Синица

Начало первого поединка воительниц — деревянными мечами, для разогрева гладиаторов, и демонстрации публике их навыков, было до обыденности стандартным и потонуло в бившем по ушам вое. Эти крики, в основном состояли из подзадоривающих выкриках и похабных репликах взбудораженной топы. Так что Август, не особенно-то и присматривался к тому, что вытворяли амазонки. Смена оружия на боевое, то же не пробудила особого интереса. Ведь они, в данный момент, не бились, а всего лишь продолжали умело раззадоривать публику, демонстрируя ей прекрасно отрепетированный, излишне красивый спектакль. Это можно было понять по тому, что до сих пор, на теле противниц отсутствовали какие-либо раны. Ведь в реальной схватке, у противников есть только одна цель как можно скорее нанести смертельный удар, и умудриться сделать это первым. А здесь, воительницы, вроде как, пытаются уколоть друг дружку в уязвимые места, так сказать стараются. Однако, при внимательном рассмотрении, можно заметить, что атакуемая, начинает реагировать на выпад немногим раньше, чем атакующая. Да и контратака, выглядит весьма зрелищно, вот только заканчивается она без причинения сопернице какого-либо вреда. Не мудрено, ведь этих бойцов не менее трёх лет учили сражаться на арене цирка, а значит, они давно отрабатывают этот "спектакль", так надо. А ожидаемое сражение насмерть, начнётся немногим позже, когда зрители немного насладятся предложенным их вниманию зрелищем. Поэтому, префект скучал, и от нечего делать, начал откровенно рассматривать фигурку темнокожей бестии. Здесь было на что посмотреть. Да, она была отлично сложена, хотя, во время их демонстрации на пиру, он, повинуясь лёгкому импульсу своей похоти, остановил свой выбор на её сопернице. Так он пожелал тогда, и получил своё, сполна. Так что Спартация, его больше не интересовала. А здесь, во время этого "танца смерти", во время которого живых жертвуют, чтоб накормить мёртвых, упругая грудь молодой африканки, её сильное тело, которое в любой момент может быть пробито холодным клинком гладия, возбуждало неистовое желание обладать им. Пусть существовала вероятность что Мамба проиграет, значит, так тому и быть. Но наслаждение динамикой и грацией движений, как и игра крепких мышц, только усиливало возникшее влечение.

Симпатия к чернокожей бестии усилилась, особо после того, как у уставшей Спартации, как-то незаметно сошла на нет грация хищной кошки. Амазонка стала медлительнее, один раз, настолько неуверенно нанесла укол гладием, что её противница смогла оцарапать кожу предплечья, пусть не сильно и не опасно, но до крови. Публика возликовала, а Аврелий немного оживился, так как понял, игра на зрителя окончена, началось настоящее сражение. Не будь на амазонках шлемов, префект мог побиться на спор, что в этот момент, африканка радостно улыбнулась, а гречанка, скорчила досадливую мину, может быть, даже кусала своими ровными зубками губу. Что только добавило Аврелию азарта, ведь это так прекрасно, болеть за явную фаворитку поединка. Особую остроту предвкушения придавало то, что этой же ночью, ты повалишь на своё ложе эту победительницу игр. Ликовали и плебеи бурно "выплёскивая" эмоции и кидая на песок арены монеты мелкого достоинства. Самое удивительное, Августу показалось что с мест, где в тесноте ютились плебеи, тоже чего-то бросали. И правда, несколько служителей цирка, неторопливо передвигались по арене и в том мечте, подбирая дары, чтоб после боя вручить победительнице это "богатство". Иначе, возникала большая вероятность что упавшие на песок подарки, будут в него же и затоптаны, не взирая на их ценность. Гладиаторам некогда отвлекаться на то, что лежит под их ногами, да и какое-либо украшение, попав под ногу, сможет в самый не подходящий момент, поранить ступню бойца.

Не осталась безучастной и Люсия Августа — жена префекта. Она что-то выкрикивала, её переполнял азарт, но женщина, пока что не снизошла до того, чтоб одарить понравившуюся ей амазонку. При желании, можно было увидеть, как позабыв о своей величественности, Аврелия что-то кричала, эмоционально размахивала руками и еле сдерживаясь, дабы не запрыгать на месте, и сидя на своей скамье, умудрялась нетерпеливо "пританцовывать". Для этого было достаточно повернуть голову или скосить взгляд. Однако префект ничего этого не видел, точнее не замечал, он всецело "погрузился" в переживание выбранного им бойца. И ему было от чего ликовать. Ведь отмеченная его вниманием амазонка вновь изловчилась и нанесла сопернице ещё одну рану. На сей раз, укол короткого меча пришёлся в бедно, неловко открывшейся воительницы. Пусть рана вновь была неглубокой, а кровотечение не сильно-то опасным, это походило на прекрасно продуманный план. Мамба при первой же возможности, старалась достать соперницу, пусть даже не нанося её организму особого вреда. Однако, даже в этом случае, она имела выигрыш. Ведь нанесённые в короткий промежуток времени множественные порезы, без наложения повязок и при постоянном движении, обильно кровоточат. Что в свою очередь приведёт к тому, что противник обессилит и, как итог, не сможет сопротивляться. А это — чистая победа.

Всё изменилось неожиданно, пусть раненая амазонка и прихрамывала, имея на коже всего лишь два разреза, как-то излишне быстро становилась вялой. Вышло так, что она всех обманула. На очередной, третьей атаке африканки, она подловила её на том, что чернокожая воительница ослабила контроль своего щита. И, молниеносным движением, Спартация вонзила гладиус в её бок. Африканка, ещё не поняв, что она проиграла, поспешно отшатнулась назад. Затем, постояла с пару секунд, удивлённо смотря на обильно кровоточащую рану. А затем, её колени подкосились, и женщина упала безжизненной куклой. И в самом деле, живые так не падают.

Восьмая, как и её подруга Пятая больше ничему не удивлялась. Подумаешь, хмурые воины, подчиняясь какому-то холёному римлянину, ни говоря рабыням ни слова, вывели девушек за приделы цирковых стен. Значит так нужно. Как в последствии оказалось, возле выхода из цирка, их ждала старая повозка, запряжённая парой чёрных быков, и сидящий на ней, затравленно озирающийся возница. Нельзя было не отметить то, как этот боящийся даже своей тени старик в поношенной одежде, был рад тому, что на него никто не обращает внимания. Поэтому, он приютился на самом краешке своей повозки понурив голову и явно старался быть как можно незаметней. И это, у него почти получилось. Так как при беглом взгляде, в глаза бросалась только его худая, сутулая спина, и всё. Видимо поэтому, один конвоиров, игнорируя погонщика, нарушил своё молчание обратившись только к амазонкам.

"Эй вы, забирайтесь на возок". — Проговорил конвоир, идущий справа от Синички. И если не считать гомона зрителей, доносящегося с трибун, можно сказать, что его слова прозвучали в полной тишине. Ожидание продолжалось не долго, женщины скучали, сидя на возке, а их спутники стояли рядом. Так было ровно до тех пор, как появились три молодых раба в домотканых набедренных поясках, несущих увязанные в материю броню и оружие. А сопровождающий их мужчина, явный поклонник Бахуса, недовольно пробурчал: "Положите всё оружие в телегу. Делайте это как можно аккуратнее, бездельники! Вот так. Хорошо. А теперь, пошли вон! Вместо вас, снимать броню с погибших на арене никто не будет!" — Хотелось Синице слушать то, что говорил лысый алкоголик — надзиратель, или нет? Не важно. Ведь уши не заткнёшь. Поэтому, она живо представила себя, точнее своё изрубленное тело, которое разоблачают эти пугливые люди. Эти безвольные существа, из которых выбили всё человеческое, и девушка передёрнулась от чувства мерзкого холодка, пробежавшего по её спине. Нет, она не боялась смерти, но осознавать, что её тело будет раздета руками этих ничтожеств, после чего, будет выброшено за город, на вонючую кучу отходов, и всё это вместо ритуального сожжения на погребальном костре. Девушку передёрнуло от рождающихся в её голове дум: "Бр-р-р, только от одних таких мыслей, становилось до омерзения противно. Какая мерзость ...". — Да, она знала, точнее ей рассказывали куда увозят тела погибших на арене. Как и о том, что недалеко от этого города, есть кладбище для гладиаторов, но там, покойников закапывают в землю, то есть хоронят тех гладиаторов, кто успел прославиться или заслужить свободу. Что, впрочем, так же не прельщало.

Не стоит рассказывать о том, как медленно ползла скрипучая повозка, протискиваясь по узким улочкам. Как грохоча по каменной колее дороги, возок покинул город, и достиг ближайшее имение какого-то знатного римлянина. Отчего Синица, помня недавнее перешёптывания подруг, с некой обречённостью подумала, что с нею, сегодня произойдёт то, что хуже самой смерти. А именно, её и Восьмую будут насиловать похотливые имперцы. А её оружие, которое лежало рядом, было взято только для достижения определённого антуража. Видимо богатых извращенцев так сильнее будоражило. Б-р-р. Да и сопровождающие её воины, не позволят воспользоваться оружием по его прямому назначению. Выходит, что им уготовлена весьма предсказуемая учесть, удовлетворить мужскую прихоть зажравшихся деспотов.

Мучимая этими мыслями, Синица, в отличии от Восьмой, не рассматривала функциональное великолепие жилого комплекса, к которому подходил личный акведук. А там, было на что посмотреть. Это были, пусть небольшие, каменные колонны главного входа в центральном здании. Как и весь этот двухэтажный каменный дом, с красной черепицей на крыше; его балконами и прочими переходами. Без внимания остались и ухоженные деревья, кустарники, объединённые вплетёнными в этот сад гравийными дорожками. Девушка, подъехав к главному входу и вылезая из телеги, только мельком взглянула на мраморную скамью и стоящую рядом с нею статую женщины. И то, это произошло от того, что возникло ошибочное ощущение что там находится живой человек. Всему виною было то, что скульптор, не только искусно вытесал из камня это изваяние. Он сделал у своего произведения искусства весьма натуральные глаза, используя для достижения нужного эффекта вкладыши из неизвестных славянке минералов. И само собою разумеющееся, мастер со знанием дела подобрал краски, которыми раскрасил своё произведение.

Но. Как уже был сказано, Синице, мучимой недобрыми предчувствиями, было не до этой красоты. И она, ничего не замечая, прошла через небольшой внутренний дворик, поднялась на второй этаж. Естественно, она была не одна, впереди шёл воин, указывавший путь, за ним Восьмая, уже после неё плелась Пятая и завершали это шествие трое крепких рабов, несущих броню и оружие. Замыкали это шествие, трое крепких охранников. А, когда все эти люди вошли в большой, светлый зал и сделали не менее десятка шагов, под его сводами разнёсся гневный выкрик: "Эй вы, грязные задницы! Вы кого ко мне привели?! Я просил доставить сюда воинов, а не этих грязных волчиц! Я, делая свой последний вздох, желаю слышать звон боевого железа, а не похотливые стоны этих тварей!"

Странная процессия замерла, как будто оцепеневшее от испуга животное. Можно сказать, что стушевались все, кроме весьма холёного, молодого воина, облачённого в самый дорогой доспех. Он громко хмыкнул, покачал головою и с нотками брезгливости в голосе ответил:

— Мамерк, что ты просил, то тебе и предоставили. Просил парочку гладиаторов, вот тебе их и доставили. Нужно было точнее формулировать свои пожелания. Сам виноват.

В ответ, Хромой Второй, только окинул этого наглеца презрительным взглядом, демонстративно сморщил лицо, выражая высшую степень брезгливости, да сплюнул в его направлении, на пол. Как видимо, вступать в словесную склоку со своим обидчиком, бывший центурион не собирался. А молодой щёголь, наоборот, отреагировал весьма эмоционально, и его ответная реакция была бурной.

"Да я тебя ...!" — Зло зашипел римлянин, одновременно хватаясь за рукоять своего короткого меча. Вот только в то, что наглец на самом деле был разгневан, не поверила даже отрешённо наблюдавшая за этим действом Синица. Уж слишком быстро и легко тот успокоился. Для этого хватило малого движения — стоявший рядом бывалый, седой воин, осуждающе покачав головою, положил тому на плечо свою ладонь. Миг, и только что "кипевший" праведным гневом задира, заговорил совершенно спокойно: "О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кро.... Так что, ... я лучше промолчу". (О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. — предположено, изречение древнегреческого политика и поэта Хилона из Спарты)

— Да, — холодным как лёд тоном, ответил Мамерк, — вы греки, даже получив римское гражданство, всё равно остаётесь заносчивыми зазнайками. А уроженцы Спарты, по определению, во все времена являются обычными бандитами. И вообще, не корчи мне свою свирепую рожицу, не испугаешь. Я всю свою жизнь посвятил службе в легионе, и таких кутят как ты, давно не боюсь. Как и самой смерти.

— Мамерк, — ответил седовласый легионер, который так и не убрал свою руку с плеча своего молодого десятника, — не обижайся на Марка Фераса. Виной тому то, что он молод и излишне горяч. Он понимает, что с тобою обошлись не справедливо, и выполняя чужие приказы ведёт себя таким вот образом. Молодость она такая....

— Ну вот, что я и говорил?! Точно Спартанец. Бандит не умеющий думать — только и может что кулаками махать да землепашцев грабить. Да пусть его судят ваши боги. Раз так вышло, оставляйте этих амазонок, вместе с их оружием, да позовите вашего лекаря. Пора начинать то, ради чего меня сюда привезли. И ещё, пока я жив, кроме этих, — Мамерк кивнул головой в сторону амазонок, — я больше никого не желаю видеть. Так что пока ваш служитель Асклепия не констатирует мою смерть, вас здесь быть не должно, даже не заглядывайте. Не омрачайте мне мои последние мгновения жизни. Хотите, стойте неподалёку, да тихо слушайте, ожидая вызова.

До сих пор, ничего не понимающие девушки удивлённо смотрели на то, как их сопровождающие, больше не проронив ни слова, развернулись и вышли из зала. Они так и стояли, озираясь по сторонам, чувствуя на себе тяжёлый взгляд римлянина, возлежащего перед блюдами с разнообразной едой и кувшином с вином. Они узнали его, этот мужчина часто появлялся в их школе и всегда, Аврелий встречал этого человека как хозяина и обращался к нему, то центурион, то Мамерк.

-Эй вы, амазонки. — на сей раз, голос Мамерка звучал спокойно, и без каких-либо признаков былого высокомерия. — Что вы там стоите? Давайте, облачайтесь в свой доспех, и порадуйте меня — умирающего, хорошей схваткой. Скрасьте мою смерть настоящим боем. Будете биться по-настоящему, перед тем как медик мне вскроет вены, достойно вас награжу. Сами знаете, то что гладиатору даруют за сражение, у него не забирают. Так что, старайтесь.

То, как обе рабыни разоблачались, а затем, помогая друг дружке одевали броню, не было удостоено даже каплей внимания. Римлянин, самостоятельно, игнорируя стоящего неподалёку мальчишку раба, налил себе в кубок вина, отпил с него пару глотков, и выбрав с блюда какой-то экзотический, сочный фрукт, впился в него зубами. Так и занимался его неспешным поглощением, задумчиво смотря в пустоту невидящим взглядом. Его даже не беспокоил липкий фруктовый сок, стекающий по подбородку, по руке к локтю и капающий на тогу. Впрочем, на ней уже имелось множество других пятен, как от вина, так и жаренного мяса.