Кроме этого, он их наградил особенными дарами. Всякий, кто родился в той долине, не знал нездоровья, а крепость их тел была такова, что их нельзя было повредить ни железом, ни деревом, ни огнём, ни чем-нибудь подобным тому. Избавлены они были также от постыдной старости. И даже смерть, что страшит всех людей, была не властна над ними. Однако, вовсе бессмертны они не были, ибо вечен только Аллах (да смилуется он над нами!). Потому и для них существовал путь ухода. Для того, чтобы дыхание покинуло тело, жителю долины довольно было спать от одного восхода солнца до другого, не вставая с ложа и не принимая никакой пищи. На втором восходе душа безболезненно покидала тело.

Как повествуют наши рассказчики, избавленные первые две седьмицы своей жизни проводили в удовольствиях, пировали, пили вино и занимались любовью с девушками. Однако, на исходе второй седьмицы наступало пресыщение, и всё чаще юноши замечали, что после пиршества и любви им не хочется просыпаться на восходе. И некоторые уходили в пещеры, брали с собой еду и вино, и устраивали пир, а на рассвете не просыпались.

Иные же, испугавшись подобного исхода, меняли свой образ жизни, брали себе жён и начинали вести хозяйство. Дни сменялись днями, и в конце третьей седьмицы их охватывала скука, вызванная однообразием работ. И для некоторых однажды наступал день, когда они не поднимались с ложа, чтобы идти за плугом или собирать урожай. Иных спасали жёны своими причитаниями и плачем, но не всех.

Другие же, чтобы не соблазниться сном, придумывали себе занятия — кто расширял поле, кто копил богатства, кто строил себе большой дом. В этих занятиях проходила ещё седьмица, в конце которой каждый понимал, что достиг предела в своих замыслах, труд докучен, и нет ничего нового. Просыпаться по утрам, чтобы идти к плугу, становилось всё тяжелее и тяжелее. Только дети могли разбудить их, ибо людям свойственна любовь к потомству, а дети нуждались в родителях. И тогда они трудились ради детей — кто одну седьмицу, кто две. Но к концу шестой седьмицы родительские чувства ослабевали, ибо дети становились большими. И многие уходили прочь от дома, чтобы заснуть в укромном месте и не проснуться утром.

Прочие же избавленные начинали заниматься кто чем — некоторые уходили в странствия. Иные начинали изучать учения Девадатты, или иных учителей. Некоторые молились Девадатте или богам, как это принято в Зинде. Некоторые же танцевали, прыгали, и даже пытались наносить себе раны, насколько крепость их тел им то позволяла, и всячески пытались причинять себе боль, ибо она отвлекала от искушения сном. Но и боль приедалась за седьмицу лет. И многие ложились спать в своих домах, и просили не будить их с рассветом.

Выжившие же поселялись вместе. Мучимые страхом перед своим желанием спать, они ходили по домам и будили друг друга, дни же проводили в страхе перед сумерками, когда телесная природа побуждает ко сну. Так они жили, пока не утомлялись страхом настолько, что больше не хотели существовать. И тогда они засыпали, чтобы умереть и более не бояться смерти.

И мало кто из избавленных от смерти жил дольше полувека.

Что сталось с избавленными ныне, никто не может сказать ничего определённого. По мнению ал-Джахиза, ссылающегося на индийские книги, они покинули долину и разошлись по обитаемым землям. Ибн ал-Мукафф же считает, что они все обратились и стали мусульманами, после чего колдовство Девадатты исчезло, и они стали обычными смертными. Иные же говорят, что они все заснули, а их тела обратились в камни, и будто бы эти камни показывают во дворцах некоторых раджей, выдавая их за творение рук человеческих.

Восхвалим же Аллаха, всемилостивого, милосердного, за то, что не лишил он нас смерти внезапной и мучительной.

О не таких, как все

О двух пидарасах

В каком году — неведомо, в каком селе — не казано, где-то в земле Уц, что в стране Нод, жили-были два пидараса — Антихрен и Пездагогон.

Антихрен был прекрасен лицом и телом, высок и строен, умом быстр, материально состоятелен, блестяще образован, вежлив, обстоятелен, с дамами деликатен, несмотря на свою пидарасию, и вообще являл собой собрание всех добродетелей. Пездагогон же был мелок, вонюч, необразован, нищ, дурно воспитан, он грязно матерился и ненавидел женщин, и к тому же был дурак. В общем, он был отвратительным типом, этот Пездагогон. Но и он, и его друг, были отъявленными пидарасами, геями и мужеложцами, и вовсю пидарасились друг с дружкой и с другими мужчинами.

И вот однажды пошёл Пездагогон в Гей-Клуб, ибо надеялся обрести там полезные знакомства. Для начала заглянул он в туалетную кабинку с намерением там попидараситься с кем-нибудь. Там на полу валялся кем-то забытый переключатель политической реальности. Ну, такой простой, самый обычный переключатель политической реальности, на четыре позиции: тоталитаризм — либерализм, в умеренной и неумеренной позиции.

Поскольку Пездагогон был не только пидарасом, но к тому же и дураком, решил они с ним поиграться. Настроил таймер на одни сутки, да и переключил реальность на умеренный тоталитаризм, чтобы посмотреть, что получится.

ПРИ УМЕРЕННОМ ТОТАЛИТАРИЗМЕ

И вот отправился Пездагогон в Гей-Клуб, ибо надеялся обрести там полезные знакомства. Но собравшиеся в клубе Высокопоставленные Мужеложцы, посмотрев на него, увидели, что он мелок, вонюч, необразован, нищ, дурно воспитан и вообще во всех отношениях гадок. Тогда они решили, что он дискредитирует Геев как таковых, завлекли его в подземный писсуарий и там убили.

Вечером того же дня Антихрен попался Воинствующим Натуралам. Посмотрев на Антихрена, они решили, что Антихрен слишком высок и строен, быстр умом, материально состоятелен, блестяще образован, вежлив, обстоятелен, деликатен с дамами и т.п. — и тем самым он делает рекламу Гейскому Движению, завлекая в него новых адептов. И, чтобы не допустить этого, убили его.

Пездагогону это совершенно не понравилось, и он, воскреснув, переключился на умеренный либерализм.

ПРИ УМЕРЕННОМ ЛИБЕРАЛИЗМЕ

Так, значит, отправился Пездагогон в Гей-Клуб, ибо надеялся обрести там полезные знакомства. И собравшиеся в клубе Высокопоставленные Мужеложцы, посмотрев на него, увидели, что он мелок, вонюч, необразован, нищ, дурно воспитан и вообще во всех отношениях гадок. Тогда они решили, что этот несчастный особенно нуждается в помощи, потому что никаких достоинств у него нет, а он всё-таки свой, пидарас. Они дали ему немного денег и пристроили на не очень пыльную работу.

Тем временем Антихрен попался Воинствующим Натуралам. Тем, конечно, очень хотелось прикончить или хотя бы побить пидараса. Однако, они отпустили его, не тронув и пальцем, ибо знали, любые насильственные действия по адресу человека, столь прекрасного лицом и телом, высокого и стройного, быстрого умом, материально состоятельного, блестяще образованного, вежливого, обстоятельного, деликатного с дамами и во всех отношениях положительного только дискредитирует само движение Воинствующих Натуралов.

Пездагогону это понравилось больше, и он решил усугубить — так что переключился на либерализм неумеренный.

ПРИ НЕУМЕРЕННОМ ЛИБЕРАЛИЗМЕ

Ну, таким образом, отправился Пездагогон в Гей-Клуб, ибо надеялся обрести там полезные знакомства. Тут собравшиеся в клубе Высокопоставленные Мужеложцы, посмотрев на него, увидели, что он мелок, вонюч, необразован, нищ, дурно воспитан и вообще во всех отношениях гадок. Тогда они сделали вывод, что человек этот весьма полезен — ибо сам лично ни на что не способен, а значит, все свои дела и надежды он будет связывать только с Гей-Клубом, своим единственным благодетелем. И назначили его начальником, усыпали баблом и дали мальчика-секретаря впридачу.

Антихрен тем временем попался Воинствующим Натуралам. Натуралы, узрев все достоинства Антихрена, натурально прихуели, потому что Антихрен и в самом деле был прекрасен лицом и телом, высок и строен, быстр умом, материально состоятелен, блестяще образован, вежлив, обстоятелен, деликатен с дамами, несмотря на свою пидарасию, и вообще являл собой собрание всех добродетелей. А самый умный из Воинствующих Натуралов, указуя на Антихрена, сказал: если среди пидарасов рождаются столь достойные мужи, значит, пидарасов нужно любить, включая всем известного мерзкого Пездагогона, ибо он тоже пидарас, то есть принадлежит к той же общности, что и прекрасный Антихрен. И Воинствующие Натуралы, не найдя в своих сердцах этой любви, посыпали головы пеплом и умерли от стыда и совести, предварительно завещав всё своё имущество Гей-Клубу и товарищам Антихрену и Пездагогону лично.

Пездагогону это совсем уж было пришлось по вкусу, но, будучи дураком, он решил посмотреть — а что там с неумеренным тоталитаризмом, не будет ли лучше.

ПРИ НЕУМЕРЕННОМ ТОТАЛИТАРИЗМЕ

И опять отправился Пездагогон в Гей-Клуб, ибо надеялся обрести там полезные знакомства. Но на месте Гей-Клуба находился военкомат, куда он сдуру и сунулся. Там-то его поджидал Антихрен в мундире подполковника. Который посулил ему жизнь в райском месте, где нет отвратительных женщин, а только крепкие молодые мужчины, и дал ему подписать какие-то бумажки.

Так Пездагогон попал в армию, и его направили в Сирию, где он и сгинул без следа. Что касается Антихрена, то у него всё замечательно, он дослужился до полковника и поёбывает призывников в своё удовольствие.

А переключатель тот заклинило, потому-то мы при этом самом неумеренном тоталитаризме и живём. И всякие Антихрены нас имеют.

Желающие странного

СКАЗКА.

Некогда Господь сотворил правильный и справедливый мир, а в нём — правильное и справедливое общество.

И благословил он людей, и даровал им свою милость. А именно: если человеку чего-то очень хотелось, он это получал. Не сразу, правда — чтобы дать ему время подумать, не хочет ли он по дурности чего-то плохого на свою голову. И только если очень хотелось — потому что нефиг тратить милость божью на мелкие хотения.

Но в целом принцип выполнялся. Если человек очень хотел машину — у него она рано или поздно образовывалась: ну там, покупал, в лотерею выигрывал, или она просто возникал из воздуха. Если человек хотел самолёт — то самолёт рано или поздно прилетал. Если прекрасную блондинку "с тугими сисярами" — таковая ему рано или поздно встречалась. Ну и т.д.

Некоторые люди, конечно, хотели больше, чем другие — и имели больше, чем другие. Однако, человек, чьи желания удовлетворены и у которого всё есть, обычно перестаёт сильно хотеть добавки. Поэтому общество было в целом справедливым.

Некоторые люди жаждали благ нематериальных — например, всеобщей любви, признания и поклонения. Обычно такие желания тоже исполнялись: Господь наделял таких людей какими-нибудь особыми талантами и способностями, чтобы они работали на благо общества, а общество всячески по их поводу фанатело.

Люди так привыкли к этому порядку, что уже и забыли, что он не просто так возник, а дан Господом. Все стали думать, что это вообще так мир устроен. Жили себе и жили. И не особо держались за то, что имеют, ибо думали — "пропало — значит не очень надо было; захочу, и снова придёт".

Так и жили. Хорошо, спокойно.

Однако, в том мире попадались и люди, очень немногочисленные, которые хотели странного.

А именно: они хотели всех презирать. Причём не просто так, а с каким-нибудь специальным поводом. И так, чтобы все остальные это знали, терпели да утирались.

Однажды такие люди собрались и стали думать, за что же им можно презирать окружающих, раз окружающие имеют всё, чего хотят.

И тогда одному из этих странных людей пришла в голову идея:

— Давайте отнимать у других всё, что у них есть. Они снова будут хотеть это получить, но мы снова будем у них это отнимать. А ценными для них вещами будем владеть сами, даже если самим нам это будет не нужно. И будем показывать им эти вещи, и будем делать вид, что мы кайфуем. Они будут нам завидовать, а мы будем презирать их за эту зависть. Ведь мы-то, владея всеми ихними игрушками, будем знать, что они говно.

И тогда эти странные люди собрались толпой и пошли к владельцу самолёта. И отняли у него самолёт, и вручили его одному из своих. Тот, правда, на самолёте не летал, потому как боялся высоты. Но это было ничего, потому что зато он мог посмеяться над тем, кто лишился своего любимого самолётика.

И так они сделали со всеми. У всех всё отобрали, даже им самим ненужное. Даже блондинку с тугими сисярами (её себе забрал какой-то старикашка, остро ненавидящий всех неимпотентов).

А отнимать чужое у этих странных людей получалось хорошо, потому что они только этого и хотели. Хотели со страшной, нечеловеческой силой, до свербежа и искр в глазах им хотелось обирать людей, обирать и мучить, оставлять их голыми и несчастными, а потом глумиться над ними, показывая им издали награбленные у них трофеи.

Люди несколько прихуели, столкнувшись с таким явлением. Постепенно они научились защищаться. Но к тому моменту желающие странного организовались, укрепились, и придумали множество способов отнимать, выманивать, вымогать, переперепродопокупать, или ещё каким-нибудь образом лишать людей их имущества, спокойной жизни и счастья.

И люди отчаялись в своих желаниях. Сначала они перестали хотеть красивых вещей, вкусной еды, и прочих радостей жизни: они уже поняли, что всё это у них отнимут. Они стали хотеть "хоть чего-нибудь" — варёной брюквы на обед и полбы на ужин. В надежде, что желающие странного не позарятся хоть на это.

Так мир впал в нищету и жил в ней веками.

Но желающих странного это не устроило. Сами они, конечно, жили жирно и сладко, ибо их собственные желания материальных благ неизменно удовлетворялись. Однако, они заметили, что люди начали не только ненавидеть, но и презирать их за их подлое богатство, а это было как раз то, чего они не хотели. Они хотели презирать других сами, а в ответ получать только зависть и обожание.

Тогда они начали кое-что отдавать людям назад. Разумеется, не всем, не всегда, дозировано и понемножку. Главное было — поддерживать иллюзию, что можно жить нормально и что-то иметь, не принадлежа к желающим странного. Людям отдавали ровно столько, чтобы эту иллюзию поддерживать.

Изменились и сами желающие странного. Если раньше они ещё желали чего-то такого, чего желали остальные люди, то теперь у них осталось одно желание: презирать и иметь повод для презрения. Все материальные желания — ну там самолёт, машина или даже сисястая блондинка — стали в их глазах свойством смердов, которых они обирали и обижали. То есть чем-то презираемым.

Желающие странного дошли даже до того, что научились внушать людям глупые и гадкие желания, и потом кривили губы, глядя, как люди занимаются всякой дрянью...

НЕ СОВСЕМ СКАЗКА.

— Отец, но почему ты отказываешь мне в наследстве? — возопил Том, осторожно оглаживая на груди накрахмаленную рубашку.