Дон Аррагуа. Главы 1-6

— Вообще-то я не по сладкому... — бормочу я с сомнением, разглядывая густую тёмную массу, по виду что-то среднее между гречишным мёдом и вишнёвым вареньем.

— И всё же я настаиваю, — загадочно улыбается старик.

— Исключительно из вежливости, — предупреждаю я, — самую каплю...

Подцепив на край чайной ложечки крошечный сгусток стариковского угощения, я аккуратно отправляю его в рот. И в то же мгновение понимаю, что ничего вкуснее не пробовал за всю свою длинную, богатую впечатлениями жизнь. Вкус одновременно солёный и сладкий, как нежнейшая селёдка в мёду, как хрустящий солёный огурчик в сгущёнке. Минуту назад я бы плюнул в лицо тому, кто заявил бы мне, что я приду в восторг от подобного сочетания, но сейчас... Сейчас я готов согласиться питаться этим, одним только этим, всю оставшуюся жизнь, сколько бы она ни продлилась!

Оррэ лукаво щурится, наблюдая за тем, как за первой ложкой следует вторая, уже полноценная, с горкой.

— Надеюсь, у тебя такого ещё много, потому что этой порцией я с тобой делиться не стану! — заявляю я, поражаясь собственной наглости. Даже капризная кровь, воротившая нос от сочных стейков, сейчас ворчит от удовольствия, выражая явное одобрение.

— Этого у меня как раз достаточно, Дон. Рад, что тебе пришлось вкусу, потому как это в некотором смысле изготовлено по моему личному рецепту...

— Надеюсь, это не сгущенная кровь младенцев? — на всякий случай осведомляюсь я.

— Помилуй, что за странные идеи? Ни в коем случае я не предложил бы тебе ничего подобного. Однако, я вижу, ты уже насытился, мой долг гостеприимства исполнен, и мы можем перейти к удовлетворению твоего отнюдь не праздного любопытства, верно?

Напряжение, о котором я успел забыть, возвращается с новой силой. Вооружившись очередной сигаретой, я мысленно укрепляю свой дух.

— Ты прав, Оррэ. И я внимательно тебя слушаю.

— О, нет! Я, как ты мог заметить, несколько многоречив и боюсь утомить тебя ненужными подробностями, упустив при этом то, что для тебя действительно важно. Будет лучше, если ты станешь спрашивать, а я — отвечать.

— Так даже лучше...

Я ненадолго задумываюсь, выбирая первый вопрос из целого вороха тех, что вертятся на языке. Да, пожалуй, начать стоит именно с этого, потому что от ответа на него зависят все последующие.

— Кто я, Оррэ? Я — вампир?

Старик усмехается и обхватывает пальцами свой подбородок.

— Весьма предсказуемо. Но закономерно. Не буду придираться. Пожалуй, это главное, что тебе сейчас следует знать...

— Ну, так как?! Я — вампир?..

— Как сказать, Дон... Если ранее ты имел обыкновение именовать себя человечишкой...

— Я не понимаю.

— Вампир — слово пренебрежительное, мы не называем себя так. Но именно так говорят люди и... и другие. Да, ты вампир, если тебе так угодно, но поостерегись называть кого-нибудь из Светлых этим словом.

— Светлых?

— Что тебя смущает? — По тому, как хитро суживаются и загораются его глаза, я понимаю, что он отлично знает, почему я удивлен.

— Разве вампиры не относятся к Темным силам? К нечисти, нежити, живым мертвецам и прочей дряни?

— Это довольно глупый вопрос, Дон. Не предлагай мне вариантов ответа, для этого ты слишком мало знаешь о сути подобных вещей. Попытайся отбросить суеверия людей и собственные фантазии...

— Хорошо. Я мертв?

— О, естественно, нет!

— Но мое сердце не бьется. Я не дышу.

— Теперь ты научишься дышать всем телом, Дон. И не дышать довольно длительное время, когда это будет необходимо. Если, конечно, проживёшь достаточно долго, в чём я вынужден усомниться... Да, и сердце твое не остановилось. Просто замедлило свой ход. Сердце Светлого бьется величаво, ему незачем спешить. Прислушайся.

Я поспешно просовываю руку под рубашку, прижимаю к левой стороне груди. Ну? Ничего не происходит. И только спустя минуту я ощущаю под ладонью отчетливый толчок. Действительно, величаво... На всякий случай я замираю, не отнимая руки. Еще один удар. Оно действительно бьется!

— Ты — такой же?

— В общем и целом — да. Существует ряд отличий между нами, но они скорее ситуативны. Как учёный я смело отнесу нас двоих к одному виду.

— Меня можно убить?

— Конечно же, можно. Убить можно каждого, кто ещё жив, загвоздка только в том, что это всегда сопряжено с большими или меньшими трудностями.

— И тебя?

— И меня. Но если тебя убить будет просто сложно, то меня... ну, это практически невозможно. Но я допускаю вероятность для некоторых существ достаточно высокого уровня развития.

— Ты с первой нашей встречи твердишь о том, что долго я не проживу. Почему, Оррэ?

— Здесь мне придётся взять слово надолго и начать издалека. Хм... Тот мальчик, что так напугал тебя...

Я протестующе трясу головой. Напугал? Ну, уж нет!

— Не отрицай, что он привёл тебя в сильное смятение...

Ладно, на смятение я соглашусь. Удивление напополам с растерянностью, самое то.

— Этот мальчик был неотслеженным полукровкой, как и ты, Дон. Это значит, что одним из его предков был Светлый. Не важно, в каком именно поколении. Это могло произойти пятьдесят лет назад или пять тысяч... Результат всегда одинаков, в любом колене родства. Ларн рос совершенно обычным человеческим ребёнком, пока его не инициировали. Тот, кто сделал это с ним, не мог не знать о последствиях, и потому его поступок просто не имеет оправданий. Каждый из нас легко различит полукровку в толпе людей, не говоря уже о вкусе смешанной крови...

— И что случилось потом?

— Ребёнок сошёл с ума, как и было положено его природой. При инициации Светлый, проводящий изменение, делится с человеком изрядной долей собственной крови. Достаточной, чтобы в теле произошли необходимые и необратимые перемены, превращающие человека, по сути, в существо совершенно иной природы. Но если кровь инициатора сходится в сосудах одного и того же тела с кровью другого Светлого, они вступают в борьбу, полем боя которой становится, в основном, разум несчастного.

— И?..

— Редко выходит так, что в этой битве кто-то из двоих одерживает верх. Такие случаи, скорее, неожиданная счастливая случайность. Суровая же закономерность сводится к тому, что инициированный полукровка постепенно сходит с ума. Его посещают кровавые видения, обуревают приступы необузданной ярости, животного ужаса...

Я киваю в ответ на вопросительный взгляд старика.

— Да, всё так и было, Оррэ. Мне даже вспомнить жутко, что творилось у меня в голове в тот момент, когда я встретил тебя...

— Я сожалею об этом прискорбном эпизоде, Дон. Некоторые внутренние борения заставили меня быть непозволительно грубым с тобой.

— Какие же?

— Дело в том, что, согласно Светлому Договору, а точнее — поправки, внесённой в него при Крорре Высоком, я обязан был немедленно лишить тебя жизни. Как представителя вида, представляющего опасность высшего уровня и не отвечающего при этом за последствия своих поступков. В виде акта милосердия, в некотором смысле...

— Обойдусь я как-нибудь без такого милосердия, Оррэ! Не уверен, что хочу это знать, но... ты собираешься прикончить меня, когда я... не смогу больше себя контролировать?

— Я отказался от растлевающего пути убийства и смерти, Дон. Мой дух учёного призывает хранить жизнь, как в её великом многообразии, так и в отдельных уникальных творениях природы.

— Ну, следуя этой логике, ты просто обязан будешь уничтожить меня, как угрозу для других "творений природы". Я правильно понимаю?

Старик отставляет пустую чашку и бросает на меня взгляд, полный сожаления.

— С великим прискорбием, Дон...

— И сколько времени у меня осталось?

— Тридцать дней. Может быть, сорок. Пятьдесят, если ты везуч, как джилла.

— Значит, месяц. От силы — два... Мне нужно знать, что такое джилла? Это может помочь?

— Крайне редко встречающийся вид, представители которого славятся сверхъестественной удачливостью. Настолько мощной, что это делает их неуязвимыми. Экспериментатор, пытавшийся произвести выстрел в упор в голову одной известной мне джиллы, умер от неожиданного инфаркта за несколько секунд до того, как спустил курок. Человек, задумавший отравить её, по нелепой случайности сам осушил сосуд с ядом. Можно сказать, что джиллы бессмертны, потому что старость и смерть, как и прочие неприятности, обходят их стороной. Но вряд ли тебе подошли бы их методы, по многим причинам, говорить о которых долго и не очень-то к месту...

— Ясно, ясно! Везуч, как джилла, — это просто оборот речи.

— К моему сожалению, Дон.

Напряжённо размышляя, я дымлю с такой скоростью, что магическая вытяжка уже не справляется со всеми клубами дыма. Сизая дымка заволакивает фигуру старика, создавая неприятное впечатление его нереальности. Я встряхиваю головой и резко тушу сигарету. Не расслабляйся, Дон, не раскисай и не мямли! Есть ещё дела, которые следует закончить перед уходом на покой...

— Я не хочу навсегда застрять в твоей колбе, как этот свихнувшийся мальчик. Пообещай мне, что этого не случится, Оррэ.

— Если таково твоё желание... Поверь, он почти не страдает. Сны его сладки и приятны...

— Нет, Оррэ! Если ты засадишь меня в банку с раствором, я прокляну тебя на веки вечные! И буду искать способ выбраться оттуда и свернуть тебе шею, это желание будет главным и единственным в моём поехавшем с катушек мозгу, это я тебе обещаю!

— Не горячись, мальчик. Я понял твоё желание, и оно будет исполнено. Я навсегда успокою тебя, когда придёт срок.

— Тогда давай о том, что меня теперь волнует больше всего: кто это сделал со мной? Мы можем найти его? Ты сам заявил, что такой поступок не имеет оправданий, а значит — за него должны как минимум строго наказывать.

— Наказание за подобный проступок и впрямь беспрецедентно сурово. Но инициатор проявил осторожность и не оставил явных следов, Дон. Я не вижу в тебе ни печати хозяина, ни кровной связи, которой положено говорить о принадлежности к роду. Впрочем, подобная изобретательность и достаточный уровень силы уже в значительной мере сужают круг лиц, на которых может пасть подозрение. Однако их остаётся не так уж и мало. На общем собрании в столице мы могли бы, пожалуй, обнаружить нить, ведущую к преступному Светлому, но это потребует твоего присутствия. А первый же Светлый, встретивший тебя на своём пути, сочтёт своим долгом...

— Понял, понял... На коллективных собраниях мне лучше не мелькать, если хочу протянуть ещё хотя бы месяц.

— Верно. Мы можем попытаться проникнуть в память твоего тела, но боюсь, что следы, оставленные там, тоже искусно скрыты.

— Ну, попытаться в любом случае стоит... Теперь давай проясним вопрос с моей Светланой: с каких пор она стала ка-иррой, что мне с ней теперь делать, и на кой она понадобилась тебе?

"Ка-ирра спит. Ка-ирре хорошо и спокойно", — бормочет кровь при звуках этого странного слова, и я раздражённо шикаю на неё.

— Тебе не стоит бороться с голосом крови и противопоставлять его себе, — мягко замечает Оррэ. — Конечная цель инициации состоит именно в том, чтобы твой разум и её осознание себя и своих возможностей слились в одно.

— А я доживу до конечной цели инициации, как думаешь? — огрызаюсь я с неожиданной для себя самого горечью. Чертовски обидно сознавать, что эта новая жизнь должна будет закончиться, едва начавшись. — Не учи меня жить, Оррэ, я как-никак готовлюсь умирать! Так что с ка-иррой?

— То, что сказал тебе Змей... в общих чертах это соответствует истине. Ка-ирра — добровольная кровь. Её зовут также кормилицей, первым подарком, подругой... Особая связь устанавливается между ней и её хозяином. Или, согласно другой точке зрения, её подопечным. Многие считают ка-ирру промежуточным звеном между человеком обычным и человеком инициированным, или Светлым, но ряд моих исследований доказывает, что это не так. Кормилица — совершенно особое существо, настоящее чудо природы, и совершенно правы те, кто благоговейно зовут её подарком.

— Ну, я не стану звать так Светлану. Поверь, Оррэ, она далеко не подарок!

— Тебе стоит отнестись к ней с большим уважением, Дон. В среднем только один из тысячи людей способен преодолеть страх души и жадность тела, добровольно подарив свою кровь. Один из десяти тысяч способен, осмыслив первый опыт, без принуждения повторить эту процедуру. Один из ста тысяч достаточно крепок, чтобы пережить третий, закрепляющий раз, после которого происходит изменение. Таково реальное соотношение.

— Погоди, что значит — промежуточное звено? Это как в пищевой цепи? Ка-ирра питается кровью людей, а я стану питаться её кровью?

— О, нет! Что за примитивное толкование? Ка-ирра питается как человек, потому что во многих смыслах остаётся человеком. Но обретает при этом некоторые способности и умения Светлых, которые очень разнятся в отдельных случаях.

— Значит, Светлана, в конечном итоге, не в накладе. И какие способности она получила от меня?

— Это мне не известно. Они будут проявляться постепенно, со временем, когда окрепнет связь. Её же дар тебе заключается в том, что кровь этой девушки теперь идеально подходит твоему организму, в точности соответствуя его потребностям.

— Сбалансированная диета, так сказать...

— Не только. Это идеальная пища, единственный недостаток которой заключается в том, что одной её тебе будет недостаточно. Помимо этого кровь твоей ка-ирры будет оказывать неизменное укрепляющее и тонизирующее действие, затрагивающее как область духа и воли, так и грубую область плоти.

— Значит, мы будем одинаково полезны друг другу. И за каким же чёртом ты так настойчиво уговаривал меня отдать тебе моё сокровище?

— Для моих исследований, прежде всего... И во вторую очередь — для Змея, потому что он давно мечтал о ней. — Морщинистая рука поднимается вверх, призывая меня помолчать. — Я помню о нашем договоре, Дон, и в мыслях не держу нарушать его. Эта девушка неприкосновенна, как и любая ка-ирра, переступившая порог моего дома. Не смотря на некоторую мою одержимость научной сферой, я прекрасно понимаю разницу между подопытной лягушкой, бессловесной тварью, и юной кормилицей, бесценным подарком с удивительными способностями. Многие исследования можно проводить безболезненно и без вреда для неё. А Змей слишком хорошо воспитан, чтобы позволить себе дурное.

— А что стало с твоей собственной ка-иррой? Никогда не поверю, что ты не успел обзавестись кормилицей!

— Она была у меня, Дон. Великолепная, лучшая из лучших! Божественная и мудрая, как сама природа...

— И что, ты разобрал её на запчасти, пытаясь понять, как это работает?

— Грубость твоя неуместна и вдвойне оскорбительна, потому что я только что пояснил тебе, насколько священно для меня само понятие "ка-ирра",

Выражение лица старика красноречиво свидетельствует о том, что я действительно задел его. Что это нашло на меня? Старик — мой единственный провожатый в изменившихся реалиях. Не худший провожатый, если честно признать.

— Прости, Оррэ. Я нервничаю и злюсь, но ты тут, конечно, не причём.

— Я принимаю твои извинения. Хм... И отвечу на твой вопрос. Я стал первым Светлым, оказавшимся в достаточной степени идиотом, чтобы отпустить свою ка-ирру. Она полюбила мужчину и захотела уйти, а я не стал запрещать ей.