Не кричите в тёмном лесу [в работе]

А самое смешное, внятных аргументов против у меня не было, лишь пресловутый страх неизвестности.

Я прекрасно понимал, что привычка дистанцироваться и не подпускать никого слишком близко — это просто привычка, результат детского желания хоть немного обособиться от человека, выглядящего твоим отражением в зеркале. Это сейчас мы с сестрой не так уж похожи, а в детстве были на одно лицо, причём, что меня особенно обижало тогда, принимали нас за девочек. Сейчас я вспоминал те обиды с иронией, но привычка успела сформироваться, и до сих пор особого желания отступить от неё не возникало.

Почему возникло сейчас? Сложно сказать. Потому что Лу доверилась первой. Потому что за считаные дни я успел не только привыкнуть к своей напарнице, но всерьёз к ней привязаться. Подкупала её лёгкость, полное отсутствие второго дна, и отвечать на подобное глухой стеной отчуждения было физически трудно. Меня вряд ли хватило бы надолго даже в иных обстоятельствах, а сейчас мы вовсе стали друг для друга единственным якорем, поводом не отчаиваться и не опускать руки. Как можно в такой ситуации скрытничать и сторониться друг друга?

А будущее не пугало вовсе. Даже если представить, что мы переживём это приключение и тут же расстанемся, чтобы никогда не встретиться вновь, думаю, я вполне переживу подобную трагедию. Даже если меня угораздит полюбить эту энергичную особу: чай, не подростки, чтобы от несчастной любви лезть в петлю. Зато получится интересный и необычный опыт...

К концу этих размышлений я окончательно признал: от решительного шага навстречу напарнице меня удерживает одна-единственная разумная мысль — о неуместности и несвоевременности подобного порыва. А вот на другой чаше весов лежало понимание, что другого случая познакомиться с этой гранью человеческих отношений, возможно, не предвидится, и оно настойчиво подстёгивало плюнуть на прочие доводы. Причём дело здесь было даже не в том, что мы можем не выжить. Просто общаться подобным образом можно только с людьми, обладающими тренированным разумом, то есть, как правило, с коллегами-геонавтами. Со всеми прежними знакомцами такого желания не возникало.

Нет, чисто теоретически можно связаться и с неподготовленным человеком, только... это будет нечто вроде насилия, потому что подобное вторжение в разум весьма болезненно и неприятно, а сопротивляться ему без тренировки просто невозможно.

В этот момент в голове как будто звонко щёлкнуло: меня осенило. Вот же искомый выход! Шаты не умеют осознанно контактировать с инфополем, более того, подозреваю, они даже не в курсе его существования. Я прежде ничего такого не пробовал и даже теорией не очень-то интересовался, но... сомневаюсь, что это намного сложнее пилотирования.

Оставалось найти подходящую жертву и начать эксперименты. Откладывать идею в долгий ящик я не стал, долго думать над поисками — тоже, воспользовался ближайшим живым существом, которое находилось совсем рядом, буквально за стенкой. Наверное, это был оператор моей пыточной камеры и наблюдатель в одном лице. Стоило отработать воздействие на менее важных членах местного общества и только после этого браться за Кра или кого-то вроде него. А заодно — попробовать разобраться в здешних реалиях.

Глава 5. Союзники

{Лунария О-Ори}

"Убью. Вот доберусь, из-под земли достану и убью!"

"Или не убью, но покалечу, чтобы надолго запомнилось".

"А перед этим, может, ещё как-нибудь изуверски надругаюсь!"

Такие или примерно такие мысли толкались в моей голове, пока я отходила от пережитого и переваривала открытие, что напарник мой жив и неплохо себя чувствует. Нет, я была безусловно рада, что Юру там не пристукнули. Но невозможность докричаться до землянина и картинки, которые передавал маячок, доставили мне много неприятных, да что там, откровенно страшных, моментов.

Только потом уже, когда ко мне в голову "постучался" пилот, сообразила, что надо было не паниковать, а сразу же погружаться в инфополе.

К моему искреннему удивлению напарник был возмутительно бодр и спокоен, несмотря на перехваченные мной болезненные ощущения, и именно этот факт совершенно вывел меня из равновесия и пробудил жажду крови. Я значит боюсь за него и не знаю, как спасать, а он иронизирует!

То есть я вполне отдавала себе отчёт, что мысли и желания эти нелогичны, сиюминутны, и на самом деле ничего подобного я не хочу, но это не помешало добрую минуту провести, тихонько матеря землянина на все лады. От этого полегчало, и я сумела сосредоточиться на окружающем мире.

Ничего нового там не происходило, наоборот, всё вернулось на круги своя: гавию опять пытались вскрыть. Процессом руководил оставшийся красно-белый при молчаливом недовольстве Ашшира, которого от работ с "пришельцами", то есть нами, почти отодвинули. Ситуация повторилась в точности: сначала аборигены ковыряли гавию подручными средствами, потом пригнали страхолюдного вида здоровенный аппарат, принявшийся долбить корпус, потом...

Развлекались они довольно долго, но, на моё счастье, не преуспели. За это время я несколько раз проведывала напарника, который был сосредоточен на чём-то непонятном и вяло от меня отмахивался. Я не настаивала, пусть его. Главное, жив-здоров и неплохо себя чувствует.

Когда пыл исследователей поугас и суета вокруг гавии начала стихать, я попыталась уговорить себя лечь спать, и даже легла, вот только заснуть никак не получалось.

За прошедшие несколько дней я настолько привыкла к присутствию рядом землянина, что без него чувствовала себя до крайности неприятно. Не хватало тёплого горьковатого запаха, тяжёлой сильной руки на талии, уютных расслабленных объятий, ощущения покоя и защищённости...

Не просто привыкла — привязалась. С трудом верилось, что совсем недавно я даже не знала о существовании этого человека. Казалось, будто мы знакомы, по меньшей мере, уже несколько стандартов, которые провели бок о бок. Вот что значит — экстремальная ситуация!

Некстати вспомнился совершенно деморализовавший меня короткий поцелуй, если его вообще можно так назвать, и я окончательно загрустила. Потому что при мысли об этом сердце забилось чаще, дыхание перехватило, губы сами собой изогнулись в мечтательной улыбке... В общем, стоит посмотреть правде в глаза и признать очевидное: я влюбилась. Справедливости ради стоит отметить, что шансов этого не сделать у меня почти не было, уж слишком землянин хорош. Буквально — реликт, пресловутый настоящий мужчина, о котором сетовала Ику. Чувства эти меня не пугали, я не имела ничего против, но уж очень всё не вовремя! Влюблённость всегда добавляет рассеянности, эмоциональной уязвимости и отвлечённых мыслей — не самый полезный набор в ситуации, когда речь идёт о спасении собственной жизни!

Впрочем, сейчас, перед сном, я всё-таки позволила себе предаться всяческим приятным мыслям, под которые потихоньку начала погружаться в дрёму. Ровно до того момента, как прямо над ухом прозвучало резкое и отчётливое:

— Проверка коммуникативной функции.

Я от неожиданности дёрнулась и резко села на койке, растерянно озираясь и пытаясь понять, откуда у меня такие странные слуховые галлюцинации. Ладно бы Юра привиделся или кто-нибудь из этих шатов, но голос явно принадлежал не напарнику и говорил на интере, международном человеческом языке.

— Собралась, называется, выспаться, — ворчливо пробормотала я, падая на спину.

— Коммуникативные функции в норме, — спокойно продолжил тот же голос, и я вновь резко села.

— Кто здесь?

— До столкновения с белковой формой жизни у нас состоялся контакт, — через пару мгновений отозвалась темнота.

— Разумная пыль?! — ошарашенно переспросила я. — Куда вы пропали? И пропали ли? Что вообще происходит? И... ты можешь проявиться? — добавила просительно. Включившийся по команде свет озарил пустую каюту, мой собеседник предпочитал оставаться невидимым. Это нервировало. — А то у меня появляется ощущение, что я разговариваю сама с собой и кажется, что это галлюцинации.

— Ответ отрицательный. Изменение агрегатного...

— А можно хотя бы говорить на нормальном языке?! — перебила я.

— Д-да, — с некоторой запинкой проговорил он. — Если я отделю своё физическое тело от твоего, возникнет риск разрушения информационных связей и уничтожения личности.

— Отделю?! То есть сейчас ты... во мне что ли находишься?! — голос прозвучал сипловато. Очень захотелось упасть в обморок или как-то ещё радикально выбросить из головы этот короткий диалог, но получилось только грязно выругаться, когда рыш коротко ответил:

— Да.

Негодование он пережидал молча. Я долго ругалась в пространство, пыталась ощутить какие-то неприятные, тревожные, страшные изменения в организме и уловить тень надвигающейся смерти или хотя бы безумия, а потом начала потихоньку успокаиваться.

— И чем мне грозит?

— Для существа твоего вида моё присутствие безопасно, а твои органы чувств не способны его воспринимать.

— Так. Стоп. Давай-ка рассказывай по порядку, что случилось и почему ты здесь. Но для начала, имя у тебя какое-нибудь есть? А то на "эй, ты" обращаться не очень-то удобно.

— Вербальный идентификатор отсутствует, — отозвался он.

Неисправим.

— Ладно, со временем что-нибудь придумаем, — устало отмахнулась я и прикрыла глаза: разговаривать с пустой комнатой было неуютно, так же можно убедить себя, что собеседник сидит рядом, а не в моей голове. — Рассказывай.

Если опустить все громоздкие конструкции, которыми рыш порой называл простые вещи, рассказ его сводился к следующему. Оказалось, что пылевые существа не такие уж неуязвимые: электромагнитные импульсы определённой частоты и интенсивности разрушали их внутренние связи и лишали разума. Чем шаты, случайно открывшие такой эффект, активно пользовались. Собственно, именно эти трупы рышей, управляемые переменным током высокой частоты, помогали им перемещаться в космосе на большие расстояния и создавать гравитационные поля внутри космических кораблей. Отсюда и ограничения на дальность перелётов, и отсутствие базовых знаний во многих областях: все закономерности выявлялись экспериментально, а внятной теоретической базы не существовало.

Встреченные нами шаты, действуя по привычной схеме, убили нескольких сородичей этого рыша, с которыми тот путешествовал. Его самого спас корпус гавии, но "контузило" отдачей от разрыва связей с товарищами. Сейчас рыш пришёл в себя и поспешил укрыться внутри "белкового организма" в моём лице, который неплохо изолировал от опасного воздействия и при этом, в отличие от неодушевлённых предметов, был способен перемещаться и предпринимать какие-то действия по собственному спасению. А заодно — спасению безбилетного пассажира.

— Как они вообще перехватили вас в открытом пространстве, если они толком не умеют управлять собственными летательными аппаратами?

— Мы оставались всё это время на орбите той самой планеты, — признался рыш. — Но цель их пребывания в той звёздной системе мне неизвестна. Предполагаю, туда их привёл очередной эксперимент, перемещение носило случайный характер.

— Что такое не везёт и как с этим борроться, — прокомментировала я, а потом со вздохом согласилась: — Ну да, уловить наши сигналы они бы с таким уровнем развития точно не смогли. Вряд ли вокруг той планеты у них летали какие-то спутники, а у нас исправен только резервный радиопередатчик, маломощный и ненаправленный. Естественным же путём радиосигнал добирался бы до ближайшей звёздной системы несколько стандартов. Ладно, это всё детали. Главный вопрос — ты, получается, сам можешь послужить космическим аппаратом и вывезти нас отсюда?

— Энергетического потенциала одной особи недостаточно для развития второй космической скорости.

— То есть получается, вы нас подставили под этих шатов, которые о нас знать не знали, а теперь ты надеешься, что мы тебя каким-то образом отсюда вытащим?! — возмутилась я. — Слушай, ты, вообще, в курсе, что такое совесть? Или это понятие, свойственное исключительно белковым видам?

— Совесть — механизм саморегуляции вашего вида, предназначенный для исправления ошибок эмоционально-поведенческого характера, связанных с нарушением норм морали. Необходимость в подобном механизме у моего вида отсутствует, поскольку совершение подобного рода ошибок полностью исключено: образ поведения определяется рационально, на основании понятия целесообразности, — пространно пояснил он.

— То есть ты бессовестный, и даже базу под это подвёл. — Я с горем пополам переварила очередную заумную фразу. — Хорошо устроился. Может, раз ты такой умный, ты предложишь способ побега отсюда?

— Необходимо выйти на орбиту планеты, за пределы плотных слоёв атмосферы. Оттуда можно попробовать переместиться, — невозмутимо сообщил рыш.

— Это существенно упрощает задачу, — ядовито протянула я. — Достаточно быстро-быстро махать руками, пинками разгоняя аборигенов, и мы в космосе!

И всё-таки хорошо, что эти пылевики так сильно отличаются от людей. Глист — как я в раздражении назвала этого приживалу — оказался существом дивной невозмутимости. С человеком я бы разругалась через минуту, особо терпеливым — через полчаса, а этот на мои эмоциональные взрывы и возмущение совершенно не реагировал, выбирал из сказанного рациональное зерно и продолжал конструктивный разговор.

В сухом остатке у нас имелось два варианта дальнейших действий: для бегства с этой планеты нам требовалось либо оказаться на орбите, либо — под водой, если здесь существовал мировой океан, как на Лооки. В последнем я, впрочем, сомневалась, иначе на шатов давно бы наткнулись мои сородичи. С другой стороны, без воды привычная нам белковая жизнь не смогла бы существовать, и вода тут наверняка есть, и её много. Может, она просто не связана с теми потоками, через которые путешествуют геонавты? Эх, сюда бы какого-нибудь головастого теоретика!

Попутно выяснилось, что геонавтика, собственно, и явилась тем самым "нестандартным путём прогресса белкового разумного вида", который так заинтересовал рышей в людях. Увы, рассказывать, сколько стандартных видов встречали пылевые за время своего существования, он отказался под чрезвычайно мутным и непонятным предлогом. Непонятным в прямом смысле: Глист завернул такую сложную словесную конструкцию, что мой измученный впечатлениями дня мозг просто отказался воспринимать её целиком. Или впечатления не при чём, а всё дело в скудости интеллекта, не знаю. На тот момент мне было уже почти плевать, и настаивать на подробностях я не стала.

Интересно, что проще — угнать космический корабль или маленькую подводную лодку?

Главный вывод, к которому я пришла к концу этого разговора, оригинальностью не блистал: нам нужна информация о мире и его реалиях. Зато меня осенило, как её можно получить. Если мирным путём договариваться с нами шаты не желали — что ж, стоило ответить симметрично, взять языка и допросить с пристрастием. Но — завтра, после основательного отдыха и совещания с напарником.