— Скажи-ка мне, паршивец ты этакий, сколько, по-твоему, стоит твоя работа? Что-о? Двести фунтов? Не смеши меня. Я тебе заплатил не за твой поганый снимок!
— А за что?
— За то, чтобы ты помалкивал впредь. Твоя собственная работа не стоит и гроша ломанного!
— Я..., вы..., вы не правы, сэр! Этот снимок мне стоил неимоверных трудов. Вы не все знаете. Если бы вы знали все частности, все обстоятельства, то...
— Я тебе ни пенни не прибавлю. Таких, как ты, пруд пруди!
— Еще как прибавили бы! Прибавили бы, как миленький...
— Да? Неужели? Ну что ж, валяй, рассказывай.
Вот что рассказал редактору Лоренс. Певица точно стояла на камне и точно кормила чаек. А сам Лорри сидел поодаль в глубине скалистой расщелины, орошаемый морскими брызгами, затаившись и пригнувшись в три погибели. Колено его упиралось в острый край скалы, а другая нога ловила опору под водой. Скала, под которой он прятался, служила пристанищем невероятному количеству чаек. Чтобы не спугнуть их и не поднимать шума, он почти не дышал. Чувствовал он себя, как чувствует сапер на минном поле. Он долго прицеливался к одинокой фигуре на камне. Щелчок затвора не потревожил птиц. Кадр вышел просто замечательно, певица как будто ему позировала. Потом он бесшумно переместился на ярд влево. Для второго кадра он избрал более общий план, — с прогулочной яхтой позади. И на этот раз все сошло гладко. Но для полной удачи не хватало главного персонажа — великого мужа нации. Лорд не желал вылезать на палубу, чтобы не простудиться на ветру.
Лорри все ждал и уже чувствовал заметный упадок сил. Нога его замлела, он продрог до костей. Но при первой же попытке поменять позу он поскользнулся и съехал в воду по грудь. Вот тут и начался переполох у чаек. Лорри зажмурился. Словно взрыв фугаса прогремел рядом, и на его бедную беззащитную голову посыпался настоящий град. Уже через пару секунд он походил на статую герцога Веллингтона — покровителя лондонских голубей. Но едва он приоткрыл глаза, как его взору предстала отрадная картина. На палубе яхты возник собственной персоной сам Уинстон Черчилль. А выйти его на свет божий заставил тарарам, устроенный Лорри: "Что такое? Что случилось? Уж не упала ли певица в воду?" В самом деле, на скале ее не было, она сбежала. Лорри успел пару раз отщелкать отставного премьера, прежде чем нащупал под ногами каменистое дно. Теперь надо было незаметно уплыть, не замочив камеры. Охота прошла успешно.
Домой он добрался в третьем часу утра, продрогший и грязный. Остаток ночи он соскабливал с себя помет. В конце концов, не обошлось без помощи ножниц, — часть слипшихся и окаменевших волос пришлось выстричь. Но это было не самое страшное. Страшное было то, что снимки с лордом Мальборо не вышли. Импозантную фигуру герцога еще можно было распознать, но вместо головы и широкополой шляпы серело одно лишь расплывчатое пятно. Лорри хлопнул себя кулаком по лбу и принялся осматривать камеру. Так и есть, маленький твердый комок на стекле был причиной неудачи. Сначала ногтем, а потом и кухонным ножом он соскреб комок с объектива. У чаек была превосходно налаженная пищеварительная система.
— Что? Ха-ха-ха! Не может быть! — потешался мистер Трипкин в телефонную трубку. "Послушай, а ты случайно не сочинил все это?" — заметил он уже серьезным тоном. Редактор уже понял, что в этом курьезе больше правды, чем во всех материалах его газетенки вместе взятых. Мистеру Трипкину стоило немного задуматься. Этот сюжет с птичьим пятном мог стать сущей находкой для фельетониста, и, как следствие, потом обернуться несмываемым пятном на его, Эндрю Трипкина, репутации. Даже предполагаемые заголовки уже завертелись в голове редактора: "Внимание: фальшивка!", или "Лопнувший мыльный пузырь". А финал мог быть исполнен грубой риторики и пафоса и звучал бы примерно так: "Вот и на этот раз молодцы из "Меркурия" не постыдились состряпать зримый облик великого человека. Как всегда, они воспользовались привычным для себя материалом — птичьим дерьмом!". Да уж, за такой сюжет конкуренты из "Утреннего Курьера" отвалили бы приличную сумму. Взвесив все это в уме, редактор решил поближе познакомиться и присмотреться к Лорри.
— Ну, рассмешил ты меня! О-кей! Приходи, я выпишу тебе еще столько же!
Так Лорри стал обладателем небывалой для себя суммы и почти на полных правах вошел в штат "Меркурия". Первым делом он обзавелся новой аппаратурой. Его шею отягощала уже не старенькая отцовская "Лейка", а купленный в рассрочку на три платежа "Кодак" с первоклассным телеобъективом. Теперь он действительно походил на заправского фотографа, а не на проходимца из ночлежки. И даже собаки понемногу успокаивались при его появлении. Ну что ж, оставалось только найти подходящий объект для будущих съемок.
Гордо выпрямившись, он вышел на балкон своей квартиры, вдохнул свежего воздуха и осмотрел вид с пятого этажа. Улица впервые поразила его своей скудной геометрией. Короткая, в двести ярдов, она была совершенно безлюдна. Шум рынка доносился с другой стороны дома, но здесь, в гулком черном ущелье вторили этому шуму какие-то призрачные голоса. Тень противоположного дома в свете заходящего солнца подбиралась к балкону Лоренса, как черная, мутная вода прилива. Лоренс попытался сосчитать приткнутые друг к другу дома от начала улицы. Домов оказалось пятнадцать, но почему-то именно его дом носил номер 8. Номер 7 красовался на подъезде противоположного дома. Только теперь Лоренс понял, что его дом и дом напротив являются точной, зеркальной копией друг друга. Та же голая стена и те же два верхних этажа, увитые почерневшей лепниной и куцыми балкончиками. И даже самого себя он узнал отраженным в окне дома напротив. Единственное отличие было в том, что в доме номер 7 никто не жил. Дом предназначался на слом или на реконструкцию. В его окнах виднелся порой сквозной просвет. Из года в год медленно и верно соседний дом разбирали и потрошили. Тротуар был присыпан беловатым прахом мела и известки. Однако ни разу Лоренсу не довелось видеть рабочих, ни разу к дому не подъехал ни один грузовик. Когда же они успевали все это делать? Лоренс знал, что и в его доме под номером восемь уже два из четырех подъездов забиты досками, а внутри давно разобраны лестничные пролеты, исчезли стропила и перекрытия этажей. Так муниципалитет заботился, чтобы в городе поменьше бездомных находили себе ночлег. Даже телефонная будка на тротуаре была выворочена с корнем и лежала на боку. "Бэкбон-стрит, восемь" — проговорил Лорри, и пригорюнился. Если он проживет здесь положенные по договору три месяца, то окончательно спятит. Не мешало бы ему разжиться радиоприемником или записаться в библиотеку.
Вскипятив чай на электрической плитке и поужинав яичницей, он снова выглянул на балкон. Уже заметно стемнело. Лоренс не различал отражения своего хилого торса в окне через улицу, но зато теперь он различил нечто другое. В окне четвертого этажа, чуть пониже, поблескивал желтоватый свет. Свет явно был неживой, потусторонний. И Лорри понял, что и это лишь отражение. Теперь он свесился с балкона, чтобы удостовериться: под ним, чуть влево горели два окна на четвертом этаже. Именно их свет он видел отраженным. Но не только свет, а даже всю обстановку квартир можно было при желании различить в мертвом окне напротив. Видимо хозяевам нечего было опасаться любопытных взоров и зашторивать окна, если напротив пусто. Лорри поморщился, он еще не стал заправским фотографом, и не овладел навыками беспристрастного наблюдателя. Со своими соседями он тоже не успел познакомиться, случая не представилось. И вот теперь он имеет возможность подглядывать в их окна, пусть даже отраженные... В объявлении, когда-то им сорванном, значилось, что квартиры сдаются одиноким студентам. Кто были эти студенты? Латиноамериканцы? Чернокожие? Вели они себя тихо, шума из окон не доносилось. "Наверняка, готовятся к экзаменам", — подумал Лорри.
Наутро он позволил себе поваляться в постели и не бросаться спозаранку на улов. Базарный грохот и ругань уже были в самом разгаре. Резкий солнечный луч освещал грязные обои на стене. Откуда было взяться солнцу в его темной конуре? "Рефлекс", — сообразил Лорри. Солнце отражалось в противоположном окне. Он вскипятил себе кофе, выпил его без молока, поскольку купленная накануне бутылка прокисла. Выплеснуть было жалко, не приманить ли ему к себе из подъезда кошку, не вечно же их пинать! С этой целью он направился к входной двери и вдруг услышал стук женских каблучков по лестнице. Их обладательница спускалась сверху, потом протопала мимо его двери и направилась далее вниз. Лорри тут же заправил рубашку в штаны, накинул куртку и схватил свою новую камеру. Пора уже было приниматься за дело. Он молнией слетел по ступенькам и выскочил из подъезда. Тут ему пришлось зажмуриться, и не только от яркого света. Он попал в окружение шести очаровательных и скромно одетых нимф. Девушки были совсем молоденькие, почти дети. Одна из них была негритянкой. Лорри ничего не оставалось, как представиться. Он назвался студентом-химиком Итон-колледжа. "Ого, — пропела одна из девушек, полная блондинка, — Так вы богатенький?
— Нет, что вы! Я весь в долгах, и подрабатываю в фотоателье. Развожу химикаты.
— Бедненький! — посочувствовала она.
Из веселого разговора он выяснил, что девушки все учатся в каком-то католическом колледже, то ли у Святой троицы, то ли у Доброго Самаритянина, и что они будущие медсестры, и что ждут они машину. Чтобы затвердить имена, Лоренс расположил их попарно в рифму: Пэгги, Мэгги, Сэлли, Нелли, Долли и Молли. Все они казались одинаково свежими и привлекательными, а имя Сэлли точно принадлежало негритянке. Кто жил над ним, и кто жил под ним, он не понял.
Весь последующий день Лоренс без особого успеха слонялся по улицам, завернул в Гайд-парк, но ничего примечательного для себя не услышал и не увидел. Конечно же, он успел порыться в затрепанном справочнике в надежде найти там "Доброго Самаритянина", и теперь долго трясся в подземке и путался на переходах. Колледж действительно существовал и готовил медсестер, но скрывал своих воспитанниц за глухим плющом забора. Мимо фотографа прошли три очкастые монахини, бросив злобный взгляд на его роскошный фотоаппарат. Лорри побрел восвояси. Взгляд его случайно упал на вывеску какого-то приличного с виду дома. "Общежитие колледжа Доброго Самаритянина",— прочел он и поразился. А в скверике он сразу же приметил одну из девушек, своих соседок, полную блондинку. Она сидела на скамейке и с аппетитом поедала мороженое. Но стоило ей немного повернуть голову в сторону объектива, как Лорри бросился наутек за три квартала. При этом он все-таки исхитрился отщелкать с пяток интересных кадров. А еще пяток кадров ушел на другую его соседку, сидевшую с противоположной стороны скверика. Это была низкорослая кудрявая брюнетка. В вагоне подземки он лениво размышлял о том, сколько лет этим девочкам, пятнадцать или шестнадцать, и почему они снимают квартиры в этом ужасном доме? Неужели общежитие им не по средствам? Блондинке подошло бы имя Пегги. Или Мэгги...
2
Дома, у себя на диване он долго сидел до наступления темноты, не зажигая света. Ему вовсе не хотелось заниматься своим повседневным делом: раскладывать свои фотографии по сериям и номерам или изучать потрепанный справочник улиц Лондона. В голову ему давно закралась странная мысль. А не использовать ли ему свой роскошный телевик в качестве бинокля? Но страх сковал его силы. А что, в самом деле, вместо того, чтобы так просто сидеть.... Наконец он схватил камеру и, стараясь не шуметь, прокрался на балкон. Ни один фонарь не освещал улицы, луну скрывали тучи. Заветное окно четвертого этажа напротив ярко блестело отраженным светом. Лоренс навел объектив. Руки его предательски дрожали.
Наконец ему удалось установить резкость. Первое, что он увидел, была усатая лысая голова. Вторая голова принадлежала сегодняшней блондинке, любительнице мороженого. Лорри стало плохо, он почувствовал то же самое, что когда-то в детстве, когда его чуть не задавил автобус. Он в панике бросился в комнату, дрожа с ног до головы. Ничего подобного ему, скромному провинциалу и девственнику в жизни не доводилось видеть. Примерно час он сидел в кромешной темноте, слыша лишь удары собственного пульса. Понемногу мысли его ожили и сомкнулись в нестройный ряд. Все сходилось к тому, что не только эта блондинка, но и все эти шестеро нимф просто морочили ему голову со своим колледжем. Лорри попал в настоящий гадюжник. Он устало поднялся с дивана, умылся, и перед тем как заснуть, пожелал себе на завтра смелости.
С рассветом Лоренс Блоссом почувствовал себя совсем другим человеком, человеком без сантиментов. Он был полон решимости приоткрыть завесу тайны этого дома. Для этого он просидел около часу на бетонном полу своего балкона, прислушиваясь к разным звукам. Он услышал голоса, услышал и стук каблучков по лестнице. Кто это спускался сверху? Негритянка? Она должна тогда выйти последней. Но взглянуть вниз он не решился. Веселые и звонкие голоса разносились в гулком ущелье пустой улицы. Через пару минут послышалось тарахтенье мотора, машина остановилась у самого подъезда. И лишь только девушки расселись, и машина взяла старт, Лорри вскочил с места. От подъезда отходило черное такси с помятой крышей. Первый кадр новой серии был отснят. Лорри бросился его проявлять и уже мог себя поздравить: номер машины он теперь мог записать в тетрадь. Кадр фотопленки, отделенный ножницами теперь сушился отдельно на самом почетном месте, повешенный за скрепку. До вечера ему не было смысла сидеть в своей конуре на диване, пропахшем керосином. Налегке, лишь с одной камерой, он вышел прогуляться.
А еще через час он мог себя поздравить с новой удачей. Неподалеку от рынка на стоянке у кабачка он увидел одинокую машину с продавленный крышей. Насвистывая, он прошелся через площадь, приблизился к черному кебу, не блиставшему чистотой. В окошко он разглядел руль и приборную доску, а также табличку с именем водителя. "Томас Галуппи, водитель компании перевозок "Молл". И тогда Лоренс, недолго раздумывая, решительно вошел в дверь кабачка "Огузок". У стойки сидел единственный утренний посетитель. Вне всякого сомнения, это и был сам мистер Томас Галуппи, обладатель единственного в своем роде черного кеба. Лорри поразился своему геройству. Он гордо прошел через зал мимо столиков и присел у стойки рядом с этим типом. Мистер Галуппи окинул Лоренса мутным взглядом огромных выпученных глаз. Шофер обладал на редкость отталкивающей внешностью — угреватым лошадиным лицом с длинными черными баками и полураскрытым толстогубым ртом. Лоренсу даже показалось на минуту, что это маска. Лорри не почувствовал страха, ведь он не птица, чтобы шарахаться от огородного пугала. С дружелюбной улыбкой он выдержал на себе томный неаполитанский взгляд. Мистер Галуппи хотел, было, что-то сказать, но промолчал, расплатился за пиво и вышел. Лоренс оглянулся, чтобы удостовериться, займет ли свое место толстогубый верзила за рулем черного "Остина". Так оно и случилось. Но машина не трогалась с места. Лорри даже успел выпить кружку пива. Время шло, часы тикали. Лорри успел сходить в туалет, но машина все еще обреталась на стоянке. Больше рассиживать у стойки не следовало, фотограф встал, и слегка покачиваясь, покинул заведение.
