Я, утопленник

— Слушай, Архип, — спросил я. — Я что-то не пойму: почему мертвый должен кого-то бояться? Что они мне сделают, твои очень страшные 'другие'? Убьют?

Я усмехнулся. Архип тоже растянул губы, но улыбка вышла зловещей.

— Могут. Не все, но есть такие, что...

— Да как они могут меня или тебя убить? Мы же мертвые! — закричал я.

— Это для живых мы — мертвые. Но и я для тебя, и ты для меня — живой. А раз живой, значит, и убить можно.

Логика Архипа была простой, как пять копеек, но в голове укладывалась с трудом. Что же получа-ется: есть и вторая смерть? И третья, и так далее?

— А что будет, если меня убьют? Где я окажусь и кем стану?

— Кем станешь? — хитро прищурился Архип. — То нам неведомо. А ты, когда живым был, знал, кем станешь и где окажешься?

— Не знал.

— Вот и я не знаю. И Слизень не знает. Никто не знает. Тайна.

Пораженный открытием, я замолк. Так сколько же у человека жизней? Три, пять или бесконечность? И какой вид я приму, если умру снова: стану призраком или исчезну навсегда?

Чтобы Архип не ворчал, я сказал, что собираюсь поплавать по реке, исследовать, так сказать, место будущего обитания... Сам же вылез на берег под Шлиссельбургским мостом. Там оделся и отправился к Лавре. Пошел дождь, значительно облегчая путешествие, и, радуясь хорошей погоде, я прошел на Николь-ское кладбище.

Хотелось увидеть Коврова. То, что поведал Архип, мягко говоря, не удовлетворило. Мне думалось, интеллигентный Ковров может рассказать много больше. Я хотел узнать, почему стал таким, каким стал? Почему именно я или он, а не каждый умерший? Почему свет икон так на меня действует? Я ведь не вурда-лак и не жаждущий мозгов зомби? Я усмехнулся. Сведения о живых мертвецах, почерпнутые из пары книг и десятка фильмов ужасов, в реальности оказались, мягко говоря, несостоятельными. Наиболее исчерпываю-щие ответы мог дать Слизень, но встречаться с властителем Невы очень не хотелось.

Ковров оказался на том же самом месте. Хорошо, что не пришлось его искать. Странно, почему он не ходит по городу, а изо дня в день сидит на своей могиле? Так ведь и с ума сойти недолго. Хотя, разве мертвые сходят с ума?

— Здравствуйте, Павел Иванович, — поздоровался я.

— О, мой юный друг! Здравствуйте и вы, хотя какое у нас с вами здоровье? — усмехнулся мертвец.

— Наверно, хорошее, раз ничего не болит. И болеть не может.

— Нет, юноша, вот здесь вы не правы. Болит, еще как болит! Вот тут болит, — Ковров приложил руку к сердцу. — Разве ваша боль прошла, после того, что вы с собой сделали?

— Нет, — сказал я, не понимая, что он имеет в виду, и перехватил инициативу. — Скажите, Павел Иванович, мы с вами... ну, и другие мертвецы — мы нечисть?

— Кто вам это сказал? И что вы называете 'нечистью'?

— Ну... — рассказывать о зомби и вампирах мертвецу казалось мне детским лепетом, и я замялся. — Почему мне на иконы смотреть больно? Почему они жгут меня?

— Ах, это... — Ковров усмехнулся. — Вы хотите попасть в церковь?

— Не то, чтобы хочу... Просто проходил мимо...

— Просить Бога о прощении поздно, — сказал мертвец, — мы уже наказаны. Но мы не нечисть. Я, по крайней мере, себя нечистью не считаю. Иначе давно бы кого-нибудь съел.

Ковров улыбнулся, и я отметил, что он не потерял способности шутить.

— Но среди нас есть и другие. Те, которые при жизни людей мучили, чаще всего и здесь делают то же самое, становятся упырями. Знавал я одного, его глаза в церкви огнем жгло, так он черные очки достал и ходил в очках.

— Зачем же он вообще туда ходит? Мне и раньше не хотелось, а сейчас не могу.

— В мое время в церковь ходили все. Даже те, кого на выстрел туда подпускать не следует. Сколько знал я таких негодяев... И вот умерли они, и лежат в земле, а я хожу по ней и не могу вздохнуть спокойно, потому что не знаю: это я наказан или они?

Ковров задумался, по привычке тряся головою, худая рука погладила могильный камень.

— Есть и среди людей такие, что лучше бы они умерли. А среди мертвых такие, что лучше бы жили. Но не нам это решать, юноша. Все предопределено где-то наверху. Мы можем только уповать на милость создателя.

— А я в судьбу не верю. Легко сказать: все предопределено! И ручки сложить. Все в наших руках, и судьба в том числе, — сказал я, и в тот же миг понял, что произнес я это скорее по инерции. Раньше я дей-ствительно так и думал, но теперь... Теперь все потеряно. Я умер, и ничего не изменишь. Судьба? Может, и судьба. Если я и мог что-то изменить, время упущено. Раньше надо было думать.

— Вы еще молоды, — со слабой улыбкой сказал Ковров. — Вы еще не почувствовали силу време-ни. О, это страшная сила! Люди боятся смерти. Если бы они знали, насколько страшнее бессмертие! Когда не знаешь, сколько тебе отмеряно, и когда все это кончится? И кончится ли вообще? Когда нет конца стра-даниям, когда видишь, что мир спокойно существует без тебя, причем ничуть не меняясь к лучшему. И какая после этого надежда?

Я подумал, что в иное время и в ином месте послал бы этого меланхоличного фаталиста куда по-дальше, но теперь не знал, что сказать. Его слова были неприятны и даже чужды моему мировоззрению, но за ними стояли двести лет загробной жизни против моих двух недель. Да, время — страшная сила. С этим я спорить не мог, но намеревался получить кое-какие ответы.

— Павел Иванович, скажите: почему именно мы стали жить после смерти, а остальные нет? Чем мы отличаемся от других мертвых?

— Как, вы не еще поняли? — призрак взглянул на меня с некоторым огорчением. — Это наказание за то, что мы не ценили данную нам жизнь. Теперь и вы, и я можем наслаждаться ею вечно. Какое изыскан-ное и точное наказание...

— Подождите, я не понял? Что значит: не ценили? Я, конечно, молод и не думал о смерти. Рисковал, конечно. Дрался, бывало. Да любой может погибнуть, но я никогда не хотел этого!

— То есть вы — не самоубийца?

Вот он, ответ!

— Я даже не собирался! — возмущенно крикнул я. — Что я — сумасшедший?

— Я не считал и не считаю себя сумасшедшим, — мягко сказал Ковров, — но я пошел на смерть, зная, что мог бы избежать ее. Выходит, совершил самоубийство. А как вы умерли?

Я вкратце рассказал. Ковров задумался:

— Вы прыгнули, зная, к чему это может привести, значит, совершили осознанный поступок. Вот если бы вас сбросили... Вы безрассудно рисковали, за это и наказаны. Впрочем, я не могу говорить о нака-зании... Каждый здесь сам решает, наказан он или благословлен. Есть такие, что живут и радуются... Быть может, так и надо. Мне такая жизнь не по душе, но ничего с этим не сделаешь.

— Вы говорите: если бы меня сбросили? Так, если бы те люди сбросили меня с моста, я бы попро-сту умер, как и все?

— Я не берусь судить об этом. Но все мертвые, которых я здесь встречал и знаю, ушли из жизни по собственной воле.

Добро пожаловать в клуб самоубийц, подумал я. Вот оно что! Небесная канцелярия или кто-то наверху посчитал, что я — самоубийца и определил в живые трупы. Офигенно!

Мягко улыбаясь, Павел Иванович ждал, пока я обрету почву под ногами и соберусь с мыслями.

А, если подумать: все не так уж и плохо! Ведь мне выпал невероятный шанс! Я выиграл билет в вечную жизнь! Правда, с условием провести ее под водой, помрачнел я, и, в конце концов, стать мерзким чудовищем вроде Слизня... За все в жизни приходится платить, даже после смерти.

Значит, Архип, и Анфиса — все они когда-то утопились? И даже сам Слизень? Все они были обыч-ными людьми? Если первых двух я еще как-то представлял живыми, то водяного... Интересно, он-то кем раньше был? Хоровод мыслей и образов закружился в голове, совершенно сбивая с толку.

Летний дождик кончился, и я почувствовал, что слабею. Ведь на этот раз на мне наговоренная одежда, а навь требует энергии.

— Вам надо идти к себе, в воду, — сказал Ковров. — Приходите, буду рад поговорить.

Я кивнул. Новые открытия ошеломили меня. Приплыв к Архипу, я задал давно вертевшийся на язы-ке вопрос:

— Послушай, Архип, ты и я... мы вечно жить будем?

Утопленник удивленно воззрился и захохотал:

— Кто тебе сказал?

— Никто. Сам подумал.

— Дурак ты. Нет ничего вечного! Никто не вечен!

А Ковров говорил, что мы наказаны вечной жизнью... Черт ногу сломит! Один одно говорит, другой — другое!

— Подожди, ты же говорил, что не знаешь, есть ли еще жизнь после нашей смерти. Если мы умерли — и ожили, то почему не можем снова ожить? Тогда получается, что мы живем вечно!

Архип посмотрел, словно говоря: бестолочь, чему тебя в школе учили?

— Я говорил, что не знаю, есть ли жизнь после нашей жизни. А кто тебе сказал, что ты умер?

Я потерял дар речи.

— То есть... как?

— Я этого не говорил. Мы не умерли, мы изменились! — сказал утопленник. — Ты Библию читал, отрок?

Отрок не читал. Так, перелистывал пару раз и отложил, как скучную и излишне пафосную книгу. Я мотнул головой.

— М-да, — Архип почесал обвисшее брюхо и махнул рукой, подняв со дна тучу песчинок. — Тогда о чем с тобой разговаривать, неуч... Давай спать.

Ну и ладно, спи. Я и так хочу побыть в одиночестве, обдумать все, что узнал. Еще надо решить, как попасть домой. Ведь я исчез оттуда голый и без ключей. Так... По каналам можно добраться до центра. А там, используя наговор, создам одежду и проберусь к дому. Ключа от домофона нет, но и это не беда — утром люди идут на работу, откроют. Главное — застать дома соседку или соседа, поэтому выплыть надо заранее...

Близилась ночь. Вода, более плотная, чем воздух, темнела быстрее, меняя серо-зеленый цвет на темно-свинцовый, сонно отяжелела, убаюкивая и качая. Мне жутко захотелось спать.

Я улегся на дно, отвернувшись от уже уснувшего Архипа, и долго разглядывал мерно колыхавшие-ся перед глазами водоросли. Подводное царство замерло в тягучем и темном желе. И, как попавшая в желе муха, я бездвижно лежал на дне, не в силах сбросить завораживающую немочь.

Я не хотел спать, боялся уснуть, убеждая себя, что спать в воде невозможно, что Архип просто при-творяется. Я думал о живых и мертвых, о той незримой силе, что соединяет эти два мира. О том, что сказал мне Ковров. И незаметно уснул.

Мы с Юлькой шли по дворам на Кирочной. Мы смеялись, разговаривали. Вдруг кто-то крикнул: смотрите, какая огромная крыса! Все бросились врассыпную, а Юлька вцепилась в меня, крича: сделай же что-нибудь! Я схватил швабру и пошел искать крысу. Тварь обнаружилась быстро. Она лежала в траве и нисколько меня не боялась. Огромная, толстая и наглая. Я замахнулся шваброй, ударил и не попал. Крыса подскочила. Я испугался. Мне показалось, что вот сейчас она бросится, но крыса снова спряталась в траву. Тогда я ударил еще раз, я бил и бил. Кажется, попал крысе в голову, и она опрокинулась, задергав лапками. Трава и швабра окрасились кровью. Крыса слабо подергивалась. Кончено, подумал я, конец твари! Но крыса не умирала, укоризненно смотря маленькими черными глазками. Что за черт! Я присмотрелся: так это же не крыса! Передо мной, с разбитым черепом и сломанной ногой лежала маленькая собачка, наподо-бие таксы. Как же так? Зачем я избил ее? Собачку кто-то позвал. Вся в спекшейся крови, она поднялась и, опасливо косясь на меня, поскакала на трех ногах, а из четвертой торчал сочащийся кровью обломок кости. Я отбросил швабру и побежал следом. Надо схватить собачку и отвезти к ветеринару! Но я не мог догнать ее. Она все время убегала, а иногда и я сам был не в силах взять на руки изломанное моей рукой тельце. Стыд и горечь овладели мной. Неужели все так и останется и ничего не исправить?

С этой мыслью я проснулся.

Кажется, утро. Никогда еще я не встречал рассвет под водой. Мгла медленно рассеивалась, водя-ная толща светлела, но дно еще погружено в полумрак. Ни движения, ни звука. Течения здесь не чувствова-лось, и рыбы не плавали. Даже тянувшиеся вверх, к свету, водоросли замерли, расколов воду темными изви-листыми трещинами. Этот рассвет не радовал, он был необычен и чужд, но отныне станет моей новой ре-альностью. Потому что ничего уже не исправить...

Я шевельнулся — и морок пропал. Я мог свободно двигаться, мог плыть, куда захочу. Домой, хочу домой, больше не могу здесь оставаться! Осторожно, стараясь не потревожить спящего Архипа, я медленно, над самым песком, поплыл к берегу.

И почувствовал, как кто-то хватает за ногу. Испугавшись, я дернулся и услышал приглушенный смех. Анфиса!

— Здравствуй, милый, — озорно проговорила русалка, разглядывая меня. Взгляд ее все чаще за-держивался ниже пояса, и только тогда я сообразил, что впервые нахожусь перед ней, в чем мать родила. Я же попал в реку без одежды! Мой инстинктивный жест заставил Анфису расхохотаться.

— Эй, красавец, чего стесняешься? Мы не люди, по одежке не судим. А ты хорош! — русалка пла-вала вокруг, бесцеремонно рассматривая меня, и я не знал, как извернуться, чтобы не попасть под прицел веселых и дерзких глаз. Не успел я опомниться, как крепкое русалочье тело прижалось ко мне, и ее руки заскользили по моему торсу ниже и ниже.

— Ты что? — если б я был жив, то покраснел бы, как вареный рак. Никогда в жизни меня не хватали так нагло и напористо. Я считал Юльку вполне раскрепощенной, но до Анфисы ей расти и расти.

— Что, бесстыдница, молодого захотела? — раздался голос Архипа. Русалка нехотя отплыла.

— Так молодой — не старый! — с вызовом ответила Анфиса. Архип подплыл ближе, и под его взглядом мне стало не по себе — столько неясных чувств отразилось в нем.

— Конечно, Анфисушка, тебе видней, — язвительно произнес старик. — Только как же Слизень?

Я увидел, как вспыхнули глаза Анфисы:

— Замолчи, Архип! Я не просто так приплыла! Слизень меня и послал.

— С молодым ласкаться? — недобро усмехнулся утопленник. — Гляди, девка...

Странное дело, мне казалось, что старик ревнует. Ничего себе! Впрочем, откуда знать, может, он любовник ого-го? По крайней мере, инструмент впечатляющий...

Русалка взяла меня за руку:

— Он со мной поплывет. Это воля Слизня!

Не произнеся ни слова, Архип отвесил русалке такой поклон, что завис в воде вниз головой, выста-вив на обозрение зад. Издевается, весело подумал я, во дает старикан!

Анфиса отвернулась и дернула за руку, призывая следовать за собой.

И мы поплыли. Анфиса плыла легко и даже играючи, я еле поспевал за ней. Не могу сказать, что устал — усталости не было никакой, но моя новая подруга, словно поддразнивая, не давала себя догнать. Ее ноги мелькали перед моим носом, она плыла быстро, как рыба, но только во сто крат красивее. Анфиса не гребла и не размахивала конечностями, как пловцы — просто двигалась сквозь воду, будто бы паря в ней, лишь изредка плавно шевелила безупречным, словно изваянным из мрамора, телом.

Положение плывущего за флагманом малька мне надоело. Я решил догнать русалку и поймать ее длинную ногу, но, разгадав мой замысел, Анфиса ловко уворачивалась в самый последний момент, и там, где только что было ее бедро, руки хватали пустоту. Она смеялась так радостно и по-детски, что я позабыл о том, где нахожусь. Мне казалось, я был дома, я чувствовал себя совершенно свободно и легко. Город и прошлая жизнь отошли куда-то, были неразличимы под толщей зеленоватой, таинственной воды. Что тво-рилось там, наверху, уже не интересовало. Новый мир поглотил меня без остатка, и я наслаждался им, от-даваясь чувствам, как ребенок. Я умер, но это — мой рай! И он совсем не плох. Здесь прекрасно!