Зигальга

— Он без сознания, — сказал смотритель коротко, занося его внутрь. Мы уложили юношу на кровать, сняв страховку и верхнюю одежду.

— Уверен, что не стоит её разрезать? Ему, наверное, чудовищно больно.

— Он же без сознания. Не чувствует сейчас ничего. Но надо поторопиться. Кажется, ещё что-то с головой. — Радоглаз был заметно обеспокоен. — Побудь с ним, я скоро.

Пока его не было, я осмотрела руку Иллая. Она была в плачевном состоянии. Боже-мой-Боже-мой-Боже-мой. Тросы сильно перетянули плечо, по-видимому, вывихнув его, ещё и намотавшись вокруг предплечья. На виске было темно розовое пятно. Вероятно, ударился о свой трос, когда пытался удержать меня. Или железные части крепления так неудачно выстрелили. Я потрогала его лоб, он был огненным. Похоже, у него шок. Зато ещё жив, напомнила себе.

Я лихорадочно силилась вспомнить первую помощь при шоке из курса медицины. Это было на первом курсе! Я помнила только, что нужно ввести какой-то гормональный препарат, который можно найти в старой автомобильной аптечке, проткнув его крышечкой, повернув, не помню в какую сторону. Абсолютно бесполезное знание в этой ситуации, к тому же в современные аптечки сейчас кроме зелёнки, кажется, ничего и не кладут.

Я пригляделась к Иллаю, пытаясь разглядеть другие угрожающие симптомы. Пульс был нитевидным и дыхание почти незаметным. Он был бледен, с синими губами. Но это могло быть и из-за обморока. Рука была сильно пережата, с очень широкими красно-бордовыми следами от тросов. И кровообращение в ней надо было бы восстановить, но только, если там не было скрытых раневых поверхностей и цела артерия. Снаружи ран я не нашла, но и не была уверена, что не разорвано что-то внутри.

Боже мой! Я сильно сжала руками голову, пытаясь собраться. Надо было что-то делать.

Я вспомнила, что мама с собой дала мне гомеопатическую аптечку, с подробными инструкциями по-старинке, распечатанными мелким кеглем. Я смеялась над ней и её верой в этот сахар, когда собиралась в поход, но сейчас, когда подходящего этому ужасному случаю не было ничего, я была благодарна.

Аптечка была манжетой сантиметров в двадцать шириной и длиной примерно пятьдесят. В неё в три ряда были вставлены пробирки с гомеопатическими горошками. Я схватила инструкцию, выискивая слова "травма" и "шок".

И буквально на первой странице содержания было: "Арника — травмы любого происхождения, шок, ушибы". Я благодарно вздохнула, трясущимися руками вынимая из манжеты крошечную пробирку.

Я едва смогла открыть крышку, так стучала зубами и так меня била дрожь. Рассыпав несколько горошин, я все-таки осторожно положила ему за щёку пару крупинок и села рядом.

В конечном счете, это была терапия больше для меня, чем для него. Я просто должна была хоть что-то делать. Я слышала множество чудесных рассказов о гомеопатии и допускала, что это хорошо и полезно, но здесь, вероятно, нужно было что-то более серьёзное.

Спустя пятнадцать минут, я заложила ему за щёку следующую пару горошин, как было написано в инструкции, потрогав лоб. К моему удивлению, он стал немного прохладнее, а дыхание заметнее.

Или это у меня кровь вернулась в конечности, и разница стала не такой контрастной?

— Ну вот, теперь в обмороке ты, красавчик, — из меня вырвался судорожный вздох.

Боже, как страшно. Если через пятнадцать минут ему не будет оказана адекватная помощь, он может погибнуть.

— Помоги же, — прошептала я ангелу, — Прошу.

"Глупо упиваться паникой. Держи поток".

Действительно, чего я жду? И в тот же миг увидела свет. Он лился уверено и спокойно. Исходя из самой бесконечности, пронизывая всё вокруг широким белым столбом, устремляясь к юноше. Добрый знак. Золотой поток поменьше вплетался в него и шёл от моего сердца, скрепляя повреждённые сосуды и давая команду дождаться помощи.

Что я ещё могу? Что же?!

Я сидела и беспомощно смотрела на его чудовищно бледное лицо, когда он вдруг позвал:

— Дели...

Я вскочила, шепча:

— Я здесь. Не разговаривай, пожалуйста, — неожиданно у меня из глаз побежали слёзы. — Радоглаз пошёл за помощью! Сейчас... Он должен придти уже сейчас!

Терпеть не могла плакать, с детства считая, это проявлением неуместной жалости к себе и потаканием своим слабостям. Мама же утверждала, что это всего лишь от того, что я пью мало чистой сырой воды, и плакать мне попросту нечем! А вот именно сейчас, когда делать этого было никак нельзя, устроила половодье.

Я неловко смахнула слезинки и осторожно коснулась высокого ясного лба юноши, шепча:

— Пожалуйста, держись! Прошу тебя.

Он медленно открыл глаза, и, еле шевеля губами, сказал:

— Ты ревёшь, значит, ты в порядке, — попытался улыбнуться.

— Вовсе нет, — я улыбалась сквозь слёзы, заполнившие мои глаза, и всё вокруг покрылось разноцветными бликами. — Я не реву... Ты спас меня... А я... ничего не могу сделать, — последнюю фразу я произнесла с трудом.

В этот момент в дом ворвался Радоглаз в сопровождении целой толпы вартул. Он осторожно отстранил меня от Иллая и сам шагнул вслед за мной.

— Сейчас... — проговорил он, задыхаясь, — Сейчас... Они всё сделают. Вот увидишь!

Радоглаз обнял меня, за плечи. Я обернулась, в его глазах был ужас похлеще моего.

Вартулы носились вокруг Иллая со скоростью, зафиксировать которую не представлялось возможным. На короткие мгновения, кто-то из них останавливался, и тогда было видно яркий цветной всполох. Постепенно всё пространство вокруг Иллая осветилось разноцветными движущимися огнями, и воздух заметно разогрелся.

Временами я видела белые вспышки, которые будто выстреливали точно в его тело. Спустя приблизительно двадцать минут, шипуны вдруг затихли, медленно колыхаясь над постелью.

Затем, слетевшись в один большой шар, они покачались из стороны в сторону и вылетели из дома в открытую Радоглазом дверь.

Я бросилась следом, сказать хотя бы спасибо, но на улице уже никого не было. Всё-таки они были невероятно быстрыми.

Потом почти бегом вернулась к кровати Иллая, мимо, что-то пытавшегося сказать Радоглаза.

Хранитель спал, глубоко дыша, ровным, крепким сном и выглядел вполне здоровым, даже, будто ещё симпатичнее, чем прежде.

Я выдохнула, осторожно осматривая место, которое поранили верёвки. На руке абсолютно никаких следов произошедшего не было. Огромный синяк на виске тоже исчез, как и пугающая бледность.

— Но как? — задала я шёпотом свой фирменный вопрос Радоглазу.

Тот лишь развёл руками, улыбаясь.

— Он полностью в порядке? Шипуны вылечили его?

Радоглаз кивнул:

— Абсолютно! Можешь не сомневаться! Я ж говорил, вартулы — удивительные!

— Господи... спасибо, — ещё не веря, прижала руку к груди. Коснулась пальцами ладони Иллая, и он несильно сжал её. Спазм подступил к горлу, и я судорожно разомкнула губы. Честно говоря, я готова была остаться тут на всю ночь, прямо так, держа его за руку, лишь бы убедиться, что с ним всё в порядке. Медленно опустилась на пол возле кровати, чувствуя себя так, словно из меня разом выкачали все силы.

— Именно поэтому, Делия, — Радоглаз, вдруг перестал шепелявить и внимательно смотрел мне в глаза.

— Что, поэтому?

— Ты спрашивала у меня утром, — он чуть улыбнулся одной половиной лица и тихо вышел из комнаты.

Глава 8

Как бы ещё вспомнить, что было утром. Прошедший час вполне мог бы сойти за неделю по эмоциональным потрясениям и невероятным вещам.

Я коснулась маленькой настенной лампы, чтобы зажечь её и, наконец переодевшись в сухую одежду, устроилась по-турецки, на моей вчерашней кровати.

Отправившись утром к реке, пользуясь отменой запрета на перемещения, я мысленно говорила с Анькой. Мне не просто отчаянно не хватало её общества, я чувствовала, что взорвусь, если не поговорю хоть с кем-то, кто мог бы разделить со мной невротические качели, на которых я в этот момент оказалась. К несчастью, кроме меня самой в поле зрения не было никого, кроме толстых белок, а от тех, кто мог бы составить мне кампанию, я сбежала, с трудом скрывая раздражение.

Оставались только мой скучающий Ангел и мысленная Анька.

Не то, что бы я была зла, совсем нет. Скорее, на душе у меня было гадко от утренней резкости Иллая.

Я обещала себе подумать о вчерашнем. Но сейчас не в силах была успокоиться.

— Это какая-то невероятная ерунда. Возможно, ты бы и смогла во всём разобраться, будь ты рядом, — грустно прошептала я вслух воображаемой Аньке.

— Тут и разбираться-то не в чем, — ответили мысли голосом подруги.

— Со стороны, конечно виднее, — я пожала плечами.

— Для начала определись с тем, кем в сложившейся ситуации являешься ты.

— Да, чтоб я знала! — неожиданно вырвалось у меня вслух. — Я попала Бог знает, куда! И, похоже, к тому же, сама себя сюда и отправила. Правда, не знаю, как и зачем!

— И?

— И! Что этот... очень хороший человек себе позволяет, я сейчас не поняла?

— Да в чём дело-то? — я представила, как Анька вытаращила глаза-незабудки и надула губы. Смешно.

Я подошла к краю скалы и замерла — впереди было до слёз красиво. Вдохнула сказочный мир. Пустила внутрь, чтоб запомнить.

Река тут ладно изогнулась, маня взгляд за течением вниз, в заросли тростника и аира — туда, где большая серая птица. И дальше к шороху окатышей пёстрой гальки, весёлому, многоголосому сиянию солнцеводых зайцев. Справа, вниз по течению хозяином высился протяженный гребень, с щербатыми полосками пластов, будто огромный зверь царапал когтями. Тени в них причудливо пестрели разнодлинными цветными мазками. А впереди — бескрайняя трепетная даль. Пожалуй, я ехала в эти горы именно за этим. Чтобы насытить глаза красотой, голову — миром, тело — жизнью...

Удивительно. Мы всегда пребываем в экстазе, выезжая за границу, куда бы то ни было. А путешествуя по своей стране, кривим лицо, что могло бы быть и лучше. Ожидания всегда больше? Чего нам здесь не хватает? Осознания того, что мы далеко от дома, в другой стране, культуре? Адреналина нестандартных ситуаций и нетипичных реакций? А тут чувствуем себя защищёнными — нет этой пикантной нотки, вроде, подскажите, как найти бесплатный туалет?

Почему всегда, то, что встречаем поблизости от дома, видится обычным? Почему мы утратили чистый детский взгляд на вещи, искренне радующийся следу пролетевшего самолета без размышлений, а на достаточной ли высоте он летит и не химиотрассы ли за ним? Опыт делает нас циничными?

Я сама готова была находить красоту всюду, где бы ни оказалась. Родители научили меня видеть её. Мама — в природе, отец в будничном городском урбанизме. Это был мой способ общения с действительностью — видеть лучшее в окружающем мире и людях. Сейчас, глядя на впечатляющую картину передо мной, я задыхалась от нахлынувших эмоций.

— Наверное, я воспринимаю всё всерьёз, а он совсем не имел в виду ничего такого, — я снова пожала одним плечом. — В конце-концов, он всегда очень вежлив и предупредителен. И внимателен. И даже заботлив...

— Если ты продолжишь, я решу, что ты встретила Ангела.

— Хорошая, кстати, мысль. Надо бы её проверить.

— Ты серьёзно?

— Ну, а почему нет? Он добрый, чувствительный, равнодушен к красивым женщинам...

— Не к женщинам, а к вполне конкретной одной женщине. Ты же не знаешь, что за дружба их на самом деле связывает. К тому же, с такой оговоркой ангелами можно называть всех, кто... эээ... — она неприлично захихикала.

— Тьфу на тебя! — я отмахнулась и хмуро замолчала.

Кажется, наша действительность меня безнадежно испортила. Почему-то стало отчаянно тоскливо. А парень никак не шёл у меня из головы.

— И у него очень красивые глаза, — медленно произнесла вслух, — и нос... и рот... — я говорила всё тише.

— Ууу... Да ты, похоже, попала, маленькая пчёлка.

— Похоже, таки да, — прошептала еле слышно. Мне было грустно и страшно хотелось реветь, но по причинам раньше названным, я этого, конечно, себе не позволила.

Помолчав немного, пытаясь немного уравновесить эмоции, я уселась на краю обрыва, свесив ноги вниз.

— Иногда мне кажется, я напоминаю ему кого-то. Возможно, у него тоже несчастная любовь и ему грустно на меня смотреть.

— Глупости.

— Но версия имеет право на существование. Мы должны рассмотреть все варианты.

— И что значит это "тоже"? У тебя пока ещё совсем не несчастная, — Анька явно усмехалась.

— Треснуть бы тебя по заднице пенкой! — я ухмыльнулась в ответ. — К тому же, это примирило бы меня с происходящим.

— Не понимаю, чем ты недовольна.

— Ты, конечно, не поверишь, но порой я будто чувствую, как он касается меня, как проводит рукой по волосам или щеке, как что-то шепчет на ухо.

— У-уу. Однако, операционная система повреждена сильнее, чем я думала.

— Я ж говорила, ты не поверишь, — снова грустно пожала плечами, потому что это была чистая правда.

Иногда, когда мы садились на привал, или просто беседовали, я была вынуждена отворачиваться или резко вставать настолько невероятным было происходящее. Я буквально физически ощущала, как он касается меня взглядом. И Иллай всегда выглядел очень грустным в этот момент.

— Экий нахал! — сознание было крайне лаконичным и ограничивалось, в основном, односложными замечаниями.

— Совсем нет! Это каждый раз было настолько мило и даже... целомудренно, и, пожалуй, это самый оригинальный способ очаровать девушку, который я знаю, — Анька бы сейчас ткнула меня в бок и засмеялась. — Только вот я не уверена, что это всё относится именно ко мне. Потому что в основном со мной он холоден, хоть и вежлив. Объясняет всё так терпеливо и по-деловому. А в разговорах почти всегда какой-то отстраненный. Даже Радоглаз и тот с большим теплом общается.

— Тот ещё тип!

— Да брось-ка, отличный парень! Хоть и прихрамывает. Ну и шепелявит. Ну и халат этот дурацкий! — в этот раз я сама рассмеялась вслух.

Радоглаз и впрямь был душевным товарищем. С ним было легко и беззаботно. Совсем не приходилось думать о том, как выглядишь и что говоришь, а болтать с ним было искренне забавно.

— И вот после того, как я обняла и поцеловала Радоглаза, он был так... был такой... — я машинально коснулась губ той самой рукой. — Ну, почти.

— Не, не думаю, что это как-то связано, — смеясь, засомневалась моя мысленная Анька.

— А, по-моему, как раз всё очевидно. Он же даже сказал Радоглазу, что не понимает, как это я его поцеловала, хоть и вижу первый раз в жизни, — я с улыбкой подвигала бровями, — А вообще-то, я рада, что он хоть что-то начал делать. Потому что путешествие подходит к концу и надо определяться с чувствами.

— Об этом и речь. Навыдумывала себе не знай чего...

— В смысле?

— ...и о каких чувствах можно думать, если ты его никогда больше не увидишь? Или ты бы что, хотела провести с ним незабываемое время, так чтобы броситься в пропасть, когда вернешься домой, от неразделенной любви? — неожиданно развёрнуто ответила Анька.

— Зачем в пропасть? — я непонимающе хлопнула глазами.

— Ну, или прожить целую жизнь, вспоминая один единственный волшебный миг? В историю-то, кстати, не поверят даже ребята из "Космопоиска".