вавилон 5

свежо в его памяти, когда его сознание витало в сероватой дымке между сном и

явью, перед ним промелькнули лица. Его родители, его брат, прочие солдаты,

Моллари, и над всеми маячила Мэриел с ее великолепными зубами и сверкающими

глазами...

— Дурла, — шептала она.

Она протянула ему руку, и сон стал еще более странным, потому что он не

походил на другие сны, он был слишком материален.

— Дурла, — снова позвала она, одновременно поманив его за собой. Вокруг

нее вращались цветные вихри.

Дурла увидел себя, шагнувшего к ней. Он взял ее за руку.

Нет, — подумал он, — это совершенно не похоже на другие сны. Обычно сны

просто основывались на его визуальной памяти. Но, взяв ее за руку, он

почувствовал, что она твердая, теплая, живая.

— Пойдем, — сказала она и легонько потянула его за руку, но Дурла из

чистого любопытства сопротивлялся. Вместо того, чтобы двигаться, он потащил

ее к себе, обхватил за плечи и страстно поцеловал. Она не сопротивлялась:

казалось, ее тело растворилось в его руках. Он почувствовал, как тепло

разлилось по его телу, и она оказалась уже не в его руках, а в нескольких

шагах от него, кокетливо помахивая ему, показывая, чтобы он следовал за ней.

— Потом у нас будет достаточно времени для этого, любовь моя, —

дразняще сказала она.

Он последовал за ней, и нереальность закружилась вокруг них. Пурпурные

и красные облака, казалось, отчаянно пульсировали, и Дурла понял, что они

находятся в гиперпространстве, двигаясь без усилий на световой скорости. Им

явно был не нужен космический корабль: они были выше таких мелких нужд, они

были от них далеки, за Пределом.

— Куда мы направляемся? — спросил он.

— Увидишь, — ответила она.

Гиперпространство вокруг них рассеялось, и далеко под ногами Дурлы

возникла планета. Потом — внезапная вспышка света, и Дурла обнаружил, что он

и Мэриел уже стоят на поверхности планеты. Небо было закрыто оранжевой

дымкой, и грязь под их ногами поднималась вверх клубами пыли.

— Где мы? — спросил Дурла, — что это за место?

— Отдаленный мир. Его назвали К0643, — сказала Мэриел. Она стиснула его

руку и добавила: — Пойдем, прогуляемся.

Они так и сделали. И, пока они гуляли, он понял, что никогда не

испытывал такого счастья, такого блаженства. Он боялся сказать что-либо,

опасаясь нарушить это мгновение и снова проснуться.

— Республика Центавр должна расширяться, — сказала она.

— Знаю. Мы должны показывать союзным мирам, что мы были испуганы, что

мы...

Но Мэриел покачала головой. Нет, она не была раздражена тем, что он

сказал, напротив, ее нежность по отношению к нему только возросла.

— Ты говоришь о завоевании. Они не должны являться твоей первоочередной

заботой.

— Да?

— Да, любовь моя.

Он подумал, что готов заплакать от радости, упиваясь своей эйфорией.

Любовь моя! Она назвала его "любовь моя"!

— Ты должен позаботиться о том, чтобы никто больше об этом не узнал.

Есть такие миры, которые не интересуют Альянс. Отдаленные миры, наподобие

этого. Ты должен организовать археологические экспедиции. Тебе надо начать

раскопки. Ты должен определить место. Пока ты занимаешься этим, Межзвездный

Альянс будет смеяться над тобой. Они будут издеваться и говорить:

"Посмотрите на некогда великую Республику Центавр, которая осела на пустых

мирах и копается в грязи, как примитивное животное!" Пусть болтают. Пусть

убаюкивают себя обманчивым ощущением безопасности.

Еще не все потеряно и, когда они обнаружат свою ошибку, будет уже

слишком поздно. Обрати свой взгляд за пределы Примы Центавра. Там, и только

там ты обнаружишь свое истинное величие.

— А ты? Если я это сделаю, ты будешь моей?

Она засмеялась и кивнула. Но потом предостерегающе добавила:

— Не ищи меня. Как бы это ни было для тебя соблазнительно, не делай

этого. Если ты будешь преследовать меня, я буду тебя презирать. Я сама приду

к тебе. Ты должен это понять. Я приду к тебе только тогда, когда ты сможешь

назвать меня своей.

— И эта планета — одно из условий?

— Эта, и многие другие, подобные ей. У тебя есть ресурсы. Организуй

раскопки, собери рабочих. Назначь нужных людей. Ты можешь это сделать,

Дурла. Я верю в тебя. И ты можешь верить мне.

Она взяла его за руки, нежно поцеловала его пальцы, а потом отпустила

их. Он смотрел на свои вытянутые руки, как будто они принадлежали кому-то

другому. Она отошла назад, почти паря в воздухе.

Он попытался последовать за ней, но она продолжала удерживать дистанцию

между ними, в немой мольбе протянув к нему руки.

Дурла ворочался в постели, его руки хватали воздух, когда он пытался

дотронуться до Мэриел во сне.

А потом, когда маленькое паукообразное существо спрыгнуло с его правого

плеча и поползло по полу, он перестал размахивать руками. Последние шаги до

своей цели оно преодолело одним скачком. Прядильщик Снов прыгнул на живот

Шив'калы и уютно устроился там.

— Отличная работа, — мягко сказал Шив'кала.

Он не станет действовать, основываясь только на одном этом внушении, —

предупредил Прядильщик Снов: специально выведенная разновидность стража.

— Да, я знаю. Придется сделать несколько сеансов, чтобы он

действительно осознал это. Но когда-нибудь он это сделает...

Ему не удалось закончить фразу.

Он услышал шаги. Дурла пару раз вскрикнул во время сеанса, возможно,

ночная охрана решила проверить, все ли с ним в порядке.

Гвардеец открыл дверь и заглянул внутрь, но Дурла был спокоен. Он

продолжал спать, его грудь мерно поднималась и опускалась. Охранники

осмотрели комнату, сделав это так незаметно, что Дурла даже не проснулся.

Обыск ничего не обнаружил.

И они удалились прочь, так и не заметив дракха, спокойно стоявшего в

полумраке, сливаясь с тенью...

Спящий почти проснулся. Внутри него зрела воля и стремление к

исполнению того, что ему было предначертано исполнить.

Процессия двигалась по направлению к нему, и спящий занял свое место...

и принялся ждать...

Скоро... скоро смысл его жизни будет ясен. Скоро, очень скоро...

Шеридан будет мертв. Это было делом нескольких секунд.

Глава 10

Вир сидел в своей каюте, глядя на стену, и думал о том, стоило ли ему

оставаться на "Вавилоне 5". Он провел бессонную ночь, размышляя над этим

вопросом, но так и не приблизился к ответу.

Он чувствовал, что вряд ли его можно назвать талантливым послом. Но

даже если бы он был величайшим и самым ловким в истории галактики

дипломатом... разве можно достичь чего-нибудь путного, если никто не хочет с

ним разговаривать?

Он чувствовал это все сильнее и сильнее, каждый раз, когда гулял по

станции. Глаза, казалось, смотрели на него с едва скрываемым презрением. Или

откровенно презрительно. Или гневно.

Некогда "Вавилон 5" казался ему очень страшным местом. Тайны скрывались

за каждым углом, и он всегда чувствовал себя беспомощным наблюдателем, когда

Лондо скатывался во тьму. Тогда он думал, что только безумец может

предположить, что он будет испытывать по тем временам ностальгию.

Но, несомненно, именно так и было. Какой бы сложной и ужасной ни была

его жизнь в то время, обстоятельства которой привели к войне... и даже

убийству... все-таки, это были старые добрые времена. По крайней мере, тогда

он нравился людям. У него были друзья.

Он определенно нравился Гарибальди, потому что тот никогда не

подозревал Вира ни в каких преступлениях. Но теперь центавриане были

постоянной проблемой, расой, которой нельзя доверять, расой себе на уме.

Центавриане могли воткнуть тебе кинжал в спину, как только ты ослабишь

бдительность. И Гарибальди, в обязанности которого входило предупреждение и

нейтрализация всевозможных потенциальных проблем, касающихся безопасности

всего Межзвездного Альянса, стал все время подозрительно смотреть на Вира.

Шеридан...

Он считал Шеридана своим другом. Он не был очень близким другом, так

как одновременно был командиром "Вавилона 5", но все-таки, это был друг. Он

мог ему довериться. Но истина заключалась в том, что Шеридан не осмеливался

быть с ним дружелюбным. Это могло привести ко множеству неприятностей в

отношениях с Альянсом. Вряд ли Шеридану нравилось такое положение: он был

слишком яркой личностью, чтобы позволить общественному мнению сбить его с

пути. Но Виру не хотелось, чтобы из-за него Шеридан попал в неловкое

положение: ставки были слишком высоки, Альянс был слишком важен, чтобы пойти

на риск и вызвать раздражение его членов просто из-за того, что Вир

чувствовал себя одиноким.

Ленньер... пожалуй, из всех них он больше всего скучал по Ленньеру.

Будучи простыми атташе, работая под началом своих почитаемых дипломатических

начальников/учителей, они регулярно встречались, доверяя друг другу.

Ленньер, вероятно, лучше всех понимал, через что пришлось пройти Виру.

Но Ленньер вступил в ряды рейнджеров по причинам, которые Вир не очень

одобрял. Ленньер был таким религиозным, задумчивым, миролюбивым. Что общего

было у него с этими галактическими вояками? Когда Вир задал этот вопрос

Лондо, тот на время задумался. Казалось, он перебирал в уме все, что знал о

Ленньере, выискивая хоть какие-нибудь зацепки. А потом он сказал:

— Есть такая древняя земная организация — очень романтическая, —

история которой может дать тебе ответ, если то, о чем я подозреваю, правда.

Почитай про Французский Иностранный Легион.

Вир так и сделал. Но так ничего и не понял. Солдаты, которые вступали в

эту строгую, даже жестокую организацию для того, чтобы забыть свое прошлое?

В этом прошлом, обычно, были красивые, но недоступные женщины, которые

разбили им сердце... так, по крайней мере, утверждала романтическая

литература, на которую ссылался Лондо. Вир совершенно не представлял, как

все это может относиться к Ленньеру, о чем и сказал Лондо. Тот просто пожал

плечами и произнес:

— Что я в этом понимаю? — и закрыл эту тему.

Лондо.

Он скучал по Лондо. Он скучал по их прошлым отношениям. Даже когда все

шло плохо... Вир, по крайней мере, имел представление о том, чем он

занимается. Теперь же он занимал этот пост, требующий от него большей власти

и силы, но по-прежнему чувствовал смущение и беспомощность, даже еще

сильнее, чем раньше. Лондо говорил ему о таинственном Реме Ланасе и

императоре Кране, но он не представлял, что все это значит, и что с этим

делать.

Рем Ланас, бездомный центаврианин, прячущийся где-то на Нижнем уровне.

Никаких записей о преступлениях, ничего. Мысль о путешествии по Нижнему

уровню была неприятна для Вира, и он старался как можно дольше это

откладывать, пытаясь определить, есть ли какой-нибудь конкретный повод для

розыска этого парня. Лондо, казалось, на что-то намекал, но кто знает, что

было у него на уме? Он выглядел таким переменчивым, таким напряженным. Вир

уже не в первый раз задумывался о том, не страдает ли Лондо от какого-то

заболевания мозга? Эта мысль была неприятной, но она выглядела вполне

здравым объяснением.

А император Кран? Зачем надо было обсуждать давно умерших правителей?

— Император Кран, — вслух произнес Вир.

Зачем Лондо завел о нем разговор? И что именно он хотел этим сказать?

Иногда можно согласиться с тем, что было верно, а что — неверно. И мы

не желаем повторения ошибок. Никто не желает. Никто, Вир. Ты слышишь меня?

Так что же произошло с императором Краном? Вир осознал, что не помнит

всех подробностей. Его убили, это все, что он помнил. Это было заказное

убийство. Но, опять же, подобная участь постигла многих императоров, так что

Кран не был исключением.

Вир подошел к своему компьютеру и открыл исторические файлы. Вир начал

припоминать, что Кран отличался от других убитых императоров, тем, что был

непохож на других, таких, как Картажье. Кран на самом деле не был плохим, у

него были доброе сердце и благие идеи. Он намеревался объединить

разрозненные дома Республики. Он не стремился к личному обогащению или

величию, он думал о благе для всей Примы Центавра.

После просмотра некоторых наиболее ярких моментов из жизни Крана, Вир

начал читать об обстоятельствах его смерти.

Это было так глупо. Такая бессмысленная смерть. Среди знатных семей

Примы Центавра росло недовольство Краном. Он чувствовал, что они теряют

связь с простым народом. Семьи же состояли, в основном, из

высокопоставленных знатных центавриан. Относительно небольшой процент

населения планеты обладал невероятно большим капиталом и имел доступ к

ресурсам мира. Кран чувствовал, что лучший способ напомнить этим семьям о

том, в чем заключается их долг, это привести их к простому народу и "снова

познакомить" их.

У Примы Центавра, как и у многих миров, была оборотная сторона. Были

такие места, где собирались бедняки, которым больше некуда было податься.

Там неимущие находили скудное пропитание, прося милостыню. И, как это всегда

было, те, кто был наверху, знали о том, где живут те, кто внизу. Но те, кто

жили наверху, просто научились не обращать на это внимание, они научились

заглушать в себе жалость и сострадание по отношению к тем, у кого ничего не

было. "Они сами во всем виноваты", — таково было наиболее частое их

оправдание, или: — "Пусть этим занимается кто-то другой". И далее в том же

духе.

Кран не хотел, чтобы так продолжалось дальше. Он вознамерился изменить

мышление лидеров семей, как будто они были какими-то домашними животными, и

тем самым вызвал их возмущение. Когда домашний любимец делает лужицу, вы

тыкаете его в нее носом. Кран, образно говоря, хотел проделать то же самое с

главами семей.

Он организовал так называемую "Великую Экспедицию". Он собрал вместе

всех предводителей семей и повел эту процессию по самым неприглядным местам

Примы Центавра. Он преследовал двойную цель: хотел напомнить лидерам семей о

том, что существуют те, кто отчаянно нуждается в помощи, и его присутствие

также должно было стать символом надежды для всех тех, кто был слишком

беден, чтобы претендовать на часть богатства планеты. Он мечтал о создании

единого патриотизма. Он хотел, чтоб Прима Центавра стала единым целым, чтобы

к ней вернулось то величие, которым она всегда раньше славилась.

"Нельзя построить дворец на фундаменте из грязи, — писал он, — Грязь

может подорвать фундамент величия".

Он искал единства. Искал — смешно сказать, — союза. Вир не смог

удержаться от грустной улыбки. Почему-то Кран напомнил ему Шеридана.