— Ты даешь гарантию, что ей ничего не грозит?
— я тебе не страхагент! И чем дольше ты мотаешь мне нервы, тем вам обоим хуже будет, — разозлилась я. Да что ж это такое! Ты им помочь хочешь, а они еще и сопротивляются!? — Пять секунд на размышления, а потом можете оба дохнуть!
Видимо я была убедительна. Девушка очутилась на диване через три секунды. А Лешка положил обе руки ей на плечи. Я прищурилась.
— Руки — ей на голову. Христа видал на картинках? Как он там лапы на мозги возлагает?
— Эээээ...
— вот и ты так сделай. Живо!
Лешка молча и мрачно повиновался. А я встала напротив — и решительно опустила свои руки поверх его. И прищурилась. Два черных пятна нагло плавали в ауре девушки. Ну, и как звать эту пакость?
— Цыпа-цыпа-цыпа.... Кис-кис-кис... На-на-на-на-на...
Я вздохнула. Ой, как же мне не хотелось лезть в эту гниль. Но — все правильно. Лешка больше и вкуснее. На него приходится больше этих слизней. А если я встану рядом с ним и приоткроюсь — они подумают, что я — еще вкуснее. И надо слопать меня. Девочку они оставят в покое.
А вот успею ли увернуться — я?
А куда я денусь, если надо.
А вечером как следует прокомпостирую мозги Мечиславу. Если бы он меня туда не отправил...
Ой!
Черт!
А ведь если бы он меня туда не отправил — деда бы уже не было. Или не стало бы чуть позже. Во что переродятся напитавшиеся слизняки? Смогу ли я это понять? Помочь?
Ответа не было. Но и желание ругаться с вампиром исчезло.
Я держала свои руки на расстоянии пары миллиметров от Лешкиных. Ауры перемешивались. Я видела, как активизировались его твари. Но их было мало. Слишком мало. И чтобы переползти ко мне, придется разорвать сеть. И тогда зашевелились твари на голове девушки. Они были ближе. Им было удобнее. Я была сильнее, а значит и вкуснее. И они решили этим воспользоваться.
Медленно, как ошметок грязи, один из слизняков стронулся с места. Мне тут же захотелось подпрыгнуть и крикнуть 'Ура! Я не ошиблась!', но пришлось замереть — и следить за второй тварью. Та пару секунд помешкала, заставив меня похолодеть — а вдруг я ошибаюсь — и хотя бы один останется. Но — нет. Так же медленно и неохотно, как сползающий по стене комок густой грязи, слизняк двинулся вслед за братом.
Я выдохнула — и на миг прикоснулась к рукам Алексея. Буквально кончиками пальцев. Но этого оказалось достаточно. Ауры — это хорошо. Но мало. А вот при личном контакте меня учуяли намного лучше. И двинулись быстрее.
Вот и ладненько, вот и славненько...
Ползите, лапочки...
Я перевела взгляд на лицо Алексея. Бледен, на лбу выступил пот, глаза мутные, ему явно не слишком хорошо, но стоит. Дрожит, но держится.
Взгляд на руки. Нет, еще не доползли...
— Лешка, ты меня слышишь?
Глаза опущены, но ресницы дрогнули. Слышит. И готов исполнить все, что я прикажу.
— Как только я отниму руки — тут же убирай свои. Ясно?
Согласный короткий кивок. И я опять впилась взглядом в мерзкие капли грязи. Эх, чуть бы быстрее!
Долго звать не пришлось. Минуты полторы. В последний момент, когда тварюшки переползли на руки Алексея, но еще не успели доползти до меня — я разорвала контакт. И в следующую секунду Алексей резко отшатнулся и от меня и от журналистки.
Твари остались на нем. Есть!
Я внимательно вгляделась в ауру девушки.
Чисто. Да, кое-где есть пятна, разрывы, помутнения. Ну да ладно. Человек — это система восстанавливающаяся. Да и я найду время — гляну на нее недельки через две — три. А сейчас...
Я быстро кивнула головой Валентину.
— Валь, ты с нами. Поможешь, если что пойдет не так. Дед, на тебя вся надежда. Займи девушку делом и скажи, что ей надо к врачу. Плиззз....
— а ты?
— я буду долечивать Лешку.
— Очень мило. Это тебе точно ничем не грозит?
— Разве что общей слабостью. Ну да я уже говорила. Помнишь?
— Знаю.
— Тогда... куда бы нам пойти?
Дед покачал головой.
— Лучше вам никуда не идти, а отвезти Алексея к тебе домой — и заняться этим нехорошим делом дома. Ты как, выдержишь? — теперь дед смотрел на оборотня.
— Да. Я справлюсь.
Ну что ж, никто его за язык не тянул.
* * *
Валентин загрузил нас обоих в свой джип — меня на переднее сиденье, Лешку на заднее — и рванул с места.
— Эй, ты осторожнее, — даже забеспокоилась я. Я знаю, что из оборотней получаются шикарные гонщики, потому что скорость их реакции в несколько раз выше человеческой, но ведь это не трасса. В жизни всегда есть место мелким пакостям, вроде ГАИшников. Зачем попадать к ним в жадные лапки?
Валентин внял и чуть снизил скорость. Но до моего дома мы все равно добрались в рекордно короткое время. Лешка кое-как выполз из джипа и поплелся к подъезду. А в квартире — рухнул на ковер в гостиной — и задрал руки вверх — хочешь — убивай, но только двигаться все равно не заставишь.
Я и не стала. Зачем? Вместо этого кивнула Валентину. Оборотень притащил из ванной ведро с водой, из кухни — графин и стаканы — и занял выжидательную позицию в компьютерном кресле. А я села на ковер рядом с оборотнем, выдохнула — и решительно положила руки ему на виски.
Пальцы пронзили тысячи крохотных горячих иголочек. И проваливаясь на свою любимую поляну, я успела ухватить за хвост только одну мысль: 'только бы с руками не было, как в прошлый раз. А то опять лечи месяц!'.
* * *
Поляна была все такой же. Спокойной. Тихой. Яркой. Радостной и уютной. И уходить отсюда не хотелось. Что-то делать — тоже. Но за спиной послышался стон — и мне пришлось обернуться. Разумеется, Лешка. Кто же еще мог попасть сюда?
Но в каком виде!
Если раньше, в реальности, я видела эту пакость, как черных слизняков, то сейчас они представляли собой совсем другую картину. Плесень. Гниль. Разложение. Трупные пятна. Гангрена. Смешать все это в одном омерзительном котле — и полюбоваться результатом. Я была неправа изначально. Делом этих слизняков было не стянуть на себя все энергетические потоки. Это происходило спонтанно. Аура просто старалась залатать дыры.
А черная сетка?
При ближайшем взгляде оказалось, что это просто — гниение по точкам. Аура просто расползалась в этих местах, как старая тряпка.
М-да. С таким я еще не сталкивалась. А делать что-то надо.
Оборотень лежал на траве и глядел на меня умоляющими глазами. Не считая отчетливо видимой ауры, он выглядел так же, как и в реальном мире.
— Что-то серьезное?
— Да. Но будем лечить, — я храбро улыбнулась. — Только если будет больно — чур не жаловаться.
— Не буду, — оборотень улыбался, а губы у него были совсем белыми.
Надо справиться. Но как?
Есть ли молитва об удалении плесени?
Если и есть — я ее точно не знаю. Не готовилась.
Я попробовала пальцем дотронуться до одного из плесневых пятен. Хоть прикинуть, что они из себя представляют. Дыры там, или что-то другое?
Ай!
Больно, мать их плесенью!
Палец словно обожгло кислотой. Но я мужественно продолжала держать его на том же месте. Пятно было попробовало переползти на меня, но куда там! Бодренько доползя до середины пальца, оно, такое впечатление, принюхалось — и так же быстро сползло обратно. А потом попыталось удрать из-под руки.
Боится?
Или...
И не давая себе даже минуты на размышление, я накрыла рукой мерзкое пятно.
И взвыла в голос от боли. Было жутко неприятно. Словно рукой попала в концентрированную кислоту. Или что-то еще такое же едучее. Ну да ничего. Справлюсь. И я накрыла второй рукой второе пятно.
Переламывать себя — это просто и ужасно.
Отпусти его, отпусти.
Не добром прошу, и не злом прошу
Уходи. Навсегда уходи.
Исчезай, растворяйся во мгле.
Тебе нет места на этой земле.
Я не позволю тебе губить людей.
Я все равно сильней.
И сила моя — не от добра и не от зла.
Я сильна, потому что одна стою перед тобой.
Одна — но мои близкие сейчас за мной
Надеются на меня — и я не могу уйти...
Отпусти его. Отпусти. Я стою на твоем пути.
И вдвоем нам здесь никогда не пройти.
Я шептала первое, что приходило в голову, а сама вела руками по Лешкиной ауре. И накрывала одного 'слизняка' за другим. Они бились, пытались сгрудиться в кучу, уползти, но я храбро ловила их — одного за другим — и стискивала, что есть силы. Ощущение было такое, словно тискаешь живого слизня.
Проходило несколько минут — и эта гадость растворялась под моими руками. Пальцы щипало, ну да ладно. Не в первый раз. Справлюсь.
Убирайся прочь. Проливайся в ночь
Грязным дождем, в любой водоем...
Убирайся прочь! Не тревожь никого.
Ни меня, ни его. Прочь.
Никто не сможет тебе помочь.
Я сильней. Ядовитее сотни змей.
Страшнее дрожи земли.
Смертоноснее, чем ураган вдали.
Это — только моя борьба.
Ради тех, кто должен любить.
Смеяться, радоваться, просто жить.
Навсегда уходи. Навсегда — уходи.
Слова как-то помогали. Здесь все — помогало мне. Я шептала — и отзывался воздух, шелестела трава, водили ветками деревья, щедро делясь со мной силой. И становилось спокойно и уютно. Даже когда руки огнем горели. Здесь я — дома.
Сколько прошло времени? Много? Мало?
Я не знала.
Но зато Лешка был чист, как свежевыпавший снег. И я кое-как потянула его обратно в реальность.
Безумно хотелось остаться на поляне. Лечь прямо в высокую траву, глядеть, как колышутся под ветром солнечные головки одуванчиков — и ничего не делать. Ни о чем не думать. Но я знала — нельзя. Сейчас я потратила много сил. Если я останусь здесь, восстановление пойдет намного медленнее. А если я приползу сюда вконец израненной и ослабленной — это меня просто убьет.
Даже не убьет.
Я просто останусь здесь навсегда. Прорасту. Пущу корни. И буду глядеть на пришедшего к лесному озеру очередного волшебника сотни лет спустя. Шелестеть листвой и тянуть руки-ветви. Нельзя сказать, что меня пугает такая перспектива. В смерти пугает — неизвестность. Или то, что нас потом уже не будет. А чего бояться мне? Это ведь все равно буду — я. Просто меня уже ничего не будет волновать.
Ладно! Не время для таких мыслей!
Я собралась — и вывалилась в реальность.
Мы лежали на ковре. Вдвоем. И даже в обнимку. Мои руки весьма интимно находились на теле оборотня. Одна — на плече. Второй я крепко сжимала его запястье. И тянула за собой. То есть это на поляне — за собой. А здесь — просто на себя. М-да.
Я тут же разжала пальцы — и отвалилась.
Кто-то (разумеется, Валька) ловко приподнял меня с ковра — и к моим губам поднесли здоровущую чашку крепкого и сладкого чая. Я выхлебала ее в три глотка, обожгла язык и попросила еще.
Получила еще чашку, выпила чуть помедленнее — и подмигнула оборотням.
— Ребята, перетащите меня в спальню — и больше я вас не держу. Дверь отлично захлопнется сама. Я отосплюсь — и вечером приползу к Мечиславу с отчетом.
— Позвонишь мне — я за тобой приеду.
Валентин подхватил меня на руки и потащил в спальню. Я вздохнула. Если бы это был Даниэль...
Впрочем, страдать особо не получилось. Страдать хорошо, когда ты сытый, выспавшийся и довольный жизнью. Вот как разные аристократы. Чего у них были популярны самоубийства? А делать им было нечего — вот и все. Зажрались. Живет какая-нибудь фифа или... Как это в мужском роде? Фиф? Фифун? Фифон? А, не важно. И все у него есть, включая кобылье молоко и трусы с лампасами. Чего еще пожелать? Ясное дело, адреналинчику. Нервишки пощекотать. Вот тебе и дуэли и самоубийства. А почему не было самоубийств среди бандитов, нищих, воров... да вообще в бедных кварталах?
Потому что.
Когда целый день ишачишь ради горбушки хлеба — и думаешь, чем детей накормить — некогда раздумывать. Работать надо.
Это я к чему?
А к тому, что у меня тоже не получилось страдать. Я заснула — а еще вернее сказать — вырубилась, прежде чем моя голова коснулась подушки.
* * *
Сссила, сссила, сссила, восссхитительная сссила, текущая ко мне, наполняющая меня...
Это создание даже отдаленно не похоже на человека. И мысли его идут другими путями. Сейчас для него важно только одно — и оно нежится в потоке прибывающей со всех сторон жизненной энергии.
Как хорошо, что я уссспел рассскинуть сссети...
По крохотному кусссочку жизсссненной сссилы от каждого человека, попавшего под удар моих щупалец, теперь ссстанет моей сссилой. Мне надо очень много вернуть... я многое потерял зссса время зсссаточения....
Набрав же хоть немного сссилы, я сссмогу возсссдейссствовать на нынешнего владельца моей тюрьмы.
Я хочу быть сссвободным...
Сссила, сссила, сссила...
Ахссссссссс!!!
Резкая боль вырывает создание из теплого потока прибывающей силы. Резкая — и совершенно неожиданная. Ведь его щупальца — это его частички. И они практически так же неуязвимы, как и их хозяин. Что нужно сделать, чтобы их оборвать? Уничтожить физически?
Раньше существо было уверено, что это невозможно.
Видимо, люди смогли узнать что-то новое?
Но как? Неужели существуют еще борцы с такими, как сущессство? Невозможно! Или все-таки?
Кто посссмел!? Как это могло ссслучитьссся!?
Я найду этого человека! И он мне зсссаплатит зссса мою боль!
Глава 4
Предложения, от которых нельзя отказаться... но можно отвертеться
Меня разбудил откровенно мерзссский звонок телефона.
Противный и дребезжащий, он выдернул меня из забытья, как морковку из грядки. Я выругалась — и открыла глаза.
Я полностью одета. Лежу на своей кровати. Ага. Последнее, что я помню — это Валька, который тащит меня в спальню. Ну, тогда за честь можно не опасаться. Самое страшное, на что мог покуситься мой приятель... я перевела взгляд вниз — ага!
С меня нагло сняли туфли. А колготки оставили. И те перекрутились, как штопор.
Телефон продолжал надрываться.
Я сползла с кровати, прошлепала в коридор и от души (а душа у меня была — как с похмелья) рявкнула:
— Да!?
— Юля? Добрый вечер!
— Не Добрый вечер, а Леоверенская, — наехала я. И уже потом опознала в трубке голос Рокина. Но извиняться не стала. Могут у девушки быть критические дни? В смысле те, когда температура кипения души достигает критической точки.
Рокин на секунду замолчал, а потом осторожно произнес:
— Юля, вы пойдете на лекцию?
Тьфу! А вот слона-то я и не заметила! То есть зарыла и забыла. Но не то животное ИПФ, чтобы спокойно лежать, где положено.
И идти надо.
— пойду, — прошипела я. — Сколько времени?
— полчаса до начала лекции, — ехидно поведал мне Рокин.
— Тогда — не пойду. Все равно не успеваю.
Остановить ИПФовца такой мелочью не представлялось возможным.
— Я сейчас за вами заеду.
— Это когда?
— минут через десять будьте готовы.
И этот гад повесил трубку.
Я было метнулась по квартире, но потом махнула рукой и успокоилась. За десять минут душ все равно не принять. Значит, и переодеваться смысла нет. Умыться?
Я взглянула в зеркало.
Хорошо, что я не крашусь. Почти. Так, глаза карандашом подведу — и все. Отражающееся в зеркале встрепанное чудовище со здоровущими синяками под глазами, впалыми щеками и кривой ухмылкой в пол-морды (помада была лишней, не забыть потом наволочку на подушке поменять) могло довести до невроза кого угодно. Ну и что!? Все святоши любят повторять, что главное в женщине — не внешняя красота, а внутреннее содержание.
