Игры с дымом

— Нет, — ответила Аштаар. — Не умею.

— Понятно. Не знал.

И сразу предательское спокойствие разлилось в мыслях: Тон и правда не знал, не мог знать; но послушник подумал: так что, легче от этого? Одернул рясу и промолчал.

— Я думала: зайдет кто-то, еду принесет, — сказала Аштаар. — На них железные рубахи со значками, то есть... — Тон услужливо кивнул. Доспех, конечно, с эмблемой. — Я бы отобрала ключи, стащила железки, прошла в них по коридору, издали Искусством погасила бы факелы: тут лица не разглядят. Убила бы кого-то по пути, если бы пришлось, — небрежно добавила девушка. — Вытащила бы Орона, Серена — а что теперь? Под каким ты предлогом вошел?

— Исповедовать тебя, — ответил послушник. — Исповедь — это...

И утих. Про исповедь нужно было пространно объяснять, и Тон открыл рот и захлопнул, и долгое мучительное мгновение подбирал слова; уткнулся в пол, разглядел там обожженные обрывки веревок, дернул щекой и, резко вдохнув, хотел излагать про грех и чистоту духа. Но Аштаар перебила.

— Нам говорили. Это такой любопытный северный обычай, когда два человека просто сидят и разговаривают, а третьему ну никак нельзя войти, да?

— Да, — ответил Тон и подумал: а правда ли отец Буркин при исповеди только исповедует? Раньше как-то в голову не приходило.

— А Оронтаар с самого начала сказал, что ты доносчик.

— Что? я не... — почти крикнул Тон, вскинул взгляд, на полуслове осекся и медленно, косясь, сам стараясь этого не замечать, уткнулся в пол. Конечно: Оронтаар же сказал. Кому она скорее поверит?

— Честное слово, не доносчик, — прошептал послушник и вспомнил: обычно приходилось говорить: "честное слово, не видел" или "честное слово, не я", или "честное слово, не пьяный". Тогда он не считал себя особенно виноватым, не задумывался по крайней мере — так почему же теперь, хотя он действительно пришел спасти, какое-то чувство вины вертится в голове и звучит в словах? Но мысли эти показались настолько гадкими и мелочными, что послушник спешно их отогнал.

— Я правду говорю, — уже почти для себя добавил он.

Тишина. Томительная, жестокая тишина; Тон каждое мгновение ждет ответа — а время все тянется, и медленно и тихо уходит надежда. Нечто прорезает тишину — радостная искорка проскальзывает в мыслях, — но звучат только шаги по коридору, только обрывки далеких разговоров. Юноше кажется: Аш сидит на скамье, подобрав ноги и охватив колени, и смотрит в темный потолок, не желая Тона видеть и не собираясь с ним говорить. Как бы между прочим послушник поднял взгляд и разглядел: девушка стояла под окошком у потолка, пытаясь, наверное, понять, долго ли до темноты.

— Аш? — позвал Тон тихо и вспомнил: надо было сказать "Аштаар".

— Сидим, — неожиданно мягко ответила девушка. — Ждем. Если Орон и Серен будут прорываться боем — и если у них это удастся, — должны выручить и меня. Если додумаются уйти тихо и до заката не вернутся — придется сражаться. Времени много. Пусть ваши думают, что я тебе в каждом использовании Искусства каюсь.

— Хорошо! — сразу согласился Тон. — А еще можно так: я говорю страже, что исповедовал, и заодно чтобы тебя... чтобы вас всех не забыли вовремя накормить.

— Не надо, — так же мягко возразила Аштаар.

Не верит. А Тон рисковал жизнью, чтобы пробраться в сырую, темную камеру мимо бдительной стражи, чтобы помочь Аш, освободить ее — таинственную и загадочную девушку из-за пустыни, — а Аш слушает и недоверчиво качает головой, и ищет фальшь и ловушку в его словах. Что же ей сказать... как убедить?..

Тянулись минуты. Аштаар прислонилась к стенке, запустив в волосы пальцы, сквозь полуопущенные веки поглядывая на Тона. Тот сидел на корточках, уронив лицо на запястья. За дверью изредка раздавались гулкие шаги, и все стихало. Солнце клонилось к закату; по грязному полу пробегали светлые полосы. Кто-то шуршал в углу: то ли крысы, вечные спутники арестантов, то ли огромные пауки — Тон опасливо косился в темноту, — то ли просочилась и по каплям падала вода...

— Аштаар, — сказал Тон, — а ты... Вы... из-за пустыни?

— Ты спрашивал.

— Мне не ответили, — нашелся послушник.

— Да.

— А-а, — протянул Тон. — А как там... за пустыней?

— Лучше, чем тут.

Послушник хмуро посмотрел в угол. Разговор по-прежнему не ладился. Из темноты послышался топот маленьких лапок — огромная крыса высунула острую мордочку, понюхала воздух и юркнула назад, сверкнув красными глазками. Пахнуло сыростью.

— А почему у тебя глаза зеленым горели? — спросил Тон. Он не надеялся услышать ответ, но девушка отозвалась.

— Владение дыханием Хизантаара оставляет на вершаире знак, отмечая на всю жизнь. У каждого этот знак разный. Когда вершаир собирает дыхание Огнеликого и направляет мыслью и словом, знак Хизантаара становится виден всем.

— Понятно, — ничего не поняв, сказал Тон. — Очень красиво.

— Вы очень учтивы, — сказала Аштаар; но, кажется, улыбнулась.

В углу снова раздалось шуршание, и Тон решился спросить.

— Аштаар, ты не боишься крыс?

— Нет! — решительно ответила девушка.

— Я тоже не боюсь, — сказал послушник. — У нас в чулане вот такущие крысы. В храме. И хвосты длинные, лысые и розовые. Отец Буркин — ну, священник наш — он любит пугать крысами, но кто ж его слушает? Вот пауков я раньше боялся: у нас в храме в чуланах огромные, мохнатые. Восьмилапые, — добавил Тон. — Иногда зайдешь за горшком или еще чем для кухни — и прямо слышишь, как они по потолку...

— Прекрати, — перебила Аштаар. Тон осекся.

Молчание. Капает вода, скользят по полу полосы света. Что-то снова зашуршало в углу — Аштаар вздрогнула.

— В Таарнане все и правда лучше, — сказала она.

— Города, дворцы, храмы? — поддакнул Тон. — Таарнан — это ведь ваша страна так называется? Я слышал, вы произносили "Таарнан", когда говорили, только я не понимал... а теперь понял: это страна, — уточнил послушник.

— В Таарнане нет храмов.

— Как нет?! — возмутился Тон и сразу же беззвучно ругнулся. Да уж — что может интересовать монаха?

Аштаар, кажется, улыбнулась.

— Вы же верите в... Хизантаара, кажется? — глядя под ноги, сказал Тон.

— Мы знаем, что он есть.

— А это кто?

— Дракон это, — сказала Аштаар. — Огромное, могучее существо. Изображают длинным, с хвостом, в чешуе, с крыльями... хотя никто точно не знает, как он выглядит.

— И в мире такое есть? — восторженно спросил юноша.

— Он не в мире, — ответила Аштаар. — Ладно, уговорил. Выберемся отсюда — расскажу больше.

Девушка умолкла, а пораженный Тон сидел на полу, переваривая услышанное. Дракон! длинный, с хвостом и крыльями! Южный народ, поклоняющийся дракону! Блистательные города, великолепные дворцы и могучий дракон! Ради подобных чудес стоило жить, стоило очертя голову бросаться в водоворот событий — стоило даже сидеть на холодном каменном полу, ожидая не то избавления, не то мучительной смерти.

И хотелось вырваться из душной камеры и хотя бы краем глаза увидеть то, о чем так коротко упомянула Аштаар!..

— Аштаар, — начал Тон. И замолчал, не договорив.

Девушка встрепенулась, что-то то ли услышав, то ли почувствовав — и скользнула на пол, слившись со стеной. Прижала к губам палец, другой рукой указывая на окошко.

* * *

Тон вслушался. Шум города к вечеру затихал. Ничего. Шорох, тихое постукивание... ничего подозрительного не слышно... хотя... Какой-то тихий скрежет, щелканье, будто кто-то стену грызет. Чушь какая-то.

А со стены посыпалась струйка каменной крошки.

Тон похолодел. С той стороны кто-то резал стену Даром? Неужто Амет? Послушник взглянул на Аштаар — наверное, она подумала о том же: между ее ладоней разгоралась огненная сфера.

— Не надо! — одними губами прошептал Тон. Если это правда Амет, непонятно зачем режущий стену... он пришел на помощь? Нет, у него же устав! Или он понял, куда попал Тон, и наплевал на запреты?

— Аш? — голос сверху.

Оронтаар?! Как?! Как он режет камни? Послушник незаметно для себя съежился, словно ожидая удара, не желая уже выбираться из камеры, не желая бросаться в водоворот событий, чтобы, может быть, хоть краем глаза увидеть...

— Орон? — радостно шепнула Аштаар, гася огонь.

Камни у окошка зашатались, готовые упасть внутрь, но их поддержали и вытащили наружу. В брешь полились лучи заходящего солнца, а потом действительно заглянул Оронтаар — и выглядел он весьма странно. Все лицо было перемазано запекшейся кровью из рассеченной брови — но на лице сияла широкая улыбка, и грозный вершаир был доволен и счастлив, как пятилетний Тон на возу с пряниками.

— Я вам не помешал? — осведомился Орон. — Простите, вершапиэр, я был чрезвычайно неучтив, заставив Вас ждать — но я вижу, у Вас был скрасивший Ваше одиночество... ммм... собеседник.

— Хватит дурачиться, — сказала Аштаар, тоже заулыбавшись. — Вытаскивай нас отсюда, пока стража не заметила. И где Серен?

— Благородный Серентаар на свободе и Вас ожидает, — ответил маг. Он изящно поднял левую руку — она засветилась, собрав Дар; маг стукнул по камню и разрезал его напополам. Тон смотрел, не отрываясь, не веря глазам: так умел делать Амет, на такое был способен отец Буркин — но они подолгу тренировались... а этот южанин...

— Но Вы изволили оговориться, — продолжил по-прежнему улыбавшийся Орон. — Я здесь, чтобы протянуть руку помощи Вам, вершапиэр. Ваш спутник способен уйти и сам.

И Тон похолодел. Если его оставят — он обречен. Куда он пойдет, выбравшись? Как только побег обнаружат — его, Тона, сразу будут разыскивать. Неужели жизнь зависела от милости Оронтаара? неужели придется... просить?

О чем он, Тон, думал, когда шел спасать?!

Аштаар что-то сказала на таарине; Оронтаар поднял здоровую бровь, вопросительно посмотрел на Тона. Перевел взгляд на девушку и ответил. Тон мучительно соображал. Языка он не понимал, но было очевидно: говорят о его, Тона, судьбе. Орон может предлагать любую гадость; Аштаар, хочется надеяться, заступается.

Орон произнес еще пару слов, тревожно оглянулся и настойчиво протянул девушке руку — и тут Тона осенило.

— Великий вершаир Оронтаар, — осторожно спросил он, — неужели Вы смогли за один день научиться владеть Даром?

Орон заулыбался еще шире.

— Я смотрю, северных путезнатцев учат разговаривать с вершаирами.

Тон проглотил обиду и промолчал. Сейчас его жизнь зависела от решения таарита.

— Не хочешь отвечать? — усмехнулся Оронтаар, помогая Аштаар выбраться. — Как знаешь.

Аш сказала еще что-то; Орон нахмурился, потом махнул рукой, сказал пару слов в ответ. И беззаботно улыбнулся.

— Эй, путезнатец! — сказал он, протягивая Тону ладонь. — Хвост Хизантаара на тебя. Выползай!

Тон ухватился за руку Оронтаара и выбрался. Послушнику было тошно и тоскливо. Его десять лет каждый день учили использовать Дар — и все без толку; он пошел против законов Лергира и устоев Церкви; вопреки стараниям друга бросился в водоворот событий — и так ничего и не добился. А вот южанин, что довольно улыбается — изучил Дар за один день как Бариз Первовидящий, а потом просто пришел... и спас Аш. Послушник с ненавистью посмотрел на Оронтаара. "Мало его Амет гардой приложил".

Зенир, темнеющий и замирающий. Люди не приближались к тюрьме, когда ночь спускалась на город: словно нечто пугающее спало в зловещих серых стенах. Что-то нечеловеческое; словно крики замученных за столетия узников на закате звучали в тюремных камнях, вырываясь из затхлых камер и коридоров. Но где-то совсем рядом слышались живые голоса, окрики погонщиков; скрипели песни тележных колес. Где-то текла привычная жизнь.

Закричать бы, всполошить стражу, заметить испуг в глазах тааритов — последнее, что он, Тон, увидит перед смертью...

"Да что со мной, — одернул себя послушник. — О чем я думаю?!"

Из-за угла кто-то вышел; Тон испуганно замер — и облегченно выдохнул, узнав третьего южанина... Серентаара, вот. Мотнул головой, отгоняя наваждение из недавнего сна.

Таарит был бледен и пошатывался, держа в охапке груду тряпья. Что-то сказал на таарине, протягивая ворох Орону; тот удовлетворенно хмыкнул, что-то пробурчал. Серен резко — слишком, пожалуй, резко для утонченного таарита — ответил.

Тон выглянул из-за плеча Орона. Три дорожных плаща, узелок снеди, явно Сереном где-то украденные. "Вот как! Не нравится белоручке до кражи опускаться".

Южане говорили, поглядывая на Тона. Тот с опаской переводил взгляд с немногословного Серена на насмешливого Орона; с надеждой глядел на Аш. Решалась его, Тона, судьба — он отлично это понимал. Но что он мог сделать?

Оронтаар был веселее обычного; спорить с ним, наверное, было сложно. Аштаар горячилась, говорила много и уверенно, повышала голос и сразу же осторожно озиралась. Серентаар по большей части молчал.

— И кто будет разговаривать с северянами? — девушка вставила фразу на лергирском.

Послушник испуганно встрепенулся. Вот она, вот возможность!

— Даже не знаю, — на лергирском же ответил Орон. — У ворот будут сторожить, можно бы, конечно, послать путезнатца на переговоры. Но вот проблема: если сдаст — мы обречены.

— Не сдам, — торопливо сказал Тон. Его голос дрожал. О чем бы не договорились южане, упускать последнюю надежду нельзя.

— Можно ли верить? — протянул таарит.

— Не сдам, великий вершаир! — сказал послушник.

Маг улыбнулся.

Глава 6. Камни помнят

Таариты и Тон стояли во вжатом между стенами замызганном переулке. Вокруг затихали голоса и скрип телег, замолкали шаги горожан. В окошках мерцали масляные лампы. Вокруг простирался бедный квартал, захолустное щупальце некогда стольного города. Здесь поздно ложились спать.

А таариты ждали, озираясь и посматривая на темнеющее небо. В городе темнело иначе, совсем не как в степи. Исполинская тень уже давно накрыла путников. В городе тьма не надвигалась с востока — здесь она появлялась в воздухе, где давно уже вилась тончайшим дымом. Она сгущалась перед глазами, выходила из мостовой и из стен. Светло еще было, но стоит зажмуриться — и уже окутает человека тьма. В городе она пуглива и обманчива, она предательски разорвется от открытых ставней, от лампы горожанина. Страшно, страшно идти к воротам. Лучше стоять и бесплодно выжидать, опасаясь пробираться по узким, запутанным улочкам.