Поступь Палача

Наконец гостя переодели в чистую рубаху и переложили на постель.

— Иди сюда, Афоня, — приказал Иван Трофимович. — А ну рассказывай! Ты говорил, что побратим твой нормальный парень был, а не вот это...

— Извини, деда, что хошь говори, но он мне брат, — сверкнул на него глазами молодой гигант. — Это ж куда Андрюха влип, что окромя, как ко мне, ему бежать некуда было?..

— Тут ты прав, влип паренек серьезно, — согласился старый волхв. — Только влип он во что-то не человеческое. Знаю, что не любишь особо этого, но погляди его сейчас.

Афанасий скривился, он действительно не слишком любил переходить на истинное зрение, после него глаза часа три пекло, как огнем, но послушался деда. И ошарашенно замер. Лежащий на кровати человек действительно был кем угодно, но только не человеком — такой жуткой силой мог обладать разве что аватара бога или достигший грани перехода живым в вырий высший волхв, а таких за последние полтысячи лет в мире не рождалось. Но несмотря на то перед ним все равно был Андрюха, о чем четко говорила метка кровной связи в ауре! Что же с ним случилось-то?..

— Не трожь его, — предупредил Иван Трофимович. — В себя придет, расспросим. Сходи в подпол, травок набери, надо живу ему сварить. Человека я бы ею поить не стал, а ему на пользу пойдет.

— Живу... — задумчиво пожевал губами Афанасий. — Ну, лады, деда.

Десять часов старый волхв готовил отвар, от которого любой, не имеющий силы богов, отдал бы концы сразу. И все получалось, словно кто наворожил на удачу. Раньше ведь сразу живу сварить не получалось никогда, уж больно задача сложная, а сейчас и полусуток не прошло — готова!

Напоив беспамятного, он покивал — и в самом деле на пользу пошло, вон как сразу аура выравнялась, посветлела. Он долго всматривался в парня и чесал затылок, пытаясь вспомнить, у кого же может быть столь ослепительно-белая аура. Пока, правда, еще не совсем белая, но стремительно светлеет. Скоро любому владеющему истинным зрением будет лучше не смотреть на Андрея, чтобы не ослепнуть.

Внешность гостя почему-то была знакома. Не сразу старый волхв вспомнил, что так выглядят люди древней крови. Надо же, думал, что все они давно вымерли, ан нет. Еще какая-то мысль на краю сознания не давала Ивану Трофимовичу покоя, но он никак не мог поймать ее за хвост. Что-то еще прадед говорил о древних важное, но что именно?

Решив не пытаться вспомнить то, что вспоминаться пока не хотелось, волхв пожарил мяса, и они с внуком поели. После еды Иван Трофимович вытряс из не любящего много говорить Афанасия все подробности знакомства с Андреем и крепко задумался. Правдолюб, значит? Причем порой там, где не надо? Это опять что-то напомнило.

Только вечером, когда они уже собрались ложиться, до старика дошло, кого же ему мучительно напоминал длинноволосый парень. Но поверить в такое? Нет, слишком невероятно. Решив все же проверить, он полез в подпол за тремя древними книгами, которые бережно хранили вот уже больше двадцати поколений их рода.

Устроившись за столом с кружкой травяного чая, волхв отобрал один из трех гримуаров, в котором, в основном, повествовалось о разных нечеловеческих и надчеловеческих сущностях, могущих посетить мир или рожденных в нем. Начиная от лесных духов и мировых богов, заканчивая Контролирующими, Палачами и Демиургами. Информация, правда, была крайне скудной, высшие никогда не любили делиться знаниями о себе с людьми, что, впрочем, совершенно естественно.

Найдя раздел о людях древней крови, полностью невосприимчивых к какому-либо волхвованию, старик внимательно прочел посвященные им пять страниц и задумался. Значит, они всегда на одно лицо, всегда похожи на того из родителей, в ком сильна древняя кровь. А если оба родителя таковы? Что тогда?

А тогда, если вспомнить наставления прадеда, можно предположить рождение так называемого отродья, чудовищного ребенка, обладающего с рождения силой, способной без контроля раздробить весь мир в куски. Поэтому все обладающие силой, кроме, естественно, лесных волхвов, никогда не лезших ни в какие распри, стремились таких детей уничтожить сразу после обнаружения. И шли ради этого на все, понимая, что в ином случае на Земле может погибнуть все живое. Никому почему-то не пришло в голову попытаться обучить "отродье" контролировать свою силу.

Иван Трофимович, уловив, наконец, не дававшую ему так долго покоя мысль, встал и нервно заходил по комнате. А что, если Андрей — отродье, не проявившее себя во младенчестве? Уж слишком не похожа его аура ни на что и ни на кого. Вдруг, он был закрыт до последнего времени, никак не проявлял силу? А потом по какой-то причине началась инициация, и сейчас бедный парень ничего не понимает и не знает, что с ним творится. Если так, то Андрея можно только пожалеть. Становится понятным, почему его попытались убить — никому из иерархий не хочется делиться властью.

Хочешь не хочешь, но придется помочь — раз Андрей стал кровным братом Афанасия, то ему, старому, он тоже внук. Вот только уверенности в том, что сможет подсказать парню, как обуздать его невероятную силу, не было ни на ломаный грош — ну не сталкивался Иван Трофимович ни с чем подобным, просто не сталкивался, а потому пребывал в растерянности.

Старый волхв вернулся к книге и перелистнул еще несколько исписанных плотным почерком страниц. Что-то привлекло внимание, и он вчитался. По коже от внезапной догадки прошел морозный холодок. Кто-то из предков предположил, что отродья — это будущие Палачи... Но нет, невозможно! Или возможно? Старик яростно потер виски, и на всякий случай перечитал всю доступную информацию по Плетущим и Мастерам Пути. Никто из них в этот мир давно не приходил, не было нужды — сами справлялись, слава богам, не давали миру рухнуть в серость. К сожалению, ничего не подтверждало его догадку, только интуиция, а она — не доказательство.

Иван Трофимович встал и закрыл книгу. Он принял решение. Палач Андрей или не Палач, но без помощи парню со своей силой не справиться. А значит, он поможет. Сумеет ли тот этой помощью воспользоваться? А это уже от него самого зависит, и только от него самого.

Новая служба энтузиазма у Михаила с Виктором не вызывала, они предпочли бы заниматься тайными операциями в тылу противника, а отнюдь не поисками Андрея Белозерцева. Начальство утверждало, что беловолосый — это он, но майору со старлеем поверить в такое было трудновато. Ведь по всем отзывам обычный парень. Да, слегка дурноватый, рвущийся защищать правду не там, где надо, но обычный. А вот беловолосый... Это совсем другое дело. Они не могли не понимать, что тот действовал по справедливости, наказывая мразей, которых по закону не накажешь. И в душе одобряли его действия.

Впрочем, от их желания или нежелания ничего не зависело — люди военные, понимают, что такое приказ. Начальство не пожелало привлекать новых людей к делу, и теперь Алексеев с Духовым в сопровождении Головатова и Саенко летели в Казань, к армейскому другу Белозерцева. Они не понимали, зачем понадобились для столь простого дела — защищать следователей не от кого, не станет нападать на них обычный гражданин, да еще и немец по национальности — немцы всегда отличались крайней законопослушностью.

Глядя в иллюминатор на простирающуюся внизу клетчатую землю, Михаил пытался разобраться в самом себе и своих взглядах. Когда служил в армии, все было просто: здесь свои, а там — враги. Врага надо уничтожить любой ценой, пока он не уничтожил тебя. А как понять, кто на гражданке враг? Сам вон попал на работу к такой твари, что проб ставить негде. И все почему? Не разбирался в гражданской жизни, ухватился за первое выглядевшее достойным предложение — жить-то на что-то надо, за свои тридцать пять лет он почти ничего не скопил, а что было — досталось жене при разводе.

Михаила всегда смущала откровенная несправедливость окружающей жизни. В ней преуспевали отнюдь не те, кто должен был преуспевать. Наоборот, наверх взбирались самые подлые, самые пронырливые и гнусные людишки, с которыми даже находиться рядом было противно. А затем пролезшие наверх постепенно создавали такие условия, чтобы подняться могли только такие же, как они сами. Иногда это не срабатывало, и тогда стране предоставлялся шанс хоть немного ожить. Но стоило оказаться у власти хоть одному из них, как все и вся предавалось и продавалось. Ради личной выгоды — больше ничего для таких тварей не существовало. Чести, веры, любви, достоинства, гордости и прочих человеческих качеств для них нет.

А зовущие себя либералами и демократами пресмыкаются перед такими. Для них ведь главное "свобода" от всего человеческого, возможность творить любую мерзость безнаказанно. При этом они подсознательно ощущают, что творят именно мерзости, и до смерти боятся воздаяния. Потому так и протестуют против любой сильной власти — для них само существование силы, способной привлечь их к ответственности, является кошмаром.

К счастью, эти господа так и не сумели полностью развратить русский народ по примеру Запада, и теперь в России слова "либерал" и "демократ" стали ругательствами. Это их дико возмущало — они даже решили, что русский народ их, таких "святых" и "праведных", недостоин, а значит, такого народа не должно быть. И стали прилагать к этому все свои силы, радостно подпевая любому врагу. Твари не понимали, что вызывают тем самым еще большую гадливость к себе, и продолжали угождать своим хозяевам.

Вспомнились девяностые годы прошлого столетия, и Михаил невольно сжал кулаки от ярости — все порушили, что смогли, да еще и радовались этому. Скоты! К счастью, пришел президент, который понемногу стал отбирать власть у либералов и заново отстраивать страну и армию. Началось перевооружение, восстановление разрушенных "эффективными собственниками" заводов. Это настолько пришлось не по вкусу либеральной интеллигенции, что президента обвинили в фашизме, начали дружно втаптывать в грязь — ведь для либерала главное ослабить родину, а ее усиление приводит его в ужас. Как же, проклятая тюрьма народов снова сможет противостоять благословенному Западу! Не допустить! Запретить! Остановить!

Но и помимо либералов хватало нелюдей, особенно из разбогатевших в девяностые. Наворовавших столько, что не сосчитать, ограбивших весь народ. Но сделавших это в "законном" порядке, поэтому тронуть их было нельзя. Поэтому так встревожило высокое начальство появление беловолосого, который на человеческие законы плевал с высокого потолка. Его не подкупишь, не обманешь, не переубедишь. У него одно: виновен? Значит будешь наказан. Без лишней говорильни. И это майору безумно нравилось. Только так и надо с нелюдью поганой поступать!

Знакомые, увлекающие мистикой, как-то сказали, что на Земле практически не работает закон Воздаяния. Похоже, именно так и есть, иначе не преуспевали бы те, кто идет через чужую боль и кровь, они бы получали по заслугам задолго до того, как смогли бы серьезно навредить.

Судя по ощущениям, самолет пошел на посадку, и Михаил отвлекся от размышлений. Ему почему-то казалось, что они зря отправились в Казань — нет здесь Белозерцева, и не было. А где он может быть? У своего второго друга? С Дальнего Востока который? Вполне возможно. Если для него расстояние ничего не значит, то он и там мог оказаться.

Пока самолет выруливал к зданию аэропорта, Михаил еще раз прокрутил в памяти запись нападения на лаборатории и камеру Белозерцева. Уровень нападавших потрясал, он не представлял, как можно с ними справиться, если их только крупнокалиберные пулеметы берут. Понятно почему руководство ФСБ в таком шоке. Ведь пришлось столкнуться с чем-то сверхъестественным. Впрочем, после беловолосого уже ничему удивляться не стоит.

Внезапно в голову пришла одна мысль, и майор даже вздрогнул. Ведь что же получается, после столкновения со всем этим земная цивилизация необратимо изменится? Обязательно, не сможет не измениться. И эти изменения все вокруг перевернут с ног на голову. Если, конечно, те, кто не заинтересован в изменениях и имеет власть, не помешают. Только Михаил почему-то сомневался, что у них получится. Надвигалось нечто глобальное.

Даже без вмешательства внешних сил в мире творится непонятное. Взять хотя бы победивший в 14-м году киевский майдан, который кто-то использовал для своих целей. Вначале обманутые люди вышли протестовать, а затем началось — на майдан зачастили западные политики. А уж после того, как люди в масках принялись забрасывать коктейлями Молотова безоружных милиционеров... После этого окончательно стало ясно, что на Украине вскоре начнется что-то страшное. И началась откровенно нацистская вакханалия, вскоре развернувшись вовсю. Прыгающие толпы, призывающие вешать и резать русских, еще тогда потрясли Михаила до глубины души. А ведь русские считали украинцев братьями. Только вот последние, похоже, так не думали и готовы были убивать любого, кто отказывался принимать их звериную, бесчеловечную идеологию. А затем началась война на Донбассе, и длится уже почти пять лет. Судя по всему, Украину вскоре ждет страшная, жестокая гражданская война по всей территории страны. Может, это и к лучшему — другого способа для ее жителей освободиться от нацистов Михаил не видел.

Прямо к трапу самолета подали присланную из местного ФСБ машину. Головатов и Саенко по дороге переговаривались, а Алексеев с Духовым предпочли помалкивать, неуютно чувствуя себя в штатском.

До дома, где жил Штайнер, пришлось ехать около часа. Местные коллеги сообщили, что тот сейчас дома. Когда приехали, Михаил окинул взглядом самую обычную обшарпанную хрущовку и усмехнулся — сам в Питере жил в такой же. Богатые люди в подобных домах не живут, поэтому финансовое положение друга Белозерцева сразу стало ясно.

Дверь не открывали довольно долго, затем щелкнул замок, и на пороге появился среднего роста хмурый светловолосый парень. Михаил хмыкнул про себя — красавчик, наверное девки за ним шлейфом вьются. Но при этом довольно развит, крепкие сухие мышцы, видно, что тренируется.

— Шнайдер Владилен Рихардович? — поинтересовался Головатов.

— Да.

— ФСБ, — оперативник предъявил удостоверение. — Нам нужно с вами поговорить.

— О чем? — подозрительно прищурился парень.

— Ну не здесь же?

— Хорошо, заходите.

Шнайдер впустил гостей, подождал пока те разделись и провел, с тревогой поглядывая на них, в комнату. Видимо, парень был дома один, поскольку на шум больше никто не вышел. Он принес на всех стулья и вопросительно уставился на Головатова.

— Нас интересует ваш армейский друг, Андрей Белозерцев, — не стал тянуть резину тот.

— Я с момента демобилизации его не встречал, — лицо Шнайдера осталось невозмутимым, однако в глазах мелькнула тревога. — А в чем дело?

— Ваш друг попал в неприятную историю, ему угрожает опасность, — объяснил оперативник. — Прошу, если он появится, немедленно сообщить нам. Или хотя бы дать ему наш телефон, чтобы он сам мог связаться.

По виду Шнайдера сразу стало ясно, что он не верит питерским гостям ни на грош, однако сообщать им об этом не собирается. Что ж, Михаил его прекрасно понимал — он и сам на месте парня, если бы органы заинтересовались кем-то из его друзей, не поверил бы. И постарался бы предупредить этого друга.