Радужный город

Я чуть опять не прыснула, но стоически сдержалась.

— Что делать будешь? Может к нам? — кивнула подруга.

— Я же его одного тут не брошу, — промокая лицо салфеткой, которую притащила заботливая Тома, пробубнила я. — Уж он не опасен — факт. Хотя... Погоди!

Я поспешила в комнату Абрикоса и выглянула в окно. Там, конечно же, дежурил белый Гелек, в той же наглой манере заехав практически в парадную.

— Посиди тут, я сейчас, — кинула я Томе из коридора, накидывая пальто поверх пижамки, которую уже успела нацепить после душа, и всовывая ноги в сапоги.

— Эй, ты куда? — подруга выскочила в коридор.

— Может, тело заберут! — я кивнула на спящего Тропинина.

Спустившись на лифте, я поспешила к выходу, кивнув консьержке, которая весьма неодобрительно на меня смотрела еще с прошлого раза, а теперь, видя фары продукта немецкого автопрома в камеру наблюдения установленную над входом, была в состоянии крайнего негодования.

Леонид дремал за рулем. Когда я постучала в окно, он дернулся, стряхивая остатки сна, удивленно уставился на меня, чуть наклонившись и явно разыскивая шефа за моей спиной.

— Софья Аркадьевна, — проявил вежливость водитель, открыв дверь. Хотя, помнится, после вечера знакомства Сергея, его ножа и Тропинина, Лёня со мной был на фамильярное "ты".

— Леонид, ммм, не могли бы вы... ммм... помочь Виталию Аркадьевичу покинуть мою квартиру?

Водитель улыбнулся.

— Отрубился? — поинтересовался он, и в голосе его явно угадывалась усмешка.

— Ну, как бы, да! — закивала головой я.

— Не беспокойтесь, Софья Аркадьевна. У шефа есть способность — удивительная быстро преодолевать влияние алкоголя, он сможет в себя прийти часа через четыре, — утешил меня Лёня.

— Быстро?! А он может это сделать у себя дома? — я начинала негодовать.

— Лучше не трогать. Софья Аркадьевна, у него был... хмм... тяжелый день...

— Вы сейчас тонко пошутили? — взорвалась я. — Это у меня он был тяжелый!

— Виталий Аркадьевич в курсе, — выдал странную фразу водитель.

— Леонид, прошу вас! Мне завтра рано вставать и ехать за тридевять земель. Я не спала двое суток нормально. Не могу я еще приглядывать за Виталием Аркадьевичем! — взмолилась я.

— Но вам придется, Софья Аркадьевна, — посочувствовал Леонид.

— Я могу и полицию вызвать! — пригрозила я.

— Не стоит. Это совершенно бесполезно в вашем случае.

Он еще имел наглость пожелать мне "спокойной ночи", захлопнуть дверь, откинуть спинку и исчезнуть из поля моего зрения, приготовившись задремать уже основательно. Я в сердцах пнула колесо носком сапога, но Леонид бессовестно проигнорировало этот мой выпад. Стало совсем не смешно. Тома ждала меня в коридоре.

— Андрей звонил! Домой пора! Завтра, как приедешь, позвони! И поставь телефон на зарядку! — буркнула подруга.

Я порывисто обняла Тому.

— Как же хорошо, что ты есть, — пробормотала я, шмыгнув носом.

— Может, все-таки к нам? — кивнула подруга на Тропинина.

Я покачала головой.

* * *

Когда Тома ушла, я уподобилась рабыням, раздевавшим своего подвыпившего господина после бурного застолья, или женам... но исключительно в целях спасения моей мебели. Стянуть ботинки и удалить подсыхающие следы грязи, оказалось плевым делом. Хуже было с пальто. Вопрос — зачем я это делаю— решила не поднимать.

С горем пополам дорогая верхняя одежда заняла место на вешалке, ботинки у порога на коврике, голова Тропинина на подушке, а сам он был укрыт легким пледом.

Волосы у него рассыпались в беспорядке, и он бессовестно храпел. "Злое" выражение, которое он так любил надевать в состоянии бодрствования, исчезло, сменившись спокойно-довольным.

А так, мужчина и мужчина, симпатичный, ухоженный, даже в таком состоянии.

Интересно, а смогла бы я с ним...? Ведь это в принципе просто, и пару мгновений мне даже этого хотелось. Но сейчас...

Проглотив давно остывшую лапшу и подсыхающий чизкейк, я отправилась спать, поставив будильник на семь утра.

Меня разбудил тихий звук, будто стягивалась, скручивалась металлическая пружинка, а потом ей давали свободу. Я подлетела на кровати, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Надо было выйти из комнаты и посмотреть, что было источником странного "дзинь", но было жутко страшно.

Звук, однако, повторился, и подумалось мне, что вряд ли лучший способ — ждать! Через удар сердца я была уже в коридоре, где царила тьма. Выключатель дислоцировался возле входной двери. И когда вспыхнул свет, я чуть не заорала. Дверной замок, рядом с которым и был выключатель, медленно проворачивался. Конечно, перед сном я поставила на обычную задвижку, но она уже была сдвинута. С перепугу я со всей силы ударила ладонями в дверь. Замок замер. Припав к глазку, который, конечно же, изображением не порадовал, я опять отступила.

— Кто там?! — выдохнуть это получилось как-то чересчур тихо, кажется, сердце колотилось громче.

Замок опять отправился в медленное путешествие по кругу.

Я была в таком ступоре, что не знала, что и делать. Схватив телефон, который почему-то лежал на тумбочке у входа, набрала 112. А второй рукой схватилась за венчик замка, пытаясь остановить ее вращение.

— Пожалуйста, помогите! — едва услышав ответ оператора, заголосила я. — Ко мне в квартиру пытаются залезть.

— Адрес назовите!

Замок замер. Такой знакомый голос из-за двери заставил кровь заледенеть, а телефон выпасть из ослабевших пальцев, разлетевшись вдребезги от удара о плитку.

— Открой мне, Соня.

— Этого не может быть! — зашептала я, отступая назад. — Не может! Нет!

— Открой мне, Соня! — звал Дима. — Впусти меня, Соня! Ты одна слушала меня. Ты одна меня знала... Ты любила меня...

Замок щелкнул. Ручка опустилась вниз, и дверь начала открываться, вырисовывая знакомую фигуру. Я закричала, сделав еще шаг назад, но за спиной резко оказалась стена, отступать было некуда.

— Пойдем со мной, Соня! — силуэт Дмитрия дернулся, и ко мне потянулась его рука.

— Пожалуйста, не надо, прошу! — я сгребла ногтями по стене.

Дима становился ближе с каждым моим судорожным вздохом.

— Пойдем со мной, Соня.

За его спиной реальность точно потекла, меняя очертания, рисуя коридор их с матерью квартиры, страшный коридор, посреди которого темнело пятно. А в конце этого тоннеля была не глухая стена, а бьющееся от ветра, распахнутое в ночь окно, и оттуда шел адский холод.

— Пойдем со мной! Я кое-что подарю тебя, Соня! — голос Димы прозвучал над самым моим ухом, его силуэт рос, застилая весь мир.

Я в ужасе забилась, пытаясь отойти, убежать, но выхода не было.

— Соня! Соня! Проснись, — звал меня кто-то. Этот "кто-то" стоял за той стеной, к которой я прижалась спиной, которую я пыталась пробить, в попытках спастись от страшной участи. — Соня!

Я распахнула глаза. Надо мной навис мужской силуэт, во мраке я не могла различить черти, не узнавала голоса, отчего опять испуганно забилась.

— Нет! Отпусти! Нет! — захрипела я, выворачиваясь.

Он держал меня крепко.

— Соня, успокойся, это сон! Тебе ничего не угрожает! — мужчина, несмотря на прилагаемые усилия, говорил спокойно, чуть растягивая слова.

Тропинин!

Я замерла, а потом подалась вперед, прижавшись к нему, дрожа всем телом, вцепившись в его рубашку. Он обнял, успокаивающе гладя по макушке.

— Все хорошо! — повторял он. — Все будет хорошо!

Его губы скользнули от моего виска к щеке, от щеки к губам, сильные пальцы обхватили шею. Виталий Аркадьевич был живительно теплым после ледяного кошмара, что еще стоял на пороге сознания мрачным силуэтом Димы. Я обняла Тропинина и уткнулась в его плечо лицом. Томительно нежное "Соня" заставило тело мое устремиться ему на встречу. Голова откинулась назад, руки гладили плечи под тонкой рубашкой, а ноги обхватили его бедра.

Было легко и хорошо. Тепло и нежно. Мне будто налили того самого дорогого вина, что он подарил. Я смаковала его вкус, не спеша, целуя, перебирала пальцами жестковатые пряди его волос, слушала его ускорившееся дыхание. Купаж получился сногсшибательный. Настолько, что вскоре мы оба двигались в такт друг другу.

Эх, Соня! Кто с пеной у рта доказывал, что секс — вещь, без которой вполне себе можно прожить. Самое грустное, что и кончилось все быстро, а хотелось еще.

Тропинин вжал меня всем своим весом в матрас, согревая ухо дыханием, а я радовалась тому, что темно, и он молчит. Говорить не хотелось, это бы разрушило создавшуюся гармонию.

На прикроватной тумбочке завозился телефон, точнее будильник. Я завозилась вслед за ним. Руки Тропинина разжались на мгновение, но, поняв, что я хочу встать, опять сжались, не дав мне даже приподняться.

— Рано еще, — прошелестели у меня над ухом

— Мне надо собираться. И успеть на десятичасовой автобус.

— Куда? — поинтересовался Тропинин.

— В Великий Новгород. Я должна забрать из больницы мать бывшего мужа.

— Я дам машину и водителя, — сообщили мне.

— Спасибо, — я замолчала, но вопрос так и рвался наружу. — Зачем вам мне помогать?

— Считай это платой за сегодняшнюю ночь, — зевнул Тропинин.

Был на этой земле самый жестокий способ развеять приятную атмосферу, и Виталий Аркадьевич его выбрал безошибочно. Я убрала руки, которым секунду назад нравилось чертить узоры на коже его плеч.

— Благодарю вас, Виталий Аркадьевич. Но я в оплате своих услуг не нуждаюсь.

Он приподнялся, явно желая лицезреть такое чудо, это дало мне возможность откатиться в сторону.

— Софья, ты не так поняла!

Я увернулась от его руки.

— Вряд ли.

Быстро приняв душ и одевшись прямо в ванной в джинсы и свитер, я, расчесываясь, пошла на кухню, очень жалея, что я у себя дома и не могу просто уйти. Он стоял в зале напротив окна и застегивал мятую рубашку. Чайник закипал ужасно долго. Тропинин на кухню не заходил, а я не выходила в зал. Но он, все же, пришел, когда я, налив себе чая, грела руки о чашку.

— Софья, я могу помочь, — он был уже в пальто (хорошо не в ботинках!)

— Спасибо, не стоит.

Он поджал губы.

— Как пожелаешь, — его лицо опять стало "злым" и холодным.

Дверь щелкнула, и я, полная обиды, пожелала, чтобы больше он на пороге моей квартиры и моей жизни не появлялся.

В восемь утра я позвонила медсестре в клиническую больницу Великого Новгорода. Но мне было сказано, что Валентину Алексеевну сегодня не выпишут. Ее тошнит и головные боли сильные. Я оказалась резко свободной и резко одинокой.

Побродив по квартире, безуспешно прячась от воспоминаний о Тропинине, я сдалась. Это было выше моих сил. Все на работе, податься было некуда. А дома безумно холодно и страшно, воспоминания о сне и Диме были слишком свежи.

Бывшего мужа похоронили на Ковалевском кладбище, Варков снял мне копию справки с места захоронения из дела, и я решила съездить туда, в конце концов, Дима — отец Насти, он дал мне самое дорогое, что у меня есть.

Само кладбище располагалось в области, недалеко от КАДа. Решив не заморачиваться с маршрутом автобусов, я вызвала такси. Ездить на кладбище, видимо, не любили владельцы приличных иномарок: шкоды и мазды с шашечками на крыше мой заказ проигнорировали, мне назначили старую, дышащую на ладан шестерку с хмурым мужчиной за пятьдесят в роли возничего. В машине было безумно холодно и неудобно, она гудела и стонала, требуя вечного покоя.

Серость и дождь на улице вполне соответствовали цели моей поездки. Я смотрела в окно на толпящиеся в небольших пробках машины, черные росчерки деревьев, грязь на дорогах, и тонула в собственной печали.

Мне вдруг жутко захотелось вернуться домой, на Юг. В тепло родительского дома. В комнату с большим камином, который отец любовно выкладывал своими руками, как, впрочем, и весь дом. В сад с грушами, вишнями и виноградом по забору, пихтами возле беседки, мамиными клумбами, высокому небу полному солнца, правда, сейчас там тоже зима...

Мне так захотелось влюбиться, как в молодости, как каких-то десять лет назад, когда для едва закончившей институт девчонки мир был полным надежд и ярких эмоций. Все было проще и легче.

Мне, как обычно "апосля", стало стыдно. Тропинин предлагал вполне разумные вещи, это была некая степень заботы с его стороны, только я восприняла это в штыки. А все практично и прозаично, как и должно быть в реальной жизни.

Водитель хмуро буркнул что-то на мое "спасибо" и погнал страдалицу-машину дальше. А я, купив две гвоздики, отправилась искать Диму. Народу было удивительно много для зимы и для буднего дня.

Диму похоронили вместе с отцом, Федором Николаевичем. На памятнике пока значился лишь старший Мизерный, о том, что там теперь и Дима, свидетельствовала лишь тонкая пластиковая табличка на штыре, вогнанном в мерзлую землю.

Вот, чем заканчивается любая жизнь, если ты не Ленин, конечно.

Воспоминания нахлынули, и они были светлыми, радостными, и оттого безумно трогательными.

Я действительно очень сильно любила мужа. Но мы не смогли преодолеть кризиса, особенно после появления ребенка. Кто из нас сдался первым, не понятно. Мы оба были виноваты, дело было и в моем дурном характере, и в его.

Слезы потекли, и я уселась на крохотную лавочку у могилы. Две дурацкие гвоздики на гранитном постаменте были приговором, я и Дима уже ничего не могли исправить.

Телефон забубнил веселую несуразную в этом месте песенку. Звонила мама. Я, хлюпая носом, взяла трубку и пять минут выслушивала, что все хорошо, что надо успокоиться. Мобильный на середине разговора опять запиликал, я еле расслышала за собственными всхлипами новый вызов.

О нет! Только не это!

Тропинин!

Нет! Не буду брать! Что ему-то от меня надо?

Но вызов все шел. Я извинилась перед мамой и переключилась.

— Да, — получилось вымученно, хотя совсем того не хотелось.

— Софья, где ты? — голос был жестким.

— На планете Земля, — выдала я, не задумываясь.

— Варков велел тебе сидеть дома или находиться в людных местах, — господин Тропинин был зол.

— Кладбище более чем людное место! — меня проперло на сарказм.

— Что случилось? Где ты, Софья? — его голос вдруг стал сиплым.

— Виталий Аркадьевич, что вам надо? — я вскочила с лавки и пошла от могилы по дороге к выходу с кладбища. Мне показалось кощунством разговаривать с Тропининым на могиле Димы. И обида, отметая все доводы рассудка, вновь затопила.

— Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке! — рявкнули мне.

— А вы не заметили, что и благодаря вам тоже в моей жизни коллапс. Вы обвиняете меня в похищении вашего сына, ваш друг— следователь мне безосновательно угрожает, я чуть не потеряла близкую подругу, потому что все это могло затронуть ее мужа, который со мной привез Сережу в тот вечер. Вы приходите и уходите, когда хотите, в мой дом. Со мной все будет в порядке, если вы просто будете держаться от меня подальше!

Я отключилась и вырубила телефон, швырнув трубочку в сумку.

От ворот кладбища уходил автобус, и я даже не знала, куда он шел, главное в город, а остальное не важно. Мне было глубоко наплевать. Сев на заднее сиденье и накинув капюшон, я прижалась боком к окну и смотрела в окно. Автобус прибыл на Ладожский вокзал.