Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

— Теперь у меня нет иного выхода, — объяснила я, стреляя в Скитальца очередным "Духом смерти", — ваша голова - действительно, источник бед.

— Любите же вы всё перекладывать с больной головы на здоровую, — сокрушённо вздохнул Уильям, с изящной небрежностью отражая мою атаку, — ладно, вы сами напросились. Так и быть, преподам вам последний урок в вашей короткой жизни. В конце концов, подлость и коварство должны понести заслуженную кару.

Пока он не принимал меня всерьёз, что, в принципе, было мне на руку. Я всё-таки пустила в грудь пришельца "Молнию ярости", а затем, практически сразу же, выстрелила в него из моего "Юнгингена". Да, не зря Светомила Корделия фон Валленроде возглавляет наш Штаб. На мою молнию Скиталец даже не отреагировал. Не принеся ему никакого вреда, она мирно прошла сквозь его тело, пробив глубокую дыру в дальней стене лаборатории. Что касается пули. Вот тут Уильям выкинул следующую штуку. На её пути встало сотворённое им прямо из воздуха зеркало, которое прикрыло его от смертоносного свинца. Я увидела, как пуля, вместо того, чтобы разнести вдребезги хрупкую преграду, с противным чмоканьем погружается в зеркало и, очутившись каким-то невообразимым образом по ту сторону, в зазеркалье, летит прямо в моё отражение, а если быть точнее. Отточенная годами упорных тренировок реакция, вот, что спасло мне жизнь. Я инстинктивно бросилась в сторону, с огромным трудом уклоняясь от мною же выпущенной пули. С подобным фокусом я сталкивалась впервые. Интересно, где он ему научился? Во всяком случае, ещё раз испытывать судьбу я не собиралась. Стараясь не выказывать досады, я отшвырнула пистолет как можно дальше.

— Осталось только поднять руки и сказать "Сдаюсь", — ехидно прокомментировал моё решение Скиталец, — вдруг ещё не поздно?

Даже если бы вместо накрытых белыми простынями носилок на внутреннем дворе командного центра стояли, стыдливо переминаясь с ноги на ногу и сконфуженно докладывая о провале операции, пусть и жестоко избитые, но живые воительницы группы Горяны де Тесси, то и тогда я бы не опустилась до подобного унижения. А уж теперь, после гибели девчонок... Дело даже не в том, что просить о пощаде безжалостного убийцу бесполезно, противно и попросту глупо. Главное, отступлю я, с пришельцем схватятся другие. Ратмира, Ратислава, бойцы Лучезары. Обязательно схватятся, теперь я знаю это точно. Плита Гадеса. Ни в коем случае нельзя подпускать к ней Скитальца, а уж тем более оставлять их наедине. Если Уильям, обиженный столь негостеприимным приёмом, решит вдруг отомстить, а убийство девчонок свидетельствовало и очевидно свидетельствовало, что пришелец очень превратно толковал понятия "справедливости и необходимой самообороны", что ему помешает оживить плиту и использовать её чудовищную мощь против мирных жителей столицы? Совесть? Я сильно сомневалась в её существовании. Ну, допустим, на самом деле столице ничего не угрожает, воительницы Ирбиса не дадут пришельцу завладеть коллайдером. Но какой ценой? А я ведь пришла сюда, чтобы больше никто не погиб. Куда только не заводят благие намерения.

— Благородный джентльмен может кое-что пообещать несчастной леди? — учтиво спросила я, не поднимаясь с пола.

— Я внимательно слушаю, — в голосе Уильяма послышались участливые нотки.

— Поклянитесь, что моя смерть окажется последней, — эти слова я постаралась произнести как можно твёрже и решительней.

— Ваша просьба для меня закон, — приложил руку к груди Скиталец, — даю слово, что выполню ваше пожелание. Только вот, — лукаво добавил он, с нехорошей усмешкой взирая на меня сверху вниз, - скажите, разве вам, сумевшей разбудить плиту, не хотелось бы перед смертью увидеть её поистине беспредельные возможности?

Вместо ответа я лишь многозначительно подмигнула ему.

— Вижу, мы прекрасно поняли друг друга, — беззлобно рассмеялся пришелец.

Неужели он действительно уготовил мне такую участь? Бессильно наблюдать, как бездушный убийца забавы ради хладнокровно уничтожает тысячи моих соотечественниц? Как интересно. Выходит, надежды не только юношей питают. А может, попробовать обмануть его? Прямо сейчас со словами: "Помните, вы дали слово" пустить себе в сердце молнию или тот же "Дух смерти"? Нет. Слишком рискованно. Вдруг он сочтёт, что моё "неспортивное" поведение освобождает его от всех обязательств? Да и кому ты веришь? Действительно, одну руку, давая обещание, Уильям держал у груди. Зато вторую прятал за спину. С чего бы это?

— Вам не приходилось слышать о правителе, который, ради творческого вдохновения, приказал поджечь собственную столицу? Наблюдая за бушующим пламенем, он, если верить рассказчикам, то ли пел, то ли торжественно декламировал отрывок из какой-то классической поэмы, её название вылетело у меня из головы, — Скиталец несколько раз щёлкнул пальцами, очевидно надеясь таким способом освежить свою память.

— Я это к чему, — объяснил он, — что-то уж давно я не сочинял по-настоящему приличных пьес. О, очистительный огонь, от скверны, въевшуюся в плоть и грязи, замаравшей душу, избавь Великий Город!

— Уверена, этот тип плохо кончил, — прервала я пришельца.

— Да, бескрылая чернь и грубая солдатня не поняли тонкой артистической натуры, — с сожалением подтвердил мою правоту Уильям.

— Гений и злодейство несовместимы, — это изречение я прочитала в каком-то древнем манускрипте.

— Так ведь я и не претендую на гениальность, — скромно произнёс Скиталец, — я всего лишь получаю удовольствие от сплетения слов в дивные, волшебные узоры, а если мои старания вызовут чью-то похвалу и будут благожелательно оценены — что же, не стану скрывать, мне будет приятно.

— И любую критику, даже самую жёсткую и злобную, встретите спокойно и с пониманием? - в моём вопросе слишком очевидно слышались недоверчивые, язвительные нотки.

— Разумеется, — с достоинством ответил пришелец.

— Рассказывайте больше! — саркастически усмехнулась я, — знаю я, что вы за народ такой — сочинители. У меня муж — писатель.

— Вот как? — вскинул бровь Уильям, — любопытно, и какие же события в его творческой жизни заставили вас столь превратно судить о служителях муз?

— Видите ли, — начала я мой рассказ. Во-первых, мне необходима передышка, чтобы придти в себя. А во-вторых, чем не шутит Покровитель, может моя история отвлечёт Скитальца от зловещего Коллайдера.

— Несколько лет назад мой супруг написал роман. Из-за которого я перессорилась со всеми моими подругами, а с одной из них, самой близкой, едва не дралась на дуэли.

— Надо же, — поразился пришелец, — никогда бы не подумал, что, а впрочем, страсти, творческие страсти, они не могут не кипеть. А, извините, кто из вас затеял ссору?

— Какая теперь разница? — недовольно поморщилась я, — честно говоря, я особо и не горю желанием вспоминать о тех событиях. Как подумаю, что из-за какой-то фантазии могла вспороть живот лучшей подруге...

— Вот она — сила настоящего искусства! Близких подруг она превращает в злейших врагов, готовых драться насмерть, ибо по-иному их спор уже не разрешить. Надеюсь, всё закончилось благополучно? Для вашей приятельницы? — уточнил Уильям.

— Хвала Покровителю, да, — облегчённо вздохнула я, — Конрад нас всех помирил.

— Конрад?

— Вы его всё равно не знаете.

— Ну, разумеется, — не стал проявлять навязчивой настойчивости пришелец, — и всё-таки, объясните, из-за чего ваши подруги так взъелись на этот роман? Я, конечно, понимаю, что женская логика...

— Видите ли, - поспешно прервала я неуместные рассуждения Скитальца о наших интеллектуальных способностях, — в своём романе мой супруг описал нравы, царящие в одной из офицерских школ...

— Подождите, — неожиданно, в свою очередь, перебил меня Скиталец, — вы не "Любовь под зелёным пологом и меч, пробуждающий гнев" имеете случаем в виду?

— Ну да, — растерянно подтвердила я, — но...

— Потрясающе, — ошеломлённо вымолвил Уильям, — будь я проклят, если это просто совпадение. "Об этой горе, что горделиво возвышается над окрестными равнинами, издревле слагали легенды. Будто ястребы, вьющие на ней гнёзда, превосходят своих собратьев в смелости и отваге, а будучи прирученными, не только верно служат хозяину на охоте, но и приносят ему счастье и удачу. Будто под зелёным пологом лесов, густо покрывающих её склоны, пылкие сердца постигают секрет вечной любви и познают истинный смысл этого прекрасного чувства. И что где-то там, высоко на вершине, ожидает своего господина волшебный меч, наделённый пытливым умом и непреклонным нравом. Будто меч этот надёжно защищён от случайного взора и откроется лишь тому, в ком признает достойного обнажить его. Одни уверяют, что меч всё ещё не выбрал своего владельца. Другие же, поклявшись в правдивости своей истории, поведают вам о том, как юная колдунья, ушедшая на гору искать травы для любовного зелья, спустилась вниз с грозным оружием в руке и сокрушила напавших на её родину врагов. Бесстрашную девушку рассказчицы гордо именуют первой воительницей Ирбиса и на этом завершают своё удивительное повествование. Ну а легенда продолжает жить. Легенда о том, как поднявшаяся на гору с мечтами о любви, вернулась с её вершины готовая убивать". Видите, я помню эти строки наизусть.

— Невероятно, — на большее меня не хватило.

— Что же, теперь мне понятно возмущение ваших подруг, — продолжил Скиталец, — действительно, есть от чего придти в ярость — ваш муж блестяще описал, как девушек, рождённых для любви, методично и жестоко превращают в безжалостных убийц. И что самое трагичное — у вас нет иного выхода. Ведь ваши мужчины в подавляющем большинстве лишены магических способностей, не так ли? Я читал "Трутни в летнюю пору". Скажите откровенно, это не с вас списан образ женщины-инструктора, которая показывает ополченцам фрайгеррата как использовать магические артефакты? Вы, в самом деле, каждые пять минут хватались за голову и отчаянно вопили: "Достали!"

— Это собирательный образ, — спокойно объяснила я, — в частности, "Достали!" кричала, и то, всего один раз, кузина моего супруга. И, между прочим, в ополчениях других фрайгерратов дела обстоят ещё хуже...

— Ручаетесь за точность формулировки? — улыбнулся пришелец.

— Не будем придираться к отдельным словам, — ловко вывернулась я.

— Кстати, ваш супруг довольно самокритичен, — поспешил сменить тему Уильям.

— Мой муж, — с достоинством ответила я, — маг высшего уровня.

— Те самые пресловутые два процента, — понимающе кивнул Скиталец, — тогда его, наверное, очень не любят.

— Завистники и те, кто не желает работать над собой, — чётко обозначила я свою позицию.

— Достойный и весьма обстоятельный ответ, — уважительно посмотрел на меня Скиталец, - вижу, вы умеете ценить подлинный талант. Увы, такие писатели рождаются не часто. Зато всякие халтурщики и самовлюблённые бездари, вроде сочинительницы "Блюза в весенней ночи" попадаются на каждом шагу, — в голосе Уильяма зазвучало неподдельное раздражение.

— А чем вам не угодила эта особа и её повесть? — нарочито небрежным тоном поинтересовалась я. Дескать, мне-то всё равно, но если вас это волнует, я, так и быть, выслушаю эту историю.

— Эта повесть - настоящее преступление против искусства, — озвучил приговор пришелец, — и её авторша заслуживает самой суровой кары.

— Вот как? Уверены в своей правоте? — прищурилась я.

— Я не бросаюсь словами, — с достоинством ответил Уильям, — помилуйте, да эта особа лишь любуется собой. Это козыряние эрудицией, эти постоянные отсылки к классикам, дабы подчеркнуть свой, якобы, богатый духовный мир. Эти претензии на серьёзность и философию. Какая философия, какой беспристрастный взгляд на общество, когда в повести постоянно, то дерутся, то убивают, то придаются самым извращённым сексуальным фантазиям. Беззастенчивое потакание самым низменным чувствам и порокам. И как апофеоз всему вышесказанному — пресловутый гранёный стакан. Здесь авторша переплюнула саму себя. Это не стакан, это настоящий символ пошлости и литературного хамства.