-У тебя одежонка поприличнее имеется?
-А чем плохая эта? Куртка нормальная, штаны тоже — не рваные.
Крюк поднялся, вышел за дверь, что-то сказал Стальному и опять вернулся.
— Саш, у вас с Платоном есть какие-то знаки-сигналы, когда вслух сказать нельзя, а предупредить край как надо?
-А то, мы чё-пальцем деланые?
-Нам завтра нужно от тебя, чтобы ты... ему подробно разъяснили, что нужно делать в Домодедово, как вести себя, куда отойти, потом, когда Санек его увидит.
Постучав, вошел Стальной с ворохом одежды.
-Давай, Саш, примеряй, надо, чтобы завтра ты был прилично одет.
— Это как картина, что ли?
Бирюк упарился надевать и снимать куртки, какие-то свитера, наконец, мужики остановили его:
-Во, так нормально. Значит, в десять утра за тобой заедет наш водитель и поедем в Москву.
Утром заехал молодой мужик, поехали и завернули в... ментовку.
-Э-э-э, это чё такое? — закипишился Бирюк.
Тот усмехнулся:
-Не бзди, надо кой какие инструкции получить и следователя взять.
-Точно?
-Точнее не бывает!
Бирюк выходить не стал, так и сидел в машине, кто их знает, легавых, прицепятся ни к чему, вот хотя бы к прикиду, а докажи, что ты не верблюд, в смысле — не стырил все это. Пока разберутся, суток трое в КПЗ париться будешь, ученые.
Наконец, открылась дверца, и залез следователь Козлов, знали его хорошо в уголовной среде — мужик справедливый.
Бирюк незаметно выдохнул — "этот подлянки не сделает".
-Здрасьть, Владимир Иваныч!
— Здравствуй, Бирюков! Как дела?
-Да помаленьку, работаем, чё нам сделается-то?
-Не женился?
-Да не, чё-то не попадаются нормальные, а шалаву приводить в материну квартиру не хочу.
-Может, не там ищешь?
Вот так, разговаривая ни о чем, и доехали до Москвы. Сначала в какой-то столовке, явно для ментов, мелькали то и дело в форме ихней, плотно поели, потом в каком-то кабинете опять все тщательно повторили, Сашке раз двадцать сказали, ни во что не вмешиваться, только показаться Платону на глаза и подать условный знак.
Утром Платон потихоньку разбудил Лерку:
-Лер, слушай и не перебивай — время мало, ща эти проснутся. Значит я тебя держу за руку, ты от меня не на шаг, даже в туалете, из кабинки, руки сполоснув, тут же ко мне, никуда без меня. Катька или Нютка позовут — ты слабая, идти можешь, только опираясь на кого-то, а кроме меня и некому. Ничего не бойся. А как только я твою руку отпущу — беги к выходу. Там всегда менты есть, стоят на входе, вцепишься в любого и только тогда ори: -"Спасите!" Поняла?
-Да, а ты?
-А я — как получится, меня не жди, сразу же с ментами уходи, все им расскажешь, я если все срастется, подгребу, не боись. — А про себя подумал: — "Срастется, как же, зря что ли подслушивал вчера? Да ладно, с Кувалдой не так-то просто и справиться."
Все утро была суета: девки бегали туда-сюда, Юсиф орал, Эдик же мрачно и как-то торжествующе поглядывал на Санька.
Поехали в половине третьего, на такси-микробусе, мудро рассудив, что такой компанией светиться не надо, лучше подъехать тик в тик.
Мужик-фотограф, как и говорил, ровно в три появился, как из под земли. Отошли в сторонку, там он отдал все документы. Юсиф и Эдик тщательно все просмотрели, остались довольны. Мужик, пожелав удачи и как-то странно ухмыльнувшись при этом, тут же свалил, как его и не было.
Девки дружно попросились в туалет, пошли вниз, мальчики направо — девочки налево. Платон быстрее всех выскочил в коридор и насторожился — крутились тут два... земляка Эдика. Из женского туалета выходили женщины, пугливо озираясь, выглянула Нютка... один из хачиков скорчил рожу. Она юркнула обратно. Потом наконец вышли — Катька впереди, за ней едва идущая Лерка и поникшая Нютка.
-Эх, дурищща — сама влезла и девок затащила! — впервые пожалел её Платон.
Пошли на регистрацию, очередь двигалась неспешно, у какого-то впереди стоящего мужика чё-то не принимали, он возмущался... подошли ещё два... пока разбирались, всех стоящих в очереди попросили перейти к другой стойке. Пошли, народ ворчал, а Платон незаметно оглядывался.
-Блин, да где тут кого знакомого увидишь? — И уныло вздохнул. — Похоже, придется действовать на авось!!
Ещё раз уже безнадежно вздохнул и краем глаза увидел, как какой-то мужик приподнимает кепку и очень знакомым жестом взъерошивает волосы.
-Прямо как мы с Бирюком, когда надо предупредить, что палево, — подумал Платон и вздрогнул: — Бирюк? Откуда?
И уже пристально вгляделся в мужика с кепкой.
-Бля, Бирюк? Да в каком прикиде?!
А Бирюк, увидев, что Санек его заметил, опять сигналил, теперь уже сняв совсем кепку, приглаживал волосы.
-Та-а-ак, понятно!
Прошли регистрацию. Теперь осталось зайти в сектор 'В', пройти таможню и в зал ожидания. Юсиф повеселел, а Санек незаметно оглянувшись увидел уже не двух, а четверых хачиков идущих вроде как сами по себе, но обострившееся чутье Санька вопило, что эти... по их с Леркой души.
Он незаметно переместился в правую сторону, держа Лерку теперь левой рукой. Осмотрелся... получалось, что убежать она сможет только совсем близко подойдя к этому сектору "В". Он потянул Лерку за руку, и та послушно стала заплетаться ногами. Да и эти два, и девчонки выдвинулись вперед. Их притормозил таможенник за стойкой у входа, задающий обычные вопросы:
-Куда летим, сколько денег? — почему-то пристально стал рассматривать паспорта Нютки и Катьки. Платон опять увидел кепку Бирюка и решился... эти четверо как-то обеспокоенно смотря на Эдика и не понимая, почему их тормознули, незаметно для себя подвинулись ближе и внимательно смотрели, как таможенник проверяет паспорта.
И Платон решился... Резко толкнув Лерку в строну, он мгновенно переместившись, загородил проход этим, Лерка же рванула с места и побежала к выходу. Она летела подгоняемая страхом, нет, даже ужасом, понимая, что если она не добежит до милиционера, её поймают... Откуда только взялись силы, она уворачивалась, отталкивала кого-то и слыша за спиной крик:
-Стой девочка! Стой! — рвалась дальше... уже задыхаясь и теряя последние силы, попала в чьи-то руки. Жалобно вскрикнув она забилась, пытаясь вырваться. Отталкивала женские — почему женские? руки и рвалась к такому уже недалекому выходу. Какая-то женщина удерживала её и что-то орала.
Лерка, поняв наконец, что её не отпустят, как-то враз обмякла и услышала... -Лерунька, девочка моя, это же я! Лерусь, я тебя никому не отдам, Лерунь, очнись, маленькая моя!!!
Лерка в изумлении поняла, что она знает этот голос... подняла умученные глаза и... замерев, увидела, что её обнимает, лихорадочно гладя по плечам, по волосам, по лицу... плачущая... Крестнинька?
— Крестнинька, это ты? -Я, девочка, я! Не бойся, я тебя не отпущу, никому не отдам!!
И тут Лерка вцепилась в неё, выше своей крестниньки на голову, она лихорадочно цеплялась за Веру, все теснее вжимаясь в неё и жалобно, захлебываясь словами и слезами, говорила:
-Спрячь меня, крестнинька, я так боюсь!!
Крестнинька резко задвинула Лерку за спину и, прижав её к стене, громко сказала: -Не подходите! Ржентич!
— Я тука, Вьера, тука! — Ржентич — какой-то мужик, стоял рядом с Верой и настороженно глядел на двух молодых мужиков. Один вытащил красные корочки... Вера сказала:
-Корочки в метро можно любые купить. Не подходите, если не хотите скандала. Вон, — она кивнула на милиционера у входа, — если только его подпущу, уж он-то явно не подставной.
Мужики переглянулись, один пошел к милиполицейскому, кто знает как их теперь называть, а второй что-то быстро говорил в телефон.
Через минуты две у Веры в телефоне пошел вызов, увидев что высветился Крюк, Вера нажала на прием.
-Вера Ивановна! Все потом, эти ребята из группы спасения — забирайте Леру и бегом с ними, там ещё не все закончилось, быстрее, прошу Вас, я Вам перезвоню.
Чуть ли не бегом подбежал дежурный от входа и Вера, обняв свою такую замученную, трясущуюся, зареванную Лерку, пошла за мужиками. В какой-то служебный вход, в большой светлый кабинет. Там уже ждали два в форме и медики со 'Скорой'. Осмотрев так и не отпускающую теть Веру Лерку сказали: -Сильный стресс, шок. Может, укол?
-Нет! — в голос сказали Вера и Лерка. — Новопассит или что-то подобное у вас есть?
-Есть!
-Лерунь, надо выпить, а то мы с тобой обе трясемся. Вот, смотри, я пью и тебе оставляю.
Лерка, давясь и стуча зубами о край стакана, облившись, все-таки выпила, Вера, сняв свою куртку, укутала её ещё и в неё и опять крепко-крепко обняла свою девочку.
Та начала успокаиваться, уже не так тряслась и опять, как в далеком уже детстве посмотрев на Веру, спросила:
-А ты что, плачешь?
-Нет, они сами бегут.
Заскочил какой-то еще мужик, негромко что-то сказал медикам... 'тяжелое проникающее' услышала Вера, а медики рванули к выходу. Через пять минут мимо большого окна, выходящего на летное поле с ревом пронеслась 'Скорая'.
Веру наскоро опросили, так же быстро спросили обо всех Леру.
И видя, что пригревшаяся в родных объятьях девочка еле говорит, сказали, что сейчас отправят домой. Пришедший за ними мужчина рванулся к Лерке.
-Лера, ты меня помнишь?
Та медленно подняла ставшие такими тяжелыми веки, всмотрелась:
-Да, вы мамин знакомый.
-Доверяешь мне вас отвезти?
-Да! — и всхлипнув, сказала. — К маме хочу!
А Платона везли в Склиф. Завывая, 'Скорая' и ментовская машины неслись на огромной скорости, а Санек уплывал куда-то, и было ему так безразлично все... кроме одной только мысли:
-"Добежала ли Лерка?"
Полосухин очень осторожно взял девочку на руки, она было дернулась, но держащая её за руку женщина тут же шикнула на неё:
-Лера, не дергайся — я рядом и вокруг все свои!!
Полосухин нес настрадавшегося ребенка, и в душе у него бурлила даже не злость, а чистая незамутненная ненависть, устроил бы прямо сейчас тварям самосуд! По кусочку бы раздирал!
Девчушка все так же боязливо замерев у него в руках, одной рукой намертво вцепилась в руку крестной. Так вот и шли — Полосухин не спеша, рядом Вера и за ними шел явно не русский мужчина с чемоданом и сумкой. Все так же осторожно Антон донес ребенка до машины, поставил её на ноги и открыл дверцы машины. Вера залезла первой, он помог девочке подсадив её, а мужик этот — Марьян, как назвала его Вера, замешкался:
-Кде я сядат?
Вера показала на переднее сиденье, почувствовав как вздрогнула от мужского голоса Лерка. Потихоньку поехали, Вера вполголоса бурчала на Лерку:
-Что ты дергаешься, не все мужики твари поганые, а чего моего Ржентича бояться, он не турок озабоченный. Мой приятэл, по русски три слова знает, и...
— Нэ, много болше знам! — перебил её Ржентич. — Льера, давай знакомств — менья зоввут Марьян Ржентич, я — сэрбин. ЧувАш такой страна? Сэрбия?
Лерка вдруг хихикнула:
-Смешно так говорит.
-Ну вот, а ты дергаешься. Познакомила бы лучше с Наткиным другом, вы какие хитрые девки с ней — мне, значит, ни полсловечка? Я чё, у вас теперь не котируюсь?
Вера бурчала, Лерка же привыкла, что её крестнинька всегда бурчит, если чем недовольна, а начни Вера её сейчас жалеть — истерика будет точно.
-Да, крёстн, ты же далеко!!
-Я далеко, а тебе, задрыге, написать лишний раз некогда, большая, а то бы по жопе настучала.
Лерка опять хихикнула:
-Маленькой не стучала, а большой тем более нельзя!
Антон слушая это бурчание порадовался, что женщина нашла верный тон с измученным ребенком.
-Лерусь, ты может подремлешь немного?
-А ты?
-Я рядом, только прилетела, куда я от вас? Своих вот навещу, Ржентичу Россию покажу немного, страна-то у нас огромная, жизни не хватит все объехать и посмотреть.
Антон, видя, что Лерка укладывается Вере на колени, сказал:
-Там сзади в коробке плед есть, девочку надо бы укрыть.
Лерка заснула прям мгновенно.
-Ну вот, теперь давай, мил друг, знакомиться. Я тетка вредная — так что по порядку: кто, что и так далее.
Антон наконец-то улыбнулся.
-А я про Вас наслышан, Вера.
-Давай уже на 'ты', чего заморачиваться, да и привыкла я что и болгары, и сербины, все меня на ты называют, а так и намного проще.
-Антон Полосухин, сорок семь лет, холост. Живу и работаю в Москве. Наташа мне очень дорога, надеюсь, что смогу стать ей и детям нужным.
-Так, а кем работаешь, Натке ведь деток кормить-одевать надо, да и Лерке, боюсь, психолог понадобится. А это все не дешево. Хорошо подумал? А и что это до таких лет доживши не женат? Брак какой имеется?
Антон засмеялся:
-Вот, вы с моей мамулькой одной закваски, все и сразу надо знать.
-А как же, они у меня только и есть, Сашины, брата, мальчишки уже взрослые, а эти, Темновы, ещё несмышленыши.
-Был женат, на заре туманной юности — не сложилось, была беременная, когда к другому ушла... сделала аборт, вот и нету деток. Если Наташа поверит, будет у меня сразу и дочка, и сынок.
-Хорошо, с Марианом вы как бы уже познакомились.
Он плавно притормозил — мужики пожали друг другу руки, Антон выскочил, забежал в небольшой павильончик и принес шкворчащие беляши:
-Извините, с утра на нервах, ничего в рот не лезло, одни сигареты, пачки две за час искурили пока их ждали.
— А беляши-то съедобные? -Да, я тут много лет покупаю, всегда все качественное, поноса не бывает.
Вера пояснила Ржентичу, что это русские пирожки, умяли по две штуки и Антон, аккуратно ведя машину, кратко ввел их в курс событий.
Он рассказал как все получилось, как оказался подлым и гнилым Леркин мальчик, как лез защищать Лерку Кондратьев, как отмахнулся от мелкого пацана папашка Темнов, как драла его потом невменяемая Натка, как искали Леру, как продумывали способ их освободить, как четко сработали частные сыщики и милиция.
-А частный, он что, за так работал?
-Я оплатил! — не стал вдаваться в подробности Полосухин.
-Э, нет, милок, договаривай, я должна точно знать, кому я своих отдам.
-Ох, Вера... только Наташе не говорите, у меня большая строительная фирма, ей правда сказал, что рядовой сотрудник НИИ. Не хочу, чтобы деньги сыграли тут роль.
-Ох и дурной, — вздохнула Вера, — неужто не понял, что Натка за деньгами не гонится? -Да понял, только вот не было возможности поговорить, пока девочку искали, как она держится все эти дни, удивляюсь.
-А что Колюня?
-Колюня с моей мамулькой, как говорится, лён не делён, друг от друга не отлипают.
Вере этот Антон пришелся по душе, вон как заботится о Натке с детьми, не то что этот... ублюдок. Вот не зря Вера его не переваривала — подленькая натура полностью вылезла. Скотина пакостная!
Антон привез их к мамульке, пояснив, что Натка после работы приезжает умученная, а мальчику у них вольготно и спокойно, вот мамулька и суетится-старается чем-то вкусненьким их побаловать, а мальчонка ей усиленно помогает. Да и у них Наташе полегче, дома она только и делает, что рыдает.
Крепко уснувшую Лерку Полосухин нес как хрустальную вазу, подумав про себя:
