"Твердь‟.

Долго ли длилось безмолвие, Милочка не знала, только первое чего она почувствовала, это то, что всё её тело болело, боль была невыносимой и ребёнок, пожелал вскочить, заплакать и, подбежав к маме, прижаться к ней ища в её объятьях утешение и облегчения своих невыносимых страданий. Но тельце не желало слушаться.

— Ай мамочка! Мне больно! Страшно! Ай-й-и! — Кричала девчушка: однако душераздирающий крик не желал срываться с её неестественно бледных губ. — Мама, спаси!!! Мне больно! Очень больно! Мама-ачка-а!...

Но никто не спешил к ребёнку на помощь. А она лежала не в силах открыть глазки, и только слышала, как где-то рядом, люди чего-то неразборчиво кричат: но, звук был таким, как будто кто-то закрыл Милены ушки подушками. Да тут ещё невыносимая боль, продолжала рвать, выкручивать, истязать её маленькое тельце.

-А-а-а! Больно-о! — Металась как птица в клетке никому неслышимая мольба о помощи и сострадании.

— Пойдём Милочка. Успокойся. Уже всё хорошо. Идём, ангелочек мой.

Невероятно отчётливо, ребёнка позвал чей-то душевный, спокойный голос: чьи-то нежные — добрые руки, по-отечески мягко подхватили её тельце. И как это ни странно, но мучительная боль сразу же отступила, сменившись приятной негой покоя и умиротворения. Несмотря на то, что её учили с чужими не разговаривать, девочка сразу же прониклась доверием к тому, кто взяв её на руки, даровал облегчение. Её душа рвалась к таинственному спасителю — ввысь. Всё было так чудесно и неописуемо. Однако промелькнувшие мысли о братике и маме, омрачили сознание ребёнка.

— Стойте! Нельзя! А как же моя мамочка и братик? — Девочка обернулась назад. — Так нельзя! Если я без спроса уйду, они сильно огорчатся! ...

Мгновенно взору ребёнка открылся парк: тот самый, в котором она сегодня игралась со своей новой подружкой, но сейчас, она смотрела на него сверху. Только теперь, там — внизу, лежали несколько сваленных деревьев и между ними, были разбросаны какие-то незнакомые люди, а другие дяди и тёти, суетились возле них. На самой детской площадке, откуда-то появилась глубокая яма, и ... тут Мила заметила маму. Она лежала на клумбе и крепко прижимала к себе маленького Мишу. К ним почему-то никто не подходил. Точнее, люди, стояли рядом с ними, о чём-то говорили, и растерянно качали своими головами. А братик, в этот момент, он вообще был так похож на куколку, заботливо завёрнутую в тёплое покрывальце: только оно было уже не полностью белым, — как когда они уходили из дома на прогулку, а всё покрылось большими красными пятнами.

— Стойте! Вон моя мамочка и Миша! — Испуганно закричал ребёнок. — Их надо забрать с нами! Не оставляйте их! ...

— Идём Милочка, не оглядывайся, не надо. Они тебя уже давно ждут. И сними уже всё хорошо. ...

Все жители Ратянска, только и делали, что обсуждали сегодняшний обстрел парка тяжёлой артиллерией. Вадим, в очередной раз, высадив пассажиров на конечной остановке: услышал эту новость от хромого Васьки — парнишки занимающегося попрошайничеством и частенько бегавшим для водителей в ларёк за кофеем, бутербродами или ещё за чем-нибудь. Как только шофёр открыл окошко, и протянул Василию деньги для покупки пачки сигарет, как тот 'выпалил‟ новость:

— Дядь Вадь, а вы это, слышали, что поганое Войско Житицы натворило? — С этими словами, 'блаженный‟ ¹¹ как обычно улыбаясь, взял протянутые ему деньги, и, шумно переведя дыхание, поделился недавно услышанной от кого-то новостью. — Они детскую площадку обстреляли — ну ту, что на площади Независимости.

Попрошайка так и не понял, почему 'дядя водитель‟, дав деньги, так и не сказал что нужно ему купить. И даже не впустив в салон пассажиров, неожиданно уехал. Ещё с минуту Вася стоял, смотрел в след уехавшему автобусу и не понимал, что ему теперь делать с деньгами.

А автобус, сойдя с маршрута, мчался на огромной скорости на противоположный конец города. И это было большим чудом, что эта махина, пролетая через перекрёстки — невзирая на цвет светофора, избежала столкновений с другими участниками движения. И так продолжалось до тех пор, как большая машина, с жутким визгом покрышек, остановилась перед старым, пятиэтажным домом. А его водитель, покинув машину, опрометью кинулся во двор.

Ни с кем из соседей не здороваясь, мужчина вбежал в подъезд; перепрыгивая через две — три ступени, поднялся на свой этаж. Где-то с минуту, Вадим давил на звонок; однако, тот напрасно изливал на всю квартиру свою незамысловатую мелодию — к двери никто не подходил. У Подопригоры, от недобрых предчувствий заныло в груди. Непослушными руками он извлёк из кармана своей кожанки ключи, с трудом вставил его в замок и открыл дверь. Дома никого не было. И как назло, Лариса забыла телефон дома: это обнаружилось, когда мужчина попробовал дозвониться до жены, и мелодия вызова её телефона зазвучала из спальни.

Поняв, что поговорить с женой по телефону не получится, Вадим с силой пнул ногою ни в чём неповинную коробку с дочкиными игрушками: отчего те разлетелись по всему залу. Посмотрев на полученный результат, он махнул рукой и решил пройтись по близлежащим магазинам. Безучастно ждать возвращения супруги не было сил; а так, был шанс застать её за 'любимым занятием‟.

Уже выйдя во двор, и отойдя от подъезда на приличное расстояние, Подопригора заметил подружку своей жены, Люська стояла возле соседнего дома, и о чём-то беседовала с незнакомым городовым. И вид у неё, был немного потерянный.

— Что же эта толстушка натворила? Раз ... — Закончить эту мысль мужчина не успел: в этот момент, Демидова посмотрела в его сторону; заметила соседа, и по её резко изменившемуся взгляду и выражению лица, Вадик понял всё....

Как будто сторонний наблюдатель, он видел, как соседка указала на него рукой и что-то сказала офицеру. Тот, кивнул, и виновато потупившись, подошёл к Вадиму и спросил:

— Вы кем приходитесь Подопригоре Ларисе Савельевне? — Не дождавшись ответа, уточнил. — Муж?

— Угу. — Только и смог выдавить из себя Вадик: ток как голо сжал внезапный спазм.

— Тут это... — Немного замявшись, сказал городовой, что-то протягивая. — Сегодня Урчики⁹ обстреляли город. Есть жертвы. Вот нашли у одной погибшей женщины в сумочке. Могли бы вы проехать со мною — на опознание.

В этот момент Вадим понял, что в руках стража порядка был Ларисин паспорт, и почему-то в нём было проколото несколько маленьких дырочек.

— А дети? — Прохрипел Подопригора. — С ней должны были быть дети!

— Там было много детей. Поэтому вы нам и нужны. Если их не будет среди погибших, то...

Договорить городовой не успел. Вдовец побагровел, схватил того за грудки, встряхнул и безумно глядя на офицера, отрицая замахал головой, со стоном выдавливая из своей глотки:

— Э-у! Э-у! Э-у! ...

Как по команде, подбежали мужики — соседи, которые были уже в курсе о произошедшей беде. Они еле освободили значкового из рук обезумившего Подопригоры.

— Прости значковый! ²² — Говорили они. — Видишь человек не в себе от горя! Не таи на него зла ...

— Да всё я понимаю, я же не ... какой-то. — Отвечал тот, поправляя форму.

— А у него как? Всех порешило? — Поинтересовались мужики, поддерживая внезапно обмякшего соседа.

— Погибшая, судя по найденному при ней документу Подопригора. Она в общем прижимала к груди тельце своего грудничка — сына. Еле высвободили. А вот большего, я не знаю.... Нужно опознавать искать, а если что, искать. погибших сейчас на грузовиках в 'Единичку‟¹² свозят.

— Ты вот что, сынок, — немного подумав, заговорил седовласый мужчина, — вызывай для Вадика скорую, вишь как человека горе ошарашило, а я, стало быть это, вместо него с тобою поеду. Я всю их семью знаю — справлюсь.

Спиридонович ушёл с городовым, оставив Подопригору на попечение соседей. А скорую медицинскую помощь вызвать так не удалось — девушка-оператор, бесстрастным, усталым голосом объяснила: — 'Ваш вызов принять не могу. Все экипажи задействованы на оказании помощи раненым‟. — Сказала и дала отбой. Пришлось обходиться тем, что было — сердобольные женщины, они накапали в стакан с водой каких-то капель и заставили овдовевшего Вадима — отрешённо смотрящего в некуда, его выпить.

Было непонятно, подействовала эта чудо микстура, или нет: так как Подопригора ни с кем не разговаривал и ни на кого не реагировал. Даже когда деятельный Спиридонович, вернулся за вещами для погибших, а через три часа, привёз во двор два гроба — один большой и другой заколоченный и вполовину меньше (как только он сумел всё так быстро организовать?), Вадим оставался ко всему безучастным. Мужчина только подошёл к гробу жены и стал поправлять на её голове погребальный венчик. Затем приоткрыл, и тут же закрыл 'конвертик‟ с младшим сыном. Сделал эти движения и замер.

Так, смотря на жену, он простоял очень долго. Потом вроде как немного опомнился, и как-то отрешённо поинтересовался:

— А где доча? Где моя Милочка?

— Да вот же она, Вадик. Сзади тебя лежит. — Сквозь слёзы подсказала какая-то сердобольная старушка — стоявшая ближе всех к вдовцу.

Подопригора, не оборачиваясь, замахал головой, и всё тем же потерянным голосом ответил:

— Нет. Там её нет. Этот гробик заколочен, потому что он пуст. Скажите мне, где сейчас находится моя дочь? Куда она убежала? Она же сейчас вернётся? Да?! ...

Все испуганно посмотрели на молодого вдовца, затем на Павла Спиридоновича. И тут, появилась одетая в джинсовый костюм, молодая девица, шла в сопровождении видео оператора: она буквально влетела во двор как фурия. Остановившись рядом со скорбно стоящими людьми, протиснулась поближе, посмотрела на покойницу: чьё лицо было посечено характерными оспинками — следы от осколков. Убедившись, что здесь прощаются с жертвами обстрела, шёпотом задала какой-то женщине вопрос и, получив утвердительный ответ, вернулась к пожилому, худощавому оператору, взяла у него микрофон, и развернулась лицом к камере, дала отчёт:

— Три, два, один. Начали. — Последовала короткая пауза, журналистка заговорила скороговоркой. — Конфликт на востоке Житицы разгорается всё сильнее, и страдают в нём только ничем не повинные мирные жители. Пока неизвестно, какая из конфликтующих сторон совершила этот преступный обстрел. Нельзя сказать однозначно, кто именно виноват, но город прощается со своими погибшими. Вот, посмотрите, перед вами хоронят погибшую при сегодняшнем артналёте молодую семью.

При этих словах, люди, оглянулись и немного расступились, а корреспондент, безошибочно угадав вдовца, уверенно шагнула к Вадиму, и задала целую череду вопросов:

— Это ваша семья? Вы видели, как всё произошло? Как вы думаете, кто в этом виноват?

Вдовец никак на неё не отреагировал.

— Ты что творишь? Пигалица! — Седовласый Павел Спиридонович, с силой схватил корреспондентку за руку держащую микрофон (неизвестно почему, но на нём не было логотипа указывающего на принадлежность журналистов к какому либо каналу) и грубо оттащил её в сторону. — Ну чего ты лезешь человеку в душу? Он несколько часов назад целовал живых жену и детей, а сейчас ...

Мужчина запнулся, задумался, замолчал, пытаясь подобрать нужные слова, чем и воспользовалась журналистка.

— Это вы не понимаете что творите! Вы, вы препятствуете работе средств масс-медиа. Я должна, нет, просто обязана донести зрителям обо всем, что здесь происходит! Это моя работа!

— Вот и работай, — снимай значит потихонечку. Но к людям не лезь. — Сквозь зубы процедил Спиридонович: впялив в неё свой холодный, полный призрения взгляд. — Иначе я вашу камеру разобью, а микрофон ... — последовала секундная пауза, — сама догадайся, куда я тебе его засуну.

— Витя, ты это записал? — Истерично взвизгнула девица репортёр, обращаясь к своему коллеге.

-Да. — Коротко ответил тот.

— Вот и умница! — Еле сдерживаясь дабы не сорваться на мат, ответил Павел Спиридонович, переведя взгляд на оператора. — А теперь твари, валите отсель!

Сказано всё было так, что оба репортёра поспешили поскорее ретироваться. Как только они исчезли: округу всколыхнул душераздирающий, протяжный вой боли: — 'А-а-а‟! ... — Боль утраты сразу всей семьи, вырвалась наружу, и Подопригора, упав на колени, начал неистово бить асфальт кулаками, причитая: — ' А-а-а! ... Не прощу-у! У-бью-у! Мрази-и! Ублюдки-и‟! ...

Нечто подобное: где-то только с горючими слезами, где-то с проклятьями, происходило во многих семьях. А на следующий день, на кладбище, за малым не забили насмерть бригаду могильщиков — пожелавших нажиться на людском горе. Те встретили очередную траурную процессию со словами: — 'Вырытых могил нет — такой поток, что не успеваем копать. Положите своего покойника возле конторы: завтра или послезавтра мы его закопаем‟. — А затем, бригадир подошёл, как он подумал, безутешному родственнику покойника и, показав помятую бумажку с какими-то цифрами, тихо предложил: — 'Соболезную, и чисто по-человечески могу помочь. За эту сумму, можем хоть сейчас захоронить в одной из готовых могилок — не явились заказчики, хотя с утра их ждали...‟. Дело окончилось вызовом городовых: утихомирить праведный гнев людей, и нескольких нарядов скорой помощи для сотрудников — ну не знал кладбищенский работник, что хоронили погибшего сегодня на блок посту бойца самообороны....

Глава 12

Быков сидел в землянке, пил чай, смотрел своими усталыми, красными, опухшими от бессонных ночей глазами, на немного помятую алюминиевую кружку и слушал очередной вопрос доморощенного корреспондента — местного блогера, парня лет двадцати, который через свою страничку, как умел, оповещал весь мир о том, что происходит на его родине:

— Хорошо Станислав Сергеевич, с этим всё ясно. Но скажите, а как часто Урчики обстреливают мирное население?

— Лёха, мы же договорились: обращайся ко мне моим позывным — Садко. Так нам будет намного проще общаться. — Спокойно, проговорил полевой командир и, оторвав взгляд от посудины с напитком, посмотрел прямо в камеру. — Обстреливают они часто. И в основном, ведут огонь по школам, больницам и домам мирных людей, а за это, мы этих ... фашистов будем... — далее, Быков разразился длинной, матерной речью, полной угроз и обещаний отомстить за всё военные преступления.

— Стоп, стоп, сто! — Выключив видеокамеру, чуть ли не закричал молодой репортёр. — Станислав Сергеевич, давайте говорить только по делу, и без вашего сквернословия. Иначе, умники Боярина Алёшки Урчика, из его отдела пропаганды, возьмут мой репортаж, или забанят страничку, или сделают соответствующую нарезку, и склепают из вас образ дебильного монстра, этого 'недалёкого‟ маньяка убийцу. Давайте не будем подкидывать врагу таких подарков. Ток что, начинаем всё заново. — Парнишка снова навёл камеру на собеседника и включил её. — Мне повезло, сегодня я встретился с командиром отряда Славяне: его позывной Садко. — Проговорил он. — Скажите, а часто вас атакуют Урчики? Как часто они стреляют по городу? И какого вы мнения об этих вояках?

Быков сдержанно усмехнулся. Ему положительно нравился этот репортёр — его отношение к своему делу. Посмотрев на парнишку, командир подумал: — 'После этого интервью, надо запретить парню так часто бывать на передовой линии: артобстрелы не так страшны — хуже всего то, что по нам часто работает снайпер‟. Тяжело вдохнув от невесёлых мыслей, неожиданно посетивших его, заговорил: