Время выбора

— Уж и поторговаться нельзя, согласен, куда я денусь?

— Вот и славно! Стало быть, за верховых, Ролло, ты с Ирынеем рассчитаешься, а про вьючных с Богумилом договаривайся. Теперь последнее. С добычи, что вы в Польше возьмете, моя пятая доля будет. Задумка это моя, идете вы через мои земли, с поляками и имперцами мне потом рядом жить, и доля та мне по праву причитается.

— А меня упрекал, что торгуюсь. Погоди, князь, немного. Нам с Ролло в сторонке поговорить надо.

Пока степняк и северянин совещались в углу горницы, Владимир по привычке подошел к окну. Деньги эти были ему не очень и нужны, хотя лишних их не бывает, но совсем уж простаком выставляться не следовало. Впрочем, на чем они договорятся, он знал заранее, поэтому не удивился словам Ролло, когда они оба подошли к нему.

— То, что доля у тебя, князь, быть должна спору нет. Но пятая доля, это для нас чистое разорение. Добытое на двенадцать сотен делить придется, да еще мне Олафу, а ему Илдею дары нужно будет давать немалые. Больше двадцатой доли нам не потянуть.

— Ага, вы еще скажите, что отдав мне пятую долю, вам жен и детей придется в рабство продавать. Пусть будет ни вашим, ни нашим, мне для ровного счету десятая доля, и по рукам.

Владимир протянул десницу ладонью вверх. Секунду, другую спустя тройное рукопожатие скрепило договор.

Ну вот, обо всем и договорились, — он подошел к погребцу, достал три чаши, и наполняя их вином из кувшина произнес, — я вина обычно не пью, но по такому случаю обычай свой нарушу. Удачи вам, встретимся в Киеве!

Полоцкий люд тихо сходился на Вече. Не было обычных шумных приветствий, шуток и веселых подначиваний. Не время для веселья, вчера только отдавали почести погибшим. Неподалеку от капища, на путях,* сложены были две крады*, одна для всех павших и другая для князя Рогвольда. Прах от воинской крады уложили в общую яму, прах от крады князя сперва высыпали в узорчатую корчагу и затем похоронили рядом со всеми. Возвели над ними высокую сопку с домовиной* для воев и отдельным столпом* для князя. Тризны* не было. У печенегов и северян это не в обычае, и Гудим решил, что сам проведет волхование, отгоняющее смерть от живущих. Страву справили великую, с медами, брагой, кашей и всем еще, что положено по покону.

На возвышении вечевой площади стояли князь Владимир и казначей Думы, боярин Пестрим, который и начал Вече.

— Собрались мы сегодня, мужи полоцкие, по скорбному случаю. Погиб, защищая город, князь Рогвольд , с коим был ряд у Веча. Ноне городу нужен другой князь, ибо не можем мы остаться без княжьей защиты в такое лихое время. Остались от Рогвольда дети, но княжна Рогнеда еще девица юная, городом править будет с чужого голоса, а рать и вовсе водить не может. Княжич Ратмир тяжко ранен, в себя до сей поры не пришел, а и когда придет, то каков он здоровьем будет целителям неведомо. Тяжкую ношу княжения полоцкого готов принять на себя князь киевский, новгородский и древлянский, Владимир. Можем мы сейчас же приговорить с ним ряд, как был с князем Рогвольдом. Уже сослужил он Полоцку службу великую, побив польских набежников, и не допустив разорения земли нашей . Есть у него и рать, что сможет город защищать. Пять сотен киевских воев. Дума, которую, оказав нам доверие, вы выбрали, решила предложить Вечу рядить на полоцкое княжение Владимира Святославича из рода Рюрика. Кому люб он, станет одесную от нас, кому не люб, ошую. Кто о чем хочет Владимира пытать , делайте это сейчас пока я не сказал по сторонам становится.

Вперед степенно вышел боярин Твердил, — Знаемо нам, что пришел Полоцку на помощь князь Владимир. За то ему спасибо. Знаемо нам тоже, что ударил он поляков, когда половина их уже в городе была, дружинников и воев наших била и дома громила. Зашто, князь, не ударил ты их раньше. Чего ты ждал? Когда князь наш с дружиной и воями на улицах полягут? Чтобы заместо Рогвольда стол полоцкий занять? Не того князя нам Дума рядить предлагает, пусть другого ищет. Вот мое слово.

— Я отвечу боярину, — выступил вперед князя, Пестрим, — Слово твое, Твердил, от незнания, а больше от обиды, что дом твой мародеры пограбили, и приданое дочкино попортили. Не следует нам уподобляться человеку, которому в лихую годину сосед дал гривну, а он упрекает того, что не дал две. Князь сюда войско привел, кое под Киевом, куда сам Мешко пошел, лишним бы не оказалось. Привел сколь смог. Причины так бой вести у князя Владимира были, и Думе те причины ведомы. Говорить о них сейчас не хочу, дабы не тревожить память погибшего князя Рогвольда. Но если Вече потребует, о том скажу. Надо ли, мужи полоцкие? Вот видишь, Твердил, молчит Вече, а значит стой здесь, и более людей не баламуть.

— А как, княже, думаешь с княжной поступить? И с княжичем? — Выкрикнул кто-то, не выходя вперед.

— Странно мне такие вопросы слышать, — усмехнулся Владимир, глядя в толпу,— мыслю, что недобрый человек такое спросил. Как старший в роду поступает с детьми убитого брата? Рогнеду буду в замужество доброе сватать, ее княжества достойное, а Ратмиру, коли здрав будет, службу княжескому сыну подобающую сыщу. А коли не сможет он службу нести, быть ему в почете до конца дней. Его или моих, то как Светлые Боги решат.

— Да что еще спрашивать, — закричали в толпе, — Люб он нам. Говори, Пестрим, что бы по сторонам расходились.

— Ну, коли так, еще раз говорю, кому люб Владимир Святославич, пусть идет одесную, кому нет, тот ошую.

Толпа зашевелилась, постепенно сдвигаясь в правую сторону. Через несколько минут слева осталось не больше двух дюжин человек во главе с боярином Твердилом. В их сторону полетели насмешки, и под общий смех вправо перебежали еще трое.

Боярин Пестрим воздел руки и возгласил, — Видят Светлые Боги , Вече приговорило! — затем повернулся к Владимиру, поясно ему поклонился и продолжил, — Челом тебе бьем Князь Полоцкий, Владимир Святославич! Владимир в ответ поклонился Вечу, и ответил,

— Принимаю на себя княжение полоцкое, будет оно по ряду нашему, для блага княжества и всей нашей Руси Великой! Хочу теперь у Веча помощи просить. Ныне под моей рукой четыре русских княжества. Хочется мне, сделать так, что бы не было меж них раздоров, но были только дружба и помощь взаимная. Что бы киевлянин в Полоцке, или полочанин в Новгороде был как бы у себя дома, и никто не мог бы его пенять за то, что он из другого княжества. Что бы Правда на всей Руси одна была, и новгородец, наприклад, совершивший в Полоцке злодейство, не мог бы в Новгороде от полоцкого суда скрыться. Что бы войско единое было и сильное для защиты всех княжеств. Много чего хочется сделать, что бы единой и сильной стала Русь. Для того я надумал в Киеве на листопад Совет большой княжеский собрать. И что бы на том Совете были ото всех княжеств бояре, купцы, мастера и землепашцы, всех по двое. Что бы могли они там именем Вече говорить, и если что Совет приговорят, что б это нерушимо было. О том просил я Думу, и о том прошу сейчас Вече.

— Великое дело князь задумал, — Пестрим привычно шагнул вперед, — Мыслили мы Думой, кого можно на Совет княжий послать, что бы полное к ним доверие было. Многих вспомнили, кого сами, кого волхвы вспомнить помогли. Нашли таких. Одного боюсь, что если сейчас начнем мы о них говорить, ничего мы здесь не приговорим. У каждого недоброжелатели найдутся, и у каждого из вас найдется кто-то более подходящий на замену им. Поэтому сразу скажу, как прочитаю имена, те из вас, кто согласен, что они будут на Большом княжеском Совете именем Вече говорить, пусть опять одесную станут. Иные все, ошую.

Когда Пестрим назвал всех выбранных Думой, на площади вновь началось шевеление. На сей раз, несогласных было много. Но все-таки , на правой стороне собралось людей раз в пять больше, чем на левой. И вновь Пестрим объявил приговор Веча. Владимир еще раз поклонился полочанам, — Спасибо, Вече, что доверяешь мне и даешь в помощь мужей достойных. Дорогого это стоит!

Все, что приговорило Вече, позже записали на пергаменте, скрепили подписями Думы и печатью княжества. Первый камень в фундамент новой Руси был заложен.

На третий день после в Полоцк прискакал гонец от Добрыни. Тяжело спустившись с коня на землю, он протянул бывшему на дворе князю свиток и сразу отошел к тыну, распуская завязки на штанах. На это безобразие внимание никто не обратил, гонец был в своем праве. Когда он, пошатываясь от усталости, вновь подошел к Владимиру в руках у князя уже был кубок с медом, который он из своих рук поднес гонцу. Обернувшись к стоящим вокруг дружинникам, кратко приказал.

— Гонца обиходить как следует быть, что бы днесь ему отказа ни в чем не было, — и поднимаясь к себе в горницу велел сейчас же позвать к нему Будило.

— Читай, — князь положил свиток перед боярином,— все вышло, как мы задумали. Подробности гонец расскажет, когда отоспится, а ты, не мешкая, собирайся в Новгород. Возьмешь две сотни печенегов, кого еще тебе нужно, и завтра утром, в путь. Там, с посадником, моим именем соберете Вече, и, хоть мытьем, хоть катаньем, получите от него выборных и такую же грамоту, как здесь. И что бы к ней все золотые пояса руки приложили, и печать княжества Новгородского.

Примечания:

Страва — поминальная трапеза.

На путях — поблизости от дороги к городу.

Крада — погребальный костер.

Домовина, столп — полуземлянку, полуизбушка, устанавливаемая на сопку на месте захоронения. Столп, предположительно, меньшего размера, чем домовина. Б.А. Рыбаков считает, что две доски над могильным крестом в виде узкой двухскатной крыши, рудимент языческого столпа.

Тризна — часть поминального обряда, воинские состязания дабы отогнать смерть за границу мира живых.

Глава 11

Вернувшись в Киев Владимир, два дня не выходил из горницы. Даже трапезовал там. От того, что устал и телесно и духовно. Он подсчитал, что из того года, как он здесь, почти половину времени провел в седле. Да не просто так, на прогулках, а в стремительных маршах, когда все рассчитано по дням, и нельзя опоздать. В остальное время разрывался, стараясь, справится с наваливающимися со всех сторон заботами, опять же боясь не успеть сделать что-то нужное. Хотелось, просто побыть наедине с самим собой, и поглядеть на этот безумный год со стороны. Теперь все, что делалось, виделось непрерывным бегом по очень тонкому льду, готовому обломиться при самой малой задержке. Или нельзя было по-иному? Может быть, никто и не смог задержать этот бег, потому что бегущий всегда успевает раньше.

В свое время у Владимира ушло три года на то, что теперь удалось сделать за год. Или же, как и тогда, все идет год в год? С того времени, как волхв поведал о беременности Юлии тревожила разница в два года между летописями Иакова и Нестора. По Нестору война с поляками была в 981 году, меньше, чем через год после прихода Владимира в Киев. Тогда получалось, что его собственные действия на Руси уже откликнулись в Европе, и ему остается полагаться только на общее знание истории.

Если же прав Иаков, то выходило, что поляки пришли на Русь, и тогда, и сейчас в 977. Небольшая разница во времени прихода поляков от начала его княжения, как и некоторые различия в ходе этой войны не существенны, и, значит, в Европе все спокойно. В Византии и в степи то же все идет, как положено. В таком случае можно принимать решения, используя его знания конкретных исторических фактов, что совсем другое дело.

Неприятно, конечно, но приходилось признать, что он ошибся, считая вторжение поляков простым грабительским набегом. Как выяснилось, с момента его прихода в Киев на Горе зрел заговор. Собственно было два заговора, но до поры заговорщики действовали вместе.

Через две седмицы после ухода Владимира с войском как они считали к Новгороду, на Горе собралось Вече, которое приговорило Владимиру путь чист из Киева. Кого пригласить новым князем решили еще подумать, и как позже выяснилось думали об этом по разному. До того оставили наместником назначенного Владимиром Николая. На этом настояла христианская верхушка Горы. Решено было послать гонца в степь, к Ирынею, рассчитывая что деньги и обида на Владимира побудят его собрать приличное войско, способное противостоять новгородцам, когда Владимир с ними вернется. Гонец ушел, но где-то сгинул, а потом стало уже не до него. Мнение Подола никого не интересовало, заговорщики могли выставить более пятисот опытных воинов собранных из своей охраны, и с этим всем приходилось считаться.

Николай же объявил, что его дело заботится о защите города и все остальное его не касается. Ополчение он начал собирать сразу же после ухода Владимира, а получив известие о скором приходе поляков, объявил об угрозе городу и быстро набрал девять сотен. Мог бы и больше, но вооружить их было нечем. Воеводой он назначил одного из тех бояр, что хранили верность Князю и на Вече не ходили, понимая, что сделать там ничего не смогут, кроме как вступить в открытый конфликт с заговорщиками. Воевода гонял ополченцев до седьмого пота.

Тем временем у заговорщиков началось то, что всегда бывает в этих случаях. Совершив переворот, они начали делить его плоды. Через две недели после Веча в город вернулась Юлия. В одну из ночей ей удалось сбежать от сопровождавших дружинников, и на ожидавшей ладье Днепром уйти в Киев. За это предстояло еще крепко спросить с Добрыни. После ее возвращения та часть заговорщиков, что смотрела в сторону Византии, потребовала созыва нового Веча для назначения ее регентшей при князе, которым в дальнейшем станет ее сын. Против этого выступили те бояре и купцы, которые имел свои интересы и связи в Европе. Эта свара продолжалась до тех пор, пока под стенами не появилось польское войско. Теперь выяснилось, что вторая группа заговорщиков изначально планировала соединение Киевского княжества с Польским и теперь настаивает на том, что бы стол в Киеве занял князь Мешко. Такое Феофилакту не снилось даже в страшном сне, и епископу пришлось призывать христиан объединиться для защиты Киева с язычниками.

Здесь под Киевом, как и под Полоцком, поляков подвела уверенность в том, что никакого русского войска поблизости нет, и быть не может. Кони рыцарей, стреноженные паслись в поле, надевать доспех в такую жару никому и в голову не приходило. Оружие, правда, у всех было под рукой, тут сказалась воинская выучка. Когда Добрыня, выбрав время обеда, ударил по польскому лагерю, какое-то сопротивление еще было, хотя безбронному воевать с одоспешенным тяжко. Но после того как им в тыл ударило киевское ополчение, усиленное двумя сотням опытных воинов из купеческой и боярской охраны, бой превратился в резню с последующим пленением оставшихся. Паранойя, принесенная из будущего, оказалась полезна и в этом времени. Не зря Владимир, даже и не думая о возможности заговора, но опасаясь переветников, полностью поведал о своих замыслах только Добрыне и волхвам.

Обо всем этом ему стало известно только по приезду в Овруч. Здесь все прошло даже лучше, чем он ожидал, Совет старейшин Древлянских земель, собравшись на следующий день после его приезда, признал Князем Древлянским Владимира Святославича, сына древлянской княжны Малфриди и внука легендарного Малфреда Древлянского. Об этом он сам узнал только теперь. Так что предстояло еще дотошно поспрашать Добрыню и о причинах такой скрытности. Зная о произошедшем в Киеве, древляне торжествами по этому случаю задерживать его не стали. Вечером только устроили недолгий пир. Наутро Владимир выехал в Киев. Выборные на Княжеский Совет должны будут выехать за ним не позже, чем через седмицу.