Место под солнцем. Кн.1. Старый свет. ч.2. Толедо

Глава 1

(Близ границы Андалузии и Ла-Манчи, 23 декабря 1488 г.)

Суета на постоялом дворе поднялась еще затемно, едва лучи бледного зимнего солнца окрасили в нежно-розовый цвет заснеженные вершины Сьерра-Морена. Конюхи и погонщики мулов щёлканьем кнутов загоняли животных в оглобли фургонов. Повар с помощниками разогревал завтрак. Служанки бегали по двору разнося глиняные кружки с горячим глинтвейном. Охранники каравана седлали своих коней. Полтора десятка эскудерос занимались тем же самым. Им, правда, предстояла двойная доля работы — подготовить лошадей не только для себя, но и своим кабальерос. Те, в это время, не спеша стягивались в общую залу таверны, чтобы подкрепиться перед дорогой. Простолюдины, в основном, жевали на ходу или складывали провизию в седельные сумки, чтобы перекусить всухомятку по дороге.

Гальперин вскочил при первых звуках бряканья посуды. Маленькая комнатка на втором этаже, которую им с Константином и пятерым охранникам удалось вчера вечером занять, находилась как раз над кухней. Кроватей в комнате не было и спали они все на полу, на набитых сушенным мхом тюфяках. Благодаря чему, никто из рыцарей не претендовал на нее вначале. Пока они со скандалом и звоном шпаг делили дюжину спален постоялого двора, друзья успели обосноваться в ней.

Оставшиеся без кроватей кабальерос, не решились связываться с семерыми вооружёнными людьми и предпочли переночевать на столах в обеденной зале.

Поняв, что разбудившие его звуки не несут тревоги, Борис огляделся, потягиваясь. Охранники также начали просыпаться. Кое-кто уже сидел, протирая глаза. Костя продолжал сладко спать, натянув на голову одеяло. Борис потряс головой, отгоняя остатки сна, и, приоткрыв дверь выглянул на галерею и прислушался.

— Подъем, — скомандовал он, вернувшись в комнату, и потряс друга за плечо.

— А, что? — Николаев спросонья завертел головой, пытаясь понять, что происходит.

— Давай-вставай засоня, надо позавтракать успеть. Караван скоро выходит, — Борис подтянул повыше шоссы из плотного шелка, затянул шнурок на поясе и стал одевать подшитые кожей штаны.

— Ты что, опять верхом поедешь? — глядя на него снизу-вверх, спросил Костя. Он откинул одеяло и вскочил было на ноги, но тут же скривился и зашипел сквозь зубы от боли. — Нет, я еще сегодня не могу, опять на телеге поеду. Может завтра в седло сяду.

— Я тебя предупреждал: "Надевай шоссы", — Борис наставительно ткнул друга пальцем, — но ты у нас гордый: "Я мол даже в тридцатиградусный мороз кальсоны не носил". Вот и стер себе все к едрёна-фене.

Он застегнул пояс и влез в короткие кавалерийские сапоги. Порывшись в сваленных в углу вещах, он вытащил маленькую глиняную плошку с притертой деревянной крышкой и протянул ее другу.

— На вот, смажь. Это гусиный жир — веками проверенное народное средство.

За те три дня, что они добирались верхом до Линареса, Константин, несмотря на тренировки в Малаге, умудрился до крови стереть себе кожу на бедрах. Борис, напротив, достаточно быстро освоился в седле, приподнимаясь на стременах в такт аллюру. Как он выразился: "Не сложнее, чем передвигаться во время бортовой качки по мокрой палубе". В Линаресе им удалось передохнуть денек, поджидая торговый караван. Купцы, привёзшие оружие и припасы для кастильского войска, осадившего город База в Гранадском халифате, везли обратно в столицу вино, оливковое масло, хлопок, шерсть, ткани и другие товары Андалузии. К ним также примкнули несколько местных торговцев.

Присоединится к каравану особого труда не составило. Единственное, что требовалось — это внести достаточно небольшую сумму за общий ночлег и фураж. Продовольствием каждый присоединившийся обеспечивал себя сам. Кроме того, с них взяли обещание защищать караван в случае нападения разбойников. Вообще-то, кроме трех десятков профессиональных охранников, нанятых купцами, к каравану присоединилось еще около сотни вооруженных людей. Тут были наемники, с легкими ранениями, либо те, кто не пожелал продлевать контракт, а также кабальерос, которым надоело воевать, или просто решивших устроить себе каникулы. Сопровождали всю эту гоп-компанию дюжины полторы шлюх-маркитанток, успевавших обслуживать клиентов не только на привалах, но и прямо на ходу в фургонах на тюках хлопка и мешках с шерстью.

Константин, временно неспособный сесть в седло, как и в предыдущий день занял место на облучке одного из фургонов. Его лошадь вел в поводу один из их охранников. Еще двое присматривали за парой вьючных мулов, нагруженных всякой всячиной, которую друзья решили взять с собой из Малаги. Борис, верхом на каурой кобылке, пристроился рядом.

Караван тронулся, когда уже совсем рассвело, но где-то через полчаса они втянулись в узкое ущелье. Солнечный свет не достигал дна и для путников на какое-то время опять наступили сумерки. Возы и фургоны вытянулись в одну линию. Всадники пристроились по бокам или между возами. Тропа петляла между скал, поднимаясь к перевалу. Лошади и мулы тянули тяжело нагруженные возы со скоростью, не превышающей пешеходную. Многие молодые всадники, раздраженные медленным ходом каравана, частенько пришпоривали коней и уносились вперед, чтобы через несколько минут вернуться назад. Главный погонщик вначале попытался их удержать, предупреждая об опасности, но полные удали кабальерос его не слушали. Опытные возницы и охранники, глядя на эти эскапады лишь презрительно кривили губы. Борис не спеша ехал рядом с фургоном, разговаривая с Костей, и усмехался, глядя на выходки молодежи.

Так продолжалось часа полтора, до тех пор, пока солнце не поднялось довольно высоко. Ночной ледок подтаял и молодой кабальеро, ускакавший вперед вместе со своим оруженосцем, каким-то образом спровоцировал небольшой камнепад. Всего-то с десяток камней скатилось с крутого склона, но юнцам этого хватило.

Конь кабальеро сломал обе передние ноги. Сам он получил булыжником по шлему и свалился без сознания. Эскудеро — мальчишка лет пятнадцати, прискакал за помощью к каравану со сломанной ключицей, с трудом управляя лошадью одной левой рукой.

Пострадавших перевязали и уложили в фургон. Коня прирезали и пара пожилых погонщиков за пять минут разделали тушу на мясо. После этого случая всадники, в основном, остерегались показывать свою удаль.

Вскоре после полудни караван достиг перевала. Остановились на привал сразу за мостом через узкую, но бурную горную речку. Водопадик, срывавшийся с карниза скалы, за многие годы выдолбил в камне глубокую чашу диаметром метров двадцать, откуда вода, переливаясь через край устремлялась в ущелье на северной стороне перевала.

— Здесь, по сути, единственное место, где можно нормально воду набрать, — объяснил Косте возчик фургона.

Он соскочил с облучка, быстро распряг лошадей, задал им корму и с двумя кожаными ведрами поспешил к водоему, где уже собралось с десяток людей, набиравших воду для себя и своих четвероногих подопечных. Первыми набирали воду возчики владельцев каравана. Парочка заносчивых кабальерос попыталась было пролезть без очереди, но охранники не дремали и быстро навели порядок.

Гальперин спешился рядом с фургоном, ослабил подпругу и потрепав свою лошадку за шею, протянул ей морковку. Кобылка фыркнула и осторожно, одними губами, взяла лакомство из его руки. Съев морковку, она опять фыркнула и вопросительно поглядела на Бориса, словно спрашивая: "Еще дашь?" Когда он рассмеялся и отрицательно покачал головой, лошадь понимающе прянула ушами и потянула его к воде.

— Вот ведь умная скотинка, все понимает, — смеясь прокомментировал Гальперин.

— Да, они такие, — Константин, морщась слез на землю, чтобы размять ноги, — только что говорить не могут.

Напоив лошадей и повесив каждой на морду по торбе с ячменем, люди сами наскоро перекусили, запивая свою немудренную снедь кто водой, а кто и вином, потихоньку нацеженным из перевозимых бочек. Огня не разводили. Дров поблизости не было, лишь кое-где в расселинах скал ютились редкие кусты барбариса и можжевельника.

Минут через сорок караван двинулся вновь. Дорога пошла вниз, но скорость не только не возросла, но скорее даже уменьшилась. Возничим приходилось притормаживать фургоны, чтобы не покалечить животных. К тому же сама тропа сузилась и обоз из-за этого растянулся. Слева от тропы громоздились скалы, а справа зиял обрыв, по дну которого, метров на двести ниже, с грохотом перекатываемых камней неслись воды Рио Деспеньяперрос.

Еще пару часов обоз медленно двигался, петляя между скалами вдоль ущелья. Солнце скрылось за тучами и с неба начал сыпать мелкий сухой снежок. Сразу резко похолодало и возничие, и всадники натянули на себя еще по одному слою теплой одежды.

— Зябко, — пожаловался Константин Борису, кутаясь в шерстяной плащ поверх овчинного полушубка, — пробежаться бы для согрева, так я сейчас еле-еле ковылять могу.

— Верхом тоже не жарко, — Борис вытащил из-за пазухи оплетенную кожаными ремешками пузатую флягу из толстого стекла, сделал глоток и протянул ее другу, — на вот, погрейся — ликер по моей рецептуре. Гранатовая настойка, настойка алжирской мушмулы, немного амонтильядо, ну и спиртяшкой закрепил.

Николаев понюхал, глотнул и почувствовал, как огненный клубок прокатился по пищеводу и ухнул в желудок. Приятный на вкус напиток был крепостью не менее семидесяти градусов.

Ух-х, хорошо пошла, — передернув плечами он сделал еще один небольшой глоток, затем, заметив любопытный взгляд сидящего рядом возничего, протянул тому фляжку, — на попробуй.

Ямщик схватил протянутый ему сосуд и, сунув горлышко в рот, запрокинул голову. Непонятно чего он ожидал, но через какие-то полсекунды глаза у него полезли на лоб, и он зашелся в кашле. Костя едва успел подхватить выпущенную им флягу.

— Это что за зелье? — поинтересовался кучер, немного придя в себя. — Я такого крепкого пойла никогда не пробовал, его небось из желчи дракона делают.

— Ты много драконов видел? — засмеялся Константин. — драконов не существует, а это просто концентрированное вино.

— Ну я сам не видел, но многие кабальерос рассказывали, — начал оправдываться возничий. — Драконы в горах, в пещерах живут. Они дев похищают и скот у крестьян крадут. В христианских землях их рыцари почти всех вывели, но у неверных драконов еще много водится.

— Врут твои кабальерос. Нет никаких драконов.

— Как это врут? — возмутился ямщик, — они же кабальерос.

— А вот так и врут, — поддержал друга Гальперин, подъезжая ближе, — как все хвастуны.

— Один из них зуб дракона показывал, — не сдавался возничий, — сам видел. Вот такой огромный, — не выпуская вожжей, он развел руки где-то на метр с лишним.

— Все равно врут. Небось слоновий бивень тебе показали или моржовый клык. Вот если бы я этот зуб увидел, я бы точно сказал тебе откуда он взялся.

В этот момент зоологический диспут был прерван громкими криками в голове каравана, за поворотом тропы. Затем до них донесся грохот одного, а затем второго мушкетного выстрела, сопровождаемых многократным эхом, отраженным от стен ущелья. Со стены ущелья по ту сторону пропасти сорвался небольшой камнепад и рухнул в реку. Погонщики натянули вожжи и обоз постепенно остановился.

— Разбойники, — прокатилась весть от фургона к фургону.

— Ну вот, надо отрабатывать свое обещание, — проворчал Константин, спускаясь с облучка.

— Не спеши в драку лезть, — придержал друга Борис. — Тут вон под сотню профессиональных вояк. Небось, без нас справятся. Кроме того, вначале обстановку выяснить надо.

Перемолвившись с одним из приданных им охранников, он отправил его в голову каравана на разведку. Вскоре тот вернулся и доложил, что разбойники скатили на тропу огромный валун, перегородив проезд. Пешеход или верховой пройти может, но фургоны точно не проедут. Сами разбойники засели на каменном карнизе чуть дальше и не дают расчистить тропу, обстреливая караван сверху из арбалетов и мушкетов. Была уже одна попытка атаковать бандитов в лоб, но безуспешно. Один из охранников убит и двое кабальеро серьезно ранены. Караванщики с охраной совещаются, но пока не ясно, как этих разбойников отогнать. Уж очень у них позиция выгодная.

— Шестой год с караваном езжу, — вставил свой комментарий ямщик, — но первый раз вижу, чтобы разбойники так высоко в горы поднимались. Почти каждый раз они нападать пытаются, но обычно уже перед выходом в долину там, где дорога через лес идет. Здесь в горах их заметить легче, деревьев-то нет, чтобы укрыться. И, кроме того, здесь холоднее и до жилья далеко.

— Наверное шайка залетная, — рассудил Николаев, — разбойнички — они народ ленивый, далеко ходить не любят. Или новая банда сколотилась, или перемещаются куда-либо.

— Можно подумать, ты много с разбойниками общался, — усмехнулся Гальперин.

— А чего тут сложного, — пожал плечами Костя, — элементарная психология. Кто в разбойники идет? Те, кому проще чужое добро отнять, чем самому заработать. Значит лентяи.

— Не все так просто. Иногда в разбойники от безысходности идут или из мести. Вспомни пушкинского Дубровского. Или, к примеру, шайку Робин Гуда. Они же от непосильных налогов в лес подались. А тут война уже не первое столетие идет. Кто в первую очередь страдает — крестьяне да ремесленники. Если вражеская армия не разорит до черного волоса, то собственное правительство налогами все соки выжмет. Вспомни, что Наполеон сказал: "Для войны нужны три вещи — деньги, деньги и еще раз деньги".

— Хм-м-м, уел, — признал Константин, почесав в затылке. — Впрочем, для нас это не важно. Нам бы здесь в горах на ночь не застрять. Не лето все-таки. Замерзнем к чертям собачьим.

— Вот тут ты совершенно прав. Сколько нам еще до следующего ночлега ехать? — обратился Борис к возничему.

— Если тропа дальше не обледенела, то еще часа полтора до выхода из ущелья, а там еще пару часов до постоялого двора. А если обледенела, то все три займет, — поразмыслив ответил тот.

— Так, — Борис поглядел на небо, — часа через два с половиной, максимум три, смеркаться начнет. Если в течение часа не двинемся, то, с большой вероятностью, поимеем холодную ночевку. А ну ка пошли сами обстановку оценим, — с этими словами он потянул друга вперед.

Едва они обогнули поворот тропы, как из головы каравана раздался грохот, сопровождаемый клубом черного дыма. Это охранники выпалили по разбойникам из установленной на треногу кулеврины. Гранитная щебенка, используемая вместо картечи, хлестнула по стене ущелья на полметра ниже карниза, на котором засели разбойники. В ответ оттуда прилетело десятка полтора арбалетных болтов. Один из "артиллеристов" вскрикнул от боли и присел, зажимая пробитое плечо. Друзья подошли поближе, но остановились на недосягаемом для обстрела расстоянии.

— Мартышкин труд, — проворчал Костя еще через пятнадцать минут, после очередного бесполезного выстрела, — их так просто оттуда не выковырять. Хорошо позицию выбрали черти. Наверняка среди них профессиональный военный есть.

— Вполне может быть, — задумчиво протянул Борис, продолжая разглядывать позицию противника. — Дезертиры часто в разбойники подаются.

В этот момент, тройка купцов подошла вплотную к запирающему тропу валуну. Помахав привязанной к пике белой тряпицей и, дождавшись ответного сигнала, они отправились на переговоры с бандитами. Стрельба с обоих сторон прекратилась и все с нетерпением ожидали результатов "дипломатической миссии". Борис, грызя ноготь, продолжал сосредоточенно осматривать ущелье впереди. Он даже прошелся пару раз вдоль тропы с задранной головой, изучая скальную стену по левую руку. Переговорщики вскоре вернулись. На нетерпеливые вопросы окружающих, глава каравана лишь разочарованно развел руками.

— Мы им предложили триста реалов, чтобы они убрались из ущелья, — пояснил второй купец, но эти нахалы требуют десять тысяч.

— Это больше, чем вся прибыль, которую мы могли бы получить за свой товар в столице, — добавил третий, — да и у нас просто нет такого количества золота. Почти все деньги на закупку товара ушли.

Он огорченно махнул рукой и направился к своему фургону.

— Вот наглецы, — Константин восхищенно-неодобрительно покачал головой.

— Да, и причем оборзевшие, — Борис перестал грызть ноготь, — но позицию грамотно выбрали, хотя кое-что они не учли. Я знаю, как их оттуда выкурить.

— Ну и... — Николаев вопросительно посмотрел на друга. — Давай Борька, колись.

— Смотри, — Гальперин вытянул руку, — немного выше карниза, где они засели, видишь в стене вертикальная трещина.

— Ну вижу, и что?

— Смотри вдоль нее выше. Она там расширяется и образует как бы узкую воронку. Скалолазы их каминами называют. А вон еще метров сорок выше этот камин запирает огромная булыга. А на ней сверху каменная осыпь. Если эту пробку убрать, все эти камни разбойникам на голову и посыплются. Они их с этого карниза просто снесут.

— И как же ты ее уберешь? Эта каменюка не одну тонну весит.

— Я думаю, что все пять, — ухмыльнулся Борис. — Ты, наверное, забыл, что у меня с собой четыре динамитные шашки. В принципе, тут и одной хватит, но для верности можно две заложить.

— Туда еще добраться надо.

— Это тоже не проблема. Смотри, еще метров десять выше к камину подходит каменная полка, — Гальперин вытянул руку, указывая на стену. — А вот там она спускаться начинает, и к ней можно подобраться вон оттуда.

Просмотрев весь предполагаемый маршрут, Константин признал, что при определенной сноровке и капельке везения он вполне проходим.

— Слушай, а от взрыва нас с этой полки не снесет? — высказал последнее сомнение Костя.

— Не снесет, — уверенно покачал головой Борис. — Во-первых у меня запального шнура много, я успею вон за тем уступом спрятаться и закрепиться. Я посмотрел, там что-то вроде маленькой пещерки есть. Ну а во-вторых, ты внизу останешься. Ты же, итак, еле шкандыбаешь, по скалам лазить тебе сейчас совсем ни к чему. Я кого-нибудь из наших охранников возьму, Хосе, например. Он парень весьма шустрый. Я им в Малаге показывал скалолазную технику на стене Алказаба, так он меня перегнал и первый на башню вылез.

— Так ты что, еще и альпинизмом занимаешься?

— Нет, в горы я не хожу, — передернул плечами Борис. — тем более, что в Израиле горы для альпинизма недотягивают, а вот спортзал посещаю регулярно, раза три в неделю. Если, конечно, в море не иду. У нас в зале стена есть, специально оборудованная для скалолазов. Я попробовал и мне понравилось. А потом и на природе лазил. К северу от Хайфы обрывов над морем полно. Так что, эта стенка для меня — семечки. А для тебя другое задание есть, может быть и более опасное. Тебе, с остальными нашими людьми надо будет, когда я знак подам, приличный шум поднять, чтобы разбойники в мою сторону не смотрели.

Друзья вернулись к обозу. В центре его, между фургонами собрались все расстроенные купцы. Они оживленно обсуждали перспективы ночевки в горах, а также решали кто бы мог ночью проскользнуть мимо бандитов и отправиться в долину за подмогой. Когда Гальперин сказал им, что попытается согнать бандитов с их форпоста, на него посмотрели, как на сумасшедшего. Еще бы, три дюжины вооруженных людей с двумя кулевринами ничего сделать не смогли, а он в одиночку хочет справится с разбойниками. Тем не менее, два прочных конопляных каната, метров по двадцать каждый были выданы ему без разговоров. Ну хочет человек жизнью рисковать — его проблемы, расход небольшой, а вдруг у него получится.

Борис с Хосе сняли теплые, подбитые мехом кожаные куртки и остались в просторных шерстяных рубахах. К поясу Борис привязал небольшой молоток, а десяток железных, кованых арбалетных болтов, динамитные шашки, запальный шнур и зажигалку сложил в матерчатый кошель, который повесил себе на шею. Шею замотал шарфом, а на голову, для защиты от камней, одел позаимствованный у раненного кабальеро шлем-салад.

— Замерзнешь же ты так, — забеспокоился Костя.

— Ничего, надеюсь, не успею окоченеть, — ответил Борис, вешая на плечо бухту каната, — потом отогреюсь. Мне сейчас свобода движений важнее.

Фургон подогнали поближе к стене и двое скалолазов, пользуясь едва заметными зацепами начали быстро взбираться по ней. Через минуту они скрылись за скальным выступом. Константин, затаив дыхание, смотрел на стену. Вскоре Борис с Хосе появились вновь, уже десятком метров выше и стали подниматься вдоль малозаметной вертикальной трещины.

— Прямо как мухи по стене ползут, — прокомментировал возница, — человек так не может, если он не колдун, конечно.

— Никакого там колдовства нет, — вступился за друга Николаев, — это отсюда трещина тоненькой кажется, а на самом деле в нее рука спокойно входит. Вот они за края этой трещины и цепляются. Ну и, кроме того, они ловкие ребята — моряки. Привыкли по мачтам лазить.

— Ну разве что моряки, — согласился ямщик.

Тем временем скалолазы уже поднялись на высоту трехэтажного дома и добрались до упомянутой ранее наклонной каменной полки. Там они присели отдохнуть на пару минут, потом связавшись одной из веревок стали осторожно продвигаться по полке к своей цели.

Не прошло и десяти минут, как они достигли выступа, за которым начиналась та самая воронка. Борис махнул рукой, подавая условный знак. По этому знаку Константин с остальными охранниками, начали палить в сторону разбойников из аркебузов и даже сделали выстрел из кулеврины. Бандиты, естественно, стали стрелять в ответ. Клубы порохового дыма заволокли ущелье. Под этот шум Гальперин забил в трещины несколько болтов и, привязав к ним веревку, обогнул выступ и начал потихоньку спускаться по стенке камина. Разбойники, впрочем, как и большая часть каравана, его не видели и не имели понятия о его присутствии. Спустившись на каменную осыпь, Борис разгреб мелкие камни и пристроил две динамитные шашки между стенкой и валуном. Он воткнул запалы, размотал метра три пропитанного селитрой огнепроводного шнура и поджег его. Убедившись, что шнур не погаснет, Борис прыгнул и, держась за веревку, маятником перелетел за уступ. Упираясь ногами в стену, он стал быстро карабкаться по канату наверх. Хосе с карниза помогал ему, подтягивая веревку. По команде Константина стрелки прекратили создавать шумо-дымовую завесу и весь обоз оттянулся немного назад, за поворот тропы. Скалолазы успели укрыться в предусмотренной выемке, когда с секундным интервалом глухо бухнули оба заряда. В воздух взлетели осколки щебня. Огромный валун, выбитый со своего места, покачнулся, будто раздумывая и, набирая скорость, полетел вниз, сопровождаемый потоком более мелких камней. Разбойники, лишь сейчас увидевшие опасность, завопили и бросились врассыпную. Но лишь парочке из них удалось спрыгнуть с карниза, ломая ноги, когда многотонный груз камней обрушился на ватагу, перемалывая людей в кровавую кашу. Самый большой валун, набрав приличную скорость, от удара по карнизу подпрыгнул, упал на тропу и, прокатившись по ней с десяток метров, ухнул в ущелье. Зато более мелкие камни осыпи создали полутораметровую насыпь на карнизе и прилегающей к стене части тропы, похоронив под собой останки бандитов.

Когда камни перестали сыпаться, Борис с Хосе вылезли из своей пещерки и, убедившись, что дело сделано, отправились в обратный путь. В конце карниза они, перекинув канат через скальный выступ, просто съехали вниз по нему, не заморачиваясь со скалолазанием. Пока они переодевались и отогревались ликером, Константин отправился к караванщикам.

— Кончились разбойники, можно дорогу расчищать, — уверенно заявил он им.

Ему сначала не поверили, но посланные на разведку охранники подтвердили его слова. Вдоль всего каравана прокатилась волна суеты. Охранники, совместно с возчиками подважили оглоблями валун, перегораживающий тропу и скатили его в пропасть. Слегка расчистили тропу, лишь настолько, чтобы гуськом можно было провести телеги, и караван двинулся.

Как ни торопились, пытаясь наверстать упущенное время, в долину спустились уже в полной темноте. К счастью, до того, как совсем стемнело, им встретились заросли можжевельника, и охранники нарубили достаточно смолистых веток, чтобы освещать обозу путь факелами.

Время приближалось к полуночи, когда караван наконец достиг постоялого двора.

Здесь, несмотря на протесты некоторых кабальерос, друзьям, как победителям разбойников, выделили комнату с кроватью, на которой они устроились вдвоем. Охранникам все же пришлось спать на полу на сенниках.

Следующие несколько дней им пришлось отбиваться от маркитанток, которые усиленно пытались вознаградить их доступным им способом. Борис с Костей с благодарностью отказались от подобной награды, но кое-кто из охранников разговелся "на халяву".

Глава 2

(Толедо, 29 декабря 1488 г.)

— Эх, хорошо, — Константин с наслаждением вдохнул холодный зимний воздух, — почти как дома в Воронеже.

— Скажешь тоже, — скептически хмыкнул Борис. — Там в это время сугробы по пояс, а здесь одно недоразумение.

Он махнул рукой, указывая на мелкие пятна снега вдоль стен близлежащих домов, но тут же, поскользнувшись на обледенелом булыжнике мостовой, едва удержал равновесие, схватившись за плечо друга.

— Ну, год на год не приходится, — возразил Николаев, — бывают и малоснежные годы. Зато сырости этой промозглой нет.

Позавчерашним вечером, под холодным проливным дождем они въехали в город, когда стражники уже закрывали ворота. Сопровождавшие их охранники довели друзей к дому родственников Шимона уже в глубоких сумерках, когда уже зажгли субботние свечи. Весь следующий день они отсыпались после почти недельного путешествия верхом, а вечером, по окончанию субботы, хозяин позвал их в свой кабинет.

— Я бесконечно рад принимать в своем доме достопочтенных компаньонов моего кузена, — начал он. — Шимон просил обеспечить, чтобы вы ни в чем не нуждались. Однако, судя по его письму, я думаю, что в моем доме проживать вам будет небезопасно. Я все-таки казначей гильдии и мой дом посещает очень много разного народа. Поскольку вас может искать инквизиция, попадаться им всем на глаза не разумно. Я предлагаю устроить вас в доме у одного из наших мастеров. Не волнуйтесь, это не будет стоить вам ни одного мараведи.

— А мы не волнуемся, уважаемый Ицхак, — перебил его Гальперин, — мы вполне способны оплатить свое проживание. И ваше предложение нас вполне устраивает. Вот только, если есть такая возможность, мы бы хотели поселится у того мастера, который металл плавит и сталь оружейную выделывает. У нас для него будут заказы. Но сталь нам нужна будет особая, по нашим собственным рецептам.

— Хм, вы и сталь выделывать умеете? — удивился казначей, — Шимон мне писал только про зеркала, окна и эту занимательную игрушку — калейдоскоп.

— Мы много еще чего знаем, — вставил свое слово Константин.

— Ну в таком случае вам надо к Шломо бен Ашер, — после секундного раздумья сказал Ицхак. — Он, хоть и немногим старше вас, но сталь оружейную делает лучше многих стариков. И постоянно что-то крутит, меняет.

— Вот-вот то, что нам надо, — обрадовался Борис.

— Прекрасно, тем более, что живет он у самой городской стены, так что вас мало кто видеть будет. И дом у него не маленький, так что комнату вам выделить для него не проблема. Завтра с утра, пока все католики будут на воскресной мессе, мой сын отведет вас к нему. Я сейчас ему записку напишу.

И вот теперь друзья, в сопровождении Ариэля — двенадцатилетнего подростка, третьего сына Ицхака, шагали по пустынным улицам, направляясь к городским воротам Пуэрта дел Камброс, в районе которых находился нужный им дом. Добрались они довольно быстро, вот только мастера Шломо не оказалось ни дома, ни в прилегающей к нему кузнице. Как объяснил им кто-то из домочадцев, мастера с утра вызвали к плавильным горнам за городскими стенами. Поскольку Ариэль знал дорогу, друзья решили не дожидаться возвращения хозяина, а посмотреть своими глазами на металлургию пятнадцатого века.

Выйдя за городские ворота, они почти сразу увидели столбы дыма, поднимающиеся над батареей каталонских горнов, вытянувшихся на узкой полоске земли между городскими стенами и крутым берегом Рио Тахо, огибавшей город. Подойдя ближе, они заметили группу мужчин, что-то оживленно обсуждавших на берегу.

— Дон Шломо, — закричал мальчишка, едва они приблизились, — меня к вам отец с запиской послал...

Один из собеседников, широкоплечий и довольно высокий по нынешним меркам мужчина с густой копной черных волос, в которых кое-где пробивалась седина, прервав разговор, повернулся к вновь прибывшим с недовольной миной. Однако, едва он узнал подростка, как выражение его лица сменилось.

— А, это ты Ариэль, — улыбнулся он и протянул руку. — Ну давай свою записку. Чего там отец хочет? Опять какой-то срочный заказ?

Ариэль протянул ему пергаментный свиток. Мастер развернул его, быстро проглядел текст и, подняв глаза, оценивающе оглядел друзей.

— Хорошо, беги домой, — он свернул свиток и сунул его за пояс, скажи отцу, что я все сделаю.

Подросток убежал, а Шломо бен Ашер повернулся к друзьям.

— Хороший мальчик растет, — сказал он, провожая взглядом Ариэля. — Подождите немного, я сейчас закончу, и мы пойдем ко мне домой. Он опять повернулся к своим собеседникам — молодому человеку лет двадцати-двадцати двух на вид и двум мужчинам постарше. Парень стоял с виноватым видом, выслушивая нотации мастеров.

Пока Борис разглядывал людей, Николаев сосредоточил свое внимание на огромном, более двадцати метров в диаметре водяном колесе и приводимых им в действие многочисленных мехах. Механизм привода был явно сложнее, чем в их стекольном производстве. Впрочем, и мехов было не два, а добрая дюжина, растянувшихся на дистанции более чем в сотню метров.

Минут через пять-семь, раздав какие-то указания, мастер Шломо приглашающе махнул друзьям рукой и направился к воротам. Едва они вошли в город, как на колокольне неподалеку зазвонил колокол, возвещая окончание утренней мессы. Кузнец недовольно поморщился и ускорил шаг.

— Как оружие заказывать, так самое лучшее хотят, а сами такое устраивают, — проворчал он и, заметив недоуменное выражение на лице Бориса пояснил, — это в монастыре Сан Хуан де лос Рейос звонят. Его пару лет назад построили прямо в центре Худерии специально, чтобы показать, что их вера мол правильнее. Под этот монастырь две дюжины домов снесли и синагогу.

— Ладно, Господь им судья, — продолжил он через пару секунд. — Дон Ицхак попросил устроить вас до весны в моем доме. Он также написал, что у вас ко мне какие-то заказы будут. Поселить вас в доме я могу, но он просил, чтобы вас не особо много народу видело, а у меня как раз родственники жены гостят. Есть правда еще флигель, в котором моя старая кормилица жила. Места там не много — спальная, столовая и маленькая кухонька. Старушка умерла этой весной после пасхи. Так, что если вас устраивает и вы не суеверны, то милости прошу.

— Мы не суеверны и нам подходит, — ответил Борис и тут же поинтересовался, — А что за проблемы у вас там на берегу были?

— А-а-а, — махнул рукой Шломо, — подмастерье напутал. Дежурный мастер в другом конце был занят. Там меха прохудились. А этот оболтус угля перебрал и жар слишком сильный поднял. Вместо нормальной железной крицы свинское железо получилось, да и то вместе со шлаком спеклось так, что придется печь разбирать. Он у меня теперь лишних два года в подмастерьях ходить будет. Сколько материала угробил. И на своем горбу будет все это на свалку таскать.

— Так можно чушку раздробить, шлак отсеять, а железо опять переплавить — вставил свои пять копеек Костя.

— Зачем уголь переводить, — удивился мастер, — Чугун все равно чугуном останется. Разве что казанок или сковороду отлить можно, но овчинка выделки не стоит. Мы же все-таки оружейники, а не деревенские кузнецы.

— Вовсе даже нет, — уверенным голосом ответил Николаев, — чугун можно в сталь переделать.

Мастер бен Ашер остановился как вкопанный. Друзья, следовавшие за ним, едва успели затормозить, чтобы не сбить его с ног.

— Как? Ты не шутишь? — он схватил Константина за руку, — если вы действительно знаете этот секрет, просите у меня, что хотите.

— Знаем мы секрет, знаем, — Борис похлопал его по плечу. — Но все же давайте не будем это на улице обсуждать.

— Действительно, идемте домой скорее, — кузнец подхватил обоих друзей под руки и буквально потащил их за собой.

Войдя во двор, мастер повел их в прямо мастерскую минуя дом. Кузница-мастерская была пристроена к глухой стене дома, причем сложенная из дикого камня труба поднималась выше второго этажа дома. Под навесом, справа от единственного входа в мастерскую стояли плетенные короба с древесным углем, а слева штабелем были сложены пустые тигли из обожженной глины. В загоне рядом, старая слепая лошадь неторопливо ходила по кругу, приводя в движения кузнечные меха. Внутри, возле одного из двух горнов, пара подмастерьев проковывала на наковальне заготовку для полуторного меча-бастарда. На верстаках вдоль стены было разложено много другого холодного оружия в разной степени готовности. Мастер оставил на пару минут друзей и отошел проверить работу своих помощников.

— Ну что, сейчас ты язык за зубами не удержал, — Борис ткнул друга в бок. — Что просить за секрет будешь?

— Ну-у-у, — протянул Костя, — работой, я думаю, расплатится. Мы же и пушки хотим делать и все твои корабельные причиндалы.

— Так за это ты же планировал рецептом легированной стали расплатиться. Так и так его раскрывать придется. Не сам же ты оружейную сталь варить будешь.

— Тоже верно, — Николаев почесал в затылке, — ладно, подумаем еще над этим вопросом. Не золотом же с него брать.

— Вот-вот, думай. Может таким же умным как его тезка станешь, — Борис подбородком указал на кузнеца, который клещами ворочал светящуюся красноватым светом полосу металла и что-то объяснял подмастерьям.

— Какой тезка? — не понял Константин.

— Шломо — это же Соломон, — пояснил Гальперин. — Я имел в виду мудрого царя Соломона.

В этот момент мастер, закончив со своими учениками, вернулся к друзьям и жестом пригласил их следовать за ним. Они пересекли мастерскую и через узкую дверь, соединяющую ее напрямую с домом, попали в большую комнату, в которой нетрудно было опознать химическую лабораторию. Как и у них в доме стеллажи и полки были уставлены склянками и горшочками с ингредиентами. Только вместо перегонного куба в углу стоял верстак с различными слесарными инструментами и небольшая наковальня.

Письменный стол с чернильницей и прочими принадлежностями, а также несколько разнокалиберных табуретов завершали картину.

— Так что бы вы хотели за свой секрет? — пригласив друзей садиться, взял быка за рога мастер Шломо.

— Понимаете уважаемый бен Ашер, — начал Борис, — мы вообще-то много секретов знаем. Не только как чугун в сталь переделать, но и рецепты стали, которая много лучше, чем все что в Европе, да и на Востоке делается. Мы из такой стали собираемся пушки сделать на корабль, который мы сейчас строим. И кое-что еще.

— Но пушки же из бронзы льют, — удивился мастер, — сталь ковать надо.

— Лить сталь тоже можно, а также катать и тянуть, — Взглянув на изумленную физиономию кузнеца, Костя тут же поправился, — Нет, катать у нас сейчас не получится, да и тянуть можно разве что проволоку.

— Костя, не гони лошадей, — осадил друга Борис по-русски, после чего обратился к мастеру на ладино, — Мы вам многое покажем и расскажем, но нам бы не хотелось, чтобы эти секреты расползлись. Вы нам дадите клятву, что не раскроете эти секреты по крайней мере в течение трех лет?

— Ни гильдии, ни подмастерьям? — мастер удивленно поднял брови. — Но я же не могу все делать сам, помощники-то мне нужны, а глаза у них есть. И гильдия меня оштрафовать может если узнают, что я устав нарушил.

— Так, это если узнают... И вообще, дон Ицхак рекомендовал вас как экспериментатора. Вот пускай и считают, что вы что-то новое пробуете, а результаты им показывать пока не будем. Тем более, что и у нас не все сразу может получиться. А подмастерья — ну отберите парочку толковых и не болтливых и пусть они тоже клятву принесут. И во все детали их посвящать не будем. Объясним только то, что им знать будет необходимо.

Обговорив все детали, они зафиксировали соглашение на пергаменте, и мастер Шломо скрепил его своей подписью и персональной печатью, которую ставил на выделанные им клинки.

После чего мастер проводил друзей к месту их будущего проживания. Флигель в углу усадьбы им понравился. Две довольно просторные комнаты и кухня были расположены в виде буквы "Г", примыкая к забору так, что образовывали маленький дворик с облетевшим и заиндевевшим розовым кустом в углу.

— Донья Серафима любила сидеть здесь летними вечерами. У нее ноги к концу жизни отказывать начали. Она уже с трудом передвигалась, но очень хотела моих внуков дождаться. Не успела, к сожалению, — сказал Шломо с тоской в голосе. Видимо он искренне любил свою кормилицу.

Оставив друзей устраиваться, кузнец ушел, сказав, что распорядится принести вторую кровать и пошлет слугу за их вещами к дону Ицхаку. Договорились также, что пока родственники жены не уедут, Борис с Костей будут столоваться у себя в комнате.

— Ну как тебе тут? — Гальперин широким жестом обвел комнату.

— Вполне прилично, мне нравиться, — пожал плечами Костя, — во всяком случае просторней и уютней чем в той таверне в Кордобе. Я уже не говорю обо всех постоялых дворах по дороге.

— В Кордобе-то мы меньше недели жили, а тут несколько месяцев провести придется.

— Ну ты разбаловался. Понятно, у нас в особняке места намного больше. Ты свою квартиру в Хайфе вспомни, да и я с Диной, пока в Воронеж не переехали в двушке хрущобной жили, поменьше этой.

— Да я даже не о тесноте. Просто там мы как-то обжились, а здесь все с нуля надо налаживать. Ладно, давай устраиваться.

— А чего там устраивать особенного? Спать будем в той комнате, а здесь у нас рабочий кабинет будет.

— Ну раз рабочий, то нужен письменный стол и, желательно, большой, чтобы мы оба за ним поместиться могли. Кроме того, ширма нужна, чтобы если кто зайдет вдруг, не видел, что мы за тем столом делаем.

— Это у тебя уже паранойя, — усмехнулся Константин.

— Может быть, но как сказал один умный человек: "Если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит". Кто-то же донес на тебя в инквизицию.

— А ты уверен, что кто-то донес? Может сам Шимон решил сплавить нас подальше, чтобы супердоходный бизнес к рукам полностью прибрать. Процесс-то налажен, дальше и без нас справиться могут.

— И у кого же тогда паранойя? — Борис толкнул дверь и, подхватив Константина под локоть, вывел его во внутренний дворик флигеля.

— Смотри, — продолжил он, остановившись напротив розового куста, украшенного кое-где красноватыми плодами. — Если бы у него такие мысли были, то совсем не надо нас отправлять куда-то. Намного проще нам на месте несчастный случай организовать, или несварение желудка от полуметра хорошо заточенной стали в кишках. А так, мы же можем вернуться и спросить за разводку. Если уж мы сюда благополучно добрались, то скорее всего ничего подобного он не замышлял. Может мысль подобная у него и мелькала, но ходу он ей не дал. Он же и так две трети прибыли имеет. Стоит ли из-за оставшейся трети грех на душу брать. Впрочем, смотря для кого. Кто-нибудь недалекий, наверное, пошел бы на это. Но Шимон мужик умный, хотя своего не упустит. Резать курицу, которая золотые яйца несет он точно не будет. Меньше чем за полгода мы ему производство зеркал, гелиограф, калейдоскоп и стеклянные окна наладили. С каждого, он очень неплохую прибыль имеет. Кроме того, он перед самым отъездом у меня интересовался, нет ли у нас еще каких-либо интересных проектов. Я ему сказал, что есть, конечно, но идеи должны созреть. Так он выразил надежду, что к нашему возвращению они созреют. Значит он рассчитывает на наше возвращение, и хочет поучаствовать в развитии новой технологии и поиметь с этого свой гешефт.

— Наверное ты прав, — Костя почесал в затылке, — Чтобы всю механику поддерживать, одного Хозе маловато будет, особенно когда износ накопится. Он, конечно, парень толковый, но я ему еще не все рассказал, а сам он так быстро не дойдет. К тому же, я надеюсь, тебя эти оба медика в обиду не дадут. Они тебя еще не до конца высосали.

— Вот именно. А тебя сейчас мастер Шломо высасывать будет, и пока не опустошит, охранять будет как зеницу ока.

В этот момент дверь приоткрылась и во дворике появился вышеупомянутый мастер.

— Вторую кровать поставили, за вещами послано, — сообщил он, — обед служанка принесет часа через полтора. Нужно ли вам что-либо еще?

— Стол письменный нам побольше нужен, — стал перечислять Гальперин, загибая пальцы, — кресел парочку еще, а то тут только одно, пару табуретов на кухню, ширму... Да, еще бумаги побольше и лампу.

Мастер Шломо вытащил из-за пояса кусок пергамента и угольный карандашик, и стал записывать требования.

— О, и карандашей таких штук пять, медной проволоки побольше, и еще..., — Борис порылся за пазухой и вытащил кошелек. Отсчитав полтора десятка золотых монет, он протянул их кузнецу, — будьте так любезны поменять их на серебро и медные монеты. Причем мне нужно их одинаковое количество тех и других и, желательно, одного размера.

— А когда же вы мне расскажете то, что обещали? — поинтересовался мастер Шломо, пряча пергамент и монеты в собственный кошель.

— После обеда подходи, начнем рассказывать, — вступил в разговор Костя, — только учти — это рассказ не на один час, а вернее даже не на один день.

Мастер ушел, пообещав прислать все заказанное.

— Пошли во дворик, разомнемся перед обедом, — сказал Борис, когда за Бен Ашером закрылась дверь, — а то мы сегодня зарядку пропустили.

— Пошли, только зачем тебе медь-серебро?

— Как зачем? Вольтов столб делать буду. Ноутбук запитать надо же. Он у меня в Кордобе совсем разрядился. Я же этому астроному в университете все навигационные таблицы северного полушария вручную переписывал с экрана для сверки.

Мастер Шломо появился через пару часов, когда друзья уже прикончили обед и успели разобрать свои, принесенные ранее, дорожные сумки. Он принес с собой приличную стопку плотной, желтоватой бумаги, карандаши и большой кошель с монетами. Все остальные заказанные вещи были доставлены еще раньше.

Друзья уселись по обе стороны кузнеца за массивный письменный стол и процесс обучения начался с урока химии, поскольку Бен Ашер, видимо желая показать, что и сам он не лыком шит, принес также свиток с каким-то алхимическим трактатом, описывающим превращения сущностей.

— Забудь, — отрезал Николаев, — всю эту Аристотелеву чушь по поводу земли, воды, огня и воздуха. На самом деле элементов не четыре, а около сотни, и они друг в друга никогда не превращаются, но могут соединяться и смешиваться.

— Смотри, — Борис выписал на листе бумаги символ "Fe", — так мы обозначаем железо. Оно само по себе элемент, но в земле оно находится связанное с другими элементами. В основном с кислородом и серой. Кислород — это то, чем мы дышим и то, что вызывает ржавление железа. Ты же знаешь, что железная руда — красноватая. Это потому, что там много ржавчины, — он выписал на следующей строчке формулы окиси железа и железного колчедана.

— Когда ты греешь руду с углем, — продолжал он, выписывая символ "С", — то он отнимает кислород и серу у железа. — Последовавшая затем запись восстановительной реакции заставила мастера Шломо запустить обе пятерни в свою густую шевелюру, на которой каким-то непонятным образом держалась маленькая замшевая кипа.

Часа через три с небольшим мастер совершенно обалдел от объема свалившейся на него информации, но, кажется, начал что-то понимать.

— Я думаю, что на сегодня хватит, — сказал Гальперин, зажигая масляную лампу. Ранние зимние сумерки уже затопили дворик и сквозь слюдяное окошко уже почти ничего не было видно.

В этот момент раздался стук в дверь.

— Отец, ты здесь? — Раздался из-за двери звонкий голосок и дверь слегка приоткрылась.

— Здесь я, заходи — машинально ответил Шломо не отрывая взгляда от покрытой формулами бумаги.

Друзья повернулись к двери. Из-за ширмы показалась тонкая девичья фигурка.

— Я тебя в мастерской искала, а ты тут, — сказала она, подходя ближе. — Мать ужинать зовет.

Едва лицо ее оказалось в пятне света, у Константина перехватило дыхание. Ему показалось, что он вернулся в Одессу на десять с лишним лет назад, когда встретил у ворот дома свою будущую жену. Те же смоляные кудри, спадающие из-под мантильи крупными кольцами на плечи, тот же самый абрис лица, точенная шея, глаза под опахалом густых ресниц.

— Дина, — еле слышно выдохнул он.

— Это моя вторая дочь, Шошанна, — не глядя представил девушку мастер Шломо.

— Меня зовут Барух бен Йохим, — Гальперин поднялся со стула и слегка поклонился, — а это мой друг Константин. Он настолько поражен вашей красотой, что у него язык отнялся.

Девушка улыбнулась, обнажив ровные жемчужные зубки, и чуть кокетливо наклонила голову.

— Костя, не спи — замерзнешь, — Борис толкнул друга коленом, но тот продолжал сидеть, не отрывая глаз от девушки. При детальном рассмотрении он начал замечать различия. Глаза у Шошанны были не карие, а серые, немного другой разлет бровей, чуть более пухлая нижняя губа. Тем не менее сходство было поразительным.

Под пристальным взглядом Кости девушка смутилась и, отступив в тень, потянула отца за руку. Мастер Шломо поднялся, по-прежнему рассматривая исписанные листы.

— Да-да, — он наконец оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на друзей. — Мне надо все это обдумать. Продолжим завтра. Я сейчас пришлю служанку с ужином.

Когда отец с дочерью уже стояли в дверях, Борис, еще раз поклонившись, сказал: "Уважаемая сеньорита, я буду вам бесконечно признателен, если вы не будете никому о нас рассказывать".

Девушка удивленно распахнула глаза, но ничего не сказав, закрыла за собой дверь.

Борис повернулся к другу.

— Костя, ты чего это, как пыльным мешком пристукнутый. Девушка тебе улыбается, а ты сидишь букой — прямо не узнаю тебя.

— Ты что, не видишь, — Константин вскочил и в волнении забегал по комнате, — она же копия Дины.

— Ну ты скажешь тоже... Я Дину помню голенастой девчонкой, в классе пятом или шестом. Я же ее с момента нашего отъезда из Одессы ни разу не видел.

— А я тебе говорю — одно лицо, — Николаев в возбуждении взмахнул руками, — только глаза другого цвета.

— Ну вот и прекрасно, — Борис облапил друга и силой усадил его в кресло, — значит мы тебя тоже оженим. И родному тестю и все секреты передать не жалко.

— Все бы тебе шутить, — отмахнулся Костя, — а для меня это не шутки. Меня как током ударило.

— А с чего ты решил, что я шучу? — Гальперин согнал улыбку с лица. — Я просто рад за тебя. И на самом деле, твои знания будут калымом за невесту. Он же сам сказал, чтобы просили, что хотим. Вот мы и попросим отдать за тебя дочку. И не надо будет как Иакову семь лет за жену отрабатывать. Надо только узнать, не просватана ли она еще.

— О чем ты говоришь? — с легким раздражением возразил Костя. — Она же минимум в два раза меня младше. А может и в три. Я же не педофил какой-то.

— Ну ты скажешь тоже, — возмутился Борис, — ей на вид лет пятнадцать. Ну может чуть меньше. Самый возраст для замужества в эти времена. Тут в шестнадцать-семнадцать уже девки перестарками считаются. Вспомни сколько шекспировской Джульетте было. Вернее, еще через столетие будет. Вот мою Яэль возьми — ей только в феврале двадцать один год исполнится, а она уже два года как ребенка потеряла. И замуж ее выдали в шестнадцать с небольшим.

— Может ты и прав, — Николаев поскреб в затылке, — только я по сравнению с ней старик. Нет не могу. Извращенцем каким-то себя ощущаю.

Молоденькую служанку, принесшую ужин, разговорить труда не составило. Она поведала много чего, в том числе, что у мастера Шломо четверо детей и еще двое умерло во младенчестве. Старшая дочь уже год как замужем, Шошанне месяц назад исполнилось пятнадцать и к ней уже начинают свататься, но родители пока не спешат сговариваться. Младшей дочери всего десять лет и сыну четыре года.

После ужина Борис достал тестер, высыпал из кошеля монеты и сел мастерить вольтов столб. Константин какое-то время покрутился рядом, потом прошел в спальню и бросился на кровать. Закинув руки за голову, он глядел в потолок, но перед глазами у него стоял образ жены. Время от времени он бледнел и тогда его перекрывало лицо улыбающейся Шошанны. Усилием воли он отгонял это изображение, но оно возвращалось вновь и вновь. Через какое-то время он не заметил, как заснул.

Глава 3

(Толедо, 31 декабря 1488 г.)

Время приближалось к полудню и золотистые пылинки плясали в лучах неяркого зимнего солнца, с трудом проходивших через затянутое слюдой окошко. Гальперин, сидя за столом, просматривал в очередной раз учебник по химии на экране ноутбука. Курсор шарил по экрану, следуя за движением его пальца. Мысли Бориса, однако, были заняты совсем не химией, несмотря на то, что всего полчаса назад он закончил объяснять мастеру Шломо почему каменный уголь портит железо. Ученик им попался настырный и вопросов задавал много, причем таких, что временами ни в испанском, ни на латыни им не хватало терминологии. Тем не менее, они практически достигли уровня, который Константин посчитал достаточным, чтобы перейти к конкретным занятиям по металловедению.

— Пускай Костя сам вечернее занятие проводит, — раздраженно подумал Борис, — а то взял моду со служанками на рынок ходить. Второй день утреннее занятие на меня сваливает. Какие-такие ингредиенты он там высматривает. Может он просто к служанке клинья подбивает. Эта девица, что нам еду носит, явно не прочь пококетничать. С остальной прислугой мы практически не общаемся, но языки на кухне они наверняка чешут. Плохо, если за пределами дома слухи пойдут. Тем более не стоило бы Косте на рынке светится, хотя кто там на него в толчее внимание обратит.

Гальперин захлопнул лэптоп и спрятал его в сундук в углу комнаты.

-Своими делами надо заняться, — решил он. — Кроме всего прочего надо бы подготовиться к разговору с доном Абрабанелем, а там глядишь, и аудиенция с королевской четой нарисуется. А с Костей непонятно что творится. Он то в задумчивость впадает, то носится как угорелый. Шошанна заходила пару раз за отцом. Смотрит она на Костю, как будто ждет от него чего-то. Видимо женской интуицией чувствует его интерес к ней, а он кроме как поздороваться, слова не скажет. Приходится мне за двоих отдуваться и шутками девушку отвлекать. А когда она уходит, глядит ей в спину с такой тоской, что прямо за сердце хватает.

Шаги на крыльце отвлекли Бориса от его мыслей. Открываясь, заскрипела дверь.

— Борька, это я, — послышался из-за ширмы голос Николаева, — подмогни-ка мне.

Приблизившись к двери, первое что Гальперин увидел, была пушистая елка, загораживающая весь дверной проем.

— Хватай и затаскивай, — скомандовал Костя с улицы.

Вдвоем они протиснули елку в комнату. Следом Константин затащил две объемистые ивовые корзины, прикрытые сверху тряпицей.

— Уф-ф, еле допер, — Николаев прислонил елку к стене и стащил с головы шапку, — представляешь, на рынке елок не было совсем. Пришлось на тот берег мотаться с мужиком, который дровами торгует. Пол-реала ему заплатил, чтобы он со мной в ельник съездил. Зато смотри какая красавица.

— Ну и нафига? Костя, ты мозги-то включи, — Борис рассердился ни на шутку. — Тебя инквизиция ищет, а ты так по-дурацки светишься. Разговоры теперь на рынке пойдут. Нас теперь вычислить — пара пустяков. Ты еще небось с ним до самых ворот доехал.

— Нет, я с ним возле монастыря расстался, — начал оправдываться тот. — Я елочку в нише заныкал и обратно на рынок сгонял. Винца прикупил и закуски. Новый год же сегодня. Встретить надо как полагается, — он сдернул покрывало с корзинки и начал выставлять на стол бутылки и свертки.

— Костя, ну ты бы хоть посоветовался, — Борис разочарованно вздохнул и, махнув рукой, принялся помогать, — ёлку же не на новый год, а на рождество ставят. Во-первых, католическое рождество уже прошло, а во-вторых ёлки украшать еще не принято. Этот обычай христиане у язычников-друидов слямзили и начинался он на севере Европы, в Германии или Скандинавии, а сюда он еще лет сто добираться будет, если не больше.

— Ну если не ставят, — обрадовался Костя, — то фиг кто поймет зачем мне эта елка нужна была.

— А этому дровосеку ты что сказал?

— Да ничего я ему такого не говорил. Я его про елку спрашиваю, а он мне еловые дрова предлагает. Я ему говорю: "Мне с хвоей нужно", так он мне сухую хвою, которую для растопки используют впарить пытался. Раз не врубается, так и объяснять нечего. Просто сказал, что мне свежесрубленная елка нужна и размер показал. Так он мне про послезавтра говорить начал, но серебро все вопросы решило.

Друзья перетащили елочку на кухню. Пока Борис отбирал в дровяном сарае четыре подходящих полена, Константин сбегал в кузницу и притащил несколько костылей и молоток.

— Я Шломо в кузнице встретил, — сообщил он, сколачивая крестовину, — и на сегодня вечернее занятие отменил. Завтрашнее, впрочем, тоже. Он, по-моему, даже рад был. Мы его, похоже, перегрузили. Пускай пару дней дух переведет и переварит информацию.

— Это неплохо. Нам своими делами заняться не помешало бы. Кстати, елку ты принес, а украшать ее чем будем ты подумал?

— А как же. Я еще целый моток цветной тесьмы купил. Не дешевая штука между прочем. Кроме того, марципанов вот целый сверток и каждый в шелковом мешочке, чтобы не слипались. Ленточку подвязывай и на елочку. А еще я со служанкой договорился, нам сегодня на кухне крендельки медовые испекут. Их тоже повесим. Именно так в старину и делали. Не игрушки, а сладости на елку вешали.

— Ох Костя, ты прямо как ребенок — Гальперин покачал головой, — не дай бог слухи о твоей елочке пойдут. Еще инквизиция обвинение в друидизме приклеит.

— А кто ее увидит? Мы сладости сами съедим за ночь, а завтра я елку сам на дрова порублю и в камине ее сожжём. Никаких следов и не останется.

— Не знал я, что ты такой сладкоежка, — рассмеялся Борис.

— Ха, я не только сладкоежка, но еще и мясоежка, — Константин развернул очередной сверток и сунул его под нос другу. — Смотри какую я ветчину купил. Надоела мне эта кошерная жратва. Хоть на новый год побалуемся.

— Ну ты даешь, — покачал головой Гальперин, — спрячь пока, не стоит хозяев обижать. Служанка скоро должна обед принести. Не надо, чтобы она это видела. Разговоры пойдут, а нам оно надо? Я-то тебя понимаю, ты к такой еде не привык. Хотя по мне телячья буженина или пирог с гусятиной, которыми нас вчера потчевали, ничуть ветчине по вкусу не уступают.

— В общем-то, наверное, не уступают, — согласился Николаев, заворачивая окорок обратно в кусок холстины, — но водочку все равно лучше ветчиной закусывать, чем гусем.

— По мне, так кусочек хорошей селедки или маринованный грибочек ничуть не хуже, — Борис прислушался к шагам за дверью. — Ладно, тащи свои деликатесы на кухню. Похоже, твои крендельки принесли. Надеюсь не только их, но и обед тоже, а то я малость проголодался.

После обеда друзья взялись наряжать елку. Борис соорудил из остатков тонкой медной проволоки некое подобие мишуры, а Костя слепил из более толстой проволоки звезду на макушку елки. Из той же проволоки сделали, прикрученные к веткам, державки под дюжину маленьких глиняных стаканчиков из посудного шкафа, в каждый из которых вставили по короткой свечке. Между сладостей пристроили несколько маленьких ручных зеркал, привезенных с собой для подарков и мелких подкупов. Закончили они после десяти вечера. На улице было уже совсем темно, да и в большом доме мастера Шломо огни были погашены.

— А неплохо получилось... — констатировал Николаев, зажигая свечки. — Не кремлевская елка, но очень даже ничего...

— Ага, простенько, но со вкусом, — подтвердил Гальперин, расставляя на столе посуду, — между прочим, в Кремле еще лет триста с гаком елок не будет. Это же Петр I из Голландии моду привез.

Если ты со свечками закончил, давай свой окорок нарезай.

За стол сели около одиннадцати. Поверхность его была уставлена тарелкам и плошками с разнообразной снедью, как купленной Константином на рынке, так и принесенной служанкой с кухни. Большой глиняный горшок — жаркое из козлятины в винном соусе, томился на плите на медленном огне. Центр стола занимали четыре бутылки с вином и бутылка с разведенным спиртом. Костя расстегнул браслет и, сняв часы, положил их рядом с собой.

— Радио нет и курантов не будет. Придется за временем самим следить. Давай Борька, наливай. Надо старый год проводить, — он покачал головой. — Надо же, начали год в двадцать первом веке, а заканчиваем в пятнадцатом.

Борис разлил водку по серебряным стаканчикам.

— Ну давай, — он поднял свой и дождавшись, когда Костя сделал то же самое, легонько прикоснулся к краю его стопки, — за наш первый год в этом мире. Всего четыре месяца прошло, а сколько мы уже пережили. В рабстве побывали, с разбойниками и пиратами сражались, ранены были — это в минус. Но в то же время мы живы, ранения у нас легкие оказались, мы на свободе и состоятельны настолько, что можем до конца жизни не работать — это в плюс.

Он выпил свою стопку, шумно выдохнул воздух и захрустел стеблем соленого сельдерея. Константин также махнул свою стопку и сунул в рот кусок окорока.

— То, что мы живы и на свободе — это главное, — он прожевал и продолжил, — деньги — ерунда. С нашим образованием и мозгами мы в нищете не останемся. Ленится только не надо. Но ты главный минус не упомянул. Мы свой мир потеряли.

— Но зато мы новый нашли. Так что тут баш на баш.

— Для тебя — может быть. Ты еще в плюсе. Там у тебя никого родного не было, а здесь ты любовь нашел. Я за тебя рад, но я-то потерял и любимую жену, и детей, и родителей.

— Я понимаю, жизнь она такая, — Гальперин разлил по второй, — как там в песне "кто-то теряет, кто-то находит". На самом деле каждый человек когда-то теряет, когда-то находит. Я же тоже потерял и родителей, и жену, и даже возможность иметь детей, причем намного раньше тебя. Сейчас я снова любовь нашел, и ты тоже найдешь свое счастье. Давай за это выпьем.

— Давай... — друзья снова чокнулись и опустошили стопки.

— Хорошо пошла, однако давай закусывать, а то мы еще до нового года под стол свалимся.

Некоторое время они жевали молча

— Тихо как, — минут через двадцать не выдержал Костя, — я даже не помню, чтобы когда-либо в такой узкой компании Новый Год встречал.

— Ну и чем тебя моя компания не устраивает? — шутливо обиделся Борис. — Сам виноват. Надо было с Шошанной отношения налаживать. Тогда могли бы ее пригласить. Я же вижу, что ты ей понравился и сам ты по ней страдаешь, а слова ласкового девушке не скажешь. Хотя, если бы она и пришла, то только с дуэньей.

— Да перестань! Еще ты мне душу травить будешь, — раздраженно отмахнулся Николаев. — Налей лучше.

— Правильно мыслишь, — Гальперин вновь наполнил стопки. — Выпьем за то, чтобы ты в новом году дурью маяться перестал.

— Не в этом дело, — Константин выпил и со стуком поставил стопку на стол. — Компания твоя меня вполне устраивает. Музыки вот только не хватает, раз уж телевизора нет. А Шошанна... Молода она для меня слишком.

— Музыки?.. Что ж ты раньше не сказал.

Борис вылез из-за стола и метнулся в соседнюю комнату. Вернулся он буквально через минуту с футляром своего ноутбука.

— Ты что предпочитаешь? — спросил он, шаря курсором по папкам на экране.

— А что у тебя есть?

— У меня вообще-то не самый современный вкус, — Гальперин поднял глаза от экрана, — металл меня не вставляет. Я предпочитаю классический рок и джаз-рок. У меня практически полный "Биттлз" есть и "Лед зепеллин", и ранний "Дип перпл" и многое другое. Всего за ночь не переслушаем — батареи не хватит.

— Да поставь хоть что-нибудь.

— О, нашел подходящее по случаю, — Борис щелкнул клавишей и из динамиков полились голоса Татьяны и Сергея Никитиных:

— Что происходит на свете?

— Да просто зима.

— Просто зима, полагаете вы?

— Полагаю. Я ведь и сам как умею следы пролагаю.

— В ваши уснувшие в ранней пороше дома...1

Друзья с удовольствием дослушали песню до конца. После чего Борис включил джаз-рок концерт Карлоса Сантаны, и они вновь уселись за стол.

— Осталось меньше десяти минут. Шампанское открывать не будем, по причине отсутствия наличия оного, — пошутил Гальперин.

— Шипучку еще лет сто делать не будут, — ответил Костя, перебирая бутылки на столе, — ну и фиг с ним. Я его никогда особо не любил. Вот тебе отличное Альбариньо или, если ты красное предпочитаешь, то есть Морведре или Темперанийо.

— Правильно, только водку больше пить не будем, — Борис плотнее затолкал пробку в бутылку с разведенным спиртом и отставил ее в сторону. — Давай Новый Год встретим с белым, а потом под козлятину и красненькое хорошо пойдет.

— Согласен, только давай стаканы поменяем. Из этих стопок только водку пить...

Когда секундная стрелка на часах отсчитывал последний круг в этом году, друзья подняли и сдвинули кубки.

— С Новым Годом Борька!

— С Новым Годом Костик!

Друзья выпили и обнялись, похлопав друг друга по спине. Константин долил вино в кубки.

— Вроде бы сейчас положено новогодние пожелания говорить, — задумчиво протянул он, глядя в свой бокал. — Всякую тривиальность, вроде пожелания здоровья и счастья я говорить не буду. Это и так, само-собой, разумеется. А пожелаю я тебе благополучно завершить постройку твоей шхуны и стать на ней первооткрывателем Америки.

— Нашей шхуны, Костя, нашей, — Гальперин голосом выделил последнее слово, — и в плавание вместе пойдем. Или ты меня бросить хочешь?

— Ну куда же я от тебя денусь. Конечно, вместе пойдем. Нам друг за друга крепко держаться надо.

— Вот-вот. И почему вдруг Америка. Америго Веспуччи еще, по-моему, не родился. Чего это мы в его честь континент называть будем. Пока будем его Новым Светом называть, и чтобы никаких Вест-Индий. Мы-то знаем, что к Индии никакого отношения он не имеет, а когда-нибудь потомки, может быть, в нашу честь его назовут. Какой-нибудь Костаборикой, например.

— Ха-ха-ха, неплохо, — рассмеялся Николаев, — за это стоит выпить.

— Так, теперь моя очередь, — с серьезной миной произнес Борис после того, как остатки альбариньо перекочевали из бутылки в их бокалы. — У меня для тебя три пожелания: во-первых, чтобы инквизиция забыла о твоем существовании или, что более достижимо, чтобы ручки у нее коротки оказались тебя достать. Во-вторых, чтобы ты еще много раз прогресс двигал к нашей общей пользе. Ну и наконец, чтобы ты свою любовь за микитки взял и женился.

— Опять ты об этом...

— Опять или не опять, но за все сказанное я хочу выпить.

Борис прикоснулся краем своего кубка к Костиному и осушил его одним большим глотком. Константин, после секундного колебания поддержал тост.

— Отличное вино, жалко только, что закончилось.

— Да, альбариньо больше нет. Есть две бутылки красного и одна бутылка мансанильи.

— Тогда давай сейчас под мяско красное употребим, а сладкое вино на десерт оставим.

— А я так и предполагал.

Разложив козлятину по тарелкам, друзья вновь уселись за стол и наполнили бокалы. В тусклом свете масляной лампы рубиновое морведре казалось почти черным. Борис пригубил вино, посмаковал и одобрительно кивнул.

— Умеешь ты Костя вино выбирать. Прямо кононсье какой-то. И где ты этому научился только. Вроде ни на Камчатке, ни в Воронежской области виноград не растет.

— Ты тоже скажешь, я что — не одессит. На сколько я знаю, на Дальнем Востоке только в Приамурье виноград выращивать пытались. А вот успешно или нет — не знаю. Народ на Камчатке в основном самогонкой пробавлялся, благодаря этому гребанному минеральному секретарю. Ну или изредка плодово-выгодным. Хотя хорошо очищенная самогонка, да на таежных травках и на кедровых орешках настоянная, получше "Столичной" будет. У нас рядом с базовым рыбачьим поселком воинская часть стояла, так там прапор, заведующий складами, на десять лет загремел. У него по результатам ревизии недостачу большую обнаружили — патроны, танковые аккумуляторы, ГСМ и в том числе двадцать тысяч противогазов. Видимо он всех самогонщиков Камчатки фильтрами обеспечил. А в вине я не могу сказать, что уж очень хорошо разбираюсь. Просто я их сегодня на рынке поболее дюжины разных, наверное, перепробовал и выбрал то, что мне понравилось. Я, когда свой бизнес завел, пришлось как-то научиться хорошее вино от плохого отличать. Мне же с иностранцами дело иметь приходится. Не могу же я их Солнцедаром или портвейном три семерки угощать. Так, что пришлось хоть какие-то основы освоить. Французские, итальянские, испанские вина, даже чилийские, калифорнийские и южноафриканские довелось попробовать. Хороших вин много, но плохих еще больше. Вот, кстати, греческие — в основном фуфло, как ни стыдно мне, на четверть греку, это признавать. Вот израильских вин мне как-то не довелось пробовать. У вас что, виноград не выращивают?

— Еще как выращивают, — Борис облизал вилку и снова сделал глоток вина, — виноградников у нас много, особенно на Голанах. Это мусульманам Мохаммед запретил "сок виноградной лозы" употреблять, а евреи — это дело очень даже уважают. До посинения не пьют, но без вина ни один шабат не обходится. Ну ты же сам в доме у Шимона видел. И вино у нас совсем неплохое делают, только его почти не экспортируют. Сами все выпиваем. Евреи вино еще задолго до нашей эры делать начали. Даже в Библии об этом написано2. Я, кстати, где-то читал, что именно евреи принесли виноград в Испанию. Вроде как делали генетическое исследование какого-то сорта испанского винограда, может даже этого самого морведре, не помню точно. Так выяснили, что он родом с Ближнего Востока. Хотя, может быть, еще и до них финикийцы постарались.

— Какая разница, кто привез, — Константин в свою очередь глотнул из кубка, — гла-а-авное, что вино хорошее получилось.

— Так, ты давай на мясо налегай, — Борис, наклонив голову внимательно посмотрел на друга, — по голосу слышу, что тебя развозить начинает. Рановато, что-то — еще только половина первого.

Какое-то время друзья ели молча. Наконец Николаев, отдуваясь, оттолкнул тарелку. Он вылез из-за стола, подошел к камину, возле которого были сложены горкой поленья, отколол ножом тонкую щепочку и стал ей ковыряться в зубах.

— Отличное жаркое, — он сыто цыкнул зубом, — туда бы еще картошечки добавить — вообще великолепно было бы.

— Ну картошка еще не скоро будет. За ней надо в глубь континента ехать, к Андам, — Гальперин подхватил со стола бутылку с вином и оба кубка, и присоединился к Косте. — К тому же, она еще не вся съедобна. Ее надо отбирать и селекцию проводить, а я в этом деле не "Копенгаген". Скорее уж батат или ямс у майа добыть можно. Вот только он более теплолюбивый. Его в Европе почти нигде выращивать не получится.

Он поставил бутылку и бокалы на пол и опустился на корточки перед камином. Быстро сложил в нем дрова домиком, сунул в середину несколько мелких щепок и скомканный, исчерканный черновик, оставшийся после занятия с мастером Шломо, и поджег его зажигалкой. Когда дрова занялись, Борис придвинул к камину оба кресла, а бутылку с вином и кубки водрузил на табурет.

— Садись, в ногах правды нет, — он опустился в одно из кресел и стал разливать вино. — У огня оно уютнее. Самое-то в новогоднюю ночь.

— Да уж, англичане не дураки по части уюта, — Константин поерзал в кресле устраиваясь поудобнее, — это же они посиделки у камина как аристократический отдых придумали.

— Ну это ты загнул, — усмехнулся Борис, — люди у очага расслаблялись еще в каменном веке. Нынче развлечений мало, а на огонь смотреть, как кто-то сказал, никогда не надоедает. И мыслить это не мешает.

— И о чем же ты мыслишь?

— О многом, — Борис пригубил вина, — во-первых, успеем ли мы в этом году сходить в Новый Свет, или из-за всех этих пертурбаций, придется на следующий год отложить. Во-вторых, неясно как нам с командой быть. Человек тридцать-тридцать пять нам надо. Католиков я брать не хочу. Они на исповеди расскажут все в деталях и церковь обязательно опять сунет нос в наши дела. А евреев-мореходов не так много. На одну шхуну я может и наберу, а дальше?

— А ты что, целую эскадру собрался строить?

— Почему бы и нет? Для начала я думал хотя бы три судна построить. Мы же торговать хотим, а на одной шхуне много ли товара перевезешь. Вон у Шимона пять кораблей, и они у него не простаивают.

— Так одна твоя шхуна как три его карраки груза возьмет.

— Ну и что, а ты представляешь какой спрос на перец будет. А еще шоколад, ваниль и прочее... Тут и десяток судов не помешает.

— Не все же сразу. Много привезешь — сам себе цену собьёшь.

— Об этом я тоже думал. Если мы привезем перец в том виде, как его туземцы, майа, ацтеки или кто там еще, заготавливают, то на следующий год цена резко упадет, а через три — вообще никто товар покупать не будет.

— Это еще почему? — Константин удивленно поднял брови.

— Семена в стручках. Перец вполне можно и здесь выращивать. Это черный перец только в Индии себя комфортно чувствует, а красный — он более неприхотливый.

— Так переключимся на другой товар. Какао, например, тут точно расти не будет.

— В Испании нет, но в Африке еще как будет. Те же португальцы или мавры у нас бизнес перехватят. В Африке плантации разобьют и негров-рабов на них вкалывать заставят. В нашей реальности в Кении какао еще как выращивают. Поболее чем в Южной Америке.

— Так что ты предлагаешь, — Костя сделал глоток вина, — вижу, что есть у тебя идея. Давай, излагай.

— Ишь какой ты проницательный, — Гальперин допил вино и снова наполнил оба бокала. — А идея у меня такая — возить не сырье, а продукт. Хотя бы первичную переработку на месте делать. Вот тебе исторический пример — англичане в России пеньку покупали, канаты вили и уже готовую продукцию везли. В Европе те канаты впятеро дороже, а то и больше продавали. Если тот же перец высушить и перемолоть, то, во-первых, его по объему можно в три раза больше перевезти, а во-вторых, из него уже ничего не вырастет. То же самое с шоколадом — не какао-бобы везти, а порошок или даже плитки. Или скажем сок гевеи в южной части континента закупать, ткани в центральной, а в Европу уже прорезиненные плащи и палатки поставлять.

— Шоколад еще уметь перерабатывать надо. Ты технологию знаешь? Я, так, понятия не имею.

— Ничего там особенно сложного нет. Перемолоть и перетопить. Детали у туземцев узнаем. Они уже не одну сотню лет это делают.

— Все равно ведь разведают. Если товар ходовой будет, по следам поплывут или просто рыскать начнут и не через год, так через пять найдут.

— Ну какие следы на воде. Если просто следом пойдут, то всегда можно ложный маневр сделать, пока не оторвешься. А особо настырных и утопить можно. Кроме того, я хочу разнести сырье и переработку. Закупать сырье будем скажем у ацтеков в Мексике, а переработку можно сделать на Кубе или во Флориде. Флорида мне как-то больше нравится.

— А чего так? Там же болота с крокодилами.

— Ну болота с крокодилами и на Кубе есть. В нашем мире кубинцы даже крокодильи фермы там устроили. Болота во Флориде больше в северной части полуострова, ближе к устью Миссисипи. Дисней с компанией, когда в Орландо свой парк строил, с осушением болот прилично намучались. Я же имел в виду западную Флориду. Там, где в нашем мире город Тампа стоит. Там залив и бухта, огромная и очень удобная.

— Гаванская бухта тоже достаточно большая. Почему не там?

— Даже не сравнивай — разница на порядок, если не больше. Правда она в основном мелкая, метра полтора-два. Чтобы нормально к берегу подойти надо фарватер знать. У меня на ноутбуке лоция загружена и фарватер тот там указан, но за пять сотен лет все могло поменяться. Мерить все равно придется. Кроме того, Куба, Багамы, Каймановы острова на прямом пути из Европы лежат. Обнаружить поселение там — раз плюнуть. Не испанцы, так португальцы или еще кто там достаточно быстро появятся. А вот Флориду испанцы лишь спустя лет двадцать после Колумба только обнаружили. А колонизировали ее еще намного позже.

— А чего же так, там же от Кубы до Флориды доплюнуть можно. Кубинцы, которые оттуда после ихней революции бежали, чуть ли не в плавь до Штатов добирались.

— Ну, я не думаю, что вплавь там можно добраться. Там, где-то сотня морских миль, причем не до материка, а до островов Ки-Вест. Но на парусной или моторной лодке дойти можно, если повезет. С одной стороны, в Карибском море Гольфстрим начинается и если в него попадешь, то он тебя на север мимо Флориды пронесет. С другой стороны, если под парусом идти, то пассат тебя на юго-запад сносить будет к экватору. Надо знать куда плыть. А испанцы этого не знали, вот их на юг, к Мексике и снесло.

— Да... Планы у тебя грандиозные, — Константин отпил глоток вина, — что же ты раньше мне об этом не говорил? Вместе бы подумали.

— Я сам об этом не так давно думать начал, — Гальперин тоже глотнул из своего бокала, затем протянул руку и, сняв с елки обсыпанный корицей медовый пряник, отломил от него кусок и закусил. — Перед самым нашим отъездом из Малаги, но тогда все еще очень неопределённо было. Да и сейчас не слишком.

— Ну раз не слишком, то давай хоть сейчас проанализируем, — Николаев одним большим глотком опорожнил свой кубок, поставил его на табурет и стал загибать пальцы. — Первая проблема: построить и оснастить корабли. Вторая — набрать экипажи. Третья — доплыть до этой твоей бухты во Флориде. Кстати, Флоридой она еще пока не называется. Это уж как мы ее назовем.

— Вот здесь я бы название оставил, — Борис налил вина в Костин кубок и пополнил свой заодно, — а что, очень красиво и даже романтично — земля цветов. Шарман.

— Чтобы я так жил — возражать не буду, — Костя усмехнулся и продолжил. — Теперь четвертая проблема — основать колонию, пятая — построить там перерабатывающий комбинат. Шестая — обеспечить его сырьем и рабочей силой. Сюда же можно включить и постройку складов, и саму переработку. Седьмое — это привезти товар в Европу, ну и восьмое — организовать сбыт. Ну как, я все перечислил.

— Не-а, — Борис покачал головой и проглотил очередной кусок коржика, — девятая проблема — чем мы за сырье расплачиваться будем. Не отнимать же его у бедных туземцев. Я же не Колумб и не Васька де Гама, чтобы концлагеря устраивать и руки рубить за невыполнение нормы. Десятое — с местными племенами во Флориде отношения налаживать. Не помню, как они назывались.

— Семинолы, если память мне не отказывает, — напомнил Николаев.

— Нет, семинолы позже пришли, когда европейцы коренных жителей в основном на плантации вывезли на острова Карибского моря. Многие перемерли от оспы и других болячек. Да и семинолы тоже душками не были. Остатки населения вырезали или в рабство обратили. В этой связи последняя задача — надо как-то защититься от грядущей европейской колонизации. Даст бог, Колумба притормозить удастся, но боюсь ненадолго.

— Так, — Константин взял с табурета кубок, сделал глоток и на минуту задумался, вертя его в пальцах, — а давай-ка мы все это распишем поподробнее.

Не выпуская бокала из рук, он встал с кресла, прошел в комнату и вернулся обратно со стопкой бумаги. Быстро записав все сказанное по одному пункту на лист бумаги, он поднял глаза на друга.

— А теперь, по каждому пункту давай распишем потребные ресурсы, что имеется, что надо в первую очередь делать и так далее. Слушай Борька, ты чего морду строишь?

— Ничего я не строю, — Гальперин почесал кончик носа, — но все же Костя, давай это на завтра отложим. Все-таки третий час ночи, Новый Год, а ты делами решил заниматься. Сам же празднество затеял, так давай расслабляться.

— Ну давай, — Николаев усмехнулся, сложил листы в стопку, подровнял ее, постукав торцом о табурет и отложил в сторону. — А как расслабляться-то будем. Потанцевать не с кем, Музыка твоя вот-вот сдохнет. Ты лучше поставь ее заряжаться. Так, что остается нам только пить и закусывать.

— А вот тут мы вас, батенька, поправим, — с этими словами улыбающийся Борис поднялся с кресла. — Я же с собой гитару привез, вот только руки до нее никак не доходили. Так, что сейчас мы с тобой и споем.

Он принес гитару, подтянул струны, взял несколько аккордов и подмигнул Константину.

— Тот, кто рожден был у моря, — начал он под гитарный перебор, — тот полюбил навсегда...

— Белые мачты на рейде, — подхватил Костя, — в дымке морской города...3

Они в унисон допели до конца. Когда отзвучал последний аккорд после "Самое синее в мире, черное море мое", Константин вскочил и от избытка чувств так хлопнул друга по спине, что тот едва не выронил гитару.

— Ублажил чертяка, — он коротко облапил Бориса, но тут же сел обратно в кресло, — как будто в юность вернулся. Помнишь, как мы ее в кубрике во время похода на "Дружбе"4

пели?

— Помню конечно. Ну давай еще что-нибудь в том же духе.

Они спели вместе "И все-таки море5", "Бригантину6", "Еще не вечер...7", "Шаланды полные кефали8". Потом был "Капитанский вальс9", "За тех, кто в море" и многое другое. После "Жемчужины у моря" и полбутылки мансанильи потихоньку съехали на Одесскую блатную романтику. Костя забрал у Бориса гитару и сбацал "С Одесского шалмана" и "Гоп-стоп".

В пятом часу, когда камин уже погас, свечи на елке давно потухли и даже фитиль в масляной лампе начал трещать, Гальперин решительно поднялся из кресла.

— Все, пошли спать, — он решительно отобрал у Кости гитару, — поздно уже.

— Ну чего ты, — полупьяным голосом попытался возразить тот, — можем завтра, или вернее уже сегодня, поспать подольше. И вина еще немного осталось, — он приподнял бутылку, в которой еще плескалось около полстакана мансанильи.

— Допивай, если хочешь, но, по-моему, тебе уже хватит. А я пошел зубы чистить, — с этими словами Борис повернулся и вышел из кухни.

Глава 4

(Толедо, 2 января 1489 г.)

Холодный, порывистый ветер мел сухую поземку по узким, мощенным булыжником улицам. Снежинки, более похожие на крупинки льда, больно секли кожу лица. Хотя температура воздуха была лишь ненамного ниже нуля, редкие прохожие передвигались нахохлившись, кутаясь в зимнюю одежду. Новый год начался с метели, и сугробы местами уже достигали метра в высоту. Жители Толедо второй день старались без особой нужды не высовывать нос на улицу.

Борис, натянув меховую шапку до бровей и плотно запахнув овчинный полушубок, пробирался к центру города, туда, где возвышалась квадратная громада Алказара. От самого монастыря Сан Хуан де лос Рейос он шел где-то на дюжину шагов позади францисканского монаха, двигавшегося в том же направлении, и не переставал удивляться. Из-под серой рясы того, при каждом шаге мелькали босые пятки.

— И как он ноги до сих пор не отморозил в сандалиях на босу ногу-то, — думал про себя Гальперин, — мне в сапогах и шерстяных носках не жарко.

С этими мыслями он вышел на площадь перед замком. Поправил на плече ремень, удерживающий кожаный футляр с гитарой и огляделся. Массивное трехэтажное здание, несущее черты множественных архитектурных стилей, служило не только как жилище королевской четы, уже собравшей под своей властью большую часть Пиренейского полуострова, но вмещало также и разнообразные государственные службы. Именно туда, на встречу с королевским казначеем и министром финансов доном Ицхаком Абрабанелем он и направлялся. Записку тому передали еще до нового года и на сегодня Борису была назначена встреча.

Центральный вход в замок охранялся нарядом из четырех стражников с алебардами. Их желто-красные котты с королевским гербом были накинуты поверх меховых плащей. Несмотря на теплую одежду, они ежились от холода и переминались с ноги на ногу, притоптывая сапогами для согрева. Службу они, тем не менее, несли исправно. Монаха, благословившего их на ходу, они пропустили без вопросов, также, как и какого-то кабальеро с длинной эспадой на боку, но едва Борис приблизился, как пара гвардейцев шагнула ему навстречу и алебарды скрестились у него перед лицом.

— Не прошел фейс-контроль, — мелькнула в голове мысль.

— Кто такой? Куда прешь? — тон стражника вежливостью не отличался. Поскольку шпаги у Бориса не наблюдалось, тот был сразу отнесен в категорию простолюдинов, миндальничать с которыми стражники не привыкли.

Гальперин представился и изложил цель своего визита. Губы гвардейца скривила презрительная усмешка, но, тем не менее, он сделал шаг в сторону, открывая проход и махнул рукой: "Проходи арлекин, на второй этаж и направо".

Борис поднялся по лестнице, вышел на галерею, опоясывающую дворец и посмотрел вокруг. Внутри здание не подверглось значительной переделке и выглядело как римский форум с полагающимися ему колонами и капителями. Он повернул направо и через пару дюжин шагов увидел толстую дубовую дверь, утыканную бронзовыми нашлепками, с маленьким зарешеченным окошком. Он снова поправил ремень на плече и постучал в дверь ножнами кинжала, висящего на поясе. Через минуту заслонка за решеткой сдвинулась в сторону и на Гальперина уставился вопрошающий глаз.

— У меня назначена встреча с доном Ицхаком, — не дожидаясь вопроса, сказал он.

Человек за дверью не произнес ни слова. Заслонка опять задвинулась, но через секунду заскрипели петли и дверь приотворилась лишь настолько, чтобы пропустить Бориса в жарко натопленную комнату. Дверь захлопнулась за его спиной. В комнате находилось два человека, одинаково одетые и чем-то друг на друга похожие — явные писцы. У того, кто открыл ему дверь, за правым ухом торчало гусиное перо. У второго, стоящего за конторкой, перо было в руках. Пальцы обоих были испачканы чернилами.

— Вам туда, — писец вытащил перо из-за уха и ткнул им в сторону невысокой арочной дверцы в глубине комнаты. Не говоря больше ни слова, он направился к своей собственной конторке.

Борис наклонил голову, чтобы не задеть притолоку, толкнул дверь и прошел в кабинет дона Абрабанеля.

Навстречу ему из-за письменного стола поднялся пожилой человек с окладистой седой бородой. Высокий лоб плавно переходил в лысину, обрамленную венчиком седых же волос. Макушку его венчала простая, черная матерчатая кипа. Черные глаза под кустистыми бровями смотрели изучающе.

— Шалом, дон Барух бен Йохим, — первым поздоровался он.

— Шалом, уважаемый дон Ицхак бен Иегуда, — в тон ему ответил Борис и слегка поклонился.

— Давно хотел с вами встретиться, — казначей вышел навстречу Борису, и они обменялись рукопожатием, — Еще с тех пор, как дон Шимон Мендоса рассказал мне о вас.

— Но что такого достопримечательного вам рассказал уважаемый Бен Эзра, что привлекло ваше внимание? — Гальперин поднял удивленный взгляд на дона Абрабанеля.

— О! Меня интересуют все неординарные люди. А вы человек, несомненно, неординарный. Шкипер, который разбирается в медицине лучше профессионального медикуса, изобретает удивительные зеркала и эту чудную игрушку — калейдоскоп. Я слышал также, что судно, которое вы строите, очень необычное. Кроме того, мне докладывали, что вы непревзойденный математик и алхимик. Ну и наконец песня "Золотой Иерусалим", которую вы пели, совершенно особенная. Но о ней я хотел бы поговорить отдельно. Между прочим, время приближается к обеду. Не согласитесь ли вы разделить со мной трапезу. За обедом мы сможем без помех об обо всем поговорить.

— Почту за честь, — Борис снова поклонился.

Дон Абрабанель накинул на плечи камзол и плотный шерстяной плащ с капюшоном, и вышел из кабинета. Гальперин последовал за ним. В прихожей финансист задержался на пару минут, отдавая распоряжения писарям, после чего подхватил Бориса под руку и вывел его на галерею. Несмотря на почтенный возраст, он двигался очень живо, так что Борису пришлось прибавить шаг, чтобы поспевать за ним. Холодный, пронизывающий ветер бросил в лицо снежную крупу и заставил поплотнее запахнуть одежду. Разговаривать на таком ветру было затруднительно и не полезно для здоровья, поэтому они шли молча, быстрым шагом. К счастью, идти было не далеко. Резиденция дона Абрабанеля располагалась в небольшом доме, не далее, чем в пяти минутах ходьбы. Отдав одежду пожилому слуге, они прошли в гостиную. Четыре жаровни по углам комнаты, несмотря на тянувший по полу сквознячок, давали достаточно тепла. Дон Ицхак отдал распоряжение насчет обеда, после чего указал Борису на удобное кресло рядом с невысоким столиком на гнутых ножках. Сам он уселся в точно такое же кресло, напротив. Буквально через минуту слуга принес и поставил на столик бутылку вина и пару кубков. Гальперин поразился скромности обстановки.

— После смерти жены я живу один, — пояснил казначей, заметив его удивление, — сыновья уже выросли, а мне много не надо. Кроме меня в доме живет семья дальних родственников моей покойной жены. Мужа вы видели — он у меня за мажордома и камердинера. Жена его с двумя дочерями готовит и прибирает, а племянник его на конюшне управляется.

— Но разве по вашему статусу не положено иметь большой дом? — удивился Борис.

— Вообще-то полагается, — кивнул головой Ицхак бен Иегуда. — Раньше у меня был дом намного больше. Канцелярия и все службы были при нем, а также приемная для посетителей. Множество людей в нем толпилось весь день. Но большой дом требует много прислуги. Нет-нет, дело не в деньгах, — он махнул рукой, заметив вопрос в глазах собеседника, — просто не так давно был принят закон, по которому иудеям запрещается нанимать в прислугу католиков. Кому от этого лучше — не знаю, но пришлось мне всех их рассчитать, а канцелярию перенесли в королевский дворец. Впрочем, что это мы все обо мне разговариваем. Я хотел о вас в первую очередь поговорить.

— Я удивляюсь, — продолжил разговор дон Абрабанель, разливая вино, — где вы получили столь великолепные знания?

— Вы мне льстите, дон Ицхак, — слегка смутившись, Борис потеребил себя за кончик носа. — У меня действительно неплохое образование и я немного разбираюсь в медицине, но совсем не лучше врача, получившего специальное образование и работающего в этой области годами. Я просто прочел кое-какие трактаты, неизвестные в Европе. Дело в том, что моя мать умерла от тяжелой болезни и врачи ничего не смогли сделать. Я попытался разобраться и понял, что слепое следование учению Аристотеля, которого придерживается европейская наука приносит больше вреда, чем пользы. А что касается зеркал, то их не я изобрел, а мой друг и партнер Константинос.

— В чем-то я с вами согласен, — дон Абрабанель усмехнулся в бороду, — Аристотель был великим философом, но к концу жизни стал сам себе противоречить. Взять хотя бы его утверждение о восьминогой мухе. Наука не должна опираться на догму.

— Вот именно, — встрепенулся Гальперин, — то, что было допустимо полторы тысячи лет назад, совсем не обязательно верно сейчас. Знание развивается. Топтание на месте — это смерть науки.

— Да вы философ, дон Барух. Даже странно слышать такие слова от мореплавателя. Только будьте осторожны с подобными высказываниями. Католическая церковь не потерпит поношения Аристотеля.

— Но я его вовсе не поносил. Он действительно много сделал для развития натуральной философии, но любой человек может ошибаться. А вот возводить ошибку в догму — это уже преступление.

— С точки зрения инквизиции, подвергать сомнению любое высказывание Аристотеля — означает впадение в ересь. А с ересью они приучены бороться.

— Об этом я знаю и свою точку зрения на всех углах не высказываю. Вы меня, надеюсь, в инквизицию не сдадите?

— На этот счет можете быть спокойны, — казначей рассмеялся дребезжащим стариковским смехом, — я своих соплеменников не сдаю. Совсем даже наоборот. Я хотел предложить вам место в королевской канцелярии. Мне нужны умные и образованные люди. Среди наших соплеменников неграмотных нет, в отличие от католиков, но толковых, да еще тех, кто не только на ладино писать может, но и латинский алфавит знает, не так уж и много.

— Работать на испанскую корону? Ни в коем случае. Я еще в своем уме, — невольно вырвалось у Бориса, но он тут же спохватился. — Простите дон Ицхак, я вовсе не хотел вас обидеть.

— А вы, молодой человек, нахал. Я что, по-вашему, из ума выжил?

— Что вы, я вовсе так не думаю, — начал оправдываться Гальперин, — просто вы здесь давно и перестали замечать некоторые вещи, которые мне, новому в этих краях человеку, бросаются в глаза.

— Это какие же вещи я не замечаю? — нахмурился финансист.

— Смотрите, — начал загибать пальцы Борис, — война продолжается уже не одну сотню лет. Во-первых, христиане за это время многому научились. Во-вторых, мусульмане уже далеко не те, что были во времена Тарика. С тех пор, как распался Кордовский халифат их влияние сокращается с каждым годом. Не пройдет и трех лет, как Гранада падет, и Андалузия перейдет полностью под власть Изабеллы и Фердинанда.

— Ничего нового вы мне не сказали. Я прекрасно знаком с положением дел, ведь все поставки для армии финансируются отсюда. Может быть это займет не три, а пять лет, но война закончится при нашей жизни. И слава Создателю, что так. Сколько людей гибнет и сколько денег улетает на ветер.

— Я готов поклясться головой, что война закончится не позже, чем через три года. Но подумали ли вы, что произойдет сразу после войны?

— Как обычно, приближенные ко двору и особо отличившиеся будут награждены чинами и землями. Потом новоявленные сеньоры принесут оммаж королевской чете, потом неделю пировать будут, ну и наконец разъедутся по своим владениям. Где-то с полгода будет полная неразбериха с властью на местах, возможно кое-где бунты будут, но постепенно все наладится и начнут восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Крестьяне будут землю пахать, ремесленники мастерить, купцы торговать. Все как обычно, но только без войны.

— Это понятно, — Гальперин недовольно поморщился, — но я имел в виду нечто другое. Не так давно в этих краях было шесть или семь государств. Сейчас осталась только Наварра на севере, у подножия гор и Андалузия на юге. Все остальное находится под властью Изабеллы с Фердинандом. Все удельные князья и нобилитет признали Изабеллу с Фердинандом своими сеньорами. Андалузия скоро падет, а Наварру тоже вскоре присоединят каким-либо образом.

— Переговоры с Наваррой об объединении идут уже не первый год, — промолвил дон Абрабанель, оглаживая бороду, — королева обещает им не только сохранить все их привилегии, но также присвоить непропорционально большое количество дворянских званий и дать им много мест в кортесах.

— Тем более, — Борис в ажиотаже хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, — идет процесс объединения страны, создания державы из лоскутного одеяла крохотных королевств и княжеств. Война — один из способов сплотить нацию. Борьба с общим врагом и все такое прочее. Но война заканчивается, а реального объединения еще не произошло. Значит требуются другие методы. Я вижу только два способа — единые законы или единая религия. Вы только что сами сказали, что Наварре предлагаются дополнительные привилегии. Значит единых законов не будет. Остается религия тем более, что Изабелла — ревностная католичка. Ее духовник, Томас де Торквемада вообще фанатик, готовый отправить на костер любого не католика. Вы же лучше меня знаете, что творит в стране инквизиция. Значит сразу по окончанию войны католицизм будет объявлен государственной религией, и все иноверцы будут изгнаны или уничтожены.

— Ваши рассуждения не лишены логики, дон Барух, — финансист пожевал губами и продолжил, — но вы не учитываете, что Изабелла связана словом. При коронации она обещала, что Испания останется страной трех религий. Именно поэтому их поддержали и мудехары и еврейская община. Во многом благодаря этой поддержке Эстремадура и Сьерра-Леон приняли вассалитет.

— Изабелла хозяйка своему слову, — усмехнулся Гальперин, — захочет даст, захочет — обратно заберет.

— Но это же бесчестно! Королевское слово должно быть нерушимо.

— Если бы решения принимал Фердинанд, то это может быть так и было. Насколько мне известно он чтит и соблюдает рыцарские традиции, но, к сожалению, он оставит это на усмотрение супруги, а она находится под сильным влиянием Торквемады.

— В этом вы правы. Его величество очень любит свою жену и никогда не перечит ей. Но откуда вы, иностранец, так хорошо знакомы с обстановкой при королевском дворе?

— Имеющий уши — да услышит, — Борис вновь усмехнулся и пригубил вина, — кое-что я слышал от нашего компаньона Шимона бен Эзры, кое-что от других людей. Я просто анализирую и сопоставляю факты и пытаюсь на их основе сделать прогноз.

— Печальный прогноз у вас получается, — дон Абрабанель сделал глоток вина, — я очень надеюсь, что он не сбудется, но понимаю почему вы не хотите поступить на королевскую службу.

— У меня есть еще один прогноз, который вам не понравится, — Гальперин поставил кубок на стол и переплетя пальцы обеих рук в упор взглянул на финансиста. — Я думаю, что здесь, в Испании очень скоро произойдет то же самое что уже неоднократно происходило в Европе. То есть в прошлом веке во Франции или двести с лишним лет назад в Британии. Страна разорена войной. На восстановление хозяйства нужны деньги. С крестьян и нищих ремесленников много не возьмешь. Брать снова в долг — скоро у государства залогов не останется. У кого есть деньги? У евреев. Значит их надо отобрать. Евреев не просто изгонят, но еще и ограбят. Я уверен, что немалое число будет убито при этом. И церковь, и государство умело разжигают в людях ненависть к евреям. Вот вы мне только что рассказали о новом законе, запрещающем иудеям нанимать христиан. Значит вам и многим другим пришлось уволить довольно много людей. Вы, я думаю, не считаете, что эти люди довольны своей участью. Но уверяю вас, что проклинают они при этом не новый закон, а презренных иудеев, лишивших их заработка.

— О-о, господи, — дон Абрабанель вздел руки вверх, а затем обхватил себя за голову, — сколько же можно испытаний посылать своему народу. Сначала римляне распяли еврейского плотника, который своими проповедями вызвал беспорядки в Иерусалиме, а через пару сотен лет они же признали его Мошиахом и стали ему поклоняться. А теперь они наш народ обвиняют в смерти своего бога и гонят отовсюду.

Он успокоился, опустил руки и уже обычным тоном продолжил, — мне ведь уже приходилось бежать из Португалии, бросив все нажитое, после смерти моего повелителя и покровителя — короля Альфонсо. А моя семья, в свое время, задолго до моего рождения бежала из Севильи от резни, которую там мавры устроили. Где бы, какое бы несчастье не произошло, наводнение или чума — во всем винят евреев.

— Нам остается этим только гордиться, — криво усмехнулся Борис.

— Каким образом изволите вас понимать, уважаемый Барух? — дон Абрабанель удивленно уставился на собеседника.

— Это является признанием того, что мы — избранный народ, — пояснил Гальперин. — Господь выбрал евреев, чтобы вести мир к совершенству. Всякие несчастия — это проявления того, что мир все еще не совершенен. Значит евреи плохо выполняют божественное предназначение и поэтому они виноваты.

Дон Ицхак натянуто улыбнулся и собрался было прокомментировать эту сентенцию, но в этот момент в гостиной появился камердинер и объявил, что обед подан. Прервав разговор, собеседники поднялись и прошли в столовую. Как только тарелки были наполнены, дон Абрабанель жестом отослал прислугу.

— Все же, несмотря на такой пессимистический прогноз, вы здесь, — дон Ицхак отломил ножку каплуна и макнул ее в плошку с каким-то соусом, — и непохоже, чтобы вы стремились вернуться домой в Яффо.

— Ну почему же, — Борис проглотил кусок, — мы с партнером планировали отплытие в начале лета, но обстоятельства складываются так, что в лучшем случае мы сможем это сделать не раньше августа. К тому же мы планируем плыть на запад, а не на восток.

— Но зачем? За Геркулесовыми столбами на запад простирается необъятный океан, который пересечь невозможно. За Азорскими островами земли нет до самой Индии.

— А вот тут вы ошибаетесь. Земля там есть, и не острова какие-то, а огромный континент, много больше всей Европы. И океан этот еще финикийцы пересекали две тысячи лет назад. Мне удалось записи найти. Так, что я знаю куда плыть.

— И что вы надеетесь там найти? — дон Абрабанель заинтересованно наклонился вперед. — Обитаемы ли эти земли? Что говорят об этом ваши записи? Хотел бы я их посмотреть.

— Ну, глиняные таблички я с собой не привез, — Борис усмехнулся и наколол на вилку кусочек грудинки, — к тому же я сам в финикийской клинописи не знаток. Мне их перевели, но, к сожалению, пергамент с записью был утерян во время кораблекрушения. А обитают там в основном кочевые племена охотников. Но есть и оседлые племена. Воюют они между собой постоянно. Но также упоминается там, что есть в середине континента большое государство, подчинившее себе многие племена.

— Как они выглядят? Белолицые как мы или желтокожие и косоглазые как монголы или обитатели страны Цин? А может они черные как сыновья Хама?

— Какие сыновья Хама? — не понял Гальперин.

— Неужто не помните, как в Танахе написано? — финансист прикрыл глаза и процитировал на память пассаж из книги Бытия — "Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих".

— Вы африканцев имеете в виду? — переспросил Борис. — Нет, обитатели тех земель имеют кожу красноватую, как терракота.

— Хм-м-м, — протянул дон Абрабанель, — никогда не слышал о таком народе. Интересно, от кого из сыновей Адама они происходят. Но, тем не менее, что вы хотите найти в тех землях?

— Торговать мы с ними будем. Надеюсь, что там найдется достаточно диковинного товара, чтобы оправдать плавание в те края.

— Зачем вам надо куда-то плыть? — казначей отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой. — вы на доход от одних калейдоскопов можете жить припеваючи.

— Не златом единым... — Борис вслед за собеседником встал из-за стола, и они перешли обратно в гостиную. — Тем не менее, я прошу вас не говорить никому о наших планах.

Еще какое-то время разговор крутился вокруг предполагаемого путешествия, но Борис осторожничал и сумел не сказать ничего конкретного.

— Дон Шимон бен Эзра говорил, что вы хотели сами услышать песню "Золотой Иерусалим", — решил он наконец поменять тему, — я специально для этого гитару принес.

— Да-да, конечно. Я был бы вам чрезвычайно благодарен.

Гальперин расстегнул чехол и достал гитару. Быстренько подстроив инструмент, он начал петь. Дон Абрабанель внимательно слушал, накручивая на палец клок волос из своей бороды. Хоть он и старался сохранять невозмутимость, Борис видел, что песня произвела на него сильное впечатление.

— В последнем куплете вы поете "Мы вернулись", — начал дон Ицхак внезапно севшим голосом, едва смолк последний аккорд. — Неужели это правда? Неужели султан разрешил нам вернутся на землю, завещанную нам Господом? Почему я ничего об этом не слышал?

— Нет, — покачал головой Борис, — султан никаких фирманов по этому поводу не издавал. Он не препятствует евреям селится на земле предков, но жить они должны по его законам. И налогов они платят вдвое больше, чем последователи Мохаммеда. Еще не одно столетие пройдет, прежде чем евреи построят свое государство. Но это обязательно случится.

— Я в этом не сомневаюсь, — дон Абрабанель собственноручно разлил вино по кубкам и поднял свой. — Давайте выпьем за то, чтобы это произошло поскорее.

— Спасибо вам за песню, — продолжил он, когда бокалы опустели. — Могу ли я что-либо для вас сделать.

— Можете, — Борис слегка поклонился. — Не совсем для меня лично, скорее для моего партнера. Вы, наверное, знаете, что им интересуется инквизиция. Можете ли вы как-то поспособствовать, чтобы они про него забыли.

— Это вы хорошо сказали, — улыбнулся казначей. — Проще всего откупится, церковь любит щедрые пожертвования, но Торквемада очень настырен в своем фанатизме и если он лично занимается расследованием, то обычно доводит дело до костра. Если это дело еще не попало к нему в руки, то желательно найти влиятельного покровителя в лоне самой церкви. Я могу поговорить с францисканским епископом, настоятелем монастыря Сан Хуан де лос Рейос, у меня с ним неплохие отношения. Монастырь новый, собор там еще достраивают. Если вы что-либо пожертвуете для украшения собора, епископ легко добьется для вашего друга индульгенции лет на пять. Я знаю про аналогичный случай. Там купец, чем-то прогневавший инквизицию, заказал в Болонье, у какого-то известного мастера, статую святой девы Марии и пожертвовал ее собору. Никаких больше претензий к нему не было.

— Я буду вам чрезвычайно благодарен, — Борис опять поклонился.

— Пустяки, не стоит, — дон Абрабанель поднялся, — к сожалению, мне надо вернуться в канцелярию. Я поговорю с епископом и дам вам знать. А для вас лично я могу что-то сделать?

— Ну разве что дать совет. Мне на корабль нужны будут опытные матросы. Я предпочел бы нанять евреев. Не подскажете, где их найти.

-Хм-м, самые опытные мореходы, насколько я знаю, в Бискайе. Но они в большинстве католики. В Кадисе может быть поискать... Ладно, я разузнаю и тоже сообщу вам. Надеюсь, мы еще встретимся.

— С удовольствием спою вам еще какие-нибудь песни.

Попрощавшись с доном Абрабанелем на выходе из дома, Борис повесил на плечо футляр с гитарой и зашагал в сторону Худерии.

Глава 5

(Толедо, 6 января 1489 г.)

Стук в дверь оторвал Бориса от размышлений о грядущих испытаниях. Предыдущим вечером они таки закончили составлять нечто вроде бизнес-плана, начало которому было положено в Новогоднюю ночь. Предстоящей работы было не вагон а набиралось на хороший эшелон. Перечень дел, которые необходимо было сделать до отправления экспедиции, занял более сорока страниц убористым почерком. Он не представлял, как они справятся с таким объемом работы, но Константин был настроен оптимистически. Борис встал из-за стола, где он в очередной раз просматривал этот список, потянулся и пошел открывать дверь. Молоденькая служанка, обычно приносящая им еду, кокетливо улыбнулась и протянула Гальперину запечатанный воском бумажный свиток.

— Вот, вам только что принесли письмо.

Едва он взял свиток из ее руки, служанка повернулась и, подобрав юбки, побежала в сторону кухни. Борис сломал печать с инициалами дона Абрабанеля и развернул бумагу. В короткой записке твердым, угловатым почерком финансиста было написано:

"Я разговаривал вчера с доном Педро Гонзалесом де Мендоза — архиепископом Толедо по интересующему вас вопросу. Сегодня в полдень настоятель монастыря Сан Хуан де лос Рейос будет ожидать вашего друга. Если ему удастся удовлетворить его взыскательный вкус, дон Педро Гонзалес лично выпишет ему пятилетнюю индульгенцию."

Гальперин взглянул на часы. До полудня оставалось еще минут сорок. Он влез в меховые сапоги, накинул полушубок и быстрым шагом вышел со двора. Надо было спешить. Костя с утра вместе с мастером Шломо отправился на берег Рио Тахо, где под его руководством сооружался первый в истории этой реальности конвертер. Пока что шли только земляные работы, но Николаев третий день пропадал там, раздавая указания нанятым землекопам.

Голос друга Борис услышал, едва приблизившись к стройплощадке.

— Ты что болван сделал, — распекал он землекопа, — я же тебе объяснил, где и сколько снимать надо. Колышки я для чего забивал? Теперь, чтобы выровнять тебе надо будет вот тут и там еще по полтора локтя земли снять. И смотри — опять напортачишь, плату за сегодняшний день не получишь.

— Костя, прервись, — позвал его, подходя, Гальперин, — ты мне срочно нужен.

— Что-то случилось? — Константин повернулся к другу.

— Пошли скорее, — Борис подхватил его за локоть и потащил к городским воротам.

По дороге к монастырю он объяснил Косте в чем дело и дал прочитать записку от министра финансов.

— Так, что ты этого настоятеля должен обаять, но обещать что-либо не спеши. Посмотри, что там, да как, а потом обсудим, — закончил свою вводную Гальперин.

— А ты, что со мной не пойдешь? — удивился Константин.

— Конечно не пойду. Я же христианина не изображаю. Мне в католический храм соваться совсем не с руки. Так, что ты сам там, а потом мне все расскажешь. А что, кстати у тебя на берегу за непорядок образовался.

— А-а-а, — махнул рукой Николаев, — болван этот Мигель. Мы, если помнишь, спланировали конвертер ближе к берегу поставить, а над ним на уступе вагранку, чтобы можно было чугун самотеком в конвертер заливать. Так он половину уступа срыл. Ему, видишь ли подход неудобный был. Сам пускай теперь и исправляет. При дурной голове — рукам работа. Кстати, я тут с утра насчет чугуна побегал. Думал со свалки его придется таскать, но знаешь, его там почти нет. Его оттуда в переработку утаскивают. И думаешь кто? Вот ни за что не догадаешься — гробовщики. Они оказывается гробы из чугуна льют. Это те, что попроще. А для знати свинцовые гробы делают. Они же здесь в земле практически не хоронят, как у нас, а в семейные склепы гробы ставят и замуровывают. Свинцовый гроб он практически вечный получается. Но и чугунный за сотню лет служит.

— Потом доскажешь, — прервал его Борис, взглянув на часы, — мы уже пришли. Через пять минут тебя настоятель ждет. Он тебя кстати на исповедь потащить может. Ты нашу скорректированную легенду не забыл?

— Пять минут, пять минут, — проворчал Константин, — можно подумать у них часы есть. Разве что солнечные, так сегодня солнца не видно. Вон как небо затянуто. А легенду я помню.

— Наше дело петушиное — прокукарекал, а там хоть и не рассветай. Подождешь, если что. Ты главное осмотрись там как следует, даже если попа этого нет еще. Ну ладно, я тебя дома жду.

С этими словами Гальперин хлопнул друга по плечу и не оглядываясь скрылся в одной из узких улочек. Николаев минуту смотрел ему в след, затем повернулся к массивным, метров пять высотой, дверям. Глубоко вздохнув, он толкнул ручку нормальной двери, врезанной в левую створку этих монструозных врат, которые открывались, видимо, лишь по большим праздникам. Внутри собора царил полумрак. Высокие стрельчатые окна в смешанном готическо-мавританском стиле не имели стекол и по зимнему времени были закрыты деревянными ставнями. Лишь ряд небольших окошек на уровне второго этажа, заделанных слюдой, пропускал свет в центральный неф собора. Около двух дюжин монахов, обретающихся в данный момент в церкви, были заняты отнюдь не молитвой. Парочка из них штукатурила левый притвор, еще трое облицовывали мраморной плиткой ступеньки к алтарному возвышению. На хорах суетились краснодеревщики в рясах, покрывая резьбой дубовые панели. Распоряжался в этой суете высокий, худой как спица монах в такой же серой рясе с капюшоном, как и остальные. Отличало его от прочих братьев серебряное распятие на груди да аббатский посох, которым он в тот момент вытянул вдоль спины одного из монахов, видимо чем-то провинившегося.

Константин прошел мимо штукатуров, по дороге окунув кончики пальцев в каменную чашу со святой водой и перекрестился заученным движением. Приблизившись к алтарю, он, продолжая изображать праведного католика, преклонил колена и забормотал молитву. Настоятель подошел поближе и, склонив голову набок, внимательно разглядывал Костю.

— Аминь, — синхронно с Константином произнес аббат по окончанию молитвы. Николаев поднял глаза и увидел перед носом сухую, стариковскую кисть, украшенную массивным перстнем. Костя прикоснулся губами к перстню и, поднявшись на ноги поклонился аббату.

— Следуй за мной, сын мой, — скомандовал тот и направился в дальний предел к исповедальне. Предположение Бориса оказалось верным.

— Опять исповедоваться, — поморщился про себя Костя, — как они мне надоели.

Тем не менее он последовал за настоятелем. Достаточно резво отбарабанив положенную формулу, он покаялся в нерегулярном посещении храма и получил епитимью на недельную диету из хлеба и воды, а в дополнение к ней полторы сотни "Credo..." и столько же "Ave Maria...". После чего настоятель вышел из исповедальни, уселся на скамью, поставив посох между колен, указал Косте на скамью напротив и стал расспрашивать его о жизни. Николаев поведал ему скорректированную легенду, согласно которой Константин был младшим сыном купца из Мемеля. Не ожидая наследства, которое должно было отойти старшим братьям, он пошел в обучение к вольному механикусу. В результате эпидемии холеры он остался единственным наследником и должен был возглавить семейное дело. В одном из плаваний, старого шкипера, который служил еще его отцу, смыло за борт во время бури, и он нанял иудея из Святой земли. Тот оказался настолько хорош, что уже несколько лет они плавают вместе и даже стали компаньонами. Вот только в последнем плавании им не повезло, и они попали в плен к марокканским пиратам. Им удалось выкупится с помощью Шимона бен Эзры, который стал их третьим компаньоном.

— Как же ты, будучи добрым католиком, ведешь дела с иудеями, — спросил его аббат подозрительно, когда Костя закончил свой рассказ.

— Я не слышал, чтобы это было запрещено, — Константин изобразил удивление, — ведь апостол Павел говорил: "Несть ни эллина, ни иудея перед лицом господа нашего".

— Хочу верить, сын мой, что ты просто заблуждаешься, а не впадаешь в ересь, — голос настоятеля оставался мягким, но в нем послышалась угроза, — апостол Павел в своем послании к галатам говорил о братьях во Христе: "Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе".

— Виноват падре, — Николаев смиренно склонил голову и перекрестился, — но дела я веду со всеми, кто меня обмануть не пытается. А так для меня без разницы — католик, мавр, иудей или монгол косоглазый. Если они меня не пытаются в свою веру перетянуть, то и я к ним не лезу. Иудеи меня, кстати, никогда в синагогу не звали. Сарацины, турецкого султана подданные — те пытались мне суры своего пророка читать и преимуществами магометанской веры соблазнять, но я их выгнал.

— Это хорошо, что ты тверд в вере, но этого мало. Я понимаю, почему инквизиция расследование затеяла. Очень близко ты к ереси диавольской приблизился. Но архиепископ просил дать тебе шанс искупить свои прегрешения. Посмотрим, сможешь ли ты возвысить сей собор к славе господа нашего Иисуса Христа и Пречистой матери его.

Аббат встал со скамейки и, знаком указав Косте следовать за собой, направился к алтарю.

Часа через три, вконец морально измотанный Константин входил на подворье мастера Шломо. Обед он пропустил и желудок не преминул напомнить ему об этом. Тем более что ветерок донес аппетитный запах из кухни.

— Надо что-нибудь перехватить до ужина, — подумал он, заворачивая за угол.

— Ой, — Костя услышал вскрик и едва успел подхватить девичью фигурку. Закутанная в платок Шошанна свалилась ему прямо в руки с табурета, который он сходу своротил.

— Прошу прощения сеньорита, — он поставил девушку на ноги и, наклонившись, поднял табурет, — я никак не ожидал вас встретить здесь, у этого простенка, да еще на табуретке. Вы не ушиблись?

Шошанна искоса глянула на него, потупилась и густо покраснела, как будто он застал ее за чем-то неприличным. Костя удивленно смотрел на такое знакомое, милое лицо и не мог понять причину ее смущения.

— Я чем-то обидел вас, милая Шошанна? — Макушкой она едва доставале ему до подбородка, поэтому Константин присел на корточки, пытаясь заглянуть девушке в лицо и взял ее руки в свои. Та еще больше потупилась. Густой румянец заливал ее щеки, скулы, и лоб.

Очень похожая на Дину девушка была так мила, что, Костя потерял самообладание. Сам от себя этого не ожидая, он притянул Шошанну к себе и поцеловал в губы. В первый момент она пыталась его оттолкнуть, но через секунду ее губы расслабились, и она стала отвечать на поцелуй. Казалось, что поцелуй этот длился вечность. На самом деле, через минуту девушка опомнилась, невнятно пискнула что-то, вырвалась и не оглядываясь убежала.

Николаев поднял со снега оброненный ею кусочек древесного угля и поднялся на ноги, кляня себя в душе за несдержанность. Он поднял глаза на стену и присвистнул от удивления.

Раньше он сюда как-то не заглядывал. Штукатурка в простенке между кухней и домом была вся расписана углем. Кое-где старые рисунки были уже почти смыты дождем, но поверх них появились новые. Местами еще неуверенные штрихи тем не менее говорили о недюжинном таланте художника. Если в нижней части стены были нарисованы в основном животные — козы, ягнята, гусь, пожилой мастифф Ахав, обитающий в будке рядом с кузницей, то чуть повыше шла целая галерея людских портретов. Костя узнал лицо мастера Шломо, его жену Хаву, с которой они познакомились буквально на днях, а также одного из подмастерьев и служанку, приносящую им еду. Причем, если последняя была прорисована несколько небрежно, то кузнец и его жена были выписаны с поразительным тщанием. Глаза мастера Шломо на портрете были чуть прищурены, а сквозь локоны курчавой бороды просматривалась добрая улыбка. Наверное, так он смотрел на свою любимую дочь. А ближе к углу, там, где стояла табуретка, он с удивлением обнаружил свой портрет. Рисунок еще не был закончен. Отдельные черты были только схематически намечены, тем не менее сходство было очевидно. Константин улыбнулся, ему стало понятно смущение Шошанны. Какая-то странная смесь нежности и удовлетворения колыхнулась в его душе.

— Может быть Борька не так уж и не прав, — пробормотал он.

Забыв про голод и усталость, Константин повернулся и направился в свой флигель, подбрасывая в руке уголек. Счастливая улыбка не сходила с его губ до самых дверей. Но на пороге он вспомнил о своем походе в монастырь и помрачнел.

Борис сидел за кухонным столом и менял, пропитанные солевым раствором, тканевые прокладки в вольтовом столбе. Едва взглянув на друга, он быстро убрал все причиндалы, вытащил из кухонного шкафа и выставил на стол бутылку вина и тарелку с хлебом и сыром. Разлив вино по кубкам он пододвинул один из них Косте, а сам взял второй.

— Рассказывай, — потребовал Гальперин, когда Костя прожевал первый бутерброд.

— Ну и въедливый же старикан этот аббат, — Костя сделал очередной глоток вина, — душу вынет так, что ей богу сам на костер запросишься.

— Ты это брось такими вещами шутить, — Борис уперся локтями в стол и, положив подбородок на сцепленные в замок кисти рук, озабоченно смотрел на друга. — Если что, мы живо соберемся и в Алжир отчалим. Хотя в это время года перебираться туда — та еще морока. И все наши планы летят коту под хвост.

— Извини, действительно неудачно сказал, — Николаев поставил кубок на стол, — не все так плохо, просто вымотал он меня.

— Давай конкретно. Можем мы что-то сделать, чтобы церковь от тебя отстала?

— Ну не знаю я пока. Тут думать надо, — раздраженно бросил Костя.

— Так, давай рассказывай. Вместе думать будем.

Константин подробно пересказал свой разговор с аббатом и экскурсию по собору, которую ему тот устроил.

— Я, конечно, в этом деле не шибко понимаю, — оправдывался Николаев, — но на мой взгляд статуй там и так выше крыши. Практически у каждой колонны какой-либо святой стоит. Живописи, правда, почти нет. Лишь за алтарем большая фреска на тему поклонения волхвов.

— Значит надо им картину или фреску какую-то заказать, — обрадовался Борис.

— С фреской точно не получится. Единственная более-менее плоская стена уже занята. Это же не православный храм и не собор Святого Петра в Риме. Это, едрить его, готика пополам с мавританским стилем. Сплошные углы и перепады высот. Картины на холсте тут в храмах вроде не вешают. Разве что гобелен какой-нибудь на хорах повесить. Но там уже висит какая-то тряпка. Какая-то пыльно-серая и я, честно говоря, не понял, что на ней выткано.

— Наверное гобелен не новый. Кто-то пожертвовал небось. Краски, видимо, выцвели. Это же не анилиновые красители. Нынешние растительные краски, которые для ниток используют, не слишком долговечны. Индиго и кошениль конечно в разы лучше, но и на порядок дороже. Хм-м-м... Можем попробовать анилин синтезировать... Чуть-чуть, для себя, в лабораторных условиях, по учебнику...

— Окстись Борька, ты что, — Константин поставил кубок на стол и стал загибать пальцы, — во-первых лаборатории у нас нет. Ты ее полгода делать будешь. Нет, в чужом доме, да без помощников, за полгода не справишься. Еще столько же будешь анилин синтезировать. Не уверен, кстати, что получится. Если я не ошибаюсь, то там реактор высокого давления нужен. Насколько я помню, вначале для этого списанные пушечные стволы использовали. Во-вторых, анилин — это же только основа. Красители все равно нужны. Потом надо нитки красить. Уверен, что технологии в твоем учебнике химии нет. А она, как пить дать, отличается от натуральных красок. То есть тут экспериментировать надо. И только потом можно вышивальщиц нанять, чтобы какой-либо богоугодный сюжет изобразить. То есть бодяга эта — года на три, а то и больше. Нам надо в полгода уложиться, при том, что еще и своими делами заниматься надо.

— Согласен, не пойдет, — Борис почесал в затылке, — ладно, давай дальше рассказывай. Придумаем еще что-нибудь.

— Вот не знаю я что придумать. В соборе том, холодрыга жуткая, сквозняки гуляют. Больше половины монахов — кто кашляет, кто сморкается. Окна огромные, стрельчатые, но без стекол. Только наверху слюдой закрыты. Я этому аббату предложил, что мы им стекла всюду вставим, так этот тип отказался.

— Ты что, серьезно? — поразился Гальперин, — так прямо и отказался?

— Вот именно, — Костя поджал губы, вытянул челюсть вниз и с таким постным лицом сымитировал аббата, — Сие есть ублажение плоти — сиречь дьявольское искушение. Стремится надо к возвышению духа.

— Да... Тяжелый случай, — Борис снова почесал в затылке, — слушай Костя, ты же в нашей родной реальности в готических соборах бывал. Тот же собор Святого Стефана в Вене, или собор в Трире, например. Вспомни и попытайся сравнить — чего местному собору от того не хватает.

Константин задумался, прикрыв глаза и теребя себя за кончик носа. Через пару минут он очнулся, взял со стола кубок и выцедил вино маленькими глотками.

— Знаешь Борь, трудно сравнивать, — он сунул в рот кусочек сыра и продолжил, — все-таки там чистая готика, а тут еще мавританский стиль мешается, но я кажется понял. Здесь, в отличие от скажем Вены, нет ни одного витража.

— Точно, — Борис хлопнул себя по коленям, — стекло пока еще дорогое, а цветное стекло — тем более. Давай им сделаем витраж какой-нибудь на библейскую тему, и мы в дамках.

Константин опять задумался, на этот раз грызя ноготь.

— Идея, конечно, хорошая, — признал он через минуту, — но есть препятствия. Я думаю, что они все решаемые, но давай-ка мы все это распишем как бизнес-план.

Он принес несколько листов бумаги и стал быстро записывать нумерованные пункты. Исписав один лист, он стал на втором рисовать квадратики и кружочки, соединённые стрелочками. На третьем листе он начал было рисовать диаграмму Ганта, но прервался и поднял глаза на друга.

— Все равно долго получается, хотя нерешаемых технических проблем вроде нет.

— Что именно долго? — Борис насупился и обиженно продолжил, — Ты все проблемы только сам решать пытаешься. А я тебе что, для мебели нужен только? Давай излагай — бизнесмен...

— Ладно тебе обижаться. Ты уж извини, я ни на кого полагаться не привык. Российский бизнес — это такое змеиное кубло. Доверять я мог только жене, — Константин ухмыльнулся, — а ты на Дину совсем не похож.

— Не заслужил я значит твоего доверия?

— Заслужил, заслужил... Я же извинился, что просто не привык.

— Ладно, проехали, — Борис опять наполнил кубки вином, — ну ты рассказывать-то будешь?

— Значит так, — Николаев придвинул чистый лист бумаги и грубо наметил план собора, — вот это центральный неф. Здесь большие окна, по четыре с каждой стороны. Под витражи не слишком годятся. Во-первых, там витые каменные переплеты в мавританском стиле, во-вторых, восемь больших витражей — это на всю жизнь работа.

— А не жирно им восемь штук будет? — влез Борис с саркастическим замечанием.

— Ты же сам мне письмо показал. Чтобы индульгенцию получить их надо до глубины души поразить. А один витраж, даже большой, смотреться не будет, гармонии нет. Но слушай дальше — вот здесь два узких окна по обе стороны от алтаря. Они раза в четыре меньше и переплетов на них нет. Сюда два витража станут достаточно органично.

— Ну и хорошо, — Борис потер руки, — так в чем же проблемы?

— Логистика и рабочая сила, — Константин взял в руку исписанный лист. — Вот, пункт первый — выбрать сюжет. Для этого надо библию изучить. Витражи получаются по обе стороны фрески с поклонением волхвов. Надо, чтобы сюжеты как-то с этим согласовывались. Мне кажется, что надо один сюжет взять из ветхого завета, а второй — из евангелия. Ну это можно сделать за несколько дней, хотя сюжеты надо будет с аббатом согласовать. Это у меня вторым пунктом идет. А вот дальше начинаются сложности. Пункт третий — найти художника, который эти сюжеты воплотит. Надо будет этого аббата потрясти насчет богомазов. Или может бы ты в еврейской общине поспрашиваешь?

— Иудаизм не одобряет изображение живых существ, — покачал головой Борис, — еврея-портретиста найти в эти времена очень непросто. Я бы не взялся.

— А я как раз сегодня одного еврея-портретиста нашел, — расплылся в улыбке Костя, — вернее портретистку.

— Это где же ты успел, — удивленно поднял брови Борис.

— Я Шошанну возле кухни встретил. Она по штукатурке углем малюет. Талантлива до изумления. Я тебе чуть позже покажу.

— Вот и отлично... Привлечём ее к полезному делу, — усмехнулся Борис, — заодно и ты перестанешь от девушки шарахаться.

— Тут я не уверен, — Константин поскреб свою бородку-эспаньолку. — Портреты она рисует очень неплохо по памяти. Но только то, что она в натуре видела. А вот потянет ли она отвлеченный сюжет?..

— Не дрейфь, — опять потер руки Борис, — есть у меня на это "наш ответ Керзону". Давай дальше, что там еще у тебя за проблемы?

— А дальше в основном логистика, — пожал плечами Костя, — где нам цветное стекло взять и сколько времени займет его сюда доставить. Ну еще чем его клеить. Клей "Момент" тут не найдешь. Большие фрагменты можно свинцовой окантовкой соединять, а вот мелкие — я не знаю. Основное — это цветное стекло. Все остальное — сборка, установка проблем не составит.

— Разбаловался ты Костя в двадцать первом веке, — вновь усмехнулся Борис, — клей "Момент" ему подавай, стекло цветное он заказывать будет.

— А что ты предлагаешь, насчет стекла-то?

— Сначала насчет клея. Я, когда еще в классе пятом был, мамину любимую стеклянную сахарницу разбил. Не вдребезги, а так, на три куска. Так мы с отцом ее соком чеснока склеили, и она прекрасно держалась. Можно также столярным клеем склеить. Его только с содой выварить надо, чтобы посветлее был. Можно также нефть перегнать и горелку на бензиновых парах сделать и сплавлять стекло. Горелку медник за пару дней сделать сможет.

— Это ты хорошо придумал, — обрадовался Костя, — но цветное стекло — это все-таки основное.

— Цвет стеклу придают соли и оксиды разных металлов, — Борис на минуту прервался, чтобы принести в кухню свой ноутбук. — Вот смотри, красный цвет можно придать окислами меди или добавлением сусального золота в расплав стекла, окись кобальта в синий, хром в зеленый, коллоидное серебро в желтый и так далее. Вот тебе винная бутылка желто-зеленного цвета. Это от солей железа в стекле. Стеклянный бой найти можно. Переплавим его в горне у Шломо. Нам же не производство налаживать, а так, на один раз. Разольем на сковородке, как тогда в Алжире.

— Кстати, — хлопнул себя по лбу Николаев, — с нами же из Малаги ехал торговый представитель Шимона. Мы с ним в Кордобе расстались, а он раньше нас должен был в Толедо добраться. Наверняка он уже здесь. А если он окнами торгует, то битые стекла у него уж точно есть, и мы их сможем забрать в дело.

— Это мысль очень даже удачная. Прозрачное стекло окрасить проще чем осветлять уже окрашенное, — Гальперин щелчком кнопки закрыл учебник и открыл папку на жестком диске. — А вот и обещанный "ответ Керзону". Я пару лет назад, сгрузил себе в качестве заставок коллекцию "Сокровища мировой живописи". Я потом заставки отключил, но файлы все остались. Их тут больше пяти сотен. Мы сюжет отсюда запросто можем выбрать и с экрана скопировать на бумагу.

— Здорово, — обрадовался Костя, — давай выбирать. Надо что-то узкое и длинное, и, желательно еще здесь пока не существующее. Так что Леонардо пропустим.

— Ничего, если надо будет, то перекомпонуем или вообще из нескольких картин коллаж сделаем. Кроме того, у меня там XIX и XX века картин полно.

До самого вечера друзья просматривали картинки на экране, пока батарея компьютера совсем не истощилась. Поставив его заряжаться, Борис подвел итог.

— Как ты и предложил, из ветхого завета возьмем "лестницу Иакова" а из нового — "Благовещение". Первый рисунок надо немного ужать и масштабировать. Больше ничего там делать не надо. Хотя можно чуть-чуть упростить. Пару ангелов убрать, а то их там слишком много, на мой взгляд. Со вторым работы будет побольше. Экстерьер нужно поменять. Римские арки и барельефы убрать нафиг. В Иудее так не строили в те времена. Но самое главное — это переодеть Марию. Ну не может она ходить в такой хламиде и с непокрытой головой. Здесь это тоже не принято. Еще нимб и ей и ангелу добавить, а также краски сделать поярче. А в остальном я думаю проблем не будет. Завтра с утра с экрана эскиз скопируем, и ты с ним к аббату этому пойдешь, покажешь рисунок и получишь у него благословение. А я с мастером Шломо договорюсь и Шошанну привлечем.

В этот момент их разговор прервал стук в дверь. Борис быстро захлопнул ноутбук и прикрыл его скатертью. Костя выглянул наружу. На пороге стояла служанка, принесшая ужин.

Глава 6

(Толедо, 22 февраля 1489 г.)

— Все, заканчиваем на сегодня, — Гальперин положил на жаровню массивный бронзовый паяльник, которым спаивал свинцовую проволоку, окантовывающую ангельские крылья из молочно-белого стекла. Он с хрустом размял кисти рук и поднялся на ноги. — Осталось всего ничего. Завтра-послезавтра закончим собирать все детали. Еще где-то неделю на монтаж и установку и наконец-то сможем конвертером вплотную заняться.

— А чего так рано? Вполне можем еще час-другой поработать, — Костя мокрой тряпочкой протер очередную заготовку и с сожалением добавил, — И Шошанна сегодня после обеда не пришла.

— Ну так праздник же завтра. Наверное, мать ее задействовала по хозяйству, — Борис начал собирать инструменты.

— Точно. Завтра же День Советской Армии или, как его сейчас называют, День Защитника Отечества.

— Ха-ха-ха, — Борис захохотал так, что выронил инструменты. Многочисленные стеклянные заготовки на верстаке отозвались мелодичным звоном. К счастью, ничего не разбилось.

Константин сначала непонимающе улыбнулся, но через минуту, видя, что друг не прекращает смеяться, нахмурился.

— Ну что ты ржешь как конь, — обиженно проговорил он, — что я такого смешного сказал.

— Ох, ну ты сказанул, — с трудом успокоившись, выдавил из себя Гальперин, все еще держась за живот. — Евреи в пятнадцатом веке празднуют День Советской Армии. Давно я так не смеялся. Пурим завтра начинается. Знаешь, что это за праздник?

— Погоди, что-то такое вспоминается, — Константин потер лоб, — это когда такие треугольные коврижки с маком и сливовым повидлом едят. Теща, помню, каждый год угощала.

— Вот-вот, они называются "уманташ". Не обязательно со сливовым повидлом, но сладкие. Знаешь, большинство еврейских праздников можно описать двумя фразами: "Они хотели всех нас уничтожить, но у них не вышло. По этому поводу надо вкусно поесть". Если хочешь подробности, открой библию, можешь даже католическую, и прочти книгу Эстер. Придется тебе этим вечером поскучать одному, — подвел итог Борис, — я с семейством Бен Ашера в синагогу схожу. Он меня уже много раз звал. Я все время отказывался, но родственники его жены уже две недели как уехали. Отговорок у меня не осталось тем более, что праздник. Зато завтра нас вдвоем на семейный обед пригласили. Там не только уманташи будут. Ладно, я пошел переодеваться.

— Погоди, мы же собирались не светится перед кучей народа, — удивился Николаев, — а ты в синагогу прешься, где тебя все евреи Толедо наблюдать будут.

— Ну, во-первых, далеко не все. В Толедо почти дюжина синагог, так что не более десяти процентов. Во-вторых, нас и так многие видели на берегу и в мастерской. Слухи так и так расходятся. Ну и, в-третьих, на праздник в город съезжается куча народу из провинции. На службе будет полно народу, которых никто не знает. Затеряться среди них не проблема, никто присматриваться не будет. Тем более, спасибо тебе, охота на нас приостановлена.

Когда Борис ушел, Константин закончил прибираться и посмотрел на часы. Было всего лишь без четверти четыре. До ужина еще уйма времени, вот только начинать что-либо делать не хотелось совсем. Он прошел в спальню и, скинув обувь, бросился на кровать поверх одеяла. Закинув руки за голову, он перебирал в памяти события последних полутора месяцев.

Идея установки в соборе витражей привела аббата в восторг. Он оказывается видел нечто подобное в Римских храмах. Витражи уже были известны, хотя еще не были распространены. Вот только делались они из смальты и окрашенной слюды в свинцовых рамках, были недолговечны и требовали довольно много ухода. Преимущество стекла он оценил моментально. Сюжеты настоятель также одобрил и даже пообещал выделить монахов в помощь на установку. Въедливый до тошноты, он подробно расспрашивал Николаева, что и как он планирует делать, а когда услышал, что они будут окрашивать стекло сами, то немедленно потребовал, чтобы секреты изготовления цветного стекла были переданы церкви и никому более. На что Костя возразил, что секрет этот ему не принадлежит, а потому распоряжаться им он не может. Но он поговорит со своим компаньоном и постарается его убедить.

— Как смеешь ты даже заикаться об этом, — преисполненный "праведного" гнева аббат стукнул посохом об пол, — величие церкви не может зависеть от желания какого-то презренного иудея. Пусть только посмеет он противиться. В подвалах Святой Инквизиции его быстро научат быть посговорчивее.

— Черт, я же подставил Борьку. Надо спасать положение, — Николаев усилием воли подавил панику, выброс адреналина разогнал сердце, лицо его покраснело от прилива крови, а мозг скачком вышел на полные обороты и начал лихорадочно перебирать варианты.

— Нет, не будет этого, — Константин поднялся и направился к выходу из кабинета настоятеля. На пороге он повернулся и посмотрел монаху в глаза. — На таких условиях никаких витражей у вас не будет. Мы сегодня же покинем Толедо. Второй год я исподволь внушаю своему компаньону, что Иисус — это любовь. Я убедил его работать со мной над этими витражами и надеялся, что через соединение близкого иудеям образа Иакова и пресвятой Девы Марии привести его в лоно католической церкви. Но даже вы, один из иерархов церкви, чей долг привлекать новых адептов, своими угрозами и вымогательством лишь отталкиваете людей.

— Постой, — с одной стороны слова Кости смутили аббата, который будучи искренне верующим, все же не был фанатиком и сам использовал подобные аргументы при обращении в христианство, с другой стороны ему очень не хотелось отказываться от витражей, которые бы сильно украсили храм. — Я беру свои слова обратно. Твоему компаньону ничего угрожать не будет. Работайте спокойно, церковь создаст вам все необходимые условия.

— Хм, — Константин в сомнении поджал губы, — как я могу быть уверен, что через неделю вы не поменяете свое мнение в очередной раз?

— Ты не веришь моему слову? — попытался возмутиться настоятель.

— Я купец, падре, — покачал головой Костя, возвращаясь к столу, — и на слово верю только тем, кто много лет вел со мной дела честно. Церковь, увы, за пару месяцев уже дважды угрожала мне и моему компаньону, добиваясь для себя материальной выгоды. В евангелие от Матфея сказано; "Не можете служить Богу и мамоне".

Епископ слегка ошалел от удачно ввернутой цитаты и не нашелся что возразить на это.

В результате получасовой торговли Николаев вышел от аббата с подписанной им годовой индульгенцией на имя Бориса и письменным обязательством поменять ее на пятилетнюю, если тот согласится передать церкви секреты цветного стекла. На себя он тоже выбил годовую индульгенцию, так что теперь им не было необходимости прятаться и осторожничать. Кроме того, он получил устное обещание на пожизненную индульгенцию для обоих если ему удастся убедить Бориса конвертироваться в католичество.

Вечером, за ужином они с Борисом посмеялись над результатами сделки.

— Это ты его удачно развел, — Гальперин разлил вино по кубкам и поднял тост, — Ну, чтобы не в последний раз.

— Тем не менее, будь с ним осторожен, — продолжил он, когда вино было выпито, — они риторику в семинариях изучают и диспутировать их тоже натаскивают. Так, что он вполне может забить тебе баки. Он от тебя, видимо, просто не ожидал такого нахальства. Ты же ткнул в самое больное место католической церкви. Впрочем, не только католической. Все они этим грешат.

— Да ладно, — отмахнулся Николаев, — главное, что время у нас есть. Можно спокойно своими делами заниматься. Я ему десятимесячный срок дал. Специально в четыре раза увеличил по сравнению с нашими расчётами.

— Ну это ты загнул, — покачал головой Борис, — по любому мы к апрелю должны с этим делом закончить. Я хочу в Малагу вернуться. Во-первых, я Яэль обещал, да и сам я за ней скучаю, во-вторых, шхуну нашу проверить надо. Надеюсь, не напортачили они там. А в-третьих, Шимон после пасхи, то есть в конце апреля, в Геную собирался ехать. Я с ним хочу поехать — паруса заказать.

Жизнь с этого дня пошла вскачь. Работать приходилось с утра и до позднего вечера на два фронта — металлургия и цветное стекло. Борису пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы привлечь Шошанну к творчеству. Причем основным противником его был не мастер Шломо или его жена, а его отец-ортодокс, который был категорическим противником рисования. Об увлечении внучки полуслепой семидесятилетний старик не имел ранее понятия и убедить его стоило больших усилий. Тем не менее усилия Бориса увенчались успехом, и девушка стала приходить в их флигель дважды в день на пару часов в сопровождении дуэньи — пожилой тетушки. Последняя, немедленно по приходу устраивалась с вышиванием в кресле у камина и почти сразу же начинала клевать носом.

Утро Костя в основном проводил на берегу, контролируя приближающееся к завершению строительство сталеплавильного конвертера. Борис по утрам химичил, подбирая и выделяя необходимые присадки как для цветного стекла, так и для легирования стали. Более половины кухни теперь занимали всевозможные реторты, ступки и горшочки с разными химическими ингредиентами. Смешивая, растирая и растворяя все эти снадобья, Гальперин развлекал разговорами Шошанну, которая в это время рисовала эскизы на листах бумаги. В этих разговорах Борис много рассказывал об их совместных путешествиях, настоящих и вымышленных, при этом не забывая преувеличивать достоинства своего компаньона. По его рассказам Николаев выходил этаким средоточием всевозможных достоинств, прямо-таки принцем на белом коне.

После обеда Борис сменял Костю на строительстве либо уходил в мастерскую мастера Шломо, где занимал под свои эксперименты один из двух горнов, а эстафету во флигеле принимал Костя. Ему предстояло подготовить выкройки под элементы витража. Хотя рисованию Константин никогда не учился, но пространственное воображение у него было хорошее и чертить он умел очень неплохо еще с институтских времен, но здесь задача была посложнее. Надо было не просто перенести рисунок на стекло, но разбить его на фрагменты так, чтобы не только не потерять образ, но даже усилить впечатление от него. Причем не забывать о том, что стекло лучше резать по прямой линии. Память вовремя подсунула необходимую подсказку. Его жена Дина, будучи большой поклонницей Анны Ахматовой, повесила в своем кабинете портрет поэтессы. Репродукция картины, выполненной в кубистическом стиле, придавала образу объем, особенно если смотреть на него издалека. Но как объяснить принципы кубизма девушке, которая никогда живописи не училась. Тем более, что сам он никак в подобные учителя не годился. Шошанна рисовала на порядок лучше него. Мотивируя это технологическими причинами, он пытался убедить ее рисовать в основном прямыми линиями. Однажды, не утерпев, он схватил карандаш и стал править один из эскизов, по ходу дела пытаясь объяснить свой замысел. В результате эскиз оказался безнадежно испорчен. Шошанна от огорчения расплакалась. Костя бросился ее утешать. Он попытался было погладить ее по голове, но кружевная мантилья с крепящими ее гребнями и заколками не давала контакта. Тогда он приобнял девушку за плечи и начал говорить ей какие-то ласковые слова. Причем от волнения он заговорил на русском. Та, естественно ничего не поняла, уткнулась лицом Николаеву в грудь и расплакалась еще горше. Костя в растерянности стоял, обнимая девушку, не зная, что предпринять. Наконец негромкие всхлипывания стихли и Шошанна подняла лицо. Крохотные слезинки все еще дрожали у нее на ресницах. Костя наклонился и осторожно осушил губами такие милые глаза, с чуть припухшими от слез веками. Девушка от удивления широко распахнула глаза. В этот момент, дремлющая у камина дуэнья, которую не разбудил ни их разговор, ни тихий плач Шошанны, вдруг громко всхрапнула и начала выводить носом рулады. Шошанна беззвучно рассмеялась, потом привстала на цыпочки и, несмело, будто пробуя, прикоснулась губами к Костиным губам. У того перехватило дух. Он сжал девушку в объятьях так, что она пискнула, но губы не оторвала. Несколько минут они простояли так, прижавшись друг к другу и лишь чуть касаясь губами. Наконец Шошанна отстранилась.

— Я не должна была так делать, — заливаясь румянцем, тихо сказала она. — Мама будет сильно огорчена, когда узнает.

— А мы ей пока говорить не будем, — Константин взял ее руки в свои и нежно поцеловал кончики пальцев.

— Что значит пока? — удивленно протянула девушка, нахмурив густые брови.

— Ну скажем, пока мы не закончили этот проект, — улыбнулся Костя и попытался поцеловать ее в ладошку.

— А потом? — девушка выдернула руки и спрятала их за спину.

— А вот это секрет, — Николаев опять загадочно улыбнулся.

Шошанна было нахмурилась, но в этот момент стукнула дверь. Это из мастерской вернулся Борис. Проснулась дуэнья и они с Шошанной удалились, попрощавшись. Время приближалось к ужину.

На следующий день она пришла как ни в чем небывало, но единственное выражение близости, которое она позволила — это поцеловать себе руку на прощание. Всю неделю они работали вместе над рисунками, часто соприкасаясь руками. Первые дни, Шошанна мило краснела, вздрагивала и отдергивала руку. Постепенно она привыкла и, когда Константин демонстрировал ей технику штриховки для выделения полутонов, позволила ему двигать своей рукой с зажатым в нем угольным карандашом. Постепенно, до нее доходило то, чего Костя добивался. Эскизы с каждым днем становились все лучше и детальнее. Девушка видимо рисовала все свободное от домашней работы время. Мастер Бен Ашер во время очередного занятия как-то пожаловался, что она утащила из его кабинета все карандаши и ему даже нечем конспектировать свои заметки. На следующий же день Николаев потратил на рынке несколько золотых, закупив большую кипу бумаги и две дюжины карандашей. Кроме того, у красильщиков тканей он приобрел несколько глиняных горшочков с разными красками. Вот только кисточек на рынке нигде не было. Устав искать их, Константин купил у скорняка барсучью шкурку и сам смастерил несколько штук разной длины и степени жесткости. Все это было вручено Шошанне и принято с благодарностью. Он сам был счастлив наблюдать какой радостью вспыхнули глаза девушки.

— Не будь рядом дуэньи, она бы, наверное, меня поцеловала, — мелькнула мысль, но Костя ее с негодованием отогнал, — что-то я совсем не о том думаю. Она же еще почти ребенок. Сперматоксикоз что ли начинается.

А несколько дней спустя, когда друзья только успели пообедать и Борис собирал в плетенную корзину горшочки с ингредиентами для экспериментов в мастерской, вдруг раздался нетерпеливый стук в дверь.

— Мы вроде бы никого не ждем, — удивился Гальперин, открывая дверь.

Во флигель с облаком морозного воздуха ворвалась Шошанна. Она была одна, без дуэньи, одетая не как обычно, а в простое домашнее платье со шнурованным корсажем. Подол платья заканчивался на ладонь выше лодыжек, оставляя открытыми миниатюрные ножки в разношенных кожаных опорках. На рукавах видны были следы угля и замытые пятна краски.

— У меня получилось! Получилось! — закричала она с порога размахивая листом бумаги.

Подбежав к стене комнаты напротив окна, Шошанна вытащила из волос длинную бронзовую шпильку и приколола рисунок к деревянной панели. Затем схватила Костю за руку и, оттащив его на дюжину шагов, развернула его к рисунку лицом. Борис подошел сзади, остановился у них за спинами и взглянув на рисунок тихонечко присвистнул.

С листа бумаги на него смотрело грубовато прорисованное, но легко узнаваемое лицо Кости. Состоящее из слегка сглаженных уголков оно как бы выступало из листа бумаги, создавая ощущение объема.

— Гениально, чтоб я так жил, — пробормотал Гальперин.

— Молодец, — похвалил девушку Константин, — я всегда знал, что ты у меня умница.

Шошанна победно взвизгнула, подпрыгнула и, повиснув у Кости на шее, впилась в него губами. Тот подхватил ее и, прижав к себе, ответил на поцелуй. Поглощенные друг другом они не заметили, как Борис тихо подхватил корзину со своими химикатами и тихонько вышел из флигеля, прикрыв за собой дверь.

В последующие недели ни одного дня, вплоть до вчерашнего у них не обходилось без поцелуев. Это нисколько не мешало им продуктивно работать. Шошанна закончила рисовать эскизы в размерах, соответствующих витражным окнам. Причем Иаков был очень похож на Бориса, а ангел, несущий благую весть Марии — на Константина. Марию она рисовала с себя, пользуясь зеркалом, подаренным Костей. Чтобы избежать обид, такое же зеркало пришлось подарить ее матери и с полудюжины зеркал поменьше сестре, тетушкам и прочим женщинам в доме. Борис сумел получить цветное стекло шести разных оттенков и уже почти неделю двое влюбленных с увлечением кроили и складывали фрагменты витражей. Чтобы предоставить другу возможность больше времени проводить с Шошанной, Гальперин взял на себя все работы по конвертеру. Строительство, впрочем, уже было закончено, и он занимался монтированием механизмов для загрузки и разливки металла, мехов для наддува воздуха и прочим. Иногда все же зимняя погода не позволяла работать на берегу. В такие дни Борис либо проводил время в домашней кузнице мастера Шломо, либо в кухне их флигеля, куда он зазывал дуэнью посидеть за стаканчиком вина.

Вечерами они с Костей занимались сборкой фрагментов витража используя рыбий клей и свинцовую окантовку. Борис усмехался в бороду, глядя как его друг вздыхает после расставания с возлюбленной и беззлобно его подначивал. Один раз они правда поругались, когда Костя, пребывая в состоянии влюбленной рассеянности, серьезно порезался при раскройке стеклянных заготовок.

— Возьми себя в руки. Тебе же уже не двадцать лет, — сердито внушал он другу, бинтуя тому руку. — Никуда девушка от тебя не денется. Она уже в тебя влюблена. Я же вижу, как она на тебя смотрит. Можем хоть завтра посвататься.

— Я в принципе не против, — смущенно согласился Костя, — но все же давай подождем, пока с витражами закончим. Кроме того, надо Бен Ашеру хоть пробную плавку стали сделать. А то с одной теорией он нас послать может. Не хочу, чтобы нас за болтунов держали.

— Не дрейфь, все путем будет. Ты только не режься больше.

Костины воспоминания прервала хлопнувшая дверь. Борис заглянул в спальню.

— Ты что, дрыхнешь? — спросил он с порога.

— Да нет, просто думаю, — Николаев поднялся и сунул ноги в опорки.

— Хорош думать, пошли ужинать, — Гальперин подошел ближе. Константин принюхался. От друга явно пахло вином.

— Ты чего, уже выпил? — удивился он. — С чего это вдруг?

— Как с чего, суббота начинается. Тем более перед праздником. Еврею в субботу не выпить — бога прогневить. Пошли ужинать, я тебе тоже налью. Приобщишься.

Друзья отправились в столовую.

Глава 7

(Толедо, 7 марта 1489 г.)

Утро друзья, как обычно, начали с разминки. Напрыгавшись с шестом и проведя бой с тенью, Гальперин начал было спарринговать с Костей, но через пару минут остановил поединок.

— Что-то ты сегодня не в форме, — констатировал он, — чем у тебя голова занята?

Николаев опустил самодельный деревянный меч, с которым тренировался, и подошел к розовому кусту в углу дворика. Уже неделю, как под весенним солнышком на нем стали появляться молоденькие листочки. Константин погладил рукой упругие зеленые листики и вгляделся в едва наметившиеся, еще крошечные, бутоны.

— Недели две-три еще пока зацветет, — задумчиво сказал он. — А жаль.

— Так ты о цветочках думаешь? — Борис забрал у него бокен и вместе со своим отнес его к крыльцу дома, под навес. Воткнув оба в горшок с песком возле дверей, он вернулся к другу и приобнял его за плечи. — Совсем ты Костя от любви пропадаешь. Всё, женить тебя будем, сегодня же со Шломо поговорю.

— Да перестань, совсем ты не о том думаешь, — Константин передернул плечами, стряхивая руку Бориса. — Просто завтра же восьмое марта. Я в этот день Дине всегда тюльпаны дарил. А здесь тюльпанов нет и розы еще не скоро зацветут.

— Тюльпаны, насколько я помню, только в следующем веке в Европу из Турции привезут, — Борис почесал себя в затылке, но если ты хочешь невесте цветы подарить, то найти их можно. Оранжереи и зимние сады у многих аристократов есть, и ...

— Она еще мне не невеста, — Костя резко оборвал Бориса. — я же сказал, что посватаюсь только после того, как мы приличную сталь получим. А мы с тобой с первой плавкой облажались.

— Прости Костя, это моя вина, что футеровка прогорела. Втюхали мне не тот кирпич, — Гальперин виновато улыбнулся. — Я, честно говоря, в кирпиче плохо разбираюсь. Мне Шломо уже мозги промыл по этому поводу. Зря я с ним с самого начала не посоветовался.

Он мне даже указал у кого надо было покупать. Я по глупости купил кирпич, что для обычных печей идет, а в конвертере температура раза в три выше. Ну не злись ты на меня. На следующей неделе закончим восстановление конвертера и всё пучком будет.

— Тьфу на тебя, еще сглазишь, — Николаев улыбнулся, — и не злюсь я на тебя совсем. Я тоже металлург еще тот. Мог ту же самую ошибку сделать. Мы же сами еще учимся, хоть и пытаемся Шломо учить. А он кое-в чем поопытнее нас будет. Уж какой кирпич на горн брать точно лучше нас знает.

— Вот и хорошо, так и не бери это в голову.

— А я и не беру, я ведь совсем о другом думал.

— Это о чем же?

— Две вещи меня волнуют, — Константин выставил два пальца на левой руке, затем загнул один из них. — Во-первых несмотря на то, что мы с конвертером пока лопухнулись, Шломо даже в тигле получил лучшую сталь, благодаря твоим добавкам.

— Знаю я, — отмахнулся Гальперин, — хром, кварц и марганец он добавил с моей подачи. Чуть-чуть лучше, но еще не то. До оружейной стали не дотягивает. Содержание углерода у него гуляет сильно и серы слишком много остается. Не получается ее в тигле выжечь.

— На пушечный ствол она может и не годиться, но какое-то оружие он из нее отковал и получилось много лучше обычного.

— Знаю я про эти клинки. Четыре кавалерийских палаша, столько же шпаг и полдюжины разных кинжалов, кивнул головой Борис. — Там дело даже не только в рецептуре стали. Я ему показал, как азотирование делать. Всю аммиачную воду, что у него в лаборатории была, извели. Еще у аптекарей докупать пришлось. Но дело того стоило. Клинки прочнее стали, заточку лучше держат и ржавеют значительно медленнее.

— Ну как ты не понимаешь, — Костя раздраженно взмахнул рукой, — он же их продал. Хорошо, если эти клинки к какому-то тупому вояке попадут, который разбираться не будет. Но это маловероятно, потому как он тут классным мастером считается и цены у него не маленькие, и заказы ему в основном знать дает. А ну как сравнивать начнут.

— Ну и фиг с ними, — отмахнулся Гальперин, — они что, химический анализ делать будут? Он же в гильдии экспериментатором слывет. Хотя, конечно, зря он их продал. Надо бы предупредить, чтобы он этого не делал больше. Он же клятву нам дал.

— Я ему это уже сказал, так он мне ответил, что секреты рецептуры он никому не открывал, а в клятве ничего не сказано, что он свои изделия продавать не может. На жизнь ему зарабатывать-то надо.

— Не могу сказать, что он не прав, — Борис поскреб в бороде. — Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Будем надеяться, что пронесет. А что у тебя за вторая проблема?

— Ну не то, чтобы это проблема была, — Константин раздраженно дернул щекой, — просто вчера мы закончили витражи монтировать. Сегодня и завтра монахи всё чистят-полируют, а в воскресенье настоятель собирается витражи освящать. Он-то сам доволен как слон. Действительно, очень хорошо получилось. Таких витражей еще нигде в мире нет. Вот только на освящении еще архиепископ присутствовать будет. А ну как тому что-то не понравится. Он ведь индульгенцию выписывать будет.

— Ну, я думаю, что если тебе понравилось и настоятель доволен, то и архиепископ упираться не будет. А остальные монахи, что говорят?

— Остальные тоже в восторге, — Костя усмехнулся, — среди тех, кто со мной на монтаже работал, пара иконописцев есть, так они вообще кипятком писают. Один из них начал святого Себастьяна писать в кубистической манере. Он мне показывал. Действительно интересно получается.

— Во дают, — рассмеялся Борис, — с твоей подачи кубизм на четыре сотни лет раньше родится. Чего ты тогда комплексуешь?

— Да не комплексую я, — пожал плечами Костя, — просто немного нервничаю.

— Понимаю, приемка заказчика, — Гальперин хлопнул друга по плечу, — знакомо это мне. Ладно, не бойся — прорвемся. Пошли лучше мыться-одеваться.

С этими словами Борис повернулся и, пригнув голову, прошел в низковатую дверь со двора в кухню.

Через десять минут, зайдя из кухни в спальню он с удивлением уставился на друга, разложившего на кровати шитый серебром камзол. Сам Гальперин пока еще щеголял голым торсом.

— Чего это ты наряжаться вздумал? — спросил он Константина, который в это время натягивал узкие бархатные штаны.

— Ох, и не спрашивай, — состроил кислую гримасу Костя, — мне сегодня на исповедь к настоятелю идти. Он же меня теперь раз в неделю исповедует, чтоб ему повылазило.

— Это-то я знаю, но ты же на исповедь обычно по пятницам ходил, а сегодня четверг.

— Обычно так и есть, но завтра страстная пятница, или как они ее тут называют. А за ней великий пост начинается на сорок дней, аж до самой пасхи. Так, что завтра ему не до меня будет. Вот он мне на сегодня и назначил. Кстати, что с цветным стеклом делать будем? Отдашь им рецептуру или как? Меня аббат уже на днях спрашивал. Он же тебе пятилетнюю индульгенцию за это обещал.

— На фиг мне его пятилетняя индульгенция, — поморщился Борис. — Во-первых мы же в море идем, а там инквизиции нет, во-вторых, с индульгенцией или без, меньше, чем через четыре года евреев из Испании изгонят.

— Ну хоть четыре года об этих проблемах задумываться не будем.

— На фиг, на фиг. Выбираться отсюда надо раньше. Годовая индульгенцию у меня есть и хватит. А ты еще трехлетнюю получишь на днях. Хотя знаешь, цветное стекло все равно откроют. Вернее, в Венеции его уже делают, но они секреты хранят пуще нашего. Я читал когда-то, что выдавшему секреты венецианского стекла в глотку заливали расплавленную стеклянную массу. Бр-р-р. Тем не менее рецепт расползется уже в следующем веке. Скажи своему аббату, что я согласен секрет продать. Ты торговаться лучше меня умеешь, так что вытяни из него сколько сможешь. Тем более, что из-за происков церкви мы пару тысяч золотых недополучили.

— Заметано, — Николаев одел камзол и пригладил волосы, — ну давай позавтракаем, и я пойду.

* * *

Отстояв полуденную мессу и причастившись, Константин привычно прошел в исповедальню. Отбарабанив положенную формулу и покаявшись в каких-то мелких прегрешениях, он получил отпущение грехов всего за дюжину "Ave..". Поднявшись, он облегченно вздохнул, но надежда на легкий исход не оправдалась.

Аббат провел Костю в свой кабинет и указал ему на кресло возле письменного стола. Сам он устроился напротив.

— Я доволен твоей работой, сын мой, — начал он с комплиментов, — и Пресвятая Дева Мария, и Иаков и ангелы господни выглядят как живые. Изображения эти всенепременно послужат к славе нашего храма, хотя и выполнены они довольно необычно. Ни в Риме, ни в Авиньоне я подобной техники не встречал. Где плавность линий, округлость лиц. У тебя в образах сплошные углы, каких в природе нет, но впечатление производят очень сильное, особенно если издалека смотреть. Где ты такому научился?

— Не учился я ничему такому, падре, — Николаев был готов к этому вопросу, они с Борисом этот вариант прорабатывали.

— Не уверен даже, что такому где-то учат, — продолжил он. — Просто резцом по стеклу работать так как кистью нельзя. Скульптор тоже работает резцом, но стекло в отличие от мрамора вещь хрупкая. Я испортил не одну заготовку пытаясь резать стекло по плавной кривой. Потом, в одну ночь мне приснился ангел с ликом, составленным из уголков и квадратов. "Смотри на меня и внимай" — сказал он мне и внезапно я понял, как надо делать.

— Уверен ты, что это ангел был, а не искуситель коварный? — насторожился монах.

— Уверен падре. Не может у диавола быть белых крыльев и сияния над головой.

— Никто не знает на что способен враг рода человеческого, — наставительно поднял палец аббат. — но я думаю, что действительно господь послал тебе своего ангела-вдохновителя, поскольку образ тобой созданный способствует возвышению духа.

Настоятель перекрестил Костю висевшим у него на груди распятием и продолжил: "Думаю я, что архиепископ тоже доволен останется и обещанная индульгенция будет тебе вручена на днях. Тем не менее, хотел бы я знать каковы твои успехи в деле привлечения твоего партнера в лоно церкви. Помнишь ли ты, что награда за то тебе ждет немалая".

— Работаю я над этим, падре, — Константин смущенно почесал в затылке. — Каждый день, почитай, беседую с ним об этом. Барух более не подвергает сомнению существование Иисуса. Согласен он, также что Иисус чудеса творил, но признать его божьим сыном отказывается.

— Свидельства апостолов ему недостаточно, что ли, — нахмурившись прервал Костю настоятель, — евангелие ты его хотя бы убедил прочесть. Зря я что ли тебе свою книгу дал. Хоть и не рекомендуется мирянам самостоятельное чтение святого писания, но здесь случай особый и я этот грех на себя возьму.

— Конечно, падре, — Николаев развел руками, — и я ему читал вслух и сам он три вечера над ним просидел. Но от этого только хуже стало.

— Как так, — монах заинтересованно подался вперед, — как может стать хуже от святого писания?

— Он же из Святой Земли родом. Страну и обычаи ихние лучше меня знает. Кроме того, он человек образованный. В отличие от меня даже Иосифа Флавия читал. Он в евангелие ошибки нашел, а я и не знал, что мне на это ответить.

— Усерднее надо святые тексты читать, — наставительно произнес аббат, поднеся распятие к губам, — в них ответы на все вопросы найти можно. Или ко мне надо было прийти. Чем же он тебя смутил?

— Высмеял он предание об избиении младенцев в евангелии от Матфея. Говорит, что такого не было и быть не могло. Во-первых, у Флавия, который тогда жил и писал об Иудее, ничего об этом не сказано. Во-вторых, он сказал, что с тех времен сохранились кладбища. Если бы избиение было, то на кладбищах в Вифлееме и окрестностях было бы много детских могил с того времени, а их нет. И на конец, он мне сказал, что царь Ирод Великий умер за четыре года до рождения Иисуса, так что приказа такого отдать никак не мог. А если резни не было, то зачем Иосиф с Марией бежали в Египет.

— Хм-м-м, — задумчиво протянул аббат, перебирая четки, — действительно это предание только у Матфея есть. Ни Иоанн, ни Марк об этом не упоминали. Я посмотрю святые книги и разрешу твои сомнения к следующей неделе. Еще чем он тебя смущал?

— Не то, чтобы он меня смутил. Я в вере тверд, — Константин перекрестился, — просто я подумал, что с времен Матфея до канонизации евангелия его переписывали много раз. Может быть переписчики что-то напутали. Барух мне сказал, ссылаясь на Флавия, что Ирод приказал казнить двух своих собственных сыновей по подозрению в заговоре. Оттуда, наверное, эта легенда и пошла.

— Оставь мне эти заботы, — настоятель повелительно хлопнул ладонью по столу. — Как насчет того, чтобы передать секрет цветного стекла церкви?

— Не соглашается он, — Николаев сокрушенно развел руками, — не далее, как сегодня утром я его спрашивал. Он мне сказал, что если на острове Мурано, близ Венеции, узнают, что он кому-то передал секрет этого стекла, его убьют несмотря на то, что он узнал этот секрет не оттуда. А некоторых цветов, которые мы использовали, венецианцы сами не знают. Если уж рисковать жизнью, сказал он, то только за хорошее вознаграждение.

— Типичный иудей, — презрительно усмехнулся аббат. — Из всего пытается выгоду извлечь. За сколько же он согласен рискнуть головой?

— Он просит десять тысяч динаров за каждый цвет, — Константин изобразил руками виноватый жест, мол я тут ни при чем, — но я могу попытаться уговорить его на меньшую сумму.

— Жадность — есть смертельный грех и диавольское искушение, — настоятель перекрестился, — к сожалению твой партнер нехристианин. Я бы ему епитимию наложил. Орден святого Бенедикта — орден нищенствующий. Денег монаси не стяжают. Предложи ему сотню флоринов за каждый цвет. Это больше чем сто пятьдесят динаров.

— Даже предлагать не буду, — замахал руками Костя, — он надо мной просто посмеётся. К тому же секрет достанется всей церкви, а не только одному ордену.

В течение более получаса они ожесточенно торговались, умудряясь удерживать благочестивую мину на лице. Аббат напирал на необходимость бескорыстия в отношении святой церкви и приводил примеры из жития святых. Костя расписывал то, каким великолепием украсятся церкви и как это послужит укреплению веры. В конце концов сошлись на двенадцати тысячах флоринов за все.

Константин пообещал уговорить своего партнера и, по-быстрому проверив как монахи готовят витражи к церемонии освящения, поспешил на берег Тахо, где Борис руководил работой по ремонту конвертора.

Глава 8

(Толедо, 11-12 марта 1489 г.)

Старейшина цеха кузнецов-оружейников Толедо недовольно поднял глаза от массивного фолианта, когда дверь в его кабинет резко распахнулась. Огонек свечи затрепетал от воздушной волны, бросив отблеск на массивное серебряное распятие на стене. Свеча едва не погасла, но через секунду пламя вновь утвердилось на фитиле. В распахнутую дверь стремительно ворвался коренастый, широкоплечий мужчина, на вид которому можно было дать лет сорок — сорок пять.

— Отец, ты только посмотри на это, — с порога вскричал он.

— Ари, нельзя ли потише, — недовольно поморщился старик, — вроде не мальчишка уже, а носишься по-прежнему как угорелый и орешь, словно подмастерье, которому горячая окалина в штаны попала. Ты же аудитор гильдии, должен уважение внушать.

— Ладно тебе меня воспитывать, — Ари плюхнулся на трехногий табурет перед столом и выложил поверх фолианта дагу, — ты лучше сюда глянь.

— Воспитывать непутевого сына никогда не поздно, — наставительно заметил старейшина. Придвинув свечу поближе, он аккуратно взял клинок за роговую рукоять и стал его внимательно рассматривать. Потрогал клеймо в основании трехгранного лезвия, не спеша обвел пальцем серебряные узоры на витой гарде, попробовал лезвие на изгиб, затем провел ногтем по кромке, проверяя остроту, и наконец, щелкнув по кончику жала, поднес его к уху.

— Отличная работа, ничего не скажешь, — вынес он заключение, — у Шломо бен Ашера плохих не бывает. Клинок, я уверен, он сам ковал, а гарду скорее всего его подмастерье Даниэль делал. Ну и зачем ты мне его принес? Дефектов тут я не вижу.

— А я и не говорил, что в нем дефекты есть.

— Так в чем же дело? Ты же претензиями занимаешься, а здесь придраться не к чему.

— Претензии есть, но не к этому клинку. Дон Фадрике Альварес на дуэли дрался и ему вот этой дагой кольчужный колет двойного плетения пробили. Рана вроде неопасная, но претензию мастеру Мигуэлю выставили, что кольчуга из плохого железа сделана. Я проверял, взял дагу из его же арсенала и пытался пробить этот колет в нескольких местах. Ничего не получается — клинок в кольцах вязнет, только затупил его и в конце концов кончик обломал.

— Так и должно быть, — подтвердил старейшина, — кольчугу двойного плетения работы нашей гильдии разве что двуручником или секирой пробить можно.

— Вот и я так думал, — Ариэль схватился руками за столешницу и наклонился к отцу, — а потом я нашел басконского барона — противника дона Альвареса и выкупил у него эту самую дагу за двойную цену. И сейчас я думаю по-другому.

Глава гильдии еще раз внимательно осмотрел кинжал, одобрительно хмыкнул, затем, покопавшись в кошельке на поясе, достал из него мелкую серебряную монетку, положил ее на стол и, коротко размахнувшись, пробил ее дагой насквозь. Бросив испорченную монету на стол, он еще раз внимательно осмотрел лезвие, потом достал из ящика стола какой-то металлический стержень и довольно легко снял с него клинком стружку.

— Вот-вот, я тоже железный гвоздь строгал, — аудитор кивнул головой. — Это многие наши клинки могут, но их после того точить надо и полировать, а этот почти и не тупится.

— Интересно, — протянул старейшина, поглаживая бороду, — опять Шломо что-то такое придумал, неугомонный.

— Я думаю, — влез со своим мнением его сын, — тут не только он, но еще его гость Барух со своим партнером руки приложили. Они вместе со Шломо на берегу какой-то интересный горн сложили, ни на что не похожий. В прошлом месяце испытывали, но что-то у них не пошло. Сейчас переделывают.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Как что, — удивился Ариэль, — согласно уставу, он должен предоставить свою новинку на суд гильдии. Три лучших мастера повторят процесс по его технологии и проведут испытания клинков. Если признают его метод стоящим, мастера гильдии, которые захотят использовать его, будут платить Шломо десять процентов от дополнительного дохода в течение трех лет. А если они скажут "нет", то и он не может это использовать. А если обманет, или скроет детали рецептуры от гильдии то будет платить штраф.

— То, что ты устав знаешь, я не сомневался, — усмехнулся старик, — но, во-первых, по уставу у него есть полгода на подготовку к этому испытанию. Глядя как у тебя глаза горят, я не думаю, что ты захочешь ждать это время несмотря на то, что ты кожаный фартук одеваешь уже далеко не каждый день. Во-вторых, скажи мне, положа руку на сердце, насколько честно ты сам и другие наши мастера выплачивают эти самые десять процентов, положенные по уставу, тому же Шломо за его предыдущую новинку?

— Ну-у-у, — смущенно протянул аудитор.

— Вот то-то и оно, — старейшина откинулся в кресле и сложил перед собой руки в замок, — марку гильдии блюдем, но с денежками расставаться не любим. Даже своих надрать не гнушаемся.

— На что ты намекаешь, отец? Ты что, предлагаешь ввести контроль за честностью выплат? Это же за каждым мастером не уследишь.

— Перед мной-то ты не крути, я тебя как облупленного знаю, — старик погрозил сыну пальцем. — Ты не столько о гильдии заботишься, сколько о себе самом. Завидно тебе, что Шломо придумал что-то, что тебе недоступно.

— Ну может и завидно, — Ариэль обиженно выпятил челюсть, — но не так, чтобы Шломо какую-то гадость учинить. Просто я хочу тоже такие клинки научиться делать. Меня аудитором совет гильдии назначил не только потому, что я твой сын. Я все-таки кузнец не из последних.

— Ох, учить тебя еще, сынок, не переучить. У самого уже сын в подмастерьях ходит, а в таких простых вещах не соображаешь. Если Шломо что-то такое придумал, то основываясь на опыте, он тянуть будет с испытаниями сколько можно и еще немножко. Если хочешь быстрее к его секретам подобраться, надо для него своим стать.

— Мне что, к нему в подмастерья идти? — удивился Ариэль.

— О Боже, ну до чего же ты временами тупым бываешь, — отец его раздраженно воздел руки. — У тебя сыну семнадцать лет, а у Шломо вторая дочка на выданье. Сосватай ее для сына и как родственник станешь для него своим, а там и узнаешь все его секреты.

— Ну пока сватовство, да свадьба... Те же полгода пройдут.

— А ты шевелись быстрее. Сегодня уже не успеешь, так прямо завтра с утра сваху пошли, а недели через две можно и хупу поставить. Честно говоря, мне и самому любопытно. Да и с таким мастером как Шломо породниться не грех, — старейшина прикрыл глаза и усмехнулся. — С его отцом мы в молодости неплохо покуролесили, даже вместе с маврами воевать ходили, а вот в мастерстве я его обскакал, хоть он меня и старше на пару лет. Вот только упертый он очень. С тех пор как я крестился, он со мной не разговаривает, хотя знает, что собрание мастеров рекомендовало мне это сделать. Иначе бы этот шваб Йохан мое место бы занял, а у того характер — не приведи Господь, хотя мастер он в своей области очень хороший. Клинки и кирасы и я, да и ты лучше него сделаем, а вот пистолеты и аркебузы у него самые лучшие. Этот Йохан вообще больше механик чем кузнец.

* * *

*

— Готов, — Сложив руки рупором крикнул Константин.

Кричать особенного смысла не было, в помещении — большом дощатом сарае на берегу Тахо, не было особенно шумно. Лишь размеренное кряканье больших мехов, да гудение пламени в горне вагранки нарушало утреннюю тишину.

— Давай, — пихнул Гальперин мастера Шломо.

Тот размахнулся и одним ударом кувалды разбил глиняную пробку закрывающую летку. Борис, орудуя кочергой, расчистил отверстие и огненный поток расплавленного чугуна хлынул по желобу. Как только весь металл скрылся в колбе небольшого, чуть больше, чем на полтонны, конвертера, Николаев, вместе с одним из подмастерьев, навалился на рычаг, поворачивая конвертер в рабочее положение. Борис в это время переключил подачу воздуха с вагранки на конвертер. Мастер Шломо внимательно смотрел за их действиями. Отвлекся он лишь на пару секунд.

— Эй, Давид, Йони, — окликнул он подмастерьев, — что стоите бездельники. Горн надо чистить. Займитесь, — кивнул он им на вагранку и повернулся обратно к конвертеру.

Тем временем свечение расплавленного металла в конвертере стало ярче и через несколько минут металл закипел.

— Как же так, — удивленно повернулся к Борису мастер Шломо, — угля же тут нет. Почему железо греется?

— Как это нет, — ответил Гальперин, не отрывая взгляд от самодельного ртутного манометра, — мы же тебе объясняли. Уголь растворяется в железе. Когда его слишком много, то и получается чугун. Вот сейчас этот уголь выгорает и вместе с ним другие примеси, которые нам не нужны.

Через пять минут подмастерья, под командованием Константина, начали забрасывать в жерло кузнечный брак и прочий металлолом. Большую кучу железного скрапа, непригодного к перековке, собрали по всем окрестным кузницам, что вызвало массу недоуменных вопросов у членов кузнечной гильдии, на которые подмастерья не могли ответить, поскольку и сами не знали. Кипение металла стихло, но друзья продолжали внимательно следить за состоянием конвертера. Когда скрап расплавился Борис закинул в конвертер легирующие добавки и в самом конце высыпал туда пару ведер мелко измельченного известняка.

— А это зачем? — Снова поинтересовался бен Ашер.

— В этом железе есть фосфор, который делает металл хрупким, — пояснил Костя, — ты от него избавляешься многократной проковкой металла. Здесь известь свяжет фосфор и переведет его в шлак.

— Готово, — сказал Гальперин, останавливая подачу воздуха, — надо разливать. Давайте посуду.

Подмастерья подкатили форму — толстую каменную плиту, установленную на платформе с тележными колесами. В плите с равномерным шагом были вырезаны глубокие желоба прямоугольного сечения. Друзья, вместе с мастером Шломо, повернули конвертер и раскаленный поток, брызгая искрами, полился из горла, заполняя форму.

— Хорош, давай следующую, — крикнул Николаев, приостанавливая разливку.

Подмастерья убрали заполненную форму и подкатили следующую. Всего с этой плавки заполнили четыре формы, получив шесть десятков полутораметровых стальных брусков.

Когда, слив шлак из конвертера в отдельную, разъемную каменную лохань, Константин отдал последние распоряжения подмастерьям и присоединился к Борису и мастеру бен Ашеру. Последний внимательно слушал Гальперина, вертя в клещах уже затвердевший, но еще пышущий жаром слиток.

— Нет, так прямо клинки отливать нельзя, — пояснял тот, — вернее отливать то можно, но ничего хорошего не получится. Наконечники пик, алебарды — это пожалуйста, там однородность металла только на пользу. А вот шпагу, меч или кавалерийский палаш все равно ковать придется. Там же не только твердость, но и гибкость нужна, потому надо более твердые слои с более мягкими чередовать. Ну ты это лучше меня знаешь.

Мастер Шломо понимающе кивнул.

— Ну какой-нибудь цвайхандер отлить можно попробовать, — влез в разговор Костя, — хотя проковывать, цементировать и закаливать его все равно надо будет.

— Так это и с алебардой надо делать, — пожал плечами Борис, — но и в двуручнике хотя бы хвостовик необходимо отпустить, а то мечник без рук останется.

Обсуждение технологии продолжалось еще какое-то время, пока подмастерья не закончили приборку и погрузили отливки в тележку, запряжённую мулом.

— Считай полторы тысячи либр отличного железа получили из ничего, из мусора, который мы на свалку выкидывали, — сказал Бен Ашер ни к кому не обращаясь, когда они тронулись в обратный путь, — честно говоря, я до конца не верил, что получится.

— Ну и зря не верил, — усмехнулся Гальперин, — мы тебя вроде пока не обманывали. Вот клинки, что мы с тобой на прошлой неделе сделали, тоже небось лучше обычной продукции получились?

— Безусловно лучше, — согласился кузнец, — ко мне уже от трех грандов посланцы с заказами приходили, включая самого герцога Альба.

Едва они прошли в городские ворота, как им навстречу из-за угла выскочила служанка.

— Дон Шломо, дон Шломо, — с ходу затараторила она, — меня донна Хава послала за вами. Идемте скорее, там сваха пришла, сеньориту Шошанну сватают за внука старейшины гильдии.

Услышав эту новость, Костя почувствовал, как у него внезапно ослабли колени и отлила кровь от лица. Гальперин, глянув на резко побледневшего друга, матерно выругался по-русски. Мастер Бен Ашер остался с виду невозмутим, лишь, запустив пятерню под кипу, почесал в затылке. Тем не менее от него ничего не укрылось.

— Ну пришла, так пришла, — флегматично ответил он. — Подождет, невелика птица. Беги назад, скажи, что приду, как только освобожусь. У меня еще одно срочное дело есть.

Подождав, пока служанка скрылась, он отдал распоряжения подмастерьям отвести и разгрузить слитки на подворье, а сам подхватив обеих друзей под руки, потянул их в переулок. Пройдя вдоль него с сотню шагов, он втолкнул друзей в крохотную харчевню, пустовавшую по раннему часу. Хозяин харчевни, скучавший за стойкой, бросился им навстречу.

— Шломо, дорогой, совсем ты меня забыл, — радушно распахивая руки вскричал он, — с самой Хануки ко мне не заглядывал.

— Прости Микаэл, занят был очень, — кузнец хлопнул трактирщика по плечу, — принеси-ка нам бутылку того белого вина из Эстремадуры и сыра на закуску, вон за тот столик в углу и посмотри, чтобы нам не мешали.

— Какие помехи, — удивленно развел руками тот, — у меня еще часа два никого не будет. Но уже бегу.

Не успели они усесться за стол, как трактирщик вернулся. В одной руке он нес деревянную тарелку с двумя сортами сыра, в другой — три глиняные кружки, ножи и двузубые вилки, а подмышкой у него была зажата запыленная бутылка вина. П оставив все на стол, он протер бутылку своим фартуком, сноровисто срезал воск с горлышка и вытащил пробку. Разлив вино по кружкам он поставил бутылку на стол и вопросительно глянул на Шломо. Кузнец ничего не сказал, но обменявшись с ним взглядом, трактирщик понимающе кивнул и скрылся в двери за стойкой.

— Рассказывайте, — потребовал Бен Ашер, подняв кружку и сделав маленький глоток вина, — неужто вы думаете, что я такой дурной и ничего не вижу. Видел я, как Шошанна на тебя смотрит, и ты на нее.

— Помнишь, что ты сказал в первый день, как мы встретились, — начал издалека Борис, — что ты отдашь все, что мы ни попросим за секрет переделки чугуна в сталь. Вот мы тебе секрет отдали и не только его, но и много других секретов и знаний. Согласен?

— Я люблю твою дочь, — перебил друга Константин, — отдай ее мне в жены.

Он схватил свою кружку и залпом высосал ее до дна.

Мастер Шломо улыбнулся, сделал еще глоток вина и слегка прищурился.

— То есть, в оплату всех ваших секретов ты просишь только ее руки? — иронично спросил он. — А как насчет ее сердца? Учти, что Шошанна моя любимица и я хочу только ее счастья.

— Я уверен, — усмехнулся Борис, — что сердце Шошанны уже принадлежит моему другу. Но мы можем спросить ее саму.

— Обязательно спрошу, но дело не только в этом, — кузнец сделал еще один глоток, поставил кружку на стол, отрезал кусочек сыра и, подцепив его вилкой закинул в рот. Улыбка сбежала с его лица.

— Если ты беспокоишься о финансовом состоянии своего будущего зятя, — заполнил паузу Гальперин, — то это зря. Денег у нас больше, чем достаточно.

— Я не сомневаюсь в вашей состоятельности, — мастер Шломо покачал головой, — проблемы совсем в другом.

— В чем же эти проблемы? — вскинулся Николаев.

— Во-первых, — Шломо выставил левую руку и загнул большой палец, — ты — христианин. Ты ходишь в церковь и якшаешься с настоятелем. Значит моя дочь должна креститься, чтобы выйти за тебя замуж. В последние годы, смешанные браки довольно часты, но я от этого не в восторге и не думаю, что этого хочет Шошанна, хотя она об этом пока просто не задумывалась. Но в Иисуса вашего она не верит. Кроме того, вся моя семья будет против, а отец мой так вообще проклянет. Хотя старейшина гильдии также маран и, если я предпочту его внука, крестится Шошанне все равно придется.

Слушая его, Костя немного успокоился, слушая его, налил себе еще вина, выпил глоток и закусил сыром.

— Во-вторых, — продолжил Бен Ашер, загибая указательный палец, — вы оба чужаки. Пройдет еще пару месяцев, и вы уедете обратно в Малагу, а потом еще неизвестно куда. Ты, — он ткнул пальцем в Бориса, — родом из Хайфы, а ты, — повернулся он к Константину, — вообще из каких-то диких мест, о которых никто и не слышал. Я не хочу отпускать свою дочь неизвестно куда.

— Ну и наконец, — кузнец загнул третий палец, — я слишком мало о тебе знаю. Ты намного старше Шошанны. Как так получилось, что ты не женат? Или ты вдовец? Поскольку ты христианин, развестись ты не мог.

— Это все или есть еще причины? — ухмыльнулся Борис, пригубив вина.

— Ну, если я откажу старейшине гильдии, это может нехорошо сказаться на будущих заказах, но это не та причина, чтобы становиться на пути счастья Шошанны.

— Позволь я тебе отвечу, — Николаев еще раз глотнул вина, закусил сыром и отложив вилку сложил руки в замок. — По первому вопросу ты совершенно не прав. Я не слишком религиозен, несмотря на то что общаюсь с настоятелем. Я бы не настаивал на венчании в церкви, но не желаю привлекать к твоей семье внимание инквизиции. Она может креститься лишь понарошку. Настаивать на том, чтобы она регулярно ходила в церковь и соблюдала все обряды, я не буду. Кроме того, я согласен на еврейский обряд под хупой. Я просто люблю твою дочь и хочу прожить с ней всю оставшуюся жизнь. Более того, я не буду настаивать на крещении наших детей, если Шошанна будет против. Что касается третьего вопроса, то тут ты прав. Я более чем вдвое старше твоей дочери, но это не мешает мне любить ее всем сердцем. Да я был женат, но, к сожалению, моей жены более нет в этом мире. Шошанна очень похожа на нее. Может быть поэтому я полюбил ее и клянусь — я жизнь положу, чтобы сделать ее счастливой.

— Позволь мне ответить на второй вопрос, — Борис положил другу руку на плечо. Дождавшись одобрительного кивка, он повернулся к Бен Ашеру.

— Кое в чем ты прав, но многого не знаешь. Я расскажу тебе, но дальше твоих ушей это уйти не должно. На самом деле я родом не из Хайфы. Мы оба родились за тысячу лье оттуда, в городе на границе между Валахией и Великим Княжеством Литовским. Просто последние дюжину лет я жил в Хайфе. Константина я знаю с раннего детства. В юности судьба развела нас и вновь мы встретились не так давно. Наш родной город сейчас не существует. В тех местах кочевники-татары воюют с подданными Валашского, Литовского и Московского князей. Ты вряд ли слышал об этих местах, но, наверное, знаешь о рабах, привозимых турками из Кафы. Люди эти, в основном, были захвачены татарами в набегах на эти земли.

— Это не суть важно, — Гальперин сделал глоток вина и продолжил. — Просто я хочу сказать, что обратно, в родные края мы возвращаться не собираемся. Да, мы вскоре вернемся в Малагу, а еще через некоторое время отправимся в плавание. А тебе и всему твоему семейству мы предлагаем ехать с нами.

— Мне отправляться в плавание, — от удивления мастер Шломо выронил нож, которым в тот момент резал сыр.

— Нет, — засмеялся Борис, — в плавание я тебе пока идти не предлагаю. Я предлагаю вам всем переехать в Малагу. Всей твоей семье и подмастерьев с семьями можешь тоже взять. Заказов у тебя будет очень много. Может быть не совсем привычных, но уверяю тебя, не менее интересных.

— Зачем мне это нужно? Мне и в Толедо неплохо живется. В гильдии меня уважают, — он усмехнулся, — вон даже старейшина хочет со мной породниться.

— Затем, что мы хотим спасти тебя и твою семью — смех исчез из глаз Бориса. Он допил вино и стукнул кружкой по столу. — Затем, что евреев Испании ожидают очень тяжелые времена. Законы против них ужесточаются, инквизиция свирепствует, но это только начало. Можешь считать меня пророком как Элиаху, но я знаю, что вскоре произойдет. Меньше, чем через три года Гранадский халифат падет, и реконкиста закончится. А через три месяца после этого всех евреев из Испании изгонят. Вот тогда и придет время в плавание уходить. Только тогда придется бежать, бросив все нажитое.

— Не может этого быть, — Бен Ашер помотал головой, — евреи здесь почитай две тысячи лет живут, сотня поколений наших предков в этой земле похоронена. Да и вообще, без нас они не справятся с управлением. Про простых людей я вообще молчу, но даже из кабальерос половина неграмотных, а вторая половина еле-еле может свое имя написать. Почитай три четверти писцов и делопроизводителей в королевской канцелярии и казначействе — евреи. И еще...

— Может, — резко оборвал его Гальперин, хлопнув ладонью по столу. — Триста с небольшим лет назад евреев изгнали из Британии, где они жили со времен Римской империи, в начале этого века их изгнали из Франции. Испанских евреев ждет то же самое. Им дадут три месяца — либо перейти в христианство, либо убираться вон. Из дюжины синагог Толедо останутся две, и те будут конвертированы в христианские церкви, остальные снесут. Та синагога, куда мы с тобой ходили, будет называться Санта Мария ла Бланка. Еврейское кладбище, на котором, как ты сказал, похоронена сотня поколений ваших предков, будет перепахано.

Костя смотрел на друга с изумлением. Он как-то не ожидал от него такой экспрессии. Глаза Бориса горели мрачным огнем, на лбу собралась складка, на скулах вздулись желваки. Константин успокаивающе положил ладонь на предплечье Бориса.

— Мы не пытаемся тебя пугать, — примирительно сказал он, обращаясь к кузнецу, — но ты уже убедился, что мы многое знаем. Поверь, что в этом мы тебя тоже не обманываем.

Мастер Шломо надолго задумался, всей пятерней теребя свою курчавую бородку. Друзья молча наблюдали за ним. Костя разлил остатки вина по кружкам, и они неспеша потягивали его. Борис успокоился, складки на лбу у него разгладились, хотя настороженность во взгляде осталась. Наконец Бен Ашер поднял глаза, но едва он открыл рот, чтобы что-то сказать, как хлопнула входная дверь и в харчевню зашла пара посетителей из ранних. Хозяин мгновенно появился в зале и захлопотал вокруг них усаживая гостей в противоположном углу. Мастер Шломо недовольно поморщился и поднялся из-за стола.

— Пойдем, нас все-таки дома ждут, — сказал он севшим голосом, бросил на стол пару серебряных монет и не оглядываясь направился к двери.

Борис с Костей последовали за ним.

— Страшные вещи ты рассказываешь, — молвил он, когда они дошли до угла, — Я должен все это хорошо обдумать. Не мешало бы с женой посоветоваться, но я же обещал никому не рассказывать.

— Можешь посоветоваться с женой, и даже с рабби, — ответил Борис, — только не говори откуда ты это узнал.

— Договорились, — кузнец усмехнулся в бороду, — ну и с дочерью, конечно, поговорить надо.

Однако, едва они вошли во двор, навстречу им метнулась Шошанна, которая видимо поджидала их у ворот. Не обращая внимания ни на отца, ни на спешащую от дома мать, она бросилась Косте на шею и, заливая его лицо слезами, запричитала, что ни за кого, кроме него замуж не пойдет.

— По-моему, разговор с дочерью тебе не особо уже и нужен, — улыбнулся Борис, пихнув локтем мастера Шломо.

— Никому тебя не отдам, моя ласточка, — успокаивал девушку Константин, покрывая заплаканное лицо поцелуями, — на следующей же неделе мы с тобой поженимся.

Он достал из-за пазухи маленький замшевый мешочек и вытащил из него обручальное кольцо. Кольцо это он заказал по секрету от всех и таскал с собой уже третью неделю. Ювелир, которому он проел плешь, объясняя какую форму он хочет придать камню и как его надо огранить, в конце концов не взял с него денег за работу. Взамен он обговорил себе право использовать идеи. Но кольцо получилось великолепное. Нежно поцеловав ладошку любимой, Костя одел его на тонкий девичий палец. Шошанна от удивления перестала плакать и уставилась на золотой ободок с приличного размера бриллиантом в окружении сапфиров. У донны Хавы в изумлении отвисла челюсть, но она тут же прикрыла рот ладонью. Даже Борис присвистнул от восхищения. Шошанна взглянула на отца и, увидев, что тот улыбается, бухнулась перед ним на колени, потянув за собой Костю.

— Благословите батюшка, — подняла она глаза на дона Шломо.

Бен Ашер, взглянул в лучащиеся счастьем глаза дочери и положил руки на головы молодых людей. Николаев не понял ни слова из произнесенного на иврите благословения, но не успел он поднялся на ноги, как попал в объятия своей будущей тещи, которая чмокнула его куда-то в висок. Судя по их лицам, они совсем были не против выбора своей дочери.

Через пару минут плотная толпа тетушек и прочих родственников женского пола окружила Шошанну и, отделив ее от "жениха" с гомоном повлекла к дому.

Мастер Шломо облапил Константина, хлопнул по плечу Бориса и поспешил вслед своим домочадцам.

— Ну все, — Борис обнял друга за плечи и повел его к флигелю, — теперь до хупы ты ее не увидишь. Хотя теперь это уже и не обязательно. Вы уже женаты. Но я думаю, что твои новоявленные родственники от церемонии не откажутся.

— Подожди, как это женаты? — удивился Костя, — это же только обручение.

— По еврейскому закону, если мужчина при свидетелях одевает женщине кольцо, и та его принимает, то они женаты, — пояснил Гальперин. — Все остальное — хупа, кетуба, церемония и прочее — это так, розочки на торте. Церемонию обручения римляне изобрели позже, уже в начале нашей эры. Так что, поздравляю с женитьбой.

— Ты уверен?

— А то... У евреев все немного не так. Например, у христиан на свадьбе с невесты фату снимают, а на еврейской свадьбе наоборот — муж закрывает ей лицо фатой. Теперь это мол мое и нечего пялиться.

— А кетуба — это что?

— Это брачный контракт, — усмехнувшись пояснил Борис, — в отличие от католиков у евреев развод разрешен, поэтому положено прописывать обязательства мужчины по отношению к жене. Так, на всякий случай.

— Слушай, — вскинулся Константин, когда они поднимались уже на крыльцо флигеля, — то, что ты говорил в этой таверне... Ты что, собираешься испанских евреев вывезти в Новый свет, когда их изгонять будут? Поэтому ты хочешь полдюжины кораблей построить?

— Ну что ты, — разочарованно махнул рукой Гальперин, — даже если бы я хотел этого, не получилось бы у меня. Насколько я помню по нашему миру, перед изгнанием в Испании жило немногим более четверти миллиона евреев. Где-то сто пятьдесят тысяч эмигрировало, шестьдесят тысяч с небольшим конвертировались в католицизм, а остальных вырезали в процессе. На шхуне нормально можно разместить человек сто — сто пятьдесят, если битком набивать, то двести пятьдесят. Нет, двести пятьдесят не получится. Ведь кроме людей надо на всех еще воду и продовольствие запасти, которые тоже надо где-то разместить. Это же все-таки не круизный лайнер. Значит всей флотилией за один рейс можно вывезти меньше полутора тысяч. За навигацию больше трех рейсов не сделать при всем желании. Так, что сам считай.

— Ну не у тебя одного суда есть.

— Это да, но ты еще попробуй с судовладельцами договориться. Как у нас в Израиле говорят: "Если собираются три еврея, то у них есть по крайней мере десять мнений". К тому же мои соплеменники — народ упертый. Пока жареный петух не клюнет, их не сдвинешь. И даже после того не особо. Мне дед рассказывал...

— Постой, у тебя же дед в войну погиб.

— Второй дед, мамин отец. Он войну закончил в Австрии майором, командиром артдивизиона самоходок. Иконостас у него будь здоров какой был, подполковника ему хотели дать, но он после победы сразу демобилизовался и вернулся в школу, где до войны работал учителем математики. Так вот, он рассказывал, что в январе 45-го их дивизия освободила городок в Венгрии, в котором было гетто, куда салашисты согнали евреев со всей округи. Но через пару дней немцы подкрепление подтянули и наши вынуждены были отступить. Он вместе с комполка уговаривал евреев уходить вместе с ними, но их почти никто не послушал. Через две недели они опять этот городок заняли, так живых в том гетто практически не осталось — большинство вывезли в концлагерь — тех кто работать мог, а стариков и детей расстреляли10.

— Да-а-а, — протянул Костя, почесав в затылке.

— Вот-вот, — кивнул Борис, — хотя с десяток тысяч я вывезти надеюсь. Колонию в Новом Свете организовывать надо. Не вдвоем же нам это делать. Ладно, хватит базарить, давай ужинать.

За всей этой суетой никто не обратил внимания на сваху. Выйдя из дома, та пересекла двор, обернулась в воротах, плюнула в сторону дома и скрылась в переулке.

Глава 9

(Толедо, 22 марта 1489 г.)

Вся предыдущая неделя прошла в сплошной суматохе. Больше всего усилий потребовалось на умиротворение отца дона Шломо. Несмотря на возраст и плохое зрение, старик был еще физически крепок, и вначале попытался побить Костю своей суковатой клюкой. Кое-как его удалось умиротворить тем, что обряд будет проводить рабби по еврейскому обычаю. Факт крещения Шошанны от него скрыли. Борис оказался неправ, и, за исключением последних трех дней, Константин виделся с невестой ежедневно. Ему пришлось несколько раз ходить с ней к настоятелю монастыря в процессе подготовки к крещению, где тот исповедовал ее и объяснял девушке догматы веры. Шошанна воспринимала все эти поучения в какой-то прострации. Когда, в конце первого трехчасового сеанса, священник спросил ее что она запомнила, единственное, что девушка могла из себя выдавить: "Бог — это любовь". Настоятель поморщился и устало махнув рукой отпустил их, на прощание порекомендовав Косте почитать ей евангелие и жития святых. Делать всего этого Константин, конечно, не стал, утешив любимую поцелуем, он просто объяснил ей как надо себя вести и как отвечать на вопросы. Конечно, выучить "Credo" и "Ave" девушке пришлось. В конце концов, через три дня настоятель провел обряд крещения и маленький золотой крестик на шелковом шнурке был повешен девушке на шею и спрятан под воротом платья. А еще через час тот же настоятель, в том же соборе обвенчал их.

— Ваше преосвященство, — усадив Шошанну на скамью в одном из притворов, Николаев обратился к настоятелю по окончанию церемонии, — у меня к вам есть один вопрос.

— Слушаю тебя сын мой, — благосклонно кивнул ему аббат.

— Я хотел бы просить отпущения за прегрешение, которое еще только собираюсь совершить, — потупившись сказал Костя, следуя сценарию, разработанному совместно с Борисом.

— Ты сознательно собираешься согрешить? — Брови священника от удивления поползли вверх. — Но зачем? Ты верный сын католической церкви, совершил не одно благое деяние в ее славу. Вот и сегодня ты привел в ее лоно еще одну заблудшую душу. За это тебе могут проститься многие невольные прегрешения. Но зачем же грешить сознательно?

— Именно потому, что я привел в лоно церкви ОДНУ заблудшую душу, — ответил Константин и тут же пояснил, — у нее есть семья и не в моих силах привести их всех в лоно церкви. Старики очень консервативны, но ссорится с ними я не хочу. Поэтому, собираюсь провести свадьбу по еврейскому обряду, чтобы умилостивить всех родственников.

— Хм-м-м, вот в чем дело — аббат на секунду задумался, — хотя иудеи не признают Спасителя нашего Иисуса, все же молятся они Богу-отцу, а не идолу языческому. Посему, грех это не смертельный, тем более что я вас уже обвенчал. Отпускаю тебе этот грех, но обещай мне, что во время церемонии будешь про себя читать "Credo".

— Всенепременно, падре, — вздохнув с облегчением, согласился Костя, — но не могли бы вы мне об этом индульгенцию выписать?

— Зачем тебе еще одна индульгенция? — удивился настоятель, — у тебя же есть общая индульгенция на пять лет.

— Да, конечно, — согласился Константин, — но все же хотелось бы иметь одну специально на этот случай.

Аббат был в хорошем настроении и потому упираться не стал. Он удалился в свой кабинет, чтобы через минут десять вернуться с пергаментным свитком.

— Держи, — протянул он пергамент Николаеву.

Костя рассыпался в благодарностях, еще раз поцеловал перстень аббата и подхватив жену отправился домой.

А вот следующие два дня Костя видел свою жену только один раз мельком, когда она в сопровождении матери и тетушек направлялась в микву11. Наконец все приготовления были закончены, и воскресным вечером Константин, одетый в свой лучший костюм и бархатный берет с фазаньим пером, проинструктированный Борисом, занял свое место под хупой на заднем дворе дома. Полчаса назад он в присутствии рабби, родителей невесты и полудюжины свидетелей подписал витиевато разукрашенный свиток кетубы. А теперь он с нетерпением и надеждой он глядел на заднее крыльцо дома, от которого, до самой хупы была протянута ковровая дорожка. Стоящий в паре шагов рабби, в черных мешковатых шароварах, шитой золотом черной же накидке с широкими рукавами и странной, похожей на чалму, шляпе, ободряюще ему улыбнулся. Наконец дверь отворилась. Первыми из дома, вышли разряженные женщины, возглавляемые старейшей матроной. Яркий шелк, парча, золотые мониста, расшитые жемчугом мантильи, заполнили пространство перед хупой. За ними потянулись мужчины. Хотя одеты они были не столь ярко, шитые золотом и серебром камзолы были практически на всех. Когда все родственники спустились с крыльца, в дверях появилась принаряженная донна Хава, а за ней, в сопровождении отца, тоненькая фигурка Шошанны, затянутая в расшитое серебром белое атласное платье. Лицо ее было закрыто кисейной вуалью. Даже издалека было видно, что девушка волнуется. Она не поднимала глаз от земли и казалось, что она не видит ничего вокруг себя. Спускаясь по ступенькам, она запнулась о собственный подол и едва не упала, при этом испуганно вцепившись в руку отца. Дон Шломо поддержал ее и ободряющее шепнул ей что-то на ухо. В ответ Шошанна кивнула и подняла глаза на жениха. Слабая, нерешительная улыбка расцвела у нее на губах.

— Непорядок, — ворчливый голос за спиной отвлек Костю от созерцания невесты, — вот что значит отдавать дочерей гоям.

С этими словами дед невесты снял с себя и накинул Константину на плечи талит.

Тем временем, дон Шломо подвел Шошанну к хупе, развернул ее к себе лицом и обеими руками откинул фату. Обняв ее за плечи, он на секунду притянул дочь к себе, поцеловал ее в лоб и втолкнув ее под хупу вложил руку Шошанны в руку жениха. Донна Хава, до этого смотревшая на дочь с улыбкой, громко шмыгнула носом, втягивая непрошенные слезы. Как только девушка почувствовала прикосновение любимого, она подняла лицо и взглянула ему в глаза. Всю ее бледность и нерешительность как будто смыло волной. На щеки вернулся румянец и глаза засияли от счастья. Волнение, тем не менее, продолжало бить ее крупной дрожью. Костя поднес ко рту обе затянутые в кружевные митенки ладошки и нежно поцеловал подрагивающие кончики пальцев.

Шошанна улыбнулась ему, успокаиваясь и, забрав одну руку, развернула его лицом к рабби. Тот уже начал свой ритуальный речитатив. Константин стоял с внимательным лицом и пропускал все речи мимо ушей. Церемония проходила на ладино, на котором он мог уже практически свободно говорить и даже писать, но он просто не слушал, мечтая, чтобы все это поскорее закончилось. Наконец рабби обратился к молодоженам с сакраментальным вопросом и получив от обоих утвердительный ответ объявил их мужем и женой. Николаев уже в третий раз одел жене на палец обручальное кольцо, получив в ответ мужское кольцо — простой, но массивный золотой ободок. После этого, под одобрительные вопли собравшихся, поцеловал Шошанну в губы. Последняя от этого жутко смутилась и покрылась густым румянцем.

После того, как он раздавил тонкостенный стеклянный кубок, завернутый в льняную салфетку, церемония была закончена. Гости потянулись в дом. Константин, взяв жену под руку, собрался выйти из-под хупы.

— Фату опусти, разиня, — услышал он из-за спины громкий шепот Бориса.

Костя остановился и накинул кисею на лицо Шошанны, скрыв ее румянец от посторонних.

Когда они вошли в залу, гости уже рассаживались вдоль стен, за расставленные подковой столы. В середине подковы суетились служанки расставляя блюда и бутылки с вином. Жениха с невестой усадили во главе стола. Бориса усадили рядом с Костей, как самого близкого к нему человека. Родители невесты устроились рядом с Шошанной. Как там рассаживалась остальная родня и прочие гости, так же, как и всю последовавшую пирушку, со здравицами и пожеланиями многочисленного потомства, Константин не очень-то запомнил. Весь вечер он просидел, держа Шошанну за руку под столом. Каждый раз, когда кто-либо из гостей произносил тост за будущих детей молодожёнов, Шошанна заливалась краской и Костя, поглаживая тыльную сторону её руки, шептал ей что-то успокаивающее. Когда гости, слегка осоловев, отвалились от стола, в залу вошли музыканты и помещение заполнили зажигательные звуки фламенко. Никто из гостей, однако, танцевать не спешил. На свободное пространство между столами выпорхнули три профессиональные танцовщицы и закружились в танце, прищелкивая кастаньетами. Гости подбадривали их, хлопая в ладоши. Через какое-то время их сменили мавританские танцовщицы в шелковых шароварах и полупрозрачных газовых накидках. Их встретили одобрительным гомоном. После пары обычных мавританских танцев танцовщицы скинули накидки, под которыми был только узкий шарф, прикрывающий грудь. Музыканты заиграли новую мелодию и танцовщицы начали исполнять танец живота. В этот момент Шошанну окружили женщины и оторвав ее от жениха, увели куда-то. Костя дернулся было за ними, но Борис удержал его на месте, надавив на плечо.

— Сиди, — прошептал он, — за тобой придут скоро. Невесту повели готовить к первой брачной ночи. А ты вот смотри на танец, тоже готовься, чтобы не оскандалился.

— Скажешь тоже, — обиженно пробурчал Николаев, — я еще не такой старый, чтобы мне подобная подготовка была нужна.

За ним действительно пришли через полчаса. Дон Шломо проводил его до двери спальни и, буркнув напоследок: "Береги ее", втолкнул в комнату и закрыл дверь.

Константин огляделся. Большую часть комнаты занимала широкая кровать под балдахином. Около неё, на небольшом круглом столике, стояла бутылка вина и два кубка, ваза с засахаренными фруктами и подсвечник со свечой. По углам стояли жаровни с пламенеющими углями и в комнате было довольно жарко. У изножья кровати стояла Шошанна в длинной, до пят, шелковой ночной рубашке. Лицо у нее было испуганное. Увидев мужа, она попыталась улыбнуться, но губы у нее задрожали и из глаз потекли слезы.

— Ну что ты, маленькая, — Костя привлек девушку к себе, — чего ты испугалась?

Шошанна не ответила, только обняла его и сильнее прижалась к нему, продолжая всхлипывать. Костя обнял ее за талию и гладил по спине, шепча какие-то ласковые слова. Постепенно она успокоилась, всхлипывания прекратились, и Костя почувствовал, как ее руки перебирают его волосы. Одним движением он подхватил ее на руки. Усевшись на край кровати, он посадил молодую жену себе на колени. Взяв ее лицо в ладони, он губами осушил слезы на ее ресницах и легонько поцеловал ее в губы. Шошанна наконец улыбнулась и в свою очередь стала целовать его.

— Почему же ты плакала? — спросил Костя, когда она остановилась, переводя дух, — тебя кто-то обидел?

— Нет, — помотала головой девушка, — мама сказала, что будет очень больно, но мне надо терпеть и молчать.

— Не бойся, — Константин засмеялся и снова поцеловал ее в губы, — может быть один момент будет чуть-чуть больно, но потом будет очень приятно.

Еще раз поцеловав жену, он пересадил ее на кровать и поднялся на ноги.

— Подожди минутку, я этот костюм сниму, — сказал он, расстегивая пояс камзола, — ты тоже можешь эту хламиду снять. В ней до тебя и не дотронешься, а у нас сейчас друг от друга секретов нет. Помнишь, как в библии написано: "И прилепится муж к жене своей и будут они одна плоть".

— Это рубашка для первой ночи, — ответила Шошанна, заливаясь румянцем, — мне ее специально сшили.

Она развела полы рубашки, открывая ноги. Действительно, рубашка имела спереди разрез почти до пояса.

— Ого, все для удобства трудящихся, — пробормотал Костя по-русски.

Откинув в сторону камзол, он стащил через голову рубаху и опустился на колени перед кроватью. Взяв ее ступни в руки, он начал покрывать ноги жены поцелуями, медленно поднимаясь от щиколоток к коленям. Когда очередь дошла до внутренней стороны бедер, дыхание Шошанны стало прерывистым, и она вцепилась Косте в волосы. Константин просунул руки под рубашку, обхватил жену за попку и продолжил свои реминисценции пока не услышал стон из уст Шошанны. Он поднял голову и взглянул на нее. Шошанна сидела с полузакрытыми глазами и тяжело дышала.

— Страстная у меня жена, — подумал Костя, — одними поцелуями ножек до оргазма ее довел.

Через минуты полторы дыхание девушки успокоилось и, открыв глаза, она взглянула ему в лицо. Увидев улыбку на лице мужа, она опять густо покраснела, запахнула рубашку и потупилась.

— Чего ты стесняешься, маленькая? — Костя поднял ее голову за подбородок и нежно поцеловал в губы, — тебе же хорошо было?

Шошанна молча кивнула.

— А дальше будет еще лучше. Залезай повыше на кровать, сейчас продолжим.

Быстро избавившись от остатков одежды, он задул свечу и забрался на кровать. Протянув руку, Константин наощупь нашел свою жену и, притянув ее поближе к себе, крепко поцеловал в губы. Шошанна опять вцепилась ему в волосы и со страстью ответила на поцелуй. От губ Костя перешел к шее, а затем к мочке уха. Дыхание девушки опять участилось, а когда он запустил язык в ушную раковину, очередной оргазм потряс ее.

— Что это со мной? — едва отдышавшись, смущенно пробормотала она. — Мы же целовались раньше, но так хорошо мне никогда не было. Тетушка Мариам говорила, что только развратные женщины получают удовольствие от поцелуев и объятий мужчины. Неужели я такая развратная?

— Ерунда, — отмахнулся Костя, безуспешно пытаясь через вырез рубашки добраться до груди Шошанны, — твоя тетушка Мариам — фригидная дура. Нормальные женщины обожают ласки. Если, конечно, мужчина не груб и хочет доставить удовольствие женщине, а не только себе.

— А мужчины тоже любят ласку, — Шошанна повернулась набок и подтянула подол ночнушки, предоставляя Костиной руке больше пространства.

— Конечно, только мужчинам в этом отношении тяжелее. У них более грубая кожа и далеко не везде они чувствуют ласку.

— А где, — с любопытством спросила девушка, перебирая жесткие волосы у него на груди, — здесь хорошо?

— Приятно, но не так, чтобы очень. Есть более чувствительные места.

— Покажи.

— Обязательно покажу, но не сегодня.

— Почему не сегодня? Когда?

— Когда ты перестанешь меня стесняться, тогда и покажу.

В этот момент он наконец добрался до соска, который в ответ на прикосновение моментально набух и затвердел. Шошанна опять тяжело задышала и разговор прекратился сам собой.

— Я больше не могу, — пожаловалась она после третьего оргазма, — у меня руки и ноги отнялись.

— Отдохни, мы никуда не торопимся, — Костя нежно поцеловал жену, — хочешь глоток вина?

— Да, пить очень хочется, — ответила та.

Константин сполз с кровати и, нашарив на полу свои штаны, вытащил из кармашка зажигалку.

— Мне эти карманы стоили два километра нервных волокон, — вспомнил он, зажигая свечу.

Откупорив бутылку, он плеснул вина в оба кубка. Забравшись обратно на кровать, он протянул один из них Шошанне, которая лежала на подушках с закрытыми глазами. В неровном свете свечи он залюбовался её раскрасневшимся лицом, в ореоле спутанных волос. Он обвел взглядом медленно вздымающуюся в истоме небольшую грудь и, открывшийся в разрезе рубашки, покрытый влажными кудряшками лобок. Вместе с нежностью он почувствовал поднимающееся желание. Почувствовав прикосновение, Шошанна медленно приоткрыла глаза и ее взгляд уперся в Костино естество в боевой готовности. В первую секунду ее глаза от удивления широко открылись, но затем, густо покраснев до корней волос, она смущенно зажмурилась и отвернула голову.

— Ну вот, не любишь ты меня, — шутливо-обиженным тоном заявил Константин, набрасывая простыню на чресла, — даже смотреть на мужа не хочешь.

Шошанна повернулась к нему. Губы у нее дрожали, казалось, что она вот-вот расплачется.

— Я тебя очень люблю, но я боюсь, — всхлипнув, призналась девушка, — твой лингам — он такой большой. Он в меня просто не поместится.

— Не бойся, малыш, — засмеялся Костя, — у всех помещается, поместится и у тебя. Я обещаю, что тебе это будет очень нравиться.

— Ну тогда возьми меня скорее. Я уже не могу больше ждать.

— А вот спешить не надо, — мурлыкающе ответил он. Сунув руку в разрез рубашки, он погладил бархатистый животик и запустил пальцы в кудрявые заросли в его основании.

— М-м-м, — Шошанна всем телом потянулась к нему и, обняв его руками за шею, поцеловала в губы.

— Скажи мне одну вещь, — ответив на поцелуй, уже серьезным тоном спросил Константин, — у тебя женские дни, когда были и как часто они бывают?

— Дня через три должны быть, — Шошанна удивленно подняла брови, — и бывают раз в месяц или чуть больше. А почему ты спрашиваешь?

— Я не хочу, чтобы ты сразу забеременела.

— Но я хочу родить тебе сына или дочку.

— Обязательно родишь, но не сейчас, а года через три-четыре. Ты еще слишком маленькая, — улыбнулся Николаев и поцеловал жену в нос.

— Я не маленькая, — обиделась девушка, — мне уже скоро шестнадцать лет. Сестра моя чуть старше меня была, когда замуж вышла полтора года назад. Она сейчас беременная как раз. И мама моя первого ребенка в шестнадцать родила. Он правда умер.

— Вот видишь — умер. Я не хочу, чтобы наши дети умирали. Лучше подождем пару лет.

Костя притянул ее к себе и, крепко поцеловав, возобновил свои ласки.

Еще раз доведя жену до оргазма он, наконец, пристроился между широко разведенных ног Шошанны. Медленно и осторожно он начал проникать в нее. Возбужденная до предела девушка страстно застонала, едва почувствовав прикосновение к лону. Приподняв бедра, она сомкнула ноги за спиной у Кости и толкнула его в себя, насаживаясь до упора.

— Наконец-то, — прошептала она ему в ухо, крепко прижимаясь всем телом, — и совсем даже не больно. Печёт только чуть-чуть.

— Видишь, а ты боялась. Но если бы не мои ласки, то было бы больно.

Через пару минут, когда Шошанна привыкла к новым ощущениям внутри себя, он начал потихонечку двигаться, одновременно покрывая поцелуями ее тело везде, куда мог добраться. Она отвечала ему, приподнимаясь в такт. Его извержение вызвало очередной оргазм у Шошанны. Обессиленные, они лежали в объятиях друг друга с четверть часа. Потом Шошанна крепко поцеловала Костю и слезла с кровати. Совершенно не стесняясь его более, она стянула через голову рубашку с пятнышком крови на подоле, и обнаженная прошла в угол комнаты. Там, не замеченная ранее Костей, на маленькой скамейке стояла миска, кувшин с водой и стопка полотенец. Костя отвернулся было, чтобы не смущать жену во время туалетных процедур, но тут заметил на собственном лобке следы девственной крови жены. Решив, что ему и самому не помешало бы освежиться он присоединился к Шошанне.

Вскоре, они вновь забрались на кровать, и обнаженная девушка прижалась к Косте, положив голову ему на плечо.

— Спи малышка, — Николаев нежно поцеловал ее в макушку, — день был тяжелый и ты устала.

Через несколько минут, устроившись поудобнее, она задремала. Он лежал не шевелясь, опасаясь нарушить сон своей молодой жены и думал о том, как теперь сложится его жизнь. Незаметно для себя он сам заснул.

Глава 10

(Толедо, 26 марта 1489 г.)

Разбудил Костю сердитый гомон воробьев под стрехой крыши. Это, вернувшиеся из теплых краев ласточки, выгоняли из своих гнезд наглых оккупантов. Он потянулся всем телом и, закинув правую руку за голову, уставился в беленый потолок. На левом плече у него уютно устроилась черноволосая головка Шошанны. Костины потягушки не разбудили ее, и она по-прежнему тихонько дышала ему в шею. Николаев улыбнулся и погладил жену по обнаженному плечу, походя бросив взгляд на циферблат часов.

— Рано еще, — подумал он, — только начало восьмого. Можно еще немного поваляться. Тем более, что заснули мы достаточно поздно.

Константин еще раз улыбнулся своим воспоминаниям. Третий день, как оставив Бориса во флигеле он переехал в большой дом, где заняли вместе с молодой женой три комнаты в мансарде. Каждый из этих трех дней начинался и заканчивался одинаково — в кровати. Шошанна затаскивала его в спальню сразу после ужина. Не то, чтобы он возражал, но вечерние посиделки с Борисом пришлось отложить, также, как и их утренние тренировки. Виделись они преимущественно за обеденным столом раз в день, поскольку Костя с Шошанной спускались к завтраку поздно, когда остальные уже расходились по своим делам.

— Я понимаю, что у тебя медовый месяц, — сказал Борис, улыбаясь, на следующий день после свадьбы. — Только учти, месяца я тебе не дам, не позже середины апреля мы должны отправиться в Малагу. Мне за парусами ехать надо, да и за Яэль я уже сильно соскучился.

К вопросам, затронутым в разговоре в таверне, они возвращались еще пару раз. В принципе, дон Шломо согласился перебраться в Андалузию, но рвать налаженный бизнес не спешил. Тем более, что заказами он был сейчас буквально завален. Поэтому договорились, что вначале с ними поедет теща и кое-кто из родни для того, чтобы подыскать подходящее жилье для всего семейства. Переезд планировался ближе к лету.

Гальперин взял на себя все заботы по конвертеру и провел еще одну плавку вместе с бен Ашером и его подмастерьями. Тесть, получив приличное количество отличной по нынешним временам стали, практически не вылезал из кузницы.

Николаев прислушался.

— Ага, похоже он уже там, — подумал Костя, услышав звон металла сквозь птичий гомон.

В этот момент Шошанна повернулась на спину и открыла глаза. Увидев, что муж уже не спит, она радостно улыбнулась и потянулась всем телом. Прикрывавшая ее простыня сползла, открывая девичью грудь с бледно-коричневым соском, уже набухшим в ожидании ласки.

— С добрым утром, любимая, — улыбнулся в ответ Константин, — как спалось?

— М-м-м, — мурлыкнула Шошанна в ответ, опять сексуально потянувшись и выпятила губы для поцелуя.

Костя не преминул немедленно удовлетворить эту невысказанную просьбу. Шошанна, обхватив его рукой за шею, прижалась к нему всем телом так, что ее затвердевшие соски буквально царапали его грудь. Николаев погладил жену по спинке, начиная уже привычную прелюдию.

— Ой, — Шошанна вдруг отстранилась и, вывернувшись из его объятий, соскочила с кровати, — прости меня.

С этими словами она схватила камисольку и, накинув ее на себя, выбежала из спальни.

Костя удивленно поглядел ей в след, слез с кровати и начал одеваться. В этот момент он заметил на краю простыни и на выскобленных до белизны досках пола несколько капелек крови.

— Понятно, — пробормотал он, — "красный день календаря". Ну и слава богу. Только беременности нам сейчас не хватало. Пару дней можно будет делами плотно позаниматься.

Одевшись, Константин вышел в соседнюю комнату как раз в тот момент, когда из противоположной двери показалась Шошанна в домашнем платье. Подойдя к нему вплотную, она прижалась к нему, положив голову Косте на грудь.

— Прости меня, — смущенно сказала она, — но в следующие несколько дней я буду нечиста.

— Ну что ты, солнышко, — Костя поцеловал ее в лоб, — я все понимаю и люблю тебя ничуть не меньше. А сейчас пошли завтракать.

После завтрака Костя еще раз расцеловал и успокоил жену. Усадив ее за мольберт рисовать, он отправился в кузницу. Борис уже тоже был там. Вместе со старым доном Ашером, отцом Шломо, он наблюдал за производственным процессом. Сам Шломо вместе с одним из подмастерьев ковал эспаду. Еще двое подмастерьев занимались монтировкой рукоятей к шпагам, а самый молодой полировал законченный клинок. Увидев Костю, кузнец кивнул ему головой и продолжил свою работу. Через минуту, однако, он сунул эспаду в бочонок с маслом и подошел к друзьям.

— Не могу поверить своим глазам, — усмехнулся он, хлопнув Костю по плечу, — неужто Шошанна тебя отпустила.

— Сам удивляюсь, — в тон ему ответил Николаев.

— Она прямо светится вся, — в голосе Бен Ашера проскользнула нотка ревности, — моя жена в первую неделю после свадьбы не выглядела такой счастливой.

— Я и сам очень счастлив. Я бы ни на минуту ее не оставлял, но дел еще очень много, а нам скоро в путь отправляться.

— Там кто-то в ворота ломится, — сказал подошедший к ним Гальперин, — небось еще один заказчик.

— Хм-м, — дон Шломо, поставил у порога молот, который до сих пор держал в правой руке, и вышел на крыльцо, вытирая руки ветошью, — для заказчика что-то он больно настойчивый. Того гляди ворота сломает. Йони, — позвал он младшего подмастерье, — иди открой калитку. Посмотрим кого там принесло.

Подросток отложил клинок и бегом направился к воротам. Едва он отодвинул засов, как калитка распахнулась от сильного удара, сбив его с ног, Во двор ворвались три воина в кольчужных доспехах и шлемах, вооруженные алебардами. Все стоящие у входа в кузницу замерли от удивления.

— Это что, бандитский налет? — удивленно спросил Костя.

— Непохоже, — ответил не менее удивленный Борис, — среди бела дня и одеты одинаково. На стражу похоже.

В этот момент через калитку не спеша прошествовал дородный монах в черной рясе доминиканца. Обойдя расступившихся стражников, он подошел к крыльцу.

— Кто из вас будет Соломон бен Ашер? — бесцветным голосом, с брезгливым выражением лица, спросил он.

— Это я, — ответил дон Шломо, — а в чем...

Больше он ничего не успел сказать. По жесту монаха двое стражников подхватили его под руки и стащили с крыльца, а третий вогнал ему в рот свинцовую грушу-кляп.

— Не смеет мерзкий преступник, арестованный священной инквизицией, осквернять слух христиан богомерзкими речами, — с тем же скучающе-брезгливым выражением произнес священник.

Первым опомнился дон Ашер. С криком "Ублюдки, оставьте моего сына", он схватил стоящую у порога кувалду и бросился на стражников. Однако старик был недостаточно быстр. Стражник отступил назад и, пока старый кузнец замахивался, развернув алебарду ударил его тупым концом древка в грудь. Дон Ашер покачнулся и упал навзничь, ударившись затылком о край ступеньки. Раздался мерзкий хруст и из-под его головы стала быстро расплываться лужа крови.

— Убили! — раздался заполошный крик девушки-служанки, кормившей гусей в загончике неподалеку.

Этот вопль словно разрушил ступор, в котором находились присутствующие. Дон Шломо рванулся и, высвободив руки, схватил обоих стражников за ворот кольчуги и с силой столкнул их лбами. Вернее, попытался это сделать. Сцепившиеся алебарды предотвратили столкновение, но оба стражника, потеряв равновесие, свалились на землю. Константин, подхватив выпавшую из рук старика кувалду, метнул ее в третьего стражника. Последний, явно опытный вояка, отбил его подтоком и попытался пырнуть Николаева копьевидным наконечником. Борис оттолкнул Костю и, перехватив древко, применил прием айкидо. Он перенаправил момент, одновременно подбивая опорную ногу стражника. В результате алебарда оказалась в руках у Гальперина, а стражник дико закричал, хватаясь за вывернутую из сустава кисть. Из мастерской высыпали остававшиеся там подмастерья, вооруженные недоделанным оружием. Даниел метнул эспаду с незавершенной рукоятью, и та вонзилась в бедро стражнику, который только начал подниматься с земли. Он вновь упал, сбивая заодно своего товарища и получил в дополнение удар ногой в лицо от дона Шломо. Николаев спрыгнул с крыльца и сбил с ног раненого Борисом стражника, который начал приходить в себя и пытался нашарить кинжал левой рукой. Сорвав с того шлем, он этим шлемом ударил его по голове, отправив того в глубокий нокаут. Последний стражник, обнаружив себя окруженным четырьмя вооруженными мужчинами, предпочел не сопротивляться. Доминиканец, сообразив, что арест пошел не как обычно гладко, попытался скрыться, но был перехвачен Йони. Несмотря на то, что тому едва исполнилось шестнадцать лет, силы ему было не занимать. Работа в кузнице хорошо способствует развитию мускулатуры, а то, как с ним обращались незваные гости, не прибавило к ним почтения. Он от души сунул монаху кулаком под вздох, пробив слой жирка на брюхе. Тот согнулся и Йони, добавив ему кулаком по затылку, приволок монаха к крыльцу, ухватив его за капюшон рясы.

Там подмастерья связывали сыромятными ремнями стражников, а Борис осторожно вытаскивал свинцовую блямбу изо рта у Шломо бен Ашера. Набежавшие женщины хлопотали вокруг его отца. К сожалению, тот был окончательно и бесповоротно мертв. Наконец дон Шломо выплюнул сломанный клык, вытер рот рукавом и выругался. К этому моменту доминиканец продышался.

— Как вы смеете нечестивцы препятствовать святой инквизиции. Вас всех надо сжечь или замуровать заживо, — истерическим фальцетом заорал он, пытаясь освободиться. Подмастерье продолжал удерживать его за ворот.

При этих словах женщины испугано загомонили, и сам дон Шломо растерянно отступил на шаг. Константин выступил вперед и залепил монаху увесистую затрещину. Голова у того мотнулась, он прикусил язык и заткнулся.

— Вы не святая инквизиция, — глядя монаху в глаза сказал он, не повышая голоса, но так, что его услышали все присутствующие во дворе. — Вы обычные разбойники, напавшие на этот дом и убившие невинного человека. Как бандитов, мы вас просто прирежем, а трупы в реку скинем. Если даже вас найдут, то мне ничего за это не будет. У меня есть индульгенция, подписанная архиепископом.

— Но мы в самом деле инквизиция, — панически залепетал доминиканец, — у меня приказ арестовать Соломона бен Ашера за совращение христиан в иудейство.

Сунув руку за пазуху, он вытащил перевязанный шнурком пергаментный свиток. Подошедший Гальперин выхватил свиток и развернул его.

— Это из-за свадьбы, — сказал он, пробежав пергамент глазами, — кто-то донес, что ты свадьбу по еврейскому обряду справлял.

— Так, — Костя, намотав на кулак ворот рясы, потянул его вверх так, что задохнувшийся монах заперхал и встал на цыпочки. — Приказ значит у тебя есть. А ты его предъявил? Нет. Ты представился, когда в дом зашел? Нет. Ты разрешения зайти спросил? Нет. Значит ты бандит и обращаться с тобой будем как с бандитом. У меня, между прочим, разрешение от епископа есть справить свадьбу по еврейскому обряду.

— Свяжите его, — скомандовал Борис подмастерьям. Те шустро завели доминиканцу руки за спину и скрутили их ремнем. Гальперин, тем временем, подошел поближе и схватил монаха за нос. Когда тот открыл рот для вздоха, Борис с силой загнал ему в рот свинцовую грушу, ломая зубы.

— Вот теперь на своей шкуре почувствуешь, как еретикам сладко приходится, — сказал он, обтирая руки подолом его рясы.

— Что делать будем, — повернулся Костя к бен Ашеру, — ты в доме хозяин, тебе и судьбу их решать.

Дон Шломо подошел к крыльцу и опустился на колени перед телом отца. Погладив по щеке, он ладонью закрыл тому глаза и поцеловал в лоб.

— Отнесите его в дом, — поднимаясь на ноги, обратился он к подмастерьям, — и пригласите ребе. А этих пока в погреб.

Монаха и стражников согнали в винный погреб и, раздев их до исподнего, связали по двое спиной к спине. Дон Шломо глянул и приказал дополнительно связать пленникам ноги и уложить их на пол. После чего повернулся и ушел в дом.

— Через сутки пневмония им тут обеспечена, — сказал Борис Косте выходя из погреба.

— Ну и фиг с ними, — отмахнулся Константин, — мне их не жалко, от слова совсем. Шошанна только расстроится. Она деда любила.

— А ты их в самом деле прирезать хочешь?

— Ты меня совсем за зверя имеешь, — усмехнулся Костя, — хотя человеческая жизнь сейчас очень дешево ценится. Вот взяли и прихлопнули старика как муху и ни на грамм сожаления. Старикан он, конечно, вредный был, но не злой.

— Если честно говорить, то стражники не так уж виноваты, — почесал в затылке Гальперин, — старик первый на них полез с кувалдой. Тот его тупым концом ткнул, но перестарался. Дон Ашер в замахе неустойчиво стоял. То, что он голову разбил — это в общем-то трагическая случайность. Вот инквизитора я бы прибил — хамло поганое. Привыкли к безнаказанности, что их все боятся. Прямо как НКВД в 37-й году в Союзе.

— Н-да, дилемма, — задумчиво протянул Николаев, — инквизитора я бы тоже уконтрапупил, а также того, кто в инквизицию донес. Можно ли из того свитка понять, кто это сделал? Если кого-то из них отпустить, то через пару часов вся ихняя кодла здесь будет. Если не отпускать, то тоже, но позже — через сутки-двое. Эвакуировать все семейство мы точно не успеем.

— Безусловно не успеем, — ответил Гальперин. — Во-первых, отвечая на твой вопрос, нет, непонятно кто донес. Не думаю, что это кто-то из членов семьи, но это мог быть любой, кто завидует Шломо или просто любитель делать гадости. Во-вторых, он не уедет без того, чтобы похоронить отца и отсидеть траурную неделю. Про собраться я уже даже не говорю. Но ускорить переезд всего семейства безусловно удастся. Я думаю, недели в две-три можем уложиться. Как бы этих гадов доминиканцев на пару недель задержать?

— Хм-м-м, — Константин поскреб свою шкиперскую бородку, — а что если их стравить...

— Кого с кем?

— Понимаешь, орден бенедиктинцев тоже входит в инквизицию. Они с доминиканцами там бодаются за первенство. Бенедиктинский епископ, который мне разрешение на свадьбу выдал, думаю не преминет воспользоваться случаем, чтобы доминиканцев прижучить. Особенно, если ему все случившееся преподнести соответствующим образом.

— Неплохая идея, — согласился Борис, — может сработать. Тогда и грех на душу брать не надо. Надо обсудить, как и что твоему епископу рассказать, чтобы они их сами наказали построже.

Друзья подробно обсудили вопрос и прорепетировали несколько возможных сценариев разговора с аббатом. Через час Константин, слегка утешив жену, покинул подворье и поспешил в монастырь Сан Хуан де лос Рейос. Борис же отправился помогать домочадцам в организации печального ритуала.

Еще через три часа Костя вернулся в сопровождении полудюжины монахов-бенедиктинцев. Пленники были выведены из погреба и вручены пришедшим. Те повели их со двора с по-прежнему связанными руками.

— Ну и чего ты добился? — спросил Гальперин, когда монахи удалились.

— Все в порядке. Аббат подтвердил свою индульгенцию. Мы с ним вместе в канцелярию святой инквизиции ходили. Ты бы слышал, как он там их по кочкам разносил, прямо кино и немцы. Дело против Шломо закрыли. Этого доминиканца из инквизиции попрут и в дальний монастырь сошлют. Стражника, который деда с ног сбил, на пару лет послушником в монастырь, грех искупать. Остальным штраф на месячное жалование.

— Уф-ф-ф, — облегченно выдохнул Борис, — ну ты герой. За пару часов столько провернул. Я уже думал, что надо брать ноги в руки и мотать из Толедо по-быстрому. Значит можно не торопиться. Пошли Шломо обрадуем.

— Пошли, хотя дела в Толедо ему все равно сворачивать надо. Не в пожарном порядке, но и тянуть тоже не стоит. Сегодня бенедиктинцы с доминиканцами в контрах, а завтра могут помирится и захотят поквитаться. В то, что они забудут, кто им задницу надрал я не верю. Я, кстати, узнал кто донес.

— Да ну... И кто же это?

— Сваха это. Сватовство у нее сорвалось, гонорар ей не заплатили, вот она и решила нагадить.

— Тьфу, удавить бы гадину, да противно руки марать.

— Вот-вот. Я то же самое подумал, когда узнал. Был бы мужик — прибил бы, и индульгенцией откупился бы. Об дуру-бабу пачкаться неохота, но информацию распространить не помешает. По крайней мере, в еврейской общине ей ни одно сватовство больше светить не будет. Да и христиане тоже не особо доносчиков любят.

Глава 11

(Малага, 21 апреля 1489 г.)

Тяжело груженная каракка, огибая мелкие островки в дельте Рио Таталан, не спеша продвигалась против течения. Паруса на фок и грот мачтах были убраны, и лишь бизань наполнялась попутным ветром. Матрос на полубаке каждые несколько минут забрасывал лот и выкрикивал промеры глубины. Лоцман, стоящий рядом с рулевым, отдавал тому короткие команды. Борис с Костей стояли рядом, придерживаясь за леерное ограждение бака и всматривались в поросший лесом правый берег.

— Вот мы и вернулись, — задумчиво произнес Константин, — всего пять месяцев как мы из Малаги уехали, а сколько всего произошло.

— Где же пять, — возразил ему Гальперин, — еле-еле четыре с полтиной. Но случилось действительно много чего.

Прошедший месяц действительно выдался напряженным. После похорон дона Ашера, пока его тесть, соблюдая траурную неделю, сидел в синагоге, теща развила бурную деятельность. Семейным советом было решено перебираться в Андалузию немедленно. На подворье воцарилась суета. Половину немаленького двора заняли фургоны, на которые грузилась мебель и прочая домашняя утварь. Борис с Костей провели еще одну плавку, после чего под конвертер была заложена динамитная шашка. Разбиралось оборудование мастерской. Инструментарий и все кузнецкие припасы заняли три фургона. Куры, гуси и прочая мелкая живность пошла по нож. На кухне весь день что-то варилось и жарилось. Припасов на дорогу требовалось немало. Четверо из пятерых подмастерьев дона Шломо согласились перебраться в Малагу, причем трое из них вместе со своими семьями. Всего набралось более семидесяти человек.

Когда слухи об их отъезде разошлись, на подворье явилась делегация вместе с главой гильдии. Добрых три часа они уговаривали бен Ашера остаться.

— Какой мне смысл оставаться, — покачал головой мастер, — за приспособление, которое я два года назад передал в гильдию, мне до сих пор должны больше тысячи золотых. Теперь из-за ваших интриг погиб мой отец. Я выхожу из гильдии и больше не хочу с вами дела иметь.

Глава гильдии рассыпался в извинениях, обещая в кратчайшие сроки погасить задолженность перед мастером, но тот был непреклонен. Поняв, что уговорить мастера не удастся, олдермен предложил выкупить секрет последней разработки. Дон Шломо, выругался, повернулся и ушел в дом, не желая продолжать разговор.

— А вот это он зря, — пробормотал Константин, — денежку на дорогу срубить не мешает.

— Так в чем же дело, — поддержал его Гальперин, — давай поторгуйся с ними.

— Уважаемые, — начал Костя, подойдя к группе мастеров гильдии, — дон Шломо обижен на вас не на шутку, но мы можем попытаться уговорить его на определенных условиях передать вам секрет обработки клинков, который вас интересует.

Глава гильдии, прищурившись, оглядел друзей. Старческая дальнозоркость, вкупе с ярким весенним солнцем, затрудняла ему оценку собеседников.

— И какие же это будут условия? — через минуту поинтересовался он.

— Во-первых, — начал загибать пальцы Костя, — вы полностью и честно рассчитываетесь с доном Шломо за его прошлое изобретение плюс десять процентов пени за задержку выплаты.

Олдермен кивнул, соглашаясь со справедливостью этого требования.

— Во-вторых, гильдия выкупит за справедливую цену этот дом и подворье.

Старик хотел было возразить, но тут его сын Ариэль зашептал ему в ухо: "Я сам куплю этот дом. Он больше моего и мастерская лучше. Может еще какие-то секреты разгадать удастся по тому, что в мастерской останется." В результате глава снова кивнул.

— В-третьих, за секрет вы заплатите пятнадцать тысяч золотых флоринов дону Шломо и нам с компаньоном пятнадцать процентов комиссионных за посредничество. За это вы получите описание процесса с демонстрацией, но все требуемые ингредиенты и оборудование за ваш счет.

На этом Борис удивленно поднял брови, а вся делегация гильдии загалдела и оживленно жестикулируя начала торговаться. В результате, через полчаса пришли к соглашению. Сумма уменьшилась до одиннадцати тысяч плюс десять процентов комиссионных.

— Ну ты здоров торговаться, — сказал Гальперин, после того как они проводили делегацию за ворота. — Я не рассчитывал больше пяти тысяч получить.

— Учись, пока я жив, — усмехнулся Николаев.

В результате на следующий день казначей гильдии отсчитал им за все-про-все более восемнадцать тысяч золотых, на которые они тут же получили вексель ломбардского банкирского дома. За пару дней до отъезда Борис передал список кое-каких легирующих присадок для тигельной плавки и провел демонстрацию азотирования клинка. Сам мастер Шломо не появился и Гальперин отговорился тем, что тот все еще обижен. Тем не менее все остались довольны.

Две недели вся компания с попутным караваном добирались до Линареса. Там им повезло сразу же арендовать каракку. Больше суток ушло на погрузку. Еле-еле уместили содержимое всех фургонов. В какой-то момент уже собирались оставить часть груза с одним из подмастерьев на следующий рейс, но в конце концов загрузили все. Пришлось выгрузить уже уложенную поклажу и выкинуть из трюма гранитные блоки, служившие балластом. На их место загрузили слитки металла, полученные в последние плавки. Бен Ашер категорически отказался оставить излишки металла. Каракка погрузилась на фут ниже грузовой марки, но шкипер, сдобренный дополнительным золотым вливанием согласился с перегрузом. Единственную пассажирскую каюту а также каюту шкипера отдали женщинам, а мужчины в основном разместились на палубе. По ночам еще было прохладно и спасались от холода походными жаровнями и амонтильядо. Погода стояла в основном безветренная, но Гвадалквивир исправно нес их к Средиземному морю, так что паруса поставили уже только в дельте реки. Еще день плавания вдоль берега и наконец они почти достигли цели своего путешествия. Не заходя в порт Малаги друзья направили шкипера к своему участку на берегу Рио Таталан.

Константин обернулся, услышав легкие шаги за спиной. Шошанна тихонько подошла и стала рядом с друзьями, кутаясь в теплую шерстяную шаль. Костя, не говоря ни слова, привлек ее к себе и укрыл полой своей куртки.

— Долго еще? — спросила она, подняв голову и заглядывая в глаза мужу, — мама плохо переносит качку, ее тошнит постоянно.

— Мы уже почти на месте, — ответил Константин, улыбнувшись, — меньше часа осталось. Вон за тем холмом уже пристань будет видна.

Действительно, за ближайшей излучиной потянулся частокол, огораживающий их землю, и через чуть более сорока минут кораблик пришвартовался к дощатой пристани рядом с верфью, на которой их уже поджидало пол дюжины охранников, а от верфи спешила еще одна вооруженная группа.

К счастью, командир охранников узнал друзей и скомандовал своим людям убрать оружие. Едва они успели сойти на берег, как от мастерских, стоящих в некотором отдалении от пристани, прискакал на коне Хозе — сын их компаньона Шимона. После нескольких минут обнимашек и хлопанья по плечам, он начал распоряжаться и быстро организовал людей на разгрузку судна и послал одного из них за подводами для перевозки. Вскоре беспорядочная суета на причале приобрела более организованный вид. Рабочие взбегали по сходням на палубу, где принимали на плечи груз, подаваемый из трюма талями. Затем, уже значительно медленнее спускались с ним на причал. Там, руководствуясь указаниями мастера Шломо и его жены, раскладывали сундуки, ящики и тюки в несколько штабелей — оборудование мастерской, домашняя утварь и прочее. Донна Хава, сойдя на берег, моментально оправилась от морской болезни и покрикивала на работников, указывая что куда ставить.

— Аккуратнее, — слышалось от нее, — осторожно, там посуда.

Остальные домочадцы его немаленького семейства, а также подмастерья со своими собственными семьями сгрудились в сторонке и растерянно оглядывались по сторонам.

— Ну как вы тут? Отец еще в Болонью не уехал? — поинтересовался Гальперин у Хозе, когда разгрузка наладилась, — из того единственного письма, что мы получили от твоего отца, впечатление, что дела идут неплохо.

— Нет, отец вас ждет. С торговлей все хорошо, — почесав в затылке, ответил Хозе, — зеркала, калейдоскопы и окна продаются так, что не успеваем выделывать. Поставили еще одну мануфактуру на вторую запруду с колесом. Сейчас у нас уже более сорока работников на этих двух мастерских трудится. Но и расходы возросли тоже. Охрану пришлось утроить. Несколько попыток ограбления было и дом наш поджечь пытались. К счастью, стражники вовремя поблизости оказались. А что у вас? Отец сказал, что с инквизицией все обошлось.

— Все нормально, — кивнул Борис усмехаясь, — не только с инквизицией уладили, но и Константиноса нашего женили. Вот видишь он около молодой жены крутится. И всю ее семью привезли. Лучшего оружейника из Толедо увели. Теперь нам надо всех устроить.

— Ну я думаю, что с этим проблем не будет. Кривой Аврум на Пурим заболел и месяц назад умер. Наследники его дом продают вместе с кузницей.

— Большой дом? У дона Шломо и семья не маленькая, а также подмастерьев несколько и у них тоже семьи.

— Дом чуть поменьше вашего в Алкасерии, но там рядом еще пара домов пустующих стоит. Можно их также купить и подворья объединить.

— Это хорошо, вот только пока их еще купишь, — Борис поскреб подбородок, — нам их всех сейчас надо устроить. Таверну какую-нибудь что ли снять?

— У нас же дом в Худерии пустой стоит, — вклинился в разговор подошедший Николаев, — пусть там пока поживут, а мы как-нибудь на верфи перекантуемся.

— И ты вдали от молодой жены кантоваться будешь, — прищурился Гальперин, — или с собой на верфь ее возьмешь? Не смеши мои тапочки. К тому же в наш дом все вместе с подмастерьями не поместятся.

— Мы здесь недалеко несколько домов поставили для рабочих в мастерских и на верфи, — сказал Хозе. — чтобы они время на дорогу не теряли. Пара из них еще не заняты. На первое время человек тридцать разместить можно.

— Точно, подмастерьев туда, — заключил Костя, — а дон Шломо с семейством в нашем доме поживет.

— Ну и ты с ними, — усмехнулся Борис, — у тебя же еще медовый месяц не кончился. А я уж как-то на верфи устроюсь. Мне там много чего проинспектировать надо.

— Несколько дней и у нас в доме пожить можешь. Твоя комната так и пустует, — лукаво подмигнул ему Хозе, — тем более, что оба наших доктора тебя с нетерпением ожидают. И еще кое кто тоже ждет.

— Яэль? Как она? — вскинулся Гальперин, — отец твой от нее привет передал в письме, но сама она ничего мне не написала.

— У нее все в порядке, — ухмыльнулся Хозе, — просто она писать не любит. После гибели мужа я не помню, чтобы она перо в руки брала. Но у нее для тебя сюрприз есть.

— Какой сюрприз? — удивленно поднял брови Борис.

— Ну что это за сюрприз будет, если я расскажу, — вновь ухмыльнулся парень, — сам узнаешь при встрече.

В этот момент к пристани подъехали, запряженные волами, подводы и Хозе отошел распоряжаться погрузкой.

Суета продолжалась до самого вечера и только к закату все наконец устроилось. Разгруженная каракка отправилась в Малагу. Подмастерья были временно устроены в домах при мастерских. Мастер Бен Ашер с семейством и Константином расположились в пустующем доме. Уже в глубоких сумерках Борис в сопровождении Хозе подошли к воротам дома Шимона бен Эзры. Ворота были заперты и за решеткой видны были силуэты двух охранников. Опознав Хозе, один из них открыл калитку. Войдя во двор, Борис заметил пристроенную к забору караулку, которой раньше не было, и еще нескольких вооруженных людей в ней.

— Серьезно тут у вас, — заметил Гальперин.

— Что делать, приходится, — пожал плечами Хозе, открывая дверь дома и пропуская вперед своего спутника.

Первыми, кого Борис увидел, едва переступив порог, были оба доктора Эммануэль и Аарон. Склонившись над столом с каким-то свитком, они о чем-то дискутировали вполголоса. В другом конце комнаты несколько женщин, включая супругу Шимона — Лейлу, собрались вокруг жаровни с вышиванием.

— Матушка, а отец дома? — громко спросил Хозе, войдя в дом вслед за Гальпериным.

Доктор Эммануэль поднял голову. Радостная улыбка расцвела у него на лице при виде Бориса и он потряс своего собеседника за плечо, отрывая того от созерцания написанного в манускрипте.

— Отец в кабинете с Эзрой — ответила Хозе его мачеха, — сейчас позовем. Она сделала знак одной из женщин, которая подхватилась и выбежала из залы.

Через минуту в комнате появился и сам глава семьи, сопровождаемый вторым сыном. Не говоря ни слова, он быстрым шагом приблизился и обнял Бориса за плечи.

— Наконец-то, — ворчливо сказал он через минуту, разжав объятия и отступив на шаг, — а где же твой друг? Надеюсь инквизиция его не зацапала.

— Нет, с ним все в порядке и даже лучше, — улыбнулся Гальперин, — он у нас женился, и приехал не только с молодой женой, но и со всем ее семейством. Они сейчас устраиваются в нашем доме в Худерии. А я пока у вас перекантуюсь, если не возражаешь.

— Какие проблемы, в этом доме тебе всегда рады. Ведь благодаря вам наша семья сейчас одна из самых влиятельных в Андалузии.

— А новенького вы ничего не придумали? — влез в разговор Эзра.

— Как тебе не стыдно, сынок, — оборвала его Лейла, — человек только с дороги, устал наверное и голоден. А ты сразу о делах.

— Не так, чтобы я сильно устал, — ответил Борис, — но от еды не откажусь. За всей суетой даже пообедать времени не было. А придумки кое-какие есть, но давайте об этом завтра поговорим.

— Мы все уже поужинали, но вам с Хозе сейчас что-нибудь организуем, — сказал Шимон, — Эзра займись...

— Я уже послала на кухню, — прервала Шимона жена, — сейчас принесут. Вы где ужинать будете, в столовой или в кабинете?

Гальперин пожал плечами, но тут в разговор вмешался доктор Аарон.

— Давайте в столовой. Мы все хотим новости услышать и к тому же у нас тоже вопросы есть.

— А где Яэль? — спросил Борис вполголоса у Хозе, когда они переходили из залы в столовую, — почему я ее не вижу?

— Она себя не очень хорошо чувствует последние дни, — ответила вместо него Лейла, — но я думаю, она сейчас выйдет. Одевается наверное.

Действительно, не успели они сесть за стол, как из противоположной двери, ведущей на женскую половину дома, вышла Яэль. Одета она была в темно-серое домашнее платье, с черной мантильей спадающей на плечи и лишь лицо выделялось светлым пятном в полутемной комнате. При виде Бориса глаза ее, казалось, вспыхнули и на лице расцвела счастливая улыбка. Гальперин поспешил к ней. Сколько дней и ночей вспоминал он эту женщину, мечтая обнять ее и прижать к своей груди. Однако, вспомнив про этикет, затормозил в шаге от нее, поклонился и, перехватив протянутую к нему руку, припал к ней губами. Только после этого он поднял глаза и взглянул Яэль в лицо.

Его любимая изменилась довольно сильно. Лицо осунулось, блестящие каштановые волосы потускнели, на скулах и щеках появились неровные пигментные пятнышки. Только глаза остались прежними и смотрели они на Бориса с любовью. Не выпуская ее руки, он отступил на шаг и с беспокойством оглядел ее всю. Только сейчас он увидел, прежде скрываемый плохим освещением и мешковатым платьем, выдающийся вперед животик. Еще небольшой, но уже заметный животик беременной женщины на середине срока.

— Ты ждешь ребенка? — удивленно спросил он.

— Да, твоего ребенка, — улыбаясь ответила Яэль, — и мы оба тебя любим и очень скучали.

— Но мне доктора говорили, что детей у меня не будет.

— Значит они тебе сказали неправду. У меня, кроме тебя, никого не было уже два года, с тех пор, как погиб мой муж. Забеременела я наверняка в ночь перед твоим отъездом.

Борис огляделся. Все немаленькое семейство стояло вокруг стола, наблюдая за ними.

— Так вот какой сюрприз ты имел в виду, — повернулся Гальперин к Хозе.

Тот в ответ только ухмыльнулся.

Не выпуская руку Яэль, Борис шепнул ей что-то на ушко и подвел ее к седобородому доктору.

— Уважаемый Эммануэль, прошу у вас руки вашей дочери Яэль. Обещаю быть ей хорошим мужем и защитником.

Удивленный Эммануэль перевел глаза на дочь. Яэль кивнула и смущенно потупилась, но через секунду, осмелев, подняла глаза на отца и, сама взяв Бориса под руку, прижалась к нему. Эммануэль улыбнулся и обнял ее. Затем традиционным жестом положил ей руки на склоненную голову поверх мантильи и благословил. После чего обнял Гальперина.

— Дорогой Барух, — прослезившийся врач шмыгнул носом, — вручаю тебе свою единственную дочь. Да будет ваша жизнь светлой и радостной. С этого дня ты мне будешь вместо сына, которого у меня нет. И пусть мою старость скрасят внуки, которых тебе родит Яэль.

Борис сжал челюсти так, что выступили желваки на скулах. Но не успел он ничего сказать, как Яэль спросила тихим голосом:

— Папа, а как же Исайа? Может ты все же простишь его?

— Нет! У меня нет сына, — В голосе доктора зазвучал метал. — Он принял христианство, покинул семью свою и народ свой. Для меня он мертв. Не напоминай мне о нем.

Бориса покоробила патетика подобного высказывания, но возражать он не решился. Лишь слегка сжал руку своей невесты, призывая ее к прекращению спора.

Со всех сторон зазвучали поздравления и благословления. По знаку Шимона, всем присутствующим были розданы кубки с вином. Вокруг Яэль мгновенно собрался кружок гомонящих женщин.

В это время две служанки споро накрыли на стол и расставили ужин. Через минуту Борис с Хозе сидели за столом, торопливо насыщаясь. Яэль, освободившись от опеки кумушек, села напротив жениха. Подперев, кулачком подбородок, она смотрела как ест ее мужчина и в глазах у нее светилось счастье и умиротворение.

Часа через полтора, уже лежа в постели, Борис легонько поглаживал спину, прильнувшей к нему Яэль.

— Я даже не знал, что у тебя брат есть, — сказал он, поцеловав ее в затылок.

— Отец запретил упоминать о нем, — Яэль подняла голову и посмотрела ему в глаза, — Исайя был его любимцем и отец хотел, чтобы он стал его преемником. Но Исайя влюбился в дочь кабальеро, который жил неподалеку от нас. Чтобы добиться ее любви он крестился, но девушка над ним только посмеялась. Он с горя в монастырь ушел, а отец вычеркнул его из сердца.

— Н-да, не думал я, что твой отец настолько уперт. Вон друг мой Коста, женился на еврейке и она тоже крестилась. Об этом на всех углах не кричали, но семья ее знает и отказываться от нее не думает.

— Люди все разные, — задумчиво произнесла Яэль, перебирая жесткие волосы на груди у Бориса.

— Женщина, ты меня возбуждаешь, — он поцеловал ее сияющие глаза, — знала бы ты, как я за тобой соскучился.

— А ты думаешь, что я меньше? — хитро прищурилась она, — сейчас мы это исправим.

Толкнув Бориса в грудь, она одним движением оседлала его и одновременно стащила с себя рубашку. Соблазнительная грудь закачалась у него прямо перед глазами. Привстав на коленях, Яэль нащупала его естество и со сладострастным стоном опустилась на него.

Больше они не разговаривали до самого утра.

Глава 122

(Малага, 22 апреля 1489 г.)

Проснулся Борис поздно. Во-первых, вчерашняя суета его порядком вымотала, а во-вторых, они с Яэль долго не могли насытится друг другом после длительного воздержания. Среди ночи Яэль попыталась было уйти в свою комнату, как она это обычно делала, но Борис ее не отпустил.

— Останься, — бережно но крепко прижимая ее к себе попросил он, — ты теперь моя жена и у нас не так много времени, чтобы побыть вместе.

— Почему? — удивилась та, поудобнее устраиваясь у него на груди.

— Дел очень много. После завтрака на верфь ехать надо и боюсь я там на пару дней застряну. А еще через неделю с Шимоном за парусами в Геную поеду.

Разбудил Бориса костяной стук. Открыв глаза он увидел перед собой обтянутую тонкой рубашкой женскую попку.

— М-м-м..., — выпростав из-под одеяла руку он огладил соблазнительные округлости, — так бы любовался и любовался.

— Нечему там любоваться, — Яэль разогнулась, подняв с пола упавший гребень, — я же знаю, что подурнела сильно. Хорошо хоть не тошнит меня больше.

— Ты для меня самая прекрасная, — возразил Гальперин, погладив ее по щеке и заправил за ушко выбившуюся прядь волос.

— Просыпайся, соня, — улыбнулась Яэль в ответ, — завтрак скоро, и у меня еще дел по дому полно.

Пока Борис поднялся и сделал пару разминочных упражнений, она успела влезть в платье, зашнуровать корсаж и уложить волосы.

— Отец заглядывал, — сказала Яэль, закалывая мантилью, — у него какое-то дело к тебе.

Приподнявшись на цыпочки, она обняла его за шею, притянула к себе и крепко поцеловала в губы. После чего, вывернувшись из его объятий, выскользнула за дверь.

Когда Борис спустился вниз, все большое семейство Шимона уже рассаживалось за накрытым столом. Во время завтрака Гальперин постоянно ловил нетерпеливые взгляды обеих докторов. Если Эммануэль сидел неподвижно, ковыряясь в своей тарелке, и только время от времени поглядывал на Бориса, то доктор Аарон вертелся на стуле, всем своим видом говоря "Ну когда же ты наконец наешься". Как только с завтраком было покончено и Шимон удалился в свой кабинет, они подошли к Гальперину.

— Прошу прощения уважаемый Барух, — начал Эммануэль, — мы бы хотели с вами посоветоваться по одному вопросу.

— Может быть в своих странствиях вы встречались с чем-то подобным, — добавил Аарон.

— Я вас внимательно слушаю, — Борис допил свой кубок и поднялся из-за стола.

Аарон подхватил его под руку и повлек в гостиную, где вся троица расположилась в креслах у камина.

— Понимаете, на днях мы получили письмо от нашего коллеги, — продолжил он, — который сейчас служит медикусом в кастильской армии. Армия уже скоро полгода как ведет осаду города База. Зимой там началась эпидемия какой-то странной лихорадки12. Очень много людей умирает от нее. Кроме сильного жара у больных на коже появляются красная сыпь на коже и даже язвы. Сначала испугались что это оспа, но заболевают даже те, кто оспой уже переболел. И у тех, кто выздоровел, не остается отметин, как при оспе.

— Хм-м, — Борис задумался и начал перебирать в уме варианты, — сыпь и высокая температура... Ветрянка — от нее не умирают, скарлатина — ей в основном дети болеют, да и знают здесь эту болезнь. Постой-ка, у меня в экипаже салага-марокканец заболел как-то. Тоже высокая температура, обсыпало его всего, тошнило. Нас всех тогда мигом в карантин упекли, испугались что он тиф где-то подхватил. Симптомы были очень похожи но бак-анализ оказался отрицательным и нас через пару дней отпустили. В конце концов выяснили, что он, купаясь в море, на морского ежа наступил и у него аллергическая реакция на этот яд была. Но казарму и катер наш тогда от киля до клотика хлоркой успели обработать. Точно, тиф же вшами разносится, а они здесь месяцами не моются.

Подробно расспросив обоих медиков, Гальперин уверился, что эта болезнь скорее всего и есть сыпной тиф.

— Я слышал об этой болезни, хотя сам не сталкивался, — заключил он, — греки называют ее тифос13. Разносится эта болезнь вшами. Те кто часто моются и носят чистую одежду болеть скорее всего не будут. Одежду и постельные принадлежности надо стирать со щелоком. Одеяла и шерстяные плащи прожаривать над огнем, чтобы вшей вывести. Как лечить заболевших, вы наверное лучше меня знаете. Наверное, как любую лихорадку. Обтирать уксусом, чтобы жар сбить, поить много. Кормить хорошо. Кровь ни в коем случае не отворять. Это только ослабит больного. Но в первую очередь надо от вшей избавится.

Доктор Аарон тут же начал задавать новые вопросы, на которые Борис лишь развел руками.

— Увы, я только читал об этой болезни и вряд ли могу еще что-либо добавить.

В этот момент хлопнула входная дверь и через секунду на пороге комнаты появился Константин. Увидев друга, Гальперин закруглил разговор и поспешил ему навстречу.

— Как вы там? — спросил он обеспокоенно, — как устроились?

— Все в порядке, — успокоил его Николаев, усмехнувшись — ночь прошла без происшествий. Конечно наш дом для всего семейства Шломо маловат, но как временное пристанище годится. Мы с ним с утра уже посмотрели подворье этого кузнеца, который помер. Скорее всего купим его и еще один дом по соседству. Вместе будет примерно как его дом в Толедо. Все равно литейку за городом ставить надо. Хотел с Шимоном посоветоваться насколько цену сбить можно. Он все-таки местный рынок лучше знает.

Постучав в дверь кабинета и дождавшись отклика, друзья зашли к хозяину дома. Шимон приветственно махнул им левой рукой у указал на стулья возле стола, продолжая делать какие-то вычисления на грифельной доске. Закончив считать, он перенес результат на пергамент и поднял глаза.

— Тебя можно поздравить, — обратился он к Косте, почесав за ухом пером, — не только индульгенцию получил, но и молодой женой обзавелся.

Константин молча улыбнулся и развел руками, мол "Что поделать, так уж получилось."

— Я тут как раз баланс подбил, — продолжил Бен Эзра, — за эти пять месяцев ваша доля доходов за зеркала и окна составила чуть больше одиннадцати тысяч флоринов. Еще полторы тысячи мне передали за ваши мясорубки и соус. Лесопилка принесла около трех тысяч. Это пока все доходы. Ну так зимой караваны не ходят и корабли в основном в гаванях стоят. В следующие месяцы я думаю, доход будет выше.

Он перевел дыхание и сверившись с пергаментом продолжил.

— Теперь расходы. На прислугу и поддержание дома уплачено триста тридцать флоринов. Ваш корабел на постройку судна затребовал и получил шестьсот пятьдесят, три тысячи ушло на охранников и рабочих за городом. И наконец самая большая статья расходов — четыре с половиной тысячи, это подкупы служек инквизиции. Я же не знал, что ты сможешь индульгенцию получить. Заплатить пришлось немало, но все доносы на тебя уничтожены. Так, что в итоге я вам должен шесть тысяч шестьсот двенадцать флоринов. Золота на всю сумму у меня сейчас нет, так как на прошлой неделе я отправил две каракки с товаром в Александрию. Я могу вам сейчас отдать тысячу золотых а на остальное выпишу вексель...

— Не переживайте, уважаемый Шимон, — перебил его Николаев, — мы пока не испытываем нужды в средствах. У нас векселей, которые обналичить надо, более чем на двадцать тысяч. Выплатите нам сейчас шестьсот двенадцать флоринов просто, чтобы я к ломбардцам не ходил по мелочам, а шесть тысяч пока придержите. Будем считать, что мы вам ссуду дали.

— А под какой процент вы мне эти деньги ссужаете и на какой срок, — насторожился Бен Эзра.

— Ссуда будет беспроцентная, — усмехнулся Костя, — но, чтобы жизнь медом не казалась, в качестве лихвы потребуются кое-какие услуги.

— Услуги компаньонам я и так всегда готов оказать, — обиделся Шимон.

— Это он так шутит, — вступил в разговор Гальперин, — и шутки у него не всегда умные.

— Ладно, — остывая сказал Шимон и сунул перо в чернильницу, — что за услуги вам нужны?

— Вместе с нами приехала вся семья моей жены, — пояснил Константин, — а тесть — один из лучших кузнецов-оружейников Толедо. Мы хотим купить для них пару подворьев и нужен агент, который выторгует их за приличную цену.

— Это не проблема, — махнул рукой Шимон. — Есть у меня такой человек. Я понял, что ты интересуешься домом кривого Аврума. По дешевке, как те разграбленные дома в Алкалсерии, купить не получится, но цену сбить немного можно. Положись на меня. Думаю дня через три они смогут переехать. Еще что-нибудь надо?

— Еще рабочих нанять нужно. За городом еще одну мастерскую ставить надо, да и тестю наверное кое-что перестраивать понадобится.

— Это тоже не проблема, а что за мастерская? — заинтересовался купец. — Какой-то новый товар делать будете? Какой?

— Пока еще не товар, — ответил Борис, — в мастерской мы будем инструменты делать, а уже потом, с помощью инструментов дело дойдет до нового товара. Давай об этом вечером поговорим, после ужина. Мне на верфь надо торопиться.

Получив от Шимона увесистый кошель с золотыми монетами и заверив его, что они вернуться к ужину, друзья вышли из дома. Борис отсчитал себе полторы сотни флоринов, а остаток отдал Константину со словами: "Тебе сейчас нужнее".

— Ты что ему за новинку предложить хочешь? — спросил Костя по дороге к воротам усадьбы.

— Точно не решил еще, но пара наметок имеется. Давай ближе к вечеру обсудим.

— Так мне ты сказать-то можешь? А я до вечера прикину, что к чему.

— Ну первое, что я думал — это кареты с повозками. Ты же видел на каком убожестве они тут ездят. Мы более-менее нормальную сталь получили, так что можем пластинчатые наборные рессоры сделать, а также трапецию Жанто14 поставить для нормальных поворотов. А вторая моя задумка — это термос выдуть. Стеклодувы есть, стекло тоже, вот только вакуумный насос сделать надо. Подумай, может еще что-нибудь предложить сможешь. Вообще-то мастерскую я хотел для того, чтобы оружие и судовую оснастку делать. Ладно, ты пока своей семьей и доном Шломо занимайся, а я шхуной займусь.

У ворот усадьбы Гальперин прощаясь хлопнул Костю по плечу и повернул к конюшне. Там уже командовал Хозе и конюхи седлали коней для них и троих охранников.

Через полтора часа вся компания добралась до верфи, где их встретил Мигель — корабельных дел мастер и повел показывать свои успехи. Корпус шхуны был закончен и спущен со стапели на воду. Плотники доделывали переборки и перекрытие трюма. Румпель и мачты пока еще не были установлены, но последние уже лежали на причале. Там же в плетенном коробе были сложены такелажные блоки из почти угольно-черного мореного дуба и несколько бухт конопляных канатов. Рядом с ними лежала покрытая зеленоватой патиной толстая бронзовая цепь с бронзовым же двулапым якорем. Борис облазил все судно но, кроме пары мелких недочетов, огрехов не нашел. Все было сделано согласно чертежам.

— Молодец, — похвалил он корабела, — отличная работа. Когда мачты ставить думаешь?

— Еще пару дней на отделку надо, — улыбнулся польщенный мастер, — скобы для крепления мачт я уже заказал, но их еще не привезли. Думаю на следующей неделе начнем.

— А это откуда? — Гальперин показал на бронзовый якорь.

— На дне нашли по весне, когда причал удлиняли. Обнаружили под слоем ила останки римской диремы. Рабочие все дно вокруг перекопали, сокровища искали. Но нашли только эту цепь с якорем, с дюжину медных пряжек да несколько бронзовых умбонов на щиты. Доски корпуса все сгнили, но из остатков мачты мы блоки нарезали. Этот дуб тысячу лет морился. Ему сносу не будет. И цепь с якорем хоть сейчас использовать можно. Почистить только надо.

— Хм-м, — задумчиво поскреб в бороде Борис, — цепь может быть и можно использовать, но якорь мы другой сделаем. А цепь проверить надо. Может быть она так изъедена, что вес якоря не выдержит. Так, что якорь отправь в мастерскую нашему меднику Ханефе.

— Кстати, может для штуртросов15 лучше тоже цепи заказать вместо канатов, — подумал он уже про себя, — хотя нет. Там же блоки стоят. Цепи их быстро разобьют. Канат проще поменять будет если что.

— Так, — вновь обратился он к корабелу, — завтра вам привезут бочку сгущенного сока молочая. Надо будет им как следует промазать трюм. Я на следующей неделе за парусами поеду. Недели три у вас будет, чтобы все закончить, вместе с покраской. Через месяц мы должны корабль в море вывести. Если закончите раньше, чем я вернусь, сразу закладывайте еще один корпус по тем же чертежам.

— Сделаем, — утвердительно кивнул дон Мигель, — только носовую фигуру надо сегодня-завтра заказать, а то ее вырезать не успеют. Еще название надо кораблю выбрать и освятить его, чтобы хранили его ангелы господни.

— Больше ангелам делать нечего, — усмехнулся Борис, — корабль хранит команда со шкипером во главе. По нашему обычаю нарекать корабль должна женщина и при этом о борт разбивается бутылка хорошего вина. И я знаю, кто это делать будет. А носовая фигура — она только мешать будет. Хотя под бушпритом можно горельеф установить. Я узнаю, может ли кто-то быстро вырезать. А если нет, то и без нее обойдемся.

— По делам все, — Гальперин протянул корабелу замшевый кошель, — здесь сотня золотых — премия вам за работу. Сам распределишь кому сколько. Как в остальном дела? Тебя уже можно поздравить с первенцем?

— Уже больше месяца как, — Мигель расплылся в улыбке, — дочка у меня родилась. Я правда на сына надеялся, но девочка тоже хорошо. На прошлой неделе ее окрестили. Анабель назвали. А сына мы еще через годик сделаем.

— Красивое имя, — кивнул Борис, — "прекрасная Анна". Хочешь, ее именем шхуну назовем? Ты же ее построил. Почти отец этому судну.

— Это будет большая честь для меня, — поклонился Мигель.

— Вот и чудесно, договорились. Тогда распорядись вырезать имя на форпике и на корме. Все, мне надо бежать. Дел очень много. Жене мое почтение передавай.

Распрощавшись с корабелами Гальперин направился к мастерским. Проведя ревизию на стекольном производстве и лесопилке он забрал у аптекаря еще полдюжины динамитных шашек и распорядился отправить бочку латекса на верфь. После чего завис в мастерской у Ханефы. Проверил как тот изготовил ранее заказанные бронзовые причиндалы для шхуны и, предупредив, что ему привезут римский якорь на переплавку, нарисовал углем на стене в натуральную величину якорь Матросова16 и достаточно долго объяснял из каких частей он состоит, как их изготавливать и собирать.

Вернулся Борис в город когда солнечный диск уже наполовину погрузился в воды Средиземного моря. Поприветствовав собравшихся к ужину домочадцев, он поцеловал Яэль и поднялся к себе, чтобы умыться и сменить испачканную за день рубаху. Николаев влетел в комнату когда Гальперин, стоя с голым торсом, обтирался полотенцем.

— А стучать тебя в детстве не научили, — буркнул Борис, — а если бы я был не один.

— Подумаешь цаца, — отмахнулся Костя, — Яэль я внизу видел, а на служанок ты не падок, насколько я знаю.

— Ну и что у тебя загорелось, что я тебе так срочно понадобился.

— Да собственно ничего срочного, — пожал плечами Константин, — просто в зале уже ужин накрывают, а ты Шимону обещал после ужина новый товар предложить.

— Понятно. Ты, значит, над моими предложениями подумал и у тебя альтернативная идея есть. Не так ли?

— А то... Нет, конечно идеи у тебя неплохие, но я тут прикинул и мне кажется, что овчинка выделки не стоит.

— Это почему?

— Во-первых в термосе колба должна быть двойной и тонкостенной. Выдувать ее на порядок сложнее. Тем более, стекло у нас еще не настолько хорошего качества, так что отходов будет выше крыши. Вакуумный насос при нынешних материалах травить будет, так что хорошего вакуума мы не получим, значит температуру держать будет плохо. То есть себестоимость термоса будет высокой, а качество так себе.

— Нд-а-а, — Борис почесал в затылке, — наверное ты прав. Ну а что-во-вторых?

— Рессоры тоже получаются очень дорогими. Не всякий герцог сможет себе такое позволить.

— Это еще почему?

— Смотри сюда, — Константин подошел к столу, достал карандаш и набросал на листке бумаги эскиз рессоры. — две дуги, в каждой дуге три пластины. Значит на карету нужно двадцать четыре пластины хорошей стали. Из каждой пластины можно выковать меч или эспадрон. Ты помнишь, сколько стальной меч стоит? Вот и посчитай сам. К тому же ты сам говорил, что при этом с гильдией каретников бодаться придется. Ну и нам оно надо?

— Убедил, — Гальперин вновь запустил пальцы в шевелюру, — ну и что же ты предлагаешь?

— Часы.

— Часы? Ну ты даешь... Это же точная механика, мы не потянем. Из чего ты пружины делать будешь? И материалы не те и инструментов подходящих нет. Да и устройство мы не знаем, а свою Омегу я разбирать не дам.

— А я и не прошу, — улыбнулся Костя, — ты Борька не путай. Я же тебе не наручный или даже карманный хронометр предлагаю делать. Пружин никаких не надо. Я предлагаю напольные маятниковые часы с гирями. Я читал, что маятниковые часы то ли Коперник, то ли его сын изобрел, а до него еще больше двухсот лет.

— Погоди, какие-то часы сейчас уже есть. Мы же в Толедо на колокольне собора видели.

— Видели. Я даже на ту колокольню забрался на них посмотреть. Там здоровенный барабан, на который монахи каждый вечер наматывают канат. На конце каната чугунная гиря. Под ее весом барабан вращается и крутит часовую стрелку. Минутной стрелки там нет. Маятника тоже нет. Точность, как сам понимаешь, никакая.

— Все равно я понятия не имею как часы устроены.

— Ничего там в механизме сложного нет. Четыре шестеренки, храповик, анкерная скоба да маятник. Это если без боя. Мы когда с Диной в Воронеж переехали, на первых порах купили у вдовы какого-то профессора дом. Она к сыну в Казань переезжала и продала нам дом вместе с обстановкой. Там в кабинете напольные часы еще с наверное с дореволюционных времен стояли. То есть именно стояли. Не рабочие были. Меня это дело через неделю раздражать стало до невозможности, так что я взял их и разобрал. Оказалось, что там зуб на анкерной скобе сломался. Наверное кто-то резко цепь дернул. Мне новую скобу за час в мастерской сделали. Собрал обратно и все заработало. Думаю, что до сих пор работает, если Димка до них не добрался.

— Хм-м-м, — задумчиво протянул Гальперин, — а мы сможем этот механизм воспроизвести? И посчитал ли ты как по деньгам это выльется?

— Точный расчет я пока не делал, но уж точно дешевле чем рессоры выйдет. Стали там совсем не много надо и какие-то детали из бронзы делать можно. Работа конечно более тонкая, чем пластины на рессоры ковать, но это в двадцать первом веке материал относительно дешевый а труд дорогой. А сейчас как раз наоборот. Я думаю, что если Шломо мне одного из подмастерьев выделит, мы за неделю-другую механизм сделаем.

— Заметано, — Борис хлопнул друга по плечу. — Значит предлагаем Шимону часы. Но эту работу тебе на себя придется взять. Я ведь с ним за парусами поеду. Можешь Ханефу задействовать. Он тебе все бронзовые детали отольет, циферблат отгравирует и стрелки красивые сделает. Корпус надо будет краснодеревщику заказать, но это потом.

— Ладно, — махнул рукой Николаев, — не волнуйся, все сделаем. Пошли ужинать что ли, время уже.

Друзья спустились по лестнице в залу, где уже собралось все большое семейство.

* * *

*

Песня "Диалог у новогодней елки". Музыка Сергея Никитина на стихи Юрия Левитанского.назад

Согласно Библии, основателем виноделия считается Ной.назад

"Черное море мое" — песня Оскара Фельцмана на стихи Михаила Матусовского.назад

"Дружба" — учебное парусное судно Черноморского пароходства.назад

Песня Яна Френкеля на стихи Игоря Шаферана.назад

Песня на стихи Павла Когана.назад

Песня Владимира Высоцкогоназад

Песня Никиты Богословского на стихи Владимира Агатова из кинофильма "Два бойца"назад

Песня Ю. Никольского на стихи С. Богомазова.назад

Описан реальный случай.назад

Ритуальная еврейская баня.назад

Первая в Европе зарегистрированная эпидемия тифа. В результате военных действий погибло примерно 3000 человек, а от болезни умерло 17000.назад

от древнегреческого — "дым, жар"назад

Шарль Жанто назад

Тросы передающие поворот рулевого колеса (штурвала) на румпельназад

Якорь Матросова назад