"Подменыши"

— Вот об этом я и говорю, — Мира подперла кулаком подбородок, ее взгляд сделался задумчивым и рассеянным. — Куда катится мир?

Они просидели в этом ресторанчике еще часа два, обсуждая и впечатления Криса от езды в болиде, и состояние Доры, и даже поездку Нельсона, грозившую затянуться на несколько недель.

— Кстати, — неожиданно пришло в голову Сайласу, — а почему ты искала меня через Джерри? Не проще ли было просто позвонить на телефон?

— Я хотела сделать сюрприз, — Мира аккуратно промокнула губы салфеткой и отложила ее в сторону. — Со мной еще должна была быть Кармен, но у нее оказались какие-то дела. Я подумала, что ты будешь рад меня видеть.

Она обворожительно улыбнулась со всей непосредственностью красивой женщины, прекрасно знающей себе цену. Сайлас усмехнулся — Мира всегда умела ненавязчиво подстроить всех и каждого под себя и свои планы, да так, что порой никто этого и не замечал. Она называла это искусством быть женщиной. Сайлас считал это манипулированием, но сам то и дело ловил себя на том, что попадался на ее удочку.

— Разумеется, — согласился он. — Только в следующий раз все-таки предупреждай. А то вдруг мы снова уедем куда-нибудь, и Джерри не сможет тебе помочь. Будет обидно разминуться.

— Обещаю, — с очень серьезным видом кивнула девушка. — Больше никаких сюрпризов. Кстати... Когда тебе снимут фиксаторы?

— Доктор Кински! — вспомнив, простонал Сайлас. — Он же должен приехать сегодня, а я об этом совсем забыл! Черт, только бы не опоздать!

Снимки, сделанные в тот же день, показали, что кость полностью срослась, что привело Сайласа в неописуемую радость. Ричард Кински — высокий широкоплечий гигант с руками толщиной со средних размеров бревно, деловито изучил проекции, потом осмотрел ногу, выискивая на ней видимые только ему признаки выздоровления, а потом вынес свой вердикт — защитный силикон можно снимать, ногу беречь сутки, затем начинать расхаживать. Прогноз был дан благоприятный. Сайлас, которого после беседы с Майклом, обуревала жажда деятельности, пришел в полный восторг.

— Понемногу расхаживать, — остудил его пыл профессор, когда Кински, наконец, ушел, а они втроем перебрались в спальню Сайласа и устроили его на кровати. — У вас сутки покоя, помните об этом.

— Да помню я, помню, — ворчливо отозвался Сайлас, давя желание тут же подняться на ноги. — Какой же вы зануда...

— Врач обязан быть занудой, — ничуть не обиделся тот. — Занудой, педантом, мозгоклюем и всеми другими нелестными эпитетами, которые вы сейчас мысленно подбираете. Полноте, Сайлас, неужели вам не жаль все испортить из-за ненужной спешки? Чем вы так озабочены, хотелось бы знать?

— Проблемы с командой, — нехотя признался Сайлас, почесывая немного раздраженную силиконом кожу. Мелькнула радостная мысль, что сегодня он, наконец-то, сможет помыться нормально, целиком и без посторонней помощи, но она тут же исчезла, вспугнутая насущными проблемами. Что это было? Действительно саботаж? Сайлас покосился на профессора и принял решение. Ему было необходимо с кем-то обсудить сложившуюся ситуацию, а Ленсы, будучи незаинтересованными лицами, могли взглянуть на происходящее со стороны. Стоило попробовать. Он вкратце изложил то, что узнал от Майкла, присовокупил к сказанному собственные выводы и расстроенно подытожил:

— Мне нельзя пускать все на самотек. Я должен держать руку на пульсе, иначе Джерри выдернет из-под меня руководство.

— Еще недавно ты говорил, что вы очень дружны, — напомнил ему Крис. Сайлас пожал плечами.

— Не могу придумать причины, по которым Майкл стал бы мне врать. Но, в любом случае, я проверю всю информацию, а для этого мне необходимо быть там. Понимаете? Для меня это важно. Очень важно.

— А Дора? — весомо заметил профессор, и у Сайласа все внутри оборвалось. Он глянул на Ленса почти с испугом.

— Что с ней? Ее состояние ухудшилось? Да говорите же!

— Нет, нет, — поспешил уверить его профессор. Крис тут же пересел поближе и успокаивающе похлопал по колену, а затем бросил на отца укоризненный взгляд. — Наоборот, все идет как нельзя лучше, а это, в свою очередь, ставит перед нами следующую задачу.

— Какую? — не понял Сайлас.

— Коррекция, — тяжело вздохнул Ленс. — Если мы хотим сохранить все в тайне, то в ближайшее время должны произвести вмешательство. Но... Сайлас, я бы хотел, чтобы сейчас вы послушали меня. Внимательно. Предельно открыто, учитывая все то, что уже узнали. Это будет непросто, я знаю, но вы неглупый человек. И, что еще более важно, вы любите свою семью.

Сайлас нервно облизал губы. Вступление не предвещало ничего хорошего, но он уже слишком увяз, чтобы суметь отказаться. Не из страха. Из любопытства. А оно, как говорится, и сгубило кошку.

— Валяйте, — преувеличенно бодрым голосом разрешил он. Профессор снова вздохнул и сцепил пальцы в замок, будто это помогало ему сосредоточиться.

— Помните, с чего мы начали, Сайлас? — поинтересовался он и продолжил, не дожидаясь ответа. — С Адама Ридлера и его основополагающих трудов. Я уже говорил, что он использовал материалы своих предшественников и представил правительству весьма интересную систему, способную влить свежую кровь в изжившую себя идеологию. Чистая генетика. Красиво звучит. Только почему-то это не стало залогом здоровья. Наоборот, все средства, которые должны были быть брошены на улучшение каких-либо особенностей, оказались направлены на усреднение. Стандартизацию. Мы не стали брать лучшее, Сайлас. Мы не стали бороться с худшим. Почему-то самой массовой коррекции стала подвергаться одна-единственная генная комбинация. Нет, — он поднял руку, предупреждая возражения Сайласа, — конечно, и другие заболевания не оставались без внимания, но почему такая шумиха была поднята именно вокруг SHD-гена?

— Он приносил наибольшие проблемы? — рискнул предположить Сайлас. Профессор покачал головой.

— Какие именно? И кому? Большие, чем синдром Дауна, хотя бы? Или синдром Ангельмана? Или редкие генетические заболевания крови? Гемофилия, например? Неужели вы полагаете, Сайлас, что страдания этих больных куда как меньше, нежели носителей SHD-гена? В Европе, Азии, Канаде и Латинской Америке обладатели этой генной комбинации спокойно живут, не зная бед, кроме тех, с которыми сталкиваются все люди в мире. И их количество не становится больше! Тогда как у нас...

Он осекся и рассеянно потер переносицу, словно собираясь с мыслями. Сайлас слушал, затаив дыхание, и сам не замечал, что изо всех сил стискивает пальцы, а рука Криса так и осталась лежать на его колене, будто там ей и было самое место.

— Тогда как у нас этот процент подскочил в десятки раз, — закончил свою фразу профессор. — И это полностью опровергает все тезисы Ридлера. У которого, надо сказать, был во всем этом свой шкурный интерес.

— Что вы имеете в виду? — изумился Сайлас. — Хотите сказать, что он не просто так занялся именно этой проблемой?

— Ридлер сам был носителем, — негромко, но очень внятно ответил ему профессор, и Сайлас потерял дар речи. — Он происходил из очень консервативной семьи, не приветствовавшей, мягко говоря, подобные вещи, и Адам вырос в ненависти к самому себе. Всю жизнь он боролся со своей природой, даже женился, но... Это была скорее видимость брака, чем счастливая семья. Детей у него не было.

— Но как же так! — воскликнул Сайлас. — Но его биография... Ведь в Энциклопедии ему посвящена огромная статья, и там нет ни слова...

Он замолчал, осознав, насколько легко можно просто не упоминать "лишние" факты. Ленс наблюдал за ним с откровенным сочувствием.

— Его выкладки пришлись очень к месту, — продолжил он после затянувшейся паузы. — Как я уже говорил, они подстегнули умиравшую идеологию, которая прежде никогда не давала сбоев. Она же оправдалась и на этот раз. Носителей SHD-гена было недостаточно много, чтобы оказать весомое сопротивление, но вполне хватало для создания касты "неприкасаемых". С ними можно было бороться, на них можно было показать пальцем, ими можно было запугать. Довольно успешно, надо отметить. У нас в стране всегда легко бросались на "не таких". Кто знает... — профессор потер друг о друга вспотевшие ладони, — Если бы в Черном кризисе одержал верх Север, может быть, все было бы совсем по-другому. Кто знает... Но мы имеем то, что имеем. Я боюсь, Сайлас, что вскоре коррекцию придется делать каждому второму плоду. Природа умнее нас, она не терпит границ и рамок, ей плевать на политику и сиюминутные нормы. Ей зачем-то очень нужен этот процент, не зря же он оставался стабильным все тысячи лет человеческого существования. А мы влезли с топором и ломом туда, где требуется тонкая ювелирная работа. Если не остановимся — нас ждет катастрофа. Особенно это касается так называемых элитных семей, уже долгое время заключающих браки внутри своего мини-социума. Сайлас, борьба за чистоту нации неминуемо ведет к ее вырождению.

— Но если это так, почему Департамент бездействует? — обдумав услышанное, поинтересовался Сайлас. — Цифры ведь не утаишь, не заставишь врать.

— Но можно проигнорировать. Или подтасовать, — грустно улыбнулся Ленс. — Если это выгодно. Департамент полностью подчинен правительству, его задачи — контроль и промывка мозгов. Умы людей заморочены, их куда больше волнует, как бы никто не заподозрил их в недостаточной чистопородности, нежели трудности внешней торговли, политики, повышение налогов и прошлогодний неурожай. Для того, чтобы обществом было просто управлять, нужен или враг или идеология. В данном случае мы имеем два в одном. Гениальное решение, осмелюсь утверждать. Воистину гениальное. Но для нации — это колоссальная угроза. Сайлас... Я сейчас скажу вам одну вещь. Обещайте мне сперва хорошо подумать и не кричать. Хотя бы не сразу.

Он замолчал, нервно покусывая нижнюю губу, а потом, будто решившись, произнес:

— Я предлагаю не делать коррекцию вашему сыну.

Сайлас не кричал. В первый момент он вообще не смог выдавить из себя хотя бы слово, настолько был шокирован услышанным, а потом его и вовсе погребло под шквалом эмоций. Не производить коррекцию? Да как это возможно? Нет, умом он уже был готов принять справедливость утверждений профессора, но то внутреннее, что взращивалось в нем с самого детства, вбивалось как непреложные истины, отчаянно сопротивлялось доводам разума.

Это было преступлением. Совершенно незаконно, бессмысленно, кошмарно.

Но то, что поведал ему Ленс, тоже было кошмарным преступлением — против всех американцев, каждого человека, в жизнь которого вмешивались так бесцеремонно и безжалостно, кроя по собственному усмотрению. И с этой точки зрения все вставало с ног на голову. Но все же...

— Это невозможно, — Сайлас мотнул головой и уставился прямо перед собой, избегая смотреть на обоих Ленсов. — Я не могу на это пойти. Да и что вы предлагаете? Кота в мешке! Кто может поручиться, что ребенок действительно вырастет нормальным? Да как он сможет жить в этих условиях? Кем он станет? Нет, нет и нет! Послушайте, я давал согласие только на пару лекций по истории. На такие эксперименты я не подписывался!

Голос едва не сорвался, и Сайлас, поняв, что паникует, попытался взять себя в руки. Ленс начал что-то говорить, но он резко отмахнулся. Гораздо больше его интересовало, почему молчит Крис. Почему он делает вид, что все это его не касается?

— А ты что думаешь по этому поводу? — почти зло осведомился Сайлас, и юноша вздрогнул как от удара. Он медленно поднял голову, посмотрел сперва на отца, потом на свои руки и только затем перевел взгляд на друга

— Ты все слышал, — негромко сказал он, тщательно подбирая слова. — Решение за тобой. Советы тут не уместны. Подумай, не спеши. Отец, пойдем.

— Крис, но... — запротестовал профессор, но юноша решительно поднялся на ноги и направился к дверям. — Что ж, может это и разумно. Подумайте, Сайлас, не отказывайтесь сразу. Потом вы можете сильно пожалеть о своем решении.

Он не спеша отправился вслед за сыном, который, на секунду замешкавшись на пороге, обернулся, чтобы ободряюще кивнуть Сайласу. Тот только качнул головой в ответ, не способный в данный момент ни на какие эмоции. Когда дверь закрылась, Сайлас едва слышно выругался и вытянулся на кровати, закинув руки за голову. На душе было безумно гадко; именно сейчас, как никогда, он чувствовал себя обокраденным. Мысли путались, с глубины души поднималась злость — в первую очередь на профессора, требовавшего от него невозможного, и на Криса, не пожелавшего помочь определиться. Раздавшийся телефонный звонок заставил вздрогнуть.

— Сайлас Бенжамин Смит! — пророкотала трубка, и Сайлас мысленно застонал, костеря на все корки Джерри, уже, по-видимому, успевшего проинформировать Анну об утреннем инциденте. — Ты сейчас же объяснишь мне, почему позволяешь ошиваться на треке кому попало!

Часть двенадцатая.

До утра Сайласа никто не беспокоил. Сон сморил его далеко за полночь, и он отключился прямо в обнимку с книгой Гюсто, которую принялся читать дальше. Слова профессора никак не шли у него из головы.

То, что ему предлагали, было совершенно невозможно, более того — недопустимо и возмутительно. Одно дело рассматривать выдвигаемые теории, анализировать, сравнивать с тем, что им с младых ногтей твердили в школе и дома. Это было интересно, увлекательно, и Сайлас почти поверил Ленсу, говорившему так убедительно, так доходчиво и логично, что сомнения практически исчезли, раздавленные его доводами. Теперь же они всколыхнулись с новой силой.

Он легко свыкся с мыслью о сокрытии коррекции — в конце концов, это не было преступлением в полной мере, лишь утаивание информации. Его сын бы соответствовал норме — в максимально возможной степени, а это было главным. С другой стороны...

Сайлас со злостью отшвырнул от себя книгу и беспомощно спрятал лицо в ладонях. С другой стороны, что если Ленс прав, и этим он совершит непоправимую ошибку? Какого будет наблюдать, как твой ребенок сжигает себя, и знать, что мог этому помешать? А альтернатива? Всю жизнь дрожать от страха, боясь собственной тени? Это не выход. Здесь вообще не существовало безопасного решения, способного дать ребенку нормальную, спокойную жизнь. Оставалось только выбирать из двух зол. Но которое? Голова просто разрывалась от вороха мыслей. Чтобы хоть немного успокоиться, Сайлас встал и попытался пройтись, не сильно нагружая больную ногу. Тем более, что все равно хотелось пить, и мысль прогуляться на кухню показалась здравой.

От холодного лимонада стало немного легче, изо рта исчез неприятный привкус, а в тумане, окутавшем голову, забрезжил просвет. Стараясь не шуметь, Сайлас быстро сунул использованный стакан в посудомоечную машину и, не раздумывая, отправился обратно в комнату, решив на следующий день откровенно поговорить с Крисом и выяснить, что тот думает по этому поводу. Мнение младшего Ленса почему-то интересовало его куда больше, нежели аргументы профессора. Может быть, потому что Крис не казался фанатиком, в отличие от своего отца. Порешив на этом, Сайлас заметно успокоился и, подобрав выброшенную в сердцах книгу, снова завалился на кровать и продолжил чтение. Теперь разобраться в проблеме стало еще более важно, чем прежде.