Новатерра-2. Часть 1. Целитель

Укладывая самое необходимое в РД, гетман обратил внимание на старенького зайчика размером с... совсем, короче, крошечный, изрядно вытертый комочек бледно-розового плюша. Довольно странно, он ведь месяцами мог не замечать игрушку, но в самые ответственные, если не сказать — переломные, моменты жизни еле-еле различимая ввиду изношенности заячья мордашка обязательно мозолила глаза. И сразу вспомнился Тот Самый Год, Тот Самый День, день третий после Катаклизма...

...Их было два десятка человек, оборванных, израненных, голодных, сумасшедших, потерявших в прошлой жизни всё и вся. Кто-то искал успокоения — упокоения! — в самоубийстве. Кто-то — в жратве. Кто-то — в интимной близости без перерыва. Кто-то — в первобытном зверстве. А она... Она стояла на коленях, утопая в изумрудной зелени лесной поляны. Нагая. Перед трупиком ребенка. Без искры разума в глазах, похожих на затухшие угли. С веревкой из лоскутьев платья 'от кутюр' в сведенных судорогой крохотных ладонях. И на конце её — петля! А рядом равнодушно улыбался, явственно благоухая дорогим парфюмом, этот самый зайчик... Гетман — тогда ещё простой комбат — припрятал детскую игрушку на груди, подкладывал спасённой женщине в постель, тайком ронял на розовую шкурку слёзы и молил Всевышнего вернуть обоим — и себе, и ей — рассудок. Миру — тоже. А как-то раз проснулся от прикосновения горячих мягких губ к своей пропахшей дымом, плохо выбритой щеке... С тех пор они не расставались больше ни на день! Наверное, в чём-то благодаря и этому пушистому комочку прошлой жизни... Ну, что осклабился, дружище? Полезай в рюкзак, попутешествуем! Только бы — не в один конец...

А в рюкзаке его и без игрушки всякого добра уже хватало, одни четыре золотистых блока 'Явы' чего стоили! Сухой паёк на самый крайний случай. Бельё. Несессер. Полотенца. Блокноты. Ручки. Маркер. Батареи. Спирт. Лекарства. Репелленты. Кимоно. Комплект посуды из пластмассы. Шоколад для 'мелкой'. Мало ли чего... Фонарь, жгут, запасной аккумулятор к телефону — в нарукавные карманы. Сам телефон-радиостанцию, незаначенные деньги, документы — в нагрудные. Револьвер — во внутреннюю кобуру. Метательные ножи и плеть-убийцу — в сапожки. Топор-лопатку, пистолет, флягу для воды, гранаты, нож диверсанта с упрятанным внутрь рукояти комплектом выживания (четыре спички, тёрка, леска, рыболовные крючки, грифель карандаша, таблетки для обеззараживания воды, иголка, антидот и биостимулятор) — на ремень. И всё равно ведь что-нибудь забудется! Часы. Бинокль. Пластырь. Скотч. Точило. Карты топографические. Карты для забавы в 'дурачка'. Компас. Защитные очки. Слаборадиоактивная метка 'След'. Наушники. Гарнитура Bluetooth. Диктофон. Аптечка. Универсальный набор инструментов. Резиновый жгут... ага, в кармане! Зажигалки. Пенка. Одеколон. Дезодорант. Стельки. Копыта. Копыта. Копыта? Копыта!.. Явились, амазонки, запылились!

Щёлкнул дверной замок, отфыркался и заурчал в прихожей Дэн, потом раздался дробный топот, и в кабинет влетела раскрасневшаяся, насквозь пропылённая Алёнка. Девушка обвила горячими руками шею Александра, он подхватил её за талию и закружил по комнате.

— Папка-а-а, какой класс! Я каталась на Орлике! Знаешь, он кто? Сивка-бурка, вещая каурка, вот так! — громогласно восклицала она, задыхаясь от восторга.

— Вот так, да? — прохрипел полузадушенный гетман. — 'Сивый', насколько мне известно, это тёмно-сизый, серый с проседью, 'бурый' — ореховый, искрасна черноватый, ну, а 'каурый', как утверждают наши коневоды, — рыжий с желтизной. Вот и представь себе такого вещего ублюдка! Привыкни, радость моя, сказка — часто ложь.

— А ты ворчун! — хихикнула Алёнка. — А ты... а ты...

И вдруг увидела разложенные на столе оружие и рюкзаки. Мордашка её сразу сделалась серьёзной и унылой.

— А ты уезжаешь, да? Я так и знала! Я чувствовала! Да-а-а! Всегда-а-а!..

— Алё, гараж! Ну-ка, не плакать, вещая моя! Я действительно завтра уезжаю. Хочешь со мной?

— Кто, я?! — на миг опешила она и вдруг пронзительно воскликнула. — Хочу-у-у! — потом, припав к его щеке, восторженно прошептала. — Хоть на край света! Хоть ещё дальше... А куда мы поедем, па?

— Вот на край света и поедем, — горько усмехнулся он.

— А что мы там будем делать? — начала дурачиться довольная девчонка.

— О-о! Будем искать сокровища, сражаться со злыми волшебниками, великанами, чудовищами, разбойниками, Смертью самой, — ответил гетман.

И подумал: 'Так оно и будет'...

— Смерть сильная, — явственно вздрогнула Алёнка.

— А мы разве слабые?!

— Да, ты-то сильный, а я...

— Но я же с тобой! И Алина тоже. Едем?

— Конечно, па! А Орлика возьмём?

— Ну, разумеется! На чём, вернее, ком же ты поедешь? У меня есть Аквилон, у Алины — Басмач, у тебя теперь — Орлик.

— Вау! А на ком поедет Дэн?

— Дэн? Да, конечно, Дэн...

Кретин! Про барбоса своего любимого забыл!

— ...Дэн, наверное, побежит на своих четырёх... Впрочем, мы что-нибудь придумаем. Успеем, потому что завтра для начала полетим на вертолёте.

— Ура-а-а!!!

— Что за шум в пассажирском салоне? Ах, это просто террористы! — голос супруги прозвучал столь неожиданно, что гетман содрогнулся.

Она, застыв в дверном проёме, как в портретной раме, глядела на них и улыбалась. Устало. Печально. Сквозь слёзы. Сквозь горе. Сквозь боль. Сквозь вопль в одночасье разбитой души...

В полном и точном соответствии со старой революционной песней, их сборы были недолги. Уже к четвёртым предвечерним склянкам, то бишь на суше восемнадцати часам (казак-десантник всесторонне начал подготовку к дальнему речному путешествию), поклажа, исключая снедь, была рассортирована и упакована. Дамы едва держались на ногах, но предстояло обсудить ещё один вопрос, причём серьёзный и неоднозначный. Хозяин дома вновь позвал их в кабинет.

— Девчонки, а теперь самое главное на сегодня: наденьте это!

Он протянул жене и падчерице крестики. Невзрачные и грубые, будто сработанные деревенским плотником с похмелья, они покачивались на затёртых, столь же мало эстетичных, как и сами, толстых кожаных шнурках. Вернее, на сварных стальных цепях под тонкой кожаной оплёткой... Ни цента, ни копейки ценности для самых отмороженных разбойников они на вид не представляли. И душу не спасали. Зато губили её влёт — лишь раскуси распятие, и тут же лопнет капсула с молниеносно действующим ядом, спасибо за него гуманисту Доктору Смерть и милейшей Сибирской Язве...

— Нам с вами, дорогие мои, предстоит не беззаботная прогулка, но опаснейшее путешествие мало того что по истерзанной Чумой земле, так ещё и через регион, где много лет шла кровавая война. Горская неволя хуже смерти, особенно для красивой женщины-славянки, все круги ада каждый Божий день. Эти распятия призваны помочь избегнуть боли и унижения. В безвыходной ситуации достаточно впиться зубами в крест, и душа моментально, безо всяких мучений вознесётся в райские кущи...

Алёнка, побелев, испуганно прикрыла грудь дрожащими руками. Во взгляде её явственно читались страх и осуждение.

— Не гляди так, девочка, я знаю, ты — истинно православный человек. Но такой шаг, поверь мне, не будет зачтён самоубийством — лишь добровольным избавлением от тяжких мук. Это не грех. Господь ведь не воспрещает праведникам любыми средствами вырываться из лап дьявола, верно?

Ответа не последовало, и Александр продолжал:

— Единственное, о чём я вас прошу, — не торопитесь, оцените ситуацию и, если уж придётся, воспользуйтесь последним средством в самом крайнем случае. А впрочем, это — так, страховка...

— Понты, — шепнула девушка.

— Примерно так, моя хорошая. Ничего из ряда вон не случится... Не должно случиться! С вами буду я, будут Серёга, Костик, Док, Лепи... ну, этот... Александр Петрович Кучинский, Паша Никоненко, Карапет, будут лучшие наши бойцы. Да всех сил Зла не хватит, чтобы одолеть нашу дружину! Отступит даже Смерть, я верю. Ну, надеюсь...

Алина громко всхлипнула.

— Ну что ты, ма?! — обняла её Алёнка. — Ничего страшного! Даже я не боюсь... Всё будет хорошо, вот увидишь. Гетман сказал!

— Конечно, малыш, всё будет хорошо! Раз гетман так сказал...

Она поверх плеча Алёнки подняла глаза на мужа. Глаза, исполненные скорбью и отчаянием. И всё же Александр заметил в их бездонной чёрной пропасти еле теплящийся огонёк надежды.

И тут меж ними протолкался пёс.

— Дэн приглашает нас ужинать, — через силу улыбнулась Алина. — Давайте перекусим и будем укладываться, завтра вставать ни свет ни заря...

Определив цель экспедиции небрежным жестом и чертовски ясным 'надо съездить по работе', гетман за ужином пустился в самый откровенный трёп. Краснел, казалось, даже Дэн, выслушивая, например, как вкусен дружеский шашлык в компании со злыми ваххабитами. Как рыцарственно и гуманно относились воины ислама к христианским ратникам. И, разумеется, наоборот. Как все подряд, буквально наперегонки, щадили мирных граждан и военнопленных. Как опускались ниц кинжалы, автоматы и стволы орудий перед волшебной силой заклинания: 'Вы не имеете на это никакого права!' О том, что пуля — дура, и летает только в белый свет да в молоко. Что жертвы на любой войне — от старости и от педикулёза. Правда, ещё в Отечественную один солдат — не наш, конечно же, фашист! — погиб от ожирения... Что после полугода на передовой солдат и офицеров в принудительном порядке развозили по госпиталям — сбрасывать лишний вес. Что до Чумы вёл переписку с несколькими корешами из числа фанатиков ортодоксального ислама. Один из них потом, распробовав кошерную свинину, поспешил принять иудаизм, другой стал настоятельницей женского монастыря в Удмуртии. Что всё на свете, кроме пчёл, — фигня! Но если призадуматься, то пчёлы тоже, в общем-то, такая же...

Жена помалкивала, иронично глядя на него, зато Алёнка веселилась, предвкушая завтрашний полёт и россыпь новых впечатлений. Ребёнок! Но ребёнок остро чувствующий, взрослый, далеко не без царя в золотовласой голове. Когда, отужинав и приняв ванну, гетман заглянул к ней в спальню пожелать спокойной ночи, она вдруг тихо прошептала ему на ухо:

— Мы ведь не развлекаться едем, да, па? Всё не так просто, правда?

— Правда, моя хорошая. В этой жизни вообще всё непросто...

— Расскажи мне, я пойму! И — никому-никому!

— Честно?

— Честное слово, па! Бля буду, матерью клянусь!

— Тьфу! Где это ты подхватила?!

— Серёжа так говорит...

— Серёже твоему язык бы оторвать!

— Прости, па, я больше не буду! Уже забыла... Расскажи, а!

— Рассказать?.. Ладно, слушай! Живут далеко за горами Кавказа добрые чародеи...

— Нет, па, правду!

— Ты хочешь правды? — он покусал губу. — Прости, малыш, пока не могу. Не имею права. Это не моя тайна...

Тут гетман не лукавил — это была её тайна. Пока что даже от неё самой. Надолго ли?

— ...Но когда мы возвратимся — конечно, если... хм, едва лишь переступим порог, я сразу же всё подробно тебе расскажу, обещаю.

— Хорошо, па, пусть будет так...

Девушка разочарованно повздыхала. Но васильковые глаза вдруг засверкали, на алых губах заблистала улыбка.

— Я верю, па! Пусть будут чародеи.

'Да-да, пусть будут чародеи, — думал он. — Пусть они только будут!'

— Я люблю тебя, па! Больше всего на свете люблю. Пошли нам, Господи, удачу!

— Да, не мешало бы, — пробормотал угрюмый Александр. — Я тоже люблю тебя, мой сладкий малыш! Люблю и сделаю всё, чтобы ты была счастлива... Счастлива, жива и здорова!

Последние слова он произнёс одним лишь сердцем. Разум не дал команды языку и лёгким, во-первых, потому, что незачем попусту болтать, а во-вторых, рассчитывать на жизнь в подобной ситуации по меньшей мере несерьёзно...

В супружеской постели, судорожно обхватив подушку, плакала Алина.

— Не обращай внимания, Аль, — прошептала она сквозь слёзы. — Это в последний... в крайний раз! С этого момента и на всё оставшееся время я буду весела, бодра и беззаботна, Алёнка ничего не заподозрит. Во всяком случае, по мне.

— Поздно, моя прелесть, она уже заподозрила, — вздохнул супруг и, крепко прижимая к себе горячее обнажённое тело, взъерошил 'шапочку' коротких смоляных волос.

— Ты разболтал?!

— Нет, я молчал, как Симон Аршакович Тер-Петросян на допросе.

— Кто это?

— Революционер Камо.

— Ну, блин..! Я ведь серьёзно спрашиваю!

— А я серьёзно молчал, вернее, молол всякую ерунду.

— Ещё какую! У меня аж уши завяли.

— Вымой голову с удобрением, может, взойдут, в смысле, поднимутся... Ничего я не разболтал, но она подозревает неладное, так что соберись, Алька, держи себя в руках!

Алина усмехнулась, ловко освободилась из его объятий и с резкими шлепками по плечам потискала сама себя.

— Ни грамма приятных ощущений! Может быть, ты попробуешь?

Он повернулся к ней спиной, вытянул руку и похлопал там же.

— Эй, вашество, куда на боковую?! Кто намекал — 'взойдут, поднимутся'? Взойди-ка на супружеское ложе и поднимай-ка своего..!

Занавес!

Понимаешь, всё ещё будет!

В сто концов убегают рельсы,

Самолеты уходят в рейсы,

Корабли снимаются с якоря.

Если б помнили это люди,

Если б помнили это люди,

Чаще думали бы о чуде,

Реже бы люди плакали...

(слова В.Тушновой)

И снова занавес!

Люди не плакали. Люди как раз-таки думали о чуде. Гетман раздумывал о том, что ныне самым чудным действом было бы уснуть. Но ведь не даст, чертовка!

Алина тоже думала о чуде — о...

— О, вашество! Ну-ка, не спать!

— Чего ещё?

— Таво! Дело в следующем: сегодня утром ты допустил серьёзную гносеологическую ошибку...

— Не выражаться! И вообще — начальник всегда прав. Тем не менее, миледи, ваша версия будет выслушана. Только кратко!

— Конечно, кратко. Тут не удлинишь. Как и в случае с вашим малы...

— Ма-а-алчать!

— Молчу...

— Говори по существу!

— Говорю по существу: Мэрион Джонс — афроамериканская баба, а не мужик, так что резвым чёрным чёртом быть никак не может.

— Мэрион Джонс... Кто это?.. Ах, да! — гетман вспомнил утреннее сравнение Алины с темнокожей спринтершей. — Уговорила, пусть будет чёрная резвая чертяка. Или чертила.

— Четыре черненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами...

— Чересчур чумовую чушь! — закончил он и, несколько секунд подумав, продолжал. — Чем чокнутого чукчу чрезвычайно... это, ну... как его там?.. короче, чёрт с ним, спать!

— Ага, чичас! Взойди-ка на супружеское ложе и...

— О, Боже! Слушай, за окном ещё не утро? На работу! На работу!..

16 августа. Поместье благородного контрабандиста

Выяснение отношений на месте ДТП внедорожника с 'Запорожцем':

— Ну, мужик, ты попал на бабки! Ты кто вообще, типа, по жизни?

— Я... я... я типограф.

— Нормально, блин, он, типа, граф! А мы с пацанами, типа, быдло, да?..

Заспанный гетман устроился в удобном правом кресле лётчика-штурмана (коллеги его называют 'правак') транспортно-боевого вертолёта Ми-8т, разглядывал станицу сквозь вздымаемую лопастями пыль и бормотал, совсем как юный друг советской космонавтики под впечатлением от телерепортажа из Центра управления полётом.