Прогулки по крышам

— Вам знаком термин: тайна личности? Нет? А ведь он заложен в основу нашего правосудия! Хотя, юридические основы вы должны изучать только в следующем году... Никто из родственников преступника, его потомков, его окружения не должен пострадать от общественного мнения. Вы бы хотели, чтоб в вас с детского сада тыкали пальцем: 'А вон дочка той ведьмы, что уничтожила столицу'? Нет? Почему-то я так и думал.

— Какое... гуманное правосудие... — сказала тихо Агата. — Лишает человека его родных... даже памяти об них... и заботится о его душевном состоянии...

Келдыш презрительно скривил губы:

— Думаю, все прекрасно знают, почему был принят этот закон. Тогдашние власть предержащие тоже имели в родных и в друзьях кучу волшебников. Быть магом, общаться с магами было престижно.

— Поэтому вы и злились, когда я читала книги о войне... Думали, я на что-то наткнусь? Догадаюсь?

— И еще мне не нравилась ваша зацикленность на этой теме. Это мне напоминало... ладно, дело прошлое.

Он качнул болтавшегося под зеркалом Хохотунчика. Сказал небрежно:

— Думаю, нет смысла спрашивать, где и с кем вы общались здесь, в столице?

— Смысла нет, — готовно согласилась Агата. — Даже если вы примените ко мне... особые методы. Когда я убеж... ушла, они наверняка сменили место дислокации.

Келдыш внимательно следил за качавшимся Хохотунчиком, отчего его взгляд напоминал взгляд кошки из настенных 'ходиков': туда-сюда, туда-сюда... Амплитуда все затихала.

— Какие особые методы? — спросил ровно. Агата внимательно смотрела на него.

— Такие. Мне рассказывали.

— А, — прокомментировал Келдыш. И умолк. Агата молчала тоже. Радость уходила... выдавливалась тяжестью. Безнадежностью. Тоской.

— Знаете, что меня удивляет, Мортимер? — спросил Келдыш через долгую паузу. Агата молча смотрела.

— Вы до сих пор не спросили о своей бабушке.

Она все собиралась и собиралась с духом...

И все не могла решиться.

— Она жива, — сообщил Келдыш безо всякой радости.

Агата осторожно выдохнула.

— А...

— Ей лучше. Она пришла в сознание, и теперь приходится ее буквально привязывать — чтоб не сорвалась из больницы вслед за вами.

— Значит, вы сказали ей?..

— Ну... видите ли, меня доставили в ту же больницу.

— И она... что она?

Келдыш неожиданно ухмыльнулся:

— Думаю, будь у нее побольше сил, она бы завершила начатое вашими друзьями!

— Они не мои друзья!

Келдыш кинул на нее быстрый взгляд, и Агата нахмурилась:

— И вы тоже!

— Ничуть не сомневаюсь, — согласился он. — Только они об этом не знают, раз ищут вас по всем вокзалам! Что вы собираетесь делать дальше?

— Я собиралась взять бабушку и где-нибудь переждать... Мы бы что-нибудь придумали!

— Один раз мадам Мортимер это уже удалось, — кивнул Келдыш. — Беда в том, что теперь о вашем существовании знаем не только мы с ней.

— А вы... — нерешительно сказала Агата, — н-не можете сказать им, что я... ну, бесталанная?

— Сказать-то могу... Да кто же мне поверит?

Агата посмотрела в стекло перед собой. Развела руками и так замерла:

— И что же теперь делать?

Келдыш словно только этого и дожидался:

— Для начала — хорошенько спрятаться на несколько дней. Причем здесь, в столице.

— Но где? Не у Лизы же?!

— И не у меня. Не хочу афишировать, что я все еще жив.

Келдыш тоже рассеянно посмотрел в переднее стекло.

— Мортимер, не хотите побывать в исторических местах?

— А?

— В катакомбах. Мы жили... выживали тогда в катакомбах. Думаю, я кое-что еще помню. Там нас не достанут — им и тогда туда не было ходу.

Катакомбы так катакомбы. Все равно.

— Это вы поймали моего отца?

Они ужинали за импровизированным столом из ящиков. Келдыш сервировал его с некоторым шиком — были даже салфетки. Агата крошила хлеб в остатки консервов. Смотрела, как он ест: с аппетитом и так же красиво, как делал почти все. Келдыш тщательно, до блеска очистил свою банку, с сожалением оглядел ее и прижал крышечку. Сказал спокойно:

— Нет.

Агата осторожно вздохнула. Узел, по-прежнему стягивающий горло, сделался чуть послабже. Келдыш глядел на нее сквозь черные густые ресницы.

— Но не думаю, что я бы от этого мучился угрызениями совести. Понимаю так, что вы с ним познакомились?

— А что это такое — потерять магию? Это как... ослепнуть?

Келдыш вытянул ноги, откинулся на стену, сонно и сыто оглядывая опустевший 'стол'. Агата продолжала размышлять вслух:

— Или это как паралич? Нет, наверное, слишком сильно...

— Слишком слабо.

Келдыш вытянул руку, разглядывая ее — так женщины любуются своим маникюром.

— Слишком, — повторил сосредоточенно. — Зрение, слух, возможность двигаться — без желания смотреть, слушать, куда-то идти. Паралич чувств — вот это будет вернее. Он ведь... не обрадовался вам? — спросил Келдыш утвердительно.

Агата кивнула. Келдыш не смотрел на нее, но увидел. Двинул бровями.

— Не думаю, чтобы он обрадовался хоть чему-то в своей жизни. Даже если бы вдруг объявилась ваша... Марина Мортимер, он бы и это воспринял как... данность.

Петля стянулась туже. Агата сказала сипло:

— А она может... объявиться?

Келдыш опустил руку и, наконец, посмотрел на Агату прямо.

— Нет. Вот это — исключено.

— Откуда вы знаете?

— Я видел, как она умерла.

Агата закрыла и открыла глаза.

— Вы...

— Не я! — перебил Келдыш с досадой. Скрестил на груди руки, словно готовясь к неизбежному и неприятному разговору.

— Она умерла, — сказал веско. — Это я вам могу гарантировать.

— А как?..

— А вот этого я вам не скажу.

Теперь уже Агата рассматривала свои руки.

— Почему?

Пауза.

— Смерть — очень неприятное дело, Мортимер, — сказал Келдыш тихо. — Очень. И очень личное — если ты не умираешь напоказ. Марина умирала не напоказ. Ее смерть... слегка примирила меня с ней. Это — все, что вы от меня услышите.

Он огляделся. Сказал, резко меняя тему разговора:

— К сожалению, наши апартаменты не так просторны и комфортабельны, как я привык...

Когда Агата изучала историю последней войны, столичные катакомбы представлялись ей чем-то таинственным и романтичным. После часового путешествия вслед за Келдышем по темным запутанным закоулкам, катакомбы превратились просто в слишком большой, пыльный, захламленный, а иногда и загаженный подвал. А 'апартаменты', которые выбрал Келдыш, были маленьким ответвлением от основного коридора. Здесь стояли старые ящики, лежанка из досок на таких же ящиках, покрытая истлевшими тряпками. Келдыш быстро произвел ревизию имеющейся 'мебели', починил шатавшуюся, выкинул тряпки, отгреб мысами дорогих замшевых ботинок крошево камней к стенам. И с сознанием выполненного долга объявил: 'Будем жить здесь'.

Агата повертела головой.

— А это все, и правда, осталось с войны?

Келдыш задумчиво осматривал стены.

— Вполне возможно, хотя я не узнаю... А, может, здесь жил-поживал поссорившийся с родителями подросток. Или бомж. Или какой-нибудь скрывающийся преступник...

Агата втянула голову в плечи. Келдыш сообщил равнодушно:

— Я выбрал ветку, по которой давно никто не ходил. И слегка запутал следы.

— Значит, никто случайно на нас не наткнется?

— Ни случайно, ни нарочно. Вы, надеюсь, не страдаете клаустрофобией?

— Не страдаю, — буркнула Агата. — А если б страдала, вы бы наверняка что-нибудь придумали...

Он снисходительно проигнорировал ее неумелую насмешку.

— Рад, что вы так высоко оцениваете мои таланты! А как насчет темноты?

— Я же не маленькая!

— Но помнится, вы говорили, что в детстве могли уснуть только с котом в обнимку...

Веское молчание.

— Кота здесь нет.

Он что, хочет предложить взамен кота себя? Агата озадаченно моргала.

Келдыш наблюдал с иронией.

— Я имел в виду только то, что светильник не погаснет, — сказал он, вдоволь понаслаждавшись ее растерянностью.

— Что, неужели наконец-то ваша магия?

— Нет. 'Вечная' батарейка.

Сон все не шел, хотя Келдыш рядом дышал ровно, глубоко. Успокаивающе.

Агата открыла глаза. 'Вечный' светильник продолжал гореть, и она ясно видела его профиль, тень под глазами, приоткрытые губы.

Интересно, а что чувствуешь, когда тебя целует взрослый мужчина? Мокрые напористые поцелуи Алекса совершенно не объясняли, что такого в поцелуе, о котором так часто твердят — едва ли не чаще, чем о сексе. Или это обычное всеобщее взрослое притворство — стыдно признаваться, что тебе не нравится и даже противно то, что должно волновать и нравиться по определению?

А как целуется Келдыш?

Как тогда он говорил в гостинице: 'Я не тискаю. И не лапаю. Я ласкаю женщин...'

Со смешанным чувством стыда, страха и волнения Агата представила, как он поворачивается, обнимает ее и...

— Послушайте, Мортимер, — сказал Келдыш, не открывая глаз. — Спите. Не будите зверя.

И повернулся к ней спиной. Агата осторожно и длинно выдохнула. Он ведь не умеет читать мысли? Ведь нет? Келдыш опять дышал ровно, но Агата ему уже не верила. Послушно замерла. От стены сильно тянуло холодом. Агата подумала-подумала, натянула на руки длинные рукава куртки и, свернувшись клубком, уткнулась лбом в твердую спину.

Она просыпалась медленно, словно толчками. Ее крест-накрест обнимали теплые руки, прижимали к большому горячему телу. Келдыш еще и придавил ее бедро тяжелым коленом — так что Агата шевельнуться не могла. Наверное, он всегда так спит, подумала она сонно, когда спит не один. Ему так удобно. Ей же было странно...

— О, как мило, — произнес кто-то кислым голосом.

Агата вздрогнула. Она знала, что Келдыш тоже проснулся — его руки чуть напряглись, сбилось ровное глубокое дыхание...

— Не дергайся, не дергайся, Черныш. Это только я.

Келдыш медленно повернулся и сел.

— Привет, Генрих.

Агата нашла очки у свернутой куртки, служившей им подушкой, и выглянула из-за спины Келдыша. Его плечо слегка шевельнулось, как будто он хотел задвинуть ее обратно. Не задвинул. Агата увидела стоящего перед ними пожилого светловолосого мужчину в красивом сером костюме.

— Здравствуйте-здравствуйте, фройлян, — сказал он приветливо.

— Здрассте...

Он окинул Агату внимательным взглядом и вновь обратился к Келдышу.

— Стареешь, мальчик. Что такое? Я обошел все твои ловушки. А если б я был не я?

Келдыш громко зевнул и потянулся.

— Ловушки не на тебя ставились. Как нашел?

— Во время войны я тоже бывал в этих катакомбах, если не помнишь, — ворчливо сказал Генрих. Огляделся, проверил пальцем на пыль поверхность ящика, поднес к глазам, вздохнул и уселся. Вновь поглядел на Агату.

— Так-так, значит, вот как обстоят дела?

Келдыш провел рукой по взлохмаченным волосам.

— А как, на твой взгляд, обстоят эти самые дела?

— Решил прикарманить сокровище себе?

Келдыш хохотнул. Хрипловато и невесело.

— Она вовсе не сокровище.

— Согласен-согласен, никто из членов семьи Мортимер не подарок, — кивнул Генрих. — Однако...

— Я не о том, — перебил его Келдыш. — Она не представляет никакой ценности. Ни для нас. Ни для них.

— То есть?

— Пусто. Чисто. Клэр. Никакой магии.

— Что?

— Никакой магии. Полный нуль, ноль. Зеро, если тебе так будет понятнее.

— Как?

Келдыш пожал плечами.

— Так. Ни в малейшей степени.

— Но ведь ты говорил...

— Я ошибался.

Генрих сощурился. Агате не понравился его взгляд: он словно прослушивал Келдыша глазами.

— Доказательства?

— Я водил ее к Слухачу.

Генрих покивал.

— Разумеется, не получив ни у кого разрешения?

Келдыш чуть повел плечом:

— Разумеется.

— Выговор, — сказал Генрих, не меняя интонации. — И он также не передал отчет дальше по инстанциям?

— Он себе не враг.

— И он сказал...

— Пусто.

— Ты проверил его квалификацию?

— И не раз.

— Координаты и идентификационный номер, надеюсь, припоминаешь?

— Припоминаю.

— Диктуй, диктуй.

Генрих небрежно занес цифры в электронную книжку, сунул ее во внутренний карман, и вновь посмотрел на Агату.

— Итак, ребенок, носящий фамилию Мортимер и не обладающий магией Мортимер?

— Выродок, — сквозь зубы подсказала Агата.

Он слегка поднял светлые брови и быстро взглянул на Келдыша.

— Ну-ну, хоть что-то ей перепало, не так ли?

— Вы говорите о нашем убийственном семейном обаянии? — уточнила Агата. Она, наконец, выбралась из-за спины Келдыша и села рядом, свесив ноги. Краем глаза заметила предостерегающий взгляд учителя, но упорно продолжала сверлить Генриха мрачными глазами. Мужчина моргнул и вдруг рассмеялся:

— Неплохой выпад, фройлян! Ваша бабушка была бы вами довольна!

— А моя мама?

Келдыш придавил ее руку, и Агата замолчала. Генрих помедлил.

— Думаю, для нее оказалось большой трагедией, что вы лишены таланта. И еще... э-э-э... одним стимулом к продолжению работы. Тогда объясни мне вот что, — он вновь обратился к Келдышу. — Почему наши друзья развили такую бешеную деятельность, чтобы заполучить себе младшую Мортимер?

Келдыш хмыкнул:

— Думаю, и в этом виноват я.

— То есть?

— Они обратили на нее внимание, когда я привез ее в столицу. Я-то думал, на Королевском мосту охотились на меня... вот что значит самомнение... Наверное, тогда они впервые и узнали о ее существовании. Зная меня, нетрудно сообразить, что Агата Мортимер представляет интерес для нашей службы. А, значит, и для них. Новый флаг движения! С нами Мортимер! Снова Мортимер! Да и ее способности, а они, как и я, не сомневались, что она унаследовала талант своей чертовой мамаши...

Агата, в свою очередь, впилась ногтями в его ладонь. С удовольствием. Келдыш с шипением вырвал руку, помахал ею в воздухе и продолжил:

— ...им бы пригодились. Вот так, вкратце, все и выглядит.

Генрих помолчал и вздохнул:

— Да уж, да, свинья везде грязи найдет... Тебя для чего посылали в провинцию? Отдохнуть — и от греха подальше! И во что ты нас всех втравил?

— В первый раз, что ли? — совершенно не смутился Келдыш.

— Не в первый, не в первый... Но с каждым разом твои... э-э-э... эскапады становятся все масштабнее. Мне будет спокойнее, если ты будешь находиться у меня на глазах. И девушка — тоже. Ты понял меня?

Келдыш молча кивнул.

— Ты понял меня?! — повысил голос Генрих.

— Да. Еще как, — быстро сказал Келдыш. — Моментально. Целиком и полностью. Яволь. Так точно. Слушаюсь.

Генрих для профилактики просверлил взглядом очередную дырку на келдышевской физиономии, и сказал Агате:

— Сожалею, что так все случилось.

А не засунете ли вы свои сожаления себе... Вслух Агата, конечно, сказала другое:

— Значит, теперь, когда все выяснилось, я могу вернуться к бабушке?

Генрих переглянулся с Келдышем, качнул головой:

— Пока нет. Нет. Думаем, в столице вам пока оставаться более... а-а-а... целесообразно. И безопасно.

— С ним? — Агата безо всякого почтения мотнула подбородком на Келдыша. — Безопасно?