Мы ушли и не пришли назад

По мере подхода к нам присоединялись другие. Увы, с нашего края были только убитые и серьезно раненые, таких до своих не дотащишь. Зато Росляковской группе один достался, как выяснилось, целехонький, хотя и в оцепенении. Его поручили мне и Самылину, явно как самым молодым, они ведь и на себе потянуть смогут. Пока мы выводили немца из культурного шока, прочие изучили груз.

И, как оказалось, в грузе были четыре немецких МГ на станках! Да, вот оказались бы немцы поразворотистей, то вдарили бы по нам из хотя бы пары стволов — ой, не здорово так бы вышло!

Ну и патроны в ящиках и коробках. а также явно какая-то пища. Семен занялся разборкой пулеметов, он откуда-то это умел.

Я этому выучился уже на Малой Земле, а тогда только позавидовал. В общем, вынутые из пулеметов стволы, а также затворы мы взяли с собой. Ящики и мешки, насколько удалось, свалили в речку— ни муке, ни патронам вода в радость не идет. На Росляке оказалась немецкая полевая сумка, которой раньше не было -значит, трофейная. А в ней может и что-то полезное оказаться. Винтовкам разбили приклады и тоже кинули в речку— авось успеют заржаветь.

Ну, а мы продолжали заниматься пленным, путем массажа щек из ступора его вывели, документы изъяли и Росляку отдали, а также связали ему руки. Отправляясь к Туапсе, я подобрал оброненный румынами кусок веревки для вьючки (морским термином я сугубо сухопутную веревку называть не стану). В ней было около десятка метров длины, так что я рассчитывал с ее помощью откуда-то спуститься. Поэтому сейчас было чем спеленать немца.

А для вящего испуга и последующего молчания Самылин сказал ему что-то по-немецки. Я разобрал только: 'Хальт Мауль', но это было не все, что-то еще Ваня сказал, и вроде немец понял, так как усиленно закивал. Ну и снова была продемонстрирована острота кременчугского ножика, и как он все сбривает.

Он тоже правильно понял и молчал аж до наших. Затворы к винтовкам и пулеметам взяли с собой и, отойдя подальше, уронили в воды безымянного ручья. Конечно, был бы вьючный скот, мы бы эти пулеметы довезли до своих на радость трофейщикам, но на спине таскать еще двенадцать килограммов металла-увольте от такой чести.

По дороге мы немца зажимали в коробочку, чтобы он не рванулся просто в кусты или с обрыва. Я с Ваней рассчитывали, что поведем ценный груз только до нашей стоянки, но Росляк обрадовал приказом тащить его аж до своих, что мы и продолжали делать.

И веревки ослабляли, чтобы кровообращение не нарушилось на опасный период, и сигарету ему в рот засовывали и поджигали, и кормили тоже. Увы, пришлось на ходу ему и штаны расстегивать, чтобы не ждать, когда развяжем, он руки разомнет, потом достанет, свершит, застегнет, а уж дальше можно заново связывать.

За ангельское терпение и труды младший лейтенант посудил нам награду и слово сдержал.

Среди добычи нашлись и консервы, которые были с удовольствием съедены, за исключением банки с консервированными говяжьими мозгами. Она не вызвала энтузиазма, вроде как кто-то их уже ел и оценил крайне низко, потому ее не вскрывали, и приехала она за линию фронта.

Куда ее потом дели— не знаю. Возможно, в медсанроту отдали. Там ведь и контуженые были, может, им говяжьи мозги помогут быстрее восстановиться.

И все шло удачно практически до перехода линии фронта, хотя какая там линия фронта— абстракция просто на некоторых участках. И вот по этой абстракции немецкий батальонный миномет и отстрелялся, и вряд ли прицельно, потому что четыре мины кучно легли в стороне, а пятая сильно отклонилась и попала в залегшего Смолякова...

Взрыв— и нет его. Прямое попадание в туловище. Отдельно лежит голова с шеей и кусочком плеч, отдельно таз и ноги. Отдельно одна рука, вторую не то забросило далеко, не то совсем измельчило.

И между ними кровь и фарш из человека.

Мне аж нехорошо стало и стошнило на куст. К тому времени я уже много чего повидал, но этого не вынес.

Да и потом тоже... Человеческие нервы прихотливы. За войну я повидал не менее нескольких сот трупов, а, может, и больше, и в самой разной степени изуродованности. Вроде как должно меня пробирать только в таких фабриках смерти вроде Биркенау или Треблинки, оттого, что закалился, а вот зачастую нехорошо становилось от размазанных деталей голубя по асфальту. Хотя что тот голубь!

Собрали остатки старшины Смолякова в плащ-палатку и понесли к своим, а после захоронили

Как выяснилось потом, в тот день в бригаде он погиб один, а еще кто-то был ранен.

Немец был благополучно доставлен, хотя кое-когда его приходилось поднимать пинками под казенную часть, за что нам объявили благодарность.

Оказывается, он был из резервного батальона, шел на пополнение, но не дошел, и на том его служба Гитлеру закончилась. Документы тоже оказались полезными. И нам с Иваном Росляк в качестве награды отвалил по трофейному пистолету. Мне досталась итальянская 'Беретта'. Где ее младший лейтенант нашел-осталось 'покрытым неизвестным мраком', ибо итальянцы на Черном море встречались, только не под Туапсе, но ладно, где нашел, там и нашел.

Уже в Геленджике я ее сменял на 'парабеллум' у ребят из 142 батальона. Мне хотелось чего-то поосновательнее, а им хотелось кое-чего для охмурения интендантов. Ну, чтобы те носили и не надорвались от его тяжести. Патроны поделили в пропорции -у кого что есть, тот и отдает. Все равно они друг к другу не подходят, если даже зажмешь из жадности, то толку-то от них с другим пистолетом?

Я еще раз сходил в тыл к немцам в составе ИДО. Кстати, вернулись мы 14 декабря, аккурат к смене бригады другой частью. 11 числа вышли, а 14 вернулись. На сей раз нас было пятнадцать, но вернулись все и не раненые-не считать же разбитые коленки и локти боевыми ранениями? Но наши усилия не пропали даром, хоть и для себя мы сами малину испортили. Теперь противник после визитов Росляка в тыл обозы с боеприпасами водил под усиленной охраной, взвода с два, а то и больше. Поэтому их оба раза обстреляли, подбили с десятка два лошадей, и кто ведает, сколько немцев, но дорваться до грузов и документов не удалось. Ответный огонь был плотным и даже прижимал к земле, там, где работали пулеметы. Поэтому 'кого убили-того убили, кого напугали-того напугали'. В принципе это все равно в плюс Росляку и его команде, а также Туманову со товарищами: меньше солдат будет на позициях и меньше они отдохнут, охраняя всю ночь обозы и ожидая гостей из темноты.

Нас в расположении батальона ждала новость-нас сменяют! И правда, в ночи подошли ребята в синих фуражках и деловито сменили нас. Ни тебе задержек, как с 216 й дивизией, ни оттягивания смены под утро. Вообще у меня создалось впечатление, что они немного играли в таких вот деловитых парней, что ни на что не отвлекаются, а делают дело.

Но, возможно, это мне показалось.

Собрались и пошагали обратно в Ново-Михайловский по знакомому маршруту.

Только уже в условиях местной зимы, которая здесь была как в Куйбышеве рубеж октября-ноября, и даже малость теплее. Снег выпадал, но быстро таял. Осталось нас не так много, поэтому все тяжелое оружие тащили на себе. Но уходили в тыл, от войны, и это скращивало трудности и придавало дополнительно хоть немного сил. Тащились медленно, вся бригада собралась в Ново-Михайловке аж через четверо суток. А оттуда последовательно на машинах двигались в Геленджик, где нас разместили в ныне пустующих санаториях возле совхоза 'Идея'.

Это на западной стороне Геленджикской бухты, севернее поселка Солнцедар. А сам город тогда размещался на восточном берегу бухты. Поскольку крепленые вина 'Солнцедар' были довольно популярны и даже в народное творчество попали, эти места я потом вспоминал часто. Кстати, и нам их выдавали в качестве винной порции. Вместо 'наркомовских ста грамм' водки в подходящих местах разрешалось выдавать 300 грамм вина, так что да, попробовал. Запомнилось 'Каберне десертное', но были и какие-то другие вина. Ведь совхоз 'Идея' был задуман, как хозяйство, обеспечивающее геленджикские санатории вином для лечебных целей, вот он и продолжал работать, только уже не на санаторных больных.

Отдых не предусматривал освобождения от рытья щелей для укрытия от бомбежки. А баня? Будет и баня, но потом-сначала щели, ведь город периодически бомбят немцы, а уронить бомбу даже сквозь облака много ли надо? А уж она найдет того, кто щели отрыть поленился.

Насколько я знаю, ИДО в бригаде на Малой земле не практиковался. Разведгруппы от батальонов и бригадной разведроты ходили в тыл врага и при случае там диверсиями не гнушались, особенно когда фронт немцев был еще с дырками. Точнее, я так думал, пока не прочел в журнале боевых действий бригады, что 10 февраля 1943 года убит помощник командира роты ИДО младший лейтенант Майков Павел Александрович. Вот так живешь и не знаешь, что в составе бригады есть ИДО из нескольких рот (ну, так можно понять запись). И не менее странно то, что после околотуапсинских событий это единственная запись об ИДО. Или ИДО планировался к образованию из добровольцев, а заранее создан лишь какой-то кадр для развертывания, может, и из четырех-пяти человек. А потом, по обстоятельствам, он и не был развернут? Темна вода во облацех. Вообще в одной бумаге начала 1943 года Майков назван и командиром заградотряда. Может, заградотряд и ИДО некогда были одним и тем же— 'Сегодня пастух,завтра-музыкант'?

Правда, ИДО был еще в приданом нам парашютно-десантном полку, но я тоже о его походах в тыл противника не слышал.

Для себя я решил, что двух рейдов в тыл врага с меня хватит и добровольно я на это больше не вызовусь.

Причин для такого решения было целый ворох.

Уходишь куда-то и никто не узнает, что случилось с тобой. Документов-то брать не разрешалось. Подобно десяткам тысяч солдат той войны, я не заполнил свой смертный медальон из легкого суеверия, царившего среди нас: дескать, коль напишешь, куда сообщить в случае смерти, оттого и понадобится это.

Конечно, десант может целиком погибнуть и тоже потом поди узнай, что случилось с этим вот имяреком, ушедшим в него. Но там другое: погиб вместе с прочим личным составом, как и матрос с корабля, ушедшего в морскую пучину со всеми, кто был на борту. И могила у всех одна, и у тех, кто остался в запертом отсеке, и у тех, кто принял смерть на палубе. Так вот случилось с эсминцем 'Безупречный', шедшим в Севастополь и разбомбленным в пути. На борту было около двухсот человек команды и 320 человек пополнения для города-героя. Говорили, что из них человек двадцать — девушки из медсанроты этой части. А спасти удалось только троих, проявивших недюжинное искусство плавания и завидную волю к жизни, ибо один из них продержался на воде около суток, как мне говорили. Вот о последних часах их мы знаем только то, что видели трое выживших. Командир эсминца, скорее всего, погиб при затоплении корабля, потому как его сын, служивший на 'Безупречном' юнгой, оказавшись в воде, искал отца, но не находил.

А сам погиб позже, решив с группой других поплыть к берегу, до которого была не одна миля. Про них рассказали, а кто скажет, каковы были последние часы, например, зенитчиков корабля?

И умели ли солдаты и медики 142 бригады вообще плавать?

Про кочегаров могу сказать я, что броситься из жара котельного отделения в холодное море (было лето, но вода явно не теплее двадцати градусов)-тут может быстро сдать сердце.

Ну, в общем, меня это беспокоило, и лучше было без лишнего беспокойства обойтись.

Про мою боязнь за глаза я уже сказал. Ну, и разное по мелочи, само по себе не стоящее подробного рассмотрения, но складывающееся и складывающееся на нужной чаше весов. Например, мы питались в ИДО всухомятку, даже чая подогреть не разрешалось. чтобы себя не демаскировать. Понятно, почему так требовалось, но удовольствия ни малейшего. Поэтому я был готов отказаться, если бы мне предложили снова пойти в рейд. Не мое это, как выяснилось.

Но не предлагали.

Младшего лейтенанта Росляка я больше не встречал, и никто сказать мне не мог, что случилось с ним после того, как он попрощался со мной и остальными неподалеку от щели Сосновая.

Что еще важно: я ознакомился с документом, который называется 'Боевая характеристика 255 БРМП' и подписан комбригом Гордеевым. Это краткий отчет по деятельности ее с момента формирования по 28 ноября, то есть за три месяца существования и боев.

За это время бригада потеряла 570 человек убитыми, в том числе 43 человека командного состава и 1945 ранеными, из них 119 комсостава.

На тот же момент она насчитывала 2275 человек, то бишь где-то половину штатной численности. В наличии было 2048 винтовок и 408 автоматов (довольно приличный резерв оружия получается).

Артиллерия — 2 противотанковые пушки, 3 76 мм пушки, 2 120мм миномета. 15 батальонных и 22 ротных миномета. Откровенно мало, по штату их полагалось куда больше. С пулеметами тоже беда— 11 станковых, 3 зенитных, 26 ручных. И 14 ПТР. В среднем выходит по станкопулеметному взводу на батальон вместо роты и приблизительно по два ручника на роту вместо минимум шести. Оттого мы и таскали трофейные румынские пулеметы— приходилось.