1971 Восхождение

— Вот это да! Красавица! Бывают же такие...кому-то повезет!

Я улыбнулся уголком рта и открыл дверцу. Нина схлопнула зонтик и запрыгнула на сиденье, сунув второй зонтик мне:

— Вот вам! Папин! А то промокнете!

— А папа ругаться не будет ? — усмехнулся я.

— Не будет — грустно вздохнула Нина — Он на кладбище. Умер, когда мне было пятнадцать. Сердце. Он преподавал в университете, литературу и русский язык. Мама тоже преподаватель. И я буду филологом! Скоро поступать буду. Решила пока поработать — денег не хватает, вот мама и устроила меня через знакомых в Дом Творчества. А что, мне нравится! Люди все творческие, солидные — писатели. Интересные люди! Вот вас встретила! Вы такой интересный человек! И книжки ваши замечательные! Мама, кстати, их тоже любит!

— Ну что, поехали? — спросил водитель, и я махнул рукой:

— В издательство. Не думаю, что там надолго засяду, подпишу, да и вернусь. И мы с Ниной погуляем. Кстати, можно тогда договориться — я вас отпущу, а вы на телефоне будете. Как только понадобитесь — позвоню, и вы нас отвезете. Пойдет так?

— А с оплатой? Все в силе? — забеспокоился водитель.

— Все в силе. Как сказал, так и будет. Не хочу вас просто так держать, без толку.

— Ну ладно...вот мой телефон — водитель достал листок и написал на бумаге цифры — Позвоните, и я приеду куда надо.

Я взял листок, водитель повернул ключ в замке зажигание, машина затряслась и зашелестела движком. И мы поехали.

Скоро машина остановилась у здания, в котором находилось издательство. Я открыл дверцу, подал Нине руку и она смущаясь выпорхнула из "волги". Похоже, что ей нечасто приходилось ездить с мужчиной в автомобиле, и еще реже он галантно помогал ей выбраться. Девчонка, право слово!

Нина предлагала посидеть в сквере, пока я буду ходить по издательству — мол, неудобно, кто она такая чтобы бродить по такому важному учреждению, но я со смехом прекратил ее измышления — не хватало, чтобы она сидела на мокрой скамейке под дождем, как бродячая собачка, или как та же собака бродила по аллеям, дожидаясь, пока я напьюсь чая с великим издателем, открывшим звезду фантастик и первой величины. Ну да — меня, любимого.

Махрова в кабинете не было. Я дважды постучал, потом заглянул — неа, тихо и спокойно в издательстве, и только по коридору время от времени пробегают возбужденные девчонки из бухгалтерии и редакторского отдела, с любопытством оглядывая меня и мою спутницу. Меня они точно знали, а вот Ниночку...сейчас только Леночки не хватает — вдруг подумалось мне — как бы скандал не устроила! Мда...что-то я увяз в отношениях с женщинами...Казанова, черт меня подери!

Махров появился через минуту — быстрый и квадратный, как итальянская танкетка.

— Наконец-то! Пойдем в кабинет к директору!

И тут он заметил Ниночку, и челюсть его отвисла:

— Это кто у нас такая прекрасная! Миша, ты где выкопал этот цветок прерий! Эту фею! Эту прекрасную камелию!

— Но-но! — погрозил я кулаком — Это Ниночка, моя хорошая знакомая. Она сегодня покажет мне город. Ну не все же время мне сидеть в Доме творчества со старыми пердунами? (Ниночка тихо фыркнула и покраснела, так мило, так непосредственно...) Ниночка будущий филолог из семьи филологов. Будет поступать в университет на филологический факультет! А это, Ниночка, самый великий издатель всех времен и народов, знаток литературы, дамский угодник и просто хороший человек — Леонид Викторович Махров! Прошу любить и жаловать!

— Да-да, прошу любить! — фыркнул Махров, и его глазки сделались масляными, как у кота после чашки сливок. Еще тот кот, точно! — Так, Миш...нас ждут у директора, давай я Ниночку усажу у себя в кабинете? Хотя...слушай, а пусть с нами идет! Там иностранцы, давай их поразим красотой — вон у нас какие девушки, пусть завидуют!

— А Леночке твоя где? — осторожно осведомился я, сделав акцент на слове "твоя".

— В отпуске! — махнул рукой Махров — Да и вообще вроде как увольняться собирается. Кстати, Ниночка, а вы чем заняты? Где работаете? А давайте ко мне в секретари? Работа несложная! Печатать умеете?

— Умею — неожиданно призналась Ниночка — Я хорошо печатаю. Даже подрабатывала, дипломы печатала выпускникам. И два языка знаю — английский и немецкий.

— О как! — удивился Махров — Миша ты где откопал это чудо?! В общем — Ниночка, я вас жду у себя в самые ближайшие дни! С заявлением об устройстве на работу! Зарплата не очень большая, но перспективы! И коллектив хороший, веселый! Опять же — филологу работать в издательстве — самое то! Куда еще-то идти филологу? Если только в писатели... Но по опыту знаю — писатели из филологов ерундовые. Самые лучшие писатели выпадают неизвестно откуда, зажигаются, как звезды! И они точно не учились ни на каких филологических факультетах.

Ниночка совсем зарделась, но нашлась и даже не заикаясь, ответила:

— Можно, я подумаю? Я с Михаилом Семеновичем посоветуюсь, ладно?

— Ладно! — не удивился Махров и незаметно мне подмигнул — Михаил Семенович плохого не посоветует! Слушайся его...во всем!

Я так же незаметно показал ему кулак, чем вызвал довольную ухмылку толстяка, и на этом наше коридорное общение завершилось. Махров махнул рукой, что очень напоминало старое фото с политруком: "В атаку!" — и мы пошли, почти побежали по коридору. Нину я держал за руку, чтобы не отстала, и таким вот паровозиком пронеслись по издательству, едва не сшибая с ног выходящих из кабинетов людей. Те, кстати, не особо удивляясь такому "Дранг нах остен", видимо эдакие картинки были им не впервой. Рабочие моменты, однако!

В кабинете директора издательства сидели пятеро — сам директор, которого я уже хорошо знал, а еще — четверо мужчин.Двое, судя по их виду — "начальники", двое — переводчики. Директор издательства с любезной улыбкой им что-то говорил, переводчики переводили, "начальники" прихлебывали красное вино из высоких бокалов, сидя за уставленным угощениями столом. Ох уж это наше русское хлебосольство! Или желание пустить пыль в глаза?

— О! Вот и наш автор! — выдохнул директор, которому похоже что до смерти надоело принимать удар на себя, развлекая иностранных гостей — Господа! Это Михаил Карпов, автор, ради которого мы в общем-то сегодня и собрались. Михаил, представляю тебе наших гостей: это Клод Галлимар, владелец и директор одного из крупнейших издательств Франции. Известнейшая личность в литературном мире, и вообще в мире.

— Мне очень приятно! — сказал я, пожимая руку мужчине неопределенного возраста. Ему могло быть от сорока до семидесяти — дорогая одежда, запах хорошего одеколона, дорогие туфли — образ преуспевающего бизнесмена, как и положено главе крупного издательства — Это ваше издательство некогда издало первую книгу Антуана Сент-Экзюпери! За одно это вам нужно ставить памятник!

Галлимар весело рассмеялся и что-то стал говорить по французски, а переводчик, улыбаясь, перевел:

— Господин Галлимар говорит, что памятник ему ставить еще рано — он еще жив. Придется подождать, и он надеется, что как можно более долгое время. Но ему очень приятно, что вы знаете о наших заслугах, и вообще — о нас знаете. Нам казалось, что за "железным занавесом" советские люди не очень знают о том, что происходит на Западе.

Я улыбнулся, оценив шутку с памятником — похоже, что это один вариантов: "Не дождетесь!". Комментировать же слова насчет "железного занавеса" не стал. Ни к чему.

— А это господин Дитер Хольцбринк, один из директоров издательства "Фон Хольцбринк", наследственного дела семьи Хольцбринк. Дитер впервые у нас в СССР, и хотел познакомиться с одним из представителей новой советской литературы.

Дитеру было на мой взгляд около тридцати лет — приятное открытое лицо, стройная фигура, подтянутый и элегантно одетый. Если бы не знал, что он немец — сказал бы, что это русский откуда-нибудь из Питера.

— Очень приятно, господин Хольцбринк! — пожал я руку приветливо улыбающемуся мужчине — Ваше издательство славится качественными книгами — Манн, Пастернак, Хемингуэй...неужели вас могла заинтересовать такая маленькая персона, как я?

Хольцбринк хохотнул, и что-то сказал по-немецки. Переводчик перевел:

— Господин Хольцбринк говорит, что вы не такая уж и маленькая персона. С вашим-то ростом и плечами.

Я тоже улыбнулся и подсел к столу, прежде себя посадив за него Ниночку, которая выглядела совсем потерянной, очень стеснялась и розовела. Что впрочем придавало ей еще большего шарма. Непосредственность, чистота, молодость — это лучше всяких макияжей и ухищрений всевозможных портных. Простая, незамысловатая одежда студентки смотрелась на ней так, будто это были наряды от лучших кутюрье. Для модели у нее не хватало роста, да и поплотнее она, чем эти худые вешалки, но это как раз ее и украшало — ничего нет хорошего в тощих девках, у которых все на заду трясется от налитого под кожу дурного жира. Спортивные девушки — наше все! Кстати, забыл ее спросить — каким видом спорта она занималась? А ведь занималась, точно. Но ничего, потом спрошу. Успеется!

Стол был накрыт как обычно, когда встречают заморских гостей. Икра, копченый лосось, осетрина — и в бутербродах, и просто так — на тарелках и в вазочках. Вино, водка, шампанское.

— Господин Галлимар спрашивает, кто эта прекрасная девушка рядом с вами? — переводчик улыбнулся и посмотрел на Нину, потупившую взгляд и покрасневшую — Она так прекрасна, что голова кружится от ее красоты!

— Это Нина — улыбнулся я в ответ — Она будущая студентка, филолог. Будет работать здесь, в издательстве. Ее родители — преподаватели русского языка и литературы.

— Господин Галлимар говорит, что он видел много русских девушек, но такую прекрасную — впервые! У вас, господин Карпов, очень хороший вкус! Вы понимаете прекрасное!

Вот черт! Я даже нахмурился, хотел сказать что-то резкое, но передумал. Зачем? Пусть думают, что хотят. Считают ее моей любовницей, ну и пусть. Плевать.

Немец что-то сказал Галлимару, и тот слегка улыбнулся. Переводчик переводить не стал, а я глянул на Ниночку и тихо, чтобы не было слышно со стороны, спросил:

— Чего он там говорит?

Ниночка так же тихо, почти не слышно проговорила:

— Он сказал, что я ваша любовница, и что такому солдафону как вы такая красотка ни к чему. И что он вам завидует. Идиот!

— Господа! — начал я, чтобы завершить с этим всем делом побыстрее — мне сказали, что вы уже обо всем договорились с издательством, и что требуется только моя подпись. Можно узнать, о чем вообще договорились? Я передал свои права издательству, но...без моей подписи они все равно действовать не могут — в случае с зарубежными издательствами. (Это было не совсем так — касалось только издательств в западном лагере. В социалистическом лагере все было гораздо проще). Вы могли получить подписанные договоры и потом, зачем было ждать меня? И еще — откуда вы обо мне узнали, и почему у вас возникла идея издать мои книги? Ведь меня за рубежом никто и не знает.

Начал, по старшинству, Галлимар, через переводчика, само собой:

— Мы хотели на вас посмотреть, прежде чем принять решение об издании ваших книг. Согласно договоренностям с вашим литературным агентом, каждый из нас берется перевести и издать серию из шести ваших книг под названием "Нед". А по результатам продаж — и серию "Звереныш". Минимальный тираж каждой из книги — пять тысяч экземпляров, но возможны допечатки, опять же, по результатам продаж. За каждый экземпляр книги вы получите, в долларовом эквиваленте — два доллара. Эти деньги будут перечислены на счет вашего агента — издательства. Примерное время исполнения договора — первая книга должна выйти через два месяца после подписания. И соответственно — по книге каждые два месяца. Узнали мы о вас после встречи со Страусом, вы его знаете, с ним встречались. И насколько знаю — скоро поедете к нему на презентацию вашей книги. Зная Страуса, зная его хватку — уверен, что мы не рискуем издавая ваши романы. У него чутье, как у гончего пса. А кроме того — мы знаем, как успешно расходятся ваши книги и в России...то есть в Советском Союзе, и по всем странам социалистического лагеря. Книги идут нарасхват. Вот, в общем-то, и все.

— Ну, вот он я! — я приподнялся и развел руками — смотрите! Как, соответствую я образу советского писателя?

— Честно говоря — нет! — улыбнулся немец — Скорее вы похожи на наемника из французского иностранного легиона. Говорят, что не знаете, кто вы такой на самом деле? Как так может быть?

— Не знаю, как так может быть — развел руками я — только вот есть, и все тут!

— Но вы не выглядите на пятьдесят лет! Вам от силы сорок, и то с натяжкой! — не унимался немец — как-то можете объяснить?

— Нет, не могу — вздохнул я — может я инопланетянин? Прилетел сюда, и забыл, кто я такой. Глянул на русских девушек, и от их красоты потерял память.

Я посмотрел на Ниночку, и чуть не ахнул — она смотрела на меня с таким обожанием, и с таким...священным ужасом, что я едва не потерял дар речи! Вот черт! Девчонка вообразит себе невесть чего!

Оба иностранца расхохотались, и стало видно, что они уже слегка навеселе. Впрочем, об этом указывали и почти пустые бутылки вина, и початая бутылка виски (хотя как может виски сочетаться с вином — не знаю). Директор небось пил.

— Да вы шутник, герр Карпов! — отсмеявшись, заключил немец — а что касается ваших девушек, да, при взгляде на такое чудо просто отнимается разум! Мне стыдно признать, но ваши женщины красивее наших! Ваши и одеваются элегантнее, и косметикой пользуются умело. Наши совсем забыли, что они все-таки женщины, все стараются быть похожими на мужчин. А это ведь неправильно, согласитесь!

Я кивнул, и немец продолжил:

— Ваши книги, как мне сказали, насыщены эротизмом. Неужели цензура пропустила такие книги? Или к вам особое отношение? Если да — то почему?

— Никакого особого — признался я — чтобы мои книги прошли цензуру, мне пришлось кое-что в них изменить. Написать не так, как я это хотел сделать. То, что сложилось у меня в голове, то, что я хотел изложить — было усечено, можно сказать — кастрировано. И кстати — вдруг решился я — если у вас возникнет такое желание, для вас я могу сделать другой вариант, гораздо более откровенный, изобилующий откровенными сценами. Придется потрудиться, но...впрочем, я думаю — не стоит этого делать. У вас ведь тоже цензура не дремлет!

— После Набоковской "Лолиты" по-моему всем уже плевать на цензуру — усмехнулся француз — Но вообще-то вопрос интересный. Мы это обсудим. И я лично склонен принять ваше предложение!

— Ты чего творишь?! — зашептал Махров — Нас распнут! Какая, к черту, эротика?! Ты и так по грани ходишь! Смотри, свалишься, и я с тобой!

— Не боись...я же для зарубежа! Пусть видят, насколько советский писатель раскован и насколько терпима власть, что пропускает даже такое! Иностранцы будут в восторге! Вот посмотришь!

— Посмотришь...черт ты эдакий! Обязательно что-то ляпнешь! А мне потом отдуваться! Нам ведь все равно придется докладывать о встрече с иностранцами, понимаешь?!

Говорили мы само собой тихо, практически шептали, и только Ниночка тщательно изображая отсутствие интереса к нашей перепалке, могла что-то расслышать. Но вряд ли — говорили мы быстро и практически шептали.