Приключения Звездного Волка

И даже Экселенция не смог ничем помочь — он тогда как раз со дня на день ожидал очередного внеочередного присвоения ему следующего звания и потому оказался бессилен предпринять что-либо в мою защиту.

В общем, полковника целиком и полностью оправдали, а против меня было выдвинуто такое частное определение, устроиться на работу с которым можно было бы разве что только в сельское хозяйство или легкую промышленность.

Оберэкселенция смущенно потрепал меня по плечу:

— Пойми нас правильно, сынок...

Тогда я молча написал заявление по собственному желанию и подал в отставку.

Одна только девушка с лютней не покинула меня. Мы полюбили друг друга еще во время предварительного следствия, и, выйдя на пенсию, я сделал ей официальное предложение.

Мы поселились в моем маленьком домике на Борнео. Я пишу мемуары, а она работает егерем в лесничестве. Как раз сейчас она руководит отстрелом орангутангов, а завтра вернется и споет мне мою любимую песню про бедного юношу и преданную гордую девушку.

У меня есть еще что вспомнить, друзья. Но всему свое время. Сегодня оно — одно, а завтра, может, будет совсем другое. Вот тогда, возможно, я расскажу вам что-нибудь еще, и с превеликим удовольствием.

ИЗ АРХИВА ЗВЁЗДНОГО ВОЛКА

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЗВЁЗДНОГО ВОЛКА

Вы, быть может, удивлены, дорогие друзья, что я вновь пригласил вас послушать про мои замечательные приключения, — ведь в прошлый раз я рассказывал о своей, казалось бы, 'последней операции', верно?

Но она была не совсем последней. Я долго мучительно думал, открыться иль не открыться, и наконец решил — откроюсь. Откроюсь, и пусть знают все, хватит тайн, каждая страница нашего неизгладимого прошлого должна стать известна народу!

Однако сразу оговорюсь: это 'приключение' (если его вообще можно назвать приключением) разочарует любителей пошлых занимательных историй, и если кто-то пришел сюда отдохнуть и развлечься, — со всей ответственностью и авторитетом я тому человеку заявляю: не выйдет! И если раньше, желая потрафить публике, я добавлял порой в повествование (иногда даже в ущерб истинной правде) некоторые фантастические элементы, то сегодня, повторяю, этого не будет, сегодняшний рассказ не для почитателей дешевых анекдотов.

Итак...

Итак, я клянусь говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды! Но разумеется, и от вас потребуется особая вдумчивость и полная серьезность, чтобы до конца проникнуться высоким — не побоюсь этого избитого словосочетания — драматизмом описываемых событий, потребуются терпение и — беззаветная тяга к Истине!

Ну, вот, пожалуй, и всё, что я хотел сперва сказать. Теперь же нервных попрошу удалиться, а остальные — слушайте, слушайте мой действительно последний (гм, пока) рассказ — о возвращении Звёздного Волка.

УМНЫЕ ЛЮДИ говорят: когда начинают болеть ноги, вспоминают о старых калошах. Мы с моей молодой женой сладко жили себе на Борнео, распевали баллады, любили друг друга, охотились на попугаев и знать не знали и ведать не ведали, что над Великим Содружеством нависла, оказывается, страшная беда.

А не одни мы ничего не знали и не ведали — никто ничего не знали и не ведали. Кроме главных членов Мирового Совета, которые всё только что узнали от фельдмаршала.

И вот, сразу после экстренного доклада в Совете, фельдмаршал прискакал на Борнео, весь в мыле подбежал ко мне, высекающему в это время автопортрет из специально заказанного красномраморного астероида, и, звеня шпорами, прильнул к широкой груди.

Мы постояли с ним немного в таком виде, но я, внезапно вспомнив давнее предательство, вдруг холодно отстранился, ледяным тоном сказал, что его превосходительство мешают мне высекать, и он, понуро уронив некогда довольно буйную голову, застыл как пенёк на месте, не смея бесстрашно взглянуть в мои укоризненные глаза.

Я, друзья, не злопамятен, но никогда не прощаю обид. Поэтому я с достоинством и подчеркнуто официально произнес:

— На вашем месте, Экселенция, я бы ее поднял. Голова дается, увы, один раз, и носить ее надо так... Ну, да сами знаете, не мне учить вас, как надо ее носить!

С моей стороны это было прямым оскорблением. Назвать маршала, будто простого генерала, Экселенцией, тогда как нынешний титул его был уже Суперэкселенция, — для этого, скажу вам, требовалась поистине незаурядная смелость или же очень веские причины. Но у меня в избытке имелось и того и другого, и я твердым голосом отчеканил:

— Рardon, любезный, но вы загораживаете свет Солнца, а я еще не выполнил дневной урок. К тому же у меня вышел весь тринитротолуол, а ларёк до пяти...

Я оседлал любимую лошадь Пржевальского, съездил в ближайшее селение за тринитротолуолом, заодно пополнил запасы соли, керосина, спичек и взял новый пробковый шлем, а то старый уже весь прохудился от кислотных и щелочных дождей. Потом не очень долго покалякал на деревенской площади с туземцами о видах на урожай манго, вернулся на хутор и, продолжив работу, добился таки наконец более четких линий волевых складок высокого чистого лба.

Фельдмаршал как пришибленный продолжал стоять у колодца, держа кивер в руках.

Начался дождик, сначала слепой, а потом сильный. Я бросил высекать, ушел во флигель и стал смотреть на бывшего начальника в окошко.

Крупные капли барабанили по некогда довольно буйной голове, брыжи и аксельбанты размокли, а шашка потускнела, потому что дождик оказался натриевым.

Мне почему-то стало вдруг жаль старика, я открыл ставень и закричал:

— Ну что стоите как сирота! Идите в хлев, а то окислитесь!..

...Поздним вечером я послал ему с киборгом-дворецким остатки роскошного ужина и записку с приглашением явиться в гостиную.

— Ну и что же вы имеете мне сообщить? — С чашечкой дымящегося черного кофе в руках я расположился у последней модели старинного камина и, глядя на желтые, убаюкивающие языки плазмы, лениво почесывал пятки об узорную чугунную решетку. За окном шумел тропический ливень, гремели раскаты грома, полыхали молнии, а в гостиной было тепло, сухо и очень уютно.

— Сынок... — Дребезжащий голос фельдмаршала был похож на бульканье воды в унитазе. — Сынок... Ну зачем же ты так, мой мальчик... Да разве же я желал хоть когда-нибудь тебе плохого?..

Он достал платок, высморкался и утер слезу.

— Ну-ну, дружище! — Я похлопал стеком по штабельку дров. — Только не надо, ради бога, этих гавиаловых сантиментов. Борнео слезам не верит...

И тут вдруг громко хлопнула дверь и застучали по лесенке торопливые каблучки.

— Ми-илый!.. — послышался нежный, бархатный голосок. — Ау-у! Где вы, супруг мой единственный?..

То была она, моя жена, моя любимая. Легкая, как весенний мотылек, в скромном охотничьем костюме — беретике с синим перышком и болотных сапожках, обмотанная патронташем и со штуцером за плечом, — она неслышно впорхнула в гостиную и замахала перед самым моим носом какой-то дрянью.

— Гляди, что я принесла сегодня своему птенчику! — защебетала любимая.

— И что же это, радость моя? — восхитился я.

— Это сороки, милый!

— Но милая, — ласково запротестовал я, — откуда же на Борнео сороки?

— Я летала в Европу, персик!

— Но персик, разве Европу еще не прикрыли?! — несказанно удивился я.

— Прикрыли, любимый, но у меня там один знакомый дезактиватор... — И она принялась покрывать всего меня страстными поцелуями, от которых я нерешительно, но твердо стал отбиваться.

— Что-то чересчур много развелось у тебя знакомых дезактиваторов, радость моя!.. — спрашивал в паузах я грозно. — На позапрошлой неделе ты летала в Австралию, там тоже был какой-то дезактиватор. А до этого — в Микены... Учти, дорогая, эта дезактивация, кажется, начинает действовать мне на нервы, и подумай, в конце концов, о своем здоровье...

А она, смеясь, отвечала:

— Но разве ты забыл, дорогой, что дезактивация — моя основная гражданская специальность?

— Забыл! — виновато и сокрушенно признавался я, и всё начиналось сначала.

Неожиданно громко чихнул фельдмаршал.

— Ой! — взвизгнула дорогая. — Кто это?!

— Да никто, — успокоил я. — Так, один...

Она внимательно посмотрела на маршала и — 'Ах!' — прямо даже с какой-то девической стыдливостью поспешно смотала патронташ на диски, скинула сапоги и зашептала мне в ухо:

— Какой славный старичок, милый! По-моему, я его где-то видела...

— Ну, милая, — добродушно ощерился я. — Разве ты забыла, это же Экселенция. То есть, теперь уже, кажется, Суперэкселенция...

Раздался скрежет: фельдмаршал опустился на одно колено и неожиданно ловко припал к руке любимой:

— Для вас, madamе, я навсегда останусь просто Экселенцией...

Который уже раз пришлось мне убедиться на собственной шкуре, что женское начало в конечном итоге всегда берет верх над мужским.

Сколько лет, долгих, долгих лет мечтал я о том дне, когда предатель Экселенция, повернутый в прах каким-нибудь ужасно сложным ЧП, униженно приползет ко мне на четвереньках, будет, рыдая, валяться в ногах, умоляя вновь вернуться к исполнению служебных обязанностей, потому что его дуболомы, конечно же, не смогут справиться с таким сложным ЧП, и я, только я останусь последней надеждой и опорой этого дряхлеющего павиана в аксельбантах!..

И вот этот желанный день пришел, но, вместо того чтобы непреклонно указать подлецу на дверь, я вот сижу и тупо гоняю с ним чаи, и всё только из-за того, что какое-то небесное создание нежно, но решительно заявило: 'Дорогой, ты должен помочь этому симпатичному дедушке'.

Дедушка!.. Да он такой же дедушка, как я бабушка! Эх, забыла, забыла ты, дорогая, что мне в свое время пришлось пережить из-за этого дедушки... Хотя, впрочем, для кого-то он действительно может быть дедушкой. Наверное, для таких же гадёнышей, раздраженно думал я, помешивая в чашечке ложечкой и по возможности дружелюбно улыбаясь старому бонвивану, который, надо отдать ему должное, довольно быстро оправился от оскорблений и уже бессовестно заигрывал с моей женой, нашептывал ей какие-то пошлые скабрезности, а она — о, негодная! — кокетливо била его за это по носу своей маленькой ручкой в охотничьей краге, томно закатывала глазки и заливисто хохотала: 'Ах, противный!.. Неужели все фельдмаршалы такие бесстыдники?! О-хо-хо!..' — и так далее, и тому подобное.

В конце концов мне это здорово надоело, но поскольку сопротивление все равно было бы лишь бесполезной тратой сил и времени, я резко встал и дерзко заявил:

— Карты на бочку, Экселенция! Так и быть, я согласен последний раз помочь вашему делу, но лишь потому, что мне жаль Великое Содружество. Ради вас лично, попрошу это учесть и записать в какой-нибудь протокол, я бы пальцем не пошевелил!..

Он тоже резко встал.

— Другого ответа я и не ждал, сынок! Я знал, что в критический момент общественное возьмет в тебе верх над личным и ты правильно поймешь нас...

— Вас я уже давно понял, предатель! — обрезал я его. — Итак, ближе к делу.

— Айн момент!..

Экселенция отстегнул шашку от портупеи, открутил темляк и что-то пробормотал в него. Потом закрутил темляк и сказал, что сейчас прибудет его коллега и они сообща введут меня в курс дела.

Я снова стал смотреть в камин, а Экселенция снова зашептался с любимой...

Кажется, я задремал и был разбужен грохотом в сенях, громким уханьем и истошными криками о помощи — наверное, жена отвязала на ночь Дружка. (Он был большой, зеленый, очень смирный, с шестью ногами и двенадцатью крылами. Нам подарили его еще щенком гости с Кассиопеи, и особенно хорошо он брал молодых орангутангов.)

Я лениво потянулся и, высунувшись в окошко, сказал:

— Фу, как не стыдно, Дружок!

Уханье тотчас же прекратилось, и Экселенция опасливо вышел и снова вошел, буквально таща на себе — кого бы вы думали? — полковника N.

Галифе полковника были располосованы в восьми местах, золотые рыцарские шпоры с алмазиками отгрызены напрочь, однако сам он, видимо, почти не пострадал, только как-то неестественно дергал шеей, часто-часто моргал на люстру и тоже немножечко ухал.

С вашего позволения, друзья, я опущу первую часть содержания нашей дальнейшей беседы, которая имела конкретнейший узколичностный характер. Но можете себе представить, что в моральном смысле полковнику досталось от меня не меньше, чем Экселенции, а им обоим в совокупности не меньше, чем каждому отдельно, — потому что этот неожиданный творческий тандем вызвал во мне массу самых противоречивых эмоций, которые я, естественно, не замедлил воплотить в устную, насколько возможно светскую, хотя местами и народную речь.

Но правду говорят, нет худа без добра, ибо при появлении полковника, даже в таком расхристанном и жалком виде, моя любимая словно окаменела, вспомнив, наверное, антигуманные фокусы, которые N. вытворял с ее бригадой во время нашей последней операции, и, моментально прекратив заигрывать даже с Экселенцией, сослалась на дикую мигрень и ушла почивать в почивальню.

Ну а я выговорился от души, потом привязал на всякий случай Дружка и приготовился внимательно выслушать, какое же это экстраординарное дело привело к бедному изгнаннику двух столь высокопоставленных негодяев...

А ДЕЛО БЫЛО такое. Некоторое время назад крупнейшая астрофилическая обсерватория Содружества наткнулась где-то в направлении созвездия Рыси на некое странное звездно-планетное сообщество. Странное хотя бы уже потому, что никто из ученых раньше его не видел и не наблюдал: оно не значилось ни в одном из их каталогов и справочников и возникло как-то неожиданно, вдруг, будто на пустом месте.

Но не эта чертовщина смутила наших славных ученых (хотя, впрочем, и эта тоже), а то, что новое сообщество появилось сразу, в готовом виде, как могучая сверхцивилизация, вернее, федерация либо конфедерация разных сверхцивилизаций, объединенная, видимо, общими целями, задачами, законами развития и направляемая в этом своем развитии какой-то единой крепкой, можно даже прямо сказать — жесткой рукой.

Перепуганные астрофилы сперва долго ничего не докладывали об открытии Мировому Совету (может, чего опасались?), а вели пристальное тайное наблюдение и только потом доложили Суперэкселенции.

Итак, было установлено, что таинственный межзвездный конгломерат проводит в отношении периферийных небесных тел и народов, мягко говоря, в некотором роде экспансионистскую политику. Бесчисленные корабли агрессоров бороздили просторы близлежащих галактик и вселенных, присоединяя к метрополии и вовлекая в орбиту приложения своих интересов всё новые и новые миры. (Правда, ради справедливости следует сказать, пока в основном довольно мирным, или так называемым добровольным путем, потому что явных признаков насилия над бедными аборигенскими планетами в виде термоядерных, тритиевых и прочих других 'грибов' зафиксировано не было.)

Но так или иначе, а неведомая гегемоническая сила, получившая в Мировом Совете кодовое название 'Чингизхан', продвигала свои границы всё дальше и дальше и хотя в непосредственный контакт с отдаленными порубежными форпостами Великого Содружества еще не вступала, соседство явно начинало становиться опасным.