Минеральные клоны

— А он к тебе подкатывал? — Нехорошо прищурился я.

— Нет. — Понурилась Сабрина. — Даже в шутку не пробовал. Дурак!

На самом деле, подозреваю, что Глорию Джа тихо взял комендантский взвод. Сразу после построения. И сейчас девушка томится в застенках режимно-секретного отдела. Или 'томится', если скремблер, как я и подозревал, она мне подсунула по приказу командования — Томбравец или кого повыше. Прихватить ее должны были в любом случае, чтобы у нас с Сабриной не было уверенности в том — проверка эта или по-настоящему кто-то из 'Антрацита' хотел на нас выйти. Иначе — никакого воспитательного эффекта.

Проверка лояльности, 'сто пудов', как говорит 'второй'. Для настоящих 'кротов' из 'Антрацита' подкат получался слишком уж... примитивным. В 'Антраците' нас должны знать, как облупленных — агент подошел бы по всем правилам, с удостоверениями, так сказать, личности и доказательствами, что он, действительно, из 'Антрацита', а не провокатор от контрразведки "Пирит". И настоящий агент, как минимум, сам бы начал меня проверять — вдруг в клона Тимониана Антрасайта все-таки сумели напихать пси-блоков, и он сразу побежит закладывать агента в Первый Отдел?

— Учти, к госпоже лейтенант-коммандеру нужен совсем другой подход! — Продолжала тем временем Сабрина.

— Например? — С интересом покосился на нее.

— Во-первых, ОСТОРОЖНОСТЬ! — Важно выставила пальчик Сабрина. — Во-вторых, деликатность! Это тебе не блудливая кошка Глория — меня перед ней покрутил, пальчиком поманил, она и потекла. В-третьих...

Узнать до конца все пункты рецепта подхода к командиру так и не удалось. Дверь открылась и из глубины кабинета донесся тихий, но пробирающий голос:

— Заходите уже. Уверена, вы своего добились, и донесли до всего персонала Базы интимные подробности своей половой жизни. Далее себя можно не утруждать.

— Мэм! Добрый вечер, мэм!

— Для кого, вообще, Уставы пишут, гадёныши? — Выразила свое недоумение Томбравец. — Там же ясно сказано — 'при отсутствии формы на военнослужащем...'

Только сейчас мы заметили, что Томбравец — не в мундире. Вот бывают такие вещи у людей — особо удачные. Они почти сразу становятся любимыми и, пока не потеряли лоск, радуют окружающих, подчеркивая то, что следует подчеркнуть у хозяина/хозяйки, и скрывают то, что следует скрыть.

Лейтенант-коммандеру Томбравец это платье, светло-голубое и на вид простенькое (следовательно, как минимум, недешевое) — безусловно, ШЛО. Подол до середины икр, среднего размера круглый вырез, плотная ткань отлично подчеркивала... Нет — не буду описывать — на это смотреть надо. Смотреть, любоваться, мечтать, тосковать... или по-чёрному завидовать какому-то удачливому засранцу, который...

О! А еще белые изящные туфельки на среднем каблучке и маленький кулончик на шее — то ли серебро, то ли белое золото. Сердечком!

— Итак. — Она положила какую-то папку на прозрачную столешницу, обошла стол и встала перед нами, оперевшись о край стола. — Во внеслужебной обстановке разрешаю обращаться по имени. Надеюсь, помните его. Ваши имена я знаю. А ТЕПЕРЬ ПРИСТУПИМ...

Томбравец красиво изогнулась назад и, подхватив ту самую папочку, вытащила из нее два листочка. Протянула нам.

— У вас десять минут на то, чтобы наизусть заучить этот текст.

— 'На высокой горке сидели'. — С недоумением прочитала Сабрина. — Так вроде бы знаем. Это же песенка детская.

— Да, Ирина. — Согласился я. — Эту песенку знаем даже мы.

— Хорошо. Уже легче. Какие еще песни знаете?

Мы с Сабриной стали вспоминать. Названий и исполнителей этих песен, в большинстве своем, мы вспомнить не смогли, но совсем уж оторванными от популярной эстрады не были — то инструкторы что-нибудь врубали, то еще кто-нибудь в нашем присутствии слушал что-нибудь модное и популярное не через инком, а через внешние динамики... Во всех столовых, опять-таки, постоянно что-нибудь тихо транслировалось... якобы для лучшего пищеварения. А память у нас хорошая. Да и попса, на то и попса, что постоянно одно и то же крутят.

Хватало первых строчек песни — Ирина Томбравец мгновенно определяла и исполнителя, и название. Она проводила перед собой пальцем короткую черточку — видимо, отмечала найденную песню в своем инкоме.

— Достаточно, — остановила она нас, когда набрался десяток. — А теперь мы все-таки споем 'Высокую горку'. Вначале споете вы. Хором. Музыку я обеспечу. Приступайте. Стоп. Еще одно. Стесняться не надо — в кабинете я сейчас включила шумоподавление. Собственно, потому тут и занимаемся — тут штатные 'глушилки' стоят. Готовы? Три-четыре...

— На высокой горке...!

Я уже говорил, что мы с Сабриной очень хорошо умеем выполнять синхронные действия. Касается это не только схваток. И слаженно спеть 'Высокую горку' у нас получилось весьма неплохо...

— Плохо. — Не оценила наших усилий в хоровом пении Томбравец. — Попейте водички из графина. И не вздумайте включить охлаждение воды — только теплую воду. А пока я продемонстрирую, как надо петь.

Она щелкнула пальцами, сыграли первые аккорды мелодии, и она... запела:

— НА ВЫСОКОЙ ГОРКЕ, ДА НА ПРАВОЙ СТОРОНЕ...

Песня закончилась, а мы застыли, замерев столбиками, и смотрели на нее.

— Тем, кто занимается пением профессионально. — Стала объяснять она обычным голосом. — Необходимо беречь свое горло и заботиться о нем. Поэтому нужно смачивать горло теплой водой после каждой песни. А еще — не держать рот открытым, чтобы не застудить горло холодным воздухом. Поэтому, закройте, пожалуйста, рты...

— Оху... — Начала было Сабрина, но осеклась под недовольным взглядом Томбравец.

— Условие нашего сегодняшнего занятия — только одно. Вам запрещается говорить. Можно только петь. Когда вам можно будет что-то сказать — я разрешу. Поняли?

Мы молча кивнули.

+++

'На высокой горке' мы пропели пятнадцать раз. Потом 'Падающие листья' — двадцать. Потом еще одну песню... а потом — еще...

И — еще раз 'Горку'. Вначале каждый соло, потом вместе, потом — дуэтом с Сабриной.

И, разумеется, как старательные ученики, мы не говорили. Только пели.

— Можно говорить. — В опустившейся на кабинет тишине разрешила нам Томбравец.

— ЭТО БЫЛО ОХУЕННО! ХОЧУ ЕЩЕ! — Глубоким красивым голосом сказала Сабрина. И застыла, ошарашенно хлопая глазами.

— САБРИНА! — Припечатала Томбравец. И это был совсем другой 'левел', так что Сабрина втянула голову в плечи.

— Ну? — Сабрина с интересом смотрела на меня... и ее голос уже утратил ТУ глубину. — Скажи что-нибудь!

— Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СКАЗАТЬ! — Хотел пожать плечами, но забыл, прислушиваясь к своему голосу. — ОХУ... простите, Ирина.

Сабрина, прищурившись, смерила меня взглядом и бросила косой взгляд на Томбравец. Та почему-то тоже прищурилась и напряглась... ну, как напрягается хищник в момент опасности.

— У братика, наверно, остались какие-то вопросы, которые он хочет задать! — Быстро затараторила Сабрина, осторожно отступая к двери. — Вы тут пообщайтесь, а девочке Сабрине уже пора в кроватку баиньки. Спокойной ночи!

И сокрушительной молнией, явно с использованием ускорения, вымелась из кабинета.

А мы, немного неуверенно смотря друг на друга, остались.

— Ну, имела право. — Пожал я плечами на вопросительный взгляд Томбравец. — Во внеслужебной обстановке имеет право не обращаться по зва...

— Предлагаю спеть еще раз! — Решительно перебила меня Томбравец.

+++

В каюту я вернулся за полчаса до общего подъема. Конечно, Сабрина уже давно спала, и, конечно, проснулась за секунду до того, как я коснулся ладонью ручки входной двери.

— Ничего себе! Что вы там так долго делали?

— Пели. — С некоторым напряжением (горло все-таки побаливало) ответил я. — Дуэтом.

— Только пели? — Подозрительно спросила она. — Столько петь, это же охрипнуть можно!

— Обычные люди и охрипли бы. Но у нас же установлены нанофабрики и аптечки работают. И мы подогретую воду пили...

— И делали длительные перерывы на поцеловаться и на перепихнуться. Засос на шее откуда?

Я отмахнулся.

— Ну и, чё-как? — С горящими глазами допытывалась Сабрина. — Как она в смысле...? — И показала руками, в каком именно "смысле".

Я вздохнул — врать друг другу было бессмысленно:

— Оказывается, когда женщина во время секса таким ГОЛОСОМ говорит твое имя и выкрикивает всякие пошлости, силы появляются из ниоткуда снова и снова. Не можешь остановиться. И не хочешь.

— О-о-о... — Заинтересованно протянула Сабрина. — Великие Звезды, это надо будет запомнить!

'Ага... лайф-хак такой' — впервые с момента 'отбоя' уныло подал свой голос 'второй'. Все-таки, Томбравец — удивительная женщина. В ее присутствии даже 'второй' помалкивает и старается не отсвечивать. Ну, далеко не все мужчины могут 'переварить' сильную женщину, да. А он еще и является 'продуктом' патриархальной дозвездной эпохи. Ему видеть такую, как Томбравец — это 'как серпом по яйцам'. А мне — наоборот, если даже только ее присутствие пугает мою личную 'шизу' до усрачки.

— Ира сказала передать, что на первых порах эффект от пения остается где-то в течение часа. Потом сходит на нет. Но с увеличением стажа этот период увеличивается. Но петь надо регулярно.

— Не вопрос! Лично я не собираюсь забрасывать пение — надо ж думать о своей будущей семейной жизни. Буду петь, например, в дУше.

— Я это выдержу. — Вздохнул я, переодеваясь к утренней пробежке. — Даже пение в дУше стерплю. Я крепкий.

— Ты чего грустный-то такой? Получилось же!

— Как-то слишком легко... — Соврал я. — Почти не прикладывал усилий.

— Ха! Запомни! Духи 'Анашелон'!

— Никогда не слышал.

— Бешено дорогие духи от 'Лазурь корп.'. Выделяют у каких-то насекомых в тропическом поясе планеты Анашелон. Природный афродизиак. Практически не различается мужским обонянием. Не благодари!

— И?

— И она надушилась этим самым 'Анашелоном'! Так что не парься вопросом о том, кто кого совратил! Уж явно не ты! И все-таки... — Она нахмурилась. — Чего грустный-то?

Я помялся, но все-таки ответил. И плевать, если прослушивают. Более того, лучше это озвучить, чтобы затруднить работу тем, кто составляет наш психопрофиль — пусть головы ломают, что правда, а что игра:

— Единственная женщина, которую я мог бы полюбить. Увы, конфигурация наших отношений по умолчанию не содержит любовно-романтической компоненты.

Сабрина внимательно посмотрела на меня, в глазах мелькнула тревога. Но внешне — расцвела и весело отмахнулась:

— Ну, и ладно! Не хочешь говорить — не говори! А насчет Томбравец... еще десяток тёлок поваляешь и успокоишься! Я тебе потом другую подгоню, не хуже!

— Спасибо, сестрёнка! — Шмыгнул я носом. — Только обязательно рыженькую!

— Да не вопрос!

Беспокойство в ее глазах осталась. Но его так просто не засечешь средствами скрытного наблюдения.

+++

— Ир, со мной этот прием не работает.

— Ну, попытаться-то стоило... — Улыбнулась она, снова вытягиваясь на кровати.

Кровать в ее четырехкомнатной каюте была полуторной и вдвоем в этой кровати было... несколько тесновато. Но от этого лично мне было только лучше — после секса мы не откатывались по разные стороны кровати, как с Глорией, а лежали в обнимку.

— Даже не пытайся — ты не по этой части. Наставник и инструктор из тебя — великолепный. Снайпер непревзойденный. А поешь ты просто божественно. Но интриги и политика... лучше не пачкайся. Не твое.

— Ты-то пачкаешься. А ведь ты всего в три раза младше меня! Неужели я, молодая еще девка, не смогу в интриги и политику.

— В четыре. — Поправил я. — В четыре, а не в три.

— Гадё-ё-ёныш... — зевнула она.

— В интриги и политику любой... сможет. Но не долго. Пока не сожрут.

— А тебя? Не сожрут?

— Ир... я ж сказал — не работает этот прием на мне. После секса я вовсе не мямля, из которой можно вить веревки, как описывается в книжках.

— Ладно, выметайся из моей кровати, раз на тебе эти штучки из детективных романов не работают — через два часа подъем, я хочу поспать хотя бы это время.

— Спокойной ночи!

— Заявление на отпуск не забудьте в штабе после утреннего построения подписать!

Неожиданно сделалось тоскливо и гадко. Причину искать было не нужно — больше с Ириной мы петь не будем. Ни петь, ни... все остальное, что идет только довеском.

'Щит хэппенс' — впервые после начала наших отношений с Томбравец (и в ее присутствии) подал робкий голос 'второй'. Смотри-ка, оклемался, болезный! И даже перевод дал. Ну, хотя бы сейчас он попал в точку: 'Дерьмо случается'.

— Мэм! Есть мэм!

+++

Ричард все-таки попытался набить мне морду. Не знаю — искренне или в рамках игры контрразведки. Скорее, первое. Во втором случае он бы привлек сослуживцев и худо-бедно экипировался бы. А тут — поостерегся — драка на территории базы могла светить участникам-зачинщикам приветливым светом сквозь решеточку в течение довольно продолжительного времени.

'Поймал' он меня, когда я под утро возвращался от Томбравец. Наивно думал, что темнота и моя якобы усталость после постельных утех дают ему какое-то преимущество.

А ведь Ирина их учит-учит: не решайте вопросов кулаками, не решайте! Будьте умнее!

Что-то умное он, конечно, сделал — кинул в меня дротик с транквилизатором из механического метателя. Не до конца, получается, мозги растерял. Там никакой электроники — трубка из немагнитного материала, пружина, простейший спусковой механизм и дротик-шприц с капсулой сжатого воздуха внутри препарата. Отличная штука, когда надо брать 'нормала' или даже слабенького "модификанта".

Дождался, когда я пройду под деревом, на котором он засел, и выстрелил в спину.

Оперенную стрелку-шприц я поймал — не так уж и быстро она летит для разогнанной психики. Потом исполнил небольшую сценку: схватился за 'пораженную' шею, якобы вырвал шприц, поднес его к глазам, зашатался и стал бешено озираться:

— А-а-а, сука!! Кто?! Кто здесь?! Выходи, блядь, порву нахуй!!!

Засранец выждал ровно пятнадцать секунд — транквилизатор действует быстрее (повторяю: для "нормалов"), но он разумно решил перестраховаться. Только после этого спрыгнул с дерева.

— Что ты сказал про Глорию?! — Спросил он зло, осторожно приближаясь. — За что ее забрали, суч-ч-чёныш?!

Я перестал валять дурака, выпрямился, уронил шприц на покрытие дорожки и спокойно ответил:

— Не твое дело.

Он застыл, напряженно следя за моими движениями. Сделал осторожное скольжение-шаг назад, выходя на безопасную, с его точки зрения, дистанцию. Наивный.

— Я серьезно спрашиваю, Тимониан Антрасайт. — Уже на полтона ниже.

— Аналогично. Пиздуй...те спать и не лезь...те не в свое дело, лейтенант-юниор.

Будь дело в книжке, он, наверно, закинулся бы самым крутым боевым коктейлем из перечня 'Прощальный поцелуй' (это после которых или в реакапсулу, или в могилу), порвал бы на груди комбинезон и, капая пеной изо рта, рванул бы меня курощить.

(Или 'курощать'? 'Второй', как обычно, был невнятен в том, что касается конкретики)