Лука банановый вкус не то чтобы разочаровал... Но обманул его ожидания: Лук представлял себе, что банан — сочный и плотный, вроде капустной кочерыжки, только еще вкуснее, и сладкий. Сладкий-то он сладкий, но мягкий, как старое яблоко... Но, в общем — очень даже ничего... особенного! Теперь и пирог можно.
Ждали Василия Григорьевича недолго, буквально минут десять-пятнадцать, явился он не один, а в сопровождении невысокого пухлого человечка, необыкновенно улыбчивого, в рыженьких бакенбардах.
— Ах, Володечка, рада тебя видеть! Какими судьбами к нам? Ой, ой, закрутилась... я сейчас супчик поставлю подогреться!.. Вася, ты ушко не отморозил телефонной трубкой?
— Никаких супов! Лиечка, только без суеты! Ухо в целости. Мы с Володей уже до верху наобедались в нашей заводской столовой, а пришли конкретно по пироги! Продрогли. На дворе-то морозит не по-детски, так что горячий чай нам в самое вовремя! Если, конечно, ты и молодежь не возражают против нашего вторжения?
Молодежь никаким боком не возражала: Мик всегда радовался общению с отцом, ибо не так уж часто доводилось, а Луку вообще нравилось общество умных взрослых людей. Отца Микулы он считал очень умным. Тот, другой взрослый, что пришел с Василием Григорьевичем, оказался журналистом из Омска, приехавшим сюда по каким-то своим делам. Лет тридцати с небольшим, шумный, весь как на пружинках, говорливый, но — болтливый в меру, не надоедливо!
Чаевничали не спеша, с тремя "домашними" сортами варенья... из небольших, синих с золотом, чашечек, расположившись вокруг серебряного самовара. Кроме пирогов на специальном подносе, черном с золотом, огромном, едва ли не в полстола диаметром, и варенья в прозрачных розеточках узорного стекла, стол уставлен вазочками и кадушечками, а в них конфеты, сушки московские с маком, печенье... Лук к варенью равнодушен, но пирог с удовольствием перемежал сушками.
— Вот, на что я всегда завистью исхожу, товарищи Тимофеевы, так это на ваш тульский электрический самовар!
— Еще бы ты не исходил — медалей-то сколько! Видел!? Чистое серебро, между прочим. На ВДНХ разжился по большому блату.
— Видел, видел, сто раз видел! Только не в медалях дело, и не в полудрагоценности металла, но в том, что вы его реально используете, в обыденности, а не тупой декорацией под салфеткой на буфете... Лиечка, можно еще крыжовничка? Чу-уть-чуть, из крыжовника — мое любимое!..
— Ну-у, мамочка, слов нет! Пирог твой выше всех мыслимых похвал! Уж порадовала — так порадовала! А ну, еще кусочек сюда! А вы, братва? Устали уже?
— Нет.
— Нет! Хотим еще! Пап, а сколько сейчас на улице? Градусов двадцать?
— Если уже не двадцать пять. Оно и не много, как бы, но с лютым ветерком. Гулять не советую. Мы с Володей Васильичем километр пешочком прошли — так мало не показалось! Обратно машиной поедем. А, Володя? Или не нагулялся еще?
Его собеседник начал было горячо возражать, козырять Омской Сибирью и морозами... но сам себя прервал, махнув рукою:
— Н-на машине! Конечно! И это в середине февраля такая жуть! Был тут днями на... гм... на Байконуре, короче говоря, но это между нами! Так там, братцы мои милые, хорошо за сорок! Да под ветерок! А в Москве минус четырнадцать, а в Ленинграде вообще оттепель — минус двенадцать! О! Хочу у молодежи спросить: вы хоть знаете, какой нынче день в календаре? Чем знаменит сей праздник в истории человечества?
Лук, а немного погодя и Микула, отрицательно помотали головами. Дядя Володя разочарованно хмыкнул, и Мик, поколебавшись (все свои, можно иногда и помнить), выбрал из пучка религиозных и памятных дат-именин одну:
— По-моему, ровно сто девяносто лет тому назад гавайские дикари съели Джеймса Кука.
Василий Григорьевич приподнял брови:
— Ничего себе юбилей! Сын, а сын? У тебя странные представления о праздничных торжествах.
— Гм... гм... М-да. А я так скажу, Василий Григорьевич, Лия Петровна! В этом и наша с вами вина... или часть вины, что наши дети растут, как бы выключенные из мирового культурного пространства, равно официального и фольклорного... Ребята, сколько вам, десять? А-а, извините, почти двенадцать!? Быстро же время идет! Моему шесть скоро будет. Ну, и двенадцать пока еще рановато для празднования, о котором я завел речь, но, тем не менее, знать вы должны: во всем мире четырнадцатое февраля — это день святого Валентина, день всех влюбленных! Эх, был бы у меня бокал в руках — поднял бы его за вас, Лиечка и Вася!
— Шиш тебе с маслом, а не бокал! Хоть и вечер вот-вот, а нам еще сегодня работать. Но за поздравления спасибо; Лиечка, придвинься ко мне, я тебя поцелую! Безо всякого праздника, просто для собственной радости в щечку чмокну.
Лук, тем временем, с грустью вспомнил, что ему через час-полтора пешком, в темноте, пилить по этакой холодрыге к дому (и никто его не подвезет, ни такси, ни автобус, ни персональный шофер на "волжане"... ладно уж, не впервой), запыхтел и, дождавшись, пока утихнут короткие восторги взрослых, взял слово:
— А, точно! День святого Валентина! Ровно сорок лет назад, в Чикаго, в одном гараже, гангстеры из банды Аль-Капоне расстреляли из автоматов "Томпсон" семерых гангстеров ирландской банды Морана, по кличке Псих!
Над столом повисла тишина и провисела не менее пяти секунд, пока приятель Василия Григорьевича не нашелся с ответом:
— Гм-гм! Да, что-то я такое... Ну, да. Главный американский мафиозо Аль Капоне... устранил, как это у них говорится, других мафиозо. Угу, было. Еще фильм шел недавно: "В джазе только девушки". Там тоже показана такая сцена, тоже в Чикаго, и тоже в гараже. Ты фильм смотрел, да?
Лук неопределенно качнул ушами.
— Ну... фильм-то комедия. А так — да, в гараже. Только Аль Капоне никакой не глава мафии, а просто гангстер итальянского происхождения. Шишку держал в пределах Чикаго, только и всего. Он вообще был неаполитанец по жизни... Почти неаполитанец, из Ангри родом.
Мик вздохнул украдкой: ну, не может Лук не выпендриваться! Буквально месяц тому назад, сразу после зимних каникул, Лук выпытывал у него, просил через маму узнать — как переводится слово Багс, Багс Моран, "через г, а не через к". После долгих недоразумений и перерасспросов, мама перевела это слово как прилагательное: умалишенный, ненормальный, и Лук удовлетворился. А теперь щеголяет, видите ли, гонит отсебятину с "Психом".
— Н-да. А позволено мне будет узнать у нашего юного друга... как... Лук?.. у нашего юного друга Лука: чем вызван сей интерес к событию, где одни преступники-итальянцы расстреляли других преступников-итальянцев?
— Ну, я не знаю... просто интересно. Только они это... они ирландцев расстреляли, конкурентов из ирландской бутлегерской шайки. Бутлегеры — это...
— Знаю, знаю, подпольные торговцы спиртным во времена сухого закона. По-нашему — самогонщики. Я сам пару лет назад статеечку тиснул в "Омскую правду", как раз по данной теме.
Тут бы и пресечь этот кусок беседы, принявшей столь странный оборот, но Лук, как бы на равных встрявший во взрослый разговор, уже не мог угомониться, его просто распирало:
— Не! Самогонщики — это муншайнеры, а бутлегеры — это... ну... по контрабасу шарили, контрабандисты, короче, из Канады виски возили. И морем, и через озера, и посуху.
Василий Григорьевич ухмыльнулся, несколько растерянно, и вдруг осознал, что услышанное — интересно ему, и не худо бы узнать, откуда приятель сына всей этой премудрости набрался? Если книгу прочитал — надобно узнать, что за книга, и самому при случае полистать. Как быстро дети растут!..
— А, кстати! — это уже Лия Петровна, мама Микулы, решила поддержать странный застольный разговор, — я, буквально сегодня, вот только что, услышала по радио (она почему-то не стала уточнять вслух — по какому именно радио) новость: сегодня умер один такой деятель из американской мафии: Вито... Джинези... Нувези... забыла... по кличке "дон Вито"...
— Вито Дженовезе???
— Да, точно! Деточка, а что ты так вскинулся? Тебе — что, знакомо это имя?
— Ну, еще бы! Вито Дженовезе! Он, типа, главгангстер был в Нью-Йорке, после Лаки Лучано! Отматывал пятнаху в штате Миссури, посажен за наркоту, за торговлю наркотиками. Он точно умер?
— Да, деточка. Все правильно, Дженовезе, умер, и про город Спрингфилд в штате Миссури говорили... Откуда ты все это знаешь?
— Лия Петровна, так вы же мне только что сами рассказали про него!
И опять за столом возникла неловкая тишина...
Я, как обычно, помню тот миг и тот день во всех подробностях: сижу, ерзаю на высоком стуле с красной "гобеленовой" обивкой, ловлю зрачком правого глаза тусклых электрических зайчиков, отскакивающих от самоварного бока, а сам жду не дождусь, пока можно будет обратно в комнату спрыгнуть, вместе с Луком... О предстоящей драке мы уже оба забыли (Вот! Вот он, корректный пример насчет избирательного свойства памяти моей: в подобных случаях слово "забыл" применимо ко мне точно так же, как и ко всем остальным людям Земли. То есть, и Лук, и я помним о ссоре, но забыли ее!) напрочь, нет ее больше в наших планах на будущее, но, блин, в тот миг меня впервые пробило на острое предчувствие: не надо бы взрослым забираться в наш внутренний мир, получая о нем адекватное представление... Ох, незачем светиться!
Нет, конечно, думал я тогда чуточку иными словами, детскими, попроще и поматернее, но — забеспокоился, встревожился, напрягся!.. А Лук — нет, он продолжил:
— Хоть он был и неаполитанец, как и Аль-Капоне, а все-таки не такой идиот.
— Вот как? А позволено мне будет еще спросить у нашего юного друга... Василий Григорьевич, нет уж, дай, я первый спрошу свое, а ты потом свое: а в чем отличие между этими двумя бандитами? И сразу второй вопрос: какое значение имеет — ирландцы они, там, неаполитанцы? Там же в США все перемешаны, кроме индейцев?
— Разница в том, что Дженовезе был в сто раз умнее, чем Аль Капоне. Аль Капоне был просто баклан-бандюга, хулиган, короче, а Дженовезе у самого Лаки Лучано выучку проходил. Но тоже был тот еще... — Лук замешкался на миг в поисках приличного эпитета — фрукт, скот натуральный! А насчет перемешаны — это да, они все перемешаны, это я тоже читал, но только в сицилийскую банду никогда не возьмут ирландца или еврея. А в еврейскую шайку, или в ирландскую, никогда не возьмут сицилийца. Если, конечно, про мафиозную организацию речь идет, а не когда они банк грабят.
— Интересно! Очень интересно! Ну, братцы-кролики! Ты, Лучок, уж извини за прямое слово, несешь сумбур вместо музыки, да еще с блатным присвистом, но мне, полагаю, что и нам всем, было весьма любопытно послушать, чем нынче живет и дышит подрастающее поколение, мой сын и его друзья. Надеюсь, вы оба не собираетесь в гангстеры и в мафиозо? Нет? Отрадно. Ну-ка, в глаза мне смотреть! Где вы были оба двадцать второго января сего года? Не в городе ли Москве перед Боровицкими воротами!? Ну!? Кто ваши сообщники?
Мы с Луком дружно прыснули в ответ: очень необычно, когда взрослые шутят на такие темы при детях, и не просто "при", а еще и вовлекают их в событие! Хиппово! Дело в том, что недели три назад, по телевизору и в газетах прошла кошмарная новость: кто-то поднял стрельбу прямо на Красной площади, и даже кого-то ранил, а стрелял в машину с космонавтами, которая проезжала мимо.
— Вася, ну что ты такое несешь! Ну, в самом деле, надо же и меру шуткам знать! Дети, не слушайте папу, он немножечко перетрудился.
— Что значит — не слушайте! Я им всего только и собирался сказать, причем, подняв для вящей убедительности указательный палец вверх, что стрельба и террор — это не наш метод. Владимир, подтверди!
— Безусловно. Не наш.
Взрослые переглянулись, словно бы продолжая между собою какие-то потаенные дискуссии.
— Вот, и я о том же. А ты, сын мой, тоже увлекаешься историей мистера Аль Капоне?
— Да нет, конечно! Что от Лука слышу, то и знаю, а так у нас с ним и получше заботы есть.
— Получше? Заботы? Какие же, например?
— Пап, я так и знал, что ты забудешь! Про битлов забыл!? Про "Белый альбом"?
Отец нахмурился... и как бы слегка растерян... он точно забыл! Вот же досада! А я так надеялся сам послушать и перед Луком хвастануть!.. Лук почему-то считает, что Роллинг Стоунз круче битлов, хотя не слышал толком ни тех, ни других. А я тоже не велик специалист, но по радио, по Би-Би-Си, слушал — и битлов, и роллингов, и Элвиса Пресли, и Саймона с Гарфункелем, и Джима Моррисона... По мне — Битлы всех выше на сто парсеков!
— Нет, Мика, я не забыл. Вернее, забыл, но не в том смысле, что... Одним словом, на следующей неделе из Москвы привезут. Затыка в том, что дефицит очень велик, фарц... люди не успевают завозить из-за границы, да еще он двойной, как мне объяснили, то есть, там две пластинки, своеобразный двухтомник. Убей бог, если я понимаю, что молодежь находит в этих битлах??? Ну, модные песенки, ну, смазливые мордашки... Володя, а ты что скажешь?
— Я — то же самое скажу! Литл Ричард еще туда-сюда, музыка веселая, можно твист потанцевать, Луиса Армстронга люблю, а этих волосатиков с девчачьими голосами не понимаю и понимать не желаю! Лабухи на час, не калифы даже!
Лия Петровна, полупривстав со своей обитой розовой бархатом банкетки (личная мамина "мебель", она только для мамы, даже мне занимать ее не рекомендуется), ловко, в два приема, долила кипяток по "детским" чашкам и вновь вступила в разговор:
— Это оттого ваше непонимание, что вы оба заскорузлые старички, разменявшие четвертый десяток прожитых лет! Моды — феи перемен! Я более чем уверена, Володя, что когда ты носил кок, ботинки на манной каше и пиджаки по колено...
— Я никогда не носил ничего подобного! Я на заводе работал, сначала подсобным рабочим, потом фрезеровщиком, и в армии служил!..
— Но сейчас ты не в армии, и почему-то не на заводе...
— Теперь я журналист, и что? Лиечка Петровна, дорогая, разве тебе не нравится моя профессия? Ужели она так плоха?
— Володечка, дорогой! Твоя нынешняя профессия мне как раз очень нравится, ибо она в миллион раз полезнее обществу, нежели бы ты на заводе чугуний и железо из угла в угол носил и терзал его железными пилами. Но меня огорчает, что слишком рано ты почувствовал себя мудрым и взрослым! Да, таким, знаешь, мудрым, который безапелляционно понимает, что стриженый Литл Ричард уже одним только этим лучше волосатиков-битлов.
— Почему одним только этим? Вовсе не одним только этим!..
Валерий Григорьевич при этих словах приятеля зыркнул украдкой на обоих мальчишек и раздвинул губы в неопределенной ухмылке:
— Гм!.. Ладно, друзья, хорош спорить по пустякам! Вова, я тебе потом объясню тонкости современной дрям-брям музыки, и про то, чем таким "этим" (здесь он слегка нажал на голос, и я, конечно же, запомнил его слова и этот намекающий нажим, но понял его только через много-много лет) твой Литл Ричард хуже битлов. И ты, надеюсь, обязательно согласишься!.. Но оно потом, а я, покамест, подтверждаю свое обещание молодежи: не долее, чем через неделю пластинки, их, напомню, две пластинки в конверте, будут у нас дома. Лия, радость моя! Сегодня в душе моей нешуточный подъем, я бы сказал — святое одухотворение от яростно съеденных пирогов, но нам с Володей пора возвращаться на завод! Он будет мирно ваять статью про народное машиностроительное хозяйство, в лице нашей конторы, а я подносить патроны и следить, чтобы он дружил со словом в правильном направлении, сквозь выверенный прицел, отнюдь не брякнув лишнего... про всякие там Байконуры...
