Там подмастерья связывали сыромятными ремнями стражников, а Борис осторожно вытаскивал свинцовую блямбу изо рта у Шломо бен Ашера. Набежавшие женщины хлопотали вокруг его отца. К сожалению, тот был окончательно и бесповоротно мертв. Наконец дон Шломо выплюнул сломанный клык, вытер рот рукавом и выругался. К этому моменту доминиканец продышался.

— Как вы смеете нечестивцы препятствовать святой инквизиции. Вас всех надо сжечь или замуровать заживо, — истерическим фальцетом заорал он, пытаясь освободиться. Подмастерье продолжал удерживать его за ворот.

При этих словах женщины испугано загомонили, и сам дон Шломо растерянно отступил на шаг. Константин выступил вперед и залепил монаху увесистую затрещину. Голова у того мотнулась, он прикусил язык и заткнулся.

— Вы не святая инквизиция, — глядя монаху в глаза сказал он, не повышая голоса, но так, что его услышали все присутствующие во дворе. — Вы обычные разбойники, напавшие на этот дом и убившие невинного человека. Как бандитов, мы вас просто прирежем, а трупы в реку скинем. Если даже вас найдут, то мне ничего за это не будет. У меня есть индульгенция, подписанная архиепископом.

— Но мы в самом деле инквизиция, — панически залепетал доминиканец, — у меня приказ арестовать Соломона бен Ашера за совращение христиан в иудейство.

Сунув руку за пазуху, он вытащил перевязанный шнурком пергаментный свиток. Подошедший Гальперин выхватил свиток и развернул его.

— Это из-за свадьбы, — сказал он, пробежав пергамент глазами, — кто-то донес, что ты свадьбу по еврейскому обряду справлял.

— Так, — Костя, намотав на кулак ворот рясы, потянул его вверх так, что задохнувшийся монах заперхал и встал на цыпочки. — Приказ значит у тебя есть. А ты его предъявил? Нет. Ты представился, когда в дом зашел? Нет. Ты разрешения зайти спросил? Нет. Значит ты бандит и обращаться с тобой будем как с бандитом. У меня, между прочим, разрешение от епископа есть справить свадьбу по еврейскому обряду.

— Свяжите его, — скомандовал Борис подмастерьям. Те шустро завели доминиканцу руки за спину и скрутили их ремнем. Гальперин, тем временем, подошел поближе и схватил монаха за нос. Когда тот открыл рот для вздоха, Борис с силой загнал ему в рот свинцовую грушу, ломая зубы.

— Вот теперь на своей шкуре почувствуешь, как еретикам сладко приходится, — сказал он, обтирая руки подолом его рясы.

— Что делать будем, — повернулся Костя к бен Ашеру, — ты в доме хозяин, тебе и судьбу их решать.

Дон Шломо подошел к крыльцу и опустился на колени перед телом отца. Погладив по щеке, он ладонью закрыл тому глаза и поцеловал в лоб.

— Отнесите его в дом, — поднимаясь на ноги, обратился он к подмастерьям, — и пригласите ребе. А этих пока в погреб.

Монаха и стражников согнали в винный погреб и, раздев их до исподнего, связали по двое спиной к спине. Дон Шломо глянул и приказал дополнительно связать пленникам ноги и уложить их на пол. После чего повернулся и ушел в дом.

— Через сутки пневмония им тут обеспечена, — сказал Борис Косте выходя из погреба.

— Ну и фиг с ними, — отмахнулся Константин, — мне их не жалко, от слова совсем. Шошанна только расстроится. Она деда любила.

— А ты их в самом деле прирезать хочешь?

— Ты меня совсем за зверя имеешь, — усмехнулся Костя, — хотя человеческая жизнь сейчас очень дешево ценится. Вот взяли и прихлопнули старика как муху и ни на грамм сожаления. Старикан он, конечно, вредный был, но не злой.

— Если честно говорить, то стражники не так уж виноваты, — почесал в затылке Гальперин, — старик первый на них полез с кувалдой. Тот его тупым концом ткнул, но перестарался. Дон Ашер в замахе неустойчиво стоял. То, что он голову разбил — это в общем-то трагическая случайность. Вот инквизитора я бы прибил — хамло поганое. Привыкли к безнаказанности, что их все боятся. Прямо как НКВД в 37-й году в Союзе.

— Н-да, дилемма, — задумчиво протянул Николаев, — инквизитора я бы тоже уконтрапупил, а также того, кто в инквизицию донес. Можно ли из того свитка понять, кто это сделал? Если кого-то из них отпустить, то через пару часов вся ихняя кодла здесь будет. Если не отпускать, то тоже, но позже — через сутки-двое. Эвакуировать все семейство мы точно не успеем.

— Безусловно не успеем, — ответил Гальперин. — Во-первых, отвечая на твой вопрос, нет, непонятно кто донес. Не думаю, что это кто-то из членов семьи, но это мог быть любой, кто завидует Шломо или просто любитель делать гадости. Во-вторых, он не уедет без того, чтобы похоронить отца и отсидеть траурную неделю. Про собраться я уже даже не говорю. Но ускорить переезд всего семейства безусловно удастся. Я думаю, недели в две-три можем уложиться. Как бы этих гадов доминиканцев на пару недель задержать?

— Хм-м-м, — Константин поскреб свою шкиперскую бородку, — а что если их стравить...

— Кого с кем?

— Понимаешь, орден бенедиктинцев тоже входит в инквизицию. Они с доминиканцами там бодаются за первенство. Бенедиктинский епископ, который мне разрешение на свадьбу выдал, думаю не преминет воспользоваться случаем, чтобы доминиканцев прижучить. Особенно, если ему все случившееся преподнести соответствующим образом.

— Неплохая идея, — согласился Борис, — может сработать. Тогда и грех на душу брать не надо. Надо обсудить, как и что твоему епископу рассказать, чтобы они их сами наказали построже.

Друзья подробно обсудили вопрос и прорепетировали несколько возможных сценариев разговора с аббатом. Через час Константин, слегка утешив жену, покинул подворье и поспешил в монастырь Сан Хуан де лос Рейос. Борис же отправился помогать домочадцам в организации печального ритуала.

Еще через три часа Костя вернулся в сопровождении полудюжины монахов-бенедиктинцев. Пленники были выведены из погреба и вручены пришедшим. Те повели их со двора с по-прежнему связанными руками.

— Ну и чего ты добился? — спросил Гальперин, когда монахи удалились.

— Все в порядке. Аббат подтвердил свою индульгенцию. Мы с ним вместе в канцелярию святой инквизиции ходили. Ты бы слышал, как он там их по кочкам разносил, прямо кино и немцы. Дело против Шломо закрыли. Этого доминиканца из инквизиции попрут и в дальний монастырь сошлют. Стражника, который деда с ног сбил, на пару лет послушником в монастырь, грех искупать. Остальным штраф на месячное жалование.

— Уф-ф-ф, — облегченно выдохнул Борис, — ну ты герой. За пару часов столько провернул. Я уже думал, что надо брать ноги в руки и мотать из Толедо по-быстрому. Значит можно не торопиться. Пошли Шломо обрадуем.

— Пошли, хотя дела в Толедо ему все равно сворачивать надо. Не в пожарном порядке, но и тянуть тоже не стоит. Сегодня бенедиктинцы с доминиканцами в контрах, а завтра могут помирится и захотят поквитаться. В то, что они забудут, кто им задницу надрал я не верю. Я, кстати, узнал кто донес.

— Да ну... И кто же это?

— Сваха это. Сватовство у нее сорвалось, гонорар ей не заплатили, вот она и решила нагадить.

— Тьфу, удавить бы гадину, да противно руки марать.

— Вот-вот. Я то же самое подумал, когда узнал. Был бы мужик — прибил бы, и индульгенцией откупился бы. Об дуру-бабу пачкаться неохота, но информацию распространить не помешает. По крайней мере, в еврейской общине ей ни одно сватовство больше светить не будет. Да и христиане тоже не особо доносчиков любят.

Глава 11

(Малага, 21 апреля 1489 г.)

Тяжело груженная каракка, огибая мелкие островки в дельте Рио Таталан, не спеша продвигалась против течения. Паруса на фок и грот мачтах были убраны, и лишь бизань наполнялась попутным ветром. Матрос на полубаке каждые несколько минут забрасывал лот и выкрикивал промеры глубины. Лоцман, стоящий рядом с рулевым, отдавал тому короткие команды. Борис с Костей стояли рядом, придерживаясь за леерное ограждение бака и всматривались в поросший лесом правый берег.

— Вот мы и вернулись, — задумчиво произнес Константин, — всего пять месяцев как мы из Малаги уехали, а сколько всего произошло.

— Где же пять, — возразил ему Гальперин, — еле-еле четыре с полтиной. Но случилось действительно много чего.

Прошедший месяц действительно выдался напряженным. После похорон дона Ашера, пока его тесть, соблюдая траурную неделю, сидел в синагоге, теща развила бурную деятельность. Семейным советом было решено перебираться в Андалузию немедленно. На подворье воцарилась суета. Половину немаленького двора заняли фургоны, на которые грузилась мебель и прочая домашняя утварь. Борис с Костей провели еще одну плавку, после чего под конвертер была заложена динамитная шашка. Разбиралось оборудование мастерской. Инструментарий и все кузнецкие припасы заняли три фургона. Куры, гуси и прочая мелкая живность пошла по нож. На кухне весь день что-то варилось и жарилось. Припасов на дорогу требовалось немало. Четверо из пятерых подмастерьев дона Шломо согласились перебраться в Малагу, причем трое из них вместе со своими семьями. Всего набралось более семидесяти человек.

Когда слухи об их отъезде разошлись, на подворье явилась делегация вместе с главой гильдии. Добрых три часа они уговаривали бен Ашера остаться.

— Какой мне смысл оставаться, — покачал головой мастер, — за приспособление, которое я два года назад передал в гильдию, мне до сих пор должны больше тысячи золотых. Теперь из-за ваших интриг погиб мой отец. Я выхожу из гильдии и больше не хочу с вами дела иметь.

Глава гильдии рассыпался в извинениях, обещая в кратчайшие сроки погасить задолженность перед мастером, но тот был непреклонен. Поняв, что уговорить мастера не удастся, олдермен предложил выкупить секрет последней разработки. Дон Шломо, выругался, повернулся и ушел в дом, не желая продолжать разговор.

— А вот это он зря, — пробормотал Константин, — денежку на дорогу срубить не мешает.

— Так в чем же дело, — поддержал его Гальперин, — давай поторгуйся с ними.

— Уважаемые, — начал Костя, подойдя к группе мастеров гильдии, — дон Шломо обижен на вас не на шутку, но мы можем попытаться уговорить его на определенных условиях передать вам секрет обработки клинков, который вас интересует.

Глава гильдии, прищурившись, оглядел друзей. Старческая дальнозоркость, вкупе с ярким весенним солнцем, затрудняла ему оценку собеседников.

— И какие же это будут условия? — через минуту поинтересовался он.

— Во-первых, — начал загибать пальцы Костя, — вы полностью и честно рассчитываетесь с доном Шломо за его прошлое изобретение плюс десять процентов пени за задержку выплаты.

Олдермен кивнул, соглашаясь со справедливостью этого требования.

— Во-вторых, гильдия выкупит за справедливую цену этот дом и подворье.

Старик хотел было возразить, но тут его сын Ариэль зашептал ему в ухо: "Я сам куплю этот дом. Он больше моего и мастерская лучше. Может еще какие-то секреты разгадать удастся по тому, что в мастерской останется." В результате глава снова кивнул.

— В-третьих, за секрет вы заплатите пятнадцать тысяч золотых флоринов дону Шломо и нам с компаньоном пятнадцать процентов комиссионных за посредничество. За это вы получите описание процесса с демонстрацией, но все требуемые ингредиенты и оборудование за ваш счет.

На этом Борис удивленно поднял брови, а вся делегация гильдии загалдела и оживленно жестикулируя начала торговаться. В результате, через полчаса пришли к соглашению. Сумма уменьшилась до одиннадцати тысяч плюс десять процентов комиссионных.

— Ну ты здоров торговаться, — сказал Гальперин, после того как они проводили делегацию за ворота. — Я не рассчитывал больше пяти тысяч получить.

— Учись, пока я жив, — усмехнулся Николаев.

В результате на следующий день казначей гильдии отсчитал им за все-про-все более восемнадцать тысяч золотых, на которые они тут же получили вексель ломбардского банкирского дома. За пару дней до отъезда Борис передал список кое-каких легирующих присадок для тигельной плавки и провел демонстрацию азотирования клинка. Сам мастер Шломо не появился и Гальперин отговорился тем, что тот все еще обижен. Тем не менее все остались довольны.

Две недели вся компания с попутным караваном добирались до Линареса. Там им повезло сразу же арендовать каракку. Больше суток ушло на погрузку. Еле-еле уместили содержимое всех фургонов. В какой-то момент уже собирались оставить часть груза с одним из подмастерьев на следующий рейс, но в конце концов загрузили все. Пришлось выгрузить уже уложенную поклажу и выкинуть из трюма гранитные блоки, служившие балластом. На их место загрузили слитки металла, полученные в последние плавки. Бен Ашер категорически отказался оставить излишки металла. Каракка погрузилась на фут ниже грузовой марки, но шкипер, сдобренный дополнительным золотым вливанием согласился с перегрузом. Единственную пассажирскую каюту а также каюту шкипера отдали женщинам, а мужчины в основном разместились на палубе. По ночам еще было прохладно и спасались от холода походными жаровнями и амонтильядо. Погода стояла в основном безветренная, но Гвадалквивир исправно нес их к Средиземному морю, так что паруса поставили уже только в дельте реки. Еще день плавания вдоль берега и наконец они почти достигли цели своего путешествия. Не заходя в порт Малаги друзья направили шкипера к своему участку на берегу Рио Таталан.

Константин обернулся, услышав легкие шаги за спиной. Шошанна тихонько подошла и стала рядом с друзьями, кутаясь в теплую шерстяную шаль. Костя, не говоря ни слова, привлек ее к себе и укрыл полой своей куртки.

— Долго еще? — спросила она, подняв голову и заглядывая в глаза мужу, — мама плохо переносит качку, ее тошнит постоянно.

— Мы уже почти на месте, — ответил Константин, улыбнувшись, — меньше часа осталось. Вон за тем холмом уже пристань будет видна.

Действительно, за ближайшей излучиной потянулся частокол, огораживающий их землю, и через чуть более сорока минут кораблик пришвартовался к дощатой пристани рядом с верфью, на которой их уже поджидало пол дюжины охранников, а от верфи спешила еще одна вооруженная группа.

К счастью, командир охранников узнал друзей и скомандовал своим людям убрать оружие. Едва они успели сойти на берег, как от мастерских, стоящих в некотором отдалении от пристани, прискакал на коне Хозе — сын их компаньона Шимона. После нескольких минут обнимашек и хлопанья по плечам, он начал распоряжаться и быстро организовал людей на разгрузку судна и послал одного из них за подводами для перевозки. Вскоре беспорядочная суета на причале приобрела более организованный вид. Рабочие взбегали по сходням на палубу, где принимали на плечи груз, подаваемый из трюма талями. Затем, уже значительно медленнее спускались с ним на причал. Там, руководствуясь указаниями мастера Шломо и его жены, раскладывали сундуки, ящики и тюки в несколько штабелей — оборудование мастерской, домашняя утварь и прочее. Донна Хава, сойдя на берег, моментально оправилась от морской болезни и покрикивала на работников, указывая что куда ставить.

— Аккуратнее, — слышалось от нее, — осторожно, там посуда.

Остальные домочадцы его немаленького семейства, а также подмастерья со своими собственными семьями сгрудились в сторонке и растерянно оглядывались по сторонам.