбы, на факультет арабских языков, — заявляет она, странно поглядывая на меня.

— Лучше английский изучай, полезнее, — советую я.

— Английский я знаю.

— Вот как?

— В школе повезло с преподавателем, она англичанка.

— Самая настоящая?

— Почти. Хотя сама русская, но родилась в Лондоне. В своё время её дедушка и бабушка, скрываясь от царских репрессий, эмигрировали в Великобританию. А вот сейчас, ей предложили вернуться. Она ярая коммунистка, легко Ленина цитирует, и почти наизусть знает Капитал Карла Маркса.

— Значит патриот, — стараясь скрыть иронию, улыбаюсь я.

— Наверное.

— Дура она, — бесцеремонно встревает в разговор Эдик.

— Ты что, против Ленина? — округляет глаза Катя.

— Причём тут Ленин? Она шило на мыло поменяла. И что, нравится ей жить здесь, а в Англии плохо было?

— Она говорит, что нравится.

— Вот я и говорю, дура.

— Эдик, ты бываешь несносным, — равнодушно говорит Катя.

— А я бы хотела б в Англии пожить, на королеву посмотреть. Да я бы, полжизни отдала, чтоб лишь одним глазком посмотреть на Биг Бен! — мечтательно закатывает глаза Танюха.

— Я б тоже съездил туда ... на танке, — дурачится Александр.

— А мне больше Париж по душе. Эйфелева башня, наряды, а какой язык красивый, — с придыханием говорит Элла.

— Туда б я тоже съездил ... на танке, — не унимается Александр.

— Слушай, отстань со своей бронетехникой! — возмущаются девушки.

— Ну, уж лучше, чем на Жульке, — продолжает ехидничать Александр.

Мы смеёмся, действительно, наша жизнь желает быть лучшей, "но крепка броня и танки наши быстры". По крайней мере, мы сверхдержава и нас, если не уважают, то боятся. Хотя чему бояться? Наше правительство всегда выступает за мир во всём мире, даже лозунги такие. Вот и в Афганистане воюем за тем, чтоб мир там был. Проклятые американцы! То Вьетнам, то Кампучия, на малюсенькую Гренаду напали, сволочи! Хотели Кубу оккупировать, и если б Хрущёв не постучал ботинком по трибуне ООН, точно б ядерная война началась.

Как-то незаметно друзья разошлись по домам. Мы все обитаем в одном районе, кто-то дальше, кто-то ближе, лишь Эдик сейчас поселился на Северной стороне, а это абсолютно противоположные направления. Он, как истинный джентльмен, порывался проводить её до дому, но я веско говорю, что катера скоро перестанут ходить и пусть не волнуется, сам провожу. Вижу, ему не очень понравилось эта идея, но Катя чмокнула его в нос, он растрогался и побежал на троллейбус.

Идём рядом, как школьники, на расстоянии. Что-то меня притягивает к ней, но что именно не пойму. Рыжая, такая вся из себя несуразная, при этом гордо вздёрнутый носик и острые лопатки. Обалдеть! Никогда такие не нравились. В то же время проникаюсь к ней уважением. Сразу видно, сильная личность, хоть вроде ещё совсем "молоко", недавно восемнадцать исполнилось.

— У меня такое ощущение, что тебя давно знаю, — она метнула на меня внимательный взгляд.

— Больше, чем полгода, уже срок, — соглашаюсь я.

— Нет, вроде до того ещё знала. Иногда мне кажется, что жила другой жизнью, а иногда мне снится, как я летаю.

— Растёшь, — откровенно смеюсь я.

— Наверное, — искренне соглашается она, — но сны такие странные, я в них дракон.

Смотрю на её тщедушную фигурку: скромное пальтишко, на шейке серебристый платок, но глаза горят как два прожектора. Хотел усмехнуться, но не стал, пускай мечтает, девочка.

— И ты мне снился, — неожиданно заявляет она.

— Неужели, — оборачиваюсь к ней, думая она вновь затеяла какую-то свою игру.

— Снился. Кошмарный сон. Тебя двое, в длинных рясах, пытали.

— Тьфу ты! — от неожиданности ругаюсь и сплёвываю. — Что за гадости выдумываешь?

— Они тебе жилы на ногах резали, а затем ты превратился в дракона.

— Замолчи! — взрываюсь я. — Другой темы для разговоров нет? Лучше расскажи, как первый курс закончила, скольких мальчиков с ума свела.

— Нормально закончила, мальчиков многих с ума свела, — мигом надувается она.

— Не сомневаюсь! — фыркаю я.

Некоторое время идём молча.

— Мне кажется, наши судьбы связаны, — не удерживается в игре в молчанку Катя.

— Влюбилась что ли, — бестактно замечаю я.

— В тебя! Да мне, такие как ты, никогда не нравились! Вечно корчат из себя, а втихаря пялятся со спины, уже не одну дыру у меня прожгли!

— Да там нет нечего на что пялиться, — откровенно ржу я.

Неожиданно у Кати брызжут слёзы и она бежит вперёд.

"Вот кретин, она же, совсем молодая девчонка! Чего я на неё окрысился?" — в душе ругаю я себя сам.

— Катя! Катюша! Стой! Я не прав, — хватаю её за руку. Она останавливается как вкопанная, размазывает по лицу слёзы и такая несчастная. — Извини, Катюша, у тебя всё на месте и есть на что посмотреть, — несколько бестактно говорю я, но она уловила мой примиряющий тон и не обиделась.

— Проехали, — с иронией усмехается она, слёзы быстро высохли на лице.

— Ты симпатичная, — почти не кривлю душой я. В ней есть, что-то, завораживающее, не могу понять что.

— Не ври, — откровенно ухмыляется она. — А мальчики на меня действительно западают, липнут как мухи на варение! — с отчаянным вызовом выкрикивает она.

Я смеюсь, и неожиданно мне хочется обнять её. На этот раз она не обижается, срабатывает женское чутьё, задирает нос: — На троллейбус опоздаем, кавалер.

Пришлось пробежаться, с трудом успеваем на последний маршрут. Троллейбус, куда мы запрыгнули в последний момент, почти пустой. На задних сидениях расположилась небольшая компания, молодой человек тихо перебирает струны на гитаре, а у окна стоит худенькая девчонка, держит скромный букетик, задумчиво улыбается своему отражению в стекле и она не замечает неприятного типа, который, прислонившись к дверям, не сводит с неё масленого взгляда.

Катя глазами указывает на него.

— Вижу, — киваю ей.

— Он точно пристанет к этой девушке.

— Думаешь её надо проводить?

— Обязательно.

— А ты боец, — хвалю её.

— Просто меня бесит несправедливость. Она такая счастливая, а этот явно что-то замыслил отвратительное.

Подходим к девушке, она вскидывает на нас удивлённые глаза.

— Мы тебя проводим, тот тип тобой заинтересовался, он плохой человек, — тихо прошептали ей.

Девушка окидывает нас взглядом, кивает, как старым знакомым, в глазах ни тени страха и такая она хрупкая и нежная.

— Знаю, он не просто плохой, нелюдь, он насилует, а затем убивает, это маньяк, — этим откровением она едва землю из-под моих ног не вышибает. Я в шоке, а Катя как-то внимательно начинает к ней присматривается, щурит глаза, словно силится что-то вспомнить.

Девушка с благодарностью посмотрела на нас, трогательно дёрнула острыми плечами и внезапно произносит: — Вы за меня не переживайте, я Ассенизатор.

Гл.10.

Троллейбус останавливается у тёмных гаражей, девушка встрепенулась и выпрыгивает на тротуар. Тип, с маслеными глазами, незамедлительно соскальзывает вслед. Только хочу вмешаться, как Катя сильно сжимает мою ладонь: — Не надо!

— Почему?

— Она оборотень.

— Что?! — и внезапно, как это не парадоксально, я верю этому заявлению.

Присаживаемся на сидение, мысли сумбурные, хочу их упорядочить. Вроде как возникают различные видения, вновь мерещатся драконы, выплывает образ полногрудой рыжеволосой красавицы и словно во сне звучит её голос: "Запомни, Кирилл, я начальник, ты — подчиненный" — машинально хочу ответить: "А не пошла бы ты в жо ... !" — но осекся и остолбенел, то был 2016 год, а сейчас 1980-ый! Как такое может быть?

— Мы тоже Ассенизаторы, — врывается в сознание голос Кати.

— Ассенизаторы, мы?

— Я в этом уверена. Девушка признала нас как своих.

— Кто такие Ассенизаторы? — задаю вопрос, но уже знаю ответ.

Катя замыкается в себе, и я не хочу её тревожить. Перед моими глазами возникают образы пещерного монастыря, круглые башни наверху.

— В Инкерман надо съездить, — внезапно говорит она.

— К тем башням?

— Да.

Как-то по-новому смотрю на свою спутницу, такое ощущение, что мы с ней, как бы это слово подобрать — напарники.

— А ты сейчас совсем не похожа на ту, что была там, — стараясь подбирать слова, медленно произношу я.

— Ну да, формы не те, — насмешливо отвечает она.

— Абсолютно не это имел в виду, — смутился я.

— Ага, поверила, я припоминаю, как ты пялился на мои груди, — Катя с неудовольствием кинула взгляд на свои скромные холмики.

— Глупости говоришь, — покраснел я, и подумал: ""Вот язва!" — она словно читает мысли: — Нет, просто стерва! — озорно подмигивает, а в раскосых глазах бегают чертенята.

Мы оба остолбенели, это уже было, я тогда впервые с ней встретился, в Инкермане, и даже мысли возникли те же!

— Это не шиза? — с ужасом спрашиваю я.

— Определённо нет, это командировка, напарник, — сосредоточенно говорит Катя, в её глазах промелькнул страх, но мгновенно исчез, стоило мне поднять на неё глаза.

В молчании проезжаем бухту Омега. В скудном освещении просматривается лодочная станция, темнеют навесы, кругом ни души. Поздней осенью в Севастополе мало народа. Жизнь становится спокойной, уравновешенной, воздух очищается. Мне это время года нравится даже больше, чем лето.

На нашей остановке выходим, троллейбус ползёт дальше, провожаю Катю до самого подъезда.

— Значит до завтра, встречаемся на Графской пристани? — я смотрю на её сосредоточенную мордаху и такая меня охватила нежность, что неожиданно взял её за плечи и чмокнул в макушку.

— Угу, до завтра, — она решительно отстранилась и строго произносит: — Я не маленькая девочка, не надо меня жалеть.

— Давай в одиннадцать. С утра в военкомат зайду, отмечусь, — я сознательно пропустил её реплику мимо ушей.

— Пока, красавчик! — неожиданно она обвивает мне шею, чмокает в лоб. — Теперь ты от меня никуда не денешься, Кирилл! — насмешливо говорит она.

Мне хочется возмутиться, а как же Эдик! Хотя, причём тут он? Но вдруг с остротой понимаю, она в эти слова вкладывает другой смысл и взгрустнул: "а она славная, в такую и влюбиться можно" — но внезапно возникает зыбкий образ Стелы и я теряюсь от начавшегося в голове настоящего сумбура.

Обратно, руки в ноги, бег по пустынному шоссе, транспорт не ходит, кругом тишина, все спят, в отличие от Москвы, народ у нас ложится рано.

У гаражей замедляю бег, перехожу на шаг. Всё же у меня беспокойство за ту девушку. Вдруг мы ошиблись? Сейчас лежит она в грязи, поруганная, изувеченная.

Медленно иду по едва заметной тропинке, кручу по сторонам шеей. Место здесь гадкое, гаражи пристают впритык друг к другу, образуя всякие щели, лазы, вокруг всё заросло густой травой и разбросан всяческий хлам.

Вроде, что-то блестит на стене. Приближаюсь, пристально вглядываюсь в пятно. Боже, гараж забрызган кровавыми ошмётками, а вокруг разбросаны человеческие останки! В ужасе отпрянул, внутри поднимается тошнота, я не могу поверить в происходящее. Неужели это растерзана та девчонка? Как же так, ну почему мы её не проводили?!

Пересилив омерзение и страх, беру палку и, затаив дыхание, переворачиваю слипшуюся от крови оторванную голову. Это не она! С шумом выдыхаю воздух, сбрасываю ладонью со лба липкий пот, руки трясутся, а мысли путаются, я не могу даже представить, что это дело рук той милой девушки.

Словно в трансе смотрю на оторванную голову, зрелище жуткое, глаза открыты, но нет уже того масленого взгляда, в них навсегда застыл дикий ужас. На гладком камне сиротливо лежит скромный букетик цветов. Долго не могу прийти в себя, стою, словно под гипнозом.

— А что ты тут делаешь? — внезапно слышу приветливый голос.

Дико вздрагиваю, волосы хотят встать дыбом, резко оборачиваюсь. На меня улыбаясь, смотрит та девушка, из троллейбуса.

— Это ты сделала? — я пытаюсь погасить в теле крупную дрожь.

— Пришлось, — потупила свой взор.

— Надо было просто в милицию заявить, а не так жестоко, — моя душа буквально взорвалась.

— Странный ты какой-то, — невероятно удивляется она. — Причём тут милиция? Ну, сидел он пару раз за изнасилование, убийство не доказали. А последний раз, вообще, досрочно освободили, за хорошее поведение. И что дальше, продолжать ему жить?

Я в тупике от её слов, привык верить в закон, в неотвратимость наказания, хотя с несправедливостью сталкивался постоянно и, как это ни парадоксально, больше со стороны власти.

— Пойдём отсюда.

— Действительно, что тут уже делать? — соглашается девушка. Идёт рядом и пышет от неё горячая энергия. Она не до конца преобразовалась в человека, вокруг неё вьётся, призрачный контур питбуля.

— Звать тебя как? — оборачиваюсь к своей необычной спутнице.

— Рита.

— Учишься?

— СПИ закончила, факультет АСУ.

— Нравится специальность? — автоматически спрашиваю я.

— Нет, просто куда-то надо было поступать, а в Севастополе лишь один институт, а в другой город папа не пустил, переживает за меня, — откровенно говорит девушка.

— Знал бы папа кто ты, — горько усмехаюсь я.

— Прекрасно знает, он тоже оборотень.

— Вот как! Тогда чего боится?

— На нас тоже охотятся, это ещё со времён инквизиции — Воины Иеговы, ну и ... потусторонние иногда тоже.

— Так священнослужители служат богу, они должны выступать против всякого рода насильников, — задумчиво произношу я, а в голове вертится мысль: "какие ещё потусторонние, или мне послышалось?"

Рита невесело смеётся: — Ты знаешь, где самый большой процент педофилов? В их среде! В Ватикане вообще разрешены браки, чуть ли не с двенадцатилетними девочками. Сколько смертей и искалеченных судеб по этому поводу было. Я больше чем уверена, наступит время, вообще станут практиковаться однополые браки, а по улицам будут шествовать демонстрации извращенцев.

— До этого не дойдёт, — содрогнулся я, — пока существует СССР, этого не допустят.

— Угу, пока живём в стране Советской, — хмыкает Рита. — Папа говорит, что он развалится и к нам непрерывным потоком хлынут "западные ценности".

— Советский Союз будет стоять вечно, — не верю я. — А, что он ещё говорит? — всё же интересуюсь я.

— С Кавказом начнётся война. Поезда под откос будут пускать, дома взрывать. А на Украине власть захватят бандеровцы и откровенные фашисты, они начнут бомбить мирные города Донецка и Луганска, в Одессе заживо сожгут людей, а Крым воссоединится с Россией.

— Что за бред! Ну и фантазёр твой папа! — я вроде как усмехнулся, но на душе стало просто жутко, да и я начал что-то вспоминать из той жизни, вероятно, так и будет. Сердце сжалось от тоски и безысходности.

Рита недоброжелательно нахмурилась, судя по всему, отец для неё непререкаемый авторитет.

— Ты меня извини, но всё будет иначе. Я в армии служу, там самая настоящая дружба народов. У меня в приятелях есть аварец, грузин, кореец, а украинцев пол роты, — я словно стараясь убедить самого себя.

— Ты не показатель, — резко заявляет девушка.

— Поживём, увидим, — не хочу с ней спорить, в голове такой сумбур, но самое ужасное, в голове вспыхивают страшные картинки, я вспоминаю, как в центре Европы НАТО бомбит Югославию, как терзают полковника Каддафи, горящий Дом Профсоюзов в Одессе, как стирают с лица земли в Сирии Пальмиру ... Боже мой, неужели это действительно всё произойдёт!

— Поживём, увидим, — со вздохом соглашается она. — А вы в Севастополе недавно?

— Родился здесь, — с трудом отвлекаюсь от своих видений, хочется себя ущипнуть, у меня такое ощущение, что я сплю.

— Странно, ни разу о вас не слышала.

— А что, много таких как мы? — сбрасывая с себя оцепенение, спрашиваю девушку.

— В Севастополе я, отец, да Дарьюшка, а ещё Лаура, она рептилия ... вот вы ещё появились. Только не пойму, вроде вы Ассенизаторы, в тоже время, на оборотней не похожи. А вдруг вы дикие? — в её глазах всплывает ужас.

— И дикие есть? — удивляюсь я.

— Ещё те уроды, они никому не служат, творят полный беспредел, — Рита внимательно посмотрела мне в глаза, — послушай, а пойдём, я тебя с отцом познакомлю!

— Уже поздно, ночью, к девушке.

— Не бери в голову, для нас ночь, что день.

— А мать как к этому отнесётся?

— Её нет, она погибла.

— Извини.

— Ничего ... это давно было, даже лица не помню.

— Хорошо, пойдём. А у тебя мобилка есть?

— Что ты сказал? — не поняла девушка.

— Смартфон ... или, — я осекся: "ну, конечно же, этих прелестей ещё не придумали. Какой пещерный век!" — почесав затылок, с усмешкой произношу: — Телефон дома есть?

— Конечно.

— Матери надо позвонить, наверное, опять переживает. Далеко живёте?

— На Вакуленчука, у гастронома.

— Так мы соседи, это совсем близко от меня. Мой дом рядом с детским садиком.

— Там моя бабушка живёт, на первом этаже. Правда, её окна ниже уровня земли.

— Бабушка? А почему не вместе живёте?

— Дарьюшка не хочет, к тому же, она там район убирает.

— Её Дарьей звать? что-то кольнуло мне память.

— Нет, Дарьюшкой, — мягко поправляет девушка.

Спускаемся в балку, там развернули строительство жилого дома, а где-то в стороне мой институт. Он построен на отшибе и к нему ведёт длинная дорога, которую мы прозвали "Дорогой жизни", зимой по ней разгоняется студёный ветер, набирает силу и, лупит со всей дури в институтские корпуса и общежития, вымораживая всё тепло. Помню, занимались в аудиториях, так прямо внутри помещения, у двери, наметало настоящий сугроб, многочисленные щели не задерживали снег. А студентам нипочём, надевали перчатки и писали лекции — мы, народ закалённый!

— В балках ничего нельзя делать и жить, — хмурится Рита.

— Почему? — искренне удивляюсь я.

— Из них бьёт отрицательная энергия. По преданиям, даже колдуны не рискуют жить внутри их, а лишь на склонах, по чуть-чуть вбирая эту энергию. Если взять сразу, можно сгореть.

— То ж предания, — улыбаюсь я.

— Как сказать, наши предки очень серьёзно относились к постройке своих домов.

— А ещё кошку выпускали, чтоб определить, благое место или нет, — шучу я.

— Да, и кошку, — щуря глаза, с удовольствием соглашается Рита, — приметы на пустом месте не вырастают. В принципе, это своеобразная магия. Вот ты, плюёшь три раза через левое плечо, когда дорогу перебегает чёрная кошка?

— Плюю, — смеюсь я, — так это просто традиция. Как-то, перед экзаменами мне дорогу пробежало четыре чёрных кота, получил четыре балла. На каждого кота по баллу. Жаль, что пятого не было, так бы отлично получил.

Рита весело засмеялась: — Я кошек люблю и чёрных и белых. У Дарьюшки живёт такой изумительный чёрный кот, гладишь его, а он даже искры испускает, такой холённый, большой и важный.

В разговорах незаметно подходим к подъезду, поднимаемся на пятый этаж.

— Вот, мы и пришли, — Рита нажимает на звонок, звучит приятная мелодия.

Дверь открывается, на меня смотрит крепкий, с несильной проседью на висках, мужчина. Испытующий взгляд сменяется на понимающий. Кивает мне, заходим, протягивает руку: — Вадим Петрович, — представляется он.

— Кирилл.

— Проездом или как?

— Вообще я местный, живу рядом, в соседних домах, но, в принципе, проездом. На побывку приехал, служу под Москвой.

— Кадровый офицер?

— Нет, после института военные сборы, — я не стал вдаваться в подробности.

Рита принимает мою шинель, орден Красной звезды ярко блеснул в свете лампы.

— Ого! — поражается девушка.

— Не обращайте внимания, случайно дали.

— Случайно их не дают, — усмехается мужчина. — Заходи, присаживайся. Дочка, пожалуйста, приготовь чай! Как с Ритой познакомился?

— В троллейбусе, хотели предупредить об опасности. Тип один за ней увязался.

— Мы долго его выслеживали. Так Рита всё же увела его?

— Да, — я содрогнулся, вспомнив, как она его увела.

— У него родственник в Обкоме партии работает, та ещё гнида, постоянно заведённые на него уголовные дела изымал, всегда отмазывал. Им сейчас занимаемся наши товарищи из Симферополя.

— Такие как и вы? — осторожно спрашиваю я.

— Да, партийцы с большой буквы. А ты в партии?

— Нет.

— Как же так, надо вступать! Оборотень обязан быть коммунистом! А оборотень в погонах — вообще замечательно!

— Я не думал об этом.

— Хоть ты и молодой ещё, а пора. Печать на твоём лице, очень сильная.

— Какая печать? — не понимаю я.

Вадим Петрович смотрит с иронией, думает, что я шучу: — Никак, лично сам Шеф тебе её поставил. У тебя есть перспектива карьерного роста, от рядового оборотня до руководства касты Ассенизаторов. Кстати, печати, только, посвящённые могут заметить, дикие нет. А ты наши знаки видишь?

Я отрицательно мотнул головой: — У меня, словно амнезия. Ничего не помню, только мерещится что-то.

— К Дарьюшке сходи, — становится серьёзным Вадим Петрович. — Я чувствую, есть в тебе что-то просто запредельное. Обязательно сходи к ней, она многое знает, даже будущее может прогнозировать.

— Это она сказала, что СССР развалится? — ляпаю я, и прикусываю язык, думая, что говорю лишнее.

— Нет, не она, это и так очевидно, — по лицу промчались такие сильные эмоции, словно сорвался с холодных гор обвал. — Нашу страну будет раздирать всяческое "шакальё", соседи потребуют жирные куски, на наших границах будут стоять войска НАТО со своими ракетами, круг замкнётся и грянет Третья мировая война.

— Вы не преувеличиваете? — осторожно спрашиваю я.

— Это прогноз, но не факт. Делать, что-то, надо уже сейчас. Тенденции к развалу уже появились. Доллар лезет в наше общество, а это подрыв экономики. Раньше за валютные махинации ставили к стенке, сейчас сами партийцы высших эшелонов власти, скупают его в огромных количествах. Скоро, национальные богатства: нефть, газ, энергетику, заводы — передадут в частные руки. Весь капитал осядет в банках Запада, а значит, и рычаги управления будут у них, а народ, в большей своей массе, начнёт вымирать. Церковь влезет в управление государством, будут уничтожать древние знания и делать просвещёнными кого угодно, допустим, тех же греков, но не русских. Славяне, для патриархов церкви, станут варварами, почти животными, людьми второго сорта.

— Мрачный прогноз.

— Поэтому мы здесь, — соглашается Вадим Петрович, — к сожалению и низшие из нечисти зашевелились. На свет выползают те, которых почти забыли. Даже упыри появились, и ещё кто-то пришёл из самых глубин Пекельного мира, он хочет подчинить диких оборотней, и что ужасно, в среде Ассенизаторов отщепенцы появляются. Сейчас шеф пытается найти три драконьих камня, с их помощью можно спасти нашу касту.

— Блин, на сказку похоже.

— А мы не сказка? — с иронией смотрит мужчина.

— Вы упомянули о драконьих камнях, что это? — в моём кармане ощутимо нагрелся мой талисман, появляется желание его достать, но благоразумно давлю искушение, что-то подсказывает — моё "чёрное сердце" и есть драконий камень.

— Если образно, то в нём заключена душа дракона. Это настоящая стихия, почти как Природа, захочет, сметёт с лица Земли все упоминания о человеке. Можно себе представить, если он попадёт не по назначению.

— А как это определить? — осторожно спрашиваю его. Мне становиться неуютно сидеть за одним столом с оборотнем, рассуждающим о бытие.

— Нам не обязательно напрягать мозги, всё решает шеф. На кого укажет, того и рвать будем.

— А если ошибётся?

— Что ты, это исключено! — смеётся Вадим Петрович.

Замыкаюсь в себя, выплывают бесцветные глаза и ухмылка с блестящим клыком — даже вздрагиваю.

Заходит с подносом Рита, расставляет пузатые чашки, уловила перемену в моём настроении и настороженно спрашивает: — Чай с варением ... будешь?

— Попробуй клубничное, аромат с ног сбивает, дочка сама варила, — с радушием советует Вадим Петрович.

— Давайте, но не много, — нехотя соглашаюсь я, что-то настроение в одночасье рухнуло вниз, словно с Вавилонской башни.

Варение действительно великолепное, ягоды почти прозрачные, светятся красным огнём, нежные, тают во рту, мелкие семечки щекочут губы, хочется, есть ещё и ещё.

— Ну как? — лукаво смотрит Вадим Петрович.

— Божественно!

— Дочку Дарьюшка научила, древние рецепты нашей семьи.

На душе слегка оттаяло, но долго задерживаться в радушной семье оборотней не хочу. Допиваю крепкий чай, благодарю, меня зазывают приходить ещё, мило улыбаюсь, поспешно делаю ноги.

Уф! Выхожу с подъезда. До чего же хорошо на улице! Скоренько бегу к своему дому. Щупаю чёрный камень. Я тебя в обиду не дам! Он отзывается на ласку, теплеет и мне становится радостно, он точно живой и он МОЙ.

Мама не спит, ждёт меня, осуждающе качает головой, я так и не позвонил ей, совсем из головы вылетело из-за прицельного радушия моих новых знакомых. Хочется спать, устал за день, столько впечатлений и завтра денёк будет насыщенным. Иду мыться, как обычно горячей воды нет, хорошо хоть холодная есть, но мне не привыкать, хорошо растёрся и под махровый плед, на хрустящие простыни. Благодать!

Едва закрываю глаза, завертелся хоровод из лиц, как листья, кружащиеся с деревьев. Я лечу над океаном, но только он совсем другого мира — несколько лун серебрятся на лиловом небе, а пространство заполнено крылатыми созданиями и все рады мне, словно я вернулся домой после длительного, растянутого на тысячелетия, отсутствия. Живые цветы порхают рядом, радушно осыпая янтарной пыльцой, стрекозы, с человеческими глазами, трещат прозрачными крыльями около лица, в океане, разбивая хвостами воду в белую пыль, пасутся морские колоссы, выпуская в мою честь мощные фонтаны, серебристые пузырьки поднимаются с глубин, летят ко мне, заглядывают бесчисленными глазами в лицо. Душа наполняется счастьем, это мой мир, меня все знают и любят. Внезапно появляется невероятное крылатое создание. Медно красная чешуя горит огнём, тело гибкое как у кошки, на лапах сверкают, словно полированный обсидиан, серповидные когти. Оно элегантно поворачивает длинной шеей и, словно звучат серебряные колокольчики, так чешуйки трутся друг о друга, а в глазах изумрудное сияние, с ноздрей срываются огненные звёздочки.

— Как здорово! — её голос звучит как орган на средних диапазонах.

— Привет, — я разворачиваюсь к ней, с добродушием выдыхаю сноп искр.

— Полетели к тем горам.

— А что там?

— Мне кажется, там наш дом. Оттуда веет таким уютом!

Это, правда, мне хочется туда попасть. Вытягиваю шею, взмахиваю крыльями, мгновенно набираю умопомрачительную скорость, даже воздух загорелся вокруг тела. Рядом, словно болид, несётся моя подруга. Нам весело, ощущаем силу, и кажется, мы можем всё.

Внезапно на пути вырастает, словно из хрусталя, стена. Выбрасываем вперёд лапы с когтями, поверхность содрогнулась, поползла трещинами и вновь разгладилась.

— Почему?! — кричим мы.

Словно заиграл орган на самых низких аккордах: — ВАШЕ ВРЕМЯ ЕЩЁ НЕ ПРИШЛО.

Обидно! Слёзы, дымясь, льются из глаз, вокруг собираются стрекозки, они утешают нас, серебристые пузырьки вытирают глаза, живые цветы ласкают мягкими лепестками наши лобастые головы.

— ВОЗРАЩАЙТЕСЬ ОБРАТНО, ДЕТИ МОИ, — ласковый голос сотрясает все наши чешуйки. Словно падаю в прежнее тело, какое оно слабое и мягкое, как улитка без панциря.

Меня будит запах блинчиков и кофе. Открываю глаза. Какой странный сон? В голове мелькают быстро гаснущие сюжеты из сна ... и почему подушка мокрая, вспотел, что ли?

Спрыгиваю на пол, чувствую в себе небывалую силу и здоровье, делаю отмашку руками и ногами, приседаю, отжимаюсь, бегу умываться.

На кухне хлопочет мать, на столе целая груда блинчиков, домашняя сметана, нарезана колбаса и сыр, дымится ароматный кофе.

— Выспался, сынок? — она улыбается мне и накладывает сметану в фарфоровое блюдце.

— Спал как убитый, ничего не снились. Или снились? — задумываюсь я.

Мать смеётся: — Значит, хорошо спал. Какие планы на сегодня?

— В военкомат схожу, затем, в Инкерман съезжу, прогуляюсь.

— С девушкой? — лукаво смотрит мать.

Неожиданно вспоминаю смешливые глаза Стелы, её запах, на душе защемило: — Нет, с напарницей, — уверенно говорю я.

— Понятно, — улыбается мать и треплет мне волосы.

— Не стал её переубеждать, наслаждаюсь домашней едой.

После завтрака врубаю Пинк Флоид, привожу в порядок форму, без колебания снимаю орден, хватит выделываться, всегда ощущал, словно украл его. Начищаю ромбик инженера, так будет лучше и на душе хорошо, что действительно заслужил, то и носить приятно.

Вытаскиваю "чёрное сердце", долго рассматриваю, он очень древний. Когда-то лежал на дне океана, мимо проходили целые эпохи, одних существ сменяли другие, он спрессовался с камнем, дно поднялось, образовались горы, приехала камнережущая машина выпилила блок и в результате он попадает ко мне — воистину, невероятное событие.

Держу камень в ладонях и всё сильнее понимаю, его необходимо беречь, а он словно ощущает мои эмоции, нагревается, по поверхности ползут золотистые искорки, несколько последних окаменевших ракушек отпадают, обнажая ровную, без изъянов, поверхность. Затем, словно успокоившись, он будто засыпает, становится холодным и тяжёлым.

Долго бреюсь, стараюсь срезать мельчайшие волоски, брызгаюсь одеколоном, и вроде как готов.

На прощание не удерживаюсь, хватаю из-за стола ещё один блинчик, мать целует в лоб, я сбегаю вниз.

Выхожу на улицу, раннее утро, незнакомая дворничиха самоотверженно метёт двор. Листья выпархивают из метлы и перелетают чуть дальше и толку от уборки никакого. Улыбаюсь, здороваюсь, она окидывает меня внимательным взглядом: — Новенький? — неожиданно спрашивает она.

— Старенький, — буркаю я и пытаюсь быстрее скрыться. Знаю эту породу, дай только зацепиться, не отцепишь, расскажут всё, и о внуках, о детях, о соседке Груне и т.п. Стоп! Когда-то со мной это уже происходило! Останавливаюсь как вкопанный: — Дарьюшка? — озаряет меня.

— Да, Кирюша, пойдём в дом, сынок.

Гл.11.

Упитанный чёрный кот, прыгает под ноги, одаривает жёлтым огнём глаз, важно идёт, до хруста задрав пушистый хвост. Дарьюшка приглашает на кухню, сажусь за стол, накрытый простенькой клеёнкой, но сверкающей чистотой. Стоит ваза с благоухающим варением, в тарелке, груда сушек, в пластмассовой коробке, аппетитное печение. Меня словно громом оглушило, это уже было!!!

— Вспомнил, родной? — она наливает чай в широкие, оранжевые чашки, садится рядом, смотрит на меня с жалостью, качает головой.

— Да, — с тоской вздыхаю я.

— С Переходом всегда так. Иной раз и не вспоминают, затем мучаются всю жизнь, пытаясь понять, то, что для них уже закрыто навсегда. Все путешественники во времени, это люди, прибывшие из других Реальностей, а не из прошлого или будущего, как это все ошибочно думают. Вот сейчас история, выбрав новый путь, пойдёт иначе, но совершенно в новом направлении, она не пересечётся с той точкой отсчёта, откуда ты прибыл, а та старая — так и останется, но никому не суждено узнать, что там происходит, да это и к лучшему. А вдруг грядущего уже нет? Пшик и всё! Пустое пространство даже без намёка на то, что кто-то когда-то жил, любил, страдал, созидал ... одно чёрное пространство, — Дарьюшка потирает искрученные артритом пальцы, горестно вздыхает. Чёрный кот прыгает к ней на колени, жмётся, требует ласки. Она чешет ему шейку, забираясь пальцами в густой подшёрсток, а он уткнулся в её ладони и фырчит от удовольствия, изредка одаривая меня злым взглядом, — ты, Кирюша, должен понять, многое тебе покажется противоестественным. Вероятно, и мнение сложится на некие события иное, но должен знать, весь мир держится на перетянутом волоске, лопнуть может! Чёрное иногда оказывается белым, белое — чёрным. Нельзя доверять никому, иной раз, даже своим чувствам.

— Но вам то, можно доверять? — едва ли с отчаяньем выкрикиваю я.

— Мне вообще доверять нельзя, — она смеётся, её зубы на удивление ровные, белые, без малейших изъянов. — Я даже не человек и у меня, получается, жить в различных Реальностях одновременно. В одной из них, мы пьём с тобой чай, в другой — сдираю с тебя кожу, в третьей — ты сжигаешь меня на костре.

— Ужас, какой, — морщусь я, но решительно не принимаю её слова на веру, её логика для меня непостижима.

— Не принимай близко к сердцу, в данный момент, мы пьём с тобой чай и я добрая бабушка для Ритули. Вот, подметаю двор, варю варение, встречаю таких как ты, — она лукаво смотрит. В её старческом взгляде глубокая мудрость и затаённая боль. — Ты меня не бойся, — она мигом подмечает моё состояние, — впору мне тебя бояться, — она ласково треплет меня по волосам. — Тебе ещё чая подлить, сынок?

— Да, Дарьюшка, он у вас необыкновенно вкусный, — успокаиваюсь я.

— И полезный. Если бы ты знал, сколько здесь различных трав. Как они необходимы молодому дракону.

— Какому дракону? — мне показалось, что я ослышался.

— Ты им являешься, ты!

— Дракон?! Это такая шутка? — я давлюсь чаем, старушка решительно стукнула мне по спине, и я с удивлением ощутил какая крепкая у неё ладонь.

— Какие тут шутки, — она неожиданно сердится, — вот так всегда с людьми, запрутся в своей скорлупе и боятся наружу выглянуть.

— Так всё-таки человек! — с торжеством ловлю её на слове.

— Вот глупый! Я так говорю, потому что ты используешь физическую оболочку человека, и мироощущение под неё, в некотором образе, подстраивается, чтобы легче жить, а на самом деле, твоя душа не человеческой природы. Тело это не критерий для определения какого-то вида, душа является всем. Поэтому учение Дарвина и буксует, они всю эволюцию подстраивают на совершенствование физических тел, но это в высшей степени глупо, эволюционируют только души и не важно, человеческие они или других существ!

— Значит, я оборотень? — от безысходности я едва не всхлипываю.

— Вот рассмешил! Оборотень! Ты дракон, к братству оборотней, поверь, не имеешь ни малейшего отношения, что б они тебе ни говорили. Ты неизмеримо выше их всех, в тебе заключена настоящая стихия, и, если она вырвется на свободу, может произойти нечто ужасное. Вот ты только сплюнул, — она укоризненно покачала головой, — и сжёг вражий флот. А если б ты по-настоящему разозлился? Трудно представить, что может произойти, необходимо научиться контролировать свои чувства и не поить камень кровью. Насколько мне известно, на сегодняшний день, вас осталось всего три дракона, но вы получили силу от всех, кого уничтожили за прошедшие века, да что уж тут скрывать, миллионы лет. Ты должен знать, Кирюша, драконы существовали разные и не все были справедливые как ты. Неизвестно кто победит, если ты будешь поить свой камень кровью, это очень опасно, я бы сказала — преступно. Ты и без него жил и больших неудобств не испытывал, не нужно искушать судьбу, от камней надо избавиться, каста Ассенизаторов сама справится со всеми проблемами. Ты, сынок, являешься оружием, которое рано применять, правильнее, твою находку, уничтожить ... вот и Анатолий Фёдорович Белов настаивает. Необходимо все три камня доставить в заброшенное метро, где тебя ранили. Там есть потайной зал, который нейтрализует действия этих чёрных камней и их можно взять в руки, чтобы использовать против врагов касты Ассенизаторов. В других местах, лишь драконы могут к ним прикасаться, иных — камни мгновенно убивают ... такая вот, на них лежит защита, даже не могу представить, кто смог наложить на них такую мощную магию. Я, так понимаю, ты с Катюшей согласен от них избавиться, но вот генерал — определённо нет, его подчинили драконы-убийцы, в этом однозначно уверен Анатолий Фёдорович Белов, и у меня нет причин в этом сомневаться. Я даже боюсь представить, что в какой-то момент, он догадается напоить камень кровью. Необходимо его изъять, хитростью или силой, это уже вам решать как, — Дарьюшка скорбно сжала губы, приложила к повлажневшим глазам носовой платок, тяжело вздохнула и вопрошающе на меня смотрит.

— Белов Леонид Фёдорович, настаивает, чтоб его убить, — мрачно говорю я и чувствую, как нагревается мой чёрный камень, и я уже знаю, это первый признак надвигающейся опасности. В душе поднимается острое нежелание с ним расставаться, даже в глазах темнеет, а в груди поднимается тепло. С усилием гашу волнение и замыкаюсь в себе, стараясь скрыть чувства и, вроде, Дарьюшка не смогла прочитать мои мысли, так как она совершенно не изменилась в лице.

— Может он и прав, зачем рисковать, — вздыхает старушка, поглаживая урчащего кота. — В любом случае, выбор всегда за тобой, — с болью добавляет она.

— А я смеялся над Катиными фантазиями, — я вспоминаю свою напарницу, её смешливое лицо, слегка курносый носик, золотистые волосы и хрупкие плечи.

— Катюша может быть невероятно опасной, будь всегда начеку! Женщина-дракон — это нечто запредельное!

Ухожу в свои мысли, как всё выглядит неправдоподобно. Хотя, что мы знаем о мироздании, сколько в нём путей и бесчисленное множество существ — Вселенная необъятна. А что такое разум? Разумен ли человек? Разумна ли собака, ценою жизни защищающая хозяина, который, может, не достоин этого? Разумны ли дельфины, когда люди ранят одного из этих животных, затем привязывают к свае, зная, что стадо не покинет раненого сородича, затем всех хладнокровно истребляют? Может, не просто так эту страну под названием — Япония, где практикуются эти варварские методы охоты, постоянно сотрясают землетрясения? Разумно ли растение, атакованное тлёй, посылающее сигналы божьим коровкам, чтоб те пришли на помощь? А вдруг Земля живая и она тоже в состоянии попросить у кого-то защиты от людей? Какая тонкая грань в понимании разума, как легко ею манипулировать и свихнуться тоже!

Дарьюшка не вмешивается в мои размышления, немного посидела за столом, затем и вовсе вышла из кухни, кот, задрав пушистый хвост, моментально помчался за ней.

Чай совсем остыл, я хлебнул холодного, пора. Встаю, захожу в комнату. Дарьюшка сидит в уютном кресле, вяжет, клубок с нитками на полу, чёрный кот лениво гоняет его огромной лапой.

— Спасибо за чай. А Лаура где? — я вспоминаю странную женщину-рептилию.

— С девочками во дворе играет, она ещё совсем малышка, — улыбнулась Дарьюшка и продолжает говорить: — Она такая смышленая и любопытная, всё ей интересно! Недавно голубя поймала и так его искусно распотрошила, моторчик искала, думала, что с его помощью голубь крыльями машет, а вот недавно дворняжке камнем череп разбила, хотела вблизи на её мысли посмотреть. Вот глупенькая, собачка сдохла и никаких мыслей! А вчера подружку привела, хотела узнать, чем она дышит ... славу богу обошлось, я вовремя Лаурочке объяснила, что людей трогать нельзя. Я так думаю, из неё выйдет великолепный хирург, мне будет помогать. Сейчас жизнь меняется в плохую сторону, ожидается много раненых, — в голосе Дарьюшки звякнул металл.

— Да-да, я знаю, — рассеянно киваю я, вспоминая разговор с Вадимом Петровичем. — А упыри, всякие там живые мертвецы, действительно существуют?

— Так же как оборотни и драконы, — усмехнулась старушка.

— Странно как-то всё. А я случайно не сошёл с ума? — со страхом спрашиваю я.

— Для нас это самый лёгкий путь, к несчастью с мозгами у нас всё в порядке. Не забивай голову всякими ненужными мыслями, старайся от жизни получать удовлетворение, поверь, так будет правильней, — строго произносит Дарьюшка, и неожиданно прикрикнула на не в меру расшалившегося кота, затем взгляд вновь потеплел: — Ты иди, сынок, дел у тебя будет невпроворот.

Испытывая настоящее потрясение, медленно выхожу во двор, я так много получил

информации и вся она нестандартная, в логику вещей с трудом входит, но жить надо и с этими знаниями. До одиннадцати необходимо решить с военкоматом, а потом на Графской пристани я встречаюсь с Катей, а дальше ...

Военком, зачем-то долго изучает мои документы, всё же ставит в них отметку, затем, внимательно смотрит на меня: — В КГБ зайдите, у них к вам вопросы.

— Зачем? — невероятно удивляюсь я, по спине пробежал холодок.

— Мне почём знать, — военком жуёт губы и хмурит обрюзгшее лицо, сурово смотрит на меня, словно в чём-то уличает непотребном, — мне приказали, я передал.

Непонятно, чем я заинтересовал эти службы? Как и все обыватели, я с опаской отношусь к этим органам. Много ходят о них слухов, домыслов, при любом раскладе, к ним не стоит попадать, но делать нечего, посетить их придётся.

Бегу на катер, Катя меня уже ждёт, такая худенькая, в своём лёгком пальтишко, совсем ещё девочка.

— Кирилл, катер уже отправляется, бегом, я билеты купила! — торопит она меня, бережно придерживая свою сумочку, в которой, как я догадываюсь, лежит её чёрный камень.

Забегаем на палубу, вовремя, с кнехтов срывают канаты, словно вопль простуженного павлина звучит сирена, плавно отходим от причала и, рассекая волну, устремляемся в море.

— Пойдём на корму! Сейчас хоть и не месяц май, но тут очень душно! — Катя тащит меня за собой.

На корме народа мало, в основном курильщики, и то, пытаются скорее докурить и спрятаться от холодного ветра.

Резко похолодало, с севера пронизывающе задуло, в то же время на небе ни единой тучки, ярко сияет солнце, для Крыма нормальное явление, это не как под Москвой, едва осень и серое, в низких тучах, небо, и так до самой весны, терпишь-терпишь, когда наконец-то потеплеет, а всё так же холодно и не уютно. Не дожидаясь тёплых дней, офицеры выгоняют солдат на улицы скалывать лёд с дорог, это называется: "делать весну". Что удивительно, а ведь и вправду, через пару месяцев она приходит, всё тает, в лесах мокнут сугробы, проваливаются между стволами и под каждой берёзой устанавливают бутылочки, консервные банки — собирают берёзовый сок, в принципе, своя прелесть есть.

Бултыхает конкретно. Будоража катер, волны с силой шмякают о борт, хотя построен мол, который должен защищать от штормов, отдельные тяжёлые валы перекатываются через него и, с беспощадной наглостью, сотрясают тихую бухту. Удивляюсь, как это ещё рейсы не запретили.

Катер, при развороте, хорошо пошвыряло, пассажиры заохали, хватаясь за поручни и за сидения, затем он вышел носом на волну, стало меньше качать, но пена всё равно большими хлопьями шлёпает на корму. С трудом нашли место в закутке, держимся за поручни, с восхищением смотрим на вздымающиеся в пенных завитках гребни.

— Вы бы прошли в помещение, — беспокоится вахтенный матрос, долговязый парень в потёртой штормовке.

— Да-да, сейчас, — отзываюсь я, но как зачарованный продолжаю стоять, любуясь непогодой. Матрос потоптался-потоптался, наверное, вошёл в наше состояние, улыбнулся, и решил нас не дёргать, оставив одних на корме.

— Мне такой классный сон снился, правда, в конце едва не расплакалась, — откровенно говорит Катя, — вроде я побывала в стране драконов. И знаешь, там был ты, в бронзовой чешуе, такой сильный и добрый. Мы летели в свой город, но нас туда почему-то не пустили, — она, нахмурившись, смотрит на меня, ждёт, что я скептически заулыбаюсь, буду шутить по этому поводу.

— А у тебя была ярко медная чешуя и острые когти на лапах, — я пристально смотрю её в глаза, — её зрачки внезапно расширились и, неожиданно сузились, как у кошки.

— Так значит, это была правда?

— Правда.

— Я всегда ощущала себя драконом, — повела острыми плечиками девушка. Она плотнее закрыла платком тоненькую шейку, холодные брызги вздумали нас заливать сверху.

— Однако, нас скоро смоет за борт, — тревожусь я, пятясь к двери.

— Нет, сейчас выйдем в речку, там спокойнее, — Катя совсем не хочет уходить с кормы.

С трудом швартуемся у причала Голландии. Экипаж помогает пассажирам покинуть борт, катер сильно бьётся об привязанные шины. Скрип от трения, напоминает визг рассерженной свиньи и, едва последний человек высаживается, катер сразу отваливает. Вероятно, это последний рейс, бухту точно закроют, придётся добираться обратно на автобусе, а они практически никогда не ходят.

Едва вышли из бухты и направились к устью реки, как волны, словно их посадили на поводок, успокаиваются, лишь изредка, под порывами ветра, нервно дёргаются.

— Мы в Инкермане с тобой познакомились, — уверенно говорит Катя. — Точно, я вспоминаю! Ты на работы пришёл устраиваться, а я уже была взрослой женщиной, — восклицает она, — какой кошмар!!!

— И всё было при тебе! — не удержавшись, хмыкаю я.

Она с прищуром смотрит на меня, — не зарывайся, напарник!

О, как мне знаком этот взгляд, я искренне улыбаюсь: — Узнаю тебя, напарница.

Она неожиданно весело смеётся, ласково смотрит в глаза: — А знаешь, ты мне тогда так не понравился, типичный надутый индюк!

— А ты меня, буквально до кипения доводила, — вторю ей: "Кирилл, я начальник, ты — подчиненный".

— Ага, на тебя как залезешь, так и слезешь, быстро меня на место поставил.

В груди потеплело, словно родственную душу встретил, амнезия растворилась как туман под палящим солнцем, и старый мир связал нас крепче брачных уз.

Вдыхаем солёный воздух, двигатели мерно гудят, неназойливо, порывами, доносит запах дизтоплива, мимо проплывают берега, у причальных стенок стоят военные корабли, между ними затесался плавучий док, вдали просматриваются контуры морских кранов. Иной раз, мимо проходят катера, пыхтят буксиры, на нефтебазе заправляется топливом МПК.

Катя порылась в сумочке, вытащила свежий батон: — Будешь? — протягивает половину.

Отрицательно повёл головой. Тогда она нащипала крошек и кидает в воздух. Глазастые чайки мигом узрели лакомство, с ржавыми криками спланировали вниз, щёлкают клювами. Одна из них, даже садится на леера, вытягивает шею в сторону рыжеволосой девушки, боязливо перебирает лапами.

Катя вытягивает ладонь с кусочком булочки, птица подскакивает, ударяет жёстким клювом по пальцам и, довольная взмывает вверх. Катя смеётся, потирает ладони друг о дружку: — Чуть пальцы мне не отхватила, зараза!

Вскоре выходим к устью Чёрной речке. Здесь небольшая бухточка, справа — Малый Инкерман, слева — Большой Инкерман. Швартуемся, ловко заброшены на кнехты канаты, матросы помогают пассажирам выйти. Оказываемся на берегу, рядом гремит состав, мелькают вагоны и сквозь шторки выглядывают любопытные лица, Москва— Севастополь.

Идём вдоль путей, народа мало, все или на работе, или уже сели на катер. Впереди мост, он разграничивает море с речкой. По бокам уже виднеется камыш, у самой поверхности носятся стрижи. Неужели ещё мошки остались, вроде как, холодно уже?

Входим во владения Пещерного монастыря, в пустынном тоннеле гулко стучат шаги, такое ощущение, что заходишь из одного мира, а появляешься — в другом. Это почти правда, стоит нам только выйти с противоположной стороны, как окружает тишина, мрачные скалы высятся над головой и два орла планируют на огромной высоте.

Пещерный монастырь заброшен, людей нет, повсюду сплошные развалины, наверху угадываются контура круглых башен — нам к ним. Сейчас можно идти не в обход, а через крутые лестницы монастыря и подняться прямо к ним.

Как здесь тихо, мы абсолютно одни, идём к темнеющему ходу, становимся на высеченные в скале ступени, всюду царит полумрак, на душе неспокойно, Катя вздрагивает, жмётся ко мне. Вроде чего бояться, мы часто бывали здесь, но на этот раз, всё иначе. Кто-то или что-то, здесь обитает. Мы чувствуем на себе пристальное внимание, словно призраки покинули свои захоронения и неодобрительно взирают из пустоты. Вспоминаю нишу, заполненную человеческими черепами. В будущем, монахи сложат их в одной из пещерок, выставив на всеобщее обозрение. Странный поступок, хотя, мотивировать его пытались, вроде как мудрой, надписью: "Мы были такими же, как вы, — вы будете такими же, как мы". Но зачем к этому привлекать души умёрших, покоились бы они не потревоженные светом под толщей земли. А сейчас их выволокли на божий свет, и появилась острая враждебность к человеку.

На пути встречаются многочисленные ответвления, пустые залы, зияют следы кострищ, стены изрисованы, а из уродливых окон струится свет и моментально гаснет в мрачных залах.

В своё время я иначе воспринимал свои путешествия по лабиринтам Пещерного монастыря, сейчас же закрадывается мысль, что стоило бы его обойти со стороны кладбища. Но, невзирая на подкрадывающийся к сердцу страх, карабкаемся по крутым ступеням, и, внезапно упираемся в завал, в недоумении отпрянули, осматриваемся по сторонам, замечаем круглый лаз, вероятно, это обходной путь. Лихорадочно туда лезем и оказываемся в незнакомом тоннеле, мы переглянулись. Катя, прижимаясь ко мне, неуверенно произносит: — Вроде как с поверхности тянет?

— Похоже, — я вдохнул холодный воздух и неопределённо пожал плечами. С опаской окинул взглядом подземный ход. Он освещён неясным светом, вероятно лучики солнца нашли какие-то щели и проникли внутрь, поэтому можно что-то различить в полумраке.

— Тогда пойдём? — Катя старается скрыть дрожь.

— А не лучше ли нам вернуться и обойти мимо кладбища? — осторожно замечаю я, как не мне знать, как опасны и непредсказуемы неизвестные подземные ходы.

— Немало времени потеряем ... давай немного пройдём, до поверхности совсем близко, — вздыхает девушка.

— Как знаешь, — я крайне осторожно двинулся вперёд.

Звук шагов гулко разнёсся в пространстве, непонятным образом убежал далеко вперёд, но спустя несколько минут подкрался сзади и погас у самых ног. Ощущение столь неприятное, что я непроизвольно вздрагиваю и оглядываюсь, ожидая увидеть нечто ужасное.

Катя, не замечая, что делает мне больно, вцепилась мне в бок, срывающимся голосом, импульсивно произносит: — Странное эхо ...

Неожиданно темнота с издевкой отзывается: "Странное эхо ... хо-хо-хо" — уносится звук вперёд и, неожиданно сзади чётко произносит: "Странное эхо", — и с шелестом растворяется, напоследок рассмеявшись: "Хо-хо-хо".

Катя взвизгнула и метнулась вперёд. Хватаю её за пояс: — Тихо!!! — и началось:

"Тихо! Хо-хо-хо-хо-хо!" — с радостью откликается эхо и через несколько минут вкрадчиво спрашивает: "Хо-хо-хо?"

— Это просто эхо, — клацая зубами от страха, шепнул я Кате в самое ухо.

"О-о-о-о" — промчался стон под сводами.

Катя энергично кивнула, но в огромных глазах заплясали панические огоньки. Я поднял ладонь, намереваясь привести её в чувства, слегка шлёпнув по щекам, но она наотрез мотнула головой и стиснула зубы. Я обнял её за плечи, и, стараясь сильно не шуметь, побрели дальше.

Разговаривать расхотелось напрочь, как зомби бредём по бесконечному тоннелю, а эхо с маниакальным усердием ловит наши случайные звуки и выдаёт на свой лад. Вот Катя споткнулось, и темнота взорвалась радостной какофонией.

— Однако, — сорвалось с моих губ.

"Однако ... ко-ко-ко", — закудахтало эхо.

Спустя некоторое время эхо начало ослабевать, но на смену выползли непонятные тени. Мне показалось, что-то лохматое, с упитанного кота, стремительно проползло по своду тоннеля. Я в ужасе обернулся, но тёмное пятно растворяется, как чернильная клякса в тазике с водой.

— Что это? — одеревеневшими губами шепнула Катя.

— Глюк словили, — я чувствую, как волосы на голове, становятся дыбом.

— Это тоже глюк? — Катя, трясущимся пальцем, указывает на плотную тень, возникшую позади нас.

Я обомлел, ноги становятся ватными, по коже обильно заструился холодный пот, а во рту, наоборот, так пересохло, что язык показался колючим рашпилем. Мне надо сказать что-то ободряющее, но мой язык лишь оцарапал зубы. Единственное, что я смог, это крепко прижать к себе Катю. Внезапно, пятно, поколебавшись, рассыпается на множество теней и полутеней и, растворяется.

— Вот видишь, это просто глюк! — я глупо хохотнул, размазывая пот по лицу и облечено выдохнул: — Испугалась, напарница?

— Сильно не успела ... да и рядом со мной ты ... такой смелый, — язвительно произносит она.

— Это так, — озабочено произношу я, а сам взглядом ищу какое-нибудь оружие. Увидел обломок камня, хотел его поднять, но передумал, побоялся этим в конец напугать свою девушку.

. Неожиданно по своду что-то проползает и послышался скрип коготков по каменным блокам. Катя вновь вцепилась в меня, но на этот раз я подавил в себе волну ужаса, решительно освободился от её судорожных объятий, подбираю обломок камня и сильно зажимаю в руке, едва не распарывая ладонь об острые грани.

— А это что?! — истерично выкрикивает Катя.

— Не ори! — я встряхиваю её как куклу.

— Кирилл, я боюсь, миленький, сделай что-нибудь!

— Успокойся и не кричи, прижмись к стене и не дёргайся, можешь даже закрыть глаза. Это какое-то насекомое, отобьёмся! — я решительно взмахнул камнем.

Почти полуметровое пятно зависает на потолке, принимает очертания лохматого паука и деловито пускает из брюшка липкую нить, плавно скользит вниз, но у самого пола, словно в раздумье, зависает.

— Мерзость то какая! — вырывается у меня. Более не размышляя, с силой размахиваюсь, и швыряю камень прямо в центр светящихся глаз.

Тварь от удара содрогнулась и быстро подтянулась на толстой нити к потолку.

— Катя, беги!!! — заорал я и поволок её прочь от ужасного места.

Тоннель словно затягивает, мы несёмся в самую глубину, а ему нет конца и края, но вроде за спиной тихо. Я решился посмотреть через плечо, лучше б этого не делал. Оказывается, за нами несётся настоящая лавина из лохматых тварей, которые впопыхах наскакивают друг на друга и, попутно затевают между собой яростные схватки.

Внезапно тоннель раздваивается, но времени на размышление нет, я сворачиваю влево и, как в омут, кидаюсь в него, увлекая за собой напарницу.

Вероятно, выбор оказывается правильным, тени за спиной растворяются и даже полностью исчезает назойливое эхо.

На этот раз нас окружает тишина, такая вязкая, что любой шорох не успевает сформироваться и обволакивается словно войлоком. Вроде неплохо, но это начинает выводить из себя. Шаги звучат неестественно тихо, будто идёшь в воде, даже воздух тянется следом как тягучий кисель. Странно, но в этом мире тишины обостряются все чувства, я пытаюсь уловить любой звук, но всё тонет, словно в забитой ватой комнате, появляется подозрительность, граничащая с паранойей. Я даже стал сознательно вызвать шум, цепляя ногами каменную крошку, кашляю, а один раз, не удержался, бешено вращая глазами, посылаю кого подальше, но всё гаснет, кажется, весь мир оглох.

— Ещё немного и я сойду с ума! — застонала Катя.

— Я тоже!!! — зло выкрикнул я.

— Что же делать?!! — прокричало она, но её голос звучит словно издалека.

Теряя рассудок, я нагибаюсь, хватаю булыжник и запускаю вперёд. Он вязнет в каком-то дрожащем пространстве, словно тоннель закупорен мембранной.

— Мы в замкнутом пространстве! Это ловушка!!! — вырывается у меня и неожиданно звучит отрезвляюще спокойный голос: — Кирилл, только без паники, мне и так плохо, но если ты слетишь с катушек, а я вижу, всё к этому идёт, бесстрашный ты наш, то мне лучше сразу умереть, вот прямо здесь, на этом грязном полу.

Я оторопело посмотрел на Катю, заглянул в огромные глаза. Внезапно её чёрные зрачки вытянулись в вертикальные линии.

— Ты хочешь напоить свой камень кровью? — с ужасом догадался я.

— Так будет лучше! — девушка поднесла к ладони осколок от черепка.

— Не делай этого! — испугался я, но и у самого появляется безумное желание окунуть своё "чёрное сердце" в кровь.

— Не делай, не делай!!! — злобно прорычала Катя, хватает с пола булыжник, с остервенением запускает в пульсирующее пространство и с ненавистью выкрикивает: — Получайте, гады!!! — внезапно пелена лопнула, скручивается и опадает.

— Тихо! Не кричи в уши ... слышишь, звук появился! — обомлел я, затем ударил камнем о стену, и с удовольствием прислушался к возникшему эху.

— Со второй попытки мы всё же пробили мембрану! — засмеялась Катя.

Мы выскакиваем из тоннеля и оказываемся в небольшой пещерке, с выбитыми наружу окнами. Внезапно на них, словно набрасывают покрывало, солнечный свет моментально гаснет и всё наполняется темнотой.

— Ой! — вскрикивает девушка, прижимается ко мне. Обхватываю руками, пытаюсь успокоить, но самого сотрясает дрожь. Мы стоим напротив одного из ответвлений, в его недрах слышится неясный шум, и, словно летучая мышь, из него вырывается из белёсое образование, обдаёт тленом разложения и зависает над головами, шум усиливается, скоро на нас бросятся несметные полчища неизвестных существ.

— Давай вниз! — толкаю девушку вперёд.

— Здесь тоже преграда!

Пол под ногами идёт трещинами, стены содрогнулись, выпадает каменный блок, обнажая неизвестный лаз.

— Бежим туда! — заскакиваю наверх, затягиваю Катю.

Оттуда веет спокойствием, он не заселён непонятными существами. Подстёгиваемые безумным страхом, мы устремляемся в самые глубины подземного хода.

Сзади слышатся вздохи, бормотание, но они потихоньку замолкают — наш тоннель защищён от их вторжения.

— Кто это? — пытается найти у меня ответ Катя.

Мне хочется сказать, что это души умерших, но, наверное, это не так.

— Может, кто-то открыл "дверь" в иной мир? — делает предположение моя напарница.

— Сложно сказать, очевидно, мы переступили некую черту, связывающую нас с другими измерениями.

— Нас хотели убить?

Я задумался: — Вероятно да, но в любом случае, пока мы в безопасности.

— Как здесь темно!

— Воздух чистый, где-то должен быть выход.

— Кирилл, почему на нас всё так навалилось? — едва не всхлипывает девушка, она страшно трусит, сквозь её руку ощущаю, как её сотрясает озноб.

— Наверное, нам по судьбе так заказано, — я пытаюсь усмехнуться, но страх наваливается как душная подушка на рот.

— Я хочу свой камушек напоить кровью, — всхлипнула Катя.

Вздрагиваю и сильно пугаюсь, я тоже постоянно об этом думаю, но Дарьюшка предупреждала: — Вот этого делать не надо!

— Почему!

— Ты сроднишься с теми, кто остался сзади. Будешь разносить смерть и тлен, — стараюсь говорить убедительно, но желание захватывает душу, почти вытаскиваю камень, мотаю головой в злости.

— Тебе плохо? — догадывается девушка.

— Ужасно! — сознаюсь я.

— Тогда мне спокойно, у меня те же чувства, — делает она неожиданное умозаключение,— вместе терпеть легче, — поспешно добавляет она.

Подземный ход вначале идёт ровно, затем резко обрывается, из темноты со свистом струится леденящий воздух, руками ощупываю стены, они покрыты льдом. Вниз ведут скользкие ступени, пойдёшь по ним и мигом скатишься в пропасть.

— Ты чего остановился? — шёпотом спрашивает девушка.

— Ледяные ступеньки, нам не спуститься, — обречённо говорю я.

— Но другого пути нет?

— Ты проницательна, — выдавливаю из себя горький смешок.

— Тогда мы пойдём вниз.

— Покатимся.

— У меня есть шарфик, будем друг друга страховать.

— А ты отчаянная, — хвалю её, но думаю это не реально. Хотя, если ещё использовать мой ремень, стоит попробовать, в любом случае другого пути нет.

Сдёргиваю ремень, связываю с платком, получилось метра два, не густо. Катя стаскивает поясок с пальто, ещё полметра.

— Я пошла, — она обкрутила кисть руки шарфиком, делает шаг вниз, моментально поскальзывается, ловлю её как окуня на спиннинг. Она сильно не барахтается, за что-то цепляется: — Теперь ты, — слышу её милый голосок. М-да, меня точно не удержит, криво улыбаюсь, но становлюсь на ледяные ступени, чудом не поскальзываюсь, прохожу несколько шагов, становлюсь рядом с ней.

— Как ты? — шепчет она.

— Вспотел, ужасно жарко.

— Мне тоже, только пальцы мёрзнут, за кусок льда держусь.

Нахожу ледяную кромку, обхватываю: — Вперёд, Катюша.

Она делает шаг, вновь срывается. Чудом удерживаюсь, стиснул зубы в напряжении. Она не проронила ни звука, болтается как сосиска на верёвке, но вот, извернулась, заскочила на ступеньку.

— Здесь перила! — раздаётся её радостный голос.

Сползаю, к девушке, точно перила. Теперь будет легче, можно перевести дух.

— Знать бы, куда ведёт этот ход, — тоскливо замечает Катя.

— Ветер сильный, явно вырывается не из щели, есть широкое отверстие, — хочу успокоить её.

— Будем надеяться. Пошли, что ли? — она вновь поскальзывается, но перила спасают.

— Что у тебя за обувь? — удивляюсь я.

— Классная, подошвы кожаные, — с гордостью произносит она.

— Лучше б резиновые.

— Ещё калоши посоветуй, — язвит она.

— В данном случае, много отдал бы за калоши, лучшая обувь для скалолазов.

— Я не скалолазка, а обычная девочка, — фыркает Катя.

— Быстро пришла в себя, — удивляюсь я.

— А я никуда и не уходила.

"Вот язва" — думаю я.

— Нет, стерва, — она читает мои мысли.

Мне становится смешно, рядом хихикнула Катя, цепляется за мою руку. По тому, как подрагивают пальцы, понимаю, она на гране нервного напряжения и сейчас лишь хорохорится.

— Катюша, прорвёмся! Ты знай, я тебя не брошу!

Она утыкается мне в грудь: — Кирилл, мне так страшно никогда не было!

— Знаю, — глажу её волосы и целую в макушку.

— Ты мне как брат, — вздыхает девушка.

Перила, словно подарок судьбы, не будь их, летели б неизвестно куда, под землёй много ловушек.

Спускаемся метров двадцать, Катюша летает через каждую ступеньку, подошвы у неё исключительно скользкие, к тому же покрылись тонким слоем льда. Приходится её постоянно поддерживать.

Наконец адские ступени заканчиваются, стоим на ровном полу. Он тоже ледяной, а наклон, всё же есть, Катя это мгновенно доказывает, валится на попу и тихонько едет вперёд. Чтоб ей не было скучно, плюхаюсь рядом, скользим как на эскалаторе в метро. Незаметно набираем приличную скорость, тормозить не получается. Со свистом несёмся в темноту, орём так, что вибрируют перепонки. Душа давно рухнула в пятки, но мы находим оптимальное решение, расслабляемся и получаем удовольствие, словно это аттракцион, а не кошмарный полёт в неизвестность.

Внезапно появляется свет, вылетаем, как из пушки ядра и стремительно выезжаем в центр ледяного озера освещённого широким лучом света, струящегося из отверстия высоко над головой. Под ногами лёд изумительной чистоты, дно можно рассмотреть в мельчайших подробностях, по бокам вздымаются ледяные органы, а со стен свисают прозрачные сосульки.

— Вот это да, какая красота! — ахнула Катя.

— Это конечно здорово, — я тоже восхищён, но на душе творится что-то неладное, как это похоже на западню. — Отсюда нам не выбраться, отверстие слишком высоко, к моему великому сожалению крыльев у нас нет.

Восхищённая улыбка сходит с лица напарницы: — И что нам делать? — она с тревогой посмотрела на спуск, с которого мы так лихо скатились.

— По нему мы тоже не выберемся, — с горечью произношу я.

— Это я и сама знаю! — нервно отреагировала Катя. — Может у тебя есть какие-то мысли? Поделись надеждой, напарник!

— Очень образно! — фыркнул я. — Давай-ка мы лучше, обследуем этот зал.

— Кирилл, посмотри, вроде ступеньки! Там в стене чёрное пятно ... это ход! Неужели выход!

— Уж слишком всё просто, — нахмурился я, но ноги сами понесли к ледяным ступеням. Смешно расставляя ноги, за мной поспешила Катюша. У ледяного органа она всё же грохнулась на четвереньки, я протянул руку, напарница сердито отмахнулась, быстро вскочила на ноги, но вновь теряет равновесие, но я успел подхватить её за шиворот и выдернуть на площадку перед ступенями.

— Я бы и сама добралась! — вместо спасибо проворчала Катя и в раздражении смахнула со лба непослушную чёлку. — Чего на меня уставился, я в порядке, просто очень скользкие подошвы.

— Знаю, — хмыкнул я. — Пошли, что ли? — я подтолкнул её вперёд.

На наше счастье у входа в новый тоннель лёд исчез, это обрадовало и озадачило одновременно. Не в силах сделать шаг, я как вкопанный остановился, внезапно почувствовал, как нагревается мой чёрный камень, который я в последнее время стал называть своим вторым сердцем.

— Ты чего? — выдохнула мне в затылок Катя.

— Странно, лёд исчез, словно бритвой соскоблили, причём под линейку.

— И чего тут странного? — пожала плечами девушка.

— Мне когда что-то непонятно, затылок начинает болеть.

— Прости, но у меня нет анальгина, — развела руками Катя.

— А жаль, но вообще, я б лучше водки выпил.

— Топай вперёд, алкаш недоделанный!

— Почему недоделанный? — обиделся я.

— Ты издеваешься? — обалдела напарница.

Я посмотрел её в глаза, она что-то в них увидела, вмиг стала серьёзной, вкрадчиво спрашивает: — Кирилл, ты чего-то боишься?

— Правильнее сказать, опасаюсь.

— Обоснуй, — тяжело задышала Катерина.

— Пощупай свой камень.

Она сунула руку в сумочку, глаза округлились: — Горячий!

— У меня тоже. Они у нас так реагируют на опасность. Кстати, на ледяном озере он был не такой раскаленный.

— Предлагаешь нам там поселиться? — с нескрываемой иронией произносит Катя, но видно по побелевшим веснушкам, что она конкретно перетрусила.

— Ничего я не предлагаю, но вот какое-нибудь оружие нам бы не помешало.

— Перочинный ножик подойдёт, — моя напарница лихорадочно засунула руку в сумочку, но вытащила лишь помаду, растеряно развела руками, пришибленно говорит: — Забыла! А ведь хотела взять, карандаш для ресниц постругать.

— Мне кажется, это не то оружие, которым можно отбиться, — мне хочется улыбнуться, но выдавил лишь гримасу.

— Не пугай так. А с чего ты взял? — Катя импульсивно схватила меня за воротник.

— Тихо, кошка, одежду порвёшь, — я убрал её руки и напряжённо вглядываюсь в темноту.

— Так ... а почему ты так думаешь? — Катя приблизила ко мне своё лицо, её зрачки вытянулись в вертикальные линии.

— Мой камень впервые так сильно нагрелся, даже сквозь одежду жжёт кожу, — я с удивлением всматриваюсь в её необычные глаза.

— И у меня он невероятно горячий! Надо срочно уходить!

— Куда, Катюша? Этот ход единственный, а по тому спуску мы не выберемся!!!

— Не кричи! — возмутилась напарница.

— И не думал, — я мгновенно перешёл на шёпот.

— Будет что будет, а я иду в этот тоннель, — неожиданно решается Катя. И действительно, решительно сунулась в темноту хода.

Мне стало некоторым образом стыдно, я оттесняю её и обречённо бреду вперёд, а пульс так зашкаливает, словно сердце пошло в разнос, как неисправный дизель. Внезапно вваливаюсь в небольшой зал, освещённый непонятно откуда идущим светом. Сопя, рядом останавливается Катерина и едва слышно говорит: — Сколько дверей, одна из них их точно ведёт наружу.

— Очень может быть, — я лихорадочно оглядываюсь по сторонам, внезапно взгляд падает на пол, и я вижу нарисованную пятиконечную звезду.

— Что скажешь? — видя, что Катя тоже разглядывает рисунок, спрашиваю я.

— Я не верю в мистику и во всякую магию, причём в чёрную, — она презрительно скривила губы, но веснушки полностью растворились на лице. Носком ноги она потёрла белые линии, глубокомысленно изрекает: — Обычный мел.

Неожиданно меня словно что-то подстёгивает: — Их надо стереть и вместо звезды нарисовать круг! Дай мне помаду!

— Что, Гоголя начитался? — Катя с усилием выдавила из себя смешок, сунула мне в ладонь помаду, а сама принялась с остервенением уничтожать шарфиком линии.

В полумраке пронёсся тяжёлый вдох, мы на миг замерли, но вновь начали лихорадочно удалять пятиконечную звезду. Послышался шорох, стайка летучих мышей заметались под сводами зала, тьма сгустилась, одна из дверей содрогнулась от сильного удара.

— Что это!!! — Катя от ужаса пригнулась к полу.

— Кому-то не терпится сюда войти! — я начинаю судорожно очерчивать вокруг нас круг.

— А мы случаем не рехнулись? Какой круг, он что, может нас защитить? Бред! Кирилл, ты сам в это веришь?!— моя напарница держит перед собой испачканный шарфик.

— Вытирай линии!!! — вместо ответа выкрикиваю я.

Катя последним усилием удаляет последнюю линию пятиконечной звезды, и я замыкаю вокруг нас круг, отбрасываю в сторону изуродованную помаду, мокрый от пота, сажусь на пол и, внезапно чувствую, как мой камень из нестерпимо горячего переходит просто в горячее состояние.

— Получилось, — я импульсивно прижал к себе девушку и со страстью поцеловал её прямо в губы.

— Это что сейчас было? — испуганно отпрянула от меня Катя.

— Ты кофе пила? — хохотнул я.

— Зёрнышко грызла, — непонимающе отвечает девушка.

— Ладно, не парься, это я в порыве чмокнул ... сейчас я и кота бы в нос расцеловал.

— Однако ... — униженно буркнула Катя.

— Но ты знаешь, мне было даже приятно, — я окончательно добиваю своим признанием свою напарницу.

Катя хотела ответить что-то резкое, глаза сузились, уже приоткрыла ротик, но скрипит дверь, лязгают засовы, и повеяло могильным холодом.

Гл.12.

— Окруженные тьмою и имея помраченное зрение, мы, по воле Его, прозрели и отогнали облегавший нас туман, — гнусаво завывая в дверном проёме, появляется в длинной рясе монах. Высохшими пальцами он цепко сжимает трухлявый крест, с синим камнем по центру. К своему ужасу я не вижу его глаз, на их месте виднеются чёрные провалы, а тонкая кожа обтягивает двигающиеся челюсти с редкими желтыми зубами. Следом за ним выдвигается такой же монах, с толстой свечой в руках. Горячий воск капает на костяшки пальцев, но тот не чувствует боли, лишь улыбается страшным ртом, а монах с крестом в руках продолжает завывать: — Обличием вы люди, но содержанием змеи, искусители рода человеческого.

— Позвольте, какие змеи, зачем нам ползать на животе? — волосы у меня давно стоят дыбом, ужас леденит кровь. Не могу понять, что происходит, какие-то монахи, странные изречения.

— Мы, дети Адама, согрешившего по хитрости твоей, познавшие, против воли своей, добро и зло, изгнанные из-за этого из сада Эдемского и должны теперь возделывать землю, из которой мы взяты. И закрыта нам дорога к дереву жизни, охраняет сей путь Херувим с пламенным мечом. Но если изведём всех змеев, отбросит Херувим меч свой и примет нас Бог-Отец в свои объятия.

— Вы бредите? — осторожно спрашиваю я, загораживая телом посеревшую от ужаса Катю.

— Мы перережем жилы на ногах, и вы будете ползать на животе, а чёрные сердца вырвем из груди и отправим в небытие, чтобы они превратились в камни и никогда не воссоединились с вашими телами. Мы станем преследовать вас и в прошлом и будущем, мы изведём всех змеев, так требует наш Бог.

Кирилл, зачем с ними беседуешь, разве не видишь, это мертвецы! — в ужасе вцепилась в меня Катя.

— Мертвецов не бывает, — растерянно произношу я, — это просто очень худые люди.

— Это живые мумии ...

— Ты соображаешь, что говоришь? — я пытаюсь её урезонить, но мой рассудок утверждает, что Катерина права.

Тем временем монахи приблизились к самой линии круга, и неожиданно останавливаются, мы отползаем в самый центр.

— Неужели действует? — нервно шепнула напарница.

— Это конечно неправдоподобно и в высшей степени странно, но вроде да, — я пытаюсь выровнять дыхание.

Неприятно стуча костяшками ног по серым плитам, монахи двинулись по кругу.

— Они нас ищут, — прерывисто зашептала мне в ухо Катя.

Я замер, наблюдая как монахи, завершили полный круг и вновь остановились у исходной точки.

— А если их попробовать вырубить, они какие-то хилые, — с очень большими сомнениями предлагаю я.

— Я так думаю, их сила не в их мышцах, — нервно отреагировала на мои слова Катя.

— Мне кажется, они из круга нас никогда не выпустят, а солнечные лучи сюда не проникают и петухи вряд ли чудесным образом пропоют, поэтому эти твари могут топтаться бесконечно, до тех пор, пока мы не обессилим от жажды и голода и сами не выползем наружу под их радостные вопли.

— Всё же поверил в их потустороннюю природу? — с горьким смешком произносит Катерина.

— Надо что-то решать, — я лихорадочно кручу головой. Полная безнадёга, двери закрыты, и внутренние засовы не открыть ... кроме тех, их которых вышли монахи.

— Брат Датан, я их не вижу, — со скрипом пришли в движение челюсти монаха держащего оплывшую свечу.

— Они где-то близко, я ощущаю их страх, — мёртвый монах поднял вверх изъеденный временем крест, холодно засветился голубой камень, — Они прячутся, змеи всегда находят щели, но на этот счёт у нас есть Святая магия, доставай книгу, брат Раббан.

— Про какую книгу они говорят? — в ужасе содрогнулась Катя.

— Я слышу их голоса! — встрепенулся монах со свечой.

— Они здесь и никуда от нас не денутся, — с торжеством заскрипел челюстями Датан.

Монах по имени Раббан, вытягивает из балахона толстую книгу, со стоном садится на пол, ставит свечу и с трепетом перелистывает страницы.

— Боюсь, они сейчас начнут ломать нашу защиту, — судорожно вцепилась в меня Катя. — Кирилл, что расселся, давай думай! — зло зашипела она мне в ухо.

Я несколько растерялся от её напора, мозги и так раскалились от скачущих мыслей ... и ни одной умной. Всё же решил успокоиться, попытаться поразмышлять. Может, всё же, выскочить из круга, свалить монахов неожиданными ударами ... и, дальше что? Открыта одна лишь дверь. Можно туда забежать и запереть её за собой. А что за ней?

Внезапно Раббан невнятно забормотал, тыча иссушенным пальцем в открытую страницу. Полумрак сгустился, по каменным блокам поползли узкие тени, и на пол плюхнулось безобразное существо с толстым брюхом и лысым, острым к верху, черепом, в темноте засветилось четыре глаза. Ещё одно быстро спускается вниз, поднялось на кривых ногах, шумно вдохнуло воздух, что-то резко проверещало, и мгновенно стены вспухли безобразными наростами и из них начали высовываться остроухие и с длинными черепами грязно-зелёные твари.

— Это определённо упыри, сейчас или никогда! — меня затрясло как в ознобе, крепко хватаю Катю за руку, склоняюсь к её уху: — Что бы ни случилось, беги в ту дверь и сразу запирай её изнутри.

— А если ты не успеешь?

— По крайней мере моя замечательная напарница спасётся!

— Это не честно, хочешь, что бы я всю жизнь себя корила ... а давай я свой камень напою кровью! — решительно восклицает она.

— Хочешь превратиться в дракона? Да ты завязнешь в этой комнате как клизма в заднице, тебя легко порвут на части! Делай что говорят!

Я выбежал из круга. С непостижимой быстротой ко мне оборачивается Датан, в пустых глазницах торжествующе вспыхнул красный огонь: — Я их вижу!!! — он взмахнул крестом. Обнажая жёлтые зубы, задвигались его челюсти, и на меня начала наползать непонятная слабость. Обречённо вскрикнула Катя, и это меня несколько выводит из паутины чёрной магии. Зарычав как зверь, хватаюсь за крест, выдёргиваю его из костлявых рук, с силой бью ногой монаху в пустой живот. Хрустнули кости, мертвец отлетает к стене, непонятная слабость медленно исчезает. Я отпрянул, крепче обхватил руку напарницы, увидел спешащее ко мне четырёхглазое безобразное существо. Со всей силы ударил его ногой в толстый живот, тот рыгнул на меня кровью, а я, увлекая за собой Катю, ринулся к открытой двери. Из вспухших в сенах наростов начали выпрыгивать зеленоватые существа, и, обнажая узкие клыки, смешно цепляясь всеми конечностями за малейшие неровности, как резвые кони побежали к нам. Бормочущий над книгой Раббан, очнулся, медленно поднял голову, в пустых глазницах полыхнул огонь, растопырив костлявые руки, стремительно бросается на нас. Его пальцы сомкнулись на моём горле, ещё миг и он вырвет кадык. Ярость красной пеленой сползла на глаза, дико взревев, наношу удар головой в его капюшон. Раздаётся хруст черепа, из-под балахона посыпались сухие косточки. Раббан отшатнулся, пальцы разжались. Пользуясь моментом, резко отталкиваю его от себя коленом и, до того как на нас набросятся упыри, успеваем забежать за дверь.

На кресте, который я как шпагу вытянул вперёд, ослепительно вспыхнул и почти сразу погас голубой камень, пространство мутнеет и словно взрывается, мы оказываемся в полной темноте. Бросаюсь к двери, чтобы запереть её на все засовы, но пальцы с размаху уткнулись в грубую кладку стены, дверь исчезла. Да и славу богу, теперь они до нас точно не доберутся, мелькнула бестолковая мысль.

Остатки от непонятной слабости быстро растворяются, с шумом выдыхаю воздух: — Вроде улизнули, — неуверенно говорю я, щупая свой трофей — трухлявый крест с холодным камнем в центре.

— Ну, ты дашь, напарник, такая импровизация, я едва не описалась! — Катя отлипла от меня, прошуршала пальцами по каменной кладке, — темно как у негра в жо ...! У тебя фонарика нет? — без особой надежды спрашивает она.

Внезапно я вспоминаю, что ещё дома, чисто автоматически положил в карман плоский фонарь. Глупо улыбаясь, вытягиваю его из шинели и произношу: — Да будет свет, сказал электрик и что-то фосфором себе натёр! — нажимаю на кнопку, вспыхивает белый луч света.

— Ох! — только и смогла произнести Катя.

Я посветил по сторонам. Тоннель вызвал грустные мысли. Он полукруглый, стены сложены из грубо обтёсанных блоков, многие из которых искрошились и почти выползли из пазов. Небольшой толчок, они выпадут на пол, и рухнет вся стена, замуровав нас заживо.

Влажно, пахнет плесенью, изредка из щелей выбегают белые скорпионы, пробежала почти прозрачная мокрица, налетела в мертвенно белые грибы и неожиданно свернулась в шар, скатилась вниз, испугав худощавого паука, который мгновенно драпанул на своих длинных ногах-ходулях.

— М-да уж! Ты куда меня завёл, напарник? — с претензией спрашивает Катерина.

— А чем тебе здесь не нравится? — ухмыльнулся я.

— Послушай ... а где дверь? — обалдела напарница, бросилась к тупику, отпрянула, подняла на меня полный ужаса взгляд.

— Растворилась, — криво улыбнулся я, осветил трухлявые стены, но не нашёл ни малейшего намёка на скрытую под камнями дверь.

— Кирилл, что происходит, где мы находимся? — у Кати в голосе мелькнули истеричные нотки.

— Если исходить из бредовой версии Дарьюшки, то в другой Реальности, — высказываю я несмелую мысль.

— Ты случайно умом не тронулся? — мгновенно отреагировала на мои слова напарница.

— Тебе ли в этом сомневаться, а в восьмидесятый год из 2016-го как мы попали?

— У шефа была такая сложная технология ...

— А здесь, вот этот крест с камнем ... тоже особая технология, — у меня мелькнула догадка, что именно с его помощью мы оказались в этом месте.

— Ты уверен? — серьёзно спрашивает Катерина.

— Пятьдесят на пятьдесят, — сознаюсь я.

— Хоть честно признался, — напарница наконец-то полностью приходит в себя. — Что ж, пойдём, поглядим, куда ты меня завёл, Сусанин хренов. Свети на дорогу, а не мне в лицо! — она осторожно, как кошка, двинулась вперёд.

Под ногами шмякает грязь, сверху льётся зловонная жижа, почему-то воняет формалином и дохлыми кошками. Дышать невыносимо трудно, желудок болезненно сжимается, схватившись за живот, Катюша вильнула в сторону, и её стошнило прямо в клубок, мирно копошащихся на какой-то раздутой туше, белых червей.

— Какая гадость!!! — она едва не сбила меня с ног. — Кирилл, давай идти быстрее, я вся в нечистотах, если через пару минут не выйду на свежий воздух, я клятвенно обещаю, что задохнусь, свалюсь у твоих ног, и буду вонять как та безобразная туша!

— Тухлая перспектива, — соглашаюсь я с ней и резко ускоряю шаг.

К нашей радости совсем скоро забрезжил свет, он нас безмерно воодушевил, захотелось кричать и петь от восторга. Не обращая внимания на разлетающуюся в разные стороны грязь, побежали к свету. Как торпеды вылетаем наружу и ... едва не задохнулись от стойкого трупного запаха. Бог ты мой, мы оказались на краю огромного кладбища! До самого горизонта стоят неровными рядами могильные плиты и не одного креста на них. А всюду бродят толпы, одетых в рванину, людей. Я в ужасе застыл, Катерина смертельно побледнела.

— Это просто очень большое кладбище, — я пытаюсь говорить спокойно, но меня так трясёт, что даже челюсти свело.

— То ... то не люди, — напарница начала закатывать глаза, я встряхиваю её словно куклу, она глянула на меня побелевшими от ужаса глазами, — Кирилл, это мертвецы ... и они ходят!!!

— Типун тебе на язык! — содрогнулся я.

Мертвецы вяло передвигаются между могилами, некоторые из них изредка останавливаются у очередной плиты, становятся на колени и начинают отбрасывать комьями землю, затем, о, ужас(!), помогают выбраться наружу очередному покойнику.

— Кирилл, мне страшно! — Катя заваливается на меня всем телом.

— Такого не может быть! — со стоном произношу я и пытаюсь взглядом, отыскать хоть какие-то просветы в этом Вселенском кладбище. Но, судя по всему, этот мир состоит из одних могильных плит, и властвуют здесь одни лишь неживые. А ведь точно, откуда ещё могли прийти мёртвые монахи, только из подобной страны. Как некстати мы использовали их "дверь", и как теперь нам выбраться отсюда? Сами себя загнали в столь страшное место, как безрассудно поступили? Я хочу рвать волосы на голове и на других частях тела, но гашу рвущуюся наружу панику, начинаю размышлять: — Эти мёртвые монахи каким-то образом покинули кладбище и вошли в наш мир, следовательно, и мы сможем, — я принялся внимательно рассматривать конфискованный крест. Дерево, их которого он изготовлен, почти полностью сгнило, одна перекладина и вовсе отвалилась, другая пошла сквозными трещинами, одним словом — труха. Но синий камень, будто вчера полирован, сияет холодным огнём и манит взгляд. Не особенно думая, освобождаю драгоценность от остатков истлевшего дерева, протираю рукавом шинели, подношу к глазам и, меня словно начинает всасывать внутрь.

— Красивый камень. Наверное, сапфир? Но почти с ладошку! Я таких огромных драгоценностей никогда не встречала! — Катин голосок выдёргивает моё сознание из недр синего сияния, я отшатываюсь от сапфира и со страхом произношу: — Сдаётся мне, это он виновник перемещения из одной Реальности в другую.

— Но как? — Катерина с надеждой поддалась ко мне.

— Наверное, работает как пульт твоего шефа. Ты знаешь его принцип? — со скрытой надеждой спрашиваю я.

Девушка сдула чёлку со лба, задумалась, затем отрицательно покачала головой: — Понятия не имею, всё настройки осуществлял Анатолий Фёдорович, но мне кажется тот пульт, как системный блок, а этот сапфир — типа ноутбука ... это я так, для образа мыслей, — вздыхает она.

— Логика есть, — киваю я, — но как найти нужную программу, ни кнопок ... ничего нет, просто идеально обработанный камень!

— Необходимо поискать "ключик"! — возбуждённо проговорила Катя.

— Да где же я его найду, ни одной зацепки ...

— Поелозь пальцем по поверхности, может, внутри что-то шевельнётся?

Я старательно погладил пальцем поверхность сапфира, ничего не вспыхнуло, не возникло ни одного знака, он всё такой же холодный и, словно излучает неподдельное злорадство. Я вперил в центр драгоценного камня ненавидящий взгляд, и меня потянуло внутрь, в ужасе отпрянул, суетливо спрятал его в кармане, утёр со лба холодный пот.

— Ты чего, Кирилл, что-то увидел? — с жаром зашептала напарница.

— Пока не пойму, но точно никаких значков не выступило ... но словно мою душу чуть не утянуло внутрь ... это так страшно.

— Ага, он испугался, да ты оглядись по сторонам, вот где ужас настоящий!!! Кирилл, продолжай эксперимент! — со злостью потребовала она и даже ножкой топнула.

— Моя драгоценная, — вспыхиваю я, — а не пошла бы ты в жо ... Хотя бы на миг задумалась, а вдруг я единолично исчезну, а ты останешься здесь ... одна ... с живыми мертвецами!

— Прекрати!!! — затряслась Катя.

— Извини, — буркнул я.

— Проехали, — сквозь сцепленные зубы прошипела напарница, — я об этом не подумала. Но монахи, каким-то образом, вдвоём к нам прибыли!

— Я размышлял над этим.

— И что нам делать? — Катя с ужасом кинула взгляд на кладбище.

На наше счастье пока ни один мертвец нами не заинтересовался, может, считают, что мы, как и они мёртвые. А вдруг это так! У меня перехватило дыхание и сжалось сердце, более не соображая, со звериным рычанием укусил себя за руку, брызнула кровь, боль мгновенно отрезвила и взбодрила.

— Что с тобой!!! — отшатываясь от меня, вскричала Катерина.

— Да всё нормально, — с облегчением вздыхаю, — решил проверить я живой или нет.

— Вот дурак, предупреждай сначала, а то я подумала, ты умом тронулся! Представляешь, какая была бы для меня радость, одна на кладбище в обществе сумасшедшего напарника!

— Прости, Катюша.

— Козёл! — всё ещё не может успокоиться напарница.

— Согласен, — усмехаюсь я.

— Он ещё издевается! — прошипела девушка, в её глазах чёрные зрачки вновь вытянулись в вертикальные линии.

— Ещё попробовать? — я нащупал в кармане сапфир.

— А у нас есть выбор? — с грустью произносит Катя.

Внезапно я вижу, как покойники, словно по команде начали поворачиваться в нашу сторону. Замерли, разглядывая нас мёртвыми глазами, хором зашепелявили и, размахивая руками, побрели не быстро, но с пугающей настойчивостью.

Мы отпрянули к тоннелю, первое желание было в нём спрятаться, но там тупик, сами загоним себя в ловушку. Боком двинулись вдоль скалы. Катя хрипло дышит, я даже боюсь на неё смотреть, не хочу видеть искажённое ужасом её лицо. У самого тоже пульс зашкаливает и так вспотел, что даже в панике подумал: "а не обмочился ли я со страху? Ан нет, просто пот!" — это открытие меня насказано воодушевило и окрылило, захотелось расправить крылья ... Расправить крылья. Я вспоминаю о своём чёрном камне.

— Кирилл, — внезапно мои мысли комкает голос напарницы, — а давай напоим кровью свои камни?

Вздрагиваю, испуганно глянул на девушку, она уже держит в руке свой чёрный камень, с трудом произношу: — Может так, и сделаем, но давай в самый последний момент ... иначе, как в образе драконов, мы сможем отсюда выбраться? Это будет лишь отсрочка нашей гибели.

— Отсрочка ... какое чудесное слово! — Катя с остервенением колет заколкой руку и подставляет под струйку крови свой чёрный камень.

— Катя, не смей! — запоздало выкрикиваю я.

Метаморфозы происходят стремительно, тело извивается, растёт, появляются лапы с серповидными когтями, медью вспыхивает чешуя. Я заворожёно смотрю как чудесная, слегка курносая девушка с золотистыми волосами, превращается в страшного зверя, в душе одновременно возникает ужас и восторг.

Катя уже в образе изящного дракона, вытягивает длинную шею, фыркает клубом огня, пасть раскрывается в ухмылке: — Что, напарник, в штаны наложил?

— Дура, — в сердцах восклицаю я, — и что теперь? — Полетаем. Поглядим с высоты, что это за место такое, А ты, тем временем, поразмышляй над сапфиром, может умная мысль появится, хотя я сомневаюсь, — с пренебрежением выдыхает очередной клуб пламени прелестная Катюша. — Лезь на мою спину, бездельник, — скривила пасть напарница и разлеглась передо мной, словно бесстыжая кошка, получившая абсолютное удовлетворение от соседского кота.

Заползаю на её спину, чтобы не упасть, просовываю пальцы в прорези между бронированными чешуйками, прижимаюсь к шее и даже задрожал от восторга, я на настоящем драконе!

— Смотри не испытай оргазм! — цинично, но добродушно прогудела Катерина.

— Весьма пошло! — словно школьник смутился я.

— Пищи громче, человек, тебя плохо слышно! — с издевкой произносит напарница, резко подпрыгивает, с громовым звуком разворачивает крылья, с силой бьёт ими по земле, сметая поднявшимся ветром спешащих к нам мертвецов, и легко взмывает к небу.

Невыносимый густой запах разложения словно смыло волной, воздух становится сухим как на крепком морозе, но холода нет, вокруг, что-то вроде тумана. С опаской поглядел вниз, с каким-то облегчением выдохнул, кладбище всё же имеет придел. Площадь, безусловно, огромная, на ней вполне может поместиться вся Польша, а если потеснятся, то и Румыния с Болгарией, да что там говорить, при необходимости, туда можно втиснуть и Францию вместе с Германией, а если без них, то Украина с Прибалтикой чётко лягут в её границах.

Катерина поворачивает шею ... я с восторгом погружаюсь в глубину её изумрудных глаз. Она насмешливо фыркает, выпускает сноп ярких искр, с иронией спрашивает, и её голос звучит, словно орган на низких и средних диапазонах: — О чём мечтаешь, напарник?

От вибрации её голоса, который проник в каждую клеточку моего организма, я едва не теряю сознание от дикого наслаждения. С усилием гашу это чувство, пытаюсь прийти в себя. Катерина высунула фиолетовый язык, облизала огромные клыки, скривила пасть в ухмылке: — Совсем голову потерял, напарник, уж не влюбился ты в меня?

— Однако ... — только и смог я выговорить.

— Красноречивый ответ, ты всегда мастерски владел ораторским искусством. Какое ёмкое слово, сколько в нём глубины мысли, мук творчества!

— Отстань, — несколько сконфуженно произношу я.

— Да как скажешь ... можешь вообще свалить с меня, — она делает резкий вираж, заваливаясь круто набок.

В ужасе цепляюсь за её чешую, ещё миг и пальцы не выдержат.

— Ладно, расслабься Кирюха, я просто мило пошутила, — она выравнивает полёт, переходит в режим планирования.

— Однако ... — я вновь показываю своё ораторское искусство, меня трясёт от страха и холода.

— Успокоился, напарник? — Катерина вновь обжигает меня изумрудным взглядом.

— С тобой успокоишься, — пробурчал я. — Катюха, какая муха тебя укусила, зачем ты такие кульбиты делаешь, я едва удержался!

— Действительно испугался? Вот глупый, да я бы тебя поймала как муху языком! Хочешь, попробуем? Да шучу я! — она так засмеялась, что меня едва не сбросило с её шеи.

— В образе дракона ты совсем другая, — чтобы сильно её не провоцировать, осторожно замечаю я.

— Я думаю, если ты захочешь полетать, и ты изменишься, вероятно, в лучшую сторону. А в данный момент мне неприятно на тебя смотреть, когда ты в образе слабого человека, но придётся терпеть, к моему великому сожалению ты мой напарник, — Катерина хлопнула пару раз крыльями, чтобы набрать высоту. — Смотри, кладбище закончилось, под нами какие-то образования, словно застывшая пена для бритья.

Осторожно глянул вниз, пейзаж непонятный, но вот появляются ещё более удивительные сооружения, напоминающие огромные котлы для варки каши.

— Что это? — заинтригованно спрашиваю я.

— А ты разве не видишь? — Катерина неожиданно напрягается, голос становится низким и грубым.

— У меня не драконье зрение, — с укором произношу я.

— Такое ощущение, что под нами самый настоящий Ад, причём не в переносном смысле слова, а настоящий. Это котлы, а в них люди ... как интересно! Я сейчас спущусь ниже, — она резко нырнула вниз, котлы стали увеличиваться в размерах и вскоре мы зависли на краю гигантского котлована, стенки которого под крутым наклоном и словно смазаны маслом. Катерина изящно приземляется на широкий край котла, поворачивает шею, я вновь встречаюсь с её удивительным изумрудным взглядом. От переживаний даже во рту пересохло, она обдала меня горячим дыханием: — Слазь, бездельник. Ты ещё не сообразил, как пользоваться сапфиром?

— Не до него было, — честно сознаюсь я.

— Я это поняла, поэтому рискнула спуститься. Ты поторопись, я хоть и в образе дракона, но не всемогущая. Боюсь, в этом аду имеется силы, которые и меня могут ощипать как обычную глупую курицу, а тебя и вовсе швырнуть к живым мертвецам или засунуть ... в этот котёл.

В звучании её голоса я ощутил серьёзную тревогу и даже страх. Отцепляюсь от её броневых пластин, съезжаю на услужливо подставленное крыло, под насмешливое фырканье скатываюсь на металлическую поверхность, быстро поднимаюсь на ноги, в удивлении оглядываюсь: — Вообще-то это что?

— Котёл для варки людей, — едва не испепелила меня взглядом Катерина.

— Ты, наверное, шутишь? — неуверенно спрашиваю я.

— Как сказать, с высоты я рассмотрела несколько подобных сооружений, в некоторых действительно варят людей, а в этом что-то другое, здесь есть болото, а за ним настоящий лес. Но что-то мне подсказывает, в этом котле хуже, чем там, где булькает вода. Да ты и сам погляди, — она легко передвинулась к самому краю.

Испытывая странное возбуждение, осторожно подхожу к ней и украдкой заглядываю вниз. На удивление глубина странного сооружения, которое мы прозвали "котлом", очень даже небольшая, метров пять, не более, но я чётко понял, если соскользну вниз, то без помощи Катюши обратно никогда не выберусь. Всё очень скользко и нет зацепов, за что можно было схватиться — идеальная ловушка, в стиле муравьиного льва. Я отпрянул и посмотрел в противоположную сторону, от неожиданности ахнул, "котёл" окружает частокол из стальных игл, а к ним вплотную примыкает кладбище, где, словно чего-то дожидаясь, вперевалку бродят покойники. Отшатываюсь, с испугом смотрю на напарницу.

— То-то и оно, — склоняет она шипастую голову, — если кто и сумеет выбраться из котла, то через стальные иглы ему не прорваться, но если и это удастся, мертвецы его мгновенно схрумкают.

— Кому ...прорваться, — я начал заикаться, судорожно нащупал в кармане чёрный камень, он нагрелся, почти такой же раскалённый, как был тогда, появляется нестерпимое желание напоить его кровью. Катерина уловила моё состояние, отрицательно качнула головой, выдохнула сноп раскаленных искр, с тревогой произносит: — Два дракона в аду, боюсь, это будет перебором ... ты лучше подумай, как нам отсюда выбраться.

— Не хрена ж себе! — я подскочил от неожиданности. На металлической стойке, торчащей у самого края котлована, пришёл в движение продолговатый предмет, он бесшумно развернулся и уставился широкой линзой прямо мне в лицо. — Камера слежения! Охренеть, здесь есть камера слежения!!!

— Забавно, — Катерина наклонила сияющую, словно полированной медью, шею, внимательно осмотрела прибор, — в аду всякие технические штучки ... бред какой!

— В любом случае, мы уже обнаружены, — понуро говорю я.

— Как странно, у них что, лимит на использование магии и приходится прибегать к научно техническому прогрессу?

— И этого исключать нельзя. Хотя, вероятно они это используют в комплексе, — высказываю я догадку.

— Тогда у них имеются уязвимые места, — глубокомысленно изрекает напарница.

— Какие именно? — с иронией спрашиваю я.

— Такие, — Катерина изрыгнула пламя на камеру слежения, спалив её до углей, — с этой на нас теперь точно не будут смотреть.

Внезапно слышится характерный звук мотоцикла, в тишине он отзывается невероятно звонко, словно кто-то чихает от переизбытка никотина. Я напрягаю зрение, вижу туманный объект, который стремительно приближается. Катерина с пренебрежением хмыкает: — Что-то у них с головой не в порядке, на дракона с автоматом!

Мотоцикл резко набирает ход, и я стал различать черты лица водителя. Это определённо женщина, её лицо полное азарта и веселья. Она резко тормозит, спрыгивает с мотоцикла, уверенно срывает с пояса АКМ с укороченным стволом, такие используют в спецназе, затем неожиданно закидывает его на плечо стволом вниз и приветливо улыбается: — О, какие у нас гости, целых два дракона! Позволю вас спросить, зачем вы припёрлись в страну Мёртвых?

— Почему два? — опешил я, и невольно окинул себя взглядом.

Женщина прекрасно поняла мой жест и неожиданно рассердилась: — Не надо лепить из богини дуру, для меня видимая оболочка не скроет внутренней сущности, вы драконы, это так очевидно.

— Кто ты, дитя? — Царапнув когтями металлическую поверхность "котла", с насмешкой спрашивает Катерина.

— Драконы в своём репертуаре, вломились в мой мир и начинают хамить, — женщина облокотилась о руль мотоцикла, некоторое время нас внимательно рассматривает, затем, её брови удивлённо взлетают вверх: — Батюшки, у вас ещё и человеческие сердца, неужели такое может быть? Это несколько меняет дело, — она становится строгой, — я даже затрудняюсь, что мне с вами делать.

— Накормить, напоить и спать уложить, — неожиданно шучу я.

Она бросает на меня оценивающий взгляд: — Шутим, да, с ведьмой меня сравниваете? Да нет, тут вы просчитались, я Персефона, жена царя этой страны.

Я опешил, не зная как реагировать на эту очевидную чушь. Персефона, неужели нельзя придумать что-то более правдоподобное! Украдкой осмотрел её с ног до головы. Какая из неё богиня! Лицо, правда, весьма приятное, но таких в Севастополе, каждая вторая, и ещё этот мотоцикл, весьма дорогой, но вполне земной, спецназовский автомат, сверкающий шлем, который она небрежно повесила на руль. Да она обычный байкер ... хотя, есть одна небольшая странность, что она тут делает?

— Живу здесь! — женщина с лёгкостью прочитала мои мысли. — А мой теперешней вид? Вы действительно считаете, что я должна с сотворения мира шелестеть туникой? Тогда почему вы не ходите в вонючих шкурах?

Катя поперхнулась огнём, выплюнула раскалённый сгусток, в возбуждении хлестнула хвостом: — А ведь определённая логика в твоих словах есть, — на средних диапазонах прозвучал её голос. Ты действительно Персефона? А если я дыхну на тебя пламенем ... так, чтобы узнать, правду говоришь или мило фантазируешь?

— Весьма глупо, у меня в зоопарке и по страшнее существа есть, — нахмурилась женщина и украдкой пощупала автомат.

— С него меня не убить, я вся в броне, — ухмыльнулась Катерина.

— А здесь непростые пули, — женщина отвечает ей такой же ухмылкой.

Они некоторое время сверлят друг друга взглядами, но вот Катерина добродушно фыркает: — В твоих глазах немало огня, пожалуй, даже больше, чем у меня. А ты мне нравишься!

— О, как? Я польщена! — Персефона звонко рассмеялась. — Хорошо, — задумчиво произносит она, — я не буду вас рассматривать как людей, а лишь ту часть, где вы драконы, поэтому предлагаю стать моими гостями.

Катерина неожиданно кивает, серьёзно произносит: — Спасибо, богиня Персефона, за честь быть вашими гостями.

Я с удивлением посмотрел на напарницу, затем на женщину и, неожиданно склоняю голову и тоже благодарю.

— Вот и хорошо, правильное решение, в моей стране гостями быть безопаснее, — серьёзно говорит Персефона и внезапно предлагает: — Хотите посмотреть на мои владения?

— Боюсь у нас мало времени, — осторожно произношу я.

— Хотя бы этот, неужели вас не мучает любопытство? — удивляется она и требовательно произносит: — Здесь есть на что посмотреть!

— Если настаиваете, то можно взглянуть, — обречённо произношу я.

— А я уже всё рассмотрела, — с пренебрежением фыркает Катерина.

— Всё увидеть невозможно, мой мир настолько велик и многогранен, что вы не сможете представить насколько. Хочу по секрету сказать, в Аду имеются места не хуже, а быть может лучше, чем райские сады Эдема ... и не все страдают, кое-кто умудряется отдохнуть, набираться сил перед будущей жизнью. Есть и такие как вы, в гости зашли ... да выхода не могут найти, — в её голосе появились насмешливые нотки.

Вздрагиваю, быстро перевожу взгляд на напарницу, Катерина шумно выдохнула, склонила голову: — Это угроза?

Богиня неопределённо пожала округлыми плечами, поправила сползающий автомат, с укором произносит: — Буду я своим гостям угрожать, за кого вы меня держите!

— Значит, вы покажите дорогу назад! — обрадовался я.

— Назад, это куда? — невозмутимо спрашивает Персефона.

— В мир живых! — с жаром вскричал я.

— Размытая формулировка, здесь тоже есть живые, и их больше, чем вы можете представить, — нахмурилась она, но неожиданно смягчается, — конечно, покажу, но путь отсюда сложен, а быть может, невозможен. Очень вероятно, идти по нему будете не один год, это если не заплутаете в Большом лабиринте.

— Ты разве нас по нему не проведёшь? — нахрапом спрашивает Катерина.

— С ума сошла, это не реально, вы знаете, сколько желающих отсюда вырваться ... миллионы!!! Нет уж, вы как-то сами ... а направление я дам, почему бы и нет ... если, конечно, мой муж не будет против.

— А мы не будем ему говорить, — украдкой произносит Катерина.

— Ну ... тогда ладно, — Персефона звонко рассмеялась.

— Позвольте, какой год? — цепенея от ужаса, спрашиваю я.

— Да, действительно? — словно трезвея, вторит мне Катя.

— Хотите быстрее, воспользуйтесь магией. Вы же не без её помощи ко мне проникли? — сузила глаза Персефона.

— Вероятно, да, но дорогу всё же покажи, а там решим, что нам выбрать, — в раздражении прошипела моя напарница.

— Раз обещала, сделаю, но ты не выходи из себя женщина-дракон, со мной так нельзя.

— Я просто переволновалась, — Катерина с трудом погасила в глазах возникающую ярость и уже смиренно произносит: — Что ж, если это так необходимо, мы готовы к экскурсии, веди нас прелестная Персефона.

— Прелестная? — переспросила богиня. — Комплемент женщине от женщины, весьма сомнительно. Ну да ладно, — усмехнулась она, и тоном опытного гида начала говорить: — Котлованов тьма, это как большие сковородки, дно плоское, а стенки невысокие, поэтому их приходится часто смазывать маслом, чтобы никто не выбрался. А дно данного котлована ночью охлаждается до минусовых температур, а днём нагревается, причём каждый день на два градуса выше, пока не станет более ста градусов. Чтобы обитатели не сгорели раньше времени, на этот случай на краю есть прохладная трясина, но она непредсказуемая, может в одно мгновение засосать прямо у берега, а можно выйти почти на другую сторону, а там спасение, но никто не доходил. Провалы в трясине появляются самопроизвольно, даже на пути, который был пройден. Поэтому многие застревают в трясине навечно, пока пиявки не высосут всю кровь ...

— Как это ужасно! — вырывается у меня.

— Отнюдь. Это лишь маленькая толика того, что они делали в своей никчемной жизни.

— Значит, здесь не живые люди? — догадываюсь я.

— А ты достаточно сообразителен, — с иронией произносит Персефона.

— О, да, этого у моего напарника не отнять! — вторит ей Катерина.

Никак не отреагировав на Катину реплику, богиня сурово произносит: — Не совсем верно, конкретно в этом котловане находятся живые люди, обречённые на смерть, — Персефона внезапно на меня так глянула, что душа покрылась инеем, но неожиданно улыбается: — Пойдём к той площадке, с неё хорошо видно.

Мы немного прогулялись вдоль металлической ограды, подошли к выступу, торчащему над котлованом, богиня жестом указала на него. Я, стараясь скрыть нервную дрожь, захожу на площадку, некоторое время иду, осторожно поглядывая на Персефону и примолкшую Катерину. Останавливаюсь у противоположного борта и скашиваю глаза в котлован, вдали вижу маленькие фигурки людей.

— У трясины собрались, скоро день, сегодня дно прогреется до семидесяти градусов, чтобы не вскипели мозги, они начнут принимать водные процедуры. А сейчас они мило развлекаются. Хотите посмотреть? — с нотками приказа спрашивает богиня. Мне ничего не осталось делать, как кивнуть. — Вот и хорошо, иди за мной! — она подходит к следующей площадке, приглашает нас на неё зайти и, с торжеством произносит: — Смотри, это то, что люди называют Адом! Каждому воздастся по заслугам своим!

Подхожу к кромке котлована, присаживаюсь на выступ, начинаю рассматривать людей. Тошнота ползёт к горлу, настолько неприятное зрелище открылось перед нами. Перевожу взгляд на Катерину, её глаза излучают настоящую зелёную бурю, она тоже находится под сильнейшим впечатлением.

Большая группа одетых в лохмотья людей столпилась у трясины и кольями подталкивают в самую глубину белокурую женщину европейской внешности.

— Что эти сволочи делают? — вскипела словно перегретый котёл моя напарница, ещё миг и сорвётся с места, что бы спасти страдалицу.

— Остынь, здесь иные правила, не тебе их нарушать, это наказание за преступления, которые эта тварь совершила. Она снайпер из Прибалтики, практиковалась тем, что вела огонь по школе, отстреливала яйца у молодых ребят, которые в силу своего возраста совершенно не имели ни какого отношения к так называемым "сепарам". С десяток изувечила, зато теперь здесь, с помощью неё бывшие сослуживцы ищут брод через трясину.

— Ужас какой! — я содрогнулся от отвращения.

— То-то и оно, — Персефона обожгла нас взглядом, — много тысячелетий я изучала человеческие грехи, но сейчас они совершаются с каким-то невероятным исступлением. Скоро многие города постигнет участь Содомы и Гоморры ... о, уже по шею загнали, теперь скоро! — отвлекается она от размышлений.

— Что скоро?

— Глубоко засела, не выберется.

— И никто её не будет спасать?

— Конечно нет, на берегу уже заключают ставки сколько она продержится. Здесь развлечений мало, народ гнусный, они только от этого получают удовольствие. Но скоро все будут в трясине, с каждым днём дно котлована нагревается всё сильнее и сильнее.

Внезапно белокурая оступилась и резко захлопала по поверхности трясины руками, пытаясь отпрянуть назад, но её буквально вдавили в глубину палками, она истошно замычала как корова перед дойкой, что-то хлюпнуло и женщина-снайпер камнем ушла на глубину. На мгновение возникает тишина, но тут же взрывается восторженным воплем: "Слава Украине! Героям слава!" — толпа, в едином порыве, начала скакать у самой трясины: "Хто не скаче той москаль! Москоляку на гиляку! Москолив на ножи!"

— Они что, дебилы, — поперхнулась огненным комком Катерина, — причём тут "москали"?

— Это у них такие кричалки, право, как дети, — фыркнула Персефона.

— Онижедети, — соглашаюсь я с богиней.

— А что на другом берегу? — я уже не в силах смотреть на эту мерзость.

— Идите за мной, — Персефона, эротично двигая упругими бёдрами, решительно пошла вперёд.

Через некоторое время она останавливается, осторожно хватается за выступы: — Иди сюда! — весело произносит она.

На другом берегу виднеются густые леса, сияет на солнце светлое озеро, между холмами отдыхают уютные избы, на поле в самом разгаре сенокос. Суровые мужики деловито укладывают сено, а рядом спокойно бродят огромные медведи. Дети совсем их не боятся, играют со страшными зверями и с наслаждением лопают мороженое на палочках. А у трясины находится лагерь, в полном разгаре русское пиршество. На видном месте прикреплён портрет Путина с надписью снизу: "Президент Российской Федерации", развеваются триколоры, георгиевские ленты, из ретрансляторов, направленных в сторону "сковородки", звучит гимн России, народ веселится, играет на гармошках, ест сало, вареники с жареным луком, запивают морсом, швыряют в трясину объедки. То, что я принял за кочки, оказались головами, они жадно открывают рты, на пролетающие мимо объедки, но поймать не могут и испускают громкие ругательства.

— Какой ужас! — не сдержал я эмоции.

— Согласна, — живо кивнула Персефона, — мы запрещаем их кормить, но у русских добрая душа ... ты смотри, какой прыткий, вареник поймал! Вот досада, подавился! Не впрок пошло. Ой, шагнул вперёд!

Звонко булькнуло, зловонная трясина сошлась над вздыбленным оселедцем, звучно лопаясь на мутной воде, поплыли пузыри, рядом заголосили другие головы, но затем быстро отвлеклись на пролетающие мимо вареники.

— Вот теперь, его душой займутся профессионалы, каждая секунда станет кошмаром, и это будет длиться всю вечность. Здесь, что, детский сад, развлекайся, сколько хочешь!

— Подождите, я чего-то не догоняю, а что здесь делает портрет Путина, сейчас же восьмидесятый год! — меня внезапно осеняет явное несоответствие происходящего.

— В царстве Мёртвых нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, одним словом — безвременье. Здесь можно встретить умёрших людей, которые в вашем мире ещё и не родились, — грустно, без всякой насмешки произносит Персефона. Сейчас она одета в светло-зелёную тунику с короткими рукавами, низ оторочен широкой цветастой лентой.

— Пожалуй, хватит впечатлений, нам бы дорогу назад, — Катерина с громовым звуком раздвинула крылья.

— Как скажете, — Персефона вновь в байкерском костюме и странно улыбается. — За кладбищем начнутся горы и пропасти, увидите склон, на нём моя подруга из гальки картинки выкладывает. Вам придётся ступать по ним, иначе никак, ни пролететь, ни перепрыгнуть нельзя — идти только по картинкам. Но не дай бог хоть один камешек сдвинете! Простите, но даже я вас спасти не смогу от гнева моей подруги. Так вот, когда минуете её картины, то сразу наткнётесь на скалу, сплошь в тоннелях, один из них — ваш. Видите как просто!

Я с растерянностью перевожу взгляд на свою напарницу, Катерина с угрозой наклоняет шипастую голову, зло прошипела: — Это шутка?

— Но вы можете воспользоваться магией, с помощью которой вы сюда прибыли, это значительно упростит ваше возвращение.

— Но мы не знаем, как ею пользоваться! — вскричал я.

— Всё, гости дорогие, у меня дела, — Персефона поправила сползающий с плеча автомат и уверенной походкой двинулась к мотоциклу. Но, на полпути останавливается, приветливо улыбается: — Вы сильно не задерживайтесь, в Аду день проходит стремительно, и наступит долгая ночь, не ровен час, потеряете души и попадёте ко мне в зоопарк.

Катерина в ответ изрыгнула клуб огня, но богиня уже усаживается на мотоцикл. Резко дёрнула элегантной ножкой, взревел двигатель и, только её и видели.

— Что это было? — в некотором потрясении спрашиваю я.

— Нас развели как слепых котят! — Катерина на гране бешенства. — Давай-ка, напарник, займись сапфиром, это наш единственный шанс, ночь нам не пережить! — она с тревогой крутит по сторонам шеей и вероятно что-то видит, чего не замечаю я.

Гл.13.

День в самом разгаре, я вытираю пот, перевожу взгляд на небо, оно сейчас розовое, а по центру зависло багровое облако, вероятно, это местный аналог земного солнца. Долго не свожу с него взгляда, оно вызывает страх и тревогу, не удивлюсь, что туча прорвётся и на землю ринется раскаленный удушливый поток. Достаю сапфир, сейчас он в кровавых бликах, взгляд манит синяя глубина. Мне мерещится холодный океан, исполинские айсберги, нестерпимо захотелось ощутить холод, умыться ледяной водой. Осталось сделать маленький шажочек ... я склоняюсь над камнем ... у меня грубо выбивают сапфир из рук. Вскакиваю с перекошенным от злости лицом, меня сбивает с ног жаркое дыхание дракона. Падаю на спину, боль быстро отрезвляет, в страшном звере я узнаю Катерину. Она фыркнула, и едва не поджарила меня облаком из слепящих искр, с тревогой произносит: — Ты явно что-то нащупал, но не то что нужно, у тебя волосы заледенели, так и насморк можно подхватить, а мне не нужен сопливый напарник.

— Что? — хватаюсь за голову, с волос слетают стремительно тающие льдинки.

— Рассказывай, что увидел? — склоняет тяжёлую голову Катерина.

Я задумался, и внезапно мне стало жутко, это так очевидно, ещё мгновение и мог очутиться в самом центре Ледовитого океана.

— Вероятно, я действительно нащупал некие "кнопочки", они завязаны на разум, стоит о чём-то серьёзно подумать, и открывается "дверь". Мне было так жарко, что нестерпимо захотелось на Северный полюс ...

— Вот дурак, лучше б решил поплескаться в ванной с прохладной водой, где-нибудь в пятизвёздочном отеле, — насмешливо фыркнула Катерина, — но поздравить тебя могу, ты действительно узнал, как пользоваться этой штукой. Оказывается, всё до безобразия просто, стоит решить, куда тебе нужно, если имеются мозги, то постараться их напрячь, и ты там ... вместе со своим сапфиром ... а как же я ... здесь останусь?

— Ну ... может тебе следует за мной поспешить, когда меня будет втягивать ...

— А если не успею? — раздражённо произносит Катерина и внезапно изгибает шею, изумрудная зелень в глазах мутнеет, она раздражённо шипит, будто вода на раскаленной сковороде.

— Что с тобой? — пугаюсь я.

— Кровь в моём камне заканчивается я скоро приму человеческое обличие.

— Не беда, вновь его напоешь ...

— Это так, но боюсь, не успею, на нас движется нечто странное, понять не могу, поэтому необходимо срочно улетать, дай бог, чтобы в воздухе не начались метаморфозы. Да лезь на меня скорее, что глаза округлил!!! — Катерина подставляет крыло.

Вновь карабкаюсь на шею, цепляюсь за отливающие полированной медью чешуйки, с надеждой спрашиваю: — Ты хоть знаешь куда лететь?

— Если Персефона ничего не напутала, то к тем горам ... успеть бы! — Катерина резко отталкивается, словно отяжелевшая курица с насеста, с трудом развернула крылья, и вяло взлетает вверх.

— С тобой всё в порядке! — прокричал я.

— А не пошёл бы ты! — зло отвечает напарница и набирает приличную скорость, но я чувствую, силы у неё на пределе.

Я абсолютно не обиделся, вновь с тревогой спрашиваю: — Катюха ... а то, что ты увидела, оно где?

— Отстало. Оно пока нашло себе занятие, мертвецов жрёт.

— Тьфу ты! — сплюнул я.

— Вниз спустимся, вытрешь! — с угрозой прошипела напарница.

— Извини, — буркнул я.

Наконец-то огромное кладбище осталось позади, я с восторгом наблюдаю, как растут горы, возникают цветущие долины, сверкают водопады, сияют озёра и в ущельях змеятся глубокие реки.

— А здесь всё по-другому! — с надеждой выкрикиваю я.

— Какой внимательный, тоже заметил, — насмешливо прогудела Катерина, но я чувствую какой у неё усталый голос. Затем она уже совсем тихо произносит: — Где-то здесь обитает подруга Персефоны ... вероятно на том склоне ... там какие-то странные конфигурации из гальки.

Катерина судорожно замахала крыльями, из последних сил рванула вперёд и резко спланировала вниз. Посадка получилась весьма жёсткой, я слетел с её шеи, покатился по склону, едва успел зацепиться за выступ, рядом проносится какая-та девушка с золотистыми волосами, чисто автоматически хватаю её за одежду.

— Это ты? — глядя на Катю, спрашиваю я и глупо моргнул.

— Неужели я так сильно изменилась? — прищурилась напарница, сдула со лба непослушную чёлку и попыталась встать, но ноги подкосились, и она грохнулась рядом со мной, с какой-то обидой произносит: — В образе дракона было как-то комфортнее. Сейчас чувствую себя улиткой без раковины.

— Это слизняки, — уточнил я.

— Пусть будет так, — Катя даже не стала огрызаться, симптом не очень положительный.

— Немного расклеилась? — я помог ей встать.

— Не то слово ... Кирилл, мне так страшно! — она с силой прижалась ко мне.

— Да ладно, не трусь, прорвёмся, мы уже почти поняли, как пользоваться сапфиром.

— Почти не считается, — девушка испуганно озирается по сторонам. — Пожалуй, нам следует поискать Большой лабиринт, чуть выше по склону, огромное панно из гальки.

— Держись за меня, — я начал осторожно карабкаться вверх.

Подниматься сложно, наклон довольно сильный. Потревоженные нами камни, выворачиваются из сухой земли и, стремительно скатываются в бездонную пропасть. Одно неловкое движение и нас постигнет та же участь. Внезапно мы забираемся на ровную площадку, и нос к носу сталкиваемся со странной женщиной. Одета она в ослепительно белую тунику, подол оторочен чёрной лентой с кроваво красными цветами, на талии чёрный пояс с багровыми пятнами. Волосы у женщины длинные, невероятно чёрные, и они закрывают всё лицо, лишь слегка видна мраморно белая шея и чуть-чуть правое плечо. Мы остановились как вкопанные. Неужели нам стоит опасаться этой хрупкой женщины? Она совершенно спокойно достаёт из плетеной корзины гладкий голыш, некоторое время со всех сторон его рассматривает, затем укладывает на землю, сплошь заполненную такой же галькой. Я попытался разгадать рисунок, но бросил это бесполезное занятие, вероятно, это из области абстракционизма, а в этом искусстве я полный профан.

— Здравствуйте, уважаемая, — несмело здороваюсь я. Женщина даже не пошевелилась. — Необычный у вас получается узор, вы просто волшебница.

Она резко откидывает волосы и в упор смотрит на меня. Внутри всё похолодело, в центре её лба находится единственный угольно чёрный глаз. Он излучает такую бешеную энергию, что я едва сдержал рвущийся из груди крик ужаса, но женщина вновь погрузилась в своё занятие, чёрные волосы опустились на лицо.

— Не надо с ней разговаривать, она этого не хочет, — шепнула мне на ухо Катерина, — ты лучше глянь, на той горе множество дыр, это и есть Большой лабиринт.

— Совсем близко, — я смахнул со лба пот. — Ты видела, у неё один глаз!

— Нет, я не заметила. Бедняжка, она оказывается калека, — и почти без паузы продолжает говорить: — До лабиринта метров сто, и всё это пространство заполнено галькой. Заметь, некоторые камушки вообще стоят на рёбрах, положение крайне неустойчивое, хватит небольшого ветерка, чтоб они упали.

— Персефона предупреждала, что ни дай бог, мы нарушим конфигурацию ...

— То-то и оно, — горячо задышала мне в ухо Катерина.

Внезапно странная женщина резко встаёт, легко поднимает огромную корзину с галькой и быстро перемещается к нам за спину и мы, даже ойкнуть не успели, как она выложила странный рисунок, и все голыши стоят на рёбрах.

— Она нас поймала! — в ужасе воскликнула Катя.

— Тихо, не паникуй, впереди, вроде, камушки уложены крепко, по ним можно пройти ...

— Ага, а дальше тоже на рёбрах стоят!

— У нас нет другого выхода! — я решительно шагнул вперёд, ни одна галька не сдвинулась. Осмелел, делаю ещё один шаг, тоже получилось. — Ты смотри, а ведь не всё так страшно! — развеселился я.

Катерина сняла обувь, босиком прошмыгнула ко мне. Мы обернулись. Странная женщина уже успела заполнить голышами все нетронутые участки земли, и мы оказались в самом центре панно из камней.

— Лихо работает, — с сарказмом произношу я. У женщины, под чёрными волосами, мгновенно шевельнулись острые уши, словно она услышала своё имя.

— Лихо, не лихо, а у нас только один путь, к Большому лабиринту, — обречённо говорит Катерина.

Странная женщина бросает своё занятие и внимательно смотрит на нас, испепеляя жгуче чёрным взглядом.

— Тихо, — содрогнулся я, — похоже, она и есть ... — склоняюсь к уху напарницы и едва слышно произношу: — Это Лихо Одноглазое, её так звать, я в этом совершенно уверен.

— У неё глаз в центре лба, я не ошиблась? — Катерина в ужасе покосилась на женщину, но та уже вновь отрешённо выкладывает некую комбинацию из плоской гальки.

— Точно тебе говорю ... и если это так, то мы серьёзно влипли.

— А если мы попробуем превратиться в драконов? — несмело пискнула Катя.

— Персефона утверждала, через её мозаику нельзя пролететь.

— Всё верно, крыльями гальку разметаем, — обречённо соглашается Катя.

— Тогда тихонько пойдём, ставь ногу очень аккуратно, — советую я.

— У меня коленки дрожат, — всхлипнула девушка.

— Сосредоточься, у нас всё получится ... вот ещё один шаг ... видишь, ничего не сдвинули. Катюха, а ты молодец!

— Уф, я такая напряжённая! — она неуклюже шагает вперёд, внезапно спотыкается, выворачивает ногой с десяток голышей, падает на колени, судорожно отталкивается от земли руками, разбрасывая в стороны сверкающую гальку, в ужасе хватается за меня, я теряю равновесие, и мы валимся на землю, сминая и выворачивая гладкие камни. Я оцепенел, боясь повернуться в сторону страной женщины, а когда всё же повернул голову, то увидел на склоне огромную десятиметровую бабу, с угольно чёрным глазом в центре лба. Её лицо перекошено дикой злобой, губы отвисли, а с неровных зубов капает тягучая слюна. Лихо вытягивает руки, и они начали расти в нашу сторону. Извиваясь, из пальцев выползают кривые ногти, с их кончиков стекают капли крови. Катерина дико закричала и вцепилась в меня мёртвой хваткой, как молния мелькает мысль: "А ведь это и есть способ переместиться вместе!" — ликуя, выдёргиваю сапфир, заставляю себя вспомнить разбитые башни над пещерным монастырём в Инкермане, сую взгляд в самую глубину синего сияния ...

— Не уйдёте!!! — истерический вопль Лихо едва не рвёт перепонки, в опасной близости мелькнули окровавленные ногти, в икрах полыхнуло болью ...

Меня резко утягивает внутрь. Зажмурился, боюсь отрыть глаза, внезапно слышу восторженный писк: — Кирилл, у нас получилось, мы в Инкермане!!! — она как вихрь налетает на меня и целует в губы, щёки, лоб ...

— Ты, случайно, в меня не влюбилась! — смеясь, произношу я, с восторгом оглядываясь по сторонам.

— Да я сейчас и кота б расцеловала! — поддевает она меня.

— Охренеть!!! — я всё ещё не могу прийти в себя.

— Я согласна!!! — светится от счастья Катерина.

— Говорят, от Лихо ещё никто не уходил! — смеюсь я.

— Так говорят? — Катя внезапно пугается.

— Но у нас получилось!

— Кирилл, умоляю, не произноси больше её имя, вдруг она нас найдёт, — напарница уже не улыбается, эйфория прошла, и мысли начинают работать в правильном направлении.

— Замётано, — произношу я, внимательно разглядывая Катю. Она, вроде обычная девушка, вот только зрачки не принимают прежнюю форму, они узкие как у кошки, а глаза насыщенно изумрудного цвета, у людей такого не бывает.

Выбираемся на возвышенность, ветер морозит кожу, как-то резко холодает.

— Всё же она тебя зацепила? — Катя замечает, что я хромаю.

— Терпимо.

— В травмпункт надо, у тебя кровь.

— Вопросов задавать будут много, с такими ранами в милицию заявят, сами срастутся, в последнее время у меня всё быстро заживает, как на собаке.

— Как на драконе, — ухмыляется Катя.

— Очки б тебе подобрать, — с беспокойством смотрю ей в глаза.

— Зачем, я прекрасно вижу.

— Прикрыть глаза, они у тебя нечеловеческие.

— Да, ну! Шутишь, что ли? — пытливо смотрит на меня, но начинает рыться в сумочке, выуживает зеркальце, долго себя рассматривает, — Класс! — с восхищением говорит она.

— Другим может не понравиться.

— Плевать!

— Может и да, а скорее всего, нет. Маскировка не помешает, — с напором говорю я.

— Ладно, купим. А сейчас как мне быть?

— Глаза щурь.

— Парни будут липнуть, подумают ещё чего.

— Балаболка, — беззлобно улыбаюсь я.

— Вообще, здорово, — сияет Катя, — мои глаза как изумруд и рыжие волосы ... сама от себя в восхищении!

— Мрак! — хмыкаю я.

— Ничего ты не понимаешь в женской красоте, — пренебрежительно фыркает она.

Совсем рядом возвышаются полуразрушенные башни, виднеются развалины стен и домов.

— Под той башней должен быть ход. Интересно, шеф там? — Катя пристально вглядывается в нагромождение камней и путницу засохшего кустарника.

— Шефа там точно нет, — спокойно говорю я, присаживаюсь на камень, хочу шарфом перебинтовать ноги.

— Ты знаешь, где он?

— В Москве, возглавляет особый отдел при авиагарнизоне. Это он подстроил с армией. На основании одной лишь половинки паспорта не реально было бы мне попасть на службу под чужой фамилией. Тысячу раз проверили бы! А ему нужно было события направить таким образом, чтоб я угодил именно в эту часть. Очевидно, немалыми связями и властью обладает наш шеф.

— Зачем? — Катя присаживается на корточки, помогает с перевязкой.

— Третий драконий камень.

— Он находится в Москве?

— Да, и я его видел, — вспоминаю пытливый взгляд Стелы, мерещится осуждение в её взоре, словно хочет что-то сказать, предупредить о чём-то важном. Тоска пронзает сердце. А вдруг я делаю не то? Не может у неё отец быть плохим. Затем выплывает, словно из сна, сюжет событий у заброшенного метро, волчьи следы, автоматные очереди, фраза брошенная генералом: "Обязательно сходи к заброшенному метро! Это, в первую очередь!". Такое ощущение, генерал Щитов сознательно послал нас на смерть. Против логики не попрёшь, кроме него никто не знал о предстоящем задании. Теперь понятно, зачем он погнал нас дилетантов, а не бойцов роты обороны. Определённо, он хочет от меня избавиться. Хорошо, что не учёл одно обстоятельство, Миша заткнёт за пояс любого стрелка авиаполка. Не будь его с нами, привезли бы меня в Севастополь в цинковом гробу.

— А кто его владелец? — Катя даже прекратила перевязку, напряжённо вглядывается мне в глаза.

— Генерал.

— Целый генерал?!

— Настоящий, — хмыкаю я. — Он уже пытался меня убить.

— А вот это он не угадал! — в её глазах бушует настоящий шторм из зелёного пламени. — Решено, я еду с тобой! Пусть попробует справиться с нами двоими!

— Катюша, это может быть очень опасно.

— Мы напарники или ты это забыл? — вздёргивает она аккуратный носик.

— Он чудовищно силён ... мне так кажется.

— Ага, мы слабые, — усмехается Катюша. — Тебя, что-то тревожит? — девушка замечает на моём лице тревогу.

— Меня? Не знаю. А ты себя чувствуешь? — пытливо гляжу на неё, пытаюсь найти в лице следы зверя, но оно чистое, лишь глаза сияют словно изумруды.

— Странный ты, я же говорила, со мной всё в порядке. Это тебе помощь нужна, до сих пор кровь сочится.

— Почти нет, — отвожу глаза.

— Пойдём, всё же проверим, наша контора существует или нет, — она бодро идёт в направлении развалин.

Спускаемся в расщелину, но там даже нет и следа от входа, и всё же я чувствую, под землёй, что-то есть.

— Или ещё ничего не построили, или ... нас не хотят впускать, — спокойно заявляет Катя.

— Тропа существует, сюда приходят, — я замечаю примятую полынь.

— А вон кости обглоданные, — она указывает на белеющие черепки.

— Собаки кого-то загрызли?

— Или оборотни, — хмурится Катя.

Он появляется неожиданно, спрыгивает к нам, с интересом смотрит. Это долговязый парень, за спиной бухта из верёвки, на поясе болтаются самохваты, карабины и прочие скальные принадлежности.

— Привет! Вы из какой группы?

— В смысле? — не понимаю я.

— На Пионерку пришли тренироваться?

— Ты скалолаз? — догадываюсь я. Возле пещерного монастыря есть скала, с маршрутами разной категории сложности. Она не высокая и поэтому её прозвали Пионеркой.

— Спелеолог, но и скалолаз, соответственно, — он раздувает ноздри. — Подранок, что ли? — замечает мои кровоточащие ноги.

— Странно как-то говоришь, — открывает глаза Катюша.

Долговязый словно спотыкается об её взгляд, становится как побитая собака.

— Интересные у тебя глазки, — едва не скулит он.

— Какие есть, — фыркает Катюша.

— Так вы не из группы Саши Бороды? — озирается по сторонам парень.

— Мы сам по себе, — недоброжелательно отвечаю я.

— Катера не ходят. Как добираться будете, с такими травмами? — сочувствием замечает парень, шумно втянув носом воздух.

— Попробуем на автобус сесть.

— Так, обвал произошёл, — пока бульдозеры подгонят, это только к утру. У нас неподалеку палатки, если имеется желание, можете, переночевать. По ночам здесь крайне холодно, как пить дать околеете. Кстати, у нас есть аптечка, если понадобится, вколем антибиотик.

— Как думаешь, Катя? — нерешительно спрашиваю я, резон в словах спелеолога, безусловно, есть.

— Ну, если он будет себя хорошо вести, можно и заночевать, — снисходительно воркует она, её взгляд полон понимания и пренебрежения.

— Мы не хулиганы, а спортсмены, — словно обижается парень.

— Это понятно ... ты такой же спелеолог, как из меня балерина, — насмешливо морщит нос девушка.

Наш новый знакомый игнорирует её иронию, ловко запрыгивает наверх, протягивает ладонь Кате, но она делает вид, что не замечает вытянутой руки, без проблем выбирается сама.

На этот раз идём не сквозь монастырь, туда мы теперь и под страхом смерти не войдём, а мимо заброшенного кладбища. Очень скоро выходим к тоннелю, разделяющего владения пещерного монастыря от внешнего мира.

Гулко звучат шаги, наш проводник периодически оборачивается, словно проверяет, не убежали ли мы.

Выходим на простор, даже воздух хочется вздохнуть сильнее. Справа, между высокими деревьями, виднеются палатки, вьётся дым от костра, слышатся голоса, звучит гитара.

У стены, сложенной из грубых блоков, уютно полыхает костёр, два парня, в специфической одежде спелеологов, сидя на камне, ощипывают голубей. Тут же, на площадке перед скалой, молодые ребята и девушки, готовятся к штурму Пионерки. На земле разбросаны верёвки, кто-то делает обвязку на груди, крепят рогатки, самохваты, карабины. Мужчина, в потёртой штормовке и в несуразной панаме, поигрывая на гитаре, внимательно наблюдает за своими товарищами. Но вот замечает нас, с интересом оборачивается.

— Привет, — я со всеми здороваюсь.

— Здорово, — откликаются кое-кто.

Наш проводник подходит к мужчине: — Ребята до дому добраться не могут, пусть переночуют.

— Пускай, мест для всех хватит. А вы кто такие? — обращается к нам.

— Так, подъехали, монастырь поглядеть. Да вот, катера не ходят, а ещё обвал, говорят, произошёл, — я пристально глянул на нашего проводника.

— Что с ногами, лейтенант? — он замечает мои погоны.

— На булыжник налетел.

— Хорошо зацепился, всё в крови. Алёнка, принеси аптечку? Вы садитесь. Сейчас голубей жарить будем, — он откладывает гитару, — тебя, как звать, девица?

Катя, прищурившись, оглядела мужчину, здорово у неё получилось, чисто по-женски: — Я Катя, а вы скалолазы?

— Спелеологи. Меня звать Владимир Петрович, а это моя группа. Когда-нибудь по скалам лазали?

— А это разве сложно? — ухмыляется Катюша и с удовольствием присаживается у стены.

— Хочешь попробовать? — с улыбкой смотрит на неё мужчина.

— Не исключаю, — прищурившись, соглашается Катя.

— Тогда иди к скале. Виолетта, дай ей штормовку и калоши, обвязку сделай!

— Что, прямо сейчас? — невольно струхнула Катя.

— А чего тянуть, — улыбается Владимир Петрович.

— Снимай обувь, — хрупкая девушка расстилает на траве одеяло, выкладывает на него бинты, перекись водорода, йод и прочие лекарства.

Морщась от боли, разматываю куски шарфа, полностью пропитанные кровью.

— Однако?! — восклицает Алёнка. — Вам, словно ноги хотели перерезать, где ты так успел пораниться?

— Места надо знать, — улыбаюсь я.

Владимир Петрович, так же, осматривает мои раны: — Достаточно серьёзно, но уже заживают и кровь давно остановилась. Поранились дня три, четыре назад? — он внимательно смотрит на меня, — а в тоже время, кровь на перевязках свежая, непонятно.

— Мне самому странно, — искренне сознаюсь я.

Наш проводник потянул носом: — Угу, точно свежая, — подтверждает он.

— Ты бы, Вова, гостье нашей помог обвязаться, — быстро глянул на него Владимир Петрович.

Вова тоскливо смотрит в сторону Кати: — Виолетта сама справилась, — замечает он.

— Пойди на страховку

— Это можно, — нехотя соглашается он и оживляется: — Сашок страховку взял.

— Саша молодой, проследи, чтоб три оборота вокруг дерева было.

— Как скажешь, Петрович, — поник Вова, с непонятным страхом поглядывая на мою напарницу.

Тем временем Катя, распластавшись как лягушка, вцепилась в скальный выступ, но попа перевешивает и девушка обрывается. Саша, натянул верёвку и её умело ловит, Катерина опять лезет покорять Пионерку. Вновь неудача, пятая точка сильно тянет к земле. Чувствую, она начинает злиться, прыгает как ящерица, и у неё получается пройти первый уступ. С земли проносится восторженный вопль, народ развлекается.

Алёнка домазала раны мазью, плотно перебинтовала мне ногу и добродушно произносит: — Теперь заживёт как на собаке.

"На драконе" — хотел сказать я, но произношу: — Спасибо. Где так научилась перевязки делать?

— У нас все умеют, мы же спелеологи, — она сдувает со лба светлую чёлку. — А ты на каких самолётах летаешь? — с любопытством спрашивает она.

Так желаю сказать, что на МиГах, но вздыхаю, мне не хочется врать: — Я не лётчик.

— Как же так, форма лётная? — она даже расстраивается, я обманул её ожидания.

— Технарь я, инженер.

— Жаль, — простодушно замечает Алёнка. — И с парашюта никогда не прыгал?

— И с парашюта не прыгал.

— Значит обычный связист, — вздыхает девушка.

— Это верно, — соглашаюсь я.

— А форма такая красивая ...

— Алёнка, не приставай человеку, — прикрикивает на неё Владимир Петрович.

— Ладно, я пошла, повязку водой не мочите, — она с жалостью и с явным пренебрежением глянула на меня.

Тем временем Катюша прошла пол дистанции и замерла, обдумывая, что делать дальше.

— Вправо не иди, там сложный маршрут, влево забирай! — кричат ей с земли. Это они зря так советуют, зная Катю, я точно понимаю, она поползёт на самый сложный участок. Так и есть, резко заворачивает вправо, моментально натыкается на уступ, отрицательно выходящий из стены. Долго пытается на него взобраться, пока не получается.

— Вышла на маршрут высшей категории сложности, — с интересом говорит Владимир Петрович, — отчаянная, но всё равно сорвётся.

— Это опасно? — тревожусь я.

— Страховка верхняя, но маятник получится серьёзный. Проволочёт по скале, получит жёсткий массаж мышц, в следующий раз будет умнее.

Катя долго пытается найти обходные пути, всюду неприступная скала, отрицательно заваливающаяся к земле.

— Отцепляйся, я тебя удержу, — кричит Сашок, ему уже надоело стоять у дерева с концом верёвки.

Нет, теперь Катю реально содрать, разве, что с куском скалы, умирать будет, а завершит задуманное! Она находится у трещины в стене, перелезть её шансов никаких, но за этой трещиной удобные выступы и выбоины, по ним легко выйти наверх скалы.

— Ослабь страховку! — внезапно звонко пискнула Катюша.

— Не понял? — удивляется Саша.

— Ослабь, тебе говорю! Ты чего, не понимаешь русского языка?

— Зачем?

— Катя повисает на одних руках и начинает раскачиваться.

— Что она делает? — привстал Владимир Петрович. — А ведь у неё это единственный выход, раскачаться и перелететь на другую сторону, но это могут делать лишь с громадным стажем спортсмены. Вряд ли получится, сто пудов оборвётся, а маятник здесь уже нешуточный, серьёзно может побиться.

Народ весь собирается у Пионерки, такое они редко когда наблюдали.

— Ослабь страховку, — неожиданно соглашается Владимир Петрович.

Саша с удивлением смотрит на своего руководителя, скидывает пару петель и в это время Катя летит через широкую трещину, едва не промахивается, но успевает зацепиться пальцами за небольшой выступ. В потрясении от жёсткого рывка она охает, несколько секунд висит на одной руке, но изгибается и будто сливается со скалой. Через некоторое время, без особых проблем, поднимается на вершину. Снизу раздаются восторженные вопли.

— Однако! — удивляется Владимир Петрович.

Оказавшись на земле, Катя, с прищуром оглядывает окруживших её спелеологов. Её поздравляют, знакомятся, предлагают записаться к ним в секцию, а она, улыбаясь, как королева садится у костра, где на прутьях жарятся голуби.

— Голуби городские? — насмешливо спрашивает она.

— Обижаешь, — хмыкает один из парней, — дикие.

— Тогда кусочек съем, — говорит девушка с таким видом, что делает этим им небывалое одолжение.

Вова садится рядом: — неплохо у тебя получилось, хвалит её, затем повёл носом,— голубей не пережарьте, сочности не будет, пусть уж лучше, чуток с кровью.

— Вова в своём репертуаре, — смеются ребята, — дай ему волю, вообще ел бы их сырыми. Катя глянула на нашего проводника, из-под ресниц вырывается зелёное пламя. Вова вжимает голову в плечи, глаза забегали, явно чувствует себя не в своей тарелке.

— Необоснованно рисковала, — делает замечание ей Владимир Петрович, — но выход был единственно верным, — добавляет он. — В секцию к нам хочешь?

— Я б с удовольствием, мне понравилось, но я с Кириллом в Москву уезжаю, — с неподдельным сожалением говорит она.

— Жених твой? — ухмыльнулась Алёнка, окинув меня внимательным взглядом.

— Брат, — неожиданно заявляет Катя.

Я в удивлении вскидываю на неё глаза, а она, как ни в чём не бывало, получает слегка обгоревшую голубиную ножку, с удовольствием кусает, и, закатывая глаза от наслаждения, с хрустом жуёт.

— Пережарили! — недовольно хмыкает Вова, брезгливо нюхает воздух, сползает с камня и словно исчезает.

— Опять гулять пошёл, — замечают из толпы.

— И часто, он гуляет? — как бы, между прочим, спрашивает Катя.

— Под вечер всегда уходит. Лунатик! — ребята смеются. Судя по всему, его никто серьёзно не воспринимает.

Как хорошо около костра. Стемнело, ветер утих, на небе огромные звёзды, Владимир Петрович играет на гитаре, голос у него с хрипотцой, но очень приятный.

В основном песни о горах, о друзьях, совсем немного о любви. Ароматный дым струится вверх, на треноге подвешен закопченный казанок, в нём аппетитно булькает каша с тушёнкой.

Девушки по очереди помешивают кашу, парни из-под углей выгребают печёную картошку, кто-то поджаривает кусочки хлеба на прутиках.

Алёнка прижалась к крепкому парню, что-то говорит ему в ухо, тот только ухмыляется. Он мощный, грудная клетка как щит, на скуластом лице прогуливаются бугры, а взгляд спокойный, но несколько отрешённый.

— А мой Гена в десанте служил, — невпопад говорит Алёнка, видимо хочет показать своё превосходство над Катей.

— А Кирилла орденом Красной звезды наградили, — ехидно парирует она.

— Катя! — я одёргиваю свою напарницу.

— Что, действительно орден есть, покажи? — удивляются спелеологи.

— Не одел, — улыбаюсь я.

— А почему? — с вызовом спрашивает Алёнка.

— Не захотел.

Алёнка хмыкает, но в рассуждения не стала влезать.

— В Афганистане служил? — баском спрашивает Гена.

— Нет.

— А за что дали? — слышится тоненький голосок Тани. Она миниатюрная, пухлые губки, грудь как два арбузика — не девушка, а мечта.

И тут я срываюсь! Рассказываю про бой, сравнимый, разве что со Сталинградской битвой. В небе пикируют истребители, в кустах ревут танки, я же отбиваюсь от полчищ разъярённых диверсантов.

Первую минуту меня внимательно слушают, даже дыхание затаили, затем все гогочут как гуси за изгородью, они поняли мою шутку и, надеюсь, больше вопросов задавать не станут.

Когда все успокоились, с котелка стали накладывать по тарелкам душистую кашу, так некстати звучит голос Алёнки: — И всё же, за что тебе дали орден?

Грустнею от этого вопроса, но приходится отвечать: — В засаду попали, в перестрелке меня ранили, — угрюмо говорю я.

Гена с понимание посмотрел на меня, прижал к себе Алёнку, шепнул её что-то на ухо, она поджала губы, вроде даже покраснела.

Ночь в самом разгаре, часть народа уже отдыхает в палатках, кто-то ещё возится у костра, Владимир Петрович рассказывает оставшимися немногочисленным слушателям о своей встрече с великим Кастарэ, французским спелеологом. Кстати, в его честь на Караби яйле назвали одну из пещер. Катя ковыряет плоским ножом, погоревшую кашу.

— Второй час ночи, Катюха, пора спать, — я откровенно зеваю.

— Ты иди, я по своим делам схожу, — напарница встаёт и словно кошка скользит вдоль стены.

— Катя, подожди! — Алёнка срывается с места.

— Мальчики налево, девочки направо, — бросает кто-то шутку.

Девушки растворяются в ночи. Все вползают в палатки, я тоже лезу, но некое нехорошее предчувствие заставляет меня выбраться обратно. Встал, вглядываюсь в темноту.

Давно должны прийти. Мне становится неуютно, оглядываюсь, костёр догорает, никого уже нет, вокруг темнота, едва виднеется древняя стена, впереди чернеет скала, сзади стоят молчаливые деревья.

Только собираюсь идти вслед девушкам, возникает знакомый силуэт. Катя неторопливо бредёт вдоль стены.

— Катя, ты одна?

— А почему я должна быть с кем-то?

— Алёнка где?

— Ах, Алёнка? — Катя словно что-то вспоминает. — Обычная дура, увязалась за мной, а тут Вова появляется. Луна, что ли на него так подействовала, начал в волка превращаться, я это прекрасно вижу, а Алёнка ещё нет. Я нож достала, руку себе пырнула, капнула на свой камушек. Внезапно эта дура на меня кидается, подумала, что я Вову ножом буду резать, вцепилась в руки, держит меня и истерически орёт, а тот смеётся, пасть разинул. Тут я и преобразилась, случайно когтями зацепила, кишки у Алёнки все и вывалились ... а затем Вове голову оторвала.

— Катя, что ты натворила?! — я в ужасе всплёскиваю руками.

— По твоему, мне должны были оторвать голову? — с вызовом произносит она, а глаза светятся слепящим зелёным огнём, и пахнет от девушки кровью и смертью.

— Катюша, ты в зверя превращаешься!

— Звери они, а я дракон.

Гл.14.

Зябко, дождя нет, но сыро. С тоской гляжу на зашнурованные до самого верха палатки, сейчас там обогреваются "шмелями" — миниатюрными керасинками, представляю как там тепло. Нырнуть бы в одну из них и растянуться в тепле и спокойствии, но это не для нас. Я пока ещё не знаю, как назвать то, что мы наделали, это преступление или досадная случайность. Ладно, Вова-оборотень, хотя и его почему-то жалко, но Алёнка! Болезненно кольнуло сердце, вспоминаю Дарьюшкино предостережение, опасно поить свои чёрные камни кровью, так можно растерять всё человеческое. Покосился на Катю, её глаза ярко светятся в темноте, угольно чёрные зрачки вытянуты как у кошки, а от тела всё ещё волнами отходит жар от недавнего перевоплощения в дракона.

— В моём распоряжении была секунда, если б я не вырвалась из рук Алёнки, он бы меня убил, — Катя неожиданно начинает оправдываться. — Думаешь, мне её не жаль? Говорила, пройдусь к башням сама, нет, попёрлась за мной, не камнями же её отгонять!

— Ты специально искала Вову? — с осуждением произношу я.

— Он посчитал нас своей дичью, не просто так тебя подранком назвал. Я уверена, здесь бродят и другие оборотни, у башен разбросаны кости.

— Человеческие? — напрягся я.

— Лошадиные ... или коровьи.

— Вот видишь, может он за людьми не охотился.

— Да, конечно, — насмешливо парирует Катя, — он с ума сходил от запаха твоей крови!

— Ты ... их спрятала? — угрюмо спрашиваю я.

— Как-то не подумала.

— Завтра кинутся их искать, определённо найдут два трупа и не нужно быть наивными, все ниточки потянутся к нам.

— Как-то не подумала, всё произошло так быстро: ночь, луна и оскал Вовы-оборотня. А в личине дракона, о таких мелочах, как припрятать трупы, если честно, мне было бы смешно. Это сейчас я начинаю испытывать кое-какие эмоции ... и то, в упрощённом виде. А, в тот момент во мне бушевала ярость, и хотелось сжечь весь лагерь спелеологов, словно они были виноваты, что приютили оборотня. Я хочу тебе признаться, Кирилл, мне все сложнее и сложнее быть в человеческом обличии, мне не хочется прятаться в этой мягкотелой оболочке, хочу всегда летать, уносить с пастбищ быков, сжигать города!

— Что? Что ты сказала, какие города? — поперхнулся я.

— Это я сказала? — у Кати округлились глаза, затем неопределённо пожала хрупкими плечами, и с вызовом заявила: — Я имею в виду вражьи города!

— Не имела, — я укоризненно покачал головой.

— А может и так, что нам до никчемных людишек!

— Катюша, как ты можешь так говорить, да в тебе самой человеческое сердце!

— Очень маленькое и весьма не совершенное. А я хочу иметь своё, огромное, раскалённое, и чтоб бухало так, чтоб земля содрогалась!

— Остынь, девочка! — я тряхнул её за плечи.

Катерина громко засопела, уткнулась мне в плечо: — Кирюша, ну почему мы должны ползать по земле как улитки, а мне летать охота!

— Метлу б тебе и ступу, — усмехнулся я.

— Примитивно, ведьмы мне не ровня, — неожиданно серьёзно реагирует она на мою шутку.

— Что-то ты совсем расклеилась, — покачал я головой.

— Ловлю отходняк после перевоплощения, — Катя прикрыла светящиеся глаза и тоскливо произносит: — Ты прав, необходимо их куда-нибудь оттащить, нам лишняя возня с представителями закона не нужна, у нас своих дел по горло, в Москву надо ехать.

Поспешно покидаем спящий лагерь спелеологов, окунаемся во мрак тоннеля, выходим к пещерному монастырю. С опаской смотрю на выбитый в скале вход. Что творится в его подземельях, жизнь или там обитает смерть, непонятно. Мне кажется, из чёрных провалов окон монастыря, вырывается тусклый свет. Внезапно в проёме чёрного окна мелькнула крылатая тень и, ошпарив раскаленным взглядом, исчезла во мгле ... но может, то были две зажженные сигареты?

Прижимаясь к древней стене, пытаемся как можно быстрее миновать кладбище. Днём такое безобидное, сейчас оно словно просыпается и, о ужас, вздох прокатывается между надгробий ... или это ночная птица выдала непонятный звук?

Чувствительно вздрогнула земля, кресты со скрипом наклонились.

— Ой! — пугается Катюша и влипает в меня, её тело сотрясла крупная дрожь.

— Похоже, землетрясение, — неуверенно произношу я.

— Нет, это не землетрясение, — от ужаса закатывает глаза девушка, — Кирилл, давай быстрее отсюда уйдём.

— Сам хочу, — я хватаю её за руку, и мы бежим по узкой тропе.

До сих пор не знал такого ужаса, кладбище словно становится на дыбы, ломаются кресты, выворачивается земля, в разные стороны летят человеческие кости и черепа, болотного цвета газ, выползает из всех щелей и, как живой, устремляется за нами в погоню.

— Молодые люди, помогите нам выбраться! — раздаётся шамкающий, старческий голос.

Это было последней каплей, одновременно испускаем вопль и стремглав вылетаем на поверхность плато. Несёмся к башням, нам кажется, там мы будем в безопасности, но откуда-то взявшийся ураганный порыв ветра бросает нас на землю и волочёт к кладбищу. Судорожно цепляемся за камни, мимо проносится всяческий мусор, как мяч скачет голова Вовы-оборотня, за ним кувыркается мёртвая Алёнка.

Жилы на руках едва не рвутся, толстые корни полыни, за которые мы судорожно держимся, шевелятся в почве, скоро их выдернет и тогда ...

Краем глаза вижу, Катя вцепилась в руку зубами, брызжет кровь. В ноздри бьёт пряностями и зверем, тело девушки изгибается, вытягивается, раздаётся вширь, слышится звонкий хруст суставов, появляются лапы с серповидными когтями, яростно хлестнул по сторонам шипастый хвост, и над землёй поднимается лобастая голова дракона, из ноздрей вырываются раскалённые искры, а глаза излучают чарующий изумрудный свет.

Корни с хрустом рвутся, кубарем несусь к кладбищу. Внезапно сверкают страшные когти, напарница легко меня ловит, подносит к своей морде, нечто смешка вылетает из зубастой пасти, раздаётся голос, и словно басовито заиграл орган: — Как самочувствие, Кирюха?

— Нормальное, но такое ощущение, что ты хочешь сломать мне рёбра.

— Твоё тело как у слизняка, хочется взять и раздавить, — звучит её насмешливый голос.

— Э нет, Катюша, ты не балуй! — пугаюсь я.

— Это просто милая шутка, напарник, — и словно громыхнуло в небе.

Она резко ударяет крыльями о землю и легко взмывает вверх, душа мгновенно уходит в пятки, но и появляется восторг. Кручу головой, внизу свирепствует ураган, а в центре мечется, облачённая в призрачный балахон, старческая фигура, а из открытой могилы выбирается ещё один мертвец.

— Это Раббан и Датан! — восклицаю я в удивлении.

В несколько взмахов преодолеваем бухту, летим над Севастополем. Как он красив с высоты! Чёрное море, с застывшими военными кораблями, множество огоньков, силуэты зданий и огромное небо в жемчужных звёздах.

Никем незамеченные мы пролетаем центр города и опускаемся на пустыре, за радиозаводом. Катя разжимает страшные когти, едва не падаю, она со стоном перевоплощается в девушку.

— На это раз мне сложнее было сделаться человеком, — её лицо бледное как простыня, — в следующий раз сам будешь перевоплощаться, — с обидой заявляет она. — Вот мужики пошли, всё норовят на бабах поездить! — в сердцах восклицает она.

— Очки тебе просто необходимы, Катюша, твои глаза — нечто запредельное, — я пропускаю мимо ушей её ехидное замечание.

— Сильно светятся?

— Не то слово!

— Жаль, что такую красоту придётся закрывать, — она явно взгрустнула. — Попасть бы в такую страну, где это было бы нормой, — мечтает она.

— Есть такая страна, — вспоминаю я свой сон, — но дорога нам туда пока закрыта.

Мы идём в сторону завода, ощущаем доносящийся от него гул, он и ночью работает. Гордостью наполняется сердце за советский народ и моментально ухает вниз, я знаю, что его ждёт. Наступит время Перестройки и Гласности, откроется "дверь" в большой цивилизованный мир и непрерывным потоком хлынут "западные ценности", а с ними жулики всех мастей. Цеха разграбят, людей выкинут на улицу, помещения заварят стальной арматурой, за бесценок скупят разгромленные цеха и сдадут под магазины и склады. Тогда я думал, это просто бандитский беспредел, теперь знаю, то глубоко продуманный план уничтожения целых стран, нити которого идут из глубины веков. Сначала навязывается рабская идеология, и как только массы дойдут до нужной кондиции, начинают действовать. Рабы уже не станут сопротивляться, будут безропотно смотреть, как уничтожают страны, убивают их самих, навязывают фальшивую культуру. Но, а сейчас ещё процветают фабрики, гудят заводы, ресурсами занимается государство, конституция священна: "Эх, хорошо в Стране Советской жить!" — выплывают строчки из патриотической песни. Неожиданно рядом чихает двигатель, мы выходим из-за заводского забора и замечаем, у клумбы с кипарисами, светящиеся фары милицейского уазика, у открытого капота возятся несколько сержантов.

Стараемся пройти незаметно, впечатления от встреч с представителями власти у меня остались не очень лестные.

— Опять менты, — вздыхает Катя. — А другой дороги нет?

— А чего это они должны к нам приставать, мы что, нарушаем чего? Идём себе спокойно.

— Ага, и "примус починяем", — у Кати вырывается язвительный смешок.

Как некстати нас замечают, подходят двое: — Что делаете ночью у режимного предприятия? — раздаётся властный вопрос?

— Гуляем. Я в отпуске, вот с ... сестрой решили пройтись, — от сержантов не укрылась моя неуверенность.

— С сестрой? — насмешливо замечает один из них.

— Да, какая вам разница, мы ничего не нарушаем, — слегка вспылил я, но это стало той искрой, чтоб милиционер конкретно разозлился, видно с их машиной большие проблемы и нервы начали сдавать, а может натура такая.

— Вот что, лейтенант, иди домой, иначе передадим тебя в военную комендатуру. Всю форму себе испоганил, пока кувыркался с этой, так называемой сестрой. Сказки другим рассказывай, а девушку отвезём в участок ... для выяснения личности, — у сержанта вырвался смешок.

— Таки в участок? — у меня недобро застучало сердце.

— Лейтенант, не нарывайся, топай домой, другую бл...дь себе найдёшь! — с наглостью произносит он.

Катя вздрагивает, словно прямо в сердце получила удар током, на всю ширь открывает прищуренные глаза и в упор смотрит на патрульных, её глаза излучают слепящий изумрудный свет и явственно виднеются щели чёрных зрачков. На милиционеров взгляд действует гипнотически, от пронзившего ужаса они застывают, лица заливает серость, словно они встретились с нечто потусторонним.

— Мелкие людишки, слизняки с тухлой водицей вместо крови, вам ли вякать на нас, лютой смерти ищите? — неожиданно её голос звучит на сверхнизком диапазоне.

— Катя, — дёргаю её за рукав, — пошли!

— Пока их не сожгу...

— Напарница, не сходи с ума, с них достаточно, видишь, обмочились.

— Действительно штаны мокрые,— мигом отходит Катюша, — хорошо, пошли отсюда, воняет

Быстро юркаем на соседнюю дорожку. Девушка посмеивается: — Вот интересно, что скажут начальству, почему обмочились?

— И какую сказку расскажут своим жёнам, как так получилось, что трусы мокрые, — я не могу сдержать смех. — Вот видишь, не всем нравятся твои глаза, завтра же купим тёмные очки.

— Уже сегодня! — весело смеётся Катя.

— Точно, сегодня, быстро ночь прошла. Столько событий за такой короткий срок.

— О да! А под занавес с этими козлами встретились. Знаешь, у меня такое желание было их растерзать, даже зуд изнутри шёл. Повезло им, что в штаны напрудили ... развеселили, даже гнев куда-то делся.

— В последнее время у тебя частенько такое желание начинает появляться, не к добру. Часто камень поишь кровью, смотри, в зверя не превратись, — осторожно произношу я.

— Да знаю, сама не хочу, ситуации подталкивают, но в тоже время, сам посуди, наказываем лишь тех, кого нужно, а ведь это так приятно! — она передёрнула худенькими плечами, и, спасаясь от студёного ветра, подняла воротничок.

— Ага, а как же Алёнка? — хмурюсь я.

— То был несчастный случай, — сникает Катя.

— Смотри, как бы много не было этих, несчастных случаев.

Катя молчит, вздыхает, идёт рядом такая несчастная, я обнимаю за плечи, она прижимается ко мне, такая доверчивая и хрупкая девушка.

— Эрик, Эрик! — раздаётся властный женский крик.

На встречу выскакивает доберман пинчер, короткая шерсть лоснится, высунул язык, такой радостный, что вывели погулять.

— Ты, наверное, Эрик? — Катя присаживается на корточки, с умилением смотрит на собаку и тянет к нему ладошку.

Внезапно пёс взвизгивает, и с воем шарахается в сторону, ломая кустарник, несётся прочь, вероятно, ещё долго, хозяйка будет его искать.

— Чего это он так? — пугается Катюша, в изумрудных глазах обида и непонимание.

— Привыкай к новому статусу, напарница, — усмехаюсь я.

— Молодые люди, собаку не видели? — на дорожку вылетает взъерошенная, не выспавшаяся хозяйка добермана пинчера.

— Видели ... такой милый пёсик, — вздыхает Катюша, — туда умчался, вы поторопитесь, он очень быстро бежал.

— Беда с ним, непослушный, в пять утра постоянно будит! — всплёскивает руками хозяйка и как трактор ломится сквозь колючки вслед за своим питомцем.

— Вот они, будни всех собачников! Вместо того, чтобы сладко спать, затем, не торопясь, заниматься макияжем, в пять утра начинают носиться по буеракам, — в недоумении произносит Катя и вздыхает: — Такой милый пёсик, всю жизнь мечтала завести собаку.

— Не суждено, купи лучше золотых рыбок ... или хомячка.

С полчаса ждём дежурный троллейбус, который перевозит работников. Договариваемся ближе к двум встретиться в Камышовой бухте, там фарцовщики предлагают различные товары, которые не купишь в магазине, ей хочется найти очки в итальянской оправе. Цены на них заоблачные, свыше ста рублей, но не советские же солнцезащитные покупать по три рубля за штуку. Катя уезжает в галдящем троллейбусе. Странные люди, едва проснулись, ну и езжайте себе, молча, думайте о хорошем! Нет, надо бормотать громко, на пределе голосовых связок обсуждать прошедшие и будущие события и всё в монотонном тоне, какие нервы выдержат, бедная Катя!

Мать, как обычно ночь не спала, дожидалась меня. Хорошо, что не заметила перевязку, точно грохнулась бы в обморок. Пытаюсь объяснить ей, что я уже взрослый, но виновато извиняюсь, топаю под холодный душ, горячей воды, естественно нет. Раны, к моему удивлению, полностью стянулись, лишь багровые рубцы напоминают о встрече с Лихо Одноглазой.

После бодрящего купания вытягиваюсь на кровати, хочу поспать хотя бы до двенадцати. На тумбочке лежит мой чёрный камень, с него слетели все доисторические ракушки, теперь он абсолютно гладкий и по его поверхности часто проскальзывает золотистая плёнка, он словно дышит. Сапфир, что я вынул из истлевшего креста, некоторое время внимательно рассматриваю, он огромный, как кусок синего льда. В глубине вспыхивают холодные огни, хочется приблизить его к глазам и заглянуть в кристалл, но я боюсь это делать, сейчас в голове такой винегрет из сумбурных мыслей, может швырнуть в такие места ... мне стало страшно.

Под причитания матери, она обнаружила, что моя форма сплошь изорвана и теперь настраивает швейную машинку, а я с наслаждением вытягиваюсь на хрустящих простынях. Сапфир выпадает из рук и подкатывается к лицу, я это чувствую, но от усталости не в силах его оттолкнуть, так и засыпаю ... жаль забыл, что во сне иногда открываю глаза.

Вижу странный сон, но он невероятно реальный, даже начинается закрадываться мысль, что всё происходит наяву. Озираюсь по сторонам, пространство наполнено всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками синего цвета. Я на пересечении путей времени, они струятся из каждой грани кристаллов. Стоит прикоснуться к одной из них, и увижу чужие миры, дух захватывает от такой невероятной возможности.

Вытягиваю руку, она в сияющей чешуе и блестят серповидные когти, но меня это теперь не пугает, даже приятно, словно вновь в своём настоящем теле. Ко мне услужливо подлетает тонкая льдинка, трогаю острую грань и пальцы, словно коснулись лепестков лилии, я вижу золотые тычинки, но это оказываются далёкие звёзды. Голубой вихрь несёт меня в неизвестную светлую даль и, вместе со снегом, вытряхивает в непонятную Реальность.

Коричневые облака низко стелются над суровой, лишённой всякой растительности, поверхностью планеты. Взмахиваю крыльями, горячий воздух стегает по лёгким. Это не то что ожидал увидеть, но любопытство гонит вперёд. Несусь между тучами и дышащими жаром скалами. Всё та же выжженная земля без единого признака жизни.

Внезапно подлетаю к пропасти, она огромна и тянется от одной стороны горизонта, до другой, внизу клубится едкий дым, дна не видно и есть ли оно вообще.

— Это человек.

— Нет, это дракон.

— Я говорю человек.

— Давай его сами спросим.

Стремительно разворачиваюсь. В воздухе, треща бесчисленными прозрачными крыльями, зависло необычное существо. Из бесформенного тела свисают многочисленные стебельки и на каждом раскрыт круглый глаз.

— Это что-то меняет? — грубо спрашиваю я.

Словно судорога пробегает по безобразному брюху, с отвращением замечаю на нём огромную слюнявую пасть, я догадываюсь, оно смеётся. Чем же его так развеселил?

— А кем ты хочешь быть?

— Какое вам дело? — раздражение захлёстывает душу.

— Человек бы так с нами не разговаривал, — с уверенностью сама себе заявляет существо. — Ты дракон! Для чего ты здесь? — в голосе появляется нажим.

— Турист я, гуляю.

— Здесь?!

— А что, тут интересно.

— Невероятно! — существо быстро приближается ко мне, и я понимаю сколь оно огромно, в сравнении с ним, я мушка дрозофила. Озноб пробегает по коже, стоит ему лишь вдохнуть в себя, и меня засосёт в слюнявую пасть.

Стебельки рассматривают меня со всех сторон, словно кожу прощупывают множество электрических разрядов.

— Ты не турист, путешественник во времени, — уверенно заявляет оно.

— Допустим, — стараюсь говорить непринуждённо, но дрожь сотрясает тело.

— Такие как он, меняют реальность, — сурово произносит существо и внезапно спрашивает само себя: — Это плохо?

— Не знаю, но лучше его съесть.

— Ага, тогда реальность будет иной.

— А если оставить как есть?

— Реальность тоже поменяется, но в будущем.

— Что же нам делать?

— Может, его спросим?

Стебельки вытягиваются в мою сторону, из пасти льётся жгучая слюна. — Если хотите знать моё мнение, то накормить, обогреть, рассказать, — нагло заявляю я.

— Что ты хочешь знать?

— Куда я попал?

— Куда он попал?! — брюхо колыхнулось от безудержного смеха. — Турист, мать его! Это Отстойник!

— Какой отстойник? — я выдыхаю клуб раскаленного пламени, но на фоне чудовища оно не больше искры.

— Место, где концентрируются души людей, после исчезновения своих тел.

— Ад что ли? — пугаюсь я, неужели вновь попал во владения Персефоны.

— Что ты, это другое, намного хуже! Здесь перевариваются все и добрые и злые, и тупые и гении. Ад и Рай отпали за ненадобностью. После гибели Земли, потерялись и тела. Вот, подобрали души, кинули в общей связке всех сюда. Создатель думает, что с ними теперь делать, может, новую программу запустит, или распылит всё ко всем чертям. У нас есть мнение, он придумает некую альтернативу человеку. Может души людей в свиней запустит, или в ангелов — ему решать.

— И как скоро он решит? — всё услышанное не укладывается в голове, настолько оно дикое и бредовое.

— Очевидно с Вечность, а вот после неё будет Нечто.

— Ты сам понял, что сказал? — хмыкаю я. — Вечность бесконечна!

— Вот мы об этом и говорим, — согласно колышутся стебельки, — она бесконечна, но у неё есть свои Реальности и их великое множество, глядишь, в какой-то из них, человек спасётся.

— А ты кто такой? — бесцеремонно спрашиваю я чудовище.

— Мы, то? Пастухи, у нас ещё и собаки есть. Следим, чтоб души не разбежались.

— А что, могут?

— Всякое бывало. Иные сами находят объекты для своих тел, затем, через десяток степеней триллионов лет эволюционируют и вступают в единоборство с самим Создателем. Иногда одерживают победу, а иной раз сливаются с ним в единое целое. Этот процесс бесконечен и крайне болезненный.

— Неужели здесь покоятся души всех умерших людей? — ужасаюсь я.

— Умерших тел людей, — поправляет меня чудовище, — только те, кто потерял свои планеты.

— А что там? — меня как гипнозом тянет в пропасть с клубящимся дымом.

— Это место, где твоё тело могут отобрать, — содрогнулось от смеха безобразное брюхо чудовища, — даже мы, в одиночку туда не спускаемся. Человек — страшное существо!

— Ты милое, — съехидничал я.

— Очень может быть, — с радостью соглашается чудовище. — Но ты нас порядком "грузишь" своими сумбурными мыслями, тебе необходимо вернуться домой, хотя с Отстойника дорог нет, это Вселенский тупик.

— Тогда, как же мне выбраться? — ужасаюсь я.

— Сынок, ты просил разбудить в двенадцать, — врывается в сон родной голос матери.

Гл.15.

Никогда я с таким удовольствием не просыпался — чудовищный сон, нечеловеческий! Как хорошо, что это не наяву. Выпрыгиваю из-под одеяла, шарю глазами по сторонам, сапфир исчез, нет его, но когда сжал пальцы, сорвались синие искры, словно камень растворился во мне. Бред какой, куда он закатился? Но времени его искать нет, бегу умываться.

— Кирюша, где так одежду изодрал? — без претензии спрашивает мать, поправляя на носу тяжёлые очки.

— Со спелеологами по скалам лазил, — обманываю я.

— Какой ж ты ещё ребёнок, с трудом твою штанину залатала, словно крючьями её драли, — качает она головой.

На этот раз, на завтрак, мать приготовила сырники. Они у неё всегда получаются чрезвычайно вкусными, нежными, с золотистой кожицей, и обязательно много сметаны. Как всегда работает телевизор, в основном он служит для фона, кто-то монотонно бубнит, ему в такой же манере поддакивают. Расслабляет, сплошная релаксация.

Осторожно отхлёбываю горячий чай, заедаю сырниками со сметаной. Вот интересно, в магазине лишь один вид сметаны, один вид молока, один вид кефира и можно долго продолжать сей список, и не надо разнообразия, всё натурально, вкусно и безопасно. Подходишь к прилавку: "Мне сыра сто пятьдесят грамм", и не обязательно говорить какого, это просто сыр. В нём нет сои, всяких добавок, он безупречен. Что удивительно, варёная колбаса делается из мяса! А ещё, воду можно пить просто из-под крана, без риска что-нибудь словить непотребное! В овощных можно купить яблок и они часто червивые(!), значит, в них напрочь отсутствуют нитраты. Под осень арбузами забиваем пол балкона, объедаемся так, что кажется, сейчас арбузные семечки из живота полезут и опять же, без ущерба для здоровья. Удивительно, за пару десяток лет, всё резко изменится: за продуктами идёшь как на войну, если неправильно выберешь товар, в лучшем случае, больничная койка. Народ с усердием травят и всё почему? Деньги! Палёная водка, нитратные овощи и фрукты, генно-модифицированные продукты, а самое страшное, из крана нельзя будет пить воду.

Один из провидцев, как-то сказал: "У человека есть шанс, но до той поры, пока не отравит воду. Если это произойдёт, он обречён".

— О чём задумался, сынок? — мать замечает моё состояние.

— Да так, мама, всё наесться не могу, сырники во рту таят, — не хочу огорчать её своими размышлениями.

— Опять куда-то собираешься? — с грустью произносит она, снимает очки и смотрит на меня близоруким, беззащитным взглядом.

— Схожу, недолго, с друзьями встречусь, в кантору одну заглянуть надо, — я вспоминаю, что меня ждут в КГБ.

В Камышовую бухту приехал рано. Зная, что Катя, как всякая, безусловно, нормальная женщина, обязательно опоздает, спокойно прогуливаюсь по аллее, наблюдая за "фарцой". На меня косятся, я тихо спрашиваю об итальянских очках. Через некоторое время подносят пару великолепных оправ, называют цену, охаю, за такие деньги можно на самолёте в Норильск слетать. В уме, считаю, сколько у меня в кармане денег, не густо, пятьдесят рублей. Вся надежда на Катины командировочные, главное, чтоб не успела их истратить.

Катя появляется ровно через двадцать минут от условленного срока, в своём неизменном пальто, рыжие кудри сияют золотом, веснушки вызывающе горят, на шее серебристый шарф, на ногах импортные сапожки.

— А вот и я, Кирилл! Быстро я пришла? — она на всю ширь раскрывает глаза, при свете солнца они просто насыщенно зелёного цвета, почти нормальные, только зрачки вытянутые как у дикой кошки.

— Привет, Катюша. Вот, оправа, как тебе?

— Вполне прилично. Сколько?

— Слушай, тебе уступлю, — шёпотом говорит фарцовщик, — сто двадцать пять рублей.

— Офонарел.

— Чистая Италия! — возмущается он.

— За восемьдесят возьму, — Катя специально смотрит ему в глаза.

Парень отступает, бледнеет, затем радостно улыбается: — Знаю, это контактные линзы, недавно появились, очень клево! Где достала?

— Да, пошёл ты! — с разочарованием ругнулась Катя.

— Хорошо, за сто двадцать отдам, — вздыхает фарцовщик.

— Сколько у тебя? — оборачивается ко мне Катя.

— Пятьдесят наскребу.

— У меня шестьдесят. Нет, эти оправы нам не подходят, — Катя разворачивается, чтоб уйти.

— Подожди, — хватает за руку фарцовщик, — сто пятнадцать.

— Ты что, глухой? Не слышал, у нас на двоих сто десять рублей.

— Нет. В убыток мне будет, — вздыхает парень.

— Как знаешь, — Катя берёт меня под руку и тащит прочь.

— Катя, может, я наскребу ещё пять рублей.

— Идём! — она настойчиво тащит меня прочь.

— Эй, ребята! — слышим подавленный возглас фарцовщика.

Останавливаемся, ждём, когда он подойдёт.

— Давайте сто десять, — вздыхает так, что мне даже показалось, ещё мгновение и из глаз брызнут слёзы.

Отходим в сторону, Катя достаёт зеркальце, одевает очки.

— Невероятно, всю жизнь о таких мечтала! На вот, — протягивает мне пятьдесят рублей.

— Не понял?

— Чего тут понимать, у меня с собой сотка.

— Развела парня, — улыбаюсь я.

— Как сказать, при любом раскладе он в наваре остался, глянь, морда довольная.

— Что сегодня будешь делать? — любуюсь её лицом, оправа, словно специально для неё подобранна.

— Эдик звонил, — опускает она лицо.

— Понятно, — что-то вроде ревности кольнуло в сердце.

— Могу не идти, — тихо произносит она, из-под дымчатых стёкол оправы вырвались едва заметные изумрудные искорки.

— Почему же, напарница, иди, — сухо говорю я и неожиданно вспоминаю Стелу. В сердце как бульдозер вломилась печаль и тоска, поелозила гусеницами по моей оголённой душе и свалила в сторону, скорей бы в Москву.

— Тогда, пока, Кирилл, — разочарованно тянет Катя.

— Пока.

— Вечером опять все собираются. Придёшь?

— Попробую. Сейчас меня в КГБ вызывают.

— Весточка от шефа? — догадывается Катя.

— Очень может быть, — задумчиво произношу я.

— О разговоре доложишь, — начальственно произносит она.

— Пока, Катя! — фыркаю я.

Девушка передёргивает острыми плечами, уверенно уходит. Долго провожаю взглядом. Метров через десять она спотыкается, смотрит через плечо, показывает кулак и улыбается до ушей, я отвечаю ей взаимностью.

Комитет Государственной Безопасности располагается на улице Ленина, рядом с кинотеатром Украина. Здание мощное, суровое и загадочное. Мало кто знает, что происходит за его стенами.

Стою напротив внушительной двери. Изредка выходят сотрудники, как один в костюмах, в строгих плащах и в серых шляпах. За версту можно понять, эти люди служат в КГБ.

Почти все окидывают меня внимательными взглядами, уходят прочь, и растворяются в толпе.

Тяну дверь на себя, она тяжёлая, требуется усилие, чтоб её открыть. Вхожу внутрь. У стен, выкрашенных в неопределённый цвет, разместились казённые столы. За одним из них склонился над журналом подтянутый немолодой сотрудник. Его короткие седые волосы аккуратно зачёсаны назад и одет он в неизменный серый костюм. Он откладывает в сторону чёрную авторучку и прицельно смотрит на меня, слегка робею, подхожу. Я второй раз жизни здесь, но ничего не изменилось с тех пор, словно время застыло, даже этот сотрудник похож на того, которого я видел в далёких шестидесятых.

Как-то раз, на Максимовой даче, я ещё был совсем зелёным, учился или в третьем или в четвёртом классе, родственники отмечали какой-то революционный праздник. Застолья всегда проходили с размахом, с песнями и обильными возлияниями, иногда они заканчивались вялой дракой, после чего часть гостей, с извинениями, покидали праздник. М-да, как приятно вспомнить, ведь это было моё счастливое детство! А ещё я помню, как в первом классе мне вручили чудесный подарок, я был невероятно счастлив, все дети получили кто машинки, кто оловянных солдатиков, кто плюшевых мишек, кто куклу, а я ... открытку с изображением В.И. Ленина!!! На ней он в своей неизменной кепке и такой добрый-добрый взгляд и улыбочка ... Представляете, как мне повезло! Так вот, разогретые, подогретые гости вышли за забор, покурить, поговорить о правильной политике нашей партии. Я, естественно, лазал по земляным кручам, собирал осколки от бомб, в то время вся севастопольская земля была ими усыпана. Возле молчаливого трактора обнаруживаю снаряд от миномётной установки с повреждённой боеголовкой, сейчас я понимаю, она б взорвалась даже от неприязненного взгляда, но тогда мне было жутко интересно. Хватаю её за хвостовое оперение, тащу на дачу, ко мне подходит мой двоюродный дядя, в прошлом танкист: "Ну-ка, что это у тебя? Забавно." — берёт её из моих рук — "Вот, что мы сделаем" — хитро улыбается — "положим, её под гусеницу трактора, а когда он заведётся, так рванёт, вот смеху будет!"

Даже я, в ту пору несмышлёныш, пугаюсь последствий.

"Ерунда" — замечает мой испуг дядя — "гусеницу разворотит, ну, оглушит тракториста слегка, может осколками чуток посечёт, сильно не убьёт".

Он подсовывает снаряд так, чтоб его не было заметно, и маскирует сухими листьями. Шутником он был, но вскоре дядю почему-то полностью парализовало и, через десять лет тихо умер.

Всю ночь я не спал, переживал за тракториста. Встал чуть свет, чтоб приехать на Максимову дачу до рабочего дня. Звоню другу, тому самому Эдику, что сейчас с Катей завёл отношения, он моментально соглашается ехать. Эдик, вообще, любитель всего экстраординарного, и сейчас такой же остался.

Приехали вовремя. Тракторист капается в двигателе, мы, незаметно вытягиваем снаряд, кидаем в сетку, и бегом на автобус. Предвкушаем, вот, сдадим в милицию, и нам объявят благодарность, может, в газете Слава Севастополя напечатают.

Вот так ехали в толпе, иной раз роняли на пол, но, обошлось. Приходим в милицию, показываем дежурному боеприпас. Тот заёрзал на стуле, брать боится. Затем в лице появляется лукавое выражение: "Вот, что, ребятишки, отнесите его в здание напротив". Тогда мы не знали, что это КГБ.

Заходим в эту самую дверь и, хрясть, на стол дежурному сетку со снарядом от миномёта. Я действительно помню как у того, короткие, седоватые волосы, поднялись дыбом и вопль: "Прочь отсюда!!!"

Подхожу к столу: — Меня вызывали, я, Стрельников Кирилл Сергеевич.

Дежурный, изучил мой удостоверение, скользнул взглядом по спискам, звонит по телефону, затем кивает мне: — Пройдите на второй этаж, вас ждёт начальник.

Вверх, покрытая бархатной ковровой дорожкой, ведёт широкая лестница. Идти мягко, непривычно, навстречу спускаются сосредоточенные сотрудники, вокруг тихо, никто не болтает по пустякам, специфика данного учреждения оглушительно бьёт по мозгам.

На втором этаже оглядываюсь, мне туда. Подхожу к массивной двери, стучусь, открываю. Кабинет огромный: множество кресел, вдали длинный стол. Мужчина, в сером костюме, смотрит на меня свинцовым взглядом.

— Присаживайтесь, Кирилл Сергеевич.

Испытывая внутреннюю робость, скромно усаживаюсь в пухлое кресло. С виду, этот человек, неприметный, невероятно спокойный, но его энергетика буквально давит пространство.

— Не стану скрывать, пришла рекомендация из Москвы о назначении вас в штат наших сотрудников. Открываем новый отдел, должность полковничья, но, пока походите старшим лейтенантом.

— Извините, я лейтенант, — рискнул поправить его я.

— Нет, вы уже старший лейтенант, — окидывает меня внимательным взглядом, — а через месяц станете капитаном, если примите наше предложение, — окинув меня тяжёлым взглядом, добавляет он.

Сказано это было таким тоном, что мне стало ясно, это предложение я уже принял.

— А что за отдел? — обречённо мямлю я.

— После оформления и подписке о неразглашении, узнаете.

Вот так, идти туда, не зная куда, заниматься тем, не зная чем. Оригинально.

Начальник словно читает мысли:— Это обычное наше правило, но, смею заверить, работа интересная.

— Так что, я теперь кадровый военный? — я слегка теряю дар речи.

— Поздравляю вас, Кирилл Сергеевич. Я так понимаю, вы приняли наше предложение?

— От такого сложно отказаться, — меня бьёт внутренняя дрожь, я прекрасно сознаю, за меня всё уже решили и моё слово, ровным счётом, не имеет ни малейшего значения.

Назначение произошло стремительно, оказывается, все документы уже подготовлены. В фотолаборатории напяливаю форму, услужливо подданную одним из оперативников, и, буквально через час, уже рассматриваю удостоверение. Поверить своим глазам не могу, я старший лейтенант КГБ. Служба, которую я возглавил, смутила меня своим названием, звучит так: Отдел по борьбе с аномальными явлениями.

Сижу в собственном кабинете, голова идёт кругом, я не знаю, чем придётся заниматься, никто меня не посвящает в суть дела, один я, ни одного коллеги.

Резко звонит телефон правительственной связи. Непроизвольно оглядываюсь по сторонам. Неужели звонят мне? С опаской снимаю трубку: — старший лейтенант Стрельников слушает?

— Здравствуй, Кирилл, — узнаю голос моего шефа Анатолия Фёдоровича Белова, — не паникуй раньше времени. Отдел новый, из кадров пока лишь ты один. Возьми Катю себе в помощники, Риту, и, на своё усмотрение, одного из людей — программистом.

Захотелось крикнуть: А я, что, не человек! Но, молчу, жду продолжения.

— Пусть тебя не смущает название твоего отдела, — вкрадчиво говорит он, — всякое аномальное явление не всегда имеет под собой природное начало. Наверное, уже слышал, военно-морскую базу в США разметал смерч. Мои аналитики пришли к выводу, это дело рук некого существа. Заметь, опаснейшего существа. Необходимо им выявлять и безжалостно уничтожать. Формально подчиняться будешь начальнику севастопольского отделения КГБ, на деле, приказать тебе он ничего не может, ты завязан на Москве, то есть, на мне. Посвящать в свои дела его не обязан, он и сам не будет спрашивать. Со спутника пришли данные, в районе Инкермана произошло, также, аномальное явление, займись им в первую очередь. О результатах доложишь лично по прибытию в часть. Для конспирации, форму авиации не снимай. Действуй! — связь обрывается, я ещё долго слушаю короткие гудки, растеряно хлопаю глазами. Опомнился, бросаю трубку на телефон, подпираю голову руками, мысли не желают правильно работать. Мне хочется проанализировать разговор с шефом. Ясно одно, безусловно, он имеет большую власть и возможности, знает многое, но... не всё. Стоит ли ему говорить, что ураган в Инкермане дело наших рук? Повременю. Начинается непонятная игра. Кто здесь пешка, кто ферзь, надо разобраться самому. Что ж, согласен с шефом, необходимо действовать, буду формировать отдел. Щёлкаю пальцами, подтверждая свою решимость. Срывается синее облачко и формируется в некую субстанцию, заполненную кристаллами и извивающимися лентами. От неожиданности приседаю, в душе возникает резкое отрицание, синяя картинка исчезает, втянувшись в кончики пальцев.

Что это?! Неужели тот сон, не сон вовсе! Какой ужас! А ведь это аномалия! Шеф узнает, не избежать неприятностей. Хмыкаю, вспоминая его слова "... подобных им, выявлять и уничтожать". Интересное положение, ощущаю себя двойным агентом. Что ж, буду извлекать из данной ситуации для себя пользу.

Решительно встаю, Катя говорила, наши, снова собираются. Схожу, с Эдиком поговорю, у меня мнение на его счёт, станет моим программистом. Придётся Риту взять в свой отдел, не слишком желаю, чтоб рядом был оборотень, но приказы не обсуждаются.

Выйдя из двери, сталкиваюсь с высоким, худощавым оперативником. Тот приветливо улыбается: — Вы новый сотрудник?

— Вроде да, — внимательно смотрю на него. Тот ещё шире улыбается, протягивает руку.

— Алексей, — представляется он, я не преминул сделать то же самое, — по совместительству я физорг отдела, каждую среду и пятницу перед работой тренировка, в субботу — на своё усмотрение. Насколько память мне не изменяет, вы владеете каратэ?

— Не изменяет, — соглашаюсь с ним, подавляю в себе насмешку, уже навёл обо мне справки.

— Очень хорошо, у нас есть группа, которая занимается этой борьбой. Кстати, я инструктор по боевым искусствам. Тренировки сотрудников в зале на водной станции Графской пристани. Настоятельно приглашаю, занятия в восемь вечера.

— Приду, — спокойно говорю я. По правде сказать, уже соскучился по тренировкам.

— Кстати, сегодня тоже тренировка.

— Хорошо, кимоно только захвачу, — я украдкой рассматриваю нового знакомого. Лицо несколько простоватое, но, обычно такая печать, появляется у настоящих волкодавов. В глазах умело прячет жёсткость, в то же время взгляд цепкий, но, также, пытается его как-то рассеять. Внутренне усмехаюсь, неискушённый человек, в ста процентах, примет его за усидчивого студента или аспиранта, который в своей жизни передвигает груз, разве что, запылённых книг на полках. Таких, любят задирать хулиганы, а затем удивляются, почему их зубы оказались на земле.

— На следующей неделе соревнования по рукопашному бою в Симферополе.

— Это радует, — ухмыляюсь я.

— Вот и ладненько, значит, ещё один участник у нас появился, — он добродушно улыбается.

Дома быстро принимаю душ. Мать пытается меня покормить, но огорчаю её, слегка перехватываю, пару пончиков с чаем, созваниваюсь Катей.

— Надо встреться, — по-деловому заявляю ей.

— Хорошо, — с едва заметной паузой говорит она, — Эдику сообщу, что не прейду.

— Его тоже тащи с собой, а я к Рите зайду.

— Происходят какие-то подвижки? — догадывается Катя.

— Происходят. Давайте в семь у водной станции, у меня там тренировка в восемь.

— Так я могу не успеть, — честно сознаётся девушка.

— Понимаю, — соглашаюсь с ней, — всё же постарайся хотя бы в полвосьмого прийти.

— Озадачил меня. Ладно, "боевую окраску" сильно наносить не буду, — вздыхает она.

— Очки не забудь.

— С такой оправой я и спать в ней буду, — в голосе скользнули нотки самодовольствия.

Жаль, что телефон Риты не взял, приходится к ним идти, правда, это недалеко, но с её отцом как-то не хочу встречаться, уж очень он прямолинейный, у таких только чёрное или белое, полутонов не бывает.

На мой звонок дверь открывает Рита: — Кирилл? — в глазах удивление и радость.

— Привет. Войти можно?

— Конечно, вон, тапочки, проходи в комнату.

— Батя дома? — бросаю спортивную сумку, оглядываюсь по сторонам.

— В Симферополь вызвали.

— Ясно, — вздыхаю с облегчением, — Леонид Фёдорович сообщил, ты поступаешь в моё распоряжение.

— Правда? — глаза у девушки загораются, на щеках появляется стыдливый румянец.

— У нас сейчас встреча, одевайся, познакомлю тебя с будущими коллегами.

— Здорово! А они тоже оборотни? — Рита радуется как ребёнок.

— Не совсем. Один из них обычный человек, как и ты на АСУ учился. Может, ты его и знаешь, он немного ... своеобразный, мыслит как ЭВМ.

— Случайно, не Эдуард Арнольдович? — с ходу угадывает она.

— Он самый, — ухмыляюсь я.

— Его уважаю, обидно, что он не оборотень, — взгрустнула девушка.

В отличие от Кати, Рита быстро собирается, буквально через десять минут уже в своём скромном пальтишке, напялила вязаную белую шапочку, застенчиво улыбается: — Я готова, Кирилл.

Полчаса гуляем по Графской пристани, Катюша в своём репертуаре, как обычно опаздывает, в следующий раз надо делать поправку, где-то, на полчаса. Может, тогда она будет опаздывать лишь на десять-двадцать минут.

Рита уцепилась мне под руку, что-то тараторит, честно пытаюсь прислушиваться, но нахожу выход из положения, в ларьке покупаю горячие пирожки с ливером за четыре копейки за штуку. Девушка на миг умолкает, затем, с полным ртом вновь пытается мне, что-то рассказывать.

Наконец-то появляется моя несравненная Катерина в своих великолепных итальянских очках, рядом идёт долговязый и несуразный тип, это мой друг Эдуард Арнольдович.

— Привет, Эдик, — я обмениваюсь с ним рукопожатием.

— Здорово, — улыбается он, его короткая бородка растягивается от уха до уха.

— Знакомься, это Рита, тоже АСУ закончила.

— Понятно, — многозначительно тянет мой друг. — Эдик, — представляется он и окидывает её таким взглядом, что девушка мигом смущается, а Катя незаметно втыкает ему между рёбер острым локотком.

— Пойдёмте, присядем, — веду их на водную станцию, к свободным скамейкам.

Садимся у клумбы, я радушно хлопнул друга по плечу: — Давно с тобой не встречались! Чем думаешь заниматься?

— В Америку собираюсь, разослал резюме, жду приглашения.

— Хорошая тема, но не патриотичная. А не хочешь здесь остаться?

— Хорошая тема, — повторяет за мной друг, — а на хрена?

— Хочу предложить работу, которую ты не найдёшь ни в Америке, ни в Европе.

— Такая бывает? — хмыкает Эдик, чешет заросшую чёрной щетиной шею.

— Есть одна, составлять компьютерный анализ на прошедшие, текущие и будущие события.

— Расплывчатое определение. А конкретнее?

— Конкретнее сказать ничего не могу, так как отдел, который я неожиданно возглавил, существует лишь с сегодняшнего дня.

— И где этот отдел находится? — Эдик смотрит в глаза, и я вижу в его взгляде заинтересованность.

— В КГБ.

— А ты, каким боком там?

— Обеими боками, — я вытягиваю удостоверение.

Эдик внимательно рассматривает документ, компьютерная программа в его голове видимо работает быстро.

— Что ж, Америка подождёт, — сильно не раздумывая, говорит он.

— И ещё кое-что ты должен знать, — вздыхаю я, так как считаю это самым трудным объяснением.

— Не тяни, — ухмыляется друг.

— Ну ты и попал, дружище Эдик!

— Да уж, — он скребёт шею, — знаешь, меня это радует.

— Самого главного не знаешь, мы, как это сказать ... одним словом ... обладаем некоторыми способностями, выходящими за рамки здравого смысла.

— Для меня это очевидно, — пожимает плечами Эдик, — у Катюши зрачки вытянутые как у кошки и зелень глаз запредельная.

— Ты что, заметил? — пугается Катя.

— Заметил.

— И как? — с замиранием спрашивает она.

— Обалдеть!

— Серьёзно? — на её лице от радости появляется румянец.

— Ты просто чудо, Катюха!

Девушка не удерживается, взмахивает рыжими волосами, и в порыве страсти обвивает его жилистую шею.

— В общем, ты понимаешь, тебе придётся встретиться, с неподдающимися человеческой логике, явлениями. Не знаю, насколько может выдержать твоя психика? — мне как-то стало страшно за друга.

— Я давно отвык от стандартного мышления, — спокойно говорит Эдик.

А ведь это так, он давно уже живет в другом мире, нормальным людям его не понять. Бывало, встретимся с друзьями, весь вечер говорим о всяком разном, Эдик молчит, в наши беседы не вмешивается. Затем, через несколько часов, когда мы устаём от разговоров, он всё систематизирует и начинает раскладывать по полочкам все наши умозаключения. Смотрим на него квадратными глазами, но, в принципе, к его странностям привыкли, мы давно знаем Эдика, а незнакомые люди испытывают настоящий болевой шок после общения с ним.

— Более того, я прихожу к выводу, вы не совсем люди и меня это более чем устраивает, — подводит он как всегда неожиданный итог.

Интуитивно знаю, я не ошибаюсь в друге, такую особь, хрен где найдёшь! С ним можно обсуждать совершенно ненормальные вещи, и он всегда найдёт рациональное зерно. Вывалишь ему свои суждения, словно из мусорного ведра, но на "золотой слиточек" он что-то и насобирает. Затем удивляемся, какие мы все гениальные, а это не совсем так, это он умный, а мы что-то подобия лабораторных мышей.

Эдик всегда отличался необычными интересами. С детства увлекался раскопками боеприпасов времён Второй мировой войны. В этом деле преуспел как никто. Когда я приходил к нему в гости, то сразу натыкался на коробки с патронами, на полках — очищенные гранаты, на столе — немецкие автоматы. А один раз застал за одним занятием, положив на табурет, он с усердием распиливал небольшую авиабомбу. Я до сих пор вспоминаю ржавый визг ножовки и холодный ужас, который ураганом пронёсся по моей вспотевшей спине. Часто, идя после тренировки мимо нашего дома, замечал на пятом этаже огонёк его папиросы. Обычная спокойная картина, человек вышел перед сном покурить, если не вдаваться в подробности, что балкон заставлен ящиками с порохом, толом и тротилом. Часто с недоумением я спрашивал его: "Зачем ты собирает всю эту гадость?" — а он смущённо посмотрит на меня и с теплотой в голосе проблеет: "Кирилл, ты вот любишь ходить в лес по грибы, а я обожаю искать боеприпасы".

Он давно живет без отца, его мать, так же весьма странная женщина, но и она как-то не выдержала такого скопления боеприпасов в небольшой двухкомнатной квартире и, когда Эдик уехал на неделю с ребятами в поход, вызвала милицию. Те, увидев всё это, сломя голову неслись по лестнице вниз, едва фуражки не потеряли, затем прислали сапёров. Жильцов дома эвакуировали, и долго, в ящиках с песком, сносили коллекцию Эдика вниз, грузили на специальную машину и, где-то в горах, на полигоне, раздался мощный взрыв. В то время не было даже понятия терроризма, поэтому всё списали на обычные детские шалости.

Учился в школе Эдик плохо, так как не занимался вовсе. Если на перемене успевал сделать домашнее задание, получал пять — высшую оценку, нет — два. Затем шла простая арифметика, пять плюс два, разделить на два, равно — три, его общий балл аттестата об окончании школы.

Каким образом поступил институт, не понято. Первые два курса учился невероятно плохо, за что и вылетел из него и был призван армию. Когда отслужил, Эдик восстановился на второй курс, и тут ... началось нечто непонятное, он вгрызся в науку как клещ в собаку. Я часто замечал, как он сидит на скамейке у столовой в гордом одиночестве, обложившись учебниками, затем, рядом с ним начали появляться студенты, вскоре его окружали буквально толпы. Невероятным образом он заканчивает экстерном третий курс, затем четвёртый, к пятому догнал свою группу.

— Я потрясён твоей логикой. Наверное, ты прав, мы не люди, но нам, почему-то сложнее это осознать, чем тебе, — искренне говорю я.

— Логика здесь не причём, просто я где-то в стороне от себя и от вас, — улыбается в густые брови Эдик.

— Тогда это просто, шизофрения, — шучу я.

— А кто-то знает, что есть, шизофрения? — пронизывает он меня глубоким взглядом. Мне первый раз в жизни становится неуютно под его взглядом.

— Лучше об этом не знать, — бормочу я.

— Кому как, по крайней мере, из всего необходимо извлекать пользу, — Эдик нежно гладит Катю по рыжим локонам, девушка едва не мурлычет. — Если я абстрагируюсь от всего, то начинаю видеть интересные вещи, — говорит он, — Допустим Риту я воспринимаю как матёрого питбуля, а вы словно драконы из фэнтези.

— Кто ты, Эдик? — отпрянул я от него. Для меня это откровение, оказывается, я никогда не знал своего друга. Определённо, люди, существа непредсказуемые и, внезапно вспоминаю изречение Пастуха из моего сна: "Человек — страшное существо".

— Твой друг, — ласково улыбнулся он.

Отбрасываю в сторону страхи, в последнее время стал мнительным, проще на жизнь надо смотреть. А вообще, чему быть, тому не миновать, завтра формирую свой отдел. Компания вырисовывается просто чудненькая, кому скажи: два дракона, оборотень и весьма необычный человек.

Некоторое время разговариваем, пытаемся понять перспективы новой работы, Эдик не вмешивается в разговор, надеюсь, как обычно, проанализировав наши умозаключения, выдаст нечто своё.

Передо мной опустилась непростая задача, разобраться, на чьей я стороне. Белов Леонид Фёдорович мыслит глобально, ему необходимо сохранить равновесие в мире, его Ассенизаторы вычищают скверну из наших городов. Он не остановиться ни перед чем, у него нет друзей и врагов, а есть ЦЕЛЬ, мы все ходим под его прицелом. А единственный ли он Шеф? Кто над ним? Смутно догадываюсь, есть такие силы, способные стереть в порошок даже воспоминания о человеке. А нужно ли такое Равновесие? Может это Застой? Что будет, если получится уничтожить всё Зло? А вдруг Борьба это скачёк в развитии? Новый этап в эволюции. А вообще, Зло можно уничтожить физически? Наверное, да! Ведь удалив раковую опухоль, организм расцветает. Вся проблема в метастазах, с этими надо бороться. Метастаз души — вот главная задача, душу необходимо лечить, но вначале надо вырезать заразу!!! Теперь подумаем о драконах. Очевидно, они могут резко склонить чашу весов, и непонятно на чьей стороне они будут. Вот здесь кроется большая загадка, в каком лагере нахожусь я, что собой представляет генерал и куда повернёт Катя. Видимо придётся поговорить с Пастухами, они пасут души в Отстойнике Вселенной и являются хранителями тайн мироздания.

Почти восемь, прощаюсь с Эдиком и Катей, Рита изъявляет желание посмотреть на тренировку. Так как она без пяти минут сотрудник государственной безопасности, я не возражаю.

В зале уже тренируются, не сразу узнал Алексея. Он сам подходит к нам, внимательно оглядывает Риту. Девушка, почувствовав на себе его жгучий интерес, скромно опустила взгляд и зарделась как школьница младших классов.

— Наша будущая сотрудница, Рита, — представляю её.

— Спортивного костюма нет?— улыбнулся Алексей.

— Я просто посижу. Можно? — у девушки ещё сильнее вспыхивает на щеках румянец.

— Да, пожалуйста, — скользнул по ней взглядом Алексей, смотрит на меня, — разомнёмся

или на сухую?

Поединок на сухую, без разогрева мышц, считается высшим пилотажем. Понимающе улыбаюсь, выхожу на середину зала. Вначале обмениваемся лёгкими ударами, он без труда отводит мои выпады, я — его. Затем напирает на меня как танк, движения становятся стремительными. Справляюсь, контратакую, ловит меня на блок, подсекает, падаю на татами, зажимаю ногами в "ножницы" его пятку, переворачиваюсь как крокодил со своей жертвой, пытаюсь применить болевой приём. Алексей невероятным образом выворачивается из смертоносного рычага, одновременно вскакиваем на ноги.

— Неплохо, — с радостью говорит он и молниеносно наносит разноуровневую двоечку руками и делает разворот на удар ногой. Эти приёмы я знаю, как бы падаю вниз и кручу "хвост дракона". Он подпрыгивает, легко уходит от подсечки, в воздухе контратакует. Сбиваю его полёт жёстким блоком, он падает на спину, крутнувшись в сторону, ловко выпрыгивает на ноги.

— Однако, — удивляется он, — в спортивном каратэ ты преуспел? Что ж, размялись, теперь перейдём к боевому разделу.

У Алексея меняется стойка и взгляд. В глазах уже нет добродушия, лишь, холодный расчёт и во взгляде появляется что-то волчье, жуткое и страшное. Не дожидаясь его атаки, пытаюсь провести чисто боксёрские удары, знаю, они достаточно эффективные. Алексей блокирует нападение весьма странным образом, его блоки трансформируются в удары без обязательного ухода, как это обычно происходит в спортивном каратэ. Он перестаёт бить ногами выше пояса, а руками ниже груди, никаких прыжков, и практически постоянная атака. Начинаю сильно потеть. Мне не понятна его техника. Любой мой выпад гасит встречным ударом, всё предельно коротко и резко. Внезапно его кулак с хрустом входит в солнечное сплетение, в следующее мгновение чувствую сильный толчок в шею и, хотя продолжаю стоять на ногах, я в нокауте.

— На пятках попрыгай, — словно сквозь вату слышу добродушный голос, — а ты молодец, минуту продержался.

— Что это было? — я пытаюсь рассмотреть инструктора сквозь чёрную пелену, застлавшую глаза.

— Сразу хочу заметить, это не каратэ. Обещаю, научу, — он хлопает меня по плечу. — Ещё хочешь потренироваться?

— Сначала на пятках попрыгаю, — смущённо пробормотал я.

— Это правильно, — благодушно соглашается он, — дома холодный компресс на ногу поставь.

Конечно, я безусловно расстроился, но когда продолжил тренироваться всё же понял, что выгодно отличаюсь от прочих учеников, в их среде мне равных нет.

В десять тренировка закончилась. В раздевалке душно, окна запотели, я отжимаю насквозь мокрое кимоно.

— Где так научился драться? — спрашивает один из оперативников.

Его вопрос мне не льстит, я привык побеждать, а в поединке с инструктором носился по татами, как дранный кот от разъярённой домохозяйки. Нет, приложу все усилия, но ситуацию поменяю в корне, и даже зубы скрипнули.

Рита терпеливо дожидается у входа. Выхожу, она грустно улыбается: — Чуть-чуть тебе не хватило.

— Ерунда, — бодро отмахиваюсь, — ещё не вечер, и на нашей улице будет праздник, ты согласна, Ритуля?

Показывая сахарные зубки, она смеётся и сейчас такая хорошенькая, что не удержался, обнял её за плечи. В это мгновение я совершенно забыл, что она беспощадный оборотень.

— Алексей великолепен, таких бойцов не встречал, — искренне говорю я.

Рита прижимается ко мне, лукаво заглядывает в глаза, на лице как обычно разливается румянец. Поглядываю на неё, какая она всё-таки скромная девушка.

— Сегодня папы нет дома, на ночь на чай не зайдёшь? — мило улыбается она.

— Нет, Рита, — словно трезвею я, — завтра тяжёлый день, надо отоспаться, в следующий раз.

— Как скажешь, — огорчается девушка, её грудь судорожно вздымается, она густо краснеет, затем смущённо добавляет: — Ты неправильно всё понял ... просто посидеть, поговорить. А давай пройдёмся набережной, такой чудесный вечер, тёмный, звёзд почти невидно, — она неловко поправляет свою вязаную шапочку.

— А почему бы и нет, — я удобнее перекидываю спортивную сумку через плечо.

— Я люблю ночь, день — не очень. Особенно море нравится, такое чёрное, глубокое и корабли на рейде. В детстве с папой и мамой часто приходили на Приморский, сидели на лавочках, смотрели на огоньки в море, а зимой лебедей кормили. Ты знаешь,— оживляется она, — мы как-то спасли нырка. Представляешь, измазался нефтью, лежит на заснеженном берегу, его заливают ледяные волны, он уже почти погиб. Папа прыгает вниз, берёт его в руки, а у нырка шея падает, он почти мёртвый. Бегом на такси, дома принялись отмывать от нефти, нырку это не нравится, даже пытается клюнуть, а глаза совсем белые. Затем его укутали, положили на пол, а утром папа свежую кильку принёс. Пытаемся накормить, а нырок не ест. Что делать? Я думала, уже не спасём его. Знаешь, что папа придумал? — Рита с непонятным восторгом заглядывает мне в глаза.

— Нет, — улыбаюсь я.

— Он налил в ванную воды, посадил нырка на край и бросил кильку в воду. Рыбёшка, как живая, вильнула в сторону, и наш нырок бултыхнулся следом. Вот таким образом его некоторое время кормили, затем из рук стал есть. Забавный, как пингвин переваливается на перепончатых лапах, а глаза порозовели и такой важный, Стёпкой назвали. Всю зиму у нас жил, окреп, по весне поехали к морю, выпускать. Как не хотелось с ним расставаться! Но, там ему лучше. Он с ходу нырнул и показался очень далеко от нас. Я едва не расплакалась, так обидно было, он даже не попрощался с нами. Но, знаешь, нырок делает большой круг, и гребёт почти к берегу, затем вновь уплыл море. Все же решил с нами попрощаться, — смеётся Рита.

— Благодарный, — улыбаюсь я.

— Мы потом часто приходили на берег, пытались его увидеть. Но там нырков уже была целая стая.

— А я собаку, в Херсонесе, из колодца достал, — неожиданно вспоминаю я, — свалилась и воет как очумелая. Народ собрался, глаза закатывают, причитают, так им жалко, но лезть боятся, кобель здоровый. Пришлось мне спускаться, куртку обвернул вокруг руки, пёс меня увидел, забился в угол, скалится. Только подхожу к нему он моментально кидается, я ему куртку в пасть, скрутил кобеля и выволок наверх, затем отпустил, он шарахается в сторону, косится на меня, и, как пьяный, под улюлюканье довольных людей, дёрнул по дороге из Херсонеса.

Рита смеется, жмётся ко мне, незаметно её обнимаю, идём по набережной, вдыхаем морской воздух и нам так хорошо. Затем просто стоим, смотрим на огни. Неожиданно Рита приподнимается на цыпочки, обвивает руками шею и целует меня в губы. От неожиданности не сопротивляюсь и отвечаю на поцелуй. Её губы тёплые и мягкие, слегка солоноватые от морских брызг. Мы уединяемся на затерянной, в густых зарослях, скамейке и в порыве страсти вцепились друг в друга.

— Пойдём ко мне домой, — буквально изнемогает Рита. Я уже готов бежать за ней хоть на край света. Внезапно, словно наяву вижу встревоженные глаза Стелы, током пронзает сердце, в ужасе отпрянул от девушки.

— Извини, Рита, — я облизываю пересохшие губы, — не стоит. Не хочу тебя обманывать, себя. Не скрою, ты мне нравишься, но есть некоторые обстоятельства, — перед глазами возникает насмешливое лицо Стелы.

— У тебя есть девушка? — сникает Рита.

— Да что ты говоришь?! В общем ... да, — тихо соглашаюсь я.

— Ладно, проехали, — она встаёт вся такая раскрасневшаяся, лицо смущённое, пальто расстёгнуто, на рубашке оторваны пуговицы. И тут мой взгляд выхватывает обнажённую грудь с ослепительно ярким соском, со стоном отворачиваюсь.

— Извини, — буркнул я.

— Не извиняйся, — она нервно заправляет грудь в лифчик, застёгивается, повязывает шарфик, — сама виновата, губы раскатала, — голос от обиды дрожит, ещё чуть-чуть и она расплачется.

Ощущаю себя предателем, негодяем. Зачем поддался мимолётному влечению, ей дал надежду, и чувства к Стеле запятнал. Хотя, с дочкой генерала я встречался совсем немного, может, она ко мне и вовсе равнодушна. Но это, допустим, с её стороны, а вот мои чувства к ней достаточно определённые. Её светлая улыбка меня полностью покорила и воспоминания о ней заставляют сердце замирать.

— Я провожу тебя.

— Не стоит, Кирюша, — взгляд у девушки затуманен, лицо окаменело, — пожалуй, я пройдусь по скверикам, люблю гулять ночью, я же говорила, день для меня слишком яркий.

— Так, время сейчас неспокойное, — пугаюсь за неё.

Она облизывает алые губы: — Знаю, — спокойно говорит, над её телом возникает призрачный силуэт питбуля.

— Хорошо, завтра к девяти к отделу, при себе имей паспорт и трудовую книжку, и ещё, Ритуля, прости меня, но я хочу сам в себе разобраться. Пожалуйста, не наделай глупостей. Ты мне обещаешь?

Она некоторое время молчит, страшная аура гаснет, девушка с болью произносит: — Ты прав, вот и отец мне говорит, контролируй чувства. Ладно, поехали домой, что-то гулять расхотелось.

Она вяло хватается под руку, тащится за мной. Троллейбус почти пустой, сидим рядом, она избегает смотреть в мою сторону. Некоторое время молчим, но вот она поворачивается ко мне: — Странно, раньше парни меня вовсе не привлекали, даже испытывала отвращение к их ухаживаниям, более того, я их призирала, а вот встретила тебя и ... поплыла ...

— Не начинай, Рита, мы коллеги, а всякие служебные романы к добру не приводят.

— Поняла тебя, — она вздыхает, но в глазах загорается упрямый огонёк, — будем с тобой коллегами, а там как пойдёт, — многообещающе заявляет девушка.

— Вот и отлично, — обнимаю её за плечи.

Троллейбус как всегда ползёт медленно, натужно гудит двигатель, изредка вспыхивает электрический разряд от переключения контакторов, освещая фиолетовым сиянием кабину водителя.

В салоне работает лишь дежурное освещение, полумрак. Воспользовавшись этим обстоятельством, сзади целуется молодая пара, на боковом сидении пытается сохранить равновесие пьяный мужчина, в центре троллейбуса немолодая пара сосредоточенно смотрит в чёрные окна, а впереди, на изодранном вандалами сиденье, подпрыгивает грудастая мадам. На полу лежат увесистые кошёлки, в руках женщина держит огромный букет красных гвоздик, по-видимому, у неё сегодня День рождение, отмечали на работе, теперь едет домой. Но похоже, её там никто не ждёт, лицо грустное и растерянное.

Остановки пустые, но троллейбус всегда останавливается и терпеливо ждёт несколько минут, затем лязгают дверцы, вновь с гудением едет по пустынной дороге. Сейчас больше одиннадцати, в это время Севастополь словно вымирает.

На одной из остановок бесшумно проскользнул высокий парень с бледным до синевы лицом. Он прилично одет, на нём стильное пальто, в руках дипломат и, словно воздух сгущается под его взглядом, Рита напрягается, вопрошающе косится на меня и тихо шепчет: — Он не человек.

— С чего взяла?

— Я всегда это чувствую.

— Тоже оборотень, дикий?

— Нет, он другой, — в глазах девушки колыхнулся страх.

Молодой человек, хватаясь за сидения, подходит к нам и бесцеремонно садится на противоположно сидении, обращает на нас свой взор, его улыбка на смертельно бледном лице, вызывает оторопь.

— Мест-ные, да? — странно растягивая слова, спрашивает он.

— Вроде да, — неохотно соглашаюсь я.

— Хороший у вас город, люди приветливые, но к вам это не относится, — жутко осклабился он.

— Как-то не улавливаю смысл? — я глянул на него исподлобья.

— Определённо вы не люди.

— А кто? — усмехаюсь я, в душе поднимается злость.

— Девочка оборотень, а ты ... ты, — он тягуче смотрит мне в глаза, и я вижу в них голодный огонь, — не пойму. А ты кто? — сдаётся он.

— Зачем тебе это нужно? — с осторожностью спрашиваю я.

— Как же, я всё понимаю, охотничьи угодья распределены. Как говориться: "не лезь в чужой монастырь со своим уставом", но я голоден уже давно, но вполне законопослушен. Не стану спорить из-за дичи с оборотнями, хочу договориться полюбовно.

— Ты упырь? — с отвращением спрашивает Рита.

— Обижаешь, я рижский вампир, — в его голосе обозначились самодовольные нотки.

— А что, в Риге особая нечисть, — усмехаюсь я.

— В отличие от русских упырей, мы цивилизованные. У нас традиции, родовые корни. Моё семейство идёт от знаменитого колдуна Маргуса и блистательной Тийу. Она была оборотнем, как и ты, девушка, — незнакомец попытался мило улыбнуться, но вышло гадостно.

— Так и оставались б в своей Прибалтике. Там цивилизация, чего к нам приехал? — в упор спрашиваю его.

— Чисто из альтруистских соображений. В окрестностях Херсонеса есть старое заброшенное кладбище, там покоятся мёртвые упыри, надо поднимать их, время пришло. Но с дороги изголодался, я бы испробовал бы ту ... с красными гвоздиками, — из его груди вырывается свистящий звук, судорожно дёрнулся кадык.

Чувствую кожей, Рита боится, вероятно, знает, не справится с ним, а я, в обличии человека и подавно. Где-то слышал, убить их крайне сложно, то ли осиновый кол необходимо загнать в живот или нашпиговать серебряными пулями.

— Знаешь, как тебя ...

— Вита-с, — услужливо подсказывает вампир.

— Так вот, Вита-с, езжай в свою Прибалтику обратно, поднимай у себя упырей из могил, наших оставь в покое.

— Как грубо, — Вита-с пристально смотрит, пытается понять, насколько я могу быть опасен. — А как же сострадание? Любовь к ближнему своему, — тонкие губы змеятся в усмешке, — я так понимаю, ту толстую "свинью" вы мне не отдадите.

— Ты необыкновенно проницателен.

— Гм, знал, что за приделами цивилизованной Прибалтики живёт сплошное быдло, но чтоб в такой степени, не дать путнику утолить голод! На, что вы надеетесь? Девушка-оборотень со мной не справится, а ты ... ты, — он вновь запинается, с ненавистью смотрит мне в глаза, — кто ты?

— Не хотел бы, чтоб ты узнал.

— В тебе есть некая древность, я сам такой и это чувствую, словно забытые руны мелькают перед глазами, — его шёпот срывается в свист.

— Уходи, Вита-с, мне не хочется вызывать свою силу, она тебя испепелит, — я ощутил, как мой камень разогрелся, даже тело начал жечь.

— Я уйду, сложно спорить с такими аргументами, — еще больше бледнеет вампир, — к тому же, свет клином не сошёлся на этой сочной "свинье".

Он встаёт, берёт в руки дипломат, лицо кривится, как в нервном тике: — Надеюсь, это не последняя наша встреча. Говорят, у оборотней, кровь даже вкуснее человеческой, — видя откровенный ужас в глазах девушки, он ехидно улыбается. — А по поводу тебя, — Вита-с с ненавистью глянул мне в глаза, — я посмотрю, как ты будешь улыбаться, когда нас станет много.

Троллейбус останавливается у кафе Херсонес, Вита-с непостижимо быстро выскакивает в двери, напоследок обдав нас запахом дорогого одеколона.

— Рита, — тормошу девушку, — неужели испугалась?

— Кирилл, я хочу домой, — умоляюще шепчет она.

— На следующей остановке выходим.

— А вдруг он где-то рядом, давай выйдем через остановку.

— Он побежал в сторону Херсонеса, по пути точно кого-то словит, затем будет ковыряться в могилах, ему сейчас не до нас.

— Мне страшно, — прерывисто говорит девушка.

— Мы обязаны его уничтожить. Не вешай нос, Ассенизатор! — я жму её ледяные ладошки.

Она жалко улыбается: — Как плохо, что папы нет, он бы точно его разорвал.

— Без папы справимся. Слушай, — вдруг осеняет меня, — а у тебя есть серебро?

— Целый сервиз, Дарьюшка подарила, — Рита вскидывает на меня светлый взгляд. — Пули будешь делать? — догадывается она, и лицо озаряется радостной улыбкой, на девичьих щеках явственно обозначились две трогательные ямочки. Я с трудом увёл от них взгляд, скользнул по шее, случайно зацепился за выпирающие холмики на её пальто, в панике дёрнулся в сторону, смущённо киваю: — Определённо ... пули, — и сглотнул вязкую слюну.

— Неужели поможет? — Рита слегка ослабила шарфик на шее. Блеснула белая полоска кожи и я замечаю тоненькую пульсирующую жилку, она едва не свела меня с ума.

— Есть такая уверенность, — чувствуя непонятное тиснение внизу живота, хрипло выдохнул я.

— Давай прямо сейчас делать!

— На газе, что ли, серебро плавить, — улыбаюсь я, — Эдику поручим, он в этом спец. Ты не торопись, этот Рижский вампир от нас никуда не денется.

— Он точно этой ночью реанимирует упырей, — шмыгнула носом Рита.

— Пуль на всех хватит, — мрачнею я.

— Как всё сразу навалилось. Так было просто, очередной сволочи выпускали внутренности, и мир сразу становился чище. Теперь и у нас могут кишки выпустить.

— Всякое действие, вызывает противодействие, — мрачно усмехаюсь я.

— А мы как пружины, чем сильнее нас сжать, тем стремительнее разожмёмся. Мы Ассенизаторы, верно, Кирилл? — жарко задышала она мне в ухо.

Гл.16.

Подъезжаем к своей остановке, идём на выход к передней двери. Полная женщина пытается отодвинуть с дороги расползшиеся кошёлки, но красные гвоздики мешают. Она виновато смотрит, явно испытывает неловкость, что причиняет неудобства.

— Не беспокойтесь, мы переступим, — с жалостью смотрю на неё, — вы бы, не ходили так поздно ночью, на улице сейчас неспокойно.

Она с удивлением смотрит на нас, жалко улыбается: — Задержалась сегодня на работе, у меня День рождение.

— Поздравляем.

— Спасибо, — грустно отвечает она.

— Вас бы хотя бы кто проводил. Неужели не было мужчин?

— Были. Да мне, от остановки недалеко, — пытается выгородить она "рыцарей".

— Хотите, мы вас проводим?

— Да, — встрепенулась Рита, — нам не сложно.

Она смотрит на нас с недоумением, вздыхает: — Не стоит, как-нибудь сама, привыкла уже.

— Все же будьте осторожнее. А по ночам не ходите, сейчас действительно очень опасно, вы даже представить себе не можете насколько! — я заглядываю в её наполненные грустью глаза. Она испуганно кивает.

Выходим на своей остановке, троллейбус с гудением растворяется на чёрной дороге как в туннеле, долго провожаем его взглядами.

— Какие красивые гвоздики, — зачем-то говорю я.

— Какая она несчастная, — вздыхает Рита.

Переходим дорогу, поднимаемся наверх, идём между домами. Практически нигде не горит свет, невероятно тихо, словно мы в павильоне, ни малейшего движения воздуха, в суровой неподвижности застыли деревья. Внезапный порыв ветра возник настолько неожиданно, что Рита взвизгнула и кинулась ко мне. Тугой поток воздуха пригнул верхушки платанов, разметал сухие листья, из кустов врассыпную кинулись кошки, тоскливо завыла собака.

— Ты чего? — смеюсь я, хотя самому неприятно от такого буйного проявления природы.

— Это не просто так, что-то началось, — девушку трясёт от страха.

— Глупости, — озираюсь по сторонам, вижу, словно тень мелькает между тёмными стволами.

— Пойдём ко мне! — умоляюще просит Рита.

Целую её сверху в вязаную шапку: — У меня встречное предложение, матушка блинчиков напекла, приглашаю. Знаешь как вкусно со сметаной?

— А я не стесню? — хватается за моё предложение девушка.

— Что ты, она будет рада!

— Тогда пошли! — её глаза разгорелись как звёзды.

А ведь действительно, в природе творится нечто непонятное. Порывы ветра то стихают, то словно с цепи срываются, трещат толстые ветви, где-то звякнуло стекло, тяжёлые тучи приблизились к земле, ослепительно вспыхнула молния, громыхнул гром.

— Да это просто начинается гроза, — кричу я, — бежим, сейчас такой ливень будет!

— Так это, просто гроза, — радуется Рита, — а решила, что Вита-с упырей начал доставать из могил!

— Типун тебе на язык!!! Вот и ливень уже начинается!

Ледяной дождь жёстко хлестнул по земле и забарабанил по нашим телам, со злостью прошивая одежду, вышибая тепло и распространяя жуткий холод.

Вмиг образовались бурлящие потоки, обувь промокает, перескакивая через лужи, несёмся по дороге к дому. В подъезд влетаем полностью промокшие.

— Вот это да, даже весной такие грозы редкие! — удивляется Рита.

— Точно, аномалия, хмурюсь я и тащу девушку на второй этаж.

Матушка ахнула, увидев, в каком мы плачевном состоянии, даже не стала задавать вопросы, бросилась раздевать Риту, поспешно накинула на неё тёплый халат.

— Кирюша, — укоризненно качает головой, — как же ты не доглядел, девочка может простыть.

— А мы горячего чая с блинчиками выпьем, — смеюсь я, с усилием снимая с себя мокрую шинель.

За окнами бушует гроза, но нам тепло и уютно. Рита уже не боится, как котёнок устроилась в кресле, сидит довольная и счастливая, поглядывает на меня с благодарностью. Мать наливает широкие оранжевые чашки ароматный чай, ставит на стол плоскую тарелку, заполненную аппетитными блинами.

— Накладывай побольше сметаны, домашняя, у женщины одной беру, корову на даче держит.

— Очень вкусно, — искренне произносит Рита, — давно забытый вкус, мама когда-то так же делала.

— Вот и кушай, деточка. А как тебя звать, милая? — укоризненно качает головой, — повёл хрупкую девочку в такую непогоду гулять.

— Ритой её зовут, — вмешиваюсь в их разговор, — кстати, под ливень попали случайно, а так было хорошо, ни единой тучки.

— Как же она домой пойдёт, дождь всё ещё не прекращается? — беспокоится мать.

— У нас пускай заночует.

— Вот и правильно, постелю в моей комнате, — соглашается мать. Она ещё некоторое время хозяйничает на кухне, затем уходит.

— Хорошая у тебя мама, — вздыхает Рита.

— Всегда меня понимает, — соглашаюсь я.

— Уютная у тебя квартира, так чисто, всё по своим местам.

— Это ты мою комнату не видела, — ухмыляюсь я, — у меня там художественный беспорядок.

За окном грохочет дождь, иной раз ночь освещается фиолетовым светом от электрических вспышек молний, гром, словно разрывы авиабомб. Плохо сейчас на улице, но во мне поднимается уверенность, это не следствие магии вампира, видимо Высшие силы отгоняют его от могил.

— Такой ливень, это хорошо, — помедлив, уверенно говорю я.

— Правда? — удивляется девушка.

— Вита-с не сможет ничего сделать, там сейчас непролазная грязь, начнёт раскапывать тогда, когда подсохнет. За это срок необходимо его выследить и прикончить.

— С утра серебро необходимо забрать.

— Это верно. И ещё, — я вспоминаю события далёкого детства, — нам нужна одна книга.

— Что за книга? — Рита откладывает румяный блинчик.

Когда-то давно, я жил в центре, на горке, в доме, построенном сразу после войны, где-то в конце сороковых годов. Сложен он на старом фундаменте. Судя по всем, раньше, на его месте стояло древнее здание. Как обычно у старых домов, имеется подвал, он уходит ниже фундамента, раньше ,когда было печное отопление, в нём хранили дрова, затем, после перехода на баллонный газ, их приспособили под всяческий хлам. Но со временем подвал начал проседать и рушится. Тогда навесили на дверь тяжёлый замок и похоронили все тайны.

Ещё в детстве, запалив пластмассу, я находил лазейку в подвал. Было невероятно интересно ходить мимо трухлявых дверей, иногда заглядывать в чужой сарай, капаться в старых вещах. О них уже давно забыли, не раз менялись хозяева, и никому уже не было до них дела. Зато я что-то, да и находил интересное.

А как-то раз я набрёл на огромный сундук, безусловно, это наследие дореволюционной эпохи. С трудом поднял крышку. Сверху лежали пожелтевшие от времени газеты. Здесь были и дореволюционные и довоенные и периода войны. В детстве они несильно меня заинтересовали, сейчас бы много отдал бы, чтоб почитать их, но тогда откинул в сторону и с восторгом внедрился в содержимое сундука. Вытащил пару старинных утюгов, заправляемых углём — так же не впечатлили, выудил круглый самовар, грязный и потемневший от времени — в сторону. В углу наткнулся на залежи бутылок из толстенного стекла с выпуклыми гербами, долго рассматривал, но, решив, что в стеклопункте их не примут, сложил в углу сарая, но когда увидел книги, сердце зашкалило от радости! Это были старые издания, конец тысяча семисотых, начало тысяча восьмисотых годов. Я смутно догадывался, что они очень ценные, но не это меня больше интересовало, а содержимое книг. Одна из них — определитель бабочек, причём все иллюстрации искусно рисованы от руки. Другая — заполнена картинками всевозможных растений, и на старорусском языке выполнено описание по их сбору, сушке и применению. Следующая книга мне и вовсе непонятна, там была изображена ладонь человека с начерченными различными линиями. В ту пору мы еще не слышали о хиромантии. Но одна из всех этих книг настолько меня поразила и вызвала ужас, что я, не взяв ничего с собой, постыдно убежал из подвала. В книге было очень реальное описание потусторонних существ, на страницах, словно живые, гнездились упыри, вурдалаки, колдуны и методика контакта с ними, как оживлять мёртвых и их изводить, а старинные тексты с всевозможными заклинаниями вызывали неподдельный ужас. Одно из них попытался прочесть, но старорусский язык не сразу давался, может меня это и спасло, но я действительно почувствовал, как содрогнулась земля, во мраке истошно завопил кот, грязная паутина заколыхалась в углах двери и врассыпную бросились домовые пауки. Как я оказался на улице, для меня загадка, но с той поры в подвал этот уже не спускался, а вскоре дверь и вовсе заложили кирпичом.

— Думаю, это магическая книга, я наткнулся на неё случайно, в подвале дома. Страшная книга, но там определённо есть заклинания по уничтожению упырей, будем надеяться, что она ещё там.

Рита смолотила ещё пару блинчиков, серьёзно произносит: — Я раньше не верила ни во что сверхъестественное, думала, любой человек может обращаться в зверя. Когда выяснила, что это могут только оборотни, для меня был шок, хорошо папа всё объяснил, а два года назад привёл к Леониду Фёдоровичу, он на меня печать поставил, так я и влилась в сообщество Ассенизаторов. А ты и Катей, чем-то отличаетесь от нас, вроде оборотни, но не вижу вашей истинной сущности. Кто вы?

Мне захотелось сказать, что мы драконы, но, подумав, решил повременить и осторожно отвечаю: — Ты знаешь, мы пока и сами не разобрались.

— Неужели так бывает?

— Как видишь.

— Но ты когда-то перевоплощался?

— Бывало, но это только во сне.

— Значит скоро, будет наяву, — уверенно утверждает девушка, — со мной первоначально так же происходило. А вдруг вы тигры, или медведи? — она в восхищении раскрывает до предела глаза, — Вита-с тебя очень боялся.

— И я боялся, — со вздохом сознаюсь я.

— Неужели! А я и не почувствовала, что ты его боишься, — удивляется Рита.

— Боялся перевоплотиться, — честно сознаюсь я.

— Вот если б это сделал, проблем не было, — хмурится девушка.

— А вдруг наоборот, новые появились?

— Теперь я не сомневаюсь, вы точно, медведи.

— Шатуны, — усмехаюсь я.

— Да ну тебя! — улыбается Рита.

— Вот что, пора спать, матушка тебе уже постелила, завтра насыщенный день.

— Поверить не могу, я буду спать у тебя, — сладко потягивается девушка, её косточки эротично хрустнули.

— Ох, Рита, — качаю головой.

— А что я такого сказала? — девушка округляет глаза и у неё с плеча как бы невзначай сползает халат, обнажая безукоризненную шею и кружевную полоску чёрного бюстгальтера, невольно бросаю туда взгляд. Едва заметная торжествующая улыбка мелькает в уголках влажных губ, Рита уткнулась головой мне в грудь: — Спокойной ночи, Кирилл, — проворковала она и, качнув упругими бёдрами, уплыла в спальню матери.

— Спокойной ночи, — в некотором трансе отвечаю я.

Блин, впору дрова колоть! Иду под ледяной душ, стою долго, когда тело начало крутить от холода, сильно обтираюсь и бегу в свою постель.

Ворочаюсь на хрустящих простынях, против воли вспоминаю случайно увиденную грудь с ярким, широким соском. Что это, просто влечение или Рита начинает мне серьёзно нравиться? А как же Стела? Что-то образ потускнел, мне жутко обидно за себя, пытаюсь вспоминать её, но, перед глазами возникает трогательное лицо Риты. Сажусь на край дивана, обхватываю шею ладонями, резко встаю, подхожу к двери, она неожиданно легонько отворяется, на пороге стоит Рита, её лицо тревожное, губки слегка приоткрыты. Мы долго смотрим, друг на друга, внезапно халат, шелестя, сползает к ногам, она абсолютно голая! Рита делает шаг, упругие груди с отвердевшими сосками упираются мне в кожу, в глазах темнеет, сильно прижимаю её к себе, всем организмом ощущая вздрагивающее тело, как мы оказались в постели, даже не знаю. Это словно сон наяву, настоящий шквал из эмоций и наслаждения, забываем обо всём, словно мы в другом мире, где царит счастье, гармония и любовь.

Только под утро расстаёмся, она целует меня в губы, встаёт, тянется за халатом, вновь кидается ко мне, сливаемся в поцелуе: — Теперь тебя никому не отдам, ты понял? — с нежностью проводит грудью по моим губам, целую истерзанный сосок.

— Это я тебя никому не отдам,— в этом себе уже полностью верю.

Не спеша, облачается в халат, безупречные упругие бедра, белые как самый чистый снег, словно нехотя скрываются за толстой материей, оставив после себя волнующий аромат, она уходит, и я уже вновь хочу быть с ней. Эх, Рита, что ты со мной делаешь!

Утро на удивление светлое, небо чистое, даже намёка на пронёсшуюся грозу нет. Только деревья за окном стоят мокрые, меж ветвей прихорашиваются взъерошенные воробьи.

— Привет! — радостно улыбается Рита. Она только, что вышла из ванной, лицо слегка опухшее, без косметики, но такое милое и естественное.

— Привет, — я смущённо отвожу от неё взгляд.

Из кухни доносится аромат кофе и шипит на сковородке яичница, пахнет ветчиной и сладкими плюшками.

— Я так проголодалась, готова тебя съесть, — она дурашливо корчит рожицу.

После завтрака я решил форму не одевать, натягиваю джинсы, водолазку и сверху индийскую белую куртку.

— Класс! — замечает Рита.

— Самому нравится, но только в таком солидном заведении как КГБ могут не оценить, — брызгаюсь одеколоном. — Ты готова?

Мать провожает нас, украдкой оглядела Риту, затем улыбается: — Приходи в гости ещё, дочка.

— Обязательно! — с воодушевлением говорит девушка.

— Пока, мама! — прощаюсь я, она ласково улыбается вслед.

На удивление на улице тепло и чисто, Дарьюшка всё подмела, у бордюров аккуратные горки мусора, в палисаднике лежат убранные ветки. Она видит нас, переворачивает метлу, опирается как на посох, ждёт, когда мы приблизимся.

— Здравствуй, бабушка! На улице как всегда чисто, такое ощущение, что и грозы не было, — Рита целует её в морщинистую щёку.

— А как же, мусор необходимо убирать ... любой, — многозначительно замечает она. — Вчера в ливень попали? — спрашивает она, а глаза цепкие, проницательные.

— Ещё под какой, промокли до нитки! Мама Кирилла всё высушила и выгладила. Дарьюшка, ты не будешь в обиде, серебряный гарнитур в переплавку хочу отдать.

— В переплавку, говоришь? — она внимательно смотрит, понимающе кивает. — Из этого следует, низшая нечисть выползает, серебряные пули будете делать?

— Вчера с рижским вампиром встретились, такой молодой, но до невозможности мерзкий тип, он собирается оживлять мёртвых упырей.

— Рижский вампир, уж не Вита-с, случайно? — Дарьюшка недобро щурит глаза. — А он не слишком молодой, лет шестьсот ему точно стукнуло. Неспроста он пожаловал, с его появлением иной раз чума вспыхивает. Странно, никогда не слышала об кладбище упырей, — Дарьюшка скорбно сжала губы.

— Оно в районе Херсонеса, он сам так сказал, — Рита явно взгрустнула, тревога бабушки передалась ей.

— Теперь я понимаю, почему вчера такой ураган пронёсся, даже природа восстаёт против этих существ. Ты, внучка, оставь гарнитур у себя, на этот случай кое-что у меня есть. Пойдёмте, дети, — она, сокрушённо вздыхая, ковыляет к своей каморке.

Чёрный кот прыгает под ноги, доброжелательно осматривает нас, трётся о Ритины ноги, прыгает на большой сундук.

— Э нет, дружок, придётся тебя потревожить.

Кот, словно понимает, спрыгивает вниз, валится на спину, подставляет пушистый живот, хочет, чтоб его погладили. Рита садится на корточки, чешет мягкий живот, урчание кота доверху наполняет комнату уютом.

Дарьюшка откидывает тяжёлую крышку, вытаскивает многочисленные свёртки, что-то достаёт завёрнутое в брезентовый холст, с характерным металлическим звуком кладёт на стол, разворачивает. Глазам своим поверить не могу! Она поднимает малогабаритный автомат СР-3 "Вихрь".

— Автомат специального назначения, для боёв в замкнутых пространствах, используется в диверсионных отрядах. Мне его очень хороший человек дал, генерал, я с ним вначале двухтысячного года познакомилась, — очень обыденно произносит Дарьюшка, словно речь идёт о кастрюльке или сковороде, — а к нему прилагаются пару магазинов с патронами и серебряными пулями.

— Ты что, в двухтысячном году была?! — в потрясении поднимается с корточек Рита.

— Ой, внучка, где я только не была ... да и сейчас тоже не совсем здесь. Бог даст, и ты увидишь другие Реальности, — со вздохом говорит она, — но не всегда это приятно.

Я встрепенулся, где-то уже слышал определения будущего и прошлого, как другие реальности. Ага, так размышлял Пастух из Отстойника! "Вечность бесконечна, но у Вечности есть свои Реальности и их бесконечное множество".

— А можно мне его взять? — неуверенно протягивает Рита руки к автомату.

— Почему же, конечно, внученька, он уже твой, а Кирюша за себя и сам может постоять, — Дарьюшка хитро улыбается, она мигом вычислила, что нас связывают не только деловые отношения.

Смотрю на оружие, нечто ревности кольнуло сердце, но оспаривать старушкино решение не посмел.

— Я не умею им пользоваться, — Рита осторожно берёт автомат.

— Всё очень просто, вот так снимается с предохранителя, здесь, переключаются режимы стрельбы с одиночного на очередь. Затем, просто нажимаешь на курок, остальное, автомат сделает за тебя, — с суровым видом показываю я.

— Здорово! Кирилл, а ты не обижаешься, что автомат будет у меня? — она чутко уловила моё состояние.

— Уже нет, — сознаюсь я, — Дарьюшка права, тебе он нужнее.

— На тот счёт, права я или нет, не знаю, просто внучку очень сильно люблю. Не перенесу, если она уйдёт вслед за своей матерью, — откровенно говорит она, её взгляд становится жёстким, даже злым.

Рита пытается засунуть автомат в свою сумочку, но он, хоть и миниатюрный, заходит только на четверть.

— Что ты делаешь? — смеюсь я.

— Видно расчёску придётся выложить, — сокрушённо поджимает она губы.

— Пальто расстегни, повесь через плечо и со стороны незаметно будет, затеряется в складках одежды.

— Верно, как я сама не додумалась, — пожимает плечами девушка.

Прощаемся, необходимо поторапливаться, вероятно, нас уже ждут Эдик с Катей. Едем в центр города, Рита уцепилась за поручни, погрузилась в свои размышления. Какой-то мужчина её заприметил, бестактно строит глазки, вроде как имеет намеренье с ней познакомиться, Рита фыркает, разворачивается боком, от её движения из-под складок пальто выныривает ствол автомата. У мужчины челюсть едва не падает на пол, а глаза вылезли как у варёного рака. Я быстренько запихиваю автомат обратно, как клоун улыбаюсь обалдевшему человеку, выпихиваю Риту в дверь, благо наша остановка.

— Ты даёшь, подруга, следи за оружием, — с укором говорю я.

— Не привыкла как-то, — весело хохочет она.

— Смотри, влипнем с тобой в неприятности.

На часах полдесятого, опаздываем, бегом перемахнули горку, озираюсь по сторонам. Эдик нас первым замечает, встаёт со скамейки.

— Где Катя? — спрашиваю я, но чувствую мы как всегда пришли рано.

— Звонил с таксофона, второй глаз докрашивает, скоро будет, — он в улыбке растягивает бородку от уха до уха.

— Ох, и досталась мне напарница! — всплёскиваю руками я.

А вот и она, идёт, словно плывёт по улице: — Привет, ребята, — энергично машет ручкой, я показываю ей кулак.

— Собиралась как ураган, даже напудриться не успела, — деланно вздыхает она.

— Катюша, беда с тобой! — хочу сердиться я, но не получается.

— Будто сами не опоздали, — окидывает нас профессиональным взглядом рыжеволосое чудо, от неё не укрылись наши с Ритой, происшедшие изменения.

Рита гордо повела глазами, почувствовала, что Катя нас раскусила и, приоткрывая полы пальто, с озорством произносит: — Посмотри какая у меня есть игрушка!

— Ого! Откуда? — моя напарница, увидев автомат, даже икнула от неожиданности.

— Бабушка подарила.

— Хор-рошая у тебя бабушка!

— А то! Она у меня прогрессивных взглядов. А ещё у меня патроны есть с серебряными пулями.

— О как?! Из этого следует, живые мертвецы появились, — хмурится Катя.

— Вчера с рижским вампиром познакомились, — вздыхает Рита, её глаза темнеют, вот-вот над девушкой колыхнётся призрачный контур питбуля.

— Интересная у вас беседа. Я не ослышался, вы так обыденно говорите о вампирах, словно они существуют? — Эдик смотрит на нас, а в глазах разгорается азарт.

— Мне кажется, это только цветочки, ягодки впереди. К сожалению, они есть и кое-что страшнее, — я внимательно смотрю на друга, пытаюсь найти в глазах следы скепсиса, но он принимает мои слова с каким-то равнодушием, компьютерная программа в его голове сбоев не даёт, всё расставляет по полочкам.

— Что за автомат, никогда подобного не видел, — Эдик в недоумении качает головой.

— Это СР-3 "Вихрь", разработан только в начале девяностых, он из будущего.

— Интересный факт, — у Эдика слегка глаза ушли на конус от удивления, но затем включил свою компьютерную программу, уходит в мысли и глаза приняли прежнее положение.

Заходим в отдел, дежурный в строгом костюме неприветливо смотрит на нашу разношёрстную команду, особенно на меня в белой индийской куртке.

— Это со мной, — показываю своё удостоверение.

— В журнале распишитесь. А ты, старший лейтенант, похоже недавно на службе, снял бы вражью куртку и надел нормальный костюм.

— Куртка индийская, вражьей являться не может, с Индией у нас дружеские отношения, — огрызаюсь я.

— Всём равно не положено, — поджимает тонкие губы суровый дежурный.

— С первой зарплаты куплю, — я не стал ввязываться в дискуссию и повёл свою группу прямиком к начальнику ОКГБ. У дверей никого нет, стучимся, заходим: — Здравия желаю, товарищ полковник.

Серый человек морщится: — Можно по имени отчеству Сергей Родионович. А, что так вырядился?

— Нечего было одеть, — вздыхаю я, видимо всё же придётся влезать в костюм.

— Кто такие?

— Рекомендую их для работы в моём отделе.

— А что, девушку люстра слепит, почему в солнцезащитных очках? — без эмоций, но с нажимом говорит начальник.

— Могу снять,— ухмыляется Катюша. Стягивает оправу, с насмешкой смотрит в глаза полковнику.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь ноздри хищно затрепетали: — Понятно, разрешаю очки не снимать. О чём-то подобном меня предупреждал Леонид Фёдорович. Высшее образование есть у всех?

Я передаю полковнику паспорта и дипломы Риты и Эдика, а так же, Катин аттестат о среднем образовании.

— В этом времени я недавно первый курс закончила, а в двухтысячном году, за плечами университет имени Патриса Лумумбы, факультет арабских языков. А так же, в совершенстве владею английским, — тряхнула Катя золотыми кудрями.

Полковник долго смотрит на девушку, вроде как вспыхивает недоверие, но быстро гаснет.

— Это очень хорошо, но в нашем времени походишь сержантом, всем остальным присвоят офицерские звания.

— Разрешите идти?

— Все могут идти, а ты задержись, — глянул он на меня.

Остаюсь один на один с полковником. Он указывает на стул рядом с собой.

— Кирилл Сергеевич, что за цирк, какой двухтысячный год? Девица явно обладает экстрасенсорными способностями, но поведение, мягко говоря, не соответствует для службы в КГБ. Может, вы пересмотрите кандидатуру?

С этого момента я полностью понимаю, полковник ничего не решает, "рулит" Белов Леонид Фёдорович и относительно нас дал чёткие указания.

— Без неё наш отдел не состоится, — требовательно говорю я.

— Хорошо, не стану настаивать, товарищам из ГРУ виднее.

— Значит, полковник Белов из ГРУ, — осеняет меня.

— Полковник он для легенды, вообще, Леонид Фёдорович генерал, — после небольшой паузы говорит Сергей Родионович.

Он достаёт из сейфа конверт с сургучными печатями, — из Москвы на твой отдел пришли сведенья, задействуйте мощности ЭВМ севастопольского института.

— А что там? — непроизвольно вырывается у меня, принимая из его рук тяжёлый пакет.

— Мне откуда знать, печати не срывал.

— У меня к вам просьба, — пряча пакет за пазуху, говорю я.

— Просьба?

— Да. Необходимо зарегистрировать за Ритой огнестрельное оружие.

— Оно у вас уже есть, что за модель? — догадывается начальник.

— Малогабаритный автомат СР-3 "Вихрь".

— Не слышал о таком, хорошо, я дам указания по этому поводу. Что-то ещё?

— И нам необходимо оружие.

— С этим проблем нет, получите пистолеты Макарова, но Катерине по возрасту не положен, здесь я бессилен.

— Кате он особенно не нужен, она и без него чрезвычайно опасна, — ухмыляюсь я.

— М-да, необычное дитя, — соглашается полковник.

В отделе кадров всё прошло как по нотам, вопросов не задавали, мы написали заявления и расписались в журнале, вот и сформировалась группа по борьбе с аномальными явлениями.

Кабинет всем понравился, разве что Катя с Ритой затеяли перестановку, да пыль вытирать со всех предметов. Интересные состояния души у женщин, мне с Эдиком итак всё было нормально. А вскоре запахло кофе, Катюша без этого никак обойтись не может. Рита небрежно бросила автомат на стол, всем своим видом демонстрируя, какая она крутая.

Вскрываю пакет, достаю различные распечатки, схемы, диаграммы, фотографии со спутника, сводки метеонаблюдений и т.п. В этой мешанине что-то понять не реально! Чувствую глаза становятся квадратными, даже пот пробил, я полностью уверен, китайский язык выучить легче, чем разобраться в этой белиберде, с сомнением протягиваю Эдику. Он долго изучает бумаги, а я с удивлением догадываюсь, он всё понимает. Наконец Эдик сжалился и гнусавенько задолбил по мозгам: — Во всём есть закон и все явления следуют определённой программе, даже если произошёл сбой, чёткие законы прослеживаются везде, а также в жизни людей, в явлениях природы и, как это абсурдно не звучит, даже — в хаосе, следовательно, воздействие произошло принудительно. Если восстановить графики, так как они должны идти в обычном ритме, то в точках несоответствий, можно найти очаги вмешательств. Всё очень просто, надо подогнать под общий знаменатель физические законы и социальные, на этой базе есть вероятность выйти на определённые организации и даже на конкретных людей.

— Эдик, — смотрю на него ласковым взглядом, — ты хоть сам понимаешь, что наговорил?

— Если брать логику, то нет, а подсознание — да, — по своему обыкновению он растягивает в улыбке бородку от уха да уха.

— Я так понимаю, логика здесь не прокатит? — как факт замечаю я.

— Определённо, если брать одну, лишь логику, это тупик. Необходимо мыслить нелогично, — делает парадоксальное заявление друг.

— С ума сойти можно.

— Именно, только в таком качестве можно, что-то открыть, — соглашается Эдик. — Попробуй решить детскую задачу, в чём схожесть человека с подводной лодкой, или, почему колесо круглое, а квадрат квадратный?

— Бред, — фыркаю я.

— Если поймёшь всю гениальность этой глупости, тогда выйдешь на новый уровень сознания, — назидательно машет костлявым пальцем и мне непонятно, он говорит серьёзно или по— своему шутит ... а может попросту издевается(?).

— Нет уж, балансировать между дуркой и новыми идеями я не хочу, — запротестовал я.

— В этом беда человека, идёт по определённой программе. Но, только тот, кто смог её взломать, приносит свету революционные открытия.

— Значит, необходимо быть хакером?

— А, что такое хакер? — мне кажется, Эдик смеётся, но внезапно до меня доходит, "хакер", это явление из будущего, мир ещё не столкнулся с этим термином и явлением.

— Те, кто взламывают программы, — максимально просто объясняю я.

— Хорошее слово, — соглашается друг, — понимаю, откуда оно.

В дверь стучат, я даже рад этому, надо бы мозги привести в порядок после общения со своим другом.

— Войдите, — приглашаю я.

— Простите мою бесцеремонность, но весь коридор заполнен ароматом кофе, — на пороге появляется добродушное лицо инструктора по рукопашному бою Алексея.

— Заходи, красавчик, — Катя встряхивает огненной гривой.

Алексей хмыкает на такую бесцеремонность, но к столу присаживается, замечает автомат.

— Быстро осваиваетесь. Откуда такая вещица?

— Рите бабушка подарила, — говорит истинную правду Катерина.

— Новая разработка? — пропуская слова, мимо ушей, спрашивает инструктор.

— В каком-то смысле, — подтверждаю я, — СР-3 "Вихрь", когда-нибудь о нём услышишь.

— Пули интересные, — достаёт один патрон из магазина.

— Серебряные, — мило улыбается Катя.

— Против вампиров? — ухмыляется Алексей.

— Против них, родимых. На вот, кофе попробуй, красавчик, по специальному рецепту, — подвигает чашку Катя.

— А действительно, что за пули, или это секрет? — инструктор явно заинтригован, даже язвительный тон несравненной Катюши не замечает.

— Против упырей, — хмурится Рита.

— Не хотите отвечать, ваше право, — равнодушно говорит инструктор, прихлёбывает кафе из чашки. — А вы, девушка, всегда в солнцезащитных очках ходите?

— Нет, иногда снимаю, но обычно, от моего взгляда, мужчины млеют.

— Остренький язычок, а совсем молоденькая, — добродушно произносит Алексей.

— Да уж постарше тебя буду.

— Катюша, — укоризненно качаю головой.

— Я что зашёл, в четверг начнутся соревнования по рукопашному бою, ты включён в списки, так что, сегодня тренировка.

— Это радует, конечно, приду.

— А вы, каким видом спорта владеете, — он обращает взгляд на Эдика.

— Я не по этим делам, — блеет друг.

— Он мозги качает, — насмешливо говорит Катя.

— В шахматы играю, с папироской иногда пробегусь вокруг дома.

— Тоже неплохо, возьму на заметку, с папиросой вокруг дома! Прекрасный кофе, дашь рецепт, — с насмешкой спрашивает Катю Алексей.

— Обычный рецепт, — пожимает плечами девушка, — просто кофе больше надо класть в чашку, а не жмотничать.

Алексей уходит, наконец-то можно заняться своими проблемами. Эдик, понятое дело, займётся расшифровкой, а девушек возьму с собой. Пусть прошвырнутся, покажу им, где раньше жил, может, получиться в подвал спустимся.

Рита с заправским видом вешает через плечо автомат.

— Зачем? — удивляюсь я. — Он нам не пригодится, сходим на прогулку, ещё не факт, что проникнем в подвал.

— Девочка хочет чувствовать себя спецназовцем, — мило улыбается Катюша.

— Да он лёгкий, не помешает, — смущается Рита и краснеет.

Катя неожиданно подходит к ней и обнимает: — Всё верно, подруга, оружие, как и косметика, никогда не должно мешать.

Хотя разница в возрасте очевидна, Рита безоговорочно принимает её старшинство, от Кати идёт такая мощная энергетика, что иной раз есть ощущение, воздух плавится от одного лишь её взгляда.

Проходим мимо сурового дежурного, он воротит от нас лицо, но Катя не была бы самой собой, если не задела его: — Пока, красавчик!

Тот, хмурясь, недовольно поворачивается, Катя демонстративно приподнимает очки, на губах мелькает озорная улыбка.

— Пок...ка, — заикаясь, мямлит потрясённый мужчина.

Выходим за дверь, Катя толкает локтем Риту: — Ты видела, он с первого взгляда в меня влюбился!

Дом от конторы недалеко, это сразу на горке. Вот мы уже проходим мимо Владимирского собора — это усыпальница прославленных русских адмиралов, останавливаемся на аллее, у высоких сосен.

— Ой, — вскрикивает Рита, — белка!!!

— Здорово! — Катя в восторге снимает очки. — Такая пушистая. Интересно, как она сюда попала?

— Вот что девочки, вы тут отдохните на скамеечке, а я смотаюсь к дому, если понадобитесь, позову.

— Хорошо. Ой, ещё одна! — заверещали они как те же белки.

Спускаюсь к дому, под сердцем защемило, здесь прошло всё моё детство. Захожу в подъезд, всюду идёт ремонт, стены отштукатурены, блестят свежевыкрашенные перила. К подвалу ведёт мраморная лестница, мужчина, в испачканной краской одежде, старательно очерчивает панели. Внизу груда кирпичей и виднеется освобождённая от стены дверь.

— Вам что-то нужно? — настороженно спрашивает он меня, кисточку держит над банкой с краской, чтоб не запачкать лестницу.

— Да нет, просто детство здесь моё прошло, вот, зашёл посмотреть на родные стены.

— Ностальгия, — усмехается мужчина.

— Ну, да.

— У меня тоже часто такое бывает, — его взгляд становится доброжелательным.

— А я ещё школьником был в этом подвале, там хлама различного тьма, неопределённо произношу я, поглядывая на мужчину.

— Это точно, надо бы его хорошенько вычистить. Все обвалилось, кругом камни и пыль, крыс там тьма, порожек покрасил, так когтями ободрали, твари хвостатые. Хочешь подвал посмотреть? — почему-то решил мужчина.

— Не знаю, — неуверенно говорю я, и почему-то холодок пробежал по спине.

Мужчина ставит банку с краской на ступеньку: — На дверь случайно напоролся, штукатурка пошла трещинами, решил расчистить, кирпич выпал, а там дверь. В принципе понял, это вход в подвал, в таких домах они всегда есть. Непонятно, зачем старые жильцы его замуровали?

Дверь со скрипом поддалась вперёд, пахнуло затхлым воздухом, останавливаюсь в нерешительности.

— А освещение здесь есть? — я с опаской вглядываюсь в темноту. Тусклый свет едва высвечивает покоробленные, трухлявые двери, где-то обвалились стены, вперемешку с пылью и битым камнем валяется тряпьё, поблёскивают осколки бутылок, разбросана гнилая фанера от посылочных ящиков, сломанные доски и прочий мусор.

— В принципе, ничего интересного нет, сплошной хлам ... но если ностальгия, — мужчина легонько толкает меня вперёд, по инерции делаю шажок, мозжечком чувствую, что-то не так, а он продолжает говорить: — Нет, электричества здесь нет. Разве, что пластмассу зажечь, вон, куски валяются, — он наклоняется, поднимает закопчённую пластину, с ухмылкой передаёт мне. Чиркает спичкой, пластмасса долго не загорается, пришлось истратить ещё пару спичек, наконец-то ползёт огонёк. — Ну, не буду мешать, вспоминай детство! — его ехидный смешок пробивает моё сознание, явно что-то не так! Стремительно разворачиваюсь, но дверь захлопывается и глухо щёлкает засов.

Подбегаю к ней, наваливаюсь всем телом, она даже не шелохнулась. Западня! Как же так, ведь чувствовал, не стоит идти! Почему попал под влияние этого человека? Стоп! А человек ли он? Я вспоминаю исходящий от него запах, не живым существом от него пахло, а землёй и дождевыми червями. Блин, ведь это упырь! Что же делать? Словно в чудовищном аттракционе мысли сорвались с насиженных мест и понеслись по лабиринту из извилин.

Пластмасса разгорелась, огненные капли с гудением срываются вниз, пока светло, но, через пару минут она сгорит и будет тьма, ужас сжимает сердце, драконий камень нагрелся, даже кожу обжигает, я уже знаю, он сигнализирует об опасности. Вот бы капнуть на него кровью! Но, к несчастью подвал слишком тесный для дракона, так и дом могу развалить. Я отошёл от двери, тарабанить по ней, нет никакого смысла, упырь засов не отодвинет. Что ж, займусь тем, для чего спустился в подвал, буду искать книгу.

Разбрасывая огненные искры, трещит пластмасса, иду вдоль дверей. Как здесь жутко! Обращаю внимание на пол, на нём горки из земли, словно наружу выбирались гигантские кроты. В беспорядке валяются трупы крыс, они обескровлены и начинают мумифицироваться, брезгливо морщусь, распахиваю одну за другой двери. Иные со скрипом отворяются, другие попросту срываются с петель и, поднимая тучи пыли, с грохотом падают. Где же тот сундук? Толкаю последнюю дверь, поднимаю над головой горящую пластмассу.

— При-вет! — раздаётся слегка растянутый знакомый голос. От неожиданности шарахаюсь назад, путаясь в грязных клочьях паутины, пластмасса выпадает из рук, расплавленным комом шлёпается на пол, но продолжает гореть. На сундуке, держа в руках красные гвоздики, сидит Вита-с, а на его коленях лежит развёрнутая книга. — Ты за ней пришёл? — он театрально понюхал цветы, перелистнул пару страниц, — сильная вещь, давно потерянная. Ты меня извини, но я первый её нашёл. Пробежался по главам, это безусловно ценный экземпляр, при помощи написанных заклинаний можно убить самого крепкого вампира, вытряхнуть душу из оборотня, вызвать Вия. А вот скажи, ты кто? Давай-ка, ради эксперимента, вызовем заклятие на уничтожение оборотня, и всё станет на свои места. Если ты им не являешься, можно придумать что-нибудь другое, в любом случае ты обречён ... как была обречена ваша приятельница в троллейбусе, как бы вы за неё не заступались, а результат предсказуемый, — Вита-с бросил на грязный пол гвоздики. — А ты знаешь, вот смех, она приняла меня за грабителя и стала сдёргивать с себя золотые серьги. А я тихо так, подошёл, и ласково говорю: "дай помогу, вкусняшка", и в сонную артерию клык вонзил. Как она дёргалась! Как стонала!!! Со стороны могло бы показаться, что мы занимаемся любовью. А теперь проверим, насколько ты крут, — Вита-с принялся выкрикивать непонятные фразы. Чёрный смерч, взвивается у ног и ... рассыпается хлопьями сажи.

— Ну, вот, — разочарованно тянет Вита-с, — что и требовалось доказать, ты не оборотень. Но и отрицательный результат, тоже результат.

В душе вспыхивает жгучая ненависть к этой злобной твари и одновременно острая жалость к случайной попутчице. Кто бы мог подумать, такая жуткая смерть в День её рождения! Ну почему мы её не проводили?! Вероятно, я буду себя за это корить всю жизнь. Стискиваю зубы, кровавая пелена застилает глаза. Появляется дикое желание напоить свой камень кровью, но в груди болезненно ухнуло, весь дом развалю своим перевоплощением, погибнут люди, и чем тогда я буду отличаться от Витас-са. Нужно найти что-то другое. Но как же убить эту тварь? Взгляд блуждает по всем закоулкам, может, кусок арматуры, где завалялся, хотя, им его не убить. А доски, раньше часто их из осины делали. Скосил глаза, замечаю палку, сломанную так, что образовался острый шип. Вдруг она из осины?

— А давай используем другой метод, пусть тобой занимается Вий, — Он вновь выкрикивает заклинания. Пол содрогается, возникает подземный гул, я уже не жду, подхватываю сломанную палку и бегу к вампиру, он молниеносно дёрнулся, но я успеваю пропороть ему руку. С яростным шипением отшвыривает меня от себя, на коже пузырится кровь.

— Осину нашёл, не поможет она тебе! — в конвульсиях забился Вита-с.

Внезапно к ужасу вижу, как из его губ ползут кривые клыки. Пол гуляет как волны в море, тяжёлый вздох прокатывается по подвалу. Толстая, уродливая рука выползает из-под земли и лениво отбрасывает от себя мусор.

— Вий! — взвизгивает в безумном восторге вампир.

Как заворожённый смотрю на выбирающееся существо. Это нечто землистого цвета, бородавчатое, всё в глине, с раздувшимся пузом, с непропорционально огромной головой и веки, они набухшие, тяжёлые и свисают до безобразных складок на животе.

Вот он полностью освободился от земли, толстые губы шлёпнулись друг о друга, дыхание мощное, словно кузнечные меха раздувают пламя печи.

— Это я тебя вызывал! — визжит Вита-с.

— Поднимите мне веки, — словно из глубин земли на самых низких диапазонах звучит голос.

Жуткий страх сковывает ноги словно канатами, ещё мгновенье и я перестану соображать. Тянусь за драконьим камнем, вытаскиваю, он полыхает как термитная бомба.

— Что это? — в ужасе прикрывает ладонью глаза вампир.

— Поднимите мне веки! — вновь прокатывается тяжёлый голос Вия.

Вита-с бросается к подземному существу, цепко обхватывает пальцами мясистые образования, что являются веками и пытается отвернуть их наверх.

Зубами рву руку, брызгает кровь, начинаю медленно подносить камень. Вампир понимает, сейчас что-то должно произойти, начинает истерично визжать и почти поднимает Вию веки. Магическая книга вываливается из его рук и падает в грязный хлам.

Внезапно я опомнился, лихорадочно прячу камень и, не осознавая, что делаю, щёлкаю пальцами, пространство мгновенно заполняется синими вихрями. Это же "двери" в другие реальности, как же забыл об этом! Дико оглянувшись по сторонам, делаю для Вита-са неожиданный бросок к старинной книге, цепляю палкой, подкидываю, удачно ловлю подмышкой.

— А!!! — орёт упырь, натягивая веки на голову Вия, из чёрных как пропасть глаз вырывается тёмное пламя.

— Покажите мне его!!! — грохочет голос.

— Вот он!!! — вытягивает длинный палец Вита-с.

В это мгновенье, подтягиваю к себе воздушную синюю змейку и ... ухожу. Смрад подземелья словно сдувает раскалённым ветром, я вновь в теле дракона. Над головой низкие багровые тучи, земля безжизненная, в глубоких трещинах и вся запорошена пеплом, я вновь в Отстойнике.

Гл.17.

Взмахиваю крыльями, стремительно набираю высоту, несусь над равниной как стратегический бомбардировщик, над Вселенской пропастью клубится туман.

Пастух возникает в дали как мушка дрозофила, но быстро увеличивается в размерах и вот, рядом зависло огромное кошмарное чудовище с множеством стебельков на каждом из которых, блестящий глаз.

— Как я погляжу, его тянет в Отстойник.

— А он настырный дракон.

— Ему здесь явно нравится.

— Одним словом, турист.

Пастух разговаривает сам с собой, невольно улыбнулся, определённо, у него шизофрения.

— А ты правильно мыслишь, в нас разум многих, — на необъятном теле открывается щель слюнявого рта, — для чего ты зачастил сюда, твои Вселенные в других мирах?

— Убежал от неприятностей, — искренне говорю я.

— Сюда, в Отстойник? — громыхнуло так, едва перепонки не лопнули, с трудом догадался, он смеётся. — И как ты думаешь выбраться отсюда?

— Некогда было думать, — мрачнею я.

— Чисто человеческое качество, — по необъятной долине пронеслись бесчисленный шквал из молний, природа чутко реагирует на эмоции Сторожа Людских Душ.

— Невероятный симбиоз человека и дракона. Может бросить тебя в Отстойник и посмотреть, что получится?

— Это милая шутка? — холодею я.

— Одна из реальностей.

— Нет, я не хочу! — энергично воспротивился я.

— Твоё право. Ладно, не хочешь не надо, я отлучусь ненадолго, лет на сто, а там решу, что с тобой делать.

— Э-э, ты чего, какие сто лет, я от старости умру! — вскрикиваю я.

— Драконы живут долго, — звучит равнодушный голос.

— Но я ещё и человек!

— Тогда тебе в Отстойник.

— Всё же ты шутишь? — в великой тревоге вглядываюсь в бесчисленные огни холодных глаз.

— Да? Ну, раз считаешь, что я шучу, пусть это будет так.

— Верни меня обратно! — потребовал я, и мне показалось, что я не рычу, а пищу, словно маленькая мышь.

— Желаешь попасть в свои неприятности?

— Нет. А можно их как-то обойти? — с надеждой спрашиваю я и от переизбытка чувств изрыгнул из себя огненный клуб пламени.

— С этого места ты можешь вернуться лишь в искомую точку ... и не плюйся огнём, здесь итак жарко!

— Меня это не устраивает, не для того прибыл сюда, чтоб результат стал нулевой, — я едва сдержался, чтобы вновь не выдохнуть пламя.

— Он не подумал, чисто человеческое качество, — в небе вновь вспыхнули молнии.

— Может, это и так, но ты всесильный. Помоги мне! — я пытаюсь изобразить скорбное выражение, но получилось лишь оскалить пасть.

— Всесильный? Да я скромный пастух, наслаждаюсь Вечным покоем.

— И всё же не откажи мне в помощи, — я в скорбном порыве складываю у груди свои когтистые лапы, подлетаю к его глазам, вблизи они не такие и маленькие, можно в зрачок влететь как в московское метро.

— Не знаю, насколько тебе понравится моя помощь, но единственный путь сдвинуть точку возврата, это пролететь над Пропастью.

— И всё? — не верю я.

— Именно так, — бахрома с бесчисленным количеством глаз от волнения приходит в хаотичное движение.

— Так просто?

— Лично б я бы не рискнул, — из пасти чудовища хлынула жгучая пена, — вдруг зацепит одна из душ. Что творится в том котле, одному Создателю известно, может в нём возникли новые агрессивные формы жизни. Человеческая душа субстанция непредсказуемая, как говорится: "чужая душа — потёмки".

— Интересная мысль, — фыркаю я, извергнув из себя клуб огня. — Неужели ты боишься?

— Не хочу попасть в другую Реальность, мне и здесь хорошо.

— А что на другом краю пропасти?

— Ох, если б я знал ...

— Зачем же ты тогда меня туда посылаешь?

— Надоел ты мне, да и собаки скоро прилетят, могут покусать. В любом случае, точка возврата, с иного края Пропасти будет иная. Это единственный шанс избежать ждущих тебя неприятностей и найти другие ещё более крупные, — над выжженной степью вновь проносится шквал из бесчисленных молний, Пастух опять веселится.

— Что это? — холодея от страха, замечаю, как где-то вдали, возникают извивающиеся клубки из щупалец, когтей и пламени.

— Собаки почуяли твои эмоции, тебе следует поторопиться.

— Тогда пока! — со злостью выкрикиваю я и на огромной скорости устремляюсь к Пропасти.

— И тебе того же, — мои мозги едва не скрутили тяжёлые мысли чудовища.

Выжженная земля и низкие тучи словно схлынули, зависаю над клубящимся живым туманом. Кожей чувствую со всех сторон пристальное внимание, где-то внизу начали происходить некие подвижки. Цепенея от страха, рванул вперёд, воздух над телом раскаляется, несусь как болид, ворвавшийся в атмосферу, но мир внизу, словно застыл во времени. В тумане возникаю многочисленные завихрения, души, отпихивая друг друга, пытаются вырваться на поверхность, их гложет любопытство, кто ж такой умник, решил посетить их владения.

Трепещу крыльями, словно букашка в паутине, конца Пропасти не видно. Внезапно на пути взметается столб из шипящего пара, как ракета пробивает тучи, на пути возникает тень и крючковатые пальцы обозначаются в бурлящей субстанции, злобная ухмылка застилает всё небо.

С воплем шарахаюсь в сторону, но призрачные руки настигают.

— Помогите!!! — ору я в отчаянье.

— Меня зовут? — всколыхнулся внизу живой туман.

Нечто невообразимо сильное выбирается на поверхность и ударило по призрачным рукам. Злобная усмешка искажается и съёживается как расплавленный воск, утекает обратно в клубящийся мир.

— Кто ты? — звенит, словно серебряный колокольчик мягкий голос.

Озираюсь по сторонам, тело сотрясает дрожь, даже чешуя поднялась дыбом.

— Какой милый зверёк, ты меня не бойся, — в пространстве возникает детское личико в забавных кудряшках. — Ты хомячок? — оно приблизилось, и меня словно погладили по спине. Внезапно она удивляется: — Это ты? — произносит странную фразу.

— Ребёнок? — удивляюсь я. Нечто знакомое мелькает в её облике, моя душа затрепетала. Если б у меня были дети, я посчитал бы её своей дочкой ... но это абсурд, такого не может быть... и к тому же она такая огромная!

— Я Влада, а рядом моя мама. Ты не бойся, теперь тебя никто не тронет. Хочешь у нас пожить?

— Нет!!!

— Извини, я не хотела тебя пугать, — сияющее лицо девочки трогает добрая улыбка. — Ты хочешь перебраться в свой мир? — догадывается она.

— Ты мне поможешь? — задыхаясь от радости, спрашиваю я.

— Конечно. Жаль, что не хочешь погостить у нас, — чистая, осязаемая как материальный предмет, грусть, вызывает во мне слёзы.

— Мне сейчас нельзя, — искренне говорю девочке, — попробую в другой раз.

— Буду ждать, — пространство заискрилось в безграничном веселье. — Была рада тебя видеть, — словно старому знакомому обращается она.

Возникает тоннель, наполненный яркими звёздами: — Тебе туда! — шепчет до боли знакомый голос.

Материализуюсь во дворе соседнего дома, аккурат, напротив двух пьяниц, пытающихся наскрести денег на бутылку водки. Они окидывают меня тусклыми взглядами: — Дай копеек двенадцать, — оживляется один из них.

Выгребаю всю мелочь, сую в жадную ладонь, удивляясь их реакции и посмеиваясь, иду в скверик. На полпути останавливаюсь, в великой досаде всплёскиваю руками, я забыл магическую книгу в Отстойнике, но чтоб вернуться обратно, большого желания нет.

Катя и Рита, сидят на скамейке, о чём-то весело болтают, автомат небрежно брошен рядом с дамской сумочкой. Просто идиллия!

— Ты уже пришёл? — задаёт Рита глупый вопрос. — А где ты так вымазался?

— Автомат ...

— Что, автомат? — мило улыбается она.

— Спрячь.

— Плечо отдавил, он маленький, но тяжёлый, даже не ожидала такого, — хлопнула она пушистыми ресницами, но нехотя запихивает его под пальто.

Катя без очков, наверное, носик натёрла, окидывает меня изумрудным взглядом, зрачки — едва заметные щели: — В подвале был?

— Был.

— Книгу нашёл?

— Да. Но затем потерял, — сознаюсь я.

Где?

— В Отстойнике.

— Загадками говоришь, напарник, — щурит она чудесные глаза.

— Это иное время, может и другая Вселенная.

— Э как, тебя далеко занесло, за тобой глаз да глаз нужен, — поджимает она пухлые губы.

Рита смотрит на меня во все глаза, в них великое удивление.

— С Вита-сом встретился, слегка подрались. Он с местным упырём был, сейчас обозлён до крайности, видимо, к ночи ринется упырей оживлять на древнем кладбище. Так что, девочки, придётся сегодня пострелять.

— Так мы не против, а чего вечера ждать, — с боевым задором произносит Катя, — ты говоришь, он в подвале?

— Боюсь нам пуль не хватит, он Вия вызвал.

— Какого Вия? — пугается Рита.

— Обычного, одним взглядом всё живое в прах обращает.

— Какая сволочь, в потусторонний мир влез, — вскипела Катя.

— Почему сволочь? — удивляюсь реакции напарницы, — он сам потусторонний.

— Все же, к дому стоит подойти, — тоном, не терпящим возражения, заявляет Катя.

— Как скажешь, подруга, — в принципе я с ней согласен, а вдруг получится выследить упырей.

Катя окидывает меня жгучим взглядом. О, как он похож на тот, который я видел у неё в далёкие двухтысячные года. Как необычно сознавать, что в теле столь юной особы сидит умудрённая опытом роскошная женщина.

Рита неодобрительно покосилась на неё, резко встала, автомат нагло вылез из-под полы пальто, хмурю брови, девушка нехотя его прикрывает.

Дом находится слегка в низине, к нему ведёт крутая дорога, а вверху стоит бутовый забор. Расположились за стеной и стали наблюдать. Всё до обыденности спокойно: во дворе женщина вешает бельё; двое пьяниц купили бутылку водки, с радостными улыбками расположились за разлапистыми кустами, аккуратно расстелили замусоленную газету, нарезают вареную колбасу, видимо с моей мелочи им даже хватило на закусь; детвора, в песочнице, лепят из песка замки; на балконе поливает герань полная мадам, на голове, торчат в разные стороны бигуди ...

— Вон тот упырь, что меня заманил в подвал, — я тихо толкаю Катю.

Из подъезда, в заляпанной краской одежде, показался мой старый знакомый. Он отвешивает комплимент неряшливой пожилой женщине, щурится от яркого света, подходит к скамейке, начинает готовить её к покраске. Подбегает соседский мальчик, просит кисточку, упырь расплывается в улыбке, треплет его по волосам, что-то нашёптывает на ухо. Затем берёт мальчика за руку и ведёт со двора: — Мария Фёдоровна, не извольте беспокоиться, мы сходим за краской, здесь недалеко, в соседнем подвале, он у вас настоящий помощник, — заискивающе кланяется он женщине с бельём.

Женщина благосклонно кивает: — Витюня, слушайся Якова Михайловича.

— Куда этот гад его ведёт? — всполошилась Рита.

— Кровь высасывать, — в омерзении ощетинилась Катя.

— Я с Ритой пойду за ними, а ты побудь здесь, Вита-с должен скоро выйти.

Катя яростно раздувает ноздри, мне даже показалось, что из них вылетело пару искорок, она нехотя кивает, видно очень хотела сама разобраться с упырём.

Поспешно спускаемся вниз, стараясь не терять его из виду.

— Рита, дай автомат, — требую я. Девушка безропотно стягивает его с плеча и передаёт мне.

— Оружие на пол, руки в стену! — грозный окрик застаёт нас врасплох.

Скашиваю глаза. Всё же засветились, нас держат под прицелом три милиционера.

— Ребята, у нас есть разрешение, я сотрудник КГБ.

— Оружие на пол!

— Да чтоб вас, вы операцию нам срываете! — взрываюсь я, а тем временем упырь с мальчиком исчезают в соседнем дворе, любая минута смерти подобна.

— Будем стрелять на поражение! — выкрикивает милиционер, но я улавливаю дрожь в голосе лейтенанта.

Откидываю автомат в сторону.

— Руки к стене!

— Позвольте удостоверение показать, — во мне как снежный ком нарастает раздражение.

— В участке разберёмся! — слышится холодное звяканье наручников.

Внезапно сущность Риты искажается, хрустит позвоночник, и вот, на месте милого лица скалится морда матёрого питбуля, с громовым рычанием кидается на блюстителей закона. Словно в замедленной съёмке, взлетает в воздух разорванное тело молодого лейтенанта. Рвётся шинель у другого, оголяя кровавые кости рёбер. Третий, в ужасе пытается бежать, но Рита, в образе кошмарного питбуля, в прыжке настигает его, ломает позвоночник, отрывает голову, лапой прижимает обмякшего человека к земле.

Я прибываю в ступоре, некоторое время ничего не соображаю.

— Мне жизнь ребёнка, важнее этих мужчин! Бегом, Кирилл! — словно сквозь вату слышу Ритин голос.

Хватаю автомат, несусь следом за ней. Забегаем в соседний двор, упыря с мальчиком нет.

— Они уже спустились в подвал! — я набегу снимаю автомат с предохранителя.

Этот подвал ещё более жуткий, чем тот, в котором я побывал раньше. Трухлявая дверь висит на одной петле, вниз ведут земляные ступени, стены, набухшие от влаги и вот-вот, сомкнутся друг с другом. Всюду грязные сети подвальных пауков, множество слизней кормятся плесенью, чёрные жуки задирают брюха, выпускают зловонные струйки ядовитой жидкости.

Странно, но я вижу в темноте, мои глаза светятся, их зелёные отблески пляшут по стенам.

Рита, срывая паутину, несётся вглубь подвала, я едва поспеваю следом. Ступеньки заканчиваются и переходят в уровень заброшенных сараев. В самом конце подвала, упырь держит вздрагивающее в ужасе тельце мальчика и уже готовится вонзить в тонкую шейку узкие клыки. С яростным рычанием Рита бросается вперёд, но упырь непостижимо быстро отскакивает, бьёт рукой, на пальцах, которых торчат длинные когти. С визгом, вся окровавленная, Рита отлетает к стене, но вновь бросается на него. Тот запрыгивает на стену, ловко избегает её клыков, вновь рвёт ей тело.

— Рита, в сторону! — кричу я и пытаюсь прицелиться. Но хитрый упырь заслоняется девушкой и целится клыками ей в шею. Рита жутко взревела, прокусывает ему плечо, хрустнула ключица. Упырь тонко вскрикивает и почти кусает её за шею. Мешкать нельзя, выпускаю очередь из автомата. Серебряные пули веером расходятся в кромешной тьме, вышибая щепу с трухлявых дверей, но пара пуль, впиваются в плоть упыря. Поросячий визг звучит как приятная музыка. Рита, пользуясь моментом, отпихивает его от себя, орошая кровью гнилую землю подвала, благоразумно бежит ко мне.

Упырь скалится, словно бешеная собака, западая на ноги, стремится прыгнуть, вновь стреляю, пули с чмоканьем вонзаются в тело, теперь он кричит как тяжелораненый человек и от этого становится по-настоящему жутко, даже опускаю ствол автомата вниз. Неожиданно нежить лихорадочно зарывается в землю, разбрасывая в стороны всяческий мусор.

— Уйдёт! — вскрикивает Рита, подскакивает к упырю и, умело отрывает голову. — Неужели всё?— сама себе не верит девушка.

— Ты его убила! Во, живучая тварь! — мой голос дрожит от возбуждения, — ты как, Ритуля?

— Не переживай, сейчас произойдёт регенерация, все раны стянутся, — откидывается она к стене, лицо бледное, а на губах пузырится кровь, — ты ребёнка успокой.

Кидаюсь к мальчику, он в неком трансе, ничего не видит и не соображает, наверное, это спасает его психику. Осторожно беру на руки, несу прочь из жуткого подвала. Неожиданно ребёнок приходит в себя, но не пугается, наоборот, обвивает мне шею ручками, безусловно, он интуитивно чувствует во мне защиту.

— Дядя, — лепечет он, — у тебя глаза светятся.

— Ты не бойся.

— Я не боюсь. Ведь ты добрый волшебник, правда?

— Правда, — вздыхаю я.

Сзади, постанывая, бредёт Рита, почти все раны стянулись, но боль её ещё не отпустила. Выбираемся наверх, во дворе слышны истеричные вопли, из подъездов выбегают люди.

— Беги домой! — спускаю ребёнка на землю.

— Маме можно рассказать о тебе?

— Можно, — соглашаюсь я, знаю, всё равно ему никто не поверит.

Малыш убегает. Невероятно, но как быстро справилась детская психика с таким нешуточным стрессом.

— Необходимо уходить нижним двором, сейчас наедет целый взвод ментов, — озабоченно говорю я.

— Дернуло им попасться мне под горячую руку, — с сожалением вздыхает Рита.

— А ты не убивать можешь?

— В образе питбуля, нет. Природа у меня такая, — вновь вздыхает она.

— Однако, вид у тебя Ритуля, — оглядываю её со всех сторон,— пальто, словно на помойке нашла, изорвано так, что видно твоё пролетарское тело, — шучу я.

— Ты не лучше, — она посылает воздушный поцелуй.

Выбегаем в нижний двор, утыкаемся в мощные железные ворота, огромный висячий замок не позволяет выбраться из двора.

— Лезем наверх, — Рита прыгает на чёрные прутья.

Очень оригинально, я даже отошёл чуть в сторону. В модном, хотя и изорванном пальто, с виду хрупкая девушка, словно обычный босяк с глухих улочек штурмует высокие пики ворот

— Кирилл, что стоишь? — Рита зависла на прутьях, в голосе претензия и недоумение.

— Любуюсь, — насмешливо произношу я.

— Ночью будешь на меня любоваться, — вздёргивает нос молодая женщина, но неожиданно нога соскальзывает и застревает в узости прутьев, руки не выдерживают рывка и она, повиснув на одной ноге, заваливается на спину, полы пальто свесились вниз, её упругие бёдра в тесных колготках бесстыжим образом оголились.

— Кирилл, что рот разинул, помоги!— в отчаянии завопила она, энергично жестикулируя лицевыми мышцами.

С немалым трудом подтянул её к себе, освободил ногу, затем, постоянно подстраховывая, опустил на землю.

— Знаешь, ты смотрелась очень эффектно.

Рита неожиданно надулась: — Не люблю быть беззащитной. Как это у меня нога соскользнула?

— Всякое бывает, главное зевак не было.

На этот раз мы всё же перелезли через высокий забор, энергично отряхиваемся.

— Милицейская машина! — пискнула Рита и вцепилась в меня, изображая влюблённых. Хорошо у неё получилось, даже когда автомобиль пронёсся мимо, я не сразу оторвался от её жадных губ.

— Всё, хватит, — отпихнула она меня и, облизывая губы влажным язычком, со вздохом произносит: — твою начальницу надо забрать.

Катя первая нас увидела, сбежала вниз:— Мальчугана спасли?

— Едва успели, эта тварь его уже кусала.

— Вита-с не выходил, определённо он раньше слинял, — со злостью говорит моя напарница, оглядывает Риту с ног до головы, в удивлении округляет глаза и ехидно спрашивает: — Где ты умудрилась такое классное пальто в тряпку превратить?

— Места надо знать, — ощетинилась Рита.

— Как до работы добираться будем? Вот что, надевай моё, а я помёрзну в свитере.

Рита с горестным видом рассматривает своё пальтишко, но Катя решительно забирает его у неё и безжалостно отшвыривает в сторону.

— Зашить было можно!— в отчаянье вскричала Рита.

— Из своих командировочных выделю, купим тебе, что-нибудь приличное, — покровительственно улыбается Катя, — надевай, поверь, это не хуже, чем было твоё.

Рита с удовольствием прячет под одеждой автомат, задирает нос и мы, как праздношатающаяся группа туристов, идём в отдел. Как не удивительно, но пролетевшие как одна минута для нас события, уложились почти в целый рабочий день. Сейчас уже четыре часа дня, скоро должен прийти Эдик с первыми результатами расшифровок.

В кабинет завалились как к себе домой, Эдуарда Арнольдовича всё ещё нет. Катя с тоской оглядела пустующий кабинет, неслышно вздохнула, занялась приготовлением кофе.

В дверь пару раз стукнули, не дожидаясь приглашения, входит Алексей: — Как не зайду, пьют кофе. Когда работать будете? — не по делу шутит он, поднимет со стола, брошенный вместе с косметичкой, автомат, нюхает. — Славненько, так порохом воняет, будто вы на войне побывали! На полигон ездили? — прищурив глаза, говорит он, от его взгляда не укрылась сиротливо лежащая на стуле моя грязная куртка.

— Угу, — мне уже неприятна его излишняя заинтересованность.

— Кофе налить, красавчик? — без энтузиазма предлагает Катя.

— А как же! — Алексей бесцеремонно усаживается за стол. — Слышали, на горке трёх ментов в клочья разодрали?

— Как это изодрали? — демонстративно снимет очки Катя.

Алексей вздёргивается от её взгляда, бледнеет: — интересные у тебя глаза, девочка.

— Папа с мамой наградили, — фыркнула она. — Чего в рот воды набрал?

— Ах да, я тут про ментов говорил. Кто-то зверя в домах держит, не иначе тигр, другой бы так не растерзал людей. Сейчас пытаются найти этого любителя животных, — Алексей избегает смотреть в пылающие изумрудным огнём глаза.

— До чего народ дошёл, тигров вместо собачек держит, — скромно опускает взгляд Рита.

— Какие-то вы странные? — ёжится Алексей. — И вообще, ваш отдел какой-то непонятный.

— Какой есть, — усмехаюсь я.

— Недавно, похожий случай был, но, совсем в другом районе, останки мужчины нашли, у гаражей, похожий почерк. Какой-то гад травит зверя на людей, — Алексей держит в руках чашечку с кофе, но не пьёт. — Слышали об этом?

— Слышали, — стрельнула глазами Рита, — дрянью тот был порядочной, вот и поплатился, а ментов жалко.

— Говоришь, как будто что-то знаешь, — Алексей посмотрел Рите в глаза и словно споткнулся об её стальной взгляд. — Кофе хороший, но почему-то в рот не лезет, — криво ухмыляется он.

— С собой возьми, — кокетливо улыбается Катя, её вертикальные зрачки слегка расширяются.

— Пожалуй, я действительно пойду,— он ставит чашечку на стол,— Кирилл, сегодня тренировка, словно она фокусирует взгляд для атаки.

— К сожалению, у нас уже намечается своя тренировка, правильнее сказать, соревнование, — я развожу руками.

— Патроны все не истратьте, — криво ухмыляется Алексей, жмёт мне руку, уходит, а с девочками даже не попрощался.

— Чего вы на него взъелись? — я укоризненно качаю головой.

— Никто на него не взъедался, — равнодушно пожимает острыми плечиками Катюша, — он слишком самоуверенный тип и лезет во все дыры.

— Работа у него такая.

— Пусть на хомячках потренируется, — самоуверенно изрекает Рита.

А вот и Эдуард Арнольдович! Он заходит в кабинет, на лице играет загадочная улыбка, в руках туго набитый дипломат.

— Привет всем, — Эдик скидывает куртку, целует в щёку Катюшу, девушка даже задрожала от прикосновения его колючей бородки, стыдливо прикрыла бархатными ресницами чудесные глаза.

— Что-то выяснил? — с нетерпением спрашиваю его.

— Ребята, вы мне зубы не заговаривайте. Мне не хватает некоторых данных и они ... у вас.

— В смысле? — я корчу непонимающую рожу.

— Все вектора указывают в вашу сторону. Мне нужно знать о вас всё, — в ультимативной форме требует он.

— А ты уверен, что это необходимо? — осторожно говорю я.

— На сто процентов.

Смотрю на Катю, её лицо посуровело, опускает глаза, видно не хочет раскрывать свою сущность другу. А я готов все выложить как на духу, Эдика давно знаю, надёжный он человек, но не совсем доверяю Рите, она оборотень и некоторые её поступки меня ставят в тупик.

— Хорошо, я обдумаю и выложу тебе всё по пунктам, как ты это любишь, — осторожно произношу я.

— Можно и не по пунктам, я сам их разложу как нужно, — хмыкает Эдик.— Я так думаю, рабочий день закончился? — он ласково поглядывает на Катю.

— Только начинается. Сегодня ночью дадим одно из направлений твоим векторам. Стрелять не разучился? — в упор спрашиваю его.

— Это дело люблю со школы, ну ты знаешь. И в кого надо стрелять? — обыденным тоном спрашивает он.

— Не поверишь ...

— Поверю, — он смотрит на меня иронией, определённо, он что-то уже раскопал про нас.

— Сам напросился. Помнишь, серебряные пули?

— Оборотней мочить будем? — его колючая бородка задорно вздёрнулась.

Катя прыснула в ладони, Рита зашипела как рассерженная кобра.

— Нет, оборотней мы оставим в покое, — смеюсь я, — упырей будем изводить. К вечеру сможешь серебряные пули к Макарову изготовить?

— Всё необходимое для плавки есть ... серебра нет.

— Я дам серебро, — словно выплюнула Рита, — между прочим, убивать оборотней, самое последнее дело!

— Уже догадался, — спокойно смотрит на неё Эдик.

Катюша ещё больше развеселилась, а Рита краснеет от злости.

— Будет тебе, подруга, словно все оборотни белые и пушистые, а как же дикие?

— Дикие выродки, их даже оборотнями назвать язык не поворачивается. Оборотень должен быть идейным, верить в светлое будущее, в идеалы коммунистической партии Советского Союза, — с воодушевлением ляпает Рита.

— Папа с мамой научили? — цинично говорит Катя.

— Да ты знаешь, какой у меня отец, а какая у меня была мать! — с обидой выкрикивает Рита, на глазах блестят слёзы.

— Уймись, я тебе верю, — неожиданно мягко произносит Катя и как мать дочку, гладит её по волосам, целует в макушку. Со стороны явное несоответствие, на вид, Катя явно моложе Риты, если не знать, что её фактический возраст далеко за тридцать. Рита, юный хищник, чувствует природу этой женщины, уткнулась ей в грудь, едва не заплакала, вероятно, мать вспомнила.

Приходится работать в невероятном темпе. Я, даже набрался наглости и потребовал от начальника отдела машину. К немалому удивлению он без лишних слов даёт нам УАЗ.

Ритин серебряный сервиз безжалостно брошен в переплавку. Через некоторое время Эдик разливает расплавленное серебро по формочкам, остужает, затем достаёт необработанные пули и доводит до зеркального блеска на шлифовальном станке.

Какие они красивые, сверкают как изысканные ювелирные украшения, девушки даже рты открыли от восхищения. Недолго думая, Эдуард Арнольдович дарит нам по одной серебряной пуле. Затем, с помощью специального приспособления, впрессовывает изготовленные пули в патроны. Как всё просто ... для него.

Идёт двенадцатый час ночи, необходимо торопиться. Вооружившись до зубов, подъезжаем к ресторану Дельфин, выгружаемся. Время "Х" неумолимо приближается.

Гл.18.

Как назло под ноги выпрыгивает чёрный кот, выбежал на середину дороги и замер в нерешительности куда повернуть. Шикнул на него, он одаривает меня презрительным взглядом, противно мяукает и утверждается в своём мнении, задрав облезлый хвост, как можно медленнее прошествовал на противоположную сторону. Все четверо, смеясь, сплёвываем три раза через левое плечо, в кустах недовольно зашипел наглый зверь.

На удивление ночь тихая и ясная, идеально круглая луна застыла среди мерцающих звёзд, из-за рта вырывается пар, конкретно подмерзает, но холода не ощущаем, наоборот, даже жарко. Идём в хорошем темпе, скоро двенадцать, Вита-с не упустит возможность заняться чёрной магией. С содроганием вспоминаю, как с Ритой бились в подвале с упырём, он был не из самых сильных, представляю, если Вита-су удастся оживить упырей на древнем кладбище, их будет не менее сотни, а это катастрофа, на такой город как Севастополь, невероятно много.

На дороге ни души, словно вымерло всё, даже свет в старых домах не горит. Народ спит, или предпочитает это делать, человек интуитивно ощущает наступающую опасность и находит выход из положения, в крепком сне, это как ребёнок, от страха укрывающийся одеялом с головой.

— Ты уверен, что древнее кладбище и есть город мёртвых упырей? — глянул я на сосредоточенное лицо друга.

— Сам посуди, Кирилл, Херсонес всегда подвергался атакам чёрных копателей, то в развалины залезут, то в колодец, но древние захоронения особенно любят, в них можно хорошо поживиться. А это кладбище достаточно известное, но странное дело, народ туда не ходит, милиция тоже, копай — не хочу! А ведь пытались проводить раскопки, единичные случаи, но всегда фатальные для чёрных археологов, за последние десять лет, там нашли несколько обескровленных трупов.

— Непонятно, кто их убил, упыри ведь мёртвые? — удивляюсь я.

— Дарьюшка рассказывала, мёртвые отличаются от живых упырей лишь тем, что не могут передвигаться без посторонней помощи и мозги не работают, а схватить за ногу вполне способны. Очень часто живые упыри носят мёртвых на плечах, так сказать, проявляют заботу о своём собрате, — встревает в разговор Рита.

— Пакость, какая, — передёргивает острыми плечами Катя.

— Интересный факт, — вздёргивает бородку Эдик, — это только люди могут "топить" друг друга, а все остальные спасают себе подобных, даже нечисть беспокоится за своих.

— В том то и беда, во всём мире наблюдается гармония в отношениях к себе подобным и только человек готов вцепиться в глотку своему собрату, — блеснула очами Рита.

— Ну, почему все, — насмешливо фыркает Катя, — пауки друг друга не терпят.

— Сравнила с пауками, вы не любите людей, девочки, — с огорчением изрекаю я.

— "Люди как люди, квартирный вопрос лишь их испортил", — Эдик процитировал фразу из "Мастера и Маргариты" и ухмыляется своим мыслям.

— Всем людям по квартире! — шутит Катя.

— А хорошо бы! — радостно соглашается Рита.

— В том то и дело, так и должно быть, но некие силы искусственно низвергли человека до уровня скота, вот он и обыдляется, — мрачно говорит Эдик.

— А кто это сделал? — моргнула Рита.

— Социальные паразиты, — уверенно изрекает Катя.

— Интересное определение, — чешет бородку мой друг.

— В этом времени это понятие ещё не появилось, социальные паразиты сейчас гадят втихую, но вскоре начнут активно внедряться в нашу жизнь и о них узнают. Прокатится шквал из "цветных" революций. Средства информации начнут сливать ложь в небывалых количествах, подменять действительные человеческие ценности низкопробным ширпотребом, понятие о чести будет смешить, брак между мужчиной и женщиной станет осуждаться и высмеиваться, а деньги заменят всё: и разум, и счастье, и любовь, — рассказываю я.

— Но каждое действие вызывает противодействие, — осторожно замечает Эдик.

— Именно, гены Великой Расы взбунтуются и народ проснётся. Наступит время и пронесётся стихийный бунт, прольётся много крови и своей и чужой, затем появятся истинные лидеры и ударят в самый центр социальных паразитов. Мы тоже появились не просто так, — делаю я вывод.

— "Русский бунт бессмысленный и беспощадный", — соглашается Эдик, — но это правильно, иначе все кому не лень будут нас топтать до состояния амёб.

— Необходима хорошая встряска, — со злостью говорит Катя.

-Правильно, только в бурлящей субстанции могут происходить значимые процессы, — Эдик с одобрением глянул на свою подругу.

Незаметно выходим к металлической ограде, она чётко разграничивает древние раскопки от современной цивилизации. К центральному входу не идём, там пункт милиции, незачем светиться по ночам, вспоминаем молодость, лезем через забор. Прыгаем на противоположную сторону и оказываемся, словно в ином мире. Вокруг царит глубокая древность, тяжёлые плиты затянуты сухой травой, кое-где виднеются свежие раскопы, впереди — силуэты полуразрушенных стен и башен.

Отбираю у Риты автомат, целую недовольно поджатые губки, сую ей свой Макаров, в данном случае считаю, в моих руках автомат будет более эффективным. Эдик снимает с предохранителя пистолет и ни тени тревоги на лице, такое ощущение, что его мысли парят над нами и проводят сложные арифметические решения. Катя лезет вперёд, отдёргиваю её, она единственная без оружия.

Ни колебания ветра, абсолютная тишина, непролазные заросли колючих кустов зловеще раскинули ветви над узкой тропой. Кто угодно может скрываться под их прикрытием. Тропа перекрещивается с центральной улицей древнего поселения, широкая дорога идёт между высоких стен, здесь расположены склепы, чёрные провалы у городских стен вызывают опасения. Но это не здесь, это безобидные захоронения, у нас дорога к "чумному кладбищу", археологи считают, что там хоронили погибших от бушевавшей когда-то чумы, может и так, но вперемешку с чумными — лежат упыри, они испытывают блаженство от такого соседства.

Скоро двенадцать, луна, словно подернулась красной рябью, поторапливаться надо, но в то же время нежелательно, чтоб о нас узнали раньше времени.

Рита чрезмерно возбуждается, призрачный контур питбуля почти затеняет её тело, даже запахло псиной. Эдик благоразумно сторонится, смутно ощущает, в эти моменты Рите сложно контролировать звериные эмоции.

— На рожон не лезь, у тебя Макаров с серебряными пулями, — шепнул своей подруге, — помни, тебя даже слабый упырь изодрал в клочья.

Она едва сдерживается, глаза сверкнули жёлтым огнём, из призрачной глотки страшно пса, глухо донеслось недовольное рычание, затем вполне человеческое: — Жаль, папы моего нет, он сильнейший из оборотней.

— Ничего Рита, мы и без твоего славного бати справимся, — ободряюще говорю я.

— Уже двенадцать, — торопит Эдик.

Почти бежим вдоль оборонительных стен. В развалинах обозначается просвет, на усыпанной рыжими черепками земле валяются тяжёлые камни.

— Стойте! — поднимаю руку.

— Что там? — наклоняется ко мне Эдик.

— Мы около кладбища.

— А где ... упыри?

— Вон они, — дрожит всем телом Рита.

Возле упавшей арки древнего строения виднеются неясные силуэты.

— А почему они связаны? — удивляется Катя, её глаза наливаются изумрудным огнём.

— Это не упыри, — просто, как констатирует факт, говорит Эдик.

— А кто? — Катя шумно вдохнула воздух, встряхивает золотистыми волосами.

— Люди, — лицо у Эдика каменеет, губы плотно сжимаются, теперь он не похож на тщедушного аспиранта. С удивлением замечаю насколько у него волевой и жёсткий взгляд.

— Вита-с приволок их для кормления мёртвых упырей, — едва не рычу я и лихорадочно шарю взглядом по развалинам.

— Кладбище начинается за той стеной, — Эдик, пригибаясь к земле, смело бежит к пленникам. Бросаемся следом, останавливаемся напротив несчастных. Я замер у смертельно испуганной женщины. Вероятно она красивая, но сейчас её лицо ужасно от дикого страха, мокрое от пота, грязное, вокруг глаз пятна расплывшейся туши, во рту кляп.

— Надо развязать, — скрипнула зубами Рита.

— Развяжем, но не сейчас, позже. Боюсь, они шум подымут, нам это совсем не к чему, — я с трудом отворачиваюсь от людей и осторожно выглядываю из-за стены. Моментально натыкаюсь взглядом на худую спину нашего старого знакомого. Вита-с неестественно прямо сидит на обломке античной колонны, в тишине звучит его голос, я не понимаю этого языка, он гортанный, но с неизменным прибалтийским акцентом.

— Творит заклинания, сука, — шепнул Эдик.

— Сейчас мы его снимем с этого камушка, — я поднимаю автомат и внезапно замечаю повсюду на земле какие-то холмики, словно круглые кочки на болоте, их много и даже совсем близко с нами. Буквально на миг отвлекаюсь, хочу их разглядеть и с омерзением понимаю, это головы мёртвых упырей. Ближайший из них повёл острыми ушами и, обнажая кривые клыки, страшно оскалился: — Вита-с, беда! — тонко взвизгивает он, и я нажимаю на курок. Пули веером прошлись по колонне, но вампир непостижимо быстро переместился в другое место и почти скороговоркой продолжает выкрикивать заклинания. Кочки из голов упырей приходят в движение, высовываются иссушенные руки с обломанными ногтями, кое-кто уже почти выбирается из-под земли, и оборачиваются к нам.

Сухо защёлкали выстрелы из пистолетов, я полоснул очередью из автомата. Серебряные пули с радостью сверкнули в темноте, как злобные шершни жалят тела потусторонней нечисти, вырывая огромные куски истлевшей плоти и разбрасывая упырей в разные стороны.

Жуткий вопль висит над чумным кладбищем и кажется, победа близка, но Вита-с изрекает последнюю фразу и земля забурлила, из истлевших гробов выпрыгивают ожившие упыри. Я не ожидал, что их так много, ужас подкатывает к сердцу, на всю эту свору пуль явно будет недостаточно.

Вита-с злобно смеётся, я пытаюсь достать его из автомата, но он увёртывается от пуль, затем и вовсе исчезает за развалинами.

Упыри быстро приходят в себя, они обрели жизнь и стремительность движений, их терзает голод, они чувствуют человеческую кровь и буквально сатанеют, не раздумывая, бросаются на нас. Автомат от непрерывной стрельбы раскаляется и ... замолкает, лишь слышится щёлканье выстрелов из пистолетов.

— Стреляй!!! — в страхе выкрикивает Рита.

— Патроны закончились!!!

— Надо уходить! — выкрикивает Эдик.

— Нельзя! — останавливает нас резкий окрик Кати. Её глаза горят, из ноздрей вырываются раскалённые искры. По её руке бежит тонкая струйка крови, вот-вот зальёт драконий камень.

Рита, с истошным визгом бросается в самую гущу упырей. Жутко скалится пасть призрачного питбуля, смыкается над иссушенными телами, разрывая нечисть на зловонные куски. Но их невероятно много, они заваливают её на землю и рвут тело, брызгает в разные стороны кровь, призрачный силуэт страшного пса меркнет.

— Рита! — в отчаянье кричу я и бросаюсь на помощь. Меня сбивают с ног, чувствую, как мне разрывают грудную клетку, сломанные рёбра вылезают из-под кожи, кровь омывает всё тело, я изгибаюсь в судорогах. Неужели всё? У моей шеи вытягиваются узкие клыки одного из упырей, но вдруг он с визгом шарахается, что-то начало происходить. Пока не понимаю, что именно, но нечеловеческая, безумная боль отхлынула, и я понимаю, драконий камень с благодарностью впитывает в себя мою кровь. Поднимаюсь на ноги. Странно, я смотрю словно с большой высоты. Эдик целится на меня из пистолета, в глазах непонимание и ужас, но быстро приходит в себя, опускает ствол вниз: — Кирилл, предупреждать надо!

— О чём именно? — удивляюсь я, и клуб пламени вырывается изо рта, едва не сгубив моего друга.

Полчища упырей, огрызаясь как бешеные собаки, пятятся за развалины, там же скалится Вита-с.

— Вот оказывается, кто ты! — выкрикивает он.

— Кто же? — вновь удивляюсь я, извергнув из себя жгучее пламя, мигом испепелив часть упырей.

Вита-с сбрасывает с себя вспыхнувший плащ и остаётся в строгом костюме, он затравленно водит по сторонам глазами.

— Я не знал, что под твоей защитой Севастополь. В принципе, миссию свою выполнил, готов откланяться. Позволь забрать соплеменников, и я исчезну из твоей жизни.

— Что за миссию ты завершил? — с насмешкой фыркнул я.

— Спас свой народ.

— Упыри — это народ? — я едва не давлюсь собственным пламенем.

— Для меня да. Кстати, мы очень древние существа, — Вита-с гордо выпрямляется.

С теперешней высоты и в прямом и буквальном смысле, во мне неожиданно разливается полное безразличие к мелким, остроухим, клыкастым существам, что есть они, что нет их. Может сжечь всех?

— Дай нам уйти, — Вита-с забавно прижимает обожженную ладонь к левой груди, словно там у него имеется сердце — клоун, как есть клоун! Вновь фыркаю. Клуб пламени достигает застывших упырей, часть из них вспыхивает как солома и быстро превращается в пепел, разваливаясь, словно комья перезревшего навоза. Вита-с чудом увернулся от огня, дорогой костюм во многих местах задымился. Он заскакивает на камень, взгляд полный ненависти, губы кривятся в усмешке, узкие клыки выползли на всю длину: — Ты нас всех можешь убить, дракон, но я нашлю на тебя проклятие!

— Что мне твоё проклятие, — развеселился я.

— Конечно, в этом теле оно на тебя не подействует, но настигнет, когда ты будешь в обличии человека.

— Дракон? — до меня доходит смысл его слов, впервые пытаюсь себя оглядеть. О да, какие мощные лапы, когти сияют чёрным обсидианом, чешуя горит, будто начищенная бронза! Повожу плечами, и словно звучит громовой раскат, это развернулись огромные крылья, — а ты знаешь, мне нравится мой новый облик, — с удовольствием замечаю я.

— Кирилл!!! — некто в сильнейшем страхе пискнул с земли.

Глянул вниз, там, ломая в отчаянье пальцы, с мольбой смотрит на меня женщина. Да это же Рита! Она страдает, раны еще не все стянулись, тело залито кровью, в моей душе вспыхивает жалость.

— Что ты с ним разговариваешь, сожги его, он блефует, не успеет наслать проклятие, временем не располагает, — я слышу ещё один писк. Катя до сих пор держит свой камень, но кровью не поит.

Внезапно в душе возникает упрямство. Вот ещё! Будет мне эта рыжая указывать, что делать! Эти мысли словно сбрасывают меня на землю и я вновь человек. На теле нет страшных ран, чувствую необъяснимую бодрость, а в мышцах небывалую силу, лишь одежда изорвана в клочья, опять мать будет расстраиваться.

Рита бросается мне на шею, в стороне с неудовольствием шипит Катя, Эдик продолжает целиться в сторону чумного кладбища. Отставляю в сторону Риту, спокойно иду к упырям. Несколько из них бросаются ко мне, но Вита-с отдёргивает окриком. Останавливаюсь рядом с ним: — Вот скажи мне, вампир, кем ты себя представляешь? Одет с иголочки, пользуешься хорошим парфюмом, у тебя изысканная речь, могу даже представить, ты не в гробу спишь, а на атласных простынях в мягкой кровати. Ты же нежить, зачем тебе нужен этот цирк? Твои друзья воняют трупами, они грязные, злые, таким и должен быть настоящий вампир.

— Сейчас не пещерный век, Кирилл, совершенствуемся, люди тоже не всегда были цивилизованными, да и сейчас, иной раз, ведут себя так, в пору нам брать с вас пример. Мы простые хищники, нам нужна ваша кровь и мясо. Когда мы сытые, людей не трогаем, а вы всегда голодные, косите себе подобных целыми пачками, потусторонним такое и не снилось, — он цинично улыбается, — я так понимаю, ты нас отпускаешь?

— Ты хоть и прыскаешь на свою рожу одеколон, а воняет от тебя тухлятиной, обоняние не выдерживает, буду рад, если сгинете отсюда и как можно быстрее.

— Всегда знал, русские грубые, невоспитанные, в Прибалтике совсем другой народ, высокообразованный и нравственный, а какие там тихие хутора, — Вита-с облизнулся, — но твоя хамская речь приносит мне истинное удовольствие.

Вита-с внезапно преображается, на спине со скрежетом выползают перепончатые крылья, лицо искажается, вытягивается, чем-то стало напоминать морду летучей мыши. Всюду раздаётся треск, хлопанье крыльев, писк, скрип когтей об камни. Армия упырей собирается в долгий путь.

— Я не прощаюсь с тобой, — с угрозой противно скрипнул голос прибалтийского вампира.

— Летишь на свои хутора? — ехидно замечаю я.

— Сначала в Таллинн, затем посмотрим, — словно пронёсся вихрь, упыри то один то другой взлетают в чёрное небо, курс — на Запад.

— Что ты наделал, зачем отпустил упырей?! — Катя даже топает ногой в бессильной ярости.

— А что? Очистил севастопольскую землю от нежити, — пожимаю плечами.

— Где-то убыло, где-то прибыло, — растягивая в улыбке бороду, цинично заявляет Эдик.

Рита прижимается ко мне, с восторгом заглядывает в глаза: — Ты не медведь и не тигр, ты круче! Здорово! Надо срочно Леониду Фёдоровичу сообщить, вот он обрадуется!

— Не уверен, — мрачнею я, — можно тебя попросить? — я смотрю в её чистые глаза.

— О чём угодно! — девушка даже краснеет от переизбытка чувств.

— Пусть это будет нашей тайной. Никому не говори, нужно время во всём разобраться.

— А как же ... — на лице возникает упрямство, затем вздыхает, — а папе можно рассказать?

— Никому, — целую её в носик.

— Жаль ... но как здорово, я люблю настоящего дракона!

— Вот что подруга, если ты в нашей команде держи язык за зубами, — Катя пристально смотрит на неё, глаза горят гипнотическим светом.

Рита вздрагивает, отводит взгляд: — Вы совершенно другие, мне иногда так страшно, а иной раз сердце выпрыгивает от восторга, — искренне сознаётся она.

— Уходить надо, мы так славно пошумели, скоро милиция появится, — Эдик суёт в кобуру пистолет.

— Милый, ты ничего не забыл? — нежно улыбнулась Катя.

Эдик в упор смотрит на неё, Катя не выдерживает его взгляда, в краешках губ мелькает улыбка, она прикрывает глаза пушистыми ресницами.

— А стоит ли их развязывать, пусть милиционеры их освобождают. Люди сейчас так напуганы, начнут среди развалин носиться, не ровен час, в колодец свалятся. А у нас времени нет, мигалки видите? — Эдик кивает в сторону милицейского пункта.

Действительно, там мелькают красные и синие отблески, где-то шевельнулись заросли, нас окружают.

— Нам дорогу перекрыли, единственный свободный путь, выход к морю, — озабоченно говорю я.

— Предлагаешь искупаться, так вроде не сезон, — фыркает Катя.

— А у нас есть выход?

— Выход всегда есть! — над телом Риты вспыхивает призрачный контур питбуля.

— Жарко, я б поплавал, — усмехается Эдик, почёсывая бородку.

— Хватит смертей, подруга! — одергивает её Катя и несётся на пляж.

Бесшумно проскальзываем к пришвартованной с незапамятных времён ржавой барже. Краем глаза замечаю позади нас силуэты людей в серой форме, всё же единственно правильное решение — идти в море, снимаю обувь, делаю шаг. Сырость и холод мигом вздыбливает кожу, озноб ухнул между лопатками и выбил дробь зубов.

— Ледяная, — останавливаюсь в раздумье.

— Хм, — сунула в воду ножку Катя и крупно вздрагивает, — явно не месяц май.

— Ребята, — обречённо пискнула Рита, — может, всё же прорвём оцепление?

— Подруга, ты от убийств ещё не устала? — одергивает её Катя.

Эдик спокойно заходит в море, не производя лишних телодвижений, окунается и плывёт в темноту. Метров через триста, противоположный берег, но он почти не различим в черноте неба.

Катя решительно встряхивает рыжей гривой и, со сдавленным вскриком погружается в воду, гребёт по-собачьи. Боже, да она почти не умеет плавать, пугаюсь я!

— Ты как? — в тревоге спрашиваю я.

— Замечательно! Только бы кто ни будь, не цапнул меня за ногу, — сквозь зубы пытается шутить она, смешно загребая руками.

Эдик делает круг, подплывает к своей подруге: — Интересный стиль, у меня так мой пёс Шарик плавал. Научишь?

— Дала б я тебе меж лопаток, — без злости отвечает Катя.

— Нам пора, — я беру за ладонь Риту и настойчиво тащу в воду.

Какой ужас, пронизывающий холод сжимает лёгкие, вода стремительно выгоняет тепло, одежда намокает и стягивает кожу, появляется противный страх, вдруг не доплывём.

Сзади всхлипнула Рита, но, демонстрируя хороший брасс, уверенно плывёт. Буквально через пару минут тело немеет от холода, но прилипшая одежда выдаёт пару градусов тепла, словно я в дырявом гидрокостюме.

Катя лихорадочно гребёт, вздымая руками пену, как бы силы её не покинули. Ей что-то говорит Эдик, она слегка успокаивается, начинает плыть так же размерено как и все мы.

На берегу снуют тени, появляется милицейская машина, но нас не видно на чёрной воде.

Тело совсем теряет чувствительность, но мы проплыли лишь половину пути. Рита гребёт совсем рядом, иногда касаясь меня пальчиками, наверное, ей так легче. Катя упрямо прёт как большая черепаха, но в движениях начинает появляться явная вялость, Эдик не спускает с неё глаз.

— Катюша, тебе помочь? — меня пронзает беспокойство.

— Всё просто здорово, я иду ко дну, — мне кажется, что она шутит, но неожиданно её голова исчезает. Эдик, фыркнув, ныряет. Не раздумывая и секунды, следую его примеру. Очень вовремя цепляем её за волосы и выволакиваем на поверхность.

— Катюшенька, держись! — чуть не плачет Рита.

— Уф, как меня переклинило, — её глаза блеснули тусклым зелёным светом, она вцепилась в плечи Эдика, — мне нужна ваша помощь, ребята, — спокойно говорит она.

Остаток пути проходит как во сне, но страх за Катю придаёт силы. Противоположный берег возникает неожиданно, как подарок судьбы. Ноги, словно култышки, коснулись дна, пятки не ощущаются, сознание помрачённое. На удивление, лучше всех нас чувствует себя Рита, она первая выбирается на берег, словно большая собака отряхивается и помогает нам вытащить Катю, которая пребывает в полуобморочном состоянии.

Как некстати, дует северный ветер, резко снижается температура воздуха. Теряем последние силы, растягиваемся на мокрых камнях, почему-то становится тепло и захотелось спать.

Первый очнулся Эдик, шатаясь, встаёт: — Согрелись? — ехидно спрашивает он.— Это обычное переохлаждение, если заснём, увидим дивные сны, а пробежимся — есть шанс выпить горячего чаю с коньяком.

Заставляю себя подняться дёргаю за руку Риту, пихаю в бок Катю: — Твой ухажёр предлагает нам пробежаться, — грубо говорю я.

— Ухажёр, какое дивное слово! — Катя, шатаясь, встаёт. Внезапно глаза разгораются, кожа засияла полированной медью, над телом заструился пар и её одежда высыхает прямо на глазах. Я теряю дар речи от удивления, но неожиданно мне становится жарко, в лёгких словно скопился огонь и пытается вырваться наружу. Не выдерживаю такой пытки и выдохнул из себя жгучее пламя, водоросли на берегу в одночасье вспыхивают, а вот и над Ритой повисает контур страшного пса — мгновенье и будто мы небыли в ледяной воде. Эдик понимающе кивает, у самого зубы выстукивают барабанную дробь, он без зависти произносит: — Полезное качество, жаль, у меня таких защитных функций организма нет.

Катя встрепенулась, раскрасневшаяся, словно после хорошо протопленной бани, утыкается в его грудь и прижимается всем телом.

— Э-эй, не сожги! — восклицает Эдуард Арнольдович, с нежностью поглаживая стоящие торчком рыжие волосы, с удовольствием впитывая в себя страшный жар от её тела. Лишь под утро оказываемся у Ритиного дому. Единодушно решили идти к ней, её отец в командировке, а лишний раз волновать родных не хочется.

Рита с интересом посматривает на меня, затем не выдерживает, говорит: — Кирилл, а у тебя глаза светятся и зрачки узкие.

— Совсем плохо, — хмурюсь я.

— Будем вместе ходить в чёрных очках, — улыбается Катя.

— Появились контактные линзы, я смогу предать вашим глазам любой цвет, — обыденно говорит Эдик, словно с этой проблемой сталкивается постоянно.

А ведь это выход, я вздыхаю с облегчением, поднапрягу начальника КГБ, пусть достанет пару комплектов.

Ещё ночь, а Дарьюшка уже готовит метлу, выдвигает к бордюрам ящики для мусора. Она замечает нас, выпрямляется, упираясь о палку метлы, ждёт, когда подойдём.

— Привет, бабушка! — Рита целует её в морщинистую щёку.

— Не спится по ночам? Эх, молодость— молодость, я раньше так же гуляла до зори. Вы только человека не загоняйте, у него нет таких способностей как у нас, — она окидывает зорким взглядом Эдика.

— Бабушка, а у тебя больше нет патронов с серебряными пулями к автомату, — словно спрашивает о леденцах Рита.

— Все истратили, так быстро? — искренне удивляется Дарьюшка, целуя в макушку внучку.

— На чумном кладбище упырей в клочья разнесли, — с гордостью говорит Рита.

— Не один не ушёл? — Дарьюшка внимательно смотрит ей в глаза.

— Да нет, — поникла под её взглядом Рита, — большая часть обрела крылья и улетели в Прибалтику.

— Что ж, у святых отцов существенно прибавится работы, — мрачнеет старушка.

— Так у тебя есть ещё патроны?

— Последние отдала, вам их лет на десять должно было хватить, — на лице Дарьюшки возникает угрюмое выражение, — эти события предвестники большой войны. Дети мои, в непростое время вы живёте, — сокрушённо качает она головой.

— А мы твой сервиз переплавили, — грустно заявляет Рита.

— Для этой цели я и дала его тебе, внученька, — горестно вздыхает Дарьюшка, — так сказать, стратегический запас. Но славу богу, у меня есть старинная ваза, ещё со времён Христа осталась, — у Эдика от удивления округляются глаза, но Дарьюшка продолжает будничным тоном, — она из серебра страшной разрушительной силы. Это благородный металл из земель драконов, да деточки, есть такая страна, это удивительная и чрезвычайно опасная земля.

— А Кирилл дракон и Катя тоже, — не удержавшись, с гордостью выпалила Рита.

— Засветились уже, — неожиданно хмурится Дарьюшка, — ты внученька, светлая моя душа, даже отцу своему не говори, — внезапно я улавливаю в её взгляде зловещий отблеск внутреннего огня, он такой мимолётный, вряд ли кто его заметил, но мне вдруг стало страшно за Риту

— Вот и Кирилл меня об этом просил, — вздыхает девушка.

Дарьюшка внимательно смотрит на меня, что-то видит, ещё больше хмурится, тихо говорит: — Камень едва не захлебнулся твоей кровью, правда, это не твоя вина, но ты уже другой, Кирюша. Как мир воспринимаешь? — неожиданно с грустью спрашивает она.

Мне становится жарко от её слов, а ведь действительно, всё поменялось. Прислушиваясь к внутренним ощущениям, задумчиво произношу: — Словно всё стало контрастным, оголённым.

— Вот и души людей будут для тебя словно оголённые, можешь не понять. Тебе заново надо учиться различать полутона, не ровен час решишь, что вокруг сплошное зверьё, наломаешь дров. Задерживаться в Севастополе вам не стоит, пора в Москву собираться, под ясные очи Белова Леонида Фёдоровича. Хотя, насколько они у него ясные, уже не знаю. Помню его ещё мальчишкой, голопузым, честным и справедливым, но это было в другой жизни, — задумалась старушка. Она тихо подошла к диванчику, и я только сейчас заметил, что на нём безмятежно спит маленькая девочка. Дарьюшка поправила одеяло, горестно вздыхает: — Глаз да глаз за ней нужен, сорванец ещё тот.

— Лаура? — догадываюсь я.

— Она тоже всё воспринимает как чёрное и белое, без полутонов, очень сложный возраст. Сейчас не догляжу, все люди для неё станут насекомыми, а у рептилий это еда.

— Ужас какой, — вздрагивает Катя, с непонятным любопытством разглядывая спящую девочку.

— Ужас не она, а вы! — внезапно сверкнула очами Дарьюшка, но взгляд моментально потеплел. — Вам надо очень серьёзно работать над своими чувствами, иначе отступитесь от кодекса Ассенизаторов и окажетесь по другую сторону ... и на вас объявят охоту. Надо же, упырей в бедную Прибалтику отпустили! А ведь там и без них всякой нечисти через край, как дрожжи в сортире! — всплеснула она руками. Но старушка быстро справилась с эмоциями, оставила не в меру расшалившемуся коту изодранный тапок, позвала нас пить чай с клубничным варением. Лишь под утро мы распрощались и, испытывая противоречивые чувства, вышли на улицу.

У Риты дома чисто и уютно, вазу, подарок Дарьюшки, она пока поставила на круглый столик с витыми ножками. Девушка вздохнула, глядя на такую красоту, неужели придётся её переплавлять.

Ваза сплошь в выпуклых узорах, понять, что изображено трудно, на ней словно языки застывшего пламени, а может, необычные вьющиеся растения или сказочные змеи. Во мне крепнет убеждение, уничтожать её нельзя, это как рубить тысячелетние деревья и бросать в костёр древние иконы.

— Неужели её придётся плавить? — вздыхает Рита, протирая вазу чистой тряпкой.

— Нет, — уверенно говорю я, ловя взглядом чарующие отблески светлого огня.

— Зачем же нам её отдала Дарьюшка?

Я оставляю вопрос без ответа.

— Кирилл, а ты не уйдёшь в свою страну? — в голосе Риты звучит тоска.

— Мне и здесь хорошо, — неуверенно говорю я.

— Мы вас заберём с собой, — обвивает руками жилистую шею Эдика Катя.

— Я не против, — задумчиво говорит мой друг. Его мысли вновь где-то парят в неизвестных далях. Он механически отхлёбывает из широкой кружки чай с коньяком и ему хорошо и уютно в мягком кресле, но также ему будет хорошо и уютно и у жерла готового взорваться вулкана. Странный он человек, может легко принять не воспринимаемое и сделать этому логическое обоснование. Мне кажется, в нём течёт кровь предков далёкой Расы, людей, что взглядом могли сшибать планеты со своих орбит. Ещё неизвестно, кто круче, драконы или люди. Хотя, зачем сравнивать, всё в этом мире так переплелось. Себя я ощущаю обычным человеком, правда теснится в моей груди настоящий огонь, да и крылья хочется расправить за спиной.

Незаметно погружаюсь в мысли, хочу уединиться, чтоб никто не мешал, даже Рита отвлекает. Такое ощущение, что мои нервы перекрутились и стонут, словно перетянутые струны гитары. Не отдавая себе отчёта, щёлкаю пальцами и ухожу в мир, наполненный синими бликами.

На этот раз я осторожен, не хочу попасть в Отстойник,желаю просто побродить в синем мире, полюбоваться всполохами голубого огня, потрогать призрачные кристаллы? Но этот мир ждёт моих действий и, словно испытывая нетерпение, начинает бурлить, струи неведомой энергии скользят вдоль тела, схвачу любую и окажусь в неведомых краях.

Ветвистая молния едва не ослепляет меня, синий мир темнеет.

— Отстань, я просто хочу отдохнуть! — выкрикиваю в отчаянье.

Несколько синих лепестков мягко обхватывают тело и, словно журчащий поток, выносят к берегу хрустального озера.

.................

Раннее утро, сижу на шелковистой траве, богомол осторожно касается моей руки, пятится и, раскачиваясь на членистых лапах, спешит исчезнуть в изумрудных зарослях.

Здорово! Где я? Обвожу взглядом чудесный мир, встаю, не спеша иду к озеру. Вода светлая, веет запахом чистоты и свежести, рыбина плеснула хвостом, рак стремительно ушёл в глубину и затерялся в пышных водорослях.

Не раздумывая, сбрасываю одежду и прыгаю вводу. Она ледяная, но не вызывает неприятных ощущений, просто освежает тело! Плыву кролем, рассекая гладкую поверхность. Мысли успокаиваются, дикое напряжение уходит, я сливаюсь с природой.

Из майки делаю сумку, завязав узлом нижнюю часть. Ныряя у камышей, ловлю раков. Вскоре набиваю импровизированную сумку до верха. Улыбаюсь, вот сюрприз будет друзьям.

Некоторое время валяюсь на мягкой траве и не о чём не думаю. Это верх блаженства! Но вот, мозг царапнуло беспокойство, пора домой, иначе захочу остаться здесь навсегда. С сожалением смотрю на буйную зелень и светлую гладь

озера, хватаю раков. Домой!

Материализуюсь в полной тишине. Все, кроме Эдика, в глубокой растерянности. У Риты брызнули слёзы, лицо идёт красными пятнами, Катя недовольно поджимает губы.

— Ты где был?! — едва не плача выкрикивает Рита.

Невероятно смущаюсь, я не ожидал, что будет такая реакция: — Вот, — вытягиваю майку, — за раками ходил.

— Эдик, ну скажи ему что ни будь! — в великом возмущении требует Катя.

— Раки? Обалдеть! Ну ты молодец!— мой друг оживляется, радостно потирает ладони. — Сейчас сварим! Ритуля, укроп есть?

— Мужчины все одинаковые, — высокомерно глянула Катя и моментально гаснет под его ласковым взглядом Эдика. — Да, Ритуля, укроп у тебя есть? — елейным голосом добавляет она, с обожанием глядя на черную бородку от уха до уха. — Да ну вас! — Рита в возмущённом порыве отворачивается.

— Так у тебя есть укроп? — слышится невозмутимый голос Эдика.

— Есть, — уже спокойнее говорит Рита.

И всё же раки везде разные, таких вкусных я в жизни не ел, что там до них тигровым креветкам!

С последним рачьим панцирем мир полностью восстановлен. Рита улыбается, жмётся ко мне: — Ты бы ещё как-нибудь смотался за раками, — под общие улыбки требует она.

Стараюсь расслабиться, максимально отдохнуть, но мысли не дают мне покоя, скоро в Москву, что нас ждёт? Я чувствую, что основное развитие произойдёт именно там. Вновь всплывут проблемы с так называемыми Воинами Христа. Безусловно, к нему они отношение не имеют, но фанатично убеждены, что служат Господу, тем и опасны. За столетия накопили огромный опыт и, вероятно магией страшной обладают, иначе не рискнули вступать в единоборства с драконами. Внезапно вспоминаю Стелу, её точеную фигуру, насмешливые глаза, ямочки на щеках — аж в пот прошибло! Украдкой бросаю взгляд на Риту. Она счастлива, мурлычет под нос песенку, рассматривает рубашки, снимает с вешалки шикарный плащ. Усилием воли гоню от себя видение образа Стелы. Пытаюсь улыбаться, но получается несколько растеряно.

— Что-то случилось? — мигом подмечает возникшие перемены в моём лице Рита.

— Да так, скоро в Москву, работы много будет, — поспешно опускаю взгляд вниз.

Катя многозначительно глянула на меня, сузила глаза, едва заметная улыбка скользнула в краешках чувствительных губ. Она, как опытная женщина, сразу раскусила меня, но Рита, подлетела ко мне, щебечет: — Отец с Германии привёз, одевай!

— Да мне б что-нибудь попроще, — сконфузился я.

— Бери, бери, папа ругаться не будет! — она обвивает мою шею руками, зажмурившись, целует меня в губы. Чувствуя себя виноватым, неловко отвечаю ей поцелуем.

На службу вновь опаздываем, Катя, как всегда, засела перед зеркалом, начёсывает рыжие пряди, пудрит носик, тщательно вырисовывает контур вокруг губ, с глубокомысленным видом выщипывает брови.

Я хожу как тигр в клетке, Рита уже давно готова, с завистью вздыхает, глядя на подругу, Эдик спокойно читает газету.

Наконец Катя докрашивает второй глаз, долго смотрит на себя в зеркало, недовольно хмыкает: — Так торопилась из-за вас, тени плохо навела, — с осуждением говорит она.

— В любом случае за оправой не будет видно, — чисто по-женски уколола её Рита.

— Кому нужно, тот увидит, — назидательно, поднимая аккуратные бровки, произносит Катя. — А вообще, ты права, надо срочно доставать контактные линзы.

Когда я пришёл к начальнику КГБ и одарил его своим взглядом, он не смог скрыть испуга, после Катиных глаз это уже перебор.

— Мы едем в Москву, — ставлю его в известность, прекрасно понимая, что сейчас звание и должность не имеет ровным счётом никакого значения, главное — внутреннее содержание, в моей груди бурлит огонь.

— Я оформлю все документы, — он с трудом справляется со своими эмоциями. — Леонид Фёдорович вызвал?

— Нет, это моё собственное решение, в Севастополе делать уже нечего.

— Понятно, — он не стал задавать лишних вопросов. — На какое число нужны билеты?

— Сразу после того как достанете контактные линзы. Думаю, вы понимаете, с нашими глазами возникают некоторые неудобства.

— Есть новая разработка, в продаже их ещё нет, силиконовые, весьма удобные, роговицу не раздражают и не режут. Мы заказали небольшую партию для своих нужд, без диоптрий, с разной цветовой гаммой, — он всячески избегает смотреть мне в глаза.

— Великолепно, не придётся возиться с подбором цвета, — я стараюсь с теплотой во взоре смотреть в глаза начальнику, но он сереет лицом и покрывается потом.

М-да, без сомнения, линзы нужны, с пренебрежением сверлю взглядом серого человека. Что-то нахлынуло на душу, меня начинают раздражать люди. То ли дело драконы, да и оборотни тоже, Вита-с не дурак, зря обидел этого славного парня, сейчас бы мне его команду. Стоп! О чём я думаю? Мне становится нехорошо. Гоню от себя неправедные мысли, пытаюсь вспомнить светлые, чистые лица людей. Но как назло перед внутренним взором выплывают: наглые носатые торговцы на рынке; рыбьи глаза милиционера, похлопывающего дубинкой по ноге; поп, на пожертвование прихожан покупающий крутую иномарку; сытые лица народных депутатов, пытающихся доказать простому люду, чтоб те жили скромнее; "неподкупный" прокурор, на "свою зарплату", построивший трёх этажный особняк ... Сжечь бы их, всех людей без разбора! В груди бушует пожар. Внезапно, словно звучит голос матери, полный доброты и тревоги. А ведь она человек! Меня окатывает словно из холодного душа. Становится стыдно, злость съёживается и тлеет в груди, как уголёк в потухшем костре. Ведь помимо этих тварей есть те, кто созидает: растит детей; конструирует космические корабли; пишет картины; выращивает хлеб: отдаёт жизнь за ближнего своего. Но социальные паразиты присосались к ним как пиявки, пытаются низвергнуть их в состояние безропотного скота.

Странно, картины настоящего и будущего тесно переплелись в голове, словно всё это рядом, на расстоянии кончика иглы. А ведь так оно и есть, мир галопом несётся в ... Отстойник. Требуются радикальные меры, социальных паразитов необходимо удалять как раковую опухоль, иначе — Помойка Вечности. Но только иногда с раковой опухолью вырезают здоровые ткани, а это неизбежно, главное спасти весь организм.

Система работает безупречно, не успели мы выпить кофе, как всегда искусно сваренный Катей, а нам принесли контактные линзы.

Женщина пытается сохранить на лице невозмутимое выражение, но искоса бросает любопытный взгляд, нервно ставит на стол коробку и выкладывает с десяток упаковок. Затем пару минут бестолково топчется на одном месте, она явно хочет задать мучающие её вопросы, но Катя равнодушно произносит: — Ты свободна, милая, спасибо за линзы.

Со стороны выглядит комично, Катя по возрасту годится ей в дочери, если не знать, сколько ей по-настоящему лет. Хотя, я неожиданно замечаю, Катя, уже не тот подросток, какой её застал впервые в этом времени. Она взрослеет и весьма быстро оформляется, скоро превратится в умопомрачительную красавицу.

Женщина криво улыбнулась: — Если нужна будет моя помощь, я в поликлинике КГБ, спросите заведующую.

— Через неделю мешать не будут, — энергично подвигав глазами, уверено произносит Катя. Она внимательно рассматривает себя в зеркале, недовольно хмурится, поджимает пухлые губки, вздыхает. — Всю красоту зарыли, даже зрачки круглые, как у рыбы.

— Вроде неплохо, ты всегда такая была, — Рита легонько, но уколола.

— Ты, подруга, в настоящей красоте не фига не понимаешь, поэтому и ходишь как серая кошка, — не преминула ответить Катя.

Рита слегка покраснела, но продолжать диспут не посмела.

— Ладно, займусь твоей внешностью,— покровительственно глянула на неё рыжая ведьма, — сегодня прикупим тебе, что ни будь из верхней одежды, а то на этот плащик без слёз смотреть нельзя. Правда, Кирилл? — Катя стрельнула по мне бесстыжим взглядом, но мгновенно сникла, уловив едва заметную насмешку Эдика.

В бухгалтерии получаем командировочные, едем в железнодорожные кассы, чтоб заранее купить билеты. Затем, Катя потащила нас в Камыши, только у фарцовщиков можно купить действительно великолепные вещи. Результат на лицо, я с трудом узнаю свою Риту, это настоящая леди: точеная фигурка, изысканные вещи, безупречный макияж, стильная причёска ... и взгляд изменился, что-то у меня возникло тиснение в груди.

Рита ходит как в трансе, она потрясена возникшими в себе переменами, затем бросается на шею Кате.

— Ладно, детка, это только начало. Вскоре сама поймёшь, как за собой следить. Теперь ты понимаешь, женщине десяти минут на сборы явно недостаточно, она же не солдат.

— Меня папа всегда учил собираться быстро, — опускает глаза Рита.

— Хотел мальчика, а получилась девочка, — улыбается Катя.

— Откуда ты знаешь?

— Тема стара как мир, родители мечтают сделать одно, а выходит другое.

Прощаемся с городом. На мне парадная форма старшего лейтенанта авиации, рядом мои друзья, а заодно и коллеги — хороший союз в наше время.

Занимаем полностью купе, забрасываем вещи на полки, молча, провожаем убегающий перрон.

Вскоре приносят горячий чай, Рита достаёт варёную курочку, Эдик коньяк. Что нас ждёт в Москве? Мне тягостно об этом думать, а больше всего, страшит встреча со Стелой, её образ буквально доканывает меня. Неожиданно для всех напиваюсь и засыпаю на коленях у Риты.

Гл.19.

Да, что же это такое! Меня вновь утягивает в другую реальность. Этот мир мне уже знаком: коричневые тучи и выжженная, потрескавшаяся земля.

Пахнет смертью, свежая кровь бьёт, словно кувалда по обонянию. Взмахиваю крыльями, верчу шеей, взглядом ищу Пастуха. Нет его, лишь вдали огненная завеса из бушующей грозы.

Как пусто и не уютно, что-то новенькое в Отстойнике. Лечу медленно, едкий воздух раздражает гортань, чешуя на теле закоптилась от жгучих испарений, струящихся из многочисленных трещин.

Что это? Внизу лежат развороченные тела огромных существ. Разбросаны ободранные щупальца, в голубоватой слизи застыли круглые глаза, кости, вперемешку с острыми клыками, белеют как высыпанные спички на чёрной земле.

Неожиданно с земли поднимается и, нехотя подлетает ко мне, невероятное существо.

— Вновь ты, — равнодушно звучит знакомый голос.

— Славу богу, живой! — искренне радуюсь я, увидев перед собой бесчисленные стебельки с глазами.

— Что со мной может произойти, а вот собак моих кто-то убил.

Внезапно с удивлением замечаю, что множество глаз у Пастуха, словно в капельках росы. Да он же плачет!!! Для меня это откровение. Неужели такое чудовище может переживать?

— Кто это сделал, и разве такое возможно?

— В этой Вечности впервые. Но, всё когда-то происходит в первый раз. Кто-то проник в Отстойник, подбирается душам, спугнули мы его, но собак не уберегли. А ты, что-то часто к нам ходишь, зачем? — слюнявая пасть приоткрывается, жгучая пена хлынула на землю и вспучилась, словно серная кислота на цинк.

— Сам не знаю. Если честно, я бы раков половил где-нибудь в студёном водоёме, а не дышал здесь ядом.

— Возьмешь меня с собой? — затрепыхались стебельки с глазами.

— Шутишь? — оторопел я.

— Почти, — тело Пастуха содрогнулось и сбросило с себя скопившееся статическое электричество, в пространстве словно полыхнул пожар. — Отстойник — субстанция постоянная, но если пошли некие процессы, Реальности перекрутит так, что вся эволюция захлопнется в Ноль. Может, действительно переместиться на твои чистые пруды, летать маленькой птичкой, и ловить комаров — вот жизнь станет беззаботной.

— Но ведь там могут жить и хищные сычи, — с горечью улыбнулся я, принимая шутку.

— Здесь их, что ли нет? Поверь, таких сычей, что обитают в Отстойнике, ты даже вообразить не сможешь.

— Всё же шутишь, — я с тревогой вглядываюсь в огромный зрачок.

— Наверное, — звучит вялый голос, — но иногда мне хочется поменяться местами с улиткой, ползать по росе, обгладывать нежные листочки и, ни о чём не думать.

— Главное, чтоб случайно не раздавили, улиток часто не замечают, — бестактно хмыкаю я.

— Об этом и размышляю, но на каждом уровне есть своя пятка, которая может на тебя опустится и она становится всё шире и страдания, испытываешь невообразимо более сильные.

— Чем выше взлетаешь, тем больнее падать, — соглашаюсь я.

— Именно. И всё же, что тебя тянет в этот мир? — тяжёлые мысли чудовища до боли плющат мой мозг.

— Будешь смеяться, но ты неправ, меня не тянет в Отстойник, меня безжалостно затаскивают сюда. Мне не доставляет особого удовольствия взирать на дымящуюся землю и вздрагивать от присутствия хищных душ, да и общаться с тобой тяжело ... не в обиду будет сказано.

— Тебе хотят продемонстрировать, что незыблемое может стать зыбким, — стебельки с глазами колыхнулись как щупальца актинии.

— Зачем?

— В твоём мире нарушается стабильность, это тянет за собой изменения всех Реальностей, вот и нас затронуло.

— И что мне делать? — пугаюсь я.

— Действовать.

— Как!

— Посоветуйся со своей совестью.

— Это эфемерно, — я разочарован.

— Совесть является частью души, — все стебельки выпрямились в мою сторону.

— Причём здесь душа? — хмыкаю я.

— Душа, это информация, собранная по крупицам с момента рождения мироздания. Кто обладает всей информацией, тот Бог, — оглушил меня умозаключениями Пастух.

— Вот почему в сказаниях все черти хотят завладеть душой, им нужна информация, а это скачёк в развитии, — меня озаряет словно вспышкой от атомной бомбы.

— Верно, ты мыслишь глобально. Теперь понимаешь, зачем кто-то пытается овладеть душами в Отстойнике?

— Главный Бес хочет поменяться местами с самим Создателем, — я холодею от ужаса.

— Где-то так, — вяло соглашается Пастух, — а ведь как хитро сделал, разрушил планеты, согнал все души в одну кучу, теперь и взять их легче всем скопом. Это проще, чем гоняться за каждой в отдельности.

— Кошмар! — я суетливо взмахиваю крыльями, мельтешу перед его бесчисленными глазами, словно муха, дёргающаяся на тонкой паутине.

— У меня сейчас голова закружится, — недовольно громыхнул Пастух.

— Шутишь? У тебя нет головы.

— Считаешь, что у меня одно лишь брюхо? — над землёй пронёсся шквал из молний, — мой собеседник искренне веселится.

.........................

Просыпаюсь в купе, уже утро, перестук колёс звучит как музыка в уютном кафе.

— Опять неизвестно где шлялся, а предупредить слабо было? — звучит недовольный голос Риты. — Ну, и где раки?

— Какие раки? — я сладко зеваю, да так что за ушами хрустнули косточки.

— А где ты сейчас был?

Обрывки сна выстраиваются в чёткие картинки и я мрачнею.

— Что с тобой? — пугается Рита.

— Там где я был, раки не водятся, — глухо говорю я.

— Расскажи, — требует Эдик.

Смотрю на него с удивлением, он никогда с таким нажимом со мной не разговаривал. Катя отставляет в сторону лак для ногтей, с тревогой смотрит, сквозь контактные линзы пробивается изумрудный свет.

— Сами напросились, — я излагаю свой сон. Мой рассказ, если не поверг в уныние, то обеспокоил основательно. Даже Эдик надолго замолчал, затем с удовлетворением изрёк: — Я давно пришёл к выводу, после смерти человека, их души образуют некие информационные поля и, если кто-то сможет с ними контактировать, он обретёт небывалые познания.

— Один лишь возникает вопрос, а стоит ли это делать? — хищно раздувает ноздри Катя.

— Не всегда стоит, "всякому плоду своё время", — кивает Эдик, ласково глянув на Катю, — но иногда хочется, что-нибудь стащить непотребное, — его бородка растягивается от уха до уха.

А ведь не упустит возможности украсть, я внимательно глянул на друга, в этом и заключается человек, ему всегда, что-то не хватает.

Рита слушает нас, глаза круглые, на лице недоумение, затем фыркает и изрекает: — Вы не читали классиков марксизма-ленинизма, там чётко прописано, бога нет, следовательно, души тоже.

— Что? — мы все оборачиваемся к ней.

— Бездушная ты у нас, — смеясь, одаривает её высокомерным взглядом Катя. — А как же все твои превращения, упыри и прочие.

— А ... метаморфозы тела, — раздражённо отмахивается Рита.

— Всё правильно, крокодилёнок, вылупившийся из яйца, стремится к воде, а не в пустыню навстречу гибели, только потому, что он просто крокодил, а не по велению информации накопленной у него в генах, — улыбается Эдик.

— Где-то так!— упрямо тряхнула головой Рита.

Невероятно, на каждом шагу сталкиваемся с явно нематериальным миром и, всё равно, у неё главенствуют материалистические идеи: Бога нет, души нет, есть партия, которая показывает дорогу в "светлое будущее", скажет "фас" и ринется Рита в бой.

— Если б вы знали, какой у меня отец, — Рита с гордостью обводит нас горящим взглядом, — сколько для страны сделал. Он даже песни пишет, жаль, гитары нет, так бы напела. У него вообще один хит есть: "Оборотни в погонах", за душу хватает, слезу прошибает.

— Да кто ж спорит, подруга, — Катя с сожалением качает головой, достаёт термос со своим неизменным кофе, — взбодримся, что-то меня в сон потянуло.

Рита надулась, понимает, единомышленников у неё нет. Стараясь разредить обстановку, обнимаю её за плечи: — Ты в Москве когда-нибудь была?

— Любой советский человек хоть один раз, но должен побывать в Москве, — назидательно поднимает она брови.

— В мавзолей Ленина ходила? — я чмокаю её в макушку, она мгновенно оттаяла: — И ещё в цирк, в зоопарк, в планетарий, в музеи. Мне нравится Москва. Когда я была маленькой, мы любили гулять в парке и собирать шампиньоны. Представляете, они прямо из асфальта росли! А ещё, с мальчишками поджигали тополиный пух, его там как снега зимой.

— И сейчас летом много, — замечаю я.

Рита утыкается мне в грудь, едва не мурлычет от счастья. А я вздыхаю, вряд ли будет время ходить по музеям, засосёт Москва, главное, чтоб — не насмерть.

Природа за окнами разительно поменялась, куда не кинь взгляд, всё засыпано снегом, поля, перелески — красота, дух захватывает, но и существенно похолодало, сквозь щели, в купе проникают бодрящие струйки воздуха.

Люблю ездить в поездах, это словно другой мир. В окнах пролетают деревни, города, леса, проносимся по гудящим мостам, внизу мелькают реки, видим людей, но они так далеки от нас со своими проблемами. Лежим на полках, слушаем перестук колёс, иногда разговариваем, перекидываемся в картишки, листаем журналы или просто мечтаем. Время словно останавливается, можно расслабиться и наслаждаться покоем. Но когда-то всё это уйдёт, скоро Москва.

Вот мы и на перроне. Вокруг суетится народ, под ногами чавкает грязный снег, волоча за собой сумки, тащимся в метро.

У турникетов к нам не преминул привязаться патруль. На левой руке у меня собственная сумка, а на правой — Ритина поклажа, поэтому я замешкался с отдачей чести. Капитан мотострелковых войск укоризненно качает головой, надувает щёки, хмурит брови: — Почему не отдаёте честь вышестоящему офицеру?

— Не хотел сумки бросать в грязь, — искренне говорю я.

— Ваши документы, — набычился капитан.

Не стал ничего усложнять, раскрываю удостоверение старшего лейтенанта КГБ. Глаза у капитана округляются, искоса глянул на мою форму, поспешно отдаёт честь и уводит своих бойцов прочь.

— Лихо, — жмурится от удовольствия Катя.

— А то,— ухмыляюсь я, и тихо добавляю, — только не произноси слово "Лихо", а то вдруг она нас учует.

В авиагарнизон прибываем поздно, почти девять вечера. Солдаты маршируют перед сном на плацу, хрипло горланят песни, на аэродроме натужно гудят турбовинтовые двигатели Антеев, мощные самолёты разгоняют винтами снег с взлётных полос.

В этом году как никогда сыпет снег, леса давно утонули в сугробах, дороги в глубоких колеях запредельно скользкие, военные тягачи постарались, с трудом доехали на стареньком автобусе.

Останавливаемся у КПП, когда увидел знакомые места, почему-то ёкнуло сердце. Немногочисленные пассажиры выбираются из автобуса, стараясь не увязнуть в сугробах, бегут на расчищенную солдатами дорожку.

— Вот мы и на месте. Как вам здешняя природа?

— Берёз тьма и снега по уши, — неопределённо отвечает Рита, дуя на покрасневшие пальцы.

— Что-то не по сезону мы оделись, — морщит нос Катюша.

— Здесь можно купить коньяк? — Эдик с интересом озирается по сторонам. Снежинки падают на непокрытую голову и бороду и не собираются таять.

— В Стекляшке купим, как раз мимо будем проходить ... зря шапку с собой не взял.

— Она здесь, на дно чемодана положил, — он растягивает в лучезарной улыбке припорошенную снегом бороду, а на ушах потихоньку образовываются белые холмики, но мой друг неудобства не испытывает.

Идём по гарнизону. С умилением рассматриваю знакомые места: по бокам дороги стоят типовые трёхэтажки, виднеются магазины, в стороне затаилось мрачное здание гарнизонной гауптвахты.

В Стекляшке народа мало, этот магазин предтеча супермаркетам, на прилавках есть и продовольственные товары, а так же — бытовая химия, одежда, даже имеется отдел с телевизорами, магнитофонами и прочее. А вот и первые знакомые лица, старший лейтенант Мурашко с сосредоточенным видом выбирает семейные трусы, занятие не совсем достойное для замполита роты. Он грустно вздыхает, эти паруса не на его тощий зад, может снести шквальным ветром.

— Помочь? — ехидно спрашиваю я.

— Лейтенант Стрельников! — без особой радости восклицает замполит и неожиданно замечает у меня ещё по звёздочке, теряет дар речи и едва не с осуждением произносит: — Когда это ты успел получить старшего лейтенанта?

— Партия отметила, — нахально изрекаю я. — А как дела в части?

— Что в части? Твои выдвиженцы Филатов и Герман Ли, на гауптвахте, я сам распорядился, чтоб их туда спровадили, распоясались, совсем нюх потеряли, — старший лейтенант кривит тонкие губы.

— Что так? — недобро сощурил я глаза.

— Саботировали моё приказание. Я дал распоряжение пруд у финских домиков вычерпать, комаров летом много, спать мешают.

— Это недалеко от вашего дома? — как бы невзначай замечаю я.

— Да какая разница, — хмурится замполит, — приказ отдан, исполнить его нужно в срок. Неделю гремели вёдрами, затем прихожу, рота отдыхает, подзываю сержантов Ли и Филатова Михаила, так они нагло заявляют, что вычерпать пруд нереально, якобы там подземные источники.

— Они правы, все знают, там бьют ключи, — я с омерзением смотрю на тощую шейку замполита и вижу там судорожно дёргающуюся жилку, если её передавить ...

Старший лейтенант Мурашко покрывается красными пятнами: — Я приказал, а приказы не обсуждаются!

— Товарищ, — Катя слышит наш разговор и на весь магазин так и гаркнула, — возьмите эти трусы, они прибавят вам мужественности!

— Лучше упаковку, — вторит ей Рита.

— Что? — теряется замполит.

— А у вас девушка есть? — Катя страстно приоткрывает пухлые губы.

— Что? — замполит отступает назад.

— Я не то спросила? — с разочарованием пожимает плечами рыжая стерва. — Вас не любят девушки? Ничего, с такими трусами от них отбоя не будет! А если на задницу пришьёте голубого зайчика, то и определённых интересов мужики будут на вас поглядывать.

Старший лейтенант Мурашко, бросает семейные трусы на прилавок и боком, боком устремляется к выходу, от стыда вжав голову в острые плечи. Напоследок он одаривает меня ненавидящим взглядом, в котором просматривается зависть.

Эдик неопределённо хмыкает, Рита зло усмехается, Катя откровенно веселится. Покупаем продукты, затем коньяк и, заказываю ещё две бутылки водки.

— Не многовато, напарник? — удивляется Катя.

— Жидкая валюта, — улыбаюсь я, — пацанов надо вызволять с гауптвахты.

— Дело святое, — соглашается Катюша.

Так как поклажи много, приходится сначала идти в гостиницу, кинули свои вещи, и я потащил их в свою общагу. На этаже нос к носу сталкиваюсь со Стасом, он в изрядном подпитии, в руке сетка, из которой выглядывают горлышки запотевших бутылок.

— Ну, ты брат, даёшь, у тебя нюх на пьянку! — раскрывает он объятия, стеклянная тара в кошёлке призывно звякнула. — А ты попал! — замечает он, что я уже старший лейтенант.

— Попал, — с грустью соглашаюсь я.

— Друзей представь, — требует он, стараясь держаться браво, но крен всё же происходит, но спасает стена.

— Рита, Катя, Эдик, — представляю друзей, — как тебя развезло, — беспокоюсь я. — Что за праздник?

— Илюха развёлся, гудим второй день.

— Уважительная причина, — смеюсь я.

— Это точно, нашему холостятскому полку прибыло! А вы, девочки, холостячки? — он выдыхает застоявшийся перегар, чмокает слюнявыми губами.

Рита едва не оскалилась, Катя с интересом смотрит на этого индивидуума.

— Приглашаю всех вас в нашу тёплую компанию! — подмигивает он девушкам.

— Вам не понравится, — рыкнула Рита.

— Придём, дорогой, ждите, — зловеще щурится Катя.

— Вот и ладушки, — он хлопает меня по плечу, жмёт руку Эдику, без надежды пытается расцеловать наших девушек и, шатаясь, устремляется в путь.

— Упадёт, — беспокоюсь я.

— Нет, не упадёт, — утверждает Эдик.

— С чего ты взял?

— У него есть цель.

Стас заходит в одной из комнат, на секунду вырывается музыка, довольные возгласы, дверь хлопает, принося относительную тишину ... затем ...грохот.

— Вот моя комната, — я пропускаю друзей вперёд.

— Что ж, неплохо, — осматривает моё скудно обставленное жилище Катя.

— Занавески надо повесить, — по хозяйски замечает Рита.

Эдик ищет холодильник, находит его под брошенным на него махровым полотенцем, ставит туда коньяк и продукты.

— Коньяк тепло любит, — Катя улыбается краешком губ.

— Да? — сильно удивляется Эдик.

— А ещё, перед глотком, бокал с коньяком необходимо согреть в ладонях.

— С тёплым спиртным солёный огурец в горло не полезет, — Эдик назидательно поднимает длинный перст.

— Так коньяк с солёными огурцами не пьют! — в возмущении восклицает Катя.

— С селёдкой что ли? — осклабился Эдик.

Катя, выбитая с толку замолкает, затем, догадывается, что Эдик просто потешается над ней, грозит кулаком.

— Вы, пока располагайтесь, а я на губу смотаюсь.

— Ты не задерживайся, Кирилл, есть сильно хочется, — Рита шныряет по комнате как хозяйка.

— Парней веди к нам, — требует Эдик.

На этот раз, на мой стук в фанерное окно гарнизонной гауптвахты, открывается дверь, на пороге возникает колоритная фигура начальника сего заведения, майора Таранова. Мощными плечами подпирает дверные косяки, смотрит отческим взглядом, поглаживает выпирающий живот, китель расстёгнут. У этого человека нет авторитетов, поговаривают, даже офицеров на губе запирал и, вместе с рядовыми заставлял тупым ножиком пилить брёвна, и ровными штабелями укладывать дрова на заднем дворе гауптвахты.

Профессиональным взглядом скользнул по сумке, замечает силуэты от бутылок: — Заходи, — посторонился он, — ведёт в кабинет, там сидит знакомый прапорщик, что выпустил меня в прошлый раз. Он хмуро улыбается, отсаживается в сторону, освобождая место. На столе нагло торчит водка и много закуски, на батарее сушатся портянки.

— А это тот рядовой, что неожиданно превратился в страшного лейтенанта, — не сводит с меня пристального взгляда прапорщик.

— Могу я посмотреть ваши документы? — хмурится майор.

— Нехотя вытягиваю удостоверение офицера КГБ.

Майор быстро глянул в документы, взгляд становится ещё более враждебным: — Чем же мы заинтересовали столь влиятельные структуры?

Не мешкая, достаю водку, испытывая неловкость, ставлю на стол.

— Правильный подход, — взгляд майора Таранова смягчается.

Прапорщик мигом наполняет стаканы из початой бутылки, я обречённо вздыхаю, кладу на чёрный хлеб кусок белоснежного сала. Чокнулись, выпили, пищевод, вспыхнул огнём, чертыхнулся в душе, вновь чистый спирт.

— Хлебом занюхай, — даёт профессиональный совет майор Таранов, — ещё по одной.

Прапорщик незамедлительно наполняет стаканы. Выпиваем, чувствую, мои глаза неумолимо сходятся на конус. Неожиданно майор обнимает меня: — Наш человек, — улыбается он, — говори!

— За своими пацанами пришёл, — я не стал водить му-му.

— Кто такие? — нахмурился майор Таранов.

— Герман Ли и Филатов Михаил.

— Это те, что пруд вычёрпывали? Охренеть, там же ключи бьют! — с насмешкой произносит он.

— Они.

— Забавные хлопцы, — неожиданно у майора смягчается взгляд, — сколько мы их не прессовали, а всё напрасно, крепкие ребята.

— Настоящие орденоносцы, — с уважением подтверждает прапорщик.

— А зачем, вы это, их прессовали? — заикаясь от возмущения, говорю я.

Что-то меня начинает тихонько развозить, тянусь за водой, мне услужливо плеснули ещё спирт.

— Это определённый опыт, закаляет. Сильному человеку только на пользу, а слабый становится ещё слабее, — назидательно изрекает майор Таранов и неожиданно ревёт: — Павленко ... мать твою!

Поспешно вбегает плотный сержант, отдаёт честь, лицо бледное от ожидания.

— Ли и Мишу сюда!

— Есть! — восклицает сержант и, словно испаряется. Буквально через десяток секунд вталкивает моих товарищей, лица у них чёрные, губы плотно сжатые, глаза горят как молодых волков.

— Миша, Ли! — встаю я, обнимаю их под добродушные смешки прапорщика и майора.

— Тащи их за стол, — покровительственно громыхнул майор Таранов.

— Кирилл, что за шутки? — шепнул Ли.

Миша с невозмутимо садится рядом с начальником гауптвахты, в глазах ноль почтения.

— Эх, жеребец! — хлопнул по его широкой спине майор. — Не держи обиды на старого вояку, это же почти родительская любовь! — он собственноручно накладывает в тарелки котлеты и жареную с луком картошку, плюхает в стаканы грамм по сто спирта и произносит тост: — Выпьем, что ли, братья славяне, — Ли едва заметно усмехнулся, — за нашу Родину, за наш народ. Смерть империалистам! — мы чокнулись.

— Эх, ребята, ребята, вот смотрю на вас, а сердце кровью обливается. Нормально ведь, живём, страна сильная, с тысячелетней историей, а рухнет всё в одночасье. Польётся кровь пацанов, шакалы будут рвать страну на куски, развалится советская империя, полыхнёт Кавказ, будут пускать под откос поезда, взрывать жилые дома, Украина сцепится с Россией и с усердием начнёт уничтожать свой народ на востоке страны, Крым воссоединится с Россией, а вся Европа ополчится против нас, и, будете смеяться, в США президентом станет самый настоящий негр, но от этого всем будет только хуже, — у Ли и Миши округляются глаза в удивлении. Для них это бред, наша держава как никогда мощная и независимая, ничто не должно даже колыхнуть этого колосса и ещё, слышать это из уст товарища майора нечто невероятное. Но я знаю, всё так и произойдёт, вздыхаю, в душе удивляясь пьяному предвидению этого офицера.

— Вот и ваш друг знает, — проницательно замечает моё состояние майор Таранов. — Ладно, что должно произойти, то и будет, но в любом случае Россия станет лишь сильнее, а нам надо остаться людьми, — неожиданно его глаза блеснули, словно от набежавших слёз, а может, то спирт испаряется. Внезапно он вздёрнул брови, покачал указательным пальцем и вкрадчиво говорит: — Почитайте классиков и вы поймёте, почему мы уже потеряли Украину. Мировоззрение у них специфическое, все им должны, а они никому. Не верите? — набычился майор Таранов, грозно сверкнул глазами: — Павленко ... мать твою! — ругнулся он.

Как из-под земли вырастает уже знакомый нам сержант. Одутловатое лицо бледное и в мелких каплях пота, резко запахло луком и салом. Майор поморщился, кивнул на стакан со спиртом. Сержант воровато огляделся, и поспешно выпивает, затем, с благодарностью улыбается.

— Ты бандеровец? — неожиданно сурово спрашивает майор.

— Что вы, я кандидат в коммунистическую партию, я против всяких националистов!

— Врёшь, ведь? — прищурился офицер.

— Никак нет, товарищ майор!

— А вот скажи, хотелось бы тебе, чтобы вареники сами взлетали из миски, бултыхались в сметане и прямо в рот, а ты бы сидел и просто глотал?

— Да кто бы такое не желал, — изрядно захмелев, заулыбался сержант Павленко.

Майор Таранов неожиданно ударил кулаком о стол: — А по мне, я бы зацепил вареник вилкой, подержал немного на весу, чтобы почувствовать приятную тяжесть в пальцах. Затем повозил им по поджаренному лучку, да так, чтобы он забился во все складки вареника, а после, аккуратно, чтобы с него ничего не упало, в густую сметану и в рот, но так чтобы не измазать губы. А ты что предлагаешь! Бултых-бултых и вся рожа в сметане! А затем будешь ждать, когда тебе морду вытрут. А гадить тут же будешь, не сходя с места?

— Да что вы такое говорите, товарищ майор! — в испуге выкрикнул сержант.

— А я утверждаю, ты уже испорчен, а произошло это очень давно, ещё Гоголь писал о тебе подобных в своих романах об Украине ...

— Так он никакого отношения к украинцам не имеет, — неожиданно перебивает майора сержант.

— О, как! Моя теория подтверждается. А как насчёт Булгакова? — с интересом спрашивает майор.

— Он тоже не украинец, он малоросс, — упрямо тряхнул длиной чёлкой сержант.

— Тогда позволь тебя спросить, — вкрадчиво говорит майор Таранов, — а кто тогда твои герои, случаем не Шухевич?

Сержант побледнел и почти с угрозой произносит: — Странные у вас речи, товарищ майор.

— О, как! Ты мне угрожаешь? — с интересом глянул на него офицер. — А хочешь правду? — и, не дожидаясь никакой реакции со стороны сержанта, начал медленно говорить: — Я когда много выпью, словно что-то прорывается, становлюсь как та Кассандра, вижу будущее, а оно мрачное. И ты там, коммунист, выступаешь на пленумах, клеймишь позором националистов ОУН-УПА ... но так будет не всегда, в 90-х ты выбросишь партбилет в сортир и станешь ярым бандеровцом, а в две тысяче четырнадцатом году тебя разорвёт снарядом в так называемом Иловайском котле, твои ноги найдут на высоковольтных проводах.

— Товарищ майор! — в ужасе выкрикнул сержант.

— Ладно, проехали, может это мираж, сейчас ты меня полностью устраиваешь. Скоро буду ходатайствовать о твоём приёме в ряды КПСС. Ты же из сельских будешь, с Ивано-Франковской области? Это только всяким там инженерам в партию попасть сложно, а таким как ты — зелёный свет, — жутковато улыбнулся майор, — а теперь иди, дай с нормальными людьми поговорить ... можешь с собой водку прихватить ... только не напейтесь там ... если увижу, накажу!

Мы долго не сидим, да и майор не стремится нас удерживать, прапорщик выдаёт документы и ремни.

— Будет желание, заходи. Получишь генерала, вспомни старого майора, — добродушно улыбается он.

Идём по заснеженной улице, ветра нет, с тихим шорохом падают тяжёлые снежинки. Воздух чистый, быстро вышибает из организма весь алкоголь.

— Ты словно небес слетел, — блеснул белками глаз Миша, — ещё немного, сержантов зубами рвать начал.

— Издевались? — понимающе спрашиваю я.

— Это у них называется: "профилактическая работа с личным составом с целью пресечь в дальнейшем рецидивы", — хохотнул Ли. — Самое гнусное, в туалет не пускали. А потом засыплют всё хлоркой и нас туда, толпа мочится, а дверь они закрывают. Через часик кто может, тот выползает, других вытягивают за руки.

— М-да, стану генералом, зайду, — с угрозой обещаю я. — Ну, а вообще, как в роте?

— Нормально. Замполит, разве, что взъелся. Мне кажется у него с мозгами не всё в порядке, — Ли улыбается, раскосые глаза превращаются в едва заметные щёлочки.

— Гимн Советского Союза под строевой шаг пытается приспособить, вторую неделю бьётся, результат нулевой, совсем со слухом у него не в порядке. До ночи маршируем на плацу, такое ощущение, что у него нет бабы, — чуть ли не с грустью замечает Миша.

— Похоже на то. Катюша его подковырнула на этот счёт, так он побледнел, даже трусы покупать не стал, — усмехаюсь я.

— А кто такая Катюша? — хитро глянул Ли.

— Напарница.

— Хорошенькая? — улыбается Ли.

— Это не то, о чём ты подумал, — отмахиваюсь я, — да сейчас с ней вас познакомлю и ... с Ритой тоже.

— Ах, ещё и Рита есть? Уважаю. Мужчина! — Ли продолжает подкалывать. Неожиданно до меня доходит, это у него так проявляется реакция после всех издевательств на губе.

— Еще, что-то интересное в дивизии произошло? — меняю я тему.

— А как же, — Миша прячет улыбку в широких скулах, — Индира Ганди приезжала.

— Зачем?

— Самолёты покупать. Вот шороху наделала, в её честь дороги с мылом драили. Всё оцепили, наехало генералов и маршалов, больше чем солдат набралось, на КПП вместо рядовых дежурили генералы и полковники. И вот сцена, едет колона из правительственных машин, вот-вот появятся Индира Ганди, нервы у всех напряжены, — Ли хихикнул, видно эти события хорошо знает, но друга не перебивает, — а у КПП проложена железка, по ней вагоны иногда гоняют. И представляешь, в сей ответственный момент едет на кобыле свинарь, везёт отходы из столовой. На подводе огромный бак, а в нём плещется параша. И надо же, колесо телеги попадает между рельсами у КПП и заклинивает. Моментально выскакивают генералы и полковниками, рожи красные, брызгают слюной, вращают в бешенстве глазами, требуют, чтоб свинарь срочно убирал телегу. Тот медленно сползает с кобылы, волоча ногу, тащится к телеге, челюсть отвисшая, взгляд дебильный ... ну, ты знаешь, кого в свинари берут ... и начинает тупо смотреть на колесо. Все орут, угрожают дисбатом, расстрелом, а он что-то мычит, челюсть отвисла, течёт слюна, сцена ещё та! А тут головные машины показались. И вот началось, генералы с полковниками впрягаются в телегу, параша выплёскивается на парадное обмундирование, объедки валятся на фуражки, руки скользят в жиру. Но, к их чести, вовремя спихивают телегу с дороги, колона промчалась. Генералы в бешенстве орут на свинаря.

— И что с ним сделали? — смеюсь я.

— А что с ним сделаешь, свинарь, ниже не опустишь, обложили матом и отпустили, — невозмутимо говорит Миша.

Я гогочу как гусь, представив сцену, Ли так же смеётся, лишь Миша остаётся невозмутимым.

В приподнятом настроении вваливаемся в мою комнату. Стол накрыт, витают ароматы кофе, Катюша в своём репертуаре, без него жить не может, Эдик нарезает солёные огурчики, наверное, к коньяку, Рита приветливо улыбается.

— Знакомьтесь, Катюша, Рита, Эдуард, а это Ли и Миша.

Гл.20.

— Думал, какой первый тост сказать, — Эдик растягивает бороду в улыбке, — теперь знаю, за интернационал.

— Лучше за женщин, — мягко улыбается Ли, не сводя раскосых глаз с Кати.

— Правильно мальчуган мыслит, что есть интернационал без красивых женщин, — поддерживает его предложение Катюша, глянув на него как на сына.

Ли, насколько возможно, в удивлении округляет узкие глаза. Его выбивает из равновесия явное несоответствие юной внешности Кати с покровительственным тоном зрелого человека. Знал бы он, какая ехидная ведьма, скрывается за столь невинной оболочкой.

Миша сурово глянул на женщин, потопал в ванную и уже фыркает под холодной струёй воды, засунув голову целиком под кран.

— Как служится, ребята? — спрашивает Катя.

Ли пожимает плечами, по его лицу скользит загадочная корейская улыбка: — Нормально служится, мне нравится, — я замечаю, он избегает смотреть ей в глаза. У Катюши под вечер из-под контактных линз всё же вырываются отблески изумрудного огня, и они могут свести с ума кого угодно.

— Волк больше не объявлялся? — интересуюсь я.

Миша берёт в руки фужер с коньяком, пытается согреть его в ладонях, делает маленький глоток, закусывает шоколадкой, лицо каменеет: — Появлялся у заброшенного метро. Старожилы говорят, то не совсем волк.

— Кто же?

— Оборотень, возможно дикий, — вклинивается в разговор Рита.

Миша игнорирует высказывание, а Ли мрачнеет.

— Не знаю насчёт оборотней, девочка, — Миша сжимает челюсти, под кожей лица прокатываются бугры мышц, — а то, что человек переодевается в шкуру волка, совершенно очевидно.

— Люди пропадали? — рвётся в разговор Рита.

Миша сверкает очами, с неохотой, отвечает: — Да что там, разве у милиции добьёшься правды, они всё скрывают. Хотя ... сына главы райкома партии, некоторое время разыскивали ... та ещё сволочь, но его не нашли. Но думается мне, загулял с очередной девкой, — Миша неторопливо глотает коньяк.

— Значит Ассенизатор, — радостно улыбается Рита, — вряд ли тот парниша объявится.

— Какой, ассенизатор? — хмурится Миша.

— Оборотень, — неохотно говорю я.

— Не думал, что это заразно, — Миша и с иронией смотрит на меня.

— А я верю в оборотней, — Ли необычно серьёзен, — у нас в совхозе был один, в лисицу обращался.

Миша фыркает как конь, растопыренной пятернёй приглаживает свою косую чёлку и хлопает друга по плечу: — Знаю я ваши корейские сказочки, читал.

— Зря смеёшься, помнишь, как попали в засаду у метро? И куда делся тот человек? Ты же говорил, что почти в упор стрелял, крови было столько, люди не выживают.

— Сам удивляюсь, в этого гада весь магазин разрядил.

Рита хмыкает: — Обычным оружием его не убьёшь.

— И каким же? — Миша неодобрительно смотрит из-под массивных бровей.

— К сожалению, таким же что и против упырей, — вздыхает девушка и снимает с вешалки, прикрытый одеждой, автомат СР-3 "Вихрь".

Всегда невозмутимый Миша подпрыгивает из-за стола, в глазах разливается восторг, протягивает дрожащие руки: — Даже не представлял, что такое чудо может существовать, — его голос дрожит от возбуждения.

Если сейчас спросить, что он больше хочет, автомат или женщину, выберет оружие, в этом я не сомневаюсь.

— Откуда такой? — невероятно, но у Миши на лице появляется заискивающее выражение.

— Бабушка подарила, ей в 2016 году один генерал подарил.

Считая, что девушка несёт очередной бред, Миша вновь игнорирует её ответ, рассматривает автомат, отстёгивает пустой магазин, слегка разочарован. Рита снимает медальон, протягивает ему.

— Пуля необычная, — провёл по ней ногтем, — на серебро похоже.

— Это и есть серебро, высшей пробы, только оно способно убить ... оборотня, — Рита передёргивается и часто задышала.

— Зачем пули из серебра? — Миша не воспринимает реплики Риты.

— А мне понятно, — раскосые глаза Ли излучают страх.

— Мир устроен несколько иначе, чем мы представляем, — я в упор смотрю в каменное лицо друга.

— Напарник, ты считаешь, стоит открыть им правду? — вмешивается Катя.

— Они уже по уши увязли в этих событиях, и сдаётся мне, у них на роду написано быть с нами в общей упряжке.

— Он всё равно не поверит, — Катя не торопясь снимает контактные линзы и впивается гипнотическим взглядом вмиг посеревшее лицо моего друга.

— Ты оборотень? — глухо произносит Миша, на лбу появляются мелкие капельки пота.

— Не мой уровень, — с пренебрежением отмахивается Катя, — Ритка у нас оборотень, а Эдик человек. Ты не бойся, мальчик, обращается она к Ли, который не знает куда бежать от страха, — мы тебя не съедим, сильно костляв, — в голосе звучит явная насмешка.

Ли справляется со своими страхами, но напрягается как струна, поднимает стул, осторожно садится, не сводит изумлённого взгляда с Кати.

— А совсем недавно глазки мне строил, — театрально вздыхает несносная ведьма. Уже не нравлюсь? — она демонстративно выпятила вперёд свои острые холмики и тряхнула роскошной золотистой гривой.

— Губительная красота, — с усилием выдохнул Ли и сглотнул слюну.

— А то, настоящая красота с ног сшибает! — осветила его изумрудным огнём рыжая красавица.

Эдик хлопнул рюмку коньяка, закусил солёным огурцом, с обожанием глянул на Катюшу и у неё на лице мгновенно пропадает язвительное выражение.

— В душе я верил во всякую хрень, — в потрясении бормочет Миша и замечает, как вспыхивает в негодовании Рита, поспешно извиняется, — за хренью я не вас имел в виду.

Я не удерживаюсь, смеюсь. Это разряжает обстановку, страхи улетучиваются, друзья просто стали пытаться осмыслить новые открывшиеся обстоятельства. Я уверен, человеческая психика — субстанция гибкая — способна подстраиваться под быстро меняющийся мир.

— Значит, — после осмысления медленно говорит Ли, — если есть оборотни, вероятно существуют и вампиры?

— И не только они, но и много другой хрени, — Катюше явно понравилось это слово.

Ли рассеяно пошарил взглядом по столу, замечает головку чеснока, кладёт в рот и усилено задвигал челюстями, раскосые глаза мигом наполняются солёной влагой, чеснок оказался ядрёным.

— Любишь чеснок? — с насмешкой спрашивает Катя.

— Это от вампиров, — кривится Ли.

— Мальчик, — смеётся Катюша, — чеснок отпугивает не только вампиров, но и прекрасных женщин, — она кокетливо повела плечами.

— А я луком потом заем, чтоб сильно чесноком не пахло, — невозмутимо отвечает Ли.

Обстановка полностью разрядилась, наверное всем весело, да и коньяк добавил раскованности, беседуем обо всём, значит ни о чём. Просто здорово! Ли выдал пару анекдотов да таких, что несчастная Рита от смеха едва не описалась.

— Если тот Ассенизатор напал на вас, он отступился от своих принципов, следовательно, среди Ассенизаторов начался раскол и как следствие, нарушается Равновесие, — неожиданно раздаётся спокойный голос Эдика.

Смех обрывается, Рита с испугом смотрит на него, Катя мрачнеет, я тут же вспоминаю слова Леонида Фёдоровича: "Сбой программ начинает происходить в самих Ассенизаторах. Это уже не шутки, начало конца. Если нами завладеет сей вирус, произойдёт Армагеддон".

— Это плохо? — насторожился Ли.

Миша смотрит на меня, словно бык, который увидел соперника. Это у него так всегда проявляется сильное волнение.

— Что вам сказать, ребята, конечно, ничего хорошего в этом нет,— я вспоминаю Отстойник, где томятся души и праведников и грешников — результат крушения Равновесия. — Чует моё сердце, придётся лезть в заброшенное метро. Есть ощущение, отступник пошёл на сговор с низшей нечистью, метро хорошее для них убежище, необходимо собрать много серебра для пуль, — вздыхаю я, мне так не хочется плавить драконью вазу.

— С серебром проблем не будет, — лицо Ли озаряет радость, — на свалке самолётов его тонны, все высокочастотные кабеля имеют жилы из серебра, мы же сами цепочки из них плели, — Ли снимает с шеи ажурную цепочку.

— Вот это да! — Катя выхватывает её из его рук. — Какая красивая!

— Дарю, — мягко улыбается Ли. Он уже не боится Катиного взгляда.

Расходимся поздней ночью, опять не выспимся, а ведь завтра, как обычно, насыщенный день. И ещё, необходимо предстать перед очами нашего шефа. Ловлю себя на мысли, эта неминуемая встреча меня пугает. Белов Леонид Фёдорович не просто оборотень, в этом я не сомневаюсь. Дарьюшка и он, одного уровня, и они определённо ведут мудреную шахматную игру, в ней правил нет, есть лишь фигуры. Интересно, кто я там, офицер, лошадь или пешка? А кто король? Кем является генерал Щитов? Вопросов много, ответов нет. Но в любом случае, необходимо спрыгнуть с шахматной доски и это нужно сделать как можно быстрее.

Кроме Риты все ушли, она присела рядом, сначала неуверенно, как школьница, поцеловала меня в щёку, затем, распаляясь, лихорадочно сдёргивает свитер и наваливается на меня. Теряя разум, срываю с неё бюстгальтер, губами впиваюсь в яркий сосок, девушка сладко застонала и изогнулась мне навстречу. Я чувствую, как пульсирует сердце, её тонкие пальчики скользнули к моему животу, забираясь всё ниже и ниже ... внезапно в моей душе, что-то резко воспротивилось, я, словно наяву вижу печальный образ Стелы, дёргаюсь как от удара током. Рита отпрянула, смотрит ошалевшим взглядом, губы слегка приоткрыты, а груди приподняты, как две ракеты готовые сорваться с пусковых установок. Я застонал, замотал головой, теперь точно знаю, моя душа томится по Стеле.

— Ты чего?! — чуть ли не с угрозой прошептала Рита.

— Я подлец, — опускаю голову.

— Почему? — она не сводит с меня требовательного взгляда.

— Я не могу ...

— Почему? — с тревогой переспрашивает девушка

Мне захотелось признаться о Стеле, но заглянув в чистые Ритины глаза, обомлел, в них пылает такая любовь, что мне стало нехорошо. Если сейчас я порушу её надежды, неизвестно, что произойдёт, она чрезвычайно непредсказуемая ... нет, на себя руки не наложит, в этом я полностью уверен, но гарнизон разнесёт в пух и прах.

— Рита, — мой голос предательски дрогнул, мне противно врать, но пересиливаю себя, — я чисто физически не могу ... безумно устал, в теле всё дрожит, ещё чуть-чуть и потеряю сознание, — я облизнул пересохшие губы, старательно отвожу взгляд от двух ярких пятен маячивших на уровне моих глаз.

— Бред какой! — передёрнулась Рита, и убирает от моего лица свои груди. — Ты только что был такой горячий ... и твёрдый.

Я старательно отползаю и перекидываю ногу за ногу, чтобы она не увидела, что я бессовестно вру, тягостно вздыхаю, с неимоверным усилием сдерживаю себя, чтобы не наброситься на Риту и целовать её, любить до самого утра. Но так можно зайти очень далеко ... и остаться с Ритой навсегда... но это неправильно, я не мыслю жизни без Стелы! Поэтому я как можно обреченнее произношу: — Так и было, а сейчас ... облом.

— Это действительно так? — Рита вновь приближается ко мне и у меня срывается дыхание, ещё один миг и начну сдёргивать остатки её одежды, но, делая над собой страшное усилие, киваю.

Она горько улыбается: — А у меня столько энергии, через край бурлит. Может всё-таки попробуем? — несмело требует она.

— Я опозорюсь! — резко встаю и отворачиваюсь, с лица градом течёт пот.

— Неужели всё так серьёзно?

— Ты даже представить не можешь, — выдавил я чистую правду.

Рита помолчала, затем произносит: — Ты говоришь без фальши. Что ж, я надеюсь, так будет не всегда, — с огромным разочарованием говорит она и уже с теплотой в голосе добавляет: — Пока, Кирилл, а мы ещё наверстаем! Правда?

— Угу, — неопределенно качнул я головой, вероятно красный от стыда как варёный рак.

Она чмокает меня в губы и уходит, но в комнате ещё долго остаётся её волнующий запах. Я обхватил голову. А правильно ли я всё делаю?

Катаю по столу чёрный камень, он мягко светится, словно печалится вместе со мной. Вот как бывает, необдуманно поступил, совершил ошибку и как мне разбить этот узел? По камню ползут алые линии, как артерии наполненные кровью. Глажу тёплую поверхность, и становится мне легче, будто он меня поддерживает.

Утро в общаге начинается с хождения жильцов по коридору. Хлипкая дверь легко пропускает шум, встряхиваюсь как собака, выгоняя остатки сна, обречённо иду умываться — впереди новый день.

На улице всё замело снегом, тихо и морозно, почти декабрь. Иду в свою роту, надо показаться на глаза капитану Бухарину, да и взять сапоги у прапорщика Бондара, по таким сугробам в ботинках замучаешься ходить, носки постоянно мокрые.

В роту захожу раньше капитана Бухарина, бойцы уже пробежались по утреннему снегу, толпой заходят в казарму, там гудит басом прапорщик Бондар, даёт наставление Мурсалу Асваровичу. Каптёр нагрузился простынями, с пониманием кивает, словно они обсуждают некую военную хитрость, замечает меня, его смуглое величиной с казан лицо озаряется улыбкой. Прапорщик Бондар оборачивается, окидывает меня хмурым взглядом, задержался на моих промокших батинках, неодобрительно причмокнул, устремил бычий взгляд на каптёра: — Мурсал, помнится у тебя сапоги хромовые завалялись, принеси товарищу старшему лейтенанту.

— Спасибо, товарищ прапорщик, — с чувством говорю я.

— Как отдохнул? — смягчается Бондар.

— Энергично.

— Ну-ну, — он неожиданно улыбается и протягивает связку ключей, — принимай роту, капитан Бухарин в отъезде. И вот ещё, к тебе три дня назад двое мужчин на КПП приходили, утверждали, что твои друзья, всё о тебе выспрашивали, я сказал, что ты в командировке.

— Как они выглядят? — холодея, спрашиваю я.

— Высокие, не по сезону одеты, в длинных пальто, бородки как у священников, а глаза нехорошие, цепкие, холодные, как у фанатиков. Сознаюсь, даже в моём сердце прошёл трепет. Что это за люди, откуда они тебя знают? — прапорщик Бондар внимательно смотрит на меня.

— Большие крысы, — говорю одеревеневшими губами.

— От крыс необходимо избавляться, — назидательно прогудел прапорщик Бондар.

— Послушайте, сам хочу! — с горячностью вырывается у меня фраза.

Прапорщик улыбнулся: — Будет необходима помощь, обращайся, у меня друг начальником поселковой милиции служит.

— Боюсь, он не поможет, — мрачнею я, — на них даже стрихнин не действует.

— Очень образно, — поджимает губы прапорщик Бондар.

— Вообще, спасибо, — искренне говорю я, — если возникнет необходимость, воспользуюсь вашим предложением.

Мурсал Асварович грохнул о пол новенькие сапожки: — Принимай, Кирилл Сергеевич, сносу не будет, на обратной стороне галифе пятнадцать и тринадцать насечек!

Я уже знаю, часто сапоги делают зеки. Насечки обозначают: максимальные — общий срок, минимальные — сколько отсидел. С таким послужным списком, зекам предоставляется всё самое лучшее: кожа, нитки ... и, естественно, за столько лет заключения зеки приобретают не дюжий опыт.

Сержанты Ли и Миша уводят роту на завтрак, я захожу в кабинет командира роты, стягиваю промокшие ботинки, с удовольствием влезаю в сапоги. Оглядываюсь. Где-то должен быть электрический чайник и кофе. Резко звонит телефон. Возвожу глаза к верху, это явно Белов Анатолий Фёдорович.

— Беру трубку: — Слушаю вас товарищ полковник.

В трубке хмыкнули, раздаётся знакомый голос: — Ты не ёрничай, Кирилл.

— Да я и не думал.

— Почему вчера не пришли с докладом?

— Поздно было, товарищ ...

— Для меня нет ни дня, ни ночи, ты это должен был давно понять, — перебивает он меня.

— Исправлюсь.

— Опять ёрничаешь?

— На этот раз нет.

— В девять всей командой ко мне, — приказывает он.

Так подмывает сказать, Катя не успеет, неожиданно шеф ошарашивает меня следующей фразой: — Нет, лучше в десять, Катюша не успеет собраться, — в его голосе звучат нотки доброго, уставшего от длительной жизни дедушки.

Сижу с пикающей трубкой и нервно смеюсь. В дверь коротко стучат.

— Да, — кладу трубку, встаю, поправляю гимнастёрку. Кого это чёрт несёт?

В кабинет протискивается замполит, лицо каменное, а в глазах, как муха в паутине увязла обида.

Он без приглашения заходит в кабинет, садится на стул.

— Кирилл Сергеевич, я не понял, что сержанты Ли и Филатов делают в роте? Они должны быть на гауптвахте.

— Уверен? — во мне вспыхивает злость. Сажусь в кресло командира роты, с умным видом открываю журнал, насмешливо смотрю в бледное лицо замполита. Ба, да у него даже прыщики есть как у юнца! Совсем зелёный, с сожалением думаю я.

— В воспитательных целях не следует проявлять мягкость, — с напором говорит замполит, — иначе кто Родину будет защищать.

Приподнимаюсь на локтях, долго смотрю в глаза, замполит заёрзал на сидении, пару раз кашлянул кулак, чуть дрогнувшим голосом произносит: — Разболтаются, так и до предательства недалеко.

— Послушай, старший лейтенант, — сознательно называю его по званию, — сколько у тебя боевых наград?

— Не понял, причём здесь это? — он ещё сильнее бледнеет.

— У тебя есть хоть один орден?

— Нет, но я ...

— А у этих сержантов имеются. Если ещё раз пропищишь против них, крысёныш, морду набью, вон отсюда!

— Это вы мне? — попытался с угрозой кукарекнуть замполит, но получилось жалко, лишь прыщи на лице по-боевому разгорелись.

Я встаю, наливаю с графина воду, отхожу к окну. Валит снег, в этом году его как никогда, о замполите совсем забываю, словно не существует он для меня.

— О вашем поведении я обязан доложить в Особый отдел, — вновь раздаётся кукареканье.

— Что ж, голубчик, докладывайте. Кстати, я сам туда иду ... и ещё, не гуляйте по ночам, не то на Риту напорешься.

— Какая Рита? — теряется замполит, смотрит на меня едва не с суеверным ужасом, поспешно встаёт. Хлопнула дверь, я пытаюсь отодрать форточку, чтоб проветрить помещение.

Выхожу из кабинета: — Я в Особый отдел, — говорю дневальному по тумбочке и быстро покидаю роту.

С Эдиком заранее приготовили такой доклад, чтобы отвести от нас всякие подозрения. Не знаю, получится обмануть проницательного Белова Леонида Фёдоровича, но вся надежда на необыкновенные способности друга. Его мысли невозможно вытянуть из головы, так как они витают в стороне от своего хозяина.

Вначале захожу к Эдику. Он давно на ногах, бодр, успел слегка выщипать бороду, сбрызнулся одеколоном.

— Готов с шефом знакомиться? — здороваюсь с ним за руку.

— Попробую.

— Он не человек.

— Понятное дело, — Эдик достаёт увесистую папку. — Я скорректировал вектора и теперь всё указывает в космос.

— Как-то расплывчато, — беспокоюсь я.

— Более того, я вывел такие формулы, на основании которых выходит, что вектора обрываются в нашем времени, а стыкуются лишь в 2016 году.

— Как ты вышел на 2016 год? — внезапно мне становится жутко. — Это как раз тот год, из которого мы прибыли в 1980.

— Ты мне не говорил, — с интересом смотрит на меня друг.

— Он на нас подумает, — я в растерянности заходил по комнате.

— Первый раз у меня такой облом, — честно сознаётся Эдик. — И всё почему, кое-что от меня ты скрыл, а напрасно и довольно глупо, — он назидательно взмахивает длинным узловатым пальцем, но сильно расстроенным не выглядит.

— Необходимо всё переделать, — мой голос дрогнул.

— Не надо ничего переделывать, — щурит глаза Эдик, — пусть думает, что у него все козыря в руке. Сейчас он не станет ничего предпринимать, ведь, судя по векторам, у него уйма времени и будет уверен, что его не разводят с графиками. Что бы ложь была достоверной, необходимо влить в неё девяносто процентов правды, — узловатый палец Эдика вновь взвился перед моим лицом.

— Как бы мы сами себя не перехитрили, — буркнул я, старательно увёртываясь от его сучковатого перста.

— Всякое может быть, — легко соглашается Эдик.

Дверь от резкого пинка ногой открывается, на пороге появляется Катя с подносом, на котором дымятся чашечки с ароматным кофе.

— Как вовремя, Кирилл, — она взмахивает золотыми кудрями, глаза светятся запредельной зеленью, — Эдик, помоги, еле поднос удерживаю!

— А Рита где? — спрашиваю я.

— В буфет побежала, скоро появится, — Катя передаёт тяжёлый поднос, быстро убирает на столе, накрывает скатерть.

Рита забегает почти следом, подкрашенная, как учила Катя, в тёплом вязаном свитере, в пакете держит воздушные булочки, осторожно покосилась на меня и мило покраснела.

— А колбасы не было? — в разочаровании поводит носом Эдик.

— Была, но такое ощущение, словно она позеленела от злости и сыр выгнутый, явно не одну неделю уже лежит, — прощебетала она.

— Есть неплохой кафе, — вспоминаю я. — Но нас уже ждёт Леонид Фёдорович, в десять должны быть у него.

— Не спится старику, — без злости хмыкает Катюша, — придётся поторопиться, боюсь, к десяти не успею.

К Особом у отделу подходим в пять минут одиннадцатого. Катя хмурая, носик вздёрнут, веснушки вызывающе горят, очевидно, пришлось ей подсуетиться, чтобы не сильно опоздать. Но сколько ей это стоило!

Дежурный офицер вскользь посмотрел в моё удостоверение, кивнул, он явно предупреждён о нашем визите.

У двери задерживаемся, даже Катя замешкалась.

— Что столпились как бараны, заходите! — непонятно откуда прозвучал голос шефа.

— Не изменился, старик, — облегчённо вдыхает Катя, уверенно толкает дверь.

Белов Леонид Фёдорович, в форме полковника авиации, встречает нас прицелом потусторонних глаз.

— Катюша, я не слишком рано назначил встречу? — мягко говорит он, утирая носовым платком залысины.

— Что вы, Леонид Фёдорович, — скромно потупила глаза Катюша.

— Вот и хорошо. Садитесь, — указывает на кожаные кресла.

— Как отец? — ласково глянул он на Риту.

— Работает главным оборотнем. Сейчас в командировку уехал, по партийному заданию, — Ритино лицо озаряет счастливая улыбка, она с восхищением смотрит на шефа.

— Я принял решение перевести его в Москву, нам позарез нужны оборотни в погонах. Твой отец подполковник в отставке, я восстановлю его в этом звании, — будничным тоном произносит Леонид Фёдорович. — Да и ты с перспективой, девочка, получишь новый сектор в Черёмушках. Кстати, тебе пора вступать в партию, рекомендацию напишу самую позитивную.

— Ой, спасибо! — Рита смущается и мило краснеет.

— А ты ... Эдуард Арнольдович? — с интересом уставился на Эдика шеф.

— Вроде да, — блеет мой друг, растягивая бороду в улыбке.

— Правильный ответ, мы все "вроде да", — хвалит его шеф. — Что ж, Кирилл Сергеевич, команду ты подобрал замечательную, а ещё два твоих парня Филатов Миша и Герман Ли, отличные бойцы, мы сейчас в хороших людях нуждаемся. В заброшенном метро копится нехорошая энергия, придётся вам прочесать все его закоулки.

— Нам нужны серебряные пули. Можно их из авиационной проволоки изготовить, — говорю я, внимательно всматриваясь в добродушное лицо шефа.

— Не стоит возиться, — отмахивается он, — этого добра у меня в избытке, в серебряных пулях недостатка не будет, — затем он вновь оборачивается к Эдику: — Всё получилось? — вкрадчиво спрашивает он.

Эдик встаёт, бережно кладёт папку на стол. Белов Леонид Фёдорович её молниеносно расшнуровывает и погружается в содержимое. Взгляд бегает по строчкам и графикам в сумасшедшем ритме, у человека б так не получилось бы. Очень скоро бросает на стол и улыбается, демонстрируя свой клык: — А в аномалиях замешаны Кирюша и Катюша, — с ехидной насмешкой глянул он на нас. — М-да, а команда у вас действительно подобралась замечательная, один за всех и все за одного.

У меня земля уходит из-под ног, в то же время смущает будничный голос шефа.

— Но это в будущем, хотя действия происходят сейчас. Следовательно, сего события нет в природе, — делает он сумасшедший вывод.

Эдик с уважением глянул на Леонида Фёдоровича.

— Бросок хоть в прошлое, или в будущее меняет Реальности. Могу даже допустить, что вы, — шеф делает эффектную паузу, — драконы.

— Как?! — вскрикнули хором я и Катя.

— Это великолепно, что драконы. Да, именно ... драконы, — после театральной паузы уверенно говорит он, одаривая нас усталой улыбкой, но глаза белеют, словно в бешенстве, — хочу надеяться, что не Чёрные драконы.

— А чем отличаются Чёрные Драконы от прочих? — рискнул спросить я.

— Они возглавят потусторонний мир и всех тех людей, которые примкнут к нему. Скоро будет война.

— А генерал Щитов? — поддавшись вперёд, спрашиваю я, а в глазах всплывает его мужественный образ и Стела, повисшая на шее отца. Меня страшит ответ, но шеф безжалостно произносит: — Он возглавит армию врагов.

Сердце словно заключили в тиски, не хватает воздуха, расстёгиваю воротник. Леонид Фёдорович услужливо наливает минералки в гранёный стакан, с пониманием смотрит на меня.

— Как же быть? — с тоской спрашиваю его, отхлёбываю из стакана, зубы предательски звякнули о стекло.

— С генералом необходимо покончить раз и навсегда, но прежде выкрасть камень и доставить в заброшенное метро, там имеется подготовленный участок, где нейтрализуются все силы Чёрных Драконов. Кстати, напоминаю, это главная цель командировки. Там и ваши камни ... э-э-э ... дезактивируем и после этого вы станете настоящими Ассенизаторами, а мир спасётся от дисбаланса. Вы со мною согласны? — шеф в ожидании склонил голову.

В душе, как гребень гигантской волны появляется отрицание, но Катя с одобрением кивает: — Это понятно, Леонид Фёдорович, всё сделаем в лучшем виде.

— Всегда знал, что ты девочка боевая, — с отцовской любовью глянул на неё шеф. — К сожалению времени на раскачку у нас нет, сержантов Ли и Мишу Филатова перевожу служить в Особый отдел, чтоб лишних вопросов не возникало и ... за вами метро, и генерал ... с его камнем. Дай бог, что б у нас всё получилось, — вздыхает он как человек, взваливший на свои плечи неподъёмную тяжесть, но который её несёт невзирая, ни на что. — И вот что самое главное, в метро вам необходимо спуститься от станции Кунцевская, там имеется прямой, и полностью безопасный для передвижения тоннель, он ведёт прямо к нейтрализующей камере. Вот карта, изучите как таблицу умножения, и никакой самодеятельности, выйдете в эту точку, там вагонетка, — он ткнул пальцем в пересечение линий, — садитесь, и она вынесет прямёхенько куда нужно ... вы даже почувствовать ничего не успеете.

После разговора с Беловым Леонидом Фёдоровичем, долго не могу прийти в себя, в отличие от Риты, которая в восторге от шефа, называет его не иначе как: "Великий стратег".

Сидим в кафе, хочется выпить, но с утра — верх безрассудства. Что-то идёт не так, что именно, не знаю. Стереотипы сознания беспощадно ломаются. Хоть бы одна зацепка! Вроде всё правильно, Судьба определила нам стать Воинами, с врагами церемониться нельзя. Но где, эти враги? Вампир Вита-с? Но они были всегда, мир не сорвался в штопор из-за их присутствия. Генерал Щитов ... как он не похож на врага. А Стела?

— Сто грамм водки, — окликаю я проходящую официантку.

— Мне тоже! — неожиданно рядом призывно пищит Катя.

— Подрасти сначала, — фыркает официантка.

— А девочке компот, — хохотнул я.

Катя едва не шипит от ярости, а мне неожиданно становится весело, чужая душа потёмки, я даже не мог подозревать, какой шторм бушует в душе моей напарницы. Она стала мне такой родной, как младшая сестра, не удерживаюсь и целую в макушку. Рита благоразумно делает вид, что не заметила моего порыва, Эдик осклабился: — Как вы похожи друг на друга, словно брат с сестрой, — в его глазах нет даже поползновения на ревность.

— Вот скажи, Эдик, мы пыжимся, пыжимся, корчим умные рожи, а как были пешками, так ими и остались. Вот и вектора твои не помогли, шеф нас мигом раскусил.

Эдик смотрит на меня долго, в глазах разливается сочувствие, затем, откровенно ухмыляется: — Как я задумал, так всё и получилось, девяносто процентов правды и десять лжи. Сработало. Не хрена твой шеф не понял.

Гл.21.

Погода как с цепи сорвалась, снег валит, словно сейчас крутой январь. В полку объявлена тревога, снегоуборочная техника не справляется, в бой бросают солдат. Это даёт немедленный результат, взлётные полосы очищаются и военные аэродромы начинают принимать первые гражданские самолёты, которые не смогли сесть в Домодедово и Внуково.

Хотя мы готовы к походу в метро: оружия в избытке, у всех автоматы со смертоносными для нечисти пулями, из-за непогоды приходится выжидать. Все подступы к метро завалены снегом, ни пройти, ни проехать, словно не пускает нас кто.

Бездельничаем. В роте не появляюсь, не хочу, а меня никто и не дёргает. Миша и Ли при Особом отделе, замполиту теперь к ним не подступиться.

Риту стараюсь избегать. Она начинает понимать, в чём дело, невероятно страдает, а по ночам исчезает, бродит в образе кошмарного питбуля по пустынным заснеженным улицам. Я молю бога, что б на её пути не попался какой-нибудь бедолага.

Не хочу видеть и Стелу, боюсь, разорвётся сердце при её виде. А ещё, ощущаю себя предателем, ведь нам приказано убить Чёрного Дракона, а это её отец. Но в душе понимаю, не поднимется у меня рука против него, и Кате не разрешу. Состояние полной безысходности, вроде надо спасать мир ... стоп, как пошло, это американцы всегда "спасают" мир, но только после их "благородных" действий нестерпимо воняет трупами, как бы нам не скатиться до их уровня. Нет, что-то здесь не так, я вспоминаю холодные глаза полковника Белова, острый клык под верхней губой, а за того ли он себя выдаёт? Но за ним стоит целая армия Ассенизаторов, они вычищают города от нечисти, это благое дело ... но всё это как-то на грани фола. Похоже, пришло время говорить с Катей на чистоту, поделиться своими сомнениями. А вдруг она всё примет в штыки, и я сделаю только хуже? Это в человеческом теле девушка с виду хрупкая и нежная, а в шкуре дракона страшный и беспощадный зверь. Да, но я той же природы, неужели мы не договоримся друг с другом! Как это плохо не владеть всей информацией, основывать умозаключения лишь на интуиции и на предположениях. Одно думаю правильно, не стоит пороть горячку, генерала трогать нельзя и камень оставить при нём, сходим в метро, разведаем, что к чему, а там будем действовать по ситуации. Я прекрасно понимаю, план дилетанта, но в моём уравнении все неизвестные, хотя бы один параметр, чтобы зацепиться и найти решение. А ведь он есть! От возбуждения я задрожал. Стела! Не может Чёрный Дракон иметь такую чудесную дочь: не одного изъяна, добрая, умная, невероятно красивая, нежная ... как хочу её встретить! А если Катя меня не поддержит? Я едва не зарычал, стиснул камень, и под левой грудью пронзило болью, от неожиданности выронил. Боже мой, как он напоминает сердце!

В дверь тихо постучали, быстро прячу камень, открываю замок, на пороге стоит Катя, она без линз и её глаза светятся изумрудной зеленью. Она приветливо улыбнулась: — Чего уставился, нравлюсь? — она демонстративно поправила свои груди.

— А ты язва, — буркнул я. — Ты по делу или как?

— Фу, как грубо! Кирилл, я вроде твоя начальница ...

— Иди ты в жо ... — я пропускаю её в комнату.

Она хмыкнула, по-деловому зашла, уселась на диван: — Может, угостишь даму коньяком?

— Ты меня хочешь соблазнить? — с раздражением произношу я.

— Много чести, хочу заметить, ты не в моём вкусе, — равнодушно заявляет она, — но ... как брат, — огорошивает она меня.

— Тогда зачем коньяк? — глупо моргнул я.

— Дурак, ты, Кирюха. Надоело в кафе пить один лишь компот.

Достаю початую бутылку, плеснул в фужеры, Катя делает глоток, облизывает губы: — Тебе можно доверять? — неожиданно спрашивает она.

Я поперхнулся, в удивлении округляю глаза: — Что за странный вопрос? А ты сама как считаешь?

— Ты готов за меня отдать жизнь?

— Что? — я и вовсе растерялся.

— Чего глаза таращишь, ответь на простой вопрос.

— А зачем?

— Ты прикидываешься или издеваешься?

Неожиданно я понимаю, что Катя говорит серьёзно, её почему-то мучает именно этот вопрос. Я делаю большой глоток из фужера, успокаиваю мысли и смотрю на себя словно со стороны. А ведь, правда, мог бы я отдать за неё жизнь? И внезапно понимаю — да. Мы одной крови, нас связывает нечто очень сильное и древнее, в душе я смертельно боюсь за неё и переживаю, но странно, как женщину абсолютно не люблю, в то же время она мне дороже жизни.

— Ох, Катюха, нелёгкий ты задала мне вопрос ... но у меня есть на него ответ, — я невесело улыбнулся.

— И что ты скажешь? — напряглась Катерина.

— Отдал бы, — как факт произношу я.

— Здорово! — она мне сразу верит. — А ты знаешь, и я, если понадобится ... не задумаюсь ... но странное дело, как мужчину, я тебя абсолютно не люблю ...

— Какой ужас! — притворно восклицаю я.

— Нас другое связывает, — нахмурилась Катя.

— Да это понятно, — я становлюсь серьёзным, — мы с тобой одной крови.

— Значит, тебе можно доверять?

— Вполне, — я плеснул ещё коньяка.

Катерина смотрит, не мигая, чёрные зрачки растянулись в тонкие линии, а на её коже я различаю призрачные чешуйки, они едва-едва обозначились, но как это эффектно!

— Кирилл, я не смогу убить генерала, нас очень мало осталось, и я сомневаюсь, что он Чёрный Дракон, мне кажется, шеф серьёзно заблуждается, — делая над собой невероятное усилие, произносит она.

Сердце забилось от радости, я плюхнулся на диван рядом с Катей, погладил её роскошные золотистые пряди, неожиданно поцеловал в самую макушку.

— Ты чего? — отпрянула она, поправляя кофточку.

— Катюша, ты для меня не начальница, и не напарница, ты самый настоящий друг!

— Фу, — с облегчением выдохнула девушка, — а я подумала у тебя "крышу снесло"! Конечно друг ... но не более того. Не дай бог Ритка увидит, что ты меня целуешь ...

— Я Стелу люблю, — неожиданно признаюсь я, — она дочь генерала.

— Дочку Щитова? Когда успел? А что ты скажешь Рите? Ну ты даёшь, напарник, да ты настоящий бабник!! Теперь понятно, почему девочка такая грустная, и псиной от неё часто несёт, каждую ночь в питбуля перевоплощается, она чувствует, что ты её не любишь, оборотни вообще весьма чувствительные.

— Да не пахнет от неё ничем ... чуть-чуть духами и свежестью! — возмутился я.

— М-да, тяжёлый случай, — странно глянула на меня Катерина.

— Что ты имеешь в виду? — напрягся я.

— Ничего. Просто удивляюсь, как это получилось, что я пригрела под своим боком такого бабника!

— Ты это серьёзно? — я пытаюсь найти в её словах некий подвох.

Катя неожиданно рассмеялась: — А мне то что ... вот только Ритку жалко.

— Я сам себя проклинаю, — мне становится ужасно стыдно.

— Не в моих правилах вмешиваться в любовные отношения, но тебе надо быстрее разобраться со своими девочками ... хотя, — Катя задумалась, — нам скоро спускаться в заброшенное метро. Если Ритуля узнает, что у тебя кроме неё кто-то есть, боюсь, может "сорваться с цепи". Повремени пока. Эх, Кирюха, а с виду ты такой положительный! — с осуждением говорит напарница и с некоторым удивлением произносит: — И зачем тебе какая-та Стела, Ритка с каждым днём всё лучше становится. Ладно, это твои дела, — сообразив, что мне очень неприятен этот разговор, соглашается Катя. — Сейчас надо подумать как нам вести дальше. Белов Леонид Фёдорович, так или иначе, узнает, что мы не собираемся выполнять его задание, и я не знаю, как это отразится на наших отношениях. Я предлагаю тихо исследовать метро, понять, что в нём происходит, причём пойти не в то место, где нам указал шеф по своей карте, а со стороны посёлка. Там ход заварен, но местные утверждают, что видели, как из него выбирался огромный волк, а затем сделать определённые выводы и, я бы не хотела, чтобы шеф был прав на счёт генерала, — посуровела Катерина.

— Надеюсь, он вообще не прав! — вырывается у меня.

— Не надо делать поспешных выводов, — обожгла меня взглядом Катя. — Я с Леонидом Фёдоровичем давно знакома, он странен, бывает, ужасен, но всегда справедлив и его Ассенизаторы выполняют очень полезную работу. За последние годы мы столько мерзавцев уничтожили.

— И тебе нравилось это делать? — осторожно спрашиваю я.

— По крайней мере не испытывала ни малейшего сожаления, — нахмурилась Катя. — А для информации, я лично не участвовала в ликвидациях, под моим началом было несколько групп оборотней.

— А ошибок не было?

— Шеф никогда не ошибался, — жёстко отвечает напарница.

— Ты уверена?

— Кирилл, ты чего хочешь, что бы я разозлилась, и мы поссорились?

— Никоим образом, просто в последнее время в моей душе возникло столько сомнений. Если я тебя обидел, извини.

— Пожалуй, я у тебя засиделась, — Катя отставляет недопитый фужер.

— Значит, обиделась?

— Абсолютно нет, просто меня ждет Эдуард Арнольдович, мы в кафе собрались ... нет, я не обиделась, просто где-то в глубине души и меня грызёт сомнение. Надо во всём разобраться, готовься к спуску в метро.

Катя уходит, я в тягостных размышлениях не нахожу себе покоя. Затем принимаю душ, чисто бреюсь, сбрызгиваюсь одеколоном "Консул" и выхожу на улицу. И что дальше? Куда идти? Немного потоптавшись на одном месте, я побрёл по гарнизону. Ностальгия потянула меня в магазин, где я когда-то познакомился со Стелой. Испытывая внутренний трепет, открываю дверь и обомлел ... она в элегантной шубке, что-то покупает, вид счастливый и беззаботный. Моё сердце словно шваркнулось с высоты о грязный пол, я оцепенел, не в силах отвести от неё взгляд. Она что-то чувствует, медленно поворачивается, улыбка меркнет на губах, в глазах возникает удивление, радость и ... неприязнь.

— Привет, Стела, — язык словно путается во рту и прилипает к гортани, вмиг всё пересохло.

— Здравствуй. Какими судьбами? — равнодушно спрашивает она. Её взгляд обжигает.

— Так ... — умно изрекаю я.

— А, — кивает она, — тогда я пойду.

С весело тараторящими подругами идёт к выходу.

— Стела!!! — вырывается у меня крик.

Она резко останавливается, медленно поворачивается. В наполненных солёной влагой бездонных глазах недоумение и обида.

— Что тебе нужно? — с вызовом спрашивает она.

— Я ... — и больше сказать ничего не могу.

— Стела, ещё один ухажёр дар речи потерял! — хохочут её подруги.

— Это всё что хотел сказать? — она награждает меня презрительной насмешкой, но ... в глубине глаз вижу ожидание.

— Я тебя люблю, Стела, — и даже не понял, что это сказал я. — Давай купим торт и поговорим, — словно молю её.

— Любишь? — насмешливо смотрит она на меня.

— Больше жизни.

— Тогда зачем сбежал? — в недоумении раскрывает и без того огромные глаза.

— Он от тебя сбежал, Стела, да как такое может быть? — радостно заверещали её подруги.

— В себе не разобрался, — искренне говорю я.

— А сейчас что-то изменилось?

— Да, хочу бежать ...

— Что, опять?! — Стела весело хохочет.

— Да ну, тебя, — тушуюсь я, — хотел сказать, с тобой по жизни.

— Ага, большими скачками, — её взгляд теплеет, лёд стремительно тает. Она смотрит на прилавок. — Вот тот, с орехами. Помнишь, мы такой же покупали? — её лицо озаряет лукавое выражение, но в глубине глаз гнездится печаль.

Идём по заснеженной улице, как школьники, на расстоянии. Неожиданно она улыбается, резко берёт меня под руку: — А ты растёшь,— глубокомысленно говорит она.

— Вроде, нет. Каким был в десятом классе, таким и остался, — глупо моргнул я, испытывая блаженство от того, что она держится за мою руку.

Она пихает меня вбок: — Смеёшься?

— А, в смысле ещё одной звёздочки, — догадываюсь я. — Сам не пойму как это получилось.

— Папа говорил, вы бандитов у заброшенного метро положили.

— Действительно, так все говорят, — неопределённо отвечаю я.

— А что, по другому было? — заглядывает мне в глаза и я, вновь плыву.

— Не совсем ... в общем, совершенно не так. Один там бандит был, Миша его подстелил, но и тот ушёл, а других не было.

— А говорят много убитых зеков нашли.

— Сам не пойму, зачем кому-то понадобилось вводить всех в заблуждение. Один там был, — упрямо твержу я.

— А ладно, этих зеков, и всё же, почему ты избегал меня?

— Это не из-за тебя.

— А, — глубокомысленно замечает Стела, окидывает меня испытующим взглядом, — это из-за девушки?

— Да причём тут Рита! — вырывается у меня.

— Рита? — отстраняется от меня Стела.

— Ну да, была у меня девушка, — смотрю на неё умаляющим взглядом, — но ... не люблю её. Хорошая она, замечательная, но ... я люблю тебя! — в отчаянье восклицаю я.

— А ты честен, — внимательно смотрит на меня.

Я опускаю глаза, стыд выжигает душу, честным меня называть, никак не стоит.

— А она тебя любит? — впивается в меня взглядом Стела.

— Не знаю, — мямлю я, — но неохотно сознаюсь, — любит.

— Как плохо, — вздыхает Стела.

— Сам знаю, — грусть переполняет сердце.

— И что нам делать?

— Я люблю только тебя, — поднимаю взгляд и утыкаюсь в слегка вздрагивающие губы. — А ты? — выдыхаю я.

Она долго, с прищуром, смотрит мне глаза и безжалостно изрекает: — Не разобралась ещё.

— А когда разберёшься? — задаю удивительно глупый вопрос.

— Да ну тебя, — она смеётся, думая, что я шучу, — пошли торт есть!

Вхожу в квартиру как во вражескую цитадель. К великой радости, генерал Щитов отсутствует, но напряжение испытываю невероятно сильное.

— Расслабься, Кирилл, — замечает моё состояние Стела.

— А отец где? — аккуратно спрашиваю её.

Она ставит на газ чайник, вздыхает: — Совсем дома не появляется и мать вновь в командировке.

— Как хорошо! — вырывается у меня.

— Что хорошо? — встрепенулась как гордая лань Стела, тонкие брови недовольно взлетают вверх. — Ты, Кирилл, много не себя не бери, — неправильно понимает она мою реакцию.

— Стела, я не в этом смысле! — с мольбой выкрикиваю я.

— Не в этом смысле? — грозит мне изящным пальчиком, а в глазах лукавство.

Постепенно скованность проходит, я веселю смешными случаями из своей жизни, больше конечно выдумываю, но она так весело хохочет и, в один из моментов, упечатываюсь своими губами в её губы. Она мгновенно отвечает, но сразу отталкивает меня: — Кирилл, я же сказала, ещё не разобралась в своих чувствах.

— Побыстрее бы, — млею я, вспоминая вкус безумно нежных губ.

— Вот дурак! — пинает меня ладошкой в лоб, но это получается так нежно, что моё лицо расцветает в блаженной улыбке.

Всю идиллию портит звук открывающегося замка.

— Папка! — срывается с места Стела.

Я цепнею, отодвигаю тарелку с тортом, встаю, напрягаюсь, словно через мгновенье в бой.

Он заходит статный, уверенный в себе, генеральская форма подчёркивает силу и власть. Окидывает меня тяжёлым взглядом: — Был уверен, что зайдёшь, — в глазах разгорается интерес. — Как чувствуешь себя, после ранения?

— Спасибо, товарищ генерал майор, всё нормально и следа от ран не осталось.

— Это хорошо, вот и на мне всё заживает быстро, — он хищно раздувает ноздри.

Может мне предвиделось, но с выдохом у него вылетело пару огненных искорок. Смотрю на него и знаю, стоит мне лишь дернуться, и он сломает мне хребет как котёнку. Сила в нём бурлит, как в жерле готового взорваться вулкана. Генерал словно читает мысли, лицевые мышцы слегка дёрнулись в улыбке, он спокойно спрашивает: — Как дальше служить собираешься?

— Ну, как все, товарищ ...

— Как все не следует, в лётное училище надо поступать. Крылья твои должны окрепнуть, — вроде в шутку говорит он.

Я вздрогнул и поник под его взглядом. Но почему беспокоится о моей персоне, может, решил повернуть меня на свою сторону? Возникает сильное желание взорваться, вспылить, обозлиться, но ... не могу, он вызывает огромную симпатию.

— Мы идём по одной дороге, Кирилл, ты должен быть благоразумен... в выборе решений, — с нажимом говорит он. — И себя береги, мало ли, что может случиться, — вроде как с угрозой говорит он.

— Папа, что ты говоришь! — вмешивается Стела. — Ты, в последнее время, какой-то уж сильно серьёзный.

— Работы много, дочь. Ладно, я ненадолго, камень свой заберу.

— Ты только из-за него пришёл? — удивляется Стела, в её бездонных глазах недоумение.

— Ты же знаешь, он мой талисман.

— У тебя опять полёты?

— Нет, надо кое с кем встретиться.

— Важный разговор? — понимающе поджимает губки Стела.

— Не то слово, может от этого зависит наше будущее, — целует дочь в макушку.

— А встреча будет в метро? — я сам не ожидал, что вырвется сей вопрос и с такой бестактностью.

Брови у генерала в удивлении приподнимаются, внимательно смотрит в глаза, усмехается: — Да, в метро, — размеренно выговаривает он.

— А я не могу вам помочь? — вновь проявляю бестактность я.

Он долго смотрит на меня, его взгляд словно волна цунами в один миг поднимет и швырнёт на острые скалы: — Можешь, и вроде как обязан, но ... боюсь, ты не справишься. Ты ещё молод, крылья не отросли, — будто бы в шутку говорит он.

Метро! Полезет в своё логово. Вот там мы и встретимся. Меня сотрясла дрожь от возбуждения. Нет, генерал, пути у нас разные, не по одной дороге идём, хмурюсь я. А как же Стела?! Мне становится дурно. Внезапно понимаю, я не способен поднять руку на её отца, даже зубами скрипнул от бессилия.

Генерал Щитов, словно понимает мои мысли, неожиданно хлопает по плечу, в глазах насмешка: — О лётном училище подумай, сынок, — с этими словами уходит. Я так и не понял, съязвил он или был искренен. Но этот, "сынок" — меня словно в зад пнули.

— Ты ему нравишься ... сынок, — хохочет Стела.

Хочу разозлиться, но не могу, смеюсь вместе с ней.

Я тоже долго не задерживаюсь. После общения с генералом меня раздирают двоякие чувства, хочется их осмыслить в одиночестве. Топчусь в коридоре, хочу обнять Стелу и целовать её губы, но она стоит в отдалении, готовая пресечь эту дерзкую попытку.

— Пока, — машет мне ладошкой.

— Мы же встретимся ещё? — хмурюсь я.

— Ну, если опять не убежишь,— в её глазах искрится веселье.

Обалдевший от встречи со Стелой, плыву между сугробов. Почему ноги несут прочь от домов, даже не знаю. Эта тропа ведёт к продовольственным складам гарнизона. В отдалении виднеются вышки с силуэтами солдат, по бокам наступает хвойный лес, снег поскрипывает под ногами, воздух морозный и чистый. Хорошо.

Они появляются, словно из неоткуда — два высоких монаха с окладистыми бородками и огромный пёс между ними. Да нет же, это не собака — волк!

— Ну, здравствуй, змей, — голос одного из мужчин звучит, словно из глубины земли.

— Что вам от меня нужно? — пячусь я.

Волк, делает большой скачёк и оказывается позади меня, садится на снег и, жутко смеётся человеческим смехом.

Пытаюсь нащупать кобуру, но, вспоминаю, оставил её в общаге, в сейфе. Тогда становлюсь в боевую стойку. Сердце, бешено ухавшее под рёбрами, успокаивается, выплеск адреналина пьянит как шампанское — это у меня всегда так происходит перед поединком.

— Мы не собираемся с тобой биться, — голос одного из мужчин срывается в лютой злобе. — Мир меняется и мы тоже, старый бог уходит, появляется новый.

— Даже так? — не могу поверить тому, что слышу. — И кто новый бог?

— Всё очень просто, коллега, — меня словно бьёт током от знакомого голоса, резко оборачиваюсь.

— Ты?!

Мне добродушно улыбается инструктор по рукопашному бою, Алексей.

— Так ты оборотень? А как же Рита тебя не почувствовала? — наивно спрашиваю я.

— Я иного уровня, мне не доставляет труда скрыть свой облик от простых оборотней, — благодушно отвечает Алексей.

— Значит ты не Ассенизатор?

— Почему же, Ассенизатор, только работаю на другой стороне. Я очищаю мир от людей.

— И ваш новый бог? — язвительно замечаю я.

— Генерал Щитов!

От такого заявления в моих глазах поплыл мир, душа содрогнулась, светлый образ Стелы померк, и в груди разлилась пустота.

— Ему не нужны люди. Что есть люди? Оболочка. Душа определяет сознание, — мягко улыбается Алексей, но в глазах светится голодный огонь.

— Тогда зачем вы пришли ко мне?

— Потому, что ты не человек. Зачем нам люди? Проснись, Кирилл, оглянись вокруг! Что они делают?! Да скоро вся Земля взлетит на воздух по их вине!

— Это от того, что вы разрушаете их душу.

— Они сами этого хотят. Заметь, плохому учатся быстрее, нежели хорошему. Разрушение им приносит большее удовольствие, чем созидание. Не за горами тот день, когда на Земле не будет места не им, ни нам. Люди рубят сук, на котором сидят, но, к великому сожалению и мы на нём сидим, рухнем все. Этого допустить наш новый бог не может — он передаёт эстафету нам. Мы станем править миром, а людей начнём выпасать как скот, и любой упырь будет хозяином стада.

— А что ж тогда делают с вами эти два человека? — я как можно безразличнее оглядел застывших в неестественной позе мужчин, но сердце тревожно ухнуло, и под шинелью болезненно разогрелся чёрный камень.

— Они давно уже не люди, — с пренебрежением говорит Алексей, но в глазах мелькнул страх.

А он их боится, с удивлением понимаю я. Фанатиков все опасаются, даже оборотни.

— Так, что же вы хотите предложить взамен предательству? — язвительно спрашиваю его.

— Зачем так. Ты никого не будешь предавать, тебе даже не нужно убивать, будь с нами ... или просто не мешай, — он делает в направлении меня небольшой шажок.

Не сводя с него взгляда, достаю драконий камень. Он раскален, разбрызгивает огненные искры, но вреда мне не причиняет. Кусаю губу, тонкая струйка крови устремляется к земле, окрашивая снег яркими пятнами, деревянным голосом тихо произношу: — Уходите, иначе напою камень кровью, — меня трясёт как в ознобе.

Монахи делают ко мне шаг, их лица искажаются в немыслимой ярости.

— Стойте, — выкрикивает им Алексей, — он просто пока не готов принять нашу веру, пусть уходит!

Внезапно он словно падает и оборачивается волком, издевательски махнул хвостом, мочится на пень и живенько затрусил в лес. Монахи, скрипнув зубами в бессильной злобе, побрели следом за волком-оборотнем.

Новый бог! А он тщеславен, ишь как зарвался. А не много ли ты на себя берёшь? Вспоминаю его насмешливый взгляд, когда он обозвал меня сынком. Какой притворщик, а с виду нормальный мужчина. Угораздило Стеле иметь такого отца! Стискиваю зубы, боль в прокушенной губе неприятно вспыхивает на морозе. Слизываю кровь, чувствую языком, как ранка затягивается. А ведь, неплохая регенерация, с удовлетворением замечаю я. Что ж, генерал, ты бросил мне вызов, я принимаю его. Значит, цитадель твоя в метро. Ничего и там тебя настигну.

С этими мыслями заворачиваю к Особому отделу. Белов Леонид Фёдорович встречает меня с небывалым радушием, даже подсуетился, наливает чай с коньяком. И откуда он узнал о моей привычке так отогреваться?

— Докладывай. Ты же не просто так зашёл, — его взгляд доброго дедушки буквально расторгал до самого сердца. Смотрю на него, и даже клык под губой вызывает симпатию. Теперь в полной мере понимаю насколько он прав. Не остановить сейчас генерала, это начало Армагеддона.

— Сегодня встречался с его уполномоченным, предлагал мне сделку.

— И какое решение принял? — с грустью улыбается Леонид Фёдорович.

— Тянуть больше нельзя, к сожалению, он очень далеко зашёл, богом себя возомнил!

— С генеральским размахом, — неожиданно у полковника глаза блеснули торжеством. — Впрочем, и ни таких обламывали. Ты, Кирилл Сергеевич, береги Катюшу, несмышленая она ещё девочка, полезет на рожон, а я привязался к ней, — по-стариковски вздыхает он. — А мне необходимо покинуть вас, командировка. Война войной, но и о службе забывать нельзя. Да, вот ещё, операция по нейтрализации генерала временно отменяется, его камнем займутся другие специалисты, я их вызвал из самой глубинки, — шеф опустил взгляд в центр пола, чуть заметно усмехнулся, не спеша промокает чистым носовым платком залысины и тихо добавляет: — К великому прискорбию я понял вам генерал всё же не по зубам, а я бы не желал так рано потерять Катюшу и тебя Кирилл ... вы мне очень дороги. Поэтому отнесёте на дезактивацию лишь свои камни. Я выделю служебную машину, она довезёт прямо до станции Кунцевская. Там вас встретят и проводят прямо к вагонетке.

Что-то бесовское мелькает в его взоре, но ... наверное, привиделось, его взгляд необычно мягкий. А ведь, действительно переживает, возникает у меня мысль. С симпатией улыбаюсь шефу, киваю. Он долго и крепко жмёт мне руку, пристально смотрит в глаза: — Берегите себя, вы, единственная надежда, так сказать, последний оплот.

Я почти раскаялся, странно ему не верить, вот и относительно генерала оказался прав. Придётся со Стелой расстаться, ведь она дочь настоящего изувера. Боже мой, как же так! Мне захотелось выть от безысходности, хочу прогнать из своего сознания все воспоминания о ней, но это выше моих сил, я постоянно вспоминаю её чуть насмешливый взгляд, лучистые глаза, изящную шею, а её губы! Я сорвался в штопор, даже едва удержался на ногах.

— Тебе нездоровится? — словно сквозь сон слышу участливый голос Леонида Фёдоровича.

— Что? — очнулся я и встретился с его проницательным взглядом, в нём неожиданно замечаю хорошо замаскированный испуг, и вновь мелькает нечто бесовское. Что-то горячо стало, мне не понравились его глаза, в них столько фальши. Готовое сорваться с языка признание о том, как я в нём заблуждался и, что мы хотели нарушить приказ и исследовать метро со стороны заброшенного хода, а не ехать на станцию Кунцевская, прикусываю язык и неопределённо киваю: — Устал за последнее время. Поскорее бы всё закончилось.

— Закончится, Кирюша ... а потом отдохнёшь, у тебя будет очень большой отпуск, — с каким-то торжеством произносит он.

Вся группа в общаге. Разложили оружие, забиваем рожки до отказа патронами с серебряными пулями, готовим альпинистское снаряжение, укладываем тёплые вещи, консервы, воду. Кто знает, сколько времени проведём под землёй.

Впору ехать на снегоходах, даже лыжи проваливаются в мягкий, искрящийся на утреннем солнце, снег. Как редко бывают сейчас под Москвой такие зимы. Обычно, серое, нависшее над землёй, небо, ни единого проблеска светлых лучей. Дни без контраста, скользкие дороги, чёрный дым из труб, вороньё — их целые стаи — словно чёрные семечки, рассыпанные на белом покрывале.

А сейчас над нами пронзительно синее небо, ни единой тучи, яркое солнце и ... сумасшедший мороз, сплюнешь, слюна падает ледяной сосулькой. Даже намёка на ветер нет, тишина, лишь скрип от лыж и потрескивание деревьев. Ночью было ближе к минус пятидесяти, сейчас потеплело — чуть больше сорока. Вот так началась первая неделя декабря.

Интересно то, а ведь народ воспринимает такие лихие морозы нормально. Это б в моё время, в 2016 году, интернет пестрил бы страшными заголовками об аномальной зиме. Кто-то любит поднимать шум, заражая беспокойством и страхом простого обывателя. До того доведут людей, что обычные проблемы, вызывают в них панику. Помню, писали в интернете про случай в благополучной Америке, там отключили электричество!!! Большой мегаполис погрузился во тьму. Это событие, некоторые горожане, восприняли как ... реальный Конец Света. Были случаи, даже прыгали, в безумном страхе, из окон небоскрёбов. А получилось вот что, какой-то электрик, уронил стремянку в центральной трансформаторной подстанции прямо на оголённые шины, произошёл взрыв, и началась цепная реакция отключений электричества.

В военном обмундировании, предназначенном для спецподразделений, увешенные оружием, за плечами вместительные рюкзаки, пыхтим по свежему снегу. Мороз щиплет нос, губы и щёки теряют чувствительность, скорее бы уже метро.

А вот и оно! Появилось неожиданно, словно прорвало сугробы. Чёрный ход закрыт решёткой, но замок давно сбит с петель, покореженная дверь приоткрыта, из глубин подземелья дует ветер.

Миша и Ли первыми скользнули внутрь, по стенам забегал луч от мощного фонаря. Протискиваюсь между прутьями, моментально окутывает темнота, но и теплее становится значительно. Затем появляется Катя, уткнулась мне в спину, обдав одуряющим ароматом дорогих духов, Рита сразу пошла вперёд, она, как оборотень, лучше всех нас видит в темноте, последним вползает Эдик.

— Билеты надо покупать? — вырывается у него смешок.

С удивлением глянул на него. Неужели боится? Нет, всё же, шутит. Двинулись по недостроенной станции. Как назло звук от шагов чётко разносится в пространстве. Снимаю с плеча автомат, вставляю рожок с патронами, передёргиваю затвором. Вокруг Риты колыхнулся призрачный контур питбуля, Ли, вскрикнув, шарахается в сторону, тут же раздаётся язвительный смешок Кати: — Привыкай, солдат, всегда держи трусы в сухости.

Ли говорит что-то нечленораздельное.

— Не ругайся, укушу, — зло рыкнула девушка-оборотень.

— Да тихо, вам! — прикрикиваю я.

Что-то нервы у всех напряжены, не дело. А Рита меня весьма сильно беспокоит, уж очень в последнее время у неё испортился характер, совсем исчез со щёк часто появляющийся румянец и её открытая улыбка, в глазах постоянно появляется холодный блеск беспощадного зверя.

Подходим к чёрному провалу, здесь планировалось устанавливать эскалатор. Из стен торчат мощные металлические балки, виднеется путаница из арматуры, обрывки толстых верёвок, измочаленные концы ни о чём хорошем не говорят.

Скидываем вещи, готовим беседки, обвязываемся, щёлкают карабины, навешиваем самохваты. Миша чётко следит за нашими приготовлениями, он великолепно разбирается в альпинистском снаряжении.

Верёвки привязываем к толстым балкам, свистят концы, брошенные умелой рукой, спуск готов. Миша первый прыгает в темноту, свет фонаря беспорядочно мельтешит в кромешной тьме, увязая в путанице металлоконструкций.

Через некоторое время, далеко внизу, словно гигантский светляк, зажёгся огонёк. Сигналит, значит всё в порядке.

— Теперь ты, — касаюсь хрупкого плеча Кати.

— Эх, в мои годы такие подвиги, — шутит она и бесстрашно сползает вниз.

Кореец с опаской заглянул в темноту. Рита щёлкает над его головой страшными челюстями, Ли, от греха подальше, живенько проваливается в шахту. За ним с рычанием прыгает девушка-оборотень. Верёвка натягивается как струна, словно под чудовищным весом.

— Теперь ты, — обращаюсь к Эдику.

Он лихо скользнул вниз, почти полностью ослабив верёвку на рогатке, мгновенно исчезает в темноте. Некоторое время смотрю вниз, постепенно до сознания начинает доходить смысл того, какая огромная высота. На дне передвигаются огоньки, не больше вспышек от спичек, озноб пробегает по спине, мне сигналят, пора, я вздыхаю.

На удивление спускаться не страшно, в темноте не видно окружающего пространства, летишь, словно в чёрном мешке, даже расслабился, отпустил верёвку и едва не влип в землю, вовремя выбросил самохват. Дёрнулся как червяк на паутине, но зад не отбил, растопырив в разные стороны ноги, завис в сантиметре от земли.

— Кирилл, когда-нибудь доиграешься, — неодобрительно ворчит Миша, пытаясь расклинить язычок самохвата.

Стоим на бетонных плитах перрона, как-то всё не реально, столько средств и сил вбухали и забросили. Очевидно, это метро нужно неким враждебным человеку силам. До поры до времени им приходится скрываться в подземельях, где копят мощь и злобу. Я в ужасе от того, что под Москвой целая сеть заброшенных ходов и всё это переплетается между собой. Сколько в них прячется ненормальных людей и всякой нечисти. Месяцами можно ходить по лабиринтам и однажды умереть, растворившись в желудках крыс.

— Куда пойдём? — Миша светит фонарём и в такт лучу двигает стволом автомата.

Я указываю на блестящие рельсы. Прыгаем на шпалы, в стороны разлетаются брызги ржавой воды.

— Однако, грязно здесь, — морщится Катя, цепляется за Эдика, чтобы не коснуться склизких стен.

На лице у Германа Ли блуждает бледная улыбка, но автомат держит уверенно, ощутимо попахивает чесноком, опять его наелся, но вряд ли это поможет от упырей, одна надежда на серебряные пули.

— Кому чеснока дать? — слышится его заботливый голос.

Миша с ходу сгребает целую жменю и вот, слышится громкое чавканье. Катя недовольно отходит в сторону, для её утончённого обоняния это явный перебор.

— Знаешь, почему упыри любят Прибалтику? — дёргается в призрачном оскале морда питбуля. Рита шарахается от едкого запаха.

— Почему? — Ли с опаской косится неё.

— Там люди воспитанные, чистые, и не жуют чеснок в присутствии женщин. От вашего запаха, выворачивает.

— Извини, Рита, — Ли вжимает голову в плечи.

— Ладно, уж, — неожиданно смягчается девушка-оборотень. — Если что, держись ко мне ближе ...мальчишка.

— А как же запах? — пискнул кореец.

— Хм ... не дыши в мою сторону.

Меня этот диалог конкретно рассмешил, да и с сердца свалился камень, Рита смогла унять звериные инстинкты и стала прежней девушкой, если конечно это применительно к оборотню.

— Там человек, — как гром среди ясного неба, звучит шёпот Эдика.

Сходу направляем свет в тоннель. Действительно, по шпалам бредёт худой мужчина, на плечах, цепко обхватив шею скрюченными пальцами, покачивается седой старик.

Я обомлел, картина настолько необычная. Может, случилось несчастье, вдруг им нужна помощь? Только открыл рот, чтоб окликнуть, резко звучит автоматная очередь, Рита прицельно шпарит по ним из своего СР-3 "Вихря".

— Ты чего!!! — пытаюсь выбить из её рук автомат.

— Упыри!

Тут я и сам вижу. Мужчина бросает старика на землю, изо рта выдвигаются узкие клыки, лицо искажается, заостряются уши и он, не раздумывая ни секунды, бросается на нас, но смертоносный поток серебряных пуль сбивает его с ног. Он корчится в агонии, мясо пластами сходит с тела, невыносимо воняет горящей плотью и упырь, рассыпавшись зловонным пеплом, превращается в прах.

— Что со стариком? — встрепенулся я.

— Сейчас и его замочим, — рычит Рита.

— Угомонись! — кричу я.

— Это тоже упырь, только мёртвый! — отпихивает меня Рита, но опускает ствол автомата. — Впрочем, если ты сомневаешься, давай подойдём ближе. Эта тварь может только руками хватать и клыки в горло запускать, а самостоятельно ходить не в состоянии.

— Где Ли? Ли исчез! — всполошилась Катя. Миша, ты чего? — хватает она окаменевшего от страха деревенского парня за шиворот.

Мой друг быстро приходит в себя: — Отлипни, женщина, я просто наблюдал ... а мой друг ... между рельсами отдыхает.

Эдик поднимает Германа Ли, отряхивает одежду: — Что ты, это просто обычные упыри!

В отдалении корчится седой старик, загребает руками, пытается зарыться в землю, но под ним рельсы и шпалы. Осторожно подходим. Он вскидывает голову, в глазах лютая ненависть, седые волосы слиплись, под кожей явственно просматривается череп, воняет полуразложившимся трупом. Упырь с шумом нюхает, дёргается кадык, из уголков тонкого рта тянется липкая слюна, наползает на узкие клыки и болтается в воздухе как резиновый клей, не в силах разорваться.

— Зачем всё усложнять, — Катя наводит на него автомат.

— Подожди, не стреляй, мне бы хотелось его кое о чём спросить, — останавливаю я напарницу.

— Да он и ответить ничего не сможет, слюной вся пасть залеплена, — кривится Рита.

— Ты кто? — обращаюсь к упырю.

Он встрепенулся, лицо искажает судорога, приоткрывает рот, выдувается пузырь, лопается как жвачка, залепляя ему нос, повеяло зловоньем, меня едва не вворачивает, отшатываюсь в сторону.

— Не нравится? — скрипит насмешливый голос. — Вы бы посидели в могиле шестьдесят лет, посмотрел бы на вас.

— Куда тебя несли? — требую от него ответа.

— Зачем мне тебе отвечать, — с большим трудом произносит упырь, устало роняет голову на грудь. — Помоги мне сесть, — неожиданно говорит он.

Я едва не делаю шаг, но вижу, как в глазах блеснул голодный огонь, и напряглись жилистые руки. Ах, сволочь, напоследок хочет вонзить в меня клыки!

— А если я тебя оставлю в покое, скажешь куда направлялись? — присаживаюсь на корточки, не свожу взгляда с застывших длинных рук.

— Что мне здесь, место плохое, камень и железо, могилу не вырыть, любой сможет обидеть старика. Если б ты отнёс меня к мягкой земле? — хитрит упырь.

— Не прокатит, — усмехаюсь я. — Впрочем, как хочешь, шанс тебе давал, — поднимаюсь, скидываю с плеча автомат.

— Не надо, — устало прикрывается рукой упырь. — Ты действительно оставишь меня в покое?

— Разумеется, — оживляюсь я.

Упырь некоторое время молчит, уронив голову на грудь, затем с усилием поднимает взгляд, угрюмо смотрит. В глубоко сидящих глазах притаился тёмный голодный огонь.

— Если дашь глоток крови, о многом тебе поведаю.

— Хочешь вонзить в меня клыки? — я дёргаюсь в омерзении. — Так инфекцию можно подхватить. Верно, шестьдесят лет клыки не чистил?

— Да кто ж мне даст испытать блаженство укуса, — соглашается упырь, — в стакан

налей.

— Хорошо, — решаюсь я, достаю финку.

— Подожди, — Рита решительно отбирает у меня нож, — своей налью.

— Но, Рита ...

— Так ... будет ... лучше, — с расстановкой говорит она. Достаёт алюминиевую кружку, хладнокровно чиркает лезвием по венам, брызжет алая кровь, направляет струи в кружку.

— О-о-о, — вырывается стон из иссушенных губ упыря. Вытягивает руки в страстном порыве.

— Не так сразу, как говорится: "сначала деньги, потом стулья", — с насмешкой говорит Рита.

— А не обманешь, дитя ночи? — упырь сразу понял, что Рита оборотень.

— Да колись уже, старый хрен, не то вылью, — Рита наклоняет кружку, тяжёлые капли крови скользнули на грязную землю.

— Подожди! Я скажу, — словно в ознобе забился упырь. — Здесь есть центр по оживлению мёртвых упырей, мечта каждого из нас. В последнее время к нам проявляют невиданную заботу.

— Уж не Вита-с это? — встрепенулся я.

— Вита-с? Знаю его. Революцию в 1917 году с ним делали. Пламенный патриот, гуманист и беспощадный к контрреволюционерам.

— Не лапай своими грязными руками светлые идеалы марксизма-ленинизма! — взъярилась Рита.

— Как скажешь, девочка, но поверь, в те времена, в партии было много упырей.

— Сейчас кровь вылью!

— Замолкаю, — покорно соглашается он. — Да нет, не Вита-с, хотя он мог бы. Но здесь несколько другой подход, помимо упырей, собираются все низшие и высшие из ночных. Здесь нечто глобальное, говорят, даже людей приглашают.

— Да что же здесь у вас творится?! — восклицаю я.

— Здесь творится история, верхи не могут, низы не хотят.

— Конечно, каждая кухарка может управлять государством.

— Истину говоришь, — поспешно соглашается упырь.

Я фыркаю: — Так значит, вы готовите революцию?

— Мировую революцию, — уточняет он.

— И кто ж будет управлять? — меня не то что бы интересует его мнение, больше забавляет. Когда-то это уже проходили.

— Угнетённые, — просто говорит упырь, — вурдалаки, навки — все ночные, и ... оборотни тоже... девочка, — пристально глянул он в её глаза.

— Кирилл, хватит с ним разговаривать. Демагог! Упыри Великую революцию сделали! Да он даже Ленина не читал! Кстати, ты тоже, — с укором, но мягко замечает она. — В ленинском оригинале эти строчки звучат с точностью до наоборот: "Не каждая кухарка может управлять государством", а точнее: "Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством", — она с лёгкостью цитирует ленинские строчки.

— Что, действительно так? — невероятно удивлюсь я.

— Очень легко проверить, прочитай статью Ленина: "Удержат ли большевики государственную власть?", — гордо поводит плечами Рита.

Подкованная девочка! Ввязываться в дискуссию я не стал, обращаюсь к упырю: — Так кто же возглавляет ваш центр и где его найти?

Тот не сводит горящего взгляда с кружки, где плещется кровь, но говорить не очень хочет. Рита, издеваясь, взболтнула ею, несколько брызг, взвились вверх и шлёпнулись в пыль. Нежить перекосило как наркомана, не получившего вовремя очередную дозу, попытался соскоблить кровавые пятна грязными ногтями, но те быстро впитались в землю. Он разочарованно ухнул, скрипнул зубами в бессильной ярости и начал говорить, присвистывая и шепелявя: — Станция Кропоткинская, под ней мир Ночных. Это всё равно, что Мекка, для верующих. Тысячу лет мы строили обитель для живых мертвецов, духов и других существ, но и люди к нам приходили, даже становились правителями. Часто с их появлением происходил прорыв ночных на поверхность, но в итоге нас вновь низвергали, но скоро должна произойти Мировая революция — эра, под названием — Армагеддон. Из мира людей пришёл генерал и возглавил нас.

— Кто?! — восклицаю я. Земля уходит из-под ног. Неужели всё же Щитов! Последние сомнения развеялись, на душе стало пусто. А как же Стела? Она такая чистая и нежная!

— Генерал, — с наслаждением повторяет упырь, он видит мою реакцию и радуется, тварь!

Молча, направляю ствол автомата в мерзкую рожу.

— Ты обещал! — вскрикивает упырь.

— Пошли, — дёргает меня Рита. — Пей кровопийца, пролетарскую кровь, — она протягивает упырю кружку.

Тот жадно хватает, делает судорожные глотки. Внезапно он исторгает дикий вой, тело изгибается, рвётся плоть, из жутких ран свистит зловонный дым, вспыхивает пламя, трещат кости: — Сука!!! — кричит упырь и разваливается на множество частей.

В шоке останавливаюсь, Ли на гране обморока, Миша начинает стрелять в кучу пепла, разметая тлен в пыль.

— Что ты сделала, подруга? — как ни в чём не бывало, улыбается Катя.

Эдик хлопает Мишу по плечу: — Хватит с него, не трать патроны. Мой друг поворачивается, лицо оскалено, но быстро приходит в себя, тяжело вздыхает: — Страсти, какие, умом тронуться можно. А действительно, что произошло?

— Пульку серебряную в кружку бросила, — невинно хлопнула длинными ресницами Рита.

— Мы же обещали, — пытаюсь возмутиться я, но невольно улыбаюсь.

— Смерть решает все проблемы. Нет человека и нет проблем. То есть, в смысле упыря, поправляется она.

— Тоже Ленин, — усмехаюсь я.

— Нет, Сталин, — с гордостью произносит она.

Гл.22.

Проблема. Как из заброшенного подземного хода найти дорогу в московский метрополитен? Где-то он пересекается, это понятно, но где? В любом случае нужно идти по шпалам во тьму тоннеля, пока это единственный путь.

Миша, ужасая полумрак своей косой чёлкой и стройный Ли, видимо испытывая неловкость за свои прежние страхи, подсвечивая дорогу лучами мощных фонарей, идут впереди. Мне же, особый свет не нужен, в последнее время зрение обострилось и весьма сносно вижу в темноте. Необычное состояние, словно проявляются картинки, без теней и контраста.

Пустынно. Рельсы, поблёскивая холодным металлом от касающихся их света фонарей, как мираж исчезают вдали. Кажется, всё живое вымерло и вряд ли кто рискнёт спуститься в кошмарные глубины подземного мира. Но вот, словно надсмехаясь над пустотой, то там — то здесь, вспыхивают красные огоньки. Они двигаются, иногда замирают, скачут по стенам, прыгают на шпалы, с мерзким писком шлёпают по лужам.

— Крысы, — вздрагивает Эдик. В голосе ощущается напряжённость. — Огромные крысы, — добавляет он.

Всматриваюсь в темноту, картинка высвечивается, словно чёрно-белая фотография в проявителе, замечаю серые бока омерзительных животных. Они сбегаются в стаи, иногда замирают, обнюхивая друг друга, целенаправленно смотрят на нас, словно обсуждают дальнейшие действия и вновь скачками бегут по ржавым трубам и обрывкам электрических кабелей.

Миша не выдерживает и выпускает очередь по серым теням. Огоньки исчезают, вновь становится тихо, но чувство, что за нами наблюдают, только усилилось.

Рита полностью преображается, метаморфозы столь сильные, что уже не видно человеческого тела. Огромный питбуль, высекая когтями искры, тяжело дышит, распространяя запах псины. Странная картина, ведь где-то внутри, скрывается тонкая фигурка женщины, судорожно удерживающая автомат.

Миша, забывшись, протягивает руку, чтоб поладить страшного пса и, едва не лишается пальцев, Рита не терпит фамильярности.

— Прости, девочка, — в страхе говорит он.

Рита лишь взвыла и потрусила вперёд, она с трудом сдерживает звериные инстинкты. Как сейчас её понимаю, мне самому смертельно хочется вытащить драконий камень и отдать ему свою душу, получив взамен сокрушительную силу зверя. Но меня страшит, что стану ещё одним Чёрным Драконом, да и завязнуть в узких переходах с такой-то массой вполне реально. Но чем глубже уходим в тоннель, тем сильнее возникает желание напоить камень кровью и не просто по капле, а погрузить в него полностью своё тело. Злая магия усиливается под толщей земли, вышибая остатки разума.

— Катя, ты как? — с тревогой окликаю её.

— Еле сдерживаюсь, — скрипнула зубами она.

— О чём это вы? — Эдик подходит к ней, пытается обнять, но она резко сбрасывает руку.

Внезапно Рита, коротко взвыв, бросается в глубину тоннеля, словно вихрь пронёсся и исчезает.

— Рита! — в страхе кричу я.

— Она не ответит, — Катя обмякла, опирается об Эдика, грудь судорожно вздымается, её изумрудные глаза поблекли. — Она забрала чужую магию с собой.

Действительно, с меня словно спали оковы, мозг вновь начинает соображать.

— А как же она? — в душе вспыхивает горечь и страх за неё.

— Если справится, вернётся, нет ... станет ещё одним воином на стороне врага, — жестоко отвечает Катя.

— Я не верю, — дыхание перехватывает от горя. Внезапно мне кажется, что я её любил.

— Эх, напарник, как ты расклеился, а мы только в начале пути, — пристыдила меня Катя.

Как пусто стало, словно вырвали кусок души. Корю себя, что так мало уделял ей внимание и зачем я полюбил дочку Чёрного Дракона. Видение образа Стелы вспыхивает перед глазами и быстро растворяется в светлом сиянии.

— Ты в порядке? — с беспокойством окликает меня Катя.

— Да, только сердце болит.

Миша останавливается, поднимает руку, быстро прячется за колонной.

— Что там? — я вскидываю автомат.

— Дрезина. Мы пройдём вперёд, — Миша и Ли сгибаются и, короткими перебежками устремляются к ней, у вагонетки останавливаются как вкопаны: — Здесь мёртвые люди, карлики, — громко шепчет Миша, судорожно почёсывая стриженый затылок.

Срываемся с места, останавливаемся рядом с сержантами. Картина нелицеприятная, вокруг дрезины разбросаны изувеченные тела, все небольшого роста, бородатые. Кто-то с перекушенной шеей, у кого-то разорван живот, всё залито кровью, а внутренности разбросаны в разные стороны, даже на стенах повисли, будто гигантские слизняки. Такое ощущение, что здесь произошла битва за дрезину, но погибли все.

— Что за люди? — пытаюсь разглядеть в кровавом месиве человеческие черты.

— Не-ет, это не люди, — икает Герман Ли.

— У них хвосты, — с необъяснимой радостью замечает Эдик.

— В дрезине есть живые, — Катя отшатывается в сторону, палец на курке напрягся.

Миша поддевает стволом автомата тряпьё, откидывает сторону, морщит нос от невыносимого зловония, пинает какое-то существо. Раздаётся злобное шипение, показывается огромная голова на тонкой шее, худые пальцы обхватывают борта дрезины, шатаясь на ножках-спичках, на нас оскалилось брюхатое существо.

— Боже мой! — вскрикивает Ли.

— Какая мерзость! — кривится Катя.

— Интересное создание, — с большим вниманием рассматривает его Эдик. — А вы знаете, кого мы встретили? Это обменыш.

— Какой обменыш? — не понимаю я.

— Младенец, которого обменяли на чертёнка.

— Что за бред, — раздражённо фыркаю я. — Ещё скажи, что черти существуют.

Эдик пожал плечами: — Вы же существуете.

— Спасибо за сравнение, Эдуард Арнольдович! — громко возмутилась Катюша и несколько огненных искорок вырвались из её прелестных губ.

Существо из последних сил лезет за борт, маневрирует на скользком краю, заваливается, я едва не бегу подхватить его, боясь, что оно разобьётся, но отвращение сдерживает. Обменыш падает на шпалы, всхлипывает как ребёнок, с трудом поднимается, с лютой злобой смотрит на нас и, с трудом удерживая на печах тяжёлую голову, она падает то в одну сторону, то другую, загребая кривыми ножками, ковыляет в темноту.

— Весь сброд собирается, — Катя держит мерзкое существо на прицеле. Не удивлюсь, если сейчас выстрелит, но она со злобным хмыканьем опускает ствол вниз.

Ли немного приходит в себя, осматривает мертвецов: — Кто же это? — в недоумении восклицает он. — Что за мужички такие?

— На хвосты посмотри и всё ясно станет, — Миша хищно раздувает ноздри, тыкает их стволом.

— Неужели черти? — в ужасе отшатывается Ли.

— Нет. У них, говорят, рога есть, а у этих нет.

— Дикинькие мужички. Вон, пальцы костяные, а бороды ниже колен, — у Эдика глаза светятся от счастья, он встретился с тем, что считалось вымыслом наших предков. Зная друга, понимаю, всякое открытие его доводит, чуть ли не до экстаза.

— И ... кто они, — икает Ли.

— Низшая нечисть, сродни лешим, нападают на людей, щекочут до смерти ...

— Какая изощренная пытка, — в ужасе передёргивает плечами Катя.

— Их словно волки грызли, — выпучил глаза Миша, лицо окаменело, как у быка, увидевшего красную тряпку, а лоб покрыт крупными каплями пота. В отличие от Эдика, он не испытывает блаженства от всей этой мерзости.

— Да это Ритка их уделала, — уверенно говорит Катя.

— Вероятно, — я вздыхаю, мне страшно за неё, всё отдал бы, чтоб она была рядом с нами. Какая она милая и хорошая, даже в обличие зверя испытывает за нас беспокойство.

— Попались под горячую руку, она сейчас разъярена как никогда, будет рвать и наших и ваших, пока кто-нибудь её не остановит, — безжалостно обрывает мои светлые мысли Катя.

— Ты неправа, Катюша, она не потеряла разум.

— Может быть, — поспешно соглашается она, — но кто-то её ведёт, это точно. Нас тоже хотел окутать магическими сетями, но Рита, как обычно, впуталась в них первая. Заметь, на людей эта магия не распространяется, — она с удивлением косится на Эдика, — только на нас, мы для него лакомые конфетки. Боюсь, как только притащит к себе Риту, займётся нами. Знать бы кто это?

— Ты что, до сих пор сомневаешься? Упырь сказал, это генерал. А кто у нас генерал? — мрачно замечаю я.

— Щитов, — неопределённо говорит Катя.

— Единственно, смущает, почему он с нами раньше не расправился? Для чего такие сложности? — мне действительно не понятна его логика.

Катя на миг задумывается и уверенно говорит: — Он всерьёз нас опасается, не стал нападать без своих слуг. Здесь тьма, куча нечисти, да и колдуны есть в наличии. Я уверена, это они повсюду расставили магические сети, не вляпаться б в них вновь.

— Судя по всему, в их распоряжении имеется книга, которую я нашёл в подвале. В ней есть магия и против нас, — с сожалением вздыхаю я.

— Та самая?

— Угораздило меня выронить её в Отстойнике, а генерал смог до неё добраться. Он ещё более опасен, чем мы думаем.

Сейчас меня ничто не сможет остановить, картина, нарисованная воображением столь чудовищна, что теперь не до сантиментов. Любовь к Стеле уже не спасёт её отца, на кону даже не один мир, а — миры.

Эдик ворошит стволом автомата грязное тряпьё, вышвыривает его на пути, морща носы, ему помогают Миша и Ли.

— Транспорт готов, — радостно улыбается Эдуард.

С опаской заглядываю в дрезину. От неё разносится вонь, путешествовать на ней весьма хочется, уж очень она пропахла нечистью, но что делать.

Миша и Ли спихивают с путей дикиньких мужичков. С удовлетворение отмечаю, парни привыкают к странностям сего мира. Вот Ли, присаживается на корточки, с омерзением трогает стволом гибкий хвост одного из убитых, качает головой. Миша, тот вообще без всякого почтения оттаскивает их с путей за ноги.

Дрезина пропитана какой-то слизью, очень скользко, пришлось еще повозиться с полчаса, забрасываем дно бетонной крошкой.

Стронулись с места, вероятно вовремя, так как вновь видим красные огоньки глаз огромных крыс. Одна из них всё же выпрыгивает на пути, но Миша не церемонится, срезает очередью из автомата, бьём её корпусом дрезины и устремляемся в путь, прямиком в чёрный зев тоннеля.

Под перестук колёс немного расслабляемся. Ветром несколько сдувает мерзкий запах, да и принюхались уже, даже Катя перестала охать и стонать, она совсем не переносит дурные запахи.

На полном ходу выскакиваем на какую-то станцию, думал было остановить дрезину, но вижу множество непонятных силуэтов, бесцельно бродящих по перрону. Вероятно, это действительно люди, а может, что похуже, не стал рисковать, ещё больше отпускаю рычаг, со свистом проскакиваем мимо. Кошусь назад, тёмные тени прыгают на шпалы, расставив руки, бредут в нашем направлении, но им не угнаться за нами.

— Это зомби? — клацает зубами Ли.

— Наверное, — с неохотой говорит Эдик. Как странно, но он сильно побледнел. Вероятно, что касается разума человеческого, для него святое, здесь же — пугающая пустота. Ни проблеска мыслей, полное отсутствие души, одно лишь неразборчивое мычание, но вскоре и оно затихает.

— Серебряные пули их не остановят, если б не дрезина, станцию не прошли. Эх, Ритка, спасибо тебе, — Катя неожиданно шмыгает носом.

Через некоторое время в стенах тоннеля обнаруживаются обвалы, кругом валяются каменные глыбы, но с путей их кто-то убрал. Рельсы полностью скрываются под толщей воды, здесь бьют глубинные источники, но проехать ещё можно, правда, пришлось существенно сбавить скорость.

Ледяная до ужаса вода захлёстывает через борта дрезины, весьма неприятно. Словно плывём, вся надежда, что нет провалов, иначе окажемся в воде, а Катя плавает плохо и выбраться отсюда некуда, по бокам скользкие стены.

Прекрасно понимаю, благодаря дрезине мы достаточно легко миновали тщательно организованную ловушку, пешими, даже если смогли прорваться сквозь заслон из полчищ зомби, впереди ждала бы водная преграда, без дрезины не пройти и лишённые души существа рано или поздно настигли б нас.

Лучи фонарей пляшут по поверхности воды, что-то мне подсказывает, в глубине таится враждебная человеку сила. С напряжённым вниманием вглядываюсь в мутные воды. Вроде как тени мелькают, неужели и здесь нас поджидает опасность.

Словно рыбина плеснула по воде хвостом и, в следующую секунду, мертвенно— бледное тело ткнулось о борт дрезины и мгновенно отскочило в сторону от града из серебряных пуль, Миша и Ли, стоящие у борта, успели заметить приблизившуюся тварь.

— Зачем? Может это безобидное существо, — взволновался Эдуард, страдальчески возведя брови вверх.

Ли дёргается в омерзении: — Видели бы вы эту гадину, как раздутая жаба, — в раскосых глазах светится решимость, парень явно быстро осваивается.

— Здесь добрых нет, — его друг раздувает ноздри, растопыренной пятернёй пригладил вздыбившуюся косую чёлку и ещё раз стреляет в воду. — Вроде как зацепил, — с удовлетворением говорит Миша, оттирая пот с толстой шеи.

В следующую секунду дрезина наезжает на скрытое в воде препятствие, резко тормозит, от толчка хватаемся за борта. Краем глаза замечаю тонкие как ветки пальцы и из воды, выпрыгивает маленькое, горбатое существо, брюхатое, с сучковатыми руками, обдаёт холодом, стремительно обхватывает Эдика лапами и утаскивает в воду. Не раздумывая, ныряю следом. Вода обожгла словно кипяток, одежда вмиг отяжелела, шарю руками, к счастью цепляю ногу друга, но его тянут с невероятной силой. Упираюсь об рельсы, стискиваю зубы, умру, но его не отпущу. С дрезины ещё кто-то прыгает, помогает мне, с общими усилиями вытягиваем Эдика на поверхность, он с шумом вдыхает воздух, славу богу не захлебнулся.

Вблизи вижу безобразную морду дряхлой старухи, тонкие губы вытягиваются, бью локтем, попадаю, словно в резину. Тварь заголосила как раненая обезьяна и пытается укусить, но получает кулаком прямо в рот от моего помощника.

— Гадина, получай ещё! — оказывается это Герман Ли. Он мастерски наносит боковой удар, я снизу в челюсть. Хрустят косточки, изо рта вываливаются зубы, тварь истерично орёт, плюётся, но Эдика не отпускает. Мне становится жутко, она обладает чудовищной силой. Внезапно вижу в отдалении, всплывают несколько безобразных голов, мутные глаза тускло светятся в темноте, ещё один момент и они будут рядом.

Как тяжёлый бегемот в воду плюхается Михаил, рыча как зверь и безумно вращая глазами, принялся с усердием пилить ножом горло мерзкому существу. Брызгает белёсая жидкость, шея свешивается на тонком позвоночнике, наконец-то она отпускает свою жертву, болтая почти перерезанной головой, отплывает. С ужасом замечаю, шея удивительно быстро срастается.

— Бежим! — ору я и тащу Эдика за собой. Звучат автоматные выстрелы, на некоторое время они отпугивают водяных тварей.

— Быстрее!!! — надрывается Катя, непрерывно, стреляя.

Помогая друг другу, переваливаем через борт, хватаю брошенный автомат. Шквал из серебряных пуль отшвыривает нечисть и она исчезает в воде. Дрезина неожиданно двинулась с места, а позади, всплывает раздутый утопленник, это им подперли колёса.

Набираем ход, до боли в глазах всматриваемся в глубину, постоянно стреляем, всё кажется, кто-то мельтешит на нашем пути. С такой интенсивной стрельбой и патроны скоро могут закончиться, от этой мысли по спине пробежался противный холодок.

Эдик присаживается на корточки, дрожит от холода, глаза задумчивые, на лице ни тени от пережитого. Он что-то калькулирует в своей гениальной голове, внезапно очнулся, улыбается как дитя при виде любимой игрушки: — Шишимора, одна из самых слабых в мире нечисти, — с радостью сообщает он.

Мы все смотрим на него как бараны на новые ворота.

— Эдик, очнись, мы едва не погибли. Чему ты радуешься? И ещё хочу спросить тебя, где твой автомат?

Мой друг лучезарно улыбнулся, даже я, долго знающий его, ошеломлён реакцией: — Автомат ерунда, вы только вдумайтесь, всё, что мы читали в мифах, существует, это же здорово! — его бородка растянулась от уха до уха, и он осветил нас гениальной улыбкой.

— Да ну тебя! — вспылил я. — Говоришь, это существо слабенькое?

Эдик приходит в себя, хмыкает: — С другими так просто не справимся.

— Ты всегда можешь хорошо утешить, — хлопаю его по мокрым плечам. — Однако, если в ближайшее время не обсушимся и не обогреемся, ждёт нас переохлаждение, а это верная смерть.

— Надо быстрее выбираться из этого болота, мальчики, — всполошилась Катя.

Рычагами толкаем дрезину, постепенно, преодолевая плотность воды, увеличиваем ход. Миша и Герман Ли часто постреливают, мы под пристальным вниманием водной нечисти, пока серебряные пули спасают.

Грязно-белые тела мелькают у самых колёс, изредка из воды появляются длинные руки со скрюченными пальцами, слух режет истерический хохот, громкое бульканье и всплески в опасной близости от нас.

Эдик стоит со мной на рычагах, крутит шеей, пытается рассмотреть в гадких рожах, такое милое для себя очередное мифологическое существо.

— В основном шишиморы, — с разочарованием подводит итог своим наблюдениям, — в некотором роде нам везёт.

Очередная злодейка запрыгивает на борт, но шквальный огонь из автоматов словно разрезает её на части, но она вытягивает тонкие губы и пытается схватить сучковатыми пальцами кого-нибудь из нас. Герман Ли не раздумывая бьёт прикладом, ломая позвоночник, она переламывается пополам и с хохотом падает, взметнув фонтан воды, идёт на дно.

Куда не глянь, из воды торчат старушечьи физиономии, их зрачки светятся в темноте как глаза голодных крокодилов. Мы работаем рычагами из последних сил, вода захлёстывает через борт, утяжеляя и без того громоздкую дрезину, но намечается тенденция подъёма. Наконец вода отступает, а с ней и вся болотная нечисть. Выбираемся на сухие пути и разгоняем дрезину до скорости хорошего автомобиля.

В пылу боя невозможно жарко, вода и пот нагрелись от тела и получился эффект как от мокрого гидрокостюма, единственное неудобство, одежда сильно сковывает движения.

Вновь появляются крысы, такое ощущение, что они за нами следят, близко не подходят, вероятно, успели познакомиться с серебряными пулями. С громким писком перебегают с места на место, суетливо заскакивают на ржавые трубы, протискиваются в щели. Всюду мелькают безобразные голые хвосты, глаза светятся, словно раскалённые угольки, поблёскивают жёлтые резцы передних зубов, когда они, встав на задние лапы, нюхают воздух, суетливо двигая головой по сторонам.

— В детстве я боялась крыс, — Катя пристально рассматривает неприятных животных.

— А чего их опасаться, обычные живые существа, заняли свою нишу и не трогают человека, если он с ними не пересекается, — Эдик как всегда глубокомыслен в своих рассуждениях.

Внезапно крысы как по команде исчезают, выезжаем к перрону очередной станции. Она пустынна и на ней есть освещение, правда не электрическое, светится плесень в углах стен и на бетонном полу.

Нажимаем на тормоз, визжат колёса, вылетают жёлтые искры, дрезина, словно делая над собой усилие, останавливается.

— Интересно, а где мы? — Ли первый выпрыгивает на шпалы, озирается по сторонам, беря под прицел всё, что ему кажется подозрительным.

— Под Москвой, — задумчиво пожимает плечами Миша.

— Спросить бы у кого? — Ли выбирается на перрон.

— Типун тебе на язык, — усмехаюсь я. — Не хотел бы здесь с кем-нибудь встретиться.

— В любом случая необходимо найти ориентир, чтобы узнать направление к станции Кропоткинская, — Эдик помогает выбраться Кате, бережно обхватывает её за талию, ссаживает на землю.

— А что говорит твоя интуиция? — заглядывает она ему в глаза.

— Интуиция говорит, здесь темно, почти темно, — добавляет Эдик.— Найти бы выход наверх, так проще будет сориентироваться.

— Считаешь, что здесь может быть выход? — смотрю на друга, знаю, просто так он ничего не говорит, следовательно, у него есть кое-какие соображения на этот счёт.

— Оттуда воздух идёт. Хотя не факт, — добавляет Эдик, — очень может быть там переход на другие линии.

Стоим на перроне, вокруг ни души, даже крыс нет. Меня это начинает сильно тревожить.

— Крысы исчезли, — подтверждает мои опасения Эдик.

— Что бы это могло значить? — струхнула Катя.

— Боятся чего-то, — пожимает плечами мой друг.

— Когда хочешь, можешь успокоить, — у Кати вырывается короткий смешок.

— Их кто-то жрёт, — Ли спотыкается об кучку обглоданных крысиных костей, отшвыривает сапогом, с настороженным вниманием оглядывается, водя автоматом по кругу.

Миша освещает станцию фонарём, их когда-то начинали обкладывать мраморными плитами, но только успели заложить лишь нижний ярус. В дальнем углу перрона одиноко притаился трёхметровый вагончик, что обычно используется строителями — одно из единственных напоминаниях о пребывании здесь людей. Да, вот ещё, на стенах малярной кистью смачно написано: "Вован козёл!", а чуть ниже: "Сам козёл!!!", я улыбаюсь, на лицо обычные человечески чувства.

— Вагончик проверьте, только аккуратно, — обращаюсь к сержантам.

Они идут осторожно, но крысиные косточки часто хрустят под ногами, разнося звук достаточно далеко. Конечно, вряд ли кто-то там есть, но переживания захлёстывают меня через край, даже делаю пару шагов вслед. Неожиданно взгляд выхватывает разброшенную на земле плоскую гальку, и чуть в отдалении сложенный из неё замысловатый рисунок. Где-то я уже подобное видел! Нехорошее предчувствие сдавливает сердце, я встревожено выкрикиваю: — Не становитесь на камни и не двигайте их!

Наконец-то они подходят, Ли присаживается на колено, держит наизготовку автомат, Миша осторожно открывает дверь, светит фонарём и замирает. Через некоторое время, так же тихо отходит, пятится, дёргает недоумевающего Ли и, почти бегом направляются к нам.

— Что там? — с испугом смотрю в серое от ужаса Мишино лицо.

— Там женщина спит, — выпучив глаза, шёпотом говорит он.

— Какая женщина? — едва не выкрикиваю я.

— Большая, растянулась на весь вагон, она лежит на человеческих костях и у неё один глаз.

— Очень интересно, — Эдик скребёт бороду. Что-то калькулирует в голове, затем рассерженно фыркает: — Да быть такого не может!

Я переглянулся с Катей: — Что ты имеешь в виду? — вкрадчиво спрашиваю его.

— Для начала мне надо самому посмотреть, — решительно произносит он.

— Не стоит! Боюсь, мы уже с ней встречались ... эта галька, — моя душа покрывается льдом.

— Вы меня интригуете! Кто это?

— Называть по имени ни в коем случае, — в тревоге зашептала Катя.

— От вас никакого толку! — в непонятном возбуждении говорит Эдик и внезапно срывается с места: — Всё же я гляну!

— С ума сошёл? — Катя крупно вздрагивает.

Не успеваю ему запретить, а он уже шагает в направлении строительного вагончика. Хочу выругаться, но он идёт на удивление тихо, виртуозно обходя крысиные косточки. Сдавленно выкрикиваю: — Ради бога, не наступай на гальку!

Вот он уже на месте, слегка открывает дверь, светит фонарём, затем, так же тихо закрывает, на цыпочках бежит к нам: — Уходим отсюда и как можно быстрее, это не женщина, даже не человек. Боюсь, от упоминания имени она может проснуться, тогда нам крышка.

— Какая крышка? — помертвев от страха, округляет раскосые глаза Ли.

— Гробовая, причём в буквальном смысле, — цедит сквозь зубы мой друг. — Я бы здесь не остался ни на секунду.

Он спрыгивает с перрона, помогает Кате. Взбираемся на дрезину, дёргаем рычаги, с громыханием проворачиваются колёса, с испугом смотрю в сторону строительного вагончика, но дверь не открывается, кто бы там не был, но спит богатырским сном. Вот и славу богу! Дрезина с грохотом проезжает мимо станции и ныряет в тоннель. Разгоняемся и несёмся в темноте, словно в скоростном поезде. Минут через двадцать оборачиваюсь к Эдику: — Теперь ты понял кто это?

Он некоторое время молчит, затем ухмыляется, смотрит на меня, на лице дурашливое выражение, но в глубине глаз замечаю какой-то первобытный страх: — Лихо Одноглазое, — мрачно улыбаясь, говорит он.

— Впереди завал! — выкрикивает Миша.

Едва успеваем затормозить, дрезина, противно скрежеща колёсами, под сноп искр, останавливается у груды ржавого лома.

— Однако, путь специально перекрыли, — Эдик с тревогой оглядывается назад.

Мрачное предчувствие сдавливает голову, очень не нравится мне это. Покидаем дрезину, ходим у завала, чего там только нет: и ржавые трубы, искореженные газовые плиты, шифер, разбитые унитазы, тяжёлые шкафы, просто мусор плотно забитый в холщёвые мешки, камни и т.п.

— Кто-то очень постарался. Неужели это против нас преграда? — я пытаюсь раскачать толстую трубу.

— Придётся назад ехать? — Эдик с тоской смотрит вглубь тоннеля. — Но нам туда нельзя, — сам себе противоречит он.

— Мальчики, давайте попробуем разобрать кучу? — Катя старается крепиться, но голос дрожит.

— Ага, здесь мусора на несколько вагонов, — хмурится Герман Ли. В его голосе появляется отрешённость и мне не нравится его состояние. Ли ловит мой взгляд, раскосые глаза вообще превращаются в едва заметные щелочки, неожиданно я вижу в них фанатичный огонь, наверное, такой бывает у самураев.

Миша набычился, беспокойно ходит у завала, светит фонарём, вдруг ругается, отскакивает, стреляет из автомата.

— Ты чего? — подскакиваем нему.

— Крыса.

— Убил?

— Да, — Миша без особой брезгливости обхватывает голый хвост и тащит её к себе, крыса неожиданно дёргается, но звучит ещё одна очередь. — Теперь точно подстрелил, — рыкнул он и выдёргивает кошмарное создание величиной с небольшую свинью.

— Какая огромная, — Катя осторожно присаживается рядом, с любопытством тычет в неё стволом автомата.

— Она с другой стороны завала прошла, — уверенно говорит Эдик.

— Следовательно, есть крысиный ход? — Катя неуверенно улыбается.

— Ты, может, и протиснешься, но не мы, — грустно улыбаюсь я, — но попробовать стоит. Миша, лаз видишь?

— Очень хорошо. Судя по всему, крысы здесь часто ходят.

Он вытащил пару ящиков, отодвинул пятернёй мелкий мусор, сунул в нору голову, принюхался и с удовлетворением заявляет: — Воздух идёт, он не завален, пролезть можно ... если очень постараться.

Взбираюсь на ящик, свечу фонарём. Мрачное зрелище, крысиный лаз идёт между путаницы из кабелей, всюду битые бутылки, сломанные доски, консервные банки и осколки керамики.

— Я пошёл, — Миша снимает вещмешок с плеча, автомат и, толкая впереди себя, пытается влезть в узкий лаз. Долгое время у него ничего не получается, затем, зашатался в груде мусора тяжёлый шкаф и Миша потихоньку протискивается вовнутрь.

Как бы его ни засыпало, а это верная смерть, причём ужасная, крысы не преминут воспользоваться таким подарком судьбы.

— Я пролез! — наконец-то раздаётся Мишин голос.

— Катя, теперь ты, — я касаюсь её за плечо.

— Эх, причёску испорчу! — пискнула она.

— Шапку на уши сильнее натяни, — советую я.

— Спасибо, напарник, за заботу, у тебя всегда, получается, утешить бедную девушку. Слушай, Кирилл! — она едва не подскакивает на месте.

— Ты чего? — удивляюсь я.

— А как здесь Рита прошла? Она же такая крупная в образе питбуля.

— Вряд ли она выбрал этот путь, думаю, есть другие, обходные пути, — мне становится очень грустно.

— И всё же, она здесь прошла.

— С чего ты взяла?

— Посмотри, это не её вещмешок?

Действительно, в путанице из проволоки завяз знакомый предмет. Кидаюсь к нему, развязываю узел, в нём Ритины вещи.

— Значит, чтоб пролезть сквозь лаз, она приняла обличие человека, — делает вывод Эдик.

— Представляю, как ей сейчас непросто, — мне настолько становится за неё страшно, что для себя принимаю решение, если она выживет в страшных лабиринтах заброшенного метро, я навсегда останусь с ней. Образ Стелы, болезненно сжав сердце, отступает на второй план, перед глазами возникает трогательное лицо Риты, её неизменный румянец на щеках и пылающая любовь в глазах.

— Не раскисай, напарник, Рита способна за себя постоять, — Катя жёстко смотрит, слегка прищурив, горящие изумрудным огнём, глаза. Затем лезет в крысиный ход и вскоре, забавно дрыгнув ногами, исчезает.

— Теперь ты, Эдик.

— Вроде как идёт кто-то. Слышите, шаги? — встрепенулся друг.

— Быстрее лезь! — толкаю его.

— Нет, я остаюсь, вы не успеете, — он замирает, напряжённо вглядываясь в темноту.

— У тебя нет автомата, лезь быстрее, — меня окатывает волной ужаса, все мы слышим тяжёлую шаркающую походку. В глубине тоннеля вырисовывается силуэт огромной женщины.

— Всё же проснулась, — застонал Герман Ли, в какой-то отрешённости бросается на землю и готовится к стрельбе.

— Эдик, не мешай, ты нам не нужен без автомата! — зло ору я, сильно толкаю в спину. Он падает, рассекает лицо об осколок бутылки, без обиды вытирает кровь, нехотя протискивается в узкий лаз.

Падаю рядом с Ли, он отодвигается от меня: — Кирилл, я прикрою, уходи.

— Ты чего, считаешь, я тебя брошу?! — возмущаюсь я.

— Товарищ старший лейтенант, иди на хрен, говорю же, прикрою, зачем нам двоим погибать! — зло выкрикивает он.

— Ну, уж нет, дорогой, ты мне не указывай, — щёлкаю затвором, целюсь в жуткую фигуру.

Она идёт медленно, знает нам деваться некуда. Под её весом стонут рельсы, с оглушительным звуком ломаются шпалы, её единственный глаз горит мрачным огнём и она улыбается. О, какая страшная у неё гримаса! Душа вымерзает, кровь стынет в венах...

Нервы у Ли не выдерживают, он начинает беспорядочно стрелять, но пули веером расходятся вокруг её тела, как дождь от автомобильных дворников.

— Сука!!! — кричит кореец, выскакивает из завала, бежит к ней и в упор стреляет, но пули не причиняют ей ни малейшего вреда, всё так же разлетаются в разные стороны.

— Назад, Ли! — дико ору я, приподнимаюсь, чтоб бежать к нему. Но тут у Лихо вытягиваются руки, она хватает несчастного человека и, не раздумывая, бьёт о стенку. Череп лопается, мозги разлетаются по сторонам, Ли изгибается в агонии и свешивается в её руке как плеть.

Меня парализовало от ужаса, не могу сделать ни шага, застыл как столб, не в силах отвести взгляд.

Она присаживается, держит окровавленное тело, жутко улыбается: — Стой человек, стой, а я пока подкреплюсь, — звучит раскатистый голос, даже пространство вокруг содрогнулось. Легко разрывает тело, с наслаждением вонзает зубы в ещё тёплую плоть. Брызжет кровь, трещат кости, мне становится дурно, тихо съезжаю на землю.

Великанша ест долго, обгладывает кости, с шумом высасывает мозг и не сводит с меня изучающего взгляда. Очевидно, она понимает, что я не совсем человек, это её несколько сбивает с толку и сдерживает от решительного броска. Так и сидим друг против друга. Неожиданно я очнулся от жгучей боли, мой камень горит как термит, вспыхивает надежда, осторожно тянусь за ним.

Тем временем Лихо, доедает последние куски, швыряет остатки в меня, озирается, видит разлетевшиеся мозги, начинает соскрёбывать со стен и с шумом обсасывать пальцы. Видя, что она отвлеклась, тихо отползаю к крысиному ходу. На моё счастье великанша не замечает моих движений, считает, деться мне некуда.

Драконий камень горит, причиняя нешуточную боль, но я не вытаскиваю его, стиснув зубы, лезу в узкий лаз. Моментально распарываю руки об осколки стекла, но не замечаю боли, упорно вползаю всё дальше и дальше, каждое мгновенье, ожидая, что меня схватят за ноги, но бог милует, меня выдёргивают друзья.

— Что у вас произошло? — выкрикивает Катя.

— Ли погиб, — опускаю затуманенный взгляд.

Внезапно завал содрогнулся от мощного удара, вниз полетели ящики, камни, зашатались брёвна.

— Уходим! — кричу я.

Вновь удар, многотонная куча сдвигается, мусор сыпется под ноги. Не сговариваемся, бежим. Лихо Одноглазое бушует долго, но даже ей не под силу сдвинуть десятки тонн преграды. Грохот стихает, но мы ещё долго несёмся по шпалам как трусливые зайцы.

Неожиданно звучат пистолетные выстрелы, пули жужжа, проносятся над головами, рикошетят о стены, высекая искры, шлёпаются где-то вдали.

— Что за чёрт! — падаем между рельсами.

Выключаем фонари, перекатываемся другую сторону, держим наизготовку автоматы, пытаемся рассмотреть, кто стрелял. С противоположной стороны так же благоразумно гасят фонари, но им невдомёк, что Катя и я видим в темноте, конечно не так как при освещении, но довольно хорошо, словно окружающий мир в чёрно-белом свете.

Прижавшись к стене, замерли три человека. Они напряжены и готовы моментально открыть стрельбу на любой отблеск света и возникший шум. Мне не составит труда размазать их по стенам, держу под прицелом, палец дрожит на курке, но выстрелить не могу, я ощущаю чужой, дикий страх, они на гране помешательства, а я словно тире, перевожу прицел то от одного человека, то к другому. Боюсь, Катя не выдержит и начнёт поливать чужаков очередями.

Неожиданно она грозно пищит: — Эй, вы трое, я вас вижу, бросайте стволы! — её девчачий голосок звонко пронёсся под сводами тоннеля.

Они вздрагивают, один из них лихорадочно стреляет на голос, пули щёлкают в опасной близости, но два других отступают в сторону торчащих из стены скоб.

— Стоять! — грозно командую я и полоснул очередью над их головами.

Двое мужчин, как подкошенные падают на землю, прижимаются к рельсам и, укрываясь за ними, ползут прочь. Я не даю им скрыться, вновь стреляю. Люди замирают и не пытаются отвечать на мою стрельбу, очевидно оружие имеет лишь один, он единственный не упал на землю, распластался по стене, в руке дрожит пистолет.

Вновь грозно пищит Катя: — Ты не понял, недоумок, оружие на землю!

На этот раз человек отбрасывает пистолет: — Вы кто такие? — наконец решил спросить он.

— Очнулся! Вы всегда первым делом стреляете, а затем знакомитесь? — я поднимаюсь во весь рост.

— Вы люди? — звучит хриплый голос.

— А ты кого хотел лицезреть?

— Значит, люди, — мужчина сглатывает слюну, из груди вырывается звук, будто он пытается сдержать рыдание.

Включаем фонари, не спеша идём к ним.

— Подъём! — командую я.

Двое мужчин нехотя встают, они напряжены до предела, я ощущаю безумный страх, в любой момент готовы сорваться с места и бежать куда угодно.

— Вы что, мужики или бабы?! — Катя тоже чувствует их эмоции, и её это сильно нервирует.

— Женщина? — очнулся один из мужчин.

— Козлы вы! — ругается Катя.

Мужчины с облегчением вздыхают: — Славу богу, люди! — неуверенно улыбаются они.

— Что вы тут делаете? — спрашиваю я.

— Мы диггеры.

— Нашли место для развлечений, — фыркает Катя.

Я разглядываю их. Тот, что стрелял, значительно старше двух других. На вид лет тридцать пять, лицо в щетине, в грязных разводах, скуластый, длинные волосы убраны под выцветший платок, повязанный на пиратский манер. Одет в штормовку, сшитую из брезента, за плечами плотно подогнанный рюкзак, на поясе громоздкая аккумуляторная батарея.

Два других, совсем молодые, может, даже армию не отслужили. Они так же в штормовках из брезента, на ремнях аккумуляторы, головы в касках с пристёгнутыми фонарями.

Старший надевает на голову фонарь, включает свет.

— Военные, что ли? — удивляется он.

— Где то так, — насмешливо отвечаю я, поднимаю пистолет, засовываю в карман.

— Отдай мне его, — дрогнул голос мужчины.

— Опять стрелять будешь.

— Я думал вы не люди.

— А кто? — притворно удивляюсь я.

— Вы что, не знаете? — опешил мужчина.

— Да знаем уже, — не стал выделываться я. — Удивляет то, зачем вы сунулись на этот уровень?

— Знали бы, не полезли, — хмурится мужчина. — Всё неожиданно произошло. Вначале Белого диггера увидели, конкретно напугались, влезли в какой-то коллектор, вышли на неизвестный ход, побродили. Затем решили, что нам тогда померещилось, оно всегда под землёй так бывает, надышишься всякой гадости, и галлюцинации возникают. Только идти обратно, крыса вскочила, не поверите, с хорошую собаку. Много на своём веку видел крыс, даже с крупного кота, но с таким монстром встретился впервые. Затем ещё выскочило пару штук, злые, нас не боятся. Стрелять бесполезно, таких тварей из пистолета не завалить, из АКМА можно, — он с завистью покосился на наши автоматы, — дёрнули от них, загнали они нас в ещё один тоннель, а там крыс собралась целая стая. Окружили со всех сторон, злобные как черти, я едва не обмочился со страху, — невесело хмыкает мужчина, — но ужасы начались позже. Девчонка появляется, в полевой военной форме, идёт, как по бульвару, беззаботная, разве что не посвистывает, за плечами миниатюрный автомат. Я даже думал, это игрушка. Но она сдёргивает с плеча, как начала шпарить из него, с десяток тварей положила, но как патроны закончились, отбрасывает автомат. Я тут же вмешиваюсь, стреляю из пистолета, ужасно испугался, что сейчас на неё бросятся крысы. А она мило улыбается, и, — мужчина делает эффектную паузу, смотрит нам в глаза, поверим мы или нет, — оборачивается в страшного пса. Представляете — она оборотень!!! Как начала рвать крыс, те в ужасе разбежались. А потом так зарычала, кровь застыла в венах, но трогать нас не стала, словно фурия умчалась вглубь тоннеля. Ну, что на это скажите? — мужчина смотрит на нас, пытается найти в глазах следы скепсиса.

— А что тут говорить, это Ритка, — ухмыляется Катя.

— Не понял? — встрепенулся мужчина.

— Тут и понимать нечего, она из нашей команды.

— Вы ... тоже оборотни, — глаза у мужчины лезут на лоб, он отодвигается в сторону.

— Люди мы, — вмешиваюсь я и протягиваю пистолет. — А зачем ты с оружием ходишь?

Мужчина обхватывает ребристую рукоятку, слегка успокаивается: — Под землёй всякое бывает, иной раз с уголовниками встретишься, или с ненормальными какими, один раз на сатанистов напоролись, они тётку распотрошили, ходят вокруг с кадилами, что-то мычат, едва ноги унесли.

— В милицию обратились?

— Менты сюда в жизнь не полезут, им бы беззащитных прохожих трясти, — с омерзением в голосе произносит мужчина, он явно не в ладах с властью. — Вы точно не оборотни? — вновь спрашивает он, и, не дождавшись ответа, высказывает предположение. — А вдруг это всё галлюцинации? Вы реальны?

— Ты успокойся, — тревожусь я, — Миша, дай коньяк.

Мужчина судорожно делает несколько крупных глотков, отдаёт бутылку притихшим парням, переводит дух: — Ух, хорошо как, потеплело, — вытирает рот, благодарно улыбается.

— Очухался?

— Вроде да, — он вновь тянется за бутылкой, разрешаю ему сделать ещё пару глотков, затем решительно забираю, так всё может выпить.

— Спасибо, — он совсем расслабился, счастливая улыбка трогает губы. — Как хорошо встретить нормальных людей.

— Вы нам льстите, — ехидно скривилась Катя, из-под контактных линз вырывается мимолётное зелёное пламя.

Потихоньку и я начинаю приходить в себя. После встрече с великаншей и такой нелепой и кошмарной смерти Ли, пребываю словно во сне, да ещё диггеры добавили стресса. Миша и без того замкнут, а сейчас вообще, словно в его душе потух огонь.

— Вот что, доставайте кружки, помянем Германа Ли.

— У вас товарищ погиб? — с участием спрашивает мужчина.

— Друг.

— Здесь, да?

— Будь оно неладно это метро, — вздыхаю я, — наливаю коньяк в кружки. — Ли был настоящим героем, пусть его душа уйдёт в мир, где будет ему спокойно, помянем, — не чокаясь, пьём.

Некоторое время сидим, молча, пропускаем через себя происшедшие события. Пока всё не в нашу пользу, с трудом выживаем, но что ещё ждёт в пути, не хочу и думать, благо враждебную магию не ощущаем, Рита оттянула всю её часть на себя. А может, только том месте были развешены магические сети? Может и так, но не попасть бы в другие ловушки. В любом случае нам идти только вперёд, это единственный выбор, если не мы, кто остановит генерала? После смерти Германа Ли, лютой ненавистью наливается сердце, пощады от меня не жди. Как назло в душе возникает образ генерала Щитова, полный благородства и мужества, скрипнул зубами, смачно сплёвываю на пол.

— Нам пора! — резко поднимаюсь, перекидываю через плечо автомат. — Вы знаете направление к станции Кропоткинская? — обращаюсь я к диггерам.

— Вам к ней сверху подойти или ... снизу? — осторожно спрашивает мужчина.

— Снизу.

— Могу показать только приблизительное направление. Ходят слухи, там исчезла большая группа диггеров. Хотя, кто-то говорит, что видели их, как они оформляли загранпаспорта. Вероятно, нашли нечто ценное и слиняли за рубеж. Но по мне ближе первый вариант, некоторых из этих людей лично знал, не хапуги, не променяют социалистические ценности на загнивающий западный мир. Сгинули они там, — уверенно говорит мужчина.

С удивлением глянул на него, шутит что ли. Проявление такого патриотизма для нас, долго живших в двухтысячных годах, вызывает недоумение. Как же так, с пугающей быстротой исчезли идейные мысли, мечта в светлое будущее рухнула в "грязь", в погоне за наживой потянулся народ на запад, стал забывать родной язык, засоряя его иностранными словечками. Всё так быстро произошло, как лавина сорвалась с гор, стали забывать своих предков, смеяться над словом Родина, а ведь её мы не выбираем, так же как и отца с матерью. Золотой Телец стал богом, то, за что в древности сажали на кол, получает статус закона, ростовщичество возвели в ранг религии. Людские души перестают эволюционировать, отпала необходимость, что-то выдумывать, изобретать, можно отдать деньги под проценты и получать прибыль из воздуха — чистой воды паразитизм. Невероятный процесс деградации души. Дойдёт до того, что обесценится человеческая душа и будут её "пачками" скупать всякие тёмные сущности, на манер тех, что засели в своей империи зла под станцией Кропоткинской. Неужели за всем этим стоит генерал Щитов?

— Вначале нам необходимо подняться ярусом выше, затем в переход, где мы видели ... Белого диггера, — запинается мужчина. Ему страшно, он не хочется вновь встречаться с призраком. Его ребята засопели, но выражать неудовольствие не стали, очевидно, доверяют Косте Сталкеру. — Затем надо выйти к узкоколейке. Впрочем, что я объясняю, — вздыхает он, — я покажу путь, но до конца с вами не пойду, со мной ребята, я в ответе за них, — мужчина потупил взгляд, вероятно боясь, что его заподозрят в трусости, но мы и не собираемся этого делать, у каждого своя жизнь и судьба.

Он пошёл вперёд, за ним двинулись молчаливые парни, мы следом. Останавливается у ржавых скоб, торчащих из стены как лапы сороконожки.

— Будьте внимательны, кое-где ступеньки сломаны, да и скользкие очень, плесенью обросли, руки надо будет помыть, жжётся сильно.

С этими словами быстро лезет вверх и исчезает в вертикальном коллекторе. Скобы покрыты сочащимися наростами, гнусно пахнут и жгут, словно серная кислота. К тому же, из стен выплывают маленькие светящиеся сгустки, ведут себя как шаровые молнии, то беспорядочно шныряют, то подлетают к нам, в неподвижности зависают, словно изучают, иной раз выпускают яркие электрические щупальца и присасываются к нашим телам. Пытаемся отгонять их, но они назойливые как осенние мухи.

— Пустое, они безобидные, не обращайте внимания, чуть-чуть высосут энергии, но совсем немного, — раздаётся голос мужчины.

— И сколько тут подобных прелестей? — я щелчком сбиваю огненный шарик, но на его место влетает другой.

— Много, но если не нарушать кодекс диггеров, практически вреда не приносят, иной раз даже помогают.

— Что за кодексы?

— Всё очень просто: не ломать коммуникации, не свинячить, оставлять съестные припасы, вежливо относиться ко всяким проявления жизни и смерти ...

— Вы натуральные Ассенизаторы, — фыркает Катя.

— Без этого нельзя, это не наш мир и вести следует тактично, — поспешно соглашается мужчина.

Наконец-то выбираемся из коллектора, мужчина ведёт к трубе, из которой со звенящим шумом струится вода.

— Здесь руки помоем, это одно из немногих мест, где чистая вода, её даже можно пить.

— Звать то, как вас? — опомнился я.

— Меня знают под прозвищем, Костя Сталкер, а пацаны: Иван и Серый, — тщательно смывая с рук жгучую плесень, обыденно говорит мужчина.

— А я Кирилл, этот боец — Катя, — она нахмурилась, поджала губы, обожгла меня недовольным взглядом, — Эдик и Миша, — представляю своих товарищей.

— Что это? — встрепенулся Эдик. — Вроде как взрывы?

Замираем, даже дыхание задерживаем. На пороге слышимости едва различаем подземный гул.

— А не электричка это идёт? — высказываю предположение я.

— Нет, — раздувает ноздри Миша, — это действительно взрыв, но глубоко под землёй.

Вибрация пробегает по стенам, гул усиливается, внезапно содрогается пол, со стен падают камни.

— Однако, на подземный ядерный взрыв похоже! — восклицает Костя Сталкер.

Множество белёсых сущностей выплывают из стен, развивая призрачными волосами, проносятся мимо, ввергая наши души в смятение и панику.

— Они в ужасе, — щёлкая зубами от дикого страха, заявляет Костя Сталкер, провожая округлившимися глазами потусторонних существ.

Затем стены тоннеля сотрясает целая череда мощных разрывов, пол вздыбился, из многочисленных трещин повалил белый дым, рвутся трубы, со свистом вырывается вода, леденящий душу стон проносится в чёрном пространстве и ... всё стихает.

Стоим в полной тишине, пытаемся осмыслить происшедшее.

— Что скажешь? — обращаюсь к Эдику.

Он некоторое время молчит, затем неуверенно говорит: — Определённо взрывы. Неспроста всё это. Может, военные проводят испытания? — впервые без всякой логики говорит он.

— Угу, под Москвой, — скептически хмыкает Костя Сталкер. — Кстати, это в направлении вашей станции. Что же там происходит, чёрт возьми?

— Генерал начал военные действия, схлестнулись две силы, — говоря это, я уверен в своей правоте.

Гл.23.

Взрывы, война, вражьи войска — странно всё! Как мы можем этому противостоять? Неужели придётся перевоплощаться в драконов, напоив камни кровью? Но это путь в мир зла. Получается — замкнутый круг. И всё же, нечто в сердце говорит, круг будет разорван, это словно подсказка свыше. В любом случае другого пути нет, только вперёд, а там — как распорядится судьба.

— Не знаю, что происходит, но следует поторопиться, — убеждённо говорю я, стряхивая с себя каменную пыль и крошку.

— А вдруг они между собой передрались? — задумчиво поскрёб бородку Эдик.

— Хорошо бы, — с грустью улыбаюсь я, но в эту заманчивую перспективу не верю.

— Это вряд ли, — подтверждая мои мысли, Катя поспешно меняет рожок автомата. — Патронов осталось мало, а мы только в начале пути, — она со вздохом передёргивает затвор.

Костя Сталкер оттирает пот с лица: — Ребята, кто может объяснить, что происходит?

— Ты ещё не понял? Война началась, — Катя забрасывает на плечо АКМ.

— С кем?

Катя подходит к мужчине, поднимается на цыпочки, чтоб заглянуть ему в глаза: — С потусторонним миром, мальчик, — зловещим шёпотом произносит она.

Он отшатывается от неё, шумно дышит: — А вы не люди, — делает он на половину правильный вывод.

— Вероятно, — равнодушно пожимает она плечами. — Ты как, поведёшь нашу группу, или нам самим искать дорогу? — прищуривается Катя.

— Кем бы вы небыли, но вероятно лучше тех, — он неопределённо махнул рукой в чёрное пространство, — я поведу вас.

— Тогда будь готов увидеть не только крыс-мутантов, но нечто иное, не связанное с реальной жизнью, — предупреждает она его.

Мужчина облизнулся, в глазах разгорается огонь авантюризма: — Да кто ж из диггеров упустит такой шанс, встретится с неведомым миром. Парней только на поверхность надо бы переправить.

Ребята впервые подают голос, и я понимаю, внутренний стержень имеют и весьма прочный: — Не обижай нас, Костя, мы с тобой пойдём.

— Так, — я прерываю их дух патриотизма, — если имеется возможность переправить их наверх, это следует сделать немедленно.

— Это займёт часа три-четыре, ждите пока здесь. Вам как, продуктов поднести? — беспокоится Костя Сталкер.

— В принципе, можно, — соглашаюсь я. — Деньги дать?

— У меня что, на еду не хватит? — хмыкает он. — Рублей пятнадцать наскребу, достаточно, чтоб рюкзак доверху набить.

Он поднимает хмурых ребят, они не спорят, уходят, кидая на нас завистливые взгляды.

В молчании слушаем, как они удаляются. Странные люди, готовые рисковать жизнью, чтоб получить очередную порцию адреналина в кровь. Что диггеры, парашютисты, альпинисты ... их всех роднит особый отпечаток в глазах, они всегда должны быть первыми, и они знают, как обмануть смерть.

Убиваем время тем, что пытаемся высушить на себе одежду. Без движений становится сильно холодно. Эдик сидит в энергетической позе, поджав колени к груди. Катя его обнимает, и её тепло передаётся ему. Миша делает гимнастику, шумно дышит, вращает глазами, пар от одежды струится как от раскалённого утюга. А во мне разгорается внутренний огонь, начинает покалывать тело и по венам заструилось тепло. Всё же иметь гены дракона весьма приятно.

Тишину вновь сотрясают взрывы, на этот раз они мощнее и происходят наверху, но где точно, трудно понять. Ход, в котором мы сидим, сотрясается, словно в конвульсиях. Вскакиваем, но нас сшибает на землю, под ногами змеятся трещины, стены вибрируют, вот-вот сойдутся, всё пространство наполняется пылью. В ужасе пискнула Катя, Эдик накрывает её своим телом, получая град ударов от валящихся камней. От сильного толчка, падаю на спину.

— Кирилл! — кричит Катя, пытается оттащить меня в сторону.

Словно во сне вижу, как от свода тоннеля откалывается остроконечная глыба и с шумом ухнула вниз. Заслоняюсь автоматом, но осколок легко его переламывает и вонзается грудную клетку, вспыхивает жуткая боль, мгновенно перед глазами возникает синий мир, я могу улизнуть из этого кошмара, но это будет равносильно предательству. Рядом выругался Миша и ... всё смолкает, лишь изредка шелестят камушки, скользя по наклонной поверхности, да жгучая пыль забивается в ноздри и из-за рта ползёт красная пена. От боли перехватывает дыхание, в глазах двоится, хочу встать, но ноги не держат. Катя подскакивает ко мне: — Кирилл, как же так! Тебе больно? Надо что-то сделать. Сейчас мы тебя перевяжем, — я замечаю, как трясутся у неё руки. Вероятно у меня серьёзное ранение, в груди немеет и словно холод вымораживает душу.

— Сейчас сделаю перевязку, — Миша разрезает на мне нательное бельё и в ужасе отступает.

— Что там? — хриплю я.

— Твоё сердце разорвано в клочья. Но так не бывает, почему ты жив? — он замирает в нерешительности.

— Миша, чего стоишь, — налетает на него с кулаками Катя.

— Здесь я бессилен, ему может помочь лишь бог, — грустно говорит он.

Внезапно появляется свечение, мой камень вырывается из складок одежды и зависает над ужасной раной. Он полностью очищен от доисторических ракушек, ярко светится и пульсирует словно сердце. Возникает умопомрачительное состояние поместить его в своей груди, но страх захлёстывает сознание, панически боюсь последствий.

— Миша, убери камень, — превозмогая себя, шепчу я.

Мой друг вытягивает руку, но его бьёт словно молнией, он с воплем отлетает в сторону, обожженные пальцы дымятся, но драконий камень, словно обижается, меркнет и падает в складки моей одежды.

Под плач Катюши уплываю в синюю даль, вокруг меня призрачное сияние, голубая ленточка, словно усыпанная бриллиантами, выплывает из пространства и увлекает в неведомый мир.

........................

Лежу на изумрудной, шелковистой траве, ноги омывают тёплые волны. Слышу пение птиц, под лёгкими порывами ветра приятно шумит камыш. Боли нет, но и силы совсем оставили, кровь продолжает струиться из тела, даже не догадывался раньше, что её у меня так много.

— Дедушка, мёртвый человек! — будто сквозь сон слышу тревожный детский голос.

— Нет, Тархуша, это не человек, дракон.

— Совсем не похож, у него нет когтей, крыльев и клыков, — удивляется ребёнок.

— Тело не показатель, главное — душа, а она у него дракона ... но он не мёртвый. Внучок, беги к отцу, скажи, прибыл посланец из будущего.

С трудом открываю веки, в зрачки, брызнул бодрящий свет, как вода, растекающаяся из-под вечного ледника. Непонятное ощущение, но чистое и светлое.

Очевидно сейчас очень раннее утро, небо в прозрачной белой дымке, солнце ещё не поднялось, но светло, словно взгляд пускаешь сквозь грани чистейшего хрусталя. Невероятно, но на небе виднеются две луны и, едва обозначены контуры третей. Вероятно, я не на Земле говорит мне логика, но сознание с радостью утверждает обратное. Но три луны? Как их связать с реальностью?

— Очнулся, родимый, — слышу мягкий, но пронизанный немалой силой голос старого человека.

Скашиваю глаза, на меня смотрит крепкий старик, у него длинная белее снега борода, взгляд пронзительный и мудрый, на лице ни единого отпечатка болезней, что должны быть в таком возрасте. Во мне зреет уверенность, не одну сотню лет разменял, но старик бодрый и спокойный. Он в просторной одежде и на ней ни пятнышка грязи. Вышивка у воротника, на поясе и рукавах поражает чёткостью и гармонией рисунка, чем-то она перекликается с русскими, украинскими и белорусскими узорами.

— Где я? — пытаюсь спросить его, но сил нет, даже шевельнуть губами.

Но старик читает мои мысли: — Это Даария.

— Даария? Ведь это легенда, — я не говорю и даже не шевелю губами.

Но он вновь понимает меня, мягко улыбается: — Всё в мире когда-нибудь становится легендой.

— Но это Земля?

— Да, это так, одна из множества земель населённых Великой Расой. Это четырёхмерный мир людей. Не часто к нам забредают странники из многомерных миров.

— Это вы обо мне? Кто я?

Старик задумался, видно хочет подобрать правильный ответ.

— Ты почти человек, но в большей мере дракон. Ты из мира, который находится в конце Золотого Пути, перед началом Величайшего Мира Прави, это Рубеж. Жители, населяющие эту часть, являются больше воинами, но вмешиваются в события людей редко. Исходя из того, что ты изранен, началась война. Вероятно, тяжёлые частицы первозданного мрака, вырвались, в светлую часть Сварги, внося Хаос, и нарушают Гармонию.

— Ты говоришь не как человек, ты бог? — вырывается у меня.

Он мягко улыбается: — Нет, конечно, Бог Един, но мы преуспели в своём развитии, и потомки назовут нас богами. Чувствую, ты хочешь знать моё имя, — ласково смотрит на меня старик.

— Очень! — с жаром прошу я. Мне кажется, сейчас услышу нечто невероятное, это перевернёт моё сознание. Удивительно, но ум очищается, и силы возвращаются, ужасная рана стягивается на глазах, в груди ухнуло сердце и ритмично забилось, разнося кровь по телу, стремительно возвращая меня к жизни.

— Сварог, — невероятно просто говорит он.

— Сварог?! — приподнимаюсь на локтях, голова закружилась, но это не от слабости.

— Ты лежи, я, конечно, вернул жизнь, но тебе необходимо осмыслить выздоровление в покое, — он мягко дотрагивается до моего плеча. — Если б не драконье сердце, Марена Свароговна, давно бы тебя переправила по Золотому Пути в Мир Слави.

— Марена? В смысле, Мара? Богиня смерти?

— У нас нет понятия смерти, его придумают наши потомки. По-настоящему, это переход из одного Мира в другой, из Яви в Славь. Да и какая ж она богиня, дочка моя любимая, — улыбается всесильный Сварог.

— А-а, — щупаю у себя за пазухой, — я кажется, камень потерял, в смысле ...своё сердце, — поправляюсь я, испытывая величайшее потрясение. Драконий камень, к которому так привык, я совсем не ощущаю у тела.

— Не беспокойся, когда был в беспамятности, ты его выронил. Возьми обратно, — Сварог протягивает пульсирующий шар.

Он лежит на его ладони, испуская ровный мягкий свет, словно очень доволен тем, что его держат эти руки.

На этот раз встаю на ноги, я не маленький, но Сварогу едва по плечо, с трепетом протягиваю руки, он, улыбаясь, отдаёт драконье сердце. Словно взрыв, возникает прилив энергии, мне кажется, я поднимаюсь над землёй. А ведь действительно парю в воздухе! Немного успокаиваюсь, приземляюсь на носки и не знаю даже, что говорить. Справившись с волнением, произношу: — Спасибо, Великий Сварог.

— Хорошее слово, — он с одобрением кивает, — и тебя пусть спасёт Бог.

В воздухе раздаётся мощное гудение, из-за верхушек лохматых сосен выплывает сверкающий золотым огнём летательный аппарат.

— А вот и мой сын Перун пожаловал.

Летательный аппарат зависает в воздухе, плавно идёт на посадку, незаметно касается земли, затихает. Откидывается назад прозрачный купол, выдвигается металлическая лестница. Первым резво спускается мальчуган, наверное, тот, которого Сварог называл Тархушей ... Тарх?! Внезапно осеняет меня.

— Да, он Тарх Перунович, — ловит мои сметённые мысли Сварог, — он ещё пока ребёнок и не осознаёт своего будущего предназначения, но оно у него уже есть, мой внук будет бесстрашным воином и хранителем древней Великой Мудрости.

— И богом, — шепчу я.

— Мы все частицы Единого Творца-Создателя, дети его, — у Сварога в глазах разливается печаль, очевидно, он заглядывает далеко в будущее.

Тарх подбегает к деду, утыкается ему в колени, с опаской косится на меня.

— Почему сестрёнку опять не взял? — хмурит брови Сварог, но в глазах улыбка.

— А ... Таринка опять в лес с подружками убежала, вечно со своими деревьями разговаривает. Дед, она ещё маленькая и несмышленая, нечего ей со мной бегать, ещё упадёт и коленки расшибёт, — серьёзно заявляет её старший брат.

Голова у меня идёт кругом, Тарх и Тара, брат и сестра, неужели в их честь, когда-то назовут бескрайние просторы русской земли — Великой Тартарией, а затем — Россией.

А вот и Перун. Мужчина, могучего телосложения, с густой светлой бородой, легко спрыгивает на землю, быстро и непринуждённо идёт к нам.

— Дракон? — удивляется он. — Что тебя привело из Рубежа в Мир Яви?

— Наверное, потому что считаю себя человеком, — я опускаю голову, не в силах выдержать пронзительный взгляд его льдисто-голубых глаз.

— Так чувствуют себя любые существа, кто погружается в четвёртое измерение, — кивает суровый Перун.

Я в замешательстве, не улавливаю связь с четырьмя измерениями и человеком. Нас учили, что определение звучит так: длина, ширина, высота и абстрактное — время. Причём здесь человек?

Неожиданно на помощь приходит седовласый Сварог, он легко читает мои мысли, на лице появляется грустная улыбка: — О, как у вас всё запущено. Существа из Пекельных миров извратили суть понятия измерений, а четвёртую, самую важную, уничтожают. В мире людей обязательно должны существовать четыре измерения: тело, дух, душа и совесть. С потерей совести, человека отбрасывает на уровень более низкий, чем у животных, вследствие чего враги легко могут завладеть душой, и останется лишь тело и дух. Обычно тело самостоятельно не живёт и уходит прахом в землю, дух — несчастное, бывает опасное, существо, ниже его лишь тело.

Я потрясён, мир открывается мне совсем в ином ракурсе. Теперь я понимаю, почему учение Дарвина зашло в тупик, искали эволюцию тел и, естественно не обнаружили ни одного переходного звена. Не там искали, эволюционирует лишь душа, а для неё без разницы какое тело. Тело — это одно из самых простых творений Создателя, а с душой он работает постоянно, а совесть — мощный двигатель эволюции. Дух может поддерживать тело, но это зомби, дух без тела — привидение, душа без совести — эволюция заходит в тупик, а бракованные особи следует уничтожать.

— Да, иной раз Единый Творец-Создатель так и поступает, — вновь читает мысли Сварог, — случается, разносит в прах целые народы потерявшие совесть.

В подтверждении его слов я вспоминаю историю о Содоме и Гоморре, стёртых с лица земли за разврат и алчность.

— Однако, хватит о грустном, тебе ещё предстоят сражения, а сейчас мой сын хочет показать тебе священную страну Даарию.

С трепетом иду к летательному аппарату. Он полукруглой формы, имеются короткие, идущие под острым углом крылья, хвостовое оперение как у МиГа, очевидно, он предназначен для полётов в атмосфере земли. С удивлением замечаю, что к крыльям подвешены остроконечные ракеты, о предназначении которых догадаться легко.

На мой удивленный взгляд Перун мрачнеет:— Да, дракон, мы не в мире живём, была большая война, множество земель разрушено, много солнц погасло. Ту победу одержали с большим трудом и немыслимыми потерями и всё из-за того, что один из нас передал знания и технологии Пекельным мирам. Он считал, что этим подтянет их уровень к Светлым мирам, но развитие без совести неизбежно ведёт к войне. На Земле спаслись немногие из тех, чьи планеты разрушены. Сейчас относительно спокойно, но чёрные из Пекельных миров нечто замышляют и вновь копят силы для ответного удара. Бывают вылазки вражьих разведчиков, и их приходится уничтожать физически. На этот случай наши корабли всегда имеют на борту оружие. Отец говорит, главная битва ещё предстоит, Дарию ... смоет потоком, пресный океан станет солёным, часть людей переберётся в Чертог Медведя, пройдя через Звёздные врата Муждумирья, часть останется здесь, заселив другие континенты. Жаль, не всё будущее видит, он ведь не бог, — вздыхает Перун. — Однако, Леля ушла за горизонт, Фатта и Месяц растворяются в солнечных лучах, скоро прибудет вайтмара.

— Это ... большой космический корабль? — несмело спрашиваю я, от всей этой информации, голова кругом идёт.

— Он с остров и может нести на своём борту свыше сотни вайтман. Они могут передвигаться в нашей галактике, а вайтмары за её приделами.

— Я думал это миф, — искренне говорю я.

— К великому сожалению это станет для наших потомков мифом, а не повседневной реальностью, — вздыхает суровый Перун, — война с чёрными отбросит людей далеко назад, многое они забудут из того, что умеют, но возрождение обязательно произойдёт, — в его глазах сияет лёд.

Карабкаюсь по трапу, прыгаю в уютную кабину, присаживаюсь в мягкое кресло. Маленький Тарх располагается рядом и не сводит с меня любопытного взгляда, он страстно желает видеть, как у меня начнут отрастать крылья и я стану извергать огонь из своей глотки.

— Не дождёшься, — улыбаюсь я.

— Больно надо! — задирает он нос.

Перун садится за штурвал, возникает лёгкая вибрация, лес и озеро стремительно уменьшаются. Оказывается это одно из множества парковых зон, плавно переходящих в непролазные леса. Искусственные водоёмы, чередуются с природными озёрами, виднеются голубые ленты широких рек, возвышаются горы, увенчанные снежными шапками, а где-то срываются вниз ледяные потоки грозных водопадов. Я вижу зверей, похожих на величественных мамонтов, с воды взлетают стаи длинношеих птиц. И, как грёзы, из светлой дымки, украшенной яркой радугой, выплывает невероятный по красоте, утопающий в зелени город, с тысячами дворцами, парками, водоёмами, в воздухе мелькают серебристые и сверкающие золотом летательные аппараты — всё наполнено жизнью и чудесами. Неужели это мир людей?

— Здорово! — в потрясении выдыхаю я.

— Смотри! — Перун вытягивает руку.

На горизонте появляется красно-коричневое с золотым отливом облако, оно заслоняет весь горизонт. Мне становится жутко, надвигается громада космического корабля. Невозможно осмыслить его размеры, он заполоняет собой всё небо. Ровный, тяжёлый гул проникает под герметично закрытую кабину и заставляет вибрировать все жилки тела. Вжав голову в плечи, наблюдаю, как передняя часть корабля нависла над нами. Виднеются трубопроводы, многочисленные выступы, люки, множество непонятных сооружений, под днищем, зигзагами, проносятся бесчисленные молнии.

Вскоре головная часть вайтмары скрывается за другим горизонтом, а хвостовая всё ещё не показалась полностью и расплывается на столь далёком расстоянии, взглядом невозможно всё объять.

— А я летал на вайтмаре, — хвастается маленький Тарх, с пренебрежением глядя на меня. Он чувствует мой страх на гране ужаса и это его забавляет.

— Прибыли ещё переселенцы, это наши враги с разрушенных планет, — спокойно говорит Перун.

— Как, враги? — не понимаю я.

— Не бросать же их на верную гибель в открытом космосе. Оружие у них отобрали, без него они не представляют угрозы. Часть Даарии даём им в подарок, они должны оценить наш великодушный жест, — с невероятной наивностью говорит Перун.

— Не оценят, — чернею лицом я.

Перун замолчал, долго смотрит на проносящуюся громаду космического корабля, брови сдвигаются, мне кажется, сейчас метнёт смертоносные молнии, но через силу говорит: — Я тоже так думаю и мой отец Сварог, но не всё мы решаем, видимо, пути Господни неисповедимы, иначе мы не можем поступить, так как скатимся до их уровня. Великий Род хочет влить в них часть нашей крови, чтоб подтолкнуть в развитии к нам и заглушить их звериные инстинкты.

— Благодаря этому они получат дополнительное оружие против вас, а звериные инстинкты не заглушит, — уверенно изрекаю я.

— Ты можешь жить в любом времени и видимо знаешь результат, — вздыхает Перун, — но мы не можем оставить их на верную смерть, а убить безоружных не в наших силах. Пусть Род попробует, в одной из Реальностей результат будет положительным.

— В одной из Реальностей ... может быть, — киваю я, — но не из той, откуда прибыл я.

— Мы постараемся разгромить главные силы Пекельных миров во Вселенной, а с теми "брызгами", что останутся здесь, думаю, вы справитесь. Без подпитки извне, чёрные долго не продержатся, — уверено говорит Перун.

Мне трудно понять его логику, ведь так просто, не пустить поверженных врагов в свой дом и не будет проблем, которые могут вырасти до космических величин. Их наивность даст возможность развиться предкам этих врагов, с помощью хитрости они внедрят в наш разум рабскую идеологию, затем обесценят совесть, она будет не в моде, над ней станут смеяться. Во всех спорах главным аргументом будет деньги и сила, но не совесть. Четвёртое измерение, как легко из него выпасть!

Маленький Тарх насупился, взъерошил рукой и без того нечесаные волосы, он не всё понимает из нашего разговора, но придёт время и мудрости его не будет границ.

— Но мне пора, — я вспоминаю подземелье заброшенного метро и своих друзей, на душе тревожно.

— Пусть с тобой будет Бог, — с пониманием кивает Перун. Маленький Тарх смотрит на меня просящим взглядом. Я улыбаюсь, треплю его по волосам.

Перун останавливает в воздухе летающий аппарат, кабина легко съезжает назад, свежий ветер врывается внутрь. Становлюсь на крыло, вдыхаю воздух полной грудью, с моих пальцев срывается синее облако. Я знаю, именно в этом мире могу без труда принять облик дракона. Тело раздаётся, покрывается сияющей чешуёй, из мощных лап появляются серповидные когти, за спиной громыхнули кожистые крылья, под восторженный писк Великого Тарха, извергаю клуб огня, взмахиваю крыльями и погружаюсь в синий туман. С ходу влетаю в метро и, падаю обычным человеком у ног своих друзей.

— Кирилл, ты жив! Где ты был? — моя напарница повисла на моей шее.

— Катюша, задушишь! — целую её в макушку. — Я находился в том времени, когда боги были молодыми, — задыхаясь от волнения, изрекаю невероятную истину, и с тревогой спрашиваю: — Я долго отсутствовал?

— Достаточно долго, чтоб нам истратить почти весь боезапас, — у Мишиных ног светится раскалённый ствол АКМ.

— Как полезла из щелей всякая дрянь, до последнего стреляли, — сплёвывает тягучей слюной Эдик. Черты его лица заострились, задумчиво-философское выражение исчезло, в глазах горит злой огонь, в руках подрагивает автомат.

Только сейчас обращаю внимание на горки пепла вокруг, вздрагивающие крысиные туши и застывшие после агонии человеческие тела, с клоками шерсти на коже.

— Как ты исчез, нас моментально атаковали крысы, но мы их быстро уничтожили, затем появились упыри ... разнесли их в пепел, с оборотнями-волками пришлось повозиться, — Катя говорит столь обыденно, что может показаться, она рассказывает подружкам, как приготовить яблочный пирог.

— Задерживаться нам здесь нельзя, — мрачнею я, — дождёмся Костю Сталкера и уходим, только б он жив остался.

— Необходимо идти навстречу, — Эдик с тревогой вглядывается в темноту.

— Знать бы куда, — невесело улыбаюсь я.

— Они в тот коллектор полезли, — подаёт голос Миша.

— А дальше как их найдём?

— Может, следы оставили, — Миша задумчиво скребёт голову.

Внезапно в глубине тоннеля раздаётся звериный вой, затем, к нему присоединяются ещё более жуткие звуки.

— Однако, оборотни, напарник, — Катя откидывает пятнистый капюшон, взмахивает золотыми волосами, забирает у Эдика свой автомат, вставляет последний рожок, уверенно передёргивает затвор. Эдик тянется за автоматом, но она словно не замечает его жеста.

— Уходим, — решаюсь я.

Этот коллектор ещё более зловонный, чем тот, что прошли ранее. Не удивлюсь, если на нас хлынут сточные воды. Вероятно, где-то проходят канализационные магистрали, и они явно протекают. Бедная Катя, она едва не подвывает от бессилия. Её запах дорогих духов, в сочетании с дерьмом, наполняет пространство неповторимыми ароматами.

Выход из коллектора пришёлся на узкую, скользкую площадку. Мы в туннеле, а по его дну величественно текут сточные потоки. Вполне понятно, после таких встрясок, канализационные магистрали лопнули.

— Мы должны сюда спуститься? — нервно хохотнула Катя.

Эдик первый спрыгивает вниз, погружается почти по пояс в липкую субстанцию: — Вполне сносно, — шутит он, протягивает руки, чтоб подцепить Катю. Девушка жмурит глаза, бесстрашно кидается ему в объятия и едва не по грудь погружается в зловонную жижу.

Представлю, какой подвиг совершает Катюша. Больше, чем уверен, она б лишний раз сцепилась с упырями, нежели теперь испытывать восторг от бескрайного моря дерьма.

— Как тут воняет! — всхлипывает она и едва не плывёт за Эдиком.

С трудом заставляю себя последовать их примеру, становлюсь на скользкое дно, рядом бесшумно спускается Миша, взгляд сосредоточенный, автомат держит над головой.

— Метки на стене, — замечает он слабые царапины.

— Догадался поставить, — с удовлетворением говорю я.

— Одним словом, сталкер, — соглашается Эдик, освещая стену фонарём.

Бредём по пояс в воде, мимо проплывает всякий мусор, дохлые крысы, что-то склизкое путается в ногах, иной раз задеваем нечто мягкое на дне, не хочется думать, что это трупы, но воображение рисует нелицеприятные картины.

Здесь так жутко, что даже нечисть избегает этих мест, только человек может всё это выдержать. По крайней мере, пока нас никто не беспокоит.

Изредка натыкаемся на метки, Костя Сталкер будто знает, что мы пойдём вслед за ним.

Странное ощущение, именно в этом зловонном месте чувствуем себя в относительной безопасности, но стоит из него выйти и на нас вновь обрушится вся злоба сущностей подземелья. И всё же, когда увидели переход в сухой тоннель, едва не завизжали от восторга.

Как мокрые крысы, выдернулись из дерьма на уровень выше. Ход здесь значительно уже, но сухой, лишь по бокам имеются желоба, по которым журчит чистая вода.

Катя шлёпает мимо меня, глаза мокрые от слёз, тушь потекла, что-то подвывает, будто хочет вспомнить слова из песни или матерные ругательства. Кого она мне напоминает? Ага, Эдит Пиаф!

Метров через сто она извергает из себя жалобный писк: — Где здесь можно помыться?!!!

На удивление, словно Всевышний сжалился над нами, в расширении хода утыкаемся в запруду, изготовленную из кирпичей. В ней плещется читая вода, она переливается через борта и течёт в желоба по краям хода. За запрудой виднеются деревянные ящики, доски и другой горючий хлам. В стену забиты куски арматуры, а внизу едва тлеют огоньки потухшего костра. Диггеры всё предусмотрели и угли укрытые толстым слоем пепла, и штыри для развешивания одежды.

Катюша останавливается, словно в столбняке, затем приходит в себя, на лице улыбка как у клоуна, скидывает вещмешок и начинает из него доставать, (глазам своим поверить не могу!) мочалку, шампунь, мыло, зубную пасту ...

— Мальчики, пока костёр разжигайте, а я искупнусь и, просьба, не смотреть в мою сторону.

Она лихорадочно сбрасывает с себя пропахшую одежду, мы спешим отвернуться.

— Ой! — слышим её довольный возглас, когда она сползла в бассейн.

Давно уже горит костёр, а она всё ещё бултыхается. Когда уже замерзнет?! Наконец слышу, как полощет одежду, думая, что она уже оделась, оборачиваюсь, взгляд с размаху утыкается в белоснежный зад, в смущении отворачиваюсь: — Катюша, побыстрей, мочи нет сидеть в дерьме.

— Ещё пару минут, — слышится её счастливый голос.

Пару минут растянулись ещё на час. Наконец, прикрыв интимные места мокрыми тряпками, она развешивает на штырях тщательно выстиранную одежду. Выглядит Катюша весьма эротично, безупречные формы, на округлых бёдрах едва держится кусок материи, на небольших, но воинственно торчащих грудях, душистое полотенце, рыжие волосы сияют золотом и пахнет от неё свежестью, голова кругом идёт, точно — прекрасная русалка. Миша недовольно сопит, едва сознание не теряет, Эдик замурлыкал песенку, я пытаюсь откашляться.

— Да ну вас! — прекрасно поняв наше состояние, в сердцах, но весьма польщённая, восклицает Катя, — идите купаться, а то смердит от вас как от старых козлов. Мыло и шампунь можете взять, только постарайтесь всё не расходовать.

До судорог моемся в ледяной воде, скрюченными пальцами стираем одежду, замёрзли до такой степени, что её развесить уже не можем. Фыркая и пренебрежительно оглядывая нас, Катя помогает с нашей одеждой.

Спустя некоторое время мне становится тепло, больше не от костра, а от необычных свойств моего организма. Миша и Эдик, всё ещё не могут, согреется, их колотит как бельевые прищепки на верёвке в штормовой ветер. Как бы воспаление лёгких не получили, тревожусь я и подкидываю ещё дров в костёр, но вот и они согреваются.

После таких стрессов остро хочется есть, лихорадочно раскладываем консервы, достаём галеты, фляжки с водой. Миша финкой вспарывает банки с тушёнкой, вдруг слышим шаги. Бросаем всё, скатываемся под защиту ящиков.

— Не стреляйте, это я, Костя Сталкер! — слышится глухой, осипший голос.

— Костя? — вскакиваем на ноги, идём навстречу.

Он необычно бледный, рюкзак пустой, безусловно, что-то произошло непредвиденное.

— Что случилось? Ребят вывел на поверхность? — с тревогой смотрю в его осунувшееся лицо.

— Вывел, но ...

— Что но?

— Москва в руинах.

— Как в руинах? — выкрикиваем хором.

— Всё разрушено, кругом пожары. Тушить не получается, все дороги завалены. Пытались с вертолётов заливать водой, так появились какие-то летающие твари, бросаются на лопасти, их самих разносит в клочья, но и машины гробят. В городе паника. Жутко. Из земли монстры полезли, на людей кидаются. Что происходит? — он смотрит на нас помутневшим взором.

— Это война, — жёстко звучит Катин голос.

— С кем?

— Ты не понял? — зелёный огонь глаз прожигает контактные линзы, она смотрит на человека своим гипнотическим взглядом, чёрные щели зрачков словно плавят его душу. Костя Сталкер отшатывается, прислоняется к стене: — Так вы с ними? — с ужасом изрекает он.

— Дурак, мы против них! — словно выплюнула Катя.

— Успокойся, Костя, — кладу ему руку на плечо, он вздрагивает, затравлено смотрит в глаза, видно у меня тоже расплавились контактные линзы. — Мы против них. Да, мы не совсем люди, но с нами два человека, Миша и Эдик. Если хочешь, присоединяйся к нам. Дороги у нас общие, нечисть необходимо извести пока она не заполонила весь мир.

— Я буду с вами до конца, — сбрасывает с себя оцепенение Костя.

— Вот и хорошо. А теперь нам нужно попасть в их логово, — говоря это, я ещё не вполне понимаю, как мы можем повлиять на исход битвы. То, что там схлестнулись две силы, очевидно. Но кто наш союзник? Почему о нём не знаем? В любом случае необходимо идти вперёд: бездействие — смерти подобно, впрочем, и любое действие может привести к такому же концу. Но лучше так, чем взирать со стороны на разрушение мира людей.

— Садись, перекусим, затем пойдём, — я ободряюще хлопнул Костю Сталкера по плечу.

— Не хочется, нутро выворачивает, столько смертей видел.

— Голодным далеко не уйдёшь,— Катя почти насильно суёт банку с тушёнкой.

Костя вздыхает, но садится на ящик, нехотя ковыряет содержимое: — Всё как-то не реально, привыкли, что на нас или американцы полезут или НАТО в целом, по крайней мере, всё очевидно, там люди, здесь люди. Но сейчас! — он хватается за голову. — Из разговоров слышал, вначале, из Мавзолея выбралось существо похожее на человека, громоздкое, всё в земле, веки до пояса, а с ним упыри, тощие, клыки длинные, узкие, охрану моментально разорвали в клочья. Полиции наехало, ОМОН, площадь оцепили, так упыри, у того страшилища, веки натянули на голову и всё начало рушится, высотки под землю уходят, автозаправки взрываться, люди вообще каменели и разваливались в щебень. Затем и вовсе из земли полезли непонятные существа и двинулись на Кремль. Их оборотни остановили, наверное, наши, если можно так выразиться. Грызня была страшенная, но оборотней задавили количеством. После, рассказывают, настоящий дракон прилетел и сцепился с тем, что рушил здания. Но возникли ослепительные белые вспышки, настолько горячие, даже камень потёк как вода, дракон загорелся и свалился на землю. Упыри крылья изодрали в клочья, но дракон успел перекусить зубами разрушителя города, а его половинки сжёг огнём, но сам завалился на спину. Затем, его уволокли под землю. Город спас, но потусторонних повылазило столько, ужас! Они за людьми охотятся, по ним из автоматов шпарят, а они восстанавливаются, только огонь этих тварей убивает. К Москве войска выдвигаются, вертолёты появились, самолёты, но я не стал ждать, своим пацанам сказал, чтоб спрятались в развалинах, а сам, как обещал, спустился к вам.

— Невесело, — взгрустнула Катя, — придётся свои чёрные камни поить кровью.

— А на их сторону не переметнёмся? — чрезвычайно тревожусь я, но другого пути действительно не нахожу.

— У нас уже были метаморфозы, но людей пока терпим, — неуверенно говорит Катя, смотрит на Эдика и плывёт под его ласковым взглядом, радостно добавляет, — не хрена ни к кому мы не переметнёмся, Кирилл!

— Но шеф говорил ...

— Он ошибается, — сверкнула глазами Катя.

— Я бы поостерёгся, — мрачно замечаю я.

— И что, с кулаками на врага бросимся? — скептически поджимает она пухлые губки.

— Даже в образе драконов мы не сможем совладать с ордами потусторонних, — вспоминаю я рассказ Кости Сталкера. Кстати, а кто этот дракон? Он не Чёрный, это понятно. Но откуда взялся?

— Камень крайне мало получает нашей крови, вот и сил у нас недостаточно, — сдвинув брови, задумалась Катя. — А если его прямо к сердцу поместить! — выпалила она.

Я вздрагиваю, а ведь желание такое появлялось, особенно в последнее время.

— Фантазёрка ты, Катюша, — но её идея вселяется в мои мысли, всё это непредсказуемо, опасно, вероятно, не стоит искушать судьбу.

— Может ты прав, — кивает она, но глаза пылают как две нейтронных звёзды. — Кстати, а кто этот дракон?

— Вероятно, помимо нас существуют и иные драконы, — неуверенно говорю я.

— Генерал Щитов, например, но он Чёрный Дракон. Кто же ещё?

— Спустимся к ним в логово и всё поймём, он их узник, — жестко отвечаю я.

Костя Сталкер переводит взгляд то на Катю, то на меня, в глазах плещется страх. Эдик обнимает его за плечи: — Не принимай так близко к сердцу, это обычный разговор двух драконов.

— Людей напоминают, и от этого становится жутко.

— Неужели я такая страшная, — хмыкает Катя.

— Очень! — искренне говорит Костя.

— Какой простодушный мальчик, — недовольно поджимает она губки. — Быстрее лопай консервы, скоро в путь.

Миша выскреб остатки тушёнки, глотает из фляги и побрёл за изгиб хода.

— Осторожнее там, — беспокоится Катя.

— Молчи, женщина, мне подумать надо, — вяло бросает он, пригладил косую чёлку, но затвор автомата передёргивает.

Видно дума тяжёлая, его долго нет. Начинаю беспокоиться: — Миша, — тихо зову его. Тишина. — Что за пакость такая? Миша!!! — ору на полную глотку, он не отзывается.

Мигом на ногах, бросаюсь вперёд, Эдик дёргает меня за шиворот: — Кирилл, не суетись, у нас остался один автомат. Катя, дай мне его! — тянет руку.

— Да подожди, — отмахнулась она.

— У меня есть пистолет, — подскакивает Костя Сталкер

— Им только сигареты поджигать и хомячков до истерики доводить, — злобно улыбнулась Катя.

Прижимаясь к стенам, медленно двигаемся, осторожно выглядываем за изгиб. Тоннель пуст, на земле валяется выпотрошенный подсумок.

— Невесело, — я опускаюсь на корточки, — крови нет, он вероятно жив, его похитили.

— Зачем, — удивляется Эдик, — ведь им проще убить?

— Резонно. Тогда где он?

Сколько не смотрим в глубину тоннеля, его невидно.

— Вперёд он не пошёл, не тот он человек, чтоб действовать неразумно, — Эдик шарит лучом фонаря по стенам, натыкается на надпись на русском языке: "Всякий Зашедший По Ту Сторону, Обретёт Душевный Покой".

— Что за глупость? — морщит нос Катя.

— Раз такая надпись, значит, есть дверь, — Эдик продолжает шарить лучом по стене.

— Простучать надо,— встрепенулся Костя Сталкер.

— Что-то здесь не так, — отступаю назад, меня посещают смутные сомнения, — тут ловушка.

— Вероятно, — соглашается Эдик.

— Вы преувеличиваете, — Катя смело подходит к стене, хлопает ладошкой по шершавому камню, — сплошной монолит. Ой! — испуганно вскрикивает, её начинает всасывать в камень.

Поверхность стены заволновалась, идёт рябью, вырываются клубящиеся образования, проносится едва слышный чмокающий звук.

— А-а, ребята!!! — вопит Катя, дёргается как муха в паутине и исчезает в сером камне.

У Эдика округляются глаза, делает решительный шаг к стене. Я, в оцепенении, всё произошло столь быстро, разум отказывается верить в происшедшее, но успеваю выкрикнуть: — Эдик, не смей!

Он останавливается, но вновь делает шаг, поднимает ладонь.

— Эдик, подожди, — тяжело дыша, подхожу к нему.

На друга тяжело смотреть, глаза остекленели, бородка обвисла, уголки губ опустились вниз.

— Подожди, я сам, — штык-ножом, распарываю руку, обливаю свой чёрный камень и, пока не начались метаморфозы, погружаю ладони в стену.

Меня обволакивает словно вязким киселём, хватка безумно сильная, в клубах тумана вижу хрупкие женские силуэты. Не сопротивляюсь, вхожу в стену и моментально начинаю преображаться в дракона. Окружающее пространство рушится под раздающимся в разные стороны моим телом, звенит, как бьющееся стекло, туман постепенно рассеиваться. Перед глазами возникает невероятный мир, я словно на другой планете. Взмахиваю крыльями и оказываюсь у облаков. Внизу океан, морские чудовища, завидев меня, в радости выпускают пенистые фонтаны, живые пузырьки поднимаются из самых глубин, чтоб засвидетельствовать своё почтение, разумные цветы осыпают ароматной пыльцой.

— Боже, — восклицаю я, — это мой дом! Катюша, ты где?

— Я здесь! — звучит голос, словно торжественная музыка органа.

Из пространства вылетает фиолетовый дракон, глаза светятся красным огнём.

— Привет, Кирилл! Как здорово! Мы не уйдём отсюда никогда!

— Катя? — оглядываю со всех сторон подругу. Она безупречна, сильное тело ослепительно сияет, на мощных лапах, словно полированные алмазными пастами, горят острые когти, морда вытянутая, в изящных броневых пластинах. Но она ... фиолетовая и глаза красные, словно раскалённые угли.

— Ты кто? — враждебно спрашиваю я, извергаю испепеляющее пламя. Она взвизгивает как ошпаренная свинья и моментально мир рушится, осколки разносятся ураганом, наваждение исчезает.

Боже, что это? Я в огромной пещере. Она заполнена сидящими безмолвными людьми. Их бесчисленное множество, сидят тесно друг к другу, они разных рас и с иных времён. Кто-то в современной одежде, а есть и в расшитых одеяниях, которые носились в прошлые столетия, а быть может — тысячелетия.

А вот и Миша, прислонился к седому старику. Глаза у друга закрыты, на лице счастливая улыбка. Я вижу его мысли, он сейчас в своём родном селе чинит трактор и сучковатой палкой отгоняет облезлых псов, которые пытаются украсть его завтрак. Катя застыла чуть в стороне, в руке драконий камень, но она не успела им воспользоваться, сидит как безжизненная кукла и на лице блуждает счастливая детская улыбка. Я не в силах сдержать смешок, она ощущает себя в детском возрасте и возится с пупсиками, одевая их в распашонки и напевает песенки. Но я быстро трезвею это не смешно, в ярости оглядываюсь: — Кто посмел на нас напасть?! — мой рёв вызывает камнепад. Каменные глыбы падают на людей, но вреда не причиняют, отскакивают как от базальтовых статуй. В то же время, я ощущаю, в них теплится, вернее, поддерживается жизнь, но они холодные и твёрдые.

— Мерзкий, мерзкий дракон, — шёпот срывается со всех сторон.

— Кто это тявкает? — окидываю пещеру взглядом, но кроме застывших в вечной неподвижности людей никого не вижу.

— Уходи в своё время, а нас оставь в покое.

— Надо же, вы меня отпускаете, какое счастье!!! — накопленное в груди пламя не выдерживает давления, с шипением вырывается из моей глотки. Вспучивается камень, приобретая аморфную форму, стекает со сводов и застывает в виде каменных сосулек.

— Не сжигай наш мир, пришелец, уходи, — яростный шёпот, словно дробит пространство на острые иглы.

— Где же вы прячетесь? — верчу шеей в разные стороны, взглядом буравлю все щели. Грузно двинулся вглубь пещеры, сметая собой, живые статуи и нарушая их стройные мысли. Обрывки снов хаотично завертелись и на смену красивой музыки сотканной из сказочных грёз, появляются безобразные сюжеты и возникает настоящая какофония из нагромождения звуков и образов.

— Что ты делаешь? Вон отсюда! — меня обдаёт ветром, и тело приятно защипало, словно мне делают умелый массаж, но на деле, некие существа набросились на меня со всей своей силой и злобой.

— Ещё! — я едва не мурлычу в восторге.

— Ах ты змей!!! — в разочаровании отступают невидимые существа и примеряющее добавляют: — Что тебе нужно от нас?

— Отпустите людей, — громыхнул я. Зашатались стены, вновь посыпались камни.

— Всех?

— До одного!

— Ты в своём уме? Мы живём за счёт грёз этих людей, без них мы исчезнем.

— Меня это не волнует, — рассерженно говорю я.

— Тогда ты можешь всё разнести в прах, в любом случае нас ждёт неминуемая смерть, — слабый шёпот деформируется в приятные женские голоса. — Забери вновь прибывших парня и девушку, они ещё не успели полностью погрузиться в сказочный мир, а других не трогай. В любом случае они столь далеки в своих грёзах, уже не выживут в мире людей. К тому же, как мы видим, ваша Реальность рушится, и вскоре потусторонние будут властвовать на поверхности, — вырывается язвительный смешок. — Зачем им лишние стрессы и короткая жуткая жизнь. Мы приносим людям спокойствие и счастье и, за счёт их радости, сами существуем. Поверь, многие из этих людей живут полноценной жизнью уже не одно тысячелетие. У них нет страданий, они погружены в сказочный мир грёз. Это тоже жизнь, поверь и не самая худшая.

Оглядываюсь на Катю, её грёзы врываются в мой мозг. Она в виде маленькой девочки, обложилась пупсиками, сидит на горшке и самозабвенно сосёт Чупа-Чупс.

— Это полноценная жизнь? — с насмешкой спрашиваю я.

— А почему нет? Её ничто не тревожит, занимается чем угодно, даже попу ей подотрут.

— Какая гадость, какая гадость, эта ваша ... м-да, у меня нет слов. Вообще мне надоело разговаривать с пустым местом, показали бы свои рожи, так легче разговаривать.

— Странное желание, впрочем, мы можем удовлетворить твоё любопытство, взамен обещай уйти.

— С Мишей и Катей.

— Мы к ним ещё не привыкли, их легко можешь забрать.

Пространство заискрилось, словно наполненное алмазной пылью и возникают невероятной красоты женщины. Они словно сотканные из снов, парят в воздухе как утренняя дымка, безупречные тела, тонкие черты лиц, в глазах Вселенская любовь, тянут ко мне тонкие руки, губы призывно открываются.

— Хватит! — взревел я и едва не сжёг всю эту красоту. — Освобождайте моих друзей!

— Уже свободны, — раздаются смеющиеся женские голоса.

— А почему они не встают?

— Просто спят. Буди их.

Я опускаюсь у Кати в виде человека, но не боюсь, что на меня накинутся Грёзы. Мы заключили соглашение, знаю, в этом мире много жестокости, но нет вранья.

Призрачная женская рука потрепала меня по волосам, раздаётся смех: — А ты красивый, дракоша. Если, что приходи ещё, мы устоим тебе лучшие в мире грёзы.

— А пошли вы, — грубо посылаю их и тормошу Катю.

Она замычала во сне, машет руками, лицо обиженное и недовольное.

— Хватит сидеть на горшке!!! — гаркнул ей в ухо.

— Что? — вскакивает она на ноги, с недоумением смотрит мне в глаза.

— Подъём, ты едва не заснула насмерть.

— Это ты, Кирилл? Где я?

— В мире Грёз.

— Фу, какая гадость! — Катя вспоминает обрывки сна.

— Вполне нормально смотрелась с Чупа-Чупсом, — подковырнул её я.

— Миша где? — недовольно вздёрнула нос Катюша и она права, кому понравится, чтоб кто-то видел самое сокровенное.

Мишу будим долго, он всё ещё хочет починить трактор. Наконец открывает глаза, хмуро смотрит на нас: — А мне там было хорошо.

— Можешь остаться, — хмыкаю я.

— Нет уж, досмотрю сон в следующий раз.

Стена перед нами истончается, вываливаем прямо в руки Эдика. Он обхватывает попискивающую от радости Катю.

— Где вы были? Что произошло? — засыпает нас вопросами.

— В мире Грёз, есть такая страна, и поверь, жутко там.

— Верю, — серьёзно говорит Эдик, — я не раз там бывал, с трудом вырывался.

Гл.24.

Я вслушиваюсь в звуки, где-то далеко слышатся невнятные вздохи, уханье, стоны. Очень плохо, твари явно двигаются в нашу сторону, придётся интенсивно отстреливаться. Вдруг меня пронзила тревога, я не вижу у своих друзей оружие, с тянущим чувством в сердце спрашиваю: — Где ваши автоматы?

Миша с Катей переглядываются, с растерянностью произносят: — Там, и указывают на то место, где волнами ходит надпись: "Всякий Зашедший ...", и фраза исчезает, поверхность стены каменеет, Грёзы покидают эти места.

— Необходимо сделать оружие, — Эдик смотрит на Катю с лёгкой претензией.

— Так получилось, — она чисто по-женски разводит руками.

Смотрю на него с надеждой, знаю, просто так он ничего не говорит.

— В те трубки,— указывает он на груду металлолома, — впрессуем пули, что-то вроде копий будет, — он выуживает из кармана горсть серебряных пуль. — Какая никакая, всё же защита.

Достаточно быстро делаем копья и наконец, чувствуем себя более-менее спокойно, но утробный рёв оборотней, засовывает уверенность куда-то очень глубоко.

— Выследили, — мрачнею я. — Костя, куда нам идти!

Он топчется на месте: — Нам туда, — указывает в сторону из которого доносится жуткое рычание.

— А другой путь есть?

— Да, но ...

— Договаривай.

— Необходимо проникнуть в тот коллектор, — указывает он на ржавый люк, с навешенным на него массивным замком.

— Замок собьём, — уверенно говорю я.

— Дело даже не в замке, — мрачнеет на глазах Костя, — этот ход идёт под инфекционной больницей. Говорят там, сущности непонятные живут, да и заразу всякую сливают в канализацию.

— Гм, что делать? — едва не застонал я. — Скажу откровенно у меня совершенно нет желания лезть в ходы заполненные микробами!

— Имеется ещё один путь, но необходимо вернуться назад, пройти сточные воды...

— Идём через инфекционку, — резко перебивает его Катя, вероятно второе испытание дерьмом она не в силах выдержать.

Желаю возразить, что хрен редьки не слаще, но глядя на вмиг позеленевшее лицо напарницы, не решаюсь протестовать: — Сбивайте замок, — вздыхаю я.

Рёв оборотней раздаётся совсем близко, как по команде бросаемся к люку, действуем своими импровизированными копьями как рычагами, с трудом срываем дугу замка. Они расходятся со скрипом, сбрасываем с петель, с усилием втискиваемся в узкий коллектор и заклиниваем куском толстой арматуры. Вовремя, в небольшую щель вижу, как появляются страшные существа.

Оборотни-волки собираются вокруг своего вожака, всклокоченные, жуткие, глаза как раскалённые угли. Они бегают в непосредственной близости от люка, с шумом втягивают воздух в ноздри, но смрад от канализации заглушает наши запахи.

Тело одного из оборотней искажается, кости трещат, словно ломаются и вот, со стоном хрустит суставами человек. Я узнаю его, это инструктор по рукопашному бою, Алексей. Он быстро приходит в себя, отпихивает одного из оборотней, который вздумал лизаться как собака, внимательно осматривает тоннель. Замечает наш люк, неторопливо идёт, поднимает сломанный замок, ухмыляется: — Привет, Кир-рюха, что сидишь как крыса, выходи, разговор есть.

— А не пошёл ли ты! — посылаю его куда подальше.

— Это не интеллигентно, р-разве нас так воспитывала партия? — Алексей дёргает люк с немыслимой силой, арматура жалобно взвизгнула, но, на наше счастье, лишь изогнулась. — И долго вы будете от нас бегать? — с некоторым разочарованием говорит он. — А поспаринговать со мной не хочешь? У меня к тебе предложение, выиграешь поединок, мы вас отпускаем. Более того, даже если ты проиграешь, товарищей твоих не тронем.

— Ой, ли! — недоверчиво хмыкаю я.

— Мамой клянусь! — коверкая язык под кавказский акцент, говорит Алексей. — Рита, подтверди, что я не обманываю, — неожиданно говорит он.

У меня темнеет в глазах из-под ног, из стаи оборотней выходит питбуль. Неужели это моя Рита?

Огромный пёс подходит к люку, утыкается в щель, шумно нюхает.

— Рита, это ты? — голос мой дрожит, на глаза наворачиваются слёзы. — Что они с тобой сделали, девочка?

Она отпрянула, коротко взвыла, не торопясь потрусила к своим сородичам.

— Убедился, Рита с нами. Так ты принимаешь моё предложение? Ты ведь боец, Кирилл. Я не обманываю, если победа будет за тобой, идите на все четыре стороны, ни один оборотень вас не тронет.

— Врёшь, ведь.

— Да, нет же, мне самому интересно. В любом случае люк мы выломаем, повозимся чуток, но из этого коллектора вас по кускам вытащим.

— Не вздумай, — шепчет Катя, — нельзя верить оборотням. Вот и Ритка с ними заодно, — криво улыбнулась она.

— Её заставили?

— Она оборотень, а им доверять никогда не стоит! — со злостью говорит Катя. — Хотя ... всё возможно, но то, что её кто-то заставил в это не поверю, здесь кроется нечто другое, — задумчиво произносит она.

— Они действительно выломают люк, с целой стаей оборотней мы не справимся. Давайте так, вы уходите, а я попытаюсь их задержать, — судорожно вдохнув воздух, предлагаю я.

— И не подумаем, — решительно заявляет Катя.

— Послушай, напарница, сейчас не до сантиментов, один из нас должен остаться в живых, чтобы как-то противостоять Чёрному Дракону. Этот люк действительно надолго их не задержит.

— Он прав, — вмешивается Эдик, — ты с Мишей уходи, а я Кирилла подстрахую.

— Не ломайте комедию! — вспылил я.

— О чём вы там шепчетесь? — слышится насмешливый голос Алексея. — Даю вам тридцать секунд принять решение. Кирилл, не разочаровывай, у меня к тебе были сплошь положительные эмоции, ты ведь настоящий боец.

— Десять минут, — требую я.

— Значит согласен? Это правильно, а беспокойство за своих товарищей делает тебе честь. Пускай они уходят, я подожду десять минут, — понимает мои мысли и великодушно соглашается он.

— Кирилл, не делай этого! — Катя яростно шипит.

— Время пошло! — смеётся Алексей.

— Уходите, — в душе моей как волна поднимается злость.

— Ты всё взвесил? — не унимается Катя.

— Это единственно правильное решение, — уверенно говорю я.

Катя неожиданно меня обнимает: — Кирилл, ты мне как брат, я чувствую это, постарайся выжить.

— Я не собираюсь умирать, — целую её в макушку. — Катюша, уводи людей.

Они исчезают, я остаюсь один, безысходность нахлынула как вязкий туман. Считаю секунды, за люком прохаживается Алексей, беззлобно посмеивается: — Десять минут прошло, товарищи твои уже далеко. Ты как, выходишь? — он отступает в сторону.

Вытягиваю арматуру, она с жалобным звяканьем падает у ног, открываю люк, глазами ищу Риту, но она затесалась в стае оборотней, никак не могу её там различить.

Спрыгиваю на землю. Алексей без боевой стойки, боком двинулся ко мне.

— Самое время вспомнить всё чему я тебя учил, — приветливо улыбается он.

Не свожу с него взгляда, замечаю в глазах холодный огонь и радость ожидания.

— Никогда ещё не убивал драконов, — искренне говорит он и даже слюна стекла с губ.

— Что-то ты много болтаешь, непростительно для бойца, — пытаюсь уколоть его я.

— Ты прав, — легко соглашается он, — но просто другого времени для разговоров, к сожалению, у нас не будет.

Его выпад происходит стремительно. Интуитивно не стал отскакивать и делать блоки. Провожу сквозь его удар свой прямой и моментально сближаюсь, пытаюсь достать его локтем другой руки и коленом в пах, головой бью в нос.

Он ловко избегает моих ударов, резво отскакивает, довольно смеётся: — А как же каратэ, Кирилл, где эти красивые блоки, изящные отходы? Изменяешь своим принципам, воруешь у меня приёмы. Впрочем, я даже рад, что ты так быстро учишься. В последнее время достойных противников у меня не было.

— Чего раскудахтался как курица, — я пытаюсь вывести его из равновесия.

Он не ведётся на мою провокацию, продолжает улыбаться. Откровенно говоря, меня это начинает нервировать. Алексей чётко реагирует на моё состояние и вновь атакует. Крутнувшись, сбиваю телом проходящие на разных уровнях удары, но он проводит жёсткую подсечку, я приземляюсь на спину, в падении вовремя бью ногой по его пятке, чем спасаю свой пах, выпрыгиваю через плечи, становлюсь на ноги.

— О, какая неваляшка! — одобрительно цокает языком Алексей. Неожиданно заваливается назад, резко в сторону, тело производит немыслимую для восприятия, амплитуду — он качает "маятник".

В жизни не видел такого профессионализма, лишь слышал, что этой технике обучают в спецназе ГРУ.

На этот раз я не смог предугадать его движение, под рёбрами, словно нечто щёлкнуло и взорвалось, это прошёл импульс от удара, который не сломал рёбра, но разорвал мышцы внутри тела. Кровь выплеснулась в живот, от дикой боли темнеет в глазах, и будь я на ринге, это был бы чистый нокаут, но это не ринг, вторым ударом он меня убьёт. Великое чувство жажды жить делает немыслимое, ухожу от смертельного удара, подныриваю под руку, наношу удар головой под сердце и мгновенно локтем вверх под челюсть. Щёлкнули, ломаясь, зубы, хрустнули выскочившие из своих мест шейные позвонки, голова Алексея свешивается вбок, улыбка исчезает.

— Говорила мне бабуш-щка, нельзя недооценивать даже самого никчемного противника, — шепелявя, пытается шутить он, его лицо вмиг сереет. Он пробует вставить позвонки на место, выкручивая руками шею, но я не даю ему этого сделать, сшибаю подсечкой.

— Вот и всё, — замахиваюсь на него кулаком.

Он рычит, ловит мой кулак неожиданно отросшими клыками, вгрызается, ломая мне фаланги пальцев. Оглушительно щёлкают позвонки, входящие в свои места, из кожи лезет жёсткая волчья шерсть.

Алексей легко скидывает меня с себя, нависает надо мною, злобно клацают зубы, брызгает слюной

— А как же правила! — возмущённо выкрикиваю я.

— Это бои без правил, — ужасно смеётся оборотень.

В отчаянии отпихиваю тяжёлую морду, он разъярённо скалится, жить мне осталось меньше секунды. В это мгновение цепляю на своей груди нитку, она рвётся и в ладонь шлёпается серебряная пуля, подаренная когда-то Эдиком. Не задумываясь, вгоняю её в грудь волку-оборотню. Эффект превосходит даже самые смелые мои ожидания. Свирепый рёв потряс пространство, в ужасе завыли окружающие нас оборотни. Страшная рана рвёт грудь, обнажая рёбра, жгучая кровь льётся мне на кожу. Алексей соскакивает с меня, зубами старается вырвать серебряную пулю, это у него удаётся. Стремительно происходит регенерация, рана на глазах стягивается, я бросаюсь на оборотня, но даже тяжелораненый, он легко сбивает меня с ног когтистой лапой, вновь смеётся, но на этот раз отрывисто и злобно.

— Не будем ничего усложнять, Кирилл. Честно говоря, ты меня весьма удивил и позабавил, но время развлекаться с тобой, у меня больше нет. Моя стая голодная, товарищи твои могут уйти далеко.

— Но ты ведь обещал! — наивно выкрикиваю я.

— Вероятно, — соглашается он, — но на войне как на войне, проигрывают те кто, пытается вести бой по правилам. Если есть возможность обмануть врага, это делать следует немедленно.

Он разинул пасть, смрадное дыхание вызывает спазмы в лёгких, с ненавистью смотрю в его пылающие глаза: — Ты хоть иногда зубы чистишь? — язвительно изрекаю я.

— Похвально, какое самообладание, — щёлкает пастью оборотень и кидается на меня.

Словно в тумане слышу автоматную очередь. В то мгновение когда клыки должны были сжаться на моей шее, Алексей изгибается, громогласно ревёт, заливая меня кровью.

Отпихиваю бьющегося в конвульсиях оборотня, не могу понять, что происходит, Алексей нашпигован серебряными пулями, ничто не может принести оборотню такие ранения, только серебро.

Очереди не смолкают, слышится рёв и скулёж, некто сражается с целой стаей оборотней. Рука висит плетью, кисть раздроблена волчьим укусом, дышу с трудом, внутри тела, вокруг лёгких плещется кровь, в голове плывёт чёрный туман, усилием воли заставляю себя не потерять сознание. Отползаю к стене, сквозь застилающую глаза черноту вижу, как из коллектора выпрыгивает Миша, Эдик и Катя со своими копьями и бросаются туда, где звучат, но уже с большими перерывами, автоматные очереди. Затем появляется Костя Сталкер, его лицо искажено от дикого страха, но он, пересиливая ужас, целится из пистолета и стреляет в гущу беснующихся оборотней.

— Ритка, держись! — слышу пронзительный Катин крик.

Рита? Я широко открываю глаза. В голове, будто проявляется негатив, высвечивается образ хрупкой девушки, с храбростью, близкой к отчаянию, отбивающийся от наседающих на неё злобных оборотней. Вот у неё заканчиваются патроны, её заваливают на землю, длинные клыки с остервенением рвут тело. Истошно кричит Катя, пронзая одного из оборотней своим импровизированным копьём, как медведь ревёт Миша, бешено вращает глазами, стремительно наносит колющие удары в оскаленные морды, Эдик сцепился с одним из оборотней, с трудом увёртывается от острых клыков, сухо трещат пистолетные выстрелы.

— Рита! — я, теряя последние силы, ползу к умирающей девушке. Сердце словно сжимают тиски, горе от невосполнимой потери вырывает из груди рыдание. С содроганием вижу, как рвут её тело страшные твари. Словно во сне, вскакиваю на ноги, бросаюсь к ней на помощь. Разрываю руками метнувшегося ко мне одного из оборотней, ломаю позвоночник другому, впиваюсь зубами в горло третьему.

Мой напор оказывает неожиданное действие на страшных существ, они отпрянули, а я весь в своей и чужой крови, бросаюсь на них. Непонятно, откуда у меня такая сила, но могу разорвать любого из оборотней. Они это понимают, подвывая в бессильной злобе, бросаются прочь, и исчезают в глубине тоннеля.

— Рита, — я опускаюсь на колени перед ней. Слёзы жгут глаза сильнее, чем боль в груди.

Непонятно как ещё теплится в ней жизнь, но чудесные свойства её организма неспособны залечить столь ужасные раны, она тихо угасает. Рита смотрит на меня с нежностью, лицо бледное, без её знаменитого румянца.

— Прощай, Кирюша, — едва различаю шёпот, — а я их обманула и видишь, как хорошо всё получилось ... ты жив ... а мы уходим, — в глазах блестят как росинки, две слезинки.

— Рита, любимая, зачем так говоришь? Ты выкарабкаешься, ты сильная, ты будешь всегда со мной.

— Любимая? Не обманывай меня и себя, это не так. Но во мне нет осуждения, главное я тебя люблю и не кори себя, здесь нет твоей вины, просто так получилось. И я очень бы хотела, чтобы ты свою девушку любил, также как я тебя, — стон срывается с её губ, выступает красная пена.

— Зачем так говоришь, Рита, тебе рано умирать, это несправедливо, — я бережно обхватываю ладонями её лицо, но уже знаю, она ... умерла.

— Пойдём, Кирилл, — трогает меня за плечо Катя, — они уже ушли в другой мир.

— Кто они? — встрепенулся я.

— Ну, — отводит Катя взгляд, — в смысле ... она.

В груди словно бурлит расплавленный свинец, боль убивает сознание, но не физическая — не могу себе простить смерть Риты. Не свожу взгляда с её чистого лица, в нём нет даже изъяна, намёка на неправедность. Она была воином жестоким, бесстрашным, но справедливым и честным. Она как ребёнок безгранично верила в свои идеалы и не оступалась от своих принципов и в конце пути не отошла от них. Страшная дикая несправедливость! Рыдания сотрясают грудь. Словно во сне вижу, как исходит из неё светлая дымка и не одна, а почему-то две, сплелись между собой и стремительно унеслись вверх, даже не заметив на пути преграды из сводов тоннеля.

— Кирилл, нам необходимо идти, они ушли, — настойчиво тянет меня Катя.

— Её надо похоронить, — глухо говорю я.

— Зачем? Тело без души просто обычная оболочка. Чаще думай о ней и мысли твои должны быть светлые, — с грустью говорит Катя.

— Мы всё сделаем, — Миша, Костя и Эдик склоняются над ней, бережно поднимают.

— Здесь есть выход в природную пещеру. Она небольшая, но в ней есть удивительной красоты пещерный орган, он словно оазис в этом жутком мире, Пускай она покоится там, — неожиданно произносит Костя Сталкер.

Действительно, под пластами обвалившегося бетона находится узкий лаз. С великим трудом протискиваемся в него, ползём, словно с вечность, мне кажется, сейчас стены сомкнутся и замуруют нас заживо, но вдруг он обрывается, и мы оказываемся в высоком зале. Со сводов свешиваются, словно хрустальные сталактиты, в природной каменной чаше замерла в неподвижности чистейшая вода, вместо песка переливается перламутром пещерный жемчуг и каменный орган — величественный и прекрасный.

— Боже, какая красота! — вырывается у Кати возглас удивления.

— Эту пещеру я обнаружил совершенно случайно, у меня брелок с кармана слетел и закатился под обвалившийся бетон, увидел ход и не удержался, чтоб его не исследовать. Когда первый раз увидел эту пещеру, едва не задохнулся от восторга, — Костя Сталкер освещает своды пещеры мощным фонарём.

— Вероятно, именно так оно и есть, — вздыхает Эдик и неожиданно смахивает с лица слезы, я впервые вижу, что он может плакать.

Они бережно опускают Риту у величественных башен пещерного органа.

— Вот это, другое дело, — опускается рядом с ней Катя. — Прощай, подруга. Ты лучше всех нас, прости, если, что-то было не так, — целует её в лоб.

Лаз в пещеру заваливаем каменными глыбами, теперь ничто не потревожит её покой. Хотя, права Катя, её душа уже давно не с телом, но я испытываю огромное удовлетворение тем, что упокоили Риту таким образом.

Пылающая боль в перекушенных оборотнем пальцах и внутреннее кровоизлияние приносит невыносимые страдания, но мой организм вызвал скрытые резервы. Кровь давно уже не течёт, рваные раны медленно, но упрямо стягиваются. Если так дальше пойдёт процесс, то часа через три, четыре всё заживёт как на собаке, то есть, как на драконе.

Оборотней мы отогнали, но глядя в темноту, ощущаем движение некой враждебной силы. Скоро она хлынет сюда, сметая всё на своём пути, сможем ли мы ей противостоять, вопрос. Всё же придётся идти под инфекционной больницей.

Появляются крысы, с шумом прыгают с ржавых труб, становятся на задние лапы, с интересом на нас смотрят, нюхают воздух и суетливо, с писком, бегут к мёртвым оборотням. Зрелище ужасное, кое-кто из волков начал перевоплощение в людей и на полдороги их застала смерть. Вот и Алексей стал наполовину человеком и от этого смотрится особенно жутко: лицо человеческое, но в серой шерсти, клыки застыли в вечном оскале, туловище искорёжено, а на фоне проступающей обычной кожи, жёсткая щетина.

Крысы, радостно попискивая, окружают трупы, они нам очень признательны за столь щедрый подарок. Мне крайне неприятно смотреть, как они впиваются в мёртвую плоть, поспешно лезу в коллектор.

Незримый приказ вернутся назад, едва не срывает меня с холодных скоб, Катя со злостью ругается, но, сцепив губы, ползёт дальше. Ощущение, что меня стягивают за ноги, каждое движение становится мучительным, любой шаг, словно прыгаешь в пропасть. Догадываюсь, те два монаха плетут заклинания. Вспоминаю угрозу Алексея, когда он говорил, что магические силы под землёй усилятся, но я не задумывался, что будет такой эффект.

Катя останавливается, Эдик старается ей подняться, но она, словно превращается в зверя, с рычанием бросается на него.

— Тебе плохо, родная? — Эдик крепко прижимает содрогающееся в конвульсиях её тело к себе.

— Мне очень плохо, — стонет она, лицо искажено, скрипит зубами.

— Что мне сделать для тебя?! — в большой тревоге восклицает Эдик.

— Ты меня свяжи и ... Кирилла ... тоже, — закатывает глаза Катя.

Меня словно выворачивает наизнанку, неведомая сила тянет вниз, да так, будто с тела сдирают мясо, а ещё начинаются галлюцинации, словно наяву вижу, как сверху опускается тяжёлый каменный блок. Он настолько реален, что я едва в ужасе не срываюсь, но словно вторым зрением наблюдаю, как Миша легко проходит сквозь него. Люди не видят преграды, только это открытие удержало меня, чтоб не броситься вниз.

Чувства парализованы, я не понимаю и не ощущаю, как меня связывают, но, по-видимому, сделано это вовремя, так как в следующее мгновение теряю последние капли рассудка. Сознание плющит злая сила, испытываю страшные физические мучения, меня настойчиво зовут, мне необходимо бежать.

Затем начинается полный кошмар. Толпы упырей опрокидывают меня, впиваются в шею, рвут тело, дробят кости, высасывают мозг. Появляется Вий, долго смотрит в глаза и я ... каменею. Затем, некто лохматый, с рогами на лбу, разбивает тело кувалдой и с жутким хохотом, то, что от меня осталось, сметает жёсткой метлой в совок, и швыряет в раскалённую печь. Вот и всё, закрываю глаза, ухожу во тьму Вселенной. Внезапно выплывает светлая дымка, формируется в женский образ, и с удивлением и счастьем вижу Риту.

— Не дождутся! — весело смеётся она. На лице играет так знакомый мне румянец, в глазах озорство. Она дунула на меня, и завертелся хоровод из звёзд.

— Ты жива, Рита? — успеваю крикнуть я.

— Конечно!

Словно просыпаюсь и горестно вздыхаю, я в сыром помещении, пахнет лекарствами, плесенью и грязными бинтами, рядом стонет Катя.

— Да развяжите меня, кусаться уже не буду!

— Катя, ты как? — с беспокойством спрашиваю я.

— Выпить хочу и много ... можно даже палёной водки.

— Неужели всё так плохо?

— Наоборот. Эдик, развязывай меня быстрее! — Катя скидывает с себя верёвку, разминает затёкшие руки и, с радостным писком бросается на шею Эдику. — Здорово, теперь их заклинания на нас не подействуют, я это точно знаю!

Хмурый Миша перерезает на мне сильно затянувшийся узел. Ясно как день, изрядно я подёргался, вот и на руках виднеются рубцы от впившихся верёвок.

— Едва их не порвал, хотел, было, кулаком в лоб тебе зарядить, — угрюмо говорит он.

— Неужели сильно бесновался?

— Катюша сильнее, — криво улыбается Миша, поглаживая мозолистой ладонью косую чёлку.

— Ребята, что произошло? — Костя Сталкер не совсем отошёл от потрясения. — Вы так рычали, чешуя на коже появлялась, даже когти вылезли.

— Напали на нас, Костя, с трудом отбились, а мне вот, — глаза у меня стекленеют, — Рита помогла.

— Так это была она?! — восклицает Катя. — Представляешь, в самый критический момент она появляется в виде сияющего силуэта, щёлкает мне по носу пальцами, говорит, что у меня чудесные духи, называет лучшей подругой и сдувает в эту комнату. А вот лица её так и не разглядела. Всё думала, кто это? — печально говорит Катя.

— Нам не стоит задерживаться, в хорошие времена под инфекционкой опасно находиться, а сейчас и подавно, — Костя Сталкер с тревогой оглядывается. — К этому ручью не подходите, из лаборатории сливают всякую гадость.

Как по коже граблями, проскрежетал звук открываемой двери, петли явно никогда не смазывали, кто-то, с усилием дыша, протискивается в узкую щель слегка приоткрытой двери.

В самый последний момент прячемся за грудой мусора. Тусклый свет от его фонаря в конвульсиях забегал по стенам, освещает наше убежище, скользит в сторону, упирается в грязную речушку.

Грузный человек постанывая, волоча ногу, приблизился к воде, с трудом опускается на колени, бормочет что-то напоминающее молитву, зачёрпывает ладонями воду, жадно пьёт.

— Что он делает?! — в ужасе восклицает Костя Сталкер.

— Тише, ты, — вздёрнулась на него Катя.

Мужчина встрепенулся, вероятно, услышал возглас Кости, поднимается с колен, водит глазами по тёмному помещению, раздувает ноздри, пытается унюхать наше присутствие, но всё пропитано адской смесью лекарств, плесенью и гнилью.

Я хорошо вижу темноте и, вглядываясь в этого человека, начинаю понимать, это ещё одна проблема для нас. Ничего живого в лице не вижу, кожа синюшная, в струпьях и язвах, нижняя губа отвисла и течёт с неё липкая слюна.

— Мора, это ты? — разносится его замогильный голос.

Воздух словно уплотняется, в опасной близости от нас падают камни, в стене образуется трещина. В неё с трудом протискивается огромная женщина в белой одежде, с распущенными волосами, в костлявой руке она держит окровавленный платок.

— Плёткой тебя от нехолощённого коня, — раздаётся её глубокий грудной женский голос.

— Ещё скажи, тележной осью наотмашь, и с первого раза, — охотно принимает её шутку грузный мужчина.

— Именно с первого удара, второй, тебя оживит, — выдавливает смешок Мора. — Зачем меня звал, хопотун, по делу или так? Смотри, когда-нибудь допросишься, дочерей на тебя напущу, — сурово сдвигает она брови.

— Снова шутишь? Я мёртвый колдун, дочки твои, мне до одного места, — цинично сплёвывает он на пол.

— Ты прикуси язык, не ровен час, оживлю тебя и отдам им на потеху, — беззлобно говорит она, утирается кровавым платком, не замечая нас, проходит совсем рядом, я даже почувствовал её запах, словно букет увядших роз.

— А знаешь, — неожиданно грустнеет хопотун, — а я не прочь отдаться твоей старшей дочери, Невеи.

— Влюбился, что ли? — усмехается страшная женщина.

— По духу близки мы.

— Знаешь, что я скажу, — наклоняется к мёртвому колдуну Мора, — ты рылом не вышел, Невея не для таких как ты.

— Словно в душу наплевала, — морщится хопотун.

— Рассмешил, души у тебя нет!

— Когда-то была, — задумался мёртвый колдун, — но я быстро и очень выгодно её продал.

— А выгодно ли? — с немалым скепсисом говорит Мора, склонив большую голову.

— Вероятно, нет, раз ты Невею мне не отдаёшь, — раздувает ноздри хопотун.

— Заладил, Невею ему подавай! А, что ты для этого сделал? Вселяешься в покойников, по ночам сосёшь кровь и заедаешь живых людей. И это ты считаешь хорошей работой?

— На что учился, — хмыкает мёртвый колдун.

— Вот и не дёргайся. Зачем меня звал?

— Так ты сама пришла, — хопотун в недоумении пожимает плечами.

— Я прихожу тогда, когда требуется массовый мор напустить, — Моровая Дева встряхивает распущенными косами.

— В принципе, да.

— Что, да?

— Время пришло, новый бог требует больших жертв.

— Как мне надоели все эти ваши новые боги! То один, то другой и всем нужна лесть, поклонение и человеческие жертвы.

— Ты ли это говоришь, Мора? — удивляется хопотун. Ты опустошала целые страны и, если память мне не изменяет, даже континенты.

— Когда люди свергли своих старых богов, исчезла Совесть и душа опустилась до уровня товара, я вычищала скверну, надеялась на обновление. Часто после пожара кедровые орешки трескаются и выпускают свежие ростки, так и с людьми.

— Всё новое, а идеи старые, — задумался хопотун. — Толку никакого.

— Э нет, кое-что прорастает.

— Заблуждаешься, прекрасная Мора, люди друг друга терпеть уже не в силах.

— Неужели надвигается революция?

— Верхи не могут, низы не хотят, — кивает мёртвый колдун. — Потусторонние выходят на поверхность, людей, всех до единого, скидываем в Пекло.

— Идея не очень хорошая, — Мора прикусывает губу, — и весьма грубая. Если людей не останется, и вы сгинете.

— Это как? — с нижней губы потянулась слюна.

— Тупой ты, а ещё Невею хочешь, — с брезгливостью косится на него Мора. — Еды для вас не станет! Друг друга заедать будете? — страшно улыбается она. — В общем, пока сама не разберусь, мор напускать не буду, — решительно говорит она.

— Людей жалеешь? — ухмыляется мёртвый колдун.

— Как заговорил. А ты копни в своей памяти, ведь тоже был человеком. Неужели в тебе нет ни капли жалости?

Хопотун поскрёб голову, возвёл мутные глаза к верху:— Я не понимаю это слово, — искренне сознаётся он.

— Странно, и зачем когда-то мы с вами подобными заключили союз?

— Наверное, чтоб наблюдалось равновесие, — рискнул заметить он.

— В последнее время всё больше убеждаюсь, это было ошибочное решение, — поджимает губы Мора.

— Но новый бог ...

— Я богам не присягаю, я сама богиня. А он не бог, лабораторная крыса, как впрочем, и все вы. Нужно будет, сама его задавлю, — её грудной голос наливается небывалой силой.

Хопотун ёжится под её взглядом, он мёртвый, но и ему становится жутко, видно есть нечто страшнее смерти.

— Но его убьёт другой, — неожиданно говорит она и странно улыбается. — Это его судьба и вмешиваться в неё не желаю.

— Ты как-то изменилась, Мора, — скукожился мёртвый колдун.

— Это так, я вновь становлюсь ... Мареной Свароговной, — её окровавленный платок ослепительно вспыхивает, распущенные косы заплетаются, руки наполняются силой и здоровьем, на щеках вспыхивает румянец.

— Ты какая-то не такая! — отползает в сторону мёртвый колдун.

— Пришло время старым богам возрождаться вновь, — её глаза ярко сверкнули как холодные звёзды, на чувственных губах играет брезгливая улыбка. — Меня забавляла твоя фамильярность, но сейчас вызывает отвращение. Союз между вами с этой секунды разрушен, но я тебе даю шанс уйти. В то же время, встретишься с этими людьми, обходи их стороной, пусть для тебя это будет законом, — Марена неожиданно указывает ладонью в нашу сторону.

Меня словно окотили холодной водой, оказывается, она знала о нашем присутствии с самого начала. Словно разжалась пружина, встаю на ноги, почтительно склоняю голову перед богиней.

Хопотун злобно скрипнул зубами и пятится за дверь.

— Брысь! — торопит его Марена. Очевидно, её теперь тяготит присутствие мертвого колдуна.

Богиня подходит совсем близко, и воздух трещит от переизбытка электричества:— Интересное сочетание человека и дракона. Даже не знаю, чего в тебе больше, — Марена доброжелательно смотрит на меня. — А ты девочка, — ласково обращается к Кате, — на девяносто процентов дракон, даже удивляюсь, как твоя душа вселилась в тело человека. — Мужчины, — обращается она к Мише, Эдику и Косте Сталкеру, — вы бы поднялись с пола, он холодный и грязный, не ровен час дочери мои появятся, — вероятно, Марена шутит.

— А ты кто, женщина?— Миша в своём репертуаре, он хоть и боится её, но авторитеты у него должны быть лишь батя, дед и председатель колхоза.

— Я то? Пожалуй, твой вечный сон, — улыбается она.

— Тихо, ты, Миша! — предостерегающе одёргиваю его я.

— Меня многие забыли, — с горечью произносит Марена, окидывая нас льдистым взглядом.

— Вы богиня Смерти, — утверждает Эдик, его бородка дёрнулась в сильном испуге.

— До этой минуты была ею, — с грустью соглашается она, — но теперь я вновь стала богиней Перехода. К сожалению люди, в своих мыслях, сделали из меня кошмарное создание. Я выполняла их бредовые желания, раз они того сами хотели. Люди забыли, что смерти нет, они её выдумали, и принялись отчаянно цепляться за жизнь в теле, забыв, что это только маленькая часть существования души. Но каждая душа нуждается в теле лишь для своего совершенствования. А далее, её ждёт Переход в другие миры, иной раз в Светлые, а бывает ... в Тёмные.

— Рай и Ад? — очнулся от оцепенения Костя Сталкер.

Марена Свароговна подавила в себе смешок: — О, как всё запущенно! Хотя ты в чём-то прав, для кого-то жизнь вне тела покажется Раем, а кому — Адом, как говорится, кто на что учился, — с озорством встряхивает она пушистыми косами.

— А я куда попаду? — не унимается Костя Сталкер.

— Ты? Рано об этом думать. Живи долго, набирайся опыта, ты исследователь, это ценное качество.

— Я диггер.

— Да, это так, ты любознательный человек, — соглашается Марена. — Но мне пора, — она смотрит мне в глаза и меня больше не пронизывает леденящий страх.

— Позвольте мне сделать вам подарок! — в порыве чувств пискнула Катя.

— Мне? — невероятно удивляется Марена Свароговна.

Катюша снимает медальон с полированной серебряной пулей, смело протягивает богине.

— Давно я не получала подарков, а ведь как это приятно, — она вертит в руках медальон. — Серебро, это магический металл. Спасибо, девочка, — богиня с царственным жестом надевает на шею простенькое украшение. — Придёт время и этот медальон станет одним из самых могущественных амулетов на земле, — лукаво улыбается она и её голос возникает, словно внутри нас. Догадываюсь, слышим её лишь я и Катя. Неужели её информация столь важная, что её необходимо скрывать даже от наших друзей? — а получит он имя, — Марена Свароговно пристально смотрит в изумрудные глаза Катюши, — коготь Драгинии.

— Причём тут Драгиния? — не разжимая губ, пускает мысль Катюша.

— Гм, Драгиния ... это твоё истинное имя, девочка-дракон, — в глазах богини мелькнули озорные огоньки.

— А я кто? — меня буквально трясёт от возбуждения, с надеждой смотрю в светлые глаза Великой дочери Сварога.

— Ты Андхараш, это истинное имя, но люди тебя знали как Вирг — Бронзовый Дракон. В то время у твоей спутницы было имя Гзэла. Тогда вы первый раз тесно связали свою жизнь с людьми, — она продолжает говорить на телепатическом уровне.

Словно вихрь воспоминаний врывается в моё сознание, крутится хороводом, как листья сорванные ураганом, выстраивается мозаика из лиц, одно событие сменяет другое.

Я вижу прекрасный подземный мир: величественный океан, окружённый невероятными по красоте пещерными органами; живой лес, шевелящий корнями как гигантские сороконожки; пурпурный лес, населённый эльфами; пещерные города, крыши домов напоминающие бабочек, птиц и паруса кораблей ... затем, словно лечу над землёй. Воздух чист и свеж, внизу проносятся густые леса, глубокие озёра. В панике разлетаются могучие грифы, внизу тревожно трубят мамонты, зло шипят саблезубые тигры. Мне весело, я ощущаю в себе великую силу, мои крылья крепкие, чёрные когти сияют на солнце, а на душе радость. Затем опускаюсь на поверхность и ... под землю. Я в одном из тоннелей, в сыром, наполненном неприятными запахами, помещении. Рядом вздрагивает хрупкая девушка, глаза горят изумрудным огнём.

— Катюша, ты почему плачешь? — прижимаю её к груди, целую в макушку.

— Хочу туда!

— Что было, то прошло, — звучит мягкий голос Марены Свароговны, но вас ждут другие миры и прекрасные и ... страшные. Вы в начале Большого Пути ваша жизнь будет интересной и вечной.

Внезапно воздух в мрачном помещении становится чистым, запахло свежими розами, тело Марены Свароговны наполняется светом, она взмахивает огненным платком, и растворяется в пространстве, рассыпав на прощание, тысячу алмазных искорок.

Гл.25.

Потрясение огромное, не часто можно встретиться с богами такого ранга, некоторое время стоим молча.

Неожиданно Миша словно очнулся, сверкнул очами, повёл толстой шеей и басом произносит: — Невероятная женщина, в её присутствии чувствовал себя глупым школьником ... и словно жизнь пронеслась в одночасье.

— Немудрено, ведь перед нами была богиня Смерти, — у Эдика вздрагивает бородка, он зачем-то теребит её пальцами, капельки пота блестят на лице, глаза лихорадочно сверкают.

— Ты путаешь, — Катя укоризненно смотрит на него, — она не Смерть, а дающая Переход в иной мир.

— Да, конечно, — опускает глаза Эдик, — она уж иная.

— Это она тогда была другой, а сейчас та, которой и должна была быть, — с убеждением говорю я.

— Значит, смерти нет? — в глазах Кости Сталкера сияет радость.

— Это для кого как, кто к чему привык, если сильно захотеть, можно уйти в НЕБЫТИЕ, — с иронией говорит Катя.

— Это не для нас, — уверенно заявляет Костя Сталкер, — мы ... исследователи.

— Однако, нам пора, — я поднимаю импровизированное копьё с серебряной пулей вместо наконечника. — Куда нам идти, Костя?

— Можно по тоннелям, но ...

— Что-то не так?

— Я впервые боюсь их, — он со страхом смотрит в темноту.

— Но другого пути нет, верно? — вкрадчиво спрашиваю я.

— Можно пройти часть дороги по поверхности и спуститься непосредственно в станцию Кропоткинскую. Есть там один коллектор, ведёт на нижние уровни. По молодости спускался по нему, затем возле него выставили милицейский пост. Всё думал, что там охранять? Ход неинтересный, ведёт в замкнутую полость, что-то вроде гигантского каменного мешка, — Костя Сталкер запнулся на миг, — это то, что вы ищите.

— Там их цитадель! — вскакивает Катя, хищно сверкнув глазами, огненные искорки вырвались из ноздрей. Теперь я уже знаю, у неё всегда так бывает в момент крайнего возбуждения.

— Решено, идём по поверхности, — соглашаюсь я.

Пришлось идти к двери, в которой скрылся хопотун. Хотя Марена Свароговна и сказала ему нас не трогать, всё одно, неизвестно, что на уме у мёртвого колдуна.

Дверь противно скрипит, впереди мраморная лестница ведущая вверх. Ступени от постоянной сырости во мху, по ним явно ходят не часто. Перила, на удивление, прочные, основательные, когда-то изготовленные из хорошего дерева, вероятно из дуба или из лиственницы.

В своё время здесь существовало электричество, о чём говорят следы прогнившей проводки, не удивлюсь, что это было в царское время. Вполне возможно, инфекционная больница до революции являлась чьим-то дворцом.

Через два пролёта выходим к ещё одной двери, с ней пришлось повозиться, петли заржавели, но под натиском Мишиного могучего плеча, оглушительно проскрипев, нехотя открылась.

Помещение, в котором оказались, является подвалом и как обычно захламлено. Тусклая лампочка едва освещает серые стены, вдоль которых громоздится всякий хлам: покореженные панцирные кровати; множество ящиков; гнутые стеллажи, забитые пыльными склянками, старыми журналами; в углу, сиротливо жмутся друг к другу, ждут своего часа с десяток гробов ... и всюду витает запах лекарств вперемешку с плесенью, один лишь он может навеивать уныние, но, вкупе с гробами, возникает оторопь, хочется быстрее покинуть сие место. Осязаемо пахнет опасностью, хопотун частый гость здешнего подвала.

— Старайтесь ничего не трогать, — Костя Сталкер боком проходит мимо сваленного в кучу грязного тряпья. — Как-то один бич заночевал в этом подвале, подцепил странную заразу, мясо с костей сходило, умер в невероятных мучениях. Его похоронили на заброшенном кладбище, предварительно засыпав могилу хлоркой.

— Однако, весёлое место, — вздрагивает Катя, для её обострённого восприятия, это явный перебор.

Эдик приостановился у ящика забитого ветхими книгами, взгляд загорелся.

— Ничего нельзя трогать, — осаживает его пыл Костя Сталкер.

— Это старинные книги ...

— Здесь столько микробов, — Костя настойчиво толкает Эдика вперёд.

В конце подвала виднеются пару крупных ступеней, и едва просматривается ещё одна дверь, почти бежим, хочется быстрее покинуть эти стены.

За спиной с грохотом что-то падает, как один резко поворачиваемся, выставив копья.

— Крышка с гроба свалилась, — нервно хохотнул Костя Сталкер, — наверное, плохо лежала.

— Может быть, — соглашаюсь я, но боковым зрением увидел, как нечто бесформенное метнулось к куче тряпья и затаилось.

На этот раз дверь легко открылась, петли явно смазаны, налицо следы цивилизации. Но, сразу за ней ещё одна дверь-решётка и с противоположной стороны висит массивный замок.

— Завхоза надо звать, — неуместно шутит Эдик.

Миша просунул в дужку замка кусок арматуры, краем глаза улавливаю, как тряпьё зашевелилось.

— Ломай! — выкрикиваю я.

Звякает железо, дужки разлетаются, поспешно скидываем замок с петель и выскакиваем из подвала.

— Ты что-то увидел? — беспокоится Катя, мне показалось, как над её телом возник контур дракона, а глаза полыхнули изумрудным огнём.

— Дверь необходимо подпереть. В подвале кто-то есть, определённо не человек.

Миша заклинивает дверь куском арматуры, поднимает на меня печальный, как у притомившегося быка взгляд: — Это тот, живой покойник, что с богиней общался?

— Нечто другое, — уверенно говорю я.

Короткий ход ведёт на первый этаж больницы, в коридоре виднеются лампы дневного освещения, бросающие белые квадраты на окрашенные светлой краской стены, появляется ощущение стерильной чистоты и ... тишина.

Выбираемся в коридор. На правой стороне теснятся многочисленные двери с табличками, с другой — светлеют большие окна.

— Пусто, — удивляется Катя, словно в ознобе передёргивает плечами. — А где люди? Или здесь всегда так? — растерянно улыбается она.

Костя Сталкер хмурится, с напряжённым вниманием оглядывается по сторонам, тянется за пистолетом: — Вообще то, здесь лаборатории, технические помещения. Вероятно, ещё очень рано, сотрудники ещё не заступили на смену.

— Одиннадцать утра, — прокалькулировал в мозгах Эдик.

— Тогда, непонятно ...

— Так идёт война, ребята, — напоминаю я им.

— Москва в руинах, а больница целая, — вспоминает Костя Сталкер

— Раньше хорошо строили, — Миша опирается на копьё, лицо мрачное, словно высеченное из камня.

Прижимаясь к стенам, почти крадёмся по коридору. Не покидает чувство опасности, впрочем, с недавних пор, оно постоянное, но сейчас особенно яркое. В любую секунду жду подвоха, напряжение на приделе, вероятно я вспотел, по крайней мере чувствую сырость за воротником.

Переход в другой отсек разделяет дверь со стеклом, осторожно заглядываем. Виднеются палаты, сбоку стол, за ним спит дежурная медсестра. Показывается человек в белом халате, вероятно врач. Вызвав во мне немалое удивление, спокойно проходит мимо спящей и вроде как даже улыбнулся. Странное отношение к своим подчинённым. Явно строгости, в этом заведении, не хватает. Спать на рабочем месте в таком заведении!

Дверь одной из палат открывается, санитары выкатывают носилки с лежащим на них человеком. Врач подходит, щупает пульс у пациента, удовлетворённо кивает, носилки увозят к грузовому лифту.

— Выходим, что ли? — неуверенно спрашиваю я.

Эдик дёрнул головой: — Пока не стоит.

Дожидаемся, когда врач уходит, коридор пустеет, лишь дежурная медсестра уверенно спит. Легонько толкам дверь, в нос бьёт характерный запах лекарств, с лёгким привкусом хлорки. Проходим мимо спящей женщины, она не шелохнулась, словно потеряла сознание. Катя останавливается рядом, пристально смотрит. Из-под накрахмаленного белого чепчика дежурной медсестры выбиваются густые пряди светлых волос, голова безвольно покоится на сцепленных руках, чуть в стороне лежит открытый журнал. Резко звучит сигнал вызова, ожидаю, что женщина встрепенётся, но ни один мускул не дрогнул на её лице.

— Она ... мертва, — Катя отступает в сторону, пухлые губы вздрагивают.

Эдик пытается нащупать пульс и сожалением подтверждает догадку Кати. Тем временем звонок разрывается, кому-то из больных в палате плохо.

— Четвёртый номер, — замечает Костя Сталкер. — Что будем делать?

Катя уверено идёт к палате, из которой подаётся сигнал. Спешим за ней, сжимаем в руках копья, кто его знает, что за больные там лежат.

То, что там видим, повергает в шок. В палате четыре кровати, на них, привязанные ремнями, лежат люди, двое из них без сознания. Каждому в вены воткнуты иглы, кровь, по прозрачным трубочкам, стекает в объёмные кастрюли, стоящие на полу.

— Что за чёрт! — ругаюсь я, выдёргиваю иглы из рук.

Один из больных, смог освободить одну руку, и судорожно жмёт на кнопку звонка. Это седой, смертельно бледный старик, его губы беззвучно шепчут непонятные слова, глаза, под закрытыми веками, лихорадочно двигаются.

Катя склоняется над стариком: — Что вы хотите сказать, дедушка? — её голос дрожит от переживания.

Старик с усилием открывает глаза, взор мутный, он пытается рассмотреть её, наконец, взгляд фокусируется, он долго изучает на Катю.

— Беги отсюда, дочка, — с огромным трудом говорит он.

— Да, что у вас тут случилось? — Катя лихорадочно расстегивает ремни.

— Что тут непонятного, — прищурившись, говорит Эдик. — Кому нужна кровь таким странным образом?

— Здесь вампиры, не думайте, что дед сошёл с ума. Сюда пришли самые настоящие вампиры, — с ужасом шепчет старик. — Боже, за что мне такое наказание под старость?! — в отчаянье восклицает он.

Дунуло ветром от резко открывшейся двери, мы отпрянули к окну, выставив копья. В палату заходит врач, следом, подпирая дверные косяки, протиснулись два санитара.

— У нас гос-ти? — слышится до боли знакомый голос.

— Вита-с? — неприятно удивляюсь я.

Вампир вздёргивается как от удара током, лицо искажается: — Какая прият-ная встреча. Зачем сюда пришли, у вас что, здесь лежат род-ственники?

Два санитара злобно ухмыльнулись, на неживых лицах пошатнулись мутные глаза и их взгляды застывают на наших лицах.

— Поменял дорогой костюм на белый халат? — с презрением говорю я.

— К твоему сведению, я дипломированный врач, — оскалился Вита-с.

— Это видно,— с призрением улыбаюсь я. — Зачем ты здесь?

— Я не понимаю твой вопрос?

— Зачем сменил цивилизованную Прибалтику на дикую Россию? — с иронией говорю я.

— Ах, это ... я в командировке, стажирую молодых специалистов.

— Этих, что ли? — кошусь на живых мертвецов.

— Не-ет, это санитары, специалисты сейчас будут здесь, — зловеще ухмыляется Вита-с.

— На что ты надеешься, забыл как я тебя и твою команду подпалил? — я смотрю на холёное, но до синевы бледное лицо вампира и пытаюсь понять, что он предпримет в следующую секунду. А он не торопится, очевидно знает что ждёт. Вита-с криво улыбается: — Да, плеваться огнём умеешь, но и у нас есть кое-что в запасе.

— Не сомневаюсь, — я качнулся в его сторону, вставив копьё.

— Ну, против меня сии штучки бесполезны, — с лёгким разочарованием, говорит Вита-с,— рядовых упырей, разве, что до истерики доводить этими пиками, — ехидно добавляет он.

Достаю камень, он пылает и пульсирует, словно сердце. Вита-с в ужасе отходит, но вновь появляется язвительная ухмылка: — Я так думаю, здесь нет места, чтоб развернуться дракону, только если тебе придётся сокрушить здание, а здесь больные, — он скорбно сложил руки перед собой.

Непроизвольно оглядываюсь на старика, тот парализован диким страхом, глаза выпучил, едва заметные губы трясутся, он переводит на меня взгляд полный мольбы, пытается, что-то сказать, но лишь воздух свистит из лёгких.

— Нелюдь ты, Вита-с, — с отвращением говорю я.

— В самую точку попал, — блеснул узкими клыками вампир.

— А я всё же, попробую напоить камень кровью, — внезапно пискнула за спиной Катя.

— О, ещё один дракон, то есть — дракониха, — с насмешкой наклоняет голову Вита-с, в глазах зажигается красный огонь. — Здание рухнет, людей не жалко?

— Думаю, они здесь уже все обречены. Вряд ли, чем им поможем, но благо для их душ будет, если изведём всех вас, — зло говорит Катя.

— Допустим больных не жалко, но товарищей своих пожалейте, они люди. Неужели возьмёте грех на себя, — злобно ухмыльнулся вампир.

Катя растерянно глянула на Эдика, тот ободряюще кивнул. Миша каменеет, с силой стискивает копьё, даже металл погнулся, Костя Сталкер упёрся в подоконник, в руке выплясывает бесполезный для этих целей пистолет.

— Мы прикроем их своими телами, — с едва заметной растерянностью говорит Катя.

— А успеете? — хмыкнул вампир. С его клыков стекает тягучая слюна и пачкает дорогой костюм, выглядывающий из-под белого халата.

— Мы попробуем, — воодушевляюсь я, мне кажется, Катюша блефует, возможно, получится его одурачить. — Вот что, Вита-с, мы уходим, а ты нам не мешай. Старика с собой заберём, — тоном, не терпящим возражения, заявляю я.

— Старика зачем? — искренне удивляется вампир. — Он всё равно умрёт, крови в нём почти не осталось, и неизвестно, чем он болеет. А, вообще, мне странен такой альтруизм у людей ... гм, вы драконы, — поправляется он.

— Думаешь, лишь живые упыри способны на своих плечах таскать мёртвых соплеменников, — с презрением говорю я.

— Согласен, бывает и люди проявляют сострадание к ближнему своему, — соглашается Вита-с, нарочно громко вздыхая, за его спиной глухо заржали мертвецы. — Знаете, а я не возражаю, можете уйти, если это у вас получится, — он, не сводя с нас голодного взгляда, пятится к двери, толкает недовольно рыкнувших санитаров и, они выходят.

— Что скажите? — осторожно спрашиваю я.

— Здесь есть некий подвох, — шевельнул узловатым пальцем Эдик.

— Он уверен, что мы обречены, видели, как он пялился на нас, уже предвкушает вцепиться в наши шеи, — черты лица у Кати заострились, кожа побледнела, даже веснушки растворились, но глаза пылают как у дикой кошки, она едва сдерживает рвущуюся из неё ярость.

— Миша, посмотри, что делается за окном, — оборачиваюсь я к другу.

Он понимающе смотрит на меня, копьём сдвигает штору, украдкой выглядывает в образовавшийся просвет, отшатывается.

— Через окно никак? — догадываюсь я.

— Весь двор забит потусторонними, а ещё ... из чёрной волги вышли два священника.

— Что, люди? — удивляется Костя Сталкер.

У меня мороз прошёл по спине, уже знаю, кто это, сам бросаюсь к окну. Их моментально узнаю, это мои давние знакомые, как говорится, привет из седой старины, военная группа, созданная псевдо святыми для борьбы с драконами.

Мужчины мрачно озираются по сторонам, они в длинных пальто, без головных уборов. Снег мигом припорашивает их волосы и окладистые бороды, но и тает, а ещё больше леденеет. Один из них держит знакомую мне магическую книгу. Остроухий упырь, взмахнув крыльями, нетактично зависает над ними, корчит рожу, плюётся, размахивает тощими руками. Один из священников стремительно выбрасывает руку с крестом сверкающим драгоценными камнями, миг ослепительной вспышки и снег смешивается с хлопьями испепелённого упыря. Потусторонние возмущённо взревели, но появляется Вита-с, взмахом руки гасит нарастающий гнев, криво улыбаясь, спешит к ним, кланяется, жмёт им руки, что-то быстро говорит, поглядывает на наше окно.

— Это уже не люди ... давно не люди, Костя, — вздыхаю я, смутно понимая, справиться с ними будет сложно, даже в образе драконов.

— Может, попробуем уйти подземным ходом? — смертельно бледнея, предлагает Костя Сталкер.

— Нам не дадут этого сделать, — я вспоминаю некую тварь, ждущую в подвале.

— Мы будем драться! — с яростью пищит Катя.

— Их там целая армия, — содрогается Костя Сталкер, но рукоятку пистолета берёт удобнее.

У Миши вздуваются мышцы, с жалобным стоном отзывается стиснутое в руках копьё.

— Значит, будем воевать, — без энтузиазма говорю я. Мне понятно, шансов у нас никаких. Или есть?

Эдик погружён в мысли, глаза прикрыты, внезапно он словно очнулся от сна: — Кирилл, может, раков половим, обсудим наши действия в спокойной обстановке?

— Не понял? — и внезапно вспоминаю свою способность путешествовать по Реальностям.— А ведь раки — это хорошо! — радуюсь я, — но как мы туда попадём все вместе?

— А если за руки взяться, — изрекает Эдик прямо так гениальную идею.

— За руки, так просто?

— А чего выдумывать, — хмыкает Эдик.

— Это о чём вы сейчас говорите? — с надеждой спрашивает Костя Сталкер.

— Миша, бери старика, — воодушевляюсь я, пропуская вопрос Кости.

— Он умер,— глухо говорит мой друг.

— Как плохо, — расстраиваюсь я, хотя знал, он долго бы не прожил, почти всю кровь слили мерзкие кровососы.

— Они идут сюда, — Костя Сталкер отпрянул от окна.

С моих пальцев срывается синий огонь: — Быстрее хватаемся за руки!

Синий туман взметнулся вихрем, холодные кристаллы ломаются, рассыпаются на множество игл и взлетают ввысь. Бесчисленное количество юрких лент, сплетаются в клубки и моментально расцветают, словно сказочные астры, затем превращаются в молнии и с треском разрывают пространство.

Синий мир словно потрясён вторжением стольких людей, я и сам удивлён, что он принял всех нас, вот только куда идти, любой шаг может закончиться смертью. Вспоминаю Отстойник с ядовитой атмосферой, где могут существовать лишь драконы, да и то с трудом. Но есть миры почти как Земля, вот только время у них сдвинуто как в одну сторону, так и в другую. А бывают — где прошлое и будущее тесно переплетены друг с другом, словно осьминоги в любовном порыве. Реальностей бесчисленное множество, альтернатива есть, выбор огромный ... вот только где он, тот единственный путь?

Словно подсказка, выплывает широкая лента, мерцает немыслимыми оттенками цветов, она словно подсказывает: "коснись меня". Желание её потрогать возникает у всех, протягиваем руки и ... нас швыряет в воду, пена забивает рот, кругом клокочут водовороты, мы несёмся к ревущему водопаду, с воплями проваливаемся в него, душа летит в пятки, но, падаем вниз и выплываем на бурлящую поверхность, жадно хватая воздух.

Течением оттаскивает от стены из воды, отплёвываясь, плывём по чистой реке.

— Катя, где ты? — кричу я.

— Здесь! — она плывёт по-собачьи, смешно загребая руками, но держится воде вполне прилично. Рядом, страхуя свою подругу, уверенным брассом плывёт Эдик. Чуть в отдалении, очумев от происшедшего, качаются на воде Миша и Костя Стлкер.

Мы плывём мимо скалистых холмов, пристать к берегу невозможно, хорошо хоть вода тёплая и прозрачная. После грязного тоннеля, тело наслаждается чистотой и свежестью. Не удерживаюсь, глотаю, испытываю головокружение от прилива сил. Мне кажется это первородная вода, не осквернённая деятельностью человека.

Однако, где бы пристать, я с беспокойством кручу головой, вдруг скалистый берег тянется на многие километры. Но вот он идёт вниз и возникает настоящий дремучий лес. Огромные деревья, излучающие силу и здоровье, тесно примкнули к реке, пустив мясистые, сытые корни в живительную влагу. На отмелях лениво резвятся бурые медведи. Лось, враждебно покосился на хищников, осторожно уткнулся в воду и пьёт, вздрагивая роскошными ветвистыми рогами, встревожено водя длинными ушами.

Проплываем мимо небольшого причала сложенного из брёвен. Рядом плавно качается лодка.

Из последних сил гребём к берегу, но течением упрямо сносит в сторону, беспокоюсь о Кате, она хоть и упрямая, но плавает ой как плохо, видно уже наглоталась воды. Её лицо цвета недозрелого помидора, губы пытается плотно сжимать, но в погоне за воздухом судорожно открывает их и вновь хлебает воду. Так долго продолжаться не может, поворачиваю к ней. Благо её поддерживает Эдик, Костя Сталкер с Мишей крутятся рядом, так же узрели неприятную ситуацию.

— Катюша, как ты? — беспокоюсь я.

— Нормально! — Катя очередной раз глотает воду, лицо и совсем зеленеет, тушь течёт, рыжие волосы торчат как испуганные сосульки.

— Осторожненько загребай к берегу!

Словно заработали лопасти колёсного парохода, передние руки Катюши лихорадочно загребли, вызывая белую пену, видно она считает, что развила неслыханную скорость, но река неумолимо стягивает её на середину.

— Эй, дедушка, мы здесь, ау! — кричит Катя.

Боже, неужели тронулась умом?! В душе восклицаю и изрядно пугаюсь я, но по инерции бросаю взгляд на берег. В лодку лихорадочно взбирается старый бородатый человек. В несколько мощных гребков он приближается к нам, хватает Катюшу за шиворот и вытягивает из воды как мокрого котёнка. Мы с трудом переваливаем через борт, падаем на дно лодки, шепчем слова благодарности.

— Ох, и чудные вы, — посмеивается старик. — Что в реке забыли, в водопад угодили? — он смотрит добрыми глазами, но в их глубине таится настороженность и ожидание.

— Как вы вовремя появились, дедушка, — слабо улыбается Катя, рукавом утирая лицо и всё больше размазывая тушь. Её глаза поблёкли, но всё, же светятся зелёным огнём, вероятно у меня такие же, но старик спокойно смотрит нам в глаза, видимо много на своём веку повидал необычного, его сложно удивить.

— Где мы? — встрепенулся Костя Сталкер, пытается усесться удобнее, роняет пистолет, суетливо засовывает его в карман.

Старик неодобрительно хмурит брови, вероятно знаком с подобными вещицами.

— Как же не знаете куда попали? Или вы занесенные Потопом?

— Каким потопом? — вылупил глаза Костя Сталкер.

— Чудно, — хмыкает старик. Он правит лодку к причалу, ловко кидает верёвку.

Выбираемся на берег, полной грудью вдыхаем аромат леса, он пьянит и в душе возникает некое ожидание чего-то необычного. Старик, бодро вышагивая, ведёт вглубь леса.

Под ногами приятно пружинит постилка из перепревших листьев. У обочины, заманчиво блестят шляпки мокрых грибов, а в ветвях шныряют озабоченные птицы. Хитрая лисица осторожно показала острую мордочку и благоразумно исчезла в густых зарослях, пушистый соболь выскочил на ветку, просверлил глазками-бусинками, стремительно прыгнул на другое дерево и затерялся в зелёной листве, страшно прокричал лесной зверь, я догадался — это лось заявляет права на данную территорию.

Нам не терпится задать старику массу вопросов, но он идёт быстро, с трудом поспеваем. На вид ему слегка за шестьдесят, но смутно догадываюсь, он неизмеримо старше, что-то в его облике есть невероятно древнее.

Катя совсем запыхалась, расстегнула пятнистый бушлат, пот заливает лицо, но пытается не отставать от старика.

— Дедушка, куда мы идём?

— Как куда? Здесь одна дорога, она ведёт к предгорному Скиту, на всю округу он один.

— А кто там живёт? — Катюша резко сдунула рыжие волосы, упавшие на глаза, слегка отстала и вновь припустила за стариком.

— Многие там живут,— уклончиво говорит он. — Матушка всем рада, кто в гости приезжает, кто навсегда селится.

— Ваша матушка? — удивляется Катя.

Старик хмыкает, с интересом смотрит на девушку: — Однако, вы точно Потопом занесённые.

— А что, действительно, был потоп? — осторожно спрашиваю я.

Старик замедляет шаг, разворачивается, хмуро смотрит из-под нависших бровей: — Странные речи вы говорите, словно не жили здесь никогда.

Неуютно становится от его пронзительного взгляда. Миша закашлялся в кулак, а Костя Сталкер покрывается красными пятнами, Эдик, напротив, полон восхищения, кажется, дед глянул в самую душу, а может, так оно и есть, в следующую секунду старческое лицо добреет: — Нет, вы не враги, — неожиданно заявляет он, — в то же время я не вижу вас здесь, словно и не родились вовсе.

— А как вас звать, дедушка? — несколько смущаясь, спрашиваю я.

— Спасом кличут, — старик улыбнулся в густую бороду.

— А отчество, какое у вас? — почтительно спрашивает Эдик. Кажется, он потрясён некой догадкой, не часто, когда либо, я видел у своего друга такое детское выражение на лице.

— Просто, Спас. Сирота я, давно меня нашла Матушка, обогрела, накормила, прошёл через Огненный обряд посвящения, а сто лет назад предсказал падение осколков разрушенной Тархом Лели на землю и, вследствие этого, Потоп.

— Какой Лели? — не понимает Костя Сталкер, пропустив сквозь уши — "сто лет назад".

Старик некоторое время молчит, затем, со вздохом отвечает: — Третей луны нашей благословенной Земли. Остались Фатта и Месяц, Мать Сыра Земля до сих пор успокоиться не может, лишь у Ирийских гор благодать, а всюду хаос и разрушения. Боги оберегают эту землю, и Белая река Ирий несёт целебную воду.

— А зачем Тарх Лелю разрушил? — я вспоминаю озорного мальчугана, который так хотел увидеть меня в образе дракона, сложно поверить насколько могучим он стал.

— Представители Серых, Кощеи, обосновались на ней, хотели Землю уничтожить, как в своё время испепелили Дею. Тарх не позволил этого сделать коварным Кощеям, они сгинули вместе с Лелей ... но за свободу надо платить, Даарию скрыл Великий Потоп. Воды Лели, тот Потоп сотворили, на Землю с небес радугой пали, ибо Леля раскололась на части, и ратью Сварожичей на Землю спустилась, — Спас погружается в мысли, мрачнеет, и тихо добавляет: — Часть Кощеев переселились на Фатту, и ждёт её участь Лели.

— И останется один Месяц, она же Луна, — в потрясении говорит Катя.

Эдик наклоняется к моему уху, лихорадочно прошептал: — Теперь я знаю, откуда пошло выражение: "спасайся кто может", это от нашего старика Спаса, когда он предсказал катастрофу.

Старик вновь пронизывает нас взглядом, качает головой, в глазах возникает понимание, он догадался откуда мы прибыли, но молчит.

— А чем была Дея? — Катю грызёт любопытство, она едва не повизгивает от нетерпения.

— Одна из множества земель Великой Расы, — будничным тоном произносит Спас.

Тропа, по которой идём, резко выносит нас на простор. Впереди виднеются зелёные горы, на верхушках которых белеют шапки вечных ледников, а на долине перед ними, стоят красивые бревенчатые дома, они словно обхватывают кольцом прекрасный резной терем. Рядом площадь, где застыли, сверкая золотом и серебром, два летательных аппарата — виманы.

— Вон та, золотая колесница — Ягини-Матушки, а серебряная — Тарха— Великомудрого, — с почтением произносит Спас.

Народу, на улицах лесного поселения много, и удивляет присутствие большого количества детей. Одеты в широкие, с узорами, рубахи, подвязанные цветными поясами, шаровары просторные, без всяких излишеств, а есть дети в строгих белых одеяниях, но с обязательной вышивкой на рукавах и на груди, они стараются быть серьёзными, в осанках сквозит гордость и независимость.

В некотором отдалении от главного поселения расположены хозяйственные постройки. Бородатые мужчины и степенные женщины, укладывают сено, убирают загоны, моют лошадей, коров, свиней ... ещё дальше просматриваются аккуратно возделанные участки, пламенеют плантации амаранта, деревья едва держат ветви от переполняющих их плодов, там же расположены пасеки, на пригорке крутит лопастями мельница, возле неё стоят подводы, запряжённые сытыми лошадьми, мужчины грузят мешки с мукой.

А вот и она, на крыльцо роскошного терема выходит женщина чудесной красоты. Все в ней прекрасно и лицо, и осанка, платье богатое, золотом расшитое, на ногах алые сапожки с золотыми пряжками. Следом за ней появляется статный, с ухоженной русой бородой, высокий мужчина.

— Ягиня-Матушка, а это и есть сам Тарх-Великомудрый, — с поклоном произносит Спас.

В тот же час у крыльца засуетилась малышня. Женщина ласково улыбается, даже у сурового Тарха освещается лицо, детям здесь все рады. Интересно, что же это за поселение?

Спас ловит мои мысли: — Ягиня-Матушка собирает беспризорных детей-сирот по всем градам и весям. Всё это она делает, чтобы спасти от неминуемой гибели последних представителей из древнейших Славянских и Арийских Родов. В Капище Рода дети проходят через Огненный обряд посвящения Древним Вышним Богам и в дальнейшем становятся жрецами и жрицами. Когда они взрослеют, юноши и девушки создают семьи и продолжают свой Род.

Мы проходим около виман, от них ещё веет теплом. Вокруг носится малышня, кое-кто пытается залезть на сверкающие шасси, на них добродушно прикрикивают бородатые лётчики, в серебристых костюмах. Пилоты с достоинством здороваются, словно мы их старые знакомые, мы отвечаем с некоторым удивлением, современным людям непривычно такое внимание. Вообще, здесь всё так необычно, располагающе и спокойно, словно нет времени и жизнь течёт бесконечно, как Река Вечности.

Спас подводит к крыльцу, Ягиня легко спускается, скользнула по лицам Миши, Кости Сталкера, Эдика, задерживает взгляд на Кате, приветливо улыбается, затем, смотрит мне в глаза.

— Что вас привело в мой предгорный Скит? — её голос звучит как серебряный колокольчик, глаза с небольшим прищуром, на щеках здоровый румянец, а на губах мягкая улыбка.

Сердце ухнуло вниз, я поражён её красотой и молодостью, хотя, если верить Спасу, которого она приютила в далёком детстве, ей множество веков. Да ведь она Богиня! Я задыхаюсь от волнения, врать, и изворачиваться не в силах, в то же время боюсь, что не поверит в мой рассказ, но он помогает мне: — Говори, как можешь, а я попытаюсь тебя понять, — прозорливо замечает она.

— Мы из ... очень далёкого будущего ... спаслись здесь от преследования потусторонних существ, но ... нам необходимо будет вернуться вновь, чтобы вступить с ними в битву.

— Как мне всё это знакомо, — тень пробегает по её прекрасному лицу, — существа из Пекельных миров всё ещё не могут успокоиться. Тарх Лелю разбил на части, а они затаились в другом месте, вот и на вашу долю вышло испытание. Но ... ты не человек, лишь наполовину? — в догадке склоняет она голову.

Великий Тарх спускается по деревянным ступенькам, смотрит на меня как на старого знакомого: — Вот и свиделись вновь, благородный дракон, — он протягивает крепкую, мозолистую ладонь для рукопожатия. — А это твоя подруга? — с восхищением смотрит он на Катю.

Катюша заелозила под его взглядом, польщённая и испуганная одновременно, взъерошенные рыжие волосы и вовсе приняли боевую стойку. Эдик почтительно хмыкает в кулак.

— В баньке вам необходимо попарится, да и мне следует, почти день не мылся, только недавно с отцом закончили патрулирование окрестностей Ярило-Солнца, — Тарх оглядывает наш жалкий вид, вода до сих пор стекает с одежды, оставляя на резных ступенях мокрые пятна. — Яга, — обращается он к Ягине-Матушке, — распорядись истопить баньку, да пожарче, и венички с целебными травами приготовь.

— Конечно, Великомудрый, — в почтении склоняет она голову, — а после баньки за стол, в тереме для гостей трапезничать будем, не иначе прадед твой прибывает с Чертога Финиста на Огненный обряд посвящения посмотреть.

— Это так,— поглаживает русую бороду Тарх, — отец несколько недель назад выходил на связь, с минуты на минуту его вимара должна появиться в нашей галактике, двадцать семь дальних далей прошла она. Слава Единому Творцу-Создателю, мы хорошо потрепали существ из Пекильного мира, теперь можно слегка расслабиться, заняться мирскими делами, хоть деда увижу, много веков с ним не встречался, — с затаённой грустью говорит Тарх.

Украдкой бросаю взгляд на товарищей, их глаза круглые как пятаки, на лицах изумление и непонимание, они столкнулись с седой древностью и, на удивление люди не бегают за мамонтами с каменными топорами, а путешествуют по галактикам. Как же такое может быть? Ведь нас учили, что человек произошёл от обезьяны.

— Спас, дорогой мой мальчик, организуй бани для гостей, — с нежностью произносит Ягиня и, словно мать, глянула на седовласого старца.

— Всё устрою, Матушка, — с почтением кланяется жрец.

— Может, дрова помочь подколоть? — предлагает Тарх.

— В принципе их достаточно, — Спас в размышлении поскрёб бороду, — хотя если скоро прибывает многомудрый Вышень, не мешало бы пополнить дровницу.

Я потрясён, бог будет колоть дрова! Хотя, почему нет? Он же не работать будет, а трудиться, а это в удовольствие. С недавних пор я понял разницу между работой и трудом, оказывается, даже в корнях эти два слова разительно отличаются.

Из трубы, сложенной из толстых брёвен бани, струится светлый дым, на крыльце сидит немолодой банщик с супругой, женщина в летах, но статная, ухоженная, одежда нарядная, дорогая. В этом поселении все так одеваются, сколько я не смотрел, в скромных одеяниях никого не видел, бедных здесь явно нет. Рядом носится целая ватага их детей, не менее десяти. То кучу малу устроят в сене, то в прятки начинают играть, кричат, смеются, толкаются.

Банщик и его жена, увидев нас, неторопливо встают, с достоинством кланяются Великому Тарху.

— Мы пока дровами займёмся, пускай вначале эта прелестная гостья попарится, — обращает Тарх взор на взъерошенную, словно лису, побывавшую в курятнике, Катюшу.

Тарх играючи взваливает на колоду тяжеленные дубовые чурки, топор со свистом пробивает их на четверть, затем удар обухом о колоду и дрова с треском разлетаются. Мы едва успеваем их подхватывать и носить к дровнице, а там Спас с любовью укладывает дровишки, чтоб аккуратно было, гармонично. Теперь я понимаю выражение: "трудится как бог", за час Тарх наколол целую гору дров, мы из сил выбились, таская всё это.

Наконец он угомонился, вытирает пот с лица, с благодарностью принимает от смущённо улыбающейся красавицы в цветастом платке, кружку с морсом, залпом выпивает, крякнув при этом от наслаждения, затем наливают и нам.

— А вот теперь и попариться можно с удовольствием, — усмехаясь в русую бороду, говорит могучий бог, замечает появившуюся из бани Катю. На ней чистый сарафан расшитый цветами, волосы мягко ниспадают на округлые плечи, сияют, словно чистое золото, глаза светятся мягким изумрудным огнём, на лице довольная улыбка. Она вздыхает полной грудью, под лёгкой тканью явственно обозначаются крепкие соски. У Великомудрого Тарха вспыхивают глаза, но замечает Эдикин украдкой брошенный ревнивый взгляд, поспешно отворачивается.

— Мужчины, теперь наша очередь! — он весело скалит белые зубы, с примирением подмигивает Эдику, хлопает по широкой Мишиной спине. Он ему явно симпатичен. Миша выгодно от нас отличается, немногословен, взгляд задумчивый, усталости, сын деревни, не знает, он единственный из нас мог бы потягаться в силе с Великим Тархом.

Не часто я мылся в банях, скажу откровенно, большого восторга не испытывал, но здесь (!) — пар наполнен благоуханием неведомых трав, прикосновение веника к коже вызывает взрыв чудесной боли, словно целебное электричество, искрами проскакивает по мышцам, в теле просыпается сила и здоровый дух, тревоги уходят, мысли проясняются ...

Разомлев, лежим на верхней полке, Тарх, периодически плескает на раскалённые камни из деревянного ведра родниковую воду, клубы пара пьянят, доводя состояние до эйфории. Затем обливаемся ледяной водой, смеясь, выбегаем в предбанник, там уже лежит чистая одежда. Вероятно, нашу спецназовскую форму, забрали в стирку. Облачаемся в просторные рубашки, подпоясываемся плетёными ремешками, обалдеть как хорошо! В душе чувство радости и чистоты, полное умиротворение.

— Я раньше считал, что лучше моего деда никто не сможет приготовить такую баньку, а он сибиряк, знает, как правильно поддать пару и собрать веничек, — Костя Сталкер едва не мурлычет как дворовой кот объевшийся сметаной. Удивительным образом его лицо побелело. Мне казалось он смуглый или это особенный диггерский загар, ан нет, обычная годами въевшаяся в кожу грязь.

Эдик сорвал колосок, обсасывает стебелёк, с лица исчезло всегда напряжённо задумчивое выражение на гране прострации и шизофрении. Вероятно, за многое время, его мозг полностью расслабился, и он стал похож на нормального человека, не обременённого постоянными вычислительными процессами, происходящими в его подкорковой области.

— А ты заметил, Кирюха, банька на самом видном месте стоит, в центре посёлка? — у Эдика по привычки всё же шевельнулись аналитические процессы в извилинах.

— А где ж она должна стоять? — удивляюсь я.

— На Руси её помещали подальше от жилья и вообще считали местом враждебным, опасным, населённым всякой нечистью.

— Ну да, что-то я такое слышал, — соглашаюсь я.

— Иначе стало с принятием христианства, на Русь хлынули "западные ценности", в том числе и осуждение к постоянному мытью тела. Один византийский миссионер Велизарий, побывавший на Руси ещё в девятом веке, писал: "Православныя словены и русины дикiя люди и житiе ихъ дико и безбожно. Мужи и девки нагiе вместе запирашися во жарко истопленной избе и истязаша телеса своя, хлесча себя прутiями древеснымя до изнеможенiя и опосля прыгаша во прорубь али сугроб и охолопишися вновь идяше во избу истязати телеса своя". Для него русская баня, древнейший обряд, был проявлением дикости. Во времена христианизации бани, естественно, попытались уничтожить, "яко место поганое и бесовское".

Катя слышит наш разговор, с усмешкой добавляет: — Я читала про одну средневековую королеву, не помню, как звали, но это не важно, так её считали исключительной чистюлей, раз в полгода она окуналась три раза в бочку с водой.

— Да уж, представляю, как воняли рыцари в своих помятых доспехах, — неожиданно изрекает Миша.

Великий Тарх слышит наш разговор, но не вмешивается, ему не весело, напротив, брови сурово сдвинул, в глазах печаль, он заглядывает в будущее и оно для него "поганое и бесовское".

После баньки, как это принято на Руси, застолье. Ягиня-Матушка приглашает нас в просторный терем — это место для трапез. Оказывается для этих целей у каждого жителя лесного Скита отдельный дом.

Внезапно, тяжёлый гул заставил содрогнуться наши тела. Великий Тарх останавливается на крыльце, возводит глаза к верху, светлая улыбка освещает лицо как солнце после дождя: — Прадед прилетел, — как-то по-детски говорит он.

На огромной высоте наползает на небо мегалитический космический корабль. Мои друзья вжали головы в плечи от страха. Даже я, уже видевший подобное, испытываю трепет и восторг.

От него отделяется яркая искорка и, словно молния несётся к поверхности. У виман Ягини и Тарха, приземляется ещё одна, сияющая как бриллиант.

Ожидаем, что сейчас откроется люк и выдвинется трап, но ничего подобного не произошло, Бог Вышень материализовался рядом с нами, и пространство прогнулось от его тела. Вокруг сверкают бесчисленные электрические разряды и словно проявляются всевозможные сюжеты, как кадры из фильмов.

— Он живёт в разных Реальностях одновременно, — шепнул Тарх.

Вышень обводит всех взглядом и воздух, словно густеет и льётся как кисель, непонятная сила сковывает ноги, сложно дышать и ужас возникает в душе, но затем он отступает и ему на смену рвётся восторг. Верховный Бог-Судья слегка улыбается, он уже знает о нас всё, его устраивает наше присутствие.

Громыхнул голос и слепящие молнии разорвали пространство: — Здравствуй, правнук, рад видеть тебя, — с необычной нежностью говорит он.

Как это не вяжется с его суровым лицом. Мне казалось такие существа уже не испытывают эмоций, как хорошо, что я ошибался. От этого открытия становится на душе спокойно.

— Здравствуй, прадед, — Тарх делает шаг, и они обнимаются как обычные люди.

— А ты, девица, всё хорошеешь, — отступает Вышень от Тарха и улыбается Ягине. —

— Право вы мне льстите, — скромно отводит она глаза. На ней праздничный наряд, благородным огнём вспыхивают узоры, на сапожках горят золотые пряжки, на лице стыдливый румянец, волосы опоясывает искусной работы Оберег.

— Бог дал тебе прекрасные черты, но люди, — Вышень строго, но без злости глянул на нас, — отберут у тебя красоту и наделят отвратительным лицом. В их представлении ты превратишься в дряхлую старуху, оседлаешь метлу и будешь не спасать детей, а пожирать их.

— Это не справедливо! — в страхе вскрикивает Ягиня.

— Но не вечно, о твоей красоте и доброте вспомнят. Но ты должна знать, тебя ждёт это испытание, у каждого оно своё, многое перевернётся с ног на голову.

Затем Вышень обращается ко мне с Катей: — Странно идёт Течение Времени, вот и драконы из Дивного мира получили часть человеческой души. Но, видно так решил Единый Творец-Создатель, не нам людям обсуждать его цели.

— Но ведь вы Бог! — не выдерживаю я.

— Бог? Мы все для кого-то боги, — соглашается он, введя мои чувства в смятенье. — Мир многолик и сложен, но нельзя забывать предков наших их деяния. Преступно бросать детей своих, иначе исчезнет Совесть, разорвётся цикл эволюции, и замысел Создателя будет попран. Ты, девочка, — обращается он к Ягине, — делаешь великое дело, не бросаешь на произвол судьбы, детей наших. Я здесь, чтоб посмотреть на Огненный обряд и заглянуть в будущее наших питомцев.

Внезапно пространство над Вышенем взбурлило, он встрепенулся, грозно повёл глазами, взмахивает рукой, и слепящие молнии с яростным треском вонзаются в выплывшую из угольной пустоты смрадную тушу. Свинячий визг, но усиленный до болевого порога, размёл нас в стороны, капли жгучей крови вспучили землю, но резко, словно захлопывается занавес, запахло грозным электричеством.

— Что это?! — выкрикиваю я, отскакивая от возникшей на дороге расплавленной лужи.

— Это прошлое, хотело повлиять на настоящее, — громыхнул Вышень, устало поглаживая длинную бороду.

— Для прадеда прошлое, настоящее и будущее течёт в одном потоке, — с восхищением шепнул Тарх.

— В предыдущий раз лесной Скит едва не затопило от возникшего в небе океана, — с нервным смешком говорит Ягиня.

Мне показалось, что Вышень смутился, он прикрывает глаза и словно делает над собой невероятное усилие. Впервые у него шевельнулись губы, и он вымолвил не внутренним, а обычным, сухим стариковским голосом: — Это так, мне сложно бывать в этой Реальности, много враждебных сил следует за мной, как говорится — обыкновенная физика, Сила притягивает Силу, чем могущественней человек, тем значимее его враг. Но некоторое время нас никто не будет больше беспокоить, стоит воспользоваться благоприятным моментом, пора готовить Огненный обряд, — с великой грустью говорит Вышень, — вероятно я последний раз являюсь в человеческом облике на Мидгард-Землю, Сварог и Перун сменят меня, — вздыхая, добавляет он.

Как и мои друзья, я потрясён всем увиденным. Миша и вовсе теряет дар речи, он периодически утирает пот со скуластого лица. Костя Сталкер начинает заговариваться, словно человек перед смертью, Вышень с тревогой касается его лба и тот приходит в себя, растеряно улыбается, с испугом глядя на древнего старца.

— В тебе живёт дух познания, — мягко говорит Вышень, — тебе суждено найти библиотеку Ивана Грозного, многие будут возмущены тем, что откроется на страницах древних рукописей. Тебе придётся скрываться от недругов, уж очень они не захотят, чтобы такая неудобная правда выплыла в мир. Мой тебе совет, будь осторожен, береги себя.

Эдику проще всех, его мысли витают вне разума, он на всё смотрит словно со стороны. Вышень с одобрением качнул головой: — У тебя есть способность уходить в другие Реальности, ты увидишь множество миров и, даже посетишь Дивный мир, где живут драконы и прочие невероятные существа. А ты, Драгиния, — обращается он к Кате, — поможешь ему.

Катя передёргивает плечами, словно расправляет крылья, с любовью смотрит на заросшее чёрной растительностью лицо моего друга. Вроде как некрасивый он, но почему к нему липнут все женщины? Глаза! Озаряет меня, в них тонет прекрасный пол, не успев заметить его несуразную внешность, вот и Катюша влипла.

Вокруг необычно тихо, ни мановения ветерка, деревья стоят словно свечки, даже тучи застыли в небе, лишь под громадой грандиозной вимары вспыхивают электрические разряды, возникают неясные тени, завихрения. Под тенью мегалитического корабля зародилась своя собственная, отличная от всего понятного для нас, жизнь.

Ягиня ведёт к заросшей густой растительностью горе. Весь народ лесного поселения собрался вокруг нас. Весело поют флейты, тревожно звучат жалейки, сотрясают воздух бубны, вокруг слышится весёлая речь и непринуждённый смех. Люди в праздничных одеждах, лица радостные и счастливые, осанки гордые, нет ничего рабского в их взорах. Рядом с Великомудрым Тархом идут седовласые старцы, непринуждённо беседуют и не ломают шапок. Вышень в окружении щебечущей детворы, улыбается в бороду, когда какой-нибудь мальчуган дёргает за полу его одежды, чтоб на него обратили внимание. Ягиню окружили озорные девчушки, показывают мальчишкам языки и прячутся за неё от их тумаков.

Снится мне или нет? Хочется ущипнуть себя ... вот так, люди и боги, непринуждённо идти рядом друг с другом. Но ведь это правильно мы их дети, а не рабы. Это раб будет бить поклоны, вымаливать для себя Царство Небесное. Здесь всё проще и сложнее, главное не выпасть из Четвёртого измерения, то есть — не потерять Совесть, она определяет в человеке всё и даёт путь к развитию.

— Из заморских земель к нам прибыли иноземцы, поглядеть на обряд, — Спас указывает нам на всадников, приближающихся со стороны дубовой рощи, и прерывает тем самым мои размышления.

— Кто такие? — интересуюсь я.

— Немцы.

— Немцы? — опешил я. — А, что, есть и французы и англичане?

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — Спас гладит бороду, с прищуром смотрит на меня. Внезапно я догадываюсь, он читает мои мысли. Хотел было возмутиться, но понимаю, у него нет злого умысла, просто хочет понять меня.

Спас улыбается, долго смотрит на всадников: — Нет, это не совсем то, о чём ты думаешь. Они нашей крови, говорят на одном языке, но живут не на наших землях — иноземЦЫ, не мы — немЦЫ.

Всадники ровняются с нами, сдерживают лошадей, почтительно здороваются, но словно не замечают Вышеня и Тарха. Крайне удивляюсь, а Спас ухмыляется в бороду: — У них пропал дар их видеть, отходят они от наших предков, ищут для себя других богов, — произносит он без всякой злости, но с досадой.

— Мы правильно едем, это дорога к вашему так называемому Капищу Рода? — наглым тоном спрашивает краснощёкий молодец, с дерзко растопыренной курчавой бородой. Его глаза бесцеремонно ощупали наши лица, и он скривился, ему не понравились выбритые щёки.

— Всё верно, добрый молодец, скачите мимо этих дубов, да поторопитесь, Огненный обряд скоро будет, — одарила его насмешливым взглядом прекрасная Ягиня.

— Слава Великому Сварогу, мы не сбились с пути! А что, Баба Яга уже там? — продолжает краснощёкий молодец, в его взгляде проскользнула едва заметная тень страха, в то ж время он с восхищением смотрит на Ягиню, явно не связывает её с той Бабой Ягой, которую, вероятно, нарисовал в своём воображении.

— Нет, — поджимает губы Ягиня, — но она будет раньше вас.

— Да, конечно, — соглашаясь, хохотнул краснощёкий, — мы знаем, она умеет летать на метле.

— С чего ты взял? — губы у неё задрожали. Она с тоской посмотрела на молчаливого Вышеня, его предсказания начинают сбываться и достаточно стремительно.

— А ещё говорят, она детей жрёт, — окончательно добивает её краснощёкий мужчина.

— Шли бы вы своей дорогой, — с горечью говорит Спас, — не обращай на них внимания. Матушка.

— А ещё говорят, у неё одна нога костяная, — он всё ещё не унимается.

— Это спорный вопрос, — оглядывает свои безукоризненные ножки Ягиня.

— А что с вами делают эти, — бесцеремонно указывает он на нас, — вроде как мужи, а без бород? Ну и сброд! — внезапно рассмеялся он, хлестнул плёткой лошадь и, весело скаля зубы, рванул вперёд, следом поспешили всадники, приминая густую траву. Я даже не успел возмутиться.

Спас с недоумением пожал плечами: — Что с них возьмешь, одним словом — немцы.

Вышень хмурится, пространство ходит перед ним волнами, Тарх с беспокойством поглядывает на своего грозного прадеда, но тот, разглаживает ладонью пространство: — "Безбородым мужам", следует поторопиться, Реальность меняется, но Огненный обряд отменять нельзя и вам стоит на него посмотреть, — громыхнул голос и ураган пронёсся над дубами, сорвав ветки и листья. Вдали поднялись на дыбы и заржали лошади, всадники осаживают их, стегают плетьми и вскоре они теряются среди деревьев.

Вышень изгибает пространство и нас словно обволакивают горы. Весь народ лесного Скита мгновенно перемещается к горному Капищу Рода. С любопытством рассматриваю нависающую гору, в ней высечен зал и виднеется углубление, весьма напоминающее печь.

— Печь Солнца, — с трепетом говорит Спас,— в своё время я был в ней. Каждый будущий жрец проходит очищение Огнём.

— Действительно туда кладут детей? — пугается Катя. Она смотрит на притихших детей, ищет на лицах страх, но дети серьёзны и сосредоточенны, вероятно, их задолго подготовили к этому обряду.

— Именно так и произойдёт, — соглашается Спас.

— И зажгут огонь? — Катя с растерянностью смотрит на Ягиню. Богиня, на немой вопрос Спаса, кивает головой.

— Матушка-Ягиня разрешает вам рассказать про Огненный обряд, для всех остальных это тайна. Видите в Печи Солнца два углубления, одно чистое, другое в золе?

— Да. А как так получилось?— у Кати от любопытства глаза полыхнули изумрудным огнём и искорки сорвались из ноздрей, как звёздочки от бенгальского огня, рядом стоящие дети в восторге захлопали в ладоши. Катя прижала к себе рыжеволосую, с веснушками на лице девчушку, которая очень серьёзно смотрит на седовласого старца.

Спас улыбнулся: — Всё очень просто, на чистое углубление ложатся дети, другое заполняют сухим хворостом, зажигают, закрывают дверцу, а в это время выдвигается каменная заслонка и становится между детьми и огнём, оберегая их от жара. Когда всё прогорает, с другой стороны горы, жрецы выводят из Печи Солнца детей. Теперь они посвящены и готовы принимать знания.

— М-да, дыма без огня не бывает, — прищуривает глаза Эдик, — вот вам и мифы о злой Бабе Яге. А оказывается всё с точностью наоборот. А почему бы не рассказать всем об обряде?

— Тогда это будет не обряд, — грустно улыбается Ягиня, — не будет Таинства, пропадёт смысл.

— Жесть, — передёргивает плечами Костя Сталкер.

Тем временем жрецы лесного Скита принялись заготавливать хворост, женщины усадили малышей на цветущей поляне, между ними садятся Вышень и Тарх, трогательно звучат флейты и разносится торжественное пение.

Печь Солнца заполняют сухими ветками, и словно свет включается в Капище Рода, а воздух наполняется запахом цветов и душистого мёда. В этот момент, подъезжают всадники, лошади в мыле, люди тяжело дышат, они изрядно торопились. Замечают нас, сидящих у разлапистого орешника, Ягиню, стоящую в окружении женщин-жриц, от удивления глаза становятся квадратными, спешились, отдают поводья подбежавшим крепким хлопчикам, озираясь по сторонам, подходят к нам.

— Не иначе волшебство? — спрашивает меня краснощёкий, растеряно теребя курчавую бороду.

— Можно сказать и так, — уклончиво говорю я.

— А эта красавица ... и есть Баба Яга? — в замешательстве говорит он.

— Матушка Ягиня, — недоброжелательно отвечает Катя, презрительно сощурив глаза, пытаясь взглядом испепелить мужчину, который не в силах скрыть отвращение и ужас, заметив в Печи Солнца заготовленный хворост.

— Обликом прекрасная, душой черна, — напарник краснощёкого, широкоплечий мужчина с булавой на поясе, презрительно сплёвывает под ноги.

— Преждевременно не суди то, о чём не имеешь представление, — словно очнулся всегда молчаливый Миша, по его телу прокатились бугры мышц, лицо каменеет.

Широкоплечий мужчина оценивающе глянул на него и благоразумно посчитал не продолжать диалог.

— Я так понимаю, вы тоже гости? — краснощёкий добродушно улыбается, но в глубине глаз таится настороженность.

— Пожалуй ... да, — задумался я.

— Вы не возражаете, если мы расположимся рядом, — улыбнулся он, но в его взоре чётко улавливаю стальной блеск, словно от хорошо заточенной булатной сабли.

— Как хотите, места много, — пожимаю я плечами, что-то мне не нравятся они. Вот и располагаются так, чтоб мы были как бы в окружении, луки сняли, колчаны со стрелами положили у ног. Мужчин пять человек и все, как один, крепкие, словно молодые дубы, лица обветренные, кое-кто имеет шрамы — характерные следы от боевых схваток, непростые они люди, такие, ради обычного любопытства не станут проделывать столь неблизкий путь.

Ягиня взмахивает руками, вздрогнули скалы, покатились мелкие камушки и внезапно с шипением вырываются светлые потоки и водопадом проливаются на землю.

— Колдовство, — цедит сквозь зубы один из окружения краснощёкого, поддевает стрелу, кладёт рядом с луком. Теперь я не сомневаюсь, замыслили они недоброе дело, тихонько толкаю Мишу, он глазами показывает, что понимает ситуацию.

— Приготовь ствол, — шепнул Косте Сталкеру.

Ягиня подзывает к себе мальчика и девочку, подводит к водопаду, ставит под журчащие струи. Девочка невольно ойкает от холода, а мальчик серьёзный и важный, свысока, поглядывает на притихших сверстников. Вероятно, сегодня посвящать будут только их.

Но долго детей под холодными струями не держат, Ягиня выводит их из-под водопада и передаёт жрицам, облачённых в длинные, ниспадающие до земли белые одежды. Те быстро раздевают их, обтирают мягкими покрывалами и облачают в белоснежные рубахи, на головы возлагают венки из луговых цветов. Завораживающе льётся музыка, радостью наполняются сердца, лица спутников краснощёкого разглаживаются и сам улыбается как дитя. Неожиданно встрепенулся, встряхивает головой: — Наваждение, — зло цедит он, — чёрное колдовство.

— Тебе что-то не нравится? — набычился Миша.

— Всё не нравится, воин, мне не по душе убийство детей. Или тебя это забавляет? — с вызовом говорит он.

Миша чешет голову: — А с чего вы взяли, что детей убьют?

— Вы первый раз на обряде? — вкрадчиво спрашивает краснощёкий.

— Да, — спокойно отвечает Миша.

— Так вот что я вам скажу, — краснощёкий подвигается к нам и тихо говорит, — мы прибыли сюда, чтоб извести эту злобную, — он запинается, глядя на лучившееся добротой лицо Ягини, но собирается силами, продолжает, — под её внешностью срывается злобная старуха — Баба Яга.

— Угу, Костяная Нога, — насмешливо хмыкает Катя.

— Верно, — в некотором замешательстве соглашается он. — Так вы с нами или нет? — его курчавая борода воинственно вздёрнулась.

— Я так понимаю, вы нацелились убить Ягиню, якобы спасти детей? — со скепсисом говорю я, глядя на Вышеня и Тарха. Мне ясно как день, они прекрасно знают о замыслах против Ягини, но не проявляют беспокойство, значит всё под контролем.

— Почему якобы? Именно, спасём, и Великий Сварог нам поможет, — горячо отвечает он, а в глазах разгорается к нам неприязнь, он понимает, от нас поддержки не найдёт.

Тем временем посвящаемых девочку и мальчика ведут к Печи Солнца. Ягиня лично помогает им улечься в чистое, не заполненное хворостом ложе.

— Вот видите, их сейчас сожгут, — краснощёкий предпринимает последнюю попытку найти в нас союзников.

Внезапно вижу, как словно расплываются луки с колчанами и стрелами. Воины с рычанием вскакивают на ноги, с растерянностью глядя на исчезающее оружие, хватаются за мечи, но и те, истончаются и выскальзывают из рук.

— Что за наваждение? Колдовство! В печь Бабу Ягу! — кричат они и ищут, что бы взять вместо оружия. Вот уже и ветки ломают у дубов, настырные ... однако.

Пространство колыхнулось, проскочили ветвистые молнии, суровый Вышень возникает у них на пути и те замечают его.

— Прочь с дороги, старик! — гаркнул краснощёкий, но в голосе звучит страх.

— Вся беда в том, что многие обряды становятся вам неизвестными и поэтому ненавистными, — звучит грозный голос и бесчисленные смерчи пробежали по небосклону.

Рядом с Вышенем возникает Тарх, скрестив руки, в великом сожалении смотрит на воинов.

— Кто вы? — у краснощёкого лицо и вовсе становится цвета свеклы, руки безвольно опускаются. — Вы боги! — внезапно озаряет его.

— Мы, как и ты, дети Единого Творца-Создателя, но ты прав, для вас мы боги, я Вышень, отец славного Сварога.

Как подкошенные падают воины, в мольбе протягивают руки.

— Забываете вы своих предков, этим плодите беды, вот и Лихо родилось на погибель вам, — грозно сверкнул глазами Вышень.

— Мы детей хотели спасти, — пискнул краснощёкий.

— Нет, воин, их не собираются сжечь, но дают будущее, они станут жрецами и овладеют тайными знаниями.

— Прости нас, — склоняют воины головы.

— Много зла делается от незнания, вы должны вспомнить, то, что утеряли, иначе смешается всё, и Реальность будет иная, — с горечью говорит Вышень.

— И что нам нужно делать?

— Вы должны быть одним народом, в этом сила. Знайте, кто хочет вас разъединить, тот Враг.

Вышень и Тарх растворяется в воздухе и оказывается в том месте, где были раньше.

— Словно камень с души упал, — прошептал краснощёкий, — всё сомнения мучили. Теперь я чётко вижу, где лежат дети стены не закопчённые, они чистые и белые, их не коснётся огонь.

— Всё верно,— вздыхаю я. К сожалению, эти люди прозрели, но другие будут слепы, и начнётся извращении веры и истории. В чём-то наивны древние боги и этим воспользуются нечисть Пекельного мира.

Прижавшись, друг к другу, дети сладко засыпают, дверца закрывается, явственно слышится звук падающей перегородки, разъединяя печь на две части, в Печи Солнца вспыхивает всё очищающий огонь.

Перед глазами возникает свечение, я вижу взгляд Бога, это не Вышень, или Тарх, не Сварог, Перун, или даже Великий Род — это другое ... на меня смотрит ... Бог.

Гл.26.

Вмиг перед глазами возникают миллиарды миров, нет возможности понять, осознать и объять всё это. Их пронизывают незримые нити и уходят в Него. Стоит Ему лишь оборвать одну из них, и целые Вселенные захлопнутся во всёпоглощающем коллапсе, но могут и расцвести новые звёздные системы, возродится жизнь в невероятных своих проявлениях. Обгоняя друг друга, проносится прошлое, настоящее и будущее, всё смешалось и царит гармония Великого Хаоса. Ни одному живому существу не дано воспринять Его замысел, то что очевидно, не всегда верно и наоборот. Хочется задать множество вопросов, но Он словно передвигает пешку, в шахматной игре и я вижу последнюю клетку с чёрным королём.

Резко обрывается запах цветов и луговых трав, свежий воздух заменяет смрад от пожарищ и холод пронизывает до костей.

Москва — она в едком дыму, кругом развалины, всюду раздаются леденящие душу вопли, свирепое рычание и злой хохот. Всевозможные монстры копошатся среди обломков бетона и искорёженной арматуры, пытаются выцарапать их щелей ещё живых людей. В воздухе, словно большие летучие мыши, парят упыри, высматривают добычу, иной раз, как орлы, срываются в штопор и вновь слышатся истошные человеческие крики.

Мы в белых, лёгких одеждах, она не защищает от стужи, но хорошо скрывает от врага. Оглядываюсь вокруг, местность не могу узнать, мы не у больницы, я вижу развалины входа в метро.

— Это вход в станцию Кропоткинская, — крупно дрожа от холода, говорит Костя Сталкер, в его руке, в такт тела, крутит пируэты пистолет, сейчас единственное наше оружие.

— Всё же выбрались из ловушки, — глубокомысленно изрекает Эдик, нервно дёргая бородкой.

— И что дальше? — растерянно говорю я.

— Хотя бы ещё один ствол, где найти, — озирается по сторонам Миша.

— Ребята, кто это?— Катя, вздрагивая от жгучего холода, указывает взглядом на горящие автомобили, между ними пробирается растрёпанная женщина, вот она приостанавливается и на нас глянуло единственное око, в руках она держит огромную корзину с плоской галькой.

— Блин, Лихо Одноглазое! — выругался Эдик.

— Стреляй! — рыкнул Миша, выпучив налитые кровью глаза.

— Не могу, — всхлипнул Костя Сталкер, — это, ведь, женщина.

— Что?! — вскричали все хором.

— У меня не поднимется рука на женщину, — срывающимся голосом произносит он, опуская ствол вниз.

— Дай сюда, — вырвал пистолет Миша, — ты ненормальный, Костя, это не женщина! — он не раздумывая, нажимает на курок.

Сухо трещат выстрелы, но пули веером размело в стороны, а Лихо, лениво поставив корзину с галькой на дымящуюся землю, подперев руками бока, жутко рассмеялось.

— Её так просто не убить, — Катя в упор смотрит в её единственный глаз и, это просто невероятно(!), Лихо отводит взгляд, что-то собачье появилось в лице, но мгновенно искажается лютой звериной злобой.

Миша тщательно целится, но внезапно спотыкается, падает на колени, ствол пистолета крепко прижимается к его груди и он "случайно" надавливает на курок, Лихо приоткрывает рот в ожидании, голодная слюна капнула вниз, но раздаётся ... осечка.

— Осечка у тебя вышла, Лихо! — звонко крикнула Катя. В её руке пылает драконий камень, а из прокушенной губы стекает алая капля крови.

Лихо, стремительно вырастая в размерах, со злобным шипением метнулась вперёд, но и тело Кати изгибается, звенит сверхпрочная чешуя, с оглушительным грохотом расправляются исполинские крылья. Катя, а точнее уже Гзела, вытягивает шею, увенчанную острейшими шипами, насмешливо смотрит на великаншу, сшибает её пламенем, но у Лихо сгорают лишь волосы, обнажая неровный череп.

— Не всё так просто! — рокочет голос и Лихо разрастается до немыслимых размеров. Она становится даже больше Кати, толстой, как ствол тысячелетнего дуба рукой, сшибает её на землю. Как пух разлетаются бетонные балки, в прах обращаются здания, словно гигантские свечки воспламеняются автомобили, в ужасе разбегается всевозможная нечисть, с неба срываются вниз обугленные туши упырей, земля содрогнулась, и ползут по ней бездонные трещины.

— Вирг! — раздаётся Катин вопль, и я понимаю, она обращается ко мне. — Тебе нужно убить Чёрного дракона, уходи!

— А как же Лихо? — я уже собираюсь напоить свой камень кровью.

— С этой дурой я справлюсь сама! — Катя вскакивает на лапы, из-под когтей слетают раскалённые искры, изумрудные глаза горят ненавистью, она, как дикая кошка бьёт лапой по оскаленной морде, у Лихо вылетают зубы, как валуны с свистящим грохотом падают вниз, мы едва отскакиваем. Я всё ещё сомневаюсь, держу на вытянутой руке драконий камень, из моей вены змеится кровь, ещё мгновение и она омоет камень.

— Вирг, нас пытаются отвлечь от главного, спускайтесь в метро! — Катя подпрыгивает, мощно взмахивает крыльями, взлетает, сжимается, словно пружина, в следующее мгновение налетает на великаншу, вгрызается в шею и заваливает её на землю. Лихо открывает пасть в жутком оскале, на месте сломанных зубов стремительно выдвигаются кинжаловидные клыки. Она поворачивает шею, стремясь вырваться из пасти дракона, трещат шейные позвонки, льётся чёрная кровь. От нестерпимого жара мгновенно испаряется снег, вспучивается промёрзшая земля. Великанше почти удаётся вырваться, но страшный удар как бритва когтями вспарывает живот. Лихо, в истерике, бьёт кулаками, но натыкается на сверхпрочные шипы, хрустят кости, потоком стекает кровь. Как визг экстренно тормозящего поезда, но многократно усиленного, извергает глотка Лихо вопли. Случайные свидетели: оборотни, упыри и прочие монстры, с опаской жмутся к развалинам, не решаясь идти на подмогу к истекающей кровью великанше.

— Катюша знает своё дело, — успокаиваюсь я, — бегом в метро!

Нечисть нас не замечает, в данный момент их отвлёк поединок между драконом и Лихо. С немалым удивлением вижу, как несколько оборотней, замерших на стадии перевоплощения, заключают ставки, кто победит. Такое чисто человеческое качество поражает меня, даже приостанавливаюсь. Эдик, укоризненно качая головой, тащит меня за собой.

Проскальзываем под упавшие балки и, устремляемся к замершему эскалатору. Метро завалено обломками, всё перемешалось. Пыль, копоть, едкий запах горящих составов вызывает кашель до судорог в груди, а ещё постоянно натыкаемся на трупы. Жуть подползает к сердцу, мне кажется, мы не пройдём сквозь это испытание, ещё мгновение и в глазах померкнет свет, и мы канем в вечность, не выполнив возложенной на нас миссии. Вспыхивает жгучее желание напоить драконий камень кровью, но я думаю, что это будет в некотором роде предательством по отношению к задыхающимся, но не ропщущим, друзьям, в тоже время перевоплощение вряд ли произойдёт без ущерба лично для меня. Пространство, где мы передвигаемся, тесное, заваленное бетонными глыбами, определённо меня расплющит о стены. Хотя ... кто его знает, может мне по силам расшвырять сотни тысяч тонн скальной породы. Сию версию придётся проверить, но ... не сейчас ... а пока приходится, надрываясь от кашля, спускаться вниз.

Первый этап преодолели. Мы на заполненной дымом, платформе — станция Кропоткинская. Её не узнать, всё в дыму, горит искорёженный состав, кругом мертвые люди и лишь чёрные тени скользят над трупами — злобные сущности наслаждаются всеобщей смертью.

— Навьи, — уверенно говорит Эдик и жестом показывает, чтоб мы спрятались.

— Это плохо? — в ужасе сжимается Костя Сталкер.

— Здесь всё плохо, — успокаивает его Эдик.

— Куда нам идти? — шепчу я, не сводя взгляда с чёрных теней.

— Туда, — указывает Костя в сторону духов смерти, порхающих над мёртвыми, словно гигантские чёрные бабочки.

— Ты не оригинален, — хмыкаю я.

— Какой есть, — Костя Сталкер с напряжённым вниманием всматривается вдаль.

— В чём заминка, мальчики? — звучит знакомый голос.

С радостью оборачиваемся. Катюша, улыбается, изумрудные глаза полыхают, в них ещё бушует злой огонь, но моментально угасает под тёплым взглядом Эдика.

— С тобой всё в порядке? — осторожно спрашиваю её.

— А что со мною может быть? Выпустила дурной бабе кишки, убить, конечно, не убила, но, пока засовывает себе их в живот, мы избавлены от её дружеского внимания. Что отдыхаем? — с нетерпением говорит она, хотя и замечает парящих над трупами чёрных существ.

— Не нравятся мне они, — искренне сознаюсь я, — природа их непонятная, вдруг они нам не по зубам.

— А вы чувствуете, мальчики, здесь всё нам не по зубам, ... если мы в человеческом обличии. Да вот, скоро и в драконьем ... станет тоже, — со вздохом добавляет она. — Но вот что я хочу сказать ... времени у нас нет совсем. Когда уходила в метро, краем глаза заметила нечто неприятное, впрочем, это я мягко говорю, — сознаётся она и внезапно в её раскалённых глазах, я замечаю какой-то животный страх и неожиданно остро понимаю, с каким трудом она держится.

— Прорвёмся, Катюша, — постарался улыбнуться я.

— Куда мы денемся, — она выдохнула целый рой огненных искорок. — Одно меня удивляет, события разворачиваются нешуточные, генерал Щитов поднял огромную армию из нечисти и продолжает наращивать свою мощь, а полковник Белов, как-то не суетится. Непонятно мне, а где все Ассенизаторы? Мне кажется, все они влились в армию врага.

— Добраться б до генерала и одним махом решить все вопросы, — я в ярости скрипнул зубами, но так не вовремя вспоминаю Стелу, её светлый взгляд, лукавое выражение лица, сердце взрывается болью, стон вылетает из груди.

Катя понимает моё состояние, смотрит на меня как сестра на брата: — Девочку свою вспомнил, Кирюша?

— Мне сложно поверить, что у неё отец-монстр.

— Но это так, — безжалостно говорит Катя.

— Но не факт, — внезапно подаёт голос Эдик.

— Что? — оборачиваемся к нему.

— Не факт, — повторяет он.

— Я не понимаю тебя? — я даже руки развёл.

— Может, это одна из Реальностей, а на деле обстоит всё с точностью наоборот.

— Вновь говоришь заумными фразами, — хмурюсь я, но что-то мне подсказывает, мой друг знает то, о чём пока говорить не хочет.

— Так что ты видела, Катя? — неожиданно раздаётся напряжённый голос Кости Сталкера.

Она вздрагивает, мрачнеет: — Необходимо убить генерала, пока ещё не поздно. Я заметила надвигающуюся на город стену, она до неба, а может и более того. Стена пожирает всё на своём пути, а за ней пустота, даже звёзд нет. В нашем распоряжении не более часа, скоро она всё поглотит и даже не подавится.

Её слова ввергают нас в уныние и ужас, необходимо действовать, но наш путь отрезали навьи, их всё больше и больше.

— Костя, думай, где можно ещё пройти, — требую я.

— Только по этому перрону, за ним переход на другую линию, а там коллектор, ведущий в ту подземную полость. Если идти сию секунду, за час дойдём.

— Блин, придётся лезть напролом, нужно рисковать, — достаю драконий камень. Вероятно, это последний шанс, но может быть, именно в этом месте нас скрутит злая сила, и мы станем Чёрными драконами, как генерал Щитов? Вот он будет веселиться, а мы вместе с ним станем пожирать мёртвые тела. Полковник Белов, он всегда был против того, чтоб мы поили драконьи камни своей кровью. М-да, где же он сейчас? Почему не идёт на выручку? Неужели испугался? Так вроде существа как он, ничего не боятся. Великий Ассенизатор, мать его!!! В сердцах сплёвываю.

— Их нужно отвлечь, — у Миши в голосе появляется скрежет, это у него всегда бывает в минуты крайнего возбуждения.

— Да, но как это сделать? — недоверчиво смотрю на него.

Миша выщёлкивает из пистолета пустой магазин: — Патроны ещё есть? — спрашивает Костю Сталкера. Тот, без слов протягивает запасную обойму.

Миша уверенно вставляет магазин, передаёт Косте Сталкеру свой фонарь, видно ему он больше не нужен и внезапно прыгает на пути.

— Не дури, — яростно шепчу я, — это духи мёртвых, их невозможно убить, лишь сдуть в другую Реальность. Миша, назад!

Но он, судорожно приглаживает свою косую чёлку, и стремительно бежит вперёд.

— Что он делает? Совсем свихнулся! — я хочу броситься вслед за ним. Эдик хватает меня за руку.

— Просто он выманит их на себя.

— Но они ж его сожрут? — я отпихнул руки Эдика.

— Он воин, Кирилл. Может, в этом его предназначение в жизни, Вышень предсказал ему это, Миша знает, на что идёт.

Невзирая на его слова, всё же пытаюсь броситься вдогонку за другом, но он выскочил буквально перед носом страшных духов, бешено вращая глазами, брызжа слюной, поливает их проклятиями, стреляет из пистолета и бросается наутёк прямо в угольную темноту тоннеля.

С резким свистом, возмущёнными воплями и змеиным шипением, навьи бросаются вслед за ним, оставив мёртвых на время одних.

Костя Сталкер приподнимается, испуганно озирается, всё ещё не решаясь бежать. Катя чувствительно пихает его рукой, на неё сейчас страшно смотреть, лицо искажено ненавистью, на коже проступает золотая чешуя, в раздражении взметнулся призрачный хвост, усеянный смертоносными шипами. Такой я её никогда ещё не видел, она на пути перевоплощения и это без помощи драконьего камня. ... Я вспомнил Риту, у неё всегда так происходил переход от одного состояния другому, но над Катей колыхается лишь призрак дракона, но и этого достаточно, чтоб Костя Сталкер как заяц припустил по перрону.

Это настоящий марш-бросок, никогда так не бегал быстро, в одно мгновение пронеслись мимо чудовищного пиршественного места навей, выскакиваем за угол, Костя Сталкер, профессиональным движением откидывает крышку люка, ныряем в коллектор. Лихорадочно спускаемся по скользким скобам-ступеням, изредка срываемся, налетая на плечи, друг другу, но благополучно проходим этот уровень. Затем бежим по многочисленным коридорам, вновь спускаемся, опять несёмся в темноте, стараясь не отстать от мельтешащего впереди луча фонаря.

Гул пронёсся далеко позади, время поджимает, бежим из последних сил. Обгоняя друг друга, не обращая на нас никакого внимания, с жалким писком промчалась стая крыс. Не удержался, пнул одну из них ногой, но та даже не огрызнулась, до чего велик в них страх. Обдав зловоньем, пролетела группа упырей, и им неуютно, когда за спиной всё рушится. А ведь эта сволочь, даже своих союзников не жалеет. Вероятно, неизмеримо много ставит он на свой кон.

Наконец оказываемся перед металлической дверью, Костя резко тормозит, отскакивает в сторону. У двери стоит охрана, два оборотня страшно скалятся, губы дёргаются как у припадочных, глаза светятся жутким красным огнём.

— Прочь с дороги! — Катя почти не видна за призрачным силуэтом, над оборотнями вырастает страшный дракон, открывает пасть, вот-вот вырвется пламя.

Жалобно заскулив, оборотни, поджали хвосты и, обмочившись. Бесцеремонно их отпихиваем и с трудом открываем массивную дверь. Мы оказались в огромной пещере от края до края заполненной потусторонними гадами. Глаза в глаза сталкиваюсь с взглядом генерала Щитова. Делаю рывок в его сторону. Он не отшатнулся, сузил глаза, в них насмешка и горечь. Что это?! Он опоясан цепями, генеральский мундир изодран и в бурых пятах крови. Аплодисменты звучат как пощечины: — Браво! Успели вовремя! А мы вас заждались, — с невероятной издёвкой заиграл блюз. Я метнул взгляд в сторону. В окружении навей, обняв уродливое существо непонятного пола, танцует Белов Анатолий Фёдорович, но он ... в генеральской форме.

— С повышением, — только нашёлся, что ответить я. Мне уже всё стало понятно.

— Я давно генерал, полковничьи погоны, так, для дураков, — устало произносит он, галантно поклонился своей напарнице, утирает лысину платком, с грустью смотрит на нас. — Вот и заканчивается наша игра, длящееся не одно тысячелетие. Много событий прошло за это время, иной раз, приходилось умирать и возрождаться в ином обличии, но сущность во мне не менялась, я вне конкурса, — хвастливо заявляет он. — Многие примкнули ко мне, кто по незнанию, кто по убеждению. Вот, даже Слуги Христовы решили поменять для себя бога. А что, это выгодно, я дал им безграничную силу, они стали величайшими магами всех времён и народов. А как всё это начиналось, Раббан и Датан. Помнишь их? — хитро смотрит он на меня.

Мёртвые монахи держат в руках большой поднос, накрытый грязной тряпкой, а под ней что-то пульсирует. По приказу генерала Белова, они стягивают тряпку. Катя пошатнулась, я её поддержал за хрупкие плечи, на подносе судорожно сжимается чёрный камень — сердце дракона генерала Щитова.

— У вас остались последние два сердца и это не простые комки живой плоти, в них заключена мощь всех драконов. Вот такое оказывается у вас гадов свойство, накапливать силу умерших соплеменников в своих сердцах, но это мне только на руку, одним махом и всё сразу. Вот теперь действительно становится интересно, — Белов Леонид Фёдорович смотрит на нас с грустью доброго дедушки. — Пришло время менять сущность мира, но его необходимо вначале разрушить. Схема простая, это как со странами, которыми хотят завладеть американцы, — язвительно улыбается шеф, — вначале оболгут лидеров, сделают из них кровавых диктаторов, затем производят гуманитарные ковровые бомбардировки, разрушают города, а после всё получают даром: ресурсы, рабов и почтение всего европейского сообщества! Вот и с душами людскими так же, зачем торговаться за каждую в отдельности, проще обесценить, разрушить и скупить оптом, а в идеале забрать бесплатно. Души ждёт Отстойник, а там и подобраться к ним будет проще. Ты прав, человек, — он мягко смотрит на Эдика, — душа это информация, кто владеет всей информацией тот... Бог.

— Богом захотел стать?! — в прозрении восклицаю я.

— Ну да, ну да, — как-то растеряно говорит шеф. — А почему бы нет? Всякая работа должна вознаграждаться на должном уровне. А уровень моей работы высок. Или не согласен? — он в смирении склоняет голову, но сразу лукаво улыбается и что-то бесовское мелькает в его взоре. — Было сложно подобраться к Синему Кристаллу. Ты же, весьма умело впитал в себя его сущность и скоро она перельётся ко мне до последней капли. Благодаря сему, можно пошалить в Отстойнике и подобраться к всеобщему информационному полю, в смысле, к душам.

— Понял кто ты! — осеняет меня.

— Я Чёрный Дракон, — напыщенно произносит шеф.

— Нет, — фыркаю я, — ты обычный бес.

Шеф благожелательно смотрит на меня: — В этом ты заблуждаешься, я не совсем обычный бес, а самый главный. Всякая бесовская мелочь пытается торговаться с каждым в отдельности человеком за их душу, я же, заберу всё, — с пренебрежением говорит он.

— Уверен? — бешенство в груди взбурлило кровь, а где-то в подсознании мелькает мысль, как задавить этого гада и, подсказал об этом он сам, не подозревая в своей эйфории, что подписывает себе смертный приговор.

Он улыбается, но в глубине глаз возникает недоумение и ... страх. Медленно переводит взгляд сторону дрожащих в диком возбуждении, страшных сущностей: — Навьи, они ваши, — шепнул он ... но я уже ушёл в Синий Мир.

Взмахиваю крыльями, верчу головой, пытаюсь найти Пастуха. На планете без солнца несутся коричневые тучи, электрические разряды молний сотрясают безжизненное пространство, под их ударами вскипает скалистая земля, гудят бесчисленные смерчи, громыхание грома в буквальном смысле плющит тело, дыбом встаёт чешуя, её бронзовый отлив смешивается с заревом пожаров. Пылает стена из огня у пропасти, где покоятся все души Вселенной.

Неужели опоздал? Такого быть не может, я могу попасть в любое время, но почему эта Реальность?

Пахнет кровью, её немыслимо много, то, что я принял за полноводную реку, является кровью. Она течёт по выжженной равнине, но не оживляет и без того мрачный ландшафт.

Даже для меня, дракона, воздух ядовит, ещё немного и лёгкие расплавятся как свинец. Огромное сердце стонет в груди, непонятно, что даёт ему силу. Я должен умереть и упасть в кровавые воды, но я упорно взмахиваю крыльями.

А вот и исток страшной реки. Всё завалено мегалитическими тушами соплеменников Пастуха. Тела разорваны, стебли с помутневшими глазами, разбросаны по просторам необозримой для взгляда, дали. Они проиграли битву, оцепенение охватывает душу, но вскипевшая злость, даёт силы. Мчусь в сторону Вселенского пожара.

— Влада!!! — извергаю из опалённой глотки крик. Он звучит как орган на низких диапазонах, несётся в пылающую бездну и, затихает, поглощённый огнём. Неужели и её уже нет? Силы стремительно покидают, крылья безвольно свешиваются, я падаю в пропасть.

— Всё же ты пришёл? — мягко касается сознания тихий голос и нечто целительное вливается в тело. Вскрикиваю, взмахиваю крыльями и вижу её. Она не улыбается, но взгляд полон нежности. Что-то пронзительно знакомое вижу в её глазах.

— Рита?! — восклицаю я.

— Нет, — голос наполнен печалью и журчит как светлый родник. — Я её не рождённая дочь. А ты, мой отец.

— Как такое, может быть? — задыхаюсь от горя и волнения я, а ту ночь, когда мы были вместе с Ритой, вспоминаю остро и чётко. Неужели она носила под сердцем моего ребёнка?

— Так и было, Кирилл, — она появляется из пространства и обвивает меня призрачными руками.

— Но как же ты сюда попала, ты же ... — я замолкаю и не смею её назвать оборотнем.

— Оказывается, во мне было больше человеческого, чем звериного, — она очень знакомо улыбается и мне кажется, на её лице вспыхивает стыдливый румянец. — Однако, ты не просто так пришёл, я знаю. Ты сможешь победить его.

— Как?

— Дочь тебе подскажет, в ней частичка твоей силы.

— Тебе необходимо отдать всю кровь камню, — журчит голос, словно бегущая речка по чистой гальке.

— Я стану Чёрным Драконом! — в ужасе восклицаю я.

— Э нет, не станешь.

— Но он утверждал.

— Он врал. Твой камень, это сердце дракона, твоё сердце, а оно должно омываться кровью, чтоб жил твой организм.

В боку знакомо теплеет, скашиваю глаза, у того места, где бьётся моё сердце, сверкает, словно бриллиант небесной чистоты, мой камень. Взмахиваю чёрными когтями, разрываю плоть под сердцем, обнажается ужасная рана, камень вспыхивает слепящим светом, погружается в меня и соединяется в одно единое с человеческим сердцем. Рана мгновенно рубцуется, а в душе возникает невиданное спокойствие, уверенность и сила.

— Ты обрёл целостность, — с гордостью произносит Рита, — теперь против тебя бессильна любая чёрная магия и злая власть. Ты Светлый Дракон, Андхараш, величайший из всех драконов. Я тебя люблю, Кирилл, — Рита исчезает, а с ней и моя не рождённая дочь.

Делаю едва заметное усилие, и я парю над тучами, а вокруг Вселенная из звёзд. Я знаю, стоит мне лишь подумать, и окажусь в любом уголке галактики, для меня не существует ни времени, ни расстояния.

— Однако, пора, — я оказываюсь в логове Главного Беса в тот момент, когда он шепчет: — Навьи, они ваши.

Я в обличье человека, но это лишь оболочка, я дракон и вся Сила соплеменников во мне, её настолько много, даже пространство искажается и прогибается от моих мыслей. Страшные духи мёртвых словно спотыкаются об мой взгляд и, мгновенье, легко сдуваю их в иную Реальность.

— Что это было? — бормочет Главный Бес.

— Время твоё вышло ... шеф! — я не смог удержать издевательский тон.

— Где твой камень? — в ужасе пискнул Главный Бес.

— Он во мне, это моё сердце.

— Как?!

— Вот так, — развожу руками я.

Лицо Главного Беса искажается, вытягивается, подбородок заостряется, ползёт козлиная бородка, с треском ломается лоб и из него растут кривые рога, глаза наливаются кровью.

— Брысь! — говорю я. Он лопается как мыльный пузырь, лишь зловонье откатывается в разные стороны и накрывает всех удушливой волной. Всё же подлость, напоследок, он сотворил, но врывается свежий ветер и выметает всю вонь, а заодно и армию из нечисти.

Катя бросается мне на шею: — Это сон, куда всё подевалось?

— Туда, где им место, в Пекельный мир.

— А они вновь сюда не сунутся?

— Да кто ж им разрешит, — смеюсь я, — мы, ведь, драконы. Генерал, — подхожу к нему, в мгновенье рву цепи, опоясывающие его тело, — я хочу взять вашу дочь в жёны.

— А она не против? — улыбается он.

— Ещё не спросил, — густо краснею я.

...............................................

Прошло ровно девять месяцев, забираю Стелу из роддома.

— Она так похожа на тебя, — счастливо улыбается моя жена, открывает платок, на меня смотрят голубые глазёнки.

— Как мы её назовём? — любуюсь дочерью я.

— Тебе нравится имя Влада? — прижимается ко мне Стела.

— Очень!