Роман "Домик для бабы Ани"

Ирина Петровна, продолжая лежать, задумчиво смотрела на кусок колбасы.

— А радикулит Саша мне вылечил.

Рыжий быстро встал и извиняющимся тоном стал объяснять Липатову: "Показал Ирине Петровне упражнение для позвоночника".

Он помог Петровне встать.

— Что-то я проголодалась. Тоже хочу колбасы.

— А что, ужина нет сегодня? — вслед спросил Липатов.

— Есть. Сейчас разогрею.

— Давай с нами поужинай, студент. Как стройка?

И пока Рыжий рассказывал о фундаменте и дальнейших планах, Ирина Петровна собрала на стол и пригласила обоих к ужину.

Помыв руки, Рыжий вошёл на кухню и присвистнул:

— Ого! Да у вас кухня похлеще, чем в Европе!

— Так у нас и споров при строительстве дома из-за кухни было больше всего. Петровна раскладывала по тарелкам жаркое из казана. Запах еды вызвал у Рыжего приступ аппетита. Ему не часто приходилось бывать на семейных или званых ужинах. Студенческая жизнь была студенческой жизнью, иногда приходилось ложиться спать и голодным. Не потому, что не было денег на еду, а просто потому, что жадный до учебы Александр не придавал ей особого значения. Кормёжку в детдоме он считал нормальной, ему всё было вкусно. Его друзья-товарищи были по большей части тоже студенты и перебивались как и он, в студенческих столовых. Если кто-то из ребят или девчат привозил что-то съестное из дома — это был праздник для всех. С тех пор как Рыжий начал зарабатывать большие деньги и у него появилась возможность посещать кафе и рестораны, он время от времени приглашал друзей. Друзья приводили своих девушек — Рыжий платил за всех.

Иногда обедал он и дома у однокурсника-инвалида Станислава. Стас был единственным ребёнком, ребёнком-инвалидом, колясочником. У Станислава в семье готовила мама. Эти обеды были для Рыжего признаком семейного счастья и благополучия. Поесть в атмосфере семейного уюта и доброжелательности было для него одним из крепко вбитых его детдомовской фантазией составляющих крепкой и дружной семьи, о которой мечтал и он сам.

...На столе у Петровны уже стояли маленькие блюда с маринованными баклажанами и кабачками, смешанный салат из зелени с растительным маслом, посыпанный кедровыми орешками, и белый пушистый хлеб. Поставив перед каждым большую плоскую тарелку с жарким, Петровна пошутила: "А теперь ешьте и не выпендривайтесь".

— Э не-е-ет, мать, это всё закусочка. А надо бы выпить. — Липатов как по волшебству откуда-то, как показалось Рыжему, из под стола, достал бутылку. — Красненькое. Полусухое.

Рыжему он первому налил подставленного Ириной Петровной половину фужера. Bино Рыжему понравилось. Когда он съел свою и без того не маленькую порцию, Петровна предложила добавить, но Рыжий, сказав, что ест сегодня картошку уже второй раз, отказался. Ему было хорошо у Липатовых, но пора было откланиваться.

— Нет, Саша, попей с нами еще чаю. Куда ты спешишь, уже ночь на дворе. Ты же не специально из-за кота пришел? Ты что-то еще хотел? — Петровна, разговаривая, наливала воду в электрочайник.

Рыжий рассказал, что смотрел клуб с Бондарем.

— Ой, Бондарь — это такой балабол! Абсолютно несерьёзный, только языком чешет. Думала, в армии его дисциплинируют.

— Ну, он неплохой парень, — вступился Сергей Андреевич, — безвредный, просто матерью балованный, хотя она и учительница. Всё "младшенький" да "младшенький".

— Он у Валентины, так мать зовут, от второго брака, — пояснила Петровна. — Трое детей от первого мужа родила, с разницей в 2-3 года, а потом муж тяжело заболел и умер. И только через десять лет второй раз замуж вышла, ей уже сорок тогда было, но Юрку родила.

— Так у него есть отец? — спросил Рыжий.

— Ну, фактически где-то есть. Загулял он, когда Юрка родился, Валентина с ним развелась и он уехал из нашей деревни. Алименты, правда, выплачивал, насколько я знаю. Где он сейчас — не знаем. Я и Валентину давно не видела. Надо как-нибудь зайти к ней.

Немного помолчав, Петровна заговорила снова.

— Да, он не пьёт, не курит, не хулиганит, понятливый, и вроде не лодырь, но какой-то несамостоятельный, нерешительный, нужно, чтобы постоянно кто-то им руководил, направлял.

Ирина Петровна повернулась к Липатову:

— Помнишь, он всё за Алёной пытался ухаживать?

Липатов, очевидно, вспомнил что-то смешное, засмеялся.

Петровна продолжала:

— Ленка-то наша, городская красавица, страшно любила к нам в деревню приезжать. Приезжала на всё лето, занималась всем чем попало, чем придётся — и домом, и огородом, и в лесу околачивалась, всё что-то там наблюдала и записывала, перезнакомилась со всей деревней, кому-то вечно помогала, прям какая-то неуёмная энергия в ней была. Привез ей отец — это наш зять — велосипед и этот, как его... складной самокат, и роликовые коньки и снаряжение всякое. И вот она, — Петровна встала со стула, — шлем наденет и наколенники, и на локти эти штуки, как их... — всё по науке и по правилам безопасности — и начинает носиться по всей деревне! А дороги-то у нас какие? Нету дорог-то, и еще одно лето дожди без конца были...И вот по этим ухабам, где по пыли, где по грязи, где по щебню — так, говорит, быстрей. Это по щебню-то быстрей! Вся в синяках да ссадинах, да грязная, а энергия так и пёрла из нее! Да пока еще подростком была — ладно, ребёнок есть ребёнок, да и вся деревня воспринимала её как своевольного отпрыска состоятельных людей, в городе за ней охрана ходила, сам понимаешь... А тут приехала в прошлом году — нате вам — принцесса 16-летняя, фифа вся из себя. Джинсы в обтяжку, босоножки на шпильках, тяжеленные серебрянные колёса в ушах, на руках браслеты, волосы распущенны, ногти нарощенны, с каким-то там модным специальным макияжем на морде лица... Ну, Юра Бондарь, он как раз из армии пришёл, как её увидел на вокзале — он там случайно оказался — так и обалдел. Вечером был у нас. Да с цветами со своего огорода. А открывала калитку я, Сергея тогда еще не было дома, а Ленка перед телевизором сидела. А Юра тогда так смутился, говорит, можно с Леной поговорить, мол, она так выросла и изменилась пока он был в армии. Я говорю, щас скажу ей, что ты пришел, подожди, говорю, на террасе. Вот, наверное, парень тогда весь испереживался, извертелся... А Ленка, такая из себя вся жеманная: кто, бабушка, это такой? А чем он занимается? А какие у него жизненные перспективы? Ну, или как-то так она спрашивала. Я говорю, какие тебе перспективы нужны, сама спроси, человек уже минут десять ждёт за порогом.

— "Проси, бабушка!" — говорит.

Рыжий и Липатов, с большим интересом слушавшие Петровну, засмеялись.

— Да-да, так и сказала: "Проси, бабушка!" Я говорю, к тебе пришёл — сама и проси! А сама наблюдаю, что она дальше-то будет делать. Вот Ленка встала, зевая, потянулась, так всё не торопясь, как-будто к ней длиннющая очередь из женихов стоит и всё уже надоело. Дверь наружу открыла, а там, видать, Бондарь, ожидаючи, стоит. "Заходи, — говорит, — Юра. Я тебя слушаю". И села опять в кресло, у нас тогда еще два кресла стояли. А бедный Юра, на одном носке дырка на пальце, это я заметила, как зашёл, он в таких домах отродясь не бывал, да как глянул на Лену, да, наверное, дар речи потерял. Руку с цветами из-за спины даже и не вытащил, стоит, молчит. Ленка тоже молчит и на него смотрит. И я молчу. Молчали-молчали, Ленка пульт со стола взяла, стала каналы переключать и о нем, видать, забыла. Или сделала вид, что забыла. А у Юры такой вид несчастный, мне его так жалко стало! Ну, думаю, пора мне инициативу проявить. "Проходи, — говорю, — Юра, садись на моё место, а я чай поставлю, вместе попьём". Он, как робот, как зомби, не выпуская цветы из рук, сел на моё место в кресло. Тут какая-то интересная передача про медицину началась и Ленка действительно забыла про него. Я собрала чай, подошла к Юре, говорю: "Цветы же для Лены? Давай поставлю в вазу". Потом говорю им обоим: "Пойдёмте, чай готов". Лена не реагирует, Юра молчит и смотрит на неё. Я повторила. Лена не слышит, машет, не глядя на меня, рукой, мол, отстань. Тогда я беру со стола пульт и выключаю телевизор. А дальше — умираловка! До сих пор как вспомню — не могу. Передачу я, видать, на каком-то очень интересном месте прервала. От неожиданности и моей наглости Ленка как вскочит с кресла, да как взбрыкнётся, ножкой так топнула, да как взвизгнет противным голосом, как фурия на меня налетела, чтобы пульт забрать. Про Бондаря-то забыла, что он здесь же сидит и всё видит! А бедный Юра, видя такую картину, от неожиданности и не зная, наверное, как себя вести, как сиганул от нас, как от чумных, на улицу, вон из нашего дома, что даже мне потом неудобно было его встречать в деревне.

Вот так завершилось это его знакомство с Алёной, — смеясь, закончила свой рассказ Ирина Петровна.

— А дальше? — с улыбкой спросил Рыжий.

— А дальше просидела она так пару дней дома, никто не идет, нарядов её никто не видит, подружки — Наташа Самойлова, Марина, другие девочки — не идут, скучно стало. Достала свои старые джинсы, балетки, заплела косу, забросила украшения, села на велик и поехала в деревню. До вечера пропадала, потом приехала, говорит, поеду к клубу, там молодёжь собирается. Ну, разумеется, Бондарь тоже был там, она перед ним извинилась. С тех пор просто дружеские отношения поддерживают, когда она сюда приезжает. Ну а за последний год, в одиннадцатом классе, она вдруг сильно изменилась, посерьёзнела, энергия её в другое русло пошла. На зимние каникулы приезжала — уже совсем не та, другой человек, словно подменили, спокойной стала. Или родители много с ней времени проводят, беседуют, уму-разуму учат, или школа, но другая стала, мы с ней сейчас как подружки... Я как-то ей говорю, помнишь, какая ты год назад была? Она смеётся, говорит, конечно помню. Говорит, бабушка, я много думала и размышляла, много хороших книг прочитала, старых фильмов пересмотрела, про которые мне папа и мама рассказывали... Короче, переходный возраст прошёл, перебесилась, и всё встало на свои места. А вообще — очень интересная девочка. Старшая внучка у нас не такая.

Липатова остановилась, как бы вспоминая. Улыбка сияла на её красивом лице. Рыжему казалось, что она будет что-то рассказывать дальше, но она посмотрела на Сергея Андреевича. Он сидел, подперев щёку рукой и смотрел на неё. Было похоже, что он уже дремлет с открытыми глазами.

— Ты уже спишь? — обратилась Петровна к нему.

— Да, я пожалуй, пойду, — вставая и стягивая рубашку, сказал Липатов. При этом Рыжий увидел у него спереди ниже плеча длинный шрам.

— Рано вставать. А ты гостя положи вон на диване, пусть у нас переночует.

И сказав "спокойной ночи", он пожал Александру руку и вышел из кухни.

— Нет-нет, я пойду. Спасибо вам за всё, Ирина Петровна. Шагдыр, наверное, уже потерял меня. Мне тоже завтра рано вставать. Ирина Петровна, — не утерпел он и спросил: — Что за шрам у Сергея Андреевича?

— Да стреляли в него в девяностые... Мы тут столько перенесли... Вспоминать не хочется, потом как-нибудь расскажу... Кулёме спасибо. Иначе б не было в живых Сергея...

Выходя, его взгляд опять упал на портрет Алёны. Он улыбнулся и надел рюкзак.

— Спокойной ночи!

Липатова проводила его до калитки и закрыла её.

На Луговой горели слабые лампы редких фонарных столбов, дававшие мало света. Проходя мимо дома баб Ани, Рыжему показалось, что на стройке промелькнула какая-то тень. Обошедши вокруг фундамента и никого не увидевши, он громко спросил: "Эй! Есть здесь кто?". В окнах соседей Комаровых еще горел свет, но он освещал только маленькую часть участка около дома. На территории же баб Ани по ту сторону фундамента была чернота. Прислушиваясь и осторожно оглядываясь, Рыжий простоял еще пару минут. Ничего. Затем он услышал скрип забора у Андалаевых и услышал голос вышедшего Шагдыра.

— Александр? Ты где?

— Я иду, здесь я, — Рыжий вышел на дорогу. — Вы из-за меня не спите? Я что-то в гостях у Липатовых засиделся, — начал он оправдываться, — а проходил мимо стройки — показалось, что кто-то там есть.

— Еще не поздно. Темнеет рано, — Шагдыр закрыл на задвижку калитку и они вошли в дом. В доме пахло кислым молоком. Сняв кроссовки, Рыжий прошел к себе, вытащил из рюкзака фотокамеру, ноутбук и сел за стол, стоявший рядом с кроватью. Шагдыру, видать, не спалось, он крутился рядом, смотрел, что делает Рыжий. Александр дал ему фотокамеру и Шагдыр внимательно пересмотрел всё, что Рыжий наснимал в лесу.

— Да, хорошие кадры. Всё понятно, где какое растение, где какой корень. Ирины Петровны внучка, Елена, когда приезжала, тоже приходила, расспрашивала про травы. Что-то записывала. С собой много травы принесла. Мы с ней посидели, рассортировали по пакетикам. Она всё подписала, и всё слушала и записывала. Интересуется. Хорошая девочка, серьёзная. Дала мне денег. Говорит, я у вас столько времени отняла. Денег не взял. Сказал, дай мой адрес, если кто будет искать народного целителя.

— А к вам часто приезжают на лечение? — спросил Рыжий.

— Да нет, не часто. Рекламу делать не хочу, но беру не дорого. Надо, чтобы люди сами, без рекламы, приходили за помощью, чтоб от других людей узнавали.

Он помолчал, а потом спросил:

— Ты хотел бубен смотреть. Будешь?

Не ожидая такого поворота, Рыжий аж вскочил с кровати.

— Конечно буду, Шагдыр Оолович! Никогда еще не держал шаманский бубен, да и вообще близко его не видел!

Шагдыр открыл двустворчатую дверь, Рыжий почтительно остался стоять около двери, на своей половине, но в открытую дверь видел, как Шагдыр осторожно снял бубен и колотушку с ковра. Выйдя из гостиной, так про себя Рыжий называл эту комнату, Шагдыр протянул ему бубен. С огромным неподдельным интересом, тоже очень осторожно и медленно, Рыжий едва прикоснулся к бубну как раздался громкий звук. От неожиданности Рыжий вздрогнул и чуть не выронил бубен.

Шагдыр встрепенулся и изумлённо смотрел на него.

— Бубен тебя узнал! С тех пор как умер мой отец, бубен ни разу не звучал! Он вообще не издавал звуков, хотя по нему били колотушкой. Он как будто умер вместе с отцом. А теперь вдруг зазвучал!

— Но я же не шаман!

— Значит, глубокие твои предки были шаманами и общались с духами. Значит, тебе передались их способности и ты тоже можешь общаться с духами, лечить людей, предсказывать будущее.

— Ну, этого еще мне только не хватало! — в сердцах, но улыбаясь, чтобы не обидеть Шагдыра, произнёс Рыжий. — Это Вам показалось.

Он взял сзади бубен за перекладину и, глядя на узоры, вырезанные на коже, которой был обшит бубен, тихонечко коснулся его колотушкой. "Бом-м-м!" был такой оглушительно громкий, что тотчас прибежала перепуганная Дарый. Чёрные как смоль волосы её были распущены. Увидев бубен у Александра, она вопросительно посмотрела на Шагдыра: он шаман?

Шагдыр утвердительно качнул головой.

— Да нет, Дарый, не шаман я. Случайно вышло громко. Не хотел Вас разбудить.

Но Дарый подошла к нему, взяла бубен и тоже несильно ударила по бубну колотушкой — звука не было! Она принялась рукой колотить по бубну изо всех сил — бубен молчал. Дарый опять передала его Рыжему. Уже неохотно, даже с некоторым страхом, он теперь просто рукой ударил по коже. Бубен звучал опять! Рыжий пожал плечами: