Шанталь, или Корона против

Двор, солнце, палящий воздух, ажурная калитка. Я шла, каждую секунду ожидая окрика. Щеколда, открывающаяся изнутри. На улицу выскочила, точно за мной уже гнались.

Опомнилась, одернула платье, поправила волосы и зашагала быстро вниз по улице.

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Не бежать. Только не бежать. Я прошла мимо витрины лавки, полюбовалась на выставленные шляпки, свернула в переулок, потом еще один. Я путала следы, точь в точь как заяц, убегающий от охотников. И каждый шаг придавал мне уверенности в побеге.

— Стой!

Я обмерла, застыв на месте, потом шарахнулась в сторону.

Мимо пронесся пацан в расстегнутой рубашке, чьи полы черными крыльями развевались у него за спиной. В руке, точно меч, был зажат длинный батон.

— Стой, паскуда!

Следом, грохоча сапогами и грозя кулаком, пробежал грузный мужчина в белом фартуке. Мое испуганное сердце грохотало в такт его шагам.

Они уже скрылись из виду, а я стояла, прижавшись к стене дума, и слушала стук сердца. Кажется или закололо слева? Перевела дыхание, обругала себя паникершей — на лекаря нет ни денег, ни времени — и двинулась дальше. Мне надо на набережную, туда, где есть люди. Прилично одетые люди с зонтиками и тросточками, без пистолетов за поясом. Я посижу на лавочке, полюбуюсь закатом, подожду жениха. Нашел же он меня в таверне? Найдет и в городе.

Устала я бегать, устала просыпаться в чужой комнате, устала разочаровываться в людях и смотреть в глаза смерти. Приличные дарьеты не подходят для такого. И если мне не суждено избавиться от метки дневника, пусть его хозяин найдет меня скорее. Я и так ему полдела сделала — сбежала. А дневник... Прикусила губу. Дневник пусть сам из особняка забирает.

А если он решил, что я ему не нужна? Посмотрел товар лицом, разочаровался и решил выбрать другую. Легкую обиду от этой мысли я проигнорировала — мне же лучше, если палач женится на другой, но вот те, кто охотятся за дневником, не оставят меня в покое.

Нет, не сходится. Дневник бы он не бросил. А если он дрался с Фридгерсом, был ранен или даже убит? О, бездна! Что делать? Куда бежать? В посольство или в пансион за документами и деньгами?

— Экипаж для красавицы?

Я подпрыгнула, обернулась и с величайшим подозрением уставилась на молодого фраканца. Мужчина, рисуясь, задвинул соломенную шляпу на затылок, подмигнул.

Недоумение на моем лице его развеселило, он расхохотался, демонстрируя идеально ровные белые зубы.

— А может, красавица ищет компанию на вечер? — предположил, склоняясь ко мне и понижая голос.

Красавицу саму ищут, и какая компания ее найдет первой, покажет вечер. Но знать об этом извозчику не стоило или не извозчику? Белая рубашка, черные брюки, расшитая узором жилетка. Мне кажется или наряд дороговат для работяги?

И в глаза вдруг бросились окрашенные в розовый цвет стены домов, стала явной прохлада, волнами налетающая из погруженных в тень переулков. На город наступала ночь, а я одна, на улице, без денег, и я знала, что постового здесь даже днем не сыщешь. Паника сдавила горло, ответ вышел сдавленным и тихим.

— Благодарю, нет, — и добавила, глядя, как хитрая улыбка растягивает губы фраканца: — Я спешу, меня ждут.

Мне не поверили, но спорить я не стала, а благоразумно удалилась, делая вид, что несущиеся вслед слова "Бездна, какая фигура. Идет, как лебедь плывет" не имеют ко мне никакого отношения.

На углу зашла в лавку, торгующую фруктами и овощами. Хозяин уже собирался и бросил на меня недовольный взгляд — я его задерживала. Уточнив направление к центральной площади, вышла из лавки. Покрутила головой, недовольно поморщилась — фраканец все еще был здесь и даже махнул мне рукой. Жуткий город! Ужасные нравы! Но вынуждена признать, мужчины здесь симпатичные. Однако репутация мне дороже любой смазливой внешности.

Если я правильно помнила карту из путеводителя, который бесплатно раздавали на пароходе, посольская улица начиналась недалеко от центральной площади, где находились правительственный дворец и еще ряд государственных зданий. Набережная, к слову, тоже находилась там же. А вот в какой части города расположен пансион, я не знала. Можно было нанять извозчика, доехать до пансиона, адрес я помнила, и попросить его хозяйку расплатиться. Но что если дэра Ластина заодно с похитителями?

Я застонала. Это паранойя. И что делать? Сдаться властям или попытаться уехать из страны? Куда уехать, если метка на мне, точно красный фонарь в ночи.

Пусть меня сожрут твари бездны, но если этот жених не найдет меня в ближайшее время, я не уверена, что он вообще застанет меня живой, думала я, разглядывая улицу. Передо мной, преграждая путь к центру города, лежал портовый район с его многочисленными тавернами, грязными улицами, пьяными матросов и девицами, чей наряд обнажал больше, чем скрывал.

Бездна! Я не пройду и пару улиц, не встретив неприятностей. Что же... выбор сделали за меня. Я махнула рукой извозчику, который как раз ехал навстречу.

Леон въехал во двор особняка, который удалось найти и снять буквально за пару часов. Спасибо дэру Розталь, полезный человек оказался. Лишь с пансионом оплошал, но кто мог подумать, что девица решит сражаться за дневник? Другая на ее месте пискнула бы, отпустила сумку и лишилась чувств, а не пинала вора по голени.

И все же непонятно, зачем из пансиона преступники забрали и дневник, и девчонку? Ничего, сейчас он допросит воришку, та, наверное, давно раскаивается, что взяла дневник, но спуску ей давать Леон был не намерен, пусть сразу привыкает, кто в семье главный.

Он кинул встречавшему его Гриану поводья, соскочил с коня, бережно снял пацана. Тот слабо застонал, и Леон порадовался — жив.

— За лекарем, живо.

Гриан кивнул, передал поводья Лаксу, чтобы тот увел лошадь в конюшню, а сам бегом направился в город.

— Я помогу, — дэр Розталь колобком скатился с крыльца, устремляясь следом.

С кухонного стола Леон скинул посуду на пол, уложил на ровную поверхность найденыша. Вернувшийся Лакс уже ставил воду на огонь, доставал чистые полотенца. Мужчины работали молча и слаженно. У каждого за плечами была служба на границе, где вольняки частенько пробовали на зуб крепость границ империи.

— Здоровый, выживет, — первым нарушил тишину Лакс, заканчивая бинтовать грудь.

— Доделаешь? — попросил Леон, смывая кровь и вытирая руки полотенцем, — а я пойду гляну, как там наша гостья.

Он уже был в дверях, когда его догнал голос Лакса.

— У нее в сумке револьвер был, вам полюбоваться на столике в гостиной оставили, а саму дарьету в угловой спальне разместили.

И он бросил начальнику ключ. Тот поймал, по пути не удержался, заглянул в гостиную. Хмыкнул, разглядывая револьвер — кто бы сомневался, что у племянницы Проповедника в сумке будет не шитье со шпильками, а мужское оружие. Зато теперь понятно, почему он ошибся, считая девушку не опасной для тех, кто придет за дневником. И о чем только думал Проповедник, обучая племянницу?

Внезапно им овладела тревога. Чувство, за которым всегда следуют неприятности, сдавило сердце. Леон пулей взлетел на второй этаж, открыл замок, распахнул дверь. Комната была пуста, лишь белым облаком раздувалась штора, намекая, что он безнадежно опоздал.

Леон подошел к окну, отдернул штору, смерил расстояние от окна до балкона, прикинул высоту, специально выглянул, не валяются ли внизу останки этой сумасшедшей. Нет, двор был чист.

— Идиотка!

Скрипнул зубами. Без денег, одна, в чужом городе на ночь глядя!

"Найду, лично выпорю", — пообещал, слетая по лестнице вниз.

— Кто-нибудь смотрел за домом? — спросил со злостью у Лакса. Тот удивленно вздернул брови, и Леон плюнул в сердцах, понимая, что сам виноват. Надо было предупредить, чтобы не велись на внешность, а держали с девчонкой ухо востро.

— Неужели... — недоверчиво округлил глаза Лакс.

— Именно, — скривился Леон, — сбежала, пока вы тут на солнышке загорали. Слышал о Проповеднике?

Лакс моргнул, глаза сделались еще круглее.

— Неужто отец?

— Дядя.

— Я с вами, — бросился мыть руки Лакс.

— Нет, останешься ждать лекаря. Я сам. Дневник где?

Получив дневник, Леон резанул палец, капнул кровь на обложку. Сейчас, когда девчонка и дневник были разделены, связь двоилась, сбивая с толку, и надо было провести обряд, усиливая её.

Капли кровь замерли, не долетев до поверхности, потом задрожали, вытягиваясь в цепочку, уплотнились до стрелки, и алая полоска закачалась над книгой, пока не вытянулась в направлении левого верхнего угла.

Леон убрал дневник в карман, накинул плащ — вечерело — и выскочил из дома. Если девчонку не увезли из города, он ее найдет.

Лакс уже ждал во дворе, держа под уздцы недовольного коня, которого оторвали от яслей с овсом. Конь храпнул, мотнул мордой, норовя укусить всадника, но Леон прикрикнул на него, ударил шпорами, и конь галопом рванул со двора.

— Вы поймите, дэр Розталь, это же не в первый раз, — сокрушался Гриан, вытирая рукавом лицо. Несмотря на вечер, в городе было душно и жарко, как в бане. Они прошли пол-улицы, но извозчики, точно сговорившись, избегали этот район.

— Зовите меня Шковальни, — сочувственно вздохнул мужчина, обмахиваясь котелком, — я тоже виноват. Проглядел девчонку. И ведь воспитанная, скромная, да и на вид просто красавица, и тут бац и со второго этажа! Нет, вы мне скажите, куда катится мир, если девицы бегают с револьвером и прыгают из окна?

— И вечно кого-нибудь в дом тащит, — продолжал бубнить Гриан, выглядывая коляску, — то проститутку, якобы важную свидетельницу; то псину, которая попала под колесо повозки — вырос чистая тварь бездны, я вам скажу; то вдову с детьми, которая сдавала комнату убийце. Если бы не оборвыш, которого он приволок, я бы сейчас... Эх, — и Гриан горестно махнул рукой, вопрошая небо: — И где теперь его искать? Да если с ним что-нибудь случится, мне же первому голову оторвут.

— Не вам одному, не вам одному, — задумчиво произнес Шковальни, — думается, нам надо искать девчонку, а ваше начальство сыщется где-то рядом.

— Вы же город хорошо знаете, куда она могла отправиться?

Шковальни остановился, покрутил один ус, потом второй.

— Если она действительно племянница Проповедника, то либо в пансион за деньгами и оттуда прямиком в порт, либо в посольство докладывать на нас и требовать незамедлительного ареста.

— Начнем с пансиона, — решил Гриан, заметив показавшуюся на улице коляску.

Глава одиннадцатая

Есть такие дни, когда все идет кувырком. Кофе проливается на платье, чашка летит на пол, время несется такими скачками, что ты опаздываешь везде, как ни стараешься быть вовремя. У коляски сломается рессора, захромает лошадь, вдобавок ясное небо внезапно заволочет тучами и обязательно пойдет дождь, а зонтик, конечно же, изволил был быть забытым дома. Но даже самый отвратительный день когда-нибудь заканчивается или... переходит в не менее ужасный вечер.

Выдав извозчику адрес, я сосредоточилась на том, что именно скажу дэре Ластине, и как стану просить оплатить извозчика, ведь деньги остались в номере. А если денег там уже нет? Словом, вопросы меня занимали крайне щекотливые и неприятные, а больше всего меня терзало предчувствие, что хозяйка пансиона связана с дэром Розталем.

Я могла бы отправиться в посольство, но в такой поздний час вряд ли смогу найти там даже секретаря, не говоря уже о благородном дэршане, который войдет в мое бедственное положение, оплатит извозчика, даст ночлег, свяжется с женихом и служителями закона, чтобы те произвели арест. Адрес, где меня держали, я запомнила, как и лица похитителей. Но доказательств, кроме честного слова, у меня не было. А в чужой стране, дарьета без документов, денег, в потрепанном платье выглядит не слишком убедительна, чтобы ей поверили.

Словом, из двух зол я выбрала пансион. Но отвратительный вечер только начинал шутить со мной.

— Привет, красавица! Покатаемся?

В один момент я оказалась зажатой с двух сторон мужчинами, третий запрыгнул на козлы, и я заметила, как золотом блеснула монета, исчезая в руке извозчика. Ужасная страна, где продаются все: от извозчика до портового служащего.

В руках возницы волной изогнулись поводья.

— А ну пошла! — гаркнул он, и лошадь, всхрапнув, мигом растеряла сонливость, перейдя на бодрую рысь.

— Тихо, не дергайся.

Пистолетом сегодня мне угрожали, а вот ножом в бок — нет. Моя жизнь прямо исполнена разнообразием, одно "привлекательнее" другого. Сарказм в мыслях — это от негодования, потому как один из запрыгнувших в коляску мужчин оказался тем самым фраканецем, с которым я уже имела сегодня беседу, и который не понял отказа или сделал вид, что не понял.

— Вы не имеете права, я — иностранная подданная, дарьета, и никуда с вами кататься не поеду, — от злости мой имперский акцент прорезался сильнее, и фраканский вышел шипящим от возмущения. Однако холод от лезвия, упирающегося в правый бок, намекал, что воевать рано, и локтем в кадык, как бы ни хотелось, бить не стоило.

— Дарьета, ха!

И все трое разразились обидным гоготом.

— Ты себя видела, дарьета? Я за тобой час, как наблюдаю и не засек, чтобы рядом с тобой была дуэнья. Вот скажи, разве дарьеты ходят в такое время одни?

Я могла бы ответить, что ходят, что традиция мамки ушла в прошлое, что в век просвещения и прогресса женщина не обязана быть привязана к дому глупыми правилами, да и не поздно еще, закат, но промолчала... Стоит ли доказывать что-то человеку с ножом в руке?

— Вот ты и сама понимаешь, что дорогое платье, которые ты скорее всего украла, и нежная кожа на руках — еще ничего не доказывают, — обрадовался моему молчанию мужчина.

— Я украла?! — с искренним возмущением я повернулась к нему, чтобы тут же зашипеть от боли — лезвие разрезало платье, пройдясь по коже.

— Тихо ты! Вот дурная, — ругнулся фраканец. Он явно здесь был главным, и точно не простым горожанином!

— Держи, — протянул платок и, предупреждая мое брезгливое "Нет", сказал: — Не бойся, чистый.

Платок я прижала к боку. Царапина, и больше обидная, чем болезненная.

— Предупреждаю последний раз. Если сейчас не отпустите, у вас будут, — я подчеркнула, — огромные проблемы с законом. Мой жених...

— Ага, жених, отец, дядя, — закивал фраканец, — все вы так говорите, а потом оказывается, что никто даже в розыск не подал. А за такую красавицу мне знаешь, сколько золотых отсыплют?

Мне казалось, что человека нельзя оценить в золотых. Мама много раз говорила, что я — бесценный подарок, ну или "подарочек", когда злилась, но этот человека явно думал по-другому и собирался меня продать. Так, погодите. Продать меня?!

До меня медленно, но все же дошло, что наша поездка — никакая не глупая шутка, что молодые люди не просто провезут по городу, а сделают нечто более ужасное! От страха перехватило дыхание, я дернулась, забилась, стремясь к полному самоубийству — вывалиться на дорогу под колеса коляски.

* * *

* * *

**

Меня перехватили за шею, чуть придушив и отбросив обратно к спинке сидения, а потом навалились, придавливая так, что дышать приходилось с трудом, потому как двое взрослых мужчин весят, точно свиньи, откормленные для забоя.