Единственная попытка. Я обвел взглядом рубку, склонившихся над консолями управления магов, Миля, полностью погруженного в свою сложнейшую печать-схему, и ответил:
— Мы остаемся.
— Я принесу вам цветы, — после недолгого молчания сказала она. — Какие предпочитаете?
В борт что-то ударило, и я с легкой дрожью переспросил:
— Какие цветы?
— Анемоны, — задумчиво продолжила волшебница. — Быстротечность времени. Рано загубленная жизнь. У вас пробоина по левому борту. Даю вам пять минут, а потом перемещайте всех, кого сможете.
Пробоина? Хотя нечему удивляться. Было бы странно, если бы этого не случилось. Сейчас ее запечатают магией, но если волны прижмут корабль к скалам и разобьют, то никакая сила его не склеит. Я бы мог, наплевав на запреты и угрозу Заарнея, использовать дар, забрав с собой как можно больше людей. Но... трусливо сбежать и выжить?
Крах щитам, крах побережью, крах моей карьере магистра. Крах планам. После такого провала мне уже не подняться. Да, настоящий магистр смог бы, и даже обычный маг, но я — чужак, и они ждут только неверного шага, чтобы разорвать меня на кусочки. Уж лучше героическая смерть. Героическая смерть еще ни одному образу не вредила.
— Нас сейчас разобьет, — присоединился к нагнетанию паники маг за штурвалом. — Пора убира...
Матиас бесшумно возник у него за спиной, захлестнув горло, и столкнул придушенное тело на пол, широким жестом указав на кресло. Навигаторы переглянулись, и смутно знакомый маг с косичкой занял освободившееся место и азартно спросил:
— Что мы делаем, светлый магистр?
Я коснулся венца Та-Рэнэри и повторил:
— Мы останемся.
Мир не враждебен — враждебны люди. Мир не желает тебя убить. Мир делает это случайно. Шторм чуть притих, повинуясь воле светлой искры, но не прекратился. Возможно, потому что Шеннейра с его мотивирующей поддержкой не было рядом; Шеннейр всегда приносил удивительное ощущение жизни. Не сна, где катастрофа — всего лишь очередное бредовое видение, а той самой прозаической реальности. Но я не собирался сдаваться.
— Ты собираешься использовать великую светлую магию? — с надеждой спросил Матиас. Я обхватил голову ладонями, подозревая, что железный обруч вот-вот ее раздавит, и кивнул:
— Очень великую светлую магию. Да.
Я мог бы представить, как Гвендолин с волнением ждет ответа, как Нэттэйдж с досадой качает головой, как эмпатическое поле третьего участника наливается яростью, как он хватает передатчик и кричит...
— Хотите угробить Побережье? Желаете сдохнуть с музыкой? С музыкой угробить Побережье?!
С чего темные такие догадливые? Я щелкнул по браслету и ровно произнес:
— Как светлый магистр, я бы предпочел более красивую гибель. Но сейчас я выполняю свой долг, и потому не до красоты. Не отвлекайте, Олвиш, если вам нечего сказать.
Некоторое время он тяжело дышал в микрофон, а потом, судя по звукам, швырнул на стол. Злость, страх и темная магия железным буравчиком впились в висок; заклинание разворачивалось с трудом, расходясь от источника как круги по воде, ломая энергетические потоки и корежа чужие печати и заставляя их слиться в одну цепь. Графики на пяти экранах соединились, и Миль обессиленно уронил голову на сложенные руки.
Миль составил схему, по которой должна произойти синхронизация, Норман предоставил энергию, а Олвиш взял энергию и напитал ей схему. Я прекратил сжимать обруч и шепотом объявил:
— Почти светлая и почти магия.
В словах "великая светлая магия" и "небольшой психологический шантаж" даже есть одинаковые буквы.
Огни на волновых башнях горели ярко, отмечая поднятые щиты. В рубке послышался свист, потом смех и радостные голоса. Можно позавидовать этим людям: для них это было удачное завершение проекта. Я бы тоже хотел не знать большего.
— Как твое имя?
— Лу, — маг за штурвалом подскочил, не скрывая довольной улыбки. — Луонгаарш.
Он выглядел совсем молодо: наверное, из последних наборов, которые проводил Шеннейр. В магах, прошедших войну было нечто схожее — какая-то внутренняя усталость. Отпечаток смерти. В этом — только азарт и вера в собственное бессмертие.
Темные юнцы-энтузиасты. Новые грани кошмара.
Волны опали, и корабль с трудом, но повернул назад. Я все же вышел наружу, жадно глотая сырой холодный воздух; город приближался бесконечно медленно, и огни в его окнах расплывались перед глазами.
— Олвиш так впечатлителен, правда? — мелодично рассмеялась Гвендолин. — Нет, на самом деле я совсем не люблю анемоны.
Над берегом взмыла сигнальная ракета, заставив внутренне обмереть, и расплескалась по небу разноцветными всполохами салюта.
Обратно корабль плыл втрое дольше, и на пристани уже собралась приличная толпа. Салюты, сначала редкие, теперь грохотали непрерывно; торжественно потонуть прямо у берега было, конечно, забавно, но мы добрались почти с достоинством. Первым на корабль ворвался Олвиш, и я шагнул ему навстречу и, не дожидаясь вспышки ярости, коротко поклонился:
— Благодарю, что вы ответили на мой призыв о помощи, высший маг Олвиш Элкайт. Мы бы не справились без вас.
— Вы...
— Я был неправ, когда говорил, что вам все равно. Примите мои извинения, — я поднял голову и тепло улыбнулся. — Я рад, что мы сделали это вместе.
Он резко замолчал, сверля меня взглядом, и пошел прочь, с грохотом чеканя шаг по железным решеткам. Налетевшая волна нависла над его головой; темный раздраженно взмахнул рукой, и вода отхлынула от мола, оголяя дно.
Я продолжал безмятежно смотреть вслед.
Будь я темным магистром, я бы только и делал, что развивал в подчиненных совесть и ответственность. Совесть и ответственность — отличные инструменты принуждения. Чем эти темные магистры думают, непонятно.
— Он что, испугался? — недоверчиво протянул заарн. — Эм, магик... магистр... Кэрэа Рейни... А если бы он не вмешался?
— А кем бы он был, если бы не вмешался, Матиас? Сильнейший-то человеческий маг Аринди?
Сильнейшие маги не прячутся за спинами лабораторных заклинателей и светлого ученичка. Олвиш и так изгой, а тут бы его сожрали живьем. Это был риск, но реакция Олвиша — бесценна.
Дружба, сотрудничество и прочие хорошие вещи.
— Мои глаза, — сквозь зубы процедил Миль, сохраняя высокомерный и величественный вид. — Рейни, прекратите улыбаться людям. Люди такого не заслужили.
Я поправил венец и сошел с корабля, к сиянию прожекторов и приветствующей толпе.
Побережье гуляло словно в последний раз. Осенний праздник прошел в атмосфере надвигающейся войны; времена смуты давали немного поводов для веселья, и надежда, что впереди забрезжил просвет, требовалась людям как воздух.
Нехорошо было ее отнимать. Может быть, это действительно был последний раз.
От города празднество постепенно перекинулось в Нэтар. Темные справедливо считали, что заслужили отдых ничуть не меньше остальных, и наплыв эмоций кружил голову.
Нэттэйдж сидел вместе со своими замами и сосредоточенно напивался.
— Мое почтение, светлый магистр, — отсалютовал он бокалом. На этот раз приветствие прозвучало натянуто. — Так темный магистр Шеннейр действительно не приказывал вам строить волновые щиты и не контролировал ни процесс, ни запуск?
— Он должен был?
Замы, волшебник и две волшебницы, заметно съежились, и Нэттэйдж послал им многообещающий взгляд:
— Я разговаривал с Шеннейром только что. Так это в самом деле была ваша идея от начала до конца?
— Разве это не подразумевалось, когда гильдия переезжала на Побережье?
До них только сейчас дошло, что все, что я здесь делал, я делал по собственному произволу? Но магов можно было понять. Предположение, что меня выпустят из-под контроля, было слишком диким, чтобы рассматриваться изначально.
— Ничего особенного, — успокоил Нэттэйдж. — Только вам забыли сказать, что это невозможно. Мои извинения.
— Нельзя называть невозможным то, что никто не пробовал, — со смутно знакомой интонацией ответил за меня Матиас.
— Для темного магистра Шеннейра... — поправила одна из замов. — А не для светлень... светлого...
Нэттэйдж заглянул в бокал и от души высказал:
— Мы выжили. За то и выпьем.
После знаменательного тоста четверка шефов внутренней службы уже никому не мешала. Меня не задерживали, позволив подняться наверх и выйти на пустой балкон.
Чувство триумфа поблекло разом, как только за спиной закрылись двери.
Я стащил с головы венец, уронив на пол, и подошел к ограждению. Салюты гремели непрерывно, улицы заполняла толпа, слышалась музыка и смех, и от яркости красок хотелось выколоть себе глаза.
Последняя таблетка блокиратора растворилась на языке, принося долгожданное оглушение. Сегодня я победил. Если бы в победе был хоть какой-то смысл. Если бы только эти люди заслуживали жизнь больше, чем те, кто остался в прошлом. Что я здесь делаю?
— Найди мне доказательства, что Лоэрин замешан в чем-то плохом, — я сглотнул ставшую внезапно горькой слюну, пытаясь избавиться от химического привкуса.
— Будет сделано, — Матиас поднял венец и замешкался, не решаясь подойти.
— И здесь я в безопасности. Иди к остальным, — я вяло махнул рукой. — Веселись.
Даже если не хватит своих эмоций, всегда можно использовать чужие. Порой сильные эмоции необходимы; порой они притягательнее, чем наркотик. Эйфория, радость, химеры вроде восхищения и любви. Любой светлый готов отдать искру и полжизни впридачу за ощущение принадлежности к своим. Не так много вещей придают тебе ценность.
— Но...
Заарн замолчал за мгновение до того, как двери открылись, и появившийся на пороге Эршенгаль протянул мне футляр:
— Темный магистр Шеннейр прислал вам официальное поздравление. Вы очень быстро ушли, и я не успел передать при всех, — он замялся, и продолжил: — Примите мои поздравления, Тсо Кэрэа Рейни. В один момент я начал сомневаться и запросил поддержку, но мой магистр ответил, что вы сами знаете, нужна ли вам помощь. Признаться, он доверял вам больше, чем я.
Я пожал протянутую руку, молча уставился на закрывшуюся дверь, на футляр, и с чувством произнес:
— Кретин. Свет, какой же я непроходимый кретин!
— Но у тебя все получилось, — возразил Матиас.
— Меня отправляли сюда не для того, чтобы у меня что-то получилось, — я едва не швырнул сообщение на стол, но в последний момент остановил руку и вместо этого прошел по комнате: — Представь, что ты — темный магистр, чье положение пошатнулось, чья власть под угрозой. И вот, внезапно, откуда ни возьмись, появляется новый игрок, о котором ничего не известно и который, возможно, является наследником твоего злейшего врага. Он не выглядит опасным...
Фиолетовые глаза мертвенно светились, отмечая каждый мой жест. Откровенничать с иномирцем было далеко не самой лучшей идеей, но остановиться я уже не мог. Тем более, бесполезно скрываться от существа, которое неотлучно находится рядом.
— Темный магистр Шеннейр может посчитать тебя за угрозу?
— ... но ты не можешь знать правду. И потому ты даешь ему задания все сложнее и сложнее, пока он не выдаст себя.
Это было испытание, и я его провалил.
Не было никаких причин, чтобы отказываться от поддержки Шеннейра. Не хотелось унижаться, вымаливая помощь у темного? Поверил в свои силы настолько, чтобы вспомнить о гордости? Да, если бы я обратился к Шеннейру, то показал бы всем, что гильдия по-прежнему полностью зависима от бывшего магистра, а я — марионетка, с которой не обязательно считаться. Зато теперь меня будут принимать в расчет. Отличный результат.
Я заставил себя дослушать поздравление до конца, и зловеще пообещал:
— Шеннейр желает, чтобы я просил у него о помощи? Хорошо. Я буду.
Ключи от пункта связи мне выдали без проблем. Должно быть, Нэттэйдж уже знал, кому я звоню и для чего. За все время пребывания в Нэтаре я ни разу не сталкивался с грубостью или враждебностью; все были милы и предупредительны, и контролировали каждый шаг. В итоге терпение лопнуло у Миля; систему слежения Нэттэйдж отстоял, упирая на безопасность, но лишние разговоры больше не прослушивались.
Управление прямой связью оказалось достаточно простым, чтобы научиться ему с первого раза. Я задержал пальцы над тумблерами, концентрируясь, дождался, пока картинка на экране начнет выступать из вихря помех, и объявил:
— Я не справляюсь.
Сбить Шеннейра с мысли мне удалось с первой попытки.
— Побережье еще стоит. Значит, справляетесь, — логично напомнил он.
— Оно могло погибнуть сегодня. Одна моя ошибка могла бы уничтожить тысячи людей, и это не произошло не благодаря расчету, а благодаря удаче. Моих умений не хватает, Шеннейр. Я не готов быть магистром.
Патетика. Больше патетики. В общении с темными патетики много не бывает — они ее боятся. Уже готовая улыбка исчезла, и темный маг с тяжелым вздохом подпер голову кулаком:
— Магистрами становятся.
— Я думал, что справлюсь в одиночку... просить помощи у темных... — я взял себя в руки, и откровенно произнес, прямо глядя ему в глаза: — Эти новые башни могут обрушиться в любой момент. Я взял слишком тяжелую ношу. Это уже не вопрос светлых и темных, и я больше не стану ставить на кон человеческие жизни. Простите, Шеннейр, моя глупость едва не привела к катастрофе.
Откровенность редко приходится людям по душе.
— То есть вы предлагаете мне забрать власть, — уточнил темный магистр, и мрачно побарабанил пальцами по столу: — Кэрэа, я занят на границах. Побережье ваше, вы сами его выбрали. Главная проблема уже решена, что вы сейчас паникуете?
— Я не паникую, я...
— Побережье стоит, люди не бунтуют, убить вас никто не пытается. Значит, глобальных ошибок вы не совершили, — заключил он, и с нажимом велел: — Сидите спокойно. Я скоро приеду, там посмотрим. И выспитесь уже, на вас глядеть страшно.
Связь прервалась, и я задумчиво провел пальцами по переключателям. Я сделал все, что мог.
— Вы плачетесь Шеннейру по прямой связи, а темный магистр Шеннейр уверяет вас, что все хорошо, — с праведным ужасом сказал явившийся из ниоткуда Миль и прижал платок ко рту. — Отвратительнее сцены я еще не видел.
На то и был расчет, на то и был расчет.
Шеннейр обязан появиться на Побережье, этого требуют каноны вежливости, но теперь он поедет с иным настроем. Да, сейчас я взял неожиданностью, и у него будет достаточно времени, чтобы вновь оценить ситуацию беспристрастно. Но и у меня будет время.
— А когда Шеннейр приедет, вы будете смотреть на него трагичным взглядом и рассказывать, что ничего не умеете, что ничего у вас не получается, что вас никто не любит... — заклинатель выглядел так, будто его вот-вот стошнит. — Рейни, дайте мне отпуск.
— Берите, — я проводил мага удивленным взглядом, переглянулся с Матиасом и пожал плечами. За такой хороший план действий грешно не поощрить. — Миль, так зачем вы на это смотрели-то?
* * *
То, что праздник закончился, я понял сразу с утра, как только увидел Нэттэйджа. Завтраки с главой внутренней службы уже стали обыденностью, и даже плохие новости перестали отбивать аппетит. Но эта новость смогла.
