За Веру, Царя и Отечество!

— Что-то я о тебе слышал, — задумчиво протянул японец. — Но не придал значения, мне на фронте не до России было. Выходит зря. Интересно получается... Хорошо, а откуда ты узнал, что мой батальон сегодня будет здесь?

— У меня чуть больше информации, чем у тебя, — сделал я еще один глоток кофе. — Хороший у тебя напиток, мозги здорово прочищает. Не особо много, конечно... Но я знаю об этом мире чуть больше, чем ты. Только я тебе ничего не скажу, сам понимаешь почему...

— Потому что мы не друзья и возможно будет врагами, сестренка, — кивнул японец. — Понятно. — Он опять задумался, прихлебывая мой чай мелкими глоточками и смешно морща свое детское личико. — Ты можешь сказать, что нас ожидает в конечном итоге? И для чего все это существу икс?

— Не могу, — честно сказал я. — Не знаю сам. Я с существом икс не беседовал, и в него не верю. Я в Бога верю.

— Ясно. Тогда зачем ты искал встречи со мной?

— Есть официальная причина, — достал я из кармана карту и запечатанный конверт. — Россия претендует на восточную треть Дакии. Вот тут, на карте, все отмечено. Это аннексированные в прошлом году дакийцами наши земли и еще кое-что в качестве контрибуции. У меня четкий приказ — за красную линию войска империи не пускать, до подхода к ней наших сухопутных сил. Включая боевых магов Райха. Так же на нашей части бывшей Дакии военные и гражданские объекты не должны быть подвергнуты чужой бомбардировке. Это четкий приказ и мой батальон его выполнит. Надеюсь, ты сможешь доставить бумагу в штаб, и все решится полюбовно?

— Ладно, — взял документы японец. — Принял к сведению, мое начальство немедленно получит послание. Россия хочет воспользоваться ситуацией и поделить с империей Дакию?

— Не мое дело обсуждать приказы, — развел я руками. — Но это официальная причина встречи. Неофициально — я хотел лично познакомиться с тобой, раз уж нас двоих забросило в этот мир с одинаковыми телами и даром. И заключить что-то вроде личного пакта о ненападении и нейтралитете. Я надеюсь, Россия не будет воевать с Империей и нас не бросит в бой друг против друга прямой приказ. Если так — ничего не поделаешь, пусть выживет сильнейший, хотя думаю, в этом случае мы погибнем оба. Но ты видишь сам, война приобретает мировой масштаб. И ее разрастание уже не остановить. Возможно, нам придется встречаться на полях сражений как союзникам или нейтралам. Пусть твой позывной для моего батальона будет "Самурай". Я все равно о Японии ничего не знаю, кроме того, что там самураи с гейшами пьют сакэ под сакурой.

— Тогда твой позывной будет "Медведь", — ухмыльнулся японец. — У вас в России мужики пьют водку с медведями, играя на балалайке, верно?

— Уел, — согласился с ним я. — Медведь, так медведь. Давай различать друг друга в небе и не враждовать. Я думаю, что мы в этом мире еще не раз встретимся, не зря же с нами произошла такая история. Боевые маги — они в любой дырке затычка. Если нам случится драться на одной стороне, я даже постараюсь оказать тебе и твоему батальону посильную помощь. Что скажешь? Я встал с бревна и протянул японцу руку.

— Принимаю, — немного подумав, ответил он. — Так будет правильно. Но только до тех пор, пока это не противоречит нашим приказам и воинскому долгу.

И он пожал мне руку, а потом коротко поклонился. Я сделал то же самое.

— Последний вопрос, — сказал я, убирая термос. — Зачем ты разрушил столичную промзону? Регулярная дакийская армия разбита твоим батальоном, оккупация Дакии — дело ближайшего времени. Все эти заводы вскоре отошли бы Райху целехонькие, вместе с рабочими. Зачем было делать предупреждение детским голосом, в которое никто не поверил? Зачем ты взорвал заводы? Из жестокости к противнику?

— Не понимаешь? — Серьезно спросил меня японец. — В самом деле?

Я утвердительно кивнул головой.

— Это эффективное решение, которое сохранит человеческие жизни и ускорит победу, — пояснил он. — Надо просто думать проактивно и смотреть вперед. Дакийская армия разбита, но мобилизационный потенциал страны довольно велик. Больших сил для ее оккупации империя выделить не может — обстановка на фронте не позволяет. Вместо немедленной капитуляции правительство Дакии могло собрать народное ополчение, вооружить его со старых арсеналов, и занять оборону на удобных рубежах. Кроме заводов в промзоне были крупнейшие оружейные и артиллерийские склады, — показала рукой на зарево моя "сестричка". — Видишь, как красиво полыхает. Так вот, пусть и собранное наспех, ополчение могло оказать некоторое сопротивление нашим войскам. Итог — тысячи или десятки тысяч погибших дакийских ополченцев и десятки, возможно сотни убитых солдат империи. А также значительные разрушения и жертвы среди гражданских дакийцев и перспектива партизанской войны. Теперь ничего этого не будет. Дакийское правительство в шоке от случившегося в один день разгрома на фронте и в тылу, ополченцев вооружать нечем, армии нет, военных заводов нет. Будет только капитуляция, без сопротивления. Чистая военная работа, ценой относительно небольших жертв. Теперь ясно?

— Ты и в самом деле эффективный менеджер, — только и мог сказать я.

— А ты хороший командир и тактик, — вернул он мне комплимент. — Здорово ты меня сегодня подловил, я думал нам конец. Но нам всем пора делать свое дело. Мой батальон возвращается на место дислокации. Послание я передам...и думаю, ваши условия примут, часть Дакии не столь большая цена за спокойствие на востоке. Надеюсь, мы еще увидимся в более непринужденной обстановке. Счастливо оставаться, подполковник Дергачева.

— И тебе хорошо долететь, майор Дегуршафф. Бывай, сестренка.

Через десять минут оба батальона были в ночном небе, разлетаясь в разные стороны друг от друга.

Глава 11. Опала.

Мой батальон отозвали из Дакии через пять дней после встречи с Танечкой, первого октября. К этому времени все было уже закончено. Правительство Дакии даже не сумело вовремя сбежать за границу, и вынуждено было подписать сразу два акта о капитуляции. Один с имперским командованием, другой с русским, совместную с империей процедуру капитуляции по политическим соображением устраивать не стали. Мы с Райхом не союзники и воевали против Дакии не в сговоре, правильно? Поройтесь, будущие историки, поищите в архивах предварительный план договора о разделе Дакии — фиг найдете, не было в истории ни таких бумаг, ни таких планов. Просто так само собой получилось.

Как я и ожидал, никаких проблем с имперскими войсками не случилось, очерченную на переданной мной карте линию они не перешли, как и предсказывала сестренка. Повоевать моему батальону пришлось лишь однажды, когда какой-то дакийский офицер под Тоешти, командовавший парой батальонов и артиллерийской батареей, открыл огонь по казакам седьмого донского полка, вступившим в эту провинцию на третий день операции. Оторвавшиеся в стремительном наступлении от своей артиллерии и обоза казаки неожиданно нарвались на плотный огонь и вынуждены были отступить с потерями. Их командир сообщил в штаб просьбу унять вражеские пушки, и триста второй магбатальон отлично выполнил приказ. Потребовалось ровно два захода на цель. Пользуясь случаем, на первом мы отработали практическую групповую атаку наземной цели с бреющего полета, а на втором — с пикирующего, а затем, посмотрев на разворошенную разрывами землю с разбитыми орудиями и валящимися телами, я дал отмашку казакам — действуйте. У батальона все было в порядке — мои офицеры доложили о паре десятков вражеских попаданий в защитные поля, но без единого пробития.

После было возвращение на борт крейсера, плаванье в Севастополь и путешествие железной дорогой обратно в родное училище. Приняли в столице нас хорошо — дали недельный отпуск, всему составу батальона выплатили боевые, командиров эскадрилий повысили с поручиков до штабс-капитанов, а рядовых офицеров с подпоручиков до полных поручиков. Моложе и стремительнее делающих карьеру офицеров, чем в нашем батальоне, во всей Российской армии было не найти, гвардейские полки могли обзавидоваться. Так что настроение у меня было настолько хорошее, что его не смог испортить даже разговор с Ребровым. Генерала весьма взволновала моя беседа с японцем с глазу на глаз, и он устроил мне форменный допрос, резонно предполагая, что она случилась неспроста.

Только я не раскололся. Совпадение, Матвей Филиппович, не более того. Нет, я не знала, что Райх пошлет своих магов первыми в атаку на дакийцев. Но это же логично в создавшейся ситуации, не так ли? Как я их так быстро нашла? Так мы же оба маги, господин генерал, детский вопрос. По возмущению магполя, конечно. Мне нужно было выполнить миссию, вступив в контакт с имперскими военными, чтобы заявить о наших требованиях, я ее и выполняла наискорейшим образом. Да, там оказалась моя неизвестная сестра-близнец, о которой я вам раньше говорила. Сама от этого до сих пор в шоке... Конечно мы с ней поговорили наедине, а как еще могло быть? Характер миссии не предполагал огласки, да и вы, Матвей Филиппович, положа руку на сердце, разве бы поступили на моем месте иначе? Нет, никаких особых сведений от нее я не узнала, она тоже была очень удивлена нашей встречей. Нет, ни о чем личном мы между собой не договаривались. Изложить весь наш разговор в письменном виде, максимально подробно? Будет сделано, ваше превосходительство. Но честное слово, ничего такого не было... Да, я с вами согласна, странно все это...

Ребров помучал меня пару часов вопросами, заставил написать рапорт о встрече с сестрой, но за саму операцию объявил благодарность. Так что все этим необычно теплым и солнечным для осени октябрем тысяча девятьсот двадцать четвертого года складывалось хорошо. А когда такое случается, это обычно означает, что большие проблемы уже на пороге.

О том, что Корнилин лег в больницу из-за обострения язвы желудка, я узнал от Реброва во время его визита в наше училище. Генерал-майор любил порою заехать к нам в Павловск, надеть левитирующий ранец и летный комбинезон и отлетать несколько кругов над полигоном, заодно отстреляв пару обойм по мишеням. Ребров стремился поддерживать свою магическую силу и боевые навыки в норме, жалуясь на обилие штабной работы. Я обычно составлял ему компанию, иногда мы устраивали учебные воздушные бои для моих офицеров. Которые я даже порою проигрывал... из уважения к начальству. Ну, а потом чай с закуской и иногда чего покрепче Реброву и разговор о делах насущных в моем кабинете.

О болезни Корнилина шеф отдела специальных операций говорил спокойно — мол, житейское дело, обычная плановая операция во избежание ухудшения. Казак он крепкий, еще не старый — волноваться не о чем. Я этому и особого значения не придал. Поэтому сообщение по радио о его смерти стало для меня настоящим шоком. Председатель исполнительного военно-народного комитета умер от остановки сердца прямо на операционном столе. Как потом показала экспертиза — опытный врач допустил ошибку. Находящемуся под хлороформным наркозом больному при ухудшении сердечной деятельности вкололи адреналин. Сам ли доктор так ошибся или ему подсказали — неизвестно. Но на следующий день после смерти Корнилина, на экстренном совещании большинством голосов председателем комитета был выбран министр промышленности России Анатолий Константинович Выпин. Он же стал главным распорядителем на похоронах и взял на себя руководство расследованием смерти Лавра Георгиевича. Расследование скоро зашло в тупик — взятый под домашний арест доктор покончил жизнь самоубийством, написав записку, что не может больше продолжать жить с таким грузом вины на совести, а других следов кроме врачебной ошибки найти не нашлось. Просто ошибка...врач волновался во время операции высокопоставленного лица и забыл о противопоказаниях применения адреналина при наркозе.

Через несколько дней после похорон подвыпивший Ребров впервые по-настоящему разоткровенничался со мной. Мы остались поздним вечером вдвоем в моем кабинете, и нам обоим было в тот момент очень и очень плохо. Бывает так когда уходит кто-то близкий... Хотелось выговориться, помянуть Корнилина, понять, что нам ждать дальше. Генерал был мрачен как туча и молчалив, а в его глазах появилась какая-то тоска. Я поначалу молча пил крепчайший чай, Ребров тоже, только наполовину смешав его в кружке с коньяком. Удар был сильнейший, но оказалось, что все не так плохо как я думал. Когда генерал все же разговорился, все оказалось еще хуже...

Матвей Филиппович посвятил меня в некоторые подробности подковерной политической борьбы в комитете. Формально комитет был един как "народ и партия" и голосовал по важнейшим вопросам единогласно, но реально его члены разделились на две крупные фракции — условные "военно-консервативную" и "народно-либеральную". "Народники", чьим неофициальным лидером считался Выпин, отвечали за реформы и экономику и, в общем-то, неплохо справлялись, страна приходила потихоньку в себя. Но при этом постоянно критиковали "узколобых консерваторов" в погонах, которые имеют одну извилину от фуражки, не дают развернуть реформы вовсю и вечно принимают половинчатые решения. Пока был жив Корнилин — он ухитрялся соблюдать баланс интересов, против авторитета "спасителя отечества" не пойдешь. Но после его смерти случилось неожиданное — за назначение Выпина председателем комитета, проголосовали министр юстиции и министр внутренних дел, которые раньше считались "консерваторами" и власть в комитете твердо перешла к "народникам".

— Чудно получается, но кроме как с тобой мне откровенно и поговорить не с кем, — устало сказал после третьего стакана "чая" генерал, расстегнув ворот мундира. — Никогда бы не подумал, что такое случится. А вот поди же ты... Маленькая девочка оказалась другом и соратником, который точно не сдаст. Мы же с тобой вместе нашли Корнилина, мы оба маги...но главное мы сейчас гарантированно в одной связке.

"Ага, ты да я, да мы с тобой", — подумал я, глядя как он посыпает сахаром дольку лимона. "Я один поначалу все тянул. И вытянул бы победу и без тебя, мой генерал".

— А теперь чего от народников ждать? — Спросил я вслух.

— Не бином Ньютона. Большой кадровой чистки, — Ребров, поморщившись, закусил лимоном глоток чаю, прикурил папиросу и крепко затянулся. — Сначала Выпин поставит на ключевые посты своих людей. В том числе и в армии. На меня уже в штабных коридорах смотрят как на прокаженного, которому недолго осталось... Руку жмут, а глаза отводят... Верные корнилинцы Выпину не очень-то нужны, их постараются с важных мест тихонько убрать. А мы с тобой Таня как раз самые верные корнилинцы и есть, так что мимо нас не пройдут. А потом — потом посмотрим. Самое страшное, если они развернут вовсю реформы. В стране куча противоречий, надо действовать очень осторожно. С вопросом о земле масса сложностей, много недовольных промышленной политикой. Но этим либералам хрен что объяснишь. А еще война на пороге.

— С Суомией? — деловито спросил я.

— Как догадалась? — Поднял взгляд на меня генерал.

— А с кем еще? — Пожал я плечиками. — К тому же я газеты иногда читаю. И вижу от статьи к статье ускоренную пропагандистскую предвоенную накачку. Да и в армии всякие слухи ходят...