1971 Восхождение

Пролог

Я сидел перед Аносовым, и смотрел за его лицом. Оно было страшным. Бледным, окаменевшим, будто выточенным из камня. Он смотрел фотографии, которые я ему привез. Те самые фотографии, которые я забрал у маньяка Сливко.

А еще — он посмотрел пленку. Только отдельные кадры из пленки, не все, но этого ему хватило. И я его понимаю. Я видел эти пленки — уже оцифрованные, выложенные в интернет. И они меня тоже потрясли. Но я был готов к их восприятию, я знал о Сливко, и как писатель — я хотел узнать, как выглядит абсолютное Зло. Ради знания. Ради информации.

А еще — я прошел чеченские войны, и захватил чуток Афганистана. И видел трупы наших солдат. И видел съемки, сделанные "духами". И все равно меня потрясло. А для человека, живущего в 1971 году, безопасном, "застойном" году в котором ничего и никогда не случится — это было запредельно.

Аносов отложил фотографии, касаясь их так, будто они были вымазаны в чем-то отвратительном, ядовитом — одними кончиками пальцев. Потом принес металлический поднос — старый, поцарапанный, вроде как медный или латунный. Когда-то поднос наверное был покрыт серебром, но серебро от времени стерлось, оставив после себя покрытую зеленой патиной поверхность.

Тренер снова взял в руки фотографии, и начал их рвать. Рвать, и бросать на поднос. А когда на подносе образовалась приличная кучка рваной фотобумаги — чиркнул спичкой. Спичка долго не хотела загораться, потом сломалась, он достал из коробки новую, снова начал яростно чиркать. Я хотел уже забрать у него спички и зажечь огонь, но спичка все-таки вспыхнула, а через несколько секунд занялась и кучка на подносе.

Дым от сгоревшей бумаги поднимался под самый потолок, а тренер смотрел и смотрел в огонь, и я видел, как у него дрожат руки. Наконец, он оторвал взгляд от затухающих останков бумаги, повернулся ко мне:

— Как ты его убил?

— Три пули в голову.

— Он не мучился перед смертью?

— Помучился. Я его допросил.

— Как? Ты ему что-нибудь сломал? Расскажи!

— Я воткнул ему в колено переплетное шило и шатал, пока он не потерял сознание.

— Хорошо! Это хорошо! Надеюсь, он как следует почувствовал боль!

Аносов встал, подошел к шкафу, достал оттуда фотографию. С нее смотрел мальчишка лет тринадцати — улыбчивый, в пионерском галстуке. Очень похожий на Аносова.

— Мой сын Вовка. Сейчас был бы уже взрослым. Я бы учил его стрелять. Он хотел стать военным, как и я...

— Что с ним сталось? — спросил я, уже практически зная ответ.

— Его убили. Кто-то перерезал ему горло, когда Вовка шел домой из школы. Забрали мелочь, часы, которые я ему накануне подарил. Их было трое. Все старше Вовки — по шестнадцать-семнадцать лет. Они жили неподалеку. Их нашли. Судили. Дали смешные сроки — пять, семь лет. Старшему — девять. Они отсидели половину срока и вышли.

Аносов замолчал, глядя в пространство, а я ждал, не нарушал тишины. И он продолжил:

— Я в командировке был, в другой стране. Я не мог даже уехать, похоронить своего сына. Так случилось. Так было надо. Я военный. Но я их дождался. Старшего, того, что перерезал горло моему сыну...он долго умирал. И плохо. Я не хочу даже тебе рассказывать, как он умер. Иначе ты меня самого сочтешь маньяком. Двое других умерли просто. Я свернул им головы. Для их родителей, для всех в этом мире — они просто исчезли. Никто так и не узнал, куда они делись. Завели дело, ко мне приходили — менты ведь не дураки. Но ничего не смогли доказать. Пугали, угрожали, а я только пожимал плечами.

Аносов потер лоб запястьем правой руки, сильно зажмурил глаза.

— С женой мы расстались. Она мне не простила, что когда наш сын умирал, меня не было рядом. Больше я не женился. Где сейчас бывшая жена — не знаю. Она меня возненавидела и оборвала все связи. Да я и сам себя возненавидел, так что ее не виню. Больше у меня детей не было. Женщины были — я же все-таки мужик. Но детей не было. Наверное.

— Наверное? — переспросил я.

— Была одна женщина...уехала. Потом мне рассказали, что она беременна, и скорее всего от меня. Уехала на север. Вроде как в Норильск, но точно не знаю. Мы с ней поссорились — она хотела замуж, детей, а я не хотел.

— Почему? Почему не хотел?

— Трус потому что. Я — трус! Потерять еще одного сына?! Я этого не переживу. После смерти Вовки я запил, и меня едва не уволили из армии. Потом все-таки нашел силы, взял себя в руки. И поддерживала меня только одна мысль — дождаться! Дождаться этих тварей! И я дождался.

— Почему ты мне это рассказал? Вернее — почему ты мне рассказал это именно сейчас?

— Один из мальчишек, тех, что на снимках...очень похож на моего Вовку. Так похож, что я чуть в обморок не упал, как какая-нибудь институтка. Ты наверное удивился, чего это я так все воспринял, тертый-перетертый старый пень? Потому тебе и рассказал. А еще потому, что теперь у меня есть цель в жизни. Ты знаешь — какая.

— Мне "марголин" самому нужен. Так...на всякий случай! — сказал я неуверенно, ожидая требования вернуть пистолет. Но Аносов махнул рукой:

— Найду я себе ствол. И глушитель сделаю, теперь уже, по накатанному — совсем несложно. Нет, так-то сложно, конечно, но сейчас я знаю, как его делать, приемы изготовления отлажены — все будет как надо! А можно и без пистолета обойтись. Это ты снайпер, тебе без ствола никак. А я...я диверсант, разведчик. Я тихо убиваю. Нож, удавка, дубинка — вот мое. Список я помню наизусть — тот, что ты мне дал. Не забуду. Так что, Миша, ты занимайся своим делом, а я буду своим. Может спасу какого-нибудь Вовку...и мне зачтется на том свете. Если он есть, конечно, тот свет. А если нет — мне плевать! Главное — я сделаю то, что должен сделать.

Мы помолчали, Аносов встал, взял поднос, аккуратно ссыпал пепел в мусорное ведро. Потом настежь открыл окно и впустил в комнату свежий майский воздух, тут же унесший из тренерской едкую вонь сгоревшей фотобумаги.

— Когда ты уезжаешь? — Аносов взял чайник, подошел к крану, налил воды — Уже не вернешься?

— Что значит — не вернусь? И куда уезжаю? — улыбнулся я, с облегчением меняя тяжелую тему.

— В Москву, конечно! — покосился на меня Аносов — ты же насовсем уезжаешь? Или я что-то не понял?

— Насовсем — кивнул я, и мне стало грустно — Не знаю, свидимся ли...

— Свидимся! — уверенно заявил Аносов — Земля круглая! Адрес оставь — буду в Москве, к тебе забегу. Жаль, конечно, что ты уезжаешь. Но тебе надо делать важное дело! И важнее его — нет сейчас ничего. А насчет маньяков — забудь, теперь это не твоя забота. Знаешь, когда ты мне в первый раз рассказал — я тебе поверил, но...все-таки наверное не до конца. И только когда ты привез фотографии... Но не будем об этом. Тяжелая тема. Теперь — она моя. Я снимаю с тебя ответственность по этой теме! Забудь про этих тварей. Они мои.

Мы помолчали, а потом Аносов продолжил:

— И вот что тебе скажу, Миша...я не знаю, как у тебя сложится, что с тобой будет, но знай: если понадобится моя помощь — любая! Обращайся. Повторю — ЛЮБАЯ помощь.

Дорога домой из Ростовской области не заняла много времени. Ночь, день — и я дома. Не скажу, чтобы я был спокоен, пока ехал — как можно быть спокойным, если у тебя в машине лежит пистолет, из которого ты недавно убил двух человек? И не просто пистолет, а с глушителем! То есть — непременный атрибут всех киношных киллеров. Если ты киллер — у тебя обязательно должен быть пистолет с глушителем. Иначе нещитово!

Смех смехом, но если бы меня прихватили с "марголиным" на кармане — дешево я бы не отделался. Хотя отпечатков моих нет ни на нем, ни на запасном магазине. Уж об этом-то я позаботился.

Когда приехал — Зина ничего меня не спросила. Только посмотрела в глаза, а я ответил на невысказанный вопрос — кивком. Она тоже кивнула и поцеловала меня. И больше мы о том, куда я ездил и зачем — не говорили.

В газетах, как ни странно, ничего про убийство двух человек в Ростовской области не писали. Впрочем — почему странно? Это в 2018 году все газеты, все СМИ будут неделю смаковать описание какого-нибудь смачного преступления, подкрепляя интерес особо яркими, сочными фотографиями. В 1971 году такого не бывает. Даже о крупных катастрофах передают только из уст в уста — слухи, рассказы знакомых, или даже зарубежные "голоса".

Помню, как в Саратове в пятиэтажке на улице Танкистов взорвался бытовой газ. Стену дома вынесло практически полностью, обломки полетели через улицу . Ну и что? Хоть одна газета того времени об этом писала? Да боже упаси! В СССР нет проституции, нет наркомании, и нет катастроф. Советский человек живет в раю! И пусть так дальше и...думает.

Двоякое у меня чувство от жизни в этом мире, мире 1971 года. Именно мире, а не времени — я не уверен, что это мой мир. Совсем не уверен! Ведь я уже внес изменения в историю — например тем, что сообщил о скрытых в руководстве КГБ шпионах. Так почему я о них помню? Об этих предателях? Вернее, так: я помню об этих шпионах не потому, что их разоблачили в 1970 году после моего письма, а потому, что в официальной истории, не потерпевшей изменений с моей легкой руки, они жили и здравствовали аж почти что до 90-х годов. И если бы изменения в истории произошли, я и должен был помнить, что шпионов арестовали в 70-м. А а если их арестовали в 70-м, как я мог написать письмо об их работе вплоть до 90-х годов?

Стандартный парадокс попаданца в прошлое: ты идешь, и убиваешь своего дедушку (С какого-то хрена! Кто придумал такую дурь?! Да я за дедушку всех порву!). Убиваешь его до того, как он зачнет твоего отца или твою мать. И значит, ты не мог бы родиться! А если не родился, то как попал в прошлое и убил дедушку?

Единственный способ разрешить этот парадокс — это взять за основу ту гипотезу, что ты переместился не в прошлое своего мира, а в параллельный мир, в котором время течет медленнее, чем в твоем. То есть в моем мире 2018 год, а в параллельном еще 1970-й.

Возможно ли это? Возможно. А почему — нет? Ученые давно выдвинули гипотезу, что существует бесконечное число параллельных миров, и значит — вполне вероятно, что в них есть миры, время которых течет медленнее, или быстрее, чем в исходном мире.

Существует и еще одна теория касательно попаданцев в иное время. Тот же парадокс рассматривается как узловая точка, которая пускает единый мир по разным дорогам. То есть — попав в свой же мир в прошлое и совершив некое изменение (вспомнить "И грянул гром!" Бредбери), ты создаешь новый мир, который движется по новой траектории развития. И каждый раз, когда путешественник во времени вольно, или невольно изменяет реальность, он создает новые и новые миры, существующие параллельно исходному миру, и существующие абсолютно автономно! Это не противоречит теории бесконечного множества миров, и радикально устраняет временной парадокс.

Но мне все-таки больше нравится первая теория, как более простая и не такая головоломная. Возможно — просто потому, что мысль о том что я невольно являюсь создателем миров приводит меня...хмм...в трепет? Нет, не в трепет, для этого я слишком практичен и "толстокож" — просто немного не по себе. Кто хочет быть создателем миров? Кто может легко и непринужденно взять на себя эту ответственность?

Нет уж — пусть будет параллельный мир, и я в нем немного порезвлюсь, меняя историю в лучшем на мой взгляд направлении. Любой мальчишка, с детства увлекающийся фантастикой, не раз и не два думал: "А вот попасть бы в прошлое, туда, где наши бились с ордами Мамая! И дать нашим пулеметы! И танки! И гранаты с пушками! Вот было бы здорово! И что бы получилось?"

Вот мне Провидение и дало такую возможность — узнать, "что бы получилось?". Только не с Мамаевыми ордами, а всего лишь с обычными советскими гражданами. И с их руководителями. И без пулеметов и танков. Всего лишь пятидесятилетний отставник, бывший вояка, спецназовец, а потом омоновец — голый и босый, жарким июньским днем заброшенный из 2018 года в 1970-й год. Кто забросил, зачем забросил — откуда я знаю? Ну вот кто "забрасывает" человека в его тело, и заставляет жить? И кто убирает его из тела, когда придет срок? Никто не знает.

Ну да, есть люди, утверждающие, что они все знают — и про то, какие есть на свете боги, или Бог, и как нужно жить, чтобы им, богам этим, угодить. Но они все врут. Ничего они не знают, кроме того, как быстрее и эффективнее опустошить карманы прихожан. А Что, или Кто есть на свете, и как Он играет судьбами людей — мы никогда не узнаем. Шахматные фигурки не знают, чья рука двигает их по клеткам жизненного поля. Мы может лишь жить так, как нам кажется ПРАВИЛЬНЫМ. И каждый это понимает по-своему.

Вот втемяшилась мне в голову идея изменить мир, сделать так, чтобы Советский Союз не распался, чтобы он стал могущественным и сильным — сильнее всех на свете. И я пытаюсь этого добиться. Пытаюсь достучаться до руководства Союза. До тех людей, которые могут все изменить, и самое главное — хотят это сделать. У меня очень мало времени. До развала страны остается тридцать лет, до окончательного развала. Но он, этот развал начался именно сейчас, после того, как Брежнев окончательно вошел в силу, подмял под себя все Политбюро, убрав оттуда всех, кто мог хоть как-то покуситься на его власть.

Вначале я сделал ставку на Брежнева, решив, что генсек просто не догадывается, к чему приведут его непродуманные деяния. Думал, что если подсказать Брежневу, доказать, что все мои слова правда — он начнет реформы и спасет страну. Но я ошибался. Я жестоко ошибался. Брежневу не нужно ничего менять. Он не хочет ничего менять. Он жестко противится любым переменам! Более того, он разрушает те реформы, которые попытался провести Сталин, и результаты которых присвоил себе Хрущев.

Обдумав свои действия, придя к выводу об их ошибочности, я выбрал из всего сонма советских руководителей того человека, который мог бы поправить ситуацию, того, кто стал бы эффективным менеджером, способным на радикальные меры, того, кто не побоится ни крови, ни пота и положит свою жизнь на то, чтобы сохранить СССР. С моей точки зрения, это — Шелепин, тот, кто сверг Хрущева, и тот, кого Брежнев, пришедший к власти с его помощью, постепенно совершенно отстранил от власти и практически отправил в изгнание, исключив из членов Политбюро.

Я отправил Шелепину письмо, которым сопроводил те письма, которые я отправлял Брежневу и Андропову, и в которых постарался дать максимум информации о будущем страны.

Да, я мог бы спокойно жить, наслаждаясь свалившимся на меня успехом, успехом моих книг в этом мире. В своем времени, своем мире, я был писателем средней руки, писавшим неплохие фантастические книги, терявшиеся в потоке всевозможной фантастической литературы. Здесь потеряться трудно — никто из нынешних фантастов не пишет фэнтези. Мне лишь оставалось вспомнить то, что я написал и перенести книги на бумагу. Что я и сделал, начав со своего фэнтези-сериала "Нед".

И честно сказать — сам не ожидал, насколько успешно мои книги начали продаваться. Нет, так-то я знал, что продаваться они будут хорошо — конкурентов-то нет! Даже Толкина в этом времени в СССР еще не издали! Но чтобы получился ТАКОЙ успех — этого не мог предположить даже я. Моими книгами заинтересовалось даже иностранное издательство — "Фаррар, Страус и Жиру". И пятого июня я должен быть в Нью-Йорке. Мне устраивают пресс-конференцию перед началом продаж моей книги, переведенной на английский язык.

Теперь, когда я сделал то, что задумал с самого начала моего пребывания в этом мире — убил двух маньяков, Сливко и Чикатило, я могу с чистой совестью заняться своими делами. И первое, что надо сделать — поехать в Москву и отремонтировать квартиру, которую получил после смерти известной поэтессы Капитолины Прокофьевны Залиной-Могилевской. Квартиру в "сталинке" возле станции метро "Динамовская". Туда я попозже перевезу мою беременную подругу Зинаиду. Зина с самого начала знала, кто я такой и поддерживала меня всем, чем могла — и деньгами, и связями, и просто давала моральную поддержку.

Трудно выжить человеку в чужом мире, без документов и знакомых людей. Очень трудно. И если бы не Зина...не знаю, как я бы жил дальше, и смог ли бы пробиться со своими книгами в такое короткое время. В моем успехе ее вклад просто огромен, и можно сказать — неоценим.

А еще — она носит под сердцем моего ребенка.

Глава 1.

В этот раз я отправился в Москву самолетом. Поездом, конечно, привычнее, только...ну его нафиг! Терять драгоценное время на пребывание в вагоне — это не для меня. Погода летная, проблем никаких не предвидится, так что...лечу!

С Зиной простились очень тепло, она даже немного всплакнула. Вообще, заметил — с тех пор, как забеременела, Зинаида стала гораздо мягче. Раньше чтобы выжать из нее слезу — надо было очень постараться, и то, это были бы скорее слезы ярости, злости, или же наоборот — смеха. Но чтобы вот так, плакать, упершись головой в грудь мужчины... Материнство меняет женщин. Делает их другими. Хуже, или лучше — не мне судить. Мне все-таки кажется, что — лучше.

Самолет древний, АН-24. Лучше бы, конечно, на ЯК-42, но...АН-24 тоже летает, пусть и не так шустро. И шумит посильнее — поршневой же. Наверное. Зато — полтора часа, как в автобусе — и ты уже... "Наш самолет совершил посадку в аэропорту столицы нашей родины города-героя Москва! Пассажиров просим оставаться на своих местах до полной остановки..." — ну и так далее. Ностальгически-привычно, и памятно. Летал, знаю.

В этот раз я еду домой — по месту прописки. Я — москвич! Хе хе хе...понаехал, ага!

Кстати, всегда замечал — самые что ни на есть истовые радетели запрета "понаезжать" в Нерезиновую, это именно те, кто в нее "понаехал". Как услышишь про "понаехавших", "всю Москву засравших" — так это с очень большой вероятностью говорит именно "понаехвавший", только немного пораньше, чем следующая порция понаехавших. Как сказал мне один из коренных москвичей, предки которого понаехали в Москву сразу после революции: "Нас, коренных, в Москве-то уже и не осталось! Мы в Мытищи переехали!".

Забросив вещи в квартиру, приняв душ (пока горячая вода есть!), я отправился в Союз писателей — к дражайшей Лидии Петровне, выжиге самого высшего разряда. Кстати, никакого неуважения в определении выжига в данном случае нет. Это как про нетрадиционные меньшинства — есть геи, а есть пи...сы. Геи — художники, балеруны, певцы. И они могут быть вполне приличными, умными людьми. А есть пи...сы — они могут не быть геями, но они настоящие пи...ы, с которыми нельзя иметь дела, и которых надо просто искоренять всеми доступными нормальными человеку способами.

Так вот Лидия Петровна занималась вроде бы и нехорошими делами — брала взятки, посредничала, получая за это деньги, устраивала не совсем законные, но и не особо переходящие черту закона делишки. Например — маклерствовала, сводя покупателей и продавцов государственных квартир, что суть дело абсолютно незаконное, но практически ненаказуемое и недоказуемое. Это делали многие, и я не помню, чтобы за маклерство кого-то посадили. Нет, не берусь утверждать, что такого не было — наверное, кого-то все-таки прихватывали за незаконную предпринимательскую деятельность, или как она называлась — "нетрудовые доходы". Но я таких случаев не помню, а ведь у меня теперь благодаря моей Зинаиде, врачу-психиатру с мировым именем, абсолютная память, к которой я обращаюсь, будто делаю запрос в интернет. Память моя исправно выдает на-гора все, что я видел или читал в своей жизни.

Вообще-то я не один такой уникум — людей с абсолютной памятью по миру не так уж и мало, но вся суть в том, что я с рождения такой уникальной памятью не обладал, до тех пор, пока не провалился в прошлое (или вы иной мир?!). И пока Зина не провела надо мной эксперименты, вводя меня в гипнотический транс и раскрепощая мозг медицинскими препаратами. Ее методика воздействия на мозг пациентов признана во всем мире, и на минуточку — моя Зиночка не просто "Зиночка", а профессор, доктор медицины.

Но речь не о Зине, а о Лидии Петровне. Так вот, Лидию Петровну я уважаю. И даже очень. Да, она берет взятки. Но берет их не за то, чтобы тебе не нагадить, как чиновники в 2018 году, а за настоящую работу — за помощь, за услуги. Понадобилась мне прописка в Москве — она мне сделала не только прописку, но еще и устроила так, чтобы я теперь жил в полноценной однокомнатной "сталинке" возле метро "Динамо", там, откуда я только что вышел, оставив свой чемодан.

Такой человек всегда нужен. Это нужный человек. К кому обратиться, если тебе что-то понадобилось? Например, как мне — бригада рабочих для ремонта квартиры!

Я собираюсь вычистить квартиру до голых стен, отциклевать паркет, покрыть его лаком, сменить газовую плиту, сантехнику, ну и все такое прочее. А потом завезти новую мебель — вместо старой, драной, черт знает какого года выпуска. Тут будет жить мой ребенок — и ему нужна чистота и порядок! А потом построят кооперативную квартиру, и мы с Зиной туда переедем. Кстати — и там понадобится ремонт, и все, что положено.

Да, надо еще и про кооператив Лидию Петровну спросить — как там идут дела? Когда вносить деньги, когда начнут строить?

Незаменима Лидия Петровна. Вот что бы я делал, если бы ее не было? К кому бы кинулся за помощью? Нет уж, такие "лидиипетровны" всегда нужны, и всегда важны. Забавно, а ведь во времена интернета она наверное никому была бы и не нужна. Зачем "лидиипетровны", когда можно открыть сеть и найти там все, что человеку нужно? Человек эпохи интернета и представить себе не может — как это так может быть, что нельзя найти и купить то что тебе нужно? Открыл поисковик — и вот перед тобой сотни тысяч и миллионы откликов на твой запрос: "Где я могу купить...?". Но сейчас 1971 год, и без Лидии Петровны — никуда!

— Мишенька! Ох, как я рада! — Лидия Петровна поднялась из-за стола мне навстречу, и я невольно едва не отшатнулся — показалось, что сейчас она заключить меня в свои могучие объятия, положит на кОзлы из своих монументальных грудей. Так-то я это переживу, но потом весь день вонять женскими духами, коих Лидия Петровна льет на себя немеряно, заглушая запах свежего пота — это для меня запредельно. Целый день вонять Лидией Петровной! Фу!

Но нет, слава богу, на шею мне не бросилась, хотя искренне была рада нашей новой встрече. Я ведь не так просто к ней хожу, обязательно денежку приношу! А Лидия Петровна очень любит денежки...

— Мишенька, вы вовремя! Я уже и документы на вас оформила! Все в порядке — будет вам пятикомнатная квартира! На Ленинском проспекте, в профессорском доме! Стоит она, конечно, немало, но...вам по карману! Уверена — по карману! Вы такой известный, такой тиражный писатель — вам все завидуют! Председатель — знаете как хорошо про вас говорил?

— Как? — вздохнул я, который терпеть не может книги председателя СП Федина, и его самого тоже не очень-то долюбливает. Я вообще алкоголиков не люблю, а когда алкоголик служит власти, а при этом еще и устраивает себе страдания по поводу этого служения, "типа я интеллигент продаю душу дьяволу!" — не люблю таких людей вдвойне.

Впрочем — мне с ним детей не крестить. Он живет где-то в своем мире, я — в своем. И мы совершенно не пересекаемся. Его книгами заполнены все магазины Советского Союза, моих книг там не найти. Они продаются сходу, можно сказать с машины, и на полки книжных магазинов не попадают. Дефицит!

Эх, если бы я был председателем Союза Писателей СССР! Хмм...и что бы я тогда сделал? Правда — а что? Вопросец, однако... Поймал я сам себя! Круто так поймал, как рыбак здоровенного сома!

Только вот ответ до безобразия прост и циничен: ничего бы не сделал. Вообще ничего. Союз Писателей суть отдел пропаганды советского образа жизни, и пока власть не сменится — будет продолжать работать на эту власть. А потом на новую — пока новая не решит, что книги никому не нужны, а важнее всего искусство кино.

"Не ложьте сюда ваши книги, они никому не нужны!" — объявление в одном подъезде, в том мире, из которого я пришел.

— Вам нужно подписать вот тут, вот тут, и тут! — Лидия Петровна таки-лучилась добротой, и ей явно нравилась ее работа. Нет, не работа председателя профкома — работа посредника, устраивающего делишки не столь расторопных граждан.

— Вот теперь хорошо! Вот вам квитанция, оплатите — не менее тридцати процентов от суммы, и принесете мне! Или можете послать по почте — разницы никакой.

Я получил квитанцию для оплаты в сберкассе, и потом сунул зарумянившейся Лидии Петровне сто рублей в кармашек на ее платье:

— Это вам на конфеты, уважаемая Лидия Петровна! Спасибо вам за все! Что бы я без вас делал?! И все мы!

Зарделась, ага. Довольна — аж светится. И деньгами довольна(в основном деньгами), и добрым словом. А доброе слово, как известно, и кошке приятно.

— У меня к вам просьба, Лидия Петровна! — начал я, и женщина тут же насторожилась (Деньги! Деньги идут в руки!) — Мне нужна бригада строителей, добросовестных, умелых, и таких, что быстро работают. Ремонт в квартире надо сделать. Моя...хмм...супруга беременна, и я не хочу чтобы наш ребенок появился в квартире со старой тараканьей мебелью и грязными обоями.

— Поздравляю, Миша! — округлила глаза Лидия Петровна — это же просто замечательно! Дети — это наше все! Ради них и живем!

Минут пятнадцать после этого Лидия Петровна рассказывала мне про сынка ее Вадичку, который улетел как пташка из гнезда и не очень-то желает с ней общаться. По всему выходило, что сынок у нее абсолютный мудак, который берет у мамаши деньги на свою сладкую жизнь, и поносит мамашу грязными словами Мол, хапуга, только о деньгах думает, и вообще — не интеллектуальная личность. Ага, так и сказал: "Мама, у тебя слишком низкий интеллектуальный уровень, я не могу с тобой разговаривать!" Сцука — деньги у неинтеллектуальной мамаши ему брать не западло, а вот общаться с ней кроме как "по делу" — это никак не можно!

Мне даже обидно стало за Лидию Петровну и захотелось дать в морду этому мажорчику. Но надо было переводить разговор на нужные рельсы — время-то идет! Мне до начала июня нужно сделать ремонт, до отъезда в США, а времени осталось не так уж и много, всего две недели.

Я вкратце описал Лидии Петровне ситуацию, и она тут же "уселась" на телефон, предложив мне посидеть и подождать. Ну, я и сидел, слушал переговоры, состоящие из намеков и всяческих иносказаний. А закончилось все бумажкой, на которой хозяйка кабинета написала мне телефон и адрес:

— Вот, Миша! Это начальник строительной организации. Вы едете к нему и откровенно говорите, что вам нужно. И договариваетесь с ним. Мне ничего не нужно — я делаю это все только потому, что вы хороший человек и меня понимаете. Так что поезжайте прямо сейчас, и все будет хорошо!

Ну я и поехал. На край Москвы, к незаметному стройуправлению, перекрывающему зданием и бетонным забором доступ к огромной территории, на которой выстроилась строительная техника в различной степени разобранности — от ржавых остовов монстроидальных тракторов, до новеньких "Беларусей"-экскаваторов, блестевших свеженькой, еще не битой солнцем и ветрами краской.

Обычная контора — пыльная, с вытертым линолеумом и бегающими по коридору женщинами с бумагами в руках. И с работягами, сидящими на скамейке возле входа под отцветшей яблоней, смолившими свои вонючие цигарки под красной надписью на стене: "Место для курения".

Меня проводили взглядами пролетариев, штурмующих Зимний дворец (Разоделся, пижон! Джинсы натянул, ишь!), и я поднялся на второй этаж по скрипучей лестнице, вытертой сотнями и сотнями ног до такой степени, что в деревянных толстенных ступенях образовались "впуклости", наводящие на мысль об уходящих годах. Сколько лет надо было ходить по этим ступеням, чтобы они ТАК вытерлись? А еще — скользнула мысль о том, что сапожник очень уж часто без сапог — что стройуправление не может себе построить большое, качественное здание?

Впрочем — это не мое дело. Считает руководство СМУ, что тут ему удобнее — почему я должен считать по-другому?

Директор СМУ Нарышкин Сергей Никифорович сидел у себя в кабинете, и яростно ругался, крича в трубку телефона и перемежая цензурные слова абсолютно нецензурной, строительно-солдатской бранью. Давно заметил, самые яростные ругатели — это строители и военные. У меня всегда было ощущение, что без мата невозможно ни дом построить, ни солдат чему-либо научить. Ни рабочие на стройке, ни рядовые и сержанты не воспринимают ничего на слух, если не сопроводить это особо крепким словом. А лучше всего — и словом, и пендалем. Как там говорилось в пародии на рекламный ролик Банка Империал? "И была стройка, и был обед, и была водка. И шел прораб, и поднимал он их, и вспоминал он их имена!"

Я подождал, когда фонтан красноречия иссякнет, и только когда седоватый краснорожий мужик отдуваясь откинулся в своем кресле — рискнул подать голос:

— Здравствуйте! Я от Лидии Петровны!

Мужик вначале вскинул брови, мол — какая Лидия Петровна?! Видимо он весь был в делах, и едва замечал перед собой неизвестного пришельца, но потом его лицо разгладилось и даже расплылось в улыбке:

— Здравствуйте! Как же, как же...звонила мне Лидочка! Это вы хотели ремонт сделать в квартире?

— Я!

— Отлично! У меня есть бригада отделочников, просто молодцы!

Он понизил голос, и глянув на дверь, сказал:

— Мы проведем ремонт по госрасценкам, поставим, к примеру, оклейку обоев. А остальное — по договоренности с бригадиром. Устроит так?

— Ну...да! — кивнул я, и хозяин кабинета снял трубку:

— Катя, давай сюда Марину! Покричи в матюгальник!

И тут же положил трубку и обратился ко мне:

— Щас все будет. Лидочка сказала, вы умеете быть благодарным, так что...

— Не обижу — важно кивнул я, и уселся на один из стульев, стоявших вдоль стены кабинета под вымпелами победителей соцсоревнования и портретами вождей.

Марина оказалась как раз тем самым бригадиром, которого мне и предлагал директор Нарышкин. Женщина лет тридцати пяти, одетая в аккуратную рабочую робу, миловидная, крепкая, как спортсменка. Не толстая, а именно крепкая — шустрая, налитая природной силой и несокрушимым здоровьем. На меня она не обратила ровно никакого внимания.

— Чего, Никифорыч? Когда на объект? Простаиваем! Кто семьи наши кормить будет?! Ты, что ли? Полдня уже сидим!

— Тихо! — директор досадливо поморщился — вот никакого у тебя нет понятия, как себя вести с начальством! Другие-то, постучат, тихонько войдут, попросят...а ты — Ааа! Аааа! Аааа! Вот что ты за вздорная такая баба, Маринка?! И чего я тебя держу, вот скажи мне? Чего терплю-то?!

— А то ты меня держишь, что моя бригада работает лучше всех! И не бухает при этом! — усмехнулась женщина — и потому ты будешь вопить, плеваться, но меня все равно не выгонишь. Во-первых, не за что. Во-вторых, будешь выступать — я и сама уйду, и со мной бригада уйдет! И кто потеряет на этом — догадайся!

— Ладно, ладно — ша! Все сказали! — поморщился Нарышкин — Слухай сюда! Вот человек (он показал на меня, и Марина оглянулась, окинув меня взглядом снизу доверху). Ему надо сделать ремонт в квартире. Сейчас пойдешь в прорабскую, сядешь с ним за стол, посчитаешь! Да знаю, знаю — пока не увидишь, точную цену не скажешь! Но примерные-то объемы можешь посчитать! И вот что — документы сделай на поклейку обоев. Остальное — отдельно. Поняла? Все поняла?

— Поняла! — Марина кивнула повернулась ко мне — Пойдемте за мной.

Когда мы вышли в коридор, спросила:

— Вас как звать? (я ответил) Михаил? Я где-то вас видела! Где вот...не помню. Вы где работаете? Не киноактер?

— Я писатель. Фантаст.

— Писатель? — Марина удивилась, брови ее поднялись — А что написали?

— А вы читаете фантастику? — пришел черед удивляться мне.

— А почему — нет?! — Марина, похоже, слегка обиделась — Я что, похожа на тупую клушу? Которая читает только вывески?

— Нет, но...стройка, и все такое прочее. Все такое...приземленное, кажется, что тут нет места фантастике. А я написал несколько книжек про Найденыша, Неда. Карпов моя фамилия.

— Карпов! Ух ты... — Марина вытаращила глаза и недоверчиво помотала головой — Тот самый Карпов?! Да у меня все ваши книжки есть! В профкоме выдрала, чуть глотку за них не порвала! Вы обязательно должны мне расписаться на ваших книгах, раз попались мне в сети! Хи хи хи...

Обсуждали мы недолго, сошлись на том, что сидеть сейчас и рассуждать о том, что нужно сделать в квартире — просто глупость, и надо видеть фронт работ. Я дал адрес, договорились, что Марина подъедет ко мне завтра, к десяти утра, на том и расстались. А я потащился домой — вначале на автобусе до станции метро, а потом уже до "Динамо". От станции до квартиры пять минут ходу — великое счастье, при практически полном отсутствии такого транспорта, как маршрутное такси. Это в 2018 стоит выйти на остановку общественного транспорта, и тут тебе сразу десяток маршруток на выбор, а в 1971-м ты можешь полчаса стоять и дожидаться вонючего, исторгающего клубы синего дыма "лунохода", как его называют "аборигены". А потом ехать в нем, прижатый спине дебелой мадам, вдыхая запах пота вперемешку с запахом "Красной Москвы". В жару это удовольствие особенно не доставляет ни малейшей радости.

Дошел. И с облегчением растянулся на диване, вытянув ноги и глядя в требующий покраски потолок. В квартире неуловимо пахло...не знаю, чем пахнет, но замечал — такой запах в тех квартирах, где живут старики. "Старушечий" запах. Из чего он состоит — не знаю. Керосин? Нафталин? Старые сладкие духи? Земляничное мыло? Хлорка для туалета? Старые газеты? Все вместе и все сразу. И запах этот впитывается в стены, в пол, в потолок, в мебель. Даже в одежду, и в ту впитывается. Потому, чтобы от него избавиться нужны радикальные меры — выдрать все до голого бетона, до голых кирпичей! Ну кроме паркета, конечно. Его просто отциклевать.

Об этом я и сказал на следующее утро Марине, приехавшей ровно без пяти минут десять, чем меня немало удивила. Я ожидал, что она опоздает как минимум на полчаса, а то и часа на полтора. Во-первых, женщина. Во-вторых, строитель, работяга. А работяги-строители всегда отличались своеобразным пониманием дисциплины и обязательности: "Я же приехал! Опоздал на час, ну и что?! Проблемы были!". Их никогда не интересовали твои проблемы, твое убитое время — свои-то проблемы ближе к телу!

Вообще, я ненавижу необязательность и никогда не опаздываю. Когда говорят о том, что какие-то обстоятельства помешали человеку прийти вовремя, всегда вспоминаю о том, что писал Экзюпери в своем романе "Ночной полет". Там он описывал свою жизнь, свою работу — когда он, летчик, возил через пустыню Сахару почтовые отправления. Так вот: за опоздания летчиков нещадно штрафовали, не принимая во внимание ни встречный ветер, который затормозил самолет, ни неполадки, вдруг возникшие в движке (тяга упала). И что интересно — опозданий не было! Не-бы-ло!

Откуда в русском народе взялась эта необязательность, этот "пофуизм"? Мне кажется — это чистой воды азиатчина. Восток, как сказал товарищу Сухов — дело тонкое. На Востоке никуда не торопятся, не спешат выполнять свои обещания. Чтобы добиться выполнения договоренностей с восточным человеком, нужно заставить его поклясться на Коране. Аллаха они боятся, наказаний за неисполнение подписанных договоров — нет.

В Афганистане на это дело насмотрелся. Если ты сидишь с афганцем, пьешь чай, ешь, и договариваешься на завтра, на десять утра куда-то вместе поехать, жмешь руку, уверенный, что все будет так, как вы договорились — жестоко ошибаешься. Вы ни о чем не договорились. Ни о том, что он придет к тебе в 10 утра, ни о том, что вы вообще куда-то поедете. Просто человек ты хороший, отказать тебе как-то нехорошо — опять же, чай вместе пили! А вот выполнять договоренности никто не собирается. Иншалла!

Марина совсем не походила на вчерашнюю бой-бабу в рабочем комбинезоне: Джинсы, обтягивающие круглую попу, рубашка с лейблами, импортные (вроде как чешские) кроссовки — попробуй, разгляди в ней работягу! Видимо, хорошо зарабатывает.

В том, что она хорошо зарабатывает, я убедился уже через полчаса, когда мы посчитали примерный объем работ, и Марина назвала цену. Хорошая цена! Для нее. А обычный клиент небось взвыл бы от таких цифр. Известно, что стоимость отделочных работ составляет не менее тридцати процентов от стоимости помещения, которое отделывают. И это без всяких изысков.

Торговаться я не стал, деньги есть, мне главное — качество. О чем я и сообщил Марине. А еще — мне важны сроки. Если они не уложатся в десять дней — сумма уменьшается на двадцать процентов.

Само собой, Марина была недовольна таким обстоятельством, но судя по тому, как достаточно легко пошла на сделку — накрутила она мне цену своих услуг по верхнему пределу. Небось — ждала, что я буду торговаться. Но я не стал. Договорились что плитку, сантехнику и все остальное я куплю сам, без их помощи — написала мне, какие объемы плитки мне будут нужны, а что касается стройматериалов вроде краски, лака и всякого такого — это она возьмет на складе стройуправления. На что ей нужны наличные деньги.

Я без возражений выдал Марине тысячу рублей, и мы расстались довольные друг другом. Пока что меня все устраивало. Бригада приедет завтра, к обеду — привезет стройматериалы и начнет работу.

Не откладывая дела в долгий ящик (сам же подгонял Марину!), рванул в магазин "Березка", собрав все свои валютные ресурсы. В виде сертификатов Внешторгбанка, конечно. Кстати сказать, нужно будет еще в издательство заехать, подписать бумаги на получение сертификатов, вырученных на валюту от продажи моих книг в "братских странах", как сейчас называют всякие польши и чехословакии с германиями. Кусок должен получиться очень даже приличный! Другое дело, что и потратить-то особенно и не на что. Если только дом построить? Где-нибудь в Ялте? Или в Сочи.

Впрочем — Сочи с его гнилыми болотами я не люблю. Жил там некоторое время. Помню, утром встаешь, а на твоей машине слой воды толщиной чуть не в палец — стекает с нее ручьями. Нездоровый климат, болота. Когда-то сюда ссылали декабристов — на каторгу. Жара, кровососы и безумная влажность быстро научила декабристов уму-разуму, только было уже поздно. Померли. И да — лучше в Сибирь, чем вонючие болота в тропической жаре. И вот поди ж ты — курорт! Кто там устроил курорт — ему надо палкой по башке настучать. Даже посмертно.

В уже знакомой "Березке" на Сиреневом бульваре меня встретили как дорогого гостя. Даже сам удивился! Тот же самый милиционер, что встретил меня в первый раз и потребовал показать сертификаты — сейчас ничего не потребовал, а только встал из-за стола, когда меня узнал, и почтительно поздоровался. А я пожал ему руку.

Продавщицы улыбались, а та, что заведовала вы том числе и отделом книг — подбежала и заговорщицким шепотом попросила оставить автограф и на других моих книгах, что сейчас имелись на полках магазина. В прошлый раз книги с автографами (с ее слов!) разлетелись как горячие пирожки. И откуда только узнали, что в магазине есть книги с автографами автора! Половина Москвы прибежала купить эти книги! (опять же — со слов продавщицы).

Я не отказался, только попросил отсрочку, пока не куплю то, что мне нужно. И когда заведующая магазином узнала, что мне нужно (она тоже подошла, ей уже кто-то сообщил), повела меня в святая святых — на склад. В той же "Березке" кроме дефицита был и супердефицит! Так всегда бывало — самое лучше под прилавок, для своих. Система, однако. Казалось бы — чего в "Березке"-то прятать? Тут и так все то, что недоступно простому советскому гражданину! Так нет же — и тут "все животные равны, но некоторые — равнее".

На полках — турецкая плитка. Хорошая, да! Но итальянская-то лучше. На полках — чешский сантехнический фаянс. Но немецкий-то лучше! Пусть и немного дороже, но...

В общем — закупился я по-полной! Еще и лака прикупил импортного на паркет — после циклевки положат, и не в один слой.

Вообще-то я терпеть не могу ходить по магазинам, покупать какую-то плитку и все такое прочее — у меня этим всегда занималась жена, я только лишь платил и доставлял — и жену, и стройматериалы. Но тут...странное дело — у меня проснулся какой-то даже азарт! Ни у кого нет — у меня есть! Не просто дефицит, а супердефицит!

Организовали и доставку — у магазина имелся свой транспорт — два тентованных бортовых "уазика". Один для перевозки моих строительных сокровищ и подрядили. Оформили официально, плюс я сунул водиле пять рублей сертификатами, и четырем грузчикам — тоже по пять.

Пока грузили барахло, я сидел и подписывал книжки, до того наподписывался — аж в глазах зарябило! Ох, никак не привыкну к тому, что надо писать рукой! Отвык. Совсем отвык с этими чертовыми компьютерами! Оставшимися в 2018 году...увы.

Впрочем, я и здесь пишу не руками, а на машинке, на импортной электрической машинке. Она осталась у Зины, но я не стал жадничать и прикупил новую — тут же, в "Березке". Деньги есть, так чего жаться? Тем более что стоит она здесь в три раза дешевле, чем если бы покупал ее в обычном магазине.

Мебель — кухонную и комнатную, всякие там гарнитуры — это после того, как сделают ремонт. Глупо завозить все это барахло, чтобы рабочие потом таскали его из угла в угол.

Я уселся в кабину — показывать дорогу — грузчики в кузов, и мы поехали ко мне на квартиру. Подъехали уже к вечеру, когда на скамейке возле дома как стая ворон расселись старушки, проживающие в этом же подъезде. Я поздоровался, мне вразнобой ответили, и с любопытством воззрились на кузов "уазика", из которого начали выпрыгивать дюжие грузчики.

Кстати, в "Березке" и грузчики были другими. Дефицитными, как и все, что находилось под крышей этого магазина. Дюжие мужики в чистых комбинезонах, от которых ничуть не пахло ни перегаром, ни свежим алкогольным испарением. Чтобы от грузчика не пахло боромотухой? Да это нонсенс! Фантастика!

— Ремонт будете делать? — сладким голосом осведомилась одна из старушек, пошептавшись с товарками. Я как раз спустился из квартиры, проследить, осталось ли что-то в кузове машины. Я так-то людям доверяю, но не надо ставить их в такие условия, когда они волей-неволей будут поставлены перед выбором — попереть плохо лежащее, или пусть совесть будет чиста.

— Ремонт буду делать! — сумрачно ответил я, и едва не добавил: "А с какой целью спрашиваете?" Не стоит портить отношения с этими мегерами. Они могут быть как и хорошими помощниками, так и яростными врагами. Все зависит от того, как поставишь себя перед ними.

— Жалко Капу! — сделала горестную физиономию старуха — конечно, женшчина была карахтерная, на хромой козе к ней не подъедешь — поетесса! Но все равно — жалко. А вы кем ей приходитесь?

— Племянник. Внучатый! — так же спокойно ответил я, и пожав плечами добавил — Все вопросы? Или еще есть?

— А вы женатый? — не унималась старушка — А то у меня племянница — хороша девушка! И не балованная — сама из-под Рязани. Хозяйка — замечательная! Ейный муж прошлой зимой утоп, напился и через реку пошел. Вот потом весной-то и всплыл. А баба хароша!

— Хароша, хароша баба! — подхватили остальные сводницы, и мне вдруг стало смешно — вот же чертовки! Это они свою вдовушку пристраивают! А я-то...чуть в шпионки их не записал. Да, не все такие, как бабки из Зининого дома — бывшие жены ответственных работников. Эти точно попроще и почеловечнее. Наверное.

— Мне жаль, но я женат! — почти не покривил я душой — Жена сейчас...далеко, она беременна. Ребенок у нас будет. Вот отремонтирую квартиру, и привезу.

— А сколь ей годков? Молодая небось? — это первая старушка, глаза которой поблескивали от любопытства — Щас-то все мужики стараются на молоденьких жаницца! Да штоба в два раза моложе!

Кстати, так и не пойму ее говора — точно откуда-то приехала. С севера? С Архангельска? Забавный такой говор. Хотя...там же "окают", а тут "акает". Но то, что приехала, а не коренная москвичка — рупь за сто.

— Пятьдесят лет — легко ответил я, не думая о последствиях. И они последовали.

— Пятьдесят?! Ой-ей! Охо-хонюшки! Да как же она рожать-то будет! В таким-та возрасти?!

Я пожелал всем охающим бабулькам здоровья, и пошел за последним ящиком с плиткой, двигающимся ко входу в подъезд на руках могучих непьющих грузчиков. Уже наверху, в квартире, я осмотрел штабель из драгоценных ящиков и вручил старшему грузчику десять рублей — на всех. Премиальные, так сказать. Тот спокойно и достойно сказал: "Спасибо!", и мы распрощались, довольные друг другом. Они не побили ящики, а я оказался совсем не жадным клиентом. Всегда хорошо, когда люди довольны друг другом и не держат за пазухой камень. У меня есть деньги — так почему не дать заработать другим? От меня не убудет!

За всей суетой — забыл купить чего-нибудь на ужин. Вспомнил уже тогда, когда за окном стало темно и в домах загорелись окна. Идти куда-то ужасно не хотелось, да и куда? Круглосуточных магазинов здесь нет, все гастрономы и просто продуктовые магазины позакрывались — и что делать? Это социализм, деточка, тут отработал свое время — и трава не расти! А если хочешь, чтобы человек работал дольше своего рабочего времени — плати в два раза! Двойной тариф! И будет тебе счастье.

В ресторан пойти? В принципе, можно...вот только тащиться куда-то душа не лежит. Хотя...до станции метро — пять минут хорошего ходу. Потом в центр, и уж наверное где-нибудь в "Праге" или "Арагви" приютят и накормят голодного писателя! Все-таки надо было позаботиться заранее — вот купил бы в "Березке" палку колбасы, да каких-нибудь консервированных болгарских перцев — и не надо было бы тащиться в ночь-полночь, чтобы съесть котлетку с картошкой пюре!

При мыслях о картошке и котлетке, у меня началось такое бурное слюноотделение, что я все-так и не выдержал, натянул ботинки и решительно шагнул к двери, подцепив по дороге свою шикарную джинсовую куртку. Ночью в мае все-таки еще холодновато, а я придерживаюсь той истины, что лучше вспотеть, чем замерзнуть.

До метро дошел быстро, даже слегка разогрелся. Спустился, вошел в подошедший поезд и уселся в уголке, глядя в темное стекло на противоположной стороне вагона.

Грустно как-то. Честно сказать, настроение не очень хорошее. Один, в чужом — пока чужом! — городе, голодный, усталый, а впереди неизвестность. Нет, не сейчас неизвестность — сейчас я закажу вкусной еды. И попрошу еще и с собой упаковать — на завтрак. Чего стесняться? Деньги-то есть. Тут за десятку можно поесть от пуза, это тебе не 2018 год. И качество совсем другое. Здесь за обман клиентов сажают. ГОСТ, однако. Одно из достоинств советского времени — если уж что-то производят, то отступления от ГОСТа считается преступлением. Чем-то напоминает Белоруссию моего времени, когда белорусский Батька дрючит производителей так, что они и помыслить боятся сделать заведомую каку. Не то что российские производители колбасы из сисек-писек.

Ну да, я слегка идеализирую и советское время, и Батькину деятельность, но по большей части все так и есть. Я когда деньги имелись, с пенсии покупал нам домой белорусской колбасы — сыровяленой, или сырокопченой. Дорогая, сволочь, но ее хоть ешь, и радуешься! Со свежим лавашом из пекарни на конечной остановке автобусов, наделать бутербродиков, и...ммм!

Опять слюни потекли. Мда! Проголодался, как молодой! Когда тебе за сорок, ты уже не так остро чувствуешь голод. Это в юности, когда идешь с рыбалки и в садке десяток окуньков и плотвичек — ты готов сожрать целого быка. Внутри у тебя все трясется от голода, и ноги сами собой ускоряются, пока не переходят на бег — домой! Скорее! Жрать! Жрать!

А когда ты взрослый мужик, видавший виды и побитый жизнью, все уже не так ярко и радикально. Ну да — хочется поесть. Но можно и потерпеть — час, два, три....пять часов. Потом сел, аккуратно, контролируя каждую съеденную калорию (растолстеешь же!) поел, и тут же захотел спать. Прикорнуть после обеда — святое дело! И ученые советуют — раздельный сон! Разбиваешь свой сон на часы — шесть часов ночью, пару часов днем — после обеда и вечером, и это полезнее для организма, чем едины ночной восьмичасовой сон. Хорошая теория! И кто мы, чтобы протестовать против выводов умных ученых? Спать!

Мне кажется, что ближе к пятидесяти процессы в организме затормаживаются. Потому и не чувствуется такого сильного голода. Это у молодого организма все обновляется, растет, бурно и яростно — как трава после хорошего дождя на солнечной грядке. А мы, пятидесятилетние, уже тихонько увядаем. Мы застыли в безвременьи, и ждем, когда же начнем спускаться вниз. Мы еще сильны, реакция — быстрее чем у многих молодых, но организм ЗНАЕТ, что это вершина, и дальше нам только вниз.

Упадочные мысли, я знаю. Я же говорю — депрессуха, упадок настроения и всякое такое. И кстати сказать — мне ли депрессовать? Сколько людей в мире обижены судьбой! Инвалиды, умирающие раковые больные, нищие, которые копаются в помойках в надежде найти пропитание. А я — успешный писатель, можно сказать, по советским меркам — богатый человек! Который едет в ресторан чтобы поужинать. И какого черта я ною?!

И что касается организма — моего организма — с ним происходит странная вещь. Я молодею. Я на самом деле молодею! У меня почернели практически седые волосы (я седеть начал уже с тридцати лет). Мой организм работает так, как работал в лучшие мои годы, на пике формы — лет в двадцать пять, или тридцать. Я сбросил лишний вес, и меня теперь можно было бы выставить рекламой какого-нибудь тренажерного зала — мышцы, мышцы, мышцы! И даже старые раны перестали ныть перед дождем! Я ведь метеозависимый человек — как перемена погоды, так черт подери — начинается! Голова много раз ушибленная болит, раны, переломы ноют. Хоть напивайся, чтобы ничего не болело!

Кто-то сказал: "Если ты после пятидесяти просыпаешься, и у тебя ничего не болит — значит, ты умер". У меня это началось гораздо раньше, я еще и до пятидесяти дожить не успел. Жизнь у меня была такая...бурная! Слишком бурная для одного человека.

Вышел из метро в центре, на Арбате. Куда пойти? В "Прагу"? Или в "Арагви"? А может в ресторан "Арбат"? Его не так давно открыли, и у него очень большой зал. Типа — рекорд такой, две тысячи мест. А что, наверное в него и пойду. Уж точно место найдется! А то придешь, а в ресторане-то и мест нет. Советские граждане же такие бедные...в ресторан хрен попадешь! Это как в 2018 году — все плачут, что совсем обнищали, денег нет. Но однако на улицах хрен протолкнешься от машин, а все кафе и рестораны забиты посетителями. Это вот как так? Для меня лично — загадка.

Или как с врачами дело обстоит — очень низкие оклады, врачи все время стенают, рассказывая, как трудно живется с такими окладами. Но однако ездят на приличных иномарках, и как минимум раз в год ездят на заграничный курорт. Да не один раз в год. Как умудряются так экономить, чтобы купить новую квартиру? Я вот на свою пенсию в двадцать тысяч едва-едва концы с концами свожу. А тут — кудесники экономии на 12 тысяч оклада!

Много в жизни загадок, точно. Простым умом не разгадать! Шибко надо подумать, чтобы догадаться!

Да, зал впечатлял! Это какое-то футбольное поле, а не зал! И обслуживают неплохо. Без хамства и подобострастия — тут же метрдотель провел меня к свободному столику, официант мгновенно подал меню, я посидел, читая перечень блюд и усмехаясь ценам. Уж больно странно выглядели цены в советских рублях. Борщ — рубль. Бифштекс с яйцом — рубль пятнадцать копеек. И это в ресторане высшего разряда! Смешно, правда.

— Скажите, а виски у вас есть? — внезапно спросил у у официантки, подошедшей принять заказ.

— Виски? — слегка удивилась она — Есть, вот, в меню. Вам какой?

Я сам не знал — почему заказал виски. Я же не пью уже давно, и тут вдруг...накопилось, что ли. Усталость, нервная перегрузка... От ста грамм виски ничего не будет, что для меня — сто грамм? А нервы успокоятся. Как лекарство.

Борщ, два бифштекса с картошкой пюре, салатик из свежей капусты (ну люблю я его, чего уж!). Два чая с лимоном — зеленый чай! Только зеленый! Пару бутербродов с осетриной и пару с черной икрой — виски-то надо закусить? С собой — пирожки с капустой, с мясом, с яблоками, бутерброды с колбасой (вот чего я в "Березке" колбасы не купил, болван!), ромовых бабок пять штук (Люблю! Чтобы сочные!). Ну и хватит. Завтра чего-нибудь в магазине накуплю, благо что это Москва, и купить тут есть чего. Не Саратов же.

Залпом выпил виски, закусил бутербродом с черной икрой. Надо признать — хорошо пошло! Как огонь в желудок пролился. Потеплело, и настроение чуть-чуть улучшилось. Вроде как стало отпускать. Хорошо!

— Мужчина, извините, вам компания не нужна?

Выныриваю из теплого тумана безмыслия и неги, вижу рядом со столиком двух девиц — микроплатья, сетчатые чулки, боевой раскрас — это не девки, а пародия на проституток! Ну надо же так глупо и вульгарно себя раскрашивать! На кого расчет? На "гостей из солнечного Азербайджана"? Ну так и идите к ним, кошелки!

— Нет. Отвалите!

— Грубиян! Хам! — хором, потом топот каблучков.

Сижу, раздумываю — а может еще сто грамм виски? Ну а чего такого? Мне как слону дробина! Что случится, если я выпью двести граммов? На новый год с Зиной бокал шампанского пил — ничего не случилось! А сейчас чего? Будто заклятие на меня наложили — выпьешь — и беда случится! Глупости это все!

Подзываю официанта, заказываю еще сто грамм. Как раз приносят борщ, и я начинаю наслаждаться горячим, остро пахнущим перцем хлебовом. Люблю борщ! Красный, свекольный, сладкий, из свежей капусты! И чтобы посредине чашки — пятно белой, сладкой сметаны. Разве что-то сравниться с борщом?! Если только домашние пельмени...

Под борщ — еще сто грамм виски. Под горячее — дело святое! Водка противна, а вот виски неплохо идет. Есть в нем что-то такое...природное. Деревом отдает, угольками. А водка просто разбавленный спирт! Коньяк тоже не люблю — сладкий какой-то, неприятный. Вино — сухое, или полусладкое — ничего идет, но мне надо его много выпить, чтобы в голове что-то было. Для меня оно — как компот. Или квас.

Кстати сказать — надо сказать официанту, чтобы с собой положили газировки. Ну или квасу — есть же у них квас. У меня в квартире даже чая нет. Или есть? Но даже если есть — это все от старушки осталось, что там за чай — непонятно. Опилки какие-нибудь...

Кстати, старушка шептала мне, чтобы я коробку прибрал, что в крупах и сахаре спрятана. Хорошо, что вспомнил — как домой приеду, надо посмотреть, что там за коробка. Безделушки ее, не иначе — сережки кольца. Какая бы ни была пролетарская поэтесса, а все-таки женщина, и как любая женщина вероятно любила украшать себя всякой мишурой. Я этого не понимаю, но и не порицаю. Нравится — да ради бога! Носи! У Зины тоже полно всяких побрякушек, я даже не смотрел — каких. Муж ей покупал. Говорила — очень дорогие есть побрякушки, и если нам, мол, туго придется — можно продать, и очень выгодно.

Из-за стола вышел тяжелый, объевшийся, как давно не жравший удав, проглотивший капибару. На чай оставил пятерку — вполне нормальные чаевые. Официант благодарил, и видно, что искренне. Кстати — все еще плаваю в здешних ценах. Норовлю оставить чаевые едва ли не как в своем времени. Интересно, как бы вытянулась физиономия официанта, если бы я оставил ему на чай пятьдесят или сто рублей? При обычной для этого времени зарплате в сто пятьдесят рублей в месяц.

Вообще, если разобраться — цены в ресторане очень даже кусаются. Чтобы человеку с зарплатой в сто пятьдесят рублей поужинать в ресторане...это фантастика. Нет — поужинать-то можно, вот только потом как жить? Одеваться, обуваться и всякое такое? Ресторан не для простых советских граждан, коих в стране большинство, он для той прослойки, которая очень хорошо зарабатывает. Для номенклатуры, для всяких артистов и музыкантов с певцами. Ну и для писателей — богатеньких, как я.

Дотащился до станции метро по пустынной, с редкими прохожими улице. Поздно уже. И не заметил, как время подкралось к полуночи. Вроде только что вошел в ресторан, и...почему-то там время летит быстро — пока ждешь заказа, пока съешь. В ресторане ешь не так, как где-нибудь в палатке под Хасавюртом — скорей, скорей, вдруг сейчас вызовут, останешься голодным! Ножом, из грубо вспоротой банки! Черствым хлебом в теплую, пахучую жижицу в банке! Разогреть нет времени, так, на холодную... В ресторане — смакуешь еду, наслаждаешься каждым кусочком. Ресторан — это спектакль кулинарии. Это театр еды. И спешка здесь неуместна. Опять же — "за что уплочено, должно быть проглочено!" — и ты втискиваешь в себя заказанное, даже если понимаешь, что можно было и бросить — хватит обжираться!

Переместился на Замоскворецкую линию, сел в вагон — почти пустой, кроме меня два человека. Уселся в угол, положил рядом пакет с моим завтрашним завтраком — обычных пакетов-маечек здесь нет, но есть фирменные картонные пакеты из ресторана, вполне себе удобные. Туда мне все и сложили, честно заслужив свои чаевые.

После обеда или ужина меня всегда тянет в сон — ну вот такая особенность организма! Хоть десять минут, да поспать! А тут еще и двести грамм виски...в голове мутное тепло...хорошо! Уютно, даже в вагоне метро! Ехать не так уж далеко, но и не близко. Греха не будет, если десять минут придавлю храпака.

В общем, свою станцию я благополучно прое...хмм...пропустил. Очнулся, когда чья-то рука бесцеремонно ухватила меня за воротник и встряхнула — ощутимо ударив по скуле. Открывая глаза, на автомате я уцепил эту самую руку и сжав у запястья, взял ее на излом, опуская противника к полу. И только тогда заметил, что держу на болевом приеме милиционера!

— Сука! Он мне чуть руку не сломал! Ах ты мразь! Пьянь е...я! Тварь!

Я отпустил руку мента, милиционер вскочил и потянул из-за пояса дубинку, но я тут же примирительно поднял руки вверх, как сдающийся фриц:

— Эй, эй, парни! Вы чего? Я думал вор какой-то ко мне лезет! Извините, что так вышло! Искренне приношу свои извинения!

— Извинения он приносит! ...твою мать! — процедил мент, потирая руку — Встал и пошел, пьянь! В пикет! Там разберемся, какие ты там приносишь извинения!

Мне очень не понравилось, что милиционер матерится, как портовый грузчик, но чего не бывает? Мало ли...я тоже не промах — могу так отматерить, что уши в трубочку свернутся. В армии без этого нельзя, армия на мате держится и матом погоняет. Но...все таки — милиционер же. Скромнее надо быть. Культурнее. Читал, что в семидесятые в менты набрали много "лимиты" из глухих провинций (к двухтысячным они уже станут "коренными москвичами" и будут задирать нос: "Мы, москвичи!").

Вели меня довольно-таки мирно, даже наручники не надели. Может потому, что у них не было наручников? Не били. Только тот, что вел меня держа под правую руку, ткнул один раз кулаком в спину — ощутимо, но не критично. Неприятно, конечно. Маститого писателя ведут как какого-то гопника!

Привели меня в "пикет", что прямо на станции. Название "пикета" я не разглядел, не успел — меня впихнули внутрь, и я чуть не упал, споткнувшись о стоявший у выхода стул.

— О! Это что еще за чудо? — слегка гнусаво спросил парень с лейтенантскими погонами, сидевший за столом в углу. Стол перед ним был грязен — крошки, надкусанные куски хлеба, шкурки от кусков колбасы. А еще — перед ним стояли стакан и пустая бутылка из-под водки.

Черт, да он же в дупель пьяный! — тут же проскочила в голове мысль, и все встало на свои места. Те менты, что меня задержали тоже были нетрезвыми — неестественно блестевшие глаза, речь, пересыпанная нецензурной бранью.

Я напрягся, ожидая самого худшего. А еще — у меня возникло чувство дежавю. Было! Уже было! Нет — будет. Позже, и не на этой станции. Но такова Система. Система, которую развил Щелоков.

Кое-кто говорит, что Щелоков ничего себе не брал, ничего особого из благ не имел, и вообще был порядочным человеком. Только вот откуда в милиции, которую он возглавлял 16 (!!!) лет взялась повальная преступность, круговая порука, укрывательство преступлений сотрудников и полная безнаказанность?! Можно ничего себе не брать, но поставить дело так, что...лучше бы "брал". Но только чтобы подчиненные работали, как положено, а не грабили людей, которых должны защищать! Поднимать престиж милиции фильмами, сериалами — это, конечно, замечательно. Только вот какой милиции? ЭТОЙ?! Престиж этого пьяного мента, который не стесняется в рабочее время пить водку, и даже не скрывает своего поведения от чужих людей? Безнаказанность, вот как это называется. Абсолютная безнаказанность!

— Прошу сообщить мне причину задержания, и предъявить ваше удостоверение.

Я постарался, чтобы голос мой был как можно более холоден — может это проймет? Решат, что задержанный какая-то "шишка" и побоятся?

— Сообщаю! — радостно ухмыльнулся сопровождавший, тот, кого я уцепил за руку — ты находился в нетрезвом виде в общественном месте! А еще — напал на милиционера при исполнении! Удостоверение ему! Козел! Может еще сберкнижку показать?

— Вы его обыскали? — лейтенант довольно осклабился — а может у него нож есть! Или вообще, это какой-то шпион! Американский!

В углу комнаты захохотал сержант — такой же расхристанный, в одной расстегнутой рубашке и с форменным галстуком, висящим только на заколке:

— Американский шпион! Ну ты даешь, Вась! Шпион! Обыск шпиону!

Меня обыскали — гогоча и матерясь вытащили из внутреннего кармана бумажник. Лейтенант заглянул в него, присвистнул:

— Ух ты! Жирный клоп! Гля! Сотни две, не меньше! Не успел пропить, да? А чего в пакете? Ооо! Пирожки! И колбаска! Пацаны, обожаю пирожки!

Мой завтрашний завтрак вывалили на грязный стол, лейтенант запихал себе в рот пирожок и откусил. Потом открыл мою бутылку "Боржоми" и выдул сразу половину.

— Ааа...ништяк! У меня такой сушняк был! Ништяаак! Ну чо уставился, козел? Нельзя в нетрезвом виде в общественном месте! Штраф будет! Вот все твое лавэ на штраф и уйдет! Понял, козлина?

— Я не козлина. И я не понял — медленно, с расстановкой ответил я.

На меня накатило. В висках стучало, глаза закрывала розовая пелена. После контузии у меня бывает. Но редко. Так ненавидеть — я давно никого не ненавидел. В последний раз это были "духи", которых я увидел на взятой у пленного пленке. Там нашим парням резали головы. И резал один из тех, кто был заснят на пленке.

Мы вырезали их всех. Ножами. Никого не оставили в живых. И договорились молчать. Но потом кто-то все-таки проболтался, видать по-пьянке, и нас таскали на допрос особисты. Но бесполезно — ничего не доказали. Иначе бы могли и срок навесить — пленные же, нельзя! А им — можно?!

— Чо ты не понял?! Чо не понял?! Объясни ему, Петруха!

Тут же последовал удар в поддых. Я ожидал этого, успел сконцентрироваться и принял удар прессом. Мышцы заныли, но это лучше, чем если бы пришло по печени. По печени — это очень больно и опасно. Можно и умереть.

— Вы ответите! — вырвалось у меня, и глаза лейтенанта широко раскрылись, лицо исказилось, будто я сказал о нем какую-то гадость.

— Я отвечу?! Да ни х... я не отвечу! Козел ты душной! Щас договоришься, на рельсах потом найдут! Разрезанного поездом! И х... кто докажет! Не ты первый, не ты последний!

Лейтентант шагнул ко мне и нанес удар в пах. Вернее — хотел нанести его, но я поставил блок, ухватил его за ногу, с подшагом поднял ногу на сгибе локтя, вывел противника из равновесия, приподнял и со всего размаха воткнул шеей в пол, почти вертикально. Даже добивать было не нужно — хрустнуло, и лейтенант остался лежать на полу, мелко подергиваясь в последних судорогах уходящей жизни. Шея его неестественно повернута, а мертвые глаза смотрят куда-то в сторону, в покрытую потеками и царапинами стену.

Тишина продержалась секунду. Абсолютно автоматически я шагнул к одному из своих конвоиров, и одним движением свернул ему шею. Второго повалил ударом в переносицу. Третий бросился бежать к двери, но не успел — подножка, он падает на пол, я прыгаю на ему спину, хватаю за голову и ломаю шею. Четыре!

Один в углу. Уже достал пистолет! Бегу, молясь, чтобы этот гад промахнулся и понимаю, что не успею, что сейчас последует выстрел!

Щелк! Щелк!

Ах ты ж сука! С разбегу вбиваю противника в стену, и потом, обмякшему, сворачиваю шею. Семь бед — один ответ! Одного завалил — свидетелей точно надо убирать.

Беру пистолет из руки покойника, проверяю — ага, точно! Надо патрон в патроннике держать, сука! Не привык, да? Все алкашей грабим? С оружием-то не умеем обращаться! И слава богу. Будь на его месте такой, как я — тут же бы мне и конец.

Дежавю. Точно — дежавю! Только конец истории другой, совсем другой!

Забрал деньги, бумажник. Собрал в пакет свои продукты. Нет, не затем, чтобы их есть — брезгую, после того, как они валялись на грязном столе. Просто потому, что это наводка для сыщиков.

Вытер пистолет, который брал в руки, подумал — чего мог коснуться, пришел к выводу — ни к чему не прикасался. Хотя...вроде как за спинку стула схватился чтобы не упасть. На всякий случай — вытер спинку тряпкой, которую взял со стола.

Этой же тряпкой открыл дверь "пикета", нажав на дверную ручку, прислушался — тихо, ночь. Никого! Представляю, что они здесь творили, и скорее всего — давно!

Проверил, есть ли живые. Второй, которому я разбил переносицу — вроде как был еще жив. Скрутил шею и ему. Теперь — гарантированно мертв.

Поднял воротник куртки, прикрыв подбородок — чтобы если кто-то увидит — потом не опознали, и пошел к поездам. Они еще ходили. Я прыгнул в последний вагон, затаился в углу. Согнулся, пряча лицо в руках, так и ехал до самой станции "Динамо".

На выходе на меня никто не обратил внимание — всем было не до меня. Ну идет какой-то запоздавший мужик — наверное с вечерней смены — ну и пусть себе идет. Лицо я наклонил к полу, особо и не разглядишь. Ну а на улице уже темно — главное, не попасть под свет от фонаря. И слава богу — видеокамер в этом времени пока нет. Впрочем — в метро нет, и в ментовке нет. Где-то может и есть? Мне это не известно.

Но все прошло нормально. Открыл дверь в квартиру, сбросил ботинки и свалился на диван. Дошел! Вот тебе сходил, понимаешь ли, поужинал...до сих пор поджилки трясутся — отходняк! Адреналиновый откат. Вот сейчас как раз бы и хряпнуть спиртяги!

Но ша! Хватит! Нахряпался уже. Пять трупов. Вряд ли, конечно, на меня выйдут, но...на душе препогано! Все у меня не слава богу...вечно во что-то вляпываюсь. Судьба видать такая!

Глава 2

Проснулся в девять часов утра, как по звонку будильника. То есть — в восемь часов по моему провинциальному времени. Московское от нашего времени отличается на час — почему, зачем — не знаю. Смысл в этом какой? Чтобы провинциалы на час раньше работать начинали? Нет бы привести все к одному знаменателю...

Спал я одетым — как упал на диван, так утром и поднялся — кряхтя, хватаясь за голову, будто собираясь узнать — на месте ли она. Но кстати, против ожидания — вчерашняя выпивка никак на мне не сказалась, хотя после очень длительного перерыва в употреблении спиртного я после такой порции виски должен был просто умирать с похмелья. Ну...мне так кажется. Абстинентный синдром, однако!

Стянул с себя пропотевшие тряпки — рубаху, джинсы, все остальное, и побрел в ванную. Быстренько принял душ, надел чистое белье, сунул ноги в тапочки и побрел на кухню. Есть не хотелось, да и нечего — все, что взял в ресторане, выбросил в урну, выйдя из станции метро. Жаль, конечно, но эту еду опоганили грязные руки моральных уродов. Не смог бы себя заставить съесть хоть кусочек. Да плевать — успею сбегать в гастроном, что по дороге к станции метро.

Шел на кухню совсем за другим — вспомнил с утра, что обещал себе посмотреть заветную коробку покойной бабульки-поэтессы. Я ведь теперь ее наследник, так что...

Поиски коробки заняли у меня минут десять, мешки с мукой и крупой занимали все нутро кухонного серванта (или как он там называется?), так что пришлось попотеть, чтобы найти искомое. Когда все-таки нашел (в мешке с гречкой, черт подери!), удивился тяжести коробушки тридцать на двадцать сантиметров размером. Глубиной она сантиметров десять, а на жестяной крышке нарисована дебелая купчиха и написано что-то вроде "Печенье к чаю..." и дальше неразборчиво. Дореволюционная коробка, это ясно. "Умели делать вещи в 14-м году".

Коробка крепко, в несколько рядов перехвачена прочной бечевкой, так что пришлось мне эту самую бечевку разрезать — узлы затянуты наглухо. Нож тупой, пилил довольно-таки долго, веревка будто окостенела. Но в конце концов она сдалась, я уцепился за крышку, открыл ее, и...

Точно, цацки. Стекляшки, но красивые. Звезда на голубой муаровой ленте, над ней что-то вроде короны Российской империи, а в центре желтое изображение распятого человека. Христа?

И тут у меня в голове будто щелкнуло! И я не просто оторопел — назвать это оторопью нельзя! Я ОХРЕНЕЛ! Я видел эту звезду! Видел! Любой, кто хоть мало-мальски интересуется стариной, хотя бы раз встречал изображения царских орденов. Так вот — это был Бриллиантовый знак Святого апостола Андрея Первозванного! На муаровой голубой ленте!

Нет, этого не может быть! Не может! У какой-то там старушки, поэтессы, последний хрен без соли доедающей — и такой орден!

И я помню, сколько он стоит. Помню! Однажды я лазил по сети, и смотрел — самые дорогие монеты, самые дорогие ордена. Я ведь несколько лет занимался кладоискательством — чисто для души, но все-таки в надежде найти Его: Клад! И вот он, Клад! Да не Клад, а КЛАДИЩЕ! Такой орден был продан на Сотбис за пять с половиной миллионов долларов! Пять с половиной миллионов...вот же черт... Если бы этот орден да ТУДА, в 2018 год...это вилла на Корфу, это яхта, это безбедная жизнь до самой смерти! И детям останется, и внукам! Живи, и радуйся!

Меня даже пот прошиб, и очнулся я только минут через десять — вспотевший, хоть и сидел в трусах под открытой форточкой, полный дурацких мыслей — например о том, как бы я продавал этот орден в своем времени, и кто бы мне дал эти пять с половиной лямов. И дали бы вообще, или догнали бы, и еще добавили. У нас это быстро — прознает кто-то особо завистливый о привалившем богатстве, и обязательно попытается нагадить. Или отнять привалившее богатство, или заявить куда надо — мол, клад нашел и не спешит его отдавать. Изымут, а потом и доказывай, что не верблюд — как сделали с людьми, которые купили дом, и нашли в нем двести с лишним золотых монет царской чеканки. Я не знаю, по какой такой причине они вместо того, чтобы нормально продать этот клад решили его сдать государству — но они сдали, рассчитывая на два миллиона рублей награды, то есть половину стоимости клада. И...все. Клад оценили, описали, отправили в Минфин...вот только когда открыли посылку, там вместо золота оказались ржавые гаечные ключи. И плакали два миллиона — нет золота, нет денег!

В общем — абсолютно бессовестно людей обворовали. И теперь они судятся, надеясь выбить из государства свои деньги. Кто украл золото, кто подложил вместо него железяки — менты только руками разводят: "Не знаем! А может и не было никакого золота?!" Бесстыдство, конечно. Эти же менты явно при делах. Но попробуй, докажи!

Впрочем, люди за пятьдесят лет мало изменились. И наверное — на тысячи, или даже сотни тысяч лет. Я не религиозный человек, но кое-что можно объяснить только единым созданием мира — например, поведение людей. Оно ОДИНАКОВО во все времена. Зависть, злоба, желание нагадить ближнему только потому, что он более удачлив, более богат — было, есть, и будет всегда.

С юности помню: одна семья выиграла по облигациям займа двадцать тысяч рублей. Не такая уж и великая сумма, но... После того, как о них написали в газете, мол, семья Пупкиных выиграла такую-то сумму — играйте, и вы тоже выиграете, у этих самых Пупкиных вдруг объявилась масса родственников и друзей, которым совершенно необходимы деньги. Просто вопрос жизни и смерти, как необходимы! А когда Пупкины отправили их подальше... Они жили в полуподвальной квартире, окна которой выходили в приямок, на тротуар. Им посреди ночи в окно закатили огромную каменюку, как минимум на полтонны весом (и не поленились!). Мол, нечего жадничать. Так что я и насчет людей этого времени тоже не обольщаюсь. Всякие были люди. Вспомнить только вчерашнюю банду ментов...

В голову стукнуло: а может подделка?! Ну так, бижутерия на тему? Взял орден в руку, подошел к окну, приставил к стеклу "стекляшками"...хрр! На стекле осталась жирная черта! Бриллианты. Черт подери, бриллианты!

Вернулся к коробке, взял ее, положил на кухонный стол. Орден почтительно отложил на тряпочку. Один из тысячи. Их было сделано всего тысяча! И все оставшиеся в живых едва ли не наперечет.

Так...а это что?! Еще звезда! Другая...щелк! Мозг выдает информацию: Большой крест, или Звезда Великомученицы Екатерины. Больше миллиона долларов стоимостью! В 2008 году на аукционе ушла за такую цену! О-чу-меть!

Отложил. Потянулся за медальоном на красной ленте — на ленте надпись, крест-накрест: "За любовь и отечество". Еще один орден Екатерины — "Малый крест"! Тоже около лимона баксов.

Я сидел около часа, выкладывая из коробки сокровища, и осматривая их со всех сторон. Бросилась в глаза изумительная сохранность драгоценностей — большинство из них были завернуты в пергаментную бумагу, или просто в кусочки холста. Здесь были и георгиевские кресты первой и второй степени в золоте, и "Станиславы", и "Анны" — потрясающие, невероятные даже для человека будущего сокровища! А уж для советского гражданина — это запредельно.

Хотя...вот куда он, этот человек будущего, сунется с такими сокровищами? Может разгадка — почему бабулька ими не воспользовалась — лежит именно в этой плоскости? К примеру, я — не имеющий здесь никаких контактов, никаких связей — иду в комиссионный и предлагаю купить Бриллиантовую звезду. И что дальше будет?

Во-первых, скорее всего меня попытаются просто грохнуть.

Во-вторых, если увидят, что сделать это непросто — договорятся с ментами, и...звезду отберут, а меня опять же — грохнут. Только в камере. Или при попытке к бегству. Потому что деньги настолько великие, что никто и не задумается прежде, чем спустить курок.

Даже в нашем времени я бы задумался — а как продать такую вещь, и не продешевить? Просто продать, за копейки — легко. Миллион, два — запросто. Рублей. Но пять миллионов долларов?! Если только контрабандой вывезти за границу и там уже продать? Только вот чревато...

Интересно, а здесь обыскивают тех, кто отправляется за границу? А что если прихватить с собой пару орденов, и пристроить там на аукцион? Был бы у меня тогда некий матрасик, кучка соломы — на случай падения с высоты. Вдруг меня здесь прижмут, и мне понадобится бежать — на что тогда жить? А вот тогда и будет мне страховой фонд!

На самом дне шкатулки лежали николаевские империалы — пятьдесят штук (я пересчитал). Тоже очень недешевая монета — каждая, в зависимости от сохрана, может стоить больше ста тысяч долларов. Редкость по каталогу — четыре "R". Опять же — стоить в будущем. Сейчас, наверное, дешевле. Сейчас их пускают на золотые зубы. Это в будущем людям стремно вставлять себе полон рот золотых зубов, здесь — обтачивают здоровые зубы, чтобы поставить золотые коронки. Особенно кавказцы и цыгане.

Странно это все. Нет, не то — откуда взялись эти сокровища. В революцию и не то бывало. Похоже, что грабанули революционные массы какую-то сокровищницу, вот и прилипли к рукам некоторые ценности. Как старушка их сумела сохранить, вот что странно. Не потратила — даже в войну, когда все голодали. Не потратила после войны, когда уже все наладилось, но денег не особо хватало — все-таки поэтессы не очень-то богатые особы литературного мира. В музей не отдала. Просто закопала в гречку, и...что она с ними делала? Вынимала, разглядывала? Может, примеряла? Или просто любовалась красотой драгоценных изделий? Теперь уже не узнаешь. Лежит она в могиле, тихая и спокойная, а ты теперь думай — нафига такое сокровище, и что с ним со всем мне сейчас делать!

К месту, или нет — вспомнился драгоценный камень, который граф Монте-Кристо подарил подлецу-трактирщику. Тот спятил, убил ювелира по наущению своей подлой женушки, и нормально пошел на каторгу, как и полагается подлецам и предателям.

Я не подлец, и не предатель, но...лучше бы не находил этого сокровища. Потому что не знаю, что с ним делать, и как теперь жить. Будет висеть надо мной это сокровище как какое-то проклятие, буду беспокоиться, что его украдут, буду думать, как сбыть эти проклятые побрякушки, и...все такое прочее. А оно мне надо?

В музей отдать? Ага, щас прям! Чтобы бросили в запасники, а потом втихую уперли? Знаю, как делаются такие дела! Я лучше в реку выкину, чем отдам на растерзание музейным стервятникам. Насмотрелся в свое время, как растаскивали музейные фонды — особенно в девяностые годы. Краеведческий музей едва ли не наполовину растащили, посмотреть не на что. Позорище!

Аккуратно упаковал сокровища, сложил примерно так, как они и лежали. Обмотал шнуром, чтобы крышка не открылась, затянул. Хорошо, что крупы и муку не раздал соседям! А ведь хотел! Хорошо, что вспомнил про горячечный шепот старушки: "Там в ящике серванта, на ухне, в крупе...коробка! Все тебе! Делай с ней все, что хочешь! Я долго хранила, сама не решилась! А ты сможешь! Пусть тебе впрок будет!"

Я и помыслить не мог, что здесь лежит ТАКОЕ. Даже близко помыслить не мог!

Ушел в комнату, лег на диван, закинул руки за голову и замер, раздумывая над ситуацией. Как там сказано у Ильфа и Петрова? "В сторожке плавал бриллиантовый дым". Вот и у меня перед глазами — ордена, золото, бриллианты, серебро, платина... тяжкое испытание для нищеброда. Ну да, я нищеброд — а кто же еще? Это сейчас немного разбогател на своих книжках, деньги завелись. А раньше? От зарплаты до зарплаты! Никаких тебе дорогих машин, никаких Багамов и Корфу! Скромный домик, скромная, хотя и добротная еда, скромные одежда и обувь. В общем — как все. Как весь народ. И вдруг... Вот так, наверное сходят с ума нувориши, обезумев от павших на них шальных денег. Начинают гулять, выпивать, и в конце концов прогаживают все, что у них есть, плюс обретают долги. Если только за ум не берутся...

Я пару раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом, и решил, что буду справляться с проблемами по мере их поступления. И внезапно упавшее на меня сокровище не такая уж и большая проблема. И кстати — не такие уж и гигантские деньги. Вот если бы это было миллионов сто долларов — тогда, да! А так...миллионов на десять? Пятнадцать? Копейки! Хе хе хе...наглец, ага! Копейки ему пятнадцать лямов "зеленых"!

Развеселившись, слез с дивана и начал одеваться. Скоро рабочие придут, так не в трусах же их встречать. Достал из чемодана свежие штаны, рубашку (слегка помятая, но сойдет), носки, и скоро был уже готов к встрече бригады. Несвежую одежду сложил в мешок — потом постираю. Вечером, когда уйдут работяги. Кстати, вот еще вопрос — где мне обитать, пока тут идет ремонт? Работать в строительном бедламе совершенно невозможно. Если только на кухню переселиться? Дверь закрыть, и пусть себе бесчинствуют в комнате? Заодно и сокровища под присмотром. Но пока надо сходить в издательство, уладить дела.

Бригада появилась ровно в двенадцать часов дня. Четверо мужчин и две женщины — не считая бригадирши. Все трезвые, ни от кого не пахнет алкоголем, в руках объемистые сумки — вероятно инструменты и спецодежда.

— А вот и мы! — радостно известила меня нарядная как для гулянья бригадирша, выступая перед своим боевым отрядом — мы готовы приступить!

Я заверил, что очень счастлив этому обстоятельству, известил, что купил плитку и все необходимое — что хотел выбрать сам — и процесс пошел. Через пятнадцать минут вся бригада была одета в рабочие комбинезоны, через полчаса — в ванной стучали молотки, сбивая старую плитку и штукатурку, а в комнате скрипели по полу ножки старого дивана, постанывавшего от предчувствия своей скорой гибели.

Ненавижу ремонт! И без него нельзя, и выносить его просто невозможно! Самое лучшее — это на время ремонта куда-нибудь свалить, приехав только тогда, когда все уже завершено. Может снять на это время квартиру? Только вот как быть с драгоценной коробкой? Вдруг рабочие из любопытства начнут лазить по ящикам? Ну мало ли как оно бывает...ну просто любопытно стало, да и все тут! Хотя ведь можно драгоценности и с собой забрать...

Эх, вот не было печали, а?! И зачем они мне?! Я и без них хорошо жил! Денег хватает, перспектива отличная — на кой черт мне еще и это бремя?! Разбазарить, пустить по ветру оставленные мне сокровища было бы просто неуважительно по отношению к покойнице, завещавшей коробку. Но и целыми днями думать — как бы уберечь ее от воров, как бы не потерять, как бы кто не узнал о сокровище — это безумие какое-то! И в музей я их точно не отдам. Во-первых, это не такие уж и музейные раритеты. Они ценны для коллекционеров, а вот для музеев — копейки, да и только. Не интересны они им. Опять же — а где гарантия, что те же музейные работники и просто сильные мира сего не тиснут эти сокровища из запасников, в которых те вскорости окажутся? Только вспомнить громкую историю о том, как из Эрмитажа выносили всевозможные раритеты и вынесли десятки, а то и сотни предметов, пока их не схватили за руку. Не хочу никому отдавать неожиданно павшее в руки сокровище, и плевать, если меня назовут стяжателем и жадиной. Плевать! Впрочем, я уже повторяюсь...никак не могу выбросить из головы мысли об этих сокровищах.

Одевшись, я вышел из квартиры, предупредив бригадиршу, что буду дома скорее всего ближе к вечеру, на что она так же радостно ответила что они будут работать допоздна, так что я могу не беспокоиться и приходить к десяти часам, не раньше. Ведь им нужно уложиться в сроки, а значит — работать будут не по восемь часов.

Убедившись, что ближайшие десять дней писанина моя накрывается медным тазом — по понятным причинам, я пошел по ступеням вниз, решив спуститься по лестнице, а не с помощью лифта. Нет, не потому, что он был жутким чудовищем, страшно лязгающим металлической дверью (древний раритет, черт подери!). Просто надо больше двигаться, поддерживать физическую форму. Как показывает практика — и в этом якобы тихом и спокойном мире не все так ладно как выглядит снаружи.

Я ничуть не переживал насчет вчерашнего убийства милиционеров. Мне их было абсолютно не жаль. Наоборот — я был даже рад, что они нарвались на меня, а не на какого-то неспособного дать отпор человека. Представляю, сколько несчастных они обобрали, унизили, оскорбили, а то даже и убили. Я как-то сразу поверил этим тварям, когда они сказали о людях, пропавших в тоннелях московского метро. Запросто могло быть. Тоннели метро сообщаются с подземельями под Москвой, а там может быть все, что угодно. Диггеры не все врут о подземельях Москвы...

Когда спустился до второго этажа, дверь квартиры что справа открылась, из нее вышел пожилой мужчина лет под семьдесят, ведущий на поводке здоровенную собачару, похожую на болонку-переростка не менее метра в холке. Я даже слегка обалдел, глядя на такое чудо, а потом в голове всплыло: "южно-русская овчарка". Хорошо иметь свой интернет! В мозгу. И вай-фай искать не надо!

Шерсть собачьей челки полностью закрывала глаза, и я неожиданно для себя самого спросил:

— Как она видит-то? Глаза-то прикрыты!

Мужчина задумчиво посмотрел на меня, вздохнул, и переведя взгляд в пространство над моей головой ответил:

— Она как КГБ — все видит, только виду не подает!

Мне стало смешно, я улыбнулся, кивнул мужчине, и зашагал дальше. Уже когда отошел от дома метров на двести по направлению к метро, вдруг задумался — а не пророческие ли слова? Может меня уже давно вычислили и ведут, а я только ушами хлопаю, как африканский слон? Было ведь у меня ощущение, что кто-то за мной следит, но потом исчезло. И я точно знаю, что не ошибся. Точно — следили! Только вот — кто? Если это в связи с моей поездкой в США, типа негласная проверка писателя на предмет его лояльности родной стране — это одно дело. А если вышли на Шамана — это всем другое. Только вот почему если вышли на Шамана — меня не арестовали? Значит, не вышли. Значит — просто взяли в разработку как потенциального беглеца из страны, а когда убедились, что со мной все в порядке — сняли слежку. Эта версия все объясняет — почему бы и нет? Подумаю. Крепко подумаю.

Заместитель начальника РОВД подполковник Семен Викторович Татаринцев стоял чуть в стороне, у стены, и с тоской наблюдал за тем, что происходило на месте преступления. Он знал, что будет дальше. Очень хорошо знал. Эти, с лампасами, уедут, оставив его заниматься абсолютно безнадежным (как он уже выяснил) делом, а сверху пойдут грозные резолюции: "...усилить...!" "...добиться...!" "...не допустить...!" А чего не допустить-то? Пьянки на работе? Так и стараются — не допустить. Не допустить утечки информации? Чтобы никто не рассказал о том, как некто свернул головы пьяным милиционерам? Тогда не надо было пускать информацию по сводкам! Сколько человек ее прочитали? Сколько теперь расскажут женам, любовницам, братьям, сестрам и всем, всем на свете "по-секрету"? В общем — шило в мешке не утаишь. И самое главное — это "висяк". Самый что ни на есть обычный "висяк"! Хотя...какой к черту "обычный"?! Убийство нескольких милиционеров — обычный?! Голыми руками! Без оружия!

— Подполковник, вы тут старший?!

Оооо...Татаринцев едва не застонал! Еще один "лампасник"! Да сколько же можно?! Он уже подробно рассказал о происшедшем четверым подряд "лампасникам", и еще один?! Развлекаются они так, что ли?!

— Я старший, товарищ генерал. Подполковник Татаринцев.

— Расскажите, что тут произошло — генерал внимательно посмотрел в глаза Татаринцеву, и его губы тронула улыбка — Какой я по счету?

— Пятый... — невольно улыбнулся и Татаринцев.

— Уж извините... — пожал плечами генерал, и его моложавое лицо с правильными чертами стало серьезным — Сами понимаете, ситуация чрезвычайная. На теракт походит.

— А если на теракт, так может "соседи" возьмут?! — воодушевился Татаринцев, предвкушая, что сбросит с плеч тяжкий груз ТАКОГО "висяка" — Мы-то чего тогда будем тут копаться?!

— Это дело чести, подполковник! — серьезно и почти пафосно ответил генерал, и тут же сбавил накал — Сами понимаете, лучше не выносить сор из избы. Заберут дело — тогда ладно, пусть занимаются, ломают головы, а сами предлагать не будем. Мы на что тогда, если не можем найти тех, кто убил наших коллег! Пусть даже и не совсем праведных коллег. Итак, вкратце, что случилось?

— Судя по всему, эти кадры (Татаринцев кивнул на трупы милиционеров) кого-то зацепили на станции метро и привели сюда. Между задержанным и милиционерами вспыхнул конфликт. (Татаринцев не стал говорить — на почве чего мог быть конфликт, а генерал уточнять не стал — и так ясно) Действовал какой-то профессионал, возможно шпион. Убить нескольких здоровых, сильных парней голыми руками — это надо уметь. Они даже не успели воспользоваться своим табельным оружием. Как цыплятам головы свернул, ей-ей!

— Отпечатки пальцев?

— Да тут этих отпечатков — море разливанное! — досадливо поморщился Татаринцев — сюда водили людей постоянно — пьяных, бомжей, всех, кого зацепят на станции. Хотя и тут есть кое-какие интересные признаки — убийца вытер стол, угол стола, там ни одного отпечатка. Вытер ручки двери — тоже нет отпечатков. Это показывает, что он знаком с основами розыскного дела. По крайней мере, слышал о дактилоскопии.

— О ней даже первоклашки знают! — поморщился в досадливой гримасе генерал — Свидетели есть? Кто-то его видел? Дежурный на эскалаторе? Машинисты?

— Опрашиваем, но все это скорее всего не даст результата — вздохнул Татаринцев — Если он такой продуманный, то скорее всего не показался им на глаза. Дежурный никого, способного учинить такое не видел, машинисты — они и не смотрят на пассажиров. Вернее — не присматриваются.

— Ну так что, получается — "висяк"? — нахмурился генерал — так, что ли?

— Вот я и предлагаю сбросить его "соседям" — кивнул головой Татаринцев, уходя от прямого ответа — Пусть они себе шею на нем сломают, на этом деле! Ну да, мы будем помогать, будем искать...но если не найдут преступника...или преступников — виноваты будут они, а не мы!

Генерал, один из заместителей Щелокова, напряженно думал, и честно сказать — было о чем. Действительно — а почему бы не подкинуть свинью гэбэшникам? Пусть отдуваются! В самом деле — это настоящий, галимый "висяк", так что с ним валандаться?

Татаринцев все это прочитал на мужественном челе высокого начальства, как и все, от постового милиционера до генерала — занятого лишь одной задачей: как бы это половчее прикрыть свою задницу от желающих ее поиметь. Хорошая бумага — залог успеха. Настоящая бумага! Броня! Хорошее средство убережения пятой точки...

Генерал торопливо кивнул, и тут же забыв о существовании оперативника (что того нимало не расстроило — подальше от начальства — поменьше суеты), зашагал туда, где появился новый персонаж. И этот персонаж был всем персонажам персонаж! Татаринцев мгновенно оценил ситуацию и сделал полностью противоположное действиям последнего собеседника — двинулся прочь от объекта наблюдения, а именно — министра внутренних дел Щелокова. Очень уж не хочется стать стрелочником в этой скользкой ситуации. Пусть они вначале между собой разберутся, скинут свои указания на нижних чинов, а там уж можно будет подумать — как это не исполнять. В ментовке ведь каков закон: ешь начальство глазами, повторяй: "Бу сделано! Бу сделано!" — и...не делай! Инициатива наказуема, слишком умные никому не нужны, но и абсолютных идиотов не терпят. Серый середнячок, шустрячок, который умеет прикрыться бумагой и набить "палок" — вот идеал милиционера.

Кстати, этих тварей, что лежат теперь в метровском "пикете" — их следовало грохнуть. Грех вроде так говорить про своих коллег — но Татаринцев не любил этих жадных, мерзких тварей, неспособных ни к какой более-менее осмысленной работе. Он был опером, поднимался с самых низов, с земли, и знал, что почем в этом мире. Не без греха был, да — а кто сейчас безгрешен? Только вот до откровенных грабежей не опускался. До такого уровня, на котором находились эти твари не опускался. Да, на работе бухали. Да, вышибали из задержанных признания. Да, лепили доказуху, если иначе нельзя было "закрыть" явно виновного, но не сознающегося злодея. Но чтобы грабить людей? Чтобы обирать пьяных? Нет, этого делать нельзя. И банда понесла заслуженное наказание.

Да, он кое-что слышал об их делишках — поговаривали, что происходит в метро темными ночами. Но только это не его дело, не его головная боль. Пусть начальство думает, что делать и как жить. А он будет преступников ловить — настоящих преступников! А этому, что наказал беспредельщиков — надо еще и орден повесить, за то, что покарал скотов. Вот так!

Татаринцев усмехнулся своим дурацким мыслям (Орден! Договорился, ага!), и пошел к эскалатору, решив подняться наверх, к солнцу. Не любил он подземелья. И подвалы не любил.

— Привет, привет! — Махров крепко пожал мне руку. Вот никогда бы не подумал, что в этой пухлой интеллигентской ручке столько силы. Если его загнать в спортзал, да согнать лишний жирок...плечи-то у него широкие! Это просто из-за лишнего веса кажется кругленьким и мягким, а на самом деле под жирком таятся очень даже приличные мышцы. Интересно, а не занимался ли он тяжелой атлетикой в юности? Не выдержал, спросил.

— Было дело! — Махров белозубо улыбнулся — потом забросил. Некогда! С этой беготней! Надо карьеру строить! Работу работать! А с атлетикой все равно бы ничего не вышло — ну поднялся бы до мастера спорта, и может быть даже международного класса, и что потом? Тренерство? За жалкие гроши тренировать начинающих спортсменов? Нет уж! Без меня. А тут работа сидячая, жирком зарос, да. Но девушки меня и таким любят! Веришь?

Я верил. Мы посмеялись, и Махров перешел к делу:

— В общем — билеты тебе куплены, все улажено. Летишь с Нестеровым. Ну сам понимаешь...никак по-другому. Кстати, очень легко тебя отпустили — на удивление. Я все-таки подумываю, что имела значение твоя дикая эскапада в адрес Солженицына. Если бы не она...ну ты сам должен представлять — ехать в страну потенциального противника! Идеологического врага! Ну да ладно — отпускают, и слава богу. Расскажи, что нового, чем сейчас занят, что пишешь?

Я обрисовал ситуацию, и Махров на минуту задумался, а после раздумья поднялся и буркнув: "Щас, погодь!" — вышел из кабинета. Вернулся он минут через пятнадцать, не меньше — я уже слегка заскучал, и от скуки принялся рассматривать газеты на журнальном столике. Читать тут было нечего (Ну не "Правду" же, или "Труд"!), если не считать "Литературной газеты". В нее я и углубился — начал, само собой, с самой что ни на есть последней страницы, с рубрики "Рога и копыта". Минут пять улыбался и хихикал — ведь можно же писать интересно! Чтобы все читали! Чтобы не оторваться! Это как глоток свежего воздуха во всеобщей газетной затхлости.

— Путевка тебе — на две недели! В Дом творчества! Устраивает? — Махров победно сжал кулак и потряс им в воздухе — на всем готовеньком! Питание, проживание — все твое! Собирай чемодан, и вперед! С песней! Какую споешь?

— Люуули-люли заломаааюууу... — заунывно пропел я, и Махров радостно захохотал:

— Может, и заломаешь! Там есть кого заламывать — писательши всякие, официантки, поварихи! От супруги-то далеко! Никто и не увидит!

— Ага...не увидит! — скривился я — небось друг друга так и пасут! Да и одни старые пердуны собрались. Женского рода.

— Шовинист! Ты есть — шовинист! — Махров прицелился в меня толстеньким пальцем — Бабушки имеют право на крепких фантастов! Что, трудно утешить пожилую писательницу?! Прижать ее к широкой груди, чтобы косточки хрустнули, а в грудях томление произошло?!

— Меня сейчас стошнит! — взмолился я — развел тут...геронтофилию! Ладно, к делу — где оформлять и что для этого нужно? Что-то платить надо?

— Беги в Союз писателей, к дражайшей Лидии Петровне — она уже оформляет путевку. Сегодня переночуешь у себя, а завтра — в Дом творчества! Но прежде чем бежать — давай-ка мы с тобой кое-что подпишем. Я тебя порадую — еще несколько зарубежных издательств изъявили желание напечатать твои романы. Так что будет еще несколько переводов. Пока только соцлагерь, но у меня есть кое-какая информация...вроде как из Швеции и Дании литературные агенты зашевелились — твой герой похож на викинга, вот им и стало интересно. Но они ждут, как дело пойдет в Америке. Если там пойдет — то и они уцепятся. Так что ты, дорогой товарищ рода-племени не помнящий, становишься мировой величиной, классиком фантастики! И вообще — классиком! А еще — довольно-таки состоятельным человеком! Кстати — зайдешь в бухгалтерию, надо оформить перевод на сберкнижку, ну и наличных прихватишь. А еще — бумаги на Внешторгбанк.

— Вот на кой черт мне эти чеки?! — страдальчески сморщился я — ну что мне с ними делать?! Всю "Березку" не выкуплю! Много мне не надо! Уж лучше бы валютный счет открыли! Может, за границей что-нибудь бы купил!

— Ага...щас прям! — Махров хохотнул — Валютный счет ему! Это не капитализм, дорогой товарищ! Это социалистическая страна! Не нравятся чеки? Подари их кому-нибудь! Мне, например! Я приму, а чего? Надо же освободить тебя от ненавистных бумажек! Не дури, Миша. Купи себе дом в Подмосковье. Или в Сочи. А что? Хороший вариант! Построй себе дом в Сочи! Или купи! Чего ты переживаешь-то? А можно на Рижском взморье домик прикупить! Там прохладно, ветерок дует! Что, потратить некуда? На кой черт тебе валюта? Больше не говори такие вещи. Я-то ладно, а вот другой кто-нибудь возьмет, да и стукнет куда надо, и плакала твоя командировка! Кстати, насчет командировки — можешь что-нибудь с собой взять, чтобы продать там, за бугром — например черную икру. Или русскую водку. Или коньяк армянский! Вот тебе и деньжата! Открою секрет — на таможне тебя и твоего сопровождающего обыскивать не будут. Конечно, если потащишь чемодан с барахлом — тебе втолкуют, что не дело советскому гражданину вывозить сто килограммов икры. Хе хе хе... А вот если десяток баночек положишь в чемоданчик — так кто до тебя докопается? Все же люди, все понимают! Суточные — ерундовые. Кстати — у тебя повышенные, не как у всех. Тебе выделят тысячу долларов! Это много, поверь! Больше пятисот никому не дают! А тебе — тысячу. Ну чтобы не стеснялся, представлял страну. Советский писатель не бедный человек, так что заплатить за себя в ресторане ты сможешь. И хот-дог купить. Ну, все — пошли к столу. Подпишешь, и в бухгалтерию. А оттуда — в Союз. Дел у тебя еще куча, так что поторопись.

Я и поторопился. Хотя это "поторопился" все-таки заняло у меня около полутора часов. Еще около двух часов заняло посещение Внешторгбанка. Сертификаты я получать сразу не стал, оставил их "на потом". Ну не в Дом творчества мне их тащить? Персонал может увидеть...не надо ставить перед людьми соблазны. Уборщица, которая получает сто двадцать рублей зарплаты (в лучшем случае) видит перед собой портфель с двадцатью тысячами сертификатов — что она сделает? Что решит для себя? Я не хочу проверять — что именно она решит и как поступит. Кто-то назовет меня циником, но я не верю в бессребенников. Они больше всего воруют.

Лидия Петровна была на месте, и в этот раз я не избежал ее объятий, пахнущих нафталином и духами "Красная Москва". Ощущение было такое, будто я попал на козлы для распилки бревен — присунутый между двумя грудями, заключенными в бронебойный лифчик.

— Мишенька, как я рада! Давно вы у нас не были! (Ага, три дня назад! У нее память как у собачки, которая не замечает времени — то ли день прошел, то ли месяц) Я все подготовила! Все-все! И уже позвонила в Дом творчества, вам выделят очень хорошую комнату — тенистую, сейчас ведь жарко! Все подготовят — и сетку от мух и комаров на окно, и проследят, чтобы вам было удобно! Вот здесь распишитесь...и здесь. И вот вам документы! Адрес вот тут написан, и телефон. Завтра к обеду можете заселяться! Вы довольны, Миша?

Я понял намек, и уже привычно достал из бумажника сертификат на десять рублей и положил перед Лидией Петровной:

— Спасибо! Что бы я без вас делал?

— Ох, Мишенька...вы меня так балуете! Так балуете! Не стоило, я же чисто из дружбы!

Ага...дружба дружбой, а бумажка исчезла, как под рукой фокусника. Рраз! И нету! Попробуй-ка, сумей так быстро ее спрятать! И самое главное — куда она ее дела? В бронелифчик, что ли? Впрочем, какая разница — куда? Да я и не в претензии — Лидия Петровна, с ее связями и способностями посредника не просто полезна — она совершенно незаменима. Ей-ей в моем времени она бы развернулась так, как и не снилось! Стала бы миллиардершей! Хмм...хотя...в мире, где нет дефицита, где для того, чтобы найти товар или услугу достаточно заглянуть в интернет...нет, все-таки я погорячился. Лидия Петровна на своем месте здесь, в этом времени, времени тотального дефицита и отсутствия всего мало-мальски востребованного. Разному времени — разные герои!

Из Союза писателей я ушел уже под вечер — Лидия Петровна напала на меня со всей страстью стосковавшейся по общению одинокой женщины и заставила пить чай с домашними плюшками (надо сказать — сдобными и очень вкусными), сразив меня убойным аргументом, что она обидится, если я не попью с ней чаю и не выслушаю о ее неприятностях.

Ее главной, и скорее всего единственной неприятностью был сынок, великовозрастный недоросль, презирающий мать, но не презирающий дензнаки, которые регулярно у нее вымогал. Я уж не знаю, все ли, что зарабатывала Лидия Петровна на работе и на посреднических услугах она отдавала этому придурку, но уверен — суммы, которые шли в карман мелкому негодяю были очень даже приличными. У меня даже возникла мысль — сходить в гости к Лидии Петровне и поговорить с этим придурком "по-мужски", а конкретно — набить ему морду. Но я тут же отбросил эту идею как совершенно, ну абсолютно непродуктивную. Во-первых, это уголовно наказуемое деяние. И можно конкретно попасть под статью "побои".

Во-вторых, та же самая Лидия Петровна тут же даст на меня свидетельские показания, и скажет, что не просила избивать любимого сына, что вообще это их, семейное дело, а я чужой агрессор, который не должен был никуда вмешиваться. И получится вместе известного, успешного писателя обычный зек, по глупости похоронивший свое счастливое настоящее и будущее. А оно мне надо?

Знаю я, как делаются эти дела, не раз слышал и читал о таком. Инициатива, она ведь наказуема...как и все добрые дела. А потому — даже если она попросит, вмешиваться не буду. Но она не попросит. Потому что ее устраивает положение вещей. А если бы не устраивало — все было бы по-другому. Просто ей надо кому-то выговориться, и сегодня она выбрала меня. Ну и пусть...от меня не убудет. Ну вот такой я, типа альтруист!

Кстати, таких баб по миру не просто пруд пруди, а целое море разливанное. Я искренне считаю, что вот это самое их долготерпение из разряда мазохизма. Иначе я ничем не могу объяснить те факты, когда женщина годами и десятилетиями проживает в можно сказать нечеловеческих условиях с пьющим и бьющим ее мужем. А когда по звонку соседей приезжает милиция — окровавленная, с разбитой рожей она отказывается писать заявление на благоверного. А если пишет — на следующий день прибегает и заявление забирает.

То же самое касается и других родственников-истязателей. Что, при ее связях Лидия Петровна не могла бы найти управу на сына-тирана? Запросто. А раз терпит, то...ну, понятно.

Бригада действительно работала, хотя время было уже нерабочее. А точнее — восемь часов вечера. По дороге домой я зашел в кафе и как следует поужинал — ну в самом деле, не готовить же в строительной пыли и грязи? Да и просто готовить ничего не хотелось. Следующий раз буду есть уже в Переделкино, в Доме творчества писателей.

— О! Хозяин пришел! — радостно встретила меня Марина — Все в процессе, как видите! До десяти часов будем работать! Извиняйте — сами сроки поставили, так что терпите!

Я прошелся по комнате, вздохнул, глядя на закрытый газетами диван, и сообщил Марине, что следующие десять дней они будут работать без моего надзора. А когда та спросила, не боюсь ли я оставлять их в квартире — а вдруг они все из нее вынесут и убегут? — типа такая шутка юмора — я сказал, что воровать у меня тут кроме стройматериалов нечего, а кроме того, я найду их, и вырежу им сердца. Мне показалось, или нет — но юмор у Марины сразу пошел на убыль. Рожа у меня такая, что ли...не располагающая к плоским шуткам.

Пришлось обосноваться на кухне, в кресле, где я и сидел до десяти часов, пока бригада заканчивала разрушение квартиры, собираясь завтра приняться и за кухню.

Перед уходом Марина зашла ко мне в кухню и улыбаясь, попросила подписать мою книгу. Ну я и подписал — жалко, что ли? Когда уходила, вспомнил:

— Я позвоню, скажу свой номер в Доме творчества! Если что — звоните туда. И вот что — если кому-нибудь нужно это старье — сервант, комод — пусть забирают. Или выкиньте к чертовой матери — когда закончите. Выгрузите только из них всякое там барахло — я потом разберусь, что нужно, а что не нужно. То же самое насчет кухни — старую плиту на помойку! И старую сантехнику тоже! В общем — хочу приехать в чистую отремонтированную квартиру без этой всей рухляди. Договорились?

— Договорились! — улыбнулась Марина, и мы распрощались. Утром бригада должна была прийти в девять часов, так что я дождусь работяг, а потом уже и поеду заниматься творчеством в предназначенный для этого дом. Кстати — надо на утро вызвать такси. Ну не на поезде же поеду в Переделкино? Не на электричке? Неудобно как-то с пишущей машинкой — тяжелая!

Заказать такси конечно посложнее, чем в моем времени, но вообще-то проблема вполне решаемая — Москва же, не какой-то там Урюпинск. Кстати — город-легенда Урюпинск существует на самом деле, и очень даже хороший городишко. Тихий, спокойный, уютный казацкий городок. Я бы в таком жил.

Впрочем — это на любителя. Кто-то любит шумные, брыжжущие энергией города, а кто-то тихие, сонные городишки в которых никогда ничего не случается — за исключением запоев соседа дяди Сани, да весенних наводнений, время от времени заставляющих жителей поплавать на лодках. Возраст наверное у меня уже такой, жизнь была слишком бурная. Теперь никакого бурливого горнила — только бы забраться в свою теплую норку и сидеть там, не высовывая носа.

Впрочем — это было в прошлом. Теперь — хочешь, не хочешь, а бурный поток жизни несете меня куда придется, и куда выбросит, где я найду приют-пристанище — знает только Провидение. А может и оно не знает. Может, подымет на вершины, а может и прихлопнет тяжелым камнем — это уж как Ему захочется.

Спал я беспокойно. Всю ночь снились рожи ментов, которых завалил в "пикете". Они мне что-то кричали, что-то говорили, и проснулся я рано утром мокрый, как мышь, вымотанный, будто разгрузил вагон угля. Все-таки отвык я от войны. Отвык убивать людей. Хотя...люди ли это?

Принял душ, собрал вещи. Да и вещей-то тех было совсем немного — то, что привез с собой. Надо было прикупить барахла в "Березке", но сразу-то и не сообразил. Кстати — а что мне мешает на такси вначале в "Березку", а потом уже и в Переделкино? Заодно куплю мебель и договорюсь, чтобы мне ее доставили на квартиру — когда закончат ремонт, конечно. Точно, так и сделаю!

Бригада пришла без пятнадцати девять, чем снова меня немало удивили. Где это видано, чтобы строители были пунктуальны, как поезда метрополитена?! Это нонсенс! Строитель вечно пьян и никогда не соблюдает сроки! Это все знают!

Не удержался, сказал об этом Марине и та долго хохотала. Потом пошла и рассказала подчиненным — те тоже начали хохотать, и вот на такой позитивной ноте началось новое утро. Вполне себе неплохое такое майское утро.

Договорился с Мариной, что она примет мебель, которую доставят после моего звонка. Марина позвонит мне, я позвоню в магазин — барахло привезут. Да, для этого времени сервис просто-таки запредельно высокого уровня, но ведь это "Березка"! И это Москва. Плати — и все будет как надо.

Как ни странно — и такси пришло вовремя — в половине десятого. Я время от времени поглядывал в окно, и когда увидел как во двор вползает ГАЗ-24 с таксистными шашечками — тут же подхватился, и с чемоданчиком в руке, с машинкой в другой, побежал вниз по лестнице. Я принципиально не пользовался здешним лифтом. Во-первых, надо больше двигаться, а нет лучше фитнесса чем бег по лестничным ступеням. Во-вторых...честно сказать — боюсь я этого чертова допотопного лифта! Ну его нахрен, это сооружение времен Навуходоносора! Пусть на нем смелые люди ездят, а я пешочком похожу.

Водитель такси оказался мужчиной лет пятидесяти, старый шоферюга, видавший виды и намотавший сотни тысяч, а может и миллионы километров на колеса своих "тачанок". Он был и не подобострастен, в ожидании хороших чаевых, но и не нагло-заносчив, какими бывают ничтожные люди, желающие подняться за счет унижения окружающих, особенно тех, кто от них зависит. Просто работяга, спокойный как танк профессионал, машина которого блестела чисто вымытыми боками, и салон которой пах заводской краской и одеколоном "Шипр".

— Новая? — поприветствовав водителя спросил я, усаживаясь на переднее сиденье и бросив чемодан и машинку на заднее.

— Полгода как получил — кивнул водитель, поворачивая ключ в замке зажигания — Пришлось пободаться, когда новая партия пришла. Ну и...

— Пришлось денег дать — ухмыльнулся я, зная Систему, и порядки в таксопарке в частности — Начальнику колонны, да? Пару тысяч? Или меньше?

— Тысячу — ухмыльнулся таксист, и внимательно посмотрел на меня — В такси не работали? Больно уж хорошо наши порядки знаете. Да, у нас так — молодому рухлядь, если денег не даст. Да и если даст — новое не дадут. Нам, старикам, на чем тогда ездить? Мы костяк таксопарка, на нас он держится. А молодой — пришел, ушел, а машину раздолбал. И на чем план тогда делать? Я один из лучших водителей, двадцать лет уже в такси оттрубил, вот и...

— И заказы получше — тоже вам — снова усмехнулся я — только не забыть диспетчера еще подмазать, да?

— Нет, вы точно у нас работали! — водитель удивленно поднял брови — я определенно вас где-то видел!

— Писатель я. Информацию собираю, с людьми общаюсь — вот и знаю. Ничего особого. Писатель-фантаст.

— Оп-па! — таксист протянул руку и выудил откуда-то слева (из кармана на двери?) мою книгу!

— Так вот где я вас видел! На обложке! Я ее читал, пока вас ждал у подъезда! Правда, недолго — вы быстро вышли. Классная книга! По-блату взял! Оставите автограф?

— Само собой — вздохнул я, и вкратце объяснил, куда сейчас с ним поедем. Про Переделкино он знал — путевку заранее туда выписали, с указанием пункта назначения, иначе гаишники оштрафуют (выезд за город только по путевкуе с указанием пункта назначения), а вот насчет "Березки" разовора не было. Впрочем, таксисту было все равно — лишние километры, а значит лишние деньги — никогда не лишние, а ожидание тоже оплачивается, счетчик-то включен.

Таксист попался разговорчивый, что впрочем даже радовало. Отвлекал от нелегких мыслей. Каких? Да много — каких. Например — не аукнется ли мне расправа с ментами на станции метро. Как сложится дело с американцами. И самое главное — что там у Шелепина.

Эта мысль грызла меня каждый день, я просчитывал варианты, думал, во что все выльется — и для страны, и для меня в частности. Ну вот сместили Шелепин с Семичастным Брежнева — а что это будет для меня? Объявился я, такой весь умный и важный, и?

Скорее всего — засекретят и посадят в золотую клетку. Пиши, рассказывай о будущем — все, что знаешь. Абсолютная память у тебя? О как здорово! Просто замечательно! Вот и пиши!

Почему не можешь выйти в город погулять? Почему никуда ездить нельзя? Ну сам же должен понимать — а если попадешь в руки врагов? А если кирпич на голову упадет? Мы не можем так рисковать! Нет, ну а что тебе не нравится? У тебя все есть! Хочешь — самая вкусная, самая экзотичная еда! Хочешь — занимайся спортом! Бабу желаешь? Самые лучшие, самые красивые девушки, комсомолки и члены партии готовы разделить с тобой постель — только пожелай! Денег тебе? Сколько хочешь! Да зачем они тебе, когда мы тебе даем все, что ты спрашиваешь?! Только вот выходить за территорию базы нельзя. Загорай, купайся в море — но за буйки не заплывай. Живи в свое удовольствие!

Реальный сценарий? Да более чем реальный. Такой реальный, что аж мороз по коже. И теперь нужно крепко подумать — как его избежать.

Кстати, возможен и такой вариант, что когда я перестану быть нужен власти, меня просто уберут. Это сделать очень просто — сыпануть какого-нибудь экзотического безвкусного яда в пирожок, и отправлюсь я в иной мир. Нет, не в параллельный. Не спасать СССР.

Что, такого не может быть? Я ведь оказал стране и тому же Шелепину огромную услугу? И что? Ну — оказал, как лояльный стране гражданин. Только вот обстоятельства таковы, что возникла необходимость меня похоронить. Прости и прощай!

Невозможен такой сценарий? Да щас прям! Спецслужбы — они на то и спецслужбы, чтобы творить любые гадости во славу родного государства. А вернее — тех, кто во главе его стоит. Спецслужба — она ведь не сама по себе, если только ее глава не собирается совершить государственный переворот. Спецслужба — инструмент власти. Один из рычагов, которыми власть управляет страной. Или даже миром.

Вывод: мне нельзя выходить на свет ни в коем случае. Общаться через какие-то каналы связи — это пожалуйста. Слать им отчеты — запросто. Но вот объявляться, бить себя в грудь: "Я Шаман! Любите меня, холите, лелеяйте!" — это было бы верхом глупости. Значит, буду скрываться сколько смогу. До тех пор, пока не найдут. А там видно будет.

В "Березке" я задержался на час. Выбрал мебель, выбрал аудиотехнику, выбрал стенку и книжные полки. В общем — выбрал все, что мне было нужно в отремонтированную квартиру. Много-то в нее все равно не влезет, так что выбор особо не затянулся. Основное время заняли переговоры о том, как доставить покупки, а еще — подписывание моих книг директорше и завотделениям. Но это уже было как ритуал — куда деваться? Если ты стал известной личностью — терпи! Нечего строить рожи, как мелкие звездочки и звездульки из 2018-го года! Типа — "Я такой утомленный славой! Ах, оставьте!". Глупо врать самому себе, что слава тебе неприятна, но на самом деле — это немного утомляет. Если тебя узнают, пусть и случайно — и таксист, и продавщица в магазине, и бригадир бригады строителей — эдак и не скроешься от народного глаза. А иногда, по крайней мере мне, очень нужно остаться неузнанным...

Заплатил за мебель, заранее заплатил грузчикам, за перевозку, заплатил даже за сборку мебели — тем же грузчикам, и удовлетворенный уселся в ожидавшее меня такси. Водитель ничуть не был раздосадован моим долгим отсутствием — все это время он читал мою книжку, и когда я уселся, начал мне втирать, что можно было бы в сюжете добавить то, и добавить это. Нет — ну так-то конечно очень здорово, интересно, но ТАК было бы еще интереснее, точно!

Мне стало смешно. Нигде не укрыться от желающих улучшить, поправить твою книгу. Ну вот все отлтично, но если бы бы писал этот человек, то книга вообще бы стала гениальной! Без всякого сомнения!

Так и подмывает всегда спросить: А какого черта тогда ты сам не написал эту книгу? Впрочем, этих людей такими подлыми вопросами не смутишь. У них есть один козырный, непробиваемый ответ: Времени нет! Но вот как найду время, напишу ничуть не хуже!

Здесь был немного другой случай — это в 2018 году каждый второй читатель считает, что уж он-то написал бы лучше бездаря-графомана, книгу которого он только что прочитал. Здесь же все еще испытывают величайшее уважение к писательскому ремеслу, а самих писателей считают настоящими небожителями. И это, черт возьми, очень приятно! Себе-то я уж точно не совру — давно отучился это делать.

Дорога в Переделкино оказалась приятной и совсем не напряжной. Полноценной жары еще не было, теплый ветерок доносил запахи мокрой земли, свежей листвы, цветов — в общем, всего того, что приличествует порядочной весне. И пробок — ноль! Да, да — никаких пробок! Просто едешь, выставив локоть в окно, и наслаждаешься весной!

Фантастика, я понимаю...разве может быть город без пробок? А для Москвы так это нормальное состояние, когда ее улицы наглухо закупорены машинами со злыми и потными москвичами за рулем. И не только москвичами — но злыми и потными. Злые — это потому что для москвича (и нью-москвича особенно) нормально быть злым (понаехали!), а потными потому, что у многих москвичей не знаю почему — не принято включать кондиционеры в автомобиле. Они считают, что все болезни от этого страшного агрегата, он рассадник чумы, проказы и туберкулеза. А вот если в жару, когда плавится асфальт раскрыть в машине все окна и дышать автомобильной гарью — это все нормально, в порядке вещей. Ну такой своеобразный извращенный ЗОЖ. "Сдвиг по фазе".

Дом творчества был прекрасен в своем неоклассицизме. Построенный еще при "дяде Джо", то есть — Иосифе Виссарионовиче — он восхищал своей варварской роскошью, достойной классиков литературы. И не классиков, злостных фантастов — тоже. Белые колонны подпирали двускатную крышу, украшенную лепниной, и казалось, дом приподнялся на эти самые руки-колонны и нависает над тобой, грозно спрашивая: "А ты что написал для блага советского государства?!"

Нет, ну так-то я написал и отправил, только Дому об этом рассказывать не буду. Пусть думает что я просто писатель-фантаст, опередивший это время своими сказками для взрослых.

Кстати, до сих пор не понимаю — почему никто так и не осознал, что взрослые не меньше детей нуждаются в сказках? А может даже и больше нуждаются в сказках, чем дети! Уйти от серой обыденности, раствориться в красочных фантазиях — разве это было бы плохо? Люди устали от всяких там "Танкеров Дербент" и "Оптимистической трагедии"! Хватит трагедий! Хватит борьбы! Дайте людям сказку! Дайте им наконец-то пожить! Они это заслужили, точно!

Расплатился с таксистом и добавил ему еще десятку сверху. Он был очень доволен, искренне благодарил и напоследок сказал, что расскажет обо мне, о том, как возил знаменитого писателя всем знакомым и в особенно в таксопарке. Парни просто обзавидуются!

Не знаю, чему тут завидовать, но пусть, если хочется. Не возбраняется. У всех свои заморочки.

Подхватив вещи, двинулся к входу в Дом творчества, сопровождаемый взглядами гуляющих по аллее людей. Их было немного — взрослые мужики моего возраста и старше, дамы — тоже этих возрастов. Совсем молодых не было, это и понятно — чтобы пробиться в Союз писателей надо написать что-то такое, что издадут, да и не одну книгу, а потом пройти рогатки при вступлении в СП. И только после этого, побыв в Союзе некоторое время (годик, два) — может претендовать на место в Доме творчества. И то — вначале написать заявление и дожидаться, когда тебе предоставят место. И не факт, что это будет весной или летом. Весна и лето зарезервированы для Особо Важных Персон. ВИП, то есть. Ну таких как я, ага.

Хе хе хе...вот что деньги животворящие делают! Ну и связи — само собой. Без связей в этом мире, в этой стране, в этом времени — деньги просто пустые бумажки. Их и потратить-то не сможешь.

Впрочем, в этом времени вместе с официально заработанными деньгами сразу прилагаются и все социальные блага — путевки, квартиры, и все такое прочее. Вот если ты тайный цеховик и у тебя куча денег — тогда да, черта с два ты купишь "Волгу" по госцене, и кооперативную квартиру. И дом — если начнешь строить, к тебе могут прийти товарищи из ОБХСС и строго спросить: "Откуда деньги?! Ну-ка, расскажите-ка нам, как заработали капиталы!". Вспомнить только Корейко, который не мог угостить девушку мороженым, имея в чемодане несколько миллионов рублей.

И с тех пор ничего не изменилось. Я, кстати, застал то время, когда людям запрещали строить двухэтажные дачи. Расскажи молодым, что такое могло быть — ведь не поверят. Но так оно и было — нельзя!

Машину милиционер мог купить только по разрешению начальнику УВД! Опять же — ведь не поверят!

Было, было такое время. Тогда ведь как исхитрялись: строят дачу двухэтажную, но живут только на втором этаже. А первый этаж — это типа хозблок, гараж и бендешка для инструмента. Знал одного майора, замполита роты Облгаи, он именно так и сделал. Ну а потом, когда наступила перестройка — все изменилось, уже никто не спрашивал, откуда у тебя взялись деньги, на какие шиши ты построил свой особняк, и возле РОВД и ГУВД тут же выстроились ряды блестящих дорогих иномарок, на каждую из которых менту надо было служить лет пять, а то и десять, при этом ни гроша из зарплаты не тратя ни на еду, ни на одежду.

Хорошо ли это? Наверное, нет. Были, конечно, перегибы — с тем же вторым этажом и разрешением на приобретение машины, но с другой стороны — полная бесконтрольность, она кому нужна? Если только преступникам и оборотням в погонах. Если ты служишь на госслужбе — будь готов показать свои доходы, и самое главное — расходы. Ведь в нашем государстве расходы человека частенько в десятки, а то и сотни, тысячи раз превышают полученные за то же время доходы. Воруют, да. Много воруют!

Обогнув похожий на половинку колеса заборчик с колоннами, поднимаюсь по ступеням на крыльцо, выложенное плиткой. В одной руке чемодан, в другой — печатная машинка, которую перед этим купил в "Березке". Электрическая печатная машинка, портативная и очень удобная. Она сразу увеличила скорость моего письма раза в два, не меньше.

— Товарищ, вы к кому? — это женщина за стойкой на рецепшене (правда такого названия еще и не знают — рецепшен).

— Я заселяться, с путевкой — уведомил я строгую вахтершу — к кому мне обратиться?

— Пройдите на второй этаж, к дежурной — она все устроит. Как подниметесь — сразу направо, там уже увидите!

Красиво. Ей-ей — красиво! Толстые ковровые дорожки гасят шаги — ничто не должно мешать творчеству авторов! Тишина! Высокие потолки — гиганты мысли не должны ударяться вместилищем разума о потолочные перекрытия! Вдруг повредится источник идеологически выдержанных текстов?!

На стенах — портреты. Читаю...лауреат сталинской премии...лауреат государственной премии...герой социалистического труда...герой...герой...лауреат...лауреат...и тут я, с посконным рылом в калашный ряд!

Кто все эти люди?! Всматриваюсь в лица и никого не могу узнать. И фамилии не знаю. Хотя...вон тот — вроде как поэт, но стихов его не помню. Да, поэт — так написано.

Эта женщина с невыговариваемым именем — то ли туркменская, то ли таджикская писательница. Тоже лауреатка чего-то там. Чего-то поскромнее, чем госпремия.

А это кто? Нет, не знаю...не знаю...не знаю... А, ладно — какого черта я забиваю себе голову?! Ну на кой хрен мне эти забытые, никому не нужные бумагомараки?! А ведь премии получали, на заседаниях заседали! И кому теперь нужны их опусы? Кто их помнит после смерти? Впрочем — они сейчас-то ведь живы, по крайней мере — большинство из них. И если я не читал их книг, не знал об их существовании, ведь это совсем ничего не значит. В свое время — их знают. Ценят.

Да и по большому счету — а кто будет помнить меня? Мои книги? А если и будут помнить — то как именно? С улыбкой и ехидным смешком, как устаревшие книги времен "совка"? Вот, к примеру, у Стругацких есть "Страна багровых туч". Популярная в это время книжка! Очень популярная! А в мое время? В моем мире? Да кто ее будет читать? Если бы кто-то написал эту книгу в 2018 году, он бы никогда и нигде ее не смог издать! Почему? Потому что все, что написано в книге — безнадежно устарело. Потому что уровень писательского мастерства в этой книге на уровне очень средненького писателя 2018 года. Потому что сюжет просто неинтересен, слаб и не выдерживает малейшей критики.

Мда...каждому времени свои писатели. Писательское дело не стоит на месте, развивается, и я уверен, что средний писатель 2018 года заткнет за пояс большинство из писателей года 1971. По крайней мере — это касается писателей-фантастов, с которыми я имел дело в прошлом. Или, по ситуации — в будущем. Многие пишут не хуже, а то и лучше Стругацких. Просто те были первыми, и конкуренции для них практически не было. Мы оторвались от старых писателей вроде Беляева и Казанцева, вышли на новый уровень, и возможно — это произошло в результате естественного отбора, жесточайшей конкуренции. Не будешь писать хорошо, интересно — тебя просто не будут читать, а соответственно издавать. Волей-неволей учишься писать на максимально возможном высоком уровне. А ту-ут...тут если попал в обойму писателей, выдавай книжку раз в год, а то и в два года, и живи себе на баснословные для писателей 2018 года гонорары! А еще — пользуйся всеми благами члена союза писателей! Ну чем не жизнь?! Чем не малина?!

— Здравствуйте! — дежурная была сама приветливость — Вы Михаил Карпов? Меня предупредили о вашем прибытии! (О как! Прибытии! Так и захотелось помахать рукой в стиле "дорогого товарища Леонида Ильича"!). Сейчас подыщем вам номер...сейчас... Директор распорядился принять вас и устроить.

Она достала "гроссбух", а я достал из чемодана коробку с конфетами "Ассорти" и положил эту коробку ей на стол:

— Это вам, к чаю...

— Ой, ну что вы, что вы! — дежурная всплеснула руками и демонстративно засмущалась — Не надо было!

— А это — за прошедший день восьмого марта!

Маленький флакончик "Шанель Љ5" устроился на краю стола и дежурная теперь уже непритворно охнула:

— Шанель?! Да вы что?! Это мне?! Ну какой вы...галантный! Красивый, и галантный мужчина!

Дежурной лет под пятьдесят, про таких говорят — "со следами былой красоты", но выглядела она еще вполне прилично. Худощавая, неплохо, хотя и не очень модно одетая. Явно следит за собой, но небогата. Да богатая бы и не стала работать в обслуге Дома творчества, богатые по домам сидят, журналы мод читают. Но думаю — флакончик духов ей еще в самый раз.

— Вот! — дежурная ткнула пальцем куда-то в журнал — сегодня выехал герой социалистического труда, номер свободен! Номер — люкс! В нем свой туалет, душ, ванна — заселим вас туда! Зачем вам по этажу бегать, чтобы помыться? Вам надо книжки писать хорошие, а не по этажу бегать! Сейчас я попрошу меня подменить...Валя, иди сюда! Провожу вас в ваш номер.

Я согласился, что мне по этажу бегать совсем даже не в жилу, и через пять минут уже стоял посреди вполне приличного номера, обставленного по нормальным советским меркам. Можно было бы назвать обстановку "плюшевой безвкусицей", но мне нравится этот ретростиль — плюш, висюльки по краю покрывала, репродукции картин на стене, все такое основательное, "бабушкино", уютное...у меня даже на душе потеплело. Рай! Тихий провинциальный рай. Тут даже телевизор есть — черно-белый, но есть. И холодильник — само собой, "Саратов". Знаменитый, шумный, как танк, и такой же неубиваемый. Хорошо!

— Сейчас застелим вам постель! — ворковала дежурная — если понадобится чай, кофе — звоните по телефону. Вам принесут. И бутерброды — перекусить. А так — полноценный обед с двенадцати до двух часов, полдник с трех до четырех, ужин с шести до восьми, ну и завтрак — с восьми до десяти утра. Если хотите — вам будут приносить прямо в номер. Или можете обедать со всеми, в общей столовой.

— А если мне нужно позвонить в Москву? — заранее осведомился я — или мне кто-то позвонит?

— Если вам позвонят — скажут, что хотя вас услышать, дежурная переключит на ваш номер. Если вам нужно позвонить — просто снимаете трубку, говорите номер, и я вас соединяю. Прямого телефона в номерах нет...пока нет. Так что приходится вот так. Ну как, вам нравится номер? Вид из окна?

— Очень! — не покривил душой я, вдыхая запах хвои из открытого настежь окна. Окно было забрано сеткой, так что комаров можно не опасаться. Терпеть не могу этих тварей!

— В номере прошу вас не курить — продолжила инструктаж дежурная — покурить можно на балконе. Инструкция запрещает постояльцам курить в номере.

— Я и не курю. Совсем — заверил я, и пристроил пишущую машинку в чехле на столе у окна. Стол был массивным, тяжелым, как у Владимира Ильича, он же "дедушка Ленин". Импортная машинка на нем выглядела настоящим анахронизмом.

— Ой, вы машинку с собой привезли! — удивилась дежурная — да у нас есть машинки! Мы выдаем! Или вы только на своей любите работать?

— На своей — заверил я, и дежурная кивнула головой:

— Да, некоторые писатели тоже любят со своими машинками. Говорят — на своей лучше пишется!

Через пару минут в номер вошла девушка в униформе советской горничной — чистенькая, румяная, пышущая здоровьем. Она смущенно поздоровалась со мной, выслушала распоряжения дежурной, и тут же заметалась по номеру, прибирая невидимые мне соринки и расставляя стулья и кресла в правильном порядке. А потом взялась за кровать, застилая ее свежим, белоснежным бельем.

— Вы как раз к обеду подоспели! — улыбнулась дежурная — это на первом этаже. Пойдете обедать? Проголодались с дороги? У нас хорошо готовят! Выпечка очень хорошая! И борщ наваристый, со сметанкой!

Я вдруг почувствовал, как хочу есть, и невольно сглотнул слюну. Дежурная заметила эта и расплылась в улыбке:

— Пойдемте! Нина все тут устроит, а вы пока покушаете. Сейчас я бумажку занесу в столовую, и будете питаться. Если что — можете пирожков в номер с собой набрать. Советую — пирожки наши очень хорошие, вкусные! С вареньем, с мясом, с капустой и яйцами. С рисом и яйцами! Наша повариха Мария Семеновна могла бы в ресторане работать, точно вам говорю! А за вещи не опасайтесь, тут у нас не воруют, спокойно оставляйте. Писатели — люди все положительные, солидные, а чужие здесь не ходят. Персонал тоже проверенный, сюда абы кого не берут, как рентгеном просвечивают! Так что здесь — все как в сберкассе, никуда ничего не денется.

И мы пошли из номера.

Глава 3

Да, готовили в столовой Дома творчества очень вкусно. Порции огромные, а если хочешь — тебе еще и добавки дадут! Ценят тут нашего брата-писателя, ох, как ценят!

Я сел возле окна, занавешенного тонкой кисеей, и практически не смотрел в зал, больше времени уделяя рассматриванию сосен, чистых аллей и голубого неба. Потому и не заметил, как за мой стол подсел мужчина на вид лет шестидесяти, лицо которого украшали густые висячие усы.

— Здравствуйте, молодой человек! Можно к вам за стол пристроиться? — прогудел мужчина сочным басом, и я поднял на него взгляд.

— А у меня есть выбор? — хмыкнул я, и пожал плечами — Здравствуйте. Как говорится — не куплено!

Меня почему-то напрягло такое к себе обращение: "молодой человек". Есть в этом что-то уничижающее, покровительственное — вроде как умудренный жизненным опытом и само собой — гораздо более значимый человек снисходит до меня, убогого. Да и староват я для "молодого человека". Это только продавщицы в супермаркете могут назвать молодым человеком седого как лунь мужика, и "девушкой" — пенсионерку, которая уже и забыла, когда была девушкой. Я как-то не выдержал и сказал такой кассирше: "Спасибо за молодого человека!" Впрочем — это был выстрел в пустоту. Она просто не поняла, глядя сквозь меня своими пустыми рыбьими глазами.

— Скажите, это вас заселили в номер люкс? — ничуть не смутившись от холодного приема спросил мужчина.

— Меня заселили в номер люкс — так же холодно ответил я, и вздохнул: так хорошо было только лишь три минуты назад! Сочные пирожки с мясом! Горячий борщ! Картошка пюре с подливкой и здоровенными двумя котлетинами — ну что может быть лучше для писателя, который заправившись таким горючим, идет писать свою нетленку? И тут...какие-то дрязги на тему номера люкс! Я что, кому-то перешел дорогу? Занял номер, на который положили глаз лауреаты и депутаты?

— А почему вас поселили в номер люкс? — гнул свою линию мужчина, имени которого я не знал, и знать, если честно, не хотел.

— Потому, что он был свободен — выдал я чеканную истину, и мужчина возмущенно запыхтел:

— Ну вот как так?! Я лауреат премии Мордовии, а в номер, который я ждал, заселяют какого-то никому не известного человека! Ну вот как вас звать, юноша?

— Вам сколько лет, папаша? — спросил я, в упор уставившись в лицо раздухарившегося лауреата.

— Мне пятьдесят пять лет! А какое отношение это имеет к делу?

— Мне пятьдесят. И что дальше?

— Вам пятьдесят?! — искренне удивился собеседник — Никогда бы не подумал! С первого взгляда — вам лет сорок, не больше, а скорее — тридцать пять! Вы меня разыгрываете!

— Вам что, паспорт показать? — хмыкнул я, и под ложечкой у меня как-то тоскливо заныло. С одной стороны, это хорошо, что я тут помолодел лет на пятнадцать. А с другой — молодеющий у всех на глазах человек вызовет столько глупых и ненужных вопросов, что...я даже боюсь представить — что именно будет в дальнейшем. Может начать обесцвечивать волосы? Седину себе делать? Или наоборот — сбрить все волосы на голове и ходить лысым? Чтобы не было видно, как мой ежик становится черным вместо седого. Ох ты ж...вот проблема назрела!

— А покажите! — не унимался мужчина — Приезжает, неизвестно кто, вселяется в номер, который должен был занять я, рассказываете мне о своем несоответствующем возрасте...странно все это!

— Странно вести нездоровый образ жизни — парировал я, впадая в состояние некой лихости и злого веселья.

Хочешь наехать на меня? Меня, который пережил сотни битв с гнусными хейтерами, обвинявшими меня во всех возможных грехах? Да ты дитя, парнишка! Ты против меня — щенок! Я вчера на базаре еле от семерых отбрехался, а ты тут только один!

— Вы намекаете, что я веду нездоровый образ жизни?! — возмутился собеседник.

— Не намекаю. Впрямую говорю. У вас нездоровый цвет лица, в глазах красные прожилки. Нос с красными прожилками. Лишний вес и одышка. Вы много пьете, много едите, слишком много едите и пьете. Скорее всего, запойный. У вас гипертония, увеличенная печень, больной желудок и постоянные запоры. Вы мало двигаетесь, и жить вам осталось от силы лет пять. Алкоголь и чревоугодие вас погубят!

— Да как вы смеете! — мужчина привстал на своем стуле, изображая скалу, готовую обрушиться на наглеца, но я так и сидел, с иронией глядя на несостоявшегося громовержца. Я бы мог его уронить не вставая со стула. Просто ткнуть пальцем в подреберье, и...нет, лучше этого не делать. Этот типус-лауреат в таком случае просто скончается от болевого шока. Сердечко-то у него тоже слабенькое!

— Мирон Макарыч, эк он тебя разоблачил! Вы, товарищ, еще забыли упомянуть о том, что у него и сердце не очень. Постоянно таблеточки пьет. Однако вечно скандалит, вечно недоволен. Мирон Макарыч, иди уж ты...по своим делам. Дай человеку покушать! Испортил аппетит, скандалист!

— Да я...да вы... — Мирон Макарыч поднялся со стула и тяжело переставляя тумбообразные ноги пошел прочь, отдуваясь и пыхтя больше прежнего. А я остался сидеть на месте, разглядывая нового своего собеседника. Вернее — собеседников: двух мужчин за соседним столиком. Они были моего возраста, и я их тоже не знал. Какие-то писатели, или поэты — а кто же еще? Забытые, никому не интересные...увы.

— Я Семен Петрович, можно просто Семен. А это Иван Никифорович...

— Можно — просто Иван — подхватил второй собеседник — вы не обращайте внимания на этого скандалиста. Вечно ходит и жалуется по любому поводу. Сегодня уже сбегал в директорат, грозя нажаловаться куда надо, так как ему не предоставили освободившийся номер люкс. Но вы и правда какая-то загадочная личность! Выглядите молодо для маститого писателя, а в люкс не всех селят! Вот народ тут и заинтересовался. Делать-то нечего, скука одна! Или сплетни, или бильярд, или прогулки по аллеям. Симпатичных женщин раз, два, и обчелся, да и староваты мы для девчонок. А до старушек еще не докатились! Хе хе хе... Можно еще и выпивать, но сколько же можно?! Надоедает! Ну так сознавайтесь — вы сын первого секретаря обкома? Кто вы, таинственный незнакомец? Дежурная молчит, как партизанка, только улыбается!

— Просто писатель-фантаст — скромно ответил я, и губы мои расплылись в невольной улыбке — Карпов моя фамилия. Карпов Михаил.

— Карпов?! — охнул Семен — Это вы, то самое новое открытие издательства Кодгиз?! Слышал, слышал! Они с вами носятся, как черт с писаной торбой! Махров такой важный ходит, как гамбургский петух! Ну как же — он откопал изумруд! Бриллиант! И теперь паразитирует на нем, как пиявка! Вот не чаял, что с вами встречусь! Мы, мелкие писателишки эпохи Карпова, копошимся где-то у ваших ног! Таких тиражей и таких денег нам не видать как своих ушей!

— Да ладно вам — фыркнул я — шутники! Эпохи Карпова! Ну да, книжки пишу. Написал несколько книжек, их издали. Получил гонорары. Но не такие уж и великие, миллионером пока не стал.

— Пока! — фыркнул Иван — Пока не стал! Простите, Миша, вы наглец! Хе хе хе... мы и мечтать не можем о таких гонорарах! Такие получают только самые что ни на есть великие писатели — типа Алексея Толстого и иже с ним. А мы...знаете, как мы зарабатываем деньги?

— Как? — не удивился я, знающий по большому счету, о чем пойдет речь. Но не прерывать же начатую беседу? Пусть люди позабавятся. Расскажут "несмышленышу" о смысле жизни.

— Ездим по трудовым коллективам, как же еще — улыбнулся Иван — четвертной платят за выступление, а еще — номер люкс в гостинице, питание, а в конце — банкет! А гонорар так...на пропой! Думаете с чего Макарыч так разожрался? Все здоровьичко оставил на банкетах! Написал три книжки, получил премию, вот теперь и жирует. Правильно сказали — сдохнет скоро, ибо в питие неумерен, и пищи принимает зело много! Вот!

Собеседники мои расхохотались, а я поддержал их смех улыбкой. Хотя смеяться по большому счету было и нечему.

— Все там будем! — видимо поняв мое отношение к обсуждению смерти Макарыча заключил Семен — Да вы кушайте, кушайте! Остыло уже! Тут и правда хорошо готовят! Значит, вы Карпов...слышали, слышали...там какая-то странная история была с вами. Вроде как вы не знаете, откуда взялись, ничего не помните. А еще — что вас штатовское издательство собралось издавать, какое-то известное, и в нем — о боже мой! — Солженицына напечатали! Врут небось. Кому нужны наши писатели, если они не обгаживают советский строй? Вот если бы вы начали гадить на страну, тогда — да. Вам за "бугром" все пути открыты. А простой писатель не имеет никаких шансов!

— А я не простой писатель! — невозмутимо заявил я, проглотив кусок котлеты — я гениальный писатель!

Оба собеседника замолчали, переглянулись, видимо оценивая сказанное (то ли дурак, то ли совсем забронзовел?), и только когда я ухмыльнулся уголком рта, дружно расхохотались:

— Да вы шутник, Миша! Чувствую, мы с вами подружимся! Тут такая скучная компания! Вы в преферанс играть умеете? Распишем пульку? Не умеете? Ох, какая досада! А что умеете? Ну...кроме как книжки писать?

— Драться умею. Стрелять умею — не задумываясь ответил я, и тут же прикусил язык. Вот же в самом деле — язык мой — враг мой!

— Вот как? — удивился Иван — А где научились? А! Вы же не помните, да? Кстати, насчет Штатов — правда?

— Правда. Пятого июня я должен быть в Нью-Йорке. Будет представление моей книги общественности, журналистам.

— О как! Ну почему я не пишу фантастику? — Семен сокрушенно помотал головой — Сейчас бы в Штаты летел! Иван, почему мы не пишем фантастику?

— Может потому, что не умеем? — хмыкнул Иван — Ну да ладно. Не будем Мише мешать наслаждаться произведением рук нашей поварихи. Пусть толстеет, не одним же нам ходит толстыми! Миша, приходите вечером в комнату отдыха, в бильярд поиграем. Умеете?

— Ну так...слегка. Не профессионал!

— Ну хоть в чем-то мы удачливее вас! — хохотнул Семен и поднялся из-за стола — Пойдем к себе, хоть что-то напишем. О любви рабочего и колхозницы! Не всем же фантастику писать!

Обед я закончил уже спокойно, больше ко мне никто не подходил. Скорее всего сейчас начнут пытать эту парочку — кто я, да что я...

Вот же банка с пауками! Нет, ну так-то литературные круги всегда отличались особыми так сказать отношениями — зависть, злоба, анонимные колы в оценках и гнусные отзывы на литературных сайтах — так называемые коллеги, Молодые Талантливые Авторы, а сокращенно МТА — они всегда неравнодушны к чужому успеху. Впрочем — мы все не равнодушны к чужому успеху. Просто одни при виде успеха коллеги пытаются его превзойти, написав хорошую книгу, другие — пытаются втоптать в грязь, думая, что именно так они могут подняться. "Плавали, знаем!"

После обеда ушел к себе в комнату, запер дверь, чтобы никто не мешал, распаковал пишущую машинку и установив ее, уселся за письменный стол. За окном цвиркали птички, веяло прохладой и запахом хвои, и я вдруг остро затосковал об утерянном домике — домике, что еще и не построен. Домике, оставшемся там, в будущем. О любимой жене, о дочке, которую не видел уже год, о котах, которые бегают по двору и не замечают, что хозяина-то и нет на этом свете. Интересно, как они там все, без меня? Жена поплакала, да может и успокоилась в объятиях другого мужчины. Да почему бы и нет? Как ей одной-то жить? Содержать дом? Да и просто существовать на ее зарплату? Приходит в одинокий дом, где кроме котов некому ее встретить, и ложится в холодную, одинокую постель. Нет, я не могу ее винить. Тем более что и у самого рыльце в пушкУ. Стоило провалиться в прошлое, так тут же нашел себе бабу, да и не одну. Ну да — мужики совсем другое, чем бабы, ага...типа полигамны. А вот бабам нельзя! Смешно...до слез.

Да, единственное чего, или кого мне не хватает в этом мире — это моей супруги. И тогда было бы полное счастье! Деньги, успех, известность, и рядом — любимая жена! Вот был бы идеальный вариант моей жизни!

Вздохнул, постарался выбросить из головы депрессивные мысли. Зачем мечтать о том, что не может сбыться? Зачем терзать душу воспоминаниями о былом? Для того мира я умер. Теперь — ЭТОТ мой мир. И мне нужно в нем жить так, как если бы я в этом мире навсегда. Не надо мечтать о возвращении! Единственное, что я мог бы сейчас сделать — помочь жене материально. Только как? Как послать ей посылку, чтобы она дошла через пятьдесят лет?

И тут же вспомнился фильм "Назад в будущее". Там по ходу сюжета герою фильма передают письмо через несколько десятков лет. И на письме было написано — в какой день, какой час, какую минуту это письмо передать. И еще — описание внешности того, кому передать. Интересная версия, конечно, вот только советская почта совсем не та, что в США. Да и вообще — если это не тот мир, другой, так может оказаться так, что я передаю письмо и деньги ДРУГОЙ моей жене. В ЭТОМ мире. И кстати, тут есть другой "Я", мы существуем параллельно. И потому ТА, моя настоящая жена ничего не получит. А тогда какой смысл? У ЭТОЙ жены буду Я-другой.

А вот интересный вопрос! Если история в этих мирах идентична, так не получится ли так, что мой дубликат в этом мире тоже отправится в другой мир после катастрофы? И так же сидит сейчас где-то второй Я и рассуждает, как помочь своей жене! И если я отправлю письмо и деньги своей жене, и получит их жена дубль-Я, так кто-то из моих бесчисленных двойников тоже отправит деньги, и их получит уже моя жена!

Хех...ну и головоломку себе задал! Дубли, миры, двойники... с ума сойти можно! Ладно, потом подумаю как и что можно сделать. А пока что надо закончить серию Звереныша. Дописать последнюю книгу. Допишу, и можно взяться...за что? Хмм...надо подумать. Если "Гладиатора поневоле", так не пропустят. Там я такое накрутил...сплошной секс, и сексом погоняет! Если только убрать излишнюю эротичность из текста? Но там вся суть-то и заключается в том, что героя модифицировали с помощью специальных вирусов, сделали непревзойденным бойцом — но с некоторым побочным эффектом. То есть, он стал не только бойцом, но и еще и неутомимой секс-машиной. Мне тогда это показалось забавным — ну не все же коту масленица? Пусть мучается вечным приапизмом! Хе хе хе... Вот только теперь это мне боком выходит. Чтобы книжка прошла рогатки советской цензуры, ее нужно серьезно и глубоко перерабатывать. А тогда что от нее останется?

Опять же — там упоминается война с Китаем, и ни слова о советской стране. Везде — Россия, Россия...

Нет, эта серия слишком уж привязана к тому времени, к тем реалиям. А тогда — что взять? Так и подмывает спереть Гарри Поттера и переписать его слово в слово! Как это делали многие попаданцы из книг моих коллег. Вот только стремно это! Что ни говори, а это ведь воровство! Даже если возьму, и поменяю все имена. А хотя...что мне стоит взять, и написать о мальчике, который учится в магической академии? Только вот куда его поселить...нет, все-таки в Англию. Ну не в Йемен же! И не в США — там что-то и не пахнет древними замками. Если только к индейцем заслать...но тогда это будет академия шаманов.

В Россию? То есть в СССР? Нет, не прокатит. Зарубежному читателю это будет не интересно, а советскому...как объяснить, что советские маги не помогали советскому государству? Или как НКВД не обнаружило организацию магов?

Куда еще можно? Франция? Ну это практически то же самое, что поместить Хогвардс в Англию. Смысл какой — менять?

Мда...Роулинг сейчас шесть лет, она и не помышляет о том, чтобы стать писательницей. Кстати, еще не факт, что "Гарри Поттер" в это время будет иметь успех. Я не раз замечал, что некоторые книги, выпущенные годы назад, вдруг начинают пользоваться успехом через несколько лет после выпуска, и таким успехом — что и сам не ожидаешь. И наоборот — успешные сегодня, в будущем некоторые книги совсем, можно сказать вообще не котируются. И не только мои. Опять же, про тех же Стругацких — "Страна багровых туч" — кому она нужна в 2018 году? Кроме ярых "стругацкистов", сделавших из двух братьев-фантастов икону стиля и мессий, знающих все обо всем.

Кстати, интересно было бы пообщаться со Стругацкими. Посмотреть на них так сказать вживую в период, когда они еще не стали махровыми либералами, а всячески и яростно поддерживали советскую власть. Это потом, на склоне жизни они "вдруг" стали эдакими прозападными мессиями, а сейчас...сейчас они совсем другие. Что с ними случилось за этот период — я не знаю. Хорошо скрывали свои антикоммунистические взгляды? Иначе не будут печатать? А кушать-то хочется...

Я так-то их понимаю, но...они меня разочаровали. Хотя я и отдаю им должное — не было бы их, возможно — не было бы и меня как фантаста. Ведь я вырос на их книгах...зачитывался ими. И тем горше осознавать, что авторы моих любимых книг совсем не те романтики и коммунисты, которыми были когда-то. Наверное, приспосабливались. Писали "на злобу дня". Выгодно было писать о победе коммунизма — они и писали. Потом выгоднее стало быть либералом — они и стали либералами. Писатели, они такие...писатели! Это только я, твердолобый вояка пишу то, что придет в голову.

Прочитали бы мои мысли в секте адептов Стругацких — вот бы мне досталось на орехи! Ну как же! Покусился на святое! Замахнулся вона на что! И как посмел?! Кто он такой?! Жалкий писателишка! Графоман! Ремесленник от литературы! Паааддонок! Хе хе хе...

Давно уже мне фиолетово, что обо мне скажут хейтеры и сектанты всех видов и наружностей. Собаки лают — караван идет. Я делаю свое дело — шавки свое. Гавкают.

Я потянулся на большом, креслообразном стуле, достал пачку бумаги, заправил листы и копирку в печатную машинку — уже привычно, набитой рукой — и напечатал: "Глава 5"

До ужина я успел напечатать приличный кусок текста — по меркам 2018 года не меньше половины авторского листа. Пальцы уверенно стучали по клавишам машинки, она исправно стрекотала, и получалось ничуть не медленнее, чем на ноутбуке. Только вот исправлять тут нельзя. Но и здесь я навострился как никогда раньше — надо внимательнее следить за печатью, не расслабляться, как за компьютером, и будет тебе счастье. Когда у тебя в голове сидит мысль, что ты всегда можешь исправить написанное — волей-неволей начинаешь пофигистически относиться к тому, что выдают на-гора твои руки. Ошибся — исправил! Делов-то! А на машинке так не получается. На машинке каждая ошибка, описка, каждый огрех выливается в минуты, в часы исправлений. Зря тратится драгоценное время, которого у каждого человека не так уж и много. Тем более, у человека за пятьдесят и выше.

Когда раздался звонок телефона, я уже вытащил из машинки напечатанные листы и раскладывал их по стопкам. Подняв трубку, я услышал голос дежурной:

— Михаил Семенович, простите, что беспокою...вы ужинать будете в столовой, или вам в комнату принести?

— Благодарю вас, я схожу в столовую. Спасибо!

Дежурная положила трубку, а я улыбнулся, держа трубку возле уха и прислушиваясь к коротким губкам. Вот же сервис! А что — заказать ужин в номер, и чтобы принесла мне его эта вот...Ниночка. Приятная девушка — не толстая, и не тонка, крепенькая, как статуи спортсменок на стадионах и в пионерлагерях. Мне всегда нравились такие девушки — не такие, чтобы худые — ноги от ушей, а спортивные "фитоняшки", как их стали называть в двухтысячных. Девушки из спортивного рок-н-ролла. Чтобы никакого жира (ну почти никакого!), плоский животик, крепкая, спортивная фигура. Вот и Ниночка показалась мне такой — опытным глазом заценил! Совершенно непроизвольно! Ну так...чисто из любви к искусству.

Черт! Мое либидо начинает соответствовать моему помолодевшему организму. Чувствую себя шестнадцатилетним парнишкой, которого приводит в возбуждение все, что хоть мало-мальски похоже на женский организм. Шучу, конечно, но в юности я был еще тем...мечтателем! Трахнул бы все, что шевелится и носит юбки! Нет, шотландцев отказываюсь...

За то время, что я нахожусь в этом мире (или времени, я еще так и не определился!), у меня было три женщины. Одна погибла — и я за нее отомстил. Одна беременна от меня — пусть даже искусственным оплодотворением. И Леночка — которая меня буквально затащила на себя. Не было ни времени, ни желания искать себе еще какую-то подругу. Зачем? Меня все и так устраивало. Зина всегда под рукой...только пожелай, и... Да и поугас я с годами, уже не два раза в день — ленюсь! Но вот пожил без Зины несколько дней, и началось — уже всякие Ниночки в голову лезут...мысли дурные, мол — не сотрусь я, если уступлю своим бесам в ребро... Тем более, что Зина едва ли не открытым текстом сказала, что дает мне полную свободу действий, мол — ты сделал свое дело, можешь и отвалить. Нет, не совсем так, но смысл почти таков. А тогда чего мне стесняться? Например — с той же Ниночкой. Вон как она на меня смотрела! Прямо-таки глазами ела!

Интересно, что ей напела дежурная? Небось подаренную "Шанель" показывала, понюхать давала. Вот девчонка и загорелась — богатый писатель с брутальной физиономией, почему бы не попробовать его соблазнить? Во-первых, будет чего рассказать подругам, во-вторых, может и что-то подарит! Нет, не денег, конечно — что она, проститутка, что ли?! Какой-нибудь памятный подарок!

Нет, надо выбросить все это из головы. Скорее всего, я это напридумал. Кому я, старый башмак, нужен?! Двадцатилетней девчонке — зачем я, если есть комсомольцы, спортсмены, активисты! А я всего лишь богатый писатель, пишущий свои странные сказки. И абсолютно проигрываю молодому, идеологически подкованному комсомольскому вожаку. Наверное.

Со скрипом выбросив из головы эротические мечтания, отправился ужинать, закрыв мою комнату на ключ. В чемодане кроме всего прочего барахла у меня лежала та самая заветная банка из-под печений, содержавшая такие ценности, от которых мутился разум даже у меня. Потому не стоит вводить людей в соблазн и оставлять комнату открытой. Банка конечно замотана, завязана, и так просто в нее не влезешь, но...пусть будет закрыто. Опять же — интеллектуальную стоимость надо беречь? Вдруг великий мордовский лауреат похитит мои рукописи? Или нагадит на них, что ничуть не слаще...и вся работа коту под хвост.

Хе хе хе...я так и представил, как дородный лауреат Мордовии пристраивается анально поглумиться над моими рукописями — и в смех пробило!

Так, улыбаясь, я и вошел в зал столовой. Тут против обеденного времени было почему-то довольно-таки людно, взяв поднос, набрав себе чего душенька желает (а душенька желала блинов с мясом и с творогом, киселя, компота, пирожков с капустой) — я нацелился усестьсязаа тот же самый стол, за которым обедал днем. Там сидел один человек — мужчина средних лет с залысинами на голове — и он уже заканчивал, допивая компот и вылавливая из стакана ложечкой слегка разваренные кусочки яблок. Люблю компот из свежих яблок! Он тоже его любил, потому был очень увлечен процессом и даже не ответил, когда я вежливо спросил разрешения присесть. Уже когда я пожав плечами поставил поднос на стол, мужчина вздрогнул, будто увидел явление Христа народу и смущенно повинился:

— Ох, простите...не заметил. Увлекся мыслями! Обдумываю сюжет романа!

— Дело хорошее — дипломатично заметил я, и усевшись за стол принялся расправляться с содержимым моих тарелок, уже не обращая внимания на случайного собеседника. Только когда тот кашлянул, вероятно привлекая внимание, я отвлекся и вопросительно на него посмотрел.

— Извините, что отвлекаю...вы Карпов, да?

— Я Карпов. И? — довольно-таки невежливо ответил я, и мой собеседник снова смутился:

— Извините...вероятно вы хотели спокойно поужинать, а я тут пристаю...ей-ей не хотел вам помешать! Можно я отниму у вас минуту времени?

Я посмотрел на мужчину, и мне стало немного стыдно — приятный человек, вежливый, культурный, а я сразу в штыки? Надо как-то налаживать отношения с коллегами по цеху, не все же букой сидеть в своем номере!

— Это вы извините — улыбнулся я, пересилив свое раздражение — Просто меня сегодня уже достали...некий скандалист, вот я и ощетиниваюсь на любой чих. Вы не возражаете, я буду есть, пока мы говорим? Что-то проголодался. Сегодня можно сказать весь день работал, вот надо мозгу подкинуть горючки!

— Конечно, конечно! — заторопился мужчина — Я хотел вас пригласить на встречу писателей нашего Дома творчества! Сегодня вечером будет встреча, будем разговаривать о литературе, о ее будущем. Так вот очень хотелось бы услышать мнение такого известного, успешного писателя-фантаста, как вы! У нас тут фантастов можно сказать — вообще нет, так что кому, как не вам, с вашим умением заглядывать в будущее делать прогнозы о будущем литературы? Было бы очень интересно! Тем более, что как я слышал — вы такая загадочная личность! Человек ниоткуда, потерявший память, и вдруг взорвавшийся, как вулкан, выдавший на-гора фонтан романов, да таких, что ими заинтересовались даже американцы!

— Я вижу, новости тут расходятся очень быстро — усмехнулся я, откусывая сразу половинку пирожка с капустой. Вкусные пирожки — с капустой и яйцами! И самое главное, не пихают везде этот чертов проклятый лук! Ненавижу лук. Нет, не сырой, и не маринованный — жареный и вареный лук. Брр...как я его ненавижу! Смешно, да — видавший виды мужик, прошел огни и воды, и ненавидит жареный лук! А вот ненавижу, и все тут. Запах жареного лука нравится, а сам лук...тьфу!

— Еще как быстро! — хихикнул собеседник — и расскажут, и своего напридумают! Кстати, тут уже говорят, что вы на самом деле секретный шпион, который только прикидывается, что не помнит прошлого. Что вы служили где-то за границей, и чудом ушли из застенков ЦРУ.

— Ага...и потому я пятого июня должен быть в Нью-Йорке на презентации своей книги! Вам не кажется, что это как-то не вяжется? — искренне развеселился я — если ушел из застенков, так зачем туда вернусь?

— А другие говорят, что вы служили во французском иностранном легионе, тоже будучи засланным разведчиком, и воевали в Африке. Потому у вас и шрам на лице!

— Это я с велосипеда упал...в детстве! — невозмутимо пояснил я, разделываясь с блинчиком, отчего мой голос звучал глухо и был риск забрызгать соседа крошками и слюной (вкусно!) — Рраз! И в забор!

— А если вы не помните прошлого, откуда вы знаете, что на велосипеде и в забор? — хихикнул собеседник, и я ухмыльнулся и покаянно потряс головой:

— Точно! Обмишулился! Нелогично. Тогда так — я пьяный шел из ресторана, и...бац! Прямо об трамвай. У трамвая погнул "колбасу", пришлось восстанавливать за свой счет.

— Хе хе...ох, и не простой вы человек, Михаил Семенович! — улыбнулся мужчина — Очень непростой! Точно, разведчик! Потому вас и засекретили, и не дают рассказывать о прошлом!

— Если я вас расскажу о себе, о своем прошлом — вас сразу расстреляют! — пригнувшись к столу шепнул я, и собеседник снова захихикал:

— Хе хе хе...да, с вами интересно общаться! Приходите, а? В двадцать ноль-ноль. Я вам место займу, народу будет — уйма! Я сказал, что попробую вас найти и пригласить. Все и придут — на вас! Пожалуйста, приходите!

— Вы меня знаете, а я вас не знаю. Как мне к вам обращаться?

— Я Паршин Виктор Семенович! Писатель, пишу для подростков, детей — представился мужчина — Звезд с неба не хватаю, но...работаю! Вот, в кои века дали мне путевку в Дом творчества. Ну я и согласился — в самом деле, а почему бы и нет? Кстати, я вашего издателя знаю — Махрова. Мы с вами в одном издательстве печатаемся. Только не пересекались в его коридорах. Махров очень, очень дельный мужик! И человек хороший. Кстати, о вас очень хорошо говорил, мы с ним общались сразу после нового года. Говорит — вы великий фантаст, и у вас великое будущее! О как! Великий! А мне никто и не скажет, что я великий...

Паршин пригорюнился, потом снова улыбнулся и махнул рукой:

— Да что это я... тоску нагоняю! Все у меня хорошо — книжки печатают, гонорары получаю. А что еще писателю нужно? Жив, здоров, жена, сын — разве этого мало?

Я согласился, что это очень даже немало, и заверил, что постараюсь прийти на сборище маститых писателей. Хотя сам еще не знал — пойду туда, или нет. Так-то мне особо стесняться нечего, и за словом в карман я не лезу — опыт общения и с хейтерами и с поклонниками у меня можно сказать огромный. Но...это было ТАМ, а это — ТУТ. Не сболтнуть бы чего-нибудь лишнего...есть у меня такой грешок — начну рассказывать, хрен меня остановишь. В раж войду — и понеслось! А тут...надо себя контролировать. Ни на секунду не забывать — где я, и кто я.

В номере сразу уселся за печатную машинку. До восьми часов времени еще полно, а что делать, кроме как работать? Лечь спать? Для меня, "совы", это очень рано. Тем более, после плотного ужина. Эх, и растолстею я здесь! Кстати, надо будет подумать о том, чтобы заняться физкультурой. Побегать по утрам, точно где-нибудь найдется турник, а то и гири. Иначе снова наберу вес, и мне этого не хочется. Только-только пришел в форму, согнал лишние килограммы. Надо будет узнать у дежурной, как тут с физкультурой дело обстоит. Неужели у них нет даже маленького спортзала? Ну, чтобы писатели не засиживались, разминались! Выясню. Позже. А пока...работать! "Арбайтен! Арбайтен!"

Когда я вышел из нечто подобного трансу, прикончив очередную заправку листов в машинку, тут же в голову стукнула мысль: "Черт возьми! Это чертово собрание! Я же обещал!". Мда. У меня есть такое "нехорошее" свойство — если я пообещал что-то, то это делаю. Даже если мне это уже не выгодно. А еще — практически не опаздываю. Само собой, и в том, и в другом случае — если это зависит от меня. Ну, к примеру, я обещал жене приехать к ужину, и не приехал. Но я в этом не виноват — некая тварь подрезала меня на своем мерседесе и я благополучно отправился в иной мир — то есть, сюда. А если бы не подрезал — я бы приехал вовремя и выполнил обещание. Ну как-то вот так.

Быстро натягиваю джинсы (здесь я ходил в обычных брюках), надеваю джинсовую рубашку с короткими рукавами. Плечи у меня дай бог всем, руки мускулистые — бицепсы, трицепсы и все такое — и рубашка все это хорошо подчеркивает. Тщеславие, конечно, но кто сам без греха пусть первый бросит в меня камень! На старости лет становишься большим ребенком? Чушь. Мне всегда было и есть шестнадцать лет! А зеркало, которое показывает мне седого мужика со зверской рожей — бессовестно врет.

Впрочем, в последнее время оно стало немного исправляться...интересно, до какого возраста я буду молодеть? Вот хохма — известный писатель выглядит как десятилетний ребенок! Как представишь — сразу хочется истерически хихикать.

На ноги — чешские кроссовки "Цебо". Нравятся они мне. Были у меня такие — в молодости. Случайно зашел в один московский магазин (на каникулах был), в обувной отдел — смотрю, выносят какие-то коробки, а народ, что хотел войти за преграду, состоящую из прилавков и ленты на входе — тормозится дюжими продавцами. Ага! Тут же понял — это "жжж" неспроста! Я медленно выбираю обувь...(почему-то меня не выгнали из отдела), жду, когда коробки распакуют. И вот оно! На полки ставят великолепнейшие чешские кроссовки, мечту любого парня! Кожаный верх! Невероятно удобная колодка! Нога просто отдыхает!

Ей-ей, я и сейчас уверен, что таких кроссовок, что делали ТОГДА, уже не делают в 2018 году. Впрочем, может и делают, но только мне такие больше не попадались. Я ведь не покупаю кроссовки за пятьдесят тысяч. Все больше недорогие китайские, максимум за полторы-две тысячи. Отставнику дорогие кроссовки не по карману. Те кроссовки "Цебо" я носил три года. Они были невероятно крепкими — сам удивлялся.

Так вот, как только я увидел похожие (или такие же, давно было, уже не помню!) кроссовки в "Березке" — тут же уцепился за них, и был очень рад, что нашелся мой размер (44.5, не хухры-мухры! Иногда — проблема! Вернее — частенько). И вот теперь — достал их из чемодана и надел. Пусть уважаемая публика как следует меня возненавидит. Почему возненавидит? А как меня не ненавидеть? Джинсы — "Монтана"! Все в заклепочках, в висючках, красотень неописуемая! Мечта любого хипстера! Или как они тут называются? Стиляги? Да пофиг как они называются, в общем — понятно.

Кроссовки — импортные! Хотя и братской Чехословакии производства. Рубашка — тоже "Монтана"! И тоже висючки, замочки, блестяшки! Я просто витрина западопоклонства! Нет бы надеть ботинки фабрики "Скороход", дедушкины штаны и клетчатую рубашку "а-ля фермер", так я вон как вырядился!

Настроение у меня сегодня такое. Хорошее. Улыбаться хочется! "Улыбайтесь чаще, это всех раздражает!" — сказал один персонаж. Вот мне и хочется пораздражать — сам не знаю почему. Просто хулиганское настроение. Бывает, чего уж греха таить...

В большой, но на удивление уютной зале собралось человек тридцать — большинство мужчины, но я увидел и пяток женщин. Мой новый знакомец, детский писатель Паршин Виктор Семенович сидел возле стены, у кадки с пальмой, уныло повесив голову и опершись на пустой стул. Он на самом деле держал место для меня, и я испытал ощутимый укол совести — обещал же!

Я потихоньку прокрался к Паршину и сел на этот самый пустой стул. Паршин встрепенулся, на лице его расцвела улыбка:

— А я думал, что не придете! Спасибо! Выступите?

— Да погодите, я хоть послушаю! Хотя бы знать, о чем речь!

— Вот этот, что сейчас выступает — пишет о рабочих, о перевыполнении плана и о старых коммунистах, которые направляют и сохраняют. Он говорит о том, что марксистко-ленинская идеология единственно верная, и что книги всегда будут нужны и всегда будут важны. Особенно — идеологически выдержанные книги. Ему никто не возражает, все ждали знаменитого фантаста с таинственной судьбой, и всем им до смерти скучно. Сейчас я ему сделаю затыку!

Прежде чем я успел остановить Паршина, он встал, и громко, прерывая дребезжащий тенорок докладчика, радостно заявил:

— Владислав Викторович, мы вас поняли и спасибо вам за выступление. Тут вот у нас новичок, писатель-фантаст, давайте дадим ему слово и потребуем, от всего коллектива, чтобы он рассказал нам о будущем писательского дела! Просим, просим, Михаил Семенович!

Взгляды всех присутствующих уперлись в меня, а поименованный докладчик отдуваясь, с недовольным лицом сел на свое место и стал вытирать не очень чистым платком начавшую образовываться лысину. Он был очень похож на Ленина, и похоже об этом знал и старался достигнуть максимального сходства — бородкой, стрижкой. Выглядело такое дело довольно-таки смешно, как ряженые "Ленин" и "Сталин" на Красной площади, позволяющие сфотографироваться с ними любому желающему.

— Просим, просим! — захлопали в ладоши и другие слушатели, и мне пришлось подняться и пройти вперед — ну не оборачиваться же всем на меня?

Пройдя, я оглянулся в поисках стула — не торчать же на своих двоих? Не люблю я разговаривать стоя, не съезд КПСС, в конце-то концов. Паршин видимо меня понял, тут же уцепил стул, подошел и поставил его рядом со мной. Я кивком поблагодарил и сел, положив руки на колени и с легкой улыбкой рассматривая тех, кто сейчас рассматривал меня. Лица, лица, лица — серьезные, насмешливые, хмурые и даже неприязненные. Но ни одного равнодушного лица, а это уже хорошо. Сидят сейчас и думают: "Да что это за хлыщ?! Что мы от него хотим услышать?! Что дельного может нам сказать этот стиляга с физиономией боксера?! И зачем его пригласили...бред какой-то".

— Итак, разрешите представиться — начал я, завершив затянувшуюся паузу — Я Михаил Семенович Карпов, писатель-фантаст. Мной написано десяток фантастических книг, которые почему-то полюбили читатели — сам не знаю, почему. (Улыбки, смешки, недоверчивое покачивание головой). Коллега Паршин зачем-то вытащил меня на это собрание — пока я не понял, зачем именно, и вот я перед вами. Терзайте! Мучайте меня!

— Да мы слегка! Сильно не замучаем! — это женщина лет пятидесяти с умным лицом и живыми, веселыми глазами — Раз вы фантаст, вот и отдувайтесь! Расскажите нам, каково будущее нашей профессии? Будут книги в будущем, или нет? Или люди совсем перестанут читать?

Ну, держитесь! Меня бесы тянут за язык! Щас я вам выдам! "Остапа несло"...

— Во-первых, давайте договоримся — что считать книгой? Что ВЫ понимаете под книгой? И о будущем чего пойдет речь — о будущем книг в нынешнем их виде, или о писателе, как сочинителе интересных историй?

— О как завернули! — с уважением кивнула задавшая вопрос женщина — Я поняла вас! То есть вы говорите о том, что писатели, как источники интересных историй сохранятся, а книги в нынешнем виде — нет? Тогда позвольте задать вопрос — а КАК будут писаться эти самые интересные истории? И как они будут доходить до читателя? Мы говорим "писатель" — подразумеваем "книга", мы говорим "книга" — подразумеваем "писатель", разве не так?

— Нет, не так. Сами подумайте — древние люди писали, или рисовали — это тоже своеобразная письменность — на стенах пещер. Потом на бересте. А кое-кто — на глиняных табличках, клинописью. ЭТО были книги? Можно сказать — были! А еще были книги на папирусе. И на коже — были. И где они, эти книги? В музеях! Их вытеснила бумажная книга! И вы не допускаете такого, что и бумажную книгу может вытеснить какой-то другой носитель информации? Какой? Ну, например...вы слышали про ЭВМ? Электронно-вычислительные машины? Сейчас они огромные, занимают целые залы в научных институтах, но когда-нибудь эти ЭВМ станут размером с книжку! Да, да — обычную книжку! У них будет экран, как у телевизора, и на нем — будет та самая книжка. Та, которая когда-то была бумажной. И этих книжек можно будет засунуть в ЭВМ тысячи и тысячи! Можете себе такое представить?

— Честно говоря — не очень! — рассмеялась женщина — Это самая настоящая фантастика! Я видела эти ЭВМ — там каждый шкаф с три холодильника "Саратов", и этих шкафов там несколько десятков, и все, что они умеют — только печатать нолики и единички! А вы говорите об ЭВМ размером с книжку?! Да не может этого быть!

— Когда-то люди считали, что летать могут только птицы. И что звезды на небе — это серебряные гвоздики, которые держат небесный свод (все зашевелились, послышались смешки). С тех пор много чего изменилось, правда? Человек полетел в космос, и гвоздики ему не помешали! (снова хихиканье) Так почему же вы не допускаете, что человеческая мысль пойдет дальше, и ЭВМ станут такими же повседневными вещами, как чайник, плита или унитаз? Что в каждой семье будем ЭВМ, и не одна!

— Сколько же вы даете времени, чтобы так случилось? — скептически помотала головой женщина — Сто лет? Двести?

— Да всего лет тридцать — пожал плечами я — вы сами все увидите, и вспомните мои слова. Многие из вас доживут до того времени, когда у каждого человека в кармане будет свой персональный телефон размером с пачку сигарет. Когда над Землей поднимутся спутники, транслирующие телевизионные передачи. Когда все без исключении я телевизоры станут цветными, и...много чего еще будет. Человеческую мысль не остановить!

— Вот сразу видно фантаста! — весело бросил моложавый мужчина лет сорока справа от женщины — Такого напридумать! Так вы не сказали — что, писатели не нужны будут? Все станут придумывать машины?

— Писатели будут нужны. И писателем сможет стать любой. Любой, кто может мало-мальски связно рассказывать свою историю. Кто-то ведь должен сочинять эти самые истории? А машины, увы...или не увы? — не могут заниматься творчеством. Они делают только то, что им прикажет человек. Тоже, кстати, не навсегда — когда-нибудь машины поумнеют настолько, что смогут делать все, что может человек. Кроме...размножения человеческим способом. Хотя...

Тут уже все начали хохотать.

— Болтики сломают! — выкрикнул какой-то мужчина, я поглядел, и узнал одного из давешних собеседников — Ивана. После его слов уже успокоившиеся люди снова начали хохотать.

Похоже, что вечер удался — подумал я — И вроде как я ничего лишнего и не сказал. Фантастика, и фантастика. Фантасты они все немного "повернутые", иначе как бы они стали писать сказки? Только ненормальный может накрутить ТАКОГО!

— Итак, вы считаете, что бумажная книга отомрет? — не унималась женщина — Да как же так?! А запах новой книжки, а шуршащие листы, а красота обложки? Нет, не верю — люди никогда не откажутся от бумажных книг!

— А срубленные деревья? А испорченные отравой стока бумажных комбинатов реки и озера? — парировал я — Бумажные книги умрут не сразу. Пока живы поколения, воспитанные на бумажных книгах, они будут жить. Но постепенно все-таки уйдут. Наши внуки, наши правнуки будут предпочитать книги с экрана ЭВМ книгам бумажным — пачкающимся и горючим. И только так. Это объективный процесс, и ничего тут не поделаешь. Глиняные таблички должны уйти!

— А можно спросить вас по вашему творчеству? — неожиданно спросил мужчина, сидящий позади моей собеседницы, и тут же, без паузы, спросил — А почему вы пишете только фантастику? Потому что за нее денег больше платят? Разве вы не хотите написать настоящую книгу, а не эти...сказочки? Зачем вообще эти сказки, отвлекающие людей от настоящего, жизненного? Вот мы — пишем о народе, о его судьбе, о людях. А вы о каких-то там вымышленных персонажах, живущих в вымышленных странах и мирах! Это ведь неправильно! Вы растрачиваете ваш талант на пустое, меняете его на дензнаки! Вы даже одеты не так, как пристойно для советского писателя — во все зарубежное, в одежду, которую сделали руки наших потенциальных врагов! Не является ли ваша деятельность, ваше творчество разрушительным, потворствующим буржуазной культуре?

Ах ты ж сучонок...и ведь ничего не предвещало! Ах ты ж гад! Ладно, щас мы с тобой пободаемся! Ты против меня еще щенок! И тут сцука эта Боллитра меня достала!

Вечное противостояние Большой Литературы и презираемой, гонимой "икспердами" от литературы — фантастики. Я имел печальный опыт общения с представителями этой самой Боллитры. Даже статью написал по поводу того, как презрительно-хамски самоназванные критики относятся к фантастике и фантастам, где упомянул некую Юдофович, ведущую критикессу на одном из либеральных порталов. Прошелся по ее самоуверенности, наглости, по неспособности сделать логические выводы и откровенному вранью. А еще — написал, что для меня, как и для многих — премия, полученная книгой из рук представителей Боллитры является антирекламой. Значит, эту книгу читать невозможно. Значит, это наипоследнейшая дрянь.

Они, эти иксперды, вроде как и не заметили меня, но по эдакому стечению обстоятельств, сразу же после статьи некто из свиты этой Юдофович взял одну из моих книг (если быть точным — "Звереныша"), и устроил над ней аутодафе. Мол, отвратительная книга, худшая из худших! Кстати — у меня были гораздо худшие книги — и по стилистике, и по сюжету, но почему-то подручные Юдофович взяли именно "Звереныша", почему — для меня загадка. И понеслось! Боллитра, она такая...мстительная боллитра. Как и весь либеральный бомонд.

Только вспомнить, за что, за какие тексты дают призы в этой самой Боллитре, чем восхищаются "иксперды" от литературы! Волосы дыбом встают!

"Нищета фистуляла утиными шажками в кожаных поршнях, от ношения которых пятки растаптывались вширь, как неподкованные копыта, а вросшие в дикое мясо ногти толщиной в пятак люди приучались терпеть до последнего, пока хромота не заставляла расщедриться на полушку для мучителя-лекаря, что вырывал ногти в темной каморке на базаре с громким хеканьем малыми копытными щипцами".

А вот еще, хорошо, что память абсолютная! Или наоборот — плохо? Такую дичь теперь помнить всю жизнь!

"Слеза, сочившаяся из-под воспаленных век, попав на конец сигареты, шипела и фыркала, как кошка, получившая щелбан по носу, а трескучая искра, соскочив с сигаретного кончика, норовила впиявиться в штаны и добраться, прожигая в слежавшейся вате тлеющую змеиную дорожку, до интимной глубины и жестоко укусить еще не отмершие вконец тайные уды страдальца."

"И эти люди запрещают нам ковыряться в носу!" — только и скажешь...и эта книга получила премию "Русский Букер"!

— А с чего вы решили, что мои книги никого ничему не учат? — с улыбкой удава Каа спросил я — И почему вы вдруг уверились, что ВАШИ книги чему-то учат? (смешки) Все мои романы — это наша жизнь, переложенная в текст на фоне сказочного антуража. Все мои книги учат добру, бичуют предательство, подлость, Зло! А ваши книги чему учат?

— Его книги учат, как правильно осуществлять социалистическое соревнование! — с постным лицом ответил за собеседника Иван — Комсомольцы на собраниях обсуждают, как лучше поднять производительность труда и не упасть в грязь лицом перед коллективом соседнего цеха. Замечательные книги! Идеологически выдержанные!

— Да! — с багровым лицом ответил мой оппонент — именно так! И я за то получил премию Ленинского комсомола! А вы что получили за ваши детские книжки?

— Путевку в этот Дом творчества — так же нарочито скучно, под смех окружающих заключил Иван — По крайней мере, как и над книгами Михаила, над моими книгами не засыпают, и они не пылятся на полках книжных магазинов. А это тоже достижение! И вообще — мы пригласили Михаила поговорить о будущем, а вы тут, похоже, намерены устроить судилище? Так я понимаю?

— Ничего, ничего! — я остановил Ивана — Давайте поговорим и об этом. Почему-то в литературных кругах принято считать фантастику литературой вторичной, неважной, можно сказать — бросовой. Я не знаю, откуда взялось, как установилось такое мнение, но вы все знаете — это мнение имеет место быть. Вот и подтверждение — товарищ можно сказать сконцентрировал претензии представителей "Большой Литературы" — в кавычках. А мне кажется, это просто зависть (смешки, хохотки, возмущенные возгласы). Да, да — банальная, ничем не прикрытая зависть! Зависть к востребованным читателями писателям, зависть к тем, кто умеет завладеть вниманием читателя, которого не надо подгонять плеткой, чтобы он купил фантастический роман. Некоторые представители "большой литературы" чувствуют свою ущербность, несостоятельность, как писателя, и тогда рождается чувство черной зависти: почему ему все, а мне ничего?! Почему мои книги пылятся, а его книги продают у букинистических магазинах втридорога, или покупаются по-блату?! Это же неправильно! Так не должно быть! И сам, если человек не совсем уж глуп, понимает: его книги скучны, тусклы, неинтересны. И если бы не идеологическая составляющая, если бы не указания свыше — их никогда бы не напечатали. Вот представьте себе мир, зарубежный мир, где нет государственных заказов на книги, где книгоиздание предоставлено само себе и выживает только за счет продажи книг, за счет прибыли, маржи, которую накручивают на книгу издатели, а потом и книжные магазины. Представили? Трудно, правда? Мы живем в другом обществе, и в нем деньги тратятся совсем не так, как в "мире чистогана". Так вот, все писатели, книги которых неинтересны читателям — просто бы умерли с голоду. Или пошли искать нормальную работу — например, комбайнером. Комбайнеры за полевой сезон себе на машину зарабатывают, чем не работа! (Хохотки, но лица у многих напряженные. Это ведь и по ним удар!). Мое мнение, писатель в первую очередь должен думать о том — интересна его книга читателю, или нет. Будут ее покупать, или нет.

— Это конъюнктурщина! — крикнул полный мужчина, сидевший с краю — Это не наш, не советский метод!

— Вот как? — сощурил я глаза и расплылся в улыбке — То есть вы считаете, что не нужно прислушиваться к мнению народа? Вы считаете, что писатели должны наплевать на наш, советский народ? Разве вы работаем не для народа? Тогда к чему ваши обвинения в конъюнктурщине? Вы вот, для кого пишете? Для самого себя? Получить гонорар, съездить на встречу с читателями, посидеть на банкете и с чистой совестью отправиться домой? Так я понимаю?

— Да я не то имел в виду! — покраснел мужчина — Читателя нужно приучать к хорошей литературе! А вы ему подсовываете суррогат!

— А может это ВЫ подсовываете ему суррогат? — вкрадчиво осведомился я — Почему вы считаете наш, советский народ дураком? Почему вы считаете, что советский народ настолько глуп, что не может отличить хорошую литературу от плохой? Вы оскорбляете народ страны! Вы унижаете его, говоря, что люди не знают, что такое хорошо, и что такое плохо! Люди все видят, и сколько бы вы им не говорили — Халва! Халва! — во рту у них слаще не станет. Вообще, понятие "хорошая литература" абсолютно субъективна. И оперировать такими понятиями нужно с большой осторожностью. Здесь больше подходит определение "нравится", или "не нравится", понимаете? Мне, например — возможно не понравятся ваши книги. Но это не означает, что они плохи. Просто они мне не интересны, как и большинству читателей. Нет-нет, не обижайтесь — простите, но я не знаю, кто вы, я не читал ваших книг, возможно они на самом деле гениальны! И останутся в веках, как лучшие образцы литературного творчества! Возможно вы новый Пушкин или Лермонтов! Но ведь и книги великих писателей могут не нравится!

— Даа? — оживилась моложавая дама, сидевшая прямо напротив меня и поджимавшая губы так, будто я говорил о чем-то неприличном — И какие классики вам не нравятся?

— Если я вам сейчас скажу, вы меня вообще на вилы подымете — усмехнулся я — и назовете наглым графоманом! (кстати, уже было, и не раз — в другом времени).

— Ну, все-таки! — не унималась дама — Может вам Максим Горький не нравится? Или Пушкин? Или тот же Лермонтов? Кого из мертвых львов попинаете?

— Мне Достоевский не нравится — усмехнулся я — а скорее, не нравится, как воспринимают его иностранцы.

— А как они его воспринимают? — женщина победно оглянулась на присутствующих — Как еще его можно воспринимать, кроме как великого писателя, классика литературы?!

— Иностранцы взяли себе на вооружение книги Достоевского и на основании их делают вывод — что из себя представляет русский человек. А каков русский человек в этих книгах? Вот то-то же...мне лично неприятно, когда иностранец может меня воспринять как алкоголика, бессмысленного бунтаря и вообще не совсем адекватного человека. А еще мне не нравится Толстой с его "Войной и миром"! Да, да, не делайте такие глаза! Тяжелый, суконный язык, тяжелый для чтения текст. Сам Толстой писал, что считает "Войну и мир" не очень удачным своим творением. Вернее даже — совсем неудачным. А как я могу спорить с классиком? А вот Пушкин и Лермонтов, вернее их книги — мне нравятся. А сами писатели-поэты — нет! Оба были в жизни неприятными личностями, и получили по заслугам. Скромнее надо было быть, не оскорблять людей, не вызывать их на дуэль по любому, даже глупому поводу. Тот же Пушкин — у него было сорок дуэлей! Уж когда-то, да его должны были убить! А Лермонтов? Маленький желчный горбун, который говорил гадости, писал злые эпиграммы — его обязательно должны были убить! Гений ты словесности, или не гений — веди себя прилично! Я бы на месте противника Лермонтова тоже бы ни на секунду не задумался — всадил бы в него пулю!

— Да как вы можете?! — задохнулась от возмущения дама.

— Да вот как-то...могу! — мило улыбнулся я ей — еще у кого-то есть вопросы? Только давайте все-таки о литературе, а не о моей личности. Да, я писатель, который пишет сказки, и эти сказки нравятся людям. Они погружаются в них, уходя от быта, от серой действительности, от домашних забот — и разве это плохо? Люди должны отдыхать! Ну не все же время им работать! Кстати, в чем и есть причина неуспеха многих "рабочих" романов. Ну на кой черт вы грузите людей проблемами производства еще и в книгах? Они на работе устали от этих проблем! А вы им работу еще и домой даете! Как рабам! А как сказано? Мы не рабы, рабы не мы! Вы что, пишете свои романы для рабов? Советский человек имеет свободное время, в которое он хочет отдыхать. А вы хотите его закабалить своими производственными романами! Своим негативом!

Люди в комнате зашумели, кто-то замотал головой, не соглашаясь с моими словами, мужчина из заднего ряда засмеялся, показал большой палец и подмигнул — он откровенно веселился. А потом крикнул:

— Браво, Михаил! Давно у нас не было такого бурления страстей! А то сидят, спят, да чушь всякую несут! А тут...всколыхнули! Браво!

Собрание (или как его еще назвать?) продлилось еще с полчаса. Мне задали несколько вопросов о планах, и я понял, что все это мероприятие плавно перетекло в творческую встречу писателя Карпова со своими читателями. Как оказалось — большинство из присутствующих, как ни странно, мои книги читали. Скорее всего, просто потому, что любому автору хочется знать — в чем причина успеха твоего коллеги-конкурента. А каким образом это узнать, кроме как прочитав его книги? Вот и прочитали.

Уже в коридоре, когда вышел из комнаты и направлялся в свой номер люкс, меня поймали Паршин и два друга — Иван и Семен. Честно сказать, мне не очень хотелось сейчас что-либо обсуждать, я был выжат как лимон — что ни говори, а привычки к публичным выступлениям у меня нет. Но и быть невежливым совсем не хотелось. Тем более что мужики поддерживали меня на этой встрече, как могли.

— Вы молодец! — Паршин крепко пожал мне руку — Как их отбрили! Любо-дорого было смотреть!

— Ага! — Иван дружески похлопал меня по плечу — Особенно понравилось, как вы этих динозавров били их же оружием! Я ржал — у меня аж слезы потекли! "Вы против советского народа? Вы считаете советский народ дураками?!" — они аж чуть в штаны не наделали от возмущения, а сказать что-то побоялись! Кстати, очень интересно было про будущее литературы. Вы в самом деле думаете, что бумажная книга умрет?

Мне очень хотелось сказать, что я не просто так думаю, я ЗНАЮ! Но конечно же, ничего такого не сказал. Еще сочтут сумасшедшим. Хотя...для фантаста легкая сумасшедшинка только на пользу. Но даже в моем времени еще не все осознают тот факт, что "бумага" умерла. Даже писатели, которые уж должны были на своей шкуре прочувствовать — снижение тиражей, повышение цен на бумажные книги, повальная миграция авторов в сетевые магазины электронных книг. Но нет! Большинство людей все еще пребывает в эдакой розовой дымке — все хорошо, прекрасная маркиза! А уже ничего не хорошо. Уже все сгорело. И пройдет не так уж много времени, и вместо издательств останутся только конторы, управляющие электронными магазинами, торгующие электронными и аудиокнигами. И я уверен, что все это произошло бы еще при моей жизни.

— Да, я так думаю — только и сказал я, и мои собеседники недоверчиво замотали головами. И я их понимаю. Если бы не интернет — бумажные книги так бы и жили. Если бы...

Мы минут пять поговорили ниочем, так, треп на тему сегодняшнего "сабантуя", а потом я пошел к себе в номер. Там уселся в кресло и замер, прикрыв глаза, снова и снова переживая сегодняшний разговор с коллегами.

Честно сказать, ничего нового я из этого разговора не вынес. Впрочем, как вероятно и они. "Нет пророков в своем отечестве". Да и что я мог им сказать, о чем предупредить? О будущем? О том, что практически сто процентов из них будут забыты, а книжки их сданы в утиль? Что написанное ими и ломаного гроша не стоит?

Нет, я не настолько жесток, и не настолько глуп. Каждый писатель продукт своего времени. И пишут они то, что востребовано в своем времени. Пусть не читателем, пусть лишь государством, но востребовано. Это я — "коммерческий" писатель, книги которого ориентированы не на государственную идеологию, а напрямую к читателю. Я продукт своего времени, в котором тот автор, который не умеет писать интересные книги, обречен на прозябание. И полную творческую смерть.

Вдруг очень захотел есть. Ну просто очень! Вроде недавно ужинал, и вот...и пить хочется. И что делать? Магазинчика здесь я не заметил...где прикупить еды?

И тут же в голову стукнуло: дурак! Какие магазинчики?! В этом-то времени! Тут все магазины работают максимум до шести! Если только это не какой-нибудь Елисеевский. И вообще — я где сейчас? В Доме творчества! И что мне было сказано? Чай и бутерброды в любую минуту! Так какого черта я стесняюсь?

Поднимаю трубку телефона. Идут гудки, потом женский голос:

— Слушаю вас, Михаил Семенович!

О как! Ну прямо-таки правительственная связь! И сразу определяет, кто звонит. Замигал огонек на пульте — вот он, Михаил Карпов, попался!

— Добрый вечер. А нельзя ли мне соорудить что-то вроде бутербродов, и...чаю. Много чаю! Если можно прямо чайником! Хочу поработать подольше, и вот...проголодался.

— Конечно! Сейчас распоряжусь! Минут через пятнадцать, хорошо?

— Замечательно! Жду.

Дежурная отключилась, а я застыл с телефонной трубкой в руке. Странное ощущение...вроде как я в чем-то виноват. Оторвал людей от работы...заставил себе прислуживать. Глупо, да, понимаю — но вот не привык я, чтобы по первому требованию мне приносили чай и бутерброды! Не привык, и все тут! Не барин, ага...

Не через пятнадцать, но через двадцать минут в дверь постучали. Я к тому времени уже переоделся — тренировочные штаны (импортные, само собой!), майку (тоже из "Березки"), тапочки (Самые обычные, без изысков — уж тапочки-то в советской стране умеют делать. Как и танки.). Мельком глянул на себя в зеркало — как-то не хочется встречать чужого человека в роли расхристанного алкаша со сползшими на задницу "трениками". Нет, все было в порядке, и я повернул защелку замка. И сразу сердце трепыхнулось, как птичка пойманная сачком орнитолога — Ниночка!

Нет, все-таки в этой униформе, которую надевает обслуживающий персонал гостиниц, есть что-то такое, что сразу настраивает на "нужный" лад. Я и сам не знаю, почему так происходит — может нас приучили многочисленные порноролики, рассказывающие о горничных, страдающих (или наслаждающихся?) бешенством матки и кидающихся на всякого постояльца — лишь бы у него был пенис? Кто-то скажет, мол, "говори за себя, нечего обобщать!" — но я точно знаю, что большинство нормальных половозрелых мужиков ведутся на женщин в униформе. И просто в форме. И объяснения у меня этому опять же — нет.

Ниночка была очень хороша. Крепенькая, невысокая, с не очень большой и не очень маленькой грудью — она была послана сатаной, чтобы соблазнять и сводить с пути истинного популярного писателя. От нее веяло здоровьем, энергией, и очень, очень хотелось к этой энергии...так сказать...приобщиться! Даже бутерброды отошли на второй план — не так уж я и проголодался, чтобы забыть о женщинах, и обо всем хорошем, что с ними связано. Гормоны, черт возьми! Мой стремительно молодеющий организм просто истязает мой разум! Задавливая его соблазнами...

— Добрый вечер, Михаил Семенович! Куда вам поставить?

В руках она держала большой поднос, на котором стояла широкая тарелка с бутербродами, сахарница, стакан в подстаканнике (как в поездах), и довольно-таки большой фарфоровый чайник. Еще было небольшое блюдце с нарезанным на нем лимоном и маленькая вазочка с конфетами — как ни странно, даже шоколадными.

Все это я схватил один внимательным взглядом, и через секунду легкой оторопи спохватился — тяжело же! А девчонка все на весу держит!

— Сюда! Сюда ставь! — я указал на стол посреди комнаты — Спасибо!

Ниночка поставила поднос, заколебалась, слегка смутилась и спросила:

— Давайте, я налью вам чаю? Поухаживаю за вами?

Я думал ровно секунду — кивнул головой и уселся за стол. Сердце билось в ритме барабана: БАМ! БАМ! БАМ! — ускорившись примерно раза в три. Глупо, наверное, но...вечер, я в номере вдвоем с соблазнительной девушкой...чего бы сердцу не биться чаще, чем при написании романа?

Ниночка налила чай, посмотрела на меня — надо сахара, или нет? Я кивнул, она положила две ложечки, подождала, я снова кивнул, мол, хватит. И тогда она налила уже заваренного чая из чайника. Струйка парила, Ниночкина попка маячила перед глазами, и я уже забыл — зачем девушка сюда пришла. Было что-то такое...хмм...семейное в процессе разливания чая. Не зря в Японии такое значение придают чайной церемонии. Есть в ней что-то магическое, сакральное.

— Посиди со мной! — предложил я внезапно охрипшим голосом — Может тоже чаю попьешь? Вон, стакан есть! (я указал на стакан возле графина с водой, стоявшего на столе)

— Нет, спасибо! — засмущалась девушка — Я посижу! Просто посижу!

И тут же, без перехода, добавила:

— Вы так интересно сегодня рассказывали про будущее! Как будто там были! (Я чуть не закашлялся). Вот скажите, а через сколько времени коммунизм построят? Мне иногда кажется — что никогда. Я смотрю вокруг — и думаю, ну как с этими людьми коммунизм строить? Они же жадные, злые, нехорошие! Вот сегодня, зачем они на вас нападали? Что вы им сделали? Они ведь точно старались вас обидеть, пнуть вас посильнее!

А девочка-то неглупа! — внезапно подумалось мне — А я ее держу за обычную недалекую прислугу. Забыл, что в этом времени образование совсем не такое, как в моем времени, в моем мире. Тут волей-неволей напихивают в голову столько знаний, что нашему поколению ЕГЭ и не снилось! И разговаривает вполне литературно, никаких тебе "внатури" и "воще".

— Они просто завидуют, Нина — усмехнулся я — Они услышали, что я много зарабатываю — шила-то в мешке не утаишь! Они узнали, что меня издали в крупном американском издательстве — и у них зашевелилась черная зависть. Ну как же, они пишут идеологически выдержанные книги, а все блага мне? За что?! А как подняться другим способом, кроме как унизить успешного, востребованного? Только вытереть об него ноги. Другого пути они не представляют. Ну не писать же всякие сказки, как и он? Это ниже их достоинства! Они ведь пишут Настоящие Книги! Не всякую фигню! А что касается коммунизма...нет, Ниночка, его не построят. Никогда. Увы. И ты сама ответила на вопрос — почему не построят. Люди не меняются с тех самых пор, как они жили в пещерах. Злоба, зависть, подлость — все, как и в древние времена. И ты правильно сказала — разве эти люди могут построить коммунизм? Коммунизм — это мечта. Недостижимая мечта.

— А тогда зачем все?! Зачем мы его строим?! Если все равно не достигнем?! Зачем эти бесполезные усилия?!

— Китайцы говорят — главное не цель, главное — путь к цели. И вот этот путь мы и строим.

Ниночка помолчала, глянула на меня глазами лани (у меня аж сердце захолонуло) и тихо сказала:

— Вы такой умный...такой хороший... Мои одногодки все такие дураки! Всякую ерунду говорят, а на уме одно! (она зарумянилась). А вы такой славный, такой галантный, такой красивый мужчина!

Ниночка порывисто встала и шагнула к двери:

— Простите, можно, я пойду?

— Иди, конечно... — растерянно сказал я, и девушка тотчас исчезла за дверью. А я остался один, перед остывающим чаем и тарелкой, полной будербродом с колбасой и сыром. Вот же черт! А так все хорошо начиналось!

Хмм...а что начиналось-то, старый ты пердун?! Решил соблазнить влюбленную в тебя девушку?! А не стыдно?! Жизнь ей ломать?! После тебя она к своим одногодкам и не подойдет, стремно будет с ними даже разговаривать! И что тогда? Куда она денется? Ведь жениться-то на ней ты не собираешься! Тебя к ней влечет поток гормонов, бурлящих в организме! А не дай бог ребенок, и что тогда? Ты же ведь не бросишь его, будешь всю жизнь тащить! А тебе это надо? Вешать на шею такую обузу, портить жизнь и себе, и ребенку? Хватит уже мечтать о невинных восемнадцатилетних девушках, чертов педофил! Жри бутерброды и на боковую! Или — работать садись! Труд освобождает...

Я вздохнул, и взяв с тарелки бутерброд, откусил сразу половину. Снова захотелось есть, а когда перед тобой бутерброды с настоящим финским сервелатом, сделанным в 1971 году думать о чем-то другом очень затруднительно. Даже о невинной Ниночке, которую собрался соблазнить и всякое такое.

Эх, где мои двадцать лет! Где мой...нет, не черный пистолет...где моя молодость! Сейчас я просто битый жизнью мужик, который выглядит моложе своих лет и способен еще влюбить в себя молоденькую девушку. Но очень хочется быть по-настоящему молодым — легким, светлым, наивным...как Ниночка, к примеру. Но увы...этому не сбыться. Я помню все. И никогда уже не забуду.

Глава 4

Спал я беспокойно, ворочался, просыпался, снова засыпал. Ночью было прохладно, и я немного продрог, сбросив с себя одеяло на пол. Кстати, кровать в номере довольно-таки широкая, и явно — двуспальная. Хорошая кровать.

Но проснулся я на удивление отдохнувшим, с ясной головой и бодрым телом — как в юности, когда для отдыха хватало пары часов сна, и можно весь день бежать кроссы или бить по тренировочному мешку. И потому решил сразу же заняться тем, чем собирался — физкультурой. Пробежку, подтягивание на турнике (узнал я, есть турник на задах заведения — коллеги сказали), отжимание, бой с тенью — все, что можно выжать из ситуации. Полноценного спортзала тут само собой нет — какие спортсмены из запойных писателей и дебелых писательниц? Но можно обойтись пока что и малым комплексом упражнений. Вот когда вернусь в Москву — надо будет думать, куда податься, в какой спортзал. Но это уже потом — когда вернусь из Штатов. Сейчас не до того.

Эх, так жаль было бросать спортивную секцию в родном городе! И ребята были расстроены, что я уезжаю...да и тренер жалел — благодаря мне в секции сильно прибавилось народа. Разошелся слух, что тут обучают каким-то особым приемам рукопашного боя, и опера повалили просто вереницей. Впрочем, теперь они смогут и без меня — основное, нужное им я передал. Не самые убойные приемы, не смертельные, но очень дельные. Ребята опытные, сходу все схватывают, тренер тоже все запомнил, так что теперь статус этой секции возвысился на порядок, не меньше.

И по Аносову скучал. Привык с ним пару раз в неделю чай пить, разговаривать обо всем на свете. У меня в этом мире и друзей-то на самом деле...только он и был. Нет, конечно я и с Махровым дружу, но это совсем другое. Он все-таки некоторым образом мой работодатель, то есть — мы с ним неравны, я можно сказать — от него зависим. А потому — эта дружба неполноценна. Да и как можно по-настоящему дружить с человеком от которого скрываешь огромный кусок своей жизни? Вот Аносов — тот все про меня знает. А Махров — нет. Он хороший приятель и хороший человек, но...Аносов будет драться за меня до последнего, жизнь отдаст — как и я за него. Мы с ним похожи — оба старые вояки, видавшие виды, оба были на войне и видели смерть. А Махров просто приятель по работе. И ставит эту работу выше нашей дружбы, уверен. И если я буду ему не выгоден, если мои книги не будут покупать...я не знаю, как он поступит. Вернее — знаю...

Глянул на часы — время шесть часов! Вскочил — ни свет ни заря! На улице солнце, прохлада — все-таки еще май! А в Подмосковье в это время года прохладно, это тебе не Поволжье, и уж тем более — не Краснодарский край.

Подумал немного, и надел те самые кроссовки "Цебо". Других-то у меня нет, не озадачился покупкой простеньких беговых кедов! А зря, между прочим. И бегать в импортных трениках и майке как-то стремно — жаба душит. Сейчас весь потом изойду, после стирать придется!

И недоверчиво помотал головой — вот я зажлобился! Треники жалко! Майку жалко! Да я этих маек и треников могу накупить целый грузовик! И маленькую тележку!

Оделся, пошел к двери. Часы решил не надевать — разобью еще, жалко...хе хе хе... Ага, буржуй! То жалко, это жалко! Нет, ну мне что — все мое барахло извести, раз деньги есть на покупку нового?! Я не жадный, я рачительный! Хе хе...

Прошел по коридору мимо будки дежурной, никого там не увидел — спит, наверное. А может и вышла куда-нибудь в туалет. Живая же, все время в своем "курятнике" сидеть не может!

По лестнице, вниз...толкнул тяжелую, высокую дубовую дверь, сбежал по ступеням на асфальтовую дорожку. В прошлом году к старому зданию Дома творчества приделали новый корпус — в нем и разместились столовая, бильярдная и библиотека. А заодно отремонтировали тротуары, дорожки, разбили клумбы. Красиво тут! Пахнет хвоей, весенней землей, травой! Солнце светит! Живи, и радуйся! Особенно — если на халяву...

Тум! Тум! Тум!

Кроссовки упруго толкают планету, которая ничуть не желает замечать, как по ее коже ползет известный писатель-фантаст. Маленькая такая животинка, меньше относительно Земли, чем блоха на шкуре бродячего пса. Копошимся, суетимся, бегаем — а на самом деле мы крохотные букашки, молекулы в нашем огромном мире. И кто, зачем нас сюда поставил? Зачем живет человек? Чтобы съесть пирожок с капустой и пробежать дистанцию в три километра?

Кстати, пирожка захотелось! Вот что свежий воздух делает и физические упражнения!

По улице, мимо заборов, за которыми типовые дачи писателей, и вдоль речки Сетуни. Вода уже чистая, но скорее всего еще холодная, майская. Еще кое-где в оврагах снег лежит, чего уж там говорить о реке.

Назад, уже разогретый, слегка вспотевший, но не такой уж и мокрый, как ожидал. В хорошей форме, точно. Не прошли даром зимние занятия в спортсекции.

По парку при Доме творчества, мимо пруда, окруженного скамейками — к турнику. Рраз! Два! Три!

Первый подход для разогрева подтянулся восемь раз. Подождал, чтобы мышцы набрали крови, и сходу — двадцать два раза. Есть еще порох в пороховницах! Молодым сто очков вперед дам! Попробуйте-ка при весе в сто килограммов подтянуться двадцать раз! Не можете? А вот я могу. Хе хе...

Пять подходов. Предплечья и бицепс с брахиалисом уже ватные. Теперь — отжиматься. Сорок раз — как с куста. Потом еще пятьдесят. И еще.

Когда закончил, мышцы ныли, тело горело — отлично!

Сделал несколько выпадов руками и ногами, попрыгал изображая бой — мышцы двигаются легко, организм, как хорошо отлаженная машина. Да, я в отличной форме! На удивление! Давно не чувствовал себя так хорошо!

Теперь в номер — душ, растереться полотенцем, и я готов к трудовым подвигам! Или гастрономическим. Завтракать, в общем, пора идти. Пока побегал, пока помылся — вот уже и полтора часа прошли. Незаметно, как и не бывало!

В столовой пока почти никого нет. Только два пожилых мужчины, можно сказать — два старичка, которых я вчера не видел. Или видел, но не обратил внимания. Я быстро позавтракал, и ушел к себе в номер. Работать! Работать, пока есть силы, пока...пока пруха! Ну да, именно пруха — а как еще можно назвать мой успех?

Честно сказать, я не строил иллюзий — назвать мои книги гениальными у меня язык не повернется. Крепко сколоченные тексты, хороший, интересный сюжет — не более того. Просто я был ПЕРВЫМ, первым с фэнтези в Союзе, вот и все. Я попал в струю, сумел угадать, что нужно людям этого времени — всего-навсего. Им просто нужно отойти от серой действительности, нырнуть в мир грез. Эдакий литературный наркотик, и я его им дал.

Цинично? Не более цинично, чем слова врача, сообщающего пациенту о диагнозе. Люди ходят на работу, копят деньги, стоят в очереди на квартиру. Болеют, выздоравливают. И так — изо дня в день, изо дня в день! Стабильная серость, скука и безнадега. В их жизни ничего не меняется — ни в плохую, ни в хорошую сторону. По крайней мере — у большинства людей. А тут...иной мир! Колдуны! Северные воины, решающие спор ударом меча! Драконы! Предательство, и наказание зла! Это вам не фильм о бригаде, которая решила отказаться от выписанной им премии...

Поработать удалось недолго — буквально через час зазвенел телефон. Я снял трубку, и услышал возбужденный голос Махрова.

— Слушаю.

— Миша! Миша, это Махров! Миша, срочно подъедь в издательство — прямо сегодня! Лучше к полудню! Нужно подписать важные документы! Срочно!

— Леня, насколько срочно? Может, подождет, пока я не вернусь из Переделкино?

— Миша, сегодня человек...люди отъезжают, мы уже подготовили договоры — перевод на французский! И на немецкий! Миша, очень выгодное дело! Но — надо очень, очень срочно — люди тут проездом, и времени у них нет! Я сумел уболтать! Но нужна встреча с тобой! Так что не компостируй мне мозги — быстро выдвигайся на боевые позиции! От тебя нужно только чтобы ты подписал, и тут же вернешься назад! Посмотрят на тебя, и вперед! К победе коммунизма! Все! Я сказал! Жду, и возражений не слушаю!

В трубке послышались короткие гудки, и я раздраженно скривился — очень не хотелось ехать! Только-только начал привыкать, втянулся можно сказать в жизнь Дома Творчества — и вот, уже на второй день надо ехать! Что хорошего?!

А с другой стороны — уж не зажрался ли я? В прежнее время скажи мне, что меня собирается издать крупное зарубежное издательство — я бы бежал, только пыль столбом! Галопом! Как призовой скакун! А тут... "а может подождут?"! Да не ждут они ни хрена! Кто я такой? Неизвестный советский писатель, от которого еще непонятно — будет прибыль, или нет! А они — солидные, десятки лет работы на издательском рынке (с другими Махров бы и не связался, знаю этого жука!), жирные клопы! А я маааленький клопик...хоть и вонюч.

Мда, тут думать нечего — ради чего я работаю? Ради того, чтобы остаться в истории как великий классик? Не классик я. И не буду им. Мне деньги нужны, а еще — известность. Чтобы нельзя было меня так просто устранить, или закрыть в клетку. Даже в клетку золотую. А значит...

Снял трубку, ответила прежняя дежурная. Они по двое суток работают, что ли? Два через два? Наверное...

— Слушаю вас, Михаил Семенович!

— Извините, Нина Викторовна...тут такой вопрос...мне нужно срочно ехать в Москву, в издательство, нужно подписать важные документы. Так вот — нужно вызвать такси. Как это сделать?

— Такси? — дежурная задумалась, потом с сожалением в голосе ответила — Извините, вроде как они заказы на выезд за город не принимают. То есть — из Москвы выехать за город — запросто, а вот вызвать такси — это никак. Глупо, конечно, но прецеденты были.

— А что делать? — слегка расстроился я — как отсюда вообще добираться?

— Автобус ходит из Переделкино, каждый час. Но можно и пешком дойти до станции — тут двадцать минут хода. Полтора километра, можно сказать недалеко. Правда дождь собирается...как бы вам не промокнуть. Зонтик у вас есть?

Зонтика у меня не было, о чем я сразу известил дежурную, после чего она предложила мне свой, розовый, от которого я сразу же категорически отказался. Лучше промокнуть!

Мы с ней посмеялись, и вдруг она предложила:

— Михаил Семенович...а что если я попрошу своего свекра? Он так-то подрабатывает иногда...вечерами, таксует. У него волга, старая волга, но хорошая, чистая, крепкая! Я ему позвоню, и он через полчаса будет у нас! А вы с ним уже договоритесь, как и что. Только никому, ладно? А то скажут — нетрудовые доходы. А лишняя копейка в семье не помешает, ведь правда же?

Я подтвердил, что лишняя копейка не помешает, и дал добро на свекра со старой "волгой". Какая мне разница, старая или новая "волга" — главное, чтобы везла. Зимой в "волгах" "дубак", что в ГАЗ-24, что в ГАЗ-21, стекло лобовое едва оттаивает, а вот летом самое то — едет, в салоне просторно, мягко, милое дело кататься, особенно если не ты за рулем.

Машина пришла через сорок минут. Ну, это понятно — пока дежурная дозвонилась, пока рассказала свекру, пока он собрался и выгнал машину из гаража (в этом времени с гаражами гораааздо проще, чем в 2018 году, в котором люди убивают друг друга за место на парковке). Сорок минут — это еще и быстро! Вряд ли официальное такси пришло бы быстрее. Если бы пришло вообще.

Свекр Нины Викторовны, мужчина за шестьдесят, был эдаким крепеньким "боровичком" — розоволицый, толстенький, шустрый. Но не сильно жадный, как того следовало ожидать. Почему следовало? "Бомбилы" всегда отличались непомерными аппетитами, это я помнил по прежним временам. По будущим временам. А договорились мы вот как: я плачу ему полтинник, он меня возит весь день.

Моему современнику эта сумма показалась бы непомерно малой — ну как это так, за полтинник целый день бить машину и тратить дорогую горючку! А вот и нет. У таксистов семидесятых обязательная касса была сорок шесть рублей. План, который они сдавали государству. И за эти сорок шесть рублей, по десять копеек километр — нужно было столько покататься, что просто ай-яй! Бензин сейчас дешевый — помню, мой дедушка покупал семьдесят шестой бензин у водил за рубль канистру. Рубль — за двадцать литров бензина!

Опять же, мой молодой современник и не поверит — разве такие цены на бензин могут быть?. Могут. При средней зарплате в 150 рублей. Дело в том, что всем предприятиям на квартал давали лимит на горючку, так называемые "талоны". По этим талонам водитель и заправлялся на заправках. И вот квартал подходит к завершению, а талоны остались! Не выбрали лимит! Что делать? Ну...мой современник скажет — наверное, сдавать талоны. А что еще-то?

Все не так просто. Сдал талоны — бухгалтерия посчитала, и...срезала лимит! И теперь, в следующем квартале, когда возможно машинам придется больше ездить — тебе не хватит горючки! И творился беспредел. Бензин сливали по канистрам и продавали всем желающим — просто приставали на улицах к частникам-автомобилистам: "Бензин не нужен?! Дешево отдам!". А с соляркой все было еще хуже. Кому нужна солярка в советской стране? Только тракторам, да всяким там дизельным грузовикам. Частникам — никому, потому что советский человек не имел права покупать грузовую машину и ей владеть. Грузовики разрешили покупать в частное пользование только в восьмидесятые годы, уже ближе к распаду Советского Союза. Солярку просто сливали в овраг. Подъехал бензовоз с соляркой, и...понеслось. Несколько тонн — в землю ушло. И это по всему Союзу!

Так что частный бомбила мог на дешевом бензине спокойно делать свой маленький гешефт — тем более, что по Москве и области дороги хорошие, ровные а никуда на проселок лезть и не нужно.

Ооо...двадцать первая волга — это песня! Сиденье спереди — сплошной диванчик. Мягкое, упругое! Заднее — тоже неплохое! Просторно, уютно! И...хе хе...все в бахроме и рюшечках — согласно модам этих лет! Каждый уважающий себя водила должен украсить салон всякими там бомбончиками и висюльками, иначе и машина не машина!

Только "волга" стала отъезжать от Дома творчества — пошел дождь. Вначале слабый — первые капли только прибили пыль — потом все сильнее, сильнее, и через несколько минут уже настоящий ливень.

Водитель чертыхнулся и включил дворники, а я усмехнулся — да, это не иномарка! С такими дворниками ехать в ливень — невелико счастье! Впрочем, это не мое дело — сиди, и подремывай, я же пассажир!

Шуршат по асфальту шины, шумно расплескиваются лужи, а в машине сухо, уютно, вкусно пахнет бензином и одеколоном "Шипр". Я люблю запах бензина. Не знаю, почему — но люблю. Не сильный запах, а такой...легкий. А еще — люблю запах сгоревшего ружейного пороха...

Заборы, заборы...за заборами — дачи писателей. Здесь отметились все известные писатели и поэты советского времени. В мое время, в двухтысячных, эта земля стала выкупаться нуворишами после того, как дачи, выделенные писателям пожизненно, стали приватизироваться. Вообще-то такое не должно было быть — все дачи можно сказать в аренде, пожизненной аренде, а значит ни наследоваться, ни продаваться не должны. Но что не делалось в девяностые, когда продавалось все, за что давали деньги! Да и в двухтысячных тоже... Приватизировали и продали. И выросли пятиметровые заборы, за которые при всем желании не заглянуть. Если такое желание будет, конечно. А пока — только штакетники с калиточками, все патриархально и уютно, как в маленькой деревеньке.

Дорога шла до станции, а потом поворачивала к Москве, и где-то на середине пути к станции я увидел маленькую фигурку в облепившем колени белом сарафане. Сердце трепыхнулось — я ее узнал, и тут же приказал водителю:

— Петр Семенович, притормозите у обочины, как только проедем девушку. Это знакомая, подвезем ее.

Водитель кивнул, и машина качнувшись замерла возле заросшей муравой обочины, а я открыл дверцу и выскочил под дождь:

— Нина, быстрее! Сюда!

Девушка нерешительно посмотрела на меня, с опаской придержала шаг, потом узнала и улыбаясь припустила, расплескивая босоножками скопившиеся на асфальте лужи.

— Ой, как здорово! А вы куда едете? Подвезете?

— Да садись ты...быстро! Промокнем ведь! — фыркнул я, и пропустив Нину на заднее сиденье, плюхнулся рядом. Дождь припустил еще сильнее, будто ждал, когда мы усядемся, и стекла совсем накрыло пеленой воды.

— Эк разошелся! — посетовал водитель, и сбавив скорость, поехал медленно, осторожно. А я сидел и как дурак улыбался, глядя в мокрое лицо девчонки рядом с собой.

— Что, я перепачкалась, да? — улыбнулась Нина, глядя мне в лицо и все еще учащенно дыша после бега — Вот же зараза эта небесная канцелярия! Специально меня промочила! Я сегодня сменилась с дежурства, домой собралась, да задержалась — Нина Викторовна попросила помочь с делами. Ну и вот...попалась! Вы до станции меня подбросите, да?

— До Москвы — снова улыбнулся я, глядя на розовые щечки девчонки. Она была необычайно хороша! Лицо практически без косметики — только губы чуть-чуть подвела, кожа розовая, гладкая, без единой морщинки и прыщика. Только кое-где веснушки — но это дело святое! Как молоденькой девчонке, да без веснушек?! Глаза синие, носик аккуратный, ровненький...

Черт! Опять меня понесло! Глаза так и косятся на ее обтянутую мокрым платьем грудь! Хорошую такую грудь...соски просвечивают, платье тонкое, мокрое...ох ты ж черт... А она сама невинность! Мужик же рядом с ней, а она щебечет, будто я не мужик, а статуя говорящая! Эх, возраст, возраст...девчонка-то похоже меня как мужчину-то и не воспринимает! Ну так...добрый дядюшка...или дедушка.

И так мне что-то стало горько, так тоскливо, что настроение испортилось, я нахмурился и видимо спал с лица, потому что Ниночка сразу всполошилась:

— Что с вами? Вам плохо, Михаил Семенович? Сердце? Может лекарство какое нужно? Там на станции медпункт есть!

— Не надо никакого лекарства! — еще больше нахмурился я, пытаясь взять себя в руки — Не обращай внимания...так просто, задумался.

Нина замолчала, с тревогой глядя на меня, а я прикрыл глаза, чтобы не видеть ее взгляда. Больной дядюшка! Вот кто я!

— Станция! — воскликнула Нина, и неуверенно посмотрела на меня — Может я на электричке доеду? Неудобно как-то...

— Да куда ты на электричке-то? — усмехнулся я — Ты же мокрая насквозь! Продует, заболеешь! Давай-ка я тебя до дому довезу. Далеко живешь?

Нина назвала адрес, и водитель кивнул головой:

— Знаю! Понял!

Еще минут пять мы ехали молча, потом Нина не выдержала:

— А вы зачем в Москву едете, Михаил Семенович? Совсем уезжаете, или так, на время?

— На время. В издательство вызвали. Бумажки надо срочно подписать, вот и выдернули. Пришлось ехать. Ну и заодно домой заеду, в квартиру — посмотрю, что они там наделали. У меня ремонт идет, бригада работает. Потому я в Дом творчества и взял путевку.

И тут же вдруг мне в голову стукнуло, и я неожиданно для себя спросил:

— Нин...а хочешь, со мной поехали? По городу покатаемся, куда-нибудь пообедать зайдем. Ты же сменилась, выходная? А мне одному скучно...тоскливо.

— Ну я не знаю... — ответила Нина подумав секунды три — Хотите, чтобы я вам город показала?

— Нуу...да! — выдавил я из себя. Вообще-то мне мучительно хотелось, чтобы она показала мне совсем другое, но...вслух об этом не говорят. По крайней мере не едва знакомым девушкам. Впрочем — может я отстал от жизни? Может молодые в 2018 году именно так и знакомятся? "Хочешь, я покажу тебе одну штучку?" "Вначале я тебе покажу!" Хе хе...

— Ладно...я только переоденусь, хорошо? — задумчиво сказала Нина и глянула на меня как-то странно, будто оценивала. А у меня поднялось настроение. Шибко поднялось. Не то чтобы я на что-то рассчитывал, хотя...почему бы и нет?

До дома Нины ехали минут сорок — медленно, остерегаясь врезаться в соседнюю и самое главное — впереди идущую машину. Дождь так и не прекращался, и честно сказать — я не особо понимал, как в такую погоду можно показывать город. Что имела в виду Нина под этим словом. Надеялась на то, что дождь все-таки прекратится? Не знаю, но выяснять этого не стал.

Ниночки не было около получаса, и водитель даже добродушно заметил, что у женщин обещанные десять минут обычно выливаются в час, а то и больше. И хорошо еще, если в час!

Она сменила платье на короткую юбку, открывающую стройные, крепкие спортивные ноги и блузку — белую, с кружевами. Выглядела одновременно и как офисная работница из 2018 года, и как девушка, одевающаяся в ретро-стиле, очень ей идущем и подчеркивающем свежесть и молодость. Недлинные, до плеч золотистые волосы свободно спадали на плечи, и еще — она что-то сделала с лицом, глаза подкрасила, что ли? Или щеки покрасила? Не знаю, может все вместе и сразу, но только выглядела она в "боевой раскраске" просто сногсшибательно — модель, да и только! Даже водитель крякнул:

— Вот это да! Красавица! Бывают же такие...кому-то повезет!

Я улыбнулся уголком рта и открыл дверцу. Нина схлопнула зонтик и запрыгнула на сиденье, сунув второй зонтик мне:

— Вот вам! Папин! А то промокнете!

— А папа ругаться не будет ? — усмехнулся я.

— Не будет — грустно вздохнула Нина — Он на кладбище. Умер, когда мне было пятнадцать. Сердце. Он преподавал в университете, литературу и русский язык. Мама тоже преподаватель. И я буду филологом! Скоро поступать буду. Решила пока поработать — денег не хватает, вот мама и устроила меня через знакомых в Дом Творчества. А что, мне нравится! Люди все творческие, солидные — писатели. Интересные люди! Вот вас встретила! Вы такой интересный человек! И книжки ваши замечательные! Мама, кстати, их тоже любит!

— Ну что, поехали? — спросил водитель, и я махнул рукой:

— В издательство. Не думаю, что там надолго засяду, подпишу, да и вернусь. И мы с Ниной погуляем. Кстати, можно тогда договориться — я вас отпущу, а вы на телефоне будете. Как только понадобитесь — позвоню, и вы нас отвезете. Пойдет так?

— А с оплатой? Все в силе? — забеспокоился водитель.

— Все в силе. Как сказал, так и будет. Не хочу вас просто так держать, без толку.

— Ну ладно...вот мой телефон — водитель достал листок и написал на бумаге цифры — Позвоните, и я приеду куда надо.

Я взял листок, водитель повернул ключ в замке зажигание, машина затряслась и зашелестела движком. И мы поехали.

Скоро машина остановилась у здания, в котором находилось издательство. Я открыл дверцу, подал Нине руку и она смущаясь выпорхнула из "волги". Похоже, что ей нечасто приходилось ездить с мужчиной в автомобиле, и еще реже он галантно помогал ей выбраться. Девчонка, право слово!

Нина предлагала посидеть в сквере, пока я буду ходить по издательству — мол, неудобно, кто она такая чтобы бродить по такому важному учреждению, но я со смехом прекратил ее измышления — не хватало, чтобы она сидела на мокрой скамейке под дождем, как бродячая собачка, или как та же собака бродила по аллеям, дожидаясь, пока я напьюсь чая с великим издателем, открывшим звезду фантастик и первой величины. Ну да — меня, любимого.

Махрова в кабинете не было. Я дважды постучал, потом заглянул — неа, тихо и спокойно в издательстве, и только по коридору время от времени пробегают возбужденные девчонки из бухгалтерии и редакторского отдела, с любопытством оглядывая меня и мою спутницу. Меня они точно знали, а вот Ниночку...сейчас только Леночки не хватает — вдруг подумалось мне — как бы скандал не устроила! Мда...что-то я увяз в отношениях с женщинами...Казанова, черт меня подери!

Махров появился через минуту — быстрый и квадратный, как итальянская танкетка.

— Наконец-то! Пойдем в кабинет к директору!

И тут он заметил Ниночку, и челюсть его отвисла:

— Это кто у нас такая прекрасная! Миша, ты где выкопал этот цветок прерий! Эту фею! Эту прекрасную камелию!

— Но-но! — погрозил я кулаком — Это Ниночка, моя хорошая знакомая. Она сегодня покажет мне город. Ну не все же время мне сидеть в Доме творчества со старыми пердунами? (Ниночка тихо фыркнула и покраснела, так мило, так непосредственно...) Ниночка будущий филолог из семьи филологов. Будет поступать в университет на филологический факультет! А это, Ниночка, самый великий издатель всех времен и народов, знаток литературы, дамский угодник и просто хороший человек — Леонид Викторович Махров! Прошу любить и жаловать!

— Да-да, прошу любить! — фыркнул Махров, и его глазки сделались масляными, как у кота после чашки сливок. Еще тот кот, точно! — Так, Миш...нас ждут у директора, давай я Ниночку усажу у себя в кабинете? Хотя...слушай, а пусть с нами идет! Там иностранцы, давай их поразим красотой — вон у нас какие девушки, пусть завидуют!

— А Леночке твоя где? — осторожно осведомился я, сделав акцент на слове "твоя".

— В отпуске! — махнул рукой Махров — Да и вообще вроде как увольняться собирается. Кстати, Ниночка, а вы чем заняты? Где работаете? А давайте ко мне в секретари? Работа несложная! Печатать умеете?

— Умею — неожиданно призналась Ниночка — Я хорошо печатаю. Даже подрабатывала, дипломы печатала выпускникам. И два языка знаю — английский и немецкий.

— О как! — удивился Махров — Миша ты где откопал это чудо?! В общем — Ниночка, я вас жду у себя в самые ближайшие дни! С заявлением об устройстве на работу! Зарплата не очень большая, но перспективы! И коллектив хороший, веселый! Опять же — филологу работать в издательстве — самое то! Куда еще-то идти филологу? Если только в писатели... Но по опыту знаю — писатели из филологов ерундовые. Самые лучшие писатели выпадают неизвестно откуда, зажигаются, как звезды! И они точно не учились ни на каких филологических факультетах.

Ниночка совсем зарделась, но нашлась и даже не заикаясь, ответила:

— Можно, я подумаю? Я с Михаилом Семеновичем посоветуюсь, ладно?

— Ладно! — не удивился Махров и незаметно мне подмигнул — Михаил Семенович плохого не посоветует! Слушайся его...во всем!

Я так же незаметно показал ему кулак, чем вызвал довольную ухмылку толстяка, и на этом наше коридорное общение завершилось. Махров махнул рукой, что очень напоминало старое фото с политруком: "В атаку!" — и мы пошли, почти побежали по коридору. Нину я держал за руку, чтобы не отстала, и таким вот паровозиком пронеслись по издательству, едва не сшибая с ног выходящих из кабинетов людей. Те, кстати, не особо удивляясь такому "Дранг нах остен", видимо эдакие картинки были им не впервой. Рабочие моменты, однако!

В кабинете директора издательства сидели пятеро — сам директор, которого я уже хорошо знал, а еще — четверо мужчин.Двое, судя по их виду — "начальники", двое — переводчики. Директор издательства с любезной улыбкой им что-то говорил, переводчики переводили, "начальники" прихлебывали красное вино из высоких бокалов, сидя за уставленным угощениями столом. Ох уж это наше русское хлебосольство! Или желание пустить пыль в глаза?

— О! Вот и наш автор! — выдохнул директор, которому похоже что до смерти надоело принимать удар на себя, развлекая иностранных гостей — Господа! Это Михаил Карпов, автор, ради которого мы в общем-то сегодня и собрались. Михаил, представляю тебе наших гостей: это Клод Галлимар, владелец и директор одного из крупнейших издательств Франции. Известнейшая личность в литературном мире, и вообще в мире.

— Мне очень приятно! — сказал я, пожимая руку мужчине неопределенного возраста. Ему могло быть от сорока до семидесяти — дорогая одежда, запах хорошего одеколона, дорогие туфли — образ преуспевающего бизнесмена, как и положено главе крупного издательства — Это ваше издательство некогда издало первую книгу Антуана Сент-Экзюпери! За одно это вам нужно ставить памятник!

Галлимар весело рассмеялся и что-то стал говорить по французски, а переводчик, улыбаясь, перевел:

— Господин Галлимар говорит, что памятник ему ставить еще рано — он еще жив. Придется подождать, и он надеется, что как можно более долгое время. Но ему очень приятно, что вы знаете о наших заслугах, и вообще — о нас знаете. Нам казалось, что за "железным занавесом" советские люди не очень знают о том, что происходит на Западе.

Я улыбнулся, оценив шутку с памятником — похоже, что это один вариантов: "Не дождетесь!". Комментировать же слова насчет "железного занавеса" не стал. Ни к чему.

— А это господин Дитер Хольцбринк, один из директоров издательства "Фон Хольцбринк", наследственного дела семьи Хольцбринк. Дитер впервые у нас в СССР, и хотел познакомиться с одним из представителей новой советской литературы.

Дитеру было на мой взгляд около тридцати лет — приятное открытое лицо, стройная фигура, подтянутый и элегантно одетый. Если бы не знал, что он немец — сказал бы, что это русский откуда-нибудь из Питера.

— Очень приятно, господин Хольцбринк! — пожал я руку приветливо улыбающемуся мужчине — Ваше издательство славится качественными книгами — Манн, Пастернак, Хемингуэй...неужели вас могла заинтересовать такая маленькая персона, как я?

Хольцбринк хохотнул, и что-то сказал по-немецки. Переводчик перевел:

— Господин Хольцбринк говорит, что вы не такая уж и маленькая персона. С вашим-то ростом и плечами.

Я тоже улыбнулся и подсел к столу, прежде себя посадив за него Ниночку, которая выглядела совсем потерянной, очень стеснялась и розовела. Что впрочем придавало ей еще большего шарма. Непосредственность, чистота, молодость — это лучше всяких макияжей и ухищрений всевозможных портных. Простая, незамысловатая одежда студентки смотрелась на ней так, будто это были наряды от лучших кутюрье. Для модели у нее не хватало роста, да и поплотнее она, чем эти худые вешалки, но это как раз ее и украшало — ничего нет хорошего в тощих девках, у которых все на заду трясется от налитого под кожу дурного жира. Спортивные девушки — наше все! Кстати, забыл ее спросить — каким видом спорта она занималась? А ведь занималась, точно. Но ничего, потом спрошу. Успеется!

Стол был накрыт как обычно, когда встречают заморских гостей. Икра, копченый лосось, осетрина — и в бутербродах, и просто так — на тарелках и в вазочках. Вино, водка, шампанское.

— Господин Галлимар спрашивает, кто эта прекрасная девушка рядом с вами? — переводчик улыбнулся и посмотрел на Нину, потупившую взгляд и покрасневшую — Она так прекрасна, что голова кружится от ее красоты!

— Это Нина — улыбнулся я в ответ — Она будущая студентка, филолог. Будет работать здесь, в издательстве. Ее родители — преподаватели русского языка и литературы.

— Господин Галлимар говорит, что он видел много русских девушек, но такую прекрасную — впервые! У вас, господин Карпов, очень хороший вкус! Вы понимаете прекрасное!

Вот черт! Я даже нахмурился, хотел сказать что-то резкое, но передумал. Зачем? Пусть думают, что хотят. Считают ее моей любовницей, ну и пусть. Плевать.

Немец что-то сказал Галлимару, и тот слегка улыбнулся. Переводчик переводить не стал, а я глянул на Ниночку и тихо, чтобы не было слышно со стороны, спросил:

— Чего он там говорит?

Ниночка так же тихо, почти не слышно проговорила:

— Он сказал, что я ваша любовница, и что такому солдафону как вы такая красотка ни к чему. И что он вам завидует. Идиот!

— Господа! — начал я, чтобы завершить с этим всем делом побыстрее — мне сказали, что вы уже обо всем договорились с издательством, и что требуется только моя подпись. Можно узнать, о чем вообще договорились? Я передал свои права издательству, но...без моей подписи они все равно действовать не могут — в случае с зарубежными издательствами. (Это было не совсем так — касалось только издательств в западном лагере. В социалистическом лагере все было гораздо проще). Вы могли получить подписанные договоры и потом, зачем было ждать меня? И еще — откуда вы обо мне узнали, и почему у вас возникла идея издать мои книги? Ведь меня за рубежом никто и не знает.

Начал, по старшинству, Галлимар, через переводчика, само собой:

— Мы хотели на вас посмотреть, прежде чем принять решение об издании ваших книг. Согласно договоренностям с вашим литературным агентом, каждый из нас берется перевести и издать серию из шести ваших книг под названием "Нед". А по результатам продаж — и серию "Звереныш". Минимальный тираж каждой из книги — пять тысяч экземпляров, но возможны допечатки, опять же, по результатам продаж. За каждый экземпляр книги вы получите, в долларовом эквиваленте — два доллара. Эти деньги будут перечислены на счет вашего агента — издательства. Примерное время исполнения договора — первая книга должна выйти через два месяца после подписания. И соответственно — по книге каждые два месяца. Узнали мы о вас после встречи со Страусом, вы его знаете, с ним встречались. И насколько знаю — скоро поедете к нему на презентацию вашей книги. Зная Страуса, зная его хватку — уверен, что мы не рискуем издавая ваши романы. У него чутье, как у гончего пса. А кроме того — мы знаем, как успешно расходятся ваши книги и в России...то есть в Советском Союзе, и по всем странам социалистического лагеря. Книги идут нарасхват. Вот, в общем-то, и все.

— Ну, вот он я! — я приподнялся и развел руками — смотрите! Как, соответствую я образу советского писателя?

— Честно говоря — нет! — улыбнулся немец — Скорее вы похожи на наемника из французского иностранного легиона. Говорят, что не знаете, кто вы такой на самом деле? Как так может быть?

— Не знаю, как так может быть — развел руками я — только вот есть, и все тут!

— Но вы не выглядите на пятьдесят лет! Вам от силы сорок, и то с натяжкой! — не унимался немец — как-то можете объяснить?

— Нет, не могу — вздохнул я — может я инопланетянин? Прилетел сюда, и забыл, кто я такой. Глянул на русских девушек, и от их красоты потерял память.

Я посмотрел на Ниночку, и чуть не ахнул — она смотрела на меня с таким обожанием, и с таким...священным ужасом, что я едва не потерял дар речи! Вот черт! Девчонка вообразит себе невесть чего!

Оба иностранца расхохотались, и стало видно, что они уже слегка навеселе. Впрочем, об этом указывали и почти пустые бутылки вина, и початая бутылка виски (хотя как может виски сочетаться с вином — не знаю). Директор небось пил.

— Да вы шутник, герр Карпов! — отсмеявшись, заключил немец — а что касается ваших девушек, да, при взгляде на такое чудо просто отнимается разум! Мне стыдно признать, но ваши женщины красивее наших! Ваши и одеваются элегантнее, и косметикой пользуются умело. Наши совсем забыли, что они все-таки женщины, все стараются быть похожими на мужчин. А это ведь неправильно, согласитесь!

Я кивнул, и немец продолжил:

— Ваши книги, как мне сказали, насыщены эротизмом. Неужели цензура пропустила такие книги? Или к вам особое отношение? Если да — то почему?

— Никакого особого — признался я — чтобы мои книги прошли цензуру, мне пришлось кое-что в них изменить. Написать не так, как я это хотел сделать. То, что сложилось у меня в голове, то, что я хотел изложить — было усечено, можно сказать — кастрировано. И кстати — вдруг решился я — если у вас возникнет такое желание, для вас я могу сделать другой вариант, гораздо более откровенный, изобилующий откровенными сценами. Придется потрудиться, но...впрочем, я думаю — не стоит этого делать. У вас ведь тоже цензура не дремлет!

— После Набоковской "Лолиты" по-моему всем уже плевать на цензуру — усмехнулся француз — Но вообще-то вопрос интересный. Мы это обсудим. И я лично склонен принять ваше предложение!

— Ты чего творишь?! — зашептал Махров — Нас распнут! Какая, к черту, эротика?! Ты и так по грани ходишь! Смотри, свалишься, и я с тобой!

— Не боись...я же для зарубежа! Пусть видят, насколько советский писатель раскован и насколько терпима власть, что пропускает даже такое! Иностранцы будут в восторге! Вот посмотришь!

— Посмотришь...черт ты эдакий! Обязательно что-то ляпнешь! А мне потом отдуваться! Нам ведь все равно придется докладывать о встрече с иностранцами, понимаешь?!

Говорили мы само собой тихо, практически шептали, и только Ниночка тщательно изображая отсутствие интереса к нашей перепалке, могла что-то расслышать. Но вряд ли — говорили мы быстро и практически шептали.

— Ну что же, вы видели все, что хотели! — объявил француз, и немец согласно кивнул — вы интересная личность, господин Карпов! Я хочу с вами поработать. И мой коллега, думаю, тоже (немец кивнул и что-то буркнул). Коллега хочет по примеру нашего американского друга пригласить вас на презентацию книги. И я этого хочу. Бывали в Париже? Нет? Так я вас приглашаю. Официальное приглашение получите позже. Жаль, что наше время у вас уже заканчивается, ведь мы в Москве проездом, хотелось бы с вами поговорить подольше, обсудить мировые проблемы. Да, кстати, условия по договору с моим коллегой — те же самые. Договоры аналогичны, так что не будем терять время. Давайте подпишем их, и займемся делами. Нам еще в гостиницу, потом в аэропорт...

Подписание не заняло много времени. Через полчаса зарубежные гости уже прощались с нами, пожимая руки и дежурно восхищаясь красотой русских женщин. Француз даже поцеловал руку Ниночки, чем привел ее в совершеннейший ступор. Комсомолке, спортсменке — руки целовать?! Это только буржуи!

Впрочем, скорее всего я преувеличиваю. Все-таки она выросла в интеллигентной семье, и к таким вещам должна была привыкнуть. Ну...мне так кажется. Так я себе представляю интеллигентные семьи — сам-то можно сказать из "быдла", рабочее-крестьянского, инженерно-технического. Не привелось так сказать пообщаться с настоящими-то интеллигентами! Ну да — яд и сарказм. В 2018 году что слово "либерал", что слово "интеллигент" приобрело эдакую негативную окраску. Почему? Это надо спрашивать не у меня. Простыми словами — гнилой народ эта "гнилая интеллигенция". Как там Ленин говорил — "Интеллигенция не соль Земли, а..."? Вот то-то же.

— Ффух! — демонстративно выдохнул Махров, когда вернулся в кабинет директора, где я и Ниночка сидели за столом и мило беседовали о литературе. В основном говорила Ниночка, рассказывая, как с детства запоем читала фантастику и мечтала улететь на чужие планеты. Я лишь поддакивал и улыбался — а что еще делать? Лучше дать женщине выговориться, пусть фонтан иссякнет сам по себе.

— Ффух! — повторил Махров, и усевшись за стол налил себе полфужера виски. Потом медленно влил в себя содержимое фужера и смачно закусил бутербродом с черной икрой — Отлично! Решили вопрос! Ох, и стоило мне это нервов! Еще и отписываться буду три дня! Ладно, промолчу! Ниночка, вы кушайте, кушайте! Бутербродики вкусные! А я еще выпью. У меня сегодня такое отчаянное желание нажраться — вы даже не представляете! А вы, Ниночка, давайте-ка, готовьте заявление о приеме на работу! Вон как к вам иностранцы льнут — любо-дорого смотреть! Вы будете лицом нашего издательства, тем более что знаете языки. Кстати, чего там ляпнул этот немец? Чего он французу говорил?

Ниночка как и следовало ожидать — зарделась, а я коротко пояснил — ну так, в двух словах. Махров захохотал по типу "бу-га-га!" и я показал ему кулак. Пьяный уже зараза! Валить отсюда надо!

И мы свалили. К моему ( и Нины) удовольствию, дождь к тому времени закончился и на улицу выглянуло солнце. Майские дожди — они совсем не долгие, эти майские грозы с порывами ветра и потоками воды. Ливанул, вылился, ну и хватит. Траву полил — теперь и солнце можно выпускать! Лужи вот только, но если смотреть под ноги и как следует перепрыгивать — вполне ничего. А через особо "опасные" лужи можно и девушку перенести — взять ее на руки, положив на левую гладкие упругие бедра, а правую ладонь ей под грудь, на бок. Хорошо! Ну — прямо-таки молодой вьюнош! Солнце, ветерок, на руках девушка — чем не жизнь!

Полный текст можно купить вот тут: https://author.today/work/41016