Величайший диктатор

Возможно даже, хотя, конечно, и не всерьез, мы бросим в общество идею о необходимости причисления Николая к лику святых...

Тут я не сдержался и фыркнул. Эта мысль показалась мне слишком уж нелепой. Другие слушатели реагировали схожим образом: кто-то смеялся, кто-то возмущенно советовал докладчику не говорить глупостей. Оратор обиженно отвечал, что если ему предоставят время и средства в нужных объемах, то он убедит в этом достаточно народу, чтобы канонизировать не только Николая, но и его супругу Александру. Коллеге Бланшару пришлось успокаивать собравшихся. Наконец, порядок восстановился, и докладчик перешел от введения к практической части. Я устроился поудобнее и достал блокнот.

Таким был мой первый день в Комитете Морального Развития. За ним последовал второй, третий, четвертый — вскоре я потерял им счет, с головой уйдя в работу. Моральные терзания уступили место беспокойствам совсем иного плана: вовремя успеть закончить проект, грамотно выступить на собрании, найти качественное решение задачи, поставленной коллегой Бланшаром... Нам предстоял титанический труд — подготовить детальный и всеохватный план по внедрению в России идей социал-авангардизма. На этом фоне создание листовок для русских солдат и прочую военную пропаганду и впрямь можно было рассматривать как незначительный эпизод, хотя эта работа тоже отнимала изрядное время.

Следует, наверное, немного отвлечься от моей скромной персоны и подробнее описать наш Комитет — эта уникальная организация вполне того заслуживает. Могу смело сказать, что нигде и никогда ранее не существовало чего-либо сравнимого по масштабам. Да и все последующие подражания, насколько мне известно, сильно недотягивали до оригинала. Комитет являлся творением истинно жаннеристским по своему духу — тем забавнее, что его создателем и первым руководителем был не француз, а иностранец. Об этом гении пропаганды, увы, до сих пор мало что известно — англичанин по происхождению, родился оклоло 1900 года в одной из дальних колоний, после Великой войны по неясным причинам покинул Британию и перебрался на континент, вел полунищенское существование в разных странах, в один прекрасный момент, не будучи ни членом Партии, ни даже французским гражданином, обратился к Жаннере с идеей создания Комитета. Будущий диктатор, а тогда ещё просто оппозиционный политик внимательно выслушал незнакомца, несмотря на его возраст, социальное положение и иностранное гражданство. Так было положено основание крупнейшему пропагандистскому ведомству в истории человечества. К началу войны англичанин безраздельно властвовал в своем Комитете, носил бабочку, входил в четверку влиятельнейших людей Республики, среди которых, несомненно, был самым загадочным. Говорили, что отдает приказы пневмопочтой из маленького, скромно обставленного кабинета на последнем подземном этаже. Живьем его мало кто видел — коллега Бланк, например, имел на это право как бабочник и важный руководитель, а коллега Бланшар уже нет. Про таинственного иностранца в Комитете ходили легенды — будто бы он смеха ради подбирает начальников отделов таким образом, чтобы их фамилии начинались на "Бл...", как у него самого, будто он пишет ядовитейшие памфлеты против жаннеризма и публикует их заграницей под чужим именем, будто он лично придумал Белые Комнаты, и так далее...

Я упомянул, что руководитель комитета занимал очень высокое положение в республиканской иерархии. Это не должно удивлять, ведь и сам Комитет являлся одним из краеугольных камней, на которых покоилось здание жаннеристского государства. Мы не просто поддерживали лояльность граждан, мы занимались переделкой их сознания под требования нового общества. Это важнейшая задача определяла широту наших полномочий. Комитету подчинялись не только министерства печати и культуры, но и министерство просвещения (во всем, что касалось воспитания молодежи и так называемых гуманнитарных дисциплин), военное министерство (в вопросах пропаганды, направленной как на свои, так и на вражеские войска), министерство науки (КМР принадлежали исследовательские центры, занимающиеся усовершенствованием радиовещания, приемников Розинга, полиграфии) и даже зловещая Спецжандармерия. Да, мы могли влиять и на неё. Когда вскоре после окончательного установления власти Жаннере спецжандармы арестовали более двухсот самых видных и влиятельных деятелей оппозиции, Комитет представил список на двадцать три фамилии — заключенных, попавших в этот список, следовало немедленно отпустить заграницу. Ошеломленный командующий Спецжандармерией обратился к президенту за подтвержением приказа, каковое в тот же день и получил. Это была одна из самых удачных операций Комитета: тщательно отобранные политические проходимцы, оказавшись заграницей, быстро дискредитировали антижаннеристскую оппозицию не только там, но и, благодаря периодически доходящим речам и публикациям, в самой Франции. Тем временем серьезные противники социал-авангардизма бесследно сгинули в белых комнатах.

Надо сказать, я перечислил лишь малую часть организаций, с которыми соприкасался Комитет. Сфера наших интересов была поистине всеобъемлющей — в неё, например, входил выпуск детских игрушек. Дело в том, что в своей деятельности мы руководствовались теорией общественного эфира. Подобно эфиру физическому, заполняющему, окружающему и пронизывающему все материальные тела, существовал общественный эфир, в котором пребывал и из которого не мог выбраться человеческий разум. Все, что окружает человека, все природные или рукотворные объекты, равно как и поступающая извне информация любых видов — все несет в себе некий смысл и оказывает определенное воздействие на человеческое сознание. Иногда огромное, иногда ничтожное, но это воздействие постоянно и исходит отовсюду. В обычном состоянии общественный эфир разнороден: разные объекты несут разную информацию, разные идеи — в том числе прямо противоположные. Но если полностью переделать его под свои нужды, то каждый кубический сантиметр пространства начнет, говоря языком физики, испускать волны одинаковой частоты. Возникнет своего рода ловушка для человеческого разума: неоткуда будет возникнуть неправильным мыслям, неоткуда взяться неправильным идеям. Общественный эфир, конечно, не тождественен обычному пространству. Он состоит не из вещества и материи, а из смысловых объектов... Впрочем, этому вопросу посвещены отдельные книги. Могу лишь сказать, что к сожалению или к счастью, но по ряду причин мы лишь отдаленно приблизились к заветной цели. Полное изменение эфира и постоянный контроль над ним, скорее всего, невозможны.

Однако и тот частичный успех, что сопутствовал Комитету, очень многое дал жаннеристскому государству. В этом плане задачу можно считать выполненной. Связь между повседневной работой самого низкопоставленного сотрудника КМР, проверяющего рисунок каждой новой марки обоев на наличие мещанства, и грозной сияющей громадой нового общества, сокрушившего Германскую Империю, сложно уловить поверхностным взглядом. И все же одно неразрывно связано с другим. Не оценив огромную роль Комитета, нельзя понять причины успехов социал-авангардистского движения. Внести свой вклад в это дело судьба уготовила и мне.

Итак, мы планировали свою войну идей на незримом поле пропаганды, а война настоящая меж тем продолжалась. Как я уже говорил, обе стороны, до предела истощенные предыдущими боями, взяли паузу, чтобы восстановить силы. Каждый старался использовать это время выгоднейшим для себя образом. Немцы, конечно, находились в худшем положении. Их кадровая армия была разбита, большая часть техники потеряна, а важнейшие промышленные районы были либо вовсе оставлены, либо стали фронтовой зоной. Это последнее обстоятельство представляло для германской армии наибольшую проблему. Пытаясь хоть как-то восполнить потери, немцы прибегли к закупкам иностранного оружия, разместив крупные заказы в Швеции, Швейцарии и США, однако такая мера не принесла желаемого результата — работавшая по нормам мирного времени промышленность этих стран не могла быстро нарастить производство, и первые серьезные поставки поспели лишь к разгрому Германии. В то же время французы увеличили выпуск различной военной техники и снаряжения до небывалых объемов. У Франции, собственно говоря, не было военной промышленности как некоей отдельной отрасли — любое предприятие изначально было приспособлено к работе на армейские нужды. Да и само оружие было предельно простым и унифицированным, пусть даже ради этого приходилось жертвовать боевыми качествами и долговечностью. Тут французы опирались на свой положительный опыт Великой войны, когда дрянные, но дешевые пулеметы Шоша-Сюттера в огромных количествах выпускались на велосипедной фабрике. Теперь такой велосипедной фабрикой стала вся страна, и результаты не замедлили сказаться: в то время как немцы не могли в достаточном количестве изыскать для армии даже винтовок, жаннеристы всерьез задумывались о превращении всех своих дивизий в бронепехотные. Для этого в пехотную дивизию вводилось два танковых батальона, два эскадрона пушечных броневиков, полк бронепехоты на блиндированных рузовиках и четыре батареи самодвижущихся орудий. Прочая пехота и артиллерия дивизии оставалась с обычными автомобилями, хотя некоторые особо разошедшиеся генералы требовали, чтобы весь армейский транспорт был блиндированным. В этом, однако, им было отказано, да и число бронепехотных дивизий пришлось урезать — сказалась нехватка подгототовленных танкистов и дефицит горючего, которое в огромных количествах требовалось воздушным силам.

Приведя свои силы в порядок, союзники выставили перед спешно сооружаемой немцами оборонительной линией армию в сто четыре дивизии. Вновь, как и во времена Великой войны, на европейскую сцену вышли огромные массы отмобилизованных войск. В остальном, правда, положение дел разительно отличалось от ситуации тридцатилетней давности: насколько современные войска превосходили тогдашние в мобильности и вооружении, настолько же уступали им в качестве людского состава. Кадровая французская армия, созданная путем невероятных усилий и ухищрений, понесла тяжелые потери во время освобождения страны, а новые дивизии зачастую комплектовались солдатами из вчерашних школьников и офицерами из вчерашних сержантов. Что же до англичан, то они по своей традиции вовсе не имели сильной сухопутной армии и столкнулись теперь с ещё большими проблемами, чем французы. У немцев ситуация была обратная: имевшихся в достатке резервистов оказалось нечем вооружить. Большое количество оружия времен Великой войны было за несколько лет до того продано с армейских хранилищ в Южную Америку и Китай, и теперь кайзеровские генералы как величайшую драгоценность распределяли орудия и пулеметы между своими дивизиями. В противоборстве с танками германские войска были вовсе беспомощны: полевая артиллерия не пробивала броню французских CU.25, а специальных 55-миллиметровых пушек на всю армию нашлось едва двести штук. Свои уцелевшие танки вместе с первыми тремя десятками шведских машин немцы свели в две новые бронедивизии, бережно хранимые в резерве для ликвидации прорывов фронта. Этого, однако, было совершенно недостаточно: союзники собирались пробивать германскую оборону сразу пятью французскими и одним британским ударными корпусами.

Здраво оценив соотношение сил и шансы на успех, кайзеровское правительство решило кончить дело миром, пусть сколь угодно позорным и невыгодным. Немецкие дипломаты, выйдя на союзников через Швейцарию, вступили с ними в тайные переговоры. Германия была готова признать свою необоснованную агрессию в обеих войнах, согласиться с полной отменой всех военных ограничений для англичан и французов, наложенных по Страсбургскому договору, отказаться от Эльзаса и Лотарингии и выплатить любую посильную контрибуцию. Однако союзники, сжигаемые дьявольской жаждой мести за свое давнее унижение, в ответ озвучили совершенно невероятные и доселе неслыханные условия: Германия должна признать свое поражение, немедля распустить армию и сдаться на милость победителей безо всяких заранее оговоренных условий и ограничений. Союзники требовали право вводить войска на любые немецкие земли и оставлять их там на любой срок, отделять от Германии любые территории, смещать и назначать германское правительство по своему произволу, судить германских военных и политиков за преступления против мира, отбирать у государства или частных лиц любые имеющиеся или вновь произведенные ценности и так далее. Перед немцами вдруг открылась бездна: речь шла о полном уничтожении их государства. Переговоры были свернуты, и Германии оставалось лишь сражаться до конца за свое существование.

С этого началась новая страница французской истории, страшная, отвратительная и позорная. Прими тогда Жаннере немецкие предложение, он остался бы в памяти человечества светлой фигурой, благодетелем народа, защитником свободы и справедливости. Франции достаточно было остановиться на своих законных границах, принять почетные и выгодные условия мира и вернуться к честному созидательному труду, в котором она столь преуспела. Но, снедаемый ненавистью и подгоняемый амбициями, диктатор сделал следующий шаг — шаг к кровавой бойне и чудовищным преступлениям, к трагедии государств, народов и самой европейской цивилизации. Роковой приказ был отдан, и союзные войска начали общее наступление.

Вновь была использована незамысловатая тактика, жертвой которой в свое время стала наша 2-я кавалерийская дивизия. Узкий участок, занимаемый германской дивизией, бомбардировался тысячной армадой аэропланов, после чего, не давая уцелевшим оправиться, в атаку шли танки и бронепехота. Теперь, правда, им приходилось иметь дело с минами и укреплениями, но наступающие были готовы и к этому. Двигавшиеся в первой волне танки имели навешенные спереди приспособления, которыми они вырывали из земли мины, засыпали траншеи и сносили заграждения. Следом ползли огромные бронированные бульдозеры, окончательно превращавшие непроходимую местность в ровное поле, по которому уже беспрепятственно проходили остальные войска, расползающиеся по вражескому тылу и громящие штабы и артиллерия соседних немецких дивизий. Накопленные силы позволяли союзникам проделать это сразу в нескольких местах. За один день немецкий фронт рухнул, и уцелевшие части отступили к второй линии обороны, опиравшейся на города и села. Англичане и французы заняли очищеную врагом территорию и принялись стягивать силы на новом рубеже.

До нашего Русского отдела от грома великих сражений доносилось лишь слабое эхо. О начале большого наступления сообщили по радио, и в тот момент описание успеха союзников показалось мне сильно преувеличенным. Впрочем, общий исход войны уже ни у кого не вызывал сомнений — в своей работе мы вовсе не принимали Германию в расчет. Моя деятельность, ставшая уже к тому времени своего рода рутиной, совершенно не зависела от происходящего на фронте, и, конечно, объявлять выходной по случаю победы никто не собирался. В третий день наступления, когда масштаб немецкой катастрофы сделался уже очевиден, коллега Бланшар вызвал меня в свой кабинет. На столе, как и при первой нашей встрече, лежали петербургские газеты, но в этот раз совсем уже старые, десятилетней давности. В то время я среди прочего занимался театральной критикой, и именно эти статьи заинтересовали Бланшара.