Книга 2. На службе у Петра Великого

Те моментально разразились восторженными воплями. Мне даже стало любопытно, чему они обрадовались больше — еде или выпивке.

— А после у меня будет для вас сюрприз, — добавил я с многообещающей улыбкой. — Ну и что, ждем?

Больше упрашивать их не пришлось. Десяток лбов, как были в пыли и поту, со всех ног ринулись к странному механизму — телеге с установленным на ней пятиведерном котле, источавшем умопомрачительный аромат. Этот четырехколесный уродец был сделанной мною походной кухней, которую я тоже хотел презентовать Петру.

— А ну стоять, черти полосатые! — со всей дури заорал я на чумазых стрелков. — Я что говорил про грязь и пот? Ну?

Естественно, это не был мой очередной бзик! Напротив, именно так я старался хоть как-то приучить моих солдат к элементарной гигиене. Я же прекрасно знал, чем могло грозить пренебрежение гигиеной. Примеры грандиозных по масштабам эпидемий древнего мира и средневековья стали уже классическими — Антонинова чума в Риме в 165 г. н. э. (более 5 млн. умерших), чума Юстиниана в 541 г. н. э. (около 1 млн. умерших), чума "Черная смерть" в Европе в 1346 г. (более 25 млн. умерших), эпидемия коколитцли в Мексике и Центральной Америке в 1544 г. (около 15 млн. умерших). Правда, я не был настолько самоуверен, чтобы претендовать на лавры изобретателя целой комплексной системы борьбы с антисанитарией. Сейчас мне было бы достаточно, чтобы мои солдаты хотя бы научились руки мыть перед едой и по нужде ходить в специально отведенное для этого место.

— Я вас научу руки мыть и задницы подтирать, — бурчал я, наблюдая, с какой неохотой стрелки у колодца намывали свои руки. — Кривите рожи, кривите. Может моя наука вам когда-нибудь спасет жизнь...

До моих подарков дело дошло лишь к вечеру, когда осоловевшие от сытной еды солдаты наконец оторвались от своих мисок и развалились на завалинке. Довольные, разомлевшие, о чем-то тихо переговаривавшие, они отчетливо напомнили мне лежавших на берегу котиков.

— Что, хорошо жить? — ухмыльнулся я, выкидывая из сарая пару здоровенных холщовых мешков. — Поднимаемся. Жизнь ждать не будет. В мешках ваша новая форма. Мастерицы две ночи не спали и шили, стараясь поспеть к сроку. Разбираем, не спим.

Я вытянул первый комплект — толстый сверток ткани, аккуратно перевязанный веревкой.

— Теперь смотрим на меня внимательно. Показываю, что здесь есть и как это надевать, — мужики с широко открытыми глазами перебирали содержимое свертка, которое было совершенно непохоже на их собственное обмундирование. — Это штаны. Обыкновенные холщовые штаны зеленого цветы. Не ваши лосины или гольфы, нормальные широкие штаны. Короче, шаровары. Одеваем их на исподнее.

Боже, как они смотрели, а тем более держали штаны! Мне с трудом удалось сдерживать смех. Ремень они вообще первый раз в жизни видели и не знали, что с ним делать. Один из них, хотел было его на шею надеть на манер шарфа. Пришлось одернуть его и показывать с самых азов.

— Это штаны, шаровары или порты. Широкие, удобные. Свои узкие чулки и капри снимаем и складываем в сторону. Штаны подвязываем вот этим ремнем. Чего ржем? Это кожаный ремень, чтобы с голым задом не бегать.

Наконец, они разобрались с портами. Смотрелось, конечно, сильно посредственно. Штанины получились довольно длинными и их пришлось подгибать. Кое у кого съехали боковые карманы. "Ничего. Москва тоже не сразу строилась. Поносим это, а потом сошьем по лучше. Бабла-то теперь должно хватить...".

— Добре, брате. Гарные порты. Таперича хоть мудя преть не будут, — довольно произнес лопоухий солдат, почесывая себя то в одном месте, то в другом. — А то в нашем-то набегаешься цельный день и угоришь. Мудя потом болят.

— А это что? Яка баская, — сосед его с восхищением разминал в руках кожаные ремень с массивной медной бляхой. — Таку за грош не укупишь...

Сказано это было не громко, но я все равно услышал. "Конечно, ремень знатный! Чай не веревкой штаны завязывать. Сейчас такой кожаный ремень с бронзовой бляхой настоящая бомба. Девки вешаться будут на шею... Посмотрим, что вы скажете, когда сапоги увидите. Ха-ха-ха...".

— Ух-ты! Братцы, сапоги! — удивленно вскрикнул кто-то из солдат, вытягивая из свертка невысокие полусапожки на толстой подошве. — Зрите, сапоги! — не веря своим глазам, он мял кожу пальцами. — Як боярские... Кожа кака... Толста и мягка, як девичья... Им же сносу нет. То усе нам?

Здоровый детина едва не прыгал от счастья. Он, как и его товарищи, были из ремесленного сословия и в жизни не носили сапог. Все детство они пробегали босиком, зимой одевали лапотки с обмотками. Кое-кто из них еще носил и торбаза, грубо скроенные из обрезков кожи глубокие тапочки-галоши. Лишь у Петра в полку они первый раз увидели башмаки, которые не защищали ни от холода, ни от грязи и не от сырости. Хуже всего, что от долгих упражнений и на маршах ноги в них сбивались до мяса, в кровь. Кожаные сапоги с толстой подошвой, густо промазанные дегтем и подбитые настоящими железными гвоздиками, для них вообще были недоступной мечтой, стоимостью в безумные деньги.

— Вам это, все вам, солдатики. Со мной не пропадете... И одеты будете, и сыты, и монета в кошельке водиться будет. А таких добрых молодцев и бабы жарко обнимать будут... Только, братцы, пока одежу новую спрячем. Нельзя, чтобы ее раньше видели. Не будем дразнить гусей.

... Когда же закончился и этот, оказавшийся очень длинным, день я понял, что сделал еще один шаг вперед. Правда, моя цель — возвращение домой — была еще также далека, как и в самом начале моего пути.

7

Отступление 11

Двухэтажные каменные палаты патриарха Адриана, что раскинулись почти в самом центре Кремля, только с виду казались по суровому скромными. Внешняя аскеза его массивных каменных блоков, составлявших приземистые стены, портики и переходы, внутри сменялась на роскошное великолепие. Здесь с пола и до потолка поднималось белоснежное кружево каменных узоров, тщательностью исполнения соперничавших с лучшими изделиями костромских мастериц-кружевниц. Слепили глаза огромные отполированные до блеска малахитовые вазы, в которых с легкостью мог бы скрыться взрослый мужчина. На их боках расцветали диковинные цветы и прятались сказочные животные и птицы. Устилавшие пол пестрые ковры легко и мягко облегали стопу идущего и полностью скрывали звук его шагов. И редкий любующийся красотой узоров ковров догадывался, что цена некоторых из них доходила до их веса в золоте.

Все это великолепие, однако, мало трогало быстро идущего по коридору высокого мужчину в темном монашеском одеянии и скуфье на голове. Николай, помощник и секретарь патриарха Московского и всея Руси владыки Адриана, не замечал того, что уже давно стало для него частью его обыденной жизни. Золотая посуда, дорогие украшения, великолепные одежды были для него тленом. Его заботило совершенно иное и более важное — власть над людьми и их душами, что для него уже давно составляло одно целое. Именно власть он, как и сам владыка Адриан, считал одной из великих земных ценностей, которой они и хотели обладать.

"... Мы же почти перемогли Нарышкиных. Еще немного и весь бы их проклятый род извели под корень. Государыня Софья стала бы самовластной правительницей, а владыка Адриан с еще большей ревностью смог бы искоренять ересь на русской земле. Господи, как же так случилось? Почто ты позволил такому произойти?". Снова и снова в его голове крутились эти вопросы, которые так и оставались без ответов. "Разве справедливо, Господи, что антихрист энтот шапку Мономаха носит? А что он творит? Где это видано, чтобы честному люду бороды сбривати? Это какой же урон их чести. Испокон веков православный человек с бородой был... А богопротивный табак ртом имать разве возможно православному человеку? Дымы в себя пускать як черти в преисподней никак невозможно православному государю! А разве можно, чтобы в самом сердце православного царства Кукуй с его латинянскими непотребствами стоял? ".

В этот момент из-за угла появился стрелец в красном кафтане и с саблей на боку. Встретив глазами Николая, он тут же снял шапку и поклонился.

— Человече тут до вас просится, господине, — Николай лицом изобразил вопрос; сейчас он совсем был не расположен выслушивать просьбы очередного просителя. — Не знатен. Только..., — стрелец окаменел лицом. — Бает он, что про ересь слово молвить хочет.

— Веди, — кивнул священник.

Вскоре стрелец возвратился вместе с низеньким мужичком в поношенном кафтане и мешковатых портах. Выглядел он каким-то пришибленным, все норовил на колени упасть. Сейчас он совсем не

— Видел, господине. Все видел. Потому и пришел, — мужичок все же повалился на колени и попытался вцепить в подол сутаны священника. — Этот аспид Алексашка все воду мутит. Сначала господина Лефорта задурил, потом к самому государю стал в ближники набиваться, — голос у него был такой дребезжащий и противный, что Николай начал морщиться. — Вокруг себя людишек собрал и разным злодействам их учит. Такого делает, что и удумать страшно... Из фузей цельными днями громыхает. Намедни глядел, как людишки его из фузей аки черти палили. Так споро палили, что никогда не видел. Не может фузея так стреляти, если только не дьявольским наушением...

Мужичок с каждым новым словом распалялся все сильнппкее и сильнее, рассказывая о каких-то диковинных одеждах, странных упражнениях, криках и громких взрывах. Однако, священник не слушал, точнее слушал, но не слышал. Сбивчивые россказни этого мужичка вдруг вытащили из глубин его памяти кое-какие воспоминания, которые, как ему казалось, уже давно и благополучно были им похоронены. "Что он такое говорит? Фузеи стреляют так часто, как нигде раньше? Где-то я уже про это слышал...".

Все вокруг него словно перестало существовать. Он точно не помнил, где и от кого слышал про скорострельные фузеи. Однако, одно Николай знал твердо, с ними было связано что-то страшное. "Кажется, владыка рассказывал... Точно, точно! С полгода назад владыка рассказывал, что еще при Иване Великом Рюриковиче, что кровью Новогород залил, обретался сильный колдун. Был он из казанских магометяни и владел черным колдовством. Именно колдун и преподнес царю удивительную диковину — скорострельную фузею, что стреляла так быстро, как и десяток стрелков не могли...".

______________________________________________________________

Архангельск был довольно странен на вкус обывателя из центральной или западной части России. В нем совсем не было величавой патриархальности и основательности Москвы ее десятками златоглавых церквей, угрюмыми княжескими и патриаршими палатами и монументальным Кремлем. Мало походил Архангельск и на старинные города запада страны, где ужасная теснота городских улиц довольно успешно соперничала с их причудливой кривизной. Протянувшийся вдоль Двины город был совершенно иным эклетичностью своего облика отчетливо напоминая подростка, который одновременно напялил на себя и старую отцовскую тужурку и модные лоферы своего приятеля. Именно это или нечто похожее и приходило на ум путешественникам, впервые окидывающим Архангельск с прилегающих к нему холмов.

Стержнем города здесь выступал порт, а точнее протянувшиеся на добрый десяток верст скелеты эллингов, деревянные коробки складов и сараев, многометровые краны-журавли с обычными валунами в качестве противовесов, хлипкие бараки артелей грузчиков, строителей, рыбаков и всякого портового сброда.

С юга к порту прижималась крепостица, построенная по всем правилам современной фортификационной науки. Как ни странно, но это оборонительное сооружение, построенное еще при царе Алексее Михайловиче, было гостиным двором, где купцы, представители крупных торговых компаний держали свои товары, а некоторые и сами жили. Его внешние стены с крошечными окошками и массивными угловыми башнями с площадками для пушек, действительно, напоминали, настоящую крепость.

С юга к гостиному двору примыкала территория Михайло-Архангельского монастыря с белокаменным собором в самом его центре. Это был пятиглавый красавец с золоченными куполами, строительство которого закончилось лишь несколько лет назад. Рядышком возвышалась высокая колокольня, чуть дальше тянулось двухэтажное здание с кельями монахов.

В остальном же город ничем выдающимся не отличался. Богатый усадьбы с глухими трехаршинными заборами перемежевались покосившимися избенками, вокруг которых ютились такие же хлипкие сараюшки. Улицы, пронизывающие эту часть города, были кривыми, с крутыми заломами, часто встречающимися тупиками, где очередной рачительный хозяин решил отхватить себе еще немного места для сада или огорода. Дубовые или сосновые плашки, которыми мостили улицы, здесь редко обновлялись. Весной или осенью же они распространяли вокруг себя просто одуряющее амбре из конского навоза, человеческих экскрементов и гниющих отбросов.

По одной из таких улочек в жаркое полуденное время двигалась странная процессия, которая, впрочем, в последнее время уже стала здесь привычной. Впереди быстрыми шагами мерил дорогу долговязый юноша в темно-зеленом немецком платье и высоких ботфортов, голенища которых едва не доставали до его бедра. При каждом шаге он резко размахивал левой рукой, правой же тыкал тростью в землю.

Его царское величество явно нервничал. Дергались его крошечные усики, едва пробивающие черным пушком над верхней губой. Беззвучно шевелились губы, время от времени выдавшие какой-то приглушенные возглас.

— ... Морды! Уселись на своем, с жопами такенными... Сколько можно уже говорить?! Быти флоту! Были российскому флоту на морях! — юноша с силой рубанул рукой воздух. — И тута на Севере быти! — вскинув голову, он уставился куда-то вдаль, где белел небольшой парус. — Не акличашкам, не свеям, а русскому моряку быть!

В шагах десяти — двенадцати от него держался сухопарый Лефорт, одетый в такой же, как и у Петра, мундир и высокие ботфорты. Будучи человек довольно высоко роста, швейцарец без особого труда поспевал за государем. Пухлому человечку же, архангельскому воеводе, что был позади Лефорта, приходилось несладко. Одетый в подбитый мехом кафтан, он немилосердно потел и тяжело дышал. То и дело отирал обильный пот с лица большим красным платком.

— ... Что же они яки слепцы? Вовсе и не видят, что флот на море — это зело сильное подспорье для державы! На такое ни каких грошей не жалко, — никак не мог успокоиться Петр, продолжая быстро вышагивать по улочке. — У свеев вона не с неба ведь флот великий свалился! Також начинали с малых кораблей, как наш ботик, — припомнил он сам себе небольшой кораблик, что срубил своими собственными руками еще год назад. — Нужен государству Российскому флот, ох как нужен...

Царь был зол, что не описать и словами. Как это так? Почему они не понимают, что будущее России только с сильным и многочисленным флотом?! Морды толстые! Привыкли по старине жить, а другое им и не надобно! Бородищи до пупа отрастили, в шубах преют, а ума совсем не прибавилось. О чем с ними говорить? Как новую Россию строить? Они и не понимают, и не хотят ничего нового... Даже его друг, настоящий умница, Франц Лефорт, которого он приблизил к себе и сделал генералом, и тот иступлено талдычил, что Россия великая сухопутная держава и ей нужно наращивать сильную армию. Флот же, считал швейцарец, в ближайшее время для России будет и не по плечу, и не по карману. Слишком могущественны страны, что закрывают для русского флота выход в море: на севере — сильнейшая в Европе армия и флот швецкого королевства, на юге — не менее сильный враг в лице огромной османской империи.