Еретик. Книга 1

Главное, чтобы не вообразила, что может вить из Вивьена веревки, а она ведь может вообразить нечто подобное.

Сжав в руках кружку эля, поданную в трактире, Ренар пообещал себе, что сожжет суку самолично, если Вивьен и дальше будет потакать ей и подставляться ради нее. А Вивьен потом только спасибо скажет, когда очнется от ее чар.

— Хозяйка сказала, ты искал меня, — послышался приветливый голос над самым ухом, заставивший Ренара резко поставить кружку с элем на стол и обернуться.

Вивьен стоял позади скамьи, на которой восседал его друг, и, похоже, ждал приглашения присесть. Когда его не последовало, он дружественно хлопнул Ренара по плечу и уселся напротив него.

Как и Ренар, придя в трактир к вечеру, он предпочел выглядеть, как обыкновенный горожанин, а не как инквизитор. Вивьен, одетый в поношенные шоссы, матерчатую грубую бежевую рубаху и старые, видавшие виды ботинки, откинул с лица волнистую прядь черных волос и махнул подавальщице, чтобы та подоспела к столу и обслужила нового гостя.

Как они с Ренаром успели заметить, многие не признают в них инквизиторов, когда видят в мирской одежде. Как будто лишь сутана в сочетании с оружием делала из них служителей Господа, но не самая их суть.

Впрочем, Ренар и Вивьен никогда не возмущались этому явлению — скорее, наоборот, оно играло им на руку. Можно было довольно легко затеряться среди горожан и выведать нужную информацию за порцией-другой выпивки.

— Принеси-ка вина, дорогуша, мне и моему другу! — улыбнулся Вивьен. — И скажи хозяину, чтобы не смел так безбожно разбавлять!

Улыбнувшись, подавальщица понимающе кивнула и ретировалась. Вивьен же извиняющимся взглядом уставился на Ренара.

— Итак, — снова произнес он, подталкивая друга к ответу. — Зачем ты меня искал?

Ренар пожал плечами.

— Не видел тебя с утра на площади, вот и подумал, что стоит узнать, во что ты вляпался, — буркнул он.

Вивьен нахмурил брови.

— На площади? — переспросил он, проигнорировав последнее замечание. — А я должен был там присутствовать?

И снова — лишь пожимание плечами.

— Светский суд вешал торговца рыбой.

— За что? — полюбопытствовал Вивьен.

— Я почем знаю? Меня не касается. Я и не слушал.

Вивьен усмехнулся.

— Отчего же тебя тогда встревожило, что меня там не было? Сам же дал понять, что дело не наше.

— Лоран мог заметить твое отсутствие.

— Но не заметил же?

— Заметил.

Вивьен поджал губы.

— Ясно. И что же ты ему сказал?

— Ничего, — невесело усмехнулся Ренар. — Он ничего не спрашивал. Но заметил, что тебя нет. А я решил поискать тебя. Если б Лоран спросил, я б так и сказал, что понятия не имею, где ты. Хотя я догадывался, но специально, чтобы это не стало точными сведениями, не пошел проверять.

Вивьен прищурился, внутренне повторив чуть путаную мысль друга, и кивнул в знак того, что сумел ее разобрать. Разговор прервала подавальщица, принесшая и водрузившая на стол две кружки с вином.

— Неразбавленное? — улыбнулся Вивьен.

— Хозяин почти оскорбился просьбе, господа. Он говорит, что никогда вина не разбавлял. Я побоялась, что мне попадет за то, что передала ваши слова.

— Вот тебе за твой риск. — Вивьен извлек из привязанного к поясу кошелька монетку и по столу придвинул ее подавальщице. — А если у хозяина будут вопросы, приглашай его к нам, мы разъясним, на чем основываем свои просьбы. Ну, ступай.

Довольная своей выручкой, женщина удалилась. Ренар хмуро взглянул на Вивьена.

— Она же просто выклянчила у тебя деньги, — заметил он.

— Знаю, — отмахнулся Вивьен, пробуя вино. — Но я не жалею, она была хороша в своей игре. В конце концов, нужно делиться благами, не так ли?

Ренар пригубил вино, отставив осушенную кружку с элем, и оценивающе причмокнул.

— Неплохо, — заметил он. — И все же я бы не счел его таким высшим благом, чтобы расшвыриваться деньгами. Наши кошельки не столь толсты, или ты забыл? Ведьма настолько затуманила твой разум этой ночью?

— У тебя сегодня день индивидуальной проповеди? — криво ухмыльнулся Вивьен. — Давай не будем ходить вокруг да около. Мы оба понимаем: ты все еще злишься на меня из-за Элизы и из-за того, что я сделал.

— Из-за того, что ты сделал это для нее, — уточнил Ренар.

— Только не говори, что ревнуешь!

Ренар со злобой сжал челюсти. Ему стоило огромного труда не пуститься в ненужную перепалку, а заговорить по делу:

— Серьезно, если б тебя просто выводил из себя этот Гаетан до такой степени, что ты хотел бы прикончить его лично, слова бы тебе не сказал — знаю, как это бывает. Но ради девки, Вив! Если ты хотел влезть ей под платье, мог сделать это сразу после того, как освободил ее из-под стражи.

— Технически — да, мог, — смиренно кивнув, отозвался Вивьен, хотя внутренне понимал, что существуют некоторые оговорки. Он знал, что мог заставить Элизу ему отдаться, но добровольно она бы на это не пошла, а он тогда ничем бы не отличался от стражника, который собирался изнасиловать ее в камере. Разве что Вивьену было, за что требовать такой награды. — Так что, как ты сам должен был уразуметь, я сделал это не ради того, чтобы влезть ей под платье.

— Но ты ведь влез, так?

— Я бы предпочел называть это иначе, — назидательно ответил Вивьен.

— Да как угодно! — отмахнулся Ренар, делая большой глоток вина. — Суть остается прежней. Но ты упрямо утверждаешь, что прикончил проповедника не ради того, чтобы, — он помедлил, подбирая другие слова, — провести ночь с этой девкой.

— Не ради этого.

— Тогда зачем? — Ренар громко стукнул кружкой о стол и уничтожающе уставился на Вивьена. — Объясни!

Тот лишь отмахнулся.

— Я бы мог, но считаю это бесполезной тратой красноречия. Ты все равно не поймешь, раз все еще не понял, что могло заставить меня так поступить.

Ренар неприязненно поджал губы.

— Положим, я понимаю, что она тебе приглянулась еще в тот момент, когда ее пытался изнасиловать стражник. Она и впрямь недурна собой. И, видимо, ты решил наказать Гаетана за то, что он оклеветал ее и чуть не отправил под пытки и на костер. Вне зависимости от того, станет ли эта…

— Элиза, — хмуро напомнил Вивьен, пока Ренар вновь не назвал ее девкой. Хотя он был уверен, что друг прекрасно помнил ее имя.

— Станет ли Элиза с тобой после этого спать, — завершил Ренар свою мысль, сделав особо едкий акцент на имени.

— Вот видишь? — хмыкнул Вивьен. — Зачем же тебе лишние объяснения, если ты и сам все прекрасно понимаешь?

— Это было безрассудно, — покачал головой Ренар. — Ты выставил себя не в лучшем свете, потому что арестант погиб у тебя на допросе. Заставил меня участвовать в твоем вранье…

— Лишь частично. Если уж на то пошло, я попросил тебя просто не участвовать в самом моем действии.

— Но мне пришлось умолчать о том, что я знал о твоем плане, перед судьей Лораном!

— Тебя так беспокоит то, что тебе пришлось смолчать?

— Мне не нравится, что приходится начинать лгать из-за этой твоей, — он постарался найти более приличную замену вертящимся в голове словам «сука» или «девка», но не нашел, поэтому просто оборвал мысль на полуслове.

— То было лишь единожды, — повел плечами Вивьен, делая два больших глотка из кружки с вином.

— То был первый раз, когда мне пришлось лгать. Но что-то подсказывает мне, что он не последний.

— С каких пор ты стал таким праведником? — усмехнулся Вивьен. — Тебя никогда так не пугала ложь. Сколько раз мы с тобой врали аббату Лебо? А тому же судье Лорану? Когда это выгодно тебе, ложь допустима, так? А я ведь всегда был на твоей стороне. Отчего же тебя в этот раз так задело то, что пришлось поддержать меня?

Ренар сложил губы в тонкую линию. Ему казалось, что объяснение очевидно, однако снова повторять, что дело в исходящей от Элизы опасности, он не стал. Мысленно он пытался облечь кристально ясный для себя вывод в доступные слова, способные достучаться до разума друга, но с горестью осознавал, что понятия не имеет, как это сделать, поэтому предпочел смолчать.

Вивьен снисходительно улыбнулся, что лишь сильнее укололо Ренара, однако он заставил себя быть терпимее к влюбленному другу.

— Любовь, — скептически протянул он в ответ на последнюю промелькнувшую у него мысль. — Всегда считал это вздором для впечатлительных дамочек, падких на романтические истории. А, выходит, она может вскружить голову даже инквизитору.

На этот раз неприязненно сморщился Вивьен.

— Давай проясним. — Он подался вперед через стол. — Любовь не вскружила мне голову. Я продолжаю мыслить ясно и отдаю себе полный отчет в том, что делаю.

— Ты в этом уверен? — ухмыльнулся Ренар. — А вспомни-ка ту историю с дамочкой… как ее… Эвет. Той, которую селяне заковали в колодки и ждали нашего приезда. Вспомни, как ты вступился за нее, потому что она была похожа на твою Элизу.

Вивьен покачал головой.

— Я вступился за нее не поэтому.

— Как же! — хохотнул Ренар.

— А по-твоему, Эвет заслуживала наказания?

— Ситуация у нее была точно такой же, как у Элизы.

— Несостоявшийся любовник оклеветал ее, обвинил в колдовстве и хотел отправить со злости на костер, воспользовавшись удобным поводом: смертью старого коня, — кивнул Вивьен. — Ответь мне, друг, в чем же здесь вина Эвет? В излишней привлекательности?

— Вины Эвет здесь нет, — согласился Ренар. — Однако же вина Элизы, — он недовольно цокнул языком, — очевидна. Элиза действительно занимается колдовством.

— Травничеством, — поправил Вивьен. — Она лечит людей от хворей, и ее лекарства действуют.

— И еще она еретичка, — напомнил Ренар.

— Язычница, — покачав головой, вновь уточнил Вивьен.

— С каких пор это стало менять дело? — возмущенно воскликнул Ренар.

— Она не искажает христианские догматы, как делал это, к примеру, Ансель, она живет своей верой. — Вивьен знал, что упоминание бывшего учителя заставит Ренара на время прикусить язык, и не прогадал. — Язычники куда менее опасны, чем еретики от христианства, Ренар, ты сам это знаешь, ведь искажение основ нашей веры гораздо хуже, чем полное их незнание. К тому же множество по-настоящему опасных еретиков ходит под небом и вершит зло, которому мы и должны противостоять. Элиза — не одна из них, она не причиняет людям зла. Она живет в лесу в мире с природой, старается позаботиться о себе. — Он сделал паузу, осекшись на том, что хотел добавить «и о сестре». — Давай говорить по правде, Ренар: даже когда речь заходит о еретиках, мы судим далеко не каждого. Некоторые не представляют опасности, и мы просто закрываем глаза на их существование. Иначе костры с неугодными заполыхали бы по всей Франции, и нас бы ждал новый крестовый поход — более страшный и масштабный, чем полтора века назад[6]. Элиза не совершила ни одного преступления, за которое должна была бы последовать смерть на костре.

— Так мог бы сказать и я о какой-нибудь женщине, которую допрашивал и которую поимел за день до казни.

— И я не осудил бы тебя, если б ты попытался защитить кого-то из них, — покачал головой Вивьен. — Потому что, если вдуматься, многие из них признались в колдовстве, потому что их пытали, а не потому, что они раскаялись. Ты знаешь об этом. Я знаю об этом. Каждый инквизитор, хоть мало-мальски разбирающийся в людях, угодивших к нему на допрос, знает об этом. Но прикрывается признаниями арестантов как своей личной защитой.

Ренар поморщился. Да, он прекрасно понимал, о чем говорит его друг. Это не было для него новостью, но об этом попросту не было принято говорить вслух в кругах Святого Официума.

Тяжело вздохнув, Ренар одним глотком осушил кружку с вином и поставил ее на стол. Подавальщица оказалась рядом с ним, точно почувствовав, что чаша его боле не преисполнена[7].

— Господа желают еще вина? — игриво спросила женщина.

Ренар промолчал, и Вивьен кивнул за обоих.

— Пожалуй, душа моя, пожалуй.

— Сей момент, — отозвалась она.

Подождав, пока женщина удалится из поля зрения, Ренар вновь посмотрел на друга — серьезно и хмуро.

— И что же ты теперь предлагаешь? — спросил он.

— О чем ты? — не понял Вивьен. — Я, насколько я помню, никаких предложений не вносил.

— Я о ведьмах и еретиках. Теперь ты будешь смотреть, насколько каждый из них достоин казни? Будешь казнить всех, кто впадет к тебе в немилость, и спасать тех, кто будет тебе симпатичен? Так дела не делаются, Вивьен, ты не епископ Лоран, в конце концов. Если кто и может отменять решение о казни, так только он. Да и то, если Его Святейшество не вмешается. Или архиепископ Руана…

Вивьен покачал головой.

— Я не собирался вершить собственные суды, мой друг. Вовсе нет. Напротив, я призываю к тому, чтобы вести следствие со всем тщанием, с расспросами свидетелей, с досмотром доказательств, с сопоставлением свидетельских слов, чего так часто не хватает в отделениях инквизиции, отдаленных от Авиньона[8]. Поверь, помыслы мои не несут в себе корысти, Ренар, если именно об этом ты беспокоишься. Я не собираюсь судить людей по личным симпатиям. Я проверял Элизу, разговаривал с нею, смотрел на тех, кому она помогает, пытался уличить ее во зле — и не преуспел. Если бы это случилось, я вынужден был бы со всей горечью, вызванной моей к ней личной симпатией, придать ее суду. Что до проповедника, — он покачал головой, — здесь, признаю, это была личная месть. Могу сказать в свое оправдание лишь одно: нас с тобой и учить-то не пришлось читать в людских сердцах, мы изначально хорошо это умели. И Базиль Гаетан — один из тех частых экземпляров людей, в чьей душе развелось слишком много гнили. Он рано или поздно все равно угодил бы на костер или на виселицу: слишком плохо чувствует опасность, слишком самонадеян, слишком глуп! И я позволил себе решить, кто именно будет его палачом. Решил стать им сам. В этом — да — я виновен. Но остальные твои домыслы насчет меня беспочвенны и, по правде сказать, полны бреда.

Ренар опустил голову. Иногда его поражала складность, с которой, не готовясь, мог говорить его друг. Легкий укол зависти быстро отпустил его, и он сосредоточил свое внимание на том, что слова Вивьена искренне его успокоили. Похоже, он зря предрекал самое печальное развитие событий.