Во власти небытия

Степан наконец-то взял в руки шашку. Начал разворачивать серую тряпку, но в этот момент в дверь раздался звонок. Степан почувствовал жуткую досаду и, в какой-то мере, раздражение, руки не хотели выпускать шашку, но он всё же переборол себя и, выругавшись, пошёл открывать дверь.

— Здорово Степан, ещё раз.

Павел в компании ещё двух хорошо знакомых приятелей, по-свойски, зашли на веранду. Степан по очереди пожимал каждому руки и говорил что-то совершенно незначительное, дежурное.

Сам Павел был довольно крупным мужчиной, с такой же крупной залысиной, в аккуратных очках, и одетый в футболку похожую на те, что носил Степан. Двое других, если и походили на Павла, то только всё теми же футболками. Один был маленького роста, с густой шевелюрой изрядно поседевших волос, другой тощий, и с длинными, как у барышни волосами.

— Пельменей привезли целых две пачки — со смехом произнёс тощий и тут же протянул Степану из пакета эти самые две пачки.

— Ставь кастрюлю, а вторую пачку в морозилку — побеспокоился тот, что имел густую шевелюру.

— Пожрать вы любите — засмеялся Степан.

— Ты мне скажи: шашку эту привёз? — спросил Павел.

— Привёз — ответил Степан, поймав себя на мысли, что не хочет разговаривать с другом на эту тему.

— Покажи — бесхитростно попросил Павел.

— Потом, когда всё соберутся — с явным неудовольствием в голосе ответил Степан.

Его взгляд нашел неприметно спрятавшуюся шашку. За этим тут же появилось желание убрать её куда подальше, и Степан двинулся в направление маленькой комнаты, но его окликнул один из товарищей.

— Не вижу, где у тебя кастрюля.

— Там в верхнем ящике — ответил Степан и следом за своими же словами отправился на кухню.

Товарищ ещё не успел выбрать пробный для поиска ящик, как Степан сам достал необходимую кастрюлю, а затем взял с верха холодильника новую пачку сигарет. Снова зазвонил телефон.

— Нет, не знаю, что хотите, то и покупайте — ответил Степан и сразу нажал кнопку отбой.

Павел, по-хозяйски, разместившись за столом, разливал в посуду коричневую жидкость виски, разбавляя её обычной кока-колой. Остальные сгорали от нетерпения, а Степан поставил свою шашку между кроватью и стеной. Теперь она была недоступна чужому взгляду.

— Степан, где там застрял — крикнул Павел.

— Пластинки получил? — спросил Степана тощий, когда тот присоединился к остальным и успел вместе с ними проглотить первую порцию пойла.

— Пришли на почту. Денег сейчас нет, истратил всё на другое — ответил Степан.

— Он шашку сегодня купил, настоящую казачью — прокомментировал болтливый по своей природе Павел.

Степан ничего не сказал на эту тему, а спустя пару секунд, серьёзным тоном спросил Павла.

— А что Выдыш не приехал?

— Не знаю, он и не собирался. Странно, мне показалось, что ты мне однажды выскажешь по матери, за этого Выдыша.

— Хотел высказать, но сейчас...

Степан не договорил, а через три минуты появился Борис, с ним в придачу были ещё двое человек.

— Креазотного сейчас видел. Носится на верхнем рынке, глаза вылупив. Сказал ему, чтобы приходил, но не с пустыми руками — сообщил Борис таким тоном, как будто приглашал Креазотного не к Степану, а к себе домой.

Дальше своим ходом на первый план вступило шумное застолье, где разговор болтался от одного к другому, не имея никакой четкой связи между темами. Множество бутылок поместились на небольшом по площади столе. Большая тарелка с пельменями уже успела один раз сменить свое содержимое. Табачный дым ползал по стенам и потолку, висел над разгоряченными головами споривших и просто смеющихся. Тональность повышалась с каждой порцией выпитого. Степан играл в этом как обычно первую скрипку. Перекрикивал и ближних от себя и тех, кто был дальше. Очки в золотистой оправе постоянно спадали с его маленьких глазок на такой же миниатюрный нос. Он поправлял их на место, тут же продолжал доказывать свою истину в последней инстанции. Напротив него сидел толстый мужчина с трех дневной щетиной, имевший, как и Павел, большую залысину. Звали его Николай, и он в последнее время был главным оппонентом Степана в политических дебатах.

— Нет, ты не любишь родину! Я знаю, что не любишь, потому и разговор у нас такой.

— За что её любить? Нет, ты мне скажи, за какие такие достижения. Что она мне дала хорошего? — страстно не уступая Степану в громкости, кричал Николай.

— Родина — одна! Понимаешь ты это или нет? Одна — она! Какая бы не была, но она одна! Ты что плохо живешь. Денег у тебя не хватает. Всё остальное тоже есть, так кого хера вам надо! — наступал Степан, в очередной раз, теряя свои очки с положенного им места.

— А ты сам? Не очень что-то у тебя с материальным положением, а все рвёшь задницу на британский флаг за родину! — бил своими аргументами Николай.

— Чтобы родину любить ничего не нужно. Можно хоть бомжом быть.

Степан покраснел от напряжения. Жадно схватил стакан с выпивкой. На пороге комнаты появился Креазотный, но Степан, не обратив на него внимания, продолжил изливать наболевшее.

— Ничего у вас нет. Родины — нет! Врагов — нет! Всё хорошо, только тогда, когда деньги в карманах размножаются.

— А что, в принципе, в этом плохого — вмешался в разговор Сергей, который был самым уважаемым по статусу в этой компании, так как преподавал в местном университете.

Был он человеком либеральных взглядов, но имея спокойный характер и завидную выдержку, редко повышал голос, вступая в эмоциональные споры, которые так любил Степан.

— Плохого ничего, только не всё одними деньгами измеряется, а родина тем более — ответил Степан.

Креазотный по-прежнему стоял в проеме, лупал глазами и ждал, когда ему удастся вставить своё слово.

— Возьми стул в маленькой комнате, что стоишь — не выдержал Степан, обратившись к Креазотному.

— Степан, там мужик какой-то о тебе спрашивал — наконец-то дождавшись своей очереди, вымолвил Креазотный.

— Какой ещё мужик? — удивился Степан.

— Обычный, в джинсах, водолазке. Примерно нашего возраста — пояснил Креазотный.

— А что он про меня спрашивал?

— Спросил: где Степан живет, высокий такой, светловолосый. Я конечно не сказал. Он ещё усмехнулся странно, может, гопник какой?

Степан старательно пытался соображать: кто и зачем им интересуется. Затем решил просто плюнуть на это дело, но в это же время зазвонил телефон у Павла. Лицо Павла менялось от степени радостного опьянения до полной серьёзности, по мере выслушивания собеседника.

— Понял тебя — совсем уж мрачно произнёс Павел, снял свои очки, протер их платочком, вынутым из заднего кармана джинс.

— Плохи дела — произнёс Павел и при этом акцентировано посмотрел на Степана. Степан сразу понял, что это плохо касается, в первую очередь, его.

— Что случилось? — спросил Степан.

— Выдыш звонил — произнёс Павел.

— Это ещё кто? — спросил Борис, но ему никто не ответил.

Степан открыл рот, чтобы задать следующий вопрос. Только Павел опередил его, сказав суть случившегося: — Деда Прохора кто-то сегодня застрелил прямо в собственном доме.

— Это как? — Степан мгновенно побледнел.

— Не знаю, Выдыш сейчас сказал.

— Кто это такой? — вновь напомнил о себе Борис.

Он был уже сильно пьян. Плохо или, что точнее, совсем не соображал, о чём здесь и сейчас идёт речь.

— Давай включай казачьи песни — закричал Борис.

— Да подожди ты Боря, не до этого сейчас — пробурчал Степан, наливая себе спиртного.

— Здравствуйте господа. Всем хорошего настроения.

Никто из присутствующих не заметил, как в комнате появился незнакомый мужчина, которого совсем недавно и довольно точно описал Креазотный. Сам же Креазотный увидев недавнего собеседника, сидел с открытым ртом и смотрел на Степана, ожидая какой-то реакции от того.

— Здрасти — произнёс Степан.

— Моя фамилия Резников Семен Петрович. Давно хотел познакомиться с вами лично.

Резников протянул руку Степану, тот ответил взаимностью.

— Степан Емельянов — просто произнёс Степан.

— Собственно, я друг Павла Выдыша. Он хотел приехать, но, видимо, не смог.

Резников говорил и держался совершенно уверенно. Можно сказать, что даже нагло. Не ожидая столь странного развития событий, вся компания как-то притихла. Было очень хорошо слышно музыку, которая звучала из кухни, в дополнение к ней или ещё сильнее, раздавался храп тощего гостя, который к этому времени уже успел основательно набраться.

— Павел вот только что говорил о том, что звонил Выдыш и сказал: что убит дед Прохор — произнёс Степан.

Ему, в первую очередь, хотелось разрушить возникшую паузу, а во-вторых, он от чего-то уже был уверен, что если Резников знает Выдыша, то он должен знать и деда Прохора.

— Вот в чём дело. Неприятно, тем более ты Степан, да, и Выдыш сегодня виделись с дедом.

— Какое сегодня, я четыре часа назад ещё был в Яровом. Дед хотя и был пьян, но при этом он был живее всех живых.

— Странно, но чем чёрт не шутит.

Павел один из всех очень внимательно слушал разговор Резникова со Степаном. Остальные продолжали оставаться в состояние аморфной задумчивости, видя, что на сегодня веселье закончилось.

— Пить будешь? — предложил Степан Резникову.

— Наливай, не откажусь — ответил тот.

Степан с неприязнью осмотрел обстановку собственной комнаты. Ему сильно захотелось выгнать всех своих гостей куда подальше, чтобы остался лишь один Резников, ну, ещё может Павел, который задумчиво молчал и, кажется, сумел достаточно отрезветь в течение тех минут, что здесь находился Резников.

Резников видя, что обстановка в комнате очевидно разладилась, решил взять процесс в свои руки.

— Что мужики притихли. Нет повода для грусти. Конечно, случились некоторые обстоятельства, но это, ей богу, не повод предаваться унынию, когда на столе такое количество спиртного и, к тому же, ещё не спета ни одна казачья песня.

Резников при этом подмигнул засыпающему Борису. Тот мгновенно приобрел второе дыхание и тут же закричал, пытаясь подняться с дивана.

— Давай включай! Кто не хочет, потерпит.

Степан быстро нашёл в вездесущем поисковике необходимые для душевного оранья песни, и через несколько секунд большие чёрные колонки загремели приятными голосами поющих:

""Любо братцы любо. Любо братцы жить. С нашим атаманом не приходится тужить""

Резников подпевал громче всех. Получалось это у него превосходно, и очевидно, что от всей души. Он испытывал прилив неподдельного наслаждения.

""А вторая пуля, а вторая пуля"" — четко попадая в каждую ноту, пел Резников.

Степан с Борисом пели, как могли. Остальные, не зная слов, мычали, пытаясь вторить поющим, но, к огромному сожалению, только портили этим столь драгоценную песню.

Николай уткнулся в стакан. Креазотный сначала старался выть в унисон. Затем произнёс вслух, то ли самому себе, то ли остальным.

— Это не моё — и, насупившись, замолчал.

Песня окончилась. Борис хотел ещё, но Резников остановил его.

— Хватит пока. Мы же здесь не одни, нужно уважать и других.

— Душа поёт от своего родного русского — произнёс Степан, закурив сигарету.

— Казаки не считали себя русскими — пробурчал Николай, очнувшись от настигшей его легкой дремоты.

— Казаки — не русские? Да они верой и правдой за царя, за отечество! — закричал Степан и при этом чуть не свалился со стула.

— Я имел в виду, что многие из них сами считали, что они отдельная нация — дополнил свои слова Николай.

— Мало ли чего там говорили, и откуда ты вообще это можешь знать — злился Степан.

— Тихо, тихо. Были такие речи и не раз, но сути это не меняет. Казаки хотели быть казаками — это их беда, от того, что были они всё же русскими — произнёс Резников.

Авторитет его слов почувствовался сразу, и Степан не стал спорить, хотя ему показалось, что Резников больше поддержал Николая, чем его.

— Ты Николай к кадетскому мышлению тяготеешь? — спросил Резников у Николая.

Николай с недоумением посмотрел сначала на Резникова, а затем на своего лучшего друга Сергея.

— К какому? — переспросил Николай, не дождавшись пока что помощи от Сергея.

— Извини, я малость оговорился. Видимо, в такт предыдущему разговору. Имел в виду либерального мышления — ответил Резников.

— Давай дезню включим, что так сидеть — подал голос Креазотный.

Резников глянул на Креазотного слишком выразительно, тот на какое-то время потерял интерес к своему единственному увлечению.

— Да, мы с Сергеем считаем, что нужно идти в одну ногу со всем остальным миром — ответил, наконец-то, на вопрос Резникова, Николай.

— Хорошо, конечно, только есть один простой вопрос. Хочет ли этот остальной мир идти с нами в одну ногу?

— Я об этом и говорю. Кругом враги! Россия в кольце врагов! — закричал Степан.

— Ты Степан, кто по званию? — неожиданно сменил тему Резников.

— Я — прапорщик! У меня погоны золотые! — пьяным чуть высоковатым голосом сказал Степан и начал вытирать набежавшие на маленькие глазки слёзы.

— Ну, не надо, не надо — пытался успокоить Степана Резников.

— Я родину люблю. Они не любят, а я родину люблю — продолжал ныть Степан.

— Прапорщик — это хорошо. Даже лучше, чем полковник — сказал Резников.

— Это совсем непонятно — произнёс Сергей.

— Давай дезню — снова предложил Креазотный.

— Позвольте любезный, вы кто по должности? — Резников обернулся в сторону Креазотного.

— Как понять по должности — коверкая слова заплетающимся языком, произнёс Креазотный.

— Работаешь кем? — яснее выразился Резников.

— Я-то грузчиком в магазине ""персик"" — с гордостью ответил Креазотный.

— А звать тебя как? Прости за бестактность.

— Миша.

— Хорошо Миша, только давай твою дер...(Резников не смог выговорить слово дезню) послушаем как-нибудь в другой раз — довольно жёстко проговорил Резников.

Креазотный молча поднялся и, пошатываясь, пошёл к выходу, одевать свои громоздкие боты.

— Обиделся — засмеялся Резников.

— Пусть идет. Нечего с ним цацкаться, а то про Таню ещё свою начнет рассказывать — сказал Степан, когда за Креазотным захлопнулась дверь.

— И всё же, чем прапорщик лучше полковника? — спросил Николай и тут же посмотрел на свои наручные часы.

— Просто всё Николай. Прапорщик может принять то, что полковнику будет сделать сложно. Прапорщик пойдет за тобой вслепую, а полковник всегда будет думать: правильно ли он делает. Когда-то в гражданскую войну прапорщики и поручики были самой непримиримой силой в борьбе с красными, а вот полковники выбирали, где им будет лучше из трех возможных сторон.

— Почему из трех? Их было две — сказал Степан.

— Нет Степа (Резников так обратился к Степану впервые), стороны было даже не три, а четыре. Две стороны хорошо известны, но ещё были те, кто бежал заграницу, и те, кто просто старался ничего не делая, ни в чём не участвуя, раствориться в общей массе населения.

— Павел, а ты что всё время молчишь? — спросил Резников.

— Думаю, что будет дальше — ответил Павел.