Мы ушли и не пришли назад

МЫ УШЛИ И НЕ ПРИШЛИ НАЗАД. 255 БРИГАДА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ В ОГНЕ СРАЖЕНИЙ..

ПОСВЯЩАЕТСЯ МОРСКИМ ПЕХОТИНЦАМ, ЖИВЫМ И ПАВШИМ ЗА РОДИНУ.

ПРОЛОГ

Их четырнадцать было, князей белозерских,

Я пятнадцатый с ними,

Вот стрелой пробитое сердце

И моё забытое имя.

Много позже событий, о которых я расскажу, это стихотворение встретилось мне и странно отозвалось в душе. Словно бы оно написано про меня, хотя я происходил совсем не из княжеского рода.

Но Белозерский, и Федор, а по отчеству Романович. Отец мой, когда я родился, слесарем на пивоваренном заводе трудился. А мама не работала, ибо тогда это не так часто встречалось. Домом и семьей занималась, а также шила на заказ. И обе сестрички в нее пошли, портнихами стали. Так что никакого благородного происхождения, а чисто пролетарское.

А отчего я Белозерский, а не Жмуркин (это мамина девичья фамилия)? Да кто же знает, когда-то написали писаря и так пошло. И на том спасибо, что Белозерский, а не Беломордов. Это после революции можно было родителям имя детям выбирать, какое хочешь, а до нее крестил батюшка в церкви, и, коль родился ты тридцать шестого мартобря, а в тот день празднуется память мучеников Памвы и Храпоидола, то так и назовут. Не крестить же ребеночка мужского пола в честь другой святой, чей день тогда, Гликерии.

Правда, отец как-то говорил, что если заранее поднести дьячку кое-что и слезно попросить, чтобы сына не называли Пинной, то так и будет, назовут обычным. Самое главное-дать сколько надо, и дьячок ничего не накрутил. Отец знал, о чем говорил, ибо Романом стал оттого, что больно много детей крестить тогда принесли, причт зашился и его с кем-то попутал. Дед-то мой мзду принес, чтобы младенца Макарием нарекли, как моего прадеда.

Но ведь в стране были не только князья Гагарины и графы Хвостовы, а и люди попроще, но с такими же фамилиями. А если кто намекает на тождество, то можно ему и показать рабоче-крестьянские лапищи, что на графские совсем не похоже.

А кому этого мало, то можно и в глаз засветить, для вящего прочищение мозгов и зраку.

Но стихотворение продолжало жить в унисон с моей жизнью, так как как я вскоре заработал инфаркт.

Пусть не стрела, но сердца и от них рвутся, не только от стальных наконечников. Второй случился через двадцать лет, и с тех пор снова пересеклись слова товарища Орлова и моя жизнь, ибо и про меня можно было сказать, что некогда был, а теперь меня забыли.

Но отчего-то я не исчез окончательно, став частью моей страны, а где-то пребывал в готовности.

А потом открылся какой-то канал связи, и ощутил, что кто-то может меня услышать, если скажу. Видимо, моим потомкам для чего-то потребовался давно ушедший их предок, из чего дух мой заключил, что что-то с ними плохое происходит. Когда все хорошо, то людям хватает себя и живущих вокруг родных и друзей. А когда плохо и даже запредельно плохо, тогда вспоминаются давно почившие князь Александр Невский, торговец мясом Козьма Минин и не столь знаменитый краснофлотец Федя Белозерский. Потому что не уверены потомки, что они смогут сделать то, что от них требуется, вот и глядят в прошлое: было ли так прежде и смогли ли тогда? А раз прежде смогли выпутаться и смочь, то и мы сможем? Ибо и сам помню рассказ об Александре Невском в фильме и слова: 'Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас непобедимое знамя великого Ленина!'

Кто вспоминал великих полководцев, кто своего отца, деда или дядю, вымостивших своими жизнями дорогу к Победе и жизни потомков, и ощущал, что он не один, а рядом с ним ушедшие его предки помогают нести тяжкую ношу. Значит, пришло мое время второй раз подпереть собой оборону страны от чего-то или кого-то. В сорок втором -своей грудью, в не знаю каком-своим словом и своей памятью. Ведь для чего-то я избран, а значит, должен оправдать доверие этому выбору. Если честно, я несколько раз в жизни ощущал, что меня словно чья-то рука ведет вперед. Не в смысле 'мохнатой лапы', что провигает без заслуг повыше, а скорее, как деталь, что многими операциями обрабатывается и оттого больше дел на нее возложено. Как затвор в автомате Калашникова: сложной формы, с многими функциями, и с ними справляющаяся.

Мне не в первый раз приходилось идти туда, в неведомое. Ты просто идешь, готовый на все, что встретится тебе, доверяя командирам и всей душой желая победы, которая наступит не только оттого, что ты ворвешься в серый ЖАКТовский дом или придунайский поселок со странным для русского уха названием Моча, но и по всему фронту. Ты тут, твои одноклассники и соседи — в Киев или Пиллау, и сдохнет война в своем логове, откуда ее выпустила компания на 'Г'. А после наступит мир, долгий мир, может, и на вечные времена, и в этом мире будут жить те, кто придут с войны, их дети и внуки.

Дальше мы не заглядывали. Большинство моих однополчан были молодыми парнями от восемнадцати до тридцати, только среди саперов и связистов припоминаю людей постарше. Я уже сказал насчет шага в неведомое, и действительно, на мою долю пришлось пять десантов, а могло быть и восемь. Или один, он же последний. Стоило начальству изменить порядок высадки, и достался бы мне Озерейский десант или форсирование Днестровского лимана. А так на Эльтиген меня не высадили, а под Аккерманом мы были во втором эшелоне. Но последние три десанта на Дунае-эта моя инициатива, ибо подал рапорт, а потом второй, и оттого оторвали от спокойной жизни по прикрытию болгарского и румынского побережья от чего-то возможного, но не случившегося. Вместо бархатного сезона — Будапешт и Вуковар. Вот это я могу числить своей заслугой, потому что мог и сидеть дальше, бдительно вглядываясь в морскую даль и дегустировать местное вино аж до конца войны. Хотя, возможно, могли бы и в индивидуальном порядке поднять и оторвать на пополнение, в том нет ничего необычного. Мне тогда шел двадцать первый, и я еще не навоевался. Счет же к немцам и румынам накопился очень большой, хотя румыны теперь уже были нашими союзниками, туды их в качель. Вовремя переобулись, так же, как и финны.

Но это, понятно, случилось уже позже. А пока шел мой рассказ, с самого начала и без умолчаний. Я не рассказывал только о некоторых деталях, ибо не был уверен, что от меня ждали рассказа о моих чувствах и действиях по отношению к Кате и другим девушкам. Можно было и рассказать, но для чего? Это все должен пережить каждый и понять, что у него с ней настоящее, а что нет. Да и, если скажешь влюбленному, что его дама сердца его на самом деле не любит, а только динамит-он что, поверит? Нет. Впрочем, дважды дураком он будет, если поверит трезвым словам про нее. Лучше быть честным дураком, не поверившим, а потом разочаровавшимся в девушках и жизни. Но ненадолго.

Неоткуда молодому взять ледяную проницательность: глянул и проник в глубины чужих сердец, где прочел все, что есть в них. Да и неинтересно так жить, словно в двадцатый раз 'Чапаев' смотреть: ага, сейчас Василий Иванович скажет: 'Я за тот Интернационал, за который товарищ Ленин!' Разве что ожидая, что на двадцатый просмотр начдив не утонет в Урале, а выплывет. Честно признаюсь, что я тоже этого ждал, но не двадцать раз. А, когда перестал, то увидел, как Чапаев вышел из вод реки живым и сел на боевого коня.

Да, я не выдумываю, в начале войны сняли такой вот фильм. С начала я его не помню, потому что от усталости и темноты задремал и проснулся от толчка локтем под ребра, что мне отвесил Ванька Лысов. Проснулся с желанием оторвать ему голову за такую подлость, но слова сразу застряли в горле, а действия еще где-то в позвоночнике. На экране Василий Иванович на другом берегу Урала завернулся в бурку и сел в седло боевого коня, а потом обратился к нам, зрителям, рассказав, что как бы нам ни было тяжело, но и в Гражданскую легче не было, но и с одной винтовкой на троих они белых победили.

Эта 'Одна винтовка на троих', видно, оттуда и пошла, поскольку потом кто ее куда только не тулил. Ванька был мною прощен, но предупрежден, что будет прибит, если снова попробует. Этого фильма я больше не смотрел, но это был не бред спросонья, поскольку не один человек фильм тогда видел. Но тоже повторного показа не был удостоен. Должно быть, это как орден, даваемый один раз в жизни, или прививка от уныния и пораженчества с пожизненным иммунитетом. Насчет ордена я не шучу. Когда сбывается то, на что надеялся всей душой, потом понял, что это невозможно и не будет, мысленно похоронил надежду, и вот оно! Сбылось! Надеюсь, слушатели того канала связи с будущим мой рассказ так и воспримут, как я выплывавшего Чапаева.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. НОВОРОССИЙСК И КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ

Вообще надо бы начать не оттуда, а с того, что я первой военной осенью ушел из школы и устроился на кабельный завод неподалеку от вокзала. Дома пришлось выдержать маленькую войну с мамой и отцом. Меня взяли, но не на основное производство, а во вспомогательное. И это было хорошо, правда, я лично до этого не додумался, не настолько мудр был, чтобы и это учесть. Потому что с основных производств заводов, что оборонные заказы выполняли, меня никто бы в армию не отпустил-бронь и все. Трудись на своем месте и это нужнее сейчас. Так что коль пошел бы я на завод, где мамин брат был мастером, то черта с два попал на фронт! Кто бы меня с производства взрывателей отпустил...

А тут-получилось, но, повторюсь, без моих личных заслуг. В конце лета на территорию вагоноремонтного завода стали эвакуировать оборудование трех кабельных заводов из Московской области, которым и предоставили место в Куйбышеве. Ну, хоть не в Сибирь ехать пришлось товарищам кабельщикам. Я про их переезд услышал от своего одноклассника Вени Малышкина, у них в доме инженер с этого завода комнату снимал, из первого эшелона эвакуированных. Так что пошел, и мне обрадовались. Эшелоны все прибывали, часть оборудования где-то застряла, люди тоже, а нужно было строить дополнительные корпуса, поскольку станки и прочее уже было тут. Так что кто начинал устанавливать станки и тянуть коммуникации, а кто и копал котлован под новый цех. Под него отдали часть территории кладбища, к тому времени закрытого, но еще не подлежащего сносу. По случаю войны пошли на это. Меня так воспитали, что фашистов было за что ненавидеть к тому времени и просто так, а тут и личное прибавилось-за разоренные могилы. Не очень веселое дело их разрывать, прямо скажем.

Потом я узнал, что тогда под раздачу попал герой гражданской войны Щорс, о котором сняли незадолго до того фильм. Не было на кладбище порядка, поэтому про это никто не знал, что его могила попала под застройку, но хоть сохранилась. Все вскрылось где-то в 1949 году, и тогда уже могилу перенесли на новое кладбище и поставили над ней памятник. А на старом месте от всех захоронений остался только один памятник похороненным там жертвам гражданской войны, на улице Красноармейской. Куда дели остальных захороненных-не знаю. Не до того было. Приехали телеги, часть останков погрузили и увезли. За то ответила компания на 'Г', от которых могил не осталось. И правильно— чтобы не было храма памяти их. Они превратили Европу в погост, и воздаянием за это будет отсутствие их могил. Князьям кладбища их иметь не положено.

Когда рытье котлована закончилось, нашлась мне и работа поквалифицированнее. Для стройки нужно много разных металлических изделий: скобы, угольники, разные планки, болты и прочее. Во время войны этого не хватало, поэтому частью изготовляли сами. Кузнец Иван Васильевич отковывал болты, а слесаря вроде меня нарезали резьбу на них. Для эвакуированных отыскали заброшенный барак, так для него нужно было печки изготовить, дверные и оконные петли. Когда товарищи из Кольчугино потеряли ключ от привезенного оттуда сейфа, пришлось его изготавливать. Не мне, правда, а тому самому Ване Лысову.

Он ключ точил, а я дверцы вырубал для печки-буржуйки. Зима сорок первого вышла очень холодной, хотя и полегче, чем зима финской войны.

Военный быт был очень нелегок, даже при том, что мы ко многому привыкли, по сравнению с этим привычным-тяжко становилось. Возьмем даже такой простой вопрос: получение того, что тебе положено по карточкам. Уже не будем упоминать, что не все положенное было и не заменялось другим. Вот ты пришел с работы и

стал в магазине в конец очереди и ждешь. Иногда хвост очереди на улице, то есть на морозе,

Хлеб раньше люди покупали либо целую буханку хлеба, либо половину. Обслуживать покупателя много времени не надо. А во время войны ему нужно отрезать ровно 400 грамм и не больше? Потому времени уже только на отрезание хлеба уходит подольше, чем он до войны потратил. И нужно время, чтобы продавец из карточки вырезала талон на сегодняшнее получение хлеба. Потому очередь стоит и ждет каждого, кто раньше в ней стоит. И так ты после работы отдыхаешь, стоя в очереди.

Как мы обходились? С тех пор, как мы с мамой пошли работать, как бы самой свободной из нас осталась младшая сестра. Вот, когда у нее уроков не было и школьников на разные сельхозработы или на помощь госпиталю не направляли, то стояла она. А мы по мере возможности помогали. Пришла мама с работы и затеяла обед готовить, а Нина в очереди. Через часок мама закутается как следует и пойдет младшенькую менять, чтобы она в тепле посидела, да и за варящейся кашей последила. Потом снова поменялись. Если что-то дается не по карточкам, а в одни руки, то другого человека из дома вызывают. Бежит соседский Колька по улице и громко орет: 'Марь Ванна, у вашей Лизки уже близко!' Побежал к соседнему дому и позвал других. И другими способами помогали соседям. Люди жили вместе, и, хотя бывало, что собачились, но это были наши споры, Марь Иванны с Марьей Петровной, а Гитлера эти споры не касались. Против него выступали единым фронтом. Да и без войны все равно мы друг дружке помогали. Та же Марь Ванна Яковлева дочку Марь Петровны Немигаевой Лизку могла покормить, если ее мать где-то задержалась. Потом, правда, она ей высказывала, что Марь Петровна не только трех мужиков с собой оставить не могла, но и до дочки ее руки не доходят.

И это у них еще долго шло.

В 1957 году я в Куйбышев к родителям приехал. И вот утром пошел в булочную за бывшими французскими булками к чаю. Тогда они звались 'городскими', но прелести вкуса не утратили. Дохожу до их дома и слышу знакомое:

-Ой, да сама ты черногузая, в баню с керосином ходишь, чтобы хоть со щек копоть убрать! Если тебя на угольном складе у штабеля забыть, так рабочие сгребут и в кузов отправят, а потом в печку!

Это Марья Петровна, басом иерихонским.

-Стерлядь ты сызранская, малосольная, которая в воде не тонет, а кверху брюхом в речке плавает!

Это уже Ивановна, и голос у нее тонкий, как у бормашины, но такой же душевыворачивающий. но это когда она соседку костерит, а когда просто разговаривает, то ничего.

-Ну что вы спозаранку галдеж устроили! Только со смены пришел, а тут как собачья свадьба под окном, заснуть не могу! Шли бы лаяться на Хлебную площадь, чтобы трамваи веселее ходили!

Это Олег подключился, зять Марии Петровны, машинист паровоза. От тещи и ему досталось...Они тогда так увлеченно ругались, что меня не заметили, когда я мимо проходил и здоровался. Пока я шел за булками, то подумал, что бабы наши много в ругательствах на черный цвет напирают, как на цвет всякого плохого. Вот тут припомнил прозвище Врангеля 'черный барон'. Он, небось, думал, что его так называют за пристрастие к черному цвету черкески, а тут все куда глубже.

Тут много чего можно было бы рассказать про детали, граммы пайка, как мы обманывали голод, про то, что в войну выходных зачастую и не было, то есть только на бумаге числились, и в нерабочее время могли поднять для чего-то срочного вроде прихода эшелона с оборудованием, которое разгружать нужно вот сейчас, ибо не только на наш завод эшелоны приходят... Так что это была некоторая тренировка перед фронтом, не к немецкому огню и смертям, а больше к не такому явному, но крайне важному условию, что на войне ты подчиняешь свои желания обстановке и исполняешь их только тогда, когда это можно. В мирной жизни это не так явно выражено, хотя и там нужно помнить, что 'свобода есть осознанная необходимость' и про разные вещи, что сковывают яркую индивидуальность и ее порывы.

Для того на службе человека довольно долго учат, тому, что он не один и должен действовать, как все и их общими усилиями выполняется задача. А та же самая строевая подготовка: для чего юного солдатика и матросика заставляют ходить строем и еще и песню орать, может, как бы несозвучную его душе? Вот для того, что в колонне по три строевым шагом он научился не только ходить, не наступая соседу спереди на ногу, что развивает его моторные функции, как медики говорят, но и ощутил себя частью единого целого, своего взвода, роты, батальона, увидел, что он не один, их много, и все вместе делают одно дело. Сейчас плац трамбуют, затем по приказу двинутся трамбовать румын в окрестности станицы Шапсугская. И это еще не все. Поскольку начинал я в береговой обороне флота, а там для отработки взаимодействия есть еще такой станок заряжания. На нем тренируют артиллерийские расчеты давать ту скорострельность, какая в ТТХ записана. И никто не должен сбиться с ритма, поэтому расчеты тренируются и тренируются. А потом продолжение того же обучения— ты снова в составе расчета очищаешь канал ствола орудия после стрельбы. Одному там не справиться, нужно работать именно расчетом. Если этого не сделать, то канал ствола портится, и придется досрочно менять лейнер, то бишь...ну вставляемую трубу в ствол, на которой нарезы и находятся. А это, на минуточку, двадцать одна тысяча рублей в довоенных ценах.

А вот теперь я перейду к боям в самом Новороссийске, сломав хронологию рассказа. Я ведь не знаю, сколько еще будет открыт канал связи и потому не хочется увязнуть в мелочах своей жизни и упустить то, что, возможно, более важно. Так, для лучшего понимания скажу, что призвали меня в марте сорок второго, я героически отбился от предложений идти в военное училище, ибо тогда не видел себя человеком, который всю жизнь служит (памятуя последующие события, становится немножко смешно, ибо после войны все сделал ровно наоборот). Призвали на флот, что тоже было неоднозначно, потому как среди молодежи носить бескозырку было почетно, но срок службы на флоте был четыре года, если мне не изменяет память. Потом даже вроде пять, если на кораблях. Я попал в береговую артиллерию, где служили немного меньше, но, впрочем, пока шла война, срок службы не имел принципиального значения. Но летом сорок второго обстановка менялась так быстро, что все время у флота и армии возникали новые нужды. Оттого обучения на специалиста по ПУС полностью не прошел и на батарею я не попал, а, прокантовавшись некоторое время в учебном полку, потом еще где-то (кем и у кого мы числились— ведают только небеса и кадровики), оказался в морской пехоте. Боевое крещение принял под Шапсугской (то, что было чуть раньше -я таким не почитал), потом воевал под Туапсе. В декабре сорок второго нашу бригаду вывели в район Геленджика на отдых, пополнение и для специальной подготовки, потому как впереди была десантная операция. О ней догадывались— потому, что нас учили посадке и высадке на десантное судно типа 'болиндер' и катер-охотник, поэтому всякий мнящий себя стратегом, мог это обсуждать, если рядом не было начальства. Оно обсуждение предстоящей операции в режиме морской травли всегда пресекало. На занятиях можно, если по делу, хотя ответ: куда пойдем и когда-никто не даст. Сказать, что подготовились мы хорошо, нельзя, потому что те самые болиндеры никто не снимал с перевозок. Оттого их притягивали на буксире в Геленджик, разгружали, и до отправки обратно давалось немного времени на тренировку. Отчего немного? До линии фронта было километров двадцать-тридцать, и 'юнкерсы' могли пожаловать в гости. И еще у нас были конкуренты-танкисты, которых эти болиндеры должны были высадить вместе с нами. Это тогда было необычно, если не сказать ярче. С охотниками времени на тренировку было больше, ибо катеров такого типа имелось довольно много, а не три, как болиндеров к этому моменту. Но, правда, в феврале сорок третьего мне ни на том, ни на этом высаживаться не пришлось. Так что это было так, для общего развития и понимания. Вот тренировку по бою в городе-совсем бы не помешало, но подобного удовольствия нам не предоставили. Не знаю, тогда об этом вообще не думали или просто что-то мешало. Наверное, второе.

А вот про десантную операцию в Новороссийске и Озерейке рассказать надо, потому что ее история важна для понимания, что такое война. Про личные впечатления можно и опустить или сказать позже.

Десанты в Озерейке и Станичке (это пригород Новороссийска) происходили в ночь с 3 на 4 февраля и были частью операции под условным названием 'Море'. Черноморская группа Северо-Кавказского фронта при помощи ее рассчитывала сбить немцев и румын с их будущего таманского плацдарма или линии 'Блау'.

'Голубая линия' при удержании позволяла немцам лишить нас Новороссийского порта (а это лучший порт на Кавказе), устья Кубани. Кроме того, немецкие генералы явно рассчитывали позднее вернуться на Кубань снова— иначе зачем прилагать значительные усилия по удержанию этого фронта, при том. что основные события 1943 года происходили не здесь? Ну да, если счесть, что немцы победят под Курском, то потом выкроят несколько дивизий и снова попытаются захватить Краснодар и Майкоп. Некий шанс на это был.

Пока же немцы довольно активно отходили с Кавказа на Ростов и позицию 'Блау', а советские войска рассчитывали ее снести ударом с суши и с моря. Операция 'Горы'-это попытка прорвать ее ударом сухопутных сил севернее Новороссийска, окончившаяся неудачно, а 'Море'— при помощи десантов обрушить приморский фланг немцев. Если пройти совсем немного, до станиц Красно-Медведовская и Натухаевская, хоть в процессе 'Гор', хоть выполняя 'Море', то получается выход во фланг и тыл укреплениям центра Голубой линии. А поскольку Краснодар немцы удерживали до 18 февраля, то случись выход к Натухаевской даже к десятому числу— и основные силы краснодарской группировки немцев должны бежать без оглядки, чтобы успеть убраться с Кубани побыстрее. Пока они там не будут окружены и похоронены.

Поэтому запланировано две высадки-одна в Южную Юзерейку(основная) и в предместье города Станичку (вспомогательная, для демонстрации). В Озерейку отправлялись целых три стрелковых бригады и танковый батальон, а в Станичку — отряд Куникова численностью около батальона, но из ребят, очень хорошо подготовленных для городских боев. Оба места высадки имели свои преимущества. Станичка-это южная окраина города. От места высадки до парка Демьяна Бедного-километра с два городской застройки. А от этого парка рукой подать до центра. Через бухту от него, то есть в нескольких километрах — многочисленная и мощная артиллерийская группировка, как морская, так и сухопутная. С наблюдательных пунктов на нашей стороне бухты-великолепный обзор на город. Обстановка на плацдарме наблюдается нашим командованием и можно сильно помочь артиллерией. Первые двое суток жизни десанта она регулярно давила немцев по периметру плацдарма и сильно помогла его удержать.

Есть и недостатки — это передний край вражеской обороны, и немцев там много, и немцы самые лучшие. И они просто так не уйдут.

А там, где высаживался основной десант, ему предстояло для угрозы немецкой группировке прорваться вдоль дороги на Глебовку километров на десяток. И каждый последующий шаг по ней угрожал окружением тех немцев, что держатся в городе. Место высадки было не очень хорошо тем, что Южная Озерейка лежит в относительно узкой долине реки, отчего удерживать плацдарм сложнее, нужно много сил, чтобы организовать надежное удержание захваченного. Артподдержка десанта: только теми корабельными орудиями, что рядом. Никакая другая артиллерия туда не достает. И до утра, потому что может явиться немецкая авиация. С точки зрения авиации, как я уже вроде говорил, разница положения обоих десантов невелика, до Озерейки от нашего аэродрома в Геленджике тридцать километров, а до Станички не сильно меньше.

Но есть значительный плюс: берег обороняли румыны, немецкой была только их поддерживающая артиллерия, и в итоге сыны даков побежали с берега. Начальство опять же действия десанта контролировать затруднялось, с учетом тогдашней беды с радиостанциями на берегу. Они-то были, но вечно при высадке выходили из строя. Поэтому при высадке в Петергофе осенью сорок первого все пять раций, что были с десантом, тихо ушли в неизвестность, и что делалось на захваченном десантом берегу— в Кронштадте не знали. Вспышки в ночи видели, звуки стрельбы слышали, а радиостанции молчали. Поскольку весь высаженный батальон погиб, то осталось неизвестным -как именно.

В Озерейке оказалось то же самое. У высаженных ребят из 142 батальона нашей бригады были радиостанции, были они у танкистов и на погибших у берега кораблях, а снова рации десанта молчали. Связь на короткое время восстановилась вечером, как потом выяснилось, с трудом починили трофейную рацию. А все остальные? Наверное, радиолампы не выдерживали высадки и бились. Так и случилось с семью рациями, что были у батальона.

Оба десанта были высажены в ночь с третьего на четвертое февраля, в с моей точки зрения паршивую погоду. Я ведь тогда не успел оморячиться, и даже трехбалльное волнение, что было тогда, выворачивало из меня и таких же душу.

Бывалые морские волки посмеивались и говорили, что для настоящего моряка это семечки и об этом вообще говорить не стоит, но салажата то и дело радовали рыб тем, что у них в желудке. Врали эти просоленные: на якобы слабом волнении несколько раз рвались буксирные тросы, на которых тащили болиндеры, а последний из них очень сильно опоздал к высадке. С чего бы такое творилось при несущественном волнении?

Меня не рвало, а тошнило, и было настолько гнусно, что, не знаю, как бы я в ту ночь воевал. Но может быть, я прибедняюсь, ведь пожар на нашей канлодке тушить помогал, и смог? Тогда в 'Красную Абхазию' попало два снаряда, сбило фок-мачту, да и мостику досталось. Пожар на корабле-крайне серьезное дело, хотя вроде бы кругом сталь, а не дерево, как во времена Нахимова, а гореть есть чему. Может даже ветром перебросить пламя с уже пылающего места на еще не тронутое огнем. С пожаром справились, хотя что именно я делал, как-то изгладилось в памяти.

Но вот как потом шатало на рейде Туапсе и по пути туда-осталось.

Высаженный 142 батальон нашей бригады, танкисты, штурмовой отряд, команды потопленных судов и кораблей, всего тысячи полторы человек, по большей части погибли. Потом нашлись счастливчики, что вернулись через линию фронта своим ходом, кто-то вернулся из плена, но их было уже не так много, я лично слышал о паре десятков из полутора тысяч. А десант Куникова попал в уязвимое место немцев, закрепился на берегу и удержался там, пока туда не высадились те, кто не попал в Озерейку. Ну что, так бывает на войне, 142 батальону не повезло, 322му карта легла лучше. Тем более потом были слухи, что немцы ждали десанта, благо их воздушная разведка засекла наши движения: подход кораблей или что-то в этом роде. При этом Озерейка и подобные места как бы прогнозируются, как место высадки, а вот прямо в Новороссийск — в это могли не поверить, что туда высадятся. Мы так и считали довольно долго.

Но кое-что вскрылось позже. В восьмидесятые годы в нашем дачном поселке купил дачу рядом со мной один немолодой, но крепкий мужчина.

И этот сосед по даче оказался из сотрудников адмирала Исакова, то бишь из Главного штаба ВМФ (его периодически переименовывали, то в Штаб ВМС, то снова по-старому). Кем он был к концу службы-не готов сказать, ибо сосед о современном старался не распространяться. Александр Иванович к моменту появления в нашем дачном обществе уже ушел в отставку, переехал к семье дочери, да и дачу купил, чтобы внуки имели возможность ближе к природе бывать. Им, правда, больше нравилось сидеть возле подъезда и играть на гитарах, подражая какой-то там группе, чем в грядках ковыряться, но деда Сашу это не смущало. Александр Иванович знал, как нужного добиться.

Когда он обнаружил, что его сосед не только лекции в обществе 'Знание' читает и таблетки ест, но тоже из флотских, мы с ним стали обсуждать не только дачные дела, но и минувшие дни. Иногда он мне рассказывал кое-что не для общего сведения, но при условии, что дальше меня эти сведения не пойдут.

Пока я жив был, то соблюдал молчание про доверенное, но за чертой и для потомков уже таиться было нечего,

По его словам (а он и другие примеры приводил и в иных темах для разговора), сухопутное начальство флотских нужд не понимало и на все смотрело со своей колокольни. Наши адмиралы в меру своих сил страдали тем же.

-Вот и смотри, Федя, на это как на пример взаимного непонимания. Брать Новороссийск надо и нам, и армейским товарищам генералам, только вот дальше и начинается это непонимание. Рассказывать тебе географию тамошнюю не надо, сам ее на пузе усвоил.

Точка зрения армейская: надо высаживаться в Озерейке, оттого при быстром продвижении, которое и получилось, обозначается угроза окружения новороссийской группировки немцев. И с точки зрения тактики они как бы правы, поскольку наносится фланговый удар противнику, причем в достаточно уязвимое место, разгоняем румын на берегу и угрожаем немцам окружением. И это даже получилось.

Но не до конца.

А вот теперь наша, морская точка зрения, то есть штаба флота и адмирала Октябрьского. Если мы высаживаемся в Станичку, то флоту удобнее руководить высадкой, сидя на КП на 9м километре Сухумского шоссе, то есть высаживать напротив себя, через бухту. Поддерживать артиллерией куда более удобно.

А сухопутные товарищи видят это лобовым наступлением через городские кварталы с множеством каменных зданий, приспособленных к обороне. Они это почитали тактически неграмотным и оттого озерейский вариант продавили.

Но то, что руководить высадкой в Озерейке сложнее, артподдержка вообще возможна очень ограничена: не будешь же держать крейсера в светлое время у занятого немцами берега! Плохо это кончалось, если вовремя их не увести. Поэтому с рассветом придется поддерживать только теми пушками, что на берег вытащены. С точки зрения наших соколов разница между Станичкой и Озерейкой невелика, прибудут и туда, и сюда.

Тут он, помнится, стал трубку набивать. А пока ее заряжал и раскуривал, я обдумал ситуацию еще раз, и мне она не понравилась.

— Дальше ты знаешь, какие варианты куда пошли. И получилось, как и мы предсказывали: демонстративный десант под зонтиком своей артиллерии удержался на плацдарме, пока не прибыло подкрепление. А в Озерейке, когда десантники ушли глубже, то потеряли поддержку с моря и оказались в кольце.

Тут я не выдержал.

-Иваныч, но ведь дело было чуть не так, и я тому свидетель. Высадить же должны были не только батальон Кузьмина и танкистов, нас на канлодках и тральщиках еще много сидело. Да, я слышал, что по плану танковозные баржи должны были как причалы использоваться, а они ярким пламенем пылают! И оттого якобы нельзя дальше высаживаться.

Но ведь высадка продолжалась! Да, костры издалека видны были, но 'Аджаристан' же ушел в сторону под гору Абрау, там его немцы не видели и не обстреливали, оттого и разгружаться начали без помех, двинули ребята Кузьмина, потом из 14 батальона пошла первая рота, затем вторая, и тут прибежал матросик с канлодки, передал приказ комбата вернуться на борт. Погрузились обратно и снялись. Тот, кто мне про это сказал, божился, что на пляже уже стоял и прошел по нему метров с полсотни, если не преувеличил. Забелин его фамилия, Толик, старший матрос. Погиб потом на мысе Любви. Я этого не видел, на 'Красной Абхазии' тушить пожар помогал, вместе с нашими артиллеристами.

'Абхазия'— то под огонь попала, но еще две канлодки и три транспорта могли там разгрузиться, либо рядом, либо через 'Аджаристан' как пристань!

И, глядишь, пошла бы музыка не та, Кузьмин уже не один бы Глебовку брал, а с нашей поддержкой, а кто— то прикрыл его фланги от удара, отчего плацдарм бы удержали. А потом какой-то не так горелый болиндер могли получше развернуть и из него пристань сделать.

Кто дал команду на отход? Штаб флота или Басистый сам решил?

-Штаб, конечно, но по радиограмме Басистого, что: 'Все пропало, шеф, гипс снимают, клиент уезжает!'

-Так подожди тогда ругать армейских, что не поняли морскую душу по своей сухопутной природе. План-то создали, но его не выполнили!

Хотя можно было, и я свидетель тому, что могли и остальных высадить, не полторы тыщи, а три-четыре! А еще тебе замечу, что если бы какой батальон горами вышел в западной окраине Новороссийска, то немцы могли его и не удержать, особенно, если 47 армия тоже навалилась у цемзаводов.

— Ты же должен понимать, что тогда-это не сейчас, когда мы уже совсем по-другому можем проводить поддержку десанта и с управлением куда лучше, поэтому вариант с основной высадкой в Станичке по тому времени лучший, а его пришлось заменять другим, а потом делать вынужденно.

-Иваныч, видел я это ваш лучший вариант и нахлебался им досыта. С февраля по апрель мы ломились через Новороссийск, и в этом месяце брали общежитие рыбаков и серый ЖАКТовский дом, и в следующем все также. Вся разница была в том, что в феврале он еще домом назывался, а в марте развалинами дома. В феврале еще наши группы могли проскочить в окно поглубже сквозь немецкую оборону, а потом и это стало невозможно. Так что мы под вашим чутким руководством все планировали ворваться в парк имени Демьяна Бедного, планировали.... А в начале апреля у нас в роте осталось 54 человека. В первой— сорок один, а в третьей, кажись, 28. Или 29, уже точно не вспомню. Во всем батальоне едва двести! Та же картина в двух других батальонах. И что ты сделаешь такими 'мощными' ротами? Нам потом еще 327 батальон придали, он тоже кончился быстро— в мае в нем осталось всего восемьдесят семь человек, считая всех, вплоть до медиков и артснабженцев. Третья рота и разведвзвод— всего по одному человеку на развод! В санвзводе и то четверо осталось, а уж как минрота с одним минометом двумя лейтенантами справлялась...И больше в роте никого и ничего. Это батальон по слабосильности комбриг Потапов поставил охранять берег, вот он и хранил. Только малую нужду с обрыва в море справлять было нельзя, а то немцы по разгружающимся кораблям торпеды запустят, и окажешься ты единственным в мире торпедированным краснофлотцем, которого немецкая торпеда на берегу достала!

И вроде с КП на девятом километре все видите, и поддерживаете, а результат-шиш да камыш от вашей поддержки!

И самое главное: отказ от высадки в Озерейке вышел не от того, что она была невозможна, а по каким-то другим причинам, решили, что не смогем, а Кузьмин и танкисты— ну, что же, случается...

Приказ не выполнен, и оттого ребята Кузьмина гибнут, а мы под долбанным серым домом землю носом роем! Чем Басистый -то мотивировал, почему высадка свернута даже после того, как канлодки без него догадались, как высадиться?

— Видишь ли, Федя, Октябрьский изначально считал, что район Южной Озерейки выбран неверно с точки зрения обеспечения боевой устойчивости десанта. И штаб флота полагал основным высадку и захват плацдарма в районе Мысхако, а посему считал выделенный наряд сил избыточным.

Не то, что Озерейский десант был отправлен на убой, это будет неправдой, но его неудача закладывалась изначально. И как раз, вполне об этом оповещенный, Басистый был суровой ошибкой как исполнитель. Там нужен был простой и решительный исполнитель, который бы выполнил план построчно и с точностью до запятой и, что характерно, вполне возможно, что общее количество потерь было бы по итогу меньше. А он рубил хвост кусочками! Почему его не наказали...Кто знает, может, за прежние заслуги в Феодосии.

-Ох, у меня аж сердце начало сжимать оттого, что подумал, кем мог стать в результате непонимания между флотом и армией...И так Вуковара хватило.

-Счастье твое, Федя, что ты всего этого на высоком уровне не видел. РККФ у нас всегда был "пасынком" и взаимодействию с флотом сухопутчиков просто не учили, они просто не понимали, что главное оружие десанта-это орудия кораблей. Ну не мог тогдашний флот обеспечить загоризонтную высадку и огневую поддержку на "длинном плече", вот просто физически не мог! А хотелось, очень сильно хотелось. Фактически ВСЯ история флота — история решения флотом задач, поставленных глубоко сухопутными военачальниками, не понимающими, и, что более страшно, не желающими понимать даже простейшие принципы построения флотских операций. Тут и сейчас не все хорошо. Но, извини, я тебя в это посвящать не имею права.

Мы еще потом поспорили, но я остался при своем. Меня не угнетали непонимающие мою душу генералы, хотя ряд десантов попали в сложное положение оттого, что при планировании их кто-то плохо рассчитал, когда высаженные соединятся с идущими наступление вдоль берега сухопутными войсками. Хотя надо быть честным и сказать, что не все так просто. Когда наш батальон высаживался в Вуковаре, до линии фронта по правому берегу было почти сорок километров. А десятого сентября сорок третьего бригада высаживалась в четырех местах, практически у линии фронта. В самом дальнем месте высадке— до фронта не было и четырех верст.

В обоих случаях -кровавая баня.

В словах Александра Ивановича мне виделось то самое перетягивание одеяла на себя, то, от чего нас так успешно отучали в начале службы. Может, я не прав, ибо в большие начальники не вышел и оттого не освоил науку лавирования между группами начальства.

Вернусь к вечеру шестого февраля, когда в 18.30 я устроился на палубе 'Красного Аджаристана', чтобы поменьше от ветра страдать. Точное время запомнилось, поскольку одним из трофеев под Туапсе были наручные часы. Через двое суток им наступил безвременный конец от попавшего осколка кирпича. Но пока они исправно стучали, и даже стрелки во тьме светились.

За полчаса до полуночи мы дочапали до причала рыбзавода и началась выгрузка. 'Аджаристан' выгружался на саму пристань, и 'Красная Грузия' пристроилась с другой ее стороны. Тьма кромешная, в спину бьет норд-ост. Он дул послабее, чем когда была предыдущая высадка четвертого числа, оттого и сил хватило на причал спрыгнуть, не будучи вымотанным тошнотою. Под ногами пружинили слабые доски настила. По району причала стреляла немецкая артиллерия, и явно не видя цели, так, для беспокойства. Немцы меняли установки прицела, поэтому взрывы двигались по берегу. Когда они приближались, жутко воняло чем-то горелым, но не похожим на тол. Видимо, в снарядах была какая-то взрывчатая смесь из разных эрзацев. Такое бывало, что если попадешь в воронку от такого памятника искусству замены, то можно было и отравиться. Я под Керчью артналет пережидал в подобной воронке, так меня в ней едва не стошнило. А ведь она была уже не свежая, а что было со мной, прыгни я сразу в нее после взрыва-нет на это ответа, только плохие предчувствия. При высадке темно было, и даже очень, но это я во тьме путался, а начальство все четко видело, и, как только я с причала сбежал, меня взводный за рукав поймал и нагрузил двумя коробками лент к 'максиму'. И их я пер с полкилометра, пока пулеметчики не отобрали обратно. Как только во тьме не грохнулся через какое-то препятствие или в яму не свалился— видно, кто-то за меня крепко переживал, не то мама, не то сестрички, не то Катя, к которой я пообещал вернуться и вернулся.

Наш взводный Тополев, видимо, во тьме видел, аки на свету. Тогда я думал, что такой талант выдается вместе со офицерскими знаками различия, когда взвод под начало получаешь, но, когда сам офицером стал, то обнаружил, что на офицеров военного времени эта льгота не распространяется.

Часам к трем мы получили приказ: в шесть утра атаковать по сигналу три красных ракеты. Артподготовка была совсем коротенькой, ибо не так много с собой артиллерии, привезли, да и не все успели на позицию поставить. Одно дело мне через разбитые дома шастать во тьме кромешной, а каково сквозь них протащить полковую пушку весом в тонну? Я это тоже представляю, потому что в ту ночь помогал и ее подтаскивать.

Потом выяснилось, что мы ненадолго упредили атаку немцев на нас (а это означает, что их перед нами явно до черта лысого). Про это мы узнали очень быстро, а кое-что уже после войны, что в планах командования на предстоящий день было выйти к его исходу дня аж на улицу Красноармейскую. А это всего-навсего прорваться до Западного мола. По карте это два с половиной километра птичьего лета, а пехом (это я много позже тоже проделал)-почти четыре. И, собственно, до конца города тоже не так много оставалось— вроде как восемь кварталов. Сил не так уже мало, но и не запредельно много: два батальона нашей бригады, куниковцы, которых придали нам, батальон из 165 бригады и штрафники. По числу почти что бригада, но артиллерии едва три батареи.

В общем-то это было головокружение от предыдущих успехов Куникова, и это сразу же сказалось. Продвижение составило от ста метров до почти ничего. Лучше всего получилось у штрафников. Бригаде придали знаменитую 613 штрафную роту флота. Она участвовала в большинстве десантов аж до устья Дуная и шла в самое пекло. Про нее даже всегда писали, как о героическом подразделении, только не указывали, что это именно штрафная рота, а просто '613 отдельная рота'. Там же был 688 отдельный штрафной взвод начсостава. Вот про него при моей жизни писали только в боевой документации.

В народе штрафбатом звались всякие штрафные подразделения, искупающие вину кровью, но на самом деле штрафные батальоны -это были места искупления для офицерского состава, и было их не так много, где-то по одному на фронт. Рядовые и сержанты искупали в штрафных ротах, которых было обычно несколько штук на армию. Ну, а флот в целом штрафном батальоне не нуждался, для этого хватало взвода начальствующего состава. Вот шестого и седьмого февраля они и имели наибольшее продвижение, а командир 613 роты Григорьев не ушел из боя даже дважды раненым. Он потом в нашей бригаде батальоном командовал, 142 и сводным, что попал на Эльтиген.

Но и остальные тоже задних не пасли, в атаку ходил наш начштаба батальона Савицкий, он тогда старшим лейтенантом был. Летел вперед, а я, грешный и два Ивана (Мартынов и Кожнев) его прикрывали, чтобы ничего с ним не случилось. Такой приказ у нас был. Нетипичное поведение для начальника штаба ОТДЕЛЬНОГО батальона, что по статусу приравнен к полку. Часто ли ходил в атаку начштаба стрелкового полка? По рассказам моих знакомых-нет. Разве что иногда, в особо тяжкой ситуации, так случалось.

А мы-морская пехота, у нас без удали никак невозможно, и краснофлотцы ей страдают, и начальники штабов. Савицкий же в атаку ходил и ранее.

Кстати, и ребята из 613 роты тоже. Ушел в самоволку, хлебнул в Поти чачи, устроил дебош и побоище, теперь с такой же доблестью немцев бьет в рядах славной шестьсот тринадцатой. Смыл кровью, а в августе опять в самоволке нализался и с патрулем подрался. И не узнал, идол, с пьяных глаз меня, вместе с кем только что в Новороссийске воевали: раз я с патрульной повязкой, значит, можно мне зубы пересчитать? А вот шиш, мы тоже не лыком шиты, скрутили и доставили. А потом рапорт комбригу написали, что просим этого дурня в трибунал не направлять, а наказать поменьше, а он уже в Новороссийске делом свои грехи отработает.

Комбриг Потапов нашей слезнице внял, Васька Зуев до самой высадки из нарядов не вылезал, а потом пошел в десант и погиб. Их группу высадили неудачно, под стволы пулеметов. Как он погиб, не знаю, но, если бы нам сообщили, что какой-то наш матрос голыми руками дот разломал и из тамошних немцев сердце вырвал, так я бы первый сказал, что это работа Васи Зуева и никого другого. Такой он был человек, которого нужно сугубо направлять, чтобы от него проблемы были у немцев, а не у своей комендантской службы и начальства.

Я рассказывал, рассказывал, а потом меня поразила мысль: а знают ли товарищи будущие, что такое вообще морская пехота, для чего она, откуда повелась и так далее. Поэтому я решил еще чуть-чуть сказать по первым дням на плацдарме, а потом предаться пояснениям.

Первый день наступления стоил нам шестидесяти убитых и двухсот раненых. Среди убитых был командир 14 батальона нашей бригады. Каитана третьего ранга Чебышева я не знал, может, даже ни разу и не видел за время совместной службы. Позднее слыхал, что был он из подводников. Летом сорок второго за какие-то грехи отправлен искупать кровью их, искупил, по службе продвинулся. Вроде бы даже его собирались снова вернуть на подводную лодку, но он до окончательного решения не дожил.

Но вообще убитый один из двух штатных комбатов, и раненый Григорьев (как командир ОТДЕЛЬНОЙ роты он тоже в ранге комбата)-это много. С учетом того, что командир 142 батальона пропал в Озерейке, и что с ним — никто не знал, то потери начсостава очень чувствительные. В Озерейке же бригада потеряла тысячу двести человек.

Возможно, шестого комбат Кузьмин еще воевал, ведь мне незнакома хроника их боев в окружении. Сильно позднее узнал, что он при выходе к своим был ранен и попал в плен. Потом совершил побег и вышел к своим. Увы, попавших в плен командиров зачастую ждала судьба 'смыть кровью' то, в чем, может, и не был виноват. С учетом того, что мне рассказал Александр Иванович, он не виноват вдвойне. Но тогда про штабные игры никто не сказал, потому комбат был зачислен в штрафную роту, воевал в ней и умер от ран, полученных в бою, где-то на Центральном фронта. Мне так рассказывали, причем упоминали, что он даже числился расстрелянным в плену. Якобы наши херсонские подпольщики потом передали его орденскую книжку и партбилет, а также рассказали про его расстрел. Но, может быть, они же вписали его в списки расстрелянных, а самому комбату дали документы простого рядового, а затем информация для немцев стала информацией для нас? Подпольщики же тоже гибли в лапах гестапо, потому тот, кто знал точно, мог погибнуть, а кто не точно — остался жить и рассказал, что знал.

В городе же продвижение было невелико, но было.

Краснофлотец Федя Белозерский к вечеру устал как собака, перемазался во всем, что нашел, за исключением тавота и нефти, и ему даже жрать не хотелось, а больше свалиться и спать, спать, спать. Желательно до утра, часов с десять подряд.

Увы, поспать удалось не десять, а полтора, потому что в два ночи началась атака. С небольшим запозданием, правда, но на сон это не повлияло. Я ведь не лошадь, чтобы спать стоя. Еще меня трижды стукнуло взрывной волной от близких разрывов и ободрало кисть левой руки. Форма тоже пострадала, но зашить ее не удалось из-за темноты.

Но я ощущал себя выигравшим, потому как забросал гранатами немецкое пулеметное гнездо, а они меня нет! Ободранная рука вместо двух пулеметчиков-чья взяла?! Естественно, не немцев А их тоже не бесконечное количество. И 'Формочки' далеко.

Насчет формочки-это такая жестокая средневековая шутка.

Одна графиня, будучи без мужа, командовала всем в своем графстве, в том числе и войной. В неудачном бою у нее взяли в плен двух сыновей, а ее осадили в каком-то замке.

Враги и предложили сдаться, намекая, что если она продолжит борьбу, то с сынами что-то нехорошее случиться. В ответ боевая графиня подняла юбки и кое-что показала, добавив, что у нее есть 'формочка', при помощи которой она наделает еще. В смысле детей.

Средневековье, что с них, варваров, возьмешь. Даже сказать, что не сдастся никогда, в лаконическом стиле, не могла. А слышать такое от матери -вдвойне страшно.

Я видел маму партизана, на глазах которой убили ее сына, после того, как она отказалась показать дорогу в отряд. Но чтобы она сказала бы про 'формочку'-не могу себе представить. Не европеец, не средневековый и не граф, оттого и не могу.

Боевая задача на следующий день состояла в следующем:

Отряду Куникова -овладеть восточной частью предместья Станичка и мысом Любви. Начало атаки — 20.00 7 февраля.

14му батальону— решительным штурмом овладеть кварталами 544,540,543,541,542, 520, 516 (кажется, все) и содействовать отряду Куникова в овладении мысом Любви.

Прибывшему парашютно-десантному полку наступать вдоль западной окраины города до улицы Красноармейская, затем вдоль нее до пристани Каботажная.

322 ОБМП овладеть высотой с кладбищем. Дальше указывалось, что высаживающаяся 165 бригада частично оказывает содействие в занятии высоты с кладбищем, а второй ее батальон, который уже был тут, наступает и занимает район Лагеря и совхоза Мысхако.

Что это означало?

Рыбозавод тогда располагался за городом и его отделяло от предместья Станичка железнодорожное полотно.

Южная окраина поселка— улица Первая Застаничная, параллельно ей шла улица Песчаная, а затем улица Комаровская.

Немного не доходя до нее (насколько я помню) и были наши позиции, что были заняты до сих пор.

Кварталы 544 и прочие, что перечислены в задаче 14 батальону-это самые западные кварталы города и Станички, между городской тюрьмой на севере и Станичной площадью на востоке.

До Красноармейской— 8-9 городских кварталов. Каботажная пристань— она на берегу, если свернуть по Красноармейской, дойти до моря еще десяток кварталов и вот там будет она.

Мыс Любви — пяток кварталов от Станичной площади по берегу моря (плюс еще два-три до самой площади).

Высота с кладбищем-до нее птичьего лету километра два напрямик от рыбзавода.

Тогда, естественно, я этого не знал, а когда позднее читал документы, то думал о том, что сила сопротивления противника ими признается почти нулевой для выполнения приказа. Что было совсем не таким.

Радовали в документе только два момента: нам на подмогу прибавляется сил: фронтовой парашютно-десантный полк и все большая часть бригады Горпищенко.

Это раз, и есть второе — удар идет не только через городские кварталы, но и занимается открытое пространство меж городом и морем. Лагерь стоял как раз над Соленым озером. А над совхозом Мысхако— подымалась одноименная гора, с которой наш плацдарм просматривался как на ладони. Ее тоже надо было брать, и это произошло. Но сильно позже.

Я, может быть, кое в чем ошибаюсь, особенно в топографии, но пусть простят меня потомки, ведь приходится совмещать старое восприятие того, что видел сам в сорок третьем. того, что видел позже и того, что нарисовано на генштабовских картах. А это не так легко. Когда я попал в Новороссийск снова, а это был конец семидесятых, то мало что узнавал. Такое впечатление, что неизменными остались только бухта и горы над нею. А того города уже нет.

Как нет и предместья Станичка, ныне именуемого Куниковка, но это уже совершенно другое, а прежнего-нет. Не осталось ни одного старого дома, вдоль резко выросшей Суворовской улицы стоят двухэтажные послевоенные дома, вдоль проспекта Ленина, которого раньше не было вообще (его явно вели без оглядки на прежнюю сетку улиц)— хрущевки. Вдоль моря на мысе Любви — они же, а прежнее все ушло.

Старые дома начинаются только за мысом Любви, и то не так, чтобы и много. Красноармейская улица теперь— имени Революции 1905 года. Нынешняя улица Исаева -наверное, это была тогда Слепцовская? Станичной площади -нет вообще, как нет и тех самых ориентиров, что столько раз стояли перед глазами.

Кладбище на высоте сейчас называют Солнечной, от имени близлежащей улицы. Так и говорили: 'Тебе явно пора на Солнечную! Там тебя заждались!' Это не мне, это два жителя во дворике ругались по поводу проигрыша в шахматы. От железной дороги, что шла через всю эту сторону города вдоль моря, остался только небольшой бетонный мостик за рыбзаводом. И люди даже не знают, когда ее сняли!

А, собственно, для чего им она? Это мне ставилась задача занять Станичку до мостика за железнодорожной будкой, а им не нужно. Поэтому разное мы с ними видим. Они глядят на улицу Черняховского и зеленые насаждения на ней, а я вспоминаю, как она тогда называлась: Леваневского или Комаровская? Или я вообще путаю, и это разные улицы? По Комаровской текла речка, а по Черняховского-нет. Или ее загнали в трубу? Заборы и дома сгинули еще тогда.

Ну ладно, вернемся к заре времен и что было тогда из морской пехоты. Еще тогда всякий вооруженный из судовой команды мог с этим оружием сойти на берег и что-то добыть. Он же мог пойти на абордаж. Правда, с распространением гребных судов, особенно с многими веслами, появилась тенденция, что грести должны каторжники по приговору суда. Название 'Каторга' родилась именно оттуда, от названия одной из разновидности судов. В то же время для викингов -гребец на их драккаре может быть только свободным человеком.

Поскольку творцом российского регулярного флота числится Петр Великий, то он и к этому приложил руку реформатора. Поскольку война на мелководной Балтике требовала мощного гребного флота, то Петр встал перед такой проблемой: как совместить греблю галерными веслами и мощную абордажную команду? В той же Франции и Турции гребли каторжники, а в абордажной команде служили солдаты.

Петр же решил посадить на весла галер солдат своих полков, чтобы они, когда нужно, то гребли, а когда нужно, то шли в атаку. Но что делать: как солдату заняться позорным трудом, подобающим скорее преступнику, чем солдату? Петр сагитировал солдат, пояснив им, что для них такой труд нисколько не стыден и у него получилось. Кстати, чтобы солдаты гребли как следует, им в летние посты разрешили есть мясо. Это делать тоже пришлось уговаривать, а куды же денешься? Вести галеру на веслах не так легко.

Меня по этому вопросу интересовало вот что: солдат от поста отлучили, то есть они не грешили, а возложили ли усиленный пост на кого-то другого? Скажем, на монахов вместо солдат? Но ответа на него я не получил.

В результате получился целый корпус войска, который перемещался по морю и в случае нужды брал на абордаж вражеские эскадры, а также высаживался на берег и тоже бил супостата.

В 1721 году высадка десанта Ласси на шведский берег и погром тамошних заводов и прочего сильно ускорили наступление Ништадтского мира.

Но постепенно в морской пехоте, как специально подготовленным войскам для десанта, перестали сильно нуждаться. Поэтому к началу 20 века подразделений морской пехоты в российском флоте уже не было. Матросов в какой-то мере учили сухопутной войне, поэтому при нужде с эскадры свозили на берег одну или несколько десантных рот, придавали им пару десантных пушек, и они что-то делали. Матросы гребли на шлюпках к вражескому берегу, на берегу шли в штыки и пока справлялись.

Затем грянула Первая мировая и оказалось, что в новых реалия войны недостаточно дружно идти в штыковую атаку и уметь стрелять из винтовки. Хотя моряки, привычные к корабельной технике, легче осваивали современные новинки вооружения. Наша гражданская тоже кое-что привнесла, благо из-за проблем содержания такого большого флота и нужда в преданных революции войсках привели на сухопутье тысячи матросов. Опыт был весьма разнообразный. Например, при высадке десанта в Энзели оказалось, что гребцы в шлюпках десанта рванули вперед, бросив высадочные средства! Шлюпки выбрасывает прибой на берег, второй эшелон десанта сидит на кораблях, ожидая, когда высадочные средства вернутся, а они лежат на берегу, а гребцы где-то далеко! Так и десант сорвать можно, потому что нечем наращивать усилия.

После гражданской войны специальных войск для десантов долго не было. Но где-то началу войны на Балтике сформирована бригада морской пехоты, и к ней еще несколько рот, так и называемых— 'морской пехоты'. Помимо них в составе флотов и флотилий были пулеметные роты, местные стрелковые полки, горнострелковые и танковые батальоны. Обучались ли они десантным действиям? Не знаю.

Почему нужно на флоте иметь хоть немногие части и подразделения, обученные этому? Почему нельзя натаскать стоящую близ Кронштадта или Севастополя стрелковую часть? Вообще-то это делалось, В Закавказском округе два горнострелковых полка специально обучались использованию в десантах — из 9 горнострелковой, и, кажется, 63ей.

Они и пошли в Керченско-Феодосийскую операцию.

Но во все этом есть большая сложность. Сухопутные части подчиняются сухопутному командованию и выполняют его замыслы и решения. Возникла бы срочная надобность, и поехал обученный 105 горнострелковый полк не в Феодосию в десант, а под Ростов. И нет уже подготовленной и напрактиковавшейся части. А кто вместо нее? Ну и дадут что-то вроде 388 дивизии, 'прославившейся' под Севастополем. Поскольку кризис под Ростовом и необходимость десанта могут случиться одномоментно, то все может выглядеть еще хуже.

Даже 388 дивизия может смениться тем, что сейчас дать просто некого. Есть и другие мелочи, вроде шторма. Даже отборный по сухопутным меркам полк, попав на пути к месту высадки в шторм, сильно потеряет в качестве. Хотя временно, но попробуйте идти в бой после многократного 'принесения жертв Нептуну', когда рвать уже давно нечем, но все равно тошнит! Лично свидетельствую, что ничего хорошего в этом нет.

То есть на армейцев надеяться до конца не стоит. Но, может, надо воспользоваться старым опытом? Часть моряков покинет прежнее место службы, возьмет винтовки и высадится на берег? Тут тоже таятся подводные камни. Краснофлотца на корабле многие годы учат его специальности, но не пехотному бою. Даже пулеметчик на установке М-1, чтобы воевать в качестве первого номера станкового пулемета на берегу, должен кое-чему учиться. Никто его, скажем, на крейсере не учил, как выбирать и оборудовать позицию на земле. У него позиция одна, заданная конструкцией корабля. Источник воды для охлаждения -тоже регламентирован. А средняя подготовка краснофлотца на корабле как бойца: ну, в лучшем случае -знание винтовки и гранаты и некие навыки стрельбы и штыкового боя. При этом он может быть асом в своем деле, но как пехотинец он новичок.

Возможно, и все будет даже хуже.

При подготовке десанта у Григорьевки на учениях десантного полка опрокинулась шлюпка. Было много утонувших. То есть матросы не умели плавать и не были обучены тому, что в боевом снаряжении не поплаваешь, надо от него срочно освобождаться. Дальнейшее разбирательство обнаружило, что не умеющие плавать на этом не закончились, и они есть даже в командном составе полка. То есть снятые с корабля способны смело пойти в бой и героически пасть за Родину и Сталина, но вот победить— их этому надо учить. То есть мы возвращаемся к наличию специально обученных десантных войск. Как костяка десанта, как минимум. А тогда уже их разбавят кочегарами и тружениками минно-торпедного склада и даже тогда они смогут сделать дело.

Оказалось, что флоту нужен разведотряд, не помешают и парашютисты, а также легководолазы-разведчики и диверсанты. Но это уже шаг номер два. Для первого шага нужно было наличие той самой морской пехоты, то есть первого броска десанта. Во втором броске может пойти и армейская часть.

Флоту также нужен некий комплект даже просто стрелковых частей, чтобы прикрыть его базы в случае форс-мажора, который в начале войны случался регулярно. Под тем же Темрюком к городу и базе Азовской флотилии вышла румынская кавалерия. Сначала одна, потом другая кавдивизия. Войск в городе-два батальона морской пехоты, 305 и 144 й. Потом сформировали еще один, из моряков потопленных кораблей и тех, кого нашли. Соотношение сил-сами понимаете. Но, как оказалось, один морской пехотинец стоит многих румын, хоть пеших, хоть конных. Это было ясно и с Одессы, и в очередной раз подтвердилось. Не было бы у Азовской флотилии этих двух батальонов -все случилось бы куда хуже.

Поэтому морской пехотинец должен быть оморяченным, то бишь не выходить из строя при ухудшении погоды (это простительно сухопутным), в случае повреждения корабля или судна уметь бороться за его живучесть в помощь экипажу, разбираться в корабельном устройстве, то есть уметь быстро занять свое место в трюме, кубрике и на палубе, то бишь научиться быстро бегать по корабельным трапам.

Не умеющий плавать-теряет качество. Конечно, в декабрьской воде Дуная и Керченского пролива долго не поплаваешь, но в сентябре мне поплавать пришлось. Не умей я держаться на воде— жизнь была короче.

Теперь перейдем к боевой подготовке. Морской пехотинец должен быть готов ко всему, в том числе и к тому, что даже оставшись один, он должен продолжать выполнять задачу. Не занять наиболее подходящее тихое место и ждать своих, а продолжать воевать.

Боекомплект выдавался обычно для десанта двойной, но эти патроны и гранаты очень быстро кончались, а вот пополнение получалось когда как, то это тоже предъявляло некоторые требования к десантнику. Например, проще всего освоить трофейное оружие и воевать им. Владимир Кайда из куниковского батальона попал в аналогичную ситуацию — патронов нет, зато поблизости есть два фрица. Он и убил обоих. Кулаком по маковке, предварительно сорвав каску. Палец при этом вывихнул, но дело сделано, он жив, гады мертвы, а у него уже нет проблемы с боеприпасами.

Правда, товарищи ему напомнили, что зря он так пальцы вывихивал, у него на поясе еще финка имелась, про которую он вгорячах не вспомнил, но это все в тему: продолжать выполнять задачу, несмотря ни на что. Я был не столь мощным, как Владимир, легко поднимавший 'Максим' и бегом бегущий, куда надо, но сворачивать врагам шеи приходилось. Выходило тихо, но запах, обозначающий конец еще одного врага, присутствовал и не радовал. Но порох -он тоже не розами благоухает.

Физподготовка тоже требовалась: на вражеском берегу на тебя могут бросить танки, а артиллерия бывает с тобой не всегда. Итого берешь 'Ворошиловский килограмм' или его подобия и отбиваешься. Мы вообще любили противотанковые гранаты даже по пехоте применять. Осколков от нее немного, но удар взрывной волны впечатляет. Закинешь ее в комнату, так всех там по стенке размажет, но не поцарапает. Можно придумать еще много другого.

Но самое главное: ты должен быть готов ко всему. В любом смысле. Когда ты идешь в первом броске, что именно ждет тебя на вражеском берегу -не знает никто. Даже потому, что за время плавания противник может там резко усилиться (заночевала в нужном селе танковая колонна) или наоборот практически очистить место боя. С тобой тоже может произойти все, что угодно: пламя авиационного бензина, как в Озерейке, повешение на мясницкий крюк, как в Новороссийском холодильнике, затопление острова, как в Илокском десанте. Тебя тоже раненые друзья привяжут к дереву и будут надеяться, что ледяная дунайская вода остановится хоть на подбородке.

И раненому в десанте тоже много чего грозит. Тебя перевяжут, может, даже найдется бинт на смену повязки завтра. А вот на хирургическую обработку раны ты попадешь на какой-то день позже. Поэтому дело может закончится ампутацией, хотя сначала рана не казалась столь тяжелой. В Эстергомском десанте три сотни раненых оставались на плацдарме трое полных суток, только 23 числа с ними соединились, и до госпиталя снова прошло какое-то время. Рота 393 батальона в Новороссийске обороняла клуб портовиков с 10 по 15 сентября. И только 16го, да и то не сразу появилась возможность эвакуировать раненых. Так что раненые 10 и 11 числа очень долго ждали эвакуации и хирургической обработки ран.

Уходя в десант, не знаешь, вернешься ли оттуда.

На Балтике полностью погибли почти что десяток десантов. Первый в этом скорбном списке— Бентгшер, последний— Мерекюла. На Черном море— три. Евпатория, Судак, Озерейка. На Севере -не слышал, Волжская флотилия тоже потеряла один десант. Иногда от этого скорбного списка участников отделяло очень немногое— в Илокском десанте не раненых и не убитых не было, в Эстергомском совсем целыми осталось пятеро. Остальные из пятисот с лишним либо ранены, либо убиты. В Николаеве из 68 десантников уцелели только двенадцать. Не во всех десантах высаживалась морская пехота, в Судаке были горные стрелки, но какая разница? В Николаеве был местный проводник и десяток саперов, но чем они хуже морских пехотинцев батальона Котанова?

Сложнее, пожалуй, было только воздушным десантникам. Ну, я так думаю. Эти ребята особенно о себе не рассказывали, просто уходили в ночь и не всегда возвращались. Мой знакомый, служивший в 8 воздушнодесантной бригаде и высаживавшийся в феврале сорок второго под Москвой, как-то обмолвился, что из двух с лишним тысяч сброшенных парашютистов на место сбора пришло на тысячу меньше. Куда пропала эта тысяча, и что с ними случилось...Наверное, прав поэт, что написал:

'Погибшие в небе за Родину

Становятся небом над ней.'

Они и стали подмосковным небом. Возможно, не небом, а подмосковной землей? Ничего не имею против, но они носили небесного цвета петлицы и шагали за борт самолета в небо, поэтому, наверное, все же небом.

У меня и моих товарищей тоже была возможность стать частью нашего Черного моря. Или нашей либо чужой земли— румынской, чехословацкой, венгерской.

Со мной этого не случилось, но не всем так повезло.

Но вернемся снова к морской пехоте. Она частично входила в состав флотов, а частично передавалась в Красную Армию. После войны я с удивлением обнаружил, что 18 января 1943 года вместе с бригадой был передан в состав Красной Армии. Покопался в памяти— не помню, что об этом нам объявляли. И до самого конца моей службы в бригаде мы носили флотские звания! Ну да, лейтенант хоть на флоте, хоть в армии, звучит одинаково, но я же помню, как мне присваивали звания старшины 1 и 2 статьи! Когда младшего лейтенанта присвоили -вот, честно говоря, не осталось в памяти, чьим приказом— по Приморской армии или по флоту. А в личное дело во тьме внешней уже не заглянешь.

И для чего такие таинства — не очень ясно. То, что мы когда морской стрелковой бригадой числились, когда бригадой морской пехоты-это понятно. Хотя может, эти изменения совпадали с тем, как нас передавали туда-сюда?

Для действий на берегу нас по довоенным документам должны были одевать в форму ?5(если сейчас уже не путаю). На практике же получалась какая-то смесь флотского обмундирования и армейского. Правда, сапоги у нас были у большей части народа, чем у армейцев. Когда приходило пополнение-там вообще бывало всякое.

Когда я пришел в 322 батальон, нашу группу перед этим полностью переодели в армейское и даже тельняшки хотели отобрать, а вот следующне пополнение пришло из флотского батальона БАО -в какой-то рабочей, хорошо, если не четвертого срока носки. Выцветшие донельзя, протертые, сплошные масляные пятна, а, может, и чего-то другого. Правда, им этот ужас успели заменить до боя. Чаще всего получалось так: обмундирование армейское, но под ним тельник и где-то за пазухой или в вещмешке бескозырка. Ее надевали чаще в атаке, но если командиры и политработники позволяли, то носили и так. Отдельные франты носили форменки вместо гимнастерки, либо пришивали воротник-гюйс к ней. Вот за это могли и фитиль вставить. Тогда я приказы исполнял, но внутренне ощущал оппозицию таким ограничениям. Потом, конечно, понял, что незачем радовать врагов четкой демонстрацией того, кто против них. Навел фриц бинокль на нашу траншею и смотрит, кто там? Ага, бескозырки. Значит, все те же.

В атаке-да, не все увидевшие потом смогут рассказать, кто их и как. Но решало начальство, а его решения и приказы, из него исходящие, надо выполнять. И правильно решило.

Что касается снаряжения, то я попал на фронт во второй половине сорок второго, когда с ним

уже было не так хорошо.

Если довоенный автоматчик должен был иметь три подсумка для дисков, то нам выдавали только один. Прочие предметы-тоже не всегда. Поэтому приходилось что-то придумывать: воспользоваться трофейным (если можно, конечно), сделать сам, скомбинировать. Я, например, старался превратить противогазную сумку в гибрид малого вещмешка и патронташа. Не просто положив на освободившееся место, но и сделав гнезда и отделения внутри.

Еще вот что: когда глядишь на фотографии морских пехотинцев, то есть в них элемент театра. Не потому, что мы такие демонстративные, а оттого, что наша тогдашняя жизнь еще относила фотографирование к празднику. На войне сфотографироваться было возможно очень нечасто. Обычно— на документы, если очень повезет, то тебя снимут для газеты и будешь пытаться разглядеть свои черты лица на газетном листе. Бывали и фотокорреспонденты, но, как оказалось, основная часть ими отснятого лежала где-то в редакциях или дома у работников ФЭДа и 'лейки'. Потом сильно обрезанное фото могло украсить мемуары военачальника, да и персональные выставки фотографов стали устраивать.

Вот там и обнаруживалось, сколько всего обрезано при помещении в книгу. А раз это праздник, то можно себе позволить обвешаться оружием и гранатами. И бескозырку заломить, и чуб наружу выпустить, если есть возможность его показать. И в мирное время фотографирующиеся люди и оденутся покрасивее, и позу примут поимпозантнее.

И еще разные мелочи.

Как-то с внуками были мы на выставке военного фотокорреспондента, бывавшего там, где я воевал. По крайней мере, нескольких куниковцев я узнал на фото, да и некоторых ребят из бригады.

Вот и Виталий увидел матросов с пулеметными лентами через грудь и удивленно спрашивает: 'Дед Федя, а это точно Отечественная война или все же Гражданская?'

Рядом стоящий гражданин лет пятидесяти тоже удивляется— в руках у матросика явно ППШ, а лента на груди 'максимовская'?

Вот и разъяснил им обоим, что перед нами краснофлотец из пулеметного расчета, а не форсящий клешник, которому приспичило принять воинственный вид. Так что он на груди переносит часть боекомплекта, а еще коробку или две возьмет в руки. Лента с груди пойдет в пулемет, а к его ППШ -у него еще патроны есть. Так что он делом занят, а не выпендривается.

Ветераны Одессы и Севастополя говорили, что вначале могли стрелки морских полков обмотаться лентою, как хранилищем боезапаса, но практика показала, что пулеметная лента для этого неудобна. Да и они нужны пулемету, а Ваня Галкин и другим способом может свои патроны носить. Так сказал взводный Миловатский и конфисковал ленту в пользу пулеметчиков. После я таких энтузиастов лент не припомню, даже на керченском плацдарме, где было сложно с винтовочными обоймами и с дисками. Из тыла проходило вдоволь патронов, но россыпью, а не в обоймах. 339 дивизия особенно бедствовала-хоть побирайся!

Насколько мне помнится, к Озерейке и Новороссийску доля братишек с ППШ колебалась от трети до половины состава рот. После потерь -вырастала еще больше. В апреле, когда у нас в роте осталось 24 человека, у двадцати из них был ППШ. В пулеметной роте на двенадцать наличных организмов— 9 автоматов. В разных отдельных взводах -там винтовок было побольше.

Почему так? Ну это происходило не только у нас в бригаде. Когда бои идут в городской застройке, нужда в винтовке ограничена. Зато двадцать автоматов для обороны или атаки накоротке -это совсем неплохо.

Добавлю про гранаты: в городе и в десантах нужда в них велика, а БК на одного стрелка-две штуки. Двойной-четыре. Тратятся они быстро, а доставляются не всегда хорошо. Поэтому добывали сверхштатно, использовали трофейные. Сколько же я использовал разных гранат? Да всего с десяток типов. Но всегда, пользуясь трофейными, испытывал ощущение, что в них скрыта какая-то опасность и, когда их подчистую расходовал, то вздыхал свободно.

Возможно, это нервное, но это было. Из гранат больше всего любил Ф-1. РГ-42 откровенно опасался. Наступательные гранаты как бы рассчитаны на то, что ты их бросишь на максимальную дистанцию, то их осколки до тебя не долетят. Разумеется, если кидаешь себе под ноги, то не до этого.

А вот на Дунае метнул я гранату метров на двадцать пять, а осколок прилетел обратно, прямо мне в щеку. Красота неописуемая (сокращенно 'морда') при мне осталась, но с тех пор я такую гранату кидал как оборонительную, из-за укрытия или в окно с улицы. Незнакомые гранаты, взятые в бою, использовались связанными со знакомыми-пусть рвутся от детонации и не надо рисковать с незнакомым взрывателем.

Теперь о пистолетах. На основе опыта стоит признать, что он у рядового больше как баловство и в деле используется редко. И нужен он больше бойцам с винтовкой, автоматчикам меньше.

Рядовым по большей части официально пистолеты не положены. Они были у первых номеров ручных пулеметов, первых же номеров ротных минометов...Вроде как все. Поэтому у нас в бригаде было принято, что советские пистолеты и револьверы есть только у тех, кому они полагаются. У остальных они беспощадно изымались. Тем, кому не хватало личного оружия— пользуйся трофейным. Но при условии, что твое оружие должно быть ухоженным. Если же нет, то нечего позорить морскую пехоту нечищеным парабеллумом.

В 83 бригаде все чуть отличалось, но в Пеште и после него пришли к тому же результату. Я считаю такую систему правильной, только еще надо было подсказывать молодым и зеленым, чтобы они в бой дамские браунинги не брали. У немцев они в вещах попадались. Видно, хозяева их захватили с гражданки и так и не выкинули по сентиментальным причинам.

Вот его в бою не надо. Можешь санинструктору-девушке подарить или обменять. Спасать свою жизнь с его помощью не стоит.

Я, как молодой и зеленый, в сорок третьем и сорок втором таскал когда один, когда два сразу. С трофеями ведь как повезет, а иногда требуется подарить или поменять -и вот у тебя уже один. Потом как-то от них отошел и изрядную часть сорок четвертого провоевал с одним. Правда, в Будапеште у меня было аж три. Один-положенный мне как офицеру ТТ, и два трофейных венгерских 'Фроммера'.

Относительно небольшие такие и достаточно удобные. Для чего они мне были нужны? Для ночных поисков и проползаний сквозь подвалы и узкие проломы. Ночью и в подвале темно, и глаза к тьме привыкают.

Вот ты ползешь и видишь врага, которого надо прибить сейчас, безотлагательно! Да, можно из автомата очередью резануть. Но тебе по глазам так ударит вспышкой, что на несколько секунд можешь ничего не видеть, ушам тоже мало не покажется.

А пистолетный выстрел чуть слабее и по глазам, и по ушам бьет. Ну и разные мелкие соображения. Когда ползешь в узком проходе, мне проще держать два пистолета в руках, чем автомат в них же. Когда Будапешт взяли, я их обменял у тыловиков на разное нужное для своего взвода. В Радвани при высадке у меня был только ТТ,

а в Комарно еще и 'Вальтер' П-38. Из него я и высадил в чешское небо все наличные к нему патроны, когда узнал, что войне конец.

Ножи-с ними тоже случались 'ножевые лихорадки'. Финский нож полагался разведчикам, а также штык нож был у вооруженных СВТ, а остальным-никак.

Но правдами и неправдами ножи были у всех, кто в них ощущал нужду. Или почти у всех. Финка, трофейный штык-тесак, еще что-то. СВТ было не так много, и они постепенно вымылись уже в первой половине сорок третьего. Но их штыки-ножи оказались долгожителями. У меня быстро появился румынский штык, который мне служил аж до Новороссийской высадки, поэтом на его место пришел другой такой, что служил до отправки в 83 бригаду. Кроме него, случались разные складные ножи, которые менялись чаще. Искупался я в море в сентябрьском десанте сорок третьего-и прощай, нож Кременчугского штамповочного завода, что я себе еще до войны купил. Стоил он тогда рупь двадцать. А после купания заржавел, ибо не до него было и времени не нашлось обиходить. Подобрал под Керчью складной нож у убитого немца, но сталь там оказалась хреновой. Пришлось заново искать. Всего складничков за войну у меня было почти десяток. Тот заржавел, тот сломался, тот вообще черт знает куда делся...Зато в Опатоваце мне повезло дважды.

Нашелся стилет и складной нож, на вид непрезентабельный, но со скрытыми достоинствами.

Стилет отправился за правое голенище, где жил всю оставшуюся войну, а потертый ножик оказался памятником Австро-венгерской монархии, и в ней его сделали из очень хорошей стали. С обоих пришлось спилить несозвучные современности эмблемы, и они стали мне служить.

Еще один полезный навык, особенно в десантах: сразу же ищешь трофейное оружие. Винтовку, автомат, пулемет и патроны к ним. Они излишни только на пеших маршах.

И открою маленькую тайну: вот, к примеру, у вас есть своя винтовка и трофейная тоже.

Вот и пока вы воюете — то отбиваете атаки огнем из этой самой трофейной. А к своей у вас сберегается боезапас, и реже надо ствол чистить. Разумеется, трофеи на дороге не всегда валяются, но стремиться к этому надо и не забывать, что 'манлихер' у тебя под ногами лежит не только для того, чтобы ты об него спотыкался, а и для более нужных дел. Мне про это подсказали более опытные товарищи под Шапсугской, и я не жалею, что все время пользовался их советом. Конечно, надо уметь работать с трофеем, но для того и на флот подбирали людей с восемью классами образования как минимум, и к технике склонных.

И, чтобы закончить про то, что такое морская пехота — к сожалению, иногда ее считали аналогом исправительного заведения. То, что существовали штрафные подразделения-это одно, но случалось. что туда отправляли за какие-то прегрешения не через трибунал. После войны, когда я в политработники подался, один товарищ с Балтики рассказывал, что под Питером этим малость злоупотребляли. Провинился в чем-то лейтенант с башенной береговой батареи — его не разжаловали, в штрафное подразделение не отправили, а послали в морскую пехоту командиром минометной батареи. Могли и за самоволку предложить выбор: трибунал или 6 бригада морпехоты. Насколько я слышал, она воевала на очень опасном месте-под Урицком, пытаясь прорваться и соединиться с Ижорским плацдармом.

Что интересно, часть бригады набиралась из добровольцев на кораблях, а часть из полуэкипажа в Ленинграде— 'по залету'. Говорили и то, что в последний год войны на исправление посылали в Дунайскую и Днепровскую флотилию, разделяя невоюющие флоты и флотилии меж ним. Штрафная рота на Дунае была, но присылали ли в нее издалека?

Так ли это-не готов сказать. Всегда нужно делать поправку на слухи и третьи руки.

Я таких не видел, но в Дунайской флотилии был еще 369 батальон морской пехоты и рота автоматчиков в береговом отряде сопровождения. Артиллерия БОС нас всегда в десантах поддерживала, как тяжелые пушки откуда-то издалека, так и самоходки прямой наводкой. Но их автоматчики были далеко. Слышал, что в Илокский десант из этой роты набирали, но мы тогда были далеко оттуда. Кто же мне про это говорил? Наверное, кто-то из экипажей бронекатеров. Они высаживали все десанты флотилии, так что были в курсе многого.

Когда катера идут к месту высадки, часто использовался такой трюк: корабли тихо проходил вдоль линии фронта, следовали до нужной точки, а потом разворачивались и шли к месту высадки. Лучше, когда противник этого не видит и не слышит. Для этого мотористы мудрили с тем, чтобы выхлоп шел под воду, оттого прорыв катеров часто и не замечали. Даже, когда с берега кто-то бдительный открывал огонь, его старались игнорировать-дескать. стреляет в пустоту, и пустота не отстреливается. Это, кстати, часто помогало.

Когда мы шли в Опатовац, так и было. И ребята из 16 батальона, что в Герьене высаживались, про то же говорили. Так, пока идем в черноте ночи по черной реке, бывало, и перебросишься словом с братишками из катерной команды, особенно если кого знаешь по прежней службе или уже не первый раз они тебя высаживают. За это можно было заработать фитиль, чтобы не демаскировали, но ...нарушали. И я тоже, хоть и стал уже младшим лейтенантом, но еще не превозмог прежнее, матросское. Поэтому начнешь разговор, устыдишься, замолчишь и продолжаешь воспитательную работу с подчиненными: не нарушать тишину!

Как-то меня один шустрый краснофлотец Вася Копейкин на этом подловил.

-Товарищ лейтенант, но вы же с катерниками сейчас говорили? Наверное, уже можно ивслух говорить, и вы нам это сейчас разрешите, потому как никто уже не услышит, ни немцы, ни мадьяры?

А я? Нагнулся к его уху и шепотом, но с напором сказал:

-Товарищ краснофлотец (тут напор даже усилился), великий полководец древности Алекандр Македонский говорил, что он для того совершает ошибки, чтобы его подчиненные на них учились, а не просто так

Вася понял, что надо прикрыть трансляцию, и прикрыл ее. А откуда я это взял? Может, у Коэьмы Пруткова, может, сам придумал. Не помню точно.

К нам в бригаду тоже отправляли для исправления некоторых, по которым плакала тюрьма, но я об этом еще расскажу.

Да, что такое БОС? Это такой специальный отряд для поддержки десантов или прорыва катеров, когда один берег занят врагом, а другой наш. Поэтому он разворачивался на берегу против нужного места и поддерживал высадку или прорыв огнем артиллерии. Специфическое подразделение для речной войны. В него входили две батареи— одна из тяжелых пушек, а одна из шести легких самоходок, которые пехота обзывала 'сучками'. Тяжелые пушки громили берег издалека, а самоходки прямой наводкой, выходя на речной берег. Комендоры на них были знающие свое дело и так били по пулеметам, что они ни разу на забитых десантниками палубах не устроили шахсей-вахсей. Убитые и раненые, конечно, были, но в Опатоваце мой ввод при высадке имел двух раненых, а в Вуковаре-один убитый— Федор Чернавин. По итогам десанта потеряли треть взвода, но из шести убитых на борту катера погиб один. Кроме артиллеристов, в БОС входила рота автоматчиков, саперы и какие-то броневики. Видимо, они обеспечивали охранение 'Бога войны', пока он следует к позициям и оттуда работает.

Еще у Дунайской флотилии был разведотряд, который регулярно добирался до разных тайн противника— минные заграждения на Дунае, места затопления судов, пленные и другое. Пролезали в тыл врага, иногда даже через канализационные трубы (с противогазом) и добывали информацию. Про них даже после войны сняли фильм 'Разведчики'. Командовал ими капитан Калганов, всю войну носивший бороду и сбривший ее только после Победы-такой зарок он дал. Правда, фильм явно снимали не в Будапещте, а в каком-то другом городе, потому что я не узнавал пейзажи. Ну да ладно.

Но вот герой фильма, говоривший немцам: 'Что-то вас многовато сегодня' перед тем, как подорвать себя и их гранатой, напомнил мне многих моих товарищей.

Эта роль и этот фильм-памятник им. Не всем удается поучаствовать в столь славном деле, как залезть в глубоком немецком тылу в сейф и вынуть оттуда карту со сверхсекретными сведениями. А вот прикрыть собой своих товарищей, пожертвовав ради них жизнью-это могло потребоваться от каждого.

И, перебирая в памяти их лица, живых и павших, я не нахожу тех, кто бы не сделал все ради товарищей. Так нас воспитывали еще дома, и так продолжили в части.

Вернувшись к ранее сказанному, я воспринимал морскую пехоту как тех, кому поручено важнейшее дело и не просто так, по жребию, а как достойных этой задачи. И действительность мое мнение подтверждала. Ведь пойти в неизвестность и драться одному за нескольких, зачастую при нехватке патронов, еды и воды-это могут немногие. Поэтому меня рассказы об отправке в бригаду 'по залету' немного коробили. Почему немного— я про 613 роту не забывал. Но вот воевать в морской пехоте из-за того, что пошел в самоволку и засиделся у бабы или резко ответил начальству— профанация получается. Со штрафной ротой-то еще можно понять, что хорошо показавшие себя там приходят в нормальную часть, и там видят, что их выбрык был случайностью, за что они уже расплатились.

Но, скажу честно, это меня беспокоило только какое-то время. Жизнь не всегда справедлива. Напомню судьбу Николаевского десанта. Морские пехотинцы Котанова известны поименно, да и выжившие могли рассказать, что случилось с теми, кто не дожил. Но в отряд включили еще двенадцать саперов. Они честно воевали и погибли. А вот им не досталось ни награды, ни личной памяти. Слышал, что их документы погибли на подорвавшемся корабле, оттого и никто не мог вспомнить, кто они. Может, кто-то когда-то докопается до их имен. Хотелось бы. Ведь даже про тех, о ком точно известно, как он жил и как погиб -родные могут ничего не знать. Заваленный работой писарь после упорных боев неправильно написал фамилию и ... На того же капитана Калганова пришло домой несколько похоронок, а он умер через тридцать лет после последней. Меня самого несколько раз находили родные погибших и просили рассказать по последние их дни и часы. И тоже не всегда правильно— один раз так прочитали фамилию командира части, как мою, хотя я к этому артиллерийскому полку РГК ни сном, ни духом. В другой раз в военкомате кто-то описался и поставил вместо 142 батальона 322й. Они начали поиск и наткнулись на меня. Пришлось разочаровать родных, что этот батальон стал основой штурмового батальона на Эльтигене, а наш туда не попал.

С плацдарма вернулись немногие, и вашего сына и брата я совсем не знал. Такое было гадостное чувство на душе, словно я лично виноват в том, что перепутаны разные батальоны и теперь потеряна надежда что-то узнать о родственнике.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ШАПСУГСКАЯ

Наверное, я был неправ, перескочив на Новороссийск 1943 года. Правильнее было вести рассказ последовательно, от события к событию. Ведь к пристани рыбзавода я прибыл уже обстрелянным бойцом, уже попробовавшим вкус победы. Очень нужная вещь: одержать победу и понять, что ты это можешь. Да, штурмовым действиям я был явно недоучен, и борьбе с танками тоже, но те же танки появляются не каждый день. А артобстрелы и пулеметы случаются куда чаще.

Тем более, что о Шапсугской я могу рассказать, более-менее все понимая, что там было.

А в моем личном деле написано, что я в действующей армии с первого сентября сорок второго, в составе 1 бригады морской пехоты. Это наша бригада сначала так называлась, пока не получила номер 255. И кажется мне, что первого сентября я еще был на дороге между Туапсе и Геленджиком в качестве невооруженного пополнения. Идешь себе в ту сторону, где погромыхивает, и в голову лезут разные ненужные мысли о том, что будет, если сюда явятся немцы, а ты вооружен только двумя кулаками. Черные мысли не оправдались. Разок нас обстрелял немецкий самолет, но даже раненых не было. То, что кто-то рассадил коленку, неудачно падая в кювет, за боевое ранение не считается. Я лично застыл столбом и на крики опытных товарищей: 'Ложись, чучело огородное!' не отреагировал. Немец за штурвалом, видимо, решил, что я брошусь в сторону, и, исходя из этого, гашетки жал. Хотя с точки зрения необходимости наведения паники точность принципиально не нужна. Ее заменяет богатое воображение обстрелянного.

Теперь еще несколько слов про обстановку.

Что тогда происходило? Немецкое наступление на Западном Кавказе уже захлебывалось. Немцы отшагали и проехали уже довольно далеко, начиная еще за Ростовом, и сейчас у них уже заканчивались силы на наступление. Под Новороссийском они полностью закончились где-то дней через десять. Да, вообще на Кавказе у них еще было чем воевать, и это кидалось туда, где немцам казался близким успех.

Под Майкоп, где есть нефть, под Грозный, где она тоже есть, на перевалы, где есть возможность прорваться за хребет и опрокинуть всю оборону. Где-то им везло, как под Нальчиком или на Эльбрусе, где-то не очень.

Поэтому итог был такой — удержишься еще недельку-десять дней в горах под Новороссийском, и у немцев тут все застопорится. Они могут собрать кулак и ткнуть уже не тут, а в другом месте, но ведь и ты можешь собрать такой же кулак и остановить их там. Потому что наступило равновесие сил обороняющего, то есть нас, и наступающего, то бишь немцев и румын. Им уже нечем навалиться и смять, надо как-то исхитряться и поймать противника на неожиданный удар.

Это обычное состояние на излете операций, особенно успешных, когда инерция предыдущих побед гонит вперед, и можно легко нарваться. Как это было с Тухачевским под Варшавой, да и еще много-много раз. Михаил Илларионович Кутузов был мастер этого-ослабить отходом и арьергардными боями противника, а потом внезапно оказывалось, что 'победители' приплыли к месту своего упокоения.

И снова немного географии. Новороссийск лежит полукольцом на берегах морской бухты. По северо-восточным его окраинам проходит довольно высокий горный хребет, по склонам которого карабкаются вверх улочки Зацемесской стороны. Вдоль берега идет и шоссе, которое некогда строил Максим Горький, и на нем висит вся наша оборона.

За этим хребтом довольно широкая долина, идущая аж до поселка Кабардинка. Дальше на север, очередной хребет, расчерченный долинами рек на отдельные сегменты.

И вот в этой сильнопересеченной горно-лесистой (не побоюсь этого слова) местности и оборонялась наша бригада.

На широком фронте, зачастую без карт, оттого местные уроженцы на вес золота были, чтобы узнать, где здесь щель Мордакова, а где гора Гузова, без связи, потому что на тот момент ни одной радиостанции не было, потому связывались при помощи телефона или связных.

Оттого нет долго связи с 322 батальоном— так и нет связи, пока не починят, а посыльных задержали в штабе армии, так и не будет связи с командармом Котовым, пока не отпустят или новый офицер связи дотуда не дойдет. Да, да, термин 'офицер' был еще тогда, до введения погон. И медсанроты положенной в бригаде нет, вся бригадная медицина-это младщий военфельдшер, который изображает из себя начальника медсанслужбы бригады и заявки в штаб армии сочиняет, что там нам нужно. Медсанвзводы есть во всех трех батальонах, только они разбросаны, и эвакуация получается очень слабо. Бригадной артиллерии тоже нет, хотя почти два полка артиллерии поддерживают, в том числе один корпусной, 25 по номеру. Со связью с ними тоже нехорошо, но иногда все срабатывает, и 25 полк бьет туда, куда надо и когда надо.

То, что он по одну сторону пятисотметровых гор, а основной район обороны по другую сторону их-это уже тяготы воинской службы, которые надо преодолевать и не падать духом.

Зато 142 батальон имеет сразу две батареи, 76мм и 45мм, что выше обычной нормы, а в 322м такого нет, зато есть даже 120мм минометы, что тогда у батальонов не бывало. Если мне не изменяет память, до этого дошли сильно позже конца войны.

Почему так? По причине срочности формирования. Сегодня нужно формировать 142 батальон, так ему и досталось то, что есть. А завтра нужно другой батальон, так тому и дано, что осталось, то бишь ничего.

Из-под Новороссийска завернули целый полк морской пехоты. Не было на него оружия, и никто не стал посылать морпехов в бой с голыми руками. Поплыли они обратно на юг и появились на фронте попозже.

В итоге бригада растянулось от Новороссийска до почти что Шапсугской (одна рота 142 го батальона 31 августа вышла из Шапсугской и прибыла к горе Долгой), частично перемешалась с подразделениями соседней стрелковой дивизии, и не о всех своих группах, что ранее отошли под ударами немцев, имела представление.

Вот, что писали в штабе бригады в те дни:

'Группа майора Хлябича (14 ОБМП) в количестве 120 человек вышла в район Мефодиевский.

3 рота 142 батальона находится в окружении на высоте 467,2. В ночь на 31 августа она, прорвав кольцо, вышла из окружения.

1 рота 142 батальона вышла из Шапсугской и заняла оборону на горе Долгой.

Связь с 322 батальоном не установлена.'

Только к вечеру 31 августа установлена связь с соседом, а в 23.00 с 322 батальоном.

2 сентября уже надо было брать эту самую Долгую. Что неудивительно, потому что имя гора получила по праву за свои размеры.

Да, второго числа бригаду посетил сам Каганович, который в это время был членом Военного совета фронта! Во как! И не только в штабе побывал, а и в двух батальонах из трех. И выразил пожелание увидеть то, что бригада станет гвардейской за свои подвиги.

Из чего я делаю вывод, что даже 2 сентября я в бригаде не был, поскольку мне о этом рассказали, как о недавно случившемся.

3 сентября наш сосед ,105 стрелковый полк, оголил левый фланг бригады в районе перевала Неберджаевского, уйдя без предупреждения. А закрыть фланг у комбрига Гордеева было нечем, разве что сообщив в штаб армии о такой вот незадаче. Вдруг они помогут, но... не помогли.

Это нам вскоре аукнулось,

потому что через открытый фланг в наш тыл стали проникать мелкие группы немцев, да еще и переодетые в нашу армейскую форму. Мне говорили, что часть немцев была в нашей милицейской форме тоже. Ну да, рядом довольно большой город Новороссийск, в котором и милиция была, могла случиться и школа милиции, поэтому увидеть такого под городом-это не особенное диво. Если он, конечно, свой.

И вот с 4 сентября они и поползли в открытый фланг 142 батальона. А поскольку КП бригады находился на ее левом фланге, то это добавило сложностей.

Дальше случилось еще одно, про что говорили еще тогда, но негромко. Потом я и в документах прочитал, что приблизительно первого числа на сторону врага перешла группа в десяток человек из бригады.

Я их краснофлотцами или матросами принципиально не называю, недостойны они того. Шваль и есть шваль. Причем нескольким из них отсидку заменили отправкой на фронт. Вот они как за милость и доверие отблагодарили. Та же шваль явно и провела немцев в обход и показала, где штаб бригады. Почему? Потому что в атаке кто-то из них кричал: 'Мы покажем сто сорок второму батальону!'.

Кто бы еще мог кричать по-русски и понятно? Только они. Я много пленных видел, и много разговаривал с людьми, кто воевал в других местах. Полиглоты среди немцев-пехотинцев никому из них не были известны. Иногда немцы орали: 'Рус, сдавайся' и иногда даже похоже, но всегда было понятно, что это не русский кричит. И когда допрашиваешь, то убеждаешься — слабо они знали язык наш, слабо, хотя и нам знанием немецкого похвастаться нельзя. Мой школьный немецкий немцы не понимали. Им становилось ясно, что я по-ихнему пытаюсь говорить, но разобрать можно только предлоги и артикли.

5 числа левый фланг бригады висел в воздухе, и только к вечеру удалось установить. где этот 105 полк. Хотя бы на местности, где именно. С утра отсутствовала и связь со штабом армии. Связи не было, как обычно в те дни, с 322 батальоном. И весь день она не появилась. 142 батальон находился в частичном окружении. Один его взвод за пару дней на обороняемой высоте уже четвертый раз оказывался в окружении, но продолжил держаться. Когда немцы прорвались на позиции артиллерии и минометов батальона, то артиллеристы не дрогнули и отбили атаку, сохранив свои пушки и 'самовары'.

6 числа связь со штабом армии кое-как восстановилась, но с 322м батальоном ее по-прежнему нет. С 105 полком связь была только по телефону, а локтевой связи не было, потому как между нами и его позициями существовал разрыв почти в два километра. Раненых вывозить нет возможности, 82мм мин уже нет совсем. Немцы снова атаковали, в том числе и при поддержке нескольких танков, и пробили-таки оборону 142 батальона.

К ночи настало давно ожидаемое: противник ударил в открытый фланг, перерезал дорогу Мефодиевский— перевал Неберджаевский, под ударом оказался и штаб бригады.

В полдевятого вечера подходящих к КП немцев контратаковали теми небольшими группами, что смогли сколотить. Под прикрытием их атаки транспорт ушел через перевал.

Через час немцы был в 150-200 метрах от КП. Снова собрали тех, что были, и при помощи полундры и такой-то матери отбросили атакующих автоматчиков. Стали отходить. Комбриг Гордеев был тяжело болен, бредил от жара, его тащили на носилках.

Отходили через горы, по компасу, в темноте. Носилки с комбригом тащили иногда аж ввосьмером, потому как надо было идти по горным склонам и осыпям в кромешной тьме. Впереди шел политрук и иногда подсвечивал путь фонариком с синим светофильтром. Почему иногда? Он регулярно ругался в адрес садящейся батарейки. Вот так и шли, дорогу освещали отдельные лучики света звезд и иногда политрук, небо черное, как черный атлас, не видно ни зги, поэтому пытаешься видеть подошвой, что там под тобой: еще склон или уже шагаешь в воздухе? Носилки гнут в дугу, на другое плечо давит винтовка, комбриг что-то бормочет, сосед спереди зло сопит, а сосед справа только иногда шепчет 'Мамочки'. Это ему кажется, что он про себя, а в темноте все слышно. За хребтом погромыхивало... Веселая ночка была, со многими ожиданиями. Мне еще потом долго снилось, как я во тьме тащу носилки с комбригом, и роняю в пропасть. Или то, что несу, несу, вроде бы под ногами все ровно и нести легче, а потом опускаю взгляд и вижу, что шел не по земле, а по воздуху. И обрываюсь вниз. Так вот из меня выходили впечатления от ночного похода.

Несколько раз чуть не упустили полковника, а тех, кто оступался, и покрыть было нельзя за неуклюжесть-кто знает, близко ли немцы. До места запасного КП добрались аж к рассвету.

На новом месте рации нет, как и не было прежде, связи с армией нет, но офицер связи послан с просьбой протянуть туда связь силами армейских связистов. Оборону держит 322 батальон, с которым есть связь, а с двумя другими аж до вечера не было.

По рассказам прорывавшихся из этих двух батальонов, оборона напоминала слоеный пирог— на этой высоте наши еще держатся зубами, а на этой высоте уже некому защищаться, там уже немцы. Но позиция еще стоит, поэтому немцы через нее валом не валят, как вода через разбитую плотину. Комбриг по-прежнему в тяжелом состоянии, без сознания, возле него колдовал наш самый главный медик, но пока толку было немного.

Что делал я в эти дни? Скорее всего, прибыл я в бригаду четвертого сентября, судя по событиям, но меня и еще половину скромной группы пополнения в батальоны не отправили, а оставили при штабе, в предвидении разных нужд.

И правда, пришлось мне бегать с донесениями то туда, то сюда, охранять КП, контратаковать немцев, прикрывая отход с КП. Ну и потом через горы тащить комбрига, периодически сменяясь. Утром пришли, пали на минутку на травку, а потом минутка отдыха закончилась.

-Краснофлотец Белозерский, соберите фляги и носите сюда воду, надо больному комбригу смачивать виски, да и пить давать. Остальные роют ячейки для обороны.

-Есть, товарищ старший лейтенант!

И краснофлотнц Белозерский собрал еще две фляги и пошел искать источник воды. Нашел довольно быстро, что было добрым знаком, сделал из трофейного перевязочного пакета фильтр и набрал потихоньку фляги. Самое странное, что мне тогда ничего не хотелось, ни есть, хотя не ел уже полсуток, ни пить, хотя воды из меня в виде пота вышло не менее ведра, ни курить. Дома я не курил, а на службе начал втягиваться. Пока вода набиралась во фляги, а родничок там был не сильно мощный, я и подумал, что судьба мне как бы посылает шанс бросить курить. И, если им воспользуюсь, то не буду потом страдать, что табаку нет, уши пухнут и прочее. К середине третьей фляги набрался сил и решил отказаться от курева.

Потом из 322 батальона привели немецкого пленного, его штабные недолго допрашивали, и затем приказали отправить в штаб армии. Повели его младший лейтенант из штаба бригады, и я для усиления. Разведотдел армии располагался аж за девятым километром Сухумийского шоссе, там были какие-то домики, вроде лесничества или чего-то другого. Так что мы сначала прошлись вдоль хребта, вниз спустились и пошли по шоссе, до 9 километра его.

Там, в подземных штольнях, располагался КП Новороссийской базы.

Мы сначала пришли туда, рассчитывая там разведотдел найти, но, оказалось, что он не тут, хоть и недалеко. Дошли, пленного сдали, попросили у разведчиков чаю, напились и снова в путь, только в обратном порядке.

К вечеру и дошли. Пока по горкам шли, еще до спуска в город, немец убежать вздумал, хотя и был со связанными руками. Пока младший лейтенант револьвер из кобуры дергал, я этого гада догнал и пинком в кормовую оконечность сбил с ног. Тут, по здравому размышлению, его надо было бы хорошенько отметелить, чтобы снова не бегал, убоявшись повторного массажа мордочки, но хорошо побитый враг идти не сможет, а кто его на себе тащить будет? Краснофлотец Белозерский, и не иначе, оттого надо придумать что-то другое, чтобы немец и убоялся, и идти смог.

Поэтому над немцем было проведено моральное надругательство.

Я вытащил свой складничок, сбрил несколько волосков у него на щеке (неточенным нож у меня не бывал) и жестами показал, что если он еще побежит, то я отрежу ему уши. И сказал это на том языке, что полагал немецким:

-Уши. Оба. Срежу.Ты понял?

Возможно, немец понял это как угрозу другой своей части тела, но смысл до него дошел, усиленно закивал в знак понимания, и больше он так не делал.

Но я себя даже реабилитировал. Когда мы его вели по шоссе, то какой-то чумовой пехотинец, что двигался в колонне нам навстречу, попытался до немца добраться, крича:

-Сволочь фашистская! Ненавижу!

Теперь настала очередь его укрощать, и тоже аккуратно, чтобы и немца не повредил, и идти дальше смог.

-Эй, пехота (тут еще пара ласковых слов), не ты его в плен взял, оттого не тебе из него пыль вытряхивать. Вон, впереди их еще много, иди и выбирай подходящего!

Тут подоспел политрук из колонны и уволок стонущего мстителя к себе.

А мы двинули дальше. Пленный понял, что мы его единственная надежда в чужом и страшном мире, и сам жался к нам. И когда его на некоторое время освобождали от веревки, чтобы восстановить кровообращение в руках, он на меня смотрел аж с благодарностью.

Это был первый пленный немец, которого я видел. И он мне запомнился, хотя ничего в нем особенного не было. Среднего роста, белобрысый, голубоглазый. Вчера и сегодня не брился по техническим причинам, именуемым пленом. На лице три неглубокие царапины. Наверное, к колючему кусту нежно прислонился, этого добра тут хватало, и многих видов. Френч на левом боку разорван от подмышки до низа. Если бы его переодеть, то вроде бы ничем особо и не отличался от наших.

Но это только на первый взгляд. Повидал я потом вермахт и люфтваффе в непарадном виде и на что они способны— тоже. И было у кого спросить и убедиться, что, когда немцев отлучили от тлетворного влияния 'химеры совести', то они резко морально упали даже по сравнению с временами кайзера Вильгельма. Оттого смотрит на тебя вроде бы человеческими голубыми глазами, а потом, по команде, колесики провернулись и подали к голове глаза убийцы. Тем же поворотом меняются не только глаза, но и мысли и действия. Это я в механицизм впал, потому как счесть одержимыми бесами немцев как-то неудобно. И мне по причине невоцерковлености, да и одержимость бесами описывают как умопомрачение, а немцы работали именно как разумные автоматы. И это страшнее всего, когда не в умоисступлении что-то наделал, а по команде нормальный человек превратился в живую смерть. А потом по команде, но другой, перестал быть ею.

Тяга к табаку, убоявшись моего решения, весь день молчала, как паинька, а на завтрашнее утро явилась во силе тяжкой. Возможно, оттого, что ночью плохо спал, так как пара немецких снарядов легла неподалеку. Я проснулся, прикинул, это прицельный огонь или случайный, вразумительного ответа от себя не добился и устроился чуть в стороне, решив, что там меня снаряд не достанет. Когда через часок снова прилетел немецкий подарок. он и вправду не достал, но разбудил. У невыспавшегося человека нервы чуть хуже, чем обычно, а тут уже вторая ночь приключений. Вот у меня и разгулялся змей табачный в организме. Возможно, если бы меня отправили куда-то по делу, то и некогда было про никотин думать и его недостаток ощущать,

Но я весь день долбил себе ячейку, потом щель для укрытия от бомб и так перемогался. Рытье окопов под Новороссийском-это тяжелое испытание, а иногда просто каторга. Все дело в каменистом грунте. Обыкновенная земля

найдется разве что в долине и неглубоко, на штык, максимум два. А так-камень. Мелкий вперемешку с глиною, хрупкий слоистый, в народе именуемый трескуном, мергель, то есть камень, из которого делают цемент, он поплотнее, но тоже слоится...Даже ломом и киркой работать не очень— вырыл щель, а проклятый трескун от близкого взрыва посыпался. Снова берешь и долбишь.

Работать же малой лопаткой— ощущения непередаваемые. Тяжела местность для войны на ней. и ровное место пойди еще найди. Когда я снова попал в Новороссийск, то увидел, что в центре города относительно ровное место-это только его исторический центр: полоса кварталов в пять. Пять это от моря вверх, а ширина этого участка восемь кварталов. И это после многочисленных строек, когда планировку местности проводили! Когда тебе надо просто прилечь под куст и поспать, то это можно делать и на склоне, абы не скатился. А вот пулеметчику, минометчику, артиллеристу— все это очень важно. Даже в случае ПТР

— завалил одну сошку, и тебе очень чувствительно бьет в плечо. И без того ружье лягается, а завалишь сошки или перекосишь, так еще более.

Так что рыл в тот день укрепления и боролся со страстью к табаку, а бригада потихоньку собиралась. С утра связь была только с 322 батальоном, который загнул фланг и отбивал не очень сильные происки немцев. Связи с штабом армии не было, но с соседями -таки установили.

Со всем остальным все также было грустно. С ночи и в течении дня потихоньку отходили те, кто не сгинул в окружении из двух остальных батальонов. Двое оттуда, один отсюда, остатки взвода еще, штаб 142 батальона... Потери были тяжелые, я даже не знаю, какие. И документы бригады хранят гордое молчание. Встречал только одно упоминание, что 28 августа у нас убито 94 челорвека, 173 ранено, а 11 пропали без вести. Хорошо, что уцелели комбаты Хлябич и Кузьмин.

Вообще на период боев под Новороссийском, Шапсугской и Туапсе лучшим в бригаде был 142 батальон. Хорошие там ребята подобрались, крепкие и стойкие. В обороне держались до конца, и потом наступали напористо и находчиво. И в Озерейке грудью проломили вражью оборону, пробив ее аж до Глебовки. И там остались. Из тыла врага вернулись единицы, а потом потихоньку приходили из госпиталей. Эх-ма...

Вышедшие из окружения батальоны приводили себя в порядок, 322й прикрывал их от удара вдоль долины. Штаб же получил распоряжение перенести КП дальше по долине, на высоту 294. Я туда уже не попал и не продолжил копание щелей уже этом месте.

Комбриг был еще болен, но уже ему стало полегче. А нас четверых, что раньше были оставлены при штабе, отправили в батальон, восстановив справедливость, хоть и с задержкой. Но вместо 14 батальона, куда должны были прибыть,

мы сбились с пути и прибыли в штаб 322 батальона. А там неплановому пополнению обрадовались и поставили в строй. Четыре человека -это немного, но хорошо и так. Семен Нечитайло, воевавший в Севастополе минометчиком, и здесь вернулся к привычному 'самовару', а нас троих раздали по одному в роту, чтобы никому не было обидно из ротных командиров.

10 числа с утра было получено распоряжение о переходе в наступление 11 сентября на гору Долгая, но в обед его отменили. Собственно, первая рота 142 батальона находилась на южных склонах горы Долгой и так, но я уже говорил, что эта гора была немалой, места на ней хватало всем.

11 и 12 сентября прошли спокойно, были только редкие обстрелы из немецких пушек и минометов. Наша разведка фиксировала переброску немцами подкреплений и даже танков, но пока все было действительно тихо. Зато ночь на 13е была бурная с сильным артогнем в полосе нашего левого соседа. Звуки боя продолжались и днем, постепенно стало понятно, что там все плохо.

И действительно, немцы сбили второй батальон соседней бригады с высоты, кажется, 277, и нависли над нашим флангом. И 322 батальона и той самой роты 142го, что держалась на склоне Долгой.

Мы только что такую радость, как открытый фланг и удар в него, пережили. Две остальные роты 142 батальона были отправлены

для отражения возможных прорывов и очистки наших тылов от просочившихся автоматчиков. Стрельба оттуда слышалась, но не очень активная. Четырнадцатое тоже пошло тихо, а вот пятнадцатого случилось аж две атаки, одна силою до взвода, другая до 15 человек-немцы с той самой занятой высоты этим группами пытались ударить через открытый фланг по 142 батальону. Их обе отразили. Можно оценить силу этих групп и несколько дней, что потребовались на их сбор и удар ими.

Все это означало, что немцы исчерпали силы для наступления. В ход идут очень скромные силы и прямо скажем, без должной активности. Нечем уже. Разумеется, краснофлотцу Белозерскому и его товарищам это было не очень видно. Почувствовали ли это в штабе 47 армии? Не знаю.

А нас сменила 81 бригада. Она через год тоже воевала на Малой Земле, да и судьбы обоих бригад интересно пересеклись, но об этом позже. Пока же все не скрывали радости, что выводятся в тыл и ругали 81 бригаду, что не все ее подразделения прибыли вовремя, оттого смена задерживается.

Через год, тоже 16 сентября, Новороссийск был взят нами, но об этом еще никто не догадывался.

14 батальон начал строить оборону на перевале Кабардинский, мы и 142 батальон перешли в район Широкой щели, а затем расположились в ущельях неподалеку. Штаб бригады устроился в Кабардинке. Мы как бы уже в тылу. Должен сказать, было нас не так много-бригада насчитывала 1172 человека всего, а 'штыков' из них 784. Это, кстати, показывает нашу недоформированость, ибо тыловые подразделения имелись так, чисто символически.

Правда, сам поселок и перевал Кабардинский просматривается немцами с горы Мысхако, ну и обстреливаться тоже может.

Закинуть снаряд в наши ущелья немцам через семисотметровые горы хребта Маркотх было бы затруднительно, хотя авиация, конечно, могла и потревожить.

Но она пока над расположением бригады и не летала.

Красота! Тишина! Несколько дней покоя!

Полный покой, конечно, живым всегда только снится, а возможен только на кладбище, поэтому занимались боевой подготовкой, план которой был составлен аж до конца месяца. Это навевало мысли, что все так и будет.

Но война-обманщица обманула и на сей раз.

Уже девятнадцатого все были в готовности к маршу, а в 21.00 20 сентября настал час выступления.

Перед этим немецкая авиация бомбила штаб в Кабардинке, погиб один краснофлотец, были и раненые. Кончилась тишина, недолго простояв!

Оценивая свое начало боевого пути, я бы себе поставил тройку. Ничего недостойного или опасного для других я не сделал, но не осознал, пожалуй, самого важного для молодого бойца: понять, что ты не бессмертен и вести себя в соответствии с пониманием этой вроде бы простой истины. Конечно, и тут есть место для философии, потому как именно вести себя-это философское понятие и даже наполненное диалектикой. Если очень глубоко проникнуться пониманием своей уязвимости, то можно и быстро-быстро двинуть в тыл, подальше от ужаса и опасности. Если счесть соображение о своей смертности чем-то вроде теоремы Виета, которая в твоей жизни не нужна, то это тоже угрожает безвременной смертью. Так что надо не впадать в правый уклон дезертирства или противоположный дезертирству левый уклон бесшабашности, а действовать опять же диалектически. Когда переждать, когда плюнуть на опасность. Вот тут-то и поможет опыт, как именно поступить правильно.

Особо опасно для молодого и храброго бойца сочетание непонимания своей уязвимости и везучести. Если он, как я, будет стоять посреди дороги, когда идет налет с воздуха, то не очень везучий краснофлотец сразу же получит ранение и избавится от ложного понятия своего бессмертия. Везучий, вроде меня, еще долго будет чудить, пока есть запас того же везения. Честно скажу, что везло мне всю войну, но от идеи своего бессмертия я избавился под Красной Победой и Туапсе. Возможно, оттого запаса везения и хватило на всю мою войну, из-за экономного использования.

Умения, конечно, тоже важны, но я отвожу им не первое место. Человек учится и набирается опыта всю жизнь. Поэтому в любой момент, если поглядеть, то он чего-то не знает и не умеет. Когда на моря пришел массово радиолокатор, то кораблевождение сильно изменилось, а вместе с эхолотом— прямо-таки революционно. Правда, аварии и катастрофы редкими не стали, ибо неправильно оценить обстановку можно и с радаром, и без него.

Еще добавлю про то отделение, в которое я пришел. К тому времени в нем было семь человек, я оказывался восьмым. При этом надо было показать, что не салага и не маменькин сынок, и, хоть менее опытен, но тоже не лаптем щи хлебаю.

Оттого и шел с некоторой настороженностью: а что там мне приготовили мои будущие сослуживцы? Иногда флотские ужасно изобретательны, прямо до неприличия, и плакала по ним губа из-за их буйной фантазии.

Вот еще слабенькая шутка над молодыми и зелеными. На корабле идет трансляция кинокартины, а потом к молодым подходят более старшие товарищи и вполголоса говорят, что есть возможность посмотреть еще фильм, но надо немного поработать. Киномеханик устал, второй фильм подряд ручку не повертит. Так что, если согласен помочь и посмотреть, то пошли.

Он соглашается, ибо кино-это развлечение и на гражданке, и на флоте тогда было первостатейным.

Но идет не куда-нибудь, а на камбуз, где действительно вертит ручку, только не киноаппарата, а мясорубки, перемалывая мясо на завтрашние котлеты.

Во-первых, его купили.

Во-вторых, это все за счет времени отдыха, и не откажешься-обещал ведь!!

Про казаков все читали, и знают, что для приема туда когда-то надо было чарку водку единым духом выпить и перекрестится.

В ландскнехты церемония была чуть сложнее. Кандидат в солдаты проходил сквозь специальные ворота из копий, расписывался в книге учета (тут уж как мог), и выпивал стаканчик вина или пива. Все, ты уже солдат. Ты наш и поклялся быть таким.

В 322 отдельном батальоне процедура проходила немного иначе. Сначала представились: я Федор Белозерский, из Самары, то есть из Куйбышева. До вас служил в запасном полку береговой обороны, но на батарею так и не попал.

Мне тоже все представились.

Ну и под чутким руководством командира отделения было проведено испытание.

-Федь, а на чем ты раньше плавал?

Вроде бы невинный, но с подвохом вопрос. Правильный ответ, что ни на чем.

-Ни на чем.

Про классический вопрос о боцмане, пьющем на клотике чай, наверное, все знают.

Но это уровень учебного отряда. Здесь вопросы позаковыристее. Но меня по ним раньше натаскали, потому я не попался. И вообще: с клотиком тяжело, принести ведро компрессии или клиренса тоже нельзя. Отпилить лапу якорю не выйдет по причине его полного отсутствия. Пора переходить ко второму этапу испытания: борьбе на руках. Из пяти возможных (командир отделения не участвовал) я положил руку троим. С остальными двумя не смог. Николай Быкадоров клал руку у всякого в батальоне.

Но такому и проиграть не грех, ведь про Колю ходил слух, что он трактор ЧТЗ на спор сначала положил на бок, а потом поставил, как тому положено. Один и без чьей-то помощи. Ну, а Роман Коптев гигантом не выглядел, но рука его прямо железная. Вот только где он такую руку накачал, я так и не узнал, ибо до того Рома писарем был на минно-торпедном складе. Может, он развлекался после составления ведомостей, жонглируя миной КБ?

Тут я малость пошутил, потому что такая мина весит в снаряженном виде побольше тонны.

Ну что же, экзамен выдержан, давай закурим, товарищ, по одной?!

Я из кисета выгреб остатки своего табачного довольствия и сказал, что друзей угостить всегда рад, но теперь я курить бросил. Поэтому я чуток в сторонке посижу. Вообще курильшики, чем дольше курят, тем сильнее осознают, что надо бросать, но не могут. И это их бесит. Поэтому по успешно бросающему курить собрату регулярно проходятся. Из зависти, понятно.

Покурили, и попал я в руки своего отделенного, который хоть со мной на руках не боролся, но продолжил экзамен:

-Покажи-ка свой запас патронов.

Я и показал, все 90 штук. Два подсумка и две пачки в вещмешке.

-Теперь назови номер своей винтовки.

-37940, товарищ старшина второй статьи!

— Давай, расскажи, что ты умеешь и на кого в учебном полку учился.

И еще, и еще.

У меня даже спина взмокла, но вроде как не опозорился.

Культурного отдыха не получилось. да и простого тоже немного, ибо последовало то самое распоряжение на выдвижение к станице Шапсугской, где приказано сбить противника с трех высот и во взаимодействии с 77 дивизией овладеть колхозом Первый Греческий.

Предстояла длительная пешая прогулка, ибо между местом расквартирования и Шапсугской было 25-30 километров птичьего лета, а по горным дорогам еще больше.

Вот так и шли, с восьми вечера до пол-одиннадцатого утра. Утречком нас бомбила авиация на марше, чтобы жизнь слишком тихой не была, но потерь от налета не было.

Я уже начал вникать в глубины философии, потому по команде укрылся и дождался, пока немцы не отбомбятся. И никакого ворчания, потому что перед этим все немного отдохнули. да и понимали, для чего это делается: румыны начали наступать из района Шапсугской на юг.удар их пришелся по 216 дивизии, которая в тот момент имела две с половиной тысячи человек.Это страшно обескровленная дивизия,в которой пехота присутствует чисто символически,то бишь в батальоне всего сотня активных штыков. Рота— соответствует полнокровному взводу. Ей бы только обороняться, да и то лучше на берегу моря. А тут ударила румынская 3 горнострелковая дивизия, в которой одиннадцать с половиной тысяч душ. Одновремено немцы ударили и восточнее, в районе Ахтырской по долине реки Ахтырь на юг, к Михайловскому перевалу. Но там их удержала 339 дивизия и Ростовский полк народного ополчения. Бои шли до конца сентября, но продвижение было не таким опасным. С 216 дивизией у румыен пошло легче. Еще бы, в 339й было 2110 активных штыков, а в 216й-около 900.

А теперь уже пройти те самые тридцать или около километров до моря— и пожалуйста, и мы, и те, кто под Новороссийском, сидим в окружении! Можно даже до самого моря не доходить— пристроился на хребте и держишь приморское шоссе под неусыпным наблюдением и обстрелом. Когда тебе это политрук на пальцах разберет, то и появится понимание, для чего ты ноги об горные дороги оббиваешь, и почему спешить надо: потому что румыны могут тоже тебе навстречу идти! И встретитесь вы уже не в двадцати пяти километрах от моря, а в пятнадцати или в десяти! А тогда у них дальности хватит, чтобы обстрелять геленджикский порт или Голодное шоссе.

Уже в первый день румыны к трем дня взяли высоты с отметками 170,7 и 469,5. Потом пехота немного собралась с силами и контратакой отбила одну высоту, кажется, 469,5. Ненадолго.

Румыны продолжали атаковать, вышли к горе Шизе,

это самая высокая точка на хребте, откуда видно все вокруг. И всего продвинулись километров на шесть к югу.В дело вступила сначала 77 дивизия, потом обе бригады морской пехоты,1 и 2я.

География места действия— горы, сквозь которые течет река Абин. дальше она вроде как впадает в Адагум, но это уже сильно дальше, после того, как горы закончатся.

Речка изгибается почти под прямым углом, в районе той самой Шапсугской, сменяя направление с запада на север (приблизительно, по памяти). Длина реки сначала узкая, а районе Первого Греческого расширяется.

До него— прямо-таки ущелье. И нужные нам высоты расположены между правым берегом Абина и поселком Эриванский (не путать со станицей Эриванской, она южнее). А за ними тот самый поселок Красная Победа.

Горы по большей части высотой около 200 метров, но встречаются и аж до 600 метров. С дорогами не очень хорошо. Осень. То есть можно ожидать и дождей, и заморозков-горы!

Батальон развернулся и прикрыл выход из щели Памятная.

Она идет почти на северо-запад от реки Абин. Видимо, комбриг опасался атаки оттуда, когда наши батальоны пойдут в атаку завтра. Готовность-на рассвете 22 сентября.

И в шесть утра атака. Уже к девяти наш батальон занял две высоты. К сожалению, их цифровые обозначения не удерживались в памяти ни тогда, ни потом. Помню отчего-то высоту 283.8, которую брал 142 батальон. А вот отчего? Увы, не скажу.

А, вспомнил! Через день или два нас отправили помогать эвакуировать раненых из 142 батальона.

Вот мы их помогали сносить с этой горушки к дороге. А потом подошел обоз и повез в Эриванскую. Или не туда? Застряло в памяти, что в Эриванскую, и вроде как к медикам соседней дивизии. Наша медсанрота еще не существовала, даже начальника медслужбы не было.

С носилками тоже не слава богу, оттого собрали румынских шинелей и плащ-палаток и из них сделали. Либо срубим жерди и просунем в проделанные дырки, либо просто на шинели волочем. Тяжелое занятие— по еле видной тропке тащить братишку, стараясь не дернуть лишний раз, а это не получается, и он сначала от боли кривится, потом душу облегчает морским загибом. Было уже не жарко, а то бы еще тяжелей пришлось, то в горку, то с горки.

С боеприпасами в бригаде тоже не здорово, но обещали подкинуть вскоре. Батареи питания к единственной рации садятся, но их обещали тоже срочно подать. Сам командарм Котов. Или его уже сменил Гречко? Вроде как будущий министр Гречко уже по бумагам числился командармом, но дела делал прежний командующий, а вот до какого числа -сразу и не вспоминается. Поскольку пополнить батальоны как следует не успели— в каждом сейчас было по 250 штыков в среднем, то есть около 80 на роту. Через пару лет это было даже роскошью, да и огня прибавилось, но пока стольких штыков недостаточно, особенно в горах, когда нужно иметь резервы для парирования обходов и охватов. И уже в этот день такое началось: на левом фланге группа румын уже попробовала организовать обход, хотя их довольно здорово подвинули на север.

Мы, как и очень часто, обеспечивали левый фланг бригады, перекрывали дорогу Шапсугская — Абинская, одной ротой прикрывшись от атак из щели Памятная, ну и заняли две высоты, причем одну вне плана. С нее нам начали стрелять во фланг, поэтому такую занозу в боку не оставляют. Румынский взвод с нее спихнули, и теперь высота наша. А в горной войне одно из главных условий— оказаться выше противника. Если ты сидишь на высоте с отметкой 469,5, а враг на отметке 72.6, то с более высокой наблюдается не только накопление врага для атаки, но и подвоз к нему всего нужного. И не только наблюдается, но и пресекается огнем. Если под огнем приличная дорога, то по ней не проходят колесные обозы и автомашины. Если простреливается узкая тропка, то по ней не идут вьючные животные с грузами на спине. Отчего приходится посылать солдат с необходимым на себе для доставки. Если что, то покушать для роты может принести хотя бы одно отделение, но вот ротный БК отделение уже не дотащит за один раз.

Оттого сидеть они на этом месте смогут, а вот наступать и обороняться— уже в пределах наличия боеприпасов. Нет патронов-уйдут. Рваться в рукопашную румынов моряки уже отучили.

День закончился для бригады удачно — противник отброшен, есть даже трофеи— 5 разных пулеметов и два миномета. И даже склад с плащ-палатками, аж 200 штук.

Это те, что попали в ведомость трофеев, а так их было несколько больше.

Краснофлотец Федя Белозерский днем был тоже доволен, поскольку захватил румынский телефонный аппарат, который румыны бросили, срочно сматываясь на север. Провод они, к сожалению, уперли. Про недостатки нашей связи в бригаде я уже наслушался, поэтому сделал полезный вклад в ликвидацию их. Начальство меня благодарило и обещало свое доброе отношение и потом, если я продолжу в том же духе. Я это намотал на сбритый ус, что надо продолжить и еще чего-то нужное захватить. Это были не единственные трофеи, я еще кое-что зажал для себя— плащ-палатку и штык-нож. Ну и маленькое испытание силе воли— оброненная пачка немецких сигарет 'Юно'. В ней осталось четыре штуки, которые отделение благополучно и раскурило. Я к тому времени еще держался вне табака, поэтому лишь подробнее рассмотрел добычу. От знакомых мне папирос они отличались отсутствием бумажного мундштука, да и табака в них было побольше. Дух от них был приятный, мне же в досаду. Но пока держался.

Что касается плащ-палатки, то я с ней прочувствовал сложность и диалектичность владения чем-то. С одной стороны— плащ-палатка -это хорошо, особенно потому, что нашей мне не выдали, ибо тогда не было на складе. Но носить трофейное у себя в расположении-это риск, ибо могут принять за румына, отчего-то пробравшегося, и, возможно, замыслившего нечто недоброе. Хорошо, если просто в плен возьмут, а если продемонстрируют, как выполняется прием штыкового боя 'Длинным-коли'? Нельзя ходить в чужом обмундировании у себя в части. Разве что сапоги можно иметь или ремни. содрав с последних чужие эмблемы. Даже со снаряжением беда: немцы использовали весьма характерную ременную 'сбрую', у нас не принятую. Как-то потом я видел фото первых дней войны, на котором изображались наши пехотинцы на севере в каком-то очень похожем на немецкое снаряжении. Но я такого нигде на своих не видел.

Поэтому любой тип с ижицеобразными ремнями на спине однозначно получил бы от меня что-то неприятное, и даже без раздумий! Чуть забежав вперед, скажу, что в мешке у меня оказалось кое-что из румынского обмундирования, но носил я его, поддевая под свое.

Так что пока плащ-палатка служила мне как дополнительный кусок брезента. Когда пошли дожди, я ей окопчик сверху прикрывал и спал на ней. Кстати, она была похожа на советскую, отличаясь лишь деталями.

Немного скажу хорошего про румын, про их трудолюбие или же зверскую эксплуатацию их офицерами. Бригадой за день было захвачено 25 блиндажей, то есть работали они на совесть, ведь копать окопы и строить блиндажи в здешних горах-это не шутка! Рыть ямы и окопы в каменистом грунте — это вообще каторга, хотя под Шапсугской местами был и порядочный грунт, особенно близ Абина.

Но и порядочный лес найти, а не кривой дуб или дикую грушу— тоже много стоит. Румынские блиндажи не выдерживали 120мм мин, потому что были прикрыты одним накатом достаточно тонких бревен, да и слой земли сверху слабоватый, но жить там было вполне прилично для тех условий.

Неплохо поработали они, неплохо.

Нужно немного рассказать о нашем противнике.

В районе Шапсугской наступали румынские горные стрелки. Точнее, их так мы называли, а по-румынски это звучит вроде 'Ванатории' или похоже. Слабоват я в ихнем языке, с десятка два слов постиг, но произношение сильно хромало. Горные стрелки вообще считались не последним родом войск, поскольку действия в горах требуют инициативы и предвидения, потому в них совсем неразвитых и темных не брали. Потом я повидал немало румынских пехотинцев, они куда меньше своих горных коллег за собой следили в смысле бритья и опрятности. Но, может, им чаще обмундирование меняли, памятуя о том, что в горах есть чем продрать штаны и прочее?

Одевались наши противники в мундир табачного цвета, довольно сильно похожий на немецкий, но на нем не было нижней пары карманов, ну и орла, естественно. На голове в бою каска очень интересной формы, такой ни у немцев, ни у венгров не было: очень большие углы наклона ее стенок, скажем так. Как будто эту каску хотели превратить в пожарное ведро воронкообразной формы, но остановились совсем недалеко от идеала. Под Шапсугской были именно такие, хотя попозже я встречал и старые каски Адриана, явно французские обноски. У нас их пожарным раздали, а они еще в пехоте держали. На ногах довольно крепкие на вид ботинки и белые носки навыпуск. Мы по этому поводу много проходились языком, но истинное предназначение их осталось тайной до сорок пятого года. Когда мы с исправившимися румынами брали Будапешт, тогда я при помощи переводчика выяснил, что это не извращение, а средство борьбы с гадюками. Родные карпатские гадюки, оказывается, на гостей карпатских гор кидаются, а. если надеть белые носки, то это от них как-то спасает.

Я хотел задать уточняющие вопросы, как именно носки отпугивают гадюк или в них вязнут змеиные зубы, но тут не вовремя начался артналет, и окончательно просветиться не удалось. Но тайну разгадал.

Когда горный стрелок был без каски, то носил чаще всего берет. Мне румыны в беретах выглядели дико, потому как в моем окружении взрослые их не носили. Разве что девчонки одевали, но девичий сильно отличался от румынского. Чуть позже я повидал береты у немецких танкистов — те похожи, хотя и другого цвета. В семидесятые появились береты и у наших десантников, но они от румынских и немецких армейских тоже отличались Румынские береты почти на треть или больше сползали с головы-запас ткани таков был, что хоть еще чалму под берет намотай, и для нее место будет.

Румынское снаряжение было похоже на немецкое, только подсумки не такого фасона. Гранатных сумок я там не видел. Горные стрелки в обороне обычно ранцы не носили, обходились продовольственной сумкой и противогазной. Та была брезентовой, но потом я встречал и немецкие противогазы с баком у румын. Сведущие люди пояснили, что это немецкие изделия времен прошлой мировой войны, видно, за ненадобностью подаренные союзникам. В противогазной сумке часто оказывалось не то, что положено, а нужное хозяину. Мы в этом смысле от румын отличались мало, это немцев так жестоко дрессировали, что свой металлический цилиндр они таскали везде и всюду, и в 99 процентах случаев внутри бака был противогаз и все к нему.

Но и я видел, и другие тоже подтверждали, что встречали редкую картину, когда в баке противогаза лежали разные дары полей: кукурузные початки или картошка.

Были и хозяйственные горные стрелки, что таскали сразу две продуктовые, да еще и набитые достаточно туго. И там лежало явно не выданное румынским интендантством продовольствие, а то, что они отобрали у наших людей. Кстати, потом мне случалось беседовать с далекими от войны людьми, которые говорили, что 'а вот были румыны, немцы или кто. которые не только не грабили и не убивали, а могли кусочек хлеба дать...' А хлеб этот выращен, сжат, смолот и выпечен тоже в Германии? Или даже датская селедка в банке-она тоже мирно куплена в магазине за наличный расчет или все-таки получена при ограблении Дании? И вообще так болтают люди темные и наивные. Вермахт и румынская армия-это многочисленные организации, вместе работающие на одно дело. В данном случае попытку порабощения и расчленения нашей страны. И все в вермахте дуют в одну дудку— один строит планы, как это сделать, другой расстреливает город из артиллерии, третий занимает его, четвертый из айнзатцкоманды СД убивает там 'расово-неполноценных' и тех, кто может оказать сопротивление. При этом тип из СД может стрелять только загнанных в гетто, а вне этого расстрела никого даже пальцем не трогать-ну вот такой у него образ действия, убивать только по пятницам, а не по четвергам.

Поэтому всем оккупантам место в ближайшем гнилом болоте, на радость тамошней флоре и фауне, независимо от их личного вклада.

Потому что они все вместе отнимали у нас будущее.

Помню, одна интеллигентная дама с чужих слов пересказывала, что кто-то из оккупантов детям по кусочку шоколада дал. Я не выдержал и рассказал, что у немцев был и такой 'Панцершоколад' с химическим стимулятором вроде нашего фенамина. Чтобы силы мобилизовать и не спать, и не есть, когда это надо.

Если дозу взрослого дать ребенку, то он отравится, и сердце начнет зашкаливать. Препарат-то не для детей, а для взрослых. Так что 'боюсь данайцев, даже дары приносящих'.

Вернее, не боюсь, но снова— место им в самом гнилом болоте— и данайцам, и их дарам.

Что еще дивного в румынской экипировке было— это их котелок, хотя назвать его так малость неправильно. Грубо говоря, это глубокая миска почти квадратной формы, но с закругленными углами. Ручка очень широкая, фактически полоса металла. Сверху закрывается крышечкой, при отсутствии чего-то получше могущей сойти за сковородку. Внутри могли лежать ложка и разное мелкое добро, для питания же служащее. Носилась эта ерунда снаружи на продуктовой сумке. Вещь достаточно компактная, носить его как бы проще, чем наши хоть царские, хоть советские котелки или тот же немецкий.

Отношение я к этой поделке выработал не сразу, а немного позже.

Но себе не взял. Потом сформулировал, что это как бы необычно-революционное изделие, только себя не оправдывающее. Котелок ведь служит не только для того, чтобы получить из полевой кухни свою поварешку еды и съесть ее. Тогда у этого плоскомискокотла есть преимущество перед нормальным котелком.

А вот когда сам себе в том котелке что-то варишь, то румынский становится эрзацем. Поскольку мы были не на маневрах, длящихся от силы неделю, а на большой войне, то такой эрзац для нее не годится. Оттого я его и не взял вместо своего, тогда круглого алюминиевого. А этот— пусть такие в пионерлагере дают для похода на природу. Кстати, в румынской пехоте встречались и другие котелки. Та же картина была и с иным снаряжением— чем дальше, там больше требовалось всего, вот румынские интенданты и пользовались немецкими подачками— то чешскими, то польскими, то еще чем. Котелки, фляги, лопатки— там всяких образцов хватало.

Следующий день для нас начался с румынских атак. До обеда мы из отбили аж четыре, хотя они были разнонаправленными, но все целили в левый фланг бригады. Они явно хотели затормозить начавшееся успешно наше продвижение фланговой угрозой, чтобы все больше сил мы уводили с острия своего наступления. В данный момент острием были центр и правый фланг боевого порядка, то есть 14 и 142 батальоны. А мы давали им возможность идти вперед. Так что если румынский капрал от меня получил под высотой 72 по голове прикладом, то оттого и не помешал продвижению ребят Кузьмина. Хотя они очень старались. Как прямыми атаками, так и просачиванием. Только отбили атаку, как подняли наш взвод и отправили в щель Кияшкину. Это напротив той щели Памятной, только с другой стороны Абина-туда румыны просочились.

Вроде как говорили, даже до сотни. Ну вот и наш взвод в количестве двадцати одного человека и проводник из местных пошли проверить и в случае обнаружения— разогнать и истребить. Опасались ли мы идти на вчетверо большее число врагов? Это же морская пехота, там трусы не удерживаются. Сотня-так сотня, если не сотня, а меньше-мы против тоже не будем. Задача есть и будет выполняться. А к румынам было стойкое пренебрежение, иногда излишнее и приводящее к серьезным последствиям. Ну и надо учитывать, что если кто-то видит группу врагов, то точный подсчет их недостижим. Разве что застать их на бивуаке дрыхнувшими без задних ног и аккуратно пометить всех номерами.

Этих румын мы не нашли— что, кстати, случалось не раз. То ли румыны растворились в горном воздухе, то ли кому-то привиделись. И все же их не сотня была, потому что десяток где-то мог под пеньками затаиться и потом скромно уйти. А сотня— уже нет.

Те, кто не проверяли эту самую щель, сегодня наступали по северным скатам высоты 283.8, но далеко не продвинулись. Одна рота прикрывала от атаки с левого фланга (минус сорок человек), наш взвод гонял призраков по щели (еще минус 20 человек). Вот как работает угроза с фланга, уменьшая численность тех, кто будет на направлении главного удара. 142 батальон продвигался на колхоз Первый Греческий.

14 батальон дошел до вершины высоты 469.5, но встретил упорное сопротивление на ее северных скатах, потом был контратакован двумя румынскими ротами с севера, а с востока обстреливался двумя минометными батареями. К концу дня потери в батальоне были уже серьезные, а боеприпасы подходили к концу.

Ночь прошла без концертов.

Утром 14 батальон продвинулся немного, но блокировал румынов в дзотах на северных скатах высоты 469.5. В дальнейшем он весь день очищал эту гору от противника, но высота была велика и врага на ней тоже немало, осталось и на дальнейшее.

Остальные два батальона продвинулись не очень сильно, только наш дошел до вершины высоты 189.9. Но он был вынужден держать аж три заслона против возможных контратак румын на левый фланг.

Вечером была новая наша атака, но продвижение снова незначительное.

26 сентября-это был день батальона Кузьмина.

Он утром находился всего в трехстах метрах от того колхоза Первый Греческий. Утром же разгромил колонну румын, что была атакована им с тыла и разбежалась. Полсотни полегло, шесть взято в плен, остальные понеслись в ту сторону, где майор Кузьмин уже устроил им засаду. К сожалению, бегущих румын занесло куда-то не туда, и до засады они не дошли.

В отместку батальон Кузьмина разогнал уже другую роту. оставившую на месте шестьдесят трупов, в том числе и капитана, что ротой командовал.

Продвигаясь вперед, 142 батальон занял колхоз Первый Греческий. Захвачено 5 минометов, в том числе два батальонных, 10 пулеметов, рация, 14 вьючных лошадей и две санитарные повозки.

Мины, патроны и прочее-этого тоже было много.

Взятие же колхоза Первый Греческий говорило вот что: севернее, на разных скатах одной и той же горушки лежал поселок Красная Победа. А за ним горы заканчивались. И дальше лежала станица Абинская, до которой оставалось менее, чем пяток километров птичьего лета. За Красной Победой же и естественных рубежей не оставалось. Прорыв к Абинской перерезал шоссе и железную дорогу на Крымскую. Допрыгались румыны, попытавшиеся нас отрезать. А вот теперь сами сильно ухудшили свое положение и положение немцев. Конечно, коммуникации у них оставались и кроме этих дорог тоже, но все же...

Карт у нас, рядовых моряков 322 батальона не было, но мы чувствовали, что румыны дрогнули, и ломили дальше. 142 батальон недолго почивал на лаврах основного истребителя румынских обозов, мы тоже захватили пятнадцать лошадей и шесть повозок, и они были не пустые.

А сосед справа взял ту самую Красную Победу! Вот так!

На вторую половину дня боевая задача была следующая: 14 батальон должен продолжать очищать все ту же высоту 469.5, 142 батальон частично закрепляется на достигнутых рубежах, а частью сил наступает на высоту 42.7.

Это не очень большая высота возле самой реки Абин. От нее километра с три до окраин Абинской.

Мы же опять прикрывали от возможных фланговых ударов, а одной ротой наступали вдоль Абина и дороги Шапсугская — Абинская, помогая 142 батальону. Румыны почувствовали угрозу окружения и начали отходить, бросая вооружение и обозы.

Приятные вести дня на этом не закончились. В бригаду пришло 260 человек пополнения. И Военный Совет Новороссийского Оборонительного Района благодарил весь личный состав бригады. В этот день нам про это передали, а потом и прочли все письмо Военного Совета в торжественной обстановке. Поскольку бои продолжались, а читали последовательно тем, кто сейчас не в бою.

Двадцать шестое сентября. День нашей славы как 255 бригады. И день нашей победы. Мы не только захватили румынских вьючных скотов и горки с отметками высот, мы сорвали замысел врагов похоронить нас в котле. Мы остались возле Новороссийска и тоже нависли над немцами и румынами, угрожая прорывом. И это был скромный кирпичик в победу на Северном Кавказе.

Кстати, за день до этого бригада стала назваться уже не первой, а 255 морской стрелковой бригадой.

Справедливость требует напомнить, что мы там были не одни, а еще и 83 бригада (тогда она, может быть, еще второй по номеру числилась), и 77 дивизия, и артиллеристы. Но Первый Греческий и высоты-это наша работа.

А товарищи из 77 дивизии, как мне помнится, прорвались и дальше. И перехватили шоссе Краснодар-Крымская. Правда, ненадолго.

Но, правда, вскорости операция перешла в длительную позиционную фазу. Не стояли где-то под Геленджиком мощные резервы, которые пошли бы в дело, опрокинули противника и устроили что-то вроде прорыва к Краснодару или угрозы котла.

На это еще не было сил. Резервы на Кавказ выделяли, они до места доходили, но тем временем шли бои на Тереке, под Нальчиком, да и в других местах. Поэтому в числе других явился корпус из трех гвардейских бригад, укомплектованный воздушными десантниками— вот он и сначала побывал на Тереке, потом малость помог под Туапсе, затем и на Кубани— две бригады где-то под Крымской, а одна на Малой земле.

Только это случилось уже в следующем, сорок третьем году. Появись эти ребята здесь, под Абинской — плохо бы пришлось румынам и их хозяевам.

Но они были заняты— грудью встречали танки Клейста, что рвались к Орджоникидзе. Там в них было больше нужды.

А мы пока справлялись тут. Шорох на немцев и румын навели, отчего они поняли, что дело плохо, надо помогать. Наша батальонная разведка регулярно ходила в тыл врага и приносила вести, что румыны и немцы подбрасывают резервы, под Абинскую подходят танки, и прочее. И пленные тоже рассказывали, что в станицу заявилась целая немецкая дивизия. Новая дивизия и вправду прибыла, только не немецкая, а румынская, девятнадцатая пехотная, но и немцы тоже были, хотя не так чтобы и много. И артиллерии у них прибавилось.

В ночь на 27е румыны отходили, прикрываясь мелкими группами, которые контратаковали, а ближе к середине дня ударили уже силой до батальона и немного потеснили 142 батальон. Мы продвинулись совсем немного.

Впрочем, день был тоже богат трофеями, среди которых 18 разных пулеметов. Да и чего помельче тоже хватало. А вот вечер принес неприятную весть: наш правый сосед оставил Красную Победу.

Только взяли и вот-на тебе! Вскоре выяснилось, что сведения не точны, и сосед Красную Победу еще удерживает, но потеря ее вскоре произошла. Тут стоит пояснить, что населенные пункты обычно больше точки, хотя на карте все выглядит именно так.

Даже паршивый хутор может иметь два-три дома с огородами, но один двор из трех стоит на отшибе, другой двор от третьего отделяет речка, отчего появляется возможность путаницы в донесениях, как в тот хутор ворвались и насколько его заняли. Красная Победа была небольшим поселком, но расположенным двумя группами домов на разных склонах одной немаленькой высоты, отчего в документах появились не существующие до того Красная Победа (восточная) и Красная Победа(западная). Кстати, каждую часть могут атаковать не только разные подразделения бригады, но и наши соседи.

Так что есть где путаться. Спустя многие годы, когда одно время работал в исполкоме, пытался бороться с одинаковыми названиями улиц, переулков и тупиков. Особенно это процветало в районах, которые выделяли под индивидуальную жилую застройку.

Вот идет застройка улицы Газопроводной (серое и невыразительное название, но уж ладно). Далее от нее начинает отходить переулок Газопроводный, потом переулки Первый Газопроводный и Второй Газопроводный появляются, а между ними проезды с теми же названиями и тупики Газопроводные, которых, помню, было аж шесть в дополнение к двум проездам и четырем переулкам... Помимо того, что это название-памятник канцелярскому скудоумию, от такого неразнообразия бывают и реальные неудобства. Звонят в 'Скорую', что в третьем доме по Газопроводному человеку плохо, диспетчер вызов записала, а дальше врач или фельдшер в совокупности с водителем гадают: это по переулку, тупику или проезду, а также по какому именно? Опытный диспетчер мог бы и сразу задать вопрос и уточнить, но ведь звонивший тоже волнуется, может от избытка чувств что-то перепутать, да и не всегда знает географию сам. Многие ведь знают, как пройти к тете Соне, но опишут это по местным приметам, а не по названиям улиц.

Есть и другие моменты, по бумагам и наследству.

В то время как носи все эти тупики имена ну хоть по названиям рек, то уже путаница между тупиками Амурским и Ленским менее возможна, чем между Третьим и Пятым Газопроводными.

Меня иногда слушали, иногда отмахивались, но моя борьба с названиями улиц Неизвестной и Безымянной и Тупым переулком увенчалась успехом. Борьбу с Кирпичными переулками, проездами и тупиками, увы, помешал довести до победы сердечный приступ.

Там была еще война с домоуправлениями, чтобы они обязательно работали в субботы, когда в стране перешли на пятидневную рабочую неделю, но это я малость увлекся и ушел в сторону.

В ночь на двадцать восьмое противник вел себя тихо, зато наши разведчики не сидели сложа руки, и 'перекрестной разведкой' установили, что в Красной Победе таки находится 105 полк 77 дивизии, а не румыны. Можно вздохнуть спокойно, но до того, пока не вспомнишь про сложные случаи со 105 полком, что были раньше. День прошел тоже тихо, если не считать удар авиации по 14 батальону, впрочем, потерь не нанесший.

Было получено распоряжение из штаба армии -закрепиться на достигнутых рубежах, вести разведку, выделить один батальон в резерв...Наверное, наверху перепутали штаты, у нас бригада была трехбатальонная, что резко ограничивает возможности выделения батальона в резерв. Они, наверное, думали, что у нас четырехбатальонный штат. Но какой-то резерв создали, благо в тот день пришло и 190 человек пополнения. Впрочем, никто из них до нашего отделения не дошел.

Двадцать девятого ни мы, ни противник не наступали. К румынам явно подходили резервы, поскольку и на дорогах были видны столбы пыли, и пленные тоже разные страсти рассказывали. Вообще последним на все сто верить нельзя, они могут наврать: кто из желания напакостить, кто от того, чтобы его, как важного информатора, в живых оставили и что-то вкусное дали. Так что, по-моему, они могут правдиво рассказать только о тенденциях.

Раз подкрепления подбрасываются, а в среде солдат не царит уныние и безнадега, так что можно ждать упорной обороны точно. Может, и контрудара. Бегства— только местами.

Новостью дня стало выдвижение на наш фланг нового соседа, 83 бригады. А пока мы, раз стояло затишье, вгрызались в скаты высоты. Отметку высоты ее я уже не помню, вроде как больше двухсот.

О чем это говорило? Тогда ни о чем, а после -что отметки в районе Красной Победы 140-166 метров, а вокруг Абинской-от 25 до 53 метров. Было и ниже.

Горы заканчиваются за Красной Победой. И потому, чтобы не драться за Абинскую, румынам надо атаковать.

Вечером одна рота из батальона опять ходила на поиск просочившегося противника и опять никого не нашла.

Это был еще не конец. Следующим утром снова ходили на поиски просочившихся, но с тем же итогом. Зато вечером в бригаду пришло пополнение, и из 176 на нашу долю пришлись аж два человека. К тому времени нас было уже шестеро, то боевая сила сохранилась. Поскольку чуть раньше затрофеили румынский ручной пулемет, то теперь отделение состояло их двух околопулеметных групп: группа при 'дегтяреве' (два пулеметчика, командир отделения и Коля Быкадоров) и группа при румынской тарахтелке (два новоявленных при нем номера, старшина второй статьи Ефим Панин, и аз многогрешный). Впрочем, это был обычный вариант, а случались и импровизации. Тогда отделенный Ухватов заменял Панина и командовал нашей группой, а Ефим оставался с первой группой.

Помню, делалось и так: оба расчета с места тормозили огнем румын,

а все прочие зашли с правого фланга и ударили врукопашную. При работе с румынским пулеметом были свои сложности. У нас к нему имелось десяток магазинов, но все двадцатипатронные, которые раз-раз и пустели. Когда первый номер по имени Митяй произносил кодовое слово, Ефим командовал мне, и я шел на подмогу их второму номеру набивать опустевшие магазины. Всем было поручено искать и неукоснительно изымать захваченные у румынов тридцатипатронные магазины, но это сразу не случилось. Румыны никак их на нашем пути не бросали. Если Ефим видел, что румыны подобрались близко, двое, набивающие магазины, это почтенное занятие оставляли и вливались в общий хор стрельбы.

Тридцатое число прошло под знаком нового поиска просочившихся (только ходила резервная рота бригады, а нас не брали) и нескольких внезапных налетов артиллерии, в том числе и на КП бригады. Погиб один человек и ранено свыше десятка. Мы не оставались в долгу и разогнали кавалерийский взвод и обоз, оказавшиеся на дороге вдоль Абина в досягаемости наших 120мм минометов.

К вечеру пришла информация, что полк 77 дивизии оставил важную высоту на нашем стыке. Значит, кто-то ночью пойдет и проверит, так ли это.

Меж тем наступал октябрь. По самарским меркам уже сейчас должно быть прохладно, градусов шесть-десять тепла по данным нашей школьной метеоплощадки, а то и меньше, по утрам могла случиться корочка льда на лужах. А тут на десяток градусов выше, а как идешь в гору, так и хоть раздевайся 'инда взопрел, как озимые'. Ночью случалось холодновато, но вылезет солнышко, и тепло будет. Дождики лили редко и не проливные, так, чтобы не забывали, что они есть и будут. Половина листьев еще зеленые, а остальные либо желтые, либо красные. Благодать, прямо-таки добавка к лету! Мне даже захотелось после войны сюда переехать и жить— не в эту долинку, а в более обжитое место, конечно, хоть в тот же Новороссийск или Туапсе, ведь там и заводы есть, то есть работа и жилье найдутся. К сожалению, не срослось. Не все наши планы реализуются.

Пока же я, как медведь, готовился к зиме, и достиг определенных успехов, ибо заимел румынское одеяло, плащ-палатку и те самые противозмеиные носки (у меня на них были планы только лишь на утепление), а также румынские штаны, которые можно было надеть под галифе. Кроме того, для нужд возможного ремонта были затрофеены подсумок, пехотное кепи, какая-то холщовая сумочка— их собирался использовать как источник материала для закрытия прорех.

Это кроме того тесака и фляги. Кроме того, в планах были пистолет и бинокль, но вот насчет последнего оставались опасения, а не потребуется ли он кому-то из командиров больше, чем мне. Ну и разное по мелочи вроде ремонтных наборов для одежды и тому подобного.

Таскать все это было уже слегка тяжеловато, поэтому стоило подумать о разумном самоограничении. Или сборе нужного, но не объемного и не тяжелого. Табак и спички у руманештов были свои, а вот продукты-увы, явно трофейные советские. Хотя мне сложно было бы отличить кукурузный хлеб происхождения из-за Прута от того, что приготовлен из местной муки. То, что хлеб пекли где-то в Абинской -это совершено точно, потому как кукурузный хлеб долго не лежит. Пока свежий, а еще лучше свежеиспеченный, так ничего, а затем начинает крошиться. Я эти крошки, чтобы не пропадали, высыпал в суп-пюре. На вкус они там не чувствовались, но как бы должны были улучшить сытность того, что ел.

Возможно, это и происходило. Однозначно румынскими мы считали табак и тот самогон, что иногда попадался во флягах у солдат. Возможно, и это было тоже не румынским, а чьим-то другим, но...

Я сказал про это, попытался вспомнить румынские консервы и не преуспел в этом. Возможно, что их и не было, а, может, это моя память ослабла. Впрочем, я не помню и венгерских консервов. Неужели они их не делали? Вроде как в 'Швейке' написано про вонь гнилого мяса от консервных заводов, делающих консервы для австро-венгерской армии. Правда, может, независимая Венгрия от них избавилась?

Хотя с Японией я не воевал, а вот японские консервы ел.

В дни моей службы на Тихом океане в порядке 'освежения запасов' они до нас доходили. Вместе со слухами, что эти консервы захвачены в первый день войны против японцев, когда пограничники захватили несколько плавучих рыбоконсервных заводов, что по договору в наших водах рыбу и крабов добывали и тут же перерабатывали. Вообще прав был Суворов, говоривший, что любой интендант, прослуживший по этой части больше пяти лет, может быть повешен без суда и за дело.

А к тому времени эти банки семь лет в нашем плену пребывали! И кто знает, как они там хранились, и как японцы их делали. 'Освежили'!

Наша тушенка такой срок выдерживала, это проверено, но камчатский краб в японском исполнении? В итоге мы решили, что женам и детям их отдавать не будем, чтобы нежные женские и детские организмы не подвергать опасности, а употребим их сами, под известно что. А это 'известно что' скрасит нашу погибель от козней интендантов. Вечер прошел прилично, плохо стало лишь командиру второго взвода. А нечего дома к водке портвейн добавлять, да еще и без закуски. Совсем в Рижском училище БО преподаватели обленились, не обучив курсантов тому, откуда что берется.

Но пора вернуться в окрестности Абинской.

Первого октября бригада производила перегруппировку. Наш батальон переместил две роты, вторую и третью, на позиции 142 го, а остальные два батальона готовились к наступлению на Красную Победу. Все-таки поселок уже не наш, и завтра нам предстояло его брать, пройдя два километра до него.

В 6.30 второго октября началась атака, и к середине дня атакующие батальоны подошли приблизительно на полкилометра к Красной Победе.

Наша же рота, которая на позиции 142 батальона не пошла, а осталась на левом фланге бригады, вместе с пулеметной ротой отбила две атаки. Румыны очередной раз не прошли и украсили собой пейзаж возле Абина.

Батальоны снова атаковали вечером, но особенно не продвинулись.

За день погибло 9 человек и ранено тридцать семь.

Второго наступление продолжилось. Румыны попытались атаковать во фланги снова, как вдоль дороги Абинская — Шапсугская, так и продвинуться к колхозу Первый Греческий с востока. Румынская оборона удерживалась упорно и значительного продвижения не было.

Рубежи продвижения -все те же скаты все той же высоты, что и вчера, и все те же расстояния до окраины Красной Победы.

Правда, были большие трофеи: 180 винтовок и 20 автоматов, то бишь румыны держались до конца. иначе бы мы уже были в Красной Победе.

А пока она переходила в качестве цели для завтрашнего наступления. Свои потери— 11 убитых, 40 раненых. В том числе два командира рот, в 142 батальоне и в четырнадцатом.

Четвертого числа в боевых донесениях отмечено, что 14 батальон находится на ближних подступах к Красной Победе(западной), а 142 батальон— находится в 300метрах от восточной части Красной Победы.

Потери 26 убитыми, ранеными 67, в том числе ранены два комвзвода 142 батальона. А это уже серьезно, потому как выбыла практически рота, а их в наличии всего девять.

Еще и за два предыдущих дня по полроты.

Пятого задача была прежняя и с 7.30 ее выполняли. под резко усилившимся огнем артиллерии и минометов, доставалось даже КП бригады.

За нашу роту тоже взялись, атакуя в течении дня пять раз, и даже с танками. По условиям местности танки могли двигаться только вдоль реки. Давить наши окопы они не могли, ибо склон для них слишком крут, потому поддерживали атаку огнем с места. Танки не прошли, пехота в массе тоже, хотя просачивающиеся группы снова появились и пытались устроить переполох в тылу.

Их нашли и разогнали. В боевом донесении отмечены трое из нашего батальона, как отличившиеся в бою.

В этот день 14 батальон взял восточную часть Красной Победы, но к вечеру ее оставил, потому как сосед справа под ударом противника отошел к югу. И 14 батальон тоже не удержался.

142 батальон весь день отбивал контратаки противника, трижды отбрасывая румын штыками, к концу дня частью сил был на окраине Красной Победы и на ближних подступах к ней.

За день потеряно 12 убитыми, ранеными 48 человек.

За день шестого числа противник в Красной Победе был полуокружен и перешел к круговой обороне.

Значительного продвижения не было, но трофеев не так уж мало— батальонный миномет, огнемет, 2 станковых пулемета.

Потери у нас тоже большие-18 убитых, 79 раненых.

На седьмое число задачи были прежние, и с 7 00 перешли в наступление. Противник упорно сопротивлялся, неоднократно переходя в контратаки, отчего продвижение вышло незначительное— вчера были в 400 метрах от Красной Победы, сегодня в 300, судя по 142 батальону.

А мы снова отбивали атаки во фланг бригаде, ныне их было три и без танков. Причем румыны сподобились атаковать почти под темноту, с 18.00 до 19.30. Кстати, замечу, что в темноте пламя огнемета выглядит особо зловеще. Оно и днем не сильно радует, когда увидишь его струю даже в отдалении, а во тьме— ну словно там засел Змей Горыныч. Сейчас он прицелится и тебя спалит.

Сразу всплывают архетипические страхи, как наука выражается.

В числе трофеев пять ручных пулеметов. В описаниях боевых подвигов снова два отличившихся из нашего батальона. А вот товарищ Тенчурин из 142го отмечен за то, что ворвался в один дом поселка Красная Победа. заколол сидящих в доме двух румын, потом кого-то забросал гранатами и вернулся к своим. Шустрый оказался паренек, жаль, что только он один ворвался в поселок.

За день убито 15 человек, ранено 85.

Восьмого числа планировалось перейти в атаку на Красную Победу совместно с 83 бригадой, но планы не были приведены в действие, так как 305 батальон этой бригады получил приказ временно перейти к обороне. Румынские атаки и контратаки продолжались, в том числе на уже правый фланг нашего батальона, но он их отбивал.

За день убито 4, ранено 13 человек, что говорит об снижении накала боев. Но в нашем 322м ранены помначштаба батальона и один ротный-видимо, от артогня.

На 9 октября комбриг приказал наступление прекратить и закрепиться на достигнутых рубежах, быть готовым к поддержке наступления 83 бригады и ни в коем случае не допустить продвижения румын на юг. В наступление переходила 83 бригада, а наша обеспечивала ее фланг. 322 батальону также поставлена оборонительная задача— не допустить удара румын на юго-восток, во фланг 142 му батальону и прорыва вдоль дороги Абинская — Шапсугская.

Мы девятого октября не наступали, противник тоже ограничивался огневыми налетами на позиции бригады.

Наши минометчики тоже портили жизнь противнику и накрыли обоз, подвозящий снабжение румынам. За день убито 2 человека, ранено 14.

10 числа был приказ перейти в наступление на Красную Победу совместно с 83 бригадой

Наступать должен был 14 батальон, но противник сам перешел в наступление. поэтому 14 и его сосед -305 батальон 83 бригады занимались ликвидацией этого вклинения и к вечеру его уничтожили.

Сосед слева, 216 дивизия, тоже требовал помощи, ибо его на другом берегу Абина оттеснили назад.

Наша артиллерия и минометы открыли огонь по наступающим, а резервный взвод батальона перешел Абин и зашел во фланг им. Румыны отхлынули, и 589 полк продвинулся на 400-500 метров к северу.

За день погиб один человек и ранено 6.

Десятое октября прошло в том же ключе — разведка, подавление выявленных огневых точек. воздействие на коммуникации противника артиллерией и минометами. У нас убит 1, ранено 7.

Операция затухала по недостатку сил.

Но своего мы добились— ударная группировка противника нас не отрезала, а сама была разгромлена. Чтобы остановить нас, потребовалось подбрасывать еще одну дивизию— 19 пехотную.

Тем временем пришел приказ на передачу наших позиций 216 дивизии и вывод бригады в тыл.

К 6 утра 13 октября мы должны быть сосредоточены в районе западной окраины Шапсугской и окрестностей.

Но опять же должны были быть готовы к нанесению контрудара в случае прорыва противника к Шапсугской.

Но 216 дивизия с нашей сменой запоздала, потому смена началась в 19.30 13го, а переход в новый район дислокации— к 2.00 четырнадцатого.

За день погибло 5 человек, ранено семь. Убит один командир взвода из нашего батальона.

Передача рубежа тоже затянулось, оттого все закончилось уже после полуночи, а выход в заданный район уже к утру. Кроме 14 батальона, смена которого отчего-то задержалась, и части бригадной артиллерии, которая осталась на прежних огневых и поддерживала сменивших нас пехотинцев. День тоже принес потери, снова пять убитых и три раненых. В новом районе началась постройка оборонительных сооружений. Немного отдохнули после ночного марша и начали врываться в скаты высоты.

Пятнадцатого октября по нашему новому месту начала работать немецкая тяжелая артиллерия, обстрелявшая район КП бригады. Загорелся склад боепитания нашего батальона. Разведрота бригады пожар потушила. От огня погибли 5 человек и ранено 32

Убит военврач второго ранга Григорьянц и ранен командир транспортной роты бригады.

Вот так, из боя вышли, сосредоточились в тылу и на тебе-потери!

А еще в ЖБД написано, что в связи с переходом на сторону противника восьми человек из сменившего нас стрелкового полка противник, скорее всего, знает об уходе бригады с позиций.

Возможно, и тот результативный огневой налет тоже обусловлен сведениями от них? Где у нас кто разместился, предатели точно вряд ли ведали, но если немецкие артиллеристы знают, что наша бригада уйдет в тыл, то почему бы не ударить по местам ее вероятного нахождения? Это вполне логично. Как вполне логично после того не брать в плен предателей. Больно дорого обходится жалость к ним. Он сболтнул, что по дороге видел, что где-то там остановились наши части, немцы обстреляли это место, и погибли люди, что были получше этой швали.

Недолго мы пробыли в окрестностях Шапсугской, как пришел приказ о передислокации.

На сей раз передвигались недалеко, всего нескольких километров выше по Абину.

На новом месте принялись создавать рубеж от излучины Абина до щели Мандрыкинской.

Другие батальоны были где-то восточнее, тоже строили свои рубежи.

Замысел командования был понятен— южнее Абина на его левом берегу горы образуют целый пучок ущелий, ведущих на юг. И в каждую щель ведет хоть плохонькая, но дорога.

Жили там когда-то черкесы, потом казаки, вот они ездили в щель Лысенкову что-то для хозяйства заготавливать. Может, и недавно тоже ездили сено косить. Вот по этим дорогам и могут пройти румынские горные стрелки, если их белые носочки еще есть кому носить, потому как побито их было изрядно. Потом я встречал сведения, что третья горнострелковая в боях под Шапсугской потеряла половину своей численности убитыми, ранеными и пленными.

А поскольку мы вроде как ни разу на их артиллерийские позиции не выходили, то большинство потерь придется не на тыловиков, не на артиллеристов, а на те самые отделения и взводы пехоты, пулеметчиков и минометчиков. По моему разумению оказывается, что большинство их попадает в число потерь. Хотя я с их штатом не очень знаком. Помню, что было у них шесть батальонов и разведывательный эскадрон, горной артиллерии двадцать четыре орудия, а противотанковых пушек двенадцать штук. А дальше мои познания их ОШС заканчиваются.

Семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого мы строили оборону.

Правда. 14 батальон перевели в станицу Эриванскую, и он стал строить рубеж фронтом на север.

Все было бы ничего, но за три дня два убитых и несколько раненых— прилетали снаряды и к нам. Так что война не давала о себе забыть. Неплохо бы еще чего-то культурного, а не только рытье окопов, но это слишком роскошно. И так радость, что грунт не очень каменистый, даже ниже среднего уровня!

Двадцатого, двадцать первого и двадцать второго была та же картина.

'Эй, моряк, ты слишком долго плавал...' Была такая песенка в 70е годы, звучавшая с телеэкрана.

Вот и мы слишком долго копали горушки южнее Абина, а без нас стали твориться злые дела. Вечером двадцать третьего штаб армии разразился приказанием командиру 216 дивизии о создании ударной группы из батальона его дивизии и другого из 255 бригады, которая должна перейти в наступление с задачей выйти к исходу 24 октября на рубеж колхоз Первый Греческий, высота 219.8 и хутор, что в 1 километре северо-восточнее высоты 189.9.

Это то, что было нашим, когда мы уходили! А товарищ генерал Пламеневский и его подчиненные это все ...пролюбили! И всего шесть дней нас там не было! Задержись мы на две недели— пришлось бы румынов из Геленджика выбивать! Даже спустя три десятка лет эмоций меньше не стало, когда вспомнил все это. Правда, военному пенсионеру можно выражаться и куда громче, чем находящемуся на службе краснофлотцу.

Но я и тогда не стеснялся в выражениях, когда в час ночи меня подняли и отправили на север, сквозь кромешную тьму и мелкий моросящий дождик. И все жившие на тот момент румыны мужского пола этих слов были удостоены, а также ныне покойные князья Стефан Великий, Александр Куза и Дмитрий Кантемир. На тот момент я больше знаменитых румын не знал, а про Михая Храброго забыл спросонья, а то бы пострадал и его светлый образ.

За ночь мы достигли рубежа развертывания и получили приказ, что в полдень атака.

Две роты атакуют высоту 219.8 с запада, а одна с юга

По занятию ее наступаем через тот самый хутор, а потом на колхоз Первый Греческий.

За утро разведчики что могли, то и обнаружили. Правда, от них укрылось то, что метрах в трехстах ниже вершины высоты 219.8 у румын натыкано полным-полно пулеметов, и они нас ждут.

К двум часам дня мы продвинулись к самому подножию высоты,

а к семи вечера к этому огневому рубежу, сквозь который продвинуться не получилось. На дворе уже смеркалось, поэтому дальше не пошли. Взятый пленный рассказал разные страсти, что в Абинской стоят двадцать танков и две пехотные дивизии немцев, что готовятся к наступлению на нас. И он даже не врал, как выяснилось, только преувеличивал. А вот насколько-кто знал тогда?

Батальон в этом наступлении потерял 10 убитыми и 77 человек ранеными. Захвачено у румын четыре пулемета и довольно много другого оружия, они остались в окопах у подножия высоты, вместе со своими расчетами.

Утро началось с нашей атаки и за день, к пяти вечера, была взята вершина высоты. Но противник (а это были и немцы, и румыны) не побежал, а закрепился на северных скатах и начал зарываться в землю. Ходившая туда разведка утверждала, что даже дзоты строят. День тоже был богат на трофеи— 2 миномета, пять пулеметов и почти сотня винтовок. Среди убитых было довольно много немцев, а спустя годы в документах я прочитал, что, оказывается, покойники принадлежали к четырем разным ротам какого-то немецкого пехотного полка.

Впрочем, то, что немцы при нужде собирают сборную солянку из того, что под руки попалось и затыкают ею дыры, уже новостью не было. И потом под Керчью я такое встречал, да и в Пеште то самое происходило.

Дальнейших наступательных задач не было, было приказано закрепиться, удерживать высоту и ни в коем случае не пропустить продвижения румын через наш рубеж обороны.

Эти слова очень часто повторялись в распоряжениях начальства, и боюсь, что неспроста. Иначе бы нас не отправили брать вот эту высоту 219,8, которую взяли уже месяц назад. Что-то такое происходило с войсками в обороне, и они пропускали удар противника.

Двадцать шестого немцы организовали мощную артподготовку, что шла часа два, а потом семь атак— три только румынами, а четыре немцами. Враз атаковало до роты. Все они были отбиты.

Мы не наступали. Разведка в ночи ходила и донесла, что на скатах высоты созданы узлы сопротивления из 7-8 пулеметов каждый, в том числе и в дзотах. А между ними— рассеяны стрелки и автоматчики. Гарнизон одного дзота до 6 человек.

За три дня боев батальон потерял 47 человек убитыми и 171 ранеными, в их числе убито и ранено восемь средних командиров. С оставшимися силами прорывать румынский рубеж было бы затруднительно.

В ночь на двадцать седьмое румыны обнаглели и дважды пытались провести разведку боем. Но нас они не смогли ни отбросить прямым ударом, ни просочиться. За ночь потерь убитыми не было, зато семнадцать человек ранены-минометы, чтоб их. Мины рвутся даже от удара о ветки, и их осколки падают сверху.

Следующий день прошел тихо. И никого желающего срочно помереть румыны не нашли.

А мы вечером получили новый приказ: к утру прибыть в Адербиевку, где ждать посадки на машины и отправки еще куда-то. Адербиевка-это не очень большое село километрах в пяти (если не ошибаюсь) к северу от Геленджика. Фактически она близко от города, за хребтом что подымается над городом, но ходить через тот хребет напролом— увольте от такой радости.

Лучше обход по дороге, километров уже будет с десять.

Но -удобнее. 'Церковь близко, да идти склизко, кабак далеко, да идти легко'. Вот в горах и познаешь подобную мудрость жизни. Только сдали участок пехоте— вперед и с песней, по маршруту Шапсугская, гора Лысая, перевал Бабича, Адербиевка, сквозь ночь и ветер. К утру немного закапал дождь, но так, чисто для проформы.

216 дивизия со сменой традиционно опоздала, поэтому к четырем утра мы в Адербиевку не попали. Мы еще только-только были сменены стрелками. А впереди было километров двадцать пять горных дорог.

Так что мы тащились аж до завтрашнего утра.

Комбриг от нас донесений не получал, но с 322 батальоном это уже случалось не раз и в более опасные моменты.

Там более, что вечером двадцать восьмого пришла отмена распоряжения о погрузке на машины. И вся бригада должна была сосредоточится в Адербиевке, а личному составу предоставлен отдых.

Отдых продолжался до тридцать первого октября, когда во второй половине дня пришло распоряжение -батальонам начать постройку батальонных узлов обороны на горах Чубатая, Крученая и Острая и подготовить контратаки на север, северо-восток и на запад. К исходу четвертого ноября отрыть окопы полного профиля, построить дзоты и утепленные землянки на весь личный состав.

И мы снова стали вгрызаться в грунт. Так длилось до вечера 2 ноября, когда получено распоряжение оставить строившиеся районы обороны и вернуться в Адербиевку. Нас ожидал после путь в Ново-Михайловское. По дороге это больше девяносто километров. Туда мы и отправились, а в район Шапсугской больше не вернулись. А от Ново-Михайловского путь лежал на север, в район села Садовое. Там нас ждали и без нас справиться не могли.

'Лишь только бой угас, звучит другой приказ...'

Бригада в этих боях заслужила репутацию 'пожарной команды', которая готова явиться на опасный участок и восстановить положение. В этом были и свои прелести, ведь победителю под Шапсугской легче идти в бой под Садовой, зная, что ты смог и сможешь еще. Это отличает обстрелянного бойца от молодого и зеленого— ощущение того, что ты можешь, и не от молодого задора и непонимания. Собственно, такое происходит на любом этапе жизни: человек достигает определенных успехов в работе, с девушками, в учебе, оттачивает умения, потом передает свои знания и навыки детям и внукам. И каждый этап, пройденный им с честью, повышает его ценность и самооценку тоже. Поэтому следующий отрезок пути проходить легче.

Да, у него есть и другая возможность — заменить отсутствие успехов в учебе подвигами в деторождении или удачами в рыбной ловле, сохранив ощущение своей ценности. Или, потерпев неудачу, собраться и вновь попробовать. Младшая моя дочка трижды поступала в мединститут, проваливалась, но в итоге своего добилась. Правда, став студенткой, она поняла, что медицина все же не для нее. Проучившись до конца первого курса, она пришла ко мне и сказала об этом. Катя, услышав, разрыдалась: сколько времени и сил пропали даром. С одной стороны, это так.

Но с другой...Я же сказал дочке, что ничего страшного нет. Она не провела эти годы за битьем баклуш. Конечно, лучше, чтобы она это поняла раньше, но случается и так. Хуже было бы, если она отучилась свои шесть лет, поняла свою ошибку, отработала положенные годы по распределению, в итоге больше десятка лет потратив на не нужное ей, и снова начала бы сначала.

Поэтому давай, Настя, думай, чем займешься далее. А что касается твоей медицины, то знаменитые изобретатели Бернардос и Шухов тоже некогда учились врачеванию, Бернардос даже университет вроде как закончил и диплом лекаря имел. Но они успели заняться и тем делом, для какого родились. Так что и ты сможешь успеть. И пошла дочка думать о дальнейшем.

Вернувшись к нашей роли 'пожарной команды', стоит сказать, что для 'пожарных' это дополнительный риск получить пулю при повторном штурме высоты или этого самого Первого Греческого. Но 'нам не дано предугадать' ... Поэтому 255 бригада получила свою долю славы, и ее личному составу: кому-то она досталась посмертно, кому-то еще при жизни, кому-то и так, и эдак.

Шагая в Ново-Михайловский, а оттуда на Садовый сквозь дожди, я о многом думал, и в том числе о собственной роли в событиях, и как у меня все получалось. И собою был, в общем-то, доволен.

Правда, один эпизод бы явно неоднозначным, когда я наткнулся на замаскированный расчет румын с ручником. Поскольку я их-таки увидел, то успел свалиться за бугорок, прежде чем они меня достали. А когда магазин в пулемете кончился, то рванул вперед.

Тут у румын случился культурный шок от моего вида, второй магазин от мандража не вставился, но наводчик пулемета (или первый номер, не знаю, как он у них числился) попытался прибить меня своей 'збройовкой', как дубиной. Не смог, зато получил штыком под ложечку.

А второй смылся, бросив винтовку, но почти все патроны к пулемету с собой уволок. Оттого мне от расчета досталось оружие, но только с одним полным магазином, и запас табака и кофе у старшего покойника в сумке. Отсутствие патронов в трофеях и избыток табака в них же-сильно раздражало, особенно трофейный табак будил беса внутри.

Так вот, в этой истории еще слегка беспокоило то, что я рванул на пулемет, презрев возможность этой парочки вставить новый магазин.

С другой стороны, внезапная атака на том и основана, что ее не ожидают, что не успеют, не добегут, не вставят или что другое не сделают, и это самое меньшее. Могут и струсить.

А если внезапность не удастся, то атакующие могут и погибнуть. Поэтому как бы все это не было совсем безрассудным поступком, но элементы бесшабашности все же присутствовали.

Поскольку я начал расти над своим уровнем обычного рядового бойца (это, конечно, только начиналось), потому стал задумываться над разными загадками тактики. Например, по дороге на Ново-Михайловку меня одолевала мысль, а правильно ли было то, что румыны гнали вперед горнострелковую дивизию, а мы пользовались обычными стрелковыми дивизиями и морской пехотой, горной подготовкой и снаряжением вообще не блиставшими? Разумеется, еще и тогда понимал, что иногда что есть— то и есть, и ничего с этим не поделаешь.

Поэтому все это, конечно, было из области чистых гипотез, но кто мне мешал поразмыслить?

И так постепенно пришел к выводу, что 'чистая' горнострелковая дивизия здесь была излишней. Хотя, конечно, вьючный транспорт и некоторые навыки помогали, но рельеф был не совсем уж высокогорный, и местность необжитой. Оттого стрелковые соединения с некоторым скрипом справлялись.

Вот если бы воевали мы на схожих высотах в менее обжитом Приморье, тогда да, тяжело бы с доставкой грузов пришлось.

А тут все же дороги и тропы присутствовали, их черкесы и казаки выбили своими ногами, значит, по ним и армейская двуколка пройдет. А где-то и парная запряжка. Специальное обмундирование, горный паек и разные альпинистские причиндалы— тоже были излишни. Пожалуй, оптимальными были бы дивизии типа немецких легких пехотных дивизий, которые как бы являлись гибридом между пехотной и горнопехотной, то есть артиллерия частично горная, то бишь разборная и приспособленная для вьючки на животных.

И транспорт тоже частично вьючный, а частично обычный. Или комплект для усиления обычной стрелковой: дивизион горной артиллерией вместо одного из артдивизионов и несколько транспортных колонн для ее того же. Еще меня беспокоил вопрос, что иметь в роте и взводе для борьбы с пулеметами врага, а иногда и с танками. Здесь, под Шапсугской и Новороссийском танки и самоходки немцев пока бывали не часто, но всегда ли так будет?

Не все же коту масленица. Но мыслей об этом хватило и в послевоенное время, так что пока я не буду все рассказывать, ибо тогда я больше ощущал несовершенство решения этого вопроса, а не какие-то реальные задумки имел.

И в завершение— я немного похвастался своими трофеями, а на пути к новому фронту ощутил, что дал маху, набрав многовато для себя. Оно гнуло к земле,

А начальство, добавляющее то коробку с дисками к 'дегтяреву', то пулеметные ленты, то еще что, все усугубляло.

Поэтому в дороге я с частью барахла расстался. Первою жертвою пали запасы разной ветоши. Закончилось все расставанием с румынским одеялом. Но если тряпку просто сунул под куст и все, то, хоть и с одеялом уже решил расстаться, но просто бросить целую вещь душа не позволяла.

Хотя много брошенного добра я уже успел перевидать.

И когда мы уже недалеко от Ново-Михайловского проходили через хуторок, где разместились наши медики, я и решил отдать трофей им. Был ли это госпиталь или медсанбат-не до разбирательств, и так вырвался на минутку, забежал во двор и увидел девушку в белом халате, из -под которого виднелась армейская форма. Отдал ей: дескать, подарок от морской пехоты, и рысью двинул назад. Там на меня уже рыкнул отделенный, но, узнав, что я порадовал медиков трофеем, отпустил душу на покаяние и без наряда вне очереди.

Он уже дважды лежал в госпиталях, так что движение моего сердца одобрил. Сказала ли сестричка 'спасибо'— тут ничего не смогу сказать, ибо вышло очень поспешно. Ну пусть даже и не сказала от неожиданности— чего уж там. А сестричкам мы всегда оказывали все возможные знаки внимания.

Даже когда во время смены повязки душу облегчишь разными словами, то приносишь извинения, ибо не со зла ведь, а вытерпеть без стона и слов не всегда получалось.

Я чуть позже расскажу историю, уже послевоенную, с одной женщиной -бывшим санинструктором, но пора уже заканчивать повесть про деяния Федора Белозерского и его друзей-товарищей под Шапсугской.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ТУАПСЕ

Пятого ноября мы добрались до Ново-Михайловского. Это тогда был небольшой поселок, где жило тысячи с две народу. До Туапсе от него было почти сорок километров, до моря -буквально рукой подать. Хотя в ноябре даже Черное море не место для купания.

В сентябре— еще можно, но случается и там холодное и дождливое начало осени. Уже зеленых деревьев меньше, чем желтых и красных. Стало холоднее, особенно ночью и по утрам, хотя с куйбышевским ноябрем сравнить нельзя. Стирая свое белье в речке с интересным названием Нечепсухо, это сразу же понимаешь: руки от холода не заходятся. В самом селении был наш бригадный штаб и, кажется, разведрота, а мы — близ поселка, в сараях, домах на выселках, где они покинуты, частью в лесу, в построенных шалашах.

Стоить землянки команды не было. И на прямые вопросы о них нам дали понять, что не будем их тут строить. Отчего все заключили, что быть нам тут недолго.

И правда. уже вечером шестого получили приказ выступать и пошли. Первым— батальон Кузьмина, потом разведчики, потом рота автоматчиков, штаб, мы и 14 батальон — замыкающий.

Марщрут — Псебс, хутора Садовые, Ширинка, Садовое. Мы поступали в распоряжение штаба 56 армии. Черноморская группа войск, рождая этот приказ, рассчитывала, что уже утром седьмого мы будем на месте. Но, правда, приказ был отдан в 11.30, до нас дошел в 18.45, а выступили уже в 20.00.

Оттого и дошли не утром, а ближе к вечеру. Какой из этого следует вывод? Исполнение приказов по команде требует времени на него. Даже если командуешь своему связному сходить с котелками на кухню. А когда передаточных звеньев больше, то и приказ проходит медленнее.

Марш проходил как форсированный, поскольку птичьего лета между Ново-Михайловским и Садовым было около тридцати километров, а по дорогам и обходам все пятьдесят наберется. Дороги были не везде, а прошедшие и идущие дожди сильно прибавили количество ручьев и ширину их. Хоть я и хорошенько смазал сапоги, да и они были еще новыми, но к концу похода вода нашла щель в них. Холодно не было, но сыро и неприятно сыро. Кому-то дождь нравится, а мне нет, даже когда сижу дома и никуда идти не должен,

А что говорить про форсированный марш под дождем! Справедливости ради стоит сказать, что дождь лил не всю дорогу, а какими-то полосами: обойдешь горку, и он перестанет. Ноги давно уже не ноги, а клубки неприятных ощущений, просто идешь, держишь в голове ритм шагов (это помогает, были даже любители стихи читать под нужный ритм, например: 'Идет эта песня, шагам помогая' Луговского). Периодически и песни пели. Знающие люди говорили, что под хорошую песню и идти легче.

Должно быть, я не из них, потому как мне пение не помогало, но старался, как и надлежит краснофлотцу выполнять приказы своего начальства. Но, честно скажу, иногда манкировал, пропуская строчки. Это как бы малый привал в пении. А на большом привале политрук нас поздравил с Праздником. А с каким-даже сразу и не понял, только после этого дошло, что сегодня 7 Ноября!

Ах ты же оказия! Из-за марша и проклятых захватчиков праздник смазан! Кто-то за это точно поплатится, как и за многое другое, например, за женские шмотки, что лежали в сумках бравых горных стрелков. И что-то подсказывало, что визит их в чей-то дом не ограничился изъятием женских тряпок из сундука. Раки и рыбы в Абине славно покушали румынских гостей, теперь очередь речных обитателей Псекупса на дармовую кормежку.

Надеюсь, они не питаются только румынами, и немцами не побрезгуют, если в румынах недостаток будет. Забежав вперед, скажу, что с румынами было действительно плохо. Где-то неподалеку отирались словаки и предатели из туркестанского легиона, но мы с ними вроде не пересекались. Хотя ходил слух, что один наш товарищ в атаке обнаружил двух узбеков из числа продажных шкур и в плен их брать не стал. Посидели в немецком плену, и хватит с вас, время идти на мост, 'что тоньше волоса и острее меча'.

Про Садовую как место прибытия мы уже знали, некоторые знатоки, что слышали, что там течет река Псекупс — тоже нашлись.

А что мы там будем делать, и кто противник—

это пока было неведомо. Раз мы уже остановили прорыв румын на юг, то, скорее всего. нас ждет тоже самое.

А нас ждала ликвидация одной из попыток противника взять Туапсе.

Туапсинская операция длилась уже с августа, и конца и краю ей пока не предвиделось. Основные усилия немцев сосредотачивались вдоль железной дороги на Туапсе (там же шли и нежелезные дороги). Горы Индюк, Семашхо, Два брата и одноименные селения. Здесь оборону держала 18 армия.

А нас перебрасывали к ее соседу слева, 56 армии. Хотя от той же железной дороги нас отделяли не так много километров -это если смотреть по карте. И немцы организовали еще удар здесь, в районе того же Садового, Качканова, станицы Фанагорийской. Большинству людей эти названия ничего не говорят, но чуть севернее нас находился курорт Горячий Ключ, о котором кто-то мог и слышать и даже пить тамошнюю воду. Садовое лежит совсем рядом с рекой Псекупс, что и протекает через Горячий Ключ, только это выше по течению. Гора Качканова и хребет рядом господствуют над местностью.

Там уже воевала наша регулярная соседка— 83 морская бригада, теперь и без нас не обошлись.

Едва мы пришли к Садовой, как в штабе армии уже родился приказ, что бригада должна с утра 9.11. перейти в наступление в направлении— высоты 415.0, 326.4, изгиб безымянного ручья, щель Сосновая 1 км восточнее Киркорова с задачей овладеть высотой 326.4 и к исходу 9.11. выйти на рубеж щели Сосновой. То есть времени на отдых было не много и на подготовку тоже.

И на это были причины: немцы напирали на гору Качканова, пытаясь сбросить с нее подразделения 83 бригады, которые чуть раньше вернули эту гору, оставленную 395 дивизией.

Не сумев спихнуть морскую пехоту атакой, они били по горе артиллерией, поджигая лес. Бригада горела, но стояла и удерживала гору. 4 ноября немцы отрезали на высоте 326.4 часть сил 814 полка, а 5го взяли вершину высоты 415.0. А несколько позже и захватили вершину горы Качканова.

Сменивший 83 бригаду полк 395 дивизии был сбит с вершины и удерживался ниже по склону, когда в 300 метрах от вершины, когда меньше, даже в 100 метрах. И дивизия держалась из последних сил.

Начальство усилило бригаду аж двумя противотанковыми артполками, дивизионом еще одного артполка и гвардейскими минометами. Если что-то забыл из средств усиления— пусть меня великодушно простят. Все это как бы значительное, но вот ИПТАПЫ-это не очень здорово в горах.

45мм пушку по склонам уже потаскать можно, хотя с нашими сильно поредевшие батальонами дело обстояло так, что если кинуть людей на перетаскивание орудий, то атаковать некому будет.

76мм пушки уже по горам не выйдет браво передвигать, а исключительно по дороге, и работать они смогут только прямой наводкой, то есть, чтобы найти им подходящую ОП -еще и постараться надо. А с закрытых позиций ИПТАПовцев обычно стрелять не учили. Если есть довоенной выучки взводный или комбат, обученный и стрелявший так, то еще можно. РС в горах-это средство более морального воздействия.

Но девятого с утра наступления не было, вели разведку на основании полученного дополнительного распоряжения,

а к 15.00 в штабе бригады получили боевую задачу. Приказано быть готовым к наступлению в 6.00 10 ноября, но о начале атаки будет сообщено дополнительно.

Наш батальон составил резерв бригады, а наступали 14 и 142 батальоны.

11 числа началось наступление, и наступающие выдвинулись — 142 батальон до рубежа в 1 км северо-восточнее той самой высоты 326.4, а 14 частью сил вышел к ее южным скатам.

По нам активно работала немецкая авиация, от которой мы уже малость отвыкли.

Но потерь было пока не так много — 7 убитых и 18 раненых. Но в нашем батальоне, хоть и находящемся в резерве, было ранено два комвзвода. Бомбы-то падают не только на передовой, но и в тылу.

На 12 число задачи были следующие:

142 батальон атакует высоту 326. 4 с юга и северо-востока

14 батальону -атаковать эту высоту с севера и одной ротой не допустить подхода резервов противника и подвоза им боеприпасов.

И наша очередь пришла-мы к 15.00 должны были выдвинуться в район юго-западных скатов высоты 415.0, установить связь с 68 морской стрелковой бригадой и быть готовым для удара во фланг отступающему противнику.

Во второй половине дня 14 батальон захватил высоту 326.4, и еще одну безымянную высоту, 142 батальон тоже успешно продвигался. Нас пока в бой не вводили.

В результате боев 11, 12 и 13 числа взяты большие трофеи— 5 минометов и 18 пулеметов, около 70 винтовок, две радиостанции, 8 телефонных аппаратов и 20 километров кабеля, а также много чего другого.

12 ноября издан приказ по 56 армии, в котором за образцовое выполнение воинского долга объявлена благодарность нашему комбригу Гордееву, начальнику политотдела Видову, начштаба Павловскому, командиру 14 батальона Хлябич и всему личному составу бригады.

Некоторую пикантность нашему успеху придавало то, что бригаде малость помогло люфтваффе.

Группа двухмоторных немецких истребителей запуталась в горном пейзаже и отработала не по нам, а по нужной для нас высоте, то бишь по своим. Пока гарнизон высоты пребывал в недоумении, за что их так, батальон Хлябича рванул в атаку и взял высоту с минимальными потерями.

Немного забегая вперед, стоит сказать, что этот успех укрепил славу бригады. Уже третий раз мы исправляли сложное положение, что образовалось, пока нас тут не было. Дополнительный импульс делу придавали сложные отношения между командованием армии и 395 стрелковой дивизией, что прежде оборонялась тут и эти высоты не удержала. Насколько кто и в чем был виноват-я сказать не готов, потом мне пришлось читать документы с беспощадной критикой дивизии. Например, за то, что дивизия хуже всех в армии относится к постройке оборонительных сооружений, и ее начинж только что врагом народа не назван. То, что дивизия костьми ложилась на этих высотах-это да, но и гору Качканова потеряла именно она, потом ее брала 83 бригада, горевшая там в лесных пожарах, потом вершину горы уже 395 дивизия снова утратила.

Затем были потеряны высоты 326.4 и 415.0. Тут уже вмешались мы и взяли их. А 395 дивизия очередной раз истекла кровью и вела бой к концу ноября, уже имея в батальонах зачатую по 20 активных штыков.

Кстати, местность больше помогала немцам, им со своей стороны проще было подбрасывать резервы к горе Качканова, а нам наступать по ее крутым скатам куда хуже.

14 числа был получен приказ сменить подразделения 83 бригады и прочно оборонять рубеж, не допуская прорыва противника в долину реки Псекупс.

Число трофеев увеличилось, к ним добавились 2 верховые лошади, 10 зенитных пулеметов. а число взятых минометов дошло до 7, к ранее указанным двум рациям присовокупились две неисправные, а взятых винтовок — 144. Практически это штатное вооружение одной пехотной роты и половины немецкой пулеметной роты, если мне не изменяет память. Ну, чуть меньше пистолетов, и это понятно, почему. Поскольку перед нами не свежие войска, а дошедшие сюда от Ростова, то можно считать, что здесь легло вдвое больше, чем одна пехотная рота. Теперь уже в трофеях полно немецких плащ-палаток и шинелей, а не румынских. Где бы только затрофеить персонального 'ешака', чтобы таскать все, что предоставило тебе ратное счастье?

Потери тоже были чувствительные— 30 убитых и 97 человек раненых.

При этом из-за проблем с транспортом (этот хребет, как я уже говорил, плохо доступен), то вот неходячих из этих 97 раненых таскали на руках больше десятка километров. Медики не справлялись, поэтому к делу подключались и мы. У меня уже опыт переноски комбрига во тьме имелся, так что и меня не миновала чаша сия. Берешь свой угол шинели (вот какая прелесть в трофеях) и тащишь, с горки на горку, вверх-вниз...Конечно, это не как через хребет с полковником в абсолютной тьме, но тоже чувствуется.

Наши болящие мышцы-это такое, поболят и пройдут, но эти километры оттягивают попадание на операционный стол. А, значит, возможность не стать инвалидом после ранения.

Чуть позже захвачены трофеями еще два ручных пулемета— просто их владельцы были убиты в неудобном месте и их сразу не отыскали.

За пятнадцатое число мы сменили два батальона 83 бригады, а наш батальон совершенствовал свою оборону, вгрызаясь в каменистый грунт.

Конечно, получалось не так, как бы вышло под Краснодаром, но не настолько плохо, как у 395 дивизии.

Семнадцатого числа 142 батальон провел разведку боем и спихнул передний край противника назад, захватив 3 пулемета и 3 миномета, ну и контрольного пленного.

Судя по взятым двум 81мм минометам, кто-то из батальона прорвался достаточно глубоко на немецкие позиции. Это чуть позже немцы прежние огневые средства передали из батальонов в роты, а в распоряжении командира батальона появились 120мм минометы. К этому их частично подтолкнули реалии второй половины войны. А сейчас начиналась только ее середина.

Или так захотелось немецкому офицеру их поставить, чтобы развить огонь в нужном направлении, а тут явились ребята Кузьмина и внезапно испортили малину?

Потери вроде бы не очень большие, трое убитых и 17 раненых.

Восемнадцатое число прошло в немецких контратаках и попытке немцев просочиться между 14 и 142 батальонами.

Для ликвидации этого прорыва сняли с позиций нашу третью роту и оправили на поиски врага. Вернулись они только назавтра, но никого там не нашли. Все дружно ругались, и я тоже, но в душе понимал, что раз надо, то и ходить и будем, потому что пропустишь удар— и повторится прорыв на Новороссийском хребте.

Здесь такое тоже было: по долине фланговым маневром немцы вышли к Фанагорийской.

Я еще расскажу, что может сделать небольшой отряд в такой местности без четкой линии фронта,

пройдя в неплотности обороны, и даже при этом на животе не ползая.

За два дня убито 16 человек, ранено 41, в том числе 2 лейтенанта погибло и 4 ранено.

20 число ознаменовалось сетью мелких уколов противника— небольшие группы проводили разведку боем по всей протяженности обороны двух наших батальонов, ища слабое место. В некоторых исторических романах пишут, что такова тактика фехтовальщика, и он, проводя много легких ударов, так прощупывает защиту противника: как тот успевает их парировать, нет ли у него неправильностей в защите и прочего.

Не знаю, фехтованию я учился только на штыках, а там тактика немного другая и вес оружия тоже.

Но пока немцы ничего не добились

За день убитых не было. Раненых только четыре. Тяжкая страда переноски раненого через горы и речки отменяется.

Должен сказать, что к этому времени наши наступательные возможности закончились. Некомплект был велик, артиллерийская поддержка, хотя и существовала, но не позволяла разнести оборону противника на выбранном участке, местность тоже путала карты, танков использовать нельзя. Чтобы наступать дальше, нужны были резервы, которых тут ни у нас, ни у противника не было.

Поэтому ситуация и зависла. Судьба Туапсинской операции решалась не тут, а восточнее, в районе Семашхо и Гойтх.

Бои там не прекращались, а приблизительно в это время был блокирован Семашхинский 'котел'— несколько горнострелковых полков противника оказались в неплотном окружении между горой Семашхо и меридионально текущей речкой Пшиш.

Эти полки ранее сбили нашу оборону по Пшишу, взяли гору Семашхо, но на этом их успехи закончились. С вершины их столкнули, а потом обходящие наши части снова вышли на реку Пшиш и закрепились там, в тылу у прорвавшихся.

А южнее реки, в довольно высоких горах до километра высотой, густо заросших лесом, в лабиринте ущелий и засела эта группировка. В мешанине речек, ущелий, каменных лабиринтов сплошного окружения установить не удавалось, а поэтому сквозь условное кольцо к немцам проходили вьючные обозы, оттого еда и патроны у окруженных имелись. Боевого духа они не утратили, работать в сложных условиях им не привыкать, приказа на отход не было. Вот немцы и медленно варились в этом котле, потому что в горах нет возможности быстро очистить эту местность.

Поэтому бои шли мелками группами, мы наступали, они оборонялись, потом контратаковали. Продвижение медленное, от елки до дуба, но продолжалось.

Бои с этим котлом длились около месяца. Возможно, я что-то путаю, но сам я под Семашхо не воевал, а потом документов о тех боях добрые люди посмотреть не давали. Надо сказать спасибо, что удалось глянуть на документы нашей 255 бригады.

А вот на документы 83 бригады— нет.

Пора честь знать и совесть иметь. К военным документам допуск был ограничен. А что я — ну да, ветеран флота, но не адмирал, мемории пишущий, к науке никаким боком. в том числе и к Институту Военной Истории. Спасибо, что нашелся одноклассник, имеющий немалый вес в Москве, и по его просьбе, что, возможно, проходила в несколько приемов, мне и кое-что показали. По своей любознательности я бы не отказался от ЖБД соседей или документов тыла бригады, ведь движение боеприпасов-это не только скучные цифры прихода и расхода, но и иллюстрация к тяжести боев, но. повторюсь, и на том спасибо, что дали.

Наше командование еще раз попытало счастье и отдало приказ о наступлении бригады в районе высоты 620,8. 142 батальон должен был, удерживая высоту 326.4, наступать юго-восточнее Киркорова, и выйти на юго-восточные скаты высоты 620,8. !4 батальон, тоже, удерживая прежний район обороны, наступать на юго-западные скаты той самой высоты.

В дальнейшем 142 батальон должен был овладеть вершиной высоты 620.8.

А мы, как всегда в последнее время, обеспечивали наступление двух других.

Снова обращу внимание на то, как командование бригады высоко оценивало 142 батальон и его командира Кузьмина, поручая ему самые ответственные задачи.

Но к этой высокой оценке прилагался и свой десерт: будучи на острие удара, можно и пострадать оттого, что очень хорошо продвигался вперед...

В общем, как писалось в одном романе о гражданской войне: 'Отважных убивают в спину'.

Мысль немного парадоксальная, но достаточно правдивая.

Начало атаки планировалось на шесть утра 24 ноября.

За день небольшое продвижение имелось, но указанная высота осталось у немцев. 'Противник прочно закрепился на безымянном хребте, оборона его насыщена большим количеством огневых средств, и он задерживает наше продвижение артиллерийско-минометным и ружейно-пулеметным огнем'. Классическая такая фраза, часто встречающаяся в боевых документах.

Убито четверо человек, ранено 26. Результат вполне ожидаемый: мы попытались 'залатать тришкин кафтан', изыскав дополнительные силы из тех скромных сил, что имелись. А изысканного не хватило.

25 го подразделения пытались наступать малыми группами, но продвижения не имели.

После чего получен приказ закрепиться на достигнутых позициях и совершенствовать оборону.

Все последующие записи в ЖБД аж до 15 декабря заполнены словами про боевые будни в обороне: противник активности не проявлял, вел редкий артиллерийско-минометный либо ружейно-пулеметный огонь, огнем приданных нам артиллеристов на хребте уничтожена одна или две огневых точки, ходила наша разведка, которая выявила подход чего-то, но сведения требуют проверки, один налет авиации противника...

Но есть несколько записей про действия истребительно-диверсионных отрядов бригады.

Это было нештатное подразделение для выхода в тыл противника и производства там разведки и диверсий. Кроме нас, в батальоне существовал штатный разведвзвод, который тоже ходил в тыл врага и при случае готов был там шороху наделать, хотя основной задачей была разведка. У ИДО— наоборот, основное— наведение шороху, а разведка попутно.

Такое практиковалось не только на Кавказе, но и в других местах, где условия позволяли пройти через неплотную или очаговую оборону противника. Насколько я слышал, последними по времени таким занимались в 38 армии в конце зимы-начале весны сорок четвертого. Мне рассказывал один наш садовод-любитель, тогда служивший сапером, что немцы в тот период наступали, поэтому образовался такой 'слоеный пирог'— здесь мы, здесь немцы, в этом селе левая улица наша, правая — не наша и т.п. Поэтому отряды саперов ходили через неплотный фронт на несколько километров вглубь и портили немецким танкистам завтрашнюю атаку.

Пока танкисты отсыпались перед боем, их танки в ночи закидывались бутылками 'КС', либо все было тише и коварнее -танкисты утром выезжали со двора, где квартировали, и внезапно напарывались на противотанковую мину. После чего шли не в атаку, а менять гусеницу и катки. Потом гусеницу натягивали, проезжали несколько метров и под ней же взрывалась следующая мина. Даже если у соседней хаты стояли другие танки, они, видя такую коллизию, разве сильно полезут вперед? Нет. Поэтому с атакой дело ладилось не очень.

Еще как-то в поезде на юг встретил человека, воевавшего партизаном в Карелии. Он и рассказал, что там партизанское движение работало иначе, нежели народ представляет.

Это в Брянском лесу отряд сидел на оккупированной территории, пока наши войска не освободят область или район, и из лесу ходил на операции.

А в Карелии имелась занятая финнами территория и незанятая. На захваченной же никакие партизаны образоваться не могли, населения крайне мало (республика и до войны была не очень многолюдной), а оставшиеся под оккупацией гражданские содержалось либо в концлагерях, либо под таким плотным контролем, что им партизанством заняться было затруднительно.

Поэтому партизаны приходили с советской территории, обойдя линию фронта по диким лесам, атаковали и уходили обратно. Почти как наши ИДО, только числом поболее.

А тогда к нам в роту пришел младший лейтенант Росляк и предложил добровольцам показать себя в опасном, но героическом деле.

Нет, героическом, но опасном, вот так он и сказал, правильно выбрав акцент. В итоге в ИДО было несколько человек, что являлись практически штатным его составом— сам Росляк, старшина 1 статьи Смоляков, кочегар с 'Коминтерна' Федя Зуев и еще один товарищ из Армении. Его все звали 'Адмиралом' за как-то высказанное желание стать адмиралом и водить флоты по морям. Я его потерял из виду, но судя по всему, что его фамилия в списке адмиралов не попадалась, то, наверное, он не смог дослужиться или решил переквалифицироваться в кого-то другого. А остальные набирались добровольцами. Иногда на один раз.

Я лично ходил в тыл врага дважды, после чего решил, что хватит с меня приключений подобного рода в здешних горах. В первый раз нас набралось одиннадцать человек, второй раз— пятнадцать. Кроме нас, в бригаде был еще ИДО лейтенанта Туманова, но о нем я узнал позже, перекинувшись парой слов с раненым на Малой земле.

Тогда о нем я не слышал, и это правильно. Оба раза мы выходили на тропу, по которой немцы доставляли грузы в район высоты 620.8.

Это горушка лишь чуть в стороне от горы Качканова, точнее, на восток от нее. И которую мы не взяли.

Тропа шла к ней от Кура-Цеце через урочище Три Дуба. Ну, насколько мне помнится, потому как времени прошло уже много, и что-то могло спутаться. Да и карта была у младшего лейтенанта, а не у краснофлотца. Маскхалатов у нас не было, форма-какая у кого есть. Но Росляк отобрал у тех. кто взял бескозырки в рейд, их, и разрешил иметь только тельники. Документы тоже остались 'дома'. С собой взяли двойной комплект боеприпасов, перевязочный пакет, и сухой паек на трое суток. Лопатки остались тоже. Ну, и у кого была— плащ-палатка. Вооружены мы были большей частью ППШ, имелся один 'дегтярев' и одна СВТ с оптическим прицелом. Ваня Самылин с ним работать не умел, это ему лейтенант обменял обычную СВТ на вот такую. Поэтому оптика служила больше для наблюдения. Гранаты взяли только Ф-1, ибо, как пояснил лейтенант, что их бросать в мешанине веток тем удобнее, что их остановит только толстая ветка. Гранаты же с рукоятками легче отклонить от траектории при ударе рукоятки об ветку. Ножи и пистолеты— у кого были, тот и взял. Росляк дополнительно их не добирал.

Зато очень тщательно проверял, не стучит ли где-то в поклаже при ходьбе и не звенит ли металл о металл. И те, у кого стучало и брякало, тут же занимались исправлением.

В первом походе нам проползать хоть немного не пришлось, но хождение темной ночью через густой лес-это занятие еще то! Для ориентировки, где кто, за спиной вешалась закрепленная на воротнике сзади белая тряпица или портянка, чтобы другие могли видеть, где там спина впереди идущего.

Ступаешь очень аккуратно, чтобы под тобой сучки не трещали, но хоть и стараешься, а это получается, как когда. Поэтому по заранее отданному приказанию, если кто-то уж так стал, так стал, что треск аж до Краснодара донесся, то все остальные на десяток секунд останавливались и ждали. Тихо-значит можно продолжать шуметь по мелочи. Еще я очень боялся получить веткой в глаз от впереди идущего или самому напороться. Ну была у меня такая фронтовая боязнь за глаза. Боязни наступить на мину и без ноги остаться-этого не было, но зрение ...Тогда поставил себе зарубкой в памяти раздобыть при случае мотоциклетные или авиационные очки, но и тогда не успел, а потом, хоть и заимел, нужда в них практически пропала. Ну и снова идешь, пытаясь видеть тропу подошвами, как в памятном походе с носилками. Пока прошли и углубились до того момента, когда можно было сесть и отдохнуть, семь потом сошло, то в жар, то в холод кидало. А ведь все тихо было. Никто ни ракетами не подсвечивал небо, ни наобум Лазаря мины не кидал, не кричал 'Хальт!', а впечатлений по уши. Успокаивал себя только тем, что сейчас бы спал, ожидая рассвета-это да, лучше, но с утра по моей ячейке могли и немцы пристреливаться и лес вокруг зажечь, как на горе Качканова. Тогда бы я согласился ходить по ночному лесу, лишь бы не поджариваться на окрестных дровах, как шашлык, и даже без уксуса. В общем, там хорошо, где нас нет.

Такие мысли помогают, что не только ты терпишь, но и другие вокруг и некоторым хуже, чем тебе. Но сложно отрываться от своих страданий и глядеть на чужие— своя-то душа к телу ближе. Росляк тогда шел вторым, а первым длинный Семен из второй роты, у которого были некие навыки по снятию мин. Он даже говорил, что их 'чуэ'. В этом походе немцы их не поставили, так что обошлось без проверки его 'чуйки'.

Недолго посидели, а курильщики только облизывались, ибо никто не позволил в кисет залезать и демаскировать отряд запахом горящей махорки, и снова пошли.

Перед рассветом зашли в какую-то тихую долинку, устроились на отдых в зарослях диких груш. Выставили четыре поста, а Росляк со Смоляковым прошлись по окрестностям, чтобы разведать, куда отходить в случае внезапной явки немцев. Потому как тропа может привести к краю пропасти или вернуть на то же место, а побежишь без дороги— тоже приключения гарантированы. Что интересно, мы даже на отдыхе почти не разговаривали: ощущали себя в тылу врага, и потому, чтобы не демаскироваться себя, больше помалкивали. Теперь я вижу, что ничего в тихом разговоре страшного не было, но это уже позднее знание.

День прошел в ожидании, то на посту, то без того, а покурить вволю дали только под вечер, перед тем, как снялись с места. Пошли мы куда-то на запад, судя по ощущениям, и там стали в засаду. Перекрестный огонь устраивать не стали, расположились на одном пологом скате, но в два яруса.

Если располагаться друг против друга для того же перекрестного огня, то противник может так дернуться, что хоть прекращай стрелять, либо обстреливай друг друга. Огонь, атака, отход-все делать по сигналам боцманской дудки. А она и так звучит мощно, а в ночи еще более слышно.

Росляк показал пункт сбора по дороге, назначил двух старших, которые поведут обратно, на тот случай, если он не сможет. Откровенно говоря, я на местности там не ориентировался, и случись оторваться от своих, то пришлось бы отходить через линию фронта к бригаде. Пароль на четыре дня для выхода был, а если задержишься, то предстояло то, на что средний немец был не способен, то бишь загиб помощнее. Он бы пошел заместо пароля.

И снова лежишь на склоне и до боли в глазах всматриваешься в темноту. Ну, хоть для зрения угрозы в виде сучка нет, и то ладно. Сколько мы ждали-кто его знает, может, и много. Трофейные часы у меня уже были и даже со светящимися стрелками, но, когда при любом позыве будешь глядеть, а сколько там сейчас-это просто издевательство над собой. Проверено, что постепенно дойдешь до заглядываний на циферблат через пару минут. Поэтому лучше терпеть так.

Луны из-за туч не видно. Звезд особенно тоже, рассвета еще нет— лежи и всматривайся. А то, что кое-что распирает-ну, это немного легче, чем ходить по горному склону, и совсем легко по сравнению с бежать по нему вверх...

А вот и то, зачем мы пришли: сквозь тишину начало доноситься нечто неразборчивое, н вот уже какой-то шум есть. И чем ближе, тем более понятно, почему он. Вьючная лошадь ступает по земле, кишечник у нее работает, позвякивает что-то в ее вьючном снаряжении, рядом идет егерь, иногда звякая шипами обувки об камень, на нем тоже побрякивает снаряжение— он ведь не в разведке и не подгонял на себе все, чтобы не шуметь, он у себя в тылу. В итоге каждая составляющая шума невелика, но они складываются, и оттого слышно, что к тебе гости. Даже если они не болтают и не ругаются, споткнувшись в темноте.

Надо готовиться. Росляк перед устройством на позиции гранаты не разрешил применять, тогда пусть и лежат себе.

Вот уже во тьме проступают контуры лошадей, и людей рядом, у некоторых светятся красные точки: сигареты, однако, курят.

И снова позыв закурить. Недели две его не было, даже когда рядом курили— увы, что привычка делает!

Голова обоза доходит до меня.

А вот и сигнал Росляка: 'Тали нажать!' Естественно, без команды голосом, положенной после сигнала дудкой.

Но нам и нечего талями делать.

Поэтому я провел очередью по ближайшим мне фигурам во тьме, целясь больше в лошадей. Так тоже было приказано ранее, потому что наша задача нарушить снабжение противника. Потом следующая очередь туда, где во тьме кто-то дергается и ржет. Тут прямо-таки просится выражение: 'Ржет нечеловеческим голосом', хотя лошадь по своей природе не человек. Но иногда она умирает, как человек, тихо дышит, даже слеза из глаза течет, и слабые звуки, совсем, как у умирающего получаются.

А тут даже не знаю, как это описать— даже кабан, которого режут, так не кричит. В моем секторе обстрела стоящих или идущих лошадей не видно, поэтому надо выполнять следующее распоряжение Росляка: передвинуть переводчик огня на одиночный и стрелять по вспышкам, которые уже есть, судя по звуку-винтовки. а чуть слева даже пулемет прорезался. Теперь решение за командиром, пойдем мы вперед или что? Он выбрал команду на отход, то есть 'Большой сбор!'. Тогда снова переключатель на очереди, пара коротких очередей по вспышкам, и айда верх!

Перекатились через горушку и двинулись к месту сбора. Что интересно, рванув через вершину, я отчего-то не боялся наткнуться глазом на сучок, а бодро двигался вверх и вниз.

На месте сбора все живые, не раненые, только уставшие от бега в горку.

Мы еще прошли немного и устроились на ночлег. Росляк обошел всех, подробно спрашивая, сколько и чего он видел, по скольким стрелял и сколько поразил.

-Докладывайте, товарищ краснофлотец, что вы там видели и по кому стреляли.

— Видел двух вьючных лошадей, товарищ младший лейтенант, в своем секторе наблюдения. По обоим стрелял, и вроде как попал, потому что они обе грохнулись и на ногах больше не стояли.

-А немцы?

-По мне, товарищ младщий лейтенант, стреляло двое из винтовок, я по ним тоже стрелял, но попал или нет, не знаю. Но левее от них стрелял пулемет, очереди три. Звук от немецкого пулемета, не как от румыгского.

-Ладно, — ответил Росляк и перебрался к Ване Самылину.

. Сведя все данные, младший лейтенант объявил нам, что немцы вели около двадцати вьючных лошадей, а с ними шло человек 15-18 солдат с одним пулеметом. Обоз разгромлен. И пояснил для непонятливых, что можно было, конечно, спуститься и попробовать добить тех. кто еще там есть. Но наша задача— нарушить снабжение немцев. Сейчас гансы занимаются помощью пострадавшему обозу, ищут, на чем подвезти то, что было на раненых или убитых лошадях, ну и оказывают помощь раненым солдатам. Пока все это творится, то караван никуда не идет, и его тщетно ждут в месте назначения. Даже если большая часть лошадей и грузов не пострадали, они прибудут на место с запозданием.

Есть еще сложности: если бы мы сейчас взяли кого-то в плен, то пришлось бы возится с ним все время, до того, пока не пойдем обратно.

Если же кто-то из нас будет ранен, то с ним тоже надо возиться. Поэтому с этим обозом разобрались пока так, а вот следующим займемся поплотнее.

Наши вопросы по большей части отпали. Малой войне нас особенно не учили, так что вот сейчас надо доучиться на ходу.

Да, первым делом после выхода в точку сбора надо было осмотреть, сколько патронов осталось в диске. Расстрелял я по обозу около шестидесяти, так что заменил диск в автомате, а тот начал набивать. Потом продолжил, потому как на ходу доснаряжать его не очень удобно.

Это рожок можно и по ходу дела дозаряжать, но лучше, конечно, не в темноте.

Днем основная масса народу ожидала вечернего похода на тропу между зимовниками и Тремя Дубами,

А две пары разведчиков отправились на поиск чего-то еще.

Что им Росляк поручил, нам осталось неведомо, но вернулись они не к вечеру,

а раньше и без стрельбы. Наверное, наблюдали, где там что есть.

Потом пришел и наш черед. Снова испытание для моих нервов с сучками на деревьях, снова хождение по горкам. Но тогда было малость светлее, хотя Семен таки поскользнулся и упал. Плечо он ушиб, но вывиха и перелома не случилось. хотя шипел от боли довольно долго.

В этой засаде было чуть по-другому -мы разделились на две группы и устроились по обе стороны довольно глубокого ущелья.

Даже прямо спуститься по склону не было возможности, разве что прыгнуть с обрыва.

С одной стороны засели шесть автоматчиков под началом Смолякова, а с другой все остальные.

Друг друга не обстреляем, потому как стрелять придется сверху вниз. А вот начинать будем после того, как группа лейтенанта откроет огонь из пулемета и прочего. Дудкой сигналы будут подаваться потом. Вот сейчас обязательно нужен пленный или хотя бы документы с убитых.

И снова потянулось ожидание. Сильно хотелось спать, отчего я мочил лицо мокрой тряпкой. Это ненадолго помогало. И думал о разной ерунде, что если бы мы здесь в августе сидели в засаде, то сильно ли бы нас жрали комары. Внизу течет речушка, вот в ее заливчиках могут они и плодиться.

Или для летающих кровососов есть ограничения по высоте: до километра они еще есть, выше только вши бывают? Я же говорю, о ерунде думалось, но это как-то помогало протянуть время и не заснуть.

А потом и гости пожаловали. Не удержался и глянул, в какую пору немцев носит по доставке нужного? Оказалось, полпервого. Этот обоз был, пожалуй, покороче, вьючного скота голов с двенадцать и сопровождающих человек с десяток.

А вот эти прошляпили нашу засаду и получилось форменное избиение спящих на ходу. Кстати, ребята потом говорили, что те немцы, что плелись в хвосте, не стали вступать в бой, а смылись вдаль, несколько раз стреляя куда-то в нашу сторону. Итого на дороге через какие-то две минуты куча трупов лошадей и людей, ржание раненых животных, стоны подбитых егерей.

Смоляков услышал дудку и скомандовал нам на спуск. И мы попарно стали отбегать в сторону, где можно было хоть как-то спуститься вниз, не поломав себе чего-то.

А те, кто еще сверху, водили стволами на случай того, что кто-то из немцев дернется и проявит нездоровую активность.

Но таких не нашлось.

Я лежал вторым с правого фланга, поэтому очутился на дороге одним из первых.

Эх, там и каша! Стоит прямо столб разных запахов, от горелого пороха до кое-чего, что покидает убитый организм в момент смерти, а попросту навоза, тихое ржание раненых лошадей, кто-то бормочет 'Хильфе' или что-то наподобие. Ага, Росляк говорил, что нам нужен пленный, поэтому мы и начали разбор, кто здесь еще и живой.

По мере подхода к нам присоединялись другие. Увы, с нашего края были только убитые и серьезно раненые, таких до своих не дотащишь. Зато Росляковской группе один достался, как выяснилось, целехонький, хотя и в оцепенении. Его поручили мне и Самылину, явно как самым молодым, они ведь и на себе потянуть смогут. Пока мы выводили немца из культурного шока, прочие изучили груз.

И, как оказалось, в грузе были четыре немецких МГ на станках! Да, вот оказались бы немцы поразворотистей, то вдарили бы по нам из хотя бы пары стволов — ой, не здорово так бы вышло!

Ну и патроны в ящиках и коробках. а также явно какая-то пища. Семен занялся разборкой пулеметов, он откуда-то это умел.

Я этому выучился уже на Малой Земле, а тогда только позавидовал. В общем, вынутые из пулеметов стволы, а также затворы мы взяли с собой. Ящики и мешки, насколько удалось, свалили в речку— ни муке, ни патронам вода в радость не идет. На Росляке оказалась немецкая полевая сумка, которой раньше не было -значит, трофейная. А в ней может и что-то полезное оказаться. Винтовкам разбили приклады и тоже кинули в речку— авось успеют заржаветь.

Ну, а мы продолжали заниматься пленным, путем массажа щек из ступора его вывели, документы изъяли и Росляку отдали, а также связали ему руки. Отправляясь к Туапсе, я подобрал оброненный румынами кусок веревки для вьючки (морским термином я сугубо сухопутную веревку называть не стану). В ней было около десятка метров длины, так что я рассчитывал с ее помощью откуда-то спуститься. Поэтому сейчас было чем спеленать немца.

А для вящего испуга и последующего молчания Самылин сказал ему что-то по-немецки. Я разобрал только: 'Хальт Мауль', но это было не все, что-то еще Ваня сказал, и вроде немец понял, так как усиленно закивал. Ну и снова была продемонстрирована острота кременчугского ножика, и как он все сбривает.

Он тоже правильно понял и молчал аж до наших. Затворы к винтовкам и пулеметам взяли с собой и, отойдя подальше, уронили в воды безымянного ручья. Конечно, был бы вьючный скот, мы бы эти пулеметы довезли до своих на радость трофейщикам, но на спине таскать еще двенадцать килограммов металла-увольте от такой чести.

По дороге мы немца зажимали в коробочку, чтобы он не рванулся просто в кусты или с обрыва. Я с Ваней рассчитывали, что поведем ценный груз только до нашей стоянки, но Росляк обрадовал приказом тащить его аж до своих, что мы и продолжали делать.

И веревки ослабляли, чтобы кровообращение не нарушилось на опасный период, и сигарету ему в рот засовывали и поджигали, и кормили тоже. Увы, пришлось на ходу ему и штаны расстегивать, чтобы не ждать, когда развяжем, он руки разомнет, потом достанет, свершит, застегнет, а уж дальше можно заново связывать.

За ангельское терпение и труды младший лейтенант посудил нам награду и слово сдержал.

Среди добычи нашлись и консервы, которые были с удовольствием съедены, за исключением банки с консервированными говяжьими мозгами. Она не вызвала энтузиазма, вроде как кто-то их уже ел и оценил крайне низко, потому ее не вскрывали, и приехала она за линию фронта.

Куда ее потом дели— не знаю. Возможно, в медсанроту отдали. Там ведь и контуженые были, может, им говяжьи мозги помогут быстрее восстановиться.

И все шло удачно практически до перехода линии фронта, хотя какая там линия фронта— абстракция просто на некоторых участках. И вот по этой абстракции немецкий батальонный миномет и отстрелялся, и вряд ли прицельно, потому что четыре мины кучно легли в стороне, а пятая сильно отклонилась и попала в залегшего Смолякова...

Взрыв— и нет его. Прямое попадание в туловище. Отдельно лежит голова с шеей и кусочком плеч, отдельно таз и ноги. Отдельно одна рука, вторую не то забросило далеко, не то совсем измельчило.

И между ними кровь и фарш из человека.

Мне аж нехорошо стало и стошнило на куст. К тому времени я уже много чего повидал, но этого не вынес.

Да и потом тоже... Человеческие нервы прихотливы. За войну я повидал не менее нескольких сот трупов, а, может, и больше, и в самой разной степени изуродованности. Вроде как должно меня пробирать только в таких фабриках смерти вроде Биркенау или Треблинки, оттого, что закалился, а вот зачастую нехорошо становилось от размазанных деталей голубя по асфальту. Хотя что тот голубь!

Собрали остатки старшины Смолякова в плащ-палатку и понесли к своим, а после захоронили

Как выяснилось потом, в тот день в бригаде он погиб один, а еще кто-то был ранен.

Немец был благополучно доставлен, хотя кое-когда его приходилось поднимать пинками под казенную часть, за что нам объявили благодарность.

Оказывается, он был из резервного батальона, шел на пополнение, но не дошел, и на том его служба Гитлеру закончилась. Документы тоже оказались полезными. И нам с Иваном Росляк в качестве награды отвалил по трофейному пистолету. Мне досталась итальянская 'Беретта'. Где ее младший лейтенант нашел-осталось 'покрытым неизвестным мраком', ибо итальянцы на Черном море встречались, только не под Туапсе, но ладно, где нашел, там и нашел.

Уже в Геленджике я ее сменял на 'парабеллум' у ребят из 142 батальона. Мне хотелось чего-то поосновательнее, а им хотелось кое-чего для охмурения интендантов. Ну, чтобы те носили и не надорвались от его тяжести. Патроны поделили в пропорции -у кого что есть, тот и отдает. Все равно они друг к другу не подходят, если даже зажмешь из жадности, то толку-то от них с другим пистолетом?

Я еще раз сходил в тыл к немцам в составе ИДО. Кстати, вернулись мы 14 декабря, аккурат к смене бригады другой частью. 11 числа вышли, а 14 вернулись. На сей раз нас было пятнадцать, но вернулись все и не раненые-не считать же разбитые коленки и локти боевыми ранениями? Но наши усилия не пропали даром, хоть и для себя мы сами малину испортили. Теперь противник после визитов Росляка в тыл обозы с боеприпасами водил под усиленной охраной, взвода с два, а то и больше. Поэтому их оба раза обстреляли, подбили с десятка два лошадей, и кто ведает, сколько немцев, но дорваться до грузов и документов не удалось. Ответный огонь был плотным и даже прижимал к земле, там, где работали пулеметы. Поэтому 'кого убили-того убили, кого напугали-того напугали'. В принципе это все равно в плюс Росляку и его команде, а также Туманову со товарищами: меньше солдат будет на позициях и меньше они отдохнут, охраняя всю ночь обозы и ожидая гостей из темноты.

Нас в расположении батальона ждала новость-нас сменяют! И правда, в ночи подошли ребята в синих фуражках и деловито сменили нас. Ни тебе задержек, как с 216 й дивизией, ни оттягивания смены под утро. Вообще у меня создалось впечатление, что они немного играли в таких вот деловитых парней, что ни на что не отвлекаются, а делают дело.

Но, возможно, это мне показалось.

Собрались и пошагали обратно в Ново-Михайловский по знакомому маршруту.

Только уже в условиях местной зимы, которая здесь была как в Куйбышеве рубеж октября-ноября, и даже малость теплее. Снег выпадал, но быстро таял. Осталось нас не так много, поэтому все тяжелое оружие тащили на себе. Но уходили в тыл, от войны, и это скращивало трудности и придавало дополнительно хоть немного сил. Тащились медленно, вся бригада собралась в Ново-Михайловке аж через четверо суток. А оттуда последовательно на машинах двигались в Геленджик, где нас разместили в ныне пустующих санаториях возле совхоза 'Идея'.

Это на западной стороне Геленджикской бухты, севернее поселка Солнцедар. А сам город тогда размещался на восточном берегу бухты. Поскольку крепленые вина 'Солнцедар' были довольно популярны и даже в народное творчество попали, эти места я потом вспоминал часто. Кстати, и нам их выдавали в качестве винной порции. Вместо 'наркомовских ста грамм' водки в подходящих местах разрешалось выдавать 300 грамм вина, так что да, попробовал. Запомнилось 'Каберне десертное', но были и какие-то другие вина. Ведь совхоз 'Идея' был задуман, как хозяйство, обеспечивающее геленджикские санатории вином для лечебных целей, вот он и продолжал работать, только уже не на санаторных больных.

Отдых не предусматривал освобождения от рытья щелей для укрытия от бомбежки. А баня? Будет и баня, но потом-сначала щели, ведь город периодически бомбят немцы, а уронить бомбу даже сквозь облака много ли надо? А уж она найдет того, кто щели отрыть поленился.

Насколько я знаю, ИДО в бригаде на Малой земле не практиковался. Разведгруппы от батальонов и бригадной разведроты ходили в тыл врага и при случае там диверсиями не гнушались, особенно когда фронт немцев был еще с дырками. Точнее, я так думал, пока не прочел в журнале боевых действий бригады, что 10 февраля 1943 года убит помощник командира роты ИДО младший лейтенант Майков Павел Александрович. Вот так живешь и не знаешь, что в составе бригады есть ИДО из нескольких рот (ну, так можно понять запись). И не менее странно то, что после околотуапсинских событий это единственная запись об ИДО. Или ИДО планировался к образованию из добровольцев, а заранее создан лишь какой-то кадр для развертывания, может, и из четырех-пяти человек. А потом, по обстоятельствам, он и не был развернут? Темна вода во облацех. Вообще в одной бумаге начала 1943 года Майков назван и командиром заградотряда. Может, заградотряд и ИДО некогда были одним и тем же— 'Сегодня пастух,завтра-музыкант'?

Правда, ИДО был еще в приданом нам парашютно-десантном полку, но я тоже о его походах в тыл противника не слышал.

Для себя я решил, что двух рейдов в тыл врага с меня хватит и добровольно я на это больше не вызовусь.

Причин для такого решения было целый ворох.

Уходишь куда-то и никто не узнает, что случилось с тобой. Документов-то брать не разрешалось. Подобно десяткам тысяч солдат той войны, я не заполнил свой смертный медальон из легкого суеверия, царившего среди нас: дескать, коль напишешь, куда сообщить в случае смерти, оттого и понадобится это.

Конечно, десант может целиком погибнуть и тоже потом поди узнай, что случилось с этим вот имяреком, ушедшим в него. Но там другое: погиб вместе с прочим личным составом, как и матрос с корабля, ушедшего в морскую пучину со всеми, кто был на борту. И могила у всех одна, и у тех, кто остался в запертом отсеке, и у тех, кто принял смерть на палубе. Так вот случилось с эсминцем 'Безупречный', шедшим в Севастополь и разбомбленным в пути. На борту было около двухсот человек команды и 320 человек пополнения для города-героя. Говорили, что из них человек двадцать — девушки из медсанроты этой части. А спасти удалось только троих, проявивших недюжинное искусство плавания и завидную волю к жизни, ибо один из них продержался на воде около суток, как мне говорили. Вот о последних часах их мы знаем только то, что видели трое выживших. Командир эсминца, скорее всего, погиб при затоплении корабля, потому как его сын, служивший на 'Безупречном' юнгой, оказавшись в воде, искал отца, но не находил.

А сам погиб позже, решив с группой других поплыть к берегу, до которого была не одна миля. Про них рассказали, а кто скажет, каковы были последние часы, например, зенитчиков корабля?

И умели ли солдаты и медики 142 бригады вообще плавать?

Про кочегаров могу сказать я, что броситься из жара котельного отделения в холодное море (было лето, но вода явно не теплее двадцати градусов)-тут может быстро сдать сердце.

Ну, в общем, меня это беспокоило, и лучше было без лишнего беспокойства обойтись.

Про мою боязнь за глаза я уже сказал. Ну, и разное по мелочи, само по себе не стоящее подробного рассмотрения, но складывающееся и складывающееся на нужной чаше весов. Например, мы питались в ИДО всухомятку, даже чая подогреть не разрешалось. чтобы себя не демаскировать. Понятно, почему так требовалось, но удовольствия ни малейшего. Поэтому я был готов отказаться, если бы мне предложили снова пойти в рейд. Не мое это, как выяснилось.

Но не предлагали.

Младшего лейтенанта Росляка я больше не встречал, и никто сказать мне не мог, что случилось с ним после того, как он попрощался со мной и остальными неподалеку от щели Сосновая.

Что еще важно: я ознакомился с документом, который называется 'Боевая характеристика 255 БРМП' и подписан комбригом Гордеевым. Это краткий отчет по деятельности ее с момента формирования по 28 ноября, то есть за три месяца существования и боев.

За это время бригада потеряла 570 человек убитыми, в том числе 43 человека командного состава и 1945 ранеными, из них 119 комсостава.

На тот же момент она насчитывала 2275 человек, то бишь где-то половину штатной численности. В наличии было 2048 винтовок и 408 автоматов (довольно приличный резерв оружия получается).

Артиллерия — 2 противотанковые пушки, 3 76 мм пушки, 2 120мм миномета. 15 батальонных и 22 ротных миномета. Откровенно мало, по штату их полагалось куда больше. С пулеметами тоже беда— 11 станковых, 3 зенитных, 26 ручных. И 14 ПТР. В среднем выходит по станкопулеметному взводу на батальон вместо роты и приблизительно по два ручника на роту вместо минимум шести. Оттого мы и таскали трофейные румынские пулеметы— приходилось.