Черная Рысь-2. Экзамен на прочность

Проснулась я ни свет ни заря, что было удивительно для меня: я никогда по доброй воле не вставала раньше девяти-десяти часов. Утро выдалось теплое и солнечное, несмотря на ночную катастрофу. Я спустила ноги с кровати и на цыпочках, дабы не разбудить Марию раньше времени и дать нам обеим несколько часов тишины, просеменила к ванной комнате. Жульен уже проснулся и готовил ароматный французский завтрак из все тех же круассанов и кофе.

— Bon matin,— поприветствовала я Жульена, усаживаясь на высокий стук с железными ножками,— мы так и не виделись вчера, поздно вернулся?

Парень оставил лопатку — он готовил для себя яичницу, не удовлетворившись одними круассанами — и повернулся ко мне, широко улыбаясь. Его светло-русые волосы были гладко расчесаны, но на концах тем не менее завивались. Я не обделила бы вниманием и дорогое сочетание цветов: золота волос и серебра глаз,— такое привлекательное для любой девушки. Надув щеки, Жульен еще с минуту раздумывал над ответом.

— Я пытался достучаться до maman и одолжить у нее денег,— сказал он с неподдельным разочаровнием в голосе,— и получил вместо этого кукиш.

— Что она тебе сказала?

Жульен переложил яичницу в тарелку и, выключив плиту, вернулся ко мне за стол.

— Ma amie, ты не поверишь. Она решила, будто Marie собралась меня использовать. Мне так и не удалось ее переубедить.

— В чем-то она права,— возразила я, чем вызвала у Жульена всплеск мгновенного интереса,— не отрицай, что именно поэтому она резко подобрела к тебе.

Да, нам были до смерти нужны наличные для поездки к Французской Ривьере, но чисто по-человечески я прониклась к Жульену жалостью и не удержалась от того, чтобы не открыть ему глаза на без того вопиющую правду.

— Non, Annet,— Жульен покачал головой для убедительности.— Мы с Marie слишком давно знакомы. Не будь этих трех, а то и четырех лет, я бы, вполне возможно, и согласился бы с тобой... Но не сейчас. Как ваш друг... прости, в первую очередь, как ее друг я обязан сделать все необходимое, чтобы уберечь.

Жульен размешал ложечкой сахар в стакане с кофе и аккуратно приподнял ее.

— К тому же,— продолжил он,— это действенный метод подняться в ее глазах.

Я не скрыла раздражения.

— Зачем, Жульен? Зачем?— мне до боли хотелось вложить в его светлую голову простейшую истину.— Мария — не тот человек, ради кого стоит из кожи вон лезть, чтобы завоевать! Она не ответит взаимностью, и знаешь почему? Потому что она рысь по натуре. Она дикая, самоуверенна, независима и отлично оценивает свои способности, чтобы чувствовать себя вдобавок сильной. Как мне казалось, это всегда отпугивало мужчин и должно было отпугнуть тебя рано или поздно.

— Нет, нет, Аннет, меня не отпугнет,— в юном оборотне проснулась стойкая убежденность в том, к чему он стремился, пускай его цель и была недостижимой.— Я пытался сблизиться с ней и буду пытаться снова и снова. С каждым разом она все ближе.

Я протянула руку к крекеру в вазочке и обмакнула его в чай, заваренный в течение разговора.

— Как глупо, Жульен, как глупо! Нашел бы ты лучше девочку своего возраста... ты мне нравишься, Жульен, и, зная свою сестру, я хочу тебя предостеречь! Да, нам сейчас нужны деньги, и твоя помощь пришлась бы очень кстати, но только не путем таких жертв. Мария жестока в плане любви, и всего такого.

— Не говори мне про разницу в возрасте, ma chere. Это последнее, о чем бы я думал... И к слову о деньгах, я собираюсь навестить своего школьного друга и попросить у него немного в долг. Кто-кто, а Пьер мне не откажет, так что готовьтесь к скорому отъезду,— он улыбнулся немного натянуто, будто думал вовсе не о чужих финансовых проблемах,— у тебя определится мой номер? Я позвоню, когда договорюсь с ним о сумме.

В молчании под равномерное тиканье громадных настенных часов в виде колокольни мы доели завтрак. Жульен, к моему удивлению, не захотел видеть Марию прежде, чем сможет ее чем-то порадовать, а потому покинул квартиру через четверть часа после того, как убрал остатки завтрака и помыл посуду. Признаться, мне не нравился его решительный настрой. Я догадывалась, какие сильные чувства он питал к Марии, стараясь угодить ей во всех ее прихотях, желаниях и потребностях, и у меня не возникало даже сомнений в том, с какой легкостью сестра способна сломить его, не просто ранить, а растоптать его чувства. Конечно, я в тайне надеялась на ее благосклонность и незамерзший осколок ледяного сердца, который не позволит ей грубо отвергнуть мальчика. С другой стороны, даже в попытках пресечь любовь на корню Мария потерпела неудачу, и сейчас активно настраивала Жульена на романтический лад, бессовестно пользуясь женскими чарами. В чем-то она напомнила мне Дарина. В равнодушии и хорошей актерской игре: я знала не понаслышке, какого быть марионеткой в чужих руках и не иметь возможности противиться внутренним порывам или внешним, как стайка ищеек, раздражителям.

Я прошлась по кухне до холодильника, дверцу которого украшали десятки цветных магнитов, привезенных из разных стран мира. "Наверное, у Жизель такое правило для квартиросъемщиков — привозить ей магниты,"— подумала я, с тоской сняв с дверцы магнитик из Рима. На нем был изображен Колизей, первое место, куда меня повел Дарин. Я повесила магнитик на место и принялась искать какую-нибудь мелочь из Парижа, столицы страны, которая, как ожидалось, принесет мне намного больше "радостных"и "приятных" моментов за время пребывания в ней.

Из спальни донеслись кроткие шаги, ставшие уверенными и тяжелыми после того, как Мария покинула ее пределы. Походкой "с бодуна" она дошла до ванной комнаты, закрылась в ней на время и включила воду. Я быстро убедилась, что Жульен действительно ушел: мне, в точности как и ему самому, отчего-то не хотелось их встречи. Ведь я еще не успела переговорить на правах последней сплетницы об их отношениях. При отсутствии своей личной жизни я непременно лезла в чужую.

— Привет,— бросила сестра, заходя на кухню,— что на завтрак?

— Что приготовишь — то и будет,— отозвалась я, насладившаяся уже тем, что приготовил Жульен. За время работы официанткой и коротких обеденных перекусов я разучилась, можно сказать, готовить.

— Хорошо,— сказала она, прохаживаясь в джинсах и толстовке с поднятыми рукавами мимо плиты и раковины. Черные волосы были завернуты в полотенце. Достав сыр и присмотревшись к нему, Мария извлекла из холодильника масло и спросила как будто невзначай,— а где Жули?

— Именно о нем я и хотела поговорить,— я быстро схватилась за удобную мне тему. Мария прищурилась, не глядя на меня, и полезла в шкафчик за остро заточенным ножом.

— И о чем же ты хотела поговорить, Аннка? А я, вот, думала, что тебе хотелось рассказать мне о вчерашнем приключении, разве не так?

— Нет, не так,— огрызнулась я, кинув на нее жесткий взгляд,— и мне не о чем рассказывать: если ты помчалась впереди самолета и забыла меня на промозглой улице, то здесь кое-кто другой должен оправдываться.

Мария отложила нож и, уперев руки в бока, повернулась ко мне.

— Неужто я? И по какому же поводу? Аннка, не я вчера кого-то разукрасила ноготками и отстала за сестрой под дождиком в месте, где нам категорически запрещено бродить по одиночке. И кто же был этот несчастный?

— Это была я, ясно тебе? Я упала на асфальт, пытаясь угнаться за тобой.

— Да? А я вот не почувствовала в радиусе десяти метров вокруг тебя ни одного волчонка, а уж тем более с именем Асфальт.

Сестра мне подмигнула; зрачок ее желтых кошачьих глаз сузился в толкую полоску от удовольствия и вновь приобрел натуральную круглую форму. Мария вернулась к приготовлению бутерброда.

— Ты дьявол, Машка!— ощетинилась я, почувствовав невыносимый укол злости и тягучей несправедливости. Если я всеми правдами и неправдами старалась огородить ее от Дарина, помешать ему добраться до сестры любыми способами, то в благодарности получала издевки с непонятными намеками.— Между прочим, Жульен не достал денег.

Мария на миг замерла с поднятым над доской ножом и, склонив набок голову, спросила отстраненно, будто ее не волновал ответ:

— Правда? Как так? Он обязался достать их и поиграть в благородного рыцаря,— она отрезала от буханки черного хлеба ломтик.

— Ну не всем же бегать у тебя на побегушках.

— Жули хочет проявить себя, почему бы и нет? Не нам ему мешать,— сказала Мария,— тем более я его об этом не просила — мы вполне смогли бы добраться до Ривьеры автостопом.

— Сегодня он поехал к своему другу, просить в долг. Не думаешь, что это нечестно по отношению к Жульену? Он из сил вон выбивается, чтобы произвести впечатление, а тебе хоть бы что! Словно все в мире тебе чем-нибудь обязаны! Зачем ты взяла его с нами; таким образом мучить? Тебе доставляет удовольствие наблюдать за страданиями других людей?

— Прекрати, Аннка,— отмахнулась Мария,— какие страдания? Мы просто друзья! А если у кого-то на этот счет другое мнение, то этот кто-то его отлично скрывает. Жули попросил подбросить дядя, а не он сам, и все остальное, что ты говоришь, — полный бред. Будешь кусочек сыра: я много отрезала?

— Дала бы ты ему шанс, Жульен — замечательный. Ну, да, он несколько наивный, по-детски наивный... и слишком добрый. Тебе нужен тот еще крепкий орешек, которому удалось бы сломать стержень и приручить тебя, но это все — стереотипы!

— Жули еще совсем мальчишка,— хмыкнула она, пододвигая ногой стул, чтобы сесть напротив меня.— Он не понимает, как губительны чувства среди нас, оборотней из разных стай. Быть до конца честной, это главная причина, почему я не даю ему шанса. Волки не умеют любить, запомни. Они любят только своих, а чужих используют. На чужих охотятся. Чужих убивают. Мне нет ему доверия, пока я знаю, что его сородичи мечтают отведать моей крови или просто закопать в холодной земле, как пытался сделать младший О`Коннор. И тебе, дорогая, не советую проникаться к нему симпатией, несмотря на наше как бы родство: когда найдем папу, и все закончится... тогда и будем думать, как жить дальше.

Мария закончила монолог бутербродом, и чавканье заглушило все другие звуки. Я приподнялась и вышла из комнаты, оставив сестру завтракать в одиночестве. Ее слова меня обидели. Нет, не за неразделенную любовь Жульена я переживала. Мария который раз открывала мне глаза на истину наших взаимоотношений с другими стаями, но я вслепую обходила ее стороной. И она также обронила фразу: "А я вот не почувствовала в радиусе десяти метров вокруг тебя ни одного волчонка",— в то время, как Дарин находился в недопустимой близости от меня. У меня не имелось даже догадки о том, кто он и как его семье удалось обрести влияние в кругах оборотней. "Империя О`Конноров",— говорила Мария. Ее слова вертелись у меня в голове пустыми комьями. Я пропускала их; не было ни малейшего желания возвращаться в прошлый вечер и вспоминать Дарина, который неизвестно зачем вернулся за нами.

В воздухе витал запах сырости от мокрого после ночи асфальта. И хотя переулок оживился, парижане, озабоченные каждый своим делом, сновали под балконами обычных жилых домов, не поднимая головы.

— Ты еще здесь?— Мария вошла в комнату, не оглядываясь на меня. Я слышала, как открылась дверь на балкон, и он сразу же стал тесным для нас обеих. Сестра поставила рюкзак на табуретку и выпотрошила его до основания: на пол полетели носки, белье, и вместе с тем салфетки и обертки от нашего дорожного обеда.— Аннка, ты обиделась на меня?

Мария потрогала меня по плечу, но я его одернула. Да, я обиделась, в том числе и потому, что никогда прежде я не была так далека от понимания ее поведения, ее мотивов, ее образа мышления... ее самой.

— Входная дверь,— сказала я непроизвольно, услышав щелчок железного замка, и перегнулась через ограждение. Но на пороге к тому времени никого не оказалось.

— Да, я слышала,— Мария подтвердила мои способности к острому слуху, хоть и не придала этому звуку значимости. Пребывая весь день в странных чувствах ожидания и неосознанного беспокойства, я покинула балкон, прикрыв за спиной шторкой. До последнего момента сомневаясь, я подошла к двери, ведущей из общего коридора в квартиру, и приложилась к ней ухом. "Так и есть, кто-то идет",— я отпрянула от двери, моментально влетев мыслями в иное измерение, которое явно показывало всех оборотней на единой карте,— "нет, он человек, но что ему здесь нужно? Может, очередной квартиросъемщик?" Ранним утром нас уже успел навестить бывший арендатор, забывший в квартире свой портсигар. Звонок не был неожиданным. Я взглянула в глазок и, несколько оробев, приоткрыла дверь настолько, насколько позволяла цепочка.

Молодой человек лет девятнадцати-двадцати в костюме с нашитым на пиджаке названием компании, нагнулся и взглянул на меня настойчивым, утомленным — хотя время не было поздним — взглядом.

— Это вы... простите,— он взглянул на визитку,— Анна Левицкая?

— Анна Фаррелл,— поправила я машинально и, уловив его замешательство и намерение извиниться, чтобы уйти, добавила,— но Левицкая это также я. Я могу чем-то помочь?

Он еще размышлял, верить мне или нет, но, видимо, не горел желанием выяснять мою истинную фамилию.

— У меня для вас посылка.

— Троянский конь от ищеек?— сострила я, догадываясь, что он даже не подозревал о существовании оборотней.

— Excusez-moi?

— Секунду,— я прикрыла дверь, сняла позолоченную цепочку и вновь открыла. В лицо уткнулся роскошный букет из белых роз и багряных хризантем. Сочетание белого и жгучего алого цветов не просто резало глаз, оно будто несло в себе скрытый контекст, знамение. Угрозу, прикрытую мягкостью. Мне даже не составило труда сыграть в "Угадай отправителя".

— Простите,— парень случайно спрятал визитку в карман и достал ее, чтобы вставить обратно в букет,— распишетесь о получении?

Трясущимися руками я приняла презент и расписалась в бланке.

— Всего хорошего,— он удалился, а я с секунду размышляла, оставить ли букет на пороге или внести в дом.

— Аннка, кто там?— крикнула Мария с балкона и собралась выйти наружу. Отдернулась штора, и ее туфли застучали по паркету. Я быстро вдохнула запах цветов, невзирая на то, что они могли быть отравлены. "Хороша бы была, Белоснежка,"— хмыкнула я в ответ на свою глупость и ловким движением выудила из недр объемного букета записку; она была сложена в конверт и заклеена. Когда Мария, приподняв бровь, взглядом сфотографировала меня, опешившую от внезапного подарка, и сам подарок, я уже успела спрятать и записку, и визитку в широкий карман свитера.

— Моя маленькая сестричка успела обзавестись французским дамским угодником?

— Это тебе,— я поспешила всунуть ни о чем дурном не подозревающей сестре букет растений.

— Ты никак шутишь?— она не поверила ни на грамм.— А карточка с именем?

— Принесли без нее,— я выдавила лживую улыбочку,— наверняка от Жульена.

— Ты думаешь?

— Уверена! Посмотри,— я осторожно прошлась пальцами по бархатным лепесткам ближайшей розы,— это в его стиле. Розы, хризантемы...— "Что ж ты несешь? Белые розы, черт возьми, откуда он узнал о них?" Все детство я выращивала в специально отведенном мне уголке клумбы белые розы, каждый день поливала их и следила за распускавшимися бутонами, как за чудом света, которое рождалось на глазах. Возможно в Риме, у Колизея, где росли кусты дикой розы, я ненароком приметила любимые цветы.— Ты же любишь розы!