Звездолет "Иосиф Сталин"

Учитывая, что темп набора студентов в Институт Народов Востока в связи с этим не увеличился, предполагаю, что планируемое Советами мероприятие состоится в самое ближайшее время".

Письма оказались короткими, всего чуть более половины листа, отпечатанного на "Ремингтоне", но для мистера Вандербильта они значили больше самых толстых томов!

Все, что он знал о замыслах большевиков, всё, о чём догадывался, наконец-то свелось в одну точку. Не отводя глаз от письма, миллионер подтянул к себе "Атлас мира". Книга сама раскрылась на закладке "Британская Индия", где всю верхнюю часть листа полного формата занимало коричневое пятно Гималаев. Ведя пальцем по горным вершинам, миллионер бормотал:

— Кайлае? Шиша-Панта? Чо-Айя? Саграматка?

Его взгляд метался от одной горной вершины к другой. Что ж, новости не самые приятные, однако многое проясняющие. Вот она, большевистская тайна! Вот он секрет, за который не жалко никаких денег. Большевистская стартовая площадка!

Он почти забыл о госте, а преподобный Бакли умильно смотрел на него поверх круглых очков и ждал главного — момента, когда чек с пожертвованием перекочует из руки мистера Вандербильта в его руку, а потом и в бумажник. Рука дающего качалась в привлекательной близости, но все ж не так близко, как того хотелось бы священнику.

Увидев свое отражение в очках гостя, мистер Вандербильт смял свою радость. Этот человек мог бы ему помочь...

— Так вот о пожертвовании... Разумеется, вы вправе потратить его как вам будет угодно, — медленно сказал мистер Вандербильт. — Но вы не должны забывать, что не у всего в этом мире имеется продолжение.

Рука преподобного Бакли, протянутая к чеку, дрогнула. Он все понял правильно. Финансовая помощь миллионера Теософскому обществу должна быть обставлена какими-то условиями. Что ж. Это не страшно. Это даже очевидно... Если уж сама основательница Общества, госпожа Блаватская допускала прием пожертвований, то и им, её ученикам и последователям надлежит действовать в том же духе не нарушая сложившихся традиций.

— Мне бы хотелось, чтоб часть этого пожертвования...

Жертвователь остановился, словно прислушивался к чему-то происходящему в глубине самого себя или, возможно, к таинственному голосу, звучащему в голове.

— ..значительная часть пожертвования вы направили на защиту старинных теософских святынь.

Он вновь замер, прислушиваясь к внутреннему голосу.

— ... например, горы Джомолунгмы. Мне хотелось бы, чтоб теософское общество присоединило свой голос к голосам тех, кто предупреждает мир о святости этого места для всего цивилизованного человечества.

Преподобный Бакли замер.

— Вообще-то число теософских святынь невелико...

Миллионер разжал пальцы и чек, наконец, оказался в его руке. Преподобный посмотрел, не поверил, подслеповато прищурился и, чтоб убедиться, что не ошибся в числе нулей, поднес бумагу к глазам. Это не просто чек. Это король чеков!

— ..но Джомолунгма, безусловно, самая почитаемая из них. Госпожа Блаватская особенно выделяла и также как и вы понимала её важность для мирового порядка. Я думаю, мы сумеем привлечь внимание мировой общественности к нашей святыне...

САСШ. Вашингтон.

Апрель 1928 года.

Мистер Вандербильт стоял на невысокой трибуне, украшенный гербом САСШ, глядя на конгрессменов, пришедших выслушать его.

Этих людей он знал, их фотографии часто мелькали в газетах — благородные лица с аристократической бледностью и родословной от "Мэйфлауэра", соседствовали тут с апоплексического вида телами стоимостью в сотни миллионов долларов, числящих в недавних собственных предках предприимчивых фермеров, удачливых золотоискателей или расторопных бандитов.

Председатель комиссии ударил по столу деревянным молотком, призывая к тишине. Шум возмущенно взлетел вверх и обернулся неясным бормотанием. Конгрессмены негромко переговаривались, поглядывая на трибуну.

— Господа! Прошу тишины!

Тише не стало, но лица повернулись к председательствовавшему. Он еще раз ударил молоточком по столу и поднял его вверх, сразу став похожим на дирижера.

— Сегодня перед нами выступит мистер Реджинальд Вандербильт. Он прокомментирует материалы, которые вы получили накануне.

Вандербильт поклонился с трибуны. Понимая, что настоящей тишины ему не дождаться он начал, надеясь, что интерес к его словам все-таки заставит их замолчать:

— Господа! Мое сегодняшнее обращение к вам — попытка частного лица обратить внимание Конгресса на процессы, которые происходят в Советской России. Вас уже ознакомили с материалами и вы, я надеюсь, оцените серьезность вызова, который бросают большевики Западной цивилизации!

Это было заходом заготовленной речи, но у конгрессменов такое не проходило. Его тут же перебили.

— Это ваши газетные статьи вы называете серьёзным вызовом? Не смешите нас! Для начала мы должны разобраться вызов это или простая газетная утка, — прозвучал чей-то голос. — Уважаемому председателю комиссии не надо придумывать новых проблем, когда перед нами стоят совершенно конкретные задачи...

Конгрессмен слегка поклонился председателю и повернулся к Вандербильту.

— Если принять ваши слова за правду, то это и впрямь чревато прямым конфликтом с большевиками. Не идеологическим, а политическим и военным. Но правда ли это? Нужны прямые доказательства подготовки к агрессии!

Он тряхнул папкой с бумагами так небрежно, что стало понятно — ничего серьёзного конгрессмен от Нью-Мексико там не углядел.

— Донесения ваших шпионов, неизвестно кем написанные статейки. Ваши собственные впечатления от ваших статеек и шпионских сообщений. Цитаты из Маркса... При желании эти материалы можно интерпретировать как угодно.

Это противник, понял миллионер. Это не просто один из тупых дураков, что не слушал праотца Ноя и плохо кончил, а кто-то из тех, кто смеялся и отговаривал других.

— Например? — не сдержался миллионер.

Конгрессмен ухмыльнулся. Не усмехнулся, а именно ухмыльнулся.

— Например, поисками Ковчега праотца нашего, Ноя.

Вандербильт вздрогнул.

— Или пути в загадочную Шамбалу. Или пропавшего золота инков.

Миллионер не остался в долгу.

— Вы правы. Извращенный ум может интерпретировать это еще более экзотически. Например, ваш ежеутренний интерес к биржевым котировками, дурак может объяснить желанием тренировать память!

Вандербильт гордо вскинул голову.

— К сожалению, не только у меня, но и у Правительства есть сведения о том, что большевики и Коминтерн интересуются самыми высокими вершинами планеты.

По его губам пробежала ироничная улыбка.

— Интерпретировать это, вы правы, можно по всякому, включая сюда интерес большевиков к высокогорному туризму или исследованию атмосферы. Ваша же задача — увидеть в обычном необычное, за простыми и объяснимыми поступками увидеть формирующуюся угрозу Американскому образу жизни. Вы не верите мне? Отлично! Проверьте меня! Я не прошу у вас ничего другого!

— Чем бы большевики там не интересовались, это все так далеко от Америки и так смехотворно несерьезно, как и их причитания о Мировой Революции...

Холодное бешенство скользнуло по лицу миллионера, искривив губы. Они не понимали. Не понимали, потому и не боялись.

— Конгрессмен, а вы слышали что-нибудь о Циолковском?

Тот наклонил голову к плечу. Как демократ он недолюбливал нынешнего президента республиканца.

— Поляк? Мы поддерживаем Польшу!

Вандербильт отмахнулся от фразы. Это было не главным.

— Может быть...

— Что значит "может быть"? — искренне удивился оппонент. — Это часть нашей внешней политики! Санитарный кордон вокруг красной России...

— Может быть он и поляк. Сейчас это советский ученый, предложивший идею ракетных поездов.

Сенатор пожал плечами. Потом в глазах его забрезжило понимание, но не успел задать вопрос. Вандербильт сказал:

— Его работы позволяют...

— Вы действительно верите, что большевики собрались на Луну? — перебил его конгрессмен. За его невольной невежливостью скрывалось изумление.

Миллионер, не оценив тона, кивнул.

И тут конгрессмен засмеялся... Постепенно, заражаясь его весельем, захохотали почти все. Демократов, по традиции в комиссии оказалось больше, и они задавали тон. Республиканцы вели себя тише, но и им ничто человеческое не было чуждо, сдержанно улыбались забавному утверждению.

-У них нет денег на борьбу с голодом в собственной стране. Чтобы выжить, они распродают царские сокровища, а вы говорите о захвате Луны!

— Большевики на Луне это не самый скверный вариант. Большевики над Вашингтоном и Нью-Йорком — это куда хуже...

Зал его не слышал — продолжал хохотать. Вандербильт, не выдержав, грохнул кулаком по трибуне и воздел руки вверх:

— Господи! Вразуми их!

Шум не стих, а напротив, усилился. Не те тут сидели люди, чтоб их остановил голос пусть и богатого, но не самого богатого из них.

— Большевики не продают царское золото! Большевики его сеют! Сеют, чтоб потом пожать стократно больше!

Две-три минуты он стоял и слушал их смех. В этот хохот он и обронил с трибуны последнюю фразу.

— Ну, что ж Господа, пора кончать это словоблудие. Жаль, что мне не удалось убедить вас в подступающей к нашему порогу опасности... Обратившись к Конгрессу я не нашел понимания. Значит, я обращусь к американскому народу и то, что не хочет делать правительство, сделает частная инициатива!

Так и не услышанный, он сошел с трибуны и покинул зал.

После Конгресса настроение у миллионера стало не очень. Однако, вспоминая смех, которым его провожали, он воинственно выпячивал челюсть.

— Они еще узнают, кто прав, еще пожалеют о вчерашнем дне!

Это он сказал чашке с жасминовым чаем, и та согласилась с хозяином. Издалека долетел телефонный звонок и голос секретаря.

— Кто там? — раздраженно спросил миллионер. Не хватало еще журналистов! Вареное всмятку яйцо со срезанной верхушкой призывно желтело, готовясь принять в себя немного горчицы и свежайшего сливочного масла из Оклахомы. Яйца "по-английски" были слабостью мистера Вандербильта. Уже понимая, что завтрак придется прервать, он отложил серебряную ложечку.

— Мистер Робински, — сказал секретарь. — Он звонит из Китая... Вы просили соединять в любое время.

— Естественно, откуда ему еще звонить, если я направил его туда, и плачу, чтоб он там и оставался... — проворчал миллионер, чувствуя себя немножко мучеником. Телефон стоял рядом.

— Хэллоу! Мистер Робински, слушаю вас, говорите!

Тонкий голос корреспондента пробил толщу воздуха, земли и воды и электрическим током побежал по катушке динамика.

— Это я, мистер Вандербильт. Получил вашу телеграмму и спешу отчитаться.... Мне кажется, что выбор большевики уже сделали...

Шум вселенского эфира налетел волной и смыл голос.

— ...они назвали эту операцию "Метеорит".

Миллионер наклонился над аппаратом, словно это чем-то могло помочь разговору.

— Что? Что? Джомолунгма? Повторите! Джомолунгма?

— Нет, мистер Вандербильт. Они затевают что-то на своем Дальнем Востоке. .... Их дипломатическая активность в Китае.... У меня есть данные...

Шум нарастал и пропадал, словно прибой стучался в телефонный наушник.

— Вас обманывают! Могу поспорить на все ваши деньги, что все разговоры о советском Дальнем Востоке — фальшивка ОГПУ! Им нужна Джомолунгма! Поверьте моему чутью, что вся эта шумиха вокруг Дальнего Востока — только дымовая завеса. Ищите в этом направлении. Я приказываю искать!

Он порывисто прошелся по кабинету, не отрывая трубки от уха. Провод волочился за ним, словно шлейф королевской мантии.

— Это же обычная большевистская тактика — успокоить, а потом вонзить саблю в спину.

— Пока у меня нет данных о том, что они интересуются именно Джомолунгмой. По моим сведениям общий интерес к региону Дальнего Востока у большевиков нешуточный. Достоверно известно, что вся информация по региону собирается в Харбине в их консульстве.

— О чём вы?

— Они собирают дневники географических, геологических и даже этнографических экспедиций.

Голос дрогнул, поплыл, уносимый мировым эфиром, а мистер Вандербильт почувствовал себя рыбаком, у которого на другом конце лески появилась рыба его мечты.

— Они нам нужны! — крикнул миллионер.— Их надо добыть! Мы должны знать точно, что у них на уме! Купите! Украдите, чёрт вас подери...

— Не все в наших силах, — вздохнул голос из Китая.

Миллионер нахмурился.

— Вы понимаете, что стоит на карте, мистер Робински? Судьба западной цивилизации!

Он замялся, неожиданно сообразив, что для человека, более десяти лет проведшего в Китае, судьба Западной цивилизации может показаться не такой уж и ценной. Тут нужен БЫЛ другой аргумент. Что ж... Такой аргумент имелся...

Мистер Вандербильт цинично усмехнулся. Слава Богу, его корреспондент не видел этой улыбки.

— Один ваш промах, и может статься, что из заработанного вами золота большевики отольют огромный унитаз! Это будет очень большой унитаз, потому что мы оба знаем, сколько я вам плачу!

— А что я могу? — прошелестел голос. Обеспокоенности в нем теперь плескалось куда больше чем в начале разговора. — Китайцы ленивы и не хотят отрабатывать деньги, которые им мы им платим.

— Что-о-о-о-о? Что вы мне тут рассказываете? Если эти ваши китайцы не хотят работать — найдите других! Их там почти пол миллиарда! Чан Кайши, Гоминьдан, Кофуций... Не важно кто. Пусть работают! Заставьте их работать!

Китай. Харбин.

Апрель 1928 года.

...Майские дни 1928-го года в Харбине радовали только погодой. Политическая обстановка складывалась такая, что хоть святых выноси. Про святых Семен подумал образно, конечно. Выносить следовало вовсе не святых, а портфель с документами.

Третий этаж... Высоко... Зато во дворе все еще никого не было.

Уже стоя снаружи Семен осторожно, чтоб не скрипнула, прикрыл одну створку, отодвинулся в сторону, прикрыл и другую.

За стеклом осталось бледное лицо первого помощника консула.

— На вокзал. Как можно быстрее, — почти беззвучно прошептал он. — Любым поездом до границы....

Семен кивнул.

Ухватив ручку портфеля зубами, старясь не думать о десятках людей, что таскали его в своих грязных и потных ладонях, совсем рядом с больными проказой и китайской чесоткой, он повис, нащупывая ногой выступ на стене.

Он помнил его, тот должен проходить где-то совсем рядом. Всякий раз, подходя к зданию консульства, Семен видел выступ и удрученно качал головой от беспечности начальства. Этот карниз казался ему удобной дорожкой для врагов, желающих добраться до сейфа в его кабинете, да насестом для толстых китайских голубей.

Теперь, отсюда, все смотрелось по-другому. Карниз должен стать дорогой к спасению.

Гомон и птичьи крики китайских солдат, выбивающих парадную дверь, остались с обратной стороны, а тут... Тут пока не было ни птиц, ни солдат. Голуби сидели на крыше дома напротив и вместе с десятком узкоглазых, с чайными чашками в руках, смотрели на него с удивлением, будто не видели никогда такого. Притворялись. Семен самолично видел, как китайские циркачи и не такое вытворяли...А может быть туземцы считали, что белому человеку это делать не положено? Ну и пусть. Для дела Мировой Революции Семен и не такое мог совершить!